Астроном Федор Кузякин был недоволен. Пачка фотопластинок — итог сегодняшней ночи — была испорчена безвозвратно.

Он занимался поисками комет, хотел хотя бы одну назвать своим именем: комета Федора Кузякина — звучит! Но кометы пока не было. То есть той кометы, которой позволилось бы носить его громкое имя. Попадались всё больше известные, с более или менее знакомыми именами. Знакомыми, разумеется, широкой публике. Кто не слышал, например, о комете Галлея? Или комете Когоутека, о которой твердили едва ли не полгода, и которая тихо-мирно истаяла на небосклоне, так и не сумев дорасти до предсказанных размеров.

Такой славы Кузякин не хотел. Его вполне устроила бы обычная короткопериодическая комета, пусть не очень яркая, но зато чтобы она регулярно — раз в два-три года — появлялась на небосклоне. И тогда все будут вспоминать о нём.

Нет, Федор работал не напрасно: ему удалось уточнить орбиты и периоды обращения нескольких известных комет, благодаря чему заслужил благодарность и уважение коллег. Но хотелось большего.

Кузякин надеялся на совместное возмущающее воздействие Юпитера и Сатурна, которые неизбежно должны были вышвырнуть парочку подходящих обломков из пояса астероидов. Либо вытянуть хотя бы одну комету из окружающего солнечную систему кометного облака Оорта. Особенно если им помогут находящиеся в соответствующем положении Уран и Нептун. На Плутон Кузякин не надеялся: Плутон, лишённый недавно статуса полноценной планеты и переведенный в штат крупных скальных обломков — по сути, тех же астероидов, — вряд ли станет стараться, сбивая с орбит своих собратьев. Пусть даже и со злости.

Другое дело, если бы он сам сорвался с катушек… Но о таком счастье Кузякин не мог и помышлять. Плутон — не человек, ему неразумные поступки не свойственны.

Поэтому оставалось одно: терпеливо проверять еженощные фотографии полюбившегося Кузякину участка неба.

Но сегодня утром Кузякин был оскорблён до глубины души.

Как уже говорилось, вся пачка фотопластинок оказалась непоправимо запорченной. И добро бы на них оказались следы, например, сгорающего в атмосфере китайского или американского спутника, или надоедающий ежегодно осенний метеоритный дождь. Такое ещё можно было попытаться продать какому-нибудь научно-популярному журналу, получив если не моральную, то хотя бы материальную выгоду.

И пусть бы даже фотографии запечатлели зарево пылающего факела из пробитого газопровода — их можно было предложить «гринписовцам».

Но нет: на доброй половине фотоснимков нагло красовалась «летающая тарелка». От одного края пластинки до другого. Со всеми иллюминаторами, антеннами и вовсю выпущенными посадочными «ногами».

Более того, с одной фотографии лыбилась беззубой ухмылкой зелёная рожа инопланетянина. С развесистыми ушами в виде воронок и треугольными глазами неопределённого цвета.

Этот факт оскорбил Кузякина особо: как на чёрно-белой пластинке эти обормоты ухитрились получить цветное изображение? Причем так, что цвет глаз разобрать невозможно?

Все остальные фотографии представляли собой пейзажи. Той планеты, откуда прилетела «тарелка», как понял Кузякин. Потому что таких спирально закрученных городов, тех несусветных видов транспорта и той похабной растительности, что присутствовали на снимках, не могло быть ни в одном месте Земли. Не говоря уже о розовых морях и пурпурных океанах. Нет, сами розовые и пурпурные оттенки вполне могли быть получены в условиях Земли: современная техникам это позволяет. Но они же ещё и флюоресцировали! А сами фотографии были стереоскопическим и доносили незнакомые запахи. Но лучше бы они этого не делали! Этого Кузякин принять никак не мог.

Нет, он понимал, что технические возможности его телескопа велики. К тому же нельзя сбрасывать со счетов и так называемые гравитационные линзы, благодаря которым отдалённые объекты Вселенной могут быть приближены сколь угодно сильно. А если бы к этому подключились и воздушные линзы, неоднократно встречающиеся в атмосфере нашей родной планеты (а, следовательно, и планеты инопланетян), то вероятность получения подобных снимков могла оказаться весьма высокой — что-то около одной гигамиллиардной. Для космических масштабов весьма неплохо.

«Но… кто мне поверит?» — с тоской подумал Кузякин. Фотографии неизбежно сочтут фальсификацией. И что тогда станется с его реноме честного астронома?

Он вздохнул и принялся в очередной раз смывать фотопластинки.