В арке было темно и сыро. Почудилось, что кто-то окликнул его по имени, которое он уже забыл. Имя донеслось как дуновение или легкий вздох. Моисей замедлил шаг, обернулся, двигаясь на ощупь, точно во сне, испытывая странную нерешительность, дальше, дальше, вдруг он на что-то наткнулся. Это был Астролог, который сидел на ступеньках, скрестив ноги.

— Кто здесь?.. — Нащупав в кармане очки, Астролог пристроил их на носу, сощурился. — Где-то я вас уже видел… нет, наверное, нет… впрочем, не знаю… — Астролог привстал. — Куда-то мне нужно было идти?.. впрочем, не важно, теперь уже все равно…

— Мне кажется, вам нужна помощь…

— Скорее вам нужна помощь?.. а мне?.. как вам сказать… чувствую я себя довольно скверно, постоянно проваливаюсь в какой-то бред… душа уже не держится в теле… тянется к смерти, как бабочка к свету… и страшно, и любопытно…

— Не подскажите, где здесь проход к еврейскому кладбищу… мне казалось, что раньше здесь был проход…

— Теперь он чуть дальше, там, за оградой… и все же я определенно уже где-то вас видел?..

— Вполне возможно… извините, мне нужно идти… — Моисей пожал тянущуюся к нему тонкую и прохладную руку Астролога.

Проходными дворами Моисей вышел к кладбищу.

У ворот толпились люди. Появился сторож. Он был пьян. Бровь рассечена запекшимся рубцом. Сторож открыл ворота, толпа оживилась, всколыхнулась. Поднялся шум, возникла давка. Дева с мопсиком на руках придвинулась к Моисею вплотную, как сумеречное видение в лиловой мантилье. Ее лицо было укрыто тенью от шляпки и вуалью.

— Вы?.. Что вы здесь делаете?.. — Она приподняла вуаль и быстро глянула на него. Глаза мглистые. Он слегка отступил. Послышалась брань, угрозы. Оглушенный криком, Моисей с трудом выбрался из толпы и побрел меж могил к часовенке. Она стояла в глубине кладбища, затянутая лесами. Вокруг кучились груды строительного мусора, кресты, статуи. Он вошел внутрь, перечитал имена, нацарапанные на осыпающихся фресках, цепляясь за незримые выступы и запинаясь о ступени, поднялся к куполу, спугнул птиц. Белые с красноватым отливом они сидели, нахохлившись на ржавом распятии. Над ними висело промозглое небо…

Несколько минут он стоял, глядя на город, разделенный рекой на две части с востока на запад и укрытый пеленой дождя, потом спустился вниз. Обходя оградку, он неожиданно поскользнулся и сполз в глинистую яму. Он попытался выбраться из ямы, цепляясь за края, но безуспешно.

«Как будто эту яму для меня выкопали…» — подумал он и не смог даже рассмеяться. Какое-то время он сидел на корточках в углу ямы, прислушиваясь к шуму в ушах.

Край ямы осыпался. Моисей поднял голову. Мелькнуло перекошенное злорадной улыбкой лицо незнакомца.

— Постойте… помогите мне выбраться отсюда… — закричал Моисей и, наткнувшись на что-то острое, глухо вскрикнул от боли. Это был заступ для рытья могил. Он выдолбил в глинистой стене несколько ступеней и, цепляясь за железо оградки, выполз из ямы.

В глубине аллеи послышались голоса, торопливые шаги. Холодок пробежал по спине. Моисей почувствовал опасность и затаился в зарослях. К яме подошли двое.

— Ну и где он, твой Избавитель?..

— Только что был здесь… ничего не понимаю, я же видел его, как тебя… вылитый Избавитель. Незнакомец с изумлением глянул по сторонам и вздохнул. Он был явно расстроен. Он вел весьма пустую, посредственную жизнь, наполненную какими-то жалкими мечтами. Все могло измениться в один миг, благодаря сцеплению обстоятельств, но, увы…

Был тот туманный предвечерний час, когда невольно возникало ощущение в не подлинности происходящего. Моисей стоял на мосту, вглядываясь в знакомые очертания города. Он ждал Судью.

— Эй, послушайте… — окликнул его Судья.

Моисей обернулся.

Сухой звук выстрела утонул в шуме проехавшего мимо лимузина. Все случилось так внезапно. В ужасе, весь забрызганный кровью, Моисей отступил.

Некоторое время Судья как будто блуждал вдоль парапета моста, теряя равновесие, замер перед открывшейся ему бездной…

С виду Судья был скромным, боязливым человеком, нескорым на решения. Он любил оставаться в тени и мечтал лишь об одном, как собрать немного денег и поселиться где-нибудь вдали от города. В городе он чувствовал себя лишним. Город сделал его лжецом и трусом, даже в той маленькой среде, центр которой он составлял — это жена, собака и несколько друзей. Он собирал их по четвергам.

Почти 30 лет он был Судьей. Каждое утро он втискивал себя в форменную одежду и шел на службу…

В бездне Судье увиделся этот призрачный полупустой зал, лица преступников, точно поблекшие под слоем пыли, как в Музее Восковых Фигур мадам Тюссо. Он никогда хорошо не знал, что делать с ними. До вечера он находился на службе. Вечером его ждала жена, скромная и привязчивая, трепещущая нежностью. С годами она не менялась. Он был потрясен, когда она умерла. Церемония похорон, музыка, цветы, слезы, опустевший дом. Все это представилось так ясно. Он лежал на кровати, уставившись в потолок. Маленький, крошечный ребенок. Ему не хватало ее нежности, цветов, слез, музыки. Как она играла! Просто божественно. Ее музыка могла довести до слез и ангелов…

Судья уже умер и вдруг очнулся, нелепо озираясь. Как сквозь сон, он все еще слышал шепот, звуки музыки, в которые вмешивались странные скрипы, скрябы. Старые недельные часы, мертвые уже много лет, вдруг ожили. Некоторое время он недоверчиво смотрел на часы издали, потом встал, оделся, все еще прислушиваясь. Звуки музыки отравляли его, как несколько капель яда, влитых в ухо. Он прошел мимо здания суда, свернул на Болотную улицу. Какое-то время он блуждал в развалинах форта. Встала луна, озаряя всю эту красота, сотворенную впечатлением, навевающую грустные и в то же время утешительные размышления. Вдруг он увидел девочку 13 лет, которая поманила его и вошла в дом с террасой, затянутой проволочной сеткой. Дверь была открыта, он заглянул внутрь, вспоминая о девочке, которую увидел. Дверь захлопнулась за его спиной. Минуту или две он стоял, привыкая к сумеркам залы, почти пустой, опоясанной колоннами и гирляндами чадящих ламп. Они висели в нишах, точно летучие мыши. Стены залы были затянуты черным лоснящимся сукном, расшитым странными орнаментами. На полу лежала пыль, солома, всякий мелкий мусор. Изгибы линий, поверхностей, форм, таящихся в них, какая-то детская игрушка, пустышка, все, что он мог увидеть в полутьме. Он не знал, что и подумать об этом странном доме, спрашивал себя, уж не спит ли он? Сумерки постепенно сгустились. Он слепо ощупал стену, пытаясь отыскать дверь, но не смог ничего найти. Куда бы он ни шел, он натыкался на стены и он не мог избавиться от ощущения чьего-то присутствия. Кто-то пристально наблюдал за ним. Вдруг он услышал дыхание за спиной, глухое, прерывистое, отзывающееся в нем уже знакомым шепотом:

— Прислушайся к своему внутреннему голосу, это Бог говорит в тебе… не спорь с Ним, а повинуйся Ему и иди…

Но куда идти? Судья шагнул вперед и замер. Открылся город из кирпича, железа, пыли и дыма. Прекрасное и страшное великолепие. Что это? Тень реальности? Воздушный образ?..

Судья покачнулся. Уже падая куда-то в мутную пустоту, в самую преисподнюю неба, он увидел сигнальные огни отъезжающего лимузина, Моисея, город. В один миг все исчезло. На воде осталась лишь рябь, ловящая отсветы заходящего солнца…

Судья уже лежал на дне среди водорослей. Они как будто танцевали. Некоторое время он пытался вспомнить сон, как приливы и отливы какого-то предвидения и внушения. Он не мог его вспомнить. Виделось нечто, как некое мерцание, постепенно сгущающееся в полуотчетливый, приближающийся силуэт в тумане…

Послышался шум, плеск. Из водорослей выпорхнула уже знакомая ему девочка 13 лет, хлопая длинными крылышками, похожими на стрекозьи. Он заговорил с ней сначала медленно, не уверенно. Он пытался рассказать ей что-то, может быть свою жизнь. Девочка выслушала его с сочувствием и сомнением и рассыпала над ним горсть мелких рыбок, как лепестки или бабочки они разлетелись вокруг, пряча в себе ее тонкую изгибающуюся фигурку. Где-то внутри остро шевельнулась боль. Он застонал и захлебнулся водой и стоном…

Судья исчез, а Моисей все еще стоял на мосту, не зная, на что решиться. Судья был единственным человеком в городе, кому он мог довериться. Он должен был выправить документы для Моисея и Жанны…

Покружив вокруг мрачноватого дома на косогоре, Моисей вышел к обрыву. Внизу громоздились развалины форта. По узкой и крутой лестнице он спустился к развалинам, присел у белых камней.

Качнулся, отвалился в сторону один камень, другой. Из образовавшейся щели высунулся мальчик 13 лет, огляделся.

— Ее здесь нет… а она точно придет?..

— Раз обещала, значит придет… подождем, спешить некуда…

— Вылезай, что ты там сидишь…

Из щели выполз еще один мальчик, белесый, стриженный, в очках.

— Бр-ррр… как здесь холодно…

— Ладно тебе, не трусь…

— Я не трушу, мне просто холодно…

Сухо треснул под ногой сучок. Моисей невольно пригнулся.

— Это она…

— Где?..

— Ага… попались… — Девочка в белом платье с крылышками рукавов выбежала из-за камней. — Послушайте, что я узнала, вот ужас…

— Тоже мне, вырядилась, сегодня что, праздник?.. тебе же отлично известно, куда мы идем…

— А что?.. — девочка неуверенно улыбнулась, опустила руки. — Ты же сам сказал, надень что-нибудь приличное…

— Но не белое же… ты всех нас засветишь… — Рыжий мальчик, задрав голову, недовольно поглядел на небо. Из облаков вдруг выглянула луна. Он зашептал что-то хриплым, срывающимся шепотом.

Моисей опустился чуть ниже.

— Ах… — Вскрик, объятие. — Боже мой, как вы меня напугали… — Незнакомка отступила, поправила шляпку. Рыжеволосая, лицо вытянутое, на руках мопсик. — Опять эти бесенята что-то затевают… их тут хоть пруд пруди… и Доктор от медицины здесь… какие-то козни готовят, а мы как бы случайные свидетели… ну вот, начинается, смотрите, этот устремился туда, а этот, белесый, в очках, как будто немного смущенный или испуганный, туда… разбежались, без весел, без ветрил уплыли… а вы?..

— Что я?.. — Моисей удивленно посмотрел на деву.

— Так вы не от Аркадия?.. — спросила она. Она все больше волновалась.

— Нет…

— Муж у меня исчез… — Она опустила голову. Она не могла вспомнить, где уже видела незнакомца, помнила только это лицо, даже не лицо, а впечатление и этот такой равнодушный и посторонний взгляд, доставивший ей столько мучений и радостей и с таким трудом забытый. — Не знаю, что с ним… утром проснулась от стука в дверь, открываю, никого нет, а под дверью лежит записка… я ее прочитала и, как полагается, уничтожила… и вот я здесь… — Сделав над собой усилие, дева посмотрела на Моисея. — Погода, просто ужас… — Моисей промолчал, и она поспешила заполнить эту внезапно возникшую и такую невыносимую паузу, как будто ее молчание могло чем-то повредить ей. — Наверное, он уже не придет… мы живем в желтом доме… это через бульвар, по левой стороне… чуть дальше архив… одно время муж работал там охранником… он у меня со странностями… разводит птиц и выпускает их на свободу… и еще он собирает портреты Тиррана… какой-то кошмар, едва только заметит где-нибудь его портрет, глаз от него не может отвести… все стены завесил… весь в мать, правда, она собирала театральные афиши… — Дева говорила тем тихим голосом, которым говорят на кладбище, машинально теребя загривок мопсика. Странно, но она совершенно забыла о муже, и все случившееся в этот злополучный четверг вдруг потеряло для нее всякое значение. Мысленно она перенеслась в то давнее блаженное время, когда она жила в Тоцке. Если бы кому-нибудь открылось то, что она видела! Грустное лицо ее вдруг просияло. — Мне кажется, я вас знаю… мы уже имели удовольствие встречаться?.. вспомнили?.. на бенефисе у Дурова, там еще был Иосиф… так взлетел!.. власть его совершенно испортила… стал чиновником с головы до ног, который не ведает, что творит… Серафим писал для меня стихи, а Марк сделал мой портрет… помню, этот портрет поразил всех… его могила вон там, у часовенки… — Губы девы непокорно затряслись от волнения. Она сделала попытку приблизиться. Моисей отступил. Он был холоден и как-то даже неприязненно почтителен, он точно боялся сближения. — Я, пожалуй, пойду… — Дева грустно улыбнулась и усталой походкой побрела по направлению к бульвару…