Должно быть, очки носят непорочные люди
Перебегая улицу дорогу на красный свет, пожалуйста, сними очки.
Когда сплёвываешь на землю, будь добр, сними очки.
Протягивая руку к цветку, прошу, сними очки.
Когда ты, облечённый властью, упиваешься развратом
в постели, сними, пожалуйста, очки.
Окидывая людей безучастным взглядом,
непременно совлеки очки.
Сними же наконец очки,
они так долго сдавливали переносицу и так утомили глаза.
Замахнувшись ножом мясника, сними, пожалуйста, очки,
подними их повыше,
так, чтобы их не забрызгала кровь.
Вставая на колени перед бодхисатвой, избавься наконец от очков,
лотос у нее под ногами
подобен непорочному сердцу новорождённого [21] .
Курящая женщина
Я вышел из дверей полицейского участка,
молодая женщина прикуривала сигарету,
сделав затяжку,
затем ещё одну.
Я, ещё не сменивший полицейской формы,
прошёл близко от неё,
скользнул по ней молчаливым взглядом,
снова бросив мимолётный взгляд,
как воришка.
Герой
Преступник подстрелил меня из дробовика,
пробыв месяц в коме,
я открыл глаза и увидел собственную грудь,
испещрённую шрамами.
Какая нечаянная радость, я не умер!
В палате никого,
захватив газетную заметку, некогда потрясшую город,
я покинул палату,
чтобы отыскать проливающих по мне скорбные слёзы,
и сказать им троекратное «спасибо».
На чёрно-белых фотографиях мои начальники,
сослуживцы, врачи, медсёстры, студенты
и люди разных чинов и сословий.
В бесконечном коридоре совсем тихо,
улица залита ярким светом,
со всех сторон я слышу оклики: «Герой, герой, герой!» —
однако не видно ни одного человека.
Я вопрошаю: «Это ведь не сон? Не сон?» —
и, говоря это, я просыпаюсь.
Жена и дочка сладко улыбаются во сне,
я прижимаю руку к груди и чувствую глухую боль.
Гадание
Когда умерла мать,
она унесла с собой
восьмизначные гороскопы всех членов нашей семьи [22] .
В подтверждение своего сорокалетия [23]
я показал удостоверение личности,
однако чуткие пальцы гадателя
слишком долго
вертели его в нерешительности.
Не сдаваться!
Я — полицейский, а он — бандит.
Мы то и дело встречаемся
за праздничным новогодним столом.
«Зятёк», — окликает он меня,
подняв бокал вина,
я отвечаю ему: «Шурин!» —
тогда и он поднимает бокал.
И каждый раз, когда он, проблевавшись,
снова пьёт, а выпив, снова блюёт
и вскидывает руки вверх,
я безжалостно прерываю его:
«Не сдаваться!»