— Я — миссис Да Танка, — сказала миссис Да Танка. — А вы мистер Майлсон?

Он кивнул, и они двинулись по платформе в поисках пустого купе, где бы они могли спокойно поговорить, а если разговор не сложится, что в их ситуации было весьма вероятно, просто посидеть в одиночестве. Каждый нес небольшой чемодан: миссис Да Танка — белой кожи или какого-то другого — под кожу — материала, мистер Майлсон — поношенный, черный. Оба молчали — они были незнакомы; в вокзальной суете, да еще когда заглядываешь в освещенные окна вагонов, — не до разговоров.

«Аренду на девяносто девять лет, — сообщил мистеру Майлсону отец, — в тысяча восемьсот шестьдесят втором году взял мой дед — ты его, понятное дело, знать не мог. Истечет она, боюсь, на твоем веку. Ничего, переживешь — ты к этому времени, надо полагать, встанешь на ноги и сумеешь ее продлить — глупо будет, если пропадет семейная собственность». Собственность — его любимое слово. Дом был небольшой и складный, стоял в ряду других таких же и в глаза не бросался. Вот только аренда, когда время подошло, оказалась непродлеваемой, что, впрочем, избавило мистера Майлсона от хлопот. Да и к чему ему, бездетному холостяку, было продлевать аренду еще на девяносто девять лет?

Миссис Да Танка села напротив и достала журнал. А затем, словно что-то вспомнив, сказала:

— Можем поговорить. Или вы предпочитаете вести дело молча?

Изящный, дорогой твидовый костюм облегал ее полную, но вполне еще подтянутую фигуру. Седые, крашеные, гладко зачесанные на прямой пробор волосы отливали золотом. Воспитывайся миссис Да Танка в другой среде, она была бы женщиной веселой и смешливой, однако свою жизнерадостность она не любила и себя, как могла, сдерживала. В ее глазах часто вспыхивали веселые искорки, но, словно чувствуя это, она тут же подавляла смех резкостью тона.

— Не смущайтесь, — сказала миссис Да Танка. — Мы с вами уже не в том возрасте, чтобы в подобной ситуации испытывать стеснение. Вы со мной согласны?

Мистер Майлсон не знал, согласен он или нет. Не знал, какие чувства должен испытывать. Задумался — но ни к какому выводу не пришел. Да, он был взволнован, но чем было вызвано волнение, сказать не мог. А потому ответить на вопрос миссис Да Танка он не сумел и лишь улыбнулся в ответ.

Миссис Да Танка, которая когда-то была миссис Хорас Спайр и едва ли это время забудет, тоже погрузилась в воспоминания. И в этом была своя логика: то время подошло к концу точно так же, как подходило к концу это время. Превращение миссис Да Танка в миссис Спайр давало ей возможность отвлечься от преследовавших ее тревожных мыслей, взглянуть на них как бы со стороны.

«Раз ты этого так хочешь, — сказал ей Хорас, — ради Бога. Только кто возьмет на себя грязную работу, ты или я?» Таков был его ответ на ее просьбу о разводе. Впрочем, когда происходил этот разговор, грязная работа, как он выразился, уже была сделана, причем ими обоими.

«Я просто потрясен, — продолжал Хорас. — Я-то думал, мы с тобой так и будем жить-поживать. У тебя что-то серьезное?»

Ничего серьезного у нее не было, но и то, что было, явилось следствием несостоятельности ее замужней жизни, той пустоты, которая пришла на смену любви.

«Будет лучше, — сказала она ему тогда, — если у каждого из нас будет своя жизнь. Привычка жить вместе нам только мешает. Давай не упустим этот шанс — пока еще есть время».

Сейчас, в поезде, она вспомнила этот разговор во всех подробностях, особенно последние четыре слова. Тогда, восемь лет назад, «шансом» стал для нее Да Танка.

— Мой Бог, — произнесла она вслух, — каким же он оказался чванливым ублюдком!

У мистера Майлсона была с собой пара еженедельников, содержание которых определить было сложно: яркая, одноцветная обложка, броские, рассчитанные на умеренно образованного читателя статьи. Нечто среднее между газетой и иллюстрированным журналом. У нее были свои журналы — настоящие. «Харперс» и «Вог». Глянцевые, изящно оформленные — и довольно глупые. Так, во всяком случае, казалось мистеру Майлсону. Такие журналы он открывал, когда сидел в приемной у врача или дантиста, и быстро их пролистывал: идиотская реклама, фотографии девочек с соответствующими подписями — несуществующих девочек в несуществующих позах, бесполых и даже, пожалуй, каких-то безжизненных. Так вот она, значит, какая.

— Кто? — спросил мистер Майлсон.

— Господи! Да Танка, кто ж еще?!

Восемь лет широкой спины этого Да Танка, такой толстой, что казалось, она подбита изнутри ватой. Он ее частенько демонстрировал.

— Я вам про Да Танка потом еще расскажу, — сказала она. — Про него есть что рассказать, хотя сам по себе он мало интересен.

Что и говорить, иметь свой дом — это постоянная головная боль. То крыша потечет, то краска снаружи облупится, то вдруг сырость в каких-то неожиданных местах проступит. Комната в Суисс-Коттедже была куда лучше — зимой никаких проблем. Старый дом давно снесли — да и остальные дома по всей улице тоже. Теперь на их месте выросли многоэтажные здания: тысячи окон, крыш за облаками не видать. Садиков как не бывало, и Белоснежки и Семи гномов тоже. Исчезли и гирлянды из электрических лампочек, и причудливо вымощенные тропинки, и столики, скворечники и корытца с водой для птиц, и миниатюрные песчаные карьеры, и резная металлическая ограда, за которой пестрели цветами клумбы.

— Ничего не поделаешь, времена меняются, — изрекла миссис Да Танка, и тут только он вдруг осознал, что все это время обращался к ней, а вернее, адресовал ей свои мысли, — больше, впрочем, все равно было некому.

В свое время мать разбила сад с декоративными каменными горками. Чего там только не было: и сарсапарилья, и гвоздики, и розы. Ее брат, дядя Эдвард, бородатый, нелепый человек привез в своей машине камни с побережья. Отец не скрывал раздражения — такие затеи ему никогда не нравились, он считал, что вывозить камни с побережья неправильно, даже стыдно. За садом росла Голанова ягода: крупная, жесткая, несъедобная, к тому же всегда неспелая. Тем не менее никому — мистеру Майлсону, во всяком случае, — уничтожить кусты, на которых она росла, не хватало духу.

— Мы могли молчать по нескольку недель подряд, — говорила миссис Да Танка. — Жили в одном доме, ели одну и ту же еду, ездили на одной машине, а от него только и услышишь: «Пора бы им включить центральное отопление» или «Опять «дворники» не работают».

Мистер Майлсон не понимал, о ком она говорит, о мистере Да Танка или о мистере Спайре. Для него они были одним человеком — оба молчаливые, с какими-то неясными, словно расплывающимися в тумане лицами, они на пару ласкали эту женщину своими ухоженными руками.

«Он будет в костюме и в плаще, — предупредила ее подруга. — В чем-то сером и неприметном. Он ничем не выделяется, вот только шляпа у него огромная, черная, ужасно нелепая». Шляпа и в самом деле смотрелась странно, чем-то напоминала гигантскую грушу.

В назначенное время он ждал ее у табачного киоска, как договорились. Худой, лет пятидесяти, лицо вытянутое. В руке старомодная шляпа и два еженедельных журнала, которые отлично с этой шляпой сочетались, а вот с ним самим — гораздо хуже.

— Скажите, по-вашему, я не права, мистер Майлсон? Не права, что хочу порвать с таким человеком?

Сейчас шляпа лежала на багажной полке рядом с аккуратно сложенным плащом. Он был почти совсем лысый, кожа на черепе бледно-белая и нежная, прямо как у ребенка. Глаза печальные, как у ретривера, — в детстве у нее был такой щенок. Мужчины, подумалось ей, вообще часто похожи на собак, а вот женщины, скорее, на кошек. За окном сгустились сумерки, вагон плавно покачивался. Она думала о Да Танка и о Хорасе Спайре. Интересно, где Спайр сейчас? Сидя напротив, он, в свою очередь, думал о девяностодевятилетней аренде и двух грязных тарелках, одной от вчерашнего ужина, другой от завтрака, в его комнате в Суисс-Коттедже.

— Такой отель должен вам понравиться, — сказал мистер Майлсон, входя в безвкусно, с претензией обставленный холл и осматриваясь.

— Джин с лимоном, джин с лимоном, — дважды повторила миссис Да Танка и, не теряя времени даром, устремилась к стойке бара.

Себе мистер Майлсон взял ром, решив — сам не зная почему, — что в данном случае ром — напиток более подходящий, чем джин.

— Мой отец пил ром с молоком. Странное сочетание, — сказал он.

— Какая гадость! Да Танка предпочитает виски. А его предшественник любил портер. Ну вот, наконец-то!

Мистер Майлсон взглянул на нее:

— Нам еще предстоит ужин.

Но миссис Да Танка не обратила на его слова никакого внимания. Они долго сидели у стойки, пока она не выпила одну за другой несколько порций джина с лимоном, а когда наконец встали, чтобы перейти в ресторан, выяснилось, что он уже закрыт, и им пришлось спуститься в гриль-бар.

— Вы это плохо организовали, мистер Майлсон.

— Я ничего не организовывал. Как работают эти заведения, мне хорошо известно. Я вас предупредил. Вы просто не дали мне возможности что бы то ни было организовать.

— Я бы съела отбивную котлету с яйцом, что-нибудь в этом роде. Да Танка хотя бы угостил нас супом.

В 1931 году Майлсон переспал со служанкой, работавшей у его родителей. Это был его единственный сексуальный опыт, и поэтому он был рад, что заниматься с миссис Да Танка любовью от него не потребуется. В любви она, безусловно, более искушена, чем он, и намеки на это выслушивать не хотелось. Гриль-бар также поражал откровенной пошлостью своей обстановки.

— Вам он должен понравиться, — повторил мистер Майлсон.

— Здесь, по крайней мере, тепло. И свет неяркий. Давайте закажем вина.

Ее муж человек известный, он всегда на виду, а потому должен быть вне подозрений. Приятель мистера Майлсона, знакомый адвоката миссис Да Танка, повторил это несколько раз. За все будет уплачено, заверил он его, предусмотрен и небольшой гонорар. Что ж, гонорар, пусть и небольшой, ему пригодится, решил мистер Майлсон, и, хотя тогда он наотрез от этого предложения отказался, повстречав спустя неделю своего приятеля (вернее сказать, знакомого) в пабе, куда регулярно ходил по воскресеньям в половине первого дня, он все же дал согласие поучаствовать в этой драме И дело тут было не только в гонораре — ведь он становился соучастником, а о таком невозможно было даже мечтать. Счет за проживание в отеле должен попасть к мужу миссис Да Танка, пояснил знакомый, а тот передаст его своему адвокату. Завтракать они должны будут в постели, и надо обязательно запомнить в лицо горничную, которая завтрак подаст. Весь день он должен провести с ней и постараться, чтобы и его лицо горничная не забыла тоже. «Она очень недурна, — заверил его знакомый. — Эта миссис Да Танка очень даже недурна!» — так, во всяком случае, ему говорили. Он смотрел, моргая, на мистера Майлсона, но мистер Майлсон сказал, что это не имеет ровным счетом никакого значения и что ему совершенно безразлично, хороша собой миссис Да Танка или нет. Свои обязанности он знает — вступать с ней в отношения этими обязанностями не предусмотрено. «Я бы и сам все сделал, — пояснил знакомый, — если б не был падок на красоток средних лет. А найти на такое дело желающих не так-то просто».

— У меня тяжелая жизнь, — призналась миссис Да Танка, — и сегодня вечером мне необходимо ваше сочувствие, мистер Майлсон. Скажите, что вы мне сочувствуете, ну? — Щеки у нее раскраснелись, ей явно хотелось поговорить.

В доме, в шкафу под лестницей он держал садовые сапоги. Большие, тяжелые армейские сапоги — раньше в них ходил отец. Надевал он их по выходным, когда копался в саду.

— Аренда закончилась два года назад, — сообщил он миссис Да Танка, — и я остался со всем своим барахлом, с садовым инструментом, мебелью и безделушками, накопившимися за сто лет. Уверяю вас, не так-то просто было решить, что выбрасывать, а что нет.

— Мистер Майлсон, мне не нравится этот официант.

Мистер Майлсон аккуратно резал свой треугольный стейк — аппетитный, сочный. На каждый кусочек, прежде чем отправить его в рот, он накладывал гриб, кружок картофеля и намазывал его горчицей, а потом тщательно пережевывал и запивал вином.

— Вы что, знаете этого официанта?

Миссис Да Танка недовольно засмеялась — звук был такой, точно хрустит под ногами снег:

— С чего вы взяли? Обычно я с официантами не знакомлюсь. А вы его знаете?

— Вы же сами сказали, что он вам не нравится.

— По-вашему, я не имею права говорить, что человек мне не нравится, пока не узнаю его вдоль и поперек?

— Говорить вы имеете право все что угодно. Просто, по-моему, вы поспешили с выводами, только и всего.

— Какими такими выводами?! Что в них «поспешного»? Что вы несете? Вы что, пьяны?

— С выводом, что вам не нравится официант. Не знаю, пьян я или нет. Может, немного и пьян. Надо же как-то поддерживать хорошее настроение.

— Вам никогда не приходило в голову носить на глазу повязку, мистер Майлсон? Вам бы пошло. Должны же вы чем-то выделяться. Вы, надо полагать, ведете пустую жизнь, да? Вы производите впечатление человека, ведущего пустую жизнь.

— Моя жизнь ничем не отличается от любой другой. В чем-то она пустая, в чем-то насыщенная. И зрение у меня, к вашему сведению, прекрасное. Оба глаза у меня — свои, поэтому носить повязку не вижу необходимости.

— По-моему, вы ни в чем не видите необходимости. Вы еще не начали жить, мистер Майлсон.

— Я вас не понимаю.

— Закажите еще вина.

Мистер Майлсон сделал знак рукой, и к их столику подошел официант.

— Пожалуйста, позовите другого официанта, — громким голосом сказала миссис Да Танка. — Мы хотим, чтобы нас обслуживал другой официант.

— Мадам? — переспросил официант.

— Вы нас не устраиваете. Позовите к нашему столику другого официанта, слышите?

— Сейчас в гриль-баре я единственный официант, мадам.

— Хорошо, ступайте, — поспешил сказать мистер Майлсон.

— Нет, не хорошо! Я не желаю, чтобы этот человек открывал и разливал нам вино.

— В таком случае нам придется разливать вино самим.

— В настоящее время других официантов в гриль-баре нет, мадам.

— Есть же в отеле другие служащие! Пришлите нам коридорного или горничную!

— Это не входит в их обязанности, мадам…

— Вздор, вздор. Принесите нам вина, и чтобы больше мы вас не видели!

Официант бестрепетно удалился. Миссис Да Танка стала напевать какую-то популярную мелодию.

— Вы женаты, мистер Майлсон? Были когда-нибудь женаты?

— Нет, никогда.

— Я была замужем дважды. И сейчас замужем. Надеюсь, в последний раз. Один Бог знает, чем все это кончится. От вас зависит моя судьба. Этот официант вел себя самым непотребным образом!

— Вы к нему несправедливы. Вы же сами…

— Ведите себя как джентльмен! Встаньте на мою сторону, раз вы приехали со мной. Почему вы все время мне возражаете? Я что, чем-то вам досадила?

— Нет, нет. Просто я пытаюсь установить истину.

— Опять этот тип с вином! Порхает, точно птица. Вам не кажется, что у него под рубашкой крылья? Вы похожи на птицу, — повторила она, изучая лицо официанта. — Может, у вас в роду есть пернатые?

— Боюсь, что нет, мадам. Не думаю.

— Не думаете? Как вы можете говорить «не думаю», когда ничего об этом не знаете?!

Официант молча разлил вино. Мистер Майлсон обратил внимание, что он нисколько не смущен, даже не сердится.

— Принесите кофе, — приказала миссис Да Танка.

— Слушаю, мадам.

— Как все же услужливы эти официанты. Если б вы знали, до чего я ненавижу услужливость, мистер Майлсон! Я бы не смогла выйти замуж за этого официанта. Ни за что на свете!

— Ничего удивительного, официант ведь не в вашем вкусе.

— Зато он в вашем вкусе! Он ведь вам нравится, верно? Хотите, я вас оставлю наедине?

— И что я ему скажу? Я про него абсолютно ничего не знаю. И не хочу знать. Не привык беседовать с официантами на посторонние темы.

— Мне совершенно безразлично, к чему вы привыкли, а к чему нет. Откуда мне знать про ваши привычки? Мы ведь только что познакомились.

— Вы все усложняете.

— Вы прямо как Да Танка. Да Танка тоже любит так выражаться: «Ты все усложняешь».

— Как выражается ваш муж, меня не касается.

— Вы подрядились быть моим любовником, мистер Майлсон. Неужели вы не можете вести себя, как будто вы мой любовник?! Мой муж должен вас касаться, и даже очень. Вас должно преследовать желание разорвать его на мелкие кусочки. У вас есть такое желание?

— Я ведь никогда его не видел. Знать его не знаю.

— Ну и что? Сделайте вид, что знаете. Притворитесь. Скажите что-нибудь оскорбительное в его адрес. И погромче — чтобы официант услышал. Выругайтесь, стукните кулаком по столу.

— Мне никто не говорил, что я должен себя так вести. Это не в моем обыкновении.

— А что, позвольте узнать, в вашем обыкновении?

— От природы я робок, стараюсь держаться в тени.

— Вы ведете себя, как будто вы мой враг. Я не понимаю таких, как вы. Таким, как вы, неудачникам нельзя браться за подобные дела Где ваше чувство собственного достоинства?

— Оно у меня есть, только проявляется иначе.

— Интересно, и в чем же? Вы лишены всякой индивидуальности. Напрочь.

— Эти слова ничего не значат.

— У любовников незначащих слов не бывает, мистер Майлсон. Запомните это.

Они вышли из гриль-бара и молча поднялись по лестнице к себе в номер. Миссис Да Танка вынула из чемодана халат.

— Я переоденусь в ванной. Десять минут, не больше.

Мистер Майлсон снял костюм и облачился в пижаму. Он почистил зубы у умывальника, почистил ногти, сполоснул лицо. Когда миссис Да Танка вышла из ванной, он был уже в постели.

В ночной рубашке, без корсета и прочих обтягивающих фигуру предметов туалета она показалась ему несколько крупнее, чем днем, но это наблюдение он оставил при себе.

Миссис Да Танка выключила свет, и некоторое время они молча лежали в двуспальной постели под холодными простынями, не касаясь друг друга.

После моей смерти мало что останется, думал он. Разве что никому не нужные вещи вроде каких-нибудь украшений или засушенного папоротника. Или птичьих яиц, которые он собирал мальчишкой. После его смерти весь этот хлам соберут и, скорее всего, попробуют сжечь. А потом зажгут в комнате, где он умер, ароматические свечи — люди ведь, когда человек умирает, ведут себя далеко не лучшим образом.

— Почему вы не женаты? — спросила миссис Да Танка.

— Потому что я не питаю особой привязанности к женщинам. — Он произнес эти слова и вдруг понял, что потерял бдительность и что сейчас она на него набросится.

— Вы что, гомосексуалист?

Это слово потрясло его.

— Нет, конечно.

— Я ведь просто спросила. В наше время чем только не занимаются!

— Я ничем таким не занимаюсь.

— Я часто думала, что Хораса Спайра больше интересуют мужчины, чем женщины. Хотя мне он внимание уделял.

Детство она провела в Шропшире. В те годы она любила природу, хотя и не знала, не желала знать, названия цветов, растений или деревьев. Говорили, что она похожа на Алису в Стране чудес.

— Вам приходилось бывать в Шропшире, мистер Майлсон?

— Нет, я лондонец. Всю жизнь прожил в одном доме. Теперь, правда, его уже нет. На его месте выросло многоэтажное здание. А я переехал в Суисс-Коттедж.

— Я так и думала. Так и думала, что вы живете в Суисс-Коттедже.

— Мне, признаться, очень не хватает моего садика. Ребенком я собирал в парке птичьи яйца. Храню их до сих пор.

А вот она никогда ничего не собирала и не хранила. Сколько раз она отсекала прошлое, вспоминая его лишь тогда, когда ей этого хотелось, не прибегая к помощи «наглядных свидетельств».

— Жизнь со мной никогда не церемонилась, — сказала миссис Да Танка. — С двадцати лет меня бьет.

— Мне от нее тоже здорово досталось, когда подошел к концу срок аренды. Было нелегко поспевать за временем. Я жил прошлым, покуда настоящее не заявило о себе в полный голос. Еще прошлой весной я сажал у себя в саду дельфиниум.

— Мой отец хотел, чтобы я вышла замуж за хорошего человека. Чтобы была счастливой и рожала детей. А потом он умер. И из того, что он хотел, у меня не получилось ничего. Уж не знаю почему — может, просто самой не хотелось. Ну а потом старый Хор Спайр взял меня в оборот — тем дело и кончилось. Сама виновата. А про то, что вы гомик, я подумала из-за официанта — вы ведь проявили к нему интерес.

— Никакого интереса к официанту я не проявлял. Просто мне показалось, что вы с ним обошлись не лучшим образом, только и всего.

Миссис Да Танка курила, а мистер Майерсон нервничал — из-за ситуации в целом, из-за мерцающей в темноте сигареты. А что, если она уснет с сигаретой во рту? Он слышан, что пожары часто возникают, когда курят в постели. А что, если, разозлившись, она ткнет ему горящей сигаретой в лицо? Заснуть было невозможно — его преследовал страх, что он проснется, объятый пламенем, от похоронного воя несущихся к отелю пожарных машин.

— Сегодня ночью я не сомкну глаз, — сказала миссис Да Танка, и это заявление повергло мистера Майлсона в еще больший страх. Всю ночь эта ужасная женщина будет бдеть, будет ерзать в постели и дымить сигаретой рядом с ним. Я сошел с ума. Только лишившись рассудка, можно было пойти на такое. Он слышал эти слова. Видел их на бумаге, написанными его собственной рукой. Видел их напечатанными на пишущей машинке, набитыми на телеграфном бланке. Буквы запрыгали и смешались. Померкли, стерлись в тумане. «Я сумасшедший», — произнес мистер Майлсон вслух, чтобы утвердиться в этой мысли, облечь ее в слова. Он поступал так всегда, сейчас же вдруг забыл, откуда взялась эта мысль, решил, что в комнате он один.

— Говорите, что вы сумасшедший? — раздался в темноте испуганный голос миссис Да Танка. — Господи, да вы хуже, чем гомик! Вы что, сексуальный маньяк? Вы за этим сюда приехали? В мои планы это не входит, предупреждаю. От меня вы ничего не добьетесь, мистер Майлсон, и не налейтесь! А если будете ко мне приставать, я позову на помощь, так и знайте!

— Я сумасшедший, что приехал сюда. Что согласился на все это. Не знаю, что на меня нашло. Я только что понял весь абсурд происходящею.

— В таком случае встаньте, мистер Майлсон, и скажите прямо, что вы нарушаете договор, что не станете выполнять свое обещание и отказываетесь от своих обязательств. Вы взрослый человек, мистер Майлсон, вы можете одеться и выйти из комнаты.

Все они одинаковы. У других была хоть какая-то рекомендация, а у этого — никакой. Ее чуть не вырвало от мысли, что рядом с ней, совсем близко, он вытянул свои жилистые ноги. На что только не пойдет женщина, чтобы избавиться от такого чудовища, как этот Да Танка!

Он-то думал, что все будет легко и просто. Проще некуда. В самом деле, почему не оказать услугу попавшей в беду женщине? Что тут плохого? Заодно и заработает кое-что.

Миссис Да Танка закурила очередную сигарету и бросила спичку на пол.

— Какую жизнь вы вели? Вам не хватало духу жениться. И мозгов, чтобы преуспеть. То, как вы жили, и жизнью не назовешь. — В темноте раздался ее смех. Она явно хочет его обидеть — он же обидел ее, дав ей понять, что приехать с ней сюда было безумием.

Раньше мистер Майлсон ничего подобного не делал. Раньше он всегда самым тщательным образом взвешивал все «за» и «против», не принимал решения, не убедившись, что оно ничем ему не грозит. От этой мысли на его лице даже выступил пот. А ведь это только начало — если он и впредь будет вести себя столь же безответственно, его ждут дела и похуже.

Миссис Да Танка засмеялась снова. Но думала она совсем о другом.

— Вы что, ни разу не спали с женщиной, да? Вот бедняжка! Вы многое потеряли! — Кровать сотряслась от ее хриплого смеха, огонек от сигареты плясал в темноте.

Теперь она смеялась тише и молча. Его она ненавидела ничуть не меньше, чем Да Танка и — в свое время — Хораса Спайра. Ведь вместо него мог быть молодой человек — красивый, веселый, хорошо воспитанный. Но поехал бы с ней молодой человек? Наверняка не нашлось бы и одного на миллион, кто бы сделал свое дело с удовольствием или, по крайней мере, со вкусом.

— Вы такая, какой вас сотворил Бог, — сказал мистер Майлсон. — Вы ничего не можете поделать с вашими недостатками, хотя могли бы — в вашем-то возрасте — признать, что они у вас есть. Разные люди воспринимают вас по-разному. Для меня вы — страшная женщина.

— И вы не протянете этой страшной женщине руку помощи? Неужели женское тело не вызывает у вас желания? Уж не евнух ли вы, мистер Майлсон?

— Я сплю с теми женщинами, которые мне нравятся. Вам же я делаю одолжение. Узнав, что вы оказались в затруднительном положении, и поддавшись уговорам, я в порыве великодушия согласился вам помочь. Хотя я был с вами незнаком, я не сказал «нет».

— Джентльмены так не рассуждают.

— А я и не говорю, что повел себя как джентльмен. То, что я джентльмен, я доказал на деле, и не раз.

— Очень сомневаюсь, ведь это у вас единственный опыт такого рода. Вы раболепствуете, а не живете, и знаете, что я права. Да и какой вы джентльмен? Вы ведь мелкий служащий, а я что-то не слыхала, чтобы из среды мелких служащих выходили джентльмены!

Она попробовала представить, какое производит впечатление, какое у нее лицо, идут ли ей веснушки, на какой возраст она выглядит и как смотрится в толпе. Может, хотя бы теперь мужчины перестанут с ней лукавить и прямо скажут, что иметь дело с ней трудно, раз ее не устроили два мужа. А может, будет и третий? Говорят же, Бог любит троицу. Да нет, кому она нужна — разве что какому-нибудь бесполому Майлсону.

— Ваша жизнь сложилась не лучше моей, — сказал мистер Майлсон. — Сейчас вы ничуть меня не счастливее. Вы — неудачница, и смеяться над вами — жестоко.

С каждой минутой они ненавидели друг друга все больше.

— Когда я была девчонкой, у меня от молодых людей отбою не было. В Шропшире мой отец устраивал балы, чтобы все видели, какая я красавица. Если бы в наше время были дуэли, молодые люди стрелялись бы из-за меня через день. Убивали бы и калечили друг друга, нося на сердце амулет с моим локоном.

— Вы не человек, вы животное, миссис Да Танка. Волк в овечьей шкуре!

За окном начинало светать. Слабый свет проник сквозь занавеску и скользнул в комнату, и лежавшие в постели сразу же и с облегчением обратили на это внимание.

— Вам надо писать мемуары, мистер Майлсон. Жизнь меняется у вас на глазах, а вы живете по старинке, ничего не смыслите в происходящем. Вы — как старый стол. Или вешалка в холле в каком-нибудь заштатном пансионе. Кто будет плакать на вашей могиле, мистер Майлсон?

Он чувствовал, как она пристально на него смотрит; ее язвительные слова достигли своей цели, поразили его в самое сердце. Он повернулся и провел рукой по ее плечам. Он хотел сдавить ей шею, ощутить под пальцами ее мягкую, податливую плоть, напугать ее до смерти. Однако она, решив, что он хочет ее обнять, резко его оттолкнула, грубо выругалась и засмеялась. Такая реакция настолько его удивила, что он оставил ее в покое.

Поезд шел медленно. Мимо ползли станции — одинаковые, невзрачные. Она смотрела на него в упор — пронзительным, холодным, неотрывным взглядом.

Она взяла верх, хотя формально победу все же одержал он. Задолго до того, как они, согласно плану, должны были вместе завтракать, мистер Майлсон встал, оделся и спустился в ресторан, где позавтракал в одиночестве, после чего, отправив коридорного за своими вещами, покинул отель, перед уходом предупредив администратора, что счет оплатит приезжавшая с ним дама. Что она и сделала, а затем отправилась вслед за ним на вокзал, села в поезд и, отыскав его в пустом купе, заняла, чем привела его в полное замешательство, место напротив.

— Что ж, — сказала миссис Да Танка, — вы своего добились. Ничего хуже вы совершить не могли. Вы поставили эту страшную женщину на место. А впрочем, — добавила она, — чего было ждать от мелкого служащего?

По глупости мистер Майлсон забыл в отеле свои журналы и газету и был теперь вынужден сидеть под ее пристальным взглядом, делая вид, будто следит за плывущим за окном пейзажем.

Несмотря на все, что произошло, некоторое чувство вины он испытывал. Вернувшись, он одолжит пылесос и устроит уборку — тогда, может, немного придет в себя. А потом выпьет перед обедом кружку пива в пабе, пообедает в ABC, а вечером пойдет в кино. Сегодня ведь суббота, а субботу он обычно проводил именно так. В кино он, вероятно, вздремнет — после бессонной-то ночи. Соседи будут его толкать, чтобы не храпел, — такое уже не раз случалось. Что ж, приятного действительно мало.

— Ради того, чтобы вы появились на свет, — сказала она, — ваша мать мучилась от боли часами. Вам когда-нибудь приходило это в голову, мистер Майлсон? Вы когда-нибудь задумывались об этой несчастной женщине, которая кричит от боли, сжимает руки в кулаки и мечется по постели? Стоило это того, мистер Майлсон? Скажите, стоило?

Можно, конечно, пересесть в другое купе. Но ведь миссис Да Танка это доставит огромное удовольствие. Она будет громко смеяться и, может, отправится даже за ним следом и поднимет его на смех прилюдно.

— То, что вы говорите обо мне, миссис Да Танка, можно с тем же успехом сказать и про вас.

— Вы хотите сказать, что мы с вами — одного поля ягода? Такую ягодку лучше в рот не брать.

— Я вовсе не имел этого в виду. Я бы, как говорится, с вами на одном поле не сел…

— На одном поле бы не сели, а вот в одну постель легли. Лечь легли, а слова своего не сдержали. Вы — бессовестный трус, мистер Майлсон. Для вас, надеюсь, это не секрет

— Я-то про себя все знаю, а вот вы про себя — нет. Неужели вам никогда не хочется посмотреть на себя со стороны? Немолодая женщина, увядшая, некрасивая, особой нравственностью не отличается, поведения сомнительного. Представляю, каково было вашим мужьям!

— Они связали со мной свою жизнь — и не прогадали. Вы это знаете, однако признать, что так оно и есть, не решаетесь.

— Да уж, на такое не всякий решится.

Утро было холодное и солнечное, небо ясное. Выходя на станциях из душного вагона, пассажиры зябко ежились и кутались в шарфы. Женщины с корзинами. Молодежь. Мужчины с детьми и собаками, которых они забирали из специального вагона.

До нее доходили слухи, что Да Танка живет с другой женщиной. И при этом виноватой стороной признать себя отказывается. Еще бы: не может же такой, как Да Танка, стать «нарушителем супружеской верности». Именно так он и выразился. Высокопарно. Безапелляционно. А вот Хорасу Спайру, надо отдать ему должное, было абсолютно наплевать.

— Скажите, мистер Майлсон, какие цветы положить вам на гроб, когда вы умрете? Я спрашиваю, потому что обязательно пришлю вам венок. Оно будет единственным, это скромное подношение. От уродливой миссис Да Танка. От этого исчадия ада.

— Что? — переспросил мистер Майлсон, и она повторила свой вопрос.

— Пожалуй, кервель, — сказал он. Созданный ею образ застал его врасплох — он и сам часто представлял себе эту картину, думал о ней. Катафалк и гроб, а в гробу — он. Может, конечно, все будет совсем иначе. Предугадывать будущее мистер Майлсон не умел. Куда больше ему нравилось вспоминать, обращаться мыслями в прошлое, обдумывать события и чувства, имевшие место в какие-то незапамятные времена. В потоке жизни обращение к прошлому доставляет удовольствие. А вот представить себе свои похороны он не мог — много раз пробовал, но кончалось всякий раз тем, что перед его мысленным взором вставали похороны кого-то другого — его родителей, например. Похоронная церемония и все, что ей предшествовало.

— Кервель? — удивилась миссис Да Танка. Почему он сказал «кервель»? Почему не розы или лилии? Не цветы в горшке? В Шропшире кервель рос на обочине пыльных улочек. Жаркие поля, дикий кервель, а над ним гудят пчелы, много пчел. Огромный белый ковер, спускающийся к реке. Она сидела на этом ковре из кервеля, когда отправлялась на пикник со своими куклами. Лежала на нем, глядела в бледно-голубое небо над головой и смеялась. Ступала ночью по его нежному, ласкавшему ноги покрову.

— Почему вы сказали «кервель»?

Он и сам не знал почему. Правда, однажды, когда они — редкий случай — выехали всей семьей за город, он увидел кервель и запомнил его. В саду же у него росли дельфиниум, желтофиоль, астры и душистый горошек.

Она вновь ощутила запах кервеля — легкий, едва слышный. Поле, солнце бьет в лицо, лень, лето. Ей почему-то запомнилась красная дверь, выцветшая, вся в царапинах, она, девочка, одетая по моде того времени, сидит, облокотившись на эту дверь, присев с краю на нагретый солнцем порог.

— Почему вы сказали «кервель»?

Он вспомнил, как однажды спросил, как называются маленькие белые, похожие на пудру цветы. Несколько цветков он сорвал, отнес их домой и часто потом их вспоминал, хотя целого поля кервеля не встречал никогда.

Она попыталась заговорить вновь, но после прошлой ночи нужных слов найти не сумела. Оба молчали, и интуиция подсказывала мистеру Майлсону, что за этим молчанием скрывалось. Она же представляла себе, как она и он в эту самую минуту, жмурясь на солнце, вместе выходят из отеля, останавливаются, чтобы решить, куда идти, а затем направляются на променад. Она хотела что-то сказать, губы скривились в гримасу, все тело покрылось испариной; она подняла на него глаза и увидела, что и у него слова застывают на губах, будто не знают, как преодолеть его к ней недоверие.

Поезд остановился в последний раз. Стукнули двери, и людская волна выплеснулась на перрон. Они взяли вещи и вместе вышли из поезда. Носильщик, которому понравились ее ноги, проводил их долгим взглядом. Они прошли через турникет и разошлись каждый в свою сторону. Она отправилась в свою новую квартиру, где у дверей уже стоит, надо надеяться, свежее молоко, лежат газеты и письма. А он — в свою комнатку, где его ждали две немытые тарелки на мойке и вилка со следами желтка. И скромный гонорар: розовый чек на пять фунтов, который выглядывал из-за стоявшей на камине фарфоровой кошки.