В селе маленький мост из персикового дерева возвели на опорах старого моста тот, кто не был в родных краях, давно возвратился, кожаная обувь пружинит по мосту, и вслед за даосом [44] произносил слова: «Дух следуй за мной», «здоровья и мира», «счастья, богатства». И позвонки старого моста в темноте один за другим перестали держаться, его изгиб — данный матерью остов, Как коровий, бараний, человечий и у душ туманных. И шаги ступали всё ближе и ближе С шумом «та-да» «забывший родство отпускает душу». Огромный валун, сорвавшись, в ущелье полетел.

На сцене струящиеся рукава взлетели влево исполнитель вывел высокое чистое «а». В чайном столике этот актёр живёт, а рукава струящиеся — то недавняя трещина. Яблок пакет поставили сверху — Актер протянул: «Горько», царапина разошлась на сантиметр ещё, поместили блюдо апельсинов. Актёр пропел: «Кисло», и рукава взлетели ещё на два сантиметра, Руки медленно пошли по трещине, Закрыв глаза, нащупывают. На глянцевой поверхности не осталось и следа ран.

Вечерело. С террасы не успели снять вещи, и на ветру трепещут. Ветер схватил одну, словно схватил нетрезвого за рулём. Затем он снова схватил ещё одну. Рука крепка. Вот, случайно схватил наркомана за рулём, затем он руку протянул, ещё вниз сдернул. С хлопко́м раскрылось. Что ищешь? Нас пара человек таились с нетерпением за стеной, водитель одежду втащил обратно! И только шею вытянул, как за волосы схвачен был. «Я ведь не пьян, не наркоман и не преступник!» — Но кто-то громко возразил. Тут ветер ладонь раскрыл, согнул меня. «Ну, говори! Не ты ли тот, кто нагнетает воздух?»

Каждая боль — в красных нарядах из-под чёрного одеяла торчат их одежд по́лы, руками они наружу вытаскивают меня. Все четыре боли бесшумны, лишь я отсчитываю капля за каплей лекарство, вижу, они отрастили острые зубки и покусывают глаза мне, наконец прокричал: «Я хочу, чтоб позвали родных!» А четыре боли всё так же ни с места И подола красного уголок всё так же развевался. Я знаю, что мне болезненнее, чем боли. «Позовите родных!» — «Нет у тебя родных». Четыре боли выпрямились и встали боль одна — это сломанный стебелёк цветка, ещё одна — это высохшие муравьи, ещё одна — это съеденная лиса, ещё одна — это потерянные семена. Четыре боли — это четыре острых зуба. Отчаявшись, закрыв глаза, парализован, став кожи лоскутом, И вот внезапно тёплый голос меня поднял.