От реки поднимался туман, постепенно укрывая город водянисто-красноватым мороком. Засыпая на ходу, Жанна брела за Иосифом. Неожиданно дорогу ей заступила цыганка.
— Ах, ягодка, румяная и свежая, глаз не отвести… дай-ка мне руку, погадаю… — Жанна нерешительно протянула ей руку. — Ждет тебя казенный дом, милая…
— Иди, иди… показывай свое искусство в другом месте и другим… — Оттолкнув цыганку, Иосиф увлек Жанну в переулок, где стоял лимузин.
Вздымая тучи вони и гремя помятыми крыльями, лимузин отъехал и спустя несколько минут подкатил к южным воротам Башни. Сонно глянув на лимузин через пыльные стекла, Привратник включил светофоры. Как кошачьи глаза они засветились в темноте.
Лимузин остановилась у нулевого верстового столба. Иосиф и Жанна вышли из машины, и пошли вдоль ограды к флигелю. Внезапно, как будто из воздуха между обвитыми хмелем и виноградной лозой пиками ограды возник господин в длинном черном плаще, обвисшем складками. На вид худой, лицо почище, чем у привидения с синеватым оттенком и мешками под глазами. Иосиф и незнакомец о чем-то заговорили. Долетали только обрывки фраз. Привратник, если и недослышал, то догадался, что говорили они об Избавителе, и понял, что напал на след каких-то приготовлений. Так же внезапно, как и появился, призрак в черном исчез.
«Странно все это, не иначе что-то готовится…» — подумал Привратник и, выключив светофоры, зевнул с криком. Послонявшись по комнате, он прилег на топчан. Лежа, он продолжал думать.
«А что если обо всем этом сообщить…» — Еще колеблясь, как это бывает в реальной жизни, он стал сочинять докладную записку.
«По долгу службы я обязан довести до вашего сведения, что…» — Устав от слов, которые нагромоздил, Привратник откинулся к стене и ушел мыслями куда-то в сторону и назад, снова вернулся к докладной записке, ничего не почерпнув из своих блужданий.
«Как же там пишут дальше… черт, память совсем дырявая…» — Он наморщил лоб. Нелепые потуги что-то вспомнить, скопировать. Взгляд его скользнул по стене, наткнулся на коврик с озером, влипший в простенок вместе с плывущими лебедями. Среди камышей обрисовалось лицо его пассии, фигура. У нее было множество рук, они колыхались, как водоросли в мутной воде. Он сморгнул, и уже поблекшее наваждение рассеялось…
Почти тридцать лет Привратник простоял на посту у Южных ворот Башни. Злые языки окрестили его Сторожевым Псом.
«Так и есть, пес он есть пес… а она сука… все они суки… — Привратник вздохнул. За тридцать лет он дослужился до прапорщика. — И все из-за моей проклятой нерешительности… войти бы и брякнуть с порога, отчудить… и что потом?.. — Он встал и с застывшим лицом подошел вплотную к зеркалу, темному и чуткому. Глянув туда, он ничего нового для себя не увидел. — Глаза, как у вареной рыбы…» — Разгладив морщины, он опустился на топчан…
Привратник родился в провинции, в местечке с неприличным названием «Вобля». Вспомнился дом на косогоре с тесными комнатками, коридорами и лестницами, родители. Вечером отец обычно просматривал газеты.
— Что там пишут хорошего?.. — услышал Привратник голос матери и невольно вздрогнул. Она сидела у лампы и, сколько он помнил, всегда вязала.
— Что хорошего они могут писать?.. — отозвался отец. Он стоял в прихожей уже в плаще, седой, лицо скуластое, с румянцем на скулах, на голове берет. Отец Привратника был художником. — Я в мастерскую… приду поздно… — Звякнув связкой длинных ключей и сунув в карман газету, отец ушел. Его мастерская располагалась в Октябрьском тупике рядом с рынком, где торговали и молдавским вином, так что у него всегда был выбор: или объятия девяти муз, или улыбка Диониса…
Вспомнился серый и сырой мартовский день, кладбище, ржавые ограды, кресты, разрытая могила, угол полусгнившего гроба. Все это вспомнилась так реально, что Привратник невольно повел плечами, как от озноба. Его родители умерли в один день, после похорон он уехал в город к дяде.
Почти два дня он трясся в общем вагоне поезда, задыхаясь от вони и волнения. Встречу с городом он ждал, как ждут чудо. С грохотом поезд въехал на мост, замелькали ржавые фермы, блеснула вода, точно свинец. Миновав мост, поезд втянулся в тоннель и вскоре остановился под закопченными стеклянными сводами вокзала. На привокзальной площади было тихо и грязно. Он спустился к набережной. В реке еще плавали обломки льда, на карнизах крыш и стен громоздились наледи. На другом берегу реки сквозь водянистую морось едва различались черные шпили Башни со скрипящими флюгерами. От вокзала он шел пешком и пытался представить себе Марка и старую деву, к которой он, по словам отца, попал в капкан. Вот и Воздвиженка. Он свернул в переулок, поднялся по жутко скрипящей лестнице и остановился у створчатой двери с щелью почтового ящика. Заглянув в щель, он постучал.
Дверь ему открыла то ли дочь, то ли племянница Марка, рыжая, как лиса, с тощими, прыгающими по спине косичками. Встретила она его хмуро, неприветливо, рыщущими своими глазками ощупала всего.
— Ты нам родня?.. нет?.. это хорошо… родственники для Марка сущая отрава… он со всеми родственниками перессорился… и на порог их не пускает… иногда он ругается с ними даже наедине с самим собой… проходи, что ты стоишь… все равно его нет дома…
В длинном, петляющем коридоре он столкнулся с двумя одинакового вида девами и с каким-то типом кошмарного вида.
— Ты кто?.. — спросил тип, оглядываясь на девочку.
— Никто…
Тип изобразил изумление и удалился.
— Тебя как зовут?.. — спросила девочка.
— Глеб…
— Очень приятно… — Девочка неожиданно разговорилась. — Я Лиза, как и мать, а отец у нас подлиза… вообще-то он художник, помешан на своих картинах, готов тащиться в мастерскую даже в полумертвом состоянии… и среди ночи подушки разрисовывает, говорит, чтобы не забыть, что видел во сне…
В комнате было темно. Лиза включила свет, бросила на Глеба быстрый, все запоминающий взгляд и снова выключила свет.
— Зачем ты выключила свет?..
— Хочу посмотреть, светятся ли у тебя глаза в темноте… у Кошмарова глаза светятся, как у кошки…
— У кого у кого?.. — переспросил Глеб.
— У Кошмарова… не знаю, где он откопал такую фамилию… он писатель, работает в газете «Патриот», пишет некрологи… не женат, все еще варится в собственном соку… мне про него сон снился… он так уверенно шел по карнизу, в то время как я стояла внизу на земле и дрожала от страха… я не осмеливалась его окликнуть…
— Почему?..
— А что если он лунатик?.. самое странное в этом сне это то, что я в одно и тоже время стояла и у окна в своей комнате, и внизу под окном… я как бы перебегала от одной Лизы к другой… там внизу на мне было только ночная рубашка, тонкая и легкая, как туман… я видела, как он прошел по карнизу надо мной, направляясь к террасе, а потом завис в воздухе… это длилось одно мгновение… он уже готов был сделать еще один шаг, но сон оборвался… между прочим, я тоже иногда пишу…
— И он герой твоего романа…
— Никакой он не герой… скорее подходящий пациент для желтого дома…
Некоторое время Глеб с улыбкой следил за движением ее губ. Иногда он перебивал ее монолог ремарками, типа: «Вот как?.. именно… вот-вот…»
«Очень странная особа… голос, как у сирены… тут, в городе, таких, наверное, хоть пруд пруди… похоже, что ее уже не остановить…» — Глеб потянул Лизу за рукав. После двух дней тряски и омерзительной вони общего вагона он просто валился с ног от усталости. Его даже слегка покачивало.
— Ах, бедняжка, как ты устал… — Лиза улыбнулась одной из своих лисьих улыбок и повлекла за собой. — Это моя комната, а это для всех прочих… так что располагайся…
Комната ему понравилась. Глеб вдруг почувствовал себя дома.
«Какое блаженство…» — не раздеваясь, он вытянулся на продавленной кушетке…
Весь остаток дня прошел как в бреду. Ночью Глеб долго не мог заснуть, пытался сочинять, но отвлекался. Вспоминалось бледное от пудры лицо вовсе не старой девы, и мешали сомнения, какие-то страхи. Глеб приехал поступать в литературный институт. Он не очень-то верил в себя, но пока все складывалось удачно…
Уронив голову на стол, Глеб опрокинул чернильницу и уснул в чернильной луже…
Проснулся он чуть свет. За окном выл ветер. За ночь намело пропасть снегу, все было белое, крыши, деревья.
«Какая красота…» — Он вскинул руки, потянулся и увидел Лизу. Она подглядывала за ним…
Лиза не отставала от него все утро и даже проводила его до трамвая.
Вернулся Глеб поздно. Дверь была не заперта. Поразила тишина и какой-то странный запах. Он заглянул в комнату Лизы. Она стояла у окна. Увидев Глеба в отражении стекол, она обернулась, острые плечики ее подрагивали, в глазах стояли слезы.
— Что случилось?
— Она ушла… и ты знаешь к кому?.. к Дурову… он актер, у него свой частный театр и очень скверная репутация… и довольно подозрительная внешность… лоб у него греческий, но он, скорее всего еврей… бедный Марк… — Лиза исподлобья глянула на Глеба и уцепилась за пуговицу на его рубашке. — Иногда он мне просто противен со своей угодливостью и овечьей улыбкой… сам все запутал и испортил себе жизнь… он мог бы хоть раз попытаться объясниться с ней… так нет… мне кажется, она ушла от него не потому, что влюбилась в этого грека или еврея, а чтобы намеренно его унизить… представляешь, она ничего не взяла с собой… все оставила мне, все свои вещи…
— А где Марк сейчас?..
— Наверное, на выставке… у него сегодня вернисаж… — Лиза что-то изобразила на своем лице.
— А почему ты не с ним?..
— Для меня все это чересчур утомительно… я не любительница церемоний и всей этой суеты… ты знаешь, мне кажется, он сейчас не на выставке и я боюсь за него…
— От любви еще никто не умирал…
— Нет умирали…
— Умирали, но не от любви, а от отчаяния или страха… для них смерть была в некотором роде спасением…
— Ты так говоришь… ты даже представления не имеешь, что такое любовь…
— Почему же не имею, имею… любовь — это одна из разновидностей душевной болезни…
— А ты хотел бы убедиться… — Лиза замолчала и вдруг выбежала из комнаты.
Глеб нашел Лизу на пристани у полузатопленной лодки, где она зажигала бенгальские огни. Бледные трепещущие султаны вспыхивали в ее руках, изменчиво отражаясь в черной воде. Марка он не сразу заметил. Он стоял в тени.
— Лиза, ну, не сердись… я не мог взять тебя с собой… — Марк улыбнулся.
— Правда, красиво?.. — Лиза тронула Глеба за плечо. — Просто изумительно, да?.. как брызги…
— Зазеваешься и промокнешь до костей… — пробормотал Глеб.
Она рассмеялась. Она не обращала внимания на Марка.
— Лиза…
— Ах, Бога ради… я уже сто лет Лиза…
— Лиза, ты же знаешь, как я тебя люблю…
— Так я тебе и поверила… ты стал лицемером, ужасным лицемером… вот Глеб меня любит, да, Глеб… — Она слегка закраснелась.
— Нет, ты только представь себе… — обратился Марк к Глебу. — Из-за чего весь этот спектакль… я, видите ли, не взял ее на выставку…
— Я ничего не слышу, и не хочу слышать… — Лиза зажала уши своими тонкими, чуткими пальчиками.
— Ну, тогда… я не знаю…
— Ты ведь обещал?.. — спросила она, ковыряя ногой мерзлую грязь. — Обещал… никто за язык тебя не тянул…
— Да, но…
— Надо полагать, что все прошло замечательно… — Лиза разрыдалась и убежала.
— С ней это довольно часто бывает, может вот так, беспричинно разрыдаться… — Марк не находил себе места. — Вбила себе в голову, что я был не на выставке… а я действительно не был на выставке, ну, и что из этого следует?.. — жаловался он Глебу. — И смотрит на меня, как на предателя…
Глеб пожал плечами, смущенно потупился.
— Кстати, как твои дела?..
— Все хорошо…
— Устроился?..
— Да… почти… с общежитием проблемы…
— Можешь пока пожить у нас… когда-то мы с твоим отцом мечтали покорить этот город… Боже мой, о чем мы только не мечтали…
Глеб нашел Лизу в своей постели. Она притворялась спящей.
— Что ты здесь делаешь?..
— Ты забыл и нечаянно запер меня…
— Я тебя запер?..
— А кто же еще?.. все, я ухожу… — Она вышла из комнаты и снова вошла. — Я бы умерла от тоски, если бы осталась ночевать с тобой в одной комнате…
— Вот как… — Глеб сел на кровать.
— Вообще-то я пришла узнать, как поживает твоя Прекрасная Дама?.. — Лиза села рядом с ним.
— Моя прекрасная дама?.. какая еще дама?.. ах, вот ты о чем… ты рылась в моем чемодане?..
— Да, рылась, ну и что?.. обними меня, мне холодно…
Несколько оглушенный, преодолевая мучительную неловкость, Глеб обнял ее. Она змейкой обвилась вокруг него, заговорила на каком-то неизвестном языке…
«Об этом лучше не вспоминать…» — Привратник вздохнул. Даже спустя столько лет, он чувствовал себя преступником…
Утром он нашел себя в списке принятых в Институт.
Прошел год или два. Он жил в общежитии. Иногда вспоминался этот забытый дом. Он рисовал себе закоулки, изгибы коридоров, полутемную комнату с выходом на крышу, себя самого в ней. Картина внезапно прорывалась. В дыру видна была совсем другая комната. Висящие лохмотьями обои, швейная машинка, вся в паутине, мокрые афиши, заводная балерина, что-то еще не важное. Вдруг прояснилось лицо Лизы, еще искаженное, постепенно обретающее реальность, тонкий нос с горбинкой, карие глаза. Он сморгнул и, подслеповато щурясь, какое-то время рассматривал заводную балерину. Лиза мечтала стать прима-балериной. Она постепенно менялась, но отличия еще не бросались в глаза. Лежа, он попытался обнять ее, но каждый раз натыкался на ее плавающие в воздухе и отталкивающие руки, гибкие, как ветки лозы, с узкими ладошками…
Как-то осенью он столкнулся с Лизой на лестнице у театра.
— Боже мой, это ты?.. — пролепетала она, удивленная и обрадованная и повлекла его за собой. Она остановилась у жутковатого дома с террасой, затянутой проволочной сеткой. Дом казался нежилым и пользовался дурной репутацией.
— Я сейчас, только разведаю…
Лиза исчезла. Из-за ставен углового окна доносились звуки пианино. Звуки неожиданно прервались. Послышался тихий, приглушенный ладонями смех и в полосе света возникла фигура Лизы в сандалиях на босую ногу и в блузке, осыпанной стеклярусом. Глаза ее сияли.
— Пошли… — Изображая непринужденность, она повела его во флигель. Налево, направо, крытая галерея, жутко скрипящая лестница. В комнате с камином она представила его рыжеволосой деве.
— Ага, как я понимаю, это и есть твой поэт… очень приятно… — Графиня приподнялась, протянула руку для поцелуя и снова опала в кресло из пожелтевшего плюша. — Правда, он больше похож на юного сатира… а?.. или на Нарцисса… — Графиня говорила на трех языках, и Глеб ничего не понял. Наступила недолгая пауза. — Да ты проходи… проходи… может быть, бокал глинтвейна?..
— Нет, спасибо… впрочем, не откажусь… погода просто ужасная… говорят, даже отменили иллюминацию по случаю праздника…
Зашипели, ударили часы.
— Уже девять?.. ну, мне пора… — Графиня пытливо глянула на Глеба. Лицо его загорелось. — Лиза покажет дом, надеюсь, тебе здесь понравится…
Глеб изобразил удивление.
Через вереницу дверей Лиза привела его в тесную комнатку с одним узким окном.
— Ну вот, здесь я и живу… — Она скользнула к окну, задернула занавески. — Настоящая нора, да?.. но я не жалуюсь… Графиня сослана сюда по состоянию здоровья, одно время она занималась культурой, бодрая старушка, куче поэтов помогла явиться на свет Божий… ты знаешь, мне кажется, она девственница… а это я… — Лиза разложила перед Глебом фотографии. — Кстати, какие у тебя планы?.. — спросила она, вдруг хмурясь и теребя стебельки странных бледно-синих цветов.
— Собственно говоря, какие у меня планы?.. никаких планов… — Глеб несмело улыбнулся, пряча за улыбкой свою растерянность.
— Тогда оставайся, Графиня оставила мне ключи и до осени весь дом будет в нашем распоряжении… здесь никого нет, если не считать садовника и грума… Графиня его недавно наняла, он похож на мальчика лет девяти-десяти… был еще квартирант, джентльмен, специалист по птицам и бабочкам-однодневкам, но он уехал два дня назад, после него остались эти набитые чучела… ну, так как, ты остаешься?.. — Лиза коснулась его плеча.
— Я не знаю, удобно ли… — пробормотал Глеб. Губы его дрожали. Над верхней губой выступили бусинки пота…
Привратник откинулся навзничь, вытянулся, обнимая подушку. Вспомнились жутковатые подробности той душной и дождливой августовской ночи…
Спустя несколько месяцев он получил от Лизы сумбурное и отчаянное письмо, которое оставил без ответа.
— Черт бы побрал эту жизнь… — прошептал Привратник и затих, пережидая боль в паху. Неожиданно для себя он всхлипнул. Выплакав все свое безобразное прошлое, он утер глаза рукавом и вдруг, так ясно и отчетливо увидел перед собой Лизу. Ее лицо мрело где-то в глубине зеркала, как затонувшее мерцание. С неясной усмешкой она следила за ним и медленно-медленно, ощупью, подвигалась к нему…
Он невольно отодвинулся и ударился локтем о стену.
— Вот черт… — поглаживая локоть, он глянул в окно. — Да, теперь на моем месте этот представитель избранного народа… и до чего же мерзкая погода…
Мысли увели Привратника к хозяйке заведения, расположенного всего в нескольких шагах от казарм, и освещаемой мутным красным фонарем, который висел над дверью. Представилась уютная теплота комнатки с низкими потолками, бронзовыми лампами в нишах, амурами и зеркалами. В этом заведении он провел ночь, когда узнал, что Лиза вышла замуж…
«Как же его звали?.. — Привратник слегка повернул голову. Рука его свесилась, что-то рисуя. — Такой весь прилизанный и губы тонкие, как у гарпии… что она в нем нашла?.. а она изменилась… конечно, годы дают о себе знать… уже не такая тоненькая… но не без приятности, в своем роде… и эта ложбинка на шее… узнала меня, или просто из вежливости подошла?.. — Привратник помрачнел и хмуро глянул на тускло освещенные окна флигеля, увитые диким виноградом и плющом. — Должно быть, Савве тоже не слишком весело в этом склепе… — Савву Привратник никогда не видел, знал только, что он ископаемого возраста старик. Слабое сердце, астма, подагра, и падучая мешали ему появляться перед горожанами. Они видели только его профиль на плакатах, чем-то напоминающий изображения на камеях или на надгробных памятниках. Поразмыслив обо всем этом, Привратник лег на топчан. От обивки чем-то несло, запах просто ужасный, неистребимый. — И что это за пятна такие?.. как запекшаяся кровь…» — Он сел, и некоторое время рассматривал свои руки. Чувствовал он себя неважно. Кончики пальцев немели, в паху покалывало. Мысли снова увели его к чему-то давно исчезнувшему. Он разволновался и чтобы успокоиться, выпил вина.
— Боже мой, что это?.. — прошептал он и в миг протрезвел. Он был близок к панике. В клочьях тумана проглянула призрачная фигура, приближающаяся со стороны руин форта. Одна, другая, третья. Призраков было что-то около семи или больше. Призраки исчезли так же внезапно, как и появились…
Небо над флигелем постепенно светлело и светлело лицо Привратника. Какое-то время он наслаждался последними предрассветными часами, налил в стакан вина, отпил глоток, потом еще один и еще, не смог отказать себе в удовольствии, после чего постоял перед зеркалом в раме с позолотой. Зеркало его не вмещало. Честолюбивые мечтания преобразили его в полковника. Он даже отдал честь самому себе:
— А что, еще совсем ничего… и не дурак… — Наградив себя медалью «За заслуги», он упал ничком на топчан…