— А может, ее там не будет! — сказал Майкл.

— Нет, — с уверенностью ответила Джейн, — она всегда там.

Они бодро шагали по Аадгейт Хилл, направляясь в Сити к мистеру Бэнксу. А все потому, что не далее как этим утром он сказал миссис Бэнкс:

— Дорогая, пусть сегодня Джейн с Майклом навестят меня в офисе. Если, конечно, не будет дождя. И если, конечно, ты им разрешишь.

Миссис Бэнкс пообещала подумать об этом. Однако Джейн с Майклом никак не могли отделаться от впечатления, что она совершенно, ну ни капельки, об этом не думает. В то время как они изнывали в тягостном ожидании, миссис Бэнкс была занята счетом, присланным из прачечной, новым пальто Майкла, поисками адреса тетушки Флосси и размышлениями о том, почему этой жалкой миссис Джексон вдруг вздумалось пригласить ее на чай именно во второй вторник месяца, хотя она просто не может не знать, что как раз этот день миссис Бэнкс всегда проводит у дантиста!

Внезапно, когда Джейн с Майклом были уже совершенно уверены, что о них так и не вспомнят, миссис Бэнкс сказала:

— Дети, не стойте и не смотрите на меня так, будто я украла ваши вещи! Вы можете пойти в Сити и выпить с отцом чаю. Вы что, забыли?

Будто они могли об этом забыть! Ведь это был не только чай. Это была еще и встреча с Птичницей!

Оттого-то, шагая вслед за Мэри Поппинс по Ладгейт Хилл, они и чувствовали себя такими счастливыми.

На Мэри Поппинс красовалась новая шляпка. Поэтому сегодня она еще чаще, чем обычно, останавливалась перед витринами магазинов, видимо, лишний раз желая убедиться в том, что шляпка на месте, а розы, украшающие ее, не превратились, например, в маргаритки.

Каждый раз, когда она совершала эту процедуру, Джейн и Майкл глубоко вздыхали, но ничего не говорили, так как боялись, что тогда Мэри Поппинс будет еще дольше стоять перед витринами, размышляя, стоит ей сдвинуть шляпку набок или оставить как есть.

Но вот наконец впереди показался и Кафедральный Собор Святого Павла. Много веков назад его построил человек с птичьей фамилией Рен (а в переводе «Рен», как известно, не что иное, как птичка крапивник). Именно поэтому близ Кафедрального собора Сэра Кристофера Рена всегда гнездится так много разных птиц. — Но большой Кафедральный собор носит еще и имя Святого Павла, защитника всех слабых и нуждающихся. Оттого-то там вместе о птицами и нашла себе приют Птичница.

— Вон она! — завопил Майкл и даже запрыгал на одной ноге от восторга.

— Не показывай пальцем! — одернула его Мэри Поппинс, глядя на свое отражение в витрине магазина ковров.

— Она говорит! Она опять говорит это! — закричала и Джейн, чувствуя, что вот-вот разорвется на части от переполняющего ее восторга.

И действительно, Птичница была там.

И она говорила то же, что и всегда.

— Корм для птиц, два пенса пакетик! Корм для птиц, два пенса пакетик! Корм для птиц! Корм для птиц! Два пенса пакетик! Два пенса пакетик!

Снова и снова она повторяла одно и то же своим высоким, заунывным голосом, делающим эти слова похожими на какую-то странную, тягучую песню.

А вокруг летали птицы и, садясь на землю, клевали корм, который им давали люди, покупая у Птичницы.

Мэри Поппинс всех без разбора птиц называла «голубчиками», но вовсе не потому, что особенно выделяла голубей, а по той простой причине, что все птицы, как она сама заявляла, были ей одинаково милы.

Но Джейн с Майклом хорошо знали, что даже голуби — и те далеко не все одинаковы. Среди них есть болтливые серые голуби, все время суетящиеся и похожие на Бабушек, есть бело-коричневые почтари, басистые и очень напоминающие Дядюшек, есть бледно-зеленые, все время бубнящие себе под нос что-то вроде «У-меня-совсем-нет-денег-сегодня» и этим очень смахивающие на Пап, и есть нежно-розовые, заботливые и ласковые, ну совсем как Мамы!

Именно об этом всегда и думали Джейн с Майклом, находясь здесь.

А птицы все летали и летали вокруг Птичницы. Иногда они, будто дразня ее, вдруг стремительно взмывали в воздух и, усевшись на купол Святого Павла, крутили головами, делая вид, что вовсе с ней не-, знакомы.

Майкл подошел поближе и протянул Птичнице четыре монеты по пол-пенса.

— Корм для птиц. Два пенса пакетик, — сказала она и, протянув Майклу пакетик, наполненный хлебными крошками, спрятала деньги где-то в складках своей большой черной юбки.

— А почему у вас нет пакетиков по одному пенсу? — спросил он. — Тогда я смог бы купить два.

— Корм для птиц… Два пенса пакетик, — произнесла Птичница, и Майкл понял, что лучше ее ни о чем не спрашивать. Они уже пытались с Джейн это делать в прошлый раз, но Птичница только твердила: «Корм для птиц! Два пенса пакетик!» Словно кукушка, от которой, что у нее ни спроси, ничего кроме «ку-ку» не услышишь.

Открыв пакетик, Джейн и Майкл принялись бросать крошки в круг, нарисованный на земле, и птицы вначале по одной, а потом по две и даже по три стали опускаться вниз с купола Святого Павла.

— Вот Привереда! — фыркнула Мэри Поппинс, когда одна из птиц подняла крошку, а потом бросила ее на землю. Но уже в следующий момент другие птицы налетели на пищу со всех сторон…

Прошло совсем немного времени — и на земле не осталось ни единой крошки. (У птиц ведь не принято оставлять что-либо на тарелке после обеда.) Убедившись, что угощение закончилось, они разом взмыли вверх и принялись кружить над головой Птичницы, повторяя на своем языке то, что говорила она. Некоторые из них садились ей на шляпу, видимо, считая, что лучшего шляпного украшения просто не может быть. Какой-то голубь, по ошибке приняв шляпку Мэри Поппинс за цветник, выдернул из нее одну розу.

— Ах ты воришка! — закричала Мэри Поппинс, потрясая ему вдогонку своим зонтиком. Голубь, весьма озадаченный таким приемом, отлетел на некоторое расстояние и, словно желая отомстить Мэри Поппинс, приколол розу к одной из ленточек на шляпе Птичницы.

— В начинке для пирога — вот где твое место! — сердито проворчала Мэри Поппинс. — Пора идти! — повернулась она к детям, после чего вновь бросила гневный взгляд на дерзкого голубя. Но тот в ответ лишь рассмеялся и, распушив хвост, повернулся к ней спиной.

— До свидания! — кивнула Мэри Поппинс Птичнице.

— Корм для птиц, — ответила та, улыбаясь.

— До свидания, — попрощалась и Джейн.

— Два пенса пакетик, — вновь повторила Птичница и помахала им рукой.

Скоро они опять шли вдоль по улице — Мэри Поппинс в середине, а Джейн с Майклом по бокам.

— А что происходит, когда на площади никого не остается? — спросил Майкл у Джейн. Он очень хорошо знал ответ на этот вопрос, но задать его надо было обязательно — ведь как-никак историю, придумала именно она. И Джейн принялась рассказывать, а он добавлял те детали, о которых она забывала.

— Ночью, когда все ложатся спать… — начала она.

— И на небе зажигаются звезды, — откликнулся Майкл.

— И даже когда не видно ни одной из них, все птицы медленно слетают с купола Собора Святого Павла и осторожно бегут по земле к нарисованному на ней кругу — посмотреть, не осталось ли там хоть немного крошек. И если в круге что-то есть, они начинают подбирать пищу, спеша управиться с этим до рассвета. А когда они это заканчивают…

— Ты забыла о купании…

— Ах, да! Они купаются в маленьких ручейках, протекающих неподалеку, и чистят клювами свои перья. Потрм они трижды облетают вокруг Птичницы и опять опускаются вниз…

— Они садятся ей на плечи?

— И на плечи, и на шляпу.

— И на корзину, в которой лежат пакетики?

— И на корзину, а некоторые даже и на колени. А она гладит каждого по голове и говорит, чтобы они были хорошими птицами и вели себя как следует…

— На птичьем языке?

— Да. А когда приходит время сна, Птичница расправляет складки на своей юбке, будто наседка крылья, и птицы прячутся там. С легким шумом, точь-в-точь как курица на гнезде, она устраивается, поудобнее, и так они спят до утра…

Майкл счастливо вздохнул. Ему очень нравилась эта история, и ему никогда не надоедало слушать ее снова и снова.

— И это все правда? — спросил он, как обычно.

— Нет, — тоже как всегда ответила Мэри Поппинс.

— Да, — сказала Джейн, а уж она-то об этом знала все…