Некоторые трудности возникли тогда, когда они стали пробиваться к внутренней крепости: наступать приходилось узкими извилистыми улочками. Однако сарацины испытывали при этом не меньше неудобств, чем варяги. Харальдовым воинам помог счастливый случай: в воротах крепости застряла запряженная мулом повозка, и неприятель не смог их закрыть, так что варягам сразу удалось прорваться внутрь. Угадать, который из домов принадлежит эмиру, было нетрудно: перед ним было установлено огромное знамя с полумесяцем. Варяги с криками ринулись туда.

Внутренний двор был запружен толпами рабов, которые, завидев пришельцев, тут же бросились на колени, громко моля о пощаде. Варяги не тронули их и отправились в дворцовые покои искать эмира. Тот лежал в постели, читал Коран и, казалось, совершенно не интересовался происходящим.

– Извини, что отрываю тебя от молитвы, – сказал ему Харальд, – но мы здесь по срочному делу. Ты согласен сдать мне город?

Эмир ответил:

– Молодой человек, я готов сдать почти все, что угодно, поскольку в моем возрасте особенно отчетливо видна воля Аллаха. Если ты преклонишь колена и дозволишь прийти сюда нескольким моим военачальникам, которые бы засвидетельствовали наш уговор, я передам тебе власть над городом на столько времени, сколько по воле Аллаха тебе суждено ее удержать. Устроит тебя это?

Харальд сказал, что устроит, и стал хозяином Мосула. Через час после его восшествия на трон буйный Камил покончил с собой, сбросившись с платформы осадной машины. Видно, почел, что жить в городе, управляемом варягом – бесчестье, которое хуже смерти. А еще через два часа прибыл посыльный от Маниака. Стратиг требовал, чтобы Харальд вывел варягов из города, а управление Мосулом передал ему самому как представителю императора Византии.

Выслушав посыльного, Харальд проговорил:

– Ступай назад к своему господину и скажи ему, что город был взят варягами, в руках у варягов он и останется. А наш доблестный стратиг пусть поищет для императора другой город. И не забудь спросить его: если бы он вел приступ по правилам, лучше бы вышло, чем у нас, неотесанных северян?

На закате Маниак прислал другого посыльного, которому было поручено сказать Харальду, что если тот не передаст ему город, ромеи силой войдут туда и сразятся с варягами на улицах, и тогда бесполезно будет молить о пощаде.

Харальд, который сидел на подушках без кольчуги и наслаждался в компании эмира холодными фруктовыми соками, сказал посыльному:

– Передай своему господину, что у меня нет намерения сражаться с ромеями. Скажи ему также, что мы отправим половину полученной в Мосуле добычи на повозках с охраной долиной Тигра в Требизонд. Оттуда императорские доверенные могут морем переправить ее в Византию. Но если ромеи нападут на нас сейчас, император не получит этого добра, поскольку мы, варяги, больше не собираемся терпеть подобное обращение.

Посыльный, видимо, добросовестно передал все сказанное стратигу, поскольку часом позже варяги увидели с высокой стены крепости, что Маниаково войско снялось с места и удалилось с развернутыми знаменами в пустыню, двигаясь на юг, как будто собираясь покорить Багдад.

Харальд спросил у эмира:

– Ты старше и опытней меня, ты многое повидал на своем веку. Как ты думаешь, правильно я ответил стратигу Маниаку или нет?

– Ты или очень мудр, или очень глуп, Харальд Суровый, – грустно проговорил старик. – Не мне судить об этом. Человек должен поступать так, как считает правильным в данный момент своей жизни. Лишь позднее он узнает, соответствовало ли его деяние Божьей воле. Одно я знаю наверное: если ты отречешься от своей ложной религии и станешь правоверным, будешь мне сыном, взамен бедного Камила.

– Мой брат Олав был великим христианином, государь, и не пристало мне отрекаться от его веры, – ответствовал Харальд. – К тому же, будь я твоим сыном, как смог бы я разграбить Мосул и послать обещанную добычу базилевсу?

Эмир кивнул:

– Если ты всегда столь непреклонен в своих рассуждениях, ты станешь отличным правителем, когда Аллаху будет угодно возвести тебя на трон.

Так Харальд подружился с эмиром. Уставшие после долгого перехода через пустыню варяги были рады возможности пожить по-человечески, поэтому они простояли в Мосуле целый год. Они остались бы дольше, да следующим летом в городе началась эпидемия чумы, так что было решено покинуть Мосул, чьи узкие улочки и дворики, казалось, дышали смертью. Может быть, со временем горячие ветры пустыни унесут заразу прочь от харальдова войска.

Перед тем, как варягам уйти из города, старик-эмир послал за Харальдом и сказал ему:

– За все время, что вы простояли у нас в городе, не было случая, чтобы ты или твои воины повели себя недостойно. Мы, турки, никогда не забудем варягов. По мнению моего великого визиря, вы ни в чем не уступаете туркам.

Харальд поклонился ему.

– Я многому научился у тебя, государь. Я непременно скажу базилевсу, что среди турок ничуть не меньше прекрасных воинов, чем в других виденных мной краях.

Эмир помолчал немного, а потом промолвил:

– Послушай совета человека, который, можно сказать, одной ногой уже в раю, и держись подальше от этого своего базилевса.

Харальд улыбнулся:

– Ты мудр, государь, и никогда не сказал бы такое без веских на то причин. Что же случилась?

– Я говорил с предводителем туркополов. Ты с ним знаком. Так вот, он узнал от одного ромейского соглядателя, которого его воины поймали в пустыне, что ваш стратиг Маниак вернулся в Византию и обвинил тебя в измене.

– Ничего другого я и не ждал, – заметил Харальд. – Маниак и прежде строил козни, но мне удавалось с ним справиться. Удастся и на этот раз.

Эмир отвел глаза.

– На сей раз все иначе. Михаил Каталакт публично приговорил тебя к смерти.

Харальд кивнул и проговорил с улыбкой:

– Этого можно было ожидать.

Эмир с интересом посмотрел на него.

– Ты отлично держишься. Даже мусульманин не смог бы лучше. Но, мой юный друг, неужели тебе не интересно, какой казни тебя хотят предать?

– Смерть есть смерть, государь. Жаль только, что я послал повозку добычи Каталакту. Боюсь, я был несправедлив к тебе и чрезмерно щедр к нему.

Эмир махнул рукой: это, мол, неважно.

– Послушай лучше, как тебя собираются казнить. Так вот, казнь будет принародная, на Ипподроме. Вначале тебе выколют глаза, потом отрубят кисти обеих рук и, наконец, когда все насладятся зрелищем казни, разорвут на части, привязав к четырем диким коням.

– Они еще называют себя самым цивилизованным народом на свете, – промолвил Харальд. – Мне жаль, что я залез в твою казну, государь. Чтобы хоть как-то поправить дело, я готов отказаться от второй половины добычи, которую хотел взять для варягов. Простишь ли ты мне тогда содеянное?

Он пал на колени перед стариком и низко склонил голову. Эмир долго не мог вымолвить ни слова. Наконец, он положил руки на харальдову голову и сказал:

– От всего сердца, сынок. Может, передумаешь, останешься со мной? Я бы все сделал, чтобы ты был счастлив. Народ наш любит и почитает тебя. Останься, и к тебе придет великая слава.

Харальд поднялся.

– Отец, человека добрее тебя мне не приходилось встречать с тех пор, как погиб брат Олав. Я бы остался, если бы мог, но чувствую, что должен искать славы не здесь, а в иных краях. К тому же, моим воинам не терпится покинуть Мосул. Но я всегда буду с любовью вспоминать о тебе.

Эмир отвернулся, чтобы Харальд не заметил его слез, и принялся шарить в шкафчике: будто бы искал свой Коран.

– Если не можешь остаться в Мосуле, отправляйся в Египет. Ради всего святого, не возвращайся в Византию. Я тебе дам письма к калифу. Мы с ним друзья.

Харальд молча подошел к окну, и выглянул на площадь.

– После того, что ты мне рассказал, отец, – проговорил он наконец, – я не смогу считать себя мужчиной, если не вернусь и не сведу счеты с Маниаком.