Вот откуда протекция и кумовство: Это дело Господь освятил. Он похвастаться жаждал Иисусом Христом, А совсем не людей чтоб спасти. “Родная, родная, родная земля” (песня) «Москва – третий Рим» (известное заблуждение) Бог с дьяволом сражаются во мне – Нашли себе, мерзавцы, поле боя. И с двух сторон имею я вдвойне И от любой победы волком вою. Сражения по правилам ведут: Захвачены плацдармы и высоты. Армейский труд – нелёгкий очень труд – Здесь сразу на виду: кто ты и что ты. Минированы борозды мозгов, В кишках скрываются артбатареи, Изрыто поле боя – что с того? Стратегов вид сраженья только греет. Баталии идут за каждый зуб: В них окопались призрачные твари. Понятно, отчего подкожный зуд И отчего желудок плохо варит. Уже имею неприглядный вид И позабыл, что небо голубое… Но если даже кто и победит, Кто вспомнит о каком-то поле боя? Воронки бомб бурьяном зарастут, Истлеет алюминьевая миска… И ни Огня, молчания минут, И не поставят даже обелиска. Не вырастет на поле ни черта – Горела ль сера, иль курили ладан. Ведь кто б ни победил из них – не стать Мне филиалом рая или ада. Пушкину и Высоцкому Не верю в бога – мне казалось – Да видно, верит он в меня: Меня он выделил, мерзавец, Своим сияньем осеня. Не помню, был ли серафим ли Глаза ли, уши выдирал, Но хлопали как будто крылья И кто-то на забор взлетал. И, криво на заборе, Вещало: будешь ты пророк, И по колено будет море, И жизнь потянется, как срок. Ты в мир пришел, а это – зона, Работай – в этом твой удел. Совсем нет в отдыхе резона, Пускай иного ты хотел. Быть кто-то должен и пророком: Что камни-то – зазря лежат? Не будет мир всегда жестоким: Есть ведь ещё и рай и ад. Ну, врежут пару раз – от скуки, Прости их: глупыми растут. Умелыми их станут руки: С каменьев начинался труд. Запомни: кто сейчас смеётся, Потом молиться будет тот: Пророк прощенья не добьётся – На землю сам господь придёт. Нет меня! Извините, ребята, Что от вас, не прощаясь, ушёл. Озирался чуть-чуть виновато, Всё же, что сотворил – хорошо. За собой оставляю немного – Свет и тень – непроглядную тьму. Меж цветов полевую дорогу И загадки – как пища уму. В мире, что человек представляет, У меня есть дорога своя, Пусть извилистая, не прямая, Непонятно на ней мне: кто я? Но уйду, удалившись настолько, Что забуду, что был уже здесь. Незавидна парадная ролька, Тем значительней тихая весть. Правда ль – правды в легендах немало? Ложь, что в истине меньше вранья! Что заглушено звоном металла, Что-то – карканием воронья. Ухожу, чтобы снова вернуться, Возвращением не оскорбя Все увидят разгадку на блюдце, Лишь познав до предела себя. Обращенья ко мне не приемлю – Этот путь унизительно прост: Ухожу, опираясь на землю, А в глазах – только точечки звёзд. Не ищи с фонарями по свету – Пусть не всякий со мною знаком – Был ли, есть – а меня больше нету, И не слышал никто о таком. Кто сумеет соврать принародно, Тот подскажет изящный ответ: Говорите мне всё, что угодно – Что хотите. Но бога-то – нет. Кресты на церкви компасной стрелой Указывают нахожденье бога, А я туда направлен головой – Её он может, захотев, потрогать. Не буду прятать голову в песок – Зря глупой птице подражать не надо: Хотя от пули скроется висок, Зато на три аршина ближе к аду, Который снизу, если сверху – Бог. Два полюса – и люди сжаты между. Когда пути подводится итог – Сильнее уповайте на надежду. Что делали бы люди без небес? – Страшила бы последняя минута. А кто в грехах виновен? Только бес, Который тебя вовремя попутал. Вкушать от рая каждый был бы рад, Мы от него откажемся едва ли… Но вдумайтесь: а если бы не ад, То что б тогда мы раем называли? Кипит под нами магмовый котёл, Плюют вулканы жаркой жижей пенной… А это же всё грешники – те, кто Наказанные огненной геенной. Перерасход в вулканы истеёт, Базальтовыми стиснуты тисками… А праведников рой порой плывёт Над нами кучевыми облаками. Я б на руках прошёлся не спеша, Превознося индийскую йогу, Но чтобы в пятки не ушла душа: Оттуда легче удалиться к богу. Назад уж не получится вернуть – С кем схватишься при этом в поединке? Она – помеха праведному сну И трудно зашнуровывать ботинки. И встать нельзя на лезвие ножа… Одно есть средство – босиком по лугу – Душа тогда сквозь пятки чует жар И кверху устремляется с испугу. Не отдавайте богу душу! – Бесплатно – я хочу сказать. Совет лихой прошу послушать И душу – дьяволу продать. Что ожиданье райских кущей В сравненьи с звоном золотых. И звон становится все гуще – Дух перехватывает вмиг. Там – будет или же не будет, А тут – наличными мешок, Ведь всё равно не знают люди, Что происходит с их душой. Но почему два этих босса Стремятся души получить? Мне кажется, всё очень просто: У них самих-то нет души! Мы часто дьявола за бога принимаем И воздаём ему не по чинам. И даже если истину узнаем, То всё равно – мы не поверим нам. Стремимся все к невидимым вершинам Известной иерархии чинов А почему? Всё объясненье просто: Забыли Бога мы в своей душе, И только преступив черту погоста Спохватимся… да поздно ведь уже. Откровенно – неприятно На кресте висеть три дня. Даже вечной жизнью – внятно – Не заманите меня. Отчего же Иисусу Захотелось повисеть? Иль поддался он искусу, В пропаганды влипнул сеть? Был он, не был Сыном Божьим – Непонятно всё же нам. Без него ошибки множим, Не встречая по умам. Их было множество – Христов, Учили их: «Всегда готов!» Чтобы они без лишних слов, Закрыв все чувства на засов, Шли грудью за Вождя. «Один – ничто, один – пустяк, Один без коллектива – враг», И много всяких прочих врак И сыпалось на души, как… Как капельки дождя. И души мокли день за днем И думали всегда о Нём, Мечтали: «Вот к Нему прильнем» И загоралися огнём От этой мокроты. За Одного! – девиз был всех – Тогда мы обретём успех, Избавимся от всех помех, Идём мы среди верных вех – Лишь это думал ты. И те, кто достиг чего-то И кто не достиг ничего Смотрятся в Стикса воды, Видят Харона весло. Все их земные заботы Не стоят теперь ни гроша. Слышу, вздыхает кто-то: «Как была жизнь хороша!» Скривился паромщик древний: «Забудьте о мире том, Сквозь звёзды плывём мы к терниям – Отныне там будет ваш дом. Per astra aspera ad – Скажу я вам по-латыни, Вам дьявол там будет рад, И чёрт вам будет, как брат – Вы станете здесь своими». Спросил я Харона: «Слушай, Позволь мне чуток погрести, А ты вот попробуй грушу – Поди ведь, давно не кушал? Я так успокою душу И кошек – не будут скрести» «Ну что же – сказал паромщик, – Садись, вот мое весло. Да ты, я вижу, был гонщик!» Не гонщик я был, а угонщик – И это нас всех спасло. Старик долго грушей давился, Потом за весло хватал, Как он ни бесился, ни злился, А всё ж бушевать устал И тихим и ласковым стал. Сказал он тогда чуть слышно: «Обманут я, как мальчишка, А это, поверь, уже слишком. Законы у нас ведь, что дышло – Как ни поверни – так и вышло». Ещё он сказал мне даже, Слегка приоткрыв уста: «Пёс Цербер стоит на страже, Он вам там с размаху вмажет, Пока ещё не устал». А я ему отвечаю: «Нам это не страшно, нет, На нас он не осерчает – Печенье ему дам к чаю И всыплю кило конфет. Он станет нам, как знакомый, Почти что совсем родной, А мы будем ближе к дому И жизнь проживём мы снова – Нам было мало одной. Христос торговцев выгнал вон из храма, Они же, гады, продали весь храм. Тысячелетья длящаяся драма, От Рождества знакомая всем нам. Религия и чувства несовместны – Мешает иерархия чинов. Пускай не все служители бесчестны, Но что в основе прячется основ? Стремленье человека влезть повыше – С древнейших обезьяннейших времен. Покуда с высоты не съедет крыша, К себе подобных не подпустит он. А надо просто вспоминать почаще, Влезая на высокий пьедестал: Лишь тот, кто из древесной вышел чащи, Из обезьяны человеком стал. Бог сверху, говорят, а снизу – ад. А люди, как в тисках, зажаты между. Такому положенью я не рад: Свободно можно потерять надежду. Стремишься вверх – придавят облака Им притяженье снизу помогает, Пусть даже вверх протянута рука, Но разве пустят с грязными ногами? Куда придешь по тропке роковой, Спасаясь от душевного разлада? Пускай ты к Богу ближе головой, Но ноги-то стучатся в двери ада.