Начальник лагеря был весел и словоохотлив.
— С тех пор, как мы оборудовали периметр вашей новейшей разработкой, — он сделал лёгкий поклон в сторону маститого профессора, с бакенбардами и в очках, — у нас полностью прекратились побеги! Нет-нет, — смеясь, поднял он руку, предупреждая встречный вопрос, — попытки побегов продолжаются. Но беглецы не могут преодолеть ваше изобретение, так что я полагаю, что вскоре и попытки прекратятся. Мы тщательно проинструктировали охрану, и она не приближается к линии.
— А вы… — попытался что-то уточнить ассистент профессора, но начальник лагеря продолжал:
— Все заключенные также оповещены о новшестве. Но… они очень недоверчивы. Это у них в крови. Если бы они не пытались проверить прочность наших законов там, на воле, — он подмигнул, — то не очутились бы здесь. Но они сохранили свое недоверие к словам власть предержащих, и время от времени пытаются… усомниться в правдивости наших… ваших, — он подчеркнул, — ваших слов. Давайте пройдём на территорию, и вы всё увидите своими глазами.
Делегация вышла из кабинета. Начальник лагеря продолжал рассказ:
— Мы решили пойти на свой эксперимент… Видите, как вы нас заразили тягой к новшествам? — он опять засмеялся. — Решили пойти на эксперимент, и полностью удалили охрану с территории лагеря. Знаете, бывали случаи, когда заключённые толкали надзирателей на колючку. А у тех семьи, дети… — он помрачнел. — Теперь такие случаи исключены. Совершенно. Пищу заключённым доставляют через двойные ворота.
— Из нашей колючки? — быстро спросил ассистент.
— Совершено верно… со всеми мерами предосторожности. Так что внутри, там, у них, — начальник лагеря показал пальцем, — полнейшая демократия и самоуправление.
Он опять рассмеялся:
— Пусть попробуют создать своё общество, если наше им не по нутру!
— Давайте обойдём периметр, — предложил профессор.
— Да, да, конечно! — подхватил комендант. — Так будет, гм, нагляднее.
Они двинулись вдоль извилистых рядов колючей проволоки, опоясывающей лагерь.
— Обратите внимание, профессор, — указал комендант. — Мы, конечно, поняли, откуда, гм, ваше изобретение получает питательные вещества, но вот в этом районе проволочка, гм, несколько истончена. Я понимаю, гм, что так оно, может быть, и задумано: то есть заключённые видят ослабленный участок, думают, что смогут легко преодолеть его, пытаются прорваться… ну и, гм, хе-хе-хе!
— Проволока получает питание отнюдь не из человеческих тканей, — твёрдо сказал профессор.
— Нет, но почему же? — возразил комендант. — Мы же видим, не слепые… хе-хе-хе… что в местах попыток… прорывов она не в пример толще и темнее. И я где-то читал, или слышал… что в крови человека много железа. Этот, как его, гемоглобин.
— Железа в теле человека столько, что едва хватит на десяток гвоздиков длиной двадцать миллиметров и диаметром один, — возразил профессор. — Другое дело, что кровь служит катализатором, и заставляет колючку углубляться в землю в тех местах, куда падают капли крови. А основной строительный материал для своего тела колючка берет именно из земли. В ней всегда полно различных окислов железа, всяких мелких частичек металла. Собственно, ей необязательно именно железо. Она встраивает в себя и кремний. Видите, вон те тонкие иголочки? Это диоксид кремния.
— А… м-м… как же ослабевшие, истончённые участки?
— Не беспокойтесь. Колючка представляет собой единое целое. Просто обмен веществ у неё достаточно замедленный. Со временем толщина проволоки выровняется.
— Ага, понятно. Спасибо, успокоили. А то, бывает, и самому кажется, что тут легче прорваться… — пробурчал комендант. — А скажите, профессор, каков срок службы, э-э… вашего изобретения?
— До тех пор, пока она будет получать питательные вещества, — спокойно ответил профессор.
— Ага. Это, значит, до тех пор, пока…
— Пока существует Земля, — подтвердил профессор.
— Ага, так. Это хорошо. А скажите-ка еще вот что. Когда-то давным-давно, когда я ещё только пришел сюда на службу, простым охранником… Мне сейчас вдруг вспомнилось, смешно даже… Нам говорили, что наш лагерь создан для того, чтобы исправлять людей. Чтобы они становились другими, и их можно было вернуть в общество. Я вижу, у нас это пока не получается… Но ваша наука? Я не имею в виду лично вас. Ваше изобретение сняло тысячу наших проблем, спасибо! Но, может быть, можно создать какие-нибудь пилюли, микстуры, лучи какие-нибудь… Чтобы люди не были столь агрессивны и не попадали бы сюда?
— Что вы! Это же насилие над человеческой личностью! Каждый человек свободен в своих поступках. Это и в Писании сказано.
— Да? Может быть… А, профессор, ещё такой вопрос: а уничтожить ваше изобретение можно?
— Гм… Я никогда над этим не задумывался… Нет, пожалуй, нет. Практически нет. Разве что очень высокой температурой.
— То есть её можно расплавить? Я боюсь, как бы мои подопечные… среди них, знаете, есть такие умельцы… Очень талантливые люди, очень! Как бы они не…
— Вряд ли у них это получится. Вы же знаете, что колючка набрасывается на любой движущийся предмет, который приблизится к ней на расстояние менее пятидесяти сантиметров. Поэтому использование любых манипуляторов ни к чему не приведёт: они будут опутаны проволокой. Если они металлические, колючка включит их в своё тело. Любой другой материал она искрошит в порошок. И потом, когда я говорю о высоких температурах, я имею в виду температуры порядка нескольких десятков, а то и сотен тысяч градусов. Это температура плазмы. В условиях вашего лагеря получить их, я полагаю, невозможно. Ну, разве что ваши умельцы изготовят плазменные резаки… Или небольшую атомную бомбу, — профессор благодушно рассмеялся.
— Спа…спасибо, — выговорил начальник лагеря.
— Так что не беспокойтесь об этом, — кивнул профессор.
— По…нятно.
Начальник лагеря помолчал несколько секунд, раздумывая, потом всё же решился:
— Понимаете… Я, собственно, спросил не потому, что так уж боюсь, что колючку уничтожат оттуда. Им там, собственно, неоткуда взять материал для, как их… плазменных резаков. Там почти ничего не осталось. Но мне кажется, что полоса колючей проволоки потихоньку расширяется. То, что она растет внутрь — ладно. У меня всё равно сидят одни смертники. Но она разрастается и наружу!