Лиза поднялась на террасу, нашла ключ под ступенькой. Дверь неожиданно легко открылась. Пыль, паутина, прокисшее вино в бутылке, ее гравюрный оттиск в малолетстве, снимки забытых родственников, дощатый стол, горшки с засохшими бегониями, сизые, словно покрытые изморосью, ржавеющая швейная машинка, опрокинутый трехногий стул, рассохшаяся деревянная лохань, брошенные где попало вещи. Она подошла к зеркалу, ладонью стерла пыль и, увидев в отражении лицо и руку, просунувшуюся из окна поверх занавесок, испуганно обернулась. Никого. Вздохнув, она разожгла камин, села на продавленную кушетку. Некоторое время она читала письма, которые нашла в верхнем ящике комода, потом смяла их в ком и бросила в камин.
Воцарилась тишина…
Все эти годы Лиза скиталась, пряталась от чужих глаз в разных местах. Умение обходиться своими силами оберегало ее от унижений. Одно время она жила в небольшом северном городке, пока не заметила за собой скрытую слежку. В тот же день она перебралась в другой городок, не менее холодный и скучный и устроилась техничкой в школе…
Однажды ее разбудил стук в дверь. Она открыла дверь и увидела перед собой учителя географии, лысый, в темных очках. Он попытался войти.
— Уходите… — сделав над собой усилие, сказала она не своим голосом. Уже несколько дней учитель географии путал ее мысли. Совсем смешавшись от непонятного чувства радости и недовольная собой, она не дала ему даже порог переступить, захлопнула дверь. На несколько дней она потеряла его из виду. Он куда-то исчез и вдруг появился. Лишь на секунду он сжал ее пальцы. Она отстранилась.
— Почему нет?.. — спросил учитель географии.
Я люблю другого… — ответила она тихо и устало. Как сомнамбула, она пошла через двор с высохшими от жары и пыли бегониями, мимо играющих в домино стариков с серыми, как пыль, лицами и тоской в глазах, потом вдоль ручья, в котором плескались, точно головастики, дети. Заслышав шум поезда, дети стали бросать камни в проходящие мимо пыльные и грязные вагоны. Не останавливаясь, поезд миновал станцию и скрылся в сопках, как мимолетное видение.
Лиза невольно вздохнула и пошла по направлению к станции. Она решила уехать, купила билет, заняла свое место в купе у окна. Сдвинув занавеску, она учителя географии в толпе провожающих на перроне. Воздух трепетал вокруг него, и видела она его неясно.
Поезд стронулся. Вагон трясло, в купе было душно. Лиза не могла уснуть Утром в кошмаре бессонницы, как ошеломляющий мираж, она увидела церковь с синими куполами и звездами и вышла на ближайшей станции. Она дрожала от холода. На перроне царило беспокойное оживление. Толпа выплеснула ее сквозь узкие ворота на площадь и растеклась. Она встала в длинную очередь на автобус. Около часа она тряслась в автобусе и глотала пыль. Наконец автобус остановился. Она вышла…
Первое время Лиза ютилась в унылом бараке с прогнившими полами, среди мокриц и крыс, потом переселилась в отдельный дом. Наступил долгий период затворничества. Кормилась она от коз, нацеживала молоко, делала творог и разносила по городу, жила не жалуясь, не возмущаясь, и страдала от воспоминаний. Подруг у нее не было, только козам она облегчала свою душу признаниями. Она не могла избавиться от угрызений совести и стольких подавляемых желаний.
Когда козы умерли от старости, Лизе пришлось туго, вот тогда она и задумалась, что это за жизнь и зачем такая жизнь ей нужна.
Утром она проснулась раньше обычного и весь день бродила по комнате, что-то высматривала в полумраке среди вещей, в складках гардин, в геранях, на стенах, разрисованных сыростью и не находила себе места. Ночью она не могла заснуть, долго ворочалась с боку на бок, мешали какие-то лишние мысли и хриплые звуки аккордеона, долетавшие из дома напротив. Звуки уносили ее в сумерки прошлого…
На миг она забылась и очнулась от тишины.
«Что-то случилось… ага, часы остановились…» — догадалась она и, подтянув гирю, качнула маятник. Часы ожили. Она легла. Некоторое время она лежала, как лежат мертвые, скрестив руки на груди. Веки ее подрагивали. Вдруг она встала с кровати и кусочком угля, стала обводить на обоях то, что ей увиделось, нечто странное, райское. Утром она надела свое единственное выходное платье, достала из копилки деньги, припрятанные на черный день и для лучшей жизни и вышла из дома. Часть денег она потратила на бумагу и краски. С тех пор она изменилась. Радости не прибавилось, но когда на бумаге получалось что-либо похожее на видения, которые открывались ей в сумерках, она испытывала странное волнение. Среди задумчивых серо-голубых теней постепенно вырисовывались дома с ржавыми крышами, обнаженные деревья. Темное и пустое пространство между домами заполнялось фиалками, анемонами, бегониями. И над всем этим открывалось бледное и как будто утомленное небо октябрьского вечера. Она и раньше не замечала, как проходили дни, а теперь и вовсе счет времени потеряла. С молитвой она садилась за стол перед пустым листом бумаги, с молитвой и засыпала. Вскоре она нашла себе человека. Она занималась своим ремеслом, а человек вставлял картины в рамы и разносил красоту по городу. Она его почти не замечала. Выручку от продажи картин она делила — часть денег шла на повседневные нужды, а остальное она прятала на черный день. Так шло время. Дом старел, а она не старела. Стены дома стали облупливаться, потекла крыша, в углах расцвела плесень. Ночью она лежала и прислушивалась, как дом стонет. И человек, которого она наняла, стонал. Он спал у окна, накрывшись с головой, а тут вдруг откинул простыню. Лиза подсматривала за ним из-за ширмы. Худой, кожа да кости, в чем только душа держалась. А как он отхаркивался по утрам, как будто он сгнил изнутри. Кашель не давал ему дышать. Бывало, согнется в бараний рог и давится, глаза на лбу, бывало и облюется.
Лиза еще раз глянула на человека и легла, закрыла глаза. Не хорошо было ей одной, но и с человеком не лучше, до того он стал ей противен и мерзок.
— Прости Господи… — Понизив голос, она прошептала молитву от дурных снов и мыслей и заснула.
Ветер загремел ставнями. Она привстала, почудилось, как будто открылась дверь. Он стоял перед ней в одной ночной рубашке. Она отвела глаза. Он потянулся, обнял ее за шею. Она напряглась, молча оттолкнула его…
Рано утром он ушел с увязанными в узел ее вещами, взял платок, выходное платье, кофту грубой вязки, серебряный подсвечник и покрывало с кистями.
«Небось, сидит теперь где-нибудь среди такой же нечисти… надо бы найти другого человека, чтобы дом подремонтировал, не дал ему рухнуть… в непогоду весь ходуном ходит…» — Она задумалась и неожиданно для себя заплакала, так тошно ей вдруг стало. Она плакала и билась головой о стенку, чтобы мысли смешались. И сон ей не помог. Весь день ее бросало то в смех, то в слезы, когда она вспоминала дочку, которую оставила Моисею. Под лестницей на чердак она нашла веревку, перекинула через ступеньку, уже и петлю затянула на шее и вдруг увидела перед собой Жанну. Ямочки на щеках, губки бантиком, стоит у двери в полосе падающего света, молча моргает своими невинными сапфировыми глазками от жалости к ней, но не зовет и не окликает ее по имени…
Утром Лиза бросила дом и ушла искать церковь. Кто вселил в нее эту мысль? Одному Богу известно…
Церковь стояла на хорошем месте.
На миг солнце вышло из облаков, купола заблестели, зажглись, как свечи. Лиза задохнулась от слез, когда увидела эту красоту. Солнце закатилось и видение померкло. Она без сил опустилась в траву под деревьями. Чудный дух шел от земли. Она лежала, как в колыбели, и прислушивалась к звукам ночи. Комары пели, лягушки. Лучше этой ночи еще не было у нее…
Чуть свет она очнулась от сна, умыла лицо, руки, подстригла ногти, переменила одежду и вошла в церковь…
Время как будто остановилось…
На исходе недели к ней пришли люди. Сняв шапки, они молча стояли и смотрели перед собой.
Потрескивали свечи. Над свечами вились желтые ночные бабочки. Шелесты, шепоты, точно шла служба, звучали песнопения.
Помолившись, люди укрепили крест, починили крышу, а к ликам и изображениям приделали чадящие лампадки. Люди ушли, и ей стало грустно и одиноко, и ночью она не могла заснуть. Под утро кто-то позвал ее по имени. Она глянула поверх тканых занавесок. Как будто никого, но трава под окном была примята. Следы вели в сад. Не зная, что и подумать, она накинула шаль и побежала по следам, и так легко, словно ангелы несли ее…
Ночь уже отцветала. Где-то на дне ночи мигали тусклые огни.
Послышались шаги. Лиза тревожно замерла.
Из зарослей сирени вышел Серафим, сопровождаемый приблудным мопсиком.
— Такое впечатление, что в городе остались одни крысы и собаки… ты бы отстал от меня, вот привязался черт приблудный… что смотришь?.. дрожишь, тоже не знаешь, куда приткнуться, и тебе страшно… успокойся, все идет как надо и куда надо… почему бы нам с тобой не пожить вольными бродягами, а?.. смотри-ка, уже стоят и, как я понимаю, ждут, это называется, ехали-ехали и приехали… и с одной стороны и с другой… — Серафим обогнул каретный сарай и невольно пригнулся, увидев над кустами сирени лицо Лизы.
— Мама… — прошептал он. Он был уверен, что это ангел явился ему…