Голос Денизы Луазель звучал как-то странно… даже по телефону чувствовалось, что нос у нее заложен, она всхлипывала, сморкалась…

– Ну, как Кристо? Госпожа Петраччи, у нас столько всего случилось. И как на грех, когда дети должны вернуться домой… У Малыша коклюш! Да, да, коклюш! Ума не приложу, где он ухитрился его схватить, ведь мы его не выпускали… Можете вы еще подержать у себя Кристо? Благослови вас бог… А потом, я вот еще что хочу сказать… Да, да, я простужена… Натали! Оливье исчез! Его уже нет три дня и три ночи… Я с ума схожу от беспокойства… Даже не знаю, сообщать в полицию или нет… Отец говорит, просто сбежал и преспокойно вернется, но если бы вы только видели, как Рене расстроен! Сбежал! Но пусть даже просто сбежал… Оливье еще ребенок, его могли втянуть бог знает во что, он может попасть в любую историю…

– О боже мой! – только и сказала Натали и не могла сказать ничего другого, кроме этого «о боже мой!», потому что ничего другого не надумала.

– Мы уже обошли всех его приятелей, никто ничего не знает или, может, они просто врут, мальчишки стоят друг за друга и своего не выдадут… Госпожа Петраччи, я с ума схожу! Три дня и три ночи! Может быть, он утонул… может, он попал под машину… может, его убили… Он уже в морге… нас вызовут, чтобы опознать… А может, его заманил какой-нибудь старый развратник… На свое горе он очарователен. И ему только семнадцать… Прощайте, госпожа Петраччи! Спасибо, большое спасибо! У Малыша кризис. Я даже на радио сегодня не пошла, сижу и жду. Ах, эти мальчишки!

– Ну, за Кристо вам волноваться нечего.

– Возможно! Впрочем, ничего еще не известно. А Малыш и сейчас просто чудовище! Теперь вот еще коклюш схватил! До свидания, госпожа Петраччи, бесконечно вам благодарна. Да! Да! Только не говорите ничего Кристо про Оливье, он хоть и благоразумный мальчуган, зато нервы у него никуда не годятся. Спасибо, спасибо!

Она повесила трубку. Натали, не шевелясь, сидела у своей доски. Ей представились точно такие же ужасы, что и госпоже Луазель. Этот Оливье… «Ужасная скотина». Что же с ним стряслось? В воображении она перебрала все могущие произойти несчастные случаи. Семнадцать лет, ну, конечно, еще ребенок… Она поймала себя на том, что тоже чего-то ждет и с особой остротой ощутила, что отрезана от всего света – без газет, без радио. Это Луиджи вбил себе в голову, что Натали вредны газеты и радио, до того он за нее боялся, боялся, как отразится на ней любая новость. Он считал, что после всего пережитого она стала сверхчувствительной, тогда как на самом деле именно по этим же причинам она стала сверхравнодушной. Это они надумали вместе с доктором, и она из-за равнодушия не стала протестовать. А сегодня ей так необходимо было радио, чтобы узнать… Возможно, по радио объявят… Сидеть здесь в четырех стенах, которые не пропускают ни звука из того, что творится наруже, у живых людей. Просто каземат какой-то, необитаемый остров. Вдруг раздался телефонный звонок.

– Госпожа Петраччи? Говорит Оливье Луазель…

Боясь спугнуть птичку, Натали удержала готовое сорваться с губ восклицание.

– Слушаю… Добрый день, Оливье.

– Могу я поговорить с Кристо?

– Кристо нет дома… Почему бы вам не зайти сюда и не повидаться с ним?

– Хорошо… Спасибо за приглашение, мадам… Если только я вам не слишком помешаю…

– Ничуть не помешаете! Напротив, я очень рада, что Кристо повидается с кем-нибудь из родных… Когда вы можете прийти? Сегодня? Завтра?

– Сегодня… А в котором часу Кристо вернется?

– Думаю, вы его наверняка застанете в пять часов.

– Значит, приду в шесть… Благодарю вас, мадам… Алло! Алло! Можно пройти через Дракулу? Мне так ближе…

Ему, видите ли, так ближе! Просто боится встретить кого-нибудь из родных… Натали сидела в нерешительности. Нет, не будет она звонить Денизе Луазель, ничего пусть поволнуется еще лишний час. Главное узнать, что у этого мальчугана на уме. Иной раз посторонний человек добьется успеха там, где домашние терпят неудачу. Натали нервно кликнула Мишетту, велела купить ветчины, сварить лишнюю тарелку супу.

– И виски, Мишетта, купи виски, – крикнула она ей вслед. – И немедленно сделай сэндвичи!

Мишетта с порога тревожно взглянула на хозяйку.

– А что это такое затевается?

– Не твое дело. Что тебе только в голову взбрело? Виски для Луиджи, будто ты не знаешь, он иногда любит выпить рюмочку…

Когда Натали объявила Кристо, что его придет навестить старший брат, мальчик не поверил:

– Ты все это выдумала… то есть я хотел сказать, нарочно говоришь, Натали.

– Брат хочет с тобой повидаться, ведь вы давно не встречались…

– Нет уж, дудки… Должно быть, ему что-нибудь нужно, вот только что, не знаю.

Оливье явился на десять минут раньше назначенного срока, Кристо сразу же спросил его в упор: «Чего тебе нужно?», а когда Оливье ответил: «Да ничего в сущности не нужно», Кристо настороженно замолчал, но чувствовалось, что он ждет продолжения. Натали так быстро и энергично начала водить гребешком по волосам, что казалось, будто она расчесывает кожу на голове.

– Что вы хотите, Оливье, чаю или виски?

– Спасибо, ничего не хочу… Впрочем, с вашего разрешения выпью немножко виски…

Вид у него был измученный. Рубашка несвежая, сильный загар на безбородом лице, уже не детском, но еще и не взрослом, волосы золотисто-рыжие, чересчур длинные на затылке и как бы рифленые после мокрого гребешка… Обтрепанные, слишком плотно обтягивающие брюки, подчеркивали полудетскую худобу ног. Он походил па тех юношей, что «голосуют» где-нибудь на обочине шоссе, опасные и многообещающие юноши… Смотрите на меня, я само приключение! Я молод, я могу выкинуть любое! Я тот, каким вы уже больше не будете, каким вы никогда и не были!… Свою курточку он повесил на спинку стула, но она под тяжестью транзистора, оттягивающего карман, все соскальзывала, и Оливье уже в третий раз подымал ее с полу.

– Новый? – осведомился Кристо, сразу приметивший транзистор, краешек которого чуть выглядывал из кармана. – Где ты его взял? Он хороший?

Кровь окрасила оранжево-смуглые гладкие щеки Оливье.

– А ты по-прежнему лезешь со своими вопросами? Он вам не слишком мешает, мадам?

– Ничуть не мешает… А я вот люблю, когда он задает мне вопросы. По преимуществу нескромные.

Натали перешла в наступление. Оливье расхохотался, и кровь окрасила в оранжевый цвет также и его шею.

– Ну и терпеливы же вы, мадам! Я перед вами преклоняюсь!

Мишетта принесла виски, мороженое, сэндвичи, фруктовый сок, поставила поднос на овальный стол за спиной Оливье и остановилась, опустив руки, чтобы на него посмотреть.

– Что тебе, Мишетта? – Натали уже взялась было за гребешок.

– Да так, интересно… – Мишетта, видимо, и не собиралась уходить. – Помню, как он маленький по улицам носился… А с тех пор, смотрите, какой вымахал, видать спортсмен!

– Именно, спортсмен… – Оливье подмигнул в сторону Мишетты.

– Мишетта, у тебя молоко убежит… Мишетта, ты меня слышишь?

Мишетта вышла из комнаты.

– Поухаживайте сами за собой… фруктовый сок для Кристо. А мне виски, только разбавьте как следует.

Оливье явно обрадовался этой просьбе, позволявшей ему собраться с духом, старательно смешал виски с водой, выбрал себе самый большой сэндвич. Потом сел на место и, жуя сэндвич, светским тоном осведомился:

– Ну как, Малышу лучше?

Кристо перестал болтать ногой.

– Как же, лучше! А тебе, видно, хуже.

Оливье оторвался от сэндвича, и тревога, как раньше волна крови, залила ему лицо.

– Что там еще такое?

– Разве мама тебе не говорила, у него коклюш.

Оливье усиленно зажевал.

– Этот младенец сплошное бедствие… Я не мог позвонить. Просто под рукой не было телефона. Коклюш! Когда же мы сможем вернуться под родительский кров? Какой карантин при коклюше?

– Могли бы позвонить отсюда, – подсказала Натали.

Оливье бросил на нее недоверчиво-умоляющий взгляд, проглотил последний кусок, покосился на сэндвичи и, не устояв перед соблазном, взял еще один…

– Это не к спеху, – проговорил он с набитым ртом, – раз теперь я в курсе дела. А когда домой?

– Не знаю, – отозвался Кристо, – мне и здесь хорошо, я не спешу!

– Вот и заводи после этого ребятишек, – Оливье налил себе еще виски.

– Скажи, ты, видно, здорово проголодался и давно не пил? Дядя Фердинан тебя что, не кормит?

– Я ездил на экскурсию… – Оливье все-таки опустил глаза.

– Куда? С кем?

Натали не приходилось делать никаких усилий, чтобы выпытать у Оливье правду. Допрос за нее вел Кристо.

– Опять ты лезешь, Кристо…

– А Миньона?

– Что Миньона?

– Что Миньона делает?

– В последний раз, когда я ее видел, ревела, не щадя своих прекрасных глаз, оплакивая свою судьбу и мои пороки. А впрочем, все хорошо. Дядя Фердинан, чтобы ее утешить, каждый день покупает ей всякие безделушки, косыночки и бикини…

– Он нам ее совсем испортит!… А ты знаешь, что папа получил свои десять процентов?

– Н-нет! А сколько это?

– Примерно десять тысяч…

– На шестерых… не густо получается… Рисковать своим положением из-за десяти тысяч франков! Да мне одному в день такая сумма требуется!

– Папа лучше тебя знает… – Очевидно, Кристо не нашел другого, более веского аргумента. Потом, подумав, добавил: – Знаешь, сколько килограммов картошки можно купить на десять тысяч?

– Человек не одной картошкой жив. – Оливье говорил вяло, язык у него заплетался, от еды и алкоголя его совсем разморило. Он вытащил из кармана золотые часики на браслетке, взглянул на циферблат.

Кристо так и подскочил от возбуждения.

– Часы! Кто тебе их подарил? Дядя Фердинан? Ой, какие потрясные! Почему ты их носишь в кармане?

Оливье попытался отобрать у Кристо часы, но слишком раскис…

– Швейцарские! – не унимался Кристо. – Лонжин! Знаешь, Натали, мы недавно с Луиджи видели одну даму, такую тоненькую, ужасно тоненькую, и Луиджи сказал: «Эти дамы, как сверхплоские часы, неизвестно, где у них помещается механизм»… Можно, Оливье, я их открою?

– Не смей трогать! – Оливье вскочил со стула, он стряхнул с себя дремоту и грозно приказал: – А ну-ка, отдай!

Возбуждение Кристо разом упало. Он положил часы на стол и, еле сдерживая слезы, бросился к двери… Натали поднялась и, колыхаясь на ходу, вышла за ним, оставив Оливье одного. Кристо уже успел скрыться в подвале. Войдя в магазин, Натали набрала номер телефона Луазелей.

– Мадам, Оливье у меня… Чувствует себя превосходно. Говорит, что был на экскурсии. Больше ничего не знаю… Да вы не расстраивайтесь… Думаю, что он сыт по горло этой самой «экскурсией». Вы в полицию не звонили? Ну и слава богу… Это во всех случаях неприятно, а главное, не знаешь, на кого нарвешься, тем более что все может еще оказаться вполне безобидным. Да, он у меня… Не знаю. По-моему, очень голоден и хочет спать. Если не пожелает остаться здесь, попытаюсь отправить его к дяде Фердинану… Слава богу, цел и невредим, а там видно будет! Верно-верно, настоящее несчастье иметь такого очаровательного сына! Но главное не расстраивайтесь. Очарование быстро проходит!

Когда Натали вернулась, Оливье уже спал в кресле… Длинное юношеское тело, тонкие ноги вытянуты, плечи плотно прижаты к спинке кресла, лицо повернуто в профиль, подбородок касается плеча. Натали глядела на спящего Оливье… Она как-то даже растерялась… Очарование пройдет… и что тогда останется у этого мальчика за душой, что есть у него, кроме расцвета молодости? Пока еще он привлекает к себе все сердца, все ему дано, а как он жалок… Она взялась за работу. Они были вдвоем с Оливье, Кристо куда-то исчез.

«Вы работаете на публику… по крайней мере у меня сложилось такое впечатление», – говорила она Оливье уже под вечер, когда его разбудил звон посуды. Мишетта пришла накрывать на стол, н он вскочил как встрепанный, пошел помыл на кухне руки, привел себя в порядок, засунул сорочку в джинсы, пригладил волосы… «На мой взгляд, вы настоящая шлюха», – сказала она еще.

В нерушимой тишине квартирки, забившейся под толщу огромного парижского дома, в самый нижний его этаж, Оливье слушал и с любопытством глядел на эту тучную особу, о которой ему говорили и мать, и Кристо, в даже Малыш. Нет, это не просто сто двадцать килограммов, которые впору показывать на ярмарке, это некое божество, тайно водруженное в этом капище причудливой архитектуры, куда сходятся на поклонение верующие… Должно быть, грудь у нее в несколько ярусов. Божество это говорило о нем, а эта тема интересовала Оливье больше всего на свете.

– А почему бы мне и не быть шлюхой? – с вызовом спросил он. – Разве быть шлюхой так уж плохо?

– Не терплю всеядности… – Натали аккуратно вытерла перо и откинула голову, чтобы лучше видеть свой рисунок. – Я из гордых.

– Значит, по вашему мнению, сексапильная кинозвезда – это просто шлюха?

– Да будет вам известно, молодой человек, что женщина, нравящаяся мужчинам, еще не шлюха. Шлюхой называется женщина, которая старается понравиться во что бы то ни стало, потому что от этого зависит ее материальное благосостояние. При чем тут кинозвезда! Не смешите, ей-богу.

Натали отложила перо, чтобы нахохотаться вволю, хотя взгляд ее был серьезен, а уголки рта презрительно вздернуты.

– Те игры, в которые тебя понуждают играть… в твоей «экскурсии», обойдутся тебе чересчур дорого… по-моему, дружище, ты влип…

Натали сказала это просто так, наобум, но оказалось, что ее догадка вполне отвечает истинному положению дел.

– Верно! Я влип…

И вдруг из горла Оливье вырвалось хриплое рыдание… Натали натянула шаль на плечи… Теперь он говорил, говорил, слова лились на нее ливнем… Все, все вокруг него, даже Миньона, требуют, чтобы он наконец потерял свою невинность, чтобы больше о ней разговоров не было. Легко сказать! Девчонки утверждают, что они уже через все прошли, голову тебе морочат или говорят – нет, увольте, для начала мне требуется кто-нибудь поопытнее, вот научишься, тогда и приходи… Ну, скажите, где же выход, и чем дальше, тем становится все труднее, потому что все это знают, и вы думаете очень весело, когда вас спрашивают: «Как, ты все еще себя блюдешь?»

– А сами-то, подумаешь, какие опытные! – Натали пожала плечами.

Да, очень возможно… Возможно, они просто бахвалятся! Особенно девчонки, они такого вам нарасскажут! Не Дани, он действительно супермужчина, он без лишних слов переходит к делу. От него не услышишь грязных разговоров о девчонках, никогда, ни об одной. Если он открывает рот и начинает говорить на эту тему, то лишь для того, чтобы сообщить о своих рекордах! Дани скоро исполнится двадцать. Правда, он еще не сдал на баккалавра, зато все, буквально все знают, что он гениален, чертовски гениален!

– А как это можно узнать?

– Ну, достаточно на него взглянуть. А что он лентяй, так не он первый. Лев Толстой тоже был лентяй.

– Ах вот как! – Натали не могла опомниться от изумления. – А пока что в скверную историю, насколько я понимаю, тебя втянул этот самый гений?

– Да еще в какую! Он пришел за мной к дяде Фердинану, предложил пойти повеселиться, сказал, что там будет вся бражка, что обязательно придет девчонка, которая в меня влюблена и только ждет знака с моей стороны. Все, мол, уже подготовлено. Терять мне было нечего, ну, я и согласился. А вот насчет того, что все подготовлено, это верно, только что подготовили-то.

Натали, не подымая глаз, вертела в пальцах перо. «Пустите детей приходить ко мне».

– Ну, мы явились… народу полно… Квартира – настоящий антикварный магазин… Будто попал к скупщику краденых церковных ценностей, тут и деревянные статуи, и золоченые подсвечники. А публика – не то певчие, не то девицы. Знаете, такой промежуточный тип, полустарлетка, полушлюшка. Все, конечно, танцевали. Сначала быстро, истом все медленнее… я имею в виду парочки, и когда какая-нибудь пара начинала под рок-н-рол танцевать слоу, все понимали, в чем тут дело… Мы прямо со смеху помирали! И никакой влюбленной в меня девчонки не оказалось… Жара! Буфет сногсшибательный! Когда знаешь, сколько стоит бутылка виски… а их тут стояли горы, словно лимонаду… Если мне попадается хорошая партнерша, я уж ничем не интересуюсь, я люблю танцевать «боп». Там была одна брюнеточка, я ее все время приглашал, и она, казалось, была довольна. Если бы я только не берег себя для девчонки, что в меня влюблена… И вдруг подходит Дани и говорит, что старик, который нас пригласил, хочет, мол, с тобой познакомиться. Я подумал, что будет невежливо отказаться, оставил свою брюнеточку и пошел с Дани. Ну и библиотека, книг больше, чем в любом книжном магазине, и ковры, и статуи… После грохота – тишина… Дани представил меня какому-то типу. Тот сжал мне руку и не выпускает…

Тут последовало столько многоточий зараз, что Натали подняла голову и начала приглаживать гребешком волосы… Как на грех Кристо открыл дверь, тихонечко, тихонечко… Вот уж действительно не вовремя! «Раз он проснулся, будем обедать?» Натали отрицательно покачала головой, и Кристо прикрыл дверь.

– А что дальше? – Натали подтянула сползавшую с плеч шаль. – Вы туда еще несколько раз ходили?

Оливье поднялся с кресла, он стоял, расставив ноги, засунув руки в карманы.

– Да… госпожа Петраччи, должен сказать вам одну вещь, только поклянитесь, что вы не скажете папе с мамой. Три дня назад полиция нагрянула к этому типу… И меня сцапали со всеми вместе… Я ничего не сказал! Клянусь, никого не выдал! А тот субъект, который меня допрашивал, дал мне пощечину, госпожа Петраччи! И еще кричал: «Это тебе будет наука! А то отец, может, и не решится тебя отлупить. Ну ладно, все останется между нами… Только смотри, в следующий раз не попадайся! Мотай отсюда!» Я и смотался… Бежал сломя голову… Только я не знал, куда мне идти. Меня продержали две ночи, я боялся возвращаться к дяде Фердинану, он наверняка сообщил нашим… Так я и пробродил целый день, спал в подворотне, а возвратиться не посмел. Утром я позвонил тому прохиндею… ну, словом, тому типу… И что он, по-вашему, сделал! Обложил меня! Орал в трубку – доносчик, трус, шпик! Это ты, говорит, сволочь, нас выдал…

Оливье как подкошенный упал ничком на пол, обхватил руками голову. От рыданий содрогались плечи, спина, все его тело, казалось, исходило слезами… Натали поднялась, пересела в кресло поближе, нагнулась, положила его голову себе на колени…

– Сволочь этот твой прохиндей! – гневно произнесла она. – Тот, кто может заподозрить в таких вещах другого, сам первый способен на подлость. Но чего ты, в сущности, от него ждал? А с твоей мамой, сынок, я сама все улажу. Дяде Фердинану тоже можно будет рассказать какую-нибудь историю. Словом, беру все на себя, не беспокойся зря. Подымайся-ка…

Натали поплыла к дверям: «Мишетта!» Потом Натали с Оливье стали вполголоса держать совет.

– Мы пообедаем одни, а Кристо отправим с Луиджи в кино… Я скажу, что ты был болен… Ну, хотя бы свинкой, что ли. А чего бы тебе хотелось, малыш? Хочешь омлета с вареньем? Переночуешь здесь на диване… Я позвоню твоей маме из магазина, не хочется при тебе лгать.

Бессильно откинув голову на спинку кресла, Оливье стонал, еле шевеля побелевшими губами.

– Главное, чтобы папа… – Оливье в отчаянии перекатил по спинке кресла голову слева направо, потом вдруг вскочил на ноги. – Так бы и убил! Уж лучше шпики, чем эта скотина, шпик – он и есть шпик… А этот все про красоту да про красоту своими паршивыми губами, гнусными своими губищами… Если у папы будет из-за него неприятность, я эту сволочь убью.

– Ты несовершеннолетний, но ты не новорожденный младенец. Теперь уже поздно облаивать этого господина. Пойду позвоню… Ах да, совсем забыла, какова роль твоего супермужчины во всей этой истории?

– Дани? Нас забрали вместе… С тех пор я его не видел. Меня отправили к несовершеннолетним.

– Так вот, ты подожди меня здесь, а я пойду в магазин и позвоню. Не возражаешь пожить немного в деревне?

– Все равно, мне терять нечего.

«Так бы и влепила тебе пощечину, как тот полицейский комиссар», – подумала Натали, а вслух проговорила:

– Терять тебе нечего, а выиграть ты можешь. Тебе повезло: у Малыша коклюш. А тем временем все как-нибудь утрясется. Сядь, ты и сидя вырастешь. Сейчас пойду похлопочу о твоем отъезде.

В этот вечер Мишетта никому не отпирала со стороны коридора Дракулы. Натали быстро пообедала вдвоем с Оливье. Они условились, что он уедет завтра спозаранку к друзьям Натали в семью одного учителя, в глушь. Проживет он там два-три дня, за это время успеет собраться с мыслями, а когда вернется, что-нибудь расскажем родным. Натали снова отправилась в магазин – надо было организовать отъезд Оливье.