Едва Алексид раздвинул ветви олеандра, заслонявшие от него реку, щемящая музыка сразу оборвалась. Нимфа, сидевшая на другом берегу заводи, подняла глаза, увидела его и взвизгнув, вскочила на ноги. Такой визг вряд ли мог вырваться из горла нимфы - точно так же верещала Ника, когда Теон сунул ей за шиворот ящерицу. И Алексид сразу перестал бояться.

- Я не хотел тебя испугать, извини, - сказал он вежливо.

- Ах! Да это… ничего… - ответила она, с трудом переводя дыхание. Очевидно, она хотела было убежать, но теперь передумала. Их разделяла глубокая прозрачная заводь шириной локтей в десять. Девушка нерешительно засмеялась:

- Ты появился так неожиданно, что мне показалось, будто ты не человек, а…

- Спасибо!

- Что же тут обидного? Ты такой коричневый… и глаза у тебя раскосые, как у него…

- Но у меня нет рожек, - заверил он ее с улыбкой. - И ноги самые обыкновенные, без копыт. Вот погляди!

Он вышел из зарослей и, помахивая зажатыми в руке ременными сандалиями, остановился у самой воды - обыкновенный юноша в белом хитоне с голубой каймой.

Тут из кустов вышел Лукиан. Спокойные серо-голубые глаза девушки раскрылись еще шире.

- Вас там еще много? - спросила она.

Оправившись от первого испуга, она говорила теперь уверенно и беззаботно, не опуская глаз и не запинаясь от смущения, как те немногие девушки, с которыми они были знакомы. Ее голос был мелодичен, но сильный дорический акцент резал их афинский слух.

- Нас только двое, - ответил Алексид. - Не бойся.

Она вдруг беззвучно засмеялась. Это был именно смех, не похожий на спокойную улыбку, иногда появлявшуюся на ее губах.

- Я не боюсь, - ответила она невозмутимо. - Добраться сюда вы можете, только переплыв заводь, а к тому времени меня тут уже не будет. И вы меня не разыщете.

- Лукиан с самого начала утверждал, что ты нимфа.

- А я подумала, что ты Пан. Как смешно!

Она снова села и принялась расчесывать черные кудри, которые влажно блестели, словно она только что купалась. Ее хитон цвета зеленых яблок был не очень новый, да к тому же несколько пострадал от близкого знакомства с колючим кустарником.

- Нам пора домой, - буркнул Лукиан. - Уже поздно, и я голоден…

- Голоден? Ах, бедняжка! - прозвенел насмешливый голосок. - Вот тебе смока, лови! - Раздался всплеск, и по середине реки пошли круги. - Ну вот! Какая же я неуклюжая! Ну, ничего, смокв у меня еще много, но бросать их я больше, пожалуй, не буду. Идите сюда, если хотите. Я ведь вам сейчас соврала - сюда очень просто добраться вон по тем камням.

Через минуту они уже сидели рядом с ней и с удовольствием жевали смоквы. Алексид решил, что она их ровесница или, может быть, моложе не год, но, уж во всяком случае, не старше. Она была стройна, и тонкие черты ее лица как-то не вязались с грубоватой речью. Она сказала, что ее зовут Коринна и что она приехала в Афины совсем недавно. А до этого ей немало пришлось постранствовать по свету. Она жила в Сиракузах на острове Сицилии, а прежде - в галльской Массилии.

- Но мать всегда хотела вернуться сюда, - пояснила она.

- Вернуться? - заинтересовался Алексид. - Но ведь вы же не афинские граждане.

- Нет, конечно. Одним только богам известно, кто мы такие. Но я родилась в Афинах, только мы уехали отсюда, когда я была еще совсем маленькой.

- Она из семьи метеков, - заметил Лукиан. - Это ясно.

- И все-таки, - спросил Алексид, не обращая внимания на слова приятеля, - ты, наверно, была очень рада поселиться в Афинах.

- Теперь уже не рада, - ответила загадочная девушка. - Я их ненавижу.

- Что?!

Оба друга привскочили и с ужасом уставились на нее. Она ненавидит Афины! И как только земля не расступилась и не поглотила ее!

- Я повидала немало городов и могу сказать одно: такой вони, как в Афинах, нигде нет. Улицы узенькие, грязные, а уж до того кривые, что чудится, будто ты в лабиринт угодила! Вот Пирей совсем другое дело! Улицы широкие и такие прямые…

- …как кухонные вертела! - негодующе фыркнул Алексид. - Что ж, Пирей, конечно, красив и совсем новый - кстати сказать, его построили Афины, - но ведь это всего только наш порт. Он не овеян святостью старины, как сам город.

- А ты была на Акрополе? - грозно спросил Лукиан.

- Пока еще нет. Мать обещала сводить меня туда. Да ей все некогда. Я думаю, ей просто не хочется тащиться вверх по всем этим ступенькам.

- Нет, ты непременно поднимись на Акрополь, - потребовал Алексид. - Во всей Греции нет храма, равного Парменону.

- А внутри него, - добавил Лукиан, - стоит статуя Афины, еще выше, чем бронзовая снаружи…

- В тридцать локтей! - подтвердил Алексид.

- Одежда на ней из чистого золота…

- А руки и лицо выложены пластинками из слоновой кости…

- Я очень хочу ее посмотреть, - заверила их Коринна. - И я там побываю, даже если мать так и не выберется туда со мной. Но Афины я ненавижу и еще по одной причине…

- По какой же? - спросил Алексид, готовясь защищать свой любимый город.

- У девушек здесь нет никакой свободы.

- Свободы? - возмущенно повторил Лукиан. - У девушек?!

- А что тут такого? - спокойно возразила Коринна. - В других греческих городах девушкам живется куда веселее. Они принимают участие в состязаниях…

- Ты что же, стоишь за спартанцев? - спросил Лукиан.

Она бросила на него презрительный взгляд.

- По-твоему, только спартанские девушки состязаются в ловкости? Аргивянкам это тоже разрешено, а на Хиосе они даже занимаются борьбой…

- Неужели ты тоже хочешь бороться? - спросил Алексид, с насмешливым недоумением поднимая брови. Он представил себе, как тоненькая Коринна схватилась с мускулистой соперницей.

- Нет, не хочу. Да и не в атлетических состязаниях тут дело. В других городах женщин не держат под замком. Они принимают участие во всем, даже пишут стихи, если им хочется, и мужчины разговаривают с ними как с равными, а не так, словно они и не люди вовсе!

Лукиан презрительно сморщил свой красивый нос.

- Такие женщины есть и в Афинах, - сказал он. - Но только не в порядочных семьях. И не в афинских, а в метекских. Ни один афинянин не может взять себе такую жену, даже если бы и захотел, - закон запрещает нам жениться на чужестранках. Мой отец говорит…

- Да, кстати, об отцах, - перебил Алексид, которому вовсе не были интересны бесконечные поучения отца Лукиана, потому что он не раз слышал то же самое от своего. - А как твой отец смотрит на то, что ты одна бродишь по лесам? Если бы моя сестра выкинула такую штуку…

- У меня нет отца. Он, кажется, умер, когда я была совсем маленькой.

Мать содержит харчевню - она повариха, каких поискать. Мы снимаем харчевню совсем рядом с рыночной площадью, как раз там, где улица поворачивает к Акрополю.

- А, знаю. Я живу поблизости.

Наступило неловкое молчание. Конечно, они сразу поняли, что Коринна не благовоспитанная девушка из почтенной афинской семьи. Но дочка содержательницы харчевни - это было уж слишком! Ни один приличный человек не позволит себе даже зайти в харчевню. А жить в харчевне, быть дочерью женщины, которая там стряпает!.. Лукиан снова поморщился и ничего не сказал.

- Мне там не очень нравится, - откровенно сказала Коринна, - и, когда могу, я убегаю, чтобы побродить на воле. Мать не обращает на это внимания. Иногда, правда, она спохватывается и начинает меня пилить, но обычно ей не до того. Я часто сюда прихожу. У меня тут есть тайник. Хотите посмотреть?

- Конечно, - ответил Алексид.

- Тогда дайте торжественную клятву: Поклянитесь Землей и Океаном, что никому не расскажете.

Они поклялись. Судя по лицу Лукиана, Коринна могла бы и не требовать от него клятвы. У него и так не было ни малейшего желания рассказывать кому-нибудь, что он познакомился с дочерью содержательницы харчевни. Коринна повернулась и, взбежав по наклонной скале, исчезла в чаще. Исчезла, словно ее тут и не было. Ее зеленый хитон слился с листвой, и разве можно было различить, где мелькают ее лицо и руки, а где пляшут солнечные зайчики?

- Сюда! - крикнула она.

Они последовали за ней в заросли.

- Идите же! - вновь позвала Коринна, когда они в нерешительности остановились.

И вот, перебравшись через невысокий гребень, они оказались в небольшой круглой впадине. Алексид сразу понял, что она создана не природой. Эту впадину в каменистом склоне сделали люди, но так давно, что она уже вся густо поросла кустами. Это была старая каменоломня. Под тонким слоем красной глинистой почвы просвечивал мрамор - лилованый мрамор, такой же, как на холме Акрополя, мрамор, благодаря которому Афины получили свое самое прекрасное прозвище - «Город в фиалковом венце».

Коринна повела их дальше по дну каменоломни, через море цветущей сирени и олеандров, которые вот-вот должны были покрыться белыми, розовыми и красными цветами. По уступам утеса сбегал сверкающий ручеек. И вдруг Коринна снова исчезла. Они сделали еще несколько шагов, раздвигая ветки и осматриваясь. Ясные, холодные и насмешливые переливы флейты заставили их обернуться и взглянуть вверх, на каменный обрыв.

- Сюда! - раздался голос Коринны. - Ногу надо поставить вот сюда, на развилку. Это просто, как по лесенке!

Даже Лукиан, который влез последним, должен был признать, что ее убежище - настоящий тайник. Это была расселина на высоте человеческого роста, совершенно скрытая верхушкой сиреневого куста. Стоя там плечом к плечу и стараясь отдышаться, они вдруг увидели в просветах между пышными кистями сирени зеленую равнину, белый город и море вдалеке.

- Тесновато, конечно, - сказала Коринна, - но ведь раньше меня тут никто не навещал. - Она отступила в глубину расселины. - Дальше становится просторнее. Там настоящая пещера.

- Теперь я понимаю, - с восхищением сказал Алексид, - почему ты была так уверена, что легко спрячешься от нас. Тут мы тебя ни за что не отыскали бы.

- Пещера как будто длинная, - сказал Лукиан. - Надо будет прийти сюда с факелами и посмотреть, куда она ведет.

- Не советую, - заметила Корина. - У меня здесь есть светильник - только масло я уже, кажется, все сожгла. Один раз я зашла довольно далеко, но это опасно.

- Опасно?

- В одном месте потолок обрушился. А вдруг, когда вы туда заберетесь, случится новый обвал? Мне это было бы неприятно.

- Да и Лукиану тоже, - заметил Алексид. - А мне хорошо и в этой превратницкой. Тут совсем не душно, а вид на море, хотя и несколько ограниченный, очарователен.

Она рассмеялась своим почти беззвучным смехом:

- Ты так забавно говоришь, Алексид! Мне это нравится.

- Если хочешь, я научу тебя говорить так же забавно, - предложил он невозмутимо. - То есть на хорошем аттическом наречии: ведь наречие Афин - самое чистое в Греции.

Она мотнула головой.

- А на что мне это? Вот если бы ты научил меня получше читать и писать…

- А разве ты не умеешь? Ну конечно, раз твоя мать… э… всегда так занята…

- Я многому сама научилась. Я знаю буквы и могу вести счета, но мне бы хотелось уметь читать по настоящему.

- Я тебя научу, - обещал он. - Но только с одним условием.

- С каким же? - Доверчивое выражение исчезло из ее глаз.

- Чтобы ты научила меня играть на флейте.

- Попробую.

- Мне давно этого хочется. У нас, знаешь ли, не принято играть на флейтах. В театре, конечно, играют, и музыканты на пирах тоже, но благородным мужам это занятие не пристало. Флейта слишком уж чувствительна, а кроме того, надувая щеки, трудно сохранять надлежащее достоинство…

- Глупость какая! - перебила она.

- Послушай, - вмешался Лукиан, - уже очень поздно. Нам надо торопиться.

Алексид посмотрел на Коринну:

- Ты пойдешь с нами?

- Нет, я еще побуду здесь. Я не хочу возвращаться домой до ночи. Ты обо мне не беспокойся.

- Хорошо. - Лукиан уже спустился на землю, и Алексид спрыгнул за ним.

- Не забудь, что ты обещала научить меня играть на флейте.

Когда среди удлиняющихся вечерних теней они устало бели по обсаженной тополями дороге, Лукиан сказал:

- Ты, конечно, пошутил? Было бы неплохо слазить туда еще раз, если бы знать заранее, что ее там нет, но ведь ты же не хочешь в самом деле видеться с ней!

- А почему?

- Как «почему», Алексид? Она же чужестранка, живет в грязной харчевне! Мне она показалась ужасной! Просто уличная девчонка, и я никак не ждал…

Не ждал Лукиан и звонкой пощечины, от которой левая щека его побагровела. Спустя мгновение друзья до гроба уже катались в пыли дороги и яростно колотили друг друга.