Гром и молния…
Входят пять ведьм… смотрят на Марка, удивляются, обмениваются мнениями…
«Кто он, этот рыжий, худой и хромой?..»
«Чем-то он похож на нас…»
«Он не из наших… он писатель…»
«И как у него идут дела?..»
«Неважно… иссох весь…»
«Все пишет, пишет… наверное, устал уже писать…»
«И о чем он пишет?..»
«О своем… роется в воспоминаниях…»
«И нарыл что-нибудь?..»
«Увидел все ужасы Голгофы…»
«И не испугался?..»
«А на меня как будто холодом повеяло… а теперь в жар бросило…»
«Бог с ним… отойдем подальше… сочтемся позже… поищем муженька…»
«Говорят, он утонул… пошел ко дну вместе с паромом, который в бурю налетел на рифы и перевернулся…»
«Не мог он утонуть…»
«Я слышала, что он замерз…»
«Эта смерть больше ему подходит… где это случилось?..»
«На одном из западных островов… их еще называют блуждающими…»
«Говорят, их там целая стая…»
«И он там был один?..»
«Нет… не один… с мэром города…»
«Как мэр там очутился?..»
«Говорят, он связался с мятежниками… оказывал им помощь… был осужден… бежал, но попал в бурю… чудом спасся… море высадило его на необитаемый остров… от одиночества он спятил… ему мнилось, что он дает показания Страшному Суду в последние дни… он без перерыва твердил одну и ту же фразу, что он невиновен…»
«И ведь правду говорил…»
«Странно… чем же он был искушен?..»
«Любовью…»
«Вот так новость… люди все еще дети, живут воображением…»
«Что ты все ерзаешь, чешешься?..»
«Мне как-то неловко в этой одежде, если ее можно назвать одеждой…»
«А писатель все пишет, пишет…»
«Он же писатель, привык писать, вот и пишет… он и здесь очевидец, хотя здесь нет ничего очевидного…»
«А там есть?..»
«Там я еще не была…»
«Однако странно, туч нет, а небо все полыхает…»
«Красиво!..»
«Жизнь — это дар…»
«Ты плачешь?.. вся переполнена слезами…»
«Я тоже… я ведь так и не испытала наслаждения с мужем… он сгорал желанием, но, увы, был бессилен доставить мне наслаждение…»
«Что с тобой?..»
«Кажется, это он… я смущена страхом…»
«А я желанием его увидеть…»
«Он так доступен… мне хочется его обнять…»
«Это не он…»
«А где Ада?.. Рая здесь… и все… а Ады нет…»
«И Жанны не видно…»
«Жанна хозяйка этой ночи… у нее дела… она не ходит, а летает туда-сюда…»
«А вот и наш муженек… спит… сон морочит его какими-то видениями из прошлой жизни…»
«Кажется, он нас увидел, вскрикнул и проснулся…»
«Озирается… он явно не в себе…»
«Опять уснул…»
«Смотри, смотри… писатель перестал писать… встал, стоит, прислушивается…»
«Да нет… опять сел и склонился над книгой…»
«Пусть пишет…»
«Мне хочется обнять мужа… он как живой…»
«Ну, это вряд ли…»
«Я говорю, он живой… я еще могу живого от мертвого отличить… когда я обняла его, он вздохнул и глаза открыл…»
«Обрадовала ты нас счастливой вестью… и что?.. он что-нибудь сказал тебе?..»
«Он сказал, что он бог…»
«Как зябко… слова замерзают на губах…»
«Что будем делать?..»
«Мне страшно…»
«А это еще кто, с красным шрамом на шее?..»
«Юлия, сестра Жанны и жена полковника, потом портного… искала объятий, любви, а нашла петлю…»
«Змей-искуситель и ее искусил…»
«Ну да…»
«Зачем она здесь?..»
«Она хочет отомстить Бенедикту за сестру… сейчас, сейчас она сделает это…»
«Надо ее остановить… но, где же она?.. она исчезла!..»
«Так и бывает в кошмарах…»
«Ты думаешь, это кошмар?..»
«А что же еще?..»
«Нет, это был не кошмар… я слышала смертное хрипенье…»
«Он умер… и земля вдруг задрожала… небо свивается в свиток…»
«Ты думаешь, это конец?..»
«Где же пророки со своими спасениями?.. звезды гаснут одна за другой…»
«Это не звезды, это болотные огни…»
Сверкнула молния, небо потряс гром, и ведьмы исчезли…
Длилась угрюмая ночь лишь изредка прорезываемая зарницами…
* * *
«Кто здесь?.. — Марк привстал… — Никого…
Как здесь холодно…
И ночь все длится, длится, конца ей нет…
Прошлое обнимает меня со спины, а будущее стоит передо мной, теснит, поднимает меня в небесную потусторонность…
Там бог, вечность…
Бог для меня по-прежнему бог, источник радости…
Душа в нас от бога, она связывает нас с тайной космоса, как творением из ничего…
Но смерть всегда рядом… я боюсь смерти… и этой зияющей темной бездны, из которой все было призвано к бытию…
Что это?.. земля зыблется как трясина…
Может быть, это развязка драмы… и что дальше?.. блаженство?.. сомневаюсь…
Нет, это еще не конец… однако мне страшно… бесы темноты внушают мне, что нет бога, нет и меня… меня устранили со сцены… подменили кем-то… я не подлинный, дым, тень от дыма…
Мне и в голову не приходило, до какой степени все может быть подделываемо… даже история… и какие из этого могут вытекать последствия и недоумения…
От кого во мне эти сомнения, внушения и искушения?..
Я впадаю в отчаяние, страдаю…
Страдания не бывают случайными, нелепыми… они подсказки нам свыше, как говорил портной…
Наши поступки никогда не бывают тем, чем кажутся…
Самое важное и великое происходит в тишине и молчании, тогда открываются глаза у души, и то, что она видит, это не оптическая иллюзия…
Но тише, я опять слышу голоса, женский смех…
Есть что-то в этом смехе, что поселяет страх в душе…
Боже, это же жены Бенедикта!… прошли мимо, удаляются… от страха я чуть не умер… или уже умер?.. тьма кромешная… и сыро…
Страх меня в могилу спихнул, всегда разверстую для малодушных…
Надо выбираться… я все еще числюсь в списке живых людей… однако боль в груди осталась, как будто нож в меня воткнули, и я не могу от него освободиться, да и не хочу…
Что я здесь делаю?.. жду Бенедикта… говорят, он жив… и я не совсем умер…
В памяти остались сцены той страшной ночи, воцарившейся посреди дня…
Грязь пожрала горы, море, окрестности, подступила к замку примадонны, спустилась на Поварскую улицу, миновала руины женского монастыря и направилась к площади, где ее терпеливо ждали горожане…
Все еще длится ночь…
Стоит мне сделать шаг, и я пойму, что оказался под влиянием иллюзии… в плену воображения, точно на острове… я хочу сделать шаг, но слышу предостерегающий шепот: «Не ходи дальше…»
У примадонны в ее мемуарах описание гибели города вышло еще живописнее…
От ее замка осталась лишь статуя… грубый столб с головой Бенедикта, украшенной лавром и рогами, появление которых Филонов, автор этого странного монумента, приписывал то одной, то другой причине…»
Летом рога закрывали листья виноградной лозы или плюща…
Впечатления рога не портили…
Столб окружали танцующие женщины…
По замыслу автора, это были жены Бенедикта, не совсем те, которые нужны были гению, а Бенедикт был гением, и вообще, божественной сущностью, правда, кроме этого он обладал и страстями смертного человека…
Аде, первой жене Бенедикта, Филонов оставил всю ее красоту и прелесть, свойственную одалискам и менадам…
Жанну он изобразил в платье невесты, нежной, стыдливой и благостной…
Остальных дев он завернул в черный покров и погрузил в землю, кого по колени, кого по грудь, а кого и с головой…
Сходство в изображениях дев не обнаруживалось, но выглядели они грациозно…
«Для создателя красота была первой и последней целью… однако лучше бы Бенедикту остаться в памяти без всяких статуй: камнем с простым алтарем…
А беженцы все идут и идут… им кажется, что они знают дорогу…
День и ночь идут… и я иду… ночью небо остывает, а тоска разрастается…
Небо потряс гром…
Марк привстал… во сне он шел по воде, потом по воздуху, сопровождаемый летучими рыбами…
«Осталось непонятным, как я очутился с ними на дереве… облепили меня… потом началось падение… птицы превращались в рыб… устлали воду серебром…
Говорят, бог создал птиц и рыб в один день…
Странный сон… помню, я все ждал, когда во мне проснется гений… был на небе, побирался там, советы раздавал от имени бога… и бога ради всех щадил… нет, не всех… жил я в руинах замка, окруженных зарослями мирта, лавра, акацией…
Издали меня можно было легко узнать…
Прохожие отдавали мне поклон… я провожал их словами: «Пусть вас бог хранит…»
Некоторые подходили ко мне с поклоном, предлагали дары, но я, воздев руки ввысь, провожал их словами: «Богатство мой заклятый враг… из-за него бог послал меня на смерть в день спасения на водах и я стал пловцом среди рыб… чудом спасся… дай бог и вам спастись…»
Одни озирались в страхе, другие боялись и оглянуться…
День был прекрасен, вечер тоже… я заснул и проспал до зари… встал с рассветом… собрался уже идти дальше, но голос меня остановил:
«День будет трудным… с советами будь осторожен… не верь лести, лучше молчи, хоть до самой смерти… поверь не мне, не прочим, а ушам своим…
Вижу в видении, как ангелы толпятся вокруг тебя в слезах и тоске, точно на смерть провожают… и идут вслед за тобой…
Бог упаси их… пусть идут своей дорогой…»
Голос умолк…
Слышу, собаки лают… злобно… бесы их подстрекают…
Зря они народ тревожат…
Однако они что-то пророчат… войну или мир…
Люди говорят, что со смертью не поспоришь… мол, она всех заберет и чистых и нечистых…
Может быть…
Нет, так нельзя, говорю я им… зря вы обрекаете себя на смерть… лучше вам в живых остаться… проститься с жизнью всегда успеете… она сама вас заставит в свое время…
Стар я, прожил долгий век, а может и все два… не все помню… жил, подчинялся голосу… он не раз спасал меня…
Увы, не все он знал, сказал я, не удержал ни слов, ни слез…
Помню, дорога свернула к черным скалам и ушла в ущелье… повеяло сыростью, мрак воцарился…
В глубине теснин шумел, поблескивал ручей…
Я жадно припал лицом, губами к воде…
В воде отражалось чужое небо… все чужое…
Вокруг мужчины, дети, женщины… у женщин лица грустные…
Дети болтали на своем птичьем языке, смеялись, скалили зубы…»
Марк отвлекся…
Он писал медленно, подбирал слово к слову, еще не зная, что выйдет, что сплетется из слов: венок сонетов или эпитафия…
Вокруг царила неведомая ночь…
Беженцев клонило ко сну… они устали идти… многие уже сошли на обочину дороги, лежат как камни, молча, порознь… столько они уже сказали…
Все затаилось в ожидании…
«Каким будет сон?.. легким, темным или сияющим, как глаза у младенца, увидевшего отца после долгой разлуки…
Сон всех спасает… он как смерть…»
Марк задумался, уснул среди видений темной ночи…
Нет, что-то мелькнуло в темноте… обрисовались руины театра, сцена, кулисы и танцующая в петле над оркестровой ямой фигура примадонны…
«Она все еще танцует…» — прошептал Марк…
«Пусть танцует…»
«Бенедикт?.. это ты?..»
«Бесы заставляют ее танцевать… собой она уже не владеет…»
«Ты пришел?..»
«Я уже давно здесь… стою, жду… я прилягу…»
«Ложись… а где твой пес Пифагор?..»
«Где-то здесь…»
«Помнишь, мы когда-то в доме на Поварской улице считали эти руины центром творения бога… потом появился портной со своими озарениями и настолько все запутал…»
«Ты думаешь, это был кошмар?..
«А что же еще?.. — Бенедикт взглянул на Марка… — Я смотрю, ты все пишешь…»
«Пишу… а ты все такой же, хмурый… улыбнись… или это маска, бог на лицо ее надел тебе и всем смертным… что с тобой?..»
«Проклятая сонливость, все никак не привыкну… кому-то меня надо растолкать… толкни меня…»
«Эй, проснись…» — пробормотал Марк сонным голосом…
«Что же ты не толкнул меня?..»
«Не решился… ты же бог…»
«Увы… ни грязь я не остановил, ни собак…»
«Однако город все еще город благодаря тебе…»
«Или тебе… кому угодно… толпе, хаосу… чему-то нежданно-негаданному…»
«Скажи, зачем все это?..»
«Не знаю…»
«Мы живем среди видений, но если и их не станет, что тогда?..»
«Бог дал нам смерть, как дар…»
«Или как наказание?.. я хочу вернуться на остров, петь гимны с хором наяд… там я жил блаженной жизнью… прибой меня убаюкивал, чайки будили…»
«Ты все еще дитя, видишь видения, сны?..»
«Вижу, но что они значат?.. ничего не дали они мне…»
«Ты уверен?..»
«Прошлой ночью мне снилась Юлия…»
«А мне снились жены, явились все шесть… будили желания во мне… всю эту ложь, которая обольщает и увлекает, дает выход постыдной страсти…»
«Однако поэты прославляют ее…»
«Играют словами и своей тоской… а теперь еще и политики… любовь — проклятый дар… и все же мы ей послушны, с ней мы жизнь начинаем, став ее рабами, и кончаем, лишенные рассудка, впав в детство, ждем радостей от кромешной тьмы…»
«Кто знает, что нас ждет там?..»
«Все те же пустые видения без наслаждения… и все же мы пытаемся продлить жизнь… ну не безумны ли мы?..
Смерть нас всех спасет… и чистых, и нечистых…»
«Ты думаешь?.. я боюсь смерти…»
«А я стремлюсь к ней, поверь… не думаю, что смерть — конец всему… нас ждет вечность… она же и есть ад…
Впрочем, все это только разговоры…
Нет там ничего…
Занавес, как в театре… игра окончена и зрители расходятся, так и не дождавшись чуда…»
«Ты думаешь, зрители в театре ждут чуда?..»
«Да нет… пришли от скуки… там все одни и те же лица, все свои…
Ты боишься смерти, а я жду ее… поверь, не радостей и наслаждения я жду от смерти, не чуда… просто я хочу понять, что происходит?.. откуда это все вдруг появилось?.. и куда уйдет вся эта высота и глубина?..»
«Узнаю в тебе портного…»
«Может быть, я и есть он… он тоже хотел понять, кому нужен этот мир?.. богу?.. вряд ли…»
«Портной был уверен, что мы в этот мир попали случайно…»
«Или намеренно…»
«Не знаю… бог нас создал по своему образу и подобию… увы, мы не стали ему ближе, не стали и умней… безумство стало мудростью…»
«Тьфу, пропасть, что-то в рот попало… и земля подо мной затряслась, как бы не провалиться…»
«А небо стало еще неприветливей…» — сказал Марк и умолк…
«Ты побледнел… как будто что-то увидел и испугался…»
«Я вижу твоих жен… — пробормотал Марк, заикаясь… — Все собрались… и Жанна в платье невесты… примадонны только нет… я ее не вижу… а если увижу, как я ее узнаю?..»
«На ней будет мантия примадонны…»
«Тетя говорила, что она твоя сестра…»
«Ну да… ребенком ее отдали в чужую семью, а меня бросили в канаву, монах меня подобрал… одно время я думал, что он мой отец…
У меня были воспоминания о сестре… тетя сказала, что она утопла при крушении парома, я не поверил… где я только не искал ее… помню, ночью паром налетел на рифы, перевернулся и затонул… я оказался на острове… блуждая среди скал, я наткнулся на женщину…
В пещере она очнулась, подумала, что я бог…»
«Ты спас ее?..»
«Я только провел рукой по ее волосам, и заглянул в ее глаза…»
«И что ты там увидел?..»
«Вдове хотелось мужа… и она была беременна на седьмом месяце…»
«Она родила?..»
«Родила и умерла, а вслед за ней ушла и девочка, бог ее забрал…»
«Что с тобой?.. ты побледнел…»
«Я увидел лицо девочки… и все еще вижу… я обмывал и отпевал ее…»
«Бедная девочка…»
«Я готов был умереть, вонзить нож, но где же он?.. в глазах стало темно… я почувствовал, что слабею… я умирал от страха, еще и рук не обагрив своею кровью… не удалось… кто-то вмешался, исправил сон…»
«А это был сон?..»
«Не сон… кошмар… говорят, она покончила с собой на сцене… в петле… танцуя и высунув постепенно чернеющий язык… не смогла выйти из роли… помню, я хотел спасти ее… она открыла глаза, но вряд ли она узнала меня…»
«Я думаю, она тебя узнала…»
«Мне тоже стоило покончить с собой, но не на сцене, а на осине… а ты все пишешь…»
«Пишу…»
«Говорят, ты автор пьесы, в которой примадонне досталась роль жертвы?..»
«Нет, не я… тетя… она умерла от приступа астмы…
Все в роду тети страдали от астмы…
Помню, на похоронах тети все говорили о ее славе, величии со слезами в голосе… а она была врагом народа… и родила меня на этапе… я так думал…»
«Ты заблуждался… ты ее приемный сын… но продолжай…»
«Я дописывал эту недописанную пьесу в замке примадонны…»
«Как ты там очутился?..»
«Секретарь мэра нанял меня писать ее мемуары… место романтично… вокруг скалы, море…
Вечером закат превращал море в вино, а скалы осыпал цветными камнями…
Ночью замок и окрестности погружались в меланхолию и бесчувственность…
Эти же чувства испытывал и я, но не очень убедительно…
Что ты на меня так смотришь?.. да, я влюбился в примадонну, как только ее увидел… а примадонна любила только театр… и мэра, этого комедианта… одно время он играл в провинциальном театре, был занят на вторых ролях… потом перебрался в город, приобрел успех, стал знаменит…»
«Я помню это смутное время… газеты были полны громкими преступлениями… люди во славу бога, их отца, убивали друг друга… но продолжай…»
«Событий в пьесе было много и не все они были достаточно подготовлены… во многих местах текст пьесы был слишком темен и запутан… время было такое… люди ждали конца света и вечной жизни… они уже пережили нашествие собак и грязи, как неясный сон в неверном свете… этот сон одних перенес в лучший мир, других удержал здесь…
Герой пьесы вел себя как раздраженная и оскорбленная женщина, которая не знает, что говорит и что делает… он предпочитал не прощать, а мстить… и наполнял улицы города трупами, кровью и воплями… он не щадил ни покорных, ни гордых…
Расследование ничего не дало, маньяка не нашли, и люди обратились к богу, как к защитнику…
Я видел их лица, испуганные дурными предзнаменованиями… они искали бога, но бог как умер…
Люди обезумели, они боготворили собак, грязь, которые очистили город от людей…»
«Все это временные блага и бедствия, и они общие для всех…»
«Ну да… в одном и том же огне золото блестит, а солома дымит…»
«А навоз невыносимо смердит, если его взболтать, но благовония благоухают… однако, что случилось с городом в этой пьесе?..»
«Грязь стерла город с лица земли, оставила руины…»
«То есть, люди в этот мир они ничего не принесли, и ничего из него не вынесли…»
«Ну да… однако, святые ничего не потеряли… их город на небе…»
«А что ждет нас и всех прочих?.. вопрос…»
«Мы не должны заботиться о том, что с нами будет, и от чего мы умрем… грязь нас заберет или собаки сожрут… в мертвом теле никаких чувств уже нет…»
«Я так не думаю…» — сказал Бенедикт…
Он погрузился в воспоминания…
«Помню, я омыл тело вдовы и отпел… зарыл его в песок, а море отрыло… все это утешило меня…
Чем мог, я помог умершей…
Не было рядом ангелов, которые перенесли ее на лоно Авраамово, в тайную обитель праведных… а тем, кто не в могиле лежит, все небо надгробие…»
«Бенедикт, как ты думаешь?.. все мы вернемся в свое тело, как нам было обещано…»
«Не знаю… знаю только, что забота об умерших укрепляет веру людей в воскресение…»
«А что если мы будем уведены в такое место, где не найдем бога?..»
«Что ж, станем странниками, которых не удручает что-либо бедственное… смиренно и терпеливо будем ждать страданий, не пытаясь освободиться от них при помощи смерти… и ни счастье нас не испортит, ни несчастьям не удастся нас сломить… будем чтить бога и вздыхать о небесном отечестве…»
«Кто знает, что живет в человеке кроме человека?..»
«Об этом можно говорить, но нельзя ничего доказать… в земной жизни мы воспитываемся для жизни небесной… и благами земными пользуемся как странники, не пленяясь ими… злом же или испытываемся, или исправляемся…
Бог небеса сотворил и дал душе бессмертие, не телу… так говорил портной… помнишь его?.. жил он скромно, трезво, умеренно в смиренном благочестии…
И опасался беспечности, этого извечного врага слабых душ…»
«Страх необходим… благополучие весьма относительно… и опасно, может испортить и развратить… но я продолжу…
Так вот, пьеса меня не заинтересовала… в меня не проникло утонченное безумие маньяка, его убийства, игра… но мэра пьеса увлекла, ослепило его мраком… он не искал мира для города, а искал безнаказанности для своей распущенности…
Он был испорчен счастьем, и бедствия его не исправили…»
«И где он теперь?..»
«На острове… пусть же исправится покаянием… бог дал ему жизнь, неблагодарному, а он ее испортил…»
«В городе у него были враги?..»
«У кого их нет… были враги тайные, были и явные, которые осмеливались роптать даже на бога и упрекать его, указывать на несчастья, которые они перенесли, и ни в чем он не помог городу, и даже во многом лишь повредил, обольщая и обманывая жизнью, которая наступит после смерти…
Нет нужды тратить много слов, чтобы показать ошибочность этих ложно составившихся представлений… это болезнь глупых душ… не тьма, свет софитов их ослепил… они не увидели очевидного по крайнему своему упрямству, вследствие которого не признали и того, что видели, поэтому приходилось писать об этом пространно, и о самых очевидных вещах, чтобы дать слепым и зажмурившимся их ощупать и ощутить…
Они все валили на бога…
Нет дождя — бог испытывает…
Все дождь и дождь — бог наказывает…
Посмотрели бы на себя, так нет же…
Все они знают, но притворяются незнающими, возбуждают толпу, распространяют мнение в народе, что бедствия случаются по вине бога и власти, которой они завидуют, развращенные счастьем…
Эти неблагодарные люди, дурные по своей воле, беснующиеся публично, распевающие такое со сцены, что не подобало бы слушать и бесам, эту смесь из слов и движений… увидев такое, должно было бы любопытным уйти в смущении с оскорбленным чувством целомудрия, а они смотрят на это как на священно служение…»
Для нечестивых это пиршество…
Лучше бы им лежать мертвыми без всякого чувства…
Заткнули бы они уши, и ушли, а не стояли бы и не слушали эти мерзости, которые бесы им шепчут со сцены на ухо…
И если бы они находили все это достойным только смеха, а не подражания… учились бы прозревать корни вещей: кто мы такие?.. зачем рождаемся?.. какие у нас обязательства?.. что следует желать, а чего избегать, чтобы не впасть в заблуждение?..
«Кто укажет нам начало пути к небесному?..»
«Христос же указал… а я не истинный бог, я возомнил себя богом и совершенно не заслуживаю того, чтобы мне воздавали божеские почести… это неприлично…
Я актер… я играю словами и своими измышлениями… и должен был быть изгнан из города как враг истины, развращающий граждан…»
«И был изгнан…»
«Ни бог я, ни полубог, ни святой ангел бога, ни истинный пророк, ни апостол, ни мученик, ни убийца… не я убил брата портного… он пытался меня изнасиловать… не совершал я и какое-либо иное преступление… не я напустил собак, грязь и эту тьму на город…
Можно говорить, что я посвятил себя богу, как растения, камни… и это свойственно человеку рассудительному… называть же меня богом, может позволить себе только сумасшедший…»
«Ты вернулся из ссылки и нашел город до такой степени неблагодарным, что снова удалился в ссылку…»
«Да…
Началось смутное время…
Нравы горожан ухудшились не постепенно, а были сокрушены как бы какой-то лавиной…
Все изменчивое меняется к лучшему или к худшему, портится или исправляется, если изначально было испорченным…»
«Бог пытался связать людей и все возникающее и гибнущее с космосом, но, увы…»
«Мы подражаем космосу, ибо как бы мы могли иначе устроить себя и украсить…
Я ниспал с неба… монах меня подобрал… какое-то время я в унынии сожительствовал с музами, писал гимны ночи, потом стал писать плачи для примадонны… жены способствовали моему дальнейшему становлению и продвижению… я снова совершил восхождение к богу, увидел его ангелов, природу космоса, сущность ума и души, провидение, судьбу, случай, добродетель и порочность, и, наконец, откуда зло пришло в космос, и понял, что оно и не уходило…
Кронос — это Черная дыра, пожирающая своих детей, то есть, прошлое… и изрыгающая их же… она творит будущее, которое становится прошлым… она творит космос, одушевляет его и приводит к гармонии… она наблюдает за порядком космоса, когда он установлен… она бог нашего неба, но есть еще небо небес, и там есть бог тоже необходимо бессмертный и не рожденный…
Я слушал и записывал предписания не из пререканий философов, а как бы из облаков против пороков с их соблазнами… и что повелевается терпеть, коль скоро это необходимо, и приуготавливать себе место в чертогах бога, где законом служит воля его… а на самом деле, я томился и умирал в пещере на острове в нищете бессоннице и мучениях, награды за которые мне следовало ожидать после смерти…»
«Сочувствую тебе…»
«А что происходило здесь?..»
«Сперва был слышен странный и страшный гул, похожий на рычание своры собак, а затем, рассказывают многие очевидцы, опустилась тьма и во тьме как бы сражались два войска, а когда сражение прекратилось, от города остались одни руины…»
«Ладно, а теперь все по порядку… и короче…»
«Куда уж короче… автор пьесы был неистощим в изобретении убийств, пыток и казней… едва зрители успевали прийти в себя и одуматься, как их увлекали новым поворотом интриги… некоторые их них пытались прорваться на сцену, которая постепенно наполнялась действующими лицами и исполнителями… одни пытались остановить злодея, другие помогали ему и…»
«И у маньяка вырастала новая голова…»
«Ну да… он рисовался и удивлялся собой, изображал победителя перед жертвами… жертв у него было много… и они все были совершенно одинаковы по виду, однако, каждая со своим достоинством… он был весь в движении…»
«Играл роль змея-искусителя…»
«Ну да… впрочем, я не видел рассчитанного плана действий с его стороны… нельзя было и угадать, чтобы он стал делать, если бы змей искусил и его…»
«И что в итоге?..»
«Народ восстал… и мэр понес заслуженное наказание… что это было за наказание, легко вообразить и представить…»
«Представляю… он не умел избегать опасностей, потому что не знал их…»
«А автор пьесы должен был благодарить бога, что все так благополучно завершилось…»
«Все так…»
«Маньяку отсекли все головы, одну за другой…
Я помню эту пьесу… дядя ее раскритиковал… а полковник, обожатель твоей тети, пьесу похвалил, правда, касался он только подвигов маньяка в деле любви… ему казалось, что автор списал портрет маньяка с него, хотя, автор мог намекать на кого угодно…
На репетиции пьесы полковник рассмеялся, узнав себя в облике маньяка… он просто ослеп от смеха и слез… его обходили стороной, опасались заразиться… он казался опасно больным… он производил такое же впечатление и на тетю, убитую горем… она потеряла очередного любовника, но и она не выдержала, рассмеялась, прикрыв лицо ладонью…»
«Я слышал, пьесу запретили…»
«Враги мэра обвинили примадонну во всех смертных грехах… грозились отнять у нее театр…»
«И отняли?..»
«Да… примадонна заперлась в замке, озлобленная на город…»
«Не она ли прокляла город?.. кстати, кто исполнял роль маньяка?.. не секретарь ли мэра?..»
«Не знаю…»
«А это правда, что примадонна мэр тайно обвенчались?..»
«Так говорят… и распускает слухи секретарь мэра, этот Иуда, нанявший меня писать мемуары примадонны…»
«И что?..»
«Примадонна знала мою тетю и тяжело переживала ее смерть… редко произносила ее имя без слез…»
«Откуда ты знаешь, что секретарь мэра замешан в этом деле?..»
«У меня были осведомители… только представь себе, чтобы спасти пьесу для публики, мэр присвоил себе ее авторство…»
«И стал ее мужем…»
«Ну да… женился на своей сестре…»
«О чем ты?..»
«Я не совсем уверен… молва все смешала, факты, обстоятельства, время, место, действующих лиц, благодаря которым факты осуществились и привели историю к благополучному завершению, хотя в ее благополучном завершении я сомневаюсь… и это с моей стороны не придирчивость или непонимание происходящего… но я об этом уже говорил… или не говорил?.. не помню…»
«Не говорил…»
«После исчезновения мера, меня вызвали на допрос… секретарь мэра помог мне бежать… и я оказался на острове…
Я любил примадонну, а она меня предала…
Я не ставлю ей это в упрек, она была уже великой, а кто был я?..
В пьесе примадонна играла роль жертвы, увлеклась и не смогла выйти из роли… умерла в петле… не унизилась до оправданий и молений…»
«Ты не все знаешь… примадонна не умерла в петле… ее подменила мать…»
«Что?..»
«Мать мэра узнала в ней свою дочь, от которой она отказалась после родов…»
«Вот как…»
«На мой взгляд, в пьесе были удачные сцены… а финал был просто потрясающий…»
«Однако о подмене еще никто не знал… и был ли виноват в смерти приемной матери мэр или его обвинили пристрастно и несправедливо?..»
«Можно только догадываться и предполагать, как мать мэра оказалась в петле…»
«Зрители были в ужасе… они не поверили в смерть примадонны…»
«Ну да… на сцене одно притворство…»
«Все было подстроено…»
«И я думаю, не обошлось без секретаря мэра…»
«Роль жертвы примадонне не совсем удалась… она выглядела такой жалкой…»
«Это была уже не она… это была ее мать…»
«Она танцевала в петле, потом на полу… наконец судороги прекратились…»
«Кто бы мог предугадать такое развитие событий?.. я ощущал происходящее как кошмар… я испытывал раскаяние, мучения совести, покорность судьбе…»
«Крайне неясные ощущения… неприятное уже произошло, и оно не могла стать лучше или хуже, но продолжай…»
«Шум на сцене, восклицания в зале сменились безмолвием, потом жалобами и плачем хора… плач возвысился до торжественности и величия гимна… и резко оборвался… сцена стала изменяться… она поражала, озадачивала, тревожила, раздражала чувства…»
«И ты ушел…»
«Да, я ушел…
Ночью примадонна явилась мне в виде привидения с красным шрамом на шее, как будто ей пришили другу голову… эта вероломная, властолюбивая женщина мило улыбалась и вполне искренне… я тоже улыбался, правда, с сомнением и страхом…»
«Страх охватил и меня, когда примадонна коснулась своей призрачной рукой моей руки…»
«Она и тебе являлась?..»
«И не раз… пьеса отняла у меня больше того, что дала… особенно финал…»
«Зрители долго не расходились, обменивались мнениями… они не поверили в смерть примадонны… они рукоплескали ей и мэру, автору пьесы…»
«Нет, не мэру, секретарю мэра, присвоившему себе авторство пьесы…»
«Роль секретаря мэра в этих событиях слишком запутана и неопределенна…»
«Я тоже многого не знал, лишь догадывался, предполагал…»
«Роясь в бумагах тети, я узнал, что мать мэра в молодости совершила какое-то преступление, возможно аборт или убийство, и не одно… и осталась безнаказанной… преступления нагромождались на преступление, породив многоголовое чудовище…»
«Ты думаешь, мать мэра была убийцей?..»
«Нет… не знаю…»
«В этой пьесе не было ни подлинной любви, ни понятной интриги…»
«Нет, почему же… все в ней шло своим естественным путем… все, что должно было случиться с персонажами пьесы, случилось… события вытекали одно из другого, связанные цепью причин и следствий… и, как это принято в театре, они то запутывались, то распутывались… зрители могли смотреть на них то с одной стороны, то с другой…»
«И все же природа создала женщину для любви, а не для жестокости и испытаний…»
«Вся пьеса пронизана ревность и месть… обе страсти слишком разные… и последствия их не могли быть одинаковыми…»
«Что нового о любви узнали зрители?.. ничего… мэр обвенчался с сестрой… и желал смерти своей приемной матери… а не своему секретарю, этому чудовищу… это он придумал ряд причин и следствий, в силу которых пьеса прошла цензуру и увидела сцену…»
«Ну да, пьеса увидела сцену… но все пошло не так… действующих лиц и исполнителей увлек поток событий, который разрастался сам собой… а финал пьесы возбуждал уже ужас и сострадание…»
«Пьеса получилась очень длинной, ставить ее на сцене директор театра не сразу решился, опасался провала… пьесу напечатали, а у книг своя судьба…»
«Ну да… судьбе подчиняются и люди, и книги…»
«Знают ли люди, чего они хотят?..»
«Вопрос…»
«Одни живут лишь затем, чтобы жить, другие довольствуются скромными наслаждениями… слава им не нужна… слава нужна гениям… гении знакомят нас с сущность добра и зла…»
«И все же директор театра решился поставить пьесу…»
«Ну да… с помощью интриг секретаря мэра пьеса увидела сцену… примадонне оставалось сделать то, что она сделала… правда, зрителям смерть примадонны в петле осталась непонятной и неестественной…»
«Однако аплодировали…»
«Но это была уже не примадонна, а мать мэра… она пыталась помочь дочери, но увлеклась, зашла слишком далеко…»
«Ну, это вряд ли…»
«Ты думаешь, зрители не поверили в смерть примадонны?..»
«Когда занавес опустился, они пожелали увидеть ее, они вызывали ее, кричали до тех пор, пока она не явилась…»
«И это был директор театра… он дал налюбоваться собой и был осыпан рукоплесканиями…»
«Сознаюсь, я был удивлен, когда открылась подмена…»
«Смерть матери мэра не была случайной… она не запуталась в свисающих веревках… ее намеренно запутали, свили петлю и толкнули в оркестровую яму…»
«Ты думаешь, это было убийство?..»
«На глазах у зрителей было совершено преднамеренное изящно исполненное убийство…»
«И кто убийца?..»
«Секретарь мэра… и это еще не все… у примадонны и мэра разные матери, но один отец…»
«И кто же он?..»
«Секретарь мэра… он же присвоил себе авторство пьесы… и изменил финал… по его доносу мэра обвинили в заговоре… мэр пытался спасти то, чего уже нельзя было спасти… увы… это была трагедий… а трагедия не могла закончиться благополучно…»
«Я не верю… все это только твои предположения, догадки…»
«Ну да… мать мэра убил не секретарь мэра, а сцепление событий, каждое в отдельности и все вместе… она узнала в персонаже трагедии себя… и покончила с собой с какой-то противоестественной жестокостью… как это и принято в трагедиях… причем здесь секретарь мэра?.. я думаю, он отвлек примадонну, уже готовую принести себя в жертву согласно сценарию?.. и увидел кулон на шее примадонны… по кулону он узнал в ней свою дочь, от которой мать хотела избавиться, когда была беременна, но не избавилась… она родила и отдала девочку в чужую семью…»
«Вот и все…»
«Нет, не все… примадонна увидела мать в петле… бросилась ее спасать… и едва сама не погибла, запутавшись в свисающих веревках… так что, пьеса могла иметь и другой финал…»
«Ты думаешь, секретарь мэра изменил финал пьесы и ход событий?..»
«Это был тот, кто боялся быть узнанным…»
«Но кто?.. секретарь мэра?..»
«Ну да… это он обвинил мэра в заговоре и покушении на власть, правда, неизвестно, на чем эти предположения были основаны… от него же мать мэра, узнала о любви ее приемного сына к примадонне…
Примадонна была ему сестрой по отцу…
Девочка не умерла, как сказал матери секретарь мэра, когда она попросила разыскать ее… она росла, и приемной матери становилось все беспокойнее и тревожнее от слухов о ее настоящей матери…»
«Как-то все запутано…»
«Я следил за секретарем мэра… он покинул театр до финальной сцены, воспользовался служебным ходом… в темноте на него напали убийцы и полуживого сбросили с моста в воду… взметнулись брызги, круги на воде сомкнулись…»
«И это все?.. но кто напал на секретаря мэра?.. убийцы обознались?..»
«Они из прошлого… на репетиции мать мэра узнала в секретаре мэра своего насильника… он изнасиловал ее на этапе, когда она шла в толпе врагов народа… она и наняла убийц…»
«Я всегда считал секретаря мэра преступником и убийцей… и это мнение было основано не только на моих собственных предположениях и догадках…»
«Ты имел все причины так думать, хотя секретарь действовал довольно изобретательно, правда, без всякого плана и без достаточного основания, весьма возможно, просто из неясных желаний…
«Счастливая случайность спасла примадонну, а погасшие софиты и темнота на сцене все окончательно запутали в этом странном и страшном деле…»
«Надо сказать, что секретарь мэра был очарован примадонной… он соблюдал правила, правда, мог придать рамкам правил такую растяжимость, что едва ли эти правила можно было признать за правила… соблюдал он их неумело и принужденно, а иногда и вовсе не соблюдал, опускал занавес… а после премьеры он вдруг исчез, и так внезапно…»
«Я не думаю, что мать мэра замешана в этом деле…»
«И все это случилось в один день, ставший для города ночью, что странно, и эта странность бросается в глаза…»
«Секретарь мэра хотел вовлечь в заговор и меня за некие услуги, оказанные мне…»
«Скольких людей он свел в ад, если он есть… под видом состраданья он натравливал одних на других… и при этом он соблюдал закон и преступал его… и у него имелись покровители, которые ободряли его на новые преступления…»
«Надо сказать, что примадонна поступила опрометчиво и безрассудно… она доверилась секретарю, после исчезновения мэра…»
«Ее можно понять… она предавалась тревоге и горю, опасалась всего самого ужасного…»
«Приемной матери мэра было видение… она видела, как мэр тонул в пруду, ставшем болотом… он погружался в ряску и тину… и снова всплывал на поверхность… погружался и всплывал, как будто хотел назвать имя убийцы… она разрыдалась и очнулась среди ночи…
Она пришла к примадонне и рассказала ей этот сон…
Примадонна готова была разрыдаться с ней вместе, и впасть в отчаяние…»
«История, рассказанная приемной матери мэра сном, была весьма запутанная…»
«И у нее был свой замысел и исполнители… я принимал участие в поисках мэра в роли свидетеля и очевидца событий, о которых ничего не знал достоверного… меня допрашивали, но что я мог рассказать?.. мои догадки, которые были темны, а интрига намеренно запутана действующими лицами… от них зависело открытие и сокрытие улик и мотивов преступления, всего того, что случилось на сцене театра в последнем акте пьесы на глазах зрителей…»
«Печальная история, внушающая сострадание…»
«Куда ты?..»
«Пойду дальше…»
«С ними?.. с беженцами?..»
«Нет, с ними я не пойду… выглядят они ужасно…»
«Ты выглядишь не лучше…»
«Зеркала у меня нет…»
«Вон лужа…»
«В лужу я уже смотрел, там меня нет…»
«А снег все сыплет, сыплет…»
«Беженцы стали похожи на покойников в саванах… снег на них саваны надел…»
«Я бы не решился в такую погоду куда-то идти… и вообще…»
«Я в городе задыхаюсь, астма душит… все кажется мне зыбким: пол, стены, потолок… да и среди людей мне не так страшно…»
«А тебе бывает страшно?..»
«Еще как…»
«Боишься остаться наедине с самим собой?..»
«Боюсь заблудиться, свернуть не туда, не к спасителю, а к бесам…»
«Слышишь?.. опять этот странный подземный гул, напоминающий рычание своры собак… народ в панике, бегут, спешат… не лучше ли остановиться, послушать, что собаки им скажут… однако лай затих… нет, собаки все еще ворчит… устал я, сяду, отдохну немного и пойду дальше, молясь и призывая бога… боюсь не дойду… жены зовут… слышу голоса их, смех… или это бесы смеются…»
«Странно, ты умолк, и подземный гул затих…»
«А я все еще слышу его… тайны мне эти не понять… что ты молчишь, скажи хоть слово?..»
«А что тут скажешь… погибнем все мы, без исключения… без веры бог нам не поможет…»
«Куда все делись?.. были, и уже нет никого… ну, мне пора… не знаю, что нужно богу от меня… пойду пса Пифагора догонять, пока меня ночь не догнала…»
«Ты весь, как я… только…»
«Что только?..»
«Этот странный и страшный блеск в глазах… и голос… я узнаю в нем свои нотки… и походка… ты стал похож на тетю…»
«Я видел ее в замке дяди… как-то даже руку ей пожал… ты думаешь, она моя мать?.. а дядя мой отец?..»
«И мой…»
«Так ты мой брат близнец…»
«Была еще сестра…»
«Она жива?..»
«Не знаю… тетя меня воспитывала как сына, не зная, что я ее сын…»
«И все это ты нашел в бумагах портного… и молчал… ну, я пойду…»
«Останься…»
«Я уже не здесь… позовешь меня, и я приду…»
«Смеешься…»
«Вовсе нет… я призрак, дым… ты в меня переселился, а я в твою книгу…»
«Не уходи… я весь дрожу, я в отчаянье… я теряю разум… вижу твоих жен… они бродят в темноте, ищут тебя… а найдут меня… я в ужасе… они такие странные и страшные…»
«Смерть их не украсила…»
«Снова я слышу этот стиранный и страшный подземный гул…»
«Ад спустил своих собак… или это гром…»
«Был снег, а теперь дождь… потоп…»
«Небо подает мне знак… прощай…»
«Как все это странно… я слышу тебя, но не вижу… а что, если это не ты?..»
«Я это, я… и слов больше не надо… иначе снова вернется грязь, свора собак и все то, что кажется тебе видением, сном…»
* * *
«Бенедикт ушел, и день погас… море снова стало морем, а не вином… и скалы обычными скалами…
Стало холодно, темно, тревожно… и пальцы судорога свела, вдохновение спугнула…
Не одиночество и тишину искал Бенедикт, а славу… ему нужны были зрители, рукоплескания…
А что нужно мне?.. не знаю, вот и сижу, жду и сомневаюсь… я жду, когда во мне проснется гений и слава расцветет божественною властью, а не по прихоти людей…
Люди только все губят своим несовершенством, суетой и вероломством…
Красоте и совершенству нужна тишина…
Прекрасное может родиться только в тишине… в ней все есть, чувства, ритмы…
Посветлело… как будто вспыхнули софиты… все как на сцене…
А вот и ведьмы… явились… танцуют, смеются, радуются чему-то…
Взгляну на них поближе… нет ли примадонны среди них или кого-нибудь из ее свиты?..
Бог ее создал для игры и наслаждения…
На ее лице всегда маска… под маской легко все выдумать, представить в ином свете…
И это вошло в правило, в привычку…
Все стали художниками… и мне из этой роли уже не выйти, не спуститься ниже…
С волками можно только волком выть…
Небо светлеет…
Уже утро…
Беженцы просыпаются, встают… лица хмурые…
Примадонны среди них нет… и некому радовать толпу, вводить в волнение и в заблуждение…
И ораторов что-то не видно… перевелись…
Кажется, эту фразу я вслух сказал… женщина взглянула на меня и переменилась в лице…
Что это с ней?..
Кажется, меня коснулось вдохновение… я запел гимн ночи, украшенной фиалками и осокой…
Дар у меня есть, мой голос трогает и возбуждает чувства… есть сила в голосе, гармония, порядок, ритм… и борьба страстей…
Гимн ночи плавно переходит в плач смерти, ничем не украшенной, что стережет нас… и спасает…
Дал ли мой плач беженцам надежду?.. вряд ли…
Запела женщина и я умолк… умолкла и толпа…
Все было в женщине… и цвет юности, и нежность… в глазах не меланхоличный блеск… она уже поет не плач смерти… глаза ее сверкают, смеются… или это слезы?..
Женщина сбросила с плеч мантию… она готова петь и плясать как одалиска или менада… она вводит в круг меня, старика хромого… я танцую с ней…
Или мне это мнится?..
Нет, не мнится… я, старый пень, впал в детство… я танцую вместе со всеми, танцующими в кромешной тьме… тьма все еще висит…
И опускается все ниже, ниже…
А это кто?.. что она говорит?.. что нужно этой женщине от меня?..
Боже, это же Жанна, сестра Юлии… она все та же… не забыла ничего из уловок своей роли, играет саму невинность…
А невинна ли она?.. и куда заведет меня ее невинность?..
В ад… куда же еще…
Кажется, ад опять ожил, гремит как гром, и рычит точно свора собак…
От замка примадонны остались лишь камни… и сад заглох…
Море волнуется, все никак не успокоится…
Чайки сидят молча на скалах, как зрители в зале…
Вода шепчется в камнях, всхлипывает…
Небо чуть посветлело и беженцы встали и пошли дальше, поднимая облака пыли… женщин подгоняет страх за себя, за детей… что будет с ними?.. они устали, мечтают лечь на песок, согретый солнцем, раскинуться, обнажиться, чтобы тело испытало блаженство…
В воздухе над ними встают пыльные миражи, в которых им хочется утонуть, раствориться, потерять и снова найти себя в приветливом, благостном мире…
День постепенно гаснет…
День погас… погасли и миражи…
Снова нависла ночь и тьма…
Беженцы прячутся в сон еще неясный, темный… одни боятся заснуть, другие уже путаются в паутине сна… они понимают, что это сон, и не могут проснуться…
Звезды гаснут… смерть их погасила… или Черная дыра…
Господи, да будет воля твоя…
И мертвые они оживут, чтобы идти дальше…
Они идут ощупью… ищут дверь, но все призрачно… вокруг не город на небе, куда они идут, а руины города, груда камней, из которых возводятся стены, очертание театра… хлопают двери, створки окон… сквозняки бродят по коридорам, заглядывают в гримерные комнаты, ищут действующих лиц и исполнителей еще ненаписанной пьесы, окликают друг друга, но у персонажей пьесы еще нет имен…»
Марк остался один на пустой сцене…
Солнце обагрилось, стало огромное, зажгло театр…
С жутким грохотом рухнули перекрытия…
Марк очнулся, озираясь…
Кулисы, занавес догорали…
Марк медленно встал…
Он ощупывал стену…
Не делась ли куда-нибудь стена?..
«Нет, стена никуда не делась… а что за ней?.. нужно ли мне это знать?.. однако не помешает…
Все так странно и страшно…
Языки пламени напоминают танцующих женщин…
Но это не женщины… это же дети примадонны, ее хор!..»
Марк бросился их спасать, запутался в свисающих веревках, повис…
Дети, исполнители этой сцены, смеются, хохочут, втягивают Марка в водоворот огня, танца…
Занавес…
* * *
Уже утро…
Вокруг скалы, море…
Доносились крики чаек, рокот прибоя…
Марк стоял и размышлял…
Здесь море высадило Марка после крушения парома…
Чуть поодаль лежал труп беременной женщины…
«Ей уже не страшно… и не больно… море омыло ее, прибой отпел…»
Где-то хлопнула дверь, разбилось стекло, послышался звон осколков…
Марк обернулся и увидел шествие беженцев…
«Идут и идут… без конца… и уже давно…»
Марк закрыл глаза, пережидая головокружение…
«Ощущение такое, что я падаю куда-то в темноту, сжавшись в комок… лечу и жду удара о дно, но у темноты нет дна…
Я открываю глаза, и все повторяется… как в кошмаре…»
«Это и есть кошмар…»
«Кто здесь?.. это ты, Бенедикт?..»
* * *
Гром и молния…
Входят пять ведьм… смотрят на Марка, удивляются, обмениваются мнениями…
«Опять этот писатель… седой, старый, чуть жив, а все пишет, пишет…»
«Нет, кажется, кончил писать, прислушивается, затаился…»
«Как умер… ожил… куда это он?..»
«На гору…»
«У ведьм там бывают сходки…»
«Я заступлю ему дорогу…»
«Не выдумывай… от мертвецов надо держаться подальше…»
«Небо полыхает… где мы?.. куда нас занесло?.. не в ад ли мы попали?..»
«Рай смутен, а ад меня бодрит…»
«Не пугает?..»
«Нет, не пугает…»
«Все это игра… грешники горят в аду, но не сгорают… или захлебываются грязью, зловонием, и все никак не захлебнутся…»
«И эту игру придумал бог?.. сомневаюсь…»
«Слаб человек, вот верит всему…»
«Лучше бы он радовался красоте создания, и сам творил…»
«А вот и пес Пифагор… значит и муженек где-то рядом…»
«Наша смерть это его вина… ведь не уберег он нас, и не спас…»
Ведьмы исчезли…
«Опять эти ведьмы… я думал, они устроят мне допрос…»
«Дела у них идут неважно, но они учатся, меняются, во всяком случае, такое создается впечатление…»
«Это ты, Бенедикт?.. где ты, я тебя не вижу…»
«Я стою у скалы и смотрю… одно небо вверху, другое под водой… я вижу жен среди подводных трав и рыб на дне…»
«Я тоже их вижу… рыбы мне кажутся птицами… они что, с неба туда упали?..»
«Все мы оттуда… и мой пес Пифагор… подошел к воде, остановился, оглядывается, смотрит на меня с подозрительной преданностью… кажется, вот-вот заговорит…»
«И до того он похож на тебя…»
«Что нового в городе?.. что говорят?..»
«Ничего особенного… беженцы все идут и идут… у них исход… дети играют в руинах театра в войну… резвятся, прыгают туда-сюда… а ты как будто помолодел…»
«Ну да… как змея, протиснулся в щель и сбросил с себя старость…
Однако, тьма все еще висит… все такая же изменчивая, туманная…»
«И бесы в ней, водят меня туда-сюда уже который день…»
«И меня… то жарой пугают, то стужей… изныла душа, покоя хочет… а придет покой, захочется еще чего-нибудь…»
«Чего?..»
«Не знаю, каких-нибудь благ, но блага ли они?.. светает, мне пора…»
«Ушел Бенедикт… он постиг все тайны, связи времен, богом себя возомнил… и что?.. где он?.. купается в вечности, если только она вечность, а не черная дыра, что собирает звезды на севере нашего неба…
После несчастья в театре я иногда встречаюсь с Бенедиктом в доме на Поварской улице… я хочу его обнять, потрепать псу Пифагору загривок…
Секретарь мэра всех сбил с толку, устроив убийство на сцене… заставил приемную мать мэра играть роль дочери… вижу, как сама того не подозревая, она просовывает голову в петлю, не дождавшись занавеса… и все это в декорациях кошмара, ставшего реальностью для воображения…
Сам он скрывался в ложе над сценой…
Он тот же самый, и другой… лицо скучающее, застылое… не лицо, а маска…
Так и есть… он не может узнать себя, ощущает беспокойство…
Все перепуталось…
Он был и автором, и зрителем, и главным действующим лицом этого безумия, правда, замаскированного под очевидность…
Уже он путается в кулисах… он не понимает, как очутился на сцене, теряется в домыслах, гадает, кто его завлек, заставил надеть петлю…
Он застыл в неподвижности, в позе полной трагизма… и уже танцует в петле над оркестровой ямой вместе с женой и дочерью…
«Но это не моя дочь… или моя?..»
Воздух подергивается зыбью…
Зыбь усиливается…
Уже все танцует, раскачивается…
Открывается бездна, темная, мутная и тем более опасная…
Что скрывает муть?..
Все исчезает в мути… скрытые чувства, тайны его души…
Он осознает произошедшие с ним метаморфозы…
Время замедлилось… мгновения превращались в часы, месяцы, годы…»
«А дом на Поварской улице изменился, к нему пристроили крылья флигелей…
Я иду по коридору, заглядываю в комнату портного…
Сквозняки роются в бумагах на столе, в его книгах, разложенных на полках до потолка…
Рукой их не достать, нужна табуретка…
Помню, однажды я свалился с табуретки и приобрел рога на лбу… с рогами я больше похож на себя…
В комнату полковника я не решился войти…
Полковник застрелился… все еще чувствуется запах пороха… и дым висит вокруг лампы…
Полковник расстрелял портрет жены, потом пустил пулю в себя…
Жена полковника, Юлия, предала его…
Предательства полковник не выносил…
Убить жену он не смог, боль в сердце остановила…
Юлия променяла героя войны на гробовщика…
Умом женщин не понять…
Помедлив, я приоткрыл дверь в свою комнату… здесь в этой жуткой тишине когда-то витал мой дух…
И все еще витает…
Однако, кто-то здесь все изменил…
В комнате было светло, благостно и благодатно, а стало темно, уныло… кругом занавески, даже на зеркале…
Лишь стеклянные сосульки люстры над головой остались прежними… и вид из окна…
Кровать узкая, наверное, какой-нибудь старик поселился…
Закрыв глаза, я увидел жильца… ужасное видение…
Над кроватью висел портрет мальчика в панаме, которому год или два, а может и все три…
Неужели это я?.. вряд ли…
Кажется, кто-то постучался в дверь… и все еще стучится…
Наверное, сквозняк… нет, не сквозняк… мальчик в панаме… роется в бумагах на столе, что-то ищет… в тумане его разум…
Мальчику уже 7 лет… он сидит в инвалидное кресло тети на резиновых шинах… сочиняет… прибавляет слово к слову… играет словами… вводит себя в обман…
Послышался шелест…
Сквозняк листает сухие листья на террасе, словно страницы книги…
Осень… она как жизнь Юлии, жены полковника… красива и коротка…
После смерти полковника портной женился на его жене, Юлии, сестре Жанны… она умерла от родов… с тех пор портного грызла тоска… и грызет…
Чтобы не сойти с ума, портной увлекся философией, и, кажется, нашел успокоение…
Я тоже искал успокоения, допытывался на этот счет у портного, хотел что-нибудь узнать о загробной жизни тети…
Хотел бы я знать, почему философия не разлучила полковника с отчаянием?..
Женщины не помогали ему жить…
Полковник впал в исступление, стал самоубийцей…
«Любовь — ты смерть…» — это эпитафия портного на смерть полковника…
Бог хотел весь мир обнять, и вот оно возмездие…
И я был ранен любовью…
Меня бог спас от самоубийства…
Портной сказал, что я заблудился на пути к высокому, вечному…
Примадонна являлась и мне почти каждую ночь, и не одна, с приемными детьми…
Опять я заснул… проклятая сонливость…
Помню, проснулся я в страхе за семью…
Еще не потеряв, я уже плакал о потере, жалел детей…
И ад меня не отрезвил…
Я и там побывал… блуждал в потемках, ждал рассвета, пытался разгадать тайну смерти, но лишь покрылся сажей, копотью и язвами…»
«А беженцы все идут… у них исход…
Они идут мимо мечети, по улице мучеников, через руины театра… спустились к воде… идут уже по морю, по воздуху…
Для них все дорога, даже простор… нет стен, границ…
Все это можно вообразить, но нельзя понять…
Обычные люди толпятся на набережной, смотрят, удивляются зрелищу, догадываются, что и они могли когда-то ходить по воде и воздуху… и они ничего не знали о смерти…
В городе никого не осталось… тьма спугнула и Бенедикта…
А вот и Бенедикт… привет тебе… позволь тебя обнять с благоговеньем…
Толпа прячет Бенедикта…
Я пытаюсь протиснуться сквозь толпу…
Пес Пифагор пытается мне помочь… рыжий, тощий он оскалился, встал на дыбы…
Толпа подалась, раздвинулась…
Увы, Бенедикт повернулся ко мне спиной и исчез презренный и забытый…
Бенедикт вообразил себя богом, пожертвовал собой, стал человеком, ни в чем богу не уступая… подвергся крестным мукам… даже сошел в ад, в эту могилу света…
Однако светает…
Божественный рассвет приветствует беженцев…
Куда ни кинешь взгляд, крутые скалы и теснины… повсюду…
А что за ними?..
Я увидел зрелище… и не я один…
Воображение нарисовало город в небе…
Мужчины кругом говорили, показывали пальцем на небо, куда ушли беженцы от войны…
Женщины плакали…
Дети смеялись, прыгали вперед-назад… они хотели скорее умереть, чтобы тоже ходить по воде и по воздуху…
Дьякон вышел из православной церкви, махая кадилом…
Он лишился ума, отпевая покойников, и уже не понимал, что поет, напуганный происходящим…
Все вокруг твердили одно: «Чудо!..»
Ему казалось, что они спит и видит сон… он смотрел на небо и думал, способен ли он на такое, но не торопился попробовать… он питал, вынашивал в себе чудо, как смерть…
Было мне и другое зрелище… я услышал голос из облаков… он взывал, требовал…
Всю ночь я провел в своей комнате в доме на Поварской улице… я писал…
В этой комнате я жил, когда мне было 7 лет, и у меня было детство…
Нужно умереть, чтобы вернуть детство…
Я хочу умереть и боюсь, вдруг воспоминания исчезнут, или как-то изменятся?..
Лучше остаться таким, какой я есть, петь гимны и улыбаться всему, скалам, деревьям, листве, что-то шепчущей нежное…
Беженцы все идут и идут… по воде и по воздуху…
Мой взгляд устремлен в пыльное жемчужно-серое небо…
Мне уже за семьдесят… я все еще не знаю, зачем я здесь?.. что мне нужно понять, сделать?..
Я пишу, уже много написал… и что?.. в этом смысл и сладость моей долгой жизни?..
Я записал и это хождение беженцев по воде и воздуху, которое призвана доказать присутствие в нас бога…
Все эти превращения я переживал в детстве…
Я то покрывался чешуей, то пухом… и умирал, чтобы проснуться…
Страшно не иметь воспоминаний…
Я представил, как душа отойдет от меня, оставив меня одного у входа в безмолвие…
* * *
Пришла зима… осень в гроб себя положила и плащаницей укрылась…
Что делать мне?..
Писать… дописывать книгу тети, искать бога, спасения во тьме искушений…
И провалиться в ад, если он есть… в зияющую Черную дыру…
Слышит ли бог мои плачи молитвы?.. вряд ли…
И Бенедикт повернулся ко мне спиной, исчез, влекомый какой-то непонятной силой к неясному исходу…
Однако тьма все висит… и беженцы все идут и идут, превращаются в облака…
Кто меня оставил здесь?.. зачем?.. страдать и утешаться ожиданием смерти и встречей с богом?..
В детстве портной был моим богом…
Я роюсь в памяти, пытаюсь вспомнить лицо портного… увы, и он под маской…
Хочу увидеть Бенедикта…
Как и дядя, Бенедикт писал гимны ночи, украшенной фиалками и осокой, потом стал писать плачи для примадонны…
Я любил примадонну и ревновал…
В театре тети я играл в смешных и странных пьесах с сумасбродными персонажами…
Мне было жаль их, судьба их обманула, жизнь не оправдывала их ожиданий, и убивала каким-либо удобным способом, иной раз даже и без объяснений…
Чаще всего они убивали сами себя…
Во времена смуты легко было скрыть следы преступления, улики, подробности…
Убийца бросал трупы в воду, и ускользал от преследователей…
Почему в воду?.. вопрос…
За одним трупом плыл другой…
Помню, я подозревал в убийствах мэра, потом его секретаря… место ему в желтом доме на песчаном берегу, который всегда рад гостям…
Я любил примадонну… все ее друзья были неприятны мне и подозрительны…
Что им нужно?.. чего они хотят от нее?..
Было бы смешно, если бы я показал им свою ревность, дал волю раздражению, стал мстить…
Примадонна была уверена, что это я поджег театр, который секретарь мэра отнял у нее из ревности…
Я все это устроил в воображении чужими руками…
В воображении я был умен и осторожен…
Я был участником всех этих событий, жил в замке… секретарь мэра нанял меня писать мемуары примадонны…
У меня было немного вкуса, чувство изящного и некоторая доля философских размышлений…
Одно время Бенедикт подозревал, что мемуары нужны были не примадонне, а секретарю мэра… он вызывал у Бенедикта сожаление и отвращение…
Меня секретарь мэра находил забавным, что вполне понятно…
Я чувствовал себя его шпионом…
Современная испорченность нравов и понятий имела влияние и на меня…
Иногда я был галантным, но иногда и дерзким, правда, в меру… как бы вдруг я начинал заикаться, терял дар речи и скрывался в толпе несчетных гостей примадонны…
У меня были тонкие черты лица, вьющиеся рыжие волосы… но я еще не знал, чего я хочу… я ждал, когда во мне проснется гений…
Я пользовался доверием примадонны и свободой… она испытывала ко мне слабость из-за тети…
Примадонна стала моей музой, Бенедикт был моим гением, потом он возомнил себя богом…
Я наделял Бенедикта всеми качествами бога, что делало его опасным в глазах власти…
Ему недоставало только умения обуздывать свои страсти и страхи…
Власти следили за Бенедиктом… следили они и за мной… и за примадонной…
Между секретарем мэра и примадонной шла война…
Примадонна была крайне изнурена тягостями этой войны и болезнями…
После нескольких стычек примадонна была вынуждена вступить с секретарем мэра в переговоры…
Переговоры велись без свидетелей на водах…
Молва уверяла, что секретарь мэра пытался объясниться в любви, забыв всякое приличие и достоинство… и получил пощечину…
Примадонна уехала с вод в крайнем раздражении…
Правда, в газетах писали, что пощечина была дана раньше и по другому поводу…
Тему закрыли… может быть, секретарь мэра опасался обнаружить нежные чувства к примадонне, которые он желал бы скрыть от матери мэра и ее шпионов…
Я думаю, что мать мэра догадывалась о любовной связи приемного сына с примадонной…
Узнала она и о происшествии на водах, разумеется, в преувеличенном виде…
Шпионы уверяли, будто бы секретарь мэра замышлял заговор против власти…
Действовала он нагло, даже без плана, без предосторожностей, что, впрочем, было похоже на него…
Бенедикт попытался помочь примадонне, но неудачно…
Помню, лицо его после посещения секретаря мэра выражало стыд и смущение…
Я тоже пытался помочь примадонне, но не смог найти свою роль и только запутал все дело…
Пощечина секретарю мэра стала источником всяких слухов, которые имели последствия, и довольно печальные…
Прячась за спину мэра, секретарь лишил Бенедикта свободы, а примадонну театра…
Потом случился пожар… театр сгорел… говорили о поджоге, правда, шепотом, с трепетом ужаса и ожиданием чего-то еще более ужасного…
Той же ночью, когда случился пожар, исчез секретарь мэра…
Одни говорили, что он бежал… другие были уверены, что он утоп в пруду, ставшем болотом, бесы обмыли его, а лягушки отпели…
Как оказалось, секретарь мэра был отцом не только примадонны, но и мэра…
Так же выяснилось, что в детстве примадонна выглядела ужасно…
Я описал все это в плаче… я был человеком восторженным, говорил языком трагедий, в которых слова и образы опережали друг друга…
Говорят, мать мэра поставила секретарю мэра поминальный камень у пруда…
Я был там… слушал лягушек… пели они с восторгом…
Мне кажется, я говорил с ними… и пел… не помню…
Очнулся я в толпе беженцев от войны… они слушали меня, и когда я умолк, стали просить меня, чтобы я продолжил историю Бенедикта… и я продолжил ее…
Я выражал свои мысли и ощущения и не заикался… я излечился от заикания?.. вряд ли…
Все эти события я описал изысканным, риторическим языком, каким говорила тетя, предсказывая какое-либо бедствие городу или мне…
Я выбирал и взвешивал слова… их никто не слышал, кроме бумаги…
Исчезновение секретаря мэра я воспринял как очередную его интригу, в которую вмешались обстоятельства…
Оскорбленные женщины мстительны…
Мне трудно было смягчить примадонну мольбами и устрашить опасностями… она обезумела и не желала прийти в себя, опять стать самой собой…
Из-за нее и я находился в крайне затруднительном состоянии… и не только я…
И все это не было притворством…
Мэр одобрил план приемной матери публично осудить заговорщиков…
Он обещал награду тем, кто их назовет, но никто не решился назвать их… и он посчитал более благоразумным замять это дело совсем, и не разглашать того, что были люди, осмелившиеся поднять руку на власть…
Он больше не хотел слышать ни о каких подробностях… надеялся на свою охрану, если только измена не проникла и к ним…
В городе говорили об участии Бенедикта в заговоре против секретаря мэра…
Мэр ничего не предпринимал… вскоре и он исчез…
Примадонна восприняла исчезновение мэра как предательство…
Я искренне любил примадонну, а к мэру и секретарю мэра испытывал чувства, которые не осмеливался открыть даже самому себе…
Я был без ума от любви… увидев примадонну, меня охватывал трепет…
Примадонна завораживала меня своей красотой и нежностью…
По делу об исчезновении мэра я проходил как свидетель… меня допрашивали… следователь выпытал у меня больше, чем я хотел сказать… и больше, чем он сам хотел услышать…
От следователя я узнал о роли секретаря мэра в этой истории, ослепленного любовью к дочери и мраком безумия…
Выяснились и некоторые подробности исчезновения мэра…
Приемная мать мэра восприняла все это трагически… она была в отчаянии… она узнала о роли секретаря в этих событиях… она желала отомстить и умереть…
Такая вот история… примадонна лишилась мужа, отца, а после пожара и театра…
Она искала смерти…
По факту исчезновения секретаря мэра следователю следовало бы допросить не меня, а мать мэра и примадонну…
Мне легко было угадать, как они оправдывались бы…
Кстати, у меня была улика… письмо примадонны к секретарю мэра, в котором она просила простить ее за пощечину и возобновить переговоры…
Зачыем?..
Когда мэр исчез, мать мэра явилась к примадонне с допросом…
Произошла сцена, какой едва ли можно было ожидать…
Мать мэра и примадонна обнялись и разрыдались… и это было засвидетельствовано шпионами секретаря мэра…
«Ему нужно бежать, спасать свою жизнь…» — шептала одна и называла имя убийцы…
«Вам дорога его жизнь?..» — вопрошала другая трагическим шепотом…
«Разве я решилась бы на то, что делаю, обвиняю себя и выдаю тебе имя убийцы…»
«Я тоже наняла убийцу для убийцы…»
Нет, я не хочу их оправдывать…
Объяснение матери с дочерью происходило во флигеле замка…
Я слышал, как мать мэра и примадонна обменивались словами сочувствия… потом в комнате воцарилась какая-то жуткая тишина…
Я не выдержал, приоткрыл дверь, и что я увидел…
Мать и дочь спали, обнявшись…
Хорошо, что все обошлось без крайностей, никто не погиб…
И Бенедикт выжил… после крушения парома он оказался на одном из западных островов, их еще называют блуждающими, в пещере с мэром, который оправдал себя и умер невиновным на глазах у Бенедикта…
Бенедикт его обмыл, оплакал и укрыл труп камнями, но море отрыло его, и все повторилось…
* * *
Как это нелепо, глупо писать для вечности…
Я писал, а Бенедикт жил по написанному… он стал богом, а я не совсем тем, что бог обещал мне, однако, полагаю, все-таки не хуже того, каким я изображен в этой истории, а не таким, каким я изображал себя на сцене театра примадонны…
Я все еще пишу историю Бенедикта, правда, цель отступает передо мной все дальше и дальше… она уже где-то за горизонтом событий…
Что нас там ждет, ад или рай?..»
«Думаю, что нас ждет там нечто или ничто…»
«Бенедикт, это ты?..»
«Я, кто же еще… а ты все пишешь…»
«Пишу… и не могу остановиться…»
«Что с тобой?.. ты побледнел… ты не в себе?..»
«Я в себе, в себе… просто я не знаю, что нужно сделать, чтобы и со мной случилось что-нибудь похожее на то, что случилось с тобой… впрочем, я не настаиваю…»
«Пусть все идет своим естественным путем…
Все что идет к нам от бога прекрасно, божественно, если только я еще могу отличить прекрасное от безобразного, и ангелов от бесов, творцов безобразного, этого превосходного народа, очаровывающего нас, выдающего нас за избранных, какими мы сами себя обыкновенно и весьма нескромно считаем…
В руках избранных все хорошо, возвышенно и прилично… правда, иногда они напоминают мне заблудившихся, они идут не вперед, а назад, чтобы снова увидеть свою цель вдали… или издали…»
«Я тебя не узнаю… я Марк, а кто ты?..»
«Я тот, кого ты видишь… и со мной на самом деле случилось нечто, описанное тобой… я это признаю…
Возомнив себя богом, я не приближался, а удалялся от бога и его совершенства…
Бог смотрел сверху вниз, а мне нужно было задирать голову, чтобы что-то увидеть…
Огромное ясное небо увлекало меня и отвлекало…
Помню, я стоял у руин замка и размышлял… я не сразу увидел незнакомца, который стоял у балюстрады…
В нем было что-то, что возбуждало интерес и уважение…
Он был воспитан, образован и, как мне показалось, немного не в себе… он как будто репетировал свою роль в этой сцене, что-то шептал ритмичное, впадая то в восторженность, то в меланхолию…
Незнакомец репетировал свою роль, а я рисовал его портрет… я неплохо рисую… у меня были хорошие учителя…
Увидев меня, незнакомец заговорил:
— Мне нужно сообщить вам нечто, но я не знаю, как вам это сказать, и даже нужно ли вообще говорить…
— О чем вы хотите говорить?.. надеюсь не о том, о чем все говорят…
— А о чем все говорят?..
— О конце света…
— Нет, не о конце света…
— О чем же?..
Незнакомец промолчал…
— Вы что-то репетировали… и, надо сказать, очень трогательно, нежно…
— Посмотрите на меня…
Я посмотрел и ужаснулся… не лицо, а маска…
— Ничего, жить буду… от дыма я бежал, и попал в пекло… стал уродлив лицом… столько бед соделал этот пожар… я в подвале отсиживался, спасался от бродячих собак и ворон… вон они… слетелись… сидят, каркают… не достался я им, а хотел… от язв меня старуха вылечила обычной водой, но шрамы остались… она заговаривала воду словами… и меня она заговорила… я подслушал ее бред и ожил… роясь в пепле, оставшемся от пожара, я наткнулся на странную книгу, в которой нашел описание всех моих бед… кто бы ни открыл книгу, находил в ней себя и всех своих врагов, живых и мертвых… книга услышала и исполнила одно мое желание, когда я вопил от боли и полз, как змей из ада в рай, где меня ждала Юлия, я просил бога спасти меня… бог спас меня и я обещал ему передать тебе эту книгу… вот она…
Незнакомец достал книгу из складок длинного до пят плаща…
Только я коснулся книги, как увидел зарево пожара… горел театр…
Был вечер…
К театру сходился народ…
Был в толпе и мэр… он был в отчаянии, терзался скорбью, думал, погибла примадонна…
Эту мысль ему внушил секретарь…
Потом случилось нашествие грязи и война с собаками…
Многие люди покинули город, одни плавали в море в лодках, другие ждали на островах, пока грязь уйдет…
Когда все минуло, грязь ушла, люди вернулись в город… и что они увидели?..
Между страниц книги обрисовалось бегство горожан, потом их возвращение…
Увидев примадонну в объятиях мэра, я отвел взгляд и очнулся с книгой в руках…
Незнакомец исчез, книга осталась…»
«Это был портной?..»
«Не знаю, может быть… книгу я хочу оставить тебе…
Она как будто обладает даром предвидения… свыше ей кто-то, вдохновенный, нашептывает и страницы заполняются разными историями…»
«Но это же моя книга… где ты?.. куда ты опять исчез?.. или это сон?..»
«Однако странный сон, будет ли продолжение?..» — размышлял Марк, пытаясь нащупать книгу в складках плаща…
Книга защищала его во сне, и не только словами…
«Я уже боюсь ее… заступница ли она, или может и на меня руку поднять?..
Бенедикт, вернись… исчез… за что мне все это?.. вороны собрались, сидят, каркаю…
Доброго слова я от бога так и не услышал… он послал мне ангела в облике портного… мою же книгу мне передал… что он хотел этим сказать?.. дар это или в книге надо что-то исправить?..
Захочет ли этого книга?.. или вырвет страницы, как уже было… и не раз…
Она многое себе позволяла… можно сказать, все… она даже возражала примадонне…
Примадонна была недовольна мной и своими мемуарами…
Мэр выводил меня из себя своими ухаживаниями за примадонной… и не только меня… он был слишком влюблен и беспечен… дарил ей чужие награды, много обещал…
Примадонна пела плачи, что и богу были желательны и всем приятны, но, увы… она потеряла голос, когда мэр исчез…
Потом грязь напала на город…
Грязь пожрала живых и мертвых, и, насытившись, ушла, оставив руины…
Примадонна могла петь только шепотом…
Своим пением она искушала меня… и мертвых…
Помню, я боялся заснуть… мертвецы толпились в коридорах, на лестницах и у ворот замка…
Примадонна была не в себе… ей снилось, что она поет в полный голос, и не может остановиться, проснуться…
После нашествия грязи она забеременела и родила…
Помню, я держала на руках девочку, что-то лепечущую…
Девочка умерла на моих руках…
Это был кошмар?..
Примадонна лила слезы и пела плач одними губами… и шепота она лишилась…
Я обмыл и отпел девочку…
Не было у девочки отца при жизни, не обрела она его и на том свете…»
* * *
Марк шел по аллее кладбища…
Показалось, что кто-то окликнул его… он обернулся и увидел примадонну… она стояла у могилы девочки, и пела плач…
«Кажется, к примадонне вернулся голос…» — подумал Марк…
Он невольно вздрогнул, уронил книгу…
Книга упала лицом вниз, как женщина, а Марк упал навзничь и как умер, окаменел, но глаза его были открыты…
Несчастный, он видел несчастную…
Примадонна пела, пока бог не перевернул страницу этого дня…
Марк очнулся…
Он встал на ноги и пошел… правда, шел он не совсем уверенно… сон еще обнимал его…
Выглядел он не так, как обычно выглядят на пороге старости, а намного моложе, еще цветущий, с розами на щеках…
Как змея, он протиснулся в узкую щель и сбросил старость, словно кожу…
Марк направлялся в ад за ребенком примадонны… осмелился… отодвинул засов на воротах… стража недремлющего превратил в соляной столб… з
Марк забрал девочку и перенес ее в райские кущи, чтобы бог ее нашел…
Побывав в раю, Марк вернулся в свой возраст, но места, где прежде был, не нашел, он стоял и озирался…
Его окружали скалы, море…
Чайки кружили над ним, оглушая криком…
«Куда это меня занесло?.. не с неба же я упал на эти камни… тело вроде бы мое и цело, крови, ран нет… и одежда сухая, значит, не море меня сюда доставило…
Боже, сжалься, подскажи, где я?..
Или я умер, и память потерял?..
Нет, я не умер…
И память я не потерял…
Я чувствую… бесчувствие мной не овладело…
Я вижу, слышу… и понимаю, что вижу и слышу…
Прибой рокочет, чайки кричат, как одержимые…
Боже, скажи, что еще я должен претерпеть?..
Однако, как здесь холодно…
Туман с моря наползает, стеной идет… кажется, остановился… ветер его остановил,
Стало чуть теплее…
Пора уже и солнцу появиться…»
Марк увидел в скале вход в пещеру, заросший зарослями мирта, обрадовался, ползком, извиваясь, заполз, и почувствовал, что проваливается в пустоту…
«Куда это я лечу, не на небо же?..»
Очнулся Марк на ложе с Бенедиктом…
Они лежали, зарывшись в опавшую листву, грелись друг от друга, чтобы не замерзнуть и не околеть совсем…
Пес Пифагор что-то почувствовал, встал на ноги…
Он стоял и молча смотрел в темноту, поджав хвост между ног…
Бенедикт спал… сон у него был один на двоих, беспокойный и мутный…
Смерть не осмелилась близко подойти к нему…
Ночь висела над островом, одев небо кромешной тьмой…
День разлучил Марка и Бенедикта…
Марк очнулся в доме на Поварской улице… он ничего не помнил, как будто снова родился, такой же рыжий, тощий и хромой на обе ноги…
«Где я был, и что я там делал?
И кто вернул меня в город?.. и зачем?.. читать книгу портного?.. или дописывать?..»
Марк полистал страницы книги…
«Листаю страницы книги, как страницы собственной памяти…
Память возвращается ко мне, правда, вижу смутно…
Да и время было смутное… где сила, там была и власть…
В городе правили наглецы…
Совесть и стыд пропали…
Люди стали подлые и лживые…
Лишь немногие искали избавления от зла, и к унижению лишь прибавляли какое-нибудь горе…
Старикам раньше надо было умереть или позже родиться… и лучше немыми и слепыми…»
Марк вышел на террасу, с которой открывался вид на площадь и руины театра… он стоял у балюстрады и размышлял:
«Бенедикта в старость загнали жены… а меня кто загнал… шепот любовный я слышал только во сне… там же и мои жены обитали, их была тьма и тьма, они рассказывали мне ложь, правда другим доставалась…
Я всегда был один, как только на свет появился…
Мать меня бросила, монах нашел, кричать заставил, чтобы я проснулся и узнал, что за судьба меня ожидает…
Показалось или на самом деле кто-то окликнул меня… в небе что-то вдруг блеснуло, что-то божественное…
Бог снова в моде, хотя время другое… каждый мнит себя художником… сам для себя рисует мир…
Известно к чему это приведет, к порче вкуса…
Воцарится тьма… и всех нас усыпит…
Марк закрыл глаза и уснул, побежденный сонливостью…
Во сне смерть приготовила Марку свадебное ложе и гимн, больше похожий на плач…
Прибой аккомпанировал… чайки были солистами…
Ада подхватила напев и превратилась в скалу, побеги плюща ее обвили, обняли…
Покинула Ада жизнь еще юной, до срока…
Марк обмыл ее тело и оплакал с надеждой, что встретит она его там, куда он низойдет обессиленный, и откуда, говорят, еще никто не вернулся…
«Однако как холодно, странно и страшно…
Руки стали ледяные и не тают… или тают?..
Нет, не тают…
Я хочу и не могу говорить, кричать, губы смерзлись…
И это явь, а не сон…
Я замерзаю… или уже замерз?.. не знаю…
Слезы замерзли в глазах… вижу сквозь лед горы, небо слепит…
Боже, ты создал меня… для чего?.. чтобы замучить?..
Молчишь, потому что ты — это я и есть…
А беженцы все идут и идут…
И я иду, сутулюсь, чтобы согреться…
Не кончится этот исход добром…
Даль угрюма, молчалива…
Иду осторожно, как по тонкому льду…
Куда иду?.. зачем?..
Похвалы от бога я так и не услышал, лишь слова упрека… что нужно было ему от меня?.. отравить мне существование?..
Он хотел увидеть меня таким же одиноким и несчастным, как сам?..
И что?.. увидел?.. и это принесло ему счастье?..
Сомневаюсь…
А вот и смерть!.. уйди… ты мешаешь мне думать… приходи потом… позже… мне холодно от твоего взгляда, хотя он ничего не выражает, но затягивает, как пустота…
Смерть, ты изменилась… я помню тебя другой… да и я уже не тот…
Не уходи далеко… нет, я не буду звать, кричать, я просто усну… и очнусь в каменном веке похожий на себя… или другой среди прочих…
Что с тобой?.. ты вздохнула… думаешь, мы больше не встретимся?..
Ну да, наступит вечность… день станет черным или красным…»
Марк зябко повел плечами…
«И станет холодно, странно и страшно… и не во сне, а наяву…
Меня нет, а я все тоскую… и слепой от слез…
Ну, все, хватит… я знаю, кто ты…
От твоих холодных объятий я уже весь содрогаюсь…
А это еще кто?.. кто ты?.. Юлия?.. хочешь мне отомстить?.. не я предал Жанну, твою сестру… безумие толкнуло ее в петлю…
И я был близок к тому, чтобы покончить с собой… почти рядом смерть прошла, но меня не тронула…
Чудом спасся я и при крушении парома…
Я очнулся на острове среди утопленников, вдыхая не благодать, а запах трупов…
Кто знает, зачем бог спас меня, к чему он меня готовил здесь, на земле, и что ждет меня там, в вечности, где все сольется в одно, чтобы снова стать множеством…
Воскресну ли я?.. увижу ли снова эту грубую скалу, увитую плющом, и жен Бенедикта в одежде одалисок, танцующих с плачем и истошными криками над распростертым на песке у воды телом старика, возомнившего себя богом…
По прихоти бог Бенедикта то на небо возносил, то в преисподнюю…
И вот как дым исчезло все…
Лишь тени его окружают… они ему кажутся живыми… и мне…
Вечер опустился на остров, превратил воду в вино, а скалы осыпал цветными огнистыми камнями…
Нимфы играют у рифов с дельфинами…
Я слышу их смех, похожий на лепет воды в камнях…
* * *
«Я все еще пишу, веду записи о неудавшемся предприятии Бенедикта стать богом…
Днем я брожу по городу, а ночью возвращаюсь в дом на Поварской улице… или в замке примадонны, от которого остались руины… и сад заглох…»
Марк закрыл глаза и очутился в замке примадонны…
Хор детей примадонны исполнил гимн, и он был допущен целовать руку примадонне…
Потом Марк ужинал с примадонной и детьми за одним столом… после чего он участвовал и в репетиции пьесы с запутанным сюжетом…
Ночь Марк провел на Масличной горе, украшенной виселицами… с горы он вознесся на небо…
Очнулся Марк в инвалидном кресле тети с дюжиной мопсиков, которые держали его на привязи…
Он был копией тети…
Весь следующий день Марк наблюдал за небом над островом…
Бог смешивал краски… из белого, синего и красного цветов французской революции получился черный цвет…
«Цвет Черной дыры, у которой есть вход… но есть ли выход?.. вопрос… — размышлял Марк…
Человек копия Черной дыры…
Бог мог себе это позволить, а я вообразить…»
До утра Марк приманивал в Черную дыру блуждающих без цели звезд…
Может быть, в этом и был какой-то смысл…
«Я все еще живу… вспоминаю… не могу вспомнить, как я очутился на острове… там Бенедикту явился бог и сказал ему о сути жизни, чему надлежит быть…
Мне он тоже являлся, но ничего не сказал…
Вот и все… об остальном можно только догадываться…
Остров был небольшой, угрюмый… скалы почти отвесные, они ступенями или ярусами поднимались к небу…
После каждой бури к берегу бухты волны прибивали обломки рыбацких барок иногда и трупы…
Остров окружала целая стая таких же безлюдных островов, не лишенных растительности…
Бенедикт жил в пещере, населенной совами и летучими мышами… их было немного и число их не увеличивалось… жил он там один, пока не появился незнакомец…
Незнакомец прятал лицо, что Бенедикту казалось подозрительным, везде он видел опасности, временами он впадал в безумие…
«Кто вы?..»
«Я не знаю… и не помнил, при каких обстоятельствах я оказался на этом блуждающем острове…»
Воцарилась тишина… свидетель близкого присутствия бога и обещанной радости спасения…
Лицо незнакомца Бенедикт не видел, имени не знал, но слыша его голос, поющий что-то жалобное, неосмысленное, колебался умом и невольно начинал подпевать…
Это был мэр… пострадав при пожаре, он скрывал лицо…
Он увидел свою смерть… жизнь окончилась отвесным обрывом, но он воскрес… море высадило его на остров без чувств… в чувство его привели птицы, паря над ним кругами и восклицая… они то стремились к единению, то расходились…
Окинув взглядом эти земли, не залитые ни кровью, ни слезами отчаяния, он подумал, что попал в рай…
Так и было… правда, вечером и в сумерки остров напоминал ему город, лежащий в руинах после нашествия грязи и войны с собаками…
Утром изможденный, жалкий, но не заслуживающий сочувствия, он просыпался, и, едва очнувшись, шел на берег бухты собирать дары моря, готовился к новым испытаниям…
Сам того желая, он оказался оторванным от жены и бога… так ему казалось, пока слово, которое было у бога, не стало плотью…
Он осознал и ощутил бога в себе…
Ночью он пел гимны, собирал вокруг себя ангелов, а днем птиц… для них это было ново, непривычно, но они привыкли, и если он не мог проснуться, они будили и поднимали его…
Он трепетал от слабости и духоты, но пел в радостной уверенности, что наступает конец мира…
Птицы вслушивались в его вдохновенное и как бы хмельное пение и волновались…
В умышленном поджоге театра он был невиновен…
Сколько еще эта темнота будет продолжаться… время тянулось словно пытка… конец мира не наступал…
Некоторые птицы расхаживали поодаль, вели себя как люди, нагло, вызывающе…
«Как это понимать?.. и как с этим примириться?..»
Были и другие недоумения…
Как-то ночью явился некто хромой и рогатый… произошло столкновение видимое и осязаемое, разыгравшееся в тесноте пещеры, отнявшее у обоих силу…
На мэре был терновый венец, когда он очнулся после побоища, и связанные руки…
«Кто меня связал?.. не сам же я?..
Надо же, пришло такое на ум…
И потом эта книга…»
Все это окутало разум мэра туманом, и было плохо понято…
Книгу он раскрыл со смутным волнением и страхом…
Книга оказалась пророческой и произвела ошеломляющее действие на мэра, и вызвало странное движение в его уме…
Он пришел в себя?.. нет, этого сказать нельзя…
Мэра начали осаждать сомнения в подлинности происходящего…
Время шло… жизнь текла своим чередом и будто бы вполне объяснимо, но иногда мэра пугали видения, ему казалось, что он раздваивается… он недоумевал и скорбел от того, что видел… переживал мученическую кончину, от которой оставалось угнетающее впечатление, особенно от финальной сцены, когда обоих пронзило копье из облаков, за то, что они делали себя богами…
Очнулся мэр после возгласа: «Изыдите, оглашенные…»
Хромая мэр вышел из пещеры и был встречен молчанием…
Тот, кто опустошил остров от птиц, предпочел остаться неизвестным…
Никуда птицы не исчезли… в белых одеждах они сидели на скалах и ждали откровений о том, что он видел и слышал там, где был… но он молчал…
Он не мог раскрыть книгу и посмотреть в нее…
Он порывался сделать это один раз, потом другой и разрыдался от бессилия…
Птицы заволновались, захлопали крыльями…
Послышался подземный гул…
Море отступило… скалы заколебались, а небо над островом стало свиваться в свиток…
Оно превратилось в пустоту без бога…
«Кто попустил такое?..
И как все это нашло свое исполнение?..
И куда делся мой двойник?.. вернулся на свой крест и муки?..
Опять наплывает темнота… наверное, так и должно быть…»
Волнение среди птиц улеглось, как руги на воде от брошенного камня… и книга раскрылась… ее кто-то листал, и она рассказывала о том, что есть и что будет после сего…
Это была пытка для ума мэра…
Он лег, свился в клубок…
Из шипящих по змеиному букв он составлял слова, и змеи сползались к нему…
* * *
Утром Марк как обычно проснулся…
Видение для него было так неожиданно, что он упал на камни как мертвый и тут же очнулся с шишками на лбу…
«Снова я рога приобрел…»
Марк лежал, вспоминал и запоминал, что видел…
Небо в видении было трагическое, и на нем рисовались знаки, фигуры, выраженные языком линий, пропорций…
«Зрелище… и кому оно открылось… этому самозванцу и бесноватому…
Над городом горели семь звезд…
Все это было так странно, ошеломляюще…
Помню, потрясенный, я упал, как мертвый и тут же поднялся и увидел кудрявого босоногого мальчика, его лицо, глаза… зрачки его вдруг расширились, в них засветились огни всего неба, не того, что обычно висело над городом, полного зла и нечистоты, одержимого духом тьмы, а иного мира, непостижимого для смертных…
Смертные не могут преодолеть тяжести своего тела, обремененного грехами, они боятся высоты и беспредельного пространства… человек еще не готов к внутреннему сосредоточенному созерцанию этого великого зрелища последних тайн…
Их много… и все жуткие…
В темноте я видел движение каких-то реальностей, определяющих судьбу человека, мира… они проносились и исчезали где-то вдали…
Мальчик с нимбом и венком из цветов не из нашего сада, исполненный радости, которую нельзя передать словами, рассмеялся…
Все пошатнулось… послышался подземный гул…
Это конец… времени больше не будет… будет только вечность…»
Марк лег и скрестил руки на груди…
«С вечностью не поспоришь… и бороться бесполезно… чрево ее еще не наполнилось…
А наполнится, и что будет?..
Очередное светопреставление, отвечающее таинственному плану древних обетований, доступных нам через пророков и апостолов…»
Марк говорил отрывисто, для себя. на языке понятном ему… и вдруг…
Никакой человек ни представить, ни вообразить себе этого не мог…
Из света стал возводиться город… не руины города, а живой город, вмещающий прошлое и бога…
И это был не призрак города…
Марку было позволено убедиться в этом…
Со страхом и изумлением, затаив дыхание, Марк следил за происходящим…
Город рос прямо над бездной… дома вздымались один за другим прямо посреди пустого неба… небытие наполнялось реальностью, не ложной иллюзией…
«Этот город ни человек, ни нашествие грязи, ни война с собаками уже не разрушат… никогда…»
Марк увидел сверкание молний, услышал раскаты громов, женские голоса…
Явились пять ведьм… и Жанна, но не как невеста, а как жена с раздавшимися бедрами и огромным животом…
Жанна рожала, тужилась, наполняла появление младенца криками боли…
Умолкла…
«Нет слов… только слезы…
Но куда делись слезы?.. и человек ли я?..
Трудно поверить…
И город уже не город, а некая туманная отвлеченность…
Вижу смутные очертания руин театра…
Небо над руинами ведет себя как мрачный созерцатель, правда, без ропота и возмущений… ни громов, ни молний Страшного суда, хотя все завершается…
Ведь завершается?.. или нет?..
Пейзаж незнакомый и непонятный…
И шествие беженцев остановилось… не идут…
Ни вони ада, ни молитвенного благоухания рая…
Видения отступили…
И что я чувствую?.. странное безразличие, равнодушие к желаниям тела… меня как будто оскопили…
О чем я думаю?.. о смерти всегда неожиданной…»
Марк погрузился в тихую задумчивость и склонил лицо к своей книге…
Кто-то вырвал несколько страниц и появилась страница, написанная как бы мазками крови…
Все погрузилось во мрак и хаос…
Город на земле пал под натиском грязи… пропал и тот город, что был на небе как мистический фантом, мираж…
В земле появились зияющие трещины, в которые готова была хлынуть вся бесовская свора… и она хлынула…
Вокруг воцарился жуткий, трагический мир…
Марк начал молится… раскачиваясь, он запел… он пел плач с какой-то невинной торжественностью…
Певца окружила толпа…
Марк пел, все повышая голос…
Он производил впечатление на толпу…
Уже хор голосов с покаянным волнением сопровождал плач Марка…
И все это среди общей паники исхода…
Люди замерли в ожидании серного дождя с неба и Страшного Суда…
Пение оборвалось воплем из толпы:
— Конец света близок!..
Между тем названная дата конца света благополучно миновала… назначили другую…
Кроме тоски и обманутых надежд люди ничего не испытывали…
Бог пугал… власть отталкивала…
Под влиянием страха и соблазна люди погрузились в мечты и желания тела…
Людей, одержимых плотью ждал весьма печальный конец…
Их лица не просияли, а омрачились…
Появились люди, взявший на себя вину за происходящее неистовое и страшное… они заявили о своей божественной миссии, присвоили себе идеи бога, а между тем их жизнь была ужасна, полна пороков и падений и далека от чистоты, смирения и святости…
Люди волновались… они были в тревоге за свою вечную жизнь… они искали слов спасения и находили их в пророческих прозрениях и утешительных учениях пророков, ожидавших не потрясений и конца света, а просияния и блаженства…
Люди смотрели на небо, искали бога и его тайн о человеке и мире, и не находили…
Они утратили доверие к истории и жизни…
И потрясения не заставили себя ждать…
Историки нашли в жизни присутствие и деятельность сил, направляемых какой-то потусторонней пагубной волей, стремящейся захватить в свою власть всю жизнь и снова все погрузить в хаос и мрак, из которого нас вывел спаситель…
Появились пророки, эти преждевременные созерцатели драмы жизни со своими чудесами, учениями и обетованиями…
Люди ждали не кромешной ночи, а утра… какого?.. они и сами еще не знали…
* * *
Марк нашел себя на террасе в инвалидном кресле тети на резиновых шинах…
«Где все то, что я видел и описал как зритель и соучастник?..
Кто-то перенес меня по ту сторону вещей… он же подсказывал, о чем нужно умолчать…
Я слышал его голос, но не видел… голос спокойный, без надрыва и истеричности…
Не знаю, сколько времени длилось это видение… может быть, всю безумную ночь субботы, а может быть и весь следующий день…
Лучше не думать об этом, чтобы не утонуть в темноте безумия…
Помню, я перешел с одной окраины города на другую… я описал все видение, бледнея от слабости, с длинными паузами…
Голос подсказывал мне, что писать… он звучал точно издалека… был какой-то странный, безжалостный как метроном, отсчитывающий время до конца света… помню, я чувствовал не радость вечной жизни, а холод могилы, леденящие объятия смерти…»
— Смерть моя любовница… — прошептал Марк с улыбкой на запавших губах…
Его дыхание смешалось с дыханием смерти…
Он умер и тут же очнулся с жутким всхлипом…
Он испугался темноты… сердце колотилось… ум, чувства, плоть воспротивилась такому исходу…
Он встал на ноги и пошел…
Цель казалась совсем рядом, близко… нужно было повернуть налево, потом направо и по переулку выйти к дому на Поварской улице…
Марк возвращался в детство к богу, который понимал его…
Дверь была приоткрыта, как будто умышленно… он вошел в дом… недоумевающий он шел по длинному петляющему коридору…
Двери сами собой раскрывались, как страницы книги, которую еще никто не читал… Марк начал писать эту книгу еще в детстве, когда его душа скорбела и погружалась в темноту…
Это был тупик?..
Нет, он видел свет впереди…
Свет вел его…
Чего он ждал?.. нет, не конца, а младенческого начала, первого испуга и первой радости, чувственных ощущений…
* * *
Гремели громы… сотрясали горы, волновалось море…
Марку довелось увидеть и развязку этого действа… опять же не по своей воле…
Став в позу как на сцене он воскликнул: «Аллилуйя…»
И очнулся…
Был вечер…
Море и небо сливались в одно ликующее светопреставление…
Солнце ушло за горизонт, и небо, к которому Марк тянул руки с мольбой и проклятиями, снова стало пустым…
Слова Марка и жесты были вялы, невыразительны… и постоянно слезились глаза…
Марк лежал и вспоминал… и не мог вспомнить, как выглядел бог, с которым он не расставался в детстве…
«Бог был благосклонен ко мне, иногда подзывал и мы прогуливались, вели немногословные беседы…
Мы понимали друг друга и без слов…
Умершие люди для бога продолжали существовать… как и для меня…
Будущее бог считал прошлым…
Помню, тетя подслушала мою беседу с богом… она была чуть ли не в обмороке, сама не своя, от того, что услышала…
Я говорил сам с собой, так ей показалось…
Тетя стояла у двери и слушала, потом двинулась дальше по коридору… уже за дверью своей комнаты она расхохоталась со слезами и икотой, чуть не умерла…
Смех ее не отпускал и ночью… и еще несколько дней…
Утром в субботу она пришла в мою комнату… я подумал, что это смерть…
Она почти подошла ко мне… повеяло прохладой… и это что-то белое и бледное исчезло… а я вернулся к своей странной и темной жизни во сне…
Я еще не знал, что тетя умерла и уже подвергалась допросу и испытаниям ада, если ад есть… а он есть…
Тетя осталась в моей книге… в ней уже много мертвецов, есть и живые, но их не замечают, и ведут они себя как мертвые или спящие…
Тут нечему удивляться… нет в этом ничего странного и страшного…
Обычные будни воображения сумасшедшего…»
«Я иду в толпе беженцев от войны и пишу…
Я устал и продрог, можно сказать, я изнемогаю… сам виноват, я мог бы отсидеться в доме на Поварской улице, но там все так странно и безрадостно…
Как-то я столкнулся в коридоре с полковником… он что-то говорил, восклицал… мне кажется, он ослеп… или делал вид…
Но так ли это важно?.. дома уже нет, грязь его снесла… снесла она и другие дома, те, что стояли рядом… остались только высокие, соседние дома…
Я остановился, как окаменел, а беженцы пошли дальше…
Я стоял, не трогался с места… я размышлял о привычных и понятных вещах…
Мысли путались…
Я успокаивал себя… ничего страшного… обычное головокружение, слабость…
Что-то от меня отделялось и удалялось… и я не противился…
Мне было странно и страшно…
Со мной такое уже было…
Еще шаг и страх превратится в ужас… или в блаженство…
Я лежу и не могу встать… приходится ползти… и я ползу, извиваясь…
Прохожий что-то сказал мне, я не понял, но догадался…
Я продолжаю ползти… ничего, ничего… доползу… я уже на полпути…
Вижу дали… они сами себя творят… такая спокойная красота…
На склоне неба в мареве показался город, перспектива улиц, раздвигающихся в бездонность неба…
Донесся перезвон колоколов…
Я ползу в лоно неба, которое манит меня и пугает…
В глазах потемнело… я снова ощутил головокружение, приступ слабости, как затмение…
Это было похоже на сон из детства, когда тело становилось точно ватное…
Я уже готов принять и свет, и тьму, так и не поняв, для чего я был нужен богу…»
На площади у руин театра было тихо и пустынно…
Марк увидел раскрытую и брошенная на камни книгу… ее листали сквозняки…
«Она как бабочка… машет крыльями, пытается взлететь…» — подумал Марк и лег рядом с книгой…
Он лежал на спине в молитвенной позе, пока кто-то не сказал: «Аминь…»