ХАСИНТО, НАШИ ДНИ.

СПУСТЯ ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ ПОСЛЕ ДНЯ-П

Черви появились откуда-то из-под развалин, и Хоффман на мгновение задумался, как они поступают с пленниками.

Хотя сам он не собирался испытывать это на себе. На боку у него был пистолет, и в случае неблагоприятного исхода полковник собирался лишить червей удовольствия от своего общества. Да и то лишь после того, как заберет с собой столько противников, сколько сможет.

— Они ползут из того подвала, — сказал Калисо. — Мы можем попытаться завалить его или ждать, пока они подойдут ближе.

— Сделаем одну попытку и отойдем назад, — решил Хоффман. У них не было возможности пополнить боеприпасы из БТРа, не говоря уже о том, чтобы скрыться. — Я тебя прикрою.

Хоффман открыл огонь, а островитянин подбежал к дверному проему и бросил вниз гранату. Трое червей уже почти вылезли на поверхность, и граната пролетела мимо них, а потом ударилась о ступеньку и взорвалась. Калисо успел уложить двоих, прежде чем Хоффман почуял их запах, но из-под обломков поднималось еще с полдюжины врагов.

Они сражались совсем не так, как люди. Черви не придерживались определенного порядка. Казалось, у них нет никакой организации: ни отрядов, ни других подразделений. Хоффман не отметил у Саранчи даже никаких общепринятых приемов боя, кроме одного: классическая засада, а потом многочисленные нападения сразу со всех сторон и стремление смешать строй солдат.

"А вот и запах. Как же я его ненавижу!"

Кроме всего прочего, они никогда не занимали позиции для стрельбы. Они всегда старались завязать рукопашный бой. Хоффман не сомневался, что это психологический прием: ведь они должны знать, какими ужасными выглядят в глазах людей.

"Но мы сумеем приспособиться к любым уловкам. И убивать их".

Калисо никогда не отступал перед червями. Он сразу же шагнул вперед и полоснул ближайшего противника но лицу — не смертельный удар, но достаточный, чтобы ослепить его на некоторое время, чтобы отдернуть пилу и вонзить в грудь. Хоффман из-за боли в раненой ноге и возраста двигался гораздо медленнее и потому ожидал, пока черви подойдут сами. Он не переставал посылать в них короткие очереди, держа автомат на уровне груди. В то же время он прикидывал, не удастся ли в последние секунды, когда не останется надежды на спасение, заманить их поближе к «Броненосцу» и взорвать заложенную бомбу.

Но для этого они были слишком сообразительными. Чересчур сообразительными.

Они пытались окружить его. Со всех сторон.

Хоффман начал стрелять с бедра. Калисо подошел к нему и подтолкнул, указывая на подходящее укрытие за бетонным столбом.

— Они хотят поиграть в засаду. Может, они не готовы к тому, чтобы объект предпочел остаться в зоне поражения.

— Ты совсем сошел с ума, Калисо. — Хоффман наугад пустил длинную очередь поверх бетонного столба. — Только идиот на такое способен. Мертвый идиот.

— Мы сражаемся не с человеческими существами, сэр.

— А я говорю, мы будем их атаковать. — Хоффман твердо верил, что каждое существо чего-то боится, и надо только определить, чего именно. А если не можешь определить — старайся убить противника, прежде чем он убьет тебя. Так велись все войны с незапамятных времен. — В любом случае я не смогу обогнать этих тварей.

Хоффман продолжал стрельбу. Калисо перешел на одиночные выстрелы, как это делала Берни, и они разделили между собой оставшиеся патроны. Чтобы уложить червя — Хоффман подсчитал, — в среднем требовался десяток пуль: это означало, что полного магазина хватит только на шестерых. А если полковник не остановится, он может опустошить обойму за пять секунд.

"Чтобы снова привыкнуть к автомату, оказывается, надо больше времени. Я становлюсь обузой".

Он с восемнадцати лет держал в руках «Лансер», но старые образцы не так быстро пожирали патроны. Если продолжать подобные вылазки, надо попытаться отыскать на складе что-нибудь более подходящее. Нет смысла держать в руках оружие, которое тебя опередило.

"Продолжать? Вероятно, я закончу свои дни так же, как лейтенант Ким. Бросившись на лезвие проклятого червя. Не хватало еще, чтобы из-за меня погиб и Калисо".

Ему уже не составляло труда определить, на что способен тот или иной человек, поглядев на него сквозь призму прожитой жизни. Калисо не гак давно перевалило за тридцать, он в прекрасной форме и очень агрессивен. На поле боя он стоит пятерых таких, как Хоффман.

"Есть смысл пожертвовать собой, чтобы дать ему возможность принять участие в будущих сражениях".

"Черт, сколько можно размышлять о собственной смерти?!"

Хоффман понял, что просто хотел таким способом возбудить ярость, и замахнулся бензопилой на ближайшего червя. Поднявшийся в душе гнев, ударившие в лицо брызги крови — все это полковник принял как должное. Он вышел из-за столба и, низко пригнувшись, выстрелил вверх. Следующий червь налетел на него и едва не сбил с ног. Хоффман, отскочив к стене, попытался разделаться и с ним.

— Полковник, — неожиданно прохрипел в наушнике чей-то голос, — я знаю, что вы меня слышите, так что постарайтесь не прострелить нам головы, когда мы выйдем позади червей.

Калисо натужно заворчал, пытаясь выдернуть свою бензопилу.

— Держись подальше от сектора обстрела, Маркус.

— Мы же переключились только на прием, — сказал Хоффман. — Он тебя не слышит.

— Зато он слышит голос моего «Лансера», сэр…

Хоффман вернул рацию в режим двусторонних переговоров. Он хотел было скорректировать стрельбу Маркуса, но все разворачивалось стишком быстро. Феникс уже выбежал из-за края ротонды, а вслед за ним появился и Дом.

Обычно Феникс был неестественно спокойным, но лишь до тех пор, пока не сталкивался с червями. Казалось, всю свою боль, все обиды он приберегает специально для них. И как мог убедиться Хоффман, этот запас был у Маркуса неиссякаемым. Он устремился вперед с поднятой вверх бензопилой и разрубил ключицу первого же червя, который повернулся к нему лицом.

Червь не упал. Но пила слишком глубоко увязла, чтобы можно было продвинуть ее одной рукой, и Фениксу, чтобы освободить оружие, пришлось добавить удар ногой. К нему уже подобрался второй червь, но Дом сбил его длинной очередью. Червь зашатался рядом с Маркусом, а тот спокойно обхватил его рукой, словно партнера по танцу. Феникс придерживал червя перед собой в качестве живого щита и стрелял из-за его спины в следующего врага. Даже издали было видно, чего ему это стоило: каждая жила на шее, каждый кровеносный сосуд, казалось, готовы лопнуть от напряжения. Но Маркус не произнес ни звука. Пока он разделывался с очередным противником, вражеские пули добили беспомощного червя в его руках, и оба упали к ногам Маркуса.

Дом бил длинными очередями и быстро перезаряжал автомат. И еще частенько пускал в ход боевой нож. У него было больше причин ненавидеть червей, но, казалось, Дом не испытывает потребности срывать на них зло, как Феникс.

Вчетвером они уложили четырнадцать червей. Наконец руины опустели.

— Спасибо, сержант, — осторожно произнес Хоффман. "Я совсем не хотел, чтобы нас кто-то спасал, тем более не хотел, чтобы это был ты. Хотя бы из-за того, что я с тобой сделал". — Отличная работа, Дом. Ты еще не забыл приемов десантника.

Дом, с присущей ему скромностью, кивнул в ответ.

— Так что у вас за проблемы с "Броненосцем"? — спросил Маркус.

— Они заложили в него взрывчатку, — ответил Калисо. — Нельзя допустить, чтобы мы лишились и этой машины.

Феникс с непонятным облегчением поскреб подбородок.

— Я не собираюсь возвращать сюда Бэрда. Аня? Можно вызвать «Джека» для разминирования?

— Боты как раз для этого и предназначены…

— Да, так было в те времена, когда у нас имелось множество машин.

— Это не в моей компетенции, Маркус. Но тот, кто распоряжается бюджетом, стоит рядом с тобой.

Бюджет. В правительственных кругах давно забыли, что такое деньги. Экономика полностью перешла на бартерные сделки.

— Выполняйте, — приказал Хоффман. — Если мы лишимся и «Броненосца», и «Джека», Прескотт меня повесит.

Они отыскали укрытие на безопасном расстоянии, осмотрелись, нет ли поблизости еще червей, и стали ждать, пока их разыщет "Джек".

— А «Джек» имеет право голоса? — спросил Дом. Он, как обычно, чувствовал себя виноватым, подвергая риску бота, еще со времен операции на мысе Асфо. — Мне это не слишком нравится.

— Излишняя чувствительность, — мрачно бросил Калисо.

— Черви тоже обладают чувствами. Но никто не сомневается, когда режет или пилит их на части.

— Это мое призвание.

— Люблю поговорить об этике, — пробурчал Феникс. — От Бэрда не дождешься никаких философских рассуждений.

Хоффман с беспокойством глядел, как «Джек», жужжа и вибрируя, словно кухонный комбайн, разворачивает манипуляторы под днищем «Броненосца». Операция показалась слишком долгой, и полковник все время ожидал, что черви вернутся и начнут второй раунд. Но через несколько минут «Джек» выбрался из-под машины, разобрал устройство и, словно верный пес, сложил все компоненты у ног Хоффмана, а потом завис в воздухе, ожидая дальнейших инструкций.

Феникс нагнулся и осмотрел детали:

— "Джек", они все безопасны по отдельности, верно? Давай отвезем их Бэрду. Ему понравится. — Он махнул рукой в сторону «Броненосца». — Тогда вперед, на базу!

Тяжелая ночь заканчивалась, и Хоффман вряд ли согласился бы повторить ее завтра. Но солдатам приходилось переживать подобные моменты день за днем. Было время, когда он и сам знал, что это такое. Мысль о том, что он мог об этом забыть, ужаснула Хоффмана.

"Я старею. И очень быстро.

А я должен иметь право смотреть им в глаза".

— Высадите меня сразу за кордоном охраны, — сказал Хоффман. — Хочу прогуляться по городу пешком.

— У вас в ноге немаленькая дыра, сэр, — возразил Дом. — И вы уже далеко не юноша.

— Спасибо, что напомнил, Сантьяго.

— Ладно, сэр. Но если вы пойдете пешком, я тоже пойду.

— Если он пойдет, он может упасть по дороге, — добавил Феникс. — Так что я тоже сойду с машины вместе с ним. Калисо, подбрось нас за линию поселений бродяг.

Калисо пожал плечами. Совершенно очевидно, что все они считали полковника чокнутым. А ему просто хотелось некоторое время провести на свободе, вдали от кабинета и кабины БТРа или «Ворона». Ему хотелось вдохнуть свежего воздуха. И ему не нравилось, что они оторваны от остальных людей, живущих своей повседневной жизнью.

И еще он хотел посмотреть, как штатские — не бродяги, а настоящие граждане, защищать которых он считал своим долгом, — отнесутся к нему и его бойцам.

— После вас, сэр, — сказал Феникс таким тоном, словно обозвал его идиотом.

ХАСИНТО; ТРАНСПОРТНЫЙ ПРОПУСКНОЙ ПУНКТ

В Хасинто они добрались уже на заре.

— Кажется, я уже согласился бы съесть ту жареную собаку, — признался Дом. Хоффман изо всех сил старался идти самостоятельно, но Дом и Маркус бережно поддерживали его с обеих сторон под локти. Дом понимал, как скверно должен чувствовать себя полковник, хромая к дому, словно древний старик. — И запить парой литров кофе.

Они как будто попали в другой мир. По ту сторону кордона даже бродяги старались передвигаться с предельной осторожностью. А внутри безопасной зоны еще существовали дворники и бригады техников, которые пытались воспользоваться относительным спокойствием и привести в порядок хотя бы центр города. Люди здесь обходились без выбросов адреналина, сопутствующих ежеминутным усилиям остаться в живых среди сражений. В городе даже пахло не так, как во внешнем мире. Дезинфицирующие средства, скошенная трава, горячий хлеб в ближайшей булочной — все эти мелочи говорили о том, что в мире, находящемся на волосок от гибели, до сих пор сохранились островки спокойствия и человечество не побеждено.

Прохожие на улицах останавливались, чтобы посмотреть на них. Дом сознавал, что его бронекостюм, как и у остальных, покрыт потеками крови, внутренностями и выделениями червей. Он ждал язвительных замечаний в свой адрес по поводу неряшливого вида, но люди просто откладывали лопаты и щетки и вытягивались в струнку, стараясь выказать свое уважение, а потом начинали аплодировать.

Их отношение потрясло Дома. Он едва не прослезился. И пытался убедить себя, что расклеился от усталости.

— Пивной бар, — произнес Маркус, оглядывая улицу. — Вряд ли придется здесь выпить еще когда-нибудь…

И так было на всем их пути через город. Рабочие утренних смен, идущие на фабрики и заводы, останавливались, чтобы похлопать солдат по спине. Одна женщина — лет тридцати, очень симпатичная, но ничего общего с Марией — подошла к Хоффману и наградила его поцелуем в щеку. А полковник был скорее шокирован, чем польщен таким знаком внимания.

— Вы ее очаровали, сэр, — пошутил Дом. — Это все из-за вашего мундира.

— Это правда? — Женщина смотрела на них с восхищением, — Они разбиты. Мы наконец победили проклятых тварей.

— Я не знаю, мэм, — ответил Хоффман. Он все еще соблюдал правила приличия. — Время покажет. Мы можем только продолжать убивать червей, пока их совсем не останется.

Мысль об окончании войны не задержалась в голове Дома. Но все же хорошо было пройти по улицам, посмотреть, насколько горожане отличаются от военных, ощутить единство с обычными гражданами. Теперь они увидят, что солдаты не зря получают расширенный рацион. Хоффман знал, что делает. Бойцы выглядели устрашающе, и так же ужасно от них воняло. Кровь, пробитая броня, щетина на щеках, ошметки убитых червей — все это куда убедительнее говорило об их готовности защищать человечество, чем любые плакаты Коалиции.

И восхищенные приветствия горожан были не хуже любых медалей. Дом не так уж часто встречался с соотечественниками в безопасной зоне, и ему полезно было вспомнить, как они выглядят и чем их мир отличается от его реальности.

— Надеюсь, ваше уличное представление стоило того, что вы разбередили рану, полковник, — сделала ему выговор врач, когда Хоффман наконец добрался до лазарета. Доктор Хейман была едва ли не вдвое старше Берни, а терпения в ней оказалось во столько же раз меньше, и она поднимала ногу Хоффмана для осмотра точно так же, как ветеринар поднимает копыто лошади. — А вы, сержант, сейчас же отправитесь на анализы. Вы хоть представляете, какие инфекции могут проникнуть в организм, если фекалии червей попадут в открытую рану?

Маркус пожал плечами и прикоснулся к ссадине:

— Хорошо, мэм. В будущем я постараюсь не стрелять им в живот.

Такое высказывание для Маркуса означало, что он в отличном состоянии духа и даже весел. Дом решил, что может оставить его на попечение врачей, а сам направился к главной казарме. Свои дальнейшие действия он расположил в таком порядке: после очистки основной грязи с бронекостюма принять душ, потом съесть самый плотный завтрак, какой только поместится на тарелке… А затем отыскать Берни, пока она не передумала.

"Нет, она обещала. Она сдержит слово. Она расскажет мне правду".

По мнению Дома, душ был главным отличием цивилизации от жизни дикарей. Он опустил руки и подставил голову под струю горячей воды. На теле повсюду виднелись свежие кровоподтеки и рубцы, натертые краями бронекостюма. Немудрено, ведь он потел в этом панцире много часов подряд.

"Я больше не мальчик. Насколько же я изменился? Черт!"

В тот момент он подумал, что Мария не узнает его при встрече или не примет, поскольку он был уже не тем, кого она помнила.

— Ты слишком устал, чтобы рассуждать, — произнес он вслух, обращаясь к самому себе. — Опять выдумываешь какую-то чушь. Лучше иди поешь.

Когда он наконец отмылся и почистил снаряжение, часы показывали десять утра. В столовой завтракали два отряда: «Каппа» и «Омикрон». Сержант Андерсен махнул ему рукой:

— Привет, Сантьяго. Хорошо поохотились?

— Не так хорошо, как обычно. — Дом стащил с тарелки Андерсена пару тостов и отправил их в рот. — Больше мороки, чем дела. Кроме того, чуть не потеряли Хоффмана.

Все засмеялись.

— Надо было постараться, лентяи, — сказал Андерсен. — Как ты считаешь, светомассовая бомба их сломила? С червями покончено?

— Понятия не имею.

— Бродяги говорят, будто вся Саранча ушла из Толлена. Ни одного нападения уже несколько дней. Правда, земля постоянно дрожит, но черви не показываются.

Дом все понял по их голосам. Все хотели услышать от него хорошие новости, надеясь, что война окончена, поскольку в их глазах он являлся одним из приближенных Хоффмана. Но это было не так.

— Будем надеяться, — ответил Дом.

— Мы продолжаем искать Марию.

— Спасибо.

Дом увидел, как один капрал из отряда Андерсена опустил голову на руку и, по-видимому, задремал. Перед ним остывал завтрак. Дом пододвинул тарелку капрала к себе и начал есть. Недопустимо оставлять еду на столе, особенно в эти дни.

— Если Берни Матаки появилась после того, как пропала на несколько лет, все возможно, не так ли?

— Сантьяго, тебе здорово везет, и твои родичи остаются в живых. Даже Феникс. Как он поживает? Четыре года в тюрьме не могли пройти даром.

"Если мне так везет, почему же погиб Карлос?"

— Это же Маркус. Чтобы его сломить, потребовалась бы светомассовая бомба.

Дом в самом деле так думал. Маркус остался таким же, как прежде, только приобрел несколько новых шрамов да на лице прибавилось морщин. И он стал еще более неразговорчивым. Вот и все изменения.

Дом покончил с завтраком и подошел к окошку раздачи попросить добавки. С Берни лучше разговаривать на полный желудок. Она уже предупредила, что ему предстоит услышать не самые приятные вещи из прошлого.

ВОЕННАЯ БАЗА В БЫВШЕМ ГОСПИТАЛЕ РАЙТМАНА;

КАЗАРМЫ ОТРЯДОВ «АЛЬФА» И "ДЕЛЬТА"

Берни положила ноги на соседний стул. Теперь она понимала, что значит тягаться с молодыми на шестом десятке…

Было очень больно. Болело все: от припухшего глаза и рассеченной губы до коленей и запястий. Опыт — хорошее дело, но время на восстановление требуется совсем другое. Хоффман еще на пару лет старше, значит, и он чувствует себя ничуть не лучше. В соседней комнате в счастливом сне юности похрапывал Федерик Рохас. Бэрд чистил ботинки. В дальнем углу комнаты Коул уселся за слишком маленький для него столик.

"Ну ладно, Бэрд — законченный негодяй. Но я, возможно, и не останусь в составе «Дельты». И почему бы мне с ним не разобраться?"

До сих пор она ни разу не спускала плохого с собой обращения. Хотя бы по этой причине надо выяснить отношения с маленьким мерзавцем.

— Итак, — заговорила Берни, — значит, это Аня Штрауд, Блондинчик.

Бэрд даже не поднял глаз от своего ботинка:

— А что с ней такое?

— Почему она в таком возрасте все еще ходит в лейтенантах? В юности она демонстрировала отличные способности.

— Какой смысл в повышениях? — пробормотал Бэрд. — Их добиваются и получают одни болваны. И, кроме того, пока ты отсутствовала, бабуля, у женщин осталось два пути: либо рожать детей, либо работать на войну. Аня не может иметь детей. Вот и делает то, что способна.

Он был намеченной целью, а Берни — снайпером. Несмотря на свои лучшие побуждения, она не могла удержаться от выстрела:

— Но ты-то стал капралом. Или тебе присвоили звание насильно?

Бэрд немного помолчал:

— Сколько это еще будет продолжаться, бабуля?

— Пока тебе не надоест. Никогда не связывайся со старым сержантом.

— Леди Бумер абсолютно права, мой мальчик. — Коул продолжал что-то старательно писать в блокноте. — Ты не сможешь одолеть женщину, способную питаться кошками.

— Я отношусь к тебе точно гак же, как и к любому из нашего отряда, Матаки, — сказал Бэрд.

Коул кивнул:

— И это тоже правда. Это все, на что Дэмон способен. Ему просто не хватает моего природного обаяния.

Несомненно, он опять был прав.

— Коул, а чем ты занимаешься? — спросила Берни.

— Пишу маме.

— Я и не знала, что у тебя еще остались родственники.

Коул молча пробежал глазами страницу.

— У меня нет родственников.

Берни потребовалось некоторое время, чтобы это уяснить. Коул был самым уравновешенным из всех них. Мистер Стабильность. Но в мире, балансирующем на грани краха, трудно оставаться здравомыслящим человеком. В этом обществе, где каждый — абсолютно каждый — лишился друзей и близких, вероятно, изменилось само понятие здравомыслия.

Она вытянула шею и взглянула на Коула. Он все так же горбился за маленьким столом, старательно выписывая буквы, улыбался и не скрывал сбегавших по щекам слез. Бэрд не придавал его словам ни малейшего значения. Но она не могла оставить их без внимания:

— Коул, ты в порядке?

— Конечно. Я всегда в порядке.

Берни встала со своего места и села за стол напротив Коула. Некоторое время он продолжал писать.

— Можно я тебя кое о чем спрошу?

Он левой рукой смахнул с лица слезы:

— Конечно, милая.

— Почему ты это делаешь?

— Знаешь, наверное, потому, что я ничего такого не говорил, пока она была жива. Но то, что она умерла, вовсе не значит, что я не могу ей ничего сказать. А легче всего это сделать, когда пишешь. — Он выпрямился, отчего стул жалобно заскрипел, и внимательно перечитал письмо. Потом бережно сложил листок и сунул его в карман. — Понимаешь, я скучаю по ней. Скучаю по всем своим родным.

Берни поднялась и похлопала его но плечу. Она не хотела, чтобы Бэрд видел, что она сама готова расплакаться.

— Извини, что помешала тебе, Коул.

— Ты не помешала. Всегда рад поговорить. — Коул перехватил ее руку. Ладонь у него была такой большой, что ее рука, тоже немаленькая, совершенно в ней скрылась, — Ты-то как? Наверное, нелегко привыкнуть к друзьям после того, как столько лет провела среди всякого сброда? Если тебе тяжело это держать в себе, Берни, просто выплесни все наружу. Я всегда рядом, и у нас не так уж много неотложных дел.

Проницательность Коула норой пугала ее. Да, трудно снова учиться доверять людям. Трудно отвыкать ложиться спать с заряженным оружием или ножом даже не под подушкой, а в руке. Всего несколько дней, проведенных в относительной безопасности, позволили ей расслабиться. Берни могла оглянуться на прошлые годы: анархия, бандитизм, жестокость, казалось, въелись ей в кожу.

И повинны в этом не черви, а люди.

Черви — это чудовища, и никто не ожидает от них иного. А люди — люди хуже, потому что у них есть возможность оставаться цивилизованными существами. Они и были цивилизованными на протяжении веков и тысячелетий. Пока не возникли причины изменить поведение. Люди скатились до уровня диких зверей чуть ли не за одну ночь. Единственным островком здравомыслия — единственным оплотом человечества, по мнению Берни, достойным существования, — осталась Коалиция Объединенных Государств. Хотя Берни вовсе не ожидала, что режим, завоевавший и покоривший острова, может стать хранителем и спасителем последних человеческих ценностей.

Но это лучшее из всего, что осталось. И даже не преданность Коалиции, а только желание вновь оказаться в кругу бойцов помогло ей пересечь половину планеты.

— На моей совести много дурных поступков, — наконец призналась она. Проклятие, она долгие годы старалась об этом даже не вспоминать! И вот горячий душ, давно забытые запахи, возродившееся чувство товарищества под вражеским обстрелом — все это внезапно опрокинуло тщательно возведенные баррикады. — Я сдирала шкуры не только с кошек.

— Все в порядке, леди Бумер, — сказал Коул. Его голос, как всегда спокойный и негромкий, все же немного изменился. — Я уверен, у тебя были на то веские причины.

Теперь все встало на свои места. Громкое оживление Коула не было способом скрыть его собственные страхи. Он слишком силен и уверен в себе, ему не требуется свистеть в темноте. Его поведение должно было помочь каждому в отряде почувствовать себя неуязвимым для пуль. Коул был незаменимым игроком в команде.

— Мне надо выйти, — прошептала она, внезапно ощутив острую потребность побыть в одиночестве. — Через пять минут вернусь.

Она пробежала по коридору до туалета, заняла последнюю кабинку и села поплакать. В Коуле воплощалось все, ради чего она вернулась. Он был одним из лучших представителей человечества. Пришедшее откровение потрясло Берни. Ей потребовалось не меньше десяти минут и несколько смоченных холодной водой полотенец, чтобы она почувствовала себя готовой вернуться в общую комнату и сдержаться при очередной шутке Бэрда.

Но там ее уже поджидал Дом Сантьяго, и на его лице было точно такое же выражение, как и у Карлоса. При виде Берни Дом поднялся.

— Ты целую вечность водила меня за нос, — заговорил он. — Я не так уж глуп. Я видел, как ты на меня смотришь, когда я задаю вопросы. Ты не хочешь говорить о Карлосе.

Он почти не ошибался. Коул встал из-за стола, многозначительно кивнул и потянул за рукав Бэрда:

— Пошли, Дэмон. Твои ботинки давно готовы.

— Я знаю.

— Тогда собирай свои инструменты, малыш. Нам ведь еще надо забрать оставленный грузовик.

Бэрд понял намек, но, прежде чем уйти, бросил на Берни многозначительный взгляд, который ее ничуть не впечатлил.

— Мы подождем тебя на транспортном участке, бабуля.

Берни молчала, пока дверь за ними не закрылась.

— Ладно, Дом. Что ты хочешь узнать?

— Правду, — ответил Дом.

— Правда иногда не совпадает с фактами.

— Я должен сам об этом судить. Ты честная женщина. Просто расскажи, что ты видела. Меня уже ничто не может огорошить.

Он залез в карман рубашки, вытащил пару фотографий и одну из них протянул Берни. Обычный снимок трех молодых парней — Дома, Карлоса и Маркуса — неожиданно поразил ее до глубины души. Карлос стоял в середине и обнимал братьев за плечи. Но сильнее всего ее поразила широкая улыбка Маркуса. Более того, без банданы, которой он никогда не снимал, Берни с трудом могла разглядеть в нем мальчишку, знакомого ей с. первых дней в армии. Она даже не могла вообразить, насколько велика пропасть между этим парнем с фотографии и сегодняшним Маркусом — покрытым шрамами, неулыбчивым и настороженным.

— Карлос даже не успел увидеть мою дочку, — сказал Дом, бережно пряча фотографию, точно самую дорогую реликвию. — Расскажи, чтобы я все смог понять. Пожалуйста.

Карлос был прекрасным парнем. Как жаль, что он погиб, защищая людей от одной угрозы, в то время когда другая, сулящая смерть всему человечеству, уже маячила на пороге.

— Хорошо, — сказала Берни. — Карлос был героем. В наилучшем смысле этого слова, поскольку он совершал подвиги ради людей, а не ради какой-то идеи. Если возникал хоть малейший риск, он первым бросался вперед, опережая даже Маркуса. Он никогда не отступал. Он восхищался и гордился тобой. — "Эй, постой-ка, это еще хуже, чем сообщить ему плохие известия. Сколько можно поворачивать нож в ране?" — Мне до сих пор его не хватает. Ты это хотел узнать? Я могу припомнить несколько смешных случаев вроде того, когда он помочился на ботинки адъютанта…

— Я хочу знать, как он погиб.

— Он был награжден Звездой Эмбри. Разве это тебе ни о чем не говорит?

— Нет, решительно ни о чем. Это я и так знаю. — Да, Дом был скроен из того же материала, что и Карлос. Он никогда не отступал. И не отступит, даже зная, что рассказ причинит ему боль. — Ты была там, совсем рядом. И Маркус тоже. Но я не могу заставить его вспоминать то, что разбило его сердце. Расскажи, что ты видела.

"Им всегда кажется, что они хотят это узнать.

Возможно, Дому и в самом деле это необходимо".

Но уверена ли в этом она? Если ему все рассказать, то нельзя будет заставить забыть о случившемся. Свои слова обратно не возьмешь, и парень останется с этим грузом до конца жизни. Берни слишком любила Дома, чтобы по неосторожности запереть его в этой ловушке.

— Дом, он мертв, — сказала она. — Ты уже восемнадцать лет служишь и знаешь, что в реальности смерть совсем не такая, как в кино. Ты действительно хочешь знать все подробности?

Дом сейчас был очень похож на своего брата. Он чуть-чуть выдвинул челюсть, сжал губы в тонкую линию и немного нахмурился, словно напряженно размышлял.

— Да, — сказал он. — Я должен это знать.

"Это его брат. Он прав. Это не только мой секрет. В чем же дело: в его чувствах или в моей вине?"

— Это расстроит тебя, — снова предупредила она.

— Пускай. Я справлюсь. Спасибо. — Дом кивнул. Берни захотелось за ворот притащить сюда Бэрда и показать ему, как ведет себя настоящий мужчина. — И прости. Я не хотел будить страшные воспоминания.

Берни едва не забыла об этом, ведь Дом обладал той же способностью, что и Карлос. В первую очередь они оба думали о других. После гибели Карлоса минуло шестнадцать лет, а Дом беспокоится, что ей будет больно вспомнить тот день… Ладно. Она потерпит и не позволит другому Карлосу — тому, которого Дом и так знал, — избавить ее от тяжелого разговора.

"Прости, Карлос. Но ты это заслужил. Ты доказал, что был настоящим другом, и этого я не хочу тебя лишать. И еще я не хочу видеть твое лицо с дыркой от моей пули каждый раз, когда прицеливаюсь, и ненавидеть себя за то, что я сделала".

В тот день Карлос спас и ее тоже.

— Твой брат, — заговорила она, — сделал то, что каждый из нас делает хотя бы раз в жизни. Он просчитался. Но он погиб, чтобы спасти Маркуса, а Маркус был готов умереть, чтобы вытащить его. И оба они, не задумываясь ни на секунду, отдали бы свои жизни ради тебя. Не многие люди способны на такие чувства. Разве что бойцы. Поэтому мы знаем, что значит быть человеком. Это больше чем семья. Это и есть цивилизация. Лучшее, чего достигло человечество. Даже этот маленький выродок, Бэрд. Забавно, что это относится к компании громил, которые при помощи бензопилы охотно режут других живых существ.

Берни положила руки на плечи Дома и заставила его сесть. Его лицо казалось скорее просветленным, чем огорченным, как будто его озарило долгожданное откровение.

— А теперь я сделаю то, что должна сделать. Расскажу все до мельчайших деталей. Потому что я уверена: несмотря ни на что, Карлос Сантьяго был героем.