— Раздевайтесь!

Таможенник смотрел хмуро, как через амбразуру. По его непроницаемому лицу было непонятно: выстрелит он сразу или немного подождёт.

Я принялся безропотно сбрасывать одежду. К подобному поведению я был готов: меня предупредили. Будет ли он готов к моему? О да, конечно: опыт работы, профессиональное чутьё и всё прочее. А бульдог зачем у его ноги скалится? Значит, чутьё не идеальное? И с опытом не всё ладно: второй таможенник настороженно застыл у стойки, держа палец на спусковом крючке. Одна голова хорошо, а две — лучше? Таких голов надо иметь минимум десять, иначе не поможет.

Укладываю на топчан одежду, застываю в позе памятника самому себе. Жаль, в помещении таможни нет женщин, может, тогда была бы хоть какая-то реакция. Но женщины — в женском отделении. И сейчас оттуда доносится приглушенный визг. А этих, похоже, ничем не проймёшь, даже мочка уха не шелохнулась.

— Ложись!

Голос холоднее, чем кушетка.

— Что ели за последние семьдесят два часа?

Я передёрнулся. Да, меня предупреждали. Но от этого предстоящая процедура не станет более приятной.

— Вот меню, — я покорно подал список, выудив из кучи других справок, уже лежащих на столе.

Для этого пришлось встать с кушетки. Палец второго таможенника дёрнулся на спуске. Ну, чего они такие ненормальные? Неужели думают, что все только и ждут, как бы наброситься на их страну и разорвать в клочья? Кучей силовых барьеров отгородились, ни одна птица не может нарушить воздушное пространство, не говоря о воздушных судах. Перелётным пришлось изменять вековечные маршруты и либо уходить в стратосферу, где действие силового купола не ощущалось, либо давать крюк в тысячи километров, либо привыкать к осёдлой жизни.

Вот до чего может довести параноидальная воля одного человека. А ещё считается, что шизофрения незаразна. Да у них вся страна такая!

Спасать надо планету. Да-да, именно: спасая их страну, мы одновременно спасаем всю планету. Потому что если им удастся навечно отгородиться от остального мира, это будет означать, что из тела планеты вырезали огромный кусок, оборвав все имеющиеся связи. Ходят слухи, что силовая защита простирается не только вверх, но и вглубь. А это — пресечение естественных магматических потоков, и что может произойти в результате, никому не известно.

Но подробностей я не знаю, подземельем занимаются другие. Моя задача — проникнуть в их святая святых, а попросту в страну, по земле. И доставить лекарство. Лекарство от шизофрении. Или паранойи, как одной из форм шизофрении. А может, паранойя вовсе не является одной из форм шизофрении: я не психиатр, это не моё дело.

Я — контрабандист. Причём из тех, кто открыто идёт через таможню. Потому что тех, кто пытается нелегально пересечь границу, не осталось. Нет их. И не потому, что невозможно преодолеть их границу, хотя это и так. Просто других границ на нашей планете больше нет. Эта — последняя. Но зато какая! Куда «стальному занавесу»!

Да, техника развивается семимильными шагами, а психология людей осталась прежней. Почему-то все, кто сидит на данной пальме, считаются хорошими, а те, что на соседних — плохими. Благо появилась возможность отгородиться от соседей полностью.

К сожалению, самоизоляция запрашивает чересчур много сил и средств: слишком глобальная задача. Поэтому на всякие мелочи ресурсов не остаётся. И мелочи приходится ввозить.

— Что везёте?

Почему-то этот вопрос не был задан раньше. Собственно, если в каждом иностранце видеть прежде всего шпиона, врага, то какая разница, что он ввозит? Другое дело, если догадка не подтвердилась. Тогда можно и поспрашивать. Потому-то вопрос и не задали вначале, что явных признаков моей зловредности не обнаружилось. Значит, настал черёд груза. Ну, за груз я спокоен. Если они не примыслят ему возможности двойного применения.

Но и от меня не отступали: на грудь последовательно опустили рентгеновскую пушку, аппарат ультразвуковой диагностики, протащили кушетку сквозь установку ЯМР-томографии. Это я классифицировал то, что знал. Но следом пошли совершенно неописуемые приборы, которых я не знал.

Оставалась надежда, что наши физики сумели создать надёжную защиту тому, что я нёс в себе.

А вот этого предусмотреть было нельзя?! Я захихикал. Кто мог подумать, что они воспользуются оборудованием для проктоскопии? Вот для чего им понадобился список продуктов за последние три дня! Интересно, как они будут сравнивать с перечнем? Да, техника у них передовая! Или мне так кажется? А они примитивно пялятся на экран и возбуждённо тычут пальцами, споря, что это: пенал с контрабандой, или же…

Я скосил глаза.

Так и есть, уставились на экран. И если по нему не бегут строчки биохимического анализа содержимого кишечника и расшифровка спектра электромагнитных полей, то они ничего не увидят. Вернее, увидят, но не то, что хотели. А может, они именно это и хотели увидеть? С такими извращёнными мозгами?

— Что везёте? — тон стал раздражённей.

Неужели я до сих пор не ответил на вопрос? Ай-яй-яй! Отвлекли необычные ощущения.

— Шк…

Стоп! А вот это слово произносить нельзя, оно под запретом. Неужели у них совсем не осталось школ? Или они заменили его каким-то иным? Попробую выпутаться.

— Ш’карные тетради! На все случаи жизни! В клеточку, в линеечку, в полосочку, в кружочек.

Я ничуть не кривил от истины: среди всей партии несколько пачек были именно в кружочек. Знаете, некоторые любят обводить буковки кружочками. Для подобных любителей у нас и выпускают такие тетради.

— На них можно писать всё, что угодно: доносы, рапорты, списки заключённых…

Я говорил вполне искренне, без тени иронии: линии полиграфа ничуть не дёрнулись.

Таможенники не отреагировали тоже. Нет, отреагировали, но по-другому: взяли тетрадку и принялись изгаляться над ней: просветили всеми мыслимыми лучами, воздействовали различными растворами — чтобы проявить тайнопись, должно быть. Но нельзя проявить то, чего нет.

У нас эти тетрадки использовались истинно как школьные. Причём школьники могли писать в них на протяжении всей учёбы: за время каникул написанное в предыдущем классе исчезало, тетрадь саморегенерировалась, и в следующий класс ученики шли с абсолютно чистыми тетрадками. Это было очень удобно, учитывая малую облесенность нашей страны. У них же, наоборот, леса было много, но тетрадей почему-то не делали. А если делали, то страницы часто склеивались из-за большого содержания смолистых веществ. Почему-то никак не удавалось их отчистить. Обложки так вообще чуть не кора покрывала.

Какое применение найдут нашим тетрадкам тут, я не знал. Знал, что покупают их охотно, потому и загрузился для прикрытия.

— Одевайтесь!

Уф-ф, наконец-то! Но это ещё ничего не значит. Они могут завернуть меня в любой момент, пока не выйду за ворота таможни. Особенно если у них есть приборы для чтения мыслей. А выйти надо.

И хотя наши биофизики убеждены, что содержащиеся во мне мысли упакованы таким образом, что прочитать их не удастся, проверить догадки можно только в реальных условиях. Чем я, собственно говоря, и занимался.

И проверка прошла успешно!

— Вам выдается разрешение на торговлю в нашей стране сроком на десять дней, — голос таможенника был сух и торжественен.

Десять дней! Да мне и десяти часов, даже десяти минут хватит, чтобы совершить задуманное. Лишь бы выйти из-под купола таможни.

А тот силовой купол, что покрывал всю страну, не помешает. Наоборот, его наличие гарантировало, что концентрация лекарства будет максимальной.

На меня работало многое. Если они догадаются, что произошло. Если они решатся убрать купол… а они вряд ли на это пойдут, потому что в этом случае мы станем действовать другими методами, тут они правы. Но в том же направлении. То есть — никакого насилия.

Значит, моя миссия будет выполнена! Планета будет спасена!

У меня не было необходимости прятать контрабанду. Она была на виду. Я сам был контрабандой.

Нет, я не собирался проповедовать на площадях и в парках, обличая существующий режим. Не собирался и тихо шептать то же самое на ушко, внушая «крамольные» мысли. Этого бы никто не позволил.

Я сам был мыслью. Особым образом организованной, превращённой в комплекс органических молекул, которому придали человеческую форму. Разумеется, не одному комплексу, а многим — стольким, чтобы хватило на каждого жителя.

Часто бывает так, что, ощутив какой-то запах, человек вспоминает события многолетней давности.

Наши химики синтезировали вещество, вдохнув которое, любой человек ощутил бы знакомый запах — даже если никогда не ощущал его в своей жизни. Тот самый запах, который когда-то обязательно вдыхали его предки, и который он сам почему-то забыл. Запах свободы.

Когда я исчезну — биороботы, даже столь сложно исполненные, не имеют эмоций и чувств, — то молекулы, из которых я состою, развернутся в мозгу каждого человека после первого же вдоха, и превратятся в мысль. Мысль о возвращении свободы.

Я отошёл довольно далеко от таможни. Взобрался на небольшой холмик. Багаж летел рядом, следуя на антигравитационном поддоне.

Дул тёплый свежий ветерок.

Я остановился, поднял голову и раскинул руки.

И стал быстро-быстро испаряться под лучами ласкового и нежного солнышка.