КОМАНДИР ОСОБОГО ОТРЯДА

У Шурки Суркова в жизни было два несчастья: маловатый рост и неумение свистеть.

Насчет роста кое-какая надежда еще имелась: ведь многие сперва всё не растут да не растут, а потом вдруг возьмут и вырастут, некоторые даже чересчур!

А вот со свистом дело совсем негодно обстояло: язык, что ли, сильно толстый или зубы неправильно расположены, но как Шурка ни трудился, ничего не получалось: вместо свиста выходил какой-то противный шип… И потому было обидно: даже совсем маленькие ребятишки, по прозванию Зубан и Голован, сунув в рот четыре пальца, заливались соловьями, а их сосед Перфишка свистел в любые пальцы и даже в колечко, сложенное из большого и мизинца. Да уж, видно, такой у людей бывает талант с самого детства!

Зато в остальном Шурка был ничем не хуже других, может, даже и получше. Теперь вот целым отрядом командовал, который недавно организовал во главе с самим собой.

Отряд правда, пока не очень большой. Кроме самого командира еще четверо да двое маленьких, которые не считаются, — но где же народу набраться на такой коротенькой улице? 'Не пойдешь ведь к чужим ребятам — в отряд их призывать? Они скажут: чего приперся, у нас и без тебя есть кому командовать… И могут начать обсмеивать, драться… Конечно, со временем, может, и еще сколько-нибудь в отряд прибавится, — будь в отряде даже сто человек, Шурка мот бы хорошо командовать — что тут такого? Была бы дисциплина! Но пока нужно следить, чтобы какие есть не поссорились да не разошлись по домам!..

Честно говоря, и с этими хлопот не оберешься: никто ни с кем не согласен, командира не слушаются, а дисциплины и вовсе никакой нет! Со временем Шурка надеялся и дисциплину подтянуть, но не сразу, чтоб ссоры не произошло…

Шуркин отряд и назван «особый», потому что был организован не от нечего делать и не для хулиганств разных, как некоторые другие отряды составляются, а для важного общественного дела — охранять лес от пожаров. К этому каждый день призывали население поселка радио и местная газета «Вперед».

Больше месяца дул суховей. Горячий, будто из печки, воздух принесся прямо из пустыни Сахары: Шурка сам читал об этом в московском прогнозе погоды и первые дни с удовольствием подставлял себя под этот редкий ветер, добравшийся к нам из львиных и страусиных мест и даже вроде бы немного пахнущий львами… Однако он был приятен только для Шурки, а наша окружающая природа привыкла к прохладе, к дождичкам, и для нее такой пустынный ветер не годился. Он все высушил, и в любую минуту в лесу мог произойти пожар — от сущего пустяка: от окурка, непогашенной спички и даже искры из мотора. Поэтому строго-настрого запрещалось разводить в лесу костры и въезжать туда на машинах, мотоциклах и прочем мототранспорте.

Как чуть не начался пожар, Шурка сам увидал собственными глазами, когда для пробы поджег совсем пустяковую кучечку сухой хвои. Огонь вдруг побежал с травинки на травинку, с хвоинки на хвоинку, да по сухим палочкам — так быстро, что насилу Шурка его затоптал, а он продолжал тлеть где-то внизу и снова вылезал в разных местах… Хорошо, что недалеко был пруд, и Шурке пришлось три раза сбегать, чтобы принести в своем картузе воды и залить свой маленький пожарчик уже насовсем… Мог бы запросто весь лес поджечь, а, между прочим, являлся заслуженным членом общества друзей леса, имел удостоверение, значок и две награды: стенной термометр и книжку «Служебное собаководство», которыми был награжден как особо отличившийся при сборе семян клена. Сам председатель товарищ Шамин, полковник в запасе, всегда здоровался с Шуркой за руку, расспрашивал, как жизнь, как дела, и подарил две звездочки со своих старых погон. А как стала засуха, товарищ Шамин дал Шурке особое задание — патрулировать лес от пожара. И теперь Шурка должен его выполнить. А как его выполнишь, когда у бойцов дисциплина до того расхлябанная, что даже в одно место всех никак не соберешь? Сам командир давно готов к выступлению в поход, а они где-то пропадают, а может, даже и не просыпались еще!.. Хотя ясно приказано явиться всем к командирскому дому ровно в семь ноль-ноль и ни на минуту позже! А сейчас скоро уже полвосьмого, но их всё нет никого…

Явились только маленькие — Зубан и Голован. Хоть они и не достигли настоящего возраста, но ребята были отчаянные и Шурка принял их нестроевыми: для всяких поручений и мелкой разведки. Они оказались самыми дисциплинированными: пришли почти на час раньше срока и смирно сидели на улице под забором, дожидаясь, когда командир кончит собираться и выйдет, чтобы отдать какой-нибудь приказ.

Сегодняшний день был как и все: еще не кончилась ночная духота, а солнце уже пекло, как в пустыне, и горячий ветер ему помогал, стремясь досушить все до конца и сделать везде такую же пустыню, как там, откуда он прилетел.

Шурка вышел, снаряженный по всей форме: рубашка туго затянута широким ремнем с начищенной бляхой, на голове пилотка, на груди красовался значок «Друг леса», а в уголках воротника — полковничьи звездочки, чтоб было ясно, кто командир. На шею Шурка повесил маленький бинокль на ремешке, временно снятом с отцовского фотоаппарата, — вещь совершенно необходимую для всякого командира, чтобы обозревать окрестности: не виднеется ли где что подозрительное? Чтобы снарядиться в поход по всей форме, надо много чего предусмотреть, например, не забыть надеть на руку компас! Фляга с водой еще с вечера стояла на столе — не простая какая-нибудь вода, а приготовленная специально для марш-бросков в жарких условиях: с добавкой соли, как советовалось в одной военной статье. Там было очень толково объяснено, зачем нужно воду солить: от жары из организма вместе с потом выходит вся соль, получается обессоливание, и потому простой водой ни за что не напьешься досыта, сколько ни пей, только хуже пить хочется… Вот заодно с походом состоится и проверка такой интересной воды. Плохо только, что не сказано, в каком количестве сыпать соль, и Шурка сыпанул на глазок — полгорсти. Сейчас попробовал: соленая, как суп! Наверно, в самый раз: уже ясно, что такой водой сильно не разольешься, чтобы раздуть себе живот, как корова, и не мочь дальше двигаться… Подумав, он надел еще и резиновые сапоги, потому что сапоги тоже необходимы для формы. И хоть при жаре ногам сразу стало горячо, в настоящей армии на такие пустяки не обращают внимания: не станут же солдаты наряжаться в тапочки из-за какой-то там жары, будет прямо смешно! Впрочем, в сапогах имелись дырочки от шпор и сквозь них должен проходить свежий воздух для охлаждения. Шпоры Шурка выменял у знакомого тунеядца Витюши на велосипедный насос, потому что велосипед и без того давно сломался. Приделал их к сапогам, провертев по две дырки в задниках, и получилось просто замечательно! Но когда вышел первый раз прогуляться по поселку в таких сапогах, наткнулся на компанию других ребят — здоровых ослов, а без ума совсем… Они, видно, помирали от скуки я при виде Шурки со шпорами сильно обрадовались… Словом, остались от шпор одни дырки, за которые еще и от матери влетело, а про насос она пока не догадалась. Вот сейчас дырки и пригодились: раз они уже есть, Шурка их еще больше расширил — пусть продувает ветерком, а то очень ногам жарко…

Нестроевые Зубан и Голован, хоть возрастом не вышли, но дисциплину знали. Когда перед ними явился командир в полной походной форме, сразу вскочили из-под забора и вытянули руки по швам.

— Смир-рно! — скомандовал Шурка, а Зубан с Голованом вытянулись, замерли и выпучили глаза так, что больше уж и некуда: кабы все такие были! — Вольно! — дал отбой Шурка и спросил: — Где остальной личный состав?

Нестроевые переглядывались и молчали. Конечно, они пока еще слабо разбирались в военных выражениях, и Щурка перешел на штатский язык:

— Ребята где?

— Там… — махнул куда-то рукой Зубан.

— Не пришли… — пояснил Голован. — Собираются…

— А где рядовой Перфильев? — осведомился командир особо, потому что тот жил по соседству с Зубаном и Голованом.

Малыши виновато моргали.

— Перфишка… — уточнил Шурка.

— А! Перфишка! — обрадовался Зубан. — Он… тоже не пришел…

— Собирается… — подтвердил Голован.

Такие, значит, дела: командир давно собран и готов к выполнению различных боевых заданий, а рядовые еще не пришли, собираются… Да, дисциплину нужно подтянуть, слабовата дисциплинка!

— Айда за мной! — приказал Шурка. — Пр-равое плечо вперед!

Не обученные строю малыши такой команды не поняли, вдобавок и не знали, где право, где лево, но старательно скособочились и, выставляя по очереди вперед то одно, то другое плечо, двинулись за Шуркой. Они изо всех сил топали и махали руками, но от такой неудобной ходьбы то и дело отставали и потом догоняли командира рысцой. Обучать их было некогда, и Шурка разрешил идти вольно, а сам шел, печатая шаг своими сапогами и сожалея, что не хватает шпор…

Личный состав действительно уже собирался…

Рядовой Перфишка стоял в дверях и, потрясая тощим рыженьким котенком, отдавал матери последние распоряжения:

— Рыжего корми в доме, а то на пороге у него чья-то серая кошка всё отнимает… А если серая придет, гони ее чем попало, а то она нашего пугает, рычит на него!.. Да не забудь поросенка почаще водой обливать от жары, а то он заболеет!.. Там у меня вода поставлена…

Увидев Шурку, он сбежал с крыльца и присоединился к отряду. Когда Шурка начал делать ему строгое замечание по поводу неявки вовремя, он удивился:

— А как же! Нужно же обо всем проинструктировать, а то они никто не знает, что надо, что не надо…

Не личный состав, а просто-таки животноводы какие-то: у одного — котенок с поросенком, а у другого так и вовсе козел! Когда пришли к рядовому Дедову (он же Дед), тот стоял на улице у своей калитки: чуть приоткрывая ее, заглядывал в щелочку и опять быстро захлопывал, а сам трясся от смеха.

— Особого приглашения дожидаешься? — закричал на него командир.

— А обуться нужно? — тоже закричал Дед.

— Так обувайся!

— Да там… — Дед опять захихикал. — Кузя не пускает…

Он дал заглянуть через щелочку во двор. Знаменитый на поселке дедовский козел Кузя, весь в репьях и колючках, стоял там в боевой позе, опустив свои длинные острые рога и не сводя желтых шальных глаз с калитки, готовый в любой миг ринуться в атаку.

— Кузя, оборватое пузо! — радостно приветствовали своего друга Зубан и Голован.

Услыхав хорошо знакомые голоса, Кузя вскинул голову, дернул бородой, мекнул, потом опять нацелил рога на калитку.

— Чего он? — поинтересовался Шурка.

— Да обиделся! — объяснил Дед. — За то, что я ему морковку не дал! Очистил, показал, он только хотел есть, а я для шутки сам её съел! Он шуток не любит и давай бодаться! И не пускает! А то бы я давно пришел… Вы отвлеките его кто-нибудь на себя, я кеды возьму, вон они на крыльце стоят…

— Рядовой Перфильев, иди прогони козла! — распорядился командир.

— Ну его… — отказался Перфишка. — Иди сам! Шурке тоже не хотелось связываться с Кузей, который, если его раздразнить, дрался своими крепкими рогами очень ловко и больно. И вообще, где это видано, чтобы командиры с козлами дрались, будто больше нечего им делать? Такая драка может только подорвать авторитет, когда еще не известно, кто кого…

Выручили добровольцы Зубан и Голован:

— Можно, мы?

— Валяйте! — охотно разрешил командир.

С воплями «Кузя! Кузя!» они ворвались во двор, и Кузя, увидев своих хороших знакомых, всегда готовых повиснуть у него на рогах или сесть верхом, повернулся и с меканьем побежал за сарай.

— Когда много народу, он стесняется… — объяснил Дед, забирая кеды, и предложил: — Давайте его с собой возьмем?

— Зачем?

— А так… Интереснее.

— Давай! — обрадовались Зубан и Голован. — Я на нем прокатнусь!

— И я!

— Вот еще! — запретил Шурка. — В игрушки играть идем? Маленькие какие!

— А что такого? — встрял Перфишка.

— А ты не вмешивайся! — осадил его Шурка. — То зайти боялся, а то…

— А ты сам почему не заходил?

— Мне не положено… — буркнул Шурка.

Дед надулся, и другие все надулись: недовольны, что Кузю не берут… На первый раз Шурка уж хотел было уступить, тем более что с Кузей, конечно, интереснее, но все-таки проявил твердость, и Кузю не взяли…

Молча пошли к Роману, по дороге встретив Калиныча, который брел разгильдяйской походкой, сунув руки в карманы и поглядывая по сторонам, будто на прогулке. Но Шурка ему ничего не сказал, потому что Калиныч был ему лучший друг, а личный состав и так весь обиделся… Правда, вскоре все опять развеселились благодаря Роману, любителю всяческих потех, который, оказывается, только еще начал завтракать. Для ускорения он принялся есть стоя, а от этого ел еще дольше, да вдобавок старался всех рассмешить, корчась, будто ошпарил себе горячим чаем кишки, и давясь, будто заглотнул чересчур большой кусок…

Словом, целое утро проволынили, пока отряд собрался в полном составе.

Шурка построил его в шеренгу и скомандовал:

— Смирно!

Оказавшись в строю, все подтянулись, кроме Романа, который изобразил, будто он тянется и тянется вверх, никак не может остановиться, даже казалось, что он резиновый, но Шурка не обратил внимания, и он перестал.

— Шагом марш! — раздалась команда.

И отряд двинулся в поход.

Улицей, где от деревьев, домов и заборов падала тень, шли хорошо, держа шаг, равнение и вообще порядок. Даже тетя Маруся, повстречавшись, одобрила:

— Эна, бравые какие! Сколь далеко направились?

— На задание, — загадочно ответил ей командир Щурка, соблюдая военную тайну.

Но когда прошли последние дома и началась открытая голая дорога, стало хуже.

Жаркий африканский ветер дул без отдыха, стараясь превратить родные Шуркины места с приятным прохладным климатом, который так и называется — умеренный, в зону пустынь и полупустынь, известных всем, кто учил географию.

Пруд у самого поселка и в хорошее время был мелковатый, а теперь начал вовсе пересыхать:, вода ушла далеко от берегов, на бывшей глубине завиднелось дно, мелкие места сделались островами, а ручей, что впадал в пруд, пополняя его водой, сейчас совсем высох. Деревья стойко сопротивлялись, но самые слабые уже начали поддаваться, и кое-где виднелись среди зелени желтые листики, хотя желтеть им сейчас никак не время! А трава, желтая и сухая, как сено, уже не могла прикрыть и защитить землю, которая вся покрылась трещинами. В одном месте чернела длинная горелая полоса: кто-то баловался с огнем — и вот что получилось…

Пожар на лугу — невелика важность, там и гореть нечему, а вот если запылает сосновый лес, где и сами деревья, и старая сухая хвоя на земле, и всё до самой мелкой палочки пропитано горючей смолой, — даже представить страшно!

От этой жары не только природе, но и людям было тошно, особенно если человек обут в резиновые сапоги, хотя бы даже с дырками от бывших шпор: ноги как все равно в печке…

Но командир Шурка мужественно терпел, показывая подчиненным пример стойкости и выносливости, а те плелись как распаренные куры, которые в жару всегда бродят, взъерошив перья и разинув клювы, или валяются на боку, зачем-то еще и посыпая себя пылью… Чтобы подбодрить свой личный состав, командир начал расхваливать погоду:

— Африканский ветер! Аж с самой Африки долетел! Он даже и сейчас львами пахнет! Чуете? Нюхайте сильней!

Все начали изо всех сил нюхать, и наконец друг Калиныч согласился, что и в самом деле пахнет чем-то таким, похожим… хотя львов он ни разу не нюхал, не видал даже…

Только Перфишка, мастер рассуждать о чем не знает, принялся спорить:

— Суховей обыкновенный… Отец называет такой ветер — астраханец… Из астраханских степей он дует…

— А я тебе говорю — из Африки! — повысил голос командир. — Это пустынный ветер, из зоны пустынь…

— Пустынь… — не верил Перфишка.

Командир остановился и презрительно оглядел спорщика с ног до головы.

— Ты вчера главного метеоролога по радио слушал? Нет? А бормочешь! Зародился в Африке, так и передавал… А не в Астрахани твоей! Астрахань-то где? У нас! Там, может, чуть пожарче, чем здесь. А этот вон какой! Когда еще такой подует! Может, всю жизнь ждать придется… А сейчас мы идем и идем, несмотря ни на что! Нужно пользоваться случаем — привыкать… А потом, как приедем в пустыню Сахару…

— Все равно он уж не такой! — продолжал захаивать ветер Перфишка. — Он пока оттудова долетит, охладится больше чем вполовину…

— Охладится? — не сдавался Шурка. — Обо что он будет тебе охлаждаться, когда везде жара вон какая? Ветры не охлаждаются, они сами все горячат!

— Он охладился, когда через море шел…

— Те моря тоже жаркие!

И чтобы прекратить вредный для дисциплины спор с упрямым и невежественным человеком, Шурка скомандовал:

— Стой! Смирно! Слушай задание!

За неимением настоящего командирского планшета с картой Шурка достал блокнотик, где карту вчера начертил собственной рукой, и начал туда заглядывать. Бойцы, вытягивая шеи, тоже старались заглянуть, но Шурка им не давал, потому что в своей карте и сам уже успел кое-что позабыть, а они и подавно не поймут, да и непорядок…

— Значит, так… — решил командир. — Сейчас заходим в лес… Маршрут такой… прямо по дороге!.. Двое наблюдают направо, двое — налево, как что заметят подозрительное, докладывают мне, а я отдам дополнительный приказ! Ясно? Вопросы будут?

— А купаться когда пойдем? — тотчас задал вопрос рядовой Дед.

— Купаться уже захотел? — зашипел на него командир. — Не начинали еще, а ему уже купаться понадобилось! Купальщик какой! Мы за этим собирались? Там, может, давно уже лес поджигают, а он раскупываться будет! Значит, один начнет купаться, другой загорать, третий… а патрулировать кому? Значит, по-твоему, пускай всё горит?

— Да, охладиться не мешает… — поддакнул Деду Перфишка.

— Опять охладиться? — заорал командир. — Охлаждальщик какой! То ветер у него охлаждается, то сам захотел! Я дам вот сейчас биноклем по голове!..

Видя, что командир уже не на шутку рассердился, никто больше не решился приставать к нему с пустяками, и он объявил:

— Купание будет, когда большой привал!

— А когда привал? — спросил Роман.

— Скажу, когда! Сначала сосны все обойдем, потом дубнячок, потом опять сосны, потом…

— А потом искупаемся! — воскликнул Дед. — Пошли скорее, чего тянуть!

Отряд быстрым походным шагом затопал по дороге.

— Наблюдайте не только дым или там пожар, но чтобы и транспорта никакого не было. Из транспорта искорки выскакивают, и может воспламениться… — разъяснял приказ Шурка. — Уточняю маршрут! Значит, так… От рыжикового места сворачиваем на Первые пески, потом доходим до лисы… где лису прошлый год видели, а от лисы переходим на Вторые пески, оттуда заворачиваем к шершневому дереву…

— Ой-ой-ой… — ужаснулся кто-то дальности маршрута, а Перфишка сообразил:

— А от шершневого дерева — заворот к реке!

— Там близко водокачка! — подхватил Дед. — Сейчас все туда идут. Там в береге труба оказалась, которая воду засасывает! Раньше ее под водой никто не видал, даже не знали, что она есть, а теперь речка опустилась, полтрубы наружу вылезло: большая, как бочка! Подплывешь, голову туда сунешь, что-нибудь крикнешь, а там так и отзывается! Интересно! Теперь все только туда ходят — свой голос в трубе слушать!..

— Ты лучше вон смотри сильней! — ответил Шурка, хотя ему тоже интересно было трубу посмотреть и свой голос в ней послушать.

— А я что… — начал Перфишка, всмотрелся в лес и воскликнул:

— Вон они! Лови! — И, заорав во все горло: — За мной! Уря-а-а! — побежал с пригорка к поляне, где за кустами что-то мелькало. Личный состав с ревом ринулся за ним. Командир растерялся и тоже побежал со всеми…

Оказалось, что отряд атаковал каких-то маленьких ребятишек, которые с неизвестной целью бродили по песку среди кустов. Но от преждевременного «ура» они испугались и удрали так быстро, что догнать их не удалось.

— Почин есть! — гордился рядовой Перфишка. — Здорово мы их пугнули!

— Будут помнить! — ликовал рядовой Дед.

— Нет ли тут еще каких? — разохотился друг Калиныч.

Командир их охладил:

— Хватит с маленькими связываться! Дело нужно делать!

— Маленькие… — скривил рот Перфишка. — Да эти, если хочешь знать, самые злостные! У них ума нету, так и глядят, чего бы поджечь… От них беспрерывно пожары происходят. Любят все поджигать!..

Чтобы не обижать старательного Перфишку и других тоже, командир объявил:

— Рядовому Перфильеву выносится благодарность… за бдительность!

Перфишка подумал и бодро воскликнул:

— Есть!

Сняв с шеи надоевшую фляжку, Шурка вручил ее Перфишке:

— Назначаю тебя каптенармусом!

Перфишка повесил фляжку через плечо и еще сильнее начал показывать свое усердие, дав подзатыльники Зубану и Головану:

— Чего рты поразевали? Кругом арш!

Но Зубан с Голованом признавали за настоящего командира только Шурку, а его не послушались. Вообще-то каптенармус — мелкий чин, вроде завхоза, и командовать ему не положено…

Лес, жаркий и душный, был пуст. Кроме маленьких отряду повстречались всего только два нарушителя, мотоциклист и старушка, да и те ничего не нарушали.

Мотоциклист медленно ехал по дороге, а когда Шурка спросил, знает ли он, что в лес нельзя заезжать на транспорте, ответил:

— А как же!

Старушка собирала у канавы желтенькие ромашки.

— Бабушка! — предупредил ее Шурка. — Сейчас в лесу запрещается жечь костры, курить…

— Что ты, милый! — воскликнула старушка, обтирая со лба пот. — Каки тут костры! Тут без костров не знаешь куды деться! А курить я сроду не курила!

Расспросив старушку, зачем ей нужны ромашки и от каких болезней они помогают, отряд пошел дальше.

Миновали рыжиковое место, где не только рыжиков, но и никаких поганок не было, хотя они всегда росли, не обращая внимания на погоду; потом начались Первые пески, очень тяжелые для ходьбы по причине их рыхлости и двойной жары: сверху — от солнца и снизу — от раскаленного белого песка; наконец вышли к месту, где когда-то повстречали живую лису, но, конечно, сейчас ее там не было: небось отсиживалась от жары у себя в норе или где-нибудь в сырости и прохладе…

И тут Дед предложил:

— Давайте зайдем к озерку, где карасики? Посмотрим, какое сделалось… Тут два шага всего…

— Давай! Чего там! — потребовал личный состав, и командир не стал возражать, потому что самому хотелось посмотреть, какое стало озерко, где прошлым летом руками наловили почти целое ведерко маленьких карасиков. Теперь, когда даже поселковый пруд обмелел и уменьшился почти наполовину, озерко должно и вовсе усохнуть, так что карасики очутятся как в ловушке.

Отряд спустился в лощину, пробрался сквозь ивняк и вышел к озерку, которого не оказалось совсем: оно высохло! Только много чьих-то засохших мелких следов было на том месте, не то лисьих, не то собачьих…

— Наша лиса орудовала! — решил Шурка. — Вперед нас всех карасиков поела… Ее следы!

— А может, собачьи? — опять затеял спор Перфишка.

— Собачьи круглее! Читал «Спутник следопыта»? Нет? А бормочешь! Там все следы показаны, — осадил его Шурка, и каптенармус Перфишка, не читавший не только «Спутник следопыта», но и почти все другие книжки, смолк. Зато вылез Дед:

— Там подальше, где ольховник, есть еще одно озерко — гораздо глубже! Айда и его обсмотрим! У речки оно….

— У речки? — вышел из себя командир. — Думаешь, не вижу, чего ты замыслил? «У речки»… Ты не доводи меня до зла!

— Ничего я не замыслил… — струсил Дед, понимая, что доводить Шурку до зла опасно. — Озера можно по пути осматривать, что тут плохого?

— Насчет озер есть особые соображения… А пока — шагом марш!

Через Вторые пески, которые были еще длиннее и глубже Первых, отряд брел уже без всякого порядка, растянувшись, как войско Наполеона, отступающее из Москвы. Вид у бойцов был угрюмый и недовольный…

Командир понимал, почему они надулись: чем топать по горячему песку, куда приятней снять проклятые сапоги, которые почему-то ничуть не продувались воздухом, несмотря на дырки, да залезть босыми ногами в прохладное болото, да разлечься там, если, конечно, нет пиявок… А кругом тебя карасики кишат, как в аквариуме… Ведь озеро всё усыхало и усыхало, карасики собрались теперь на маленьком пятачке, — прямо горстями их можно вычерпывать. Лиса свое дело знает: наверно, каждый день является для проведывания — не пора ли приступать к съеданию? Надо бы поспеть вперед нее! А после в одних трусах и босиком можно идти к водокачке, обмыть с себя озерную грязь и заодно взглянуть, какая там труба открылась… И уже собрался было командир Шурка повернуть свой отряд к речке, но вовремя спохватился, переборол себя…

Подтянув потуже ремень и выпрямив спину, он зашагал вперед, соблюдая молодцеватую выправку для примера личному составу.

Пусть видят: командиру не лучше, чем остальным, даже хуже, потому что он обут в сапоги, когда другие в легких сандалиях и тапочках; обмундирования на нем надето больше, а жара и песок для всех одинаковые! Но он не распускается, не злится: раз дано особое задание, надо выполнять, и никаких разговоров! Настоящим солдатам не такие трудности приходится преодолевать, а никто не стонет, не хныкает, не старается залечь в болото наподобие свиньи и карасиков ловить!.. Это пожалуй, и все разлягутся по болотам, а патрулируют за них глупые пускай!.. Да и лисе тоже надо чего-нибудь есть…

А вот уже и ориентир завиднелся, где намечен первый привал, — шершневое дерево! Так прозывался старый тополь за то, что там в дупле невысоко от земли обитало неисчислимое количество страшных полосатых шершней, с виду похожих на ос, но раза в три крупнее и злее. Как они там жили и что делали, неизвестно: шершни никого не пускали подойти поближе посмотреть. Смотреть можно было только издалека, а на сильно любопытного они набрасывались и вонзали в него свои толстые, как иголки, жала. Ужаленному человеку казалось, что его прижгло раскаленным железом или ударило током, от боли он терял всякое соображение, а потом на укушенном месте вздувалась здоровенная шишка, которая не проходила много дней. Шурка испробовал все на себе, стараясь получше рассмотреть, что там, у себя, делают шершни, и в разное время был укушен уже три раза.

Так что это дерево могло служить только для ориентировки на местности, но ни как не для привала, который Шурка устроил на большой дистанции, то есть много не доходя, чтобы, во-первых, не злить шершней, во-вторых потому, что ноги уже не шли…

Личный состав сразу повалился на землю, но командир присел на пенечек и, не теряя времени, начал наблюдать в бинокль все, какие есть, направления.

Бойцы вели разговор о шершнях: правда ли говорят, что человек, ударенный в лоб шершнем, ни за что не устоит на ногах? И будто бы это получается потому, что, ударяя, шершень одновременно впускает жало, а человек ничего такого не ждет и не успевает крепко уставить свои ноги, — так рядовой Дед плел…

Тем временем каптенармус Перфишка, которому была доверена фляга с водой, отвинтил пробку, сделал большой глоток, весь скривился и начал отплевываться:

— Тьфу! Тьфу! Это что такое? Тьфу! Чего это сюда налито?

— Пей, не бойся… — успокоил его командир. — Обычная вода, подсолена малость…

— Зачем? Ты нарочно, да? Тьфу! Тьфу! 'Издеваешься, да?

— Ничего не издеваюсь. Так теперь полагается во всех походах — обязательно чтоб солить…

И Шурка вкратце разъяснил отряду, зачем это делается. Но бойцы, боязливо попробовав воду, решили, что такая вода для питья не годится, ни в походе, ни нигде!

— Да неужели ж вы не понимаете, — надрывался командир. — От солнца организм обессоливается, ему требуется соль!

— Моему организму ничуть соли не требуется! — уперся Перфишка. — Свой-то организм я лучше чувствую, чем ты. Ему требуется не соль, а вода! И чтоб чистая была, несоленая…

— От соли еще хуже пить захочется, хоть кто знает! — подтвердил Дед.

— А статья?

— Мало ли…

— Это она кажется соленой! Вот: сам пью! Видите? И ничего со мной не делается!

Шурка храбро отпил глоток противной воды, где соли, кажется, и на самом деле было переложено…

— А чего же ты дальше не пьешь? — подозрительно спросил Перфишка.

— А если я больше не хочу?

— Ага! Сам не хочет, а других заставляет! Мы лучше из речки напьемся!

— К речке не скоро попадем! — объявил командир. — Мы всего полмаршрута пока сделали, а как обойдем вон тот большой лес…

Тут заволновался весь отряд. Бойцы зашумели:

— Опять не скоро?

— Окупнуться не дает! Карасиков не посмотри!

— Нашелся!

— Над людьми издеваться!

— Уж и водички попить не дает!..

— Что ж, помирать всем теперь?

— Разговорчики! — закричал Шурка. — Я сам знаю, когда что! Кто командует: вы или я?

— Не нужно нам такого командира! — бунтовали бойцы. — Мы можем другого переизбрать!

— Командиров не переизбирают! — пытался перекричать их Шурка.

— Мало ли что!.. А мы возьмем да и переизберем!

— Ив настоящей армии будете переизбирать?

— В настоящей — другое дело! А тут не хотим!

— Верно, чего зря таскаться… — начал рассуждать даже друг Калиныч. — В такую жару никто в лес не пойдет… Может, ближе к вечерку… А сейчас самое время завертывать к речке: охладимся получше, а там видно будет…

— Я разве против? — пошел на уступки командир. — Но закончить нужно? Уж не так много осталось пройти…

— Да чего ходить, если нет никого?

И на счастье Шурки вдруг послышался стук мотора, голоса и музыка…

— Вот! — обрадовался Шурка. — Слышите. А болтали: «Нет никого»… А они — вот! Подъем!

Но подчиненные не спешили подниматься с земли. Вскочили только Зубан и Голован. Чтобы еще больше не ухудшать отношения с отрядом, командир нашел выход:

— Сперва пошлем разведку…

И приказал Зубану с Голованом:

— Бегите, разведайте там хорошенько… и доложите!

— Ладно! — ответили разведчики и побежали, заранее пригибаясь к земле.

Разведка обернулась так быстро, что Шурка не успел ни о чем поговорить с личным составом, который валялся врастяжку, кто где, будто затем сюда и шли, чтобы отдыхать…

— Там у них собака! — доложил запыхавшийся Зубан. — В пять метров долинЫ!

— Длинная, как крокодил! — горячо добавил Голован.

— А кто еще?

— Да так… Ребята чужие… На мопедах приехали…

— Пошли, глянем? — осторожно обратился командир к подчиненным, и те начали один за другим подниматься, желая поглядеть на такую длинную собаку…

Сведения разведки оказались неточными: собака была ростом с большую кошку, но длинным туловищем на кривых коротеньких лапах и вытянутой мордой действительно здорово смахивала на крокодила, как правильно подметил разведчик Голован.

— Это называется — такса! — сразу определил ее породу Шурка. — Такая у меня в «Собаководстве» есть!

А приехавшие с ней чужие мальчишки — были большие и на вид очень опасные: косматые, голые до пояса, транзистор слушают и сигареты раскуривают в лесу, как все равно не для них ежедневно по радио о пожарах сообщается!

Двое стояли с мопедами, а третий — так: его, видно, привезли на багажнике, а собака своими ногами бежала…

Значит, численность была на стороне особого отряда: трое тех против пятерых наших да еще плюс два нестроевых разведчика… Однако противники, конечно, сильнее, и собака у них…

Перед лицом опасности первым струсил и проявил малодушие каптенармус Перфишка. Разглядев нарушителей издалека, он впал в форменную панику.

— Это Сосиска! — тревожно зашептал он, останавливаясь и поглядывая, в какую сторону удирать. — Не знаете, что ль? Сосиска сам! Вон тот — Седой… А поменьше — Королек! Вон у него штаны-то какие — с железочками… Пошли скорей отсюдова, пока не привязались!.. Ну их...

Своими паникерскими причитаниями он мог подорвать боевой дух бойцов, поэтому Шурка решил:

— Ладно… Ты оставайся здесь… в резерве!..

И скомандовал:

— Остальные — за мной!

Но остальные переминались с ноги на ногу, а с места не двигались. — Чего же вы? Бойцы молчали. Наконец друг Калиныч внес свое предложение:

— А я вот как думаю… Нужно немножечко подождать — они и сами уйдут… Правильно? Не станут же они торчать тут на жаре целый год? Правильно?

— А лес подожгут?

— Ху-у-у… это мы потом запросто потушим! Что тут особенного… Как они уедут, так все обсмотрим и потушим!..

— Да чего бояться-то? — уговаривал бойцов Шурка. — Ну в крайнем случае можно в лес убе… отступить!.. Им с мопедами неудобно по чаще-то за нами…

— А собака! — напомнил Перфишка. — Собака везде догонит!

— Подумаешь, овчарка какая! Такса!

— Ну что ж, что такса… Один ты, что ль, про таксов знаешь? Я тоже видел по телевизору, как она лис прямо из норы достает… Она потому и длинная такая, чтобы ей лучше было в норы пролазить… Ты не смотри, что она маленькая, у ней зубы хуже, чем у волка!..

— Эх ты! Собаки испугался!

— А ты… А ты… даже Кузи испугался! Думаешь, я не заметил?

Кто-то из бойцов хихикнул.

— Эх вы! — обратился к ним командир. — Маленьких гонять вы можете, а чуть что…

Бойцы обиделись и загалдели:

— Иди сам!

— Чего ты ко всем привязываешься, никому покоя не даешь?

— Сам прогоняй, раз ты командир!

— А мы тут побудем… В засаде…

— Пойду!

И командир один зашагал вперед, решительно и смело, хотя и сильно боялся…

Вдобавок собака, выбежав Шурке навстречу, пошла следом, непрерывно принюхиваясь к Шуркиным пяткам и вызывая дополнительное беспокойство: сумеет ли она прокусить сапог, если решит, что надо кусать…

Но даже сам товарищ Шамин, полковник со многими боевыми орденами, однажды честно признался Шурке, что на фронте он тоже довольно часто боялся, но если не обращать внимания, думая не о себе, а о порученном деле, то человек постепенно привыкает и уже боится не так сильно, а потом и вовсе перестает…

И Шурка не стал думать, что сделают с ним эти большие и опасные мальчишки, а, подойдя твердой походкой, строго спросил, стараясь быть повежливее: во-первых, так полагается с нарушителями, во-вторых, чтобы эти нарушители не очень разозлились и не начали драться:

— Вы знаете, что в лес нельзя заезжать на транспорте?

Нарушители с любопытством уставились на него.

— И курить нельзя… — добавил Шурка.

— Ты откуда такой вынырнул? — спросил Сосиска, глядя на Шурку желтыми и шальными, как у козла Кузи, глазами.

— Я друг леса! — ткнул Шурка в свой значок.

Нарушители переглянулись и заржали как дураки…

— А пач-чему нельзя? — начал кривляться и ломаться Королек в своих штанах с железками.

— Пожар может произойти… Видите, какая сушь…

— Пач-чему пожар?

— От спички, от искры даже… — терпеливо разъяснял Шурка.

— Па-асмотрим!..

Королек достал коробку спичек, чиркнул одну и бросил в сухую траву, перемешанную с хвоей. Трава и хвоя сразу задымились, вспыхнули, огонек нагнал ветер, но Шурка, подскочив, затоптал его сапогом:

— Вот видите…

Королек чиркнул другую спичку и бросил ее подальше, Шурка и эту затоптал…

Потом Королек стал чиркать спички одну за другой, стараясь забросить их в колючие кусты, куда трудно дотянуться ногой.

— Прекрати поджигать! — закричал Шурка, забыв про осторожность и вежливость.

— А что ты сделаешь? — нагло посмеивался Королек.

— Что? Что? — Шурка беспомощно озирался по сторонам…

Взглянув на шершневое дерево, он вдруг понял, что можно сделать…

Подобрав с земли подходящий прутик, он подбежал к дуплу и пригрозил:

— Уходите, а то хуже будет! Считаю до трех! Р-а-аз…

А так как Королек уже двигался к нему с явно недобрыми намерениями, то остальное Шурка сосчитал быстро:

— Два, три! — и сунул прутик в дупло.

В дупле раздался грозный глухой гул и оттуда один за другим начали как пули вылетать шершни. Что было дальше, Шурка плохо запомнил, потому что первый же шершень ударил в лоб его самого!.. Но Шурка не упал, как давеча плел Перфишка, а наоборот: не взвидев света от боли, побежал прочь с небывалой быстротой, пригнувшись, закрывая рукавом лицо, а шершням подставив спину, плечи и прочие не особо важные места.

Ничего не подозревавший Королек подоспел к дуплу как раз когда оттуда вырвались главные вооруженные силы шершней. Ошибочно сочтя, что это он совал палочкой в их гнездо, шершни набросились на Королька. Он взвыл противным собачьим голосом, ничего не соображая в тактике, бросился бежать прямо к своим. Через секунду те тоже завопили как звери, а собака кричала жалобно, как человек.

Несколько штук преследовали Шурку, пикируя на него сверху и кусая куда попало. Но Шурка был в походной форме: все-таки не каждое жало доставало до живого! А вот голые нарушители не имели никакой защиты ни с тыла, ни с флангов, вообще ниоткуда, даже собака с короткой, как у кошки, шерстью была тоже, считай, голая.

Двое нарушителей, вскочив на мопеды, рванули с места, а Королек, которого в панике бросили, гнался за ними, вскрикивая:

— Стой, гады! Меня забыли! Меня!

Но те не слышали, одной рукой руля, а другой бесполезно отмахиваясь от шершней… А что с ними стало потом, удалось ли им удрать или шершни заели их до смерти, осталось неизвестно…

Кое-какие подробности потом рассказали Шурке бойцы, видевшие все от начала до конца, а Ромка после очень смешно изобразил. Сам Шурка по понятным причинам ничего подробно видеть не мог. В решающий момент он только успел крикнуть издалека своим:

— Стойте там! Меня ждите!

А сам побежал в неизвестном направлении, петляя между деревьями, чтобы запутать шершней и сбить их со следа. Обежав не меньше гектара, пока последнему шершню не надоело гнаться и кусать, Шурка вернулся к отряду, который в полном составе терпеливо дожидался своего командира.

Они поминутно свистели на разные манеры, подавая Шурке звуковые сигналы о своем местонахождении, а сам он ответные сигналы подавал просто голосом, раз свистеть не научился, да это, если рассудить, и не так уж обязательно для командиров: в крайнем случае можно заиметь свисток, и все дела.

Бойцы с испугом уставились на Шуркино лицо, потому что после боя с шершнями вид у Шурки, вполне понятно, был такой, что даже смешливый Роман не нашел ничего смешного: губа распухла, и от этого рот закрывался теперь некрепко, большие шишки вздулись на лбу, на шее и на щеке… Остальные укушенные места оказались не на виду.

В отличие от пчелы, которая, укусив один раз, тут же помирает, не умея вытащить жало обратно, шершень кусает сколько ему захочется. Например, один залез Шурке под рубашку и, пока Шурка нащупал его там и задавил, долго полз по спине, прострочив ее своим жалом, как швейной машинкой.

— Ничего не соображают эти шершни… — сказал Шурка, трогая лицо. — Не знают, кого кусать…

Взяв у каптенармуса флягу, он слегка примочил губу, шишки и выпил пару глотков, чтобы добавить в организм соли, которой много потерял вместе с потом, бегая от шершней по лесу…

— Дай и мне чуть-чуть… — попросил Перфишка.

— И мне… — попросил Дед.

Шурка отдал им фляжку, и они отпили по глотку.

— А вода и правда ничего!.. — сказал примирительно Перфишка.

— Первый сорт! — одобрил Дед.

После намазывания соленой водой Шуркины шишки вроде бы начали переставать надуваться дальше… Так что военная вода прошла проверку отлично: она годилась как для питья, так и для примочки ран.

— Может, тебя в больницу? — спросил друг Калиныч, ошеломленный видом своего командира.

— Пустяки! — непреклонно ответил командир. — Патрулируем дальше! Стройся!

Отряд без препирательств и толкотни построился.

— Шагом марш!

Командир шел впереди, изредка трогая шишки. Припомнив, как визжала собака, он проговорил:

— Собаку жалко… Она не виновата…

И все бойцы охотно с ним согласились.

 

ЧЕРЕПАХА ТУНЕЯДЦА ВИТЮШИ

Шурка Сурков вышел из дому, намереваясь сделать три дела:

сходить на пруд и прогнать оттуда неизвестного мальчишку в белой шапке, который повадился каждое утро удить рыбу на самом Шуркином месте;

заглянуть к маленькой Люське — выяснить, не мучает ли она котенка, взятого на воспитание от Шуркиной кошки;

по просьбе матери — узнать в магазине насчет сметаны.

Первые два дела он сделал:

за мальчишкой долго гнался по берегу, пугая его страшными криками;

котенок чувствовал себя хорошо и сейчас спал вместе с Люськой;

а в магазин Шурка сходить не успел, потому что встретился с одним знакомым тунеядцем по имени Витюша.

Так его все называли, будто маленького, а он вовсе не маленький был, а очень большой, толстый и румяный. Рассказывали, что на соседской свадьбе он за один присест съел целое ведро пирожков с капустой! Может быть, он смог бы и два ведра съесть, если б ему кто-нибудь дал, но только ему никто не давал, а все считали лодырем и тунеядцем. А тунеядцем он сделался потому, что после восьмого класса учиться дальше не захотел, а где-нибудь работать вообще не любил…

А сейчас катит этот самый Витюша навстречу на грузовом мотороллере, улыбаясь издалека Шурке, с которым находился в самых дружественных отношениях и недавно даже обменял ему за велосипедный насос настоящие шпоры для ношения на ногах…

Затормозив около Шурки, он спросил:

— Законно, а?

— Ты где взял мотороллер? — поинтересовался Шурка.

— На работе! — важно ответил Витюша. — Я теперь сотрудничаю в горбольнице… Замзав подсобного хозяйства! А как Егор Ефимыч уйдет, могу продвинуться и в заведующие, а что? А этот Ефимыч — вот чокнутый! Ему давно уже можно пенсию получать, а он все работает! Дали бы мне сейчас сколько-нибудь пенсии, разве бы я стал навязываться? По-моему, нужно так узаконить: кто на пенсию не хочет, отдавать ее тому, кто хочет, а что? И тогда в гробу я их видал, с ихней работой! Зато мотороллер сейчас в полном моем распоряжении. Хочешь прокатнуться?

— А где я сяду? — спросил Шурка, потому что грузовые мотороллеры устроены очень неудобно: со всех сторон закрытые, гладенькие и, кроме водителева места, негде еще сесть или хотя бы прицепиться…

Но Витюша сообразил:

— Можно в кузов, а что?

В таком интересном месте Шурке еще ни разу не ездил и, не долго думая, залез в железную коробку. Витюша закрыл дверку снаружи, чтобы Шурка не потерялся, и они куда-то покатили.

Долго кататься, сидя внутри грузового мотороллера, оказалось не так приятно: сам ничего не видишь, на ухабах стукаешься головой о потолок, а боками — о стенки, уцепиться не за что и пахнет какой-то химией…

Шурка собрался постучать Витюше, чтобы остановил, и идти дальше пешком, но тот остановился сам.

Шурка вылез и увидел, что они очутились у Витюши во дворе.

Витюша подумал, чем бы еще удивить Шурку, и спросил:

— Черепаху хочешь поглядеть?

Шурка даже не удивился: уж если Витюша работает и может кого захочет катать на грузовом мотороллере, то почему бы ему не заиметь и черепаху? А настоящих живых черепах Шурка за всю жизнь ни одной не видал, кроме как на картинках да по телевизору, и даже не знал, что они могут здесь быть, — думал, черепахи находятся в каких-то других местах…

— Живая? — спросил он для уточнения.

— А то дохлая! — самодовольно ответил Витюша. — Сейчас поглядишь, как она в кадушке плавает! Водяной породы, сам ловил! Вчера застукал возле пруда… Есть сухопутные, те тонут, а эта водяная: ей что на земле, что в воде — всё до лампочки! Сейчас у меня в сарае сидит…

Витюшина мать вышла на крыльцо и, увидев сына с Шуркой, испугалась:

— Чтой-то такое? Аль уже выгнали?

— Меня не выгонят! — задрал нос Витюша и, достав из кармана грязную бумажку, показал матери: — Вот она, накладная: за комбикормом командирован! Подзаправиться заскочил, собери мне что-нибудь по-быстрому! Когда физически целый день работаешь, знаешь, как калории расходуются?

Когда мать ушла в дом, он вынес из сарая фанерный ящик и дал Шурке заглянуть внутрь. Там действительно сидела черепаха! Не очень большая — с тарелку. Она была похожа на темный круглый и плоский камень, изрисованный разными красными линиями и даже узорами.

Витюша вынул ее из коробки и положил на землю:

— Сейчас поползет!

Через минуту черепаха высунула продолговатую голову, за ней — ноги и поползла, подминая высокую траву, будто неуклюжий допотопный танк ползет по мелкому лесу. Оказывается, у нее даже имелся и маленький острый хвостик. А лапы были с коготками и даже с чем-то вроде рыбьей чешуи!..

Больше ничего Шурка не успел рассмотреть у черепахи подробно, потому что Витюша схватил ее и бросил в кадушку с водой. Было хорошо видно, как черепаха медленно опустилась на дно, легла там, опять притворившись камнем и лежала так долго, что Шурка стал беспокоиться, не утонула ли она насовсем…

— Сейчас всплывет! — успокоил его Витюша, уже изучивший черепахины привычки.

И вскоре черепаха вытянула шею, оказавшуюся довольно длинной, расправила лапы и начала медленно всплывать, будто подводная лодка, а голова вытягивалась вверх, как перископ. Но вся не всплыла, а только высунула на поверхность кончик носа, вдохнула воздуха и снова, медленно покачиваясь, легла на дно.

— А чего она ест? — поинтересовался Шурка.

— А кто ее знает! — ответил Витюша. — Я ей пока ничего не давал… Да они могут по три года ничего не есть! Вот кого держать выгодно! Не то что Ефимычивы поросята — не поспеваю им в корыта подливать! Значит, и навозу от них нет, а у этих не поспеваешь чистить!

— Три года… — хмыкнул Шурка.

— Сам в журнале читал! — заверил Витюша, который любил читать журналы, запоминал оттуда всякие чудеса, а потом всем рассказывал.

Посмотреть черепаху получше не дала Витюшина мать, которая вышла и начала ругаться:

— Ба-атюшки, дождевая вода! Она для чего поставлена, ну-ка ответь мне на вопрос? Для сти-ирки, глупой черт, а не черепах там пускать твоих поганых! Вынь немедленно, а то сейчас обоих распалю с черепахой вместе!

— Ладно, ладно, не шуми… — бормотал Витюша, доставая черепаху и пряча ее обратно в ящик. — Чего шумишь хуже Ефимыча? Ефимыч шумит, дома — шум, какое же это житье? Тут вкалываешь целыми днями, как зверь буквально…

— Ешь скорей да езжай, куда послан! — не слушала его мать. — Дите! Вырос, а ума не вынес! Как же на тебя не шуметь? Там Егор Ефимыч небось заждался весь, а он тут с мальчонкой связался! Компанию себе нашел! Какая он тебе компания? Взрослый человек, ты бы хоть людей постыдился, от людей срам: тунеядец, черт!

Водворив ящик с черепахой обратно в сарай, Витюша понуро поплелся за матерью, позабыв про Шурку, который остался один во дворе, постоял немного да и тоже пошел домой…

По дороге он вспомнил про сметану, но сметаны в магазине уже не оказалось: привозили мало, и ее всю разобрали.

Матери Шурка честно объяснил, что сметану он купить не успел, так как заходил смотреть у Витюши черепаху, черепаха важнее сметаны, которая каждый день продается и не очень нужна: можно побыть и без сметаны, не обязательно что-нибудь сметанное есть, можно другое что… Но она не стала про черепаху выслушивать, а начала ругаться, точно так же, как Витюшина мать:

— Это зачем тебя к Витюше занесло? Вот так компанию себе нашел! Ты б хоть подумал, с кем связываешься! Какой он тебе товарищ? Или тоже в тунеядцы решил записаться?

— Он уже работает! — сообщил Шурка. — Физически! Заместителем заведующего подсобного хозяйства в горбольнице!

— Заведующий, куда пошлют! — усмехнулась мать, откуда-то уже все знавшая. — Егор Ефимыча насилу уж родня упросила, чтоб взял к себе в подсобники — из-под свиней грязь выгребать… И тебя бы туда приспособить: будете два сапога — пара!

Но Шурка не стал продолжать разговор и ушел, чтобы своими придирками она не мешала думать про черепаху.

Счастливый же этот Витюша! Вот взял да и нашел черепаху себе! А Шурке никогда не везло… Другие то и дело чего-нибудь находят: Перфишка нашел длинную собачью цепь с ошейником, Калиныч прямо у себя в саду откопал старинный медный пятак с орлом и костяную коробочку без крышки… да много кой-чего! А Шурка за всю жизнь не только хоть самой маленькой черепахи, но и вообще ничего не находил, если не считать перочинного ножичка, у которого оба лезвия оказались сломанными, а целым был один штопор для вытаскивания пробок, но во всем поселке не удалось найти бутылку, заткнутую настоящей мягкой пробкой для завинчивания штопора, а жестяные и пластмассовые не годились, поэтому ножичек лежал без дела, а потом снова потерялся… Шурка почти каждый день ходил к пруду, но ни одной черепахи ни разу не заметил, а Витюша случайно заехал, и сразу ему черепаха вылезла… Главное, по всему видно, что она Витюше не особенно и нужна, раз он ее даже не кормит и не занимается с ней, а держит в сарае, в темноте, в тесном ящике, без свежего воздуха, не выпуская погулять и поплавать… И когда ему с черепахой возиться, если он теперь работает? А Витюшиной матери она и вовсе не требуется! Даже если Витюша правильно сказал, что черепахи могут не есть по три года, то откуда он знает, сколько времени она не ела до своей поимки, — может, три года сегодня заканчиваются, а она уже начала помирать. Этого допустить нельзя!

И Шурка пошел к другу Калинычу, чтобы посоветоваться.

Калиныч прошлым летом гостил у двоюродной сестры в Москве и видел там в зоопарке всяких зверей, поэтому сразу начал уточнять:

— А она лапами вот так? — Он показал, как шевелит лапами черепаха.

Шурка кивнул.

— А хвостик остренький?

— Ага…

— А лапы зеленоватенькие?

— Ага…

— Все правильно! — решил Калиныч. — Таких я тоже знаю! А Витюша всем ее показывает?

— Не знаю…

— А ты еще пойдешь ее смотреть?

— Наверно, пойду…

— А меня возьмешь?

— Ладно! — пообещал Шурка, хоть и не знал, как отнесется Витюша к приходу мало знакомого ему Калиныча: может, пустит, а может, рассердится и надает обоим — это уж как на него найдет…

Но Калиныч обрадовался и вспомнил, что у него имеется книжка «Юный зоолог», где вроде бы говорится что-то и о черепахах… Книжку долго искали по всему дому и даже во дворе, где наконец она и обнаружилась в наполовину порванном виде, потому что ее утащил двухлетний Сашко, любивший рвать все бумажное… А книжка была необыкновенно ценная. К счастью, Сашко не успел дорвать «Юного зоолога» до самого главного места, где говорилось про черепах. И Шурка с Калинычем все до капли разузнали насчет содержания этих интересных животных в неволе.

Шурке с Калинычем особенно понравилось то место в книжке, где говорилось:

«Пища черепахи состоит из червей, водяных насекомых, лягушек, тритонов и рыбы. В неволе черепахи живут по многу лет, если их кормить рыбой, дождевыми червями или сырым мясом, и скоро становятся ручными».

Такой простой едой, если не считать каких-то неизвестных тритонов, Шурка с Калинычем могли снабдить хоть сто черепах: рыбу и лягушек наловить в пруду, червей добыть в огороде из земли, а сырое мясо — дома из холодильника!..

Не имея привычки откладывать важные дела, они тотчас накопали полную консервную банку дождевых червей, красных, толстых, жирных, которые черепахе должны понравиться, таких она у себя в пруду не попробует! Которые поменьше, тех использовали для насадки на крючок, когда потом пошли запасаться рыбой на пруд и за какой-то час выудили черепахе на первое угощение пять маленьких рыбок, что, конечно, для нее будет самым лучшим: ведь из всей живности, обитающей в пруду, рыба наиболее съедобна.

Так удачно получилось, что заодно застали там и нахального мальчишку в белой шапке. Жаль только, что мальчишка увидел их раньше и удрал через луг, но они нагнали-таки на него страху, преследуя до крайних домов; где вступилась какая-то старушка и запретила дальше его ловить…

Дома еще раз пересчитали рыбок и решили, что черепахе пока хватит, хотя не известно и в книжке «Юный зоолог» не указано, по скольку она ест за один раз.

Наутро Шурка зашел за Калинычем, и, прихватив с собой угощение для черепахи, они отправились к Витюше в гости.

Заходить к нему прямо во двор они постеснялись и начали вызывать Витюшу на улицу, крича во все горло:

— Вит-юша-а-а! Витюша-а!

Кричать пришлось долго, даже в соседних дворах все переполошились, пока наконец Витюшина мать услышала, открыла калитку и тоже закричала:

— Ну чего, ну чего, ну чего глотки надрываете?

— Здрассте, теть… — поклонился Шурка. — Витюша дома?

— Какой он вам Витюша! Кому Витюша, а кому — Виктор Николаевич! Какие приятели заявились! Нету его! На работе! На кой он вам понадобился? Какое у вас может быть до него дело?

— Мы не к нему… — оробел Шурка. — Мы к черепахе…

— Говорю вам раз навсегда: ни-ка-ких тут больше чертовых черепах нету. И не ходите сюда, и не булгачьте людей понапрасну! Утром ему велела, чтоб нес куды хотит! Зверинец развел! На дело его нету… Всю кадушку изгваздал черепахой своей поганой, пускает то и дело, как маленький! От людей срам!..

— А куда он ее понес? — спросил Шурка.

— Я почем знаю! Не знаю и знать не хочу! Откудова брал, туда пускай и относит! Хоть под буерак!

Витюшина мать с силой хлопнула калиткой, а Шурка с Калинычем еще немного постояли на улице, не зная, что теперь делать…

— Неужели выбросит? — не верил Калиныч. — Уж лучше бы нам отдал!

Интересно, что точно такая же мысль была в это время в голове и у Шурки, только сказать не успел… Вот что значит дружба: даже мысли приходят одинаковые!

Действительно, для черепахи гораздо полезнее жить у Шурки. Тут нужно так рассуждать. Витюша — человек большой, почти взрослый, ему нужно работать, а не черепах пускать, а то от людей срам, как правильно Витюшина мать сказала. Черепаха будет его от дела отвлекать, а у Шурки свободного времени больше, — найдет, когда с ней заняться: ведь ей требуются прогулки, простор, купание… Недаром книжка «Юный зоолог» выпущена: там знают, кому лучше всего черепах доверять! А у Витюши она не живет, а просто мучается — голодная, в темном ящике… А Шурка будет ее прогуливать в саду и огороде, купать в воде и угощать чем только она пожелает! Она бы везде ползала, а Шурка ей рыбок или чего другого приносил — так бы и жили… Если она захочет, то можно целый бассейн для нее вырыть в огороде — пусть плавает на здоровье! А Витюше делом нужно заниматься, не маленький… И все-таки куда он ее дел? Неужели успел уже выбросить или кому другому отдать? Следует все выяснить как можно скорее, пока не поздно!

— Быстрей! — скомандовал он Калинычу и припустился бегом.

Калиныч — за ним.

— А куда мы бежим? — спросил он, догоняя Шурку.

— В больницу!

— А зачем?

— К Витюше!

И они наддали еще, стремясь скорее повидать Витюшу, и даже не остановились, когда из своего двора выскочил Дед, удивился и крикнул:

— Куда вы?

— За черепахой! — наскоро объяснил ему Калиныч. Дед ничего не понял и тоже побежал, на ходу пытаясь выспросить, в чем дело, какая черепаха и зачем они так быстро бегут…

Витюшина начальника хромого Егора Ефимыча все в поселке знали и уважали за то, что он был мастер на все руки и в свободное от работы время вместо отдыха кому-нибудь что-нибудь делал: строил или починял. Этой весной он состроил Шурке ворота и починил забор, а Шурка ему помогал, и они даже подружились… Калиныч тоже знал Егора Ефимыча, который сделал им крыльцо и поменял электропроводку. Дед с Егором Ефимычем знаком не был, но считался вместе с Шуркой и Калинычем. Поэтому они смело зашли на подсобное хозяйство больницы.

Это хозяйство имело такой большой двор, что если сложить все дворы, и Шуркин, и Калинычев, и Дедов, да еще добавить Перфишкин, то все равно не хватит… И весь он был застроен сарайчиками, будками и навесами, в которых можно даже заблудиться. Ребята сначала и заблудились немножко: никак не могли выйти к Витюше и Егору Ефимычу, чьи голоса слышались то совсем близко, то подальше, а то и вовсе далеко… А приблизиться мешали груды пустых бочек, ящиков, парниковых рам и каких-то механизмов. Попалась даже соломорезка — интересная штука с громадными зубчатыми колесами, которые изрежут в крошку любую солому, если ее туда сунуть и начать крутить. Дед хотел было попробовать, да Шурка запретил: неудобно — прийти и прямо сразу начинать соломорезкой баловаться…

Наконец они вышли к загону, обнесенному новеньким штакетником, где бегали, играли, дрались и грелись на солнышке маленькие поросята, но оробели и спрятались за штабелем ящиков, увидев Егора Ефимыча, Витюшу и одну женщину по имени тетя Маруся.

Егор Ефимыч стоял возле большой бадьи и сыпал туда муку из бумажного пакета, тетя Маруся размешивала, а Витюша отдыхал под навесом на мешках и рассказывал:

— Свиньи — это несовременно… Пережиток буквально… Теперь их научились из нефти производить или там из опилок… Не живых, конечно, а уже готовых: в виде котлет прямо… Для ускорения процедуры! А то ходи за ними да жди, когда подрастут…

— Ловко! — покачал головой Егор Ефимыч. — А тебе, стал быть, останется только возле той машины с тарелочкой дожидаться…

— Тарелочка ему что! — хихикнула тетя Маруся. — С ведром!

Но Витюша не заметил намека:

— Вы вот не верите, потому что не в курсе научно-технического прогресса… А я сам видел в журнале снимок: черная икра и какое-то мясо с гарниром — из синтетики! Призывали лучших поваров пробовать: никакой разницы не заметили! Теперь добиваются, чтобы вид был… А что вид? Был бы вкус!

— Да нефть-то, она небось керосином воняет! — не верила тетя Маруся.

— Опять же вы не в курсе! Физика что гласит? Она гласит, что все состроено из атомов. Зависит только, как они перемешаны. Берут нефть, по-другому атомы перемешают — икра! Перемешают еще — поросятина…

— Готово! — воскликнул Егор Ефимыч и, взяв пальцем немного месива, попробовал его на язык. — Твои атомы когда ещё там перемешаются, а тут в самый раз! Ну-ка, химик, подымайся да разноси по корытам!

Витюша медленно встал с мешков и начал топтаться вокруг бадьи, примериваясь, как ее взять, чтобы не запачкать свои нарядные джинсы.

— Живей! — прикрикнул Егор Ефимыч. — Что ты как не своими руками! Ну, рабо-о-отничек! Таких работяг самое нефтью и кормить — лучше не стоют!

Витюша поднял бадью за ручки и потащил в поросячий загон. Когда он открыл дверку, поросята толпой бросились ему под ноги, он отталкивал их пинками, но двое самых отчаянных прошмыгнули наружу и хотели убежать. И тут из-за ящиков, как кот, выпрыгнул Шурка, схватил одного, Калиныч погнался за другим и, упав животом на землю, уцепил его за ногу, а Деду поросенка не досталось, и он взялся рукой за Шуркиного, будто тоже ловил…

— Давай их сюда! — распорядился Егор Ефимыч, даже не удивившись, что Шурка с друзьями вдруг зачем-то оказались на его хоздворе. И только водворив обратно в загон поросят, которые с веселым и довольным видом тотчас ввязались в общую схватку у корыта, спросил Шурку:

— А ты чего тут? Ворота осели?

— Да нет… так… — не знал что ответить Шурка.

— Они должны в скором времени рассохнуться и осесть, — не слушал его Егор Ефимыч. — Тес был сырой… У меня запланировано зайти, подделать — скажи матери, пускай не беспокоится…

— Да нет… Мы зашли… поросят посмотреть! — объяснил Шурка, видя, что Витюша сделал страшное лицо и погрозил исподтишка кулаком.

Шурка дернул головой и поднял брови, что должно означать вопрос: как черепаха? Витюша понял: подмигнул, слегка помахал, ладонью, и Шурке стало ясно, что с черепахой все в порядке, только нужно пока помалкивать и не подавать виду…

— Посмотрите, посмотрите… — разрешил Егор Ефимыч, унося пустую бадью, ведро и мешалку. — Пока их не успели на нефть заменить… Эй, химик, покажи им!

Витюша, пуская ребят в поросячий загон, громко, чтобы слышал Егор Ефимыч, заорал:

— Чего приперлись всей бригадой? Только людей от дела отрываете!

А потом добавил:

— Тут она… Я ее сюда перепрятал, а то дома мать житья не дает… Чтобы Ефимыч не увидал…

Он повел ребят в угол, сдвинул доски, грудой сложенные у ограды, и вынул ящик с черепахой.

Черепаха лежала там на дне, вся упрятавшись в свой панцирь, и не двигалась. И даже когда ей к самой голове подложили принесенных рыбок, нисколько не пошевелилась.

— Симпатичная… — шепнул Калиныч, а Дед просто кивнул.

— А она не померла? — беспокоился Шурка.

— Живая, что ей сделается! — заверил Витюша, грубо переворачивая черепаху на спину. — Я недавно тянул за хвост — поджимает!..

Но, увидев, что Егор Ефимыч возвращается назад, таща на спине какой-то мешок, он проворно задвинул ящик под доски и принялся толкать ногами поросят, которые толпились вокруг, будто тоже хотели посмотреть на черепаху.

— Ну вы, тунеядцы! Замучили меня, гады, житья от вас нет!..

— Уж ты уработался, надорвался… — сказал Егор Ефимыч, сваливая на землю мешок.

— А что? — обиделся Витюша. — Вы, Егор Ефимыч, известный человек: всё недовольны да придираетесь… А чего я не сделал?..

— Чего? — рассвирепел Егор Ефимыч и, схватив мешок за углы, вытряхнул из него кучу вялой, мятой травы. — Ты какой травы принес? Тебе русским языком было сказано: лебеды и подсвекольника, а не абы чего! Это — трава? Это — хворост! Ей бык подавится, не то что поросята малые…

— Подумаешь, персоны… — хмыкнул Витюша. — Подсвекольник им подавай!.. Чего еще они понимают? Может, им бананов? Откудова я знаю, какой там подсвекольник, чем отличается…

— Подсвекольника он не знает! — еще больше кипятился Егор Ефимыч. — Дожили! Ты в каком это Париже воспитывался, что подсвекольника не различаешь? Культурный какой! Аль у тебя своего огорода нету?

— Огородом мать заведует… — буркнул Витюша.

— То-то и оно! Привык на материнском горбу кататься, лодырь! Поганая метла об тебе плачет!

— Мы знаем подсвекольник! — вмешался Шурка, радуясь, что черепаха — цела, и боясь, что Егор Ефимыч рассерчает еще больше да проводит всех со двора раньше времени. — И лебеду знаем! Можем нарвать, сколько угодно!

— Таким хорошим поросятам нужно самую лучшую травку давать! — подхватил Калиныч, чтобы угодить сердитому завхозу. — Можно, мы нарвем?

— А что? — обрадовался Витюша. — Законно! Правильно, Егор Ефимыч? Пускай привыкают к физическому труду! А я за ними, присмотрю, покажу им, а то напортят чего… Неопытные…

— А сам в бега ударишься? — спросил Егор Ефимыч.

— Да вот они свидетели будут! — горячо заверил его Витюша. — Напрасно вы, Егор Ефимыч, меня всегда подозреваете… Вот они не соврут!..

— Ладно… — согласился Егор Ефимыч. — Все одно от тебя тут проку как от козла молока…

Витюша вынес из-под навеса три громадных мешка и повел ребят между сарайчиков и будок прямо на больничные огороды, где в неимоверном количестве росли картошка, свекла, морковь и другие овощи, полезные для больных, а также и для здоровых. Больничные огороды протянулись далеко, а в конце смыкались с огородами соседнего совхоза: есть где подсвекольник собирать!

— Ефимыч ну и чокнутый! — рассуждал Витюша. — Сам покоя не знает и другим житья не дает! Ему давно уже пенсия положена, а он все работает! А тут, пока до пенсии доживешь… Эх!..

Витюша с тяжелым вздохом махнул рукой.

— «Поганая метла плачет»… Это еще не известно! Может, я сам скоро уволюсь по собственному желанию! Вот подыщу престижную работенку, чтоб не пыльная, но денежная, и в гробу я его видал с поросятами вместе! В Англии — вот где жизнь! Недавно читал в журнале: там даже котам зарплата идет! Их на военных складах содержат от мышей, и звание присвоено: «его королевского величества военный кот»! Клево, а? Зарплата, конечно, небольшая, но если развести котов двадцать да устроить их на склады, живи себе спокойно! Законно, а?

— Так зарплата им на пропитание… — напомнил Шурка.

— Коты обязаны мышами пропитываться, — поучительно сказал Витюша. — А то и мышей ловить не станут, дураки они, что ли?

— Точно! — поддержал его Дед. — Наш кот и у нас, и у квартирантов питается, а мышей нисколечко не ловит! Цельный день спит и спит на диване, а мыши даже у него все из блюдечка утаскивают…

— Может, он мышей не любит? — предположил Шурка.

— Да-а, не любит… Я раз ему наловил мышеловкой пять штук, сложил в блюдечко, думал, дня на два хватит… А он утром пришел и съел зараз всех, а потом залег на диван и давай спать!

Шурка решил, что настал подходящий момент закинуть удочку насчет черепахи.

— Вить, а ты черепаху куда хочешь девать? — начал он осторожно выспрашивать.

— Кого? — не расслышал Витюша, видимо увлеченный мечтами о разведении военных котов. — А, черепаху… Не знаю, не решил еще… Может, суп сварю, а что? Черепаховый суп знаете какой дорогой? Только лорды и дикари могут есть!..

— То из морских! — возразил Шурка, тоже кое-что читавший про черепаховый суп. — А из наших не едят!

Но Витюша был упрямый.

— Неизвестно. Наши тоже водяные, какая разница? Может, и получше будут… Ведь наш карась вкуснее какой-нибудь бельдюги? Вот и черепаха…

— Да жалко… — вздохнул Калиныч, и Витюша уступил:

— Можно и не варить, пускай так живет…

— Ей в ящике плохо сидеть… — гнул свое Шурка.

— Ничего! Не будет попадаться! А попалась — так сиди! Вроде как срок отбывает, га-га-га-га!..

— А помрет!

— А пускай!

— А можно она у нас поживет? — решился Шурка. — Хоть временно…

Витюша внимательно оглядел Шурку и сказал:

— Подумаю… Конечно, свою кровную черепаху какой чокнутый за так отдаст? Поработать за это надо! Физически. А что? Законно! Вы мне тут подмогнете, а я пока подумаю… посмотрю, как будете стараться…

Шурка очень обрадовался, что плата за черепаху такая удобная. Главное — не требуется отдавать взамен какую-нибудь хозяйственную вещь, за которую потом может влететь от родителей. Когда Витюша обменял Шурке шпоры на велосипедный насос, Шурка думал, что выгадал, а потом, когда велосипед починили, а накачать его оказалось нечем, сообразил, что все-таки насос нужнее шпор, которые вдобавок сразу пропали и почти не пришлось в них походить…

— Короче говоря, вы тут действуйте, — продолжал Витюша, — а мне нужно по одному делу в одно место срочно смотаться… Как полон мешки нарвете, тащите Егор Ефимычу. Он спросит: «А этот лодырь уже убег?» Вы не признавайтесь, говорите: «Он там рвет, а мы таскаем». Поняли?

— Поняли…

— Ну и порядок!

И Витюша быстрой, энергичной походкой куда-то ушел.

— Думаешь, отдаст? — спросил Шурку Калиныч.

— Кто его знает… — размышлял вслух Щурка. — Может, и отдаст… А может, и не отдать… Давай сильней стараться!

— Давай, а то вдруг сварит!

— А он не шутил? — спросил Дед.

— Да не поймешь… — ответил Шурка, знавший Витюшин характер. — Может и сварить… Он знаете какой обжора! Но, может, раздобрится и насовсем отдаст… Зачем она ему? Он все равно ею не пользуется, только понапрасну в ящике держит… На его месте я бы отдал нам черепаху, хоть на время!

И ребята начали выискивать среди картошки подсвекольник и лебеду.

— А тот, которого я ловил… — захихикал вдруг Калиныч, — он меня запомнил! И я его: спина в смоле! Он высунул нос и смотрит… Розовый, мокрый: хрю-хрю… Своему я самой лучшей нарву!

— А я своему! — воскликнул Шурка. — Своего я тоже запомнил: у него родинка возле уха!

— А я своему! — сказал Дед, а Калиныч спросил:

— Где у тебя свой? Тебе же не досталось ловить…

— Я там одного приметил…

Хорошей травы оказалось меньше, чем Шурка ожидал, и мешки наполнялись медленно. Так всегда бывает: если что не нужно, то попадается на каждом шагу, а когда понадобится, сразу куда-то пропадает…

Не так давно Шурка вызвался принести одному пожилому соседу мухоморов для натирки от ревматизма и похвалился, что в любое время может набрать хоть тысячу штук, самых больших и красивых, потому что всякий раз, когда ходишь за грибами, они краснеют по всему лесу, куда ни глянь. Но в этот раз нашлось всего две штуки, и те трухлявые. И было совестно перед соседом: мог подумать, что Шурка ленился искать. А когда соседу кто-то рассоветовал натираться мухоморами, то столько их в лесу объявилось на каждом шагу, хоть слона натирай! Вот и черепаха: теперь Шурке стало ясно, что она ему всю жизнь была нужна, потому и не попадалась, а попалась Витюше, который в черепахах не нуждался, а если и нуждался, то не так сильно, как Шурка…

Если Шурка что-нибудь делал, делал хорошо, и сейчас выбирал самую мягкую, молодую лебеду и подсвекольник, чтобы поросята и Егор Ефимыч остались довольны. Он выдергивал траву из земли, а сам все думал, что черепахе не годится сидеть у Витюши в ящике, где она может совсем от скуки зачахнуть, — ей требуется прудовая вода, которую ничего не стоит натаскать из пруда ведром…

А вообще интересно было трудиться на больничных огородах! Главное, никто не имеет права тебя оттуда прогнать, раз ты рвешь подсвекольник не себе, а государственным поросятам. Заодно и картошка со свеклой пропалываются, так что польза получается двойная. И даже, когда в поисках наилучшей лебеды они зашли на совхозные посевы и, откуда ни возьмись, появился сторож, то Шурка с товарищами даже не подумали удирать:

— Мы не от себя… — объяснил ему Шурка. — От горбольницы мы! Егор Ефимыч поручил!

И сторож сразу подобрел:

— Егор Ефимыч? Знаю, как же! Ну что он там? Все попрыгивает? Ох и моторный мужик! Вы, ребята, если желаете, можете забрать во-он большие кучи… То наши девки вчерась пололи…

И пошел сторожить в какое-то другое место…

Совхозную траву Шурка забраковал: пыльная и вялая, а нужна свежая и самая лучшая.

Когда полные мешки принесли Егору Ефимычу, он действительно сразу же спросил:

— А этот лодырь где? Уже убег?

— Там… — Шурка показал в сторону огородов и ловко увильнул от дальнейших расспросов, сообщив: — Нам сторож хотел свою лебеду отдать — здоровые кучи! Да мы не взяли: она завялая уже…

— Напрасно… — покачал головой Егор Ефимыч. — Напрасно не взяли… Она б годилась. Ее досушить — и будет сенная мука первый сорт! Такую в прежнее время и люди ели, в голодовку…

— Мы принесем? — вызвался Шурка, и Егор Ефимыч разрешил:

— Валяйте, коли не лень…

О какой лени мог быть разговор! Не меньше десяти или даже двенадцати раз пропутешествовали Шурка с друзьями на совхозное поле и принесли целую гору всякой лебеды, а после разложили на всех солнечных местах — пусть досыхает. Большое количество сенной муки должно было получиться: Шурка не знал, сколько такой муки требуется поросенку на раз, но решил, что должно хватить надолго.

А тем временем поросята радостно объедали свежие листики подсвекольника, оставляя толстые стебли, чавкали, хрюкали и помахивали своими смешными хвостиками. Шурка выбирал самые симпатичные подсвекольнички и подсовывал своему знакомому — с черной родинкой на ухе, Калинин — своему, а Дед тоже облюбовал себе поросенка, но сразу потерял, так как особых примет не запомнил, и начал кормить всех подряд. Да и как тут запомнишь, когда они скачут, бегают, толпятся, отталкивают друг друга, и никак не возможно за ними уследить, — рады свежей витаминной травке!

Между делом удалось разок заглянуть к черепахе: она все так же сидела, не высовывая ни лап, ни головы, а к рыбкам даже не притронулась… Шурка попробовал слегка потянуть за лапу, но черепаха поджимала ее, не давалась — значит, живая… А получше обследовать не удалось: Егор Ефимыч то и дело сновал по двору, да и некогда было.

К концу дня появился сам Витюша, неся на согнутой руке наподобие букета тоненький пучок повилики. Он кинул ее поросятам и бодро сказал:

— Последняя! Законно, Егор Ефимыч, мы огород очистили? Никакой прополки не понадобится…

А Егор Ефимыч, довольный, что теперь у него стало так много травяной муки для поросят, ни о чем его не расспрашивал.

Витюша взглянул на свои часы и с удивлением воскликнул:

— Ого! Уже пять! Ну до чего быстро за делом время проходит! Туда-сюда — и уже конец рабочего дня… Эй, Ефимыч, пять уже! Я пошел!

И он торопливым шагом направился к выходу, строго наказав Шурке:

— Завтра, с утра чтоб как штыки! Важное дело предстоит… Да не опаздывать, а то у меня строго!..

Непривычный к физической работе Дед сильно уморился и по дороге домой сказал, что завтра не придет — будет целый день отдыхать, но если тут надумают резать чего-нибудь на соломорезке, то пусть прибегут за ним, он встанет и из последних сил поможет вертеть колесо…

Шурка с Калинычем отдыхать не думали: сразу пошли с сачком на пруд и наловили в консервную банку всякой водоплавающей насекомой живности, чтобы черепаха могла выбирать себе по вкусу. Да еще крошечного лягушонка зацапал Шурка и посадил в спичечный коробок — тоже черепахе…

Из-за этих забот все остальные дела приостановились.

Приходили двое малышей, именуемых Зубан и Голован, которым Шурка поручил следить, как маленькая Люська обращается с котенком, и в случае чего докладывать лично ему.

— Она его руками душит за бока! — сообщил Зубан.

— И в одеяло закутывает! — добавил Голован.

— А он пищит, вырывается!

— А потом ее оцарапал и убежал на крышу!

— Ладно! — постановил Шурка. — Разберусь, как управлюсь. А ей скажите: не перестанет — обратно отниму!

Те же разведчики донесли, что «кирпичи» — коварные жители соседней Кирпичной улицы, с которой Луговая под командованием Шурки находилась в войне, — совсем осмелели и задираются. До настоящих нападений пока не дошли, но уже два раза дразнились и один раз кидались. Вдобавок мальчонка-рыболов в белой панамке приходил на пруд откуда-то с их стороны и, очевидно, являлся замаскированным «кирпичом». Но с открытием боевых действий Шурка решил подождать до полного прояснения дела с черепахой.

Когда наутро Шурка с Калинычем пришли на хозяйственный двор, там Егор Ефимыч уже о чем-то ругался с Витюшей. Ребята, замедлив шаги, прислушались: может, сердитый завхоз недоволен, что посторонние люди часто приходят к его поросятам, и больше не хочет никого пускать?..

— До лампочки мне эта самодеятельность! — слышался жалобный голос Витюши. — Чего с ним возиться?.. Подогнать самосвал, и в речку! Удобрения, если хочете знать, сейчас везде минеральные применяют…

— Хоз-зяин, елки-палки! — кипятился Егор Ефимыч. — «Минеральные»! Ишь, теоретик какой! Молодой, а грамотный!.. Ты давай языком не мели, а берись-ка вон за вилы да приступай помаленьку… Тебе за что деньги плотют?

— Да в гробу я его…

Тут Витюша увидел Шурку с Калинычем и радостно воскликнул:

— Вот и они! Чего опаздываете? Это, Егор Ефимыч, у меня заместители! Сейчас они с ходу ваш навоз перетаскают а я, значит, беру мотороллер и мотаю в «Сельхозтехнику», чтобы время не терять…

— А ребятишки при чем тут? — не понимал Егор Ефимыч.

— Да они еще вчера приставали! — врал Витюша. — Привязались буквально: дай и дай им навозцу потаскать… Интересно, как компостные кучи делают… Ну, я разрешил… Пусть приучаются к физическому труду! Это им на пользу…

— Стал быть, на место себя детишек приспособил?..

— Какие же они детишки? Они получше любого взрослого справятся, верно я говорю, Шурок?

— Конечно! — заверил Шурка. — Не беспокойтесь, Егор Ефимыч, справимся!.. Как начнем! Вы нам только покажите, куда и чем…

— Законно! — торжествовал Витюша, усаживаясь на ящик. — Вы, Егор Ефимыч, напрасно журналов не читаете, а между прочим, в Африке один малый даже обезьяну приучил на тракторе работать, вполне заменяет…

— Самое по тебе… — ворчал Егор Ефимыч. — Она бы пахала, а ты посиживал…

— Между прочим, у нас на Кавказе тоже начали обезьян разводить… — сообщил Витюша.

— Как разведут, тогда мне скажи! — оборвал его Егор Ефимыч. — Я тебя прогоню, а обезьяну найму! Обезьяна более твоего сработает!

— Это как сказать… — буркнул Витюша и скомандовал Шурке с Калинычем: — Айда за инструментом!

Не вставая с ящика, он указывал, где им взять носилки, вилы и лопату.

Носилки находились в поросячьем загоне, и Шурке удалось незаметно заглянуть к черепахе, выкинуть из ящика протухших рыбок, заменив их свежей водяной живностью в консервной банке и лягушонком, вытряхнутым прямо в ящик из спичечного коробка.

Пришла тетя Маруся, поглядела на Витюшу и спросила:

— Все сидишь сложа руки? Смотри, земля притянет!

— У меня тут штат работает… — с важностью ответил Витюша, но все-таки встал и начал осматривать свой грузовой мотороллер. Потом он сел на него и куда-то укатил. А Шурка с Калинычем принялись накладывать вилами на носилки навоз, горой возвышавшийся за сараем, и таскать его в конец огорода на компостную кучу. Как делается компост, Шурка давно знал, имея в своем саду маленькую кучу, куда сваливали всякие очистки, объедки и лили помои. Поэтому делал все по правилам: на каждый слой навоза насыпал земли, чтобы они вместе перегнивали, образуя ценное природное удобрение.

Егор Ефимыч пришел посмотреть и остался доволен.

— Молодцы! Умеете! — погладил он Шурку по голове. — Я тебя еще в тот раз приметил, когда ворота делал: трудящегося человека сразу видно, он работой не брезговает! Не то что этот обалдуй… Я бы его давно по шее направил, да мать жалко: мать у него всю жизнь труженица, а надо же какого дурака воспитала! Я, ребята, вот что вам скажу: зря вы с ним дружбу завели, ни до чего хорошего он вас не доведет…

— Мы не с ним… Мы сами… — слабо оправдывался Шурка.

— Ну ладно… — вздохнул Егор Ефимыч и ушел. Сначала какой-то неисчерпаемой казалась эта навозная гора у сарая. Носилки за носилками утаскивали Шурка и Калиныч, а от нее почти ничуть не отбавлялось… Для порядка Шурка начал было считать, сколько ходок сделано, но, досчитав до одиннадцати, забыл, сбился, и дальше таскали уже без счета. Сперва почти бегом бегали, потом шагом стали, потом начали часто отдыхать: заболели руки и плечи, а на ладонях появились пузыри от слишком толстых и неудобных носилковых ручек… Не меньше чем полдня прошло, когда наконец гора сдалась — стала маленькой, жалкой, зато компостная куча в конце огорода поднималась к небу, большая, аккуратная, красивая: прямо не верилось, что вдвоем такую великолепную компостную кучу соорудили.

Во время одного отдыха заглянули и к черепахе. Лягушонок прыгал по ящику целый и невредимый, по виду консервной банки не похоже было, чтобы черепаха оттуда что-нибудь себе доставала, а сама вроде немного ухудшилась: стала какая-то сухая и унылая…

Появился Витюша и загорланил:

— Как тут мой аппарат трудится? Все законно? Давай, давай!

— Она опять ничего не берет… — тревожно сообщил ему Шурка.

— Кто?

— Да черепаха…

— Ху! Захочет — возьмет!..

— У нас ей будет лучше… — канючил Шурка. — Дал бы нам…

Витюша оглядел Шурку, Калиныча и спросил, тыча пальцем:

— Кому? Тебе или тебе?

— Да кому хочешь! — вылез Калиныч. Наморщив брови и лоб, Витюша подумал:

— Ладно. Объявляю соревнование: кто лучше себя проявит — тому! В виде премии — га-га-га-га!..

И пошел искать Егора Ефимыча, чтобы объяснить, почему так долго ездил в «Сельхозтехнику».

А у Шурки с Калинычем руки и плечи сразу перестали болеть, вся усталость куда-то пропала, и они с новыми силами набросились на разоренную навозную гору. Теперь только бы дожила черепаха до того момента, когда Витюша ее наконец отдаст, если обратно не передумает…

Шурка за черепаху переживал, а у Егора Ефимыча, оказывается, своя была забота. Когда от навозной горы осталось только сырое место, которое Шурка, любивший порядок, даже подчистил лопатой и подмел, они с Калинычем пошли для отдыха к поросятам. Там Егор Ефимыч озабоченно наблюдал, как поросята чавкают месиво из корыт, покачивал головой и бормотал:

— Ну и ну… Ах, елки-палки!.. Вот беда…

— А что? — спросил Шурка.

— Да боюсь, кое из каких толку не выйдет. Видишь вон того — родинка на ухе?

— Это мой! — сказал Шурка. — А что он?

— Обрати внимание, как ест. Он не ест, а, как говорится, сцеживает… То есть одну жижу пьет, а гущу оставляет…

— Ну и что?

— А нужно, чтобы хапал, тогда с него будет толк! Вот тот, в смоле, тот хапает!.. Тот быстро на поправку пойдет… А который сцеживает — зачичкается, так задвохлый и останется…

Калиныч радовался за своего поросенка и хвалился:

— Недаром он мне сразу понравился! Когда еще я его ловил, то аж насилу-насилу поймал! Чуть не удрал совсем! Насилу успел схватить — быстрый такой! А Шуркин задвохлый, потому он сразу и поймался…

— Что теперь делать? — обеспокоился Шурка.

— Да уж так не бросим… — ответил Егор Ефимыч. — До ума доведем! Завтра овсяного молока попробуем дать — стал быть, для разгону аппетита!..

— Какое овсяное молоко? — заинтересовался Шурка. — Где вы его возьмете?

— Сами сделаем из овса!

— А мне покажете, как делается?

— Ну что ж… — согласился Етор Ефимыч и велел ребятам идти домой отдыхать, сказав, что они сегодня крепко потрудились и большую работу проделали.

По домам Шурка и Калиныч шли каждый отдельно, потому что, не пройдя и больницы, поссорились. Разговор шел о черепахе:

— Может быть, она не любит на суше есть? — рассуждал Шурка. — Привыкла жить у себя в воде, там и ест…

— На то она и водяная, — согласился Калиныч. — Вот как возьмем у Витюши, можно ей в воду всего накидать… Я даже и водорослей в кадушку принесу!..

— В мою кадушку! — уточнил Шурка, начиная что-то подозревать. — У меня она будет жить!

— Может, кое-когда и у меня поживет… — уклончиво ответил Калиныч. — Сначала у тебя, после у меня маленько…

— Она должна в одном месте находиться. Чтобы привыкала!

— А как привыкнет, можно будет и в другое перенести… — уперся Калиныч. — Не известно, где ей больше понравится… Ведь у меня и озеро есть! Где лучше — в озере или в кадушке, по-твоему?

Тут ничего не скажешь: в саду у Калиныча действительно имелась обширная яма, которая после дождей наполнялась водой. Оттуда брали воду для поливки, но Калиныч называл свою яму озером и даже несколько раз пускал туда для разведения карасиков, но в жару вода высыхала до самого дна, а куда девались карасики — неизвестно… Раньше Шурка по ошибке тоже считал Калинычеву несуразную яму озером, но сейчас с презрением фыркнул:

— Ну и озеро! Лужа обыкновенная!..

— А у тебя и такого нет!

— И не нужно! Да я могу себе в два счета выкопать побольше, чем у тебя! И поглубже…

— А чего же ты не выкопал? Ты когда еще выкопаешь, а у меня уже готовая есть!

Шурка приостановился и сжал кулаки:

— Ты думаешь, я не знаю, чего ты задумал? Хочешь себе черепаху захватить? Не выйдет!

Калиныч тоже остановился и тоже сжал кулаки:

— А что? Я тоже имею право! Не меньше твоего работал… Не известно, кому Витюша отдаст!

— А я еще раньше с Витюшей договаривался! Что? Он мне первому показал, мне должен и отдать!

— Посмотрим…

— Да не посмотрим, а точно! Тут и смотреть нечего!

Драка почему-то не получилась, но Шурка с Калинычем оба обиделись и пошли домой: хоть и в одно место шли, но каждый по своей стороне улицы…

Шурка потом злился до самого вечера. Вот так друг оказался! Считается, товарищ, а сам хотел исподтишка черепаху захапать, не хуже своего поросенка. Недаром он и поросенка себе выбрал такого же захапистого: что Калиныч, что поросенок — никакой разницы, оба жадные! Но только у него ничего не выйдет, потому что черепаха, если правильно рассуждать, должна достаться Шурке, больше никому: во-первых, Шурка раньше всех ее увидел; во-вторых, Витюша больше Шуркин знакомый, чем Калиныча, который его мало знает, а Шурка уже давно обменивал с ним насос на шпоры; в-третьих, Егор Ефимыч — тоже Шуркин друг: они вместе ворота строили и забор, а когда Егор Ефимыч починял Калинычево крыльцо, сам Калиныч в это время болел в больнице желтухой и нисколько ему не помогал… А на хозяйственном дворе не он главный был, Шурка просто захватил его с собой по дружбе, мог и вообще не брать, а навоз один перетаскал бы ведром… Какое же он имеет право на черепаху? Но Шурка человек не жадный, и Калиныч может в любое время ходить ее смотреть, хоть целый день с ней возись — на Шуркином дворе! Впрочем, можно на денек и к Калинычу ее отпустить, когда совсем привыкнет… Пускай уж и в Калинычевом озере поплавает для разнообразия, даже интересно!

Успокоив себя таким образом, Шурка заснул и увидел сон про черепах: будто он залез в какое-то озеро, наподобие Калинычева, но гораздо больше, а там — видимо-невидимо черепах! Шурка начал их ловить и складывать в корзинку, но черепахи были быстрые, юркие и старались разбежаться… Уже почти полную корзину наловил Шурка, потом поглядел, а там нет ни одной, а вместо них лежат противные дохлые рыбы… В сны Шурка не верил, но тут, проснувшись, начал размышлять: к чему такой сон?..

Оказалось — к плохому, на что Шурка нарвался сам, через свою собственную дурость…

Заглянул он в кухню, чтобы поскорее чего-нибудь перекусить да поспеть в подсобное хозяйство, пока Калиныч не опередил, а там сидит в гостях соседка Афанасьевна и разговаривает с матерью. Сперва разговор шел неинтересный — про цены, про рассаду, про дожди, но потом Афанасьевна стала жаловаться на своего поросенка, которого недавно купила на базаре. Как человек, кое-что кумекающий в поросятах, Шурка начал прислушиваться…

— Уж не знаю, будет ли с него прок, нет ли… — вздыхала соседка. — Заморенный какой-то… Не везет мне на поросят!..

Шурка счел нужным вмешаться.

— А как ваш поросенок ест? — спросил он. — Хапает или сцеживает?..

— Чегой-то?.. — не поняла Афанасьевна.

— Если, когда ест, хапает, то это хорошо! — охотно разъяснил ей Шурка. — А если только одну жижу пьет — не будет из него толку… Так задвохлый и останется! Зачичкается, короче говоря!..

Мать и Афанасьевна с удивлением слушали Шурку, не понимая, откуда у него взялись такие знания по свиноводству…

А Шурка расходился еще больше:

— Но вы не бойтесь! Его еще можно до ума довести: надо только овсяного молока дать — для разгону аппетита!

— Да ты-то почем знаешь? — спросила мать.

— Это он у Егора Ефимыча набрался! — догадалась Афанасьевна. — Энтот дуралей Витюша на подсобное пристроился, и они там вертятся какой день: Маруська, что с Егор Ефимычем работает, сказывала…

— Во-он он где пропадает! — обрушилась на Шурку мать. — Я тебе чего приказывала? Чтоб не сметь с ним компанию водить! Не товарищ он тебе!

— Да я не с ним, а с Егор Ефимычем вожу… — оправдывался Шурка. — А Витюша там почти и не бывает! Раза два всего был, я его почти и не видал… Даже почти не разговаривал… С Егор Ефимычем мы!

Но мать не слушала:

— Это ты куда собрался? А ну, положь шапку! Никуда ты не пойдешь!

— Пойду! — начал грубить Шурка — А если меня Егор Ефимыч ждет? Все равно пойду!

— Я сейчас сама пойду и всех там распеку и Егор Ефимыча вместе — не сманывай ребят!

— Ладно-ладно… — пошел на попятный Шурка, боясь, что она вправду пойдет и осрамит его перед всеми там. — Не пойду… Только немножко по улице погуляю…

— Я тебе погуляю! Положь, говорю, шапку на место!

— Значит, мне теперь уж и воздухом подышать нельзя?

— Дыши дома! А еще лучше ступай вон картошку окучивай, заросла вся!

— Сама окучивай… — буркнул Шурка, ушел на порог, сел там на приступку и начал горевать.

Надо же было вылезти с советами своими! Пускай бы Афанасьевной поросенок хоть весь исхудал, как скелет, — какое ему дело! У Егора Ефимыча, наверное, разлили по корытам месиво; как-то там себя чувствует Шуркин поросенок? А трава уже должна хорошо высохнуть, и можно делать сенную муку… А раз мать не пускает там помогать, то он и тут не будет: картошку окучивать ни за что не пойдет, пускай поляжет, воду пусть сама носит и в магазин ходит, а когда привезут дрова, Шурка к ним пальцем не притронется, лежи они, неколотые, хоть сто лет! Калиныч уже, наверное, пришел к Егору Ефимычу, и они делают овсяное молоко… А Шурка так и не узнает, как оно делается, и не посмотрит, как доходит до ума поросенок с родинкой на ухе… А Егор Ефимыч подумает, будто Шурка заленился, потому и не пришел, оказался тоже лодырь, хуже Витюши… А Витюша теперь уже наверняка отдаст черепаху Калинычу… Но все-таки лучше, если черепаха будет у Калиныча, а не у Витюши. Хоть они с ним вчера немного поссорились, но потом можно будет и помириться… Не все ли равно, у кого черепаха будет жить, у Калиныча или у Шурки, — никакой прямо разницы! У Калиныча и озеро есть… Оно хоть и маленькое, но все-таки больше похоже на пруд, чем, например, кадушка… А если очень понадобится, то добродушный Калиныч не откажет, чтоб черепаха пожила у Шурки пару дней или побольше… А как с матери зло сойдет, забудет она про Витюшу, можно постепенно к Егору Ефимычу пойти… Не станет же она всю жизнь держать Шурку во дворе — будет прямо смешно!..

От таких мыслей Шурка повеселел, решил отношения с матерью дальше не ухудшать и, взяв тяпку, пошел окучивать картошку.

Даже ни разу не зайдя в дом, он тяпал и тяпал землю вокруг картофельных кустов и уже почти пол-огорода окучил, когда мать позвала:

— Эй, трудящи-ий!.. Иди, там тебя на улице дружки спрашивают.

По голосу было видно, что она перестает злиться и скоро совсем перестанет.

Когда Шурка тяжелой трудовой походкой, подпираясь тяпкой, шел через двор, мать спросила:

— Чем это ты Егору Ефимычу так угодил?

— А что? — забеспокоился Шурка.

— Сейчас в магазине видала Марусю, что с ним работает. Она рассказывала: там хвалит тебя, там хвалит — ну, не нахвалится! Золотой, говорит, парень, все спорится в руках… Работы не боится!

— А то боюсь! — вскинул голову Шурка и намекнул — Конечно… Если человеку даже воздухом подышать не дают…

Мать хитро промолчала, но все равно было приятно… А дружки оказались Зубаном и Голованом, которые пришли доносить на Люську:

— Она опять котенка мучает!

— В воду его окунала!

— Не всего, а хвост только…

— И всего хотела! А он ее оцарапал и на дерево убежал!

— Ладно. Вот управлюсь — разберусь… — пообещал Шурка и хотел вернуться докучивать картошку, но тут в конце улицы из-за угла вышли Калиныч и Дед. Калиныч нес под мышкой хорошо знакомый ящик… Уже черепаху тащат! Значит, они с Дедом заключили союз и Витюшу уговорили…

Но, поравнявшись с Калинычевым домом, они в ворота не свернули, а пошли дальше… А дальше, кроме как к Шурке, идти не к кому, потому что Дед жил совсем в другой стороне.

Завидев Шурку, Калиныч еще издали закричал:

— Черепаху несу!

Шурка побежал навстречу:

— Отдал?

Калиныч радостно кивнул и спросил:

— А ты чего не пришел? Про тебя Егор Ефимыч спрашивал и Витюша… Отдал нам черепаху вместе с ящиком! И вот я несу!

— Его выгнали насовсем! — сообщил Дед. — Он поросят купать не захотел, а Егор Ефимыч как закричит: «Уходи отсюда, долдон, чтоб твоей ноги здесь не было!» И граблями замахивался, чуть не ударил!..

— А Витюша?..

— А Витюша говорит: «Ну и законно!.. Мне все равно перед армией нужно будет отдохнуть!»

— Поэтому он и отдал нам черепаху! — радовался Калиныч. — А то как он домой придет: с работы выгнанный да еще и с черепахой… хи-хи-хи-хи!..

— А овсяное молоко уже делали? — вспомнил Шурка.

— Мы не знаем… — пожал плечами Калиныч, который, конечно, не имел у Егора Ефимыча такого доверия, как Шурка.

У Шурки во дворе черепаху вынули из ящика и, найдя местечко с лучшей, самой мягкой муравой, положили на траву. Она долго не шевелилась, наконец высунула голову, затем ноги и поползла.

— Несем ее в кадушку! — скомандовал Шурка. — Она сколько времени без воды, не пивши, высохла вся!..

Он только сейчас сообразил, что едой-то черепаху снабжали, а про питье совсем как-то забыли, да разве все упомнишь… А водяному животному вода требуется и для питья, и для обмыва…

Пустили черепаху в кадушку. Она сразу погрузилась на дно и долго лежала там — наверное, отпивалась и отмокала, наконец-то очутившись в своем родном мокром царстве. Шурка хорошо понимал, что она сейчас чувствует: он и сам не мог вытерпеть, чтобы в жаркий день не слазить в какую-нибудь воду — в речку, в пруд или в ту же кадушку. А был человек вполне сухопутный!

В мутной воде черепаху было плохо видно, поэтому Шурка вскоре вынул ее и посадил опять в траву:

— Пускай она на воздухе погуляет — разомнет лапы… А то ей надоело сидеть в тесноте!..

Черепаха поползла прямо под ноги Зубану и Головану. Им водяных черепах еще не доводилось видеть, и они с испугом отпрыгнули в стороны.

— Не бойтесь! — сказал Шурка. — Черепахи людей не трогают!

Он повернул черепаху головой к огороду:

— В огороде ей будет лучше…

— Она обрадуется, что похоже на лес! — согласился Калиныч. — Может, поймает себе какую улитку… Она прудовых улиток ест, а чем огородные отличаются? Даже лучше: у огородных раковина слабая, легче разгрызать… А потом мы ей кадушку оборудуем в виде пруда: водорослей туда напустим, ракушек, букашек водяных…

— И кадушку, и твое озеро! — великодушно сказал Шурка. — В кадушке поживет, потом к тебе в озеро перенесем, там поживет… А сейчас ей полезно по огороду походить! Наверное, ей чего-нибудь травяного хочется для аппетита, как Егор Ефимычевым поросятам!..

Но черепаха отчего-то не хотела ползти в огород, а упрямо поворачивала к двору.

— Вот глупая! Не понимает, где ей лучше! — удивлялся Шурка.

— Она не знает, что там огород, — предположил Калиныч. — Думает, другое что… Давай занесем подальше туда!..

Занесли черепаху подальше в огород и пустили в грядку с луком. Но она опять повернулась и поползла в сторону двора…

— Ладно! Не трожьте ее, посмотрим, куда она хочет! — решил Шурка.

Напрямик через грядки, как маленький танк, подминая лук и редиску, черепаха выползла с огорода и пересекла двор, двигаясь в сторону улицы. Уткнувшись в забор, она стала пробираться вдоль него, пока не нашла дыру, вылезла на улицу и пустилась прямиком через проезжую дорогу…

— А ведь это она к пруду! — догадался Калиныч. — Там будет пруд, если напрямик!

— Откуда она знает, где пруд?.. — сомневался Шурка, хотя и на самом деле, если двигаться, не обращая внимания на дома, сараи, заборы и прочее, прямиком в ту сторону, куда двигается черепаха, выйдешь как раз к пруду.

— Поверни ее! — посоветовал Дед для проверки. Шурка повернул черепаху головой в обратную сторону, но она не послушалась и опять устремилась в прежнем направлении!..

Все-таки не верилось, что черепаха чувствует, в какой стороне находится ее дом, и Шурка решил проверить получше:

— Давай ее запутаем!

Укутав черепаху курточкой, чтобы не подглядывала, перенесли ее на совсем другую улицу, в самый конец — так, что оттуда пруд приходился далеко в стороне. Немного потоптавшись на месте, черепаха без ошибки выбрала такое направление, что по прямой, если убрать с ее дороги дома с дворами, опять вышла бы точно на пруд.

Однако все равно не верилось! Для самой главной проверки черепаху опять завернули в курточку и долго кружили с ней по улицам и переулкам, даже сами чуть не заблудились, но ее сбить с пути не сумели, она будто имела внутри какой-то маленький компас, указывающий самую прямую дорогу к пруду. Черепаха ползла медленно, но упрямо, с видом деловым и сосредоточенным, будто спешила в такое место, где ее давно ждут…

— Как же она знает? — дивился Дед.

— А скворцы откуда знают, где их дом?! — воскликнул Калиныч. — Они вон аж через сколько стран и морей разных летят… прямо до нашего города! Потому что ихняя родина — у нас!

Тут и Шурка сообразил, что действительно, скворцы находят не только город, но и свой двор, где стоит их родной скворечник, в котором они жили и выводили скворчат…

— Мои каждую осень перед самым улетом являются! — похвалился Дед. — Попрощаться и местечко получше запомнить…

— Будто только твои одни! — сказал Шурка. — Мои осенью на неделю прилетают: попоют, посидят последний разочек в своем скворечнике — и полетели.!

Черепаха все ползла и ползла, а ребята шли следом.

Для окончательной проверки решили ей не мешать и даже перенесли на самую окраину поселка, чтобы дорогу не преграждали дома и заборы.

Когда она выбралась на травяной луг, где на другом краю находился сам пруд, то, наверное, ощутила прохладу, доносящуюся оттуда, и начала явно поспешать, двигая лапами изо всех сил.

Но на пути ей предстояло большое препятствие: через луг тянулась автомобильная дорога на довольно высокой и крутой насыпи, и обогнуть ее нигде нельзя… Черепаха преодолела и эту трудность: она ловко вскарабкалась по насыпи вверх, переползла асфальт, но хорошо спуститься с обратной стороны не сумела и скатилась вниз кувырком. Но ей это не повредило: сама перевернулась на живот и поползла дальше.

Когда черепаха была еще на проезжем асфальте, появился грузовик, ехавший прямо на нее, но она не спешила и даже не обратила внимания… Ребята побежали навстречу грузовику, махая руками.

Шофер затормозил и высунулся из кабины:

— В чем дело?

— Подождите минутку! — взмолился Шурка. — Минуточку только!

— Да что такое?

— Черепаха у нас ползет!

— Опыт проводим… — объяснил Калиныч, а Шурка вкратце рассказал шоферу, в чем заключается их опыт. Шофер оказался умный, не дуралей какой-нибудь, и отнесся к проводимому опыту с пониманием: даже сам вылез из кабины и вместе с ребятами наблюдал за черепахой. А когда подъехала другая машина, он ее остановил:

— Погоди немного… Тут ребятишки опыт проводят…

Другой шофер тоже был хорошим человеком и тоже вылез, чтобы посмотреть, как ползет черепаха…

Потом они, улыбаясь, разошлись по машинам и, помахав ребятам, уехали.

А черепаха, не обращая ни на кого внимания, все ползла и ползла!.. Чем ближе к пруду, тем она сильнее шевелила ногами, хоть не заметно было, чтобы от этого скорость сильно прибавлялась…

— Будем до конца прослеживать! — распорядился Шурка, хотя сопровождать такого пешехода, как черепаха, было очень нудно и, главное, нельзя подогнать, чтоб двигалась побыстрее…

Когда до берега осталось метров двадцать, Калиныч вздохнул:

— Как она стремится… жалко ее!.. Она старалась, ползла, а ее обратно в кадушку…

— Почему в кадушку? — неожиданно для себя решил вдруг Шурка. — Пускай ползет домой!

И всем отчего-то сделалось радостно! И стало еще интереснее наблюдать за черепахой!..

А она доползла до берега, без малейшей остановки вошла в воду и скрылась с глаз…

Ребята посидели у пруда, дожидаясь, не всплывет ли хоть разок черепаха, чтобы оглянуться на своих мучителей, но она так и не всплыла… Наверное, отдыхала на дне после тяжелой и опасной дороги, все еще не веря, что опять очутилась на своей родине.

— У меня тоже такой характер… — сказал Шурка. — Если меня утащить даже в Африку, я назавтра уже дома очутюсь! Не люблю жить в чужом месте!

— А я аж с Северного полюса прибегу! — хвалился Калиныч. — По льдинам!

— И я! — сказал Дед.

— И мы! — воскликнули Зубан и Голован.

Когда шли назад, рассуждая, что сейчас делает черепаха, навстречу из-за угла вдруг появился мальчишка в белой панамке с удочкой в руке. Очутившись нос к носу с Шуркой, он встал на месте и замер от страха. Но на душе у Шурки было приятно, и он сказал:

— Не бойся, не тронем…

Белая панамка моргал и не двигался.

— Ты на пруд? — спросил Шурка самым добрым голосом.

Белая панамка испуганно кивнул.

— Можешь ловить! — разрешил Шурка. — Но смотри! У меня там черепаха посажена… Запустили в пруд, пускай разводится… Ее ты не лови!

Мальчишка опять кивнул и заспешил к пруду, то и дело оглядываясь.

Пройдя еще немного, Шурка сказал ребятам:

— Интересно, как там у Егор Ефимыча? Айда к нему? Раз с черепахой теперь все закончилось, нужно будет помочь поросят до ума довести…

 

ПЛЕННАЯ НАТАШКА

1

Атака должна была начаться ровно через полминуты.

Командующий Шурка Сурков оторвался от бинокля, в последний раз взглянул на ручной компас, заменявший часы, досчитал в уме до тридцати и выпрыгнул из окопа.

За ним с криком «ура» бросился в атаку личный состав, швыряя на бегу ручные гранаты из земляных комков, разрывавшихся при, ударе о землю почти как настоящие.

Не выдержав такого мощного натиска, противник бросил свои позиции и обратился в паническое бегство по всему фронту.

Разбитых противников преследовали по пятам до самых дворов, куда они попрятались в полнейшем беспорядке. Потом из одного двора выскочил дядька с хворостиной и всех воюющих разогнал.

С жителями улицы Кирпичной — «кирпичами» — Луговая воевала всегда, но ожесточенные бои начались сразу после прокопки между этими улицами траншей для водопровода, когда в распоряжении обеих сторон оказались удобные окопы и неисчерпаемые запасы земляных бомб.

До сих пор бои шли с переменным успехом.

Когда «кирпичи» со страшным криком начинали атаку, то в окопах как-то не сиделось и приходилось поспешно отступать. В родных местах храбрость Шуркиных бойцов необыкновенно усиливалась, а у противника, оказавшегося на чужой территории, вдали от своих домов, наоборот, ослабевала. Тогда, сконцентрировав силы, командующий Шурка бросал свой личный состав в новое наступление, и противник в панике удирал к себе. Так повторялось несколько раз. Поэтому после окончания сегодняшней войны Шуркин отряд торжественно прошел парадным строем на виду у «кирпичей», трусливо наблюдавших парад из укрытий, — чтобы всем было ясно, на чьей стороне победа.

Затем Шурка отвел армию на отдых и переформирование в глубокий тыл, расположенный в Перфишкином саду, в беседке, оборудованной под штаб, где имелись стол со стулом для самого командующего, а длинная скамейка — для рядового состава.

Это место было выбрано потому, что вокруг Перфишкиного сада от сгнившего забора остались одни кособокие столбы и вход был свободный с любой стороны.

Подсчитав потери, командир нашел их незначительными.

Сражаясь в первых рядах, сам он получил небольшую контузию прямым попаданием тяжелого снаряда в голову, отчего земля набилась в волосы и просыпалась за шиворот. У остальных ранения были и вовсе мелкие: царапины, шишки и множество мелких заноз от каких-то неизвестных колючек, по которым в горячке боя ползали и не замечали.

Если среди живой силы потерь не имелось, то в боевой технике насчитывалась одна серьезная потеря: потеряли заслонку, временно изъятую Шуркой из своей печки для использования в качестве щита, так как она имела скобу, куда просовывать руку. Во время одного особо быстрого отступления Шурка забыл ее в окопе, а «кирпичи» унесли к себе как трофей.

— А почему рядовой Марчуков сегодня не присутствовал? — спросил командующий у своего начштаба Калиныча.

— Он дядину книжку читает! — доложил начштаба. — К ним приехал на один день дядя с книжкой, а он хочет всю ее у него прочитать, пока уедет…

— А где наша разведка? — спохватился Шурка, заметив, что только сейчас куда-то девались оба малолетних разведчика, Зубан и Голован, которые активно участвовали в бою, поднося снаряды и устраивая дымовую завесу путем подбрасывания вверх пригоршней пыли для пущего устрашения противника.

В это время из вишенника донеслись их истошные крики:

— Сюда! Сюда! Поймали! Скорей!

Весь отряд поспешил на выручку. В зарослях вишни разведка геройски сражалась с незнакомой девчонкой, неведомо как попавшей в Перфишкин сад. Сильная девчонка уже свалила разведчиков на землю, но они крепко держались за ее руки с обеих сторон и не отцеплялись, как два муравья, поймавших большую муху.

Тут подоспели главные силы, и девчонка очутилась в плену.

Она была худая и увертливая, с круглыми серыми глазами, большим ртом и вздернутым носом.

— Шпионка «кирпичей»! — обрадовался Шурка. — Повели ее в плен!

— Балда! — отчаянно отбивалась и дралась девчонка, метко пинаясь длинными ногами. — Пусти! Пусти, тебе говорят! Я посторонняя!

— Врешь! Повели ее на допрос!

— Пусти, говорю, зараза!

— Она кусается! — взвыл рядовой Перфишка. — За руку меня укусила, дура!

— Не пускай! — командовал Шурка, и пленную, таща за руки и подталкивая в спину, провели в штаб.

— Да она уже и не сильно сопротивлялась, видя, что окружена и схвачена со всех сторон, что даже самому командующему не удалось найти местечка, где прицепиться, чтобы хоть немного участвовать в поимке.

В штабе пленная уселась прямо за стол на командирское место, огляделась по сторонам и фыркнула:

— Ну и штаб! Избушка на курьих ножках! — Потом с интересом спросила: — А что вы теперь будете со мной делать?

Шурка и сам не знал, что теперь делать с пленной, и потому ответил туманно:

— Увидим… Разберемся…

— Будешь теперь у нас в плену! — пригрозил ей Перфишка, но пленная ничуть не испугалась:

— А жить где буду?

— Тут…

— А есть что?

— Мало ли… найдем… — выкручивался Перфишка. — Яблоки, малину…

— Ну-ка, покажите, какие у вас яблоки! — приказала пленная, будто не в плену находилась, а у кого-нибудь в гостях.

Рядовой Перфишка, которого обычно никуда не дошлешься, тут, даже не спросив разрешения у командующего, побежал и принес ей кучу разных яблок. Она высыпала их себе в подол и с громким хрустом начала поедать одно за другим, бесстрашно озирая все вокруг своими отчаянными светлыми глазами.

Тем временем Шурка подготовлялся к допросу-пленной.

— Где мой блокнот? А также карандашик? — спрашивал он, роясь в кучах оружия и всякого снаряжения. Блокнот, содержащий боевые планы против «кирпичей», секретные карты и разные военные чертежи, был в целях предосторожности оставлен перед боем в штабе и теперь вот куда-то задевался, а карандашик или закатился в неизвестное место, или вовсе был потерян в бою…

— Вон торчит! — вмиг углядела зоркая, как настоящий диверсант, девчонка уголок блокнота, провалившегося в щель между столом и стенкой.

Наконец и карандашик нашелся под столом. Весь этот беспорядок наблюдала пленная, хрустя яблоком и усмехаясь своим большим ртом.

— Что за безобразие! — гневался командующий. — Прямо базар! Опять ничего не найдешь! Сколько раз говорить! Кто дежурный? Вот закачу пару нарядов вне очереди…

Бойцы, сидя на своей длинной скамейке напротив пленницы, будто она им кино, промолчали.

По причине беспрерывных боев в штабе, конечно, не было настоящего порядка. Везде валялось недоделанное оружие: фанерные щиты, копья, кривые бумеранги для метания их кому-нибудь по ногам, веревочки и прочее. Пол был усыпан стружками, опилками, а также огрызками яблок, косточками от вишен и слив, которыми бойцы подкрепляли свои силы в перерывах между боями. Тут же лежали инструменты, нужные для улучшения боевой техники, потому что те войны были маленькие, а скоро должна начаться большая.

— Ну и штаб! — продолжала критиковать пленная. — Хуже свинарника! Хоть бы подмели…

— Подметем… — буркнул командир и обратился к Зубану и Головану, которые, стоя в дверях, глазели на пленную: — Возьмите вон веник… — показал он на огрызок веника, случайно завалявшийся в углу, — Подметите получше!

— Ху-у-у… — заныли гордые разведчики и начали торговаться.

— А я собаке относил! — припомнил Зубан.

— И я! — присоединился к нему Голован. — Он миску нес, а я куски…

— Тогда почему околачиваетесь тут? Марш на пост!

— Ху-у-у… А нам посмотреть? Мы ее ловили, ловили, а теперь прогоняют!..

— Кому приказано! — повысил голос Шурка. — Выполнять! А то сейчас из разведки отчислю!

— Их самих надо помыть! — посоветовала пленная.

Черные как трубочисты от своей дымовой завесы, Зубан и Голован, услышав про мытье, моментально выскочили наружу и отправились на пост, но далеко не пошли, устроив свой пост рядом с беседкой, а потом по очереди то и дело прибегали, чтобы в который раз взглянуть на свою пленную. Наконец Перфишка взял веничный огрызок, рассмотрел со всех сторон, будто собрался из него стрелять, и выискивал, какую тут нужно нажать штуковину, чтобы выстрелило, несколько раз провел им по полу, без толку перегоняя мусор с места на место.

— Безрукий! — воскликнула пленная, выхватила у него веник и мигом вымела из штаба весь сор наружу. Шурка не возражал, считая, что такое занятие для пленных — в самый раз.

А она опять села, сказав:

— Мне у вас нравится… Но больше у меня огрызков тут не раскидывать!..

Рядовой Дед, который, доев яблоко, уже размахнулся, чтобы запустить огрызок куда попало, испуганно взглянул на нее и зажал свой огрызок в кулаке.

Шурка приступил к допросу, прохаживаясь с блокнотом в руках по штабу, потому что его командирское место нахально заняла пленная.

— Значит, так… Фамилия, имя, отчество?

— Привет! — дерзко ответила пленная. — Так я и стану говорить! Вот так новости!

— Выясним… — пробормотал Шурка, делая в блокнотике загадочную пометку. — Это мы выясним… А также — какая насчитывается численность «кирпичей», их военные планы… и прочее!

— Сто раз тебе говорить! Я к ним не отношусь! Я сама живу! Балда!

— Раз по-хорошему не сознаешься, можем по-другому… — запугивал ее Шурка, но пленная не дрогнула.

— По-другому только фашисты делают! — заявила она. — Это они пленных мучают! А вы фашисты, что ль?

— Нет, что ты… — смутился Шурка. — Мы пленных никогда не мучаем… У нас им хорошо… Все довольны! — И, чтобы подтвердить правоту своих слов, приказал Перфишке: — Перфильев! Не видишь — пленная уже все яблоки поела? Принеси ей… побольше!

— На, и огрызки выкинь! — добавила пленная, которая чистоплотно складывала огрызки прямо на разостланную карту. Это была карта настолько секретная, что даже сам командующий не всегда мог в ней разобраться: на вид кажется, что просто разные каракули и вилюшки там изображены, а на самом деле это удары по позициям «кирпичей» с фронта, с тыла, с флангов и со всех других сторон. Забрав огрызки, Перфишка ушел, а в дверях замаячили Зубан и Голован, которые с таинственным видом махали командиру руками, вызывая его выйти наружу.

— Караульте тут, чтобы не убежала! — распорядился Шурка и вышел к разведчикам, которые, оказывается, имели важное сообщение.

— Это знаешь кто? — зашептали они. — Наташка!

— Напротив больницы они живут!

— Домик желтенький!..

— Гуси у них!..

Объявив разведчикам благодарность за бдительную службу, Шурка вернулся в беседку довольный. Ведь этих военнопленных только с виду интересно в плен забирать, а свяжись — так хлопот не оберешься! Ловить их трудно, держать негде, а отпустить жалко: жди потом, когда другой поймается… Но теперь все разъяснилось, и пленную, хочешь не хочешь, а нужно отпускать, как взятую по ошибке.

— Значит, не желаешь сознаваться? — обратился он к пленной. — Ну и не нужно! Мы про одну личность и так знаем: кого Наташкой звать, местожительство желтенькое! С гусями!

— Откуда знаете? — удивилась Наташка.

— Нам все известно! — торжествовал Шурка. — Согласно разведданных!

Тут явился Перфишка с яблоками и сразу ляпнул:

— Знаете, что я придумал? Ее можно у «кирпичей» на заслонку обменять! Мы им — пленную, а они нам пускай заслонку обратно отдают! Ну как, хорошо я придумал?

Домовитый Перфишка потерю заслонки переживал сильнее самого хозяина, потому и придумал такой план — очень интересный, если, конечно, «кирпичи» согласятся отдать заслонку за не известную им пленную…

Но сама она вдруг заупрямилась и капризно воскликнула:

— Вот еще! Стану я вам на какую-то заслонку обмениваться! И не ждите! А какая это заслонка? Зачем она у «кирпичей»?

— Настоящая, из печки вынута, взамен щита… — начал разглашать военные тайны Перфишка, но Шурка ему не дал:

— Не разбалтывать!

Однако девчонка уже успела все сообразить и злорадно захихикала:

— А я и так поняла! Теперь вам влетит от матери!

— Не влетит… — буркнул Шурка. — До зимы далеко, а летом она печку не топит…

Сделав в блокноте кое-какие пометки, он объявил:

— Значит, ты признана невиновной… к «кирпичам» непричастна и можешь быть свободной!

Но пленная продолжала сидеть как ни в чем не бывало.

— Чего расселась? Слышала, что говорю?

— Что?

— Свободной можешь быть! Значит, иди куда хочешь!

— Вот так новости! — с возмущением тряхнула косичками пленная. — Какие-то вы прямо… То в плен тащат, то обратно прогоняют, ничего не поймешь! Не пойду вот! Девочек, если хотите знать, вообще ниоткуда насильно не прогоняют, это невежливо! Сначала вот босоножек почините — ремешок порвался, когда с вами боролась… Были бы настоящие мальчишки, давно бы починили!..

— Сапожники тут тебе… — заворчал Шурка, но опять вылез Перфишка, мастер на хозяйственные дела:

— Починим! — заверил он, взглянув на порванный ремешок. — Пара пустяков! Сейчас принесу иголку и дратву!

И убежал.

— Чините где-нибудь еще! — предупредил Шурка. — В штабе не место!

— Почему? — допытывалась пленная.

— Будет секретное совещание… при закрытых дверях? Только мы с моим начштаба, больше никто! Всем посторонним выйти!

Бойцы потянулись к выходу, одна пленная продолжала сидеть.

— Дежурный! — позвал командир, — Дедов и… еще кто-нибудь! Удалить ее из помещения!

Дед и Роман схватили девчонку под руки и потащили из беседки, хоть она сильно упиралась и хотела кусаться.

В штабе остался только командующий и его начштаба Калиныч, которые закрыли за девчонкой дверь и начали совещание.

— Вот навязалась! — пожаловался Шурка, садясь на свое освободившееся место. — Беспорядок тут развела!

— И зачем только брали… — поддакнул начштаба.

— Ну-ка выгляни… Может, ушла?

Калиныч осторожно выглянул в просвет между листьями дикого винограда, увивавшего беседку:

— Нет… Сидит на скамейке…

— А наши?..

— Около нее стоят… Зубан с Голованом малину рвут — ей, наверное… А Перфишка туфлю зашивает…

Посидели, помолчали. Потом командующий сам выглянул: она что-то рассказывала, а остальные слушали развесив уши.

— Агитацию проводит… — заворчал Шурка. — Как бы ее прогнать?

— А просто: «Иди отсюда!» — посоветовал начштаба.

— Вот ты и скажи! — обрадовался Шурка.

— А почему не ты?

— Мне неудобно…

— Это должен командир делать…

— А я тебе перепоручаю!

Калиныч подумал и сказал:

— Да она, наверное, и сама убежит… Пленные всегда убегают! Надо ее похуже караулить, она увидит и может убежать! Чего ей в плену делать? Я бы убежал!

— И я! — согласился командир с соображениями своего начштаба. — Тогда, значит, так! Иди позови всех сюда, кроме нее! Она увидит, что нет охраны, и пусть убегает…

Калиныч пошел и долго не приходил, а командир дожидался его прихода, сидя у стола.

Над столом красовался любимый Шуркин полководец генералиссимус А. В. Суворов, изображенный со своими солдатами во время перехода через Альпы. Самое интересное, что и звали их почти одинаково, Александр Васильевич Суворов — Александр Васильевич Сурков, и оба были невысокого роста. Глядя на картинку, где солдаты съезжали на штыках с крутых обрывов, Шурка думал о том, куда же Суворов девал своих пленных. Судя по картинке, ему некогда было с ними возиться, и он, наверное, обезоруживал их и отпускал, чтобы они не хозяйничали у него в тылу, не высматривали и не вмешивались везде…

Наконец Калиныч явился и доложил:

— Не идут!

— Почему такое?

— Да она не пускает… Говорит: «Где это видано, чтобы пленных одних бросать? Берете, а обращаться не умеете…» Сейчас у Деда колючки достает, а они смотрят…

— Без нее не обойдутся? — нахмурился командующий.

— Да у нее ногти длинные! — пояснил Калиныч. — Так и выхватывает ими! А у нас ни у кого нисколько ногтей нет, мы все вместе вчера отстригали… Тогда не знали еще, что колючки будут…

Глядя в просвет, между виноградными листьями, он докладывал со своего наблюдательного поста:

— Кончила вынимать… Теперь Зубана с Голованом зачем-то ловят… А, вон зачем! Мыть повели к водопроводу! Она умывает, а остальные держат, чтоб не удрали, хи-хи-хи-хи… Иди скорей, глянь: интересно!

Шурка тоже выглянул: пленная мыла под краном лицо, голову и шею издающему жалобные крики Зубану, которого с трудом удерживали Дед и Роман, а Голован с испуганным видом дожидался своей очереди, то и дело пытаясь вырваться от Перфишки, не дающего ему убежать. Тем временем Калиныч задумчиво трогал себя за локти, потом сказал:

— До чего остренькие эти колючки! Глазом не видно, а колются здорово, гады!.. И никак не ухватишь… Пускай бы она заодно и мне повытаскивала, а то с ними как-то плохо… Пойду!

И, не дожидаясь согласия Шурки, вышел. Командующий остался в штабе один. Он немного посидел над картой, нанося на нее множество красных стрелок-ударов по позициям «кирпичей», но стратегическая мысль работала слабо, потому что мешали сосредоточиться оживленные голоса бойцов, дисциплину которых уже расшатала эта ненужная пленная, а своим подметанием и в штабе все перевернула кверху дном — раньше был только небольшой беспорядок, а теперь и вовсе ничего не найдешь: все стронуто и лежит не на своем месте.

Выглянув, Шурка увидел, что девчонка опять сидит, рассказывает, а бойцы слушают, и даже вымытые Зубан с Голованом, опасливо держась в стороне, тоже прислушиваются, с непривычки беспрестанно щупая свои чистые лица и головы.

Интересно было послушать, что она там рассказывает, и вообще командиру все-таки нужно быть вместе с бойцами, а не где-то отдельно, и не допускать безобразий, когда всякие пленные распоряжаются тут, везде заглядывают, всё подметают и даже насильно моют разведчиков, которым, может, грязь нужна для маскировки, чтобы их никто не узнал.

Шурка вдруг вспомнил, что при допросе забыл задать самый главный вопрос: а что она делала в запретной зоне — Перфишкином саду?

И Шурка тоже пошел к Наташке.

Она уже оказывала первую помощь Калинычу, а остальные бойцы зачем-то внимательно осматривали ближайшие кусты и деревья.

Увидев командира, Наташка нахально заметила:

— А вот еще один чумазик! Давайте и его вымоем!..

Потрогав оставшуюся от контузии землю у себя в голове, командир независимо сказал:

— Меня никто не имеет права мыть! Сам вымоюсь, когда захочу… А ты вот сначала отвечай: зачем в нашем саду оказалась?

— Балда! — закричала Наташка. — Сто раз вам говорить? За гусеницами! Бестолковый алалА!

— Гусениц она ловит… — объяснил начштаба.

— А зачем?

— Для вывода бабочек… Если гусеницу посадить в коробку и дать листьев, она окуклится, а потом из куколки вылазит какая-нибудь бабочка… — рассуждал Калиныч, как знаток.

— Для коллекции? — не понимал Шурка. Наташка замотала головой:

— Нет! Посмотрю и выпускаю: просто интересно, какая бабочка выйдет… Гусеницы-то разные, и бабочки разные получаются!

Шурке тоже стало интересно: сам он раньше почему-то не думал, какая бабочка из какой гусеницы происходит, хотя частенько находил таких чудных гусениц, что бабочка, конечно, должна получиться прямо необыкновенная, может, даже вовсе науке не известная! Иногда и уже готовые куколки попадались — разные, но в голову не приходило, что можно самому увидать, какая бабочка внутри сидит, дожидается…

— А вот если гусеница черная, вся лохматая, как ежик от лампы, какая будет бабочка? — спросил он.

— Не знаю… — ответила девчонка. — Таких я еще не находила…

— А я вот раз находил гусеницу! — похвалился Дед. — Вот это была гусеница! Толстая, как сосиска, зеленая… А прямо во лбу рог, как у носорога, только торчит наоборот! Даже дотронуться боязно… В сирени у нас жила!

— Такую я давно ищу! — воскликнула девчонка и от волнения даже топнула ногой. — Мальчишки! Давайте сходим к нему в сирень, поищем! Ну пойдемте… Ну пойдем, что ль!

Она чуть не увела Шурку с бойцами к Деду в сирень искать гусеницу, но в саду появилась Перфишкина сестра с каким-то длинным очкариком и направилась прямо к беседке. Очкарик нес за ней стопку книг.

— Куда претесь? — сердито заорал Перфишка. — Там мы заняли! Ищите себе другое место!

От его крика очкарик оробел и замедлил шаги, но Перфишкина сестра подтолкнула его и огрызнулась на брата:

— У тебя везде все занято! Куда ни пойди, всюду твой хлам разложен!

Она зашла прямо в штаб, вынесла оттуда охапку снаряжения и свалила на землю.

— Чего трогаешь? — опять заорал Перфишка, но она не обратила внимания и закрыла дверь.

Конечно, Перфишке и остальным стало обидно от такого нахальства: будто для них там только сейчас прибрали все и подмели, а они явились на готовенькое.

Перфишка, как хозяин сада и беседки, больше всех обиделся и ворчал:

— Опять этого длинного привела! Нигде от них местечка не найдешь… Он знаете что вчера сказал? Хи-хи-хи… — развеселился Перфишка. — Пришел и говорит: «Лидочка, пошли на лодочке покатаемся!» Гы-гы-гы! Дурак, а? А сам тощий, как Дуремар!

Суровые, загрубелые в боях бойцы тоже засмеялись, потешаясь над таким позорным слюнявым выражением, которое не постеснялся сказать вслух, людям насмех, презренный очкарь, действительно чем-то слегка похожий на продавца пиявок Дуремара из книжки про Буратино.

Только девчонка ничего не поняла и пожала плечами:

— Не знаю, что тут смешного… Глупые вы!

— Давайте их дразнить! — предложил Перфишка. — Они скорее уйдут!

И он закричал тонким издевательским голосом:

— Лидочка, пошли на лодочке покатаемся!

Потом предложил всем:

— Дразните и вы!

Бойцы дружно закричали, стараясь сделать свои голоса как можно противнее:

— Лидочка, пошли на лодочке покатаемся!

При дразнений особо отличались разведчики, достигшие в этом большого искусства, когда им поручалось дразнить «кирпичей». Они кричали самыми противными и пронзительными голосами, а в промежутках вставляли от себя вопли:

— Пьявки! Пьявки! — для полного унижения очкаря, потому что из кино «Золотой ключик» знали про Дуремара и что он там кричит.

Но дразнение нарушала Наташка, которая начала гоняться за разведчиками и зажимать им рты:

— Это еще что за хулиганство! Перестать немедленно! Еще и маленьких хулиганству научаете! Перестаньте, говорю, как не стыдно!

— А ты не лезь! — посоветовал ей Шурка. — Пленная, а лезешь! Пленным не полагается лезть! Они должны вести себя тихо!

— Вот еще! Перестаньте, и я не буду!

— А ты не вмешивайся, сами знаем!

— Ничего ты не знаешь! Балда ты, больше никто!

Не известно, что мог бы сделать с ней Шурка, очень злой, когда его выведут из себя, но в это время дверь в беседке раскрылась, выскочила рассерженная Перфишкина сестра, толкая впереди себя очкаря и суя ему в руку длинное копье из боевого снаряжения.

— Иди прогони! — командовала она. — Какой же ты… вареный прямо!

С другой стороны на шум спешила Перфишкина мать, и отряд оказался в окружении.

— Что тут делается? — спросила мать.

— Мама, что же это такое! — громко жаловалась Перфишкина сестра. — Ну никакого житья от него нет! Навел мальчишек полон сад, всякие глупости горланят!

— Держи его! — приказала мать и ускорила шаги.

Но виновник всего этого переполоха Перфишка, не дожидаясь, пока его задержат, согнулся, нырнул прямо в крапиву и мгновенно исчез, из виду, будто его тут вовсе и не было.

А остальной отряд во главе с командиром, воспользовавшись преимуществами неогороженного Перфишкиного сада, разбежался во все стороны, выйдя из окружения без всяких потерь.

А пленная сама куда-то делась в суматохе, к большому облегчению всего отряда и особенно его командира Шурки.

2

Утром командующий А. В. Сурков, завершив ночной отдых, занялся легким предварительным завтраком, одновременно разрабатывая в уме различные стратегические планы полного разгрома «кирпичей». Сперва он подумал, не присвоить ли себе звание генералиссимуса, чтоб было как у любимого полководца А. В. Суворова, но потом решил, что для этого войско, пожалуй, все-таки маловато… Вот если бы народу хоть немного прибавилось, тогда другое дело.

Размышляя над подвигами своего великого тезки, он пришел к выводу, что сегодня необходимо проделать с бойцами свой собственный «переход через Альпы» для испытания и обучения личного состава в особо тяжелых условиях. Подходящие «Альпы» Шурка давно присмотрел в одном лесном овраге: высоченные кручи, будто специально сделанные для того, чтобы их штурмовать, и обрывы, с которых хорошо скатываться вниз — на штыке, на спине или кувырком, как там получится… Это закалит бойцов и сделает их непобедимыми в будущих битвах с «кирпичами». Шуркины «Альпы» почти ничем не отличались от тех, что на картинке, только снега не было, да он и не нужен: в снегу совершать переходы хуже, то ли дело летом!..

В это время прибежал растерянный рядовой Перфишка и, запинаясь, сообщил:

— Эта… опять пришла!

— Кто? — поперхнулся глотком молока Шурка.

— Да пленная вчерашняя…

— Зачем?

— Не знаю… Сидит в штабе и никуда не уходит.

— А чего же не прогнали?

— Да мы хотели… А потом не стали… до тебя!

— Все я да я… А сами?

— Как же мы ее прямо сразу прогоним? Она заслонку принесла!

Командующий повеселел:

— А! Это хорошо! А где она ее взяла?

— Не знаем…

— Значит, ее «кирпичи» подослали! — сообразил Шурка. — Шпионка она, а никакая не пленная, я и раньше догадывался! Хочет все у нас разведать! А то разве бы «кирпичи» отдали заслонку? А вы — разини! Только немножечко задержишься, а у них уже шпионов полно!

— Где же полно, когда всего одна? — заспорил Перфишка.

— И одной хватит, чтоб все наши планы узнать! Но ничего, сейчас мы ее разоблачим! Пошли!

Командующий натянул свои резиновые сапоги, надел на руку компас, повесил на грудь бинокль и поспешил в штаб.

Но в штабе не оказалось ни самой шпионки, ни бойцов, которых она, очевидно, куда-то увела, может, даже сдаваться в плен «кирпичам».

— Все, наверно, в саду у Деда, — предположил Перфишка. — Ту рогатую гусеницу ищут… Она давно их подговаривала…

Осмотрев заслонку и увидев, что она почти не пострадала от вражеских рук «кирпичей», командующий ободрился, и они с Перфишкой направились к Деду, чтобы по дороге положить заслонку на место, узнать, как идет отыскивание рогатой гусеницы, и заодно разоблачить шпионку, прикинувшуюся мирной пленной.

У Деда бойцы уже лазили по сирени, осматривая все веточки, а Наташка командовала, будто давно тут была командующей, а не простой пленной…

На приход настоящего командующего никто не обратил внимания, только Наташка похвалилась:

— Я там твою заслонку принесла!

— Ладно… — поблагодарил ее Шурка и сразу приступил к допросу: — Почему она у тебя очутилась? Разве «кирпичи» отдадут за так заслонку? Значит, ты к «кирпичам» примыкаешь!

Но девчонка сразу же оправдалась:

— Привет! Никуда я не примыкаю! Ихняя бабушка к нам за молоком приходила и рассказывала, что ее ребята откуда-то заслонку притащили… Я говорю: «Это одних моих знакомых заслонка, нужная!». Пошла и взяла!

— И отдали? — удивился Шурка. Девчонка тоже удивилась:

— Как же они не отдадут, если я за ней пришла? Вот так новости! Не свою заслонку присваивать! Я дам!

— А про нас ничего не расспрашивали? — допытывался Шурка.

— А я с ними и не разговаривала. Я у бабушки взяла!

— А на много человек их больше, чем нас? — задал Шурка коварный вопрос.

— Да трое всего! — вмиг разболтала девчонка военную тайну «кирпичей». — Один — маленький, а два — с вас! Их больше было, но только двое вчера гостить уехали, а одного на море увезли…

— Чепуха совсем! — обрадовался Шурка малочисленности противника, а ведь когда они с криком «ура» высыпали в атаку, казалось, что их не шестеро, а во много раз больше, и отступления, значит, совершались по ошибке…

— На целых на три человека их меньше, чем нас! — ликовал командующий. — Теперь они нам не помешают и можно спокойно переходить через «Альпы».

И Шурка рьяно включился в поиски гусеницы: что ни говори, а девчонка оказала кое-какие ценные услуги — выручила заслонку и сообщила о слабосилии «кирпичей». Да и самому очень интересно было увидеть ту страшную рогатую гусеницу, про которую рассказывал Дед, а потом узнать, какая бабочка из нее произойдет.

Однако гусеница не нашлась: хорошо замаскировалась или ее вовсе не было, а Дед наврал или забыл…

Бойцы приуныли, но командир сообщил им о своем плане «перехода через Альпы», и все опять обрадовались.

— Это в лесу? — спросила Наташка, как своя. — Вот и хорошо! Гусениц там половим!

— Некогда будет их ловить! — оборвал ее командир, чтобы она отвязалась. Но вступился самый недисциплинированный боец Перфишка, известный спорщик и любитель торговаться:

— А почему? По-моему, не помешает и гусениц половить: поштурмуем, потом половим… Еще поштурмуем, опять половим…

— Можно их заодно ловить… — поддакнул Дед. — Без отрыва…

Друг Калиныч ничего не сказал, но по глазам было видно, что он тоже не против половить гусениц…

— А Марчуков где? — вспомнил командир.

— Чук шампиньоны караулит! — сообщил начштаба. — У них под забором много наросло, а он никому не дает рвать, чтобы до больших дорастали!..

Шурка построил отряд и повел по направлению к лесу, надеясь, что пленная не выдержит трудностей похода, устанет и с полдороги убежит сама.

Для этого он избрал самый трудный маршрут:

по кочковатому болотистому лугу, где ноги то спотыкались о кочки, то проваливались в вонючую жижу;

мимо стада коров, которых побаивались даже привычные к опасностям бойцы Шуркиного отряда, особенно когда какая-нибудь вдруг уставится на тебя своими задумчивыми глазами, будто размышляя: боднуть этого или пропустить так?

сквозь густую чащу молодого ельника, колющего всех своими острыми иголками;

и, наконец, через речку, которую полагалось форсировать вплавь на самой ее глубине и быстрине!

Но девчонке оказалось все нипочем:

на лугу она легко скакала с кочки на кочку, точно голенастая болотная птица, а бойцы то и дело спотыкались, ухали ногами в черную грязь и угрюмо ворчали на командира, что он завел их в такое место, как Иван Сусанин врагов;

бесстрашно пошла прямо через стадо, где одна злая корова, пригнув к земле голову, грозно замычала, а бойцы оробели, попятились и чуть не пустились в беспорядочное отступление кто куда, но она закричала звонким голосом: «Это что за новости!» — и корова отступила сама, сделав вид, что просто хотела пошутить;

колючий ельник прошла невредимо, даже волосы не растрепала, хотя сам командир получил множество легких ранений в виде длинных царапин на руках и на щеке, разорвал воротник и чуть не выколол себе глаз, наткнувшись на острый сучок;

у реки, пока бойцы стаскивали свое верхнее обмундирование, делали свертки и прикрепляли их себе на головы с помощью ремней и веревочек, она обвязала голову платьем и свободно купалась, плавала и барахталась в воде, как лягушка, на которую и была похожа своими выпуклыми глазами и большим ртом.

Поэтому по требованию усталых бойцов командир разрешил привал и купание.

Кроме того, требовалось просушить обмундировку, которая у многих во время переправы съезжала с головы и частично обмакивалась в воду. Сам командир чуть не утопил свои сапоги, унырнувшие из-под ремня в глубину, а спасая их, уронил с головы весь сверток, намокший полностью. Сейчас все сохло на траве.

А Наташка, напялив свое ничуть не намокшее платье, уже шарила по кустам, высматривая гусениц.

На узенькой тропке, вьющейся вдоль берега, появился здоровый и толстый велосипедист, являвшийся всем известным тунеядцем Витюшей, с которым Шурка и Калиныч недавно вместе работали на поросячьем подсобном хозяйстве у завхоза Егора Ефимыча: Витюша — за зарплату, а Шурка с Калинычем — за черепаху. Черепахой Витюша обещал наградить их за помощь в его работе, и ребята хорошо помогли, но Егор Ефимыч все равно выгнал Витюшу за лень.

Сейчас Витюша остановился, чтобы поболтать со старыми знакомыми.

— Купаетесь? — спросил он, ухмыляясь во все свое толстое и румяное лицо. — Законно! Клевая водичка: я сам часа два купался. Ехал в «Сельхозтехнику» да по дороге завернул. Ведь я опять у этого чокнутого Ефимыча вкалываю! Обратно принял — они без меня там не справляются! Чего давно не приходите, подмогнули бы…

— Придем… — пообещал Шурка и, заметив за плечами Витюши огромный пустой рюкзак, спросил: — А рюкзак у тебя такой большой зачем?

— Рюкзак-то?.. — задумался Витюша. — Говоришь, рюкзак зачем?.. А рюкзак мне нужен затем, что… хотел грибов заодно набрать, да их нет! А ты думал зачем?

— Сейчас не время! — подтвердил Шурка. — Сейчас их не то что в такой громадный рюкзачище, а даже в шапку нисколько не наберешь!

— Вот и толкую! — охотно согласился Витюша. — Поэтому если вздумаете искать, то лучше и не ищите: нет ни одного!

— А мы и не думаем…

— Вот и законно! — обрадовался чему-то Витюша и посоветовал: — И вообще в этом месте по кустам не лазьте!

— А что?

— Там змей набито!

— Много? — сразу заинтересовался Шурка, хотя и не собирался лезть в кусты.

— Кишат буквально! — заверил Витюша. — Да толстые, падлы, как… шланги! По-научному называется — массовый выполз змей наружу! В траве, гады, маскируются, поджидают, кого бы тяпнуть!..

— А что же тебя не тронули?

— Да я там не был! Хотел себе палочку ореховую срезать и то не стал, а что? Какая-нибудь дура впустит яд в организм, и концы! Спокойненько надевай белые тапочки… По-моему, жизнь дороже палки, правильно я говорю? Потому и предупреждаю, сильно беспокоюсь… А то после отвечай за вас! Скажут, почему не предупредил, то да се… До лампочки мне вся эта самодеятельность! Значит, не полезете?

— Нет… — неуверенно ответил Шурка. — У нас не запланировано…

— Лучше идите прямо домой… или еще куда! Идите!

— Искупаемся и пойдем…

— А в кусты не полезете?

— Не…

— Ну и законно! — успокоился заботливый Витюша и поехал дальше.

Бойцы внимательно слушали весь разговор, а когда Витюша скрылся из виду, молча, не сговариваясь, один за другим потянулись к кустам и начали туда заглядывать, не заходя вглубь и стараясь с тропки разглядеть, где там кишат змеи… Конечно, всякому охота настоящую змею увидать! А если их много, то и лучше: много змей интересней смотреть, чем одну. Спасибо Витюше, что предупредил, а то прошли бы мимо как дураки…

Командир Шурка тоже заглядывал со всеми, давно интересуясь разными змеями. А что касается яда, то нужно, конечно, остерегаться, руку или там ногу не подставлять, а еще лучше — вооружиться каждому хворостиной подлиннее: как заметишь, что хочет кусать, хворостиной ее!

Однако, как Шурка правильно сообщил Витюше, сейчас у него не было запланировано долго гоняться по кустам за змеями: сначала требовалось совершить намеченный «переход через Альпы», а уж на обратном пути не спеша получше обыскать все кусты, на которые показывал Витюша, чтобы не пропустить ни одной, даже самой маленькой змейки. Да вот навязалась на Шуркину голову эта пленная Наташка и все планы путала.

— Мальчишки! — призывала она слабо дисциплинированный личный состав. — Айда по кустам вглубь! Змей хочу посмотреть! Ну чего же вы? Боитесь? А еще мальчишки называетесь!

И первая полезла в кусты. Бойцы, боясь, что про них подумают, будто они боятся, дружно полезли за ней. Командир подумал и тоже полез — вперед всех: не оставаться же командиру одному, без бойцов!

Отряд, рассыпавшись цепью, приступил к прочесыванию кустов. Каждый кустик обшарили, под все пенечки заглянули, в каждую норочку совали хворостиной и даже заросли высокой травы на поляне все руками расчесали — ни одной змеи не обнаружилось…

Наташка старалась везде поспеть, и ее красное платье так и мелькало сквозь зелень с одного фланга на другой. Когда Шурка, поняв, что Витюша все наврал, хотел отменить поиски и двигаться дальше, вдруг на весь лес раздался ее резкий, как у дятла, крик:

— Сюда! Сюда! Сюда идите!

Топоча ногами и проламываясь через кусты, точно лоси, бойцы со всех сторон ринулись к ней.

Наташка сидела на корточках перед ямкой, где, свернувшись плотными кольцами, лежала гигантская серая змея, складчатая, как гармошка, с медной головкой на конце, оказавшаяся вблизи брезентовым шлангом…

Шурка его сразу узнал по медному наконечнику, где помнил каждую царапину: с подсобного хозяйства шланг! Он был не простой, а особый, усовершенствованный: Шурка с Егором Ефимычем его усовершенствовали, приделав наконечник с хитрым краником, который можно открывать и закрывать, когда потребуется, а другой конец снабдили кольцом с нарезкой для ввинчивания в бак с водой, нагревавшейся на солнце для купания поросят, чтобы «не запаршивели», как сказал Егор Ефимыч. Кто-то спрятал шланг в эту ямку, набросав сверху веточек, которые даже завянуть не успели…

— Это Витюша у Егора Ефимыча украл и спрятал! — догадался Шурка.

— Поэтому он нас змеями пугал!.. — сообразил Калиныч.

— А мы все равно нашли! — радостно воскликнул Перфишка.

— А зачем он ему? — спросил Роман, никогда не бывавший на подсобном хозяйстве и не знавший, зачем применяются там шланги.

— Много зачем! Егор Ефимыч поросят из него купал! — объяснил Шурка. — А Витюша, может, сам окупываться будет… Нужно его обратно Егору Ефимычу вернуть! Это казенное имущество, он за него отвечает!

— А Витюша?.. — спросил трусоватый Перфишка.

— А мы не скажем!

— А как?

— Подумаем…

— Тут и думать нечего! — нахально захватила разговор Наташка. — Пока в другое место перепрятать… а потом отнести назад, где был, и обратно присоединить!..

Шурка хотел сделать ей строгое замечание, чтоб не встревала, когда ее не спрашивают, но бойцы все разом захихикали, захохотали, загалдели, стараясь представить, что подумает Витюша, обнаружив украденный шланг опять на старом месте.

— Испугается даже!

— Не успел украсть, а он обратно вернулся! Хи-хи-хи-хи!

— Сам приполз, как змея, и обратно на свое место, присоединился! Ха-ха-ха!

— Подумает, что он живой!

— Заколдованный, ге-ге-ге-ге!

Дождавшись, когда все отсмеются, командир сказал свое слово, ехидно косясь на Наташку:

— Присоединить — чепуха! Мы с Калинычем знаем, где он был и как присоединяется… И местечко знаем, куда до вечера спрятать, — в репьях оно находится. Дело не в этом… Раз некоторые люди такие умные, то пускай лучше скажут, как отсюда до репьев донести, чтобы Витюша не увидал и вообще никто. А то подумают, что мы утащили, а не про Витюшу… Как докажешь, а?

Девчонка открыла рот, а возразить и нечего!

— Вот! — поучительно потряс пальцем Шурка. — Беспорядок тут развели! Не успеешь начать что-нибудь говорить, а они уже захватывают, лезут… Если все бывшие пленные начнут везде вмешиваться, то никакого порядка не будет! Тут ум нужен… Значит, так! Сейчас устроим военный совет, наметим план действий… ну и так далее! Где мой блокнот?

— У нас детская коляска есть! — вдруг ни с того ни с сего вспомнила Наташка.

— Какая еще коляска? — закричал Шурка. — Спячивать, что ли, начала? На кой она нам?

— Балда! — закричала Наташка. — В нее шланг спрячем! А потом верх опустим, будто там маленький спит, и довезем до репьев твоих!

И Шурке пришлось согласиться, что девчонка, хоть она и бестолковая какая-то, нашла хороший выход из положения.

— Что ж… — сказал он. — Можно, конечно, и по-другому… Но некогда канителиться, а то, наверно, Егору Ефимычу уже влетает от главного врача за шланг, и поросят купать нечем… Шланг, он все равно что заслонка! Когда я ее сегодня принес и во дворе спрятал, чтоб незаметно в печку вставить, а мать уже спрашивает: «А куда наша заслонка подевалась?» Я говорю: «Временно брал». И принес! А если б она в это время была еще у «кирпичей», прямо не знаю, что и говорить…

Тут он вспомнил, что заслонку выручила Наташка, и умолк.

А та уже суетилась:

— Сейчас я коляску сюда привезу! Но только проводите меня какой-нибудь короткой дорогой — хорошей, а не той, дурацкой!..

— У нас и хорошая есть… — согласился Шурка. — Та числится тренировочной, а эта для ходьбы…

Он отрядил вместе с Наташкой рядового Деда, а сам с остальным личным составом стал докупываться, раз уж «переход через Альпы» все равно сегодня не состоялся…

Хорошая дорога была такая коротенькая, что никто не успел даже как следует озябнуть в воде, когда посланцы вернулись, катя коляску, где вдобавок находилось и серое одеяло для маскировки.

Шланг уложили внутри коляски, замаскировали одеялом, опустили верх и по очереди покатили коляску к городу — будто они своего маленького братишку или сестренку прогуливают по берегу и по дороге…

Далеко впереди пробиралась разведка, чтобы заранее предупредить, если где-нибудь покажется Витюша…

Через улицы коляску везла одна Наташка, а остальной отряд маршировал по дороге, отвлекая на себя внимание прохожих, и получалось, что отряд проводит строевые занятия сам по себе, а девочка катает ребенка сама по себе… Так благодаря хорошему командованию, которое учло каждую мелочь, перевозка шланга прошла благополучно, и вскоре он уже лежал в двух шагах от подсобного хозяйства в чаще репейника, где его никто не мог еще раз найти, потому что ни один дурак не решится залезать в такие колючие заросли, откуда сам Шурка выбрался весь с ног до головы в репьях, наподобие Дедова козла Кузи.

Завершение операции командир не доверил никому и решил провести лично, взяв себе в помощники только своего начштаба Калиныча как человека, хорошо знающего местность и обстановку подсобного хозяйства.

— Как совсем стемнеет, жду тебя в больничном скверике, где самая большая акация… — инструктировал его Шурка. — Пароль такой: как будешь подходить, мяукни, я отвечу…

— Я хорошо умею по-утиному крякать! — предложил Калиныч.

— Эх ты! — усмехнулся командир. — Каждый догадается, что это не утка, а мы! Утки-то в это время давно спят! А коты мяукают круглосуточно!

— Верно… — согласился начштаба. — Я и позабыл, что утки рано ложатся…

Таким образом, все было уточнено.

…Если бы какой-нибудь больной вышел поздно вечером в больничный скверик, он мог бы заметить странные и даже немного жуткие события…

Небо заволоклось темными тучами, месяц и звезды куда-то спрятались, и только далеко на горизонте бесшумно вспыхивали молнии. В окнах больницы погас свет, в темном сквере не было ни души и царила тишина.

В этой тишине время от времени кто-то мяукал на разные лады, как будто какой-то кот от скуки пробовал свой голос, чтобы выяснить, сколько у него имеется в запасе разных мяуканий. Их насчитывалось много: от слабого жалобного писка, когда просят чего-нибудь поесть, до громкого отвратительного вопля с шипением и фырканьем, которым пугают противника перед вступлением в бой с другим котом.

Но все эти крики, оказывается, издавал вовсе не кот, а один неизвестный человек, притаившийся в темноте под акацией.

Потом под другой акацией тоже раздалось мяуканье, и неизвестный человек двинулся туда, спрашивая:

— Это ты?

Но никто не откликался.

— Чего молчишь? — спросил тот человек, но заметил, как мимо ног быстро прошмыгнуло что-то маленькое и белое, являющееся живым котом.

— Тьфу ты! Бегают тут… — пробормотал неизвестный человек и начал прохаживаться по скверику, прислушиваясь во все стороны.

Громкое мяуканье раздалось в другом конце сквера, неизвестный человек поспешил туда, но навстречу ему шарахнулось уже два кота, которые, очевидно, собирались спокойно подраться в сквере один на один, но человек им не дал.

— Брысь! Я вас!

Пошарив по земле, он нашел что-то длинное и твердое, по-видимому, палку, и начал слушать.

Когда невдалеке опять послышалось мяуканье, он на цыпочках прокрался туда и запустил палкой на звук. Она ударилась во что-то мягкое и живое. Раздался чей-то крик:

— Это что за новости? Кто тут кидается?

— Ты зачем сюда? — прошипел первый незнакомый человек.

— Посмотреть! — ответил второй. — Зачем в меня кидался?

— Я не в тебя, а настоящих котов тут гоняю! Кричат везде, путают… Я думал, что ты — это они. Зачем пришла?

— Посмотреть, говорят тебе, балда!

— Уходи!

— Вот еще!

Появился третий незнакомый человек и спросил:

— Что расшумелись на всю больницу? А эта как тут очутилась? Пошли скорей, я без спросу убежал…

Три незнакомых человека двинулись к зарослям репейника, и все затихло, если не считать шорохов, а также частых ойканий, которые издают люди, если их колоть чем-нибудь колючим… Вскоре они опять появились, таща что-то длинное, — очень похоже на трех дикарей, поймавших себе длинного удава.

Через некоторое время неизвестные люди прошли назад, ведя таинственный разговор:

— Ты все следы замела?

— А как же…

— Главное, следов не оставлять… А метлу назад приставила, где стояла?..

— А как же…

Они удалились неизвестно куда, и больше в этом месте ничего загадочного и страшного не произошло. А если что и было, то не такое интересное.

3

На другой день в подсобном хозяйстве появились двое мальчишек, которых там все знали и думали, что они пришли проведать поросят и завхоза Егора Ефимыча, с которыми давно подружились. Но на самом деле это были ловко замаскированные разведчики из Шуркиного отряда в лице самого командующего и его начштаба Калиныча, прибывшие для проверки результатов одной секретной операции.

На их приход никто не обратил внимания: и завхоз, и его помощница тетя Маруся, и Витюша разговаривали про шланг, ничего не понимали и думали по-разному.

Шурка с Калинычем первым делом взглянули на большой железный бак, установленный на высоких деревянных опорах, где грелась на солнце вода для купания поросят: шланг был на месте и свисал вниз, как хобот у слона.

Лодырь Витюша не сидел и не лежал на мешках, как обычно, а расхаживал по двору и нервно заглядывал в бочки, за ящики и во все другие закоулки, словно хотел найти там еще один шланг или обнаружить спрятавшегося человека, который принес старый.

— Диковина! — удивлялась тетя Маруся. — Может, он тому вору не годился? Дак кинул бы его куда-нито, и всех делов! На кой обратно-то несть?

— А по-моему, у того вора совесть проявилась, — угрюмо бурчал Егор Ефимыч, сшивая какие-то ремни. — Все ж таки не до конца потерял, хоша он и лодырь…

— Почему так говорите? — подозрительно спросил Витюша. — Может, вы на меня думаете? Напрасно…

— Я ни на кого не думаю… А воры, они всегда лодыри… Ежели трудящему человеку понадобится вещь, он на нее всегда себе заработает, а лодырь норовит задаром утащить… А у этого, значит, кой-какая совесть остается, хоша он и вор… Опомнился, стало быть! Теперь бы еще кто лучковую пилу принес, что намедни пропала…

— Ну это вы, Егор Ефимыч, зря говорите! — горячо заспорил Витюша. — Никогда бы вор обратно не отдал, точно вам говорю! Чокнутый он, что ль? Зачем же он тогда трудился — воровал да прятал?.. Никогда у него совесть не проявится… Об этом не может быть и разговору!

— Стало быть, нисколько нет совести у энтого вора?

— Почему же… — запутался Витюша. — Совесть есть… То есть она у всех людей есть… И у него тоже… Только не на всё распространяется… Да хватит вам, Егор Ефимыч, слепых на бревна наводить: лучше сознайтесь, как же вы все-таки его нашли?

— А откудова ты знаешь, что он был спрятан? — спросил Егор Ефимыч, и Витюша совсем запутался.

Но его выручила тетя Маруся:

— Ефимыч, а может, ты нас разыгрываешь? Сам нашел и помалкиваешь? Это я к тому говорю, что бывает у людей такая особенность — пропавшие вещи отыскивать! В прежнее время в нашей деревне, говорят, жила такая бабка, Филимоновной звали; та знала! Кого обокрадут, шли прямо к ней… Она глянет в котелок с водой: твое, говорит, краденое прибрано в омете там-то… в углу правом, под соломой, к примеру сказать… Сейчас пойдут: тама!

— Так то ясновидение! — важно объяснил Витюша. — В журнале писали: имеют такую способность, где что спрятано — видят! Под землей руду, даже клады могут находить… Ну руда мне до лампочки, а вот кладик клёво бы откопать! Правильно я говорю? Хотя бы для первого разу небольшой: мне абы на «Жигули» хватило, и законно! Я эту способность теперь в себе развиваю, а что?

— Ну и как? — с любопытством спросила тетя Маруся, — Чай, много кладов раскопал?

— Какая скорая! — оттопырил губу Витюша. — Недавно только начал… А у вас, Егор Ефимыч, как с этим делом обстоит?

— Да есть маленько… — усмехнулся Егор Ефимыч. — Вот примерно угадываю, у кого лучковую пилку следовает искать…

— Далась вам эта пилка! — покраснел Витюша. — Чего про нее толковать? По-моему, она накрылась с концами! Сактировали бы, и все! Вы вот лучше скажите, как же вы все-таки шланг нашли?

— Я тебе говорю: сам он тут очутился, долдон! С какой стати мне врать, я сроду не врал!

— Ох и хитрый вы, Егор Ефимыч… — не верил Витюша. — Я вас таким не считал…

— Ефимыч у нас чисто колдун! — шутила тетя Маруся. — На три метра в землю видит! Так что ты его остерегайся…

Во время всего разговора на разведчиков то и дело нападал смех, и, чтобы себя не выдать, они поодиночке и вместе бегали смеяться за сарай. Даже Егор Ефимыч обеспокоился:

— Чего вы взбегались? Аль животы расстроились?

— Да сразу у обоих! — подхватила тетя Маруся. — Должно, зеленых яблок налупились!

Разведчикам стало еще смешнее, и пришлось убежать в поросячий загон, чтобы все думали, будто это они над поросятами смеются.

Потом туда заглянул озабоченный Витюша и пожаловался:

— Этот Ефимыч чокнутый, а ушлый! Но только что-то не верится мне, чтобы он в ясновидении хоть сколько-нибудь петрил… По-моему, Ефимычу слабо! Поумней его люди есть, и то не получается… Но вот как он шланг нашел? Думаю, думаю — никак не допру! Тут, по-моему, какое-то недоразумение буквально!

Подойдя к баку, Витюша принялся разглядывать шланг, словно хотел на нем прочитать, как он уполз из леса и опять привинтился на свое место…

А разведчики, выбрав удобный момент, улизнули с хозяйственного двора так же незаметно, как и появились.

Когда они вернулись в штаб, там, пользуясь временным отбытием начальства, уже вовсю хозяйничала обнахалившаяся пленная, которая все в штабе перерыла, перевернула и устроила форменный кавардак. Штабной стол был застлан толстой белой бумагой, сберегаемой командующим для черчения особо важных карт и планов, а теперь частично погубленной, так как все края она постригла зубчиками, наподобие кухонной клеенки. Посредине стола зачем-то стоял букетик в баночке, а все оперативные карты и планы были смешаны в одну стопку, что совершенно недопустимо: если в случае внезапной тревоги потребуется освежить в памяти какой-нибудь важный документ, а его сразу и не найдешь.

Но главное, на стенке была прилеплена картинка невоенного содержания: птица с веткой, а генералиссимус А. В. Суворов, штурмующий Альпы, был перевешен и приткнут сбоку, где его и не разглядишь.

А личный состав забыл боевые навыки, превратившись в каких-то домашних хозяек, и она разослала всех по своим поручениям: рядовой Перфишка вязал веник, разведчики лазили по сливовому дереву, доставая ей сливы порумянее, она снизу указывала, какую рвать, какую не нужно, а рядовой Роман стоял возле вчерашней детской коляски, задвинутой в тень, и зачем-то махал над ней лопухом.

Когда Шурка приблизился, чтобы узнать, в чем дело, Роман махнул этим лопухом на Шурку и зашипел громким шепотом:

— Тихо!.. А то разбудишь…

— Кого? — тоже шепотом спросил Шурка.

— Ребенок тут… Спит… Только сейчас замолчал…

Действительно, внутри коляски среди всякого белого и кружевного виднелась маленькая головка, круглая и лысая, как тыквушка.

— Чей? — удивился Шурка.

— Она привезла… — вздохнул Роман и, отойдя с Шуркой в сторону, печально пожаловался: — А мне велела мух от него отгонять… Вот и стою… А то еще проснется! Он тут без вас все время кричал, мы не знали, как его прекратить…

Очевидно углядев над ребенком подозрительную муху, Роман на цыпочках побежал обратно, занося лопух над головой, как саблю, а Шурка пошел к Наташке.

— Чего тут ребенок делает? — грозно спросил он. — Что за беспорядок!

— Не ори! — пронзительным голосом закричала Наташка. — Это соседкин Антошка, она ушла и мне поручила! Значит, по-твоему, такого маленького нужно одного бросать? Вот так новости!

— Что ты… — присмирел Шурка от ее резкого голоса и воинственного вида. — Только им здесь не место…

— Не плачь, сейчас отвезу!!.. — презрительно фыркнула Наташка и, вынув из карманчика чьи-то часы, глянула на циферблат. — Ой, одна минута всего осталась! Она сказала, чтобы мы Антошку нисколечко здесь не задерживали! Свои часы вот дала…

Она повезла коляску с Антошкой из сада и на прощание строго приказала:

— В беседке полы не топтать, пока не высохнут!

Подождав, когда она отъедет подальше, бойцы во главе с Шуркой направились прямо в беседку, чтобы хоть немного побыть вольно в своем штабе. Там они принялись независимо расхаживать по вымытому полу и критиковать Наташку, пока ее нет.

— Чистоту тут развела! — ругался Перфишка, евший вишни. — Вот тебе чистота — тьфу!

Он плюнул косточкой на чистый пол, но потом испугался, поднял косточку и спрятал в карман.

Разведчики Зубан и Голован с обидой пожаловались.

— Людей насильно моет! — сказал Зубан. — Водой!

— И полон глаза им мыла напускает! — добавил Голован.

— Антошек разных натащила! — вздыхал Роман. — Да еще мух от них отмахивай, как все равно детский сад ей тут…

— В детсаду таких маленьких даже в малышовую группу не берут! — сообщил Зубан, знавший порядки детских садов.

— Моя беседка, что хочу, то и делаю! — расходился Перфишка. — Зачем тут веник? Возьму вот сейчас и обратно изломаю!

Схватив только что связанный им самим веник, он повертел его в руках, поставил обратно в угол и вспомнил:

— Даже свою собственную родную сестру не велит дразнить! Вот так новости! Командует тут! Я не люблю, когда надо мной командуют!

И, покосившись на командира Шурку, добавил:

— Посторонние всякие…

— У нас уже есть командир! — поддержал его Калиныч. — Пускай он один командует!

И обратился к Шурке:

— Чего ты не командуешь, а ей все разрешаешь? Через нее всю войну запустили!

— Как же я буду командовать, когда она нисколько не дает? — оправдывался Шурка. — Не успеешь начать, а она захватывает! Только рот раскроешь…

— А ты ей не вели!

— Как же я ей не велю, когда она как вытаращится да как заорет!.. Мешает, не дает спокойно воевать… Как от нее отвяжешься?

— Ты командир, ты и думай! — зловредно сказал Перфишка.

И хоть не любил командующий Шурка скандалов с девчонками, мастерицами на всякие споры, ругню и прочие неприятности, но ободрился поддержкой всего личного состава и решил:

— Отстранить ее из пленных путем приказа! Сейчас составим приказ!

— Давай составляй! — обрадовались бойцы. — Скорей давай! А то она скоро вернется!

— Но только так пиши, чтоб она не очень разозлилась… — осторожно посоветовал Перфишка.

На Шурку нашло вдохновение, и он, сев за стол, мигом набросал на листке бумаги строгий, но не обидный

« Секретный приказ № 00231.

Командующий А. В. Сурков».

Приказываю всему личному составу с сегодняшнего дня срочно отбыть в неизвестном направлении. Поэтому нахождение всех пленных в плену строго воспрещается! Заход всех без исключения пленных в штаб тоже строго воспрещен.

Приказ был зачитан перед личным составом и горячо одобрен. Начштаба Калиныч замысловато расписался, достал из кармана круглую штабную печать, доставшуюся ему в наследство от дедушки, подышал на нее и оттиснул в низу листка: «Фельдшер Михей Иванович Мухортов».

— Вот так! — удовлетворенно сказал Шурка и, еще раз прочитав хорошо составленный приказ, передал его Калинычу: — Прилепи на дверь на видное место! А сами пока не будем тут возле показываться… Будем в каком-нибудь другом месте находиться… А она поищет-поищет и уйдет… А как отвыкнет, обратно вернемся!

Он оглядел бойцов и спросил:

— А Марчукова опять нет?

— Чурила за цыганами ушел! — доложил начштаба. — Они лошадь повели купать, и он за ними…

— Быстрей, пока не застукала! — торопили командира бойцы.

Отряд спешно перебазировался к Шурке в сарай и спрятался там на чердаке, откуда в маленькое окошко весь Перфишкин сад был виден как на ладони.

Командир наблюдал в бинокль, остальные — так.

Ждать пришлось долго, а убежище на чердаке никуда не годилось: от раскалённой солнцем железной крыши там было так душно, как, наверное, бывает в печке, если после топки зачем-нибудь туда залезть и закрыться заслонкой…

Однако если представить, что ты сидишь не в печке, а в загоревшемся снаружи танке, то терпеть можно!

Но вот среди яблонь завиднелось красное платье, бойцы съежились и пригнулись, а Наташка подошла к беседке, увидала приказ, прочитала и, пожав плечами, начала расхаживать по саду, заглядывая во все заросли и закоулки.

— Вот глупая… — сказал Шурка шепотом, будто она могла оттуда услышать. — В приказе все ясно написано, а она не верит!..

В конце концов, нигде не обнаружив ни одного спрятавшегося бойца, она все-таки ушла.

Осторожный командир, прежде чем выйти с отрядом на свежий воздух, выслал вперед разведку, чтобы она разведала, не бродит ли где поблизости хитрая пленная, подстерегая отряд на улице.

Вскоре разведчики вернулись и доложили, что пленная нигде не замечена, а, по их мнению, ушла насовсем — доигрывать с маленьким Антошкой.

После этого отряд с радостью выбрался из душного убежища и, соблюдая все меры предосторожности, двинулся по улице. Шурка вел своих бойцов по направлению к лесу — в такое место, чтобы пленная, если вздумает их искать, ни за что не нашла.

На улице они увидели Деда, который куда-то вел на длинной веревке своего знаменитого козла Кузю. Кузя, угнув рогатую бородатую голову, изо всех сил куда-то стремился, а хозяин еле-еле его удерживал, упираясь пятками и натягивая веревку, будто ехал за козлом на лыжах, только лыж не было.

— Давайте Кузю возьмем! — предложили бойцы, и командир разрешил на освободившееся от Наташки место зачислить Кузю, сказав:

— Ладно! Недавно я читал книжку: там в одном таком отряде был свой агитмедведь, а у нас пускай будет считаться — агиткозел за неимением медведя!..

Норовистый и капризный Кузя сперва начал упираться, не зная, куда его хотят вести, но Зубан с Голованом с обеих сторон подхватили Кузю за рога и потянули вперед, уговаривая:

И Кузя, который побаивался и уважал этих отчаянных разведчиков, послушно пошел между ними то шагом, то рысью, потому что его поводыри не любили долго двигаться каким-нибудь одним ходом.

Само собой, Шурка привел своих бойцов в лес короткой дорогой, опасаясь, что на длинной их может подстеречь Наташка, да и Кузя не любил купаться и мог не захотеть форсировать речку вместе со всеми.

На опушке они чуть не взяли еще двух пленных, заметив, что двое «кирпичей» — маленький и побольше — лазают по болоту и что-то там вылавливают: головастиков или другую мелкую живность. Но когда отряд без приказа бросился на них, Шурка успел вовремя крикнуть:

— Пленных не брать! Не нужно их больше…

Поэтому «кирпичи» удрали, и отряд вернулся без пленных, захватив только трофеи: пластмассовое ведерко и марлевый сачок.

— Ладно, узнаете! Скоро узнаете! — грозились «кирпичи», отбежав на безопасное расстояние, но Шурка на их угрозы не обратил внимание, а трофеями остался доволен.

— Выставим в штабе! — решил он. — Будем скапливать! Теперь «кирпичей» уменьшилось, начнем их громить на каждом шагу, и все трофеи у них позаберем! Теперь будет считаться не только пруд наш, но и озерки все, и лес, и речка, и что за речкой… Пускай не ходят!

Чтобы дать Кузе попастись на вольной лесной травке и рассмотреть трофеи, отряд устроил привал на первой попавшейся полянке, чуть отойдя от дороги, но в такой густой чаще, что даже Наташка ни за что бы его не нашла, вздумай идти искать.

Неутомимые разведчики, захватив для компании Кузю, ушли, ища, чего бы разведать, а остальные сидели просто так.

За время возни с пленной бойцы успели отвыкнуть от прежнего распорядка, а привыкли, чтоб и пленная тут находилась, везде заглядывала и командовала своим звонким голосом, без нее как-то не ладилось, и даже сам командир не знал, с чего начинать, за что приниматься первым делом, — вроде чего-то не хватало… Хотя, конечно, без Наташки в тысячу раз лучше!

— Хорошо, что ее не было… — бодрился Калиныч, рассматривая сачок. — Она не дала бы трофеи забрать! Скажет: они заслонку отдали, и вы у них не берите… А заслонку нельзя засчитывать: это взрослая вещь! За нее влетит! А сачок… Разве взрослые бывают с сачками и такими маленькими ведерками?

— Чего там! Не дает воевать — выдумывает! — сказал Шурка. — С ее затеями даже некогда командовать: то гусеницу ей лови, то змей, то еще что…

— А куда она делась? — спросил Дед, который не присутствовал при обнародовании секретного приказа № 00321.

— Отстранили!

И Шурка коротко рассказал, как происходило выдворение Наташки из плена.

— Эх, жалко… — вздохнул Дед.

— Чего тебе жалко?

— Да я ей гусеницу поймал! Ту, которая с рогом… Ох и страшная! Я ее палочками брал… Интересно, что из нее выведется…

— Сами выведем!

— Сами мы так хорошо не сумеем…

— Она и колючки хорошо вытаскивала… — добавил Перфишка, который без толку пытался вытащить у себя из локтя крохотную черненькую колючку, почти не видную глазом. — Ну-ка, у кого ногти длинные?

Все попробовали, но ухватить колючку никому не удалось, потому что ногти отстригали все в одно время, и они еще не успели отрасти как следует.

— Не видно, а колется, зараза… — сопел Перфишка. — Кто это придумал сразу у, всех отстригать? Хоть бы у одного оставили на всякий случай… Вот у нее ногти цепкие!

Отстригать ногти придумал сам Шурка и громко сказал, чтобы замять пустой разговор:

— Что теперь об ней говорить! Есть дела поважней! Теперь нужно думать, как получше «кирпичей» расколошматить, раз их мало!

— Да те небось скоро приедут… — продолжал сопеть Перфишка.

— А может, там останутся насовсем, откуда ты знаешь? Понравится им, они и не приедут! У меня у самого знаете сколько родни? И двоюродные братья и троюродные, и даже один племянник есть! И в Москве, и в Киеве, и в Днепропетровске — прямо тыщи у меня всяких родственников! Я уж своим сказал, чтобы всем письма написали: пусть сюда едут на лето! Тогда знаете сколько соберется? Да если еще вы своих вызовете, это сколько нас добавится? Но бойцы слушали невнимательно.

— Как же теперь ей гусеницу отдать? А то жалко… — размышлял Дед вслух, но Шурка пропустил его слова мимо ушей и продолжал вдохновлять свой отряд:

— Значит, так! Заблаговременно заготовляем боеприпасы, складываем в кучки! Замаскируем, конечно… Место засады это уж после выберем… А пока разведаем и нанесем на карту их точки, стрелки ударов…

— Можно было бы ее медсестрой зачислить, — перебил командира Перфишка. — А то как же мы были все время без медсестры? Даже агиткозел теперь есть, а медсестры нету…

— Медсестрой можно бы… — примирительно сказал Калиныч.

Шурка промолчал и, достав из кармана блокнот, который всегда находился при нем, если куда-нибудь не пропадал, открыл чистую страничку:

— Карту составляем! С картой будет лучше!

Бойцы вроде бы заинтересовались и потянулись заглянуть в блокнот.

Шурка принялся составлять карту, для начала нарисовав квадратик — свой дом. Потом очертил его садом, провел две линии — улицу… Дальше не известно, что рисовать…

В это время прибежали запыхавшиеся разведчики, Зубан с Голованом, и принялись наперебой докладывать:

— Там Витюша!

— Уехал уже!

— Он нас не видел, а мы — с Кузей!

— Мы ползли от самой от дороги!

— Только доползаем, а он уже вылазит!

— Пошлите скорей, посмотрим!

Из отрывочных сообщений разведки удалось составить такую полную картину: Зубан и Голован с Кузей везде ходили и пришли на бугор, а оттуда хорошо видно дорогу. Потом на этой дороге появился грузовой мотороллер из подсобного хозяйства, а за рулем сидел сам Витюша! В одном месте он свернул прямо в чащу, остановился, слез и начал там что-то такое делать… Пока разведчики привязали Кузю и скрытно пробрались в то место, поглядеть, что делает Витюша, он уже вылез из овражка… Разведчики сами ничего не искали и не трогали, но место запомнили и могут показать, а Кузя там недалеко привязан…

Отряд в полном составе снялся с привала и двинулся на обследование того овражка. Разведчики сначала приведи бойцов к Кузе, который испугался, что его бросили одного в лесу, кружил у дерева и уже обмотал вокруг него всю веревку. Оттуда по своим следам они прошли к небольшому овражку, промытому весенними ручьями, и остановились:

— Вот тут!

На дне овражка ничего не виднелось, кроме кучи гнилых щепок.

На всякий случай решили ее раскопать и сразу обнаружили… тот же самый шланг! Значит, Витюша обратно его украл… А он опять нашелся!

Представив, что будет, когда шланг вернется на свое место, Шурка схватился за живот, лег на щепу и начал перекатываться с боку на бок, чтобы удобнее было смеяться. Остальные хохотали, ржали, хихикали: кто сидя, кто согнувшись в три погибели! Разведчики от восторга бегали на четвереньках, брыкая в воздухе ногами, и даже Кузя длинно и громко заблеял дребезжащим голосом, будто, тоже смеялся над глупостью Витюши.

Когда все выбились из сил и смехота помаленьку прошла, стали думать, как лучше пронести шланг до репейных зарослей у больницы.

— Я говорил, что рановато ее прогнали… — завел свое Перфишка. — Теперь бы ее коляска годилась… Шурка больше всех ее прогонял!

— А ты? — вспылил Шурка. — Ты даже косточкой от вишни на пол плевался и хотел веник изломать!

— Косточку я поднял, а веник зачем мне ломать, если я сам его сделал? Просто я тогда на ребенка, Антошку этого, немножко обиделся!..

— И я!

— Ребята, а Кузя? — воскликнул Дед, и все вспомнили, что Кузя умеет везти на своей спине небольшой мешок с травой или сеном для прокормления самого себя.

— А завернуть? — размышлял командир. Находчивые разведчики и тут сделали ценное сообщение:

— Мы знаем, где есть брезент!

— Старый, от туристов!

— У него и веревочки есть…

— В через дыры уже трава проросла!

— Там еще много всякого!

Они быстро куда-то сбегали и притащили большой кусок рваного брезента с веревочками по краям.

В этот брезент увязали шланг, натыкав в дырки со всех сторон травы, чтоб торчала для маскировки, и взвалили Кузе на спину, прикрепив веревкой, отвязанной от Кузиных рогов. На вид получилось, будто Кузя себе траву везет. Даже он сам ничего не заподозрил, думая, что это ему для еды столько травы наготовили, и потому не противился, а быстро пошел вперед. Зубан и Голован держали его на всякий случай за рога. Может быть, Кузе надоело гулять в лесу и захотелось домой, но шел он хорошо.

В поселке многие знали, что Кузя умеет таскать на спине свое сено, и никто не обратил внимания на сверток, только невидимые маленькие ребятишки приветствовали козла откуда-то сверху, точно с неба:

— Кузя, оборватое пузо!

Правда, вскоре от отряда откололась разведка: Голована поймала его бабушка и, ухватив за руку, потащила домой, а Зубан не оставил друга и ушел вместе с ним, унося, трофейное ведерко и сачок.

А Кузю повел сам хозяин, которого Кузя не так сильно уважал, как Зубана с Голованом, и ничуть не боялся…

И тут командир допустил небольшую стратегическую ошибку, поведя отряд с Кузей к зарослям репейника напрямик — через больничный сквер.

В сквере находилось множество больных, которые не лежали, как полагается, на своих кроватях, а везде разгуливали, в пижамах, сидели под деревьями на скамейках, курили, резались в домино и пересмеивались, будто они не в больнице болеют, а отдыхают в доме отдыха.

Завидев ребят с Кузей, они, наверное, подумали, что козла привели им сюда, чтобы еще больше их развеселить… Сразу закричали, захохотали, засвистели, показывая пальцами, словно никогда в жизни не видели живых козлов, и начали сбегаться со всех сторон, а кто болел сильно и не мог быстро бежать, те высовывались из окон, чуть не падая вниз, и тоже смеялись, что-то крича.

Боязливый стеснительный Кузя, конечно, испугался всего этого переполоха, шарахнулся назад из сквера и галопом, как настоящий дикий козел из пустыни, припустил вдоль улицы, а самые хулиганистые больные из интереса нарочно загородили ребятам дорогу, чтобы не давать за ним гнаться.

Когда наконец ребята выбежали на улицу, Кузя уже сворачивал за угол — и на Кирпичную…

А там все окопы были заняты «кирпичами»: они сновали и выскакивали отовсюду в неимоверном количестве.

Завидев Кузю, «кирпичи» будто того и ждали: обрадовались, завопили, как ненормальные, и начали швырять в него со всех сторон земляные гранаты. От этого Кузя и вовсе одурел, сделал крутой поворот на одних задних копытах и, взбрыкивая, поскакал обратно. Веревка оборвалась, сверток упал на землю, хищные «кирпичи» тотчас его схватили и с торжеством унесли куда-то к себе…

Под ураганным огнем тяжелых земляных снарядов малочисленный Шуркин отряд отступил назад за угол — до самой больницы, а дальше «кирпичи» не преследовали, очевидно спеша вернуться, чтобы получше рассмотреть свой трофей и отпраздновать победу.

Перепуганного Кузю хозяин догнал и увел на родной двор, пока он не помер от разрыва сердца по причине сильного испуга и переживаний.

Остатки разбитого Шуркиного отряда оказались в тяжелом положении…

Главное, шланг попал в лапы противника и теперь не известно, как его оттуда выручить, пока злые «кирпичи» не успели сломать там краник, проткнуть, прорезать или испортить каким другим способом…

Бойцы растерянно стояли у больничной ограды и молчали, не зная, что теперь делать…

— Ага! Вот я вас и поймала! — вдруг раздался за их спинами звонкий голос, и всем отчего-то сделалось радостно при виде Наташки, появившейся возле них как из-под земли.

— Вы чего от меня прячетесь? — спросила она без всякой обиды.

— Где же мы спрятаны?.. — оправдывался Шурка. — Мы даже сами только сейчас хотели за тобой бежать! Посоветоваться…

И, перебивая друг друга, все начали жаловаться ей на несчастье, приключившееся с Кузей, на хулиганство больных и «кирпичей».

— Вы бы еще на слоне приехали! — прыснула Наташка. — Конечно, все сбегутся: козел — везет! Всем интересно посмотреть!

— Да не сообразили… — покраснел Шурка. — Вот как теперь его обратно взять?..

— Очень просто! — решительно заявила Наташка. — Сейчас пойду и возьму!

— А если они не будут отдавать?..

— Вот так новости! Я им дам — не отдавать! Какое они имеют право не свои шланги присваивать? Да они мальчишки хорошие, не то что вы… А захочу, возьму вот и — не пойду! — вдруг закапризничала она. — Раз вы от меня бегаете, как будто я вас укушу, то и берите свой шланг сами!

— Что ты! — испугался Шурка. — Он не наш, а… поросячий! Запаршивеют все поросята, что тогда делать?

— Мы тебе даже гусеницу приготовили! — улещивал ее Перфишка. — Которая в сирени живет, рогатая!..

— Где она? — обрадовалась Наташка. — Показать мне ее немедленно!

— Она сейчас у Деда… Он домой ушел, но можно сходить, взять…

Неизвестно, что на нее сильнее подействовало — гусеница или поросята, но только Наташка подобрела:

— Хоть вы и не хотите, чтоб я в плену была, да ладно…

— Мы тебя можем не только пленной, а даже коман… моим заместителем выбрать! — горячо пообещал Шурка, страдая за шланг, который «кирпичи», может быть, давно уже там портят и терзают…

— Хорошо… Только все секреты всегда мне рассказывать… подробно, а то не пойду!

Наташка отправилась на переговоры к «кирпичам», а отряд дожидался результатов под больничным забором. Наконец Наташка вернулась и объявила:

— Они говорят: если мир заключите, то отдадут, а так не отдадут!..

Шурка подумал и спросил:

— А где заключать, у нас или у них?

— Не знаю… Сейчас спрошу!

Она опять сбегала к «кирпичам» и вернулась с ответом:

— У них! Они уже начали подготовляться!

— А откуда их столько много? — спросил Шурка.

— А те уже обратно приехали! — объяснила Наташка. — И еще с собой в гости разных братьев привезли!

— Наверное, близко живут… — позавидовал Шурка. — А у меня вся родня дальняя: долго приходится ехать, пока приедут…

— А они не тронут, если мы придем? — опасался трусоватый Перфишка.

— Вот еще! Как это они тронут, если я участвую! Значит, вы тут еще посидите, а я пойду там посмотрю!

И она опять ушла.

— А чего они должны подготовляться? — беспокоился Перфишка. — Может, они подготовляются нас в плен брать, как придем? Только начнем заходить, а они как набросятся!

— Была не была! — храбрился командир. — Слышал, что Наташка сказала? Она не даст им набрасываться… Что за новости!

Вот опять показалась Наташка, махнула рукой, чтоб шли, и Шурка с отрядом отправился заключать мир.

Проходя через обе линии фронта, Шурка заметил, что окопы для войны уже почти не годились, сильно пострадав от бывших сражений: обвалились и засыпались землей, а часть земли куда-то улетела в виде земляных снарядов и гранат, так что хорошую войну стало негде проводить, а водопроводчикам придется себе новые траншеи откапывать.

По переднему краю гулял отсутствующий рядовой Марчуков, он же Марчук, он же Чук, он же Чурила, который дочитал дядину книжку, дорастил шампиньоны, помог цыганам искупать лошадь и теперь, очевидно, не знал, чем заняться. Увидев своих, он обрадовался:

— Вы куда?

— С «кирпичами» мир заключать!

— Разве уже кончилась война? — удивился рядовой Марчуков. — Эх, не успел я ничуть повоевать, все некогда было… А кто победил?

— Никто никого!

— А можно мне с вами?

— Пошли!

И рядовой Марчуков, хоть на войне отсутствовал, тоже пошел заключать мир.

«Кирпичи» хорошо подготовились: стол из перевернутого ящика был поставлен под развесистым кустом, сплошь усеянным цветущими желтыми розочками, на столе лежали чистые листки бумаги и карандаши, а по бокам приставлены стулья из чурбачков: два для командующих, а один — так.

Наташка суетилась и кричала на «кирпичей»:

— Балда! Убери ноги, я тут стул поставлю! Куда садишься, тут я сяду!

На стулья сели Шурка, длинный рыжий «кирпич», главный у них, и Наташка.

Остальные расселись на земле кто где, но по отдельности: Шуркины бойцы с одной стороны, «кирпичи» — с другой. Даже Шурка, знаток всяческих церемоний, остался доволен.

Приступили к переговорам.

Сначала некоторое время все молчали, потому что ни одна сторона не знала, как начинать, кому первому.

На помощь пришла Наташка:

— Чего надулись? Начинайте!

Видя, что опять никто не начинает, она начала сама:

— Вы согласны мир заключить?

— Мы не против… — солидно ответил Шурка.

— И мы… — подтвердил главный «кирпич».

— Тогда так! — распоряжалась. Наташка. — Они согласны шланг отдать, мир заключить…

— Значит, вы нас не трогайте, а мы вас… — уточнил Перфишка.

— А это какой у вас козел? — интересовались рядовые «кирпичи».

— Кузя! — объяснил Шурка. — Он у нас агиткозлом состоит… вместо медведя!

Среди «кирпичей» сразу обнаружились любители козлов и начали расспрашивать про Кузю, где он живет, что ест, часто ли бодается, а Шуркины бойцы оживились и принялись подробно описывать Кузин характер и его смешные привычки.

Разошлись, что даже Наташка вмешалась:

— Хватит про козла! Давайте про дело! Пиши! — приказала она главному «кирпичу», и тот начал строчить. — Ходить всем везде, не затрагивать, не дразниться…

— На пруд нас пускать! — подсказал кто-то из рядовых «кирпичей».

— Мы почему не пускали… — миролюбиво объяснил Шурка. — У нас там черепаха посажена… для разведения! Боялись, что ее по ошибке поймают…

— А можно посмотреть? — спросил главный «кирпич».

— Раньше можно было, а теперь нельзя… Она там в глубине все время находится и не вылезает… Я даже и сам ее не вижу… Но вы ее не ловите!

— Не тронем! — пообещали «кирпичи». — Запиши особо!

Записали: черепаху не ловить, смотреть там, а чужих ловцов прогонять.

— Ведерко пусть отдадут! — вспомнили «кирпичи».

— Это мы отдадим! — обязался Шурка. — Хотя в прошлые войны вы тоже у нас много трофеев позахватили: бумеранги, свисток, тюбетейку мою…

— Тюбетейка цела! — обрадовано закричали «кирпичи». — Вон она!

И показали на макушку яблони, где в развилке ветвей была укреплена вниз дном Шуркина тюбетейка, точно птичье гнездо. «Кирпичи» рассказали, что тюбетейка и являлась готовым птичьим гнездом для приманивания какой-нибудь птицы, которая, может быть, сочтет ее удобной, чтобы нанести туда яиц и вывести птенчат. Один рядовой «кирпич» сразу слазил на дерево, достал тюбетейку и вручил Шурке. Шурка осмотрел ее, увидел, что она ничуть не пострадала от дождей и прочей непогоды, и с удовольствием надел на голову, сказав:

— Хорошо, что птенцы не успели вывестись! А то пришлось бы ждать до самой осени, пока они вырастут и улетят…

— А если из бывших трофеев что потерялось? — спросил главный «кирпич».

— А пускай! — решил Шурка.

Записали: все трофеи возвратить, а какие совсем потерялись, те можно не возвращать.

Дальше переговоры пошли как по маслу.

Под конец записали: мир заключается сроком на вечные времена, а кто нарушит, пускай потом не обижается…

Мирный договор был составлен в двух экземплярах, под которыми подписались все присутствующие и Наташка как свидетельница. Оба экземпляра начштаба Калиныч заверил штабной печатью «Фельдшер Михей Иванович Мухортов», потом их сложили вместе, спрятали в железную коробочку из-под зубного порошка и отдали главному «кирпичу» на вечное хранение.

Процедура заключения мирного договора очень понравилась Шурке и всем бойцам, потому что все делалось по-настоящему. Но, оказывается, еще не все кончилось.

— Теперь состоится угощение! — объявила Наташка, пошептавшись с главным «кирпичом».

«Кирпичи» жили хозяйственно: у них имелся даже свой маленький погреб, вырытый в сирени, где ни один взрослый не догадается его искать.

Оттуда достали пузырек с каким-то соком — неизвестным, но вкусным, и консервную банку с маленькими солеными рыбками. Хлеба принесли из дома, так как своей пекарни у «кирпичей» пока еще не было.

Каждому присутствующему досталось по рыбке, а сока на всех было мало, и его пило из настоящих, хоть и треснутых рюмок только начальство — Шурка, рыжий и Наташка.

На второе «кирпичи» подавали вареную кукурузу:

— Я кукурузу не уважаю… — отказался было Шурка..

— Балда! — сказала Наташка. — Это знаешь что? Маис! Том Сойер ел!

— Чего врешь!..

— А вот и не вру! У меня дома в книжке сказано, могу показать!

— Ну-ка, дай… — заинтересовался Шурка и попробовал один початок: действительно, вкусно… Как он раньше не знал, думал — кукуруза простая… Он съел две штуки и еще одну спрятал в карман — угостить Деда, чтобы и он попробовал, какой бывает маис.

Празднование чуть не испортил очкарь, которого недавно дразнили в Перфишкином саду. Он, видно, был родственник «кирпичам», вышел из дома и, заметив Перфишку, начал задираться:

— Ага! Дразнильщики в гости пришли! Значит, сами гостей не любите, а к другим ходите?

— Это мы тогда так… для шутки… — оправдался Перфишка. — Теперь можете ходить к нашей Лидке хоть каждый день: я не против! Только в беседке ничего не трожьте!

Очкарь обрадовался и больше не стал придираться.

Наконец «кирпичи» принесли из своих тайных складов шланг, оказавшийся целым, неиспорченным, только в одном месте снято медное колечко, которое самый младший «кирпич», по приказу рыжего, вынул из кармана и со вздохом отдал Шурке.

Для предварительной разведки на больничный хоздвор пошли Калиныч с Наташкой, а командир Шурка продолжал вести с главным «кирпичом» дружескую беседу, уточняя разные подробности послевоенной мирной жизни.

Главный «кирпич», которого звали Сашкой, согласился объединить обе армии под общим командованием Шурки как военного специалиста, а сам хотел заняться исключительно научной деятельностью по ловле с Наташкой гусениц и выведению из них различных бабочек. Так что теперь запланированный «переход через Альпы» могла совершить громадная армия под командованием известного полководца А. В. Суркова, решившего в связи с большим пополнением личного состава присвоить себе очередное звание генералиссимуса.

Прибежала как угорелая Наташка:

— Давайте скорей! Там никого нет! Все на перерыве!

Схватив в охапку завернутый в брезент шланг, она убежала раньше, чем Шурка успел согласиться или запретить.

Вскоре Наташка с Калинычем вернулись и доложили, что шланг благополучно присоединен к своему месту при полном соблюдении военной тайны.

Потом мирные делегации бывших «кирпичей» были приглашены на Луговую с ответным визитом: любители козлов отправились с Наташкой и Калинычем к Деду — знакомиться с Кузей и с ним самим, а хозяйственный Перфишка, которому у «кирпичей» больше всех понравился погреб, сговорившись с двумя специалистами по копанию погребов, повел их к себе — чтобы незамедлительно выкопать у себя в саду точно такой же.

К Егору Ефимычу решили сегодня не заходить, а то можно вызвать подозрение, да и некогда было, так как Шурке полагалось лично присутствовать и при осмотре Кузи, и при рытье погреба, а в ближайшее время вырыть себе погреб, где бы хранились разные припасы для таких вот торжественных случаев.

Перебегая с одного двора на другой, он столкнулся с Витюшей, понуро ехавшим на велосипеде с новенькой лучковой пилой, привязанной к раме.

— Ты ничего не знаешь? — спросил Витюша, останавливаясь. — У нас там чудеса творятся буквально… Шланг этот гадский опять пропадал и опять нашелся! На Егор Ефимычевом месте я бы прямо в угрозыск перешел, на фига ему эти поросята!

— Как же он его нашел? — прикинулся непонимающим Шурка.

— А кто его знает… — вздохнул Витюша. — Все-таки у него, по-моему, есть такие способности, как у той бабки, помнишь, тетя Маруся рассказывала?

— А пила у тебя зачем? — спросил Шурка.

— Да хочу обратно отдать… — махнул рукой Витюша. — Она у меня на чердаке случайно оказалась, не знаю, как туда попала… Я совсем про нее забыл, а Егор Ефимыч все намекает… Интересно, как он пилу учуял? Уж на что я ее спря… то есть сама она там за трубу завалилась! Хочу отдать, отвязаться, в гробу я ее видал! А то явится за ней, тут от одной матери шуму не оберешься буквально! Хотя, по-моему, все-таки никакой он не ясновидящий, а обыкновенный колдун!..

И расстроенный Витюша поехал дальше, а Шурка сел на лавочку, чтобы в одиночку спокойно посмеяться.

Правильно говорит Витюша, что Егор Ефимыч никакой не ясновидящий: вот Шуркины бойцы — те действительно все ясно видят! Особенно зоркими показали себя юные разведчики Зубан и Голован — слабо Витюше с ними тягаться.

…Поздно вечером после тяжелого хлопотливого дня Шурка отправился к пруду — немного отдохнуть и заодно посмотреть, не вылезла ли черепаха.

Там он повстречал Наташку. Она тихо сидела на бревне и о чем-то думала.

Над прудом и лугом стоял туман, в теплой воде надрывались, квакали лягушки.

Шурка начал искать, чем бы в них запустить.

— Зачем? — спросила Наташка.

— А чего они орут?

— Они не орут, а так поют… — объяснила Наташка. — Птицы по-своему поют, а они — по-своему… Послушай, разве плохо?..

Шурка прислушался: правда, хорошо… Присел рядом с Наташкой на бревно и тоже стал слушать.

 

КАК ШУРКУ СНИМАЛИ В КИНО

Отряд Шурки Суркова устраивал свои маневры на больничных огородах.

Осень хороша еще и тем, что с огородов почти все убрано и никто уже оттуда не прогоняет: играй и бегай где хочешь! Кроме того, в земле всегда можно найти забытую морковку или репку, что значительно облегчало прокормление войска. А один мальчишка, называемый Дед, даже привел туда своего козла Кузю, для которого имелось множество капустных листьев от срезанных кочанов. Не выкопанной осталась только свекла, и завхоз Егор Ефимыч разрешал Шурке с отрядом проводить маневры везде, зная, что командиру можно спокойно доверить: он никогда костер не бросит, если в нем остается хоть одна искра…

От горящей ботвы и разных сухих сорняков получалась прекрасная дымовая завеса, где отряд беспрерывно наступал и атаковал по всему фронту, а Кузя был привязан в сторонке, чтобы не пугался.

Когда маневры уже заканчивались и все собрались расходиться по домам, на поле появилась толпа нарядных девушек в разноцветных брюках и куртках. Они несли лопаты и корзины, а впереди шел Шуркин знакомый Витюша — бывший тунеядец, сейчас временно работающий на подсобном хозяйстве.

— Чего они пришли? — спросил Шурка у Витюши.

— Свеклу копать… — ответил Витюша, — а вы давай хиляй отсюдова! Тут киносъемка будет проходить, а вы везде мелькаете, еще попадёте в кадр…

Шурка сразу заинтересовался:

— А что будут снимать?

— Нас… — ухмыльнулся Витюша. — Меня, например, а что?

— Тебя… — не поверил Шурка. — Кого же ты будешь играть?

— Студенты медшколы на уборке!.. — объявил Витюша важно, будто сам являлся студентом или даже режиссером. — Хроникальный фильм!

— А длинный он будет? — выспрашивал Шурка.

— Как получится…

Студентки были пустяковые — такие молодые, что даже в Шуркиной школе некоторые старшеклассницы выглядели гораздо взрослее. Потом Витюша куда-то скрылся, а ребята, конечно, остались: даже те, кто уж совсем собрался уходить, не ушли. Они решили дожидаться кино, посмотреть, как все будет происходить, а может, попадется добрый режиссер и их тоже немножечко снимет… Скажет: «Чего стесняетесь! Идите уж и вы…»

Ведь каждому интересно потом в кино посмотреть, как ты двигаешься там и разговариваешь. Уходить было никак нельзя.

На всякий случай все предварительно подготовились.

Командир Шурка решил сняться в полной форме: с автоматом на груди, в одной руке пистолет, в другой — сабля, на шее — бинокль. Хорошо бы в это время сидеть верхом на коне, если бы был конь да уметь на нем ездить…

Малыши Зубан и Голован, выпросив у Шурки расческу, причесывали Кузе бороду, бока и выдирали оттуда репьи, потому что Кузю-то наверняка снимут, а заодно и Зубана с Голованом: ни в кино, ни в телевизоре никогда еще не показывали, как люди прямо на живом козле катаются!

Студентки принялись за работу, а ребята смирно сидели в отдалении, чтобы их не прогнали раньше времени.

Уже долго просидели, а кино все не ехало… Шурка соскучился и пошел взглянуть, как идет копка свеклы.

В этом деле Шурка являлся большим специалистом. Совсем недавно он помог выкопать на своем огороде свеклу, и морковь, и бурак, не говоря уж про картошку.

Кто думает, что выкопать, например, морковку ничего не стоит, тот ошибается. Возьмешь лопатой чуть поближе, и она уже перерезана, хранить не годится. Некоторые растут в земле криво, и нужно втыкать лопату дальше от них, чтобы они не повредились. Хотя, конечно, так копать труднее, потому что приходится большие комья земли выворачивать. Лучше всего дергать за зеленый хвостик, но этого делать нипочем нельзя — хвостик оторвется, а корень останется в земле…

Подойдя к студенткам, он сразу увидел, что они копают неправильно: чтобы не возиться с тяжелой лопатой, дергают рукой за ботву — оторвут и сразу за другую хватаются! Конечно, кое-какие и выдернутся, но плохие, тоненькие, а самые лучшие, большие и толстые, сидят в земле крепко, а хвостики у них слабые… Поэтому везде валялась оторванная ботва, а из нее чуть виднелись свекольные затылки…

Такой бесхозяйственности Шурка потерпеть не мог.

— Ты как делаешь? — обратился он к одной студентке в красных штанах, у которой чаще всех ботва отрывалась.

— А что? — с удивлением взглянула на него студентка.

— За хвостик нельзя дергать… Нужно лопатой!

— Она у меня неудобная… А ты чего лезешь?

— А ты копай хорошо!

— Ну и иди отсюда, не мешайся!

— Я не мешаюсь, а говорю, что так нельзя копать. Артистка какая! Надела красные штаны и тяп-ляп делает! — начал скандалить Шурка, а студентка замахнулась на него свеколиной. Подошли остальные ребята, а Шурка вынул свой блокнот, карандашик и пригрозил:

— Сейчас тебя запишем! А потом Егор Ефимычу доложим… кто тут, расфуфыренный, не работает, а портит только…

— А ты не знаешь, кто я! — хихикнула студентка.

— Узнаем… — И Шурка, раскрыв блокнот, начал строчить, поглядывая на нее и бормоча: — Так-ак… красные штаны, сама толстая… Оставила в земле двадцать две свеклы…

— А ты считал?

— Считал!

— И вот ту запиши, с косой! — подсказал Дед. — Она совсем без лопаты! Только сейчас три хвостика оторвала…

— Которая? — осведомился Шурка. — А! Пишем: с косой…

— Вика, тебя записали! — смеясь, крикнула толстая.

— Кто? — отозвалась Вика.

— Да тут вот ревизоры объявились!..

— Я их сейчас!..

На поле пришел завхоз, и толстая студентка пожаловалась:

— Егор Ефимыч, чего мальчишка привязался?

Шурка тоже пожаловался:

— Егор Ефимыч, смотрите — они все хвостики пообрывали, а свекла в земле!

Завхоз встал на сторону Шурки:

— Это наш командир! Он дело говорит! Вам на что лопаты дадены?

— А вон та, рыжая… — показал пальцем Шурка. — Она и лопатой режет!..

— Ты чего грубишь? — обиделась рыжая.

— А ты копай хорошо! Небось на своем огороде даже самую маленькую морковку дергала!..

— У меня нет огорода!

— Ну и подавно!..

— Да мы не умеем…

— Могу показать!

И Шурка, взяв лопату, начал показывать, как нужно ее втыкать в землю, чтобы не зацепить корень.

— Вот, смотрите! Надо брать, сильно отступя, тогда не затронет… Нажимаем… ра-аз! Перерезалась… Думал — далеко, а она, оказывается, близко… Вот видите, несколько дальше надо захватывать! Даже я и то перерезал! Но тут свеколина кривая…

— Да чего там — одна-две штучки! — легкомысленно махнула рукой рыжая, но Шурка возмутился:

— Две?! Да их у вас осталось в земле… тыщи! Если сейчас за вами пройтись с лопатой, то можно еще столько накопать, сколько вы уже накопали! Даже больше!

— Уж и больше… — не поверила студентка.

— Сейчас увидишь!

На поле валялись три лишние лопаты, Шурка взял одну себе, другие дал Перфишке и Деду, тоже хорошо умевшим убирать свеклу, а остальным ребятам велел выискивать оставшиеся свеколины с оторванной ботвой.

Их пряталось в земле не так уж много, как предполагал Шурка, но все-таки через некоторое время образовалась порядочная куча, которую складывали отдельно, чтобы студенткам было наглядно, сколько остается, если не лопатой выкапывать, а дергать за хвостик.

Для перетаскивания свеколин в одно место Шурка пожертвовал свою куртку, на которую накладывали, как на носилки, и таскали, потому что зловредные студентки не дали ни одной корзины. Обошлись без них, а куртку потом можно отряхнуть, к ней земля не очень прилипает… Когда подошел Егор Ефимыч, Шурка похвалился:

— Вот сколько уже! И еще осталось!..

Егор Ефимыч посмотрел на Шуркину кучу и одобрил:

— Да-а…

Затем привел толстую в красных штанах, которая, похоже, числилась у студенток командиром, показал ей, сколько Шурка с ребятами после них накопали, и, отойдя в сторонку, начал что-то строго говорить, а она краснела, кивала и оправдывалась…

Видно, крепенько ей влетело, стыдно стало, и сразу дело пошло на лад, а то безобразие: свеклу портят, все хотят, как бы им полегче!

А Шурка перебросил свой отряд на самый дальний конец поля, где другая группа студенток копала бураки, которые при копке еще коварнее свеклы и требуют особой осторожности. Их повредить легче: они круглые и бока во все стороны выпирают…

Показывая студенткам, как нужно правильно обращаться с бураками, Шурка своей лопатой выворачивал такие большие ужасные глыбы земли, что даже лопата не выдержала: гвоздик обломился, и она соскочила с ручки. Хороший гвоздик обнаружился у Шурки в кармане, а вместо молотка был использован камень. Пока Шурка налаживал лопату, все стояли над ним и смотрели, помогая советами…

А про кино совсем позабыли.

В это время примчались Зубан с Голованом, которые во время копки стерегли Кузю, и заорали:

— Снимают уже!

Бросив лопаты, Шурка с ребятами побежали обратно к первой группе, где ходили двое каких-то молодых дядек с большим аппаратом, наподобие фотографического, только гораздо больше, который не щелкал, а трещал. Один снимал, а другой указывал студентам, кому где стать, что делать.

Шурка даже немного разочаровался: больше никакой сложной аппаратуры у киносъемщиков не имелось…

А когда прибежали ребята, то дядька, который указывал, сразу замахал руками:

— Ребята, подальше!.. Ребята, с той стороны не заходите!

И снимали они что попало, а не то, что нужно…

Сняли поле — издалека, и не известно, оказался ли там снятым Шурка со своими бойцами…

Сняли рыжую, велев ей встать получше, хотя Шурка предупреждал:

— Эту не нужно! Она хуже всех работала, — но киносъемщик только усмехнулся, рыжая тоже засмеялась и погрозила Шурке кулаком. А другой спросил у Егора Ефимыча:

— Это кто такие?

— Добровольцы! — объяснил ему Егор Ефимыч.

Прибежал как угорелый Витюша и тоже полез сниматься, но ему велели отойти в сторонку, не лезть, и правильно, так как он в копке свеклы совсем нисколько не участвовал.

Сняли рассыпанную свеклу, идя вдоль борозды…

Зато накопанную Щуркой с ребятами кучу сняли отдельно: она аккуратно была сложена, а студенческие все разбросаны. Кучечка не очень большая, но все-таки…

А вообще снимали без всякого порядка, с пятого на десятое, так что никак не поймешь, где будут снимать и куда заблаговременно заскочить: только начнешь пробираться, а они уже перевели ствол аппарата, в другое место…

Наконец Зубан осмелился и предложил:

— Дядь, а козла вам не нужно? Вон он стоит…

— Это Кузя! — пояснил Голован. — Интересно!

Поглядев на красивого расчесанного Кузю, один киносъемщик сказал другому:

— А что? Для оживления, а?..

Но садиться на него никому не позволили, а сняли просто: как он ест капустный лист…

Пока Шурка думал, куда лучше податься, чтобы наверняка быть снятым, киносъемщики уже закончили и уехали на своей красной машине.

Но вообще они водили и жужжали аппаратом много, и была надежда, что и Шурка где-нибудь там окажется…

В школе Шурка первым делом заглянул в соседний класс и нашел там Генку, знаменитого тем, что он ходил в кино бесплатно и просматривал все до одного фильмы, а некоторые по многу раз, потому что мать у него работала в кинопрокате. Кроме того, он имел право ходить на вечерние сеансы и даже провести с собой одного или двух друзей, небрежно сказав билетерше:

— Из кинопроката… А эти — со мной…

И билетерша, ни слова не говоря, всех пропускала. Когда народу было много, то мест им не полагалось и приходилось сидеть на полу. Зато когда кино плохое — сиди хоть на десяти стульях!

Шурка строго-настрого приказал Генке с сегодняшнего дня особо внимательно следить за всеми кинофильмами, а когда будут показывать фильм «Копка свеклы в подсобном хозяйстве», немедленно сообщить ему и взять с собой, если показ состоится на вечернем сеансе.

Для верности Шурка почти каждый день перед занятиями заходил в Генкин класс, чтобы напомнить и разузнать, и Генка уже привык, — завидев Шурку, издали кричал:

— Еще не было!

Или просто махал рукой.

Постепенно Шурке надоело ждать, он наведывался к Генке все реже и реже, а потом и вовсе перестал.

А когда уже почти совсем позабыл, Генка сам прибежал к нему и сообщил:

— Было!

— «Копка свеклы»? — обрадовался Шурка.

— Не… «Осень» называется… Киножурнал… Там Дедов Кузя показан, два пацаненка его кормят…

— Это Зубан и Голован! А сам Дед?

— Его не было… Девка какая-то…

— Ту по ошибке… — объяснил Шурка, — ее не надо было снимать!..

Про себя он не спросил: раз Генка не упомянул — значит; не было… Сам Генка ничего не умел толком рассказать.

— Да я не разглядел… — мямлил он, — быстро очень мелькало… Не успеешь одно поглядеть, а там уже кончилось… Кузя хорошо показан: и борода, и рога… Как он капусту ест и прямо на тебя смотрит!..

В тот же день Генка провел Шурку и Деда на вечерний сеанс.

Киножурнал назывался «Осень» и действительно шел очень быстро: только начнешь рассматривать что-нибудь, а оно уже сменилось другим!

Сначала под приятную тихую музыку показывали все постороннее: речку, гусей, дождик в лесу, машины со свеклой… Потом Шурка увидел знакомое поле, но здесь оно выглядело больше и красивее, чем на самом деле, а круп но — кучу свеклы.

— Это не наша, — громко сообщил Шурка Генке, — наша аккуратненькая, а у тех разбросано!..

Строгая тетенька, сидевшая рядом, сердито оглянулась на него, и он умолк.

Потом появился во весь экран Кузя — очень похожий, прямо точь-в-точь!

— Наш козел Кузя!.. — тихо сообщил Шурка сердитой соседке. — Он тоже там присутствовал!

— Сидите смирно! — приказала соседка, потому что Дед при виде своего прославившегося Кузи от радости не то засмеялся, не то заблеял, как козел.

Но тут опять начали показывать свеклу, I1 вдруг Шурка увидел свою куртку, лежащую в борозде, и свекла на нее навалена.

— Это моя! — дернул он соседку за рукав, чтобы она не проморгала. — Вот лежит!

— Да что же это такое!.. — возмутилась соседка.

— Не верите? — убеждал ее Шурка. — Вот она и сейчас на мне, можете пощупать!..

— Я позову контролера, и тебя выведут! Кто вас пустил на вечерний сеанс? — разозлилась тетенька, а Шурка и без нее замолчал, так как копка свеклы кончилась, и больше ее до самого конца ни разу не показали, а шла всякая чепуха: лужа, опавшие листья, грибники с кошелками…

Шурка ничуть не огорчился, что его самого там не оказалось: он занят был — добровольцами командовал и следил, чтобы все было сделано правильно, зато куртка получилась хорошо — лежит себе в борозде, и свекла на нее накладена.

Дальше шел неинтересный фильм про любовь.

Пойти на второй сеанс Генка не захотел, а Шурка с Дедом решили спрятаться под стульями, дождаться, когда еще раз покажут картину «Осень», и получше рассмотреть: Дед — своего Кузю, Шурка — свою куртку…

Оттуда их вытащила уборщица и начала прогонять, но Шурка ей растолковал, что они не собираются смотреть все, просмотрят только журнал, где показаны они сами, и сразу уйдут, хотя, между прочим, их близкие знакомые работают в кинопрокате.

Уборщица сжалилась, пустила ребят постоять у двери и сама с ними смотрела. Перед началом Шурка вкратце рассказал, чтоб было понятнее, как происходила выкопка свеклы.

Уборщица узнала Кузю и удивилась:

— Да это никак Дедовых козел? Кузя, что ль?

— Кузя! Кузя! — радовался Дед. — И моя фамилия тоже Дедов!

Когда на экране появилась Шуркина куртка, Шурка дал уборщице пощупать ее на себе:

— Эта самая!

— А ты-то где же? — спросила уборщица.

— Меня там сейчас не видно… — разъяснял Шурка, я вот тут правее стою! А свекла в большой куче наша! Видели, сколько бы ее осталось?

…На том дело не кончилось, и Шуркина куртка была показана еще и по телевизору. Жалко, что самого Шурки в это время не было дома, но мать видела и сразу узнала ее по командирским звездочкам на воротнике.

— Вон ты как с новыми вещами обращаешься! По грязи их раскидываешь!.. Ну погоди, попросишь новую…

А сама не понимала, что от всего этого куртка стала гораздо ценнее: теперь ее, может, тысячи людей во всех городах смотрят и думают: чья же это куртка лежит? А она — вот она!

…Жалко, что не удалось самому посмотреть ее также и по телевизору, но Шурка надеялся, что когда-нибудь еще покажут.

А почему бы не показать? Интересный фильм!