А тучной она стала потом. Натали Петраччи почти не выходила из дому, передвигалась с трудом, и друзья и знакомые, наведывавшиеся к ней, были уверены, что застанут ее дома, что она никуда не денется, как Луксорский обелиск с площади Согласия. Улица Р., которая, так сказать, была свидетельницей появления Луиджи Петраччи на свет божий, почти совсем не знала госпожу Петраччи, так как в тех редких случаях, когда Натали выходила из дому, она предпочитала пользоваться коридором Дракулы: машине было легче остановиться на улице П. перед домом № 3, чем на вечно загруженной улице Р., где вообще невозможно было подъехать к нужному вам дому. Зато со служанкой Петраччи – Мишеттой – была накоротке вся улица Р. Мишетта ходила сюда за покупками, потому что со стороны Дракулы лавок не было, там была настоящая пустыня. Вот уже пятнадцать лет, как Мишетта, щуплая брюнетка с бельмом на глазу, сновала по улице Р., и именно благодаря ей госпожа Петраччи приобрела всеобщее уважение – хоть и инвалид, а трудится с утра до вечера и хорошо зарабатывает.

Когда бы Мишетта ни открыла вам дверь со стороны Дракулы, вы непременно обнаружили бы Натали перед рисовальной доской. На ней широкое бесформенное платье, как у таитянской королевы Помарэ, на покатых плечах лежит шаль, не скрывая длинной мощной шеи, похожей на горлышко бутылки Перрье; гладкие блестящие волосы, причесанные на прямой пробор, собраны в тяжелый узел на затылке, и во время разговора она то и дело вынимает из пучка маленький гребетлок и проводит им по волосам, как бы подчеркивая то или иное слово, – такая уж у нее привычка. Лицо у нее красивое, правильное и даже двойной подбородок не портит чистой линии овала. Если в комнату входит кто-нибудь из завсегдатаев или друзей, она поднимет от рисунка глаза, протянет не глядя руку, постучит в стену кухни за спиной и, когда Мишетта заглянет в дверь, скажет: «Мишетта, кофе…» И, возможно, вам придется чуточку подождать, пока Натали, отложив перо, разогнет спину и улыбнется.

Натали Петраччи работает для газет. Ей заказывают рассказы в картинках, она делает текст и рисунки. Работает она также и для мастерской Петраччи; это она создает новые образцы кукол, осликов, зайчиков, собак и кошек, это по ее моделям сделана амазонка на лошади, крокодил… это она готовит макеты для движущихся фигур в рождественских витринах. А затем мастерская Петраччи налаживает серийный выпуск игрушек, иногда даже со звуком и светом, вдыхает в них жизнь, снабжая движущим механизмом или электрической батарейкой. Для них двоих, для Натали и Луиджи, денег вполне хватало бы, если бы все не поглощали новые работы и изыскания Луиджи. Изобретения – они обходятся дорого!

Луиджи имеет множество патентов, начиная с пробки-наливалки и кончая приборами для самолетов. Крупные заводы обращаются к нему как к непревзойденному мастеру с просьбой выполнить опытный образец новой детали, что не приносит Луиджи ни особых денег, ни славы, а лишь ту радость, какую дает изобретателю удачное решение. Однако подлинная его страсть – это автоматы, малые и большие; он прямо-таки родился с этой страстью к автоматам. Он руководит мастерской, где еще отец его начал изготовлять заводные игрушки и выпускал их небольшими партиями; кроме того, в подвале у него есть собственная мастерская, где он работает над новыми механизмами и занимается починкой старых. Лавка и подвал забиты механическими биллиардами, различными автоматами, испорченными juke-boxes, терпеливо ждущими своей очереди. Есть там также редчайшие вещи, допотопные автоматы, которые доверяют Луиджи, потому что, пожалуй, один он во всем Париже способен возродить к жизни деликатные старинные механизмы. Для этого у него хватает таланта, необходимых знаний, а так же и терпения, а терпение порождается его страстью к автоматам.

Странный он человек, этот Луиджи Петраччи, он даже никогда в технической школе не учился и не там приобрел свое умение. Механика – это у него врожденное, любовь к ней он всосал с молоком матери. Старая улица Р. знала Луиджи с первого дня его рождения: ведь он появился на свет божий в глубине двора дома № 34, где его дед, слесарь, выходец с Корсики, открыл мастерскую. Старожилы еще помнят, как Луиджи с ранцем за плечами бегал в городскую школу и ухитрялся на ходу стянуть с лотка яблоко или морковку… Помнят они также, как семья Петраччи гордилась Луиджи, когда он смастерил первый автомат для владельца мелочной лавки – маленькую луну, покачивающую головой справа налево… Помнят они также Луиджи-юношу, в двубортном пиджаке, доходившем до половины его округлых бедер… На их глазах он отправился в семнадцатом году на фронт, на их глазах госпожа Петраччи-мать, славная женщина, заливалась слезами, на их глазах Луиджи вернулся с войны с орденами и ранениями. Он был тогда еще очень молод, но успел наскочить на мину, и тут наступило перемирие. Он совсем оправился от ран и как раз в это время покинул улицу Р., и лишь изредка у мастерской отца останавливался его автомобиль. Никто не знал, откуда у него такая куча денег… Видели только, как из машины выходил низкорослый Луиджи в шляпе на густых кудрях, в перчатках, словом – щеголь немыслимый. Вот в эту пору он и приобрел для мастерской новые станки и снял по соседству магазин с подвалом и квартирой, годами пустовавшие. Когда его мать скончалась, Луиджи устроил ей такие пышные похороны, каких на улице Р. никогда и не видывали. Но когда умер его отец, по общим предположениям сын был где-то в Америке. И грустно было видеть, как ушел в лучший мир старик Петраччи, а сын даже не закрыл ему глаза. Фирмой, основанной в 1850 году, управлял служащий, нанятый Луиджи, находилась она в состоянии мирной дремоты, когда словно вихрь появился сам Луиджи – и тут же снова исчез. «Скачки» – уверяли одни, «женщины» – уверяли другие, «дела» – уверяли третьи… Корсиканцы, они друг за друга горой стоят. Потом в один прекрасный день, задолго до войны 40-го года, он снова вернулся и уже никуда больше не уезжал. Теперь Луиджи Петраччи вечно сидел в своем магазинчике за пыльной витриной в серой куртке, с пролысиной, идущей ото лба к макушке, и в очках с толстыми стеклами, скрывавшими глаза. Магазин быстро наполнился всеми этими биллиардами и другими увечными механизмами, ожидающими ремонта. Его клиенты были в общем-то странные типы, или слишком хорошо, или слишком плохо одетые, но, в конце концов, Луиджи Петраччи чинил механизмы и не интересовался их владельцами. Ведь ветеринар лечит любых кошек и собак, чьи бы они ни были. То же самое с людьми. Моральный облик клиентов не касался бизнеса Луиджи. Впрочем, у него были также вполне добропорядочные клиенты, важные господа и даже дамы, кавалеры ордена Почетного легиона и все такое прочее…

В сущности, на улице Р. осталось не так уж много свидетелей жизненного пути Луиджи Петраччи. Одни умерли, другие переехали. Но вовсе не обязательно знать, кто и когда выстроил старый дом, известно только, что он стоял на месте еще до того, как открылась механическая прачечная «Прессинг», еще до того, как переоборудовали бистро, теперь оно ярко, до рези в глазах освещено неоном, там завели электрический биллиард и только что установили телевизор. А молодые обитатели улицы Р., так те даже не помнили, когда именно появились Натали и Мишетта, хотя было это после сорок пятого года.

Вот уже пятнадцать лет Луиджи и Натали жили вместе. Одной ляжки Натали вполне хватило бы, чтобы выкроить из нее щуплого Луиджи. Но оба любили друг друга и такими, какие они есть. Будь Натали безногая или прокаженная, Луиджи все равно бы ее любил. Он преданно ухаживал за ней, словно желая вымолить прощение за всех тех, кто не знал страданий. А в глазах Натали Луиджи был бальзамом для ее ран, родником в ее пустыне. И их союз был потаенным, подобно тому саду за окном, подобно их спальне, куда имела право входить одна лишь Мишетта.