– Этот монастырь больше похож на рыцарский замок, – сказала Анджела, глядя на мощные стены, угрюмо вздымающиеся над обрывом.

В небе вновь горел закат. Всю предыдущую ночь они мерзли в своем тайнике под уступом, а потом весь день шли по нагорью к долине Варны. Хотя по прямой до озера было не больше двадцати миль, они проделали миль тридцать, обходя расселины и нагромождения скал. Но как бы то ни было, все кончилось благополучно: они не встретили ни турок, ни венецианцев, и теперь, усталые, но полные радости, с торжеством смотрели на монастырь, до которого так долго добирались.

Долина Варны была одной из тех долин, которые, прорезая горы, расходились от Ольтула, словно растопыренные пальцы. Но эта долина отличалась от других тем, что бежавшая по ней быстрая речка вытекала из озера, зловеще серого, мили в три длиной и в милю шириной.

С трех сторон озеро сжимали почти отвесные скалы, кое-где прерывавшиеся веерообразными каменными россыпями. И только там, где из него вытекала речка, долина немного расширялась и была покрыта квадратиками полей. Эту небольшую равнину разрезал надвое крутой утес, вздымавшийся между заросшей камышами отмелью и полосками ржи.

– Да, странное место для служения богу, – согласился Алан.

Крыши и колокольни монастыря вместе с окружающими их скалами образовывали на фоне неба одну черную зубчатую линию. Грозным и диким казалось даже само небо, залитое багровыми красками заката, исчерченное волнистыми полосами золотых и алых облаков, которые напоминали хвосты сказочных чудовищ.

– Быть может, они забрались на такую высоту, чтобы жить поближе к небесам, – сухо заметила Анджела.

Оказалось, что подойти к монастырским воротам труднее, чем к воротам иной крепости.

Чтобы достичь подножия утеса, молодым людям пришлось перебраться через реку, которая прорезала долину наискосок и у противоположного склона поворачивала к Ольтулу почти под прямым углом. Когда они шли по ветхому мосту из неотесанных бревен, под которыми бешено бурлила вода, Алан сказал:

– А ведь это почти остров. С одной стороны озеро, с другой – река, и со всех сторон – обрывы.

– Не знаю, удалось ли им приблизиться к небу, но от людей они сумели отгородиться.

– Что ж, их нельзя винить – ведь вокруг рыщут турки. Однако и говоря это, Алан знал, что монастырь был построен за много веков до того, как турецкие орды вторглись в Европу. Некогда в Варну пришли те, кто искал святой жизни, и они построили в этом диком краю приют благочестия и учености. «Но вот кто обитает здесь теперь?» – подумал Алан.

Еще немного – и они узнают. Тропинка, настолько крутая, что местами она переходила в грубо вытесанные ступеньки, петляя, вела на вершину утеса. На полпути поперек нее высились массивные ворота, напоминавшие предмостное укрепление замка.

– Попасть туда можно только через эти ворота, – сказал Алан.

Хотя уже смеркалось, они хорошо видели, что и слева и справа от ворот скала уходила вниз совершенно отвесно. Проникнуть в монастырь незаметно было нельзя. К счастью, у них и не было такого намерения.

– Только не спутай, кто мы такие и зачем сюда пришли, – прошептал Алан на ухо девушке.

– Не беспокойся, я все помню назубок.

Наконец они подошли к окованным железом створкам ворот. Вот она, решающая минута. Алан сжал кулак и постучал.

Стук замер, и наступила тишина. Подождав немного, он постучал еще раз.

По-прежнему единственным ответом была тишина. Монастырь казался таким же угрюмым и безмолвным, как окружающие утесы. Молодые люди переглянулись. С каждым мгновением становилось все темней.

– Дай-ка я, – сказала Анджела.

– Ну, уж если они моего стука не услышали, так где же тебе…

Тут он вздрогнул от громового стука и, поглядев на Анджелу, увидел, что она сжимает в руке большой камень. Ее выдумка оказалась удачной. Прямо перед ними приоткрылось решетчатое окошко. Старческий голос пробормотал что-то невнятное. Алан заговорил по-гречески:

– Мы два молодых паломника, отец. Мы ищем ночлега.

– Уже поздно, солнце зашло, а монастырские правила запрещают открывать ворота после наступления темноты.

– Во имя христианского милосердия, отец! Мы прошли долгий путь, мы изнемогаем от голода и не нашли здесь другого жилья.

– В Варне и нет другого жилья. Мы чураемся мира и его суетной греховности.

– Мы тоже бежим от мира и суетной греховности, отец, – вкрадчиво сказала Анджела, почти не покривив душой. «Уж Морелли, во всяком случае, можно считать воплощением суетной греховности», – подумала она.

Невидимый привратник долго молчал, словно раздумывая, а потом сказал:

– Монастырь – не заезжий двор, и тут вы не найдете мягких постелей и сладкой еды…

– Мы ищем духовного утешения, – немедленно нашлась Анджела, – а не мирских удовольствий.

– Ну что ж, – проворчал монах, – входите.

Взвизгнули задвижки, загремел железный засов, и в одной из створок открылась небольшая дверца. Подняв фонарь, на Алана и Анджелу подозрительно уставился длинноволосый бородатый монах. Они вошли, и он принялся возиться с задвижками и засовами.

– Вот мы и у цели, – с торжеством прошептала Анджела по-итальянски.

Алан ничего не ответил. У него было предчувствие, что самое трудное еще впереди.

Алан не раз бывал в больших католических монастырях Йоркшира и других английских графств, но ничего подобного этому монастырю он еще никогда в жизни не видел.

Ему приходилось встречать и хороших монахов и плохих: монахов, которые были учеными книжниками и умелыми врачевателями; монахов, которые возделывали поля в Пеннинских долинах гораздо лучше, чем окрестные сквайры; монахов, которые заводили школы и были искусными зодчими… Но, по правде говоря, еще чаще он встречал монахов, которые думали только о своих лошадях и гончих, винных погребах и хорошеньких девушках в соседней деревне.

Однако монахи Варны, казалось, не думали ни о трудах во славу господню, ни о мирских радостях. Это были люди, так долго жившие затворниками в этом глухом краю, что их души и разум заплесневели, словно хлеб, забытый в кладовой…

Молодых людей долго вели через настоящий лабиринт темных зданий, пока, наконец, они не оказались в монастырской гостинице – каменной клетушке, где, судя по всему, уже многие годы никто не останавливался.

– Знаешь, – сказала Анджела, – мне кажется, последним здесь ночевал тот старый паломник… Ну, ты знаешь…

Окон не было, их заменяла небольшая дыра под самым потолком, так что воздух в комнатушке был спертым, и она пахла гнилой соломой и мышами.

– Да, это никак не заезжий двор, – пробормотал Алан, с грустью вспоминая уютные комнаты тех монастырских гостиниц, в которых ему доводилось бывать.

Через час к ним вошел другой монах, неся в одной руке блюдо с рыбой и ломтями хлеба, а в другой – кувшин воды.

Анджела посмотрела на хлеб, понюхала рыбу и весело заявила:

– Вода, во всяком случае, свежая. Будем рады и этому.

– Где нам можно умыться, отец? – спросил Алан у монаха.

Но тот только нахмурился и ответил сурово:

– Здесь, в Варне, мы умерщвляем плоть, а не холим ее.

– Оно и видно, – шепнула Анджела. – А нас-то учили, что чистота телесная – сестра чистоты духовной. Они тут, кажется, придерживаются другого мнения.

В дверях монах обернулся:

– Утром вы явитесь к отцу Димитрию.

– С величайшим удовольствием, – заверил его Алан. – А зачем мы должны являться к отцу Димитрию?

Монах явно счел этот вопрос очень глупым.

– Чтобы заплатить за ночлег. А то зачем же? – ответил он и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Анджела посмотрела на Алана, затем на жалкий ужин и на охапку гнилой соломы, которая должна была служить им постелью, и звонко рассмеялась.

– «Заплатить за ночлег. А то зачем же?»! – передразнила она монаха.

– Какая мерзкая дыра!

– Настоящая темница.

– И все же нам надо придумать предлог, чтобы задержаться здесь как можно дольше – во всяком случае, до тех пор, пока мы не…

Анджела села и начала развязывать тряпки, которыми обмотала свои башмаки, не выдержавшие каменистой дороги и постоянной сырости.

– Если они захотят, чтобы я утром ушла, пусть поглядят на мои ноги, – невозмутимо объявила она. – Ой! Чулок присох к ссадине. Бр-р-р! Чего бы я сейчас не отдала за тазик теплой воды!

И все же стоило им лечь, как они мгновенно уснули, и даже унылый колокольный звон, который каждые два часа созывал монахов в часовню на ночную молитву, не мог их разбудить.

Снизу, из долины, монастырь казался отрезанным от всего мира. А теперь, когда они поглядели вниз с его стены, им почудилось, что они уплывают куда-то на облаке.

Бездонные пропасти разверзались под самыми их ногами, и казалось, что каменная стена, опоясывавшая вершину, нужна для того, чтобы монахи не падали из своего монастыря, а не для того, чтобы помешать врагам ворваться в него.

Кроме тропы, по которой они поднялись к воротам, с утеса был еще только один спуск – к озеру, где монахи удили рыбу с больших камней.

Едва проснувшись, Алан и Анджела начали потихоньку знакомиться с монастырем. Сперва они спустились к озеру, умылись и вымыли израненные ноги. Два монаха, которые уже сидели там с удочками, смотрели на них, разинув от удивления рты. Потом молодые люди заглянули в мрачную часовню, стены которой были на византийский лад расписаны изображениями суровых святых и мучеников. Но краски давно потускнели и выцвели.

После этого они зашли в трапезную, где как раз накрывали столы к завтраку, на кухню, где впервые за все время их пребывания в монастыре ноздри им защекотал приятный запах, и в винный погреб, где хранилось множество полных бочек и бурдюков.

– О себе они заботятся как будто получше, чем о своих гостях, – заметил Алан.

С ними никто не заговаривал, хотя повсюду сновали монахи в сандалиях на босу ногу. Все молчали, но взгляды, которые они бросали на двух молодых паломников, были полны настороженного любопытства.

– Они не слишком-то гостеприимные хозяева, правда? – шепнул Алан.

– Когда я смотрю на них, мне становится жутко.

– Наверное, из-за бород, – предположил Алан.

Они с Анджелой привыкли к тому, что католические священники бреют затылок и лицо, поэтому черные бороды и длинные сальные космы этих православных монахов удивляли их. В большинстве монахи отнюдь не были стариками.

– Ну и дюжие молодчики! – сказал Алан.

Они уже не удивлялись, что турки, покоряя страну, не разорили Варнский монастырь. Эти монахи могли бы без труда защищать свою крепость на утесе от целой армии.

– Но где же все-таки библиотека? – вздохнула Анджела, когда они заглянули во все открытые двери.

– Наверное, она заперта. Вряд ли здешние монахи – большие любители чтения.

– Да, они не похожи на книжников. Не удивлюсь, если большинство тут и вообще не умеет читать. – Тсс! По-моему, нас ищут.

Через большой квадратный двор, настолько замусоренный, что Анджела, посмотрев на валявшиеся там сено и солому, успела окрестить монастырь «Вороньим гнездом», к ним неторопливо приближался какой-то монах.

– Вас хочет видеть отец Димитрий.

Они последовали за монахом. Кем бы ни был этот отец Димитрий, он, очевидно, пользовался в монастыре большим уважением. Проводник постучал в какую-то дверь, и они вошли.

Отец Димитрий сидел за столом, на котором были аккуратно разложены счетные книги, списки и деревянные палочки с зарубками, какими пользуются купцы.

Он был еще не стар, этот широкоплечий монах, а когда он поднялся со стула, они увидели, что он очень высок.

Но больше всего их поразили его глаза – широко расставленные черные угрюмые глаза под кустистыми бровями… Глаза, которые могли внезапно вспыхивать сумрачным огнем.

Это были страшные глаза. Но почему они были так страшны, Алан и Анджела поняли только позднее.

– Вы, значит, паломники? – спросил он грубо.

– Да, отец. Наш путь лежит в Иерусалим к гробу господню.

– Паломники редко проходят здесь.

Алан почтительно наклонил голову.

– Это правда, отец. Но ведь важна цель, а не путь, который к ней ведет.

Монах несколько секунд молча смотрел на них. Затем, поигрывая связкой ключей, висевшей на его поясе, он сказал:

– Наш монастырь беден. Мы не можем оказывать гостеприимство всем, кто проходит мимо. А раз вы паломники, значит, денег у вас нет…

Анджела хотела было возразить, но Алан предостерегающе наступил ей на больную ногу, так что она чуть не вскрикнула.

– Да-да, – сказал он поспешно, прежде чем девушка успела открыть рот.

– Но мы готовы, отец, заплатить за пищу и кров работой.

– Работой? Гм…

Это предложение, казалось, не слишком обрадовало отца Димитрия.

– Ну что ж. Денег у вас нет, а вы уже ели тут и, значит, должны хоть чем-то возместить это монастырю.

Алан решил, что дело плохо. Он никак не мог придумать убедительный предлог, который позволил бы им задержаться в монастыре еще на день-два. Но тут в келью вошел монах и сказал отцу Димитрию шепотом, но таким громким, что они расслышали каждое слово:

– Отец эконом, настоятель прослышал о молодых паломниках и желает их видеть.

Лицо отца Димитрия потемнело от гнева.

– Если бы старик вместо того, чтобы соваться не в свое дело, сошел бы в могилу и другой ногой, это было бы лучше для нас всех, – проворчал он.

– И все же, брат, он пока еще настоятель Варны.

– Черт бы побрал его крепкое здоровье! Долго мне еще ждать? – Отец Димитрий вскочил, яростно оттолкнув стул. – Ну-ка идите за мной! – сказал он громко. – Сам настоятель пожелал вас увидеть.

Настоятель монастыря Иоанн оказался сморщенным старичком с лысой макушкой – только за ушами еще свисали пряди пегих волос. Сжимая ручки кресла, он внимательно вглядывался в вошедших подслеповатыми голубыми глазами.

– Сын мой, ты никогда мне ничего не говоришь, – сказал он обиженно.

– Я только случайно узнал про этих молодых паломников.

– Я не хотел тебе докучать, – буркнул отец Димитрий. – Они явились вчера ночью и сейчас же отправятся дальше – вернее, как только заплатят за ночлег.

Алан решил, что настала удобная минута.

– Прошу твоего разрешения, святой отец, пожить в монастыре несколько дней, – сказал он. – Мы очень устали от долгого пути и нам необходимо отдохнуть, чтобы успели поджить раны на ногах.

Настоятель посмотрел на отца эконома.

– Что скажешь, сын мой? Наша гостиница не слишком-то переполнена. – И он засмеялся дребезжащим смешком.

– У них нет денег, – возразил отец Димитрий. – А мы не можем тратить зря и без того скудные средства нашего монастыря.

– Ты прав, – сказал старик с торжественным видом. – Наш священный долг – оберегать имущество монастыря, дабы умноженным вручить его тем, кто придет после нас.

Алан с трудом удержался от улыбки: столько шума из-за двух ломтей черствого хлеба и куска протухшей рыбы! Он заметил, что Анджела вот-вот расхохочется.

– Мы готовы работать, святой отец, – поспешно сказал он.

– Вот и хорошо.

– Конечно, воля твоя, – с досадой вмешался отец Димитрий. – Настоятель здесь не я, а ты. Но только какую работу можем мы им поручить? Дрова все переколоты. Время жатвы еще не настало… – Он смерил паломников презрительным взглядом. – Да что вы умеете делать?

Алан не упустил такой прекрасной возможности.

– Мы школяры, отец, – сказал он смиренно. – Мы оба умеем красиво писать и по-гречески, и по-латыни. Может быть, у вас есть книги, которые нужно переписать?

– Вот-вот! – вскричал настоятель, прежде чем отец Димитрий успел ответить. – Пусть поработают в библиотеке. Там уже давно никто не работал.

Отец Димитрий только выразительно пожал плечами, словно говоря, что это не работа, а лишь напрасная трата времени.

Настоятель, очевидно, давно уже отвык распоряжаться. Этот короткий спор с отцом экономом сильно его утомил. Он задал им еще несколько вопросов, но вдруг его голова упала на грудь, и он задремал.

Отец Димитрий знаком поманил их за собой. Перебирая ключи, он повел их по коридору и остановился перед запертой дверью.

– Мужайся, Алексид! – шепнула Анджела. – Спасение близко!