- Я просто не знаю, Алексид, что с тобой делать!

Леонт был очень рассержен. Он бросился на ложе рядом со столом, на котором был накрыт ужин, но не прикоснулся к еде. Его жена, Ника и Теон, почувствовав в воздухе бурю, замерли на своих табуретках. Алексид, который учился есть в полулежачем положении, как полагается взрослым мужчинам, приподнялся на локте и с беспокойством посмотрел на отца.

- Не понимаю, на что ты тратишь свое время! Во всяком случае, не на атлетические упражнения.

- Я много гулял, отец, и купался, и…

- Он вовсе не бездельник, - заметила мать. - Но не могут же все наши сыновья отличаться на состязаниях.

- Я этого и не требую! - Леонт наконец с неохотой принялся за еду.

Скупо освещенную маленьким светильником комнату наполнили аппетитный запах жареной свинины. Они не слишком часто ели мясо, но сегодня ради праздника был принесен в жертву поросенок. Берцовые кости и немного жира были сожжены на алтаре, лучший кусок отдан жрецу, все остальное попало на кухню. «И надо же было, - думала мать, - чтобы Леонт именно сегодня вечером повстречал этого человека! Такой вкусный ужин - и никого он не радует!»

- Я давно уже не надеюсь, что Алексид когда-нибудь прославится как атлет, - продолжал Леонт, - однако я полагал, что и он по-своему станет украшением нашей семьи. Но я, кажется, ошибся.

- В чем же я провинился на этот раз?

- В чем ты провинился на этот раз? Не смей мне дерзить, мальчишка!

- Прости, отец, я не хотел…

- В дни моей юности мы не смели задавать вопросы старшим. Мы помалкивали, пока нас не спрашивали. Ты набрался этих привычек от людей вроде Сократа. Наверно, ты опять вертишься около него, хотя я тебе давно это запретил!

- Нет, отец! - с негодованием ответил Алексид.

Не раз, завидев Сократа и его друзей на рыночной площади или в гимнасии, он готов был нарушить запрет, но привычка к послушанию всегда брала верх.

- Сократ? - с интересом спросил Теон. - Это тот старик, который всегда богохульствует?

- Да! - сказал Леонт.

- Нет! - одновременно с ним воскликнул Алексид.

Случись это в другое время, оба они, наверно, рассмеялись бы, но теперь только обменялись гневными взглядами.

- А! - понимающим тоном произнес Теон. - Значит, он… этот… вменяемый богохульник.

- Не вмешивайся не в свое дело, Теон! - Голос Леонта, однако, не был строгим: Теон недавно выиграл состязание в беге, и отец пока смотрел на его выходки снисходительно.

Он снова повернулся к тому сыну, чье поведение радовало его гораздо меньше:

- Только что по дороге домой я встретил Милона.

- Я слушаю, отец.

- Он говорит, что ты пропускаешь занятия, готовишь упражнения кое-как, на занятиях сидишь с отсутствующим видом, дерзишь ему.

- Никогда не поверю, что Алексид может дерзить, - вмешалась мать. Хотя, конечно, Милон ему не нравится.

- Ну, а если ему скучно, - сказала Ника, зардевшись от собственной смелости, - значит, Милону следовало бы учить более интересно.

- Ты кончила? - спросил Леонт, сердито хмурясь. - А теперь пусть он сам говорит. Я послал его к одному из прославленных афинских софистов именно для того, чтобы он научился говорить сам за себя.

- Может быть, он и самый прославленный, но уж никак не самый лучший!

- не сдержался Алексид. - Милон просто напыщенный краснобай и обманщик. И, что еще хуже, каждый год он плодит все новых точно таких же краснобаев и обманщиков - скоро от них в городе тесно станет. Разве ты не знаешь, что Гиппий тоже учился у него? А я не хочу быть таким. Но я никогда не дерзил Милону, чему бы он нас ни учил, я только указывал на его ошибки.

- «Указывал»! Ты еще слишком молод, чтобы кому-нибудь указывать. Твое дело - стараться изо всех сил, не лениться и запоминать все, чему тебя учат.

- Отец, из меня же никогда не выйдет оратора…

- А ты пробовал добиться этого? Во всяком случае, вместо того чтобы в одиночестве шляться по горам, ты мог бы посещать все занятия, побольше упражняться и быть почтительным с Милоном. Или я попросту ошибся в тебе и мне надо смириться с мыслью, что один из моих сыновей будет никчемным неудачником вроде моего старика дяди? Видно, имя «Алексид» приносит несчастье!

- Твой дядя Алексид очень хороший человек, - решительно заявила его жена. - Если он беден, то лишь потому, что всегда заботился о других, а не о себе.

- Это вы про дядюшку Живописца? - спросил Теон. - Я его очень люблю.

- К несчастью, - возразил Леонт, - в городе его уважают куда меньше, чем в этом доме. Надеюсь, что все мои сыновья добьются в жизни большего. Дети упрямо молчали. Они все любили старого дядю своего отца. Они давно уже прозвали его дядюшкой Живописцем, потому что он все дни проводил в гончарной мастерской, покрывая черным лаком готовые чаши и амфоры и выцарапывая по нему рисунки. Это прозвище шло к нему. «Двоюродный дедушка Алексид» звучало бы слишком сухо.

- Как бы то ни было, - сказал Леонт, - если Алексид решил, что лень и небрежность помогут ему увернуться он занятий с Милоном, он заблуждается. Ему просто придется повторить все сначала. Я уговорил Милона - надо сказать, он был рад сделать мне одолжение, - взять Алексида в ученики и на будущий год.

На смену осени подходила зима. Под свинцовыми тучами стаи журавлей летели в Египет. Потом начались дожди и свирепые ветры. Блестели омытые водой скалы, кружили в воздухе сухие листья, вздувшийся Илисс бурлил в лощине.

- Скоро мы уже не сможем приходить в пещеру, - вздохнув, сказала Коринна. - Будет так холодно! Да и дни становятся такими короткими, что не успеешь прийти сюда, как уже надо торопиться домой, пока не стемнело.

- Мы могли бы развести костер, тогда в пещере будет тепло.

Они сидели скорчившись у выхода из пещеры и смотрели, как струи дождя хлещут по скрипящим на ветру ветвям.

- Ничего, скоро опять придет весна, - утешила его Коринна. - А с ней и Великие Дионисии. Тебе надо собраться с силами и закончить свою комедию. - Я ее закончил.

- Что? Ты сочинил и последнюю сцену?

- И новые строфы хора вместо тех, которые мне не нравились. Я почти не спал ночь, все переделывал и переделывал их в уме.

- Ах, вот почему ты такой бледный, как мелом вымазанный!

- Да нет, я чувствую себя хорошо.

- А как строфы хора?

- Как будто ничего. Хотя теперь я не слишком в этом уверен.

- Ну, так прочти мне.

Алексид вытащил свиток и прочел стихи, в которые он вложил всю свою любовь к Афинам, всю гордость за них. Когда он дошел до заключительных строк, его голос дрогнул:

Коринна молчала очень долго, и Алексид уже решил, что стихи ей не понравились. Наконец она сказала совсем тихо:

- Они прекрасны! Как, наверно, приятно чувствовать себя афинянином! Знать, что это твой родной город. Если, услышав эти строфы, зрители не… - Никакие зрители их на услышат, - с горечью перебил ее Алексид и свернул свиток. - Ее не примут к представлению.

- Но почему, Алексид? Это же так хорошо - вся комедия, хочу я сказать. Неужели ты думаешь, что все остальные обязательно будут лучше?

- Архонт ведь и в руки не возьмет комедию, написанную вчерашним школьником! Я просто дурак, что не хотел прежде взглянуть правде в глаза. Коринна внимательно посмотрела на него. Потом схватила за плечи и так встряхнула, что мокрые волосы упали ему на лоб.

- Ты разговаривал с Лукианом! - строго сказала она.

- Нет, с его отцом.

- И ты рассказывал ему про нашу комедию?!

- Конечно, нет! Я расспросил его обиняками. Он назубок знает все законы и установления. Он сказал, что молодому человеку нечего и надеяться увидеть свою комедию в театре. «Видишь ли, милый мальчик, - Алексид с невеселой улыбкой передразнил отца Лукиана, - архонт тратит на это общественные деньги и не должен забывать, что он отвечает перед… э… теми, кто его выбрал. Какой бы хорошей ни показалась рукопись ему, как… э… частному лицу, как должностное лицо он проявит величайшую осторожность и осмотрительность…»

- Какая чепуха! - со злостью сказала Коринна.

- Однако боюсь, что он прав.

- Ты уверен? Наверно, можно найти какой-нибудь обходной путь.

- Конечно, я могу спрятать рукопись на несколько лет и представить ее на состязание, когда мне исполнится двадцать один год. Все равно шутки у меня такие старые, что могут и еще полежать.

- Перестань зубоскалить, Алексид! Ты говоришь так, будто тебе все равно.

- Но ведь так и следует поступать тому, кто пишет комедии, - смотреть на все весело.

К этому времени дождь уже перестал. Тучи разошлись, и вдруг все кругом озарилось бледным золотом осеннего солнца. Серая даль превратилась в сине-зеленое море. Над городскими кровлями встала лиловатая глыба Акрополя.

- Посмотри, - сказала Коринна и вполголоса произнесла:

Она улыбнулась, и в глазах ее появилась глубокая уверенность.

- Ты увидишь свою комедию в театре, - сказала она.

Однако потом она призналась, что не имела ни малейшего понятия, как можно этого добиться.

Через два дня она придумала план действий. Ей так не терпелось рассказать о нем Алексиду, что она решила перехватить его, когда он отправится к Милону, - зайти к нему домой она не решалась, опасаясь гнева его отца.

Алексида она не встретила, но зато увидела Лукиана. Нетерпение взяло верх над осторожностью, и, подбежав к нему, она дернула его за хитон.

- Лукиан! - окликнула она его, еле переводя дух.

Он оглянулся, и в его блестящих темных глазах появилась досада.

- Что тебе от меня нужно? - Мне необходимо поговорить с Алексидом! Ты ему это передашь?

Лукиан смерил ее взглядом, и, хотя его красивое лицо оставалось непроницаемым, ей показалось, что она без труда читает его мысли: нежелательное знакомство… девушка, да к тому же бедная чужестранка… следует оградить своего лучшего друга…

Однако после некоторого колебания тот ответил:

- Хорошо, я ему передам.

- Спасибо тебе!

- Ну… мне пора. Я и так опаздываю. - И, нервно оглянувшись по сторонам, багрово покрасневший Лукиан поспешил дальше чуть ли не бегом. Коринна вернулась в харчевню, решив никуда не отлучаться, пока не придет Алексид.

- Нечего шляться без дела, - такими словами встретила ее мать. - И не торчи во дворе. Зачем это ты надела свой праздничный желтый хитон? Сразу его замажешь. Иди-ка переоденься и берись за работу, нечего даром есть хлеб.

- Ну хорошо, хорошо.

Коринна подчинилась с большой неохотой. Не потому, что не любила помогать матери стряпать - кухня зимой была очень уютным местом, - но разве приятно будет, если Алексид увидит ее в лохмотьях, красную от жара печки, с сажей на носу? Однако Горго не терпела, чтобы ей перечили. Казалось, утро никогда не кончится. Но вот тени во дворе стали совсем короткими. Приходили и уходили какие-то люди. Заслышав шаги, Коринна спешила обтереть лицо и осторожно выглядывала за дверь, но Алексида все не было.

Последнее разочарование постигло ее уже пред самым обедом. В кухню заглянул богато одетый раб. Он спросил Горго, а потом важно указал на своего хозяина, оставшегося в дворике. Горго опытным глазом сразу оценила дорогой плащ и щегольские сапожки и поспешила навстречу гостю, вытирая руки о передник.

- Ты хочешь меня видеть, господин?

- Да. Если тебя зовут Горго.

- Это мое имя, господин.

- Гм! Ну, я заглянул в твое не слишком-то благоуханное заведение потому, что хочу устроить пир и слышал, будто ты одна из самых искусных поварих в Афинах. Говорят, ты знаешь сиракузскую кухню и всякие тонкости. Горго просияла:

- Уж я постараюсь угодить господину! Я прожила в Сиракузах шесть лет, и, хоть не мне это говорить, я…

- Довольно, довольно! - Он остановил ее изящным жестом, сверкнув перстнями. - Постарайся, любезнейшая, ты об этом не пожалеешь. Ты можешь позаботиться и о развлечениях для моих гостей - ну, там, музыка, танцы… - Уж положись на меня, господин! Я подыщу для тебя самых лучших флейтисток и акробаток. Вот Хлоя - не только танцует, но и жонглирует просто на диво; а такой акробатки, как Праксилла, ты нигде не найдешь - просто не понимаю, как это у нее все получается, я бы так не смогла… Ну, правда, она потоньше будет… - Горго вся заколыхалась от смеха, и ее маленькие глазки превратились в узенькие щелочки.

- Ну, довольно. Я полагаюсь на твой выбор. Не присылай старых уродин, но и не завывай, что красота - это еще не все. Как-то у меня на пиру была флейтистка, очень красивая, но она не умела взять ни одной верной ноты… - Тут он заметил в дверях Коринну и указал на нее тростью. - Это одна из твоих девушек?

- Моя дочка, господин. Уж она-то умеет играть на флейте, как… - Тут Горго осеклась, заметив яростный взгляд Коринны. - Только очень уж она робка. Да и молода к тому же. Я ее еще не пускаю играть на пирах. - Горго обычно не стеснялась говорить неправду, но на этот раз она солгала с большой неохотой.

- Жаль, - заметил молодой человек. Затем он сообщил, в какой день он думает устроить пир и сколько гостей позовет.

- А как твое имя, господин?

Тут у входа показался Алексид. Увидев Коринну, он улыбнулся ей.

- Гиппий, - ответил молодой человек, который стоял спиной ко входу.

Ни он, ни Алексид еще не заметили друг друга.

Гиппий! Ну конечно же, самодовольный щеголь, которого Алексид передразнил в театре! Тот самый, которого так ловко высмеял Сократ, тот самый, который, как думает Алексид, поддерживает тайные сношения с изгнанным заговорщиком Магнетом!.. Коринна не стала терять времени. Она сделала знак Алексиду скорей спрятаться. Он сначала не понял, а потом, сообразив, в чем дело, мгновенно исчез за углом дома, словно кролик в норе.

Гиппий удалился важной походкой в сопровождении почтительного раба.

Горго набросилась на Коринну с упреками:

- Упустить такой выгодный случай! Другая-то мать не смотрела бы на твои капризы! Вот с такими богачами и надо ладить! А от твоего мальчишки что толку? Небось его отец в жизни не задавал этакого пира…

- Замолчи же, мать! - в ужасе умоляла Коринна: к ним, улыбаясь во весь рот, подходил Алексид.

Горго удивленно уставилась на него, а затем, не сказав больше ни слова, исчезла в кухне.

- Ловко я от него увернулся! - воскликнул Алексид. - Лукиан сказал, что ты меня искала.

- Да! - Коринна подбежала к нему, забыв, что ее нос, возможно, весь в саже. - Я кое-кого расспросила, - зашептала она взволнованно. - Ты знаешь, сколько лет было Аристофану, когда он написал свою первую комедию? Не больше, чем тебе! А предложил он ее под чужим именем… у него был друг актер, и вот он…

- Но у меня же нет друзей-актеров!

- А при чем здесь это? Лишь бы он был афинским гражданином.

Алексид задумался.

- Кого бы я мог попросить? Не всякий согласится выдать за свою комедию, которую сочинил мальчишка.

- А Ксенофонт? Он ведь хотел, чтобы кто-нибудь написал такую комедию.

- Может, он и согласится - ради Сократа. Но ведь он сам хочет заниматься литературой…

Пожалуй, к нему все-таки обращаться не стоит.

- Ну, подыщи кого-нибудь другого. Твой отец может попросить своих друзей.

Алексид прикусил губу.

- Нет, - сказал он твердо, - с отцом я об этом говорить не буду. Он только рассердится, что я тратил свое время на пустяки.

- Ну конечно, если тебе вовсе и не хочется, чтобы твоя комедия…

- Нет, хочется. Я просто думаю… Знаю! Я поговорю с дядюшкой Живописцем.

Сразу же после обеда Алексид отправился к своему двоюродному деду. В этот час послеобеденного отдыха в гончарной никого не было. Но старик, как и ожидал Алексид, сидел в углу и с увлечением занимался своей обычной работой.

- Дядюшка! Я к тебе за помощью.

- Ну что ты еще натворил? - Старший Алексид поднял на него добрые голубые глаза, но тут же снова опустил их на большой кратер, который стоял перед ним.

Он уже покрыл чашу черным блестящим лаком, а теперь принялся проводить внутри нее тонкие линии, вновь обнажавшие красную глину. Черта за чертой - и вот уже за нимфой в развевающихся одеждах погнался веселый сатир. Алексид стоял и дивился уверенности, с которой его дед выцарапывал фигуру на вогнутой поверхности чаши. Нельзя было заметить ни единой погрешности. На блестящем черном фоне красиво выделялись все мельчайшие детали: глаза, пальцы на руках и ногах. До чего искусен дядюшка Живописец! Как же можно называть его неудачником, когда он уже пятьдесят лет покрывает вазы и амфоры такими вот прекрасными рисунками и, наверно, нет ни одного города на Средиземном море, где не нашлось бы изделия, побывавшего в его руках!

- Рассказывай же, - подбодрил его старик, принимаясь отделывать второго сатира, который вдруг стал чуть-чуть похож на его внука в минуту буйной веселости.

Алексид рассказал ему о своих затруднениях.

- И, если ты согласишься, - закончил он, - это будет самый удачный выход.

- Удачный? - Дядюшка Живописец подправил копыта сатира, его косматые ноги и красиво изогнутый хвост. - Но ведь я никогда нечего не писал. Я только и умею, что подписывать имена на вазах - кто где изображен.

- Да я не об этом. Тебя ведь тоже зовут Алексид, а прадедушку звали Леонтом, так что ты Алексид, сын Леонта, как и я сам.

- Очень неприятное совпадение.

- Какое же это совпадение? Старших сыновей всегда называют в честь деда. Отец был старшим, вот его и назвали Леонтом.

- Но я-то тебе не родной дед.

- Конечно, а я - не старший сын. Мать назвала меня в твою честь, потому что жалела, что у тебя нет своих внуков.

- Твоя мать всегда была доброй девочкой, - заметил дядюшка Живописец, и на чаше появилась еще одна нимфа, стройная и красивая, - точь-в-точь жена его племянника в молодости.

- Так ты позволишь поставить на моей комедии твое имя? - просил Алексид. - Это ведь только для виду. Ее же все равно не примут.

- Ну уговорил. Ради нее. - Одно ловкое движение руки, и по обнаженным плечам нимфы рассыпались длинные кудри.

- Спасибо тебе, дядюшка Живописец!

Алексид пришел в такой восторг, что принялся обнимать старика, и тот смог вернуться к работе, только пригрозив внуку, что выкрасит ему нос черным лаком, если он немедленно его не отпустит.