Душа твоя скитается день за днём в поисках тела, что посещает разные места, не постигая, ради чего оно доселе живо. Лишь появляется свободное время, ты сразу погружаешься в Интернет, заменяя обед играми, события светской хроники ты помнишь лучше, чем дни рождения своих домашних. Что особенно важно, со временем нарастает твоя робость, ты стремишься двигаться вперёд, но не получил образования, ты идёшь на собрание, но не решаешься выразить своё подлинное мнение. Пока ты — часть народа, у тебя нет друзей, когда ты становишься руководителем, то не в силах обрести радости в достойном поведении, ты жаждешь почестей, но с головы до пят покрыт позором. Ты не любишь поддерживать полезные знакомства, однако всегда наготове твоя заискивающая улыбка. Из твоего словаря постепенно стёрлись некоторые слова, например — «искренность», «прямота», например — «гнев», «неприятие». Наконец ты стал знаменит в своей области, занял колонки в газетах, раньше другие представляли тебя, ныне ты представительствуешь за людей. Ты обретаешь зрелость, уверенность, становишься неуловимым, привыкаешь к тому, что громят уличные лотки, с улыбкой выслушиваешь жалобы на злоупотребления чиновников. Ты смотришь, но не видишь, как по бросовой цене распродают землю, о принудительном сносе жилых зданий ты просто молчишь. Наконец-то осознал, почему тебе нравится литература, но поэзия отринула тебя. Ты утверждаешь, что любишь жизнь, однако истина тебя не приняла. Да, ты написал несколько книг, но не можешь называться писателем. На скромные сбережения не купишь чувство полноты жизни посреди ночи. Теперь я хочу спросить только об одном: сколько нужно времени, чтобы ты, как в былые годы, стал безрассуден и бесстрашен, сколько требуется отваги, чтобы ты, не сомневаясь, объявил всему миру: «Я — настоящий Лю Чунь»?

Позвольте мне быть робким человеком, не обвинять, не оправдываться, не взывать всенародно, не глядеть косо, не брататься с толпою, оставить ненависть из-за любви, позвольте мне снова и снова понижать высоту моего лба над уровнем моря. Позвольте мне стать эгоистичным с чуть заискивающей улыбкой на лице. Кто-то гулял в парке, а к горлу ему приставили нож, кто-то вышел пройтись после ужина, а у него отобрали кошелек, кто-то ночи напролёт работает сверхурочно, отдавая своё здоровье хозяину. Увидев всё это, я отверну голову, Позвольте мне быть равнодушным. Робкие, как спрятавшиеся кошки, люди, которых забивают посреди улицы, люди, вызванные в суд, но после разбора отпущенные, люди, которых увозят из дома, и они исчезают навсегда, — я видел всё это, однако смолчал. Позвольте мне стать забывчивым. Когда-то начальники настаивали, чтобы я отправился учиться, однако родные чрезмерно опекали меня. Меня обличают друзья, от моего имени говорят другие люди, я сам запрятал собственные сердце, лёгкие и печёнку, так в начале осени земля скрывает в глубинах малые реки. Сейчас мать хлопочет на кухне, отец заходится кашлем, жена пересчитывает скудное жалование, дети играют на полу. В силах ли я ещё спокойно писать, могу ли продолжать говорить… Позвольте мне в темноте хранить молчание, как оболочке пустоты.

Много лет минуло, и я вновь увидел столь ясную луну, ночь блеснула визиткой в воскресный вечер на окраине города, осветила меня, как памятник. Не хочется возвращаться в дом. Несколько стариков толкуют под луной об урожае этого года и ожиданиях на следующую весну. Один говорит: зерно выросло в цене, на следующий год буду сажать бататы. Другой вторит: мандарины идут по дешёвке, сгнили на деревьях. Свет луны ярок, молодняк укрылся в тени деревьев, обнявшись, они шепчутся о чём-то. Воздух накаляется, потайные желания как трава, прорастают в сердце. А ребёнок в доме уже крепко спит с чистым и нежным личиком. Его родители сидят на кровати, один из них говорит, что пройдёт несколько лет, и он уедет в Гуандун [17] .

Когда я думаю о том, что она скоро придёт, то спящие в весенней земле насекомые воскресают. Я воодушевлён и вместе с тем робок, лицо заливает краска, а когда я представляю некоторые сцены, становится совсем невероятно. По телу разливается жар, руки стискивают грудь, чтобы не дать скрытому в моём теле стаду пятнистых оленей вырваться и убежать прочь. Когда я думаю, что она непременно покинет меня, то мучаюсь в разочаровании и не знаю, как поступить, как будто всё лишено смысла. Весенние насекомые превратились в бабочек — но что мне с того? Десять тысяч оленей статны, как львы — ну так что? До двадцати лет ты идеалист, но какой прок в идеалах? А сейчас ты реалист, но что за польза от реализма? Прекрасная пора кратковременна, чудесные вещи увянут. Ради чего тогда некогда тобой обретённое? Всё, чем ты владел, зачем оно? Осмыслив это, ты становишься спокойнее, и на душе как-то легче, словно завершено важное дело, мнится, что прежняя жизнь была напрасной, былое упорство оказалось никому не нужным. Начинаешь задумываться, что бы съесть за ужином — тушёные с картофелем рёбрышки или тофу с молодым луком? После ужина — смотреть сериал по каналу «Манго» или аналитические программы по спутниковому каналу «Фэнхуан»? Стоит ли вставать посреди ночи, чтобы поработать? На выходных ведёшь жену и ребёнка в ресторан или в парк или едешь в деревню проведать отца и мать, выгулять облезлую дворнягу, убедиться, что та, как и прежде, любит пугать соседских куриц, проверить, помнит ли собака твою машину, подбежит ли к ней издалека. Думая обо всём этом, ты ощутишь, что жизнь наполнена смыслом, в теле кипит избыток сил и будущее твоё светло. Тогда ты оторвёшь руки от клавиатуры, уже не стараясь казаться крутым.