Летний день был жарким и тихим. Вишневые деревья, окружавшие улицу, чувствовали, как медленно наливаются их плоды, превращаясь из зеленых в желтые, а потом в красные.
Среди запыленных садов дремали дома. «Не беспокойте нас! — казалось, говорили они. — Мы отдыхаем».
Даже скворцы прятались в дымоходах и засовывали головы под крыло.
Над Парком висело облако солнечного света, золотистое и прозрачное, будто сахарный сироп. Не было ни ветерка. Листья не шелестели, цветы стояли прямо, слегка поблескивая лепестками, создавая впечатление, будто они сделаны из металла.
Скамейки, стоящие у Озера, были пусты. Людей, которые обычно сидели на них, прогнала домой жара. Нелей опустил мраморную голову, пытаясь разглядеть в воде хотя бы одну золотую рыбку. Но они все спрятались под листьями лилий, как под зонтиками.
Залитые солнцем лужайки расстилались вокруг зеленым ковром. Если не принимать во внимание один движущийся предмет, то можно было подумать, что Парк нарисован на куске холста или бумаги. Движущимся предметом был Смотритель Парка. Он бродил вокруг большой магнолии, нанизывая мусор на палку и складывая его в корзину.
На минуту прервавшись, он взглянул на двух собак, пробегавших мимо. Не составляло ни малейшего труда догадаться, что они прибежали с Вишневой улицы, так как именно оттуда доносился пронзительный голос мисс Ларк:
— Эндрю! Варфоломей! Будьте добры, вернитесь! Не плавайте в этом грязном Озере! Лучше я приготовлю вам холодного чаю!
Эндрю и Варфоломей переглянулись, подмигнули друг другу и затрусили дальше. Однако, пробегая мимо большой магнолии, они вздрогнули и резко остановились. Затем, высунув длинные розовые языки, плюхнулись на траву.
Мэри Поппинс, чистенькая и аккуратная, одетая в свою синюю юбку и новую шляпку, украшенную темно-красным тюльпаном, взглянула на собак поверх вязания. Прямая и строгая, она сидела на клетчатом пледе неподалеку от дерева. Ковровый саквояж лежал рядом, а с ветки свисал зонтик с ручкой в форме головы попугая.
Бросив взгляд на два виляющих хвоста, Мэри Поппинс презрительно фыркнула.
— Подберите языки и сядьте прямо! Вы не волки!
Обе собаки тут же вскочили. Джейн видела, как они изо всех сил пытались спрятать языки.
— И, если вы собираетесь плавать, — продолжила Мэри Поппинс, — не забудьте отряхнуться, когда выйдете из воды. Только не забрызгайте нас!
Эндрю и Варфоломей посмотрели на нее с упреком.
«И как только, Мэри Поппинс, вы о нас могли такое подумать!» — казалось, говорил их вид.
— Ну, хорошо. Тогда идите.
И собаки тотчас бросились прочь, будто пули, выпущенные из ружья.
— Вернитесь! — обеспокоенно кричала мисс Ларк.
Но на это никто не обратил внимания.
— А почему мне нельзя купаться в Озере? — спросил Майкл приглушенным голосом. Он лежал на траве лицом вниз, наблюдая за муравьями.
— Потому что ты не собака! — напомнила ему Мэри Поппинс.
— Я знаю. Но если бы я был ею…
Странно, улыбнулась она или нет? Из своей позы Майкл не сумел рассмотреть.
— Ну и что бы ты сделал? — спросила она, фыркнув.
Он хотел объяснить, что если бы он был собакой, то делал бы все, что захочется: купался или не купался, в зависимости от настроения, и не спрашивал бы ни у кого разрешения. Но что если Мэри Поппинс рассердится, услышав об этом? «Лучше всего промолчать», — решил Майкл.
— Ничего, — пробормотал он, отвечая на ее вопрос. — Сегодня слишком жарко для того, чтобы спорить, Мэри Поппинс!
— «Ничего» — это тоже немало, — Мэри Поппинс поправила шляпку, украшенную тюльпаном. — А кроме того, я не спорю, а разговариваю!
Да, последнее слово, как всегда, осталось за ней.
Солнечный свет, пробившись сквозь широкие листья магнолии, блеснул на вязальных спицах. Джон и Барбара, положив головы друг другу на плечи, дремали в тени, изредка просыпаясь.
Аннабела крепко спала рядом с Мэри Поппинс. Пятна света и тени замелькали на лице Смотрителя Парка, когда он нагнулся за клочком газеты.
— Мусор бросать в корзины! Соблюдайте правила! — строго сказал он.
Мэри Поппинс смерила его таким презрительным взглядом, от которого, наверное, — завял бы и дуб.
— Это не мой мусор, — возразила она.
— Да? — недоверчиво промычал Смотритель.
— Абсолютно точно! — фыркнула Мэри Поппинс.
— Но кто-то же должен был бросить эту газету! Ведь не могла она вырасти сама по себе, как роза!
Сдвинув кепку на затылок, Смотритель почесал за ухом. Жара и надменный тон Мэри Поппинс явно не улучшили его настроения.
— Ну и погодка! — заметил он мрачно, нервно переступая с ноги на ногу. Вид у него был такой расстроенный, что он стал походить на большую, оставшуюся без хозяина собаку.
— А вы чего ожидали в середине лета? — фыркнула Мэри Поппинс, звякнув вязальными спицами.
Смотритель Парка вздохнул и решил попытаться еще раз.
— Я вижу, вы принесли вашего попугая! — сказал он, взглянув вверх.
— Вы имеете в виду мой зонтик с ручкой в форме головы попугая? — надменно уточнила Мэри Поппинс.
Смотритель нервно хихикнул.
— Неужели вы думаете, что собирается дождь? При такой-то жаре?
— Я не думаю, я знаю, — спокойно ответила Мэри Поппинс. — И если бы я была Смотрителем Парка, я бы не тратила напрасно время, как некоторые! Вон там кусок апельсиновой корки — почему вы его не подбираете?
Она ткнула вязальной спицей в сторону и держала ее до тех пор, пока Смотритель не поднял мусор и не запихнул его в корзину.
«Если бы она была на моем месте, — подумал он про себя, — то здесь был бы не Парк, а гладкая чистая пустыня!»
Он обмахнул лицо кепкой.
— Во всяком случае, — громко сказал он, — не моя вина в том, что я Смотритель Парка. По справедливости я должен был бы стать первопроходцем, исследователем новых земель. Если бы я стал, кем хотел, меня бы здесь не было. Я бы сидел где-нибудь на льдине среди Полярных Медведей!
Вздохнув, он облокотился о палку, и погрузился в дрему.
— Гм! — громко хмыкнула Мэри Поппинс.
Испуганный этим восклицанием, голубь, сидевший на ветке у нее над головой, захлопал крыльями.
Вниз упало перышко и медленно закачалось на ветру. Джейн протянула руку и поймала его.
— Как оно щекочет! — прошептала она, проводя кончиком пера себе по носу. Затем, повязав вокруг головы ленту, прикрепила к ней перо.
— Я дочь Индейского Вождя. Меня зовут Миннехаха, что означает «звенящая вода, бегущая по камням».
— Ничего подобного, — возразил Майкл. — Ты Джейн Кэролайн Бэнкс.
— Это только снаружи, — настаивала Джейн. — На самом деле я кто-то совсем другой.
— Просто тебе надо было побольше съесть за ленчем. Тогда у тебя не было бы таких странных ощущений. И наш Папочка вовсе не Индейский Вождь, так что ты никакая не Миннехаха!
Внезапно он насторожился и пристально уставился в траву.
— Вон — идет! — дико закричал он и, упав на живот, извиваясь, пополз вперед.
— Спасибо, Майкл, — заметила Мэри Поппинс, — за то, что лягнул меня. Ты что — цирковая лошадь?
— Не лошадь, а охотник, Мэри Поппинс! Я иду по следу в джунглях!
— Джунгли! — насмешливо бросил Смотритель Парка. — Мне больше по душе снежные пустыни!
— Если ты не будешь осторожен, Майкл Бэнкс, то след приведет тебя домой, прямиком в постель. Никогда еще не встречала таких глупых детей. И взрослого, который не намного умнее их! — добавила Мэри Поппинс, глядя на Смотрителя Парка. — Всегда хотите быть чем-то еще вместо того, чтобы быть тем, что эы есть на самом деле! Охотник! Миннимаха, Пинитаха, или как там ее… Гораздо больше вы похожи на пастушку, которая присматривала за гусями, и свинопаса!
— Но я охочусь вовсе не на гусей или свиней! Это Лев, Мэри Поппинс! Внешне он, может быть, и похож на муравья, но внутри… Ага! Наконец-то я поймал его! Внутри — он людоед!
Майкл перевернулся, держа что-то маленькое между большим и указательным пальцем.
— Джейн… — начал он возбужденно, но закончить не успел, так как Джейн принялась делать ему какие-то отчаянные знаки.
Посмотрев на Мэри Поппинс, Майкл понял, в чем дело.
Вязание ее упало на плед, а руки были сложены на груди. Она смотрела на что-то, находящееся далеко-далеко, за Улицей, за Парком, и, быть может, даже за горизонтом.
Осторожно, чтобы не побеспокоить свою няню, дети подобрались поближе. Смотритель Парка плюхнулся на коврик и уставился на нее выпученными глазами.
— Мэри Поппинс, вы что-то говорили о пастушке, присматривавшей за гусями, — подсказала Джейн. — Расскажите нам о ней!
Майкл смотрел на свою няню и тоже ждал.
На какое-то мгновение ее взгляд задержался на детях, затем снова устремился вдаль.
— Она сидела вон там, — задумчиво начала Мэри Поппинс не своим обычным, а каким-то чужим, странным голосом. — Проходил день за днем, а она сидела среди стаи гусей, от нечего делать заплетая и расплетая свои косы. Иногда пастушка срывала лист папоротника и обмахивалась им, как веером, словно была Королевой, или, по меньшей мере, женой Аорда-Канцлера. Иногда она сплетала из цветов венок и шла к ручью, чтобы полюбоваться на то, как он ей идет. И каждый раз, глядя на свое отражение, она подмечала, что ее глаза синие-пресиние и что с ними не могут сравниться даже васильки, растущие на лугу, что ее щеки — розо вые, как грудка малиновки, только еще лучше. Что касается губ, а тем более носа — то она не могла найти даже подходящих слов, чтобы описать, насколько они красивы.
— Этим она очень похожа на вас, Мэри Поппинс! — сказал Майкл. — Так довольна собой…
Взгляд Мэри Поппинс оторвался от горизонта и свирепо метнулся в его сторону.
— Я хотел сказать, Мэри Поппинс… — запинаясь, пробормотал Майкл. — Я хотел сказать, — нашелся он и льстиво улыбнулся, — что у вас тоже розовые щеки и синие глаза. Прямо как колокольчики!
Удовлетворенная улыбка появилась на лице Мэри Поппинс, и Майкл украдкой облегченно вздохнул.
— Итак, прекрасная пастушка любовалась своим отражением в ручье, — продолжила рассказ Мэри Поппинс. — И каждый раз, глядя на него, она жалела всех людей, которые пропускали такое великолепное зрелище. В особенности ей было жаль красивого свинопаса, который следил за стадом по другую сторону потока.
«Ах, если бы только я была обыкновенной пастушкой! — грустно думала она. — Ах, если бы я на самом деле была тем, чем кажусь с первого взгляда! Тогда бы я смогла пригласить его к себе в гости. Но поскольку я нечто большее, чем обыкновенная пастушка, то это от падает», — и, с неохотой отвернувшись, она принималась смотреть в другую сторону.
Трудно представить себе удивление пастушки, если бы ей вдруг довелось узнать, о чем в это время думал свинопас.
Так же, как и у пастушки, у свинопаса не было зеркала, поэтому он тоже смотрелся в речку. И когда вода отражала его темные кудри, плавный изгиб подбородка и аккуратные маленькие уши, он жалел все человечество, думая о том, что оно теряет. А в особенности он жалел девочку-пастушку.
— Нет никаких сомнений, — говорил он себе, — что она пррсто умирает от одиночества. Она очень красивая и если бы я на самом деле был свинопасом, то обязательно бы с ней поговорил.
И он с сожалением отворачивался и принимался смотреть в другую сторону.
«Какое совпадение!» — скажете вы. Но это еще далеко не все. Дело в том, что в этой стране не только девочка-пастушка и свинопас, но и все остальные существа думали точно так же!
Гуси, щиплющие лютики, были убеждены, что они не просто гуси, а нечто большее. Даже свиньи, вздумай вы им сказать, что они обычные свиньи, от души посмеялись бы над таким предположением.
Та же история была и с серым ослом, который возил тележку свинопаса на рынок, и с жабой, живущей под одним из камней у ручья, и с босоногим мальчишкой, который каждый день играл на мосту со своей плюшевой обезьянкой. Каждый из них верил, что истинная их суть гораздо значительнее и величественнее той, что видна невооруженным глазом.
Осел считал, что на самом деле он красивое, сильное животное с гладкими боками и блестящими копытами.
Жаба думала, что в действительности она маленькое, зеленое и очень веселое существо. Она могла часами смотреть на свое отражение, и ее уродливый внешний вид, каким он и был на самом деле, ничуть не огорчал ее.
— Это только моя внешняя оболочка, — обычно говорила она, кивая на свою сморщенную кожу и желтые выпученные глаза. Но даже эту внешнюю оболочку она старалась спрятать как можно дальне, когда на мост приходил мальчик. Ей не нравилось, что мальчик, едва завидев ее, разражался проклятиями.
— Свистать всех наверх! — обычно кричал он свирепо. — Враг по правому борту! Бутылку рома и новый кинжал тому, кто разделается с ним!
Как вы уже догадались, мальчик считал себя не просто мальчиком, а чем-то большим. Он был уверен, что знает Магелланов пролив, как свои пять пальцев, что обычные моряки бледнеют перед его громкой славой, что его ратные дела — притча во языцех во всех семи морях. За одно утро он мог ограбить дюжину кораблей и так хитро спрятать сокровища, что никто бы никогда не смог их найти.
Постороннему человеку могло показаться, что у мальчика два глаза, но он пребывал в полной уверенности, что потерял один глаз в рукопашной схватке где-то в Гибралтаре. Когда люди называли его обычным именем, он снисходительно улыбался.
— Если бы они знали, кто я на самом деле, — говорил он себе, — то наверняка не вели бы себя так заносчиво.
Что касается обезьянки, то мальчик считал, что это вовсе не обезьянка, а старая шуба, согревающая его от холода.
Так и сидели они однажды, занятые своими пре красными мечтами. Солнце ласково пригревало с вышины, луговые цветы тянули вверх свои блестящие словно свежевымытый фарфор, головки. В небе пели жаворонки, и их трели лились нескончаемо, словно птицы были механическими и их кто-то предварительно завел.
Девочка-пастушка сидела среди своих гусей, а свинопас смотрел за своими свиньями. Осел сонно броди по полю, а жаба пряталась в норе. Мальчик со своей обезьянкой лежали на мосту, обсуждая планы дальнейших сражений.
Вдруг ослик фыркнул, и его ухо вопросительно дернулось. Жаворонки по-прежнему щебетали в вышине и ручей тихо журчал внизу, но сквозь эти обычные дневные звуки явственно проступало эхо шагов. Скоро на тропинке, проходящей через поток, показался человек. Одежда его была такой старой и оборванной, что казалось, в ней нет ни единого лоскута, который бы был зашит или просто на скорую руку прихвачен веревокой. Из-под шляпы торчали пучки седых, слегка серебристых волос. Шаги странного человека были одновременно и легки и тяжелы, так как на одной его ноге был надет старый башмак, а на другой — домашний тапочек. Да, большего оборванца и представить себе было трудно.
Однако подобный внешний вид ничуть не смущал незнакомца, наоборот, он будто наслаждался им. С довольной улыбкой, что-то насвистывая, он закусывал на ходу коркой черного хлеба и маринованной луковицей.
Затем он увидел на лугу всю компанию, и мелодия оборвалась на середине.
— Добрый день! — вежливо сказал он, приподнимая шляпу и кланяясь пастушке.
Она бросила на него надменный взгляд, но бродяга, казалось, не заметил этого.
— Вы что, поссорились? — спросил он, кивая на свинопаса.
Девочка-пастушка негодующе засмеялась.
— Поссорились? Какие глупости! Ведь я даже не знаю его!
— Ну, может, — сказал бродяга, весело улыбаясь, — вы хотите, чтобы я представил вас друг другу?
— Конечно, нет! — вскинула голову пастушка. — Как вы можете ставить меня на одну доску со свинопасом? На самом деле я — принцесса!
— Неужели? — удивился бродяга. — Если это так не буду вас задерживать. Вы, наверное, торопитесь в дворец, у вас много работы.
— Работы? Какой работы? — уставилась на него девочка-пастушка.
Теперь настала ее очередь удивляться. Ведь в ее представлении принцессы только и делали, что сидели на подушках в окружении рабов, готовых выполнить любые их желания.
— А как же! Принимать гостей, соблюдать этикет! Быть терпеливой и приветливой, пока Бог-знает-кто просит вашей руки. Делать вид, что вам нравится в десятитысячный раз слушать три глупые загадки Короля! Не у многих принцесс есть свободное время для того, чтобы вот так сидеть весь день на солнце среди стаи гусей!
— А как насчет того, чтобы носить жемчужную корону? И танцевать до зари с сыном Султана?
— Жемчужная корона? Танцевать? О, Боже! О, Боже! — бродяга залился веселым смехом и вынул из рукава кусок сосиски.
— Все эти короны тяжелы, как свинец или чугун. У вас бы очень скоро на лбу образовалась мозоль от нее! А насчет танцев… Ведь вы, конечно, знаете, что в обязанности принцессы входит сначала танцевать со старыми друзьями отца? Затем с Лордом-Камергером. Потом с Лордом-Канцлером и, Хранителем Печати. К тому времени, как вы доберетесь до сына Султана, уже будет очень поздно, и ему надо будет идти домой.
Девочка-пастушка задумалась. Правда, в сказках все пастушки были заколдованными принцессами. Но, как же трудны все эти обязанности! Лорду-Камергеру не скажешь, как гостю: «Иди сюда! Иди туда!» Подумать только! Принимать гостей! Соблюдать этикет! Может, гораздо лучше быть не принцессой, а обыкновенной пастушкой?
— Не теряйте время, идите во дворец, — напомнил ей бродяга. — Вы согласны с тем, что я говорю? — обратился он к свинопасу, который, стоя по другую сторону реки, внимательно слушал их разговор.
— Согласен с чем? — спросил свинопас, словно не слышал ни слова из сказанного. — Я никогда не соглашаюсь ни с чем, что касается девчонок, и в особенности пастушек. Это меня не касается. Ведь на самом деле я принц!
— Что вы говорите! — восхищенно воскликнул бродяга. — Тогда, вероятно, вы проводите все свое время, тренируя мускулы, чтобы потом дать бой дракону?
Нежные щеки свинопаса побледнели.
— Какому дракону? — пробормотал он сдавленным голосом.
— Которого вы рано или поздно встретите. Ведь, как вы знаете, все принцы хоть один раз в жизни сражаются с драконом. Для этого принцы и предназначены.
— Двухголовый? — спросил свинопас, нервно сглатывая.
— Двух? — воскликнул бродяга. — Вы хотите сказать семи! Двухголовые драконы давно вымерли.
Свинопас почувствовал, как у него екнуло сердце. А вдруг все произойдет совсем не так, как рассказывается в сказках, и не принц убьет чудовище, а чудовище принца?
«Конечно, я не боюсь, — размышлял свинопас, — но, может, я все же не принц, а обыкновенный свинопас?»
— Какие у вас откормленные свиньи! — бродяга оценивающе взглянул на одну из свиней, потом на кусок сосиски, который держал в руке.
Все стадо презрительно фыркнуло. Подумать только, этот бродяга назвал их свиньями!
— Может быть, вы этого не понимаете, но мы на самом деле овцы!
— О, Боже! — вздохнул бродяга со скорбным видом. — Мне жаль вас, друзья!
— Но почему вам жаль нас? — спросили свиньи, поднимая пятачки.
— Как почему? Вы, конечно же знаете, что людям особенно нравится именно баранина! Если бы они знали, что здесь пасется стадо овец… — он замолчал, вздохнул и покачал головой. Затем порылся в своих лохмотьях, достал кусок сливового пирога и принялся его мрачно жевать.
Свиньи в ужасе переглянулись. «Баранина» — что за ужасное слово! Они думали о себе, как о грациозных овечках, резвящихся в поле среди цветов, и никогда как о баранине!
«Может, гораздо лучше, быть просто свиньями?» — размышляли они.
— Эй, гуси, держите! — крикнул бродяга, кидая крошки разгуливающим неподалеку птицам.
Гуси, как один, подняли головы и презрительно зашипели.
— Мы — лебеди! — хором возмутились они. И, так как им показалось, что бродяга не поверил, добавили:
— Замаскированные!
— Ну, если дело и впрямь обстоит так, — заметил бродяга, — вы долго здесь не пробудете. Вы наверняка знаете, что все лебеди принадлежат Королю. Боже мой, как вам не повезло! Вы будете плавать по искусственному озеру, и служители золотыми ножницами подрежут вам крылья. Каждое утро вам будут подавать клубничный джем на серебряных тарелках. У вас не будет никаких забот — даже не нужно будет беспокоиться о высиживании яиц, так как Его Величество очень любит есть их на завтрак.
— Что?! — закричали гуси. — Нам не будут давать червяков и личинок?! Мы не сможем высиживать наших гусят?!
— Конечно, нет! Но зато какая честь! — усмехнулся бродяга и, повернувшись, наткнулся на лохматое существо, стоящее среди маргариток.
Гуси, будто громом пораженные, таращились друг на друга. Подумать только! Клубничный джем! Подрезанные крылья! Никаких утят! Может, они ошибались, думая, что они лебеди? Не проще ли быть обыкновенными гусями?
Из того, что когда-то было карманом, бродяга извлек яблоко.
— Простите, друг! — сказал он ослу, откусывая от румяного бочка. — Я бы предложил вам половину, но вы в этом не нуждаетесь. Здесь ведь целое поле, усеянное лютиками.
Осел с отвращением огляделся вокруг.
— Для осла, возможно, это все очень хорошо. Но не воображайте, — заметил он, — что я такой осел, каким кажусь. На самом деле я — арабский скакун. Только замаскированный!
— Неужели? — удивился бродяга. — Тогда вы, должно быть, скучаете по своей родине. Песчаные бури! Миражи! Безводные пустыни!
— Безводные? — забеспокоился осел.
— Практически да. Но ведь это для вас не беда. Вы, арабские скакуны, можете неделями ничего не есть, ничего не пить и даже не спать. Это просто замечательно!
— А оазисы? В них-то трава растет?
— Немного. Но оазисы расположены далеко друг от друга, — сказал бродяга. — Но что это для вас, мой друг? Чем меньше ешь, тем быстрее бегаешь! Чем меньше пьешь, тем легче на подъем! Всего несколько мгновений понадобится вам, чтобы в стремительном броске закрыть собой хозяина, когда на него нападут враги!
— Но, — закричал осел, — в этом случае они застрелят меня!
— Естественно, — кивнул бродяга. — Вот почему все так восхищаются вами — благородными арабскими скакунами. Вы готовы умереть в любой момент!
Осел почесал морду задней ногой. Был ли он готов умереть в любой момент? Он в этом сильно сомневался. Неделями ничего не есть и не пить… А здесь везде лютики и маргаритки — хватит и на дюжину ослов! Может, он и был арабским скакуном, а может, и не был. Он даже несколько раз тряхнул своей лохматой головой, пытаясь решить эту трудную проблему.
— А это тебе, жаба! — сказал бродяга и кинул огрызок от яблока под камень.
— Не называйте меня жабой! — проворчала жаба.
— Ну, тогда толстуха, если тебе это больше нравится!
— Я не жаба! На самом деле я лягушка. Только замаскированная!
— О, счастливое создание! — воскликнул бродяга. — Подумать только! Сидеть на листе кувшинки и всю ночь при луне петь песни!
— Всю ночь? Я ж умру от холода!
— Ловить пауков и стрекоз для своего избранника и деток!
— Как, не для себя? — удивилась жаба.
— Настоящая лягушка, а вы, безусловно, именно, такая, не станет добывать корм лишь для себя!
Жаба была, однако, в этом не уверена. Ей самой очень нравились сочные жирные пауки. Она как раз думала над тем, что, может быть, она никакая не лягушка, а обыкновенная жаба, когда — плюх! — рядом с ней в воду упал камень. Жаба поспешно нырнула в укрытие.
— Кто это бросил? — быстро спросил бродяга.
— Я, — раздался с моста голос. — Не для того, чтобы ударить, а просто чтобы она подпрыгнула.
— Хороший мальчик! — бродяга, улыбаясь, взглянул вверх. — Просто замечательный! Такой дружелюбный парень никогда не станет обижать жаб без веской на то причины!
— Конечно. Но не нужно называть меня мальчиком. В действительности я…
— Минутку! Дайте догадаться! Индеец? Нет — пират!
— Правильно, — кивнул мальчик, обнажая зубы в пиратской ухмылке. — Если вы еще не знаете моего имени, — прорычал он хриплым басом, — то я — Одноглазый Корамбо!
— А где твой тесак? — спросил бродяга. — Где флаг с черепом и костями? А черная шелковая маска? На твоем месте я бы не остался здесь больше ни минуты. Сухопутные крысы не стоят того, чтобы их грабить. Отправляйся лучше в Тьерра-дель-Фуэго.
— Я уже был там, — важно ответил мальчик.
— Ну, тогда куда-нибудь еще! Ни один пират дня лишнего не проведет на земле. Вы были… — бродяга понизил голос, — в пропасти Мертвеца?
Мальчик улыбнулся и покачал головой.
— Это как раз то, что нужно! — воскликнул он, хватая свою обезьянку. — Только сбегаю попрощаться с мамой и…
— С кем? С мамой? Я верно расслышал? Одноглазый Корамбо бежит попрощаться со своей мамой?! Капитан пиратов тратит время на то, чтобы сбегать домой?! Ну, знаете ли! — бродяга, казалось, был крайне изумлен.
Мальчик посмотрел на него с сомнением. Он не знал, где находится пропасть Мертвеца и сколько времени займет, чтобы добраться до нее и вернуться назад.
«Мама наверняка будет беспокоиться, — размышлял он. — А кроме того, сегодня на ужин она собиралась испечь оладьи… Может, лучше, хотя бы сегодня, побыть самим собой? Корамбо может подождать до завтра, никуда он не денется».
— Берете обезьянку с собой как талисман? — спросил бродяга, насмешливо глядя на игрушку.
Ответом ему был сердитый визг:
— Не называйте меня обезьянкой! На самом деле я маленький мальчик!
— Как? Маленький мальчик?! — воскликнул бродяга. — Почему же вы не в школе?
— В школе? — с беспокойством переспросила обезьянка. — Вы имеете в виду то место, где учат, что дважды два равно пяти, и другим подобным штукам?
— Конечно, — мрачно кивнул бродяга. — Надо торопиться, а то еще хватятся! — он покопался в своих лохмотьях и достал из-за воротника две шоколадные конфеты. — Вот, — предложил он одну обезьянке.
Но та отвернулась. На то, что придется ходить в школу, она не рассчитывала. Уж лучше быть обыкновенной изъеденной молью игрушечной обезьянкой! Отчего-то она почувствовала странный прилив любви к своей потертой шкурке из плюша, стеклянным глазкам и облезлому длинному хвосту.
— Возьми тогда ты, Корамбо! — ухмыльнулся бродяга, протягивая мальчику одну конфету, а другую засовывая себе в рот. — Пираты всегда голодны.
— Ну, — сказал мальчик после паузы и облизал губы, — время летит, мне пора идти! — он оглянулся и бодро кивнул всей компании.
— Пока! — откликнулся бродяга. Порывшись в своих лохмотьях, он достал кусок хлеба с маслом и зашагал через мост.
Мальчик хмуро глядел ему вслед. Затем вдруг поднял руку.
— Эй! — закричал он.
Бродяга остановился.
— Как вас зовут? Вы нам так и не сказали! Кто вы?
— Действительно! — поддержали и остальные. — Кто вы? — хором закричали пастушка, свинопас, гуси, свиньи и осел. Даже жаба высунула голову из своей норы.
— Кто я? — воскликнул бродяга, невинно улыбаясь. — Если вам это интересно знать, то я ангел. Только замаскированный, — он поклонился им и, помахав на прощанье рукой, отвернулся.
— Ха — ха-ха! Отличная шутка! — мальчик расхохотался. — Ха-ха-ха! Этот оборванный старик — ангел! Ха-ха-ха!
Но вдруг его смех оборвался. Мальчик вытаращил глаза, зажмурился, снова посмотрел и снова вытаращил глаза.
Бродяга скакал по дороге, словно пританцовывая от радости. И с каждым прыжком его ноги отрывались все выше от земли…
— Но как такое может быть? — удивлялся Мальчик…
А бродяга поднимался все выше и выше. Вначале он скользил по верхушкам маргариток, затем перелетел через изгородь и взмыл над лесом, устремляясь в синее небо. Солнечный свет подхватил его, бродяга распростер руки, и когда он сделал это, лохмотья слегка затрепетали у него на спине, будто под ними что-то было.
Постепенно над каждым плечом у бродяги появилось по большому серому крылу… Скоро его фигура превратилась в большую темную точку на фоне пронзительно-синего неба. С минуту он еще кружился над деревьями, затем размашистыми движениями, словно журавль, набрал высоту и пропал из вида.
— О, Боже! — вздохнула пастушка, нахмурившись. Дело в том, что бродяга поставил ее в затруднительное положение. Она уже почти совсем уверилась, что не является королевской дочерью — и вдруг! Это просто невозможно! Под лохмотьями скрывались крылья! Если он и вправду ангел, то кто же тогда она? Пастушка или все же принцесса?
От всего этого у нее кругом шла голова. Как же узнать истину? В раздумье качая головой, она посмотрела через речку на свинопаса и не смогла удержаться от смеха.
Свинопас сидел на траве, уставившись в небо. Его кудри вздыбились от удивления, а глаза стали размером с суповую миску.
— Гм! — вежливо кашлянула пастушка. — Может, теперь вам уже не нужно сражаться с драконом?
Свинопас перевел на нее испуганный взгляд. Но лицо его прояснилось, едва он заметил, что пастушка ему мило улыбается. Засмеявшись, он перескочил через поток.
— У тебя будет золотая корона! — воскликнул он. — Я сам сделаю ее для тебя!
— Пожалуй, золото слишком тяжелое, — скромно возразила пастушка, выглядывая из-за листа папоротника, служившего ей веером.
— Только не мое! — улыбнулся свинопас. Нарвав лютиков, он сплел из них маленький венок и надел его пастушке на голову.
С этого момента вопрос, который был для них когда-то очень важен, — кто они на самом деле — пастушка и свинопас, или принц и принцесса — отпал сам собой. Они сидели и глядели друг на друга, забыв обо всем.
Гуси, которые были изумлены ничуть не меньше, перевели взгляд с крошечного пятнышка в небе на своих соседей по лугу.
— Бедные свиньи! — насмешливо прошипели они. — Подумать только! Жареная баранина с луковым соусом!
— Вы тоже будете выглядеть довольно глупо на искусственном озере, — возразили свиньи.
Но хотя они и препирались друг с другом, в глубине души все же чувствовали, что бродяга загнал их в угол.
Затем один из самых старых гусей усмехнулся.
— Какое в конце концов это имеет Значение? — весело загоготал он. — Кем бы мы ни были на самом деле, выглядим-то мы как гуси!
— И то правда! — согласилась пожилая свинья. — А у нас наружность как у свиней!
И, будто внезапно освободившись от какой-то тяжести, они начали смеяться. Поле звенело от их голосов, и жаворонки с удивлением глядели с вышины.
— Какое это имеет значение? Ха-ха-ха! Никакого!
— И-a! И-a! И-ха-ха! — присоединился к всеобщему веселью осел.
— Все еще думаете о своем прекрасном оазисе? — с сарказмом поинтересовалась жаба.
— И — ха-ха! Каким же я был ослом, думая, что мой оазис в пустыне! Иа-ха-ха! Он здесь, под моими копытами, на этом самом поле!
— Выходит, вы не арабский скакун? — усмехнулась жаба.
— Ну, — ответил осел, — пожалуй, я бы так не сказал. Но теперь… — он взглянул в том направлении, где скрылась фигура бродяги. — Теперь я доволен своей маскировкой!
И он с жадностью принялся поедать лютики, словно долго скакал по безжизненной и безводной пустыне.
Жаба была удивлена.
«Могу ли я тоже быть довольна моей маскировкой?» — призадумалась она. И в это время, от ветки, расположенной вверху, оторвался орех и упал вниз. Ударив жабу по голове, он отскочил в сторону и плюхнулся в воду.
«Лягушку это бы оглушило, — подумала жаба, — не я через свою толстую шкуру ничего не почувствовала».
Она улыбнулась во всю ширину рта и подняла голову.
— Можешь кидать в меня свои камешки, мальчишка! — проквакала она. — Я в доспехах!
Но мальчик не слышал. Облокотившись о поручни моста, он наблюдал за бродягой, парящим в бескрайнем небе. Не то, чтобы он был удивлен, просто ему бьло интересно.
Он наблюдал до тех пор, пока небо не стало темным и на нем не замерцали первые звезды. Тогда он вздохнул и опустил голову.
В том, что на самом деле он Корамбо, мальчик никогда не сомневался. Однако теперь он знал, что является кем-то еще, а не только одноглазым пиратом. Более того, он был рад этому, как был рад и тому, что сейчас пойдет домой ужинать.
— Пойдем! — сказал он обезьянке и, обмотав ее хвост вокруг своей руки, сунул игрушку под мышку. Затем он отправился домой.
Удивительный, наполненный событиями день остался позади. Наступил вечер. Мальчик уже чувствовал тепло кухни, слышал шипение оладий на плите, видел маму, хлопочущую над ними. Он знал, что ее лицо, обрамленное кудрями, будет румяным и слегка усталым, как доброе, ласковое солнышко.
Взойдя на порог, он увидел ее. Все было точно так, как мальчик и представлял. Прижавшись маминому клетчатому фартуку, он отломил кусочек оладьи.
— Ну, что ты делал весь день? — улыбнулась мама.
— Ничего, — счастливо прошептал мальчик, потому что знал, как, вероятно, знала и его мама, что «ничего» — очень хорошее слово. Оно может означать все, что угодно, все, что захочется, абсолютно все…
Последние слова истории замерли вдалеке.
Мэри Поппинс замолчала.
Вокруг лежали дети, такие же тихие и неподвижные, как их няня. Взгляд Мэри Поппинс, оторвавшись от далекого горизонта, скользнул по их лицам и фигуре Смотрителя Парка, мечтательно кивающего головой.
— Я не сплю, — заверила Джейн свою няню. — Я думаю об этой истории.
— Я тоже слышал каждое слово, — зевая, подтвердил Майкл.
Смотритель Парка раскачивался из стороны в сторону, как будто находился в трансе.
— Замаскированный исследователь, — шептал он, — идущий сквозь полярную ночь и покоряющий Северный Полюс!
— Ух ты! — вздрогнув, воскликнул Майкл. — Мне капля упала на нос!
— А мне на щеку! — подхватила Джейн.
Они протерли глаза и огляделись. Солнце исчезло. Над Парком осталось лишь облако.
«Плоп! Плоп! Бух! Бух!» — забарабанили крупные капли по листьям.
Смотритель Парка открыл глаза и огляделся по сторонам.
— Дождь! — воскликнул он удивленно. — А у меня нет зонтика!
Метнув взгляд в сторону висящего на ветке зонтика с ручкой в форме головы попугая, он бросился к нему.
— Ну, нет! — фыркнула Мэри Поппинс и с быстротой молнии схватилась за ручку.
— Мне далеко идти, я промочу ноги! А у меня бронхит! — Смотритель Парка умоляюще посмотрел на нее.
— Тогда вам не следует отправляться на Северный Полюс! — Мэри Поппинс быстро открыла зонтик и взяла на руки Аннабелу. — Экватор — вот самое подходящее для вас место!
Удовлетворенно фыркнув, она отвернулась.
— Джон и Барбара, просыпайтесь! Джейн и Майкл, возьмите плед и укутайте себя и Близнецов.
Капли дождя, размерами напоминающие леденцы, барабанили по головам детей, пока они закутывались в плед.
— Мы посылка! — закричал Майкл. — Перевяжите нас веревкой, Мэри Поппинс, и отправьте по почте!
— Бегом! — скомандовала Мэри Поппинс, не обращая внимания на фантазии Майкла.
Спотыкаясь и падая, дети побежали по траве.
Собаки, лая, неслись рядом й, забыв об обещании, данном Мэри Поппинс, отряхивались прямо на ее юбку.
— Только что было солнце — и вдруг такой дождь! Кто бы мог подумать! — Смотритель Парка в недоумении покачал головой, словно никак не мог поверить в происходящее.
— Первооткрывателю следует знать о таких вещах! — огрызнулась Мэри Поппинс. — Впрочем, и мне тоже.
— Слишком заносчива для своей должности — вот что я скажу!. — проворчал Смотритель Парка в воротник своей куртки — так, чтобы Мэри Поппинс, не дак Бог, не услышала этих слов.
Но она, судя по всему, угадала их по движению егс губ, так как наградила несчастного стража порядка пре зрительным взглядом и, гордо подняв голову, двинулась вслед за детьми.
Она быстро шла через мокрый Парк, аккуратно обходя лужи. Опрятная и нарядная, словно сошедшая с модной картинки, она пересекла Вишневую улицу и устремилась по садовой дорожке к дому № 17…
Джейн вылезла из-под пледа и встряхнула мокрыми волосами.
— О, Боже! — простонала она. — Я потеряла перышко.
— Это все упрощает, — спокойно заявил Майкл. — Выходит, теперь ты не можешь быть Миннехахой!
Он тоже выбрался из-под пледа и ощупал свой карман.
— Вот он, мой муравей! Я благополучно донес его!
— Я не хочу быть именно Миннехахой, — отозвалась Джейн, — просто кем-то еще, кто находился бы внутри меня. Я это все время чувствую!
Черный муравей, торопясь, полз через стол.
— А я нет, — сказал Майкл, уставившись на него. — Я не чувствую внутри ничего, кроме Майкла Бэнкса и съеденного обеда.
Но Джейн думала о своем.
— И Мэри Поппинс, — продолжила она, — это тоже замаскированный кто-то. Мы все замаскированы.
— Только не Мэри Поппинс! — упрямо возразил Майкл. — Я абсолютно в этом уверен!
На лестничной площадке раздались легкие шаги.
— Только не кто? — послышался знакомый голос.
— Только не вы, Мэри Поппинс! — воскликнул Майкл. — Джейн говорит, что мы все замаскированы, а я говорю, что только не вы. Вы — никто.
Ее голова вздернулась, а в глазах вспыхнул предостерегающий огонек.
— Надеюсь, — произнесла она с ужасающим спокойствием, — мне можно забыть о том, что я только что услышала? Ты сказал, что я — никто, Майкл Бэнкс?
— Да! То есть, нет… — попробовал объяснить Майкл, — Я хотел сказать, Мэри Поппинс, что вы просто кто-то!
— Ах, так?! — ее глаза сделались такими же черными, как застежки на ботинках. — Если я «просто кто-то», то кто я, хотелось бы мне знать?
— О, Боже! — простонал Майкл. — Я совсем запутался. Вы просто кто-то, но кто — неизвестно, Мэри Поппинс!
Подумать только! Неизвестно кто — в шляпке, украшенной тюльпаном! Неизвестно кто — в чудесной синей юбке! Отражение смотрело не нее из зеркала, убеждая совершенно в обратном.
— Ну и ну! — гневно фыркнула Мэри Поппинс, став внезапно в несколько раз выше. — Ты часто оскорблял меня, Майкл Бэнкс, но я никогда не думала, что дойдет до того, что ты заявишь, будто я неизвестно кто! Что же, я — портрет на стене?
Она шагнула к нему.
— Я… я… им… имею в виду, — принялся заикаться Майкл, вцепившись в руку Джейн. Рука была теплой и успокаивающей, поэтому нужные слова будто сами собой слетели у него с губ.
— Вы вовсе не неизвестно кто, Мэри Поппинс! Наоборот! Вы Мэри Поппинс с ног до головы! И внутри, и снаружи! Вы целиком Мэри Поппинс! Именно этим вы мне и нравитесь!
— Гм! — хмыкнула она с сомнением. Но свирепое выражение исчезло с ее лица.
Со вздохом облегчения Майкл бросился к ней и обнял влажную синюю юбку.
— Не хватай меня, Майкл Бэнкс! Я не датская кукла, слава Богу!
— Не кукла? — закричал он. — Правда? Выходит, вы только на нее похожи? Мэри Поппинс, скажите мне правду! Вы не замаскированы? Я хочу, чтобы вы были такая, какая есть!
Легкая удовлетворенная улыбка появилась на ее лице. Голова Мэри Поппинс гордо наклонилась.
— Я — замаскированная? Конечно же, нет!
Громко фыркнув, точно в жизни не слышала ничего более нелепого, она высвободилась из его объятий.
— Но, Мэри Поппинс, — настаивала Джейн. — Если бы вы не были Мэри Поппинс, кем бы вы хотели быть?
Синие глаза под шляпкой, украшенной тюльпаном, в удивлении обратилась на нее.
— Мэри Поппинс! — фыркнула она, точно на подобный вопрос не могло быть никакого другого ответа.
