Гоша минировал «мерседес» с любовью к порученному делу. Он не знал ничего: ни кто хозяин «мерседеса», ни почему тот удостоился столь высокой чести — быть вознесённым к небесам? Не исключалось, впрочем, и того, что «мерседес» будет взорван без хозяина — так сказать, для острастки: мина была радиоуправляемой, а у кого находится пульт, Гоша не знал.

Закончив работу, Гоша перекрестился: «Опять придётся грехи замаливать!» — с тоской подумал он.

Особо набожным христианином Гоша не был, однако в церковь ходил, где и молился с особой охотой за души «невинно убиенных». А может, и не «невинно» — никто из людей не может точно определить степень вины другого человека. Сказано ведь: «не судите, и да не судимы будете». Гоша свято следовал этой заповеди, и до сих пор судимостей не имел.

Но сейчас, проходя мимо церкви, Гоша не стал заходить внутрь — он торопился за второй частью гонорара. Аванс был давно получен, и почти столь же давно потрачен: на мину, на взрыватель, на текущие нужды. Оставалась какая-то мелочёвка.

Но Гоша твёрдо помнил и вторую заповедь: «Богу — Богово». Неуспокоенная совесть требовала компенсации.

У церкви на коленках — а может быть, без ног: Гоша не стал присматриваться — стоял уродливый калека и гнусавил что-то неразборчивое жалостливым голосом.

— На-ка, убогонький, помолись за невинно убиенного раба Божия… — Гоша сунул нищему остаток аванса.

— А звать-то его как? — неожиданно звучным голосом спросил нищий, устремив на Гошу пронзительные глаза.

Гоша пожал плечами:

— Не знаю…

— Солдатик ты, наверное? — участливо спросил нищий. — Из Чечни? Или… или мент?

— Солдатик, солдатик, — кивнул Гоша и перекрестился. Он иногда считал себя солдатом невидимого фронта. Пусть альтернативного, андеграундного, но тем не менее…

— Ну, ступай, — разрешил нищий, — а я уж помолюсь…

Успокоенный, Гоша вторую часть условленной суммы опустил в карман без излишних терзаний, чего раньше с ним не случалось. «Что значит, молитва убогого! — удовлетворённо подумал он. — Верно говорят: они к Богу ближе!»

На перекрёстке зажёгся красный свет. Взвизгнув тормозами, у самой «зебры» остановился «мерседес». Гоша остолбенел и не мог сдвинуться с места: капот «мерседеса», казалось, ещё хранил отпечатки его пальцев, хотя Гоша всегда тщательно протирал всё за собой. Чмокнув, опустилось стекло.

— Что стоишь, как баран? — осведомился водитель.

Гоша перевел взгляд с машины на водителя. Никогда раньше ему не приходилось видеть «заказанного» ему человека. И остолбенел вновь, наткнувшись на знакомый пронзительный взгляд.

Водитель тоже узнал его.

— А-а, солдатик! — усмехнулся он. — Каждый зарабатывает, как умеет! — и, газанув, первым пересёк перекрёсток.

— Чтоб тебя! — в сердцах произнес Гоша. Его ещё никогда так не обманывали, не смеялись над лучшими из его чувств.

Грянул взрыв. Салон «мерседеса» заполнило огненное облако, длинный язык пламени выскочил из не успевшего полностью закрыться окна.

«Стекла останутся целы», — отрешённо подумал Гоша. Впрочем, стёкла бы остались целы в любом случае: он всегда точно рассчитывал заряд. Максимум, что бы произошло — выдавило лючок на крыше.

Какая-то старушка, стоявшая рядом с Гошей и слышавшая его слова, испуганно перекрестилась и заспешила от перекрёстка, поминутно оглядываясь на неподвижно стоящую фигуру.

«А как же теперь с замаливанием грехов?» — недоумённо подумал Гоша.