Заслышав шум машин, быстро пересекающих улицу, подумал об Алу, о его руках на руле, умелых руках. Прочитав надписи Северных династий [28] — крепкие, аккуратные, неискусные и чистые, — подумал об Алу, о его руках, держащих кисть, нежных руках. Увидев, как вместе курят два-три друга, вспомнил Алу, о его руках, которые раздавали сигареты. Эх, как похожи они были на «жест лотоса» [29] . Похолодало, левая рука растирает правую, вспомнил Алу, как однажды во время представления он сбрил бороду. Ох…! Это же прямо-таки руки палача.

Они приходили и снова ушли, они покинули, но ещё возвратятся. Они — упрямые и наполненные мудростью разбойники, когда-то с верой, дисциплинированно и огранизованно, они свободно жили тысячелетиями. А в наши времена за ними неотрывно следит метеостанция, каждое их движение разрешено в установленном порядке, что очень похоже на компанию законопослушных граждан.

Конь в степи не знает леса вдалеке, он ест траву, низко склонив голову, и не понимает того леса, который подпирает вдалеке белые облака, не понимает нежно-зелёных и светло-жёлтых цветов рядом с ним, то поднимается вверх по склону горы, то спускается вниз, он погрузился с головой в травы рядом с палаткой. Совсем тихо, кажется, он только и может, что есть траву у своих ног, но не в силах убежать в дальний лес, словно его коновязь [30] , которая рядом, десять тысяч лет назад она уже была вкопана там, и сейчас она вкопана там, основание её сгнило и стало частью земли, оголенная её часть над зёмлей едва выше травы под ногами.

Он рисует рассвет и закат, рисует темноту и печаль иногда он стоит за холстом, иногда он обитает внутри холста, но чаще всего он пребывает в центре мира, его лицо скрыто в темноте, много лет спустя оно наконец растворилось в темноте. Много лет спустя его спина стала крепче, не уступая ещё не сформировавшейся каменной стеле. Не останавливаясь, он рисует — рисует людей, рисует пейзажи, рисует всё в этом мире, последним изображая себя, мазок за мазком. Тщательно, будто покрывая лаком гроб, всякий раз он легко и естественно начинает рисовать, заполняя холст заботой и любовью.

Очевидно, печаль — это не дождь. Дождь падает на ладони и может стекать между пальцами. Даже если сложить две руки, печаль не упадет подобно дождю, печаль медленно исчезнет, она, вероятно, самая лёгкая пыль на свете. Когда идёт дождь, она не ждёт тебя, когда дует ветер, она не ждёт тебя, когда выходит солнце, заходит луна — она не ждёт тебя. Но лишь стоит тебе утратить бдительность, она внезапно приблизится к тебе: ты обернёшься, а она уже позади тебя, она то, что стоит за твоей спиной, она — твой дождевик, когда идёт дождь, накинутая на твои плечи, ты веришь, что она защитит от ветра и дождя, — однако самый мелкий дождь намочит твои брови и лоб, тебе кажется, что она — твоё другое лицо. Когда ты ясно видишь её висящей на стене, на душе у тебя вновь светлеет. Она по-прежнему застыла, молча приклеившись к стене, а тебе и сказать нечего — как будто все слова в пройденной жизни уже сказаны.