Интервью с Д. Бродкиным, первым директором “Крематория”
Эксклюзивное интервью с Дмитрием Бродкиным, первым администратором, а впоследствии и первым директором группы «Крематорий» (1984 – 1988 г.г.), взятое Виктором Троегубовым в июне 1998 года.
Троегубов (Т): Осенью 1987 года я серьезно заболел. Несмыкание голосовых связок на долгие пять месяцев отняло у меня возможность не только петь, но и просто говорить. Меня никто не выгонял из группы «Крематорий», но сам я уже считал себя вне ее. Я был уже без «Крематория», а «Крематорий» был без меня. Ты всегда был предельно честен со мной, в частности – никогда не скрывал, что из двух лидеров группы поддерживаешь не меня, а Григоряна, чье творчество тебе было симпатичней. Именно то, что ты, директор «Крематория», тогда занял сторону Армена, заставило меня покинуть группу. И вот вы остались без «помехи» в моем лице. Какие же задачи группа ставила тогда перед собой?
Бродкин (Б): Основной стратегической линией являлся выпуск добротного коммерческого альбома. С момента выхода предыдущей записи – «Иллюзорного мира» – прошло почти два года. За это время накопилось огромное количество нового материала. За столь длительный период постепенно были отброшены все средние и слабые песни, и альбом подбирался почти исключительно из хитов. Кстати, одну из отброшенных тогда песен – «2001 год» – сейчас активно гоняют FM-радиостанции, преподнося ее как новый шлягер «Крематория». Но мы-то с тобой знаем, что она была впервые исполнена аж в 1987 году на фестивале рок-лаборатории, после чего ни разу не исполнялась на концертах и не планировалась к записи… Новый альбом был очень нужен. И не только потому, что время приспело, а потому, что он должен был стать особенным. Он должен был стать коммерческим и хорошо распространиться. Не стихийным образом и не профессиональными каналами. Говорить в 1988 году о выпуске виниловых дисков группы с названием «Крематорий» было невозможно, а потому ставка делалась на сеть «писарей», занимавшихся копированием на магнитной ленте. Стояла задача сделать все, чтобы его «тираж» был максимальным и чтобы дошел он до максимального количества слушателей. И целей этих мы достигли.
Т: А ставились ли какие-нибудь творческие планки?
Б: Естественно, стояла задача записать этот альбом так, чтобы и уровень исполнительский, и уровень записи (то есть продюсерский) были качественно новыми по сравнению с предыдущими записями. Для этого, во-первых, требовалось пригласить новых музыкантов. Ведь в составе не было ни гитариста, ни барабанщика. Когда начали готовиться к записи, решили, что и более профессиональный скрипач не помешал бы. Хотя со всеми комплиментами в адрес Россовского я согласен, но это то, что касается манеры его концертной игры. Но в студийном плане, наверное, требовались дополнительные музыканты… Ну а все остальное, то, что Григорян пригласил саксофониста и семейную пару на подпевки, – это была его личная инициатива.
Т: Ты хочешь сказать, что все основные вопросы решались не лично Григоряном, а коллегиально?
Б: Большинство вопросов решались коллегиально!
Т: Кем?
Б: Я боюсь, что дам сейчас не самое точное определение… Решалось двумя людьми: мной и Григоряном. Все, что касается аранжировок, – в этом принимали участие все музыканты, а стратегические вопросы решались нами вдвоем…
Т: Почему все-таки на альбоме звучала дурацкая ритм-машинка? Не могли найти барабанщика? Но ведь был верный друг Севастьянов.
Б: Я даже не помню. То ли он к тому времени уже с головой ушел в бизнес, в какие-то комсомольские дела… Проще оказалось играть с компьютером, тем более что он не ошибается. Кондратий (Алексей Кондратьев являлся конструктором и программистом ритм-машинки в одном лице) ведь написал индивидуальную программу на каждую песню… А может быть, просто не хватало времени на введение в уже готовую музыку нового человека.
Т: А было известно, где будет производиться запись?
Б: Конечно, нет! Черновую, прикидочную запись сделали где-то у Кондратия, в служебном помещении при МАИ, на бытовой магнитофон и пульт «Электроника». Я в это время начал искать студию… У нас были хорошие отношения с инструментальной группой «Деревянное колесо», мы даже отработали несколько совместных концертов. Они первыми и записались на киностудии им. Горького, а также порекомендовали мне это место. Я съездил туда, познакомился со звукорежиссером Николаем Николаевичем Шестовым и обсудил с ним подробности. Но мало было найти студию, требовались и деньги на запись. У нас таких денег не было. Тогда мы договорились с рок-лабораторией, что они оплатят нам запись, а мы обязуемся отработать эту сумму концертами, получая за них лишь наши тарифные ставки в 6 рублей 50 копеек за каждое выступление. Ведь незадолго до этого мы прошли тарификацию Министерства культуры, в которой принимал участие и ты. Итак, те концерты, в которые нас «вписывала» рок-лаборатория, мы работали практически бесплатно.
Т: Еще о проблеме столь необходимых для группы музыкантов. Что ты скажешь о гитаристе Олеге Лагутине? Как он попал в группу?
Б: Гитарист группе был просто необходим, так как после твоего ухода в «Крематории» просто не осталось музыканта с электрогитарой. А Лагутина я хорошо знал, мы с ним много лет занимались музыкой, правда в большинстве своем кабацкой. Вся наша компания – я, Пушкин и Россовский – считала его весьма приличным гитаристом, хотя и не самого близкого «Крематорию» жанра. Как я уже сказал, он играл, в основном, ту эстрадную музыку, что потреблялась на танцплощадках и в кабаках. Ну и, по сложившейся среди отечественных музыкантов традиции, для себя Олег поигрывал западную рок-классику… Но вернемся к «Крематорию». В тот момент позволить себе пригласить крутого сессионного гитариста мы не могли – на это не было денег. А для того чтобы найти постоянного гитариста в группу, нужно вообще проделать адскую по своему объему работу, так как разыскать следовало бы не просто хорошего музыканта, но и единомышленника по музыкальному направлению. Конечно, Лагутин не был идеальным вариантом, но это было лучшее из того, что мы на тот момент имели. А так как вопрос записи альбома являлся неотложнейшей задачей, вопрос о вхождении Олега в группу был решен. А если говорить, скажем, о звукоизвлечении – он был лучшим из всех, кто до того работал в группе. К тому же он умел придумывать гитарные партии, и они нравились Григоряну. Кстати, на концертах он играл с драйвом и неплохо держался на сцене… Хотя, откровенно говоря, «Крематорий» не являлся музыкой Олега Лагутина.
Т: Чтобы закончить вопрос о музыкантах того состава, расскажи о появившемся в группе почти в то же самое время, но не записывавшемся на «Коме» барабанщике Андрее Сараеве.
Б: Необходимость в барабанщике была крайне острой, ведь продолжать выступать на концертах с самопальной драм-машинкой было немыслимо. Я искал барабанщика долго и планомерно. И все-таки нашел его. А точнее нашел его мой двоюродный брат Сева Гродский. Севе тогда было девятнадцать лет, ему нравился «Крематорий» – это было чисто возрастное пристрастие. Он и его друзья образовали первый неофициальный крематорский фан-клуб… В то время «Крематорий» делил с группой «Ва-банк» репетиционную базу в ДК им. Курчатова, и именно туда, на репетицию, я впервые и привез Сараева.
Т: Я знаю, что Андрей Сараев до этого играл в ритм-энд-блюзовой команде «Танграм». Но их музыка была более навороченной, чем опусы «Крематория».
Б: …Сараев получил кассету с концертным репертуаром «Крематория» и отправился разучивать песни.
Т: Вернемся к альбому «Кома». Как проходила запись?
Б: Как по маслу – никогда не бывает, однако основной проблемой стала нехватка времени. Хотя рок-лаборатория дала очень много времени, но бывает так, что какая-то конкретная вещь не идет, и все!.. Что касается готового альбома, заранее была разработана операция по его продаже. По существовавшей тогда практике, качественные мастер-тейпы с оригинала покупали так называемые «писатели» и срочно начинали тиражировать новую запись, чтобы оправдать свои затраты. Сделка происходила, чуть ли не через час после окончательного сведения записи. «Писателей» было не так уж много, и все они стремились купить запись как можно быстрее. Кстати, устаревала запись, а значит, и падала в цене, буквально день ото дня, можно сказать – по часам. Ведь каждый «писатель» начинал подозревать, что один из его конкурентов уже купил пленку и первым снял сливки. У каждого из столичных «писателей», в свою очередь, существовали региональные дилеры, покупавшие пленки для тиражирования у него. Так что, на этом неофициальном рынке царил культ экономического смысла, жестко связанный с фактором времени. Ведь чем дальше, тем больше могло случиться утечек оригинала: с самой студии, от кого-нибудь из музыкантов и тому подобное… В нашем случае этого удалось избежать, и «Кома» была успешно продана. Сейчас я уже не помню, кому была продана запись и какова была цена – какая-то смешная сумма в 200 или 250 рублей…
Т: Тем не менее, пленка все же была продана, и уж моральное удовлетворение у группы было наверняка.
Б: Удовлетворение было. Ведь существовал неофициальный прейскурант, по которому подобная тиражная копия самых крутых групп – типа «Машины времени» или «Аквариума» – стоила, предположим, 300 рублей. Я подчеркиваю, что сумма эта – абсолютно условная. Тариф средних групп был ниже, предположим – 200 рублей. Так вот, «Кома» была продана за сумму выше средней. Это был коммерческий успех, хотя покупатели еще даже не слышали записи. Все переговоры велись предварительно…
Т: Хочу задать вопрос по творческой составляющей нового альбома. Для этого я должен прицепиться к одной из сказанных тобой сегодня фраз. Ты говорил, что не спорил с Григоряном по поводу работавшей на подпевках семейной пары Власенко – Бочарова. На мой взгляд, – и это не только мой взгляд, иначе я бы не стал об этом говорить, – эти явно не-крематорские двухголосия очень мешали восприятию песен, в которых они использовались. Особенно версия «Мусорного ветра», где основному голосу Григоряна вторил некий КСП-шный вокальный ансамбль. И это притом, что, с подачи все той же рок-лаборатории, в 1987 году для телемоста Москва-Питер эта песня была записана в классной, донельзя печальной версии с привлечением второго скрипача Вадима Саралидзе.
Б: Возможно, профессиональный уровень записи был хуже необходимого, а это сразу же делало использование предыдущей версии «Мусорного ветра» невозможным. Что касается подпевок на «Коме», то мне они не нравились ни тогда, ни сейчас – хотя я давно уже не слушал «Крематорий». Это совершенно некрематорский, инородный стиль.
Т: А почему не мог спеть кто-нибудь из «крематорского» круга, например ты сам?
Б: Я не знаю. По-моему, это была навязчивая идея Григоряна. Я не стал спорить. Не было особого смысла бороться, так как «Мусорный ветер» был на тот момент хитом номер один. Кстати, рок-лабораторская верхушка во главе с Ольгой Опрятной назвали «Мусорный ветер» песней года. В каком бы исполнении она ни была записана, она все равно бы прошла на ура…
Т: Альбом записан и удачно продан. Что еще группа предпринимала в тот момент, чтобы повысить свой рейтинг?
Б: Поскольку выпуск альбома являлся стратегическим ходом, то велась серьезная подготовка не просто к записи, но и к «последствиям» этой записи. Как я уже сказал, вопрос распространения по стране был решен успешно – «Кома» попала к самым «топовым» распространителям. Время выхода альбома тоже было удачным: он не попадал в мертвый сезон, каковым является лето и отчасти весна. К тому же мы «попали в точку» с конкурсом магнитоальбомов, объявленным журналом «Аврора». Условия конкурса были предельно простыми: присылайте запись своего альбома в совокупности с анкетой группы. Победителю журнал «Аврора» – в то время крайне популярный – обещал публикацию на своих страницах. Кроме того, должен был состояться грандиозный концерт лауреатов в Питере. Подчеркну, что конкурс являлся всесоюзным: участники представляли полный географический спектр, от Владивостока до Калининграда. Нашей посылке предшествовала большая подготовительная работа, в результате чего альбом не проделывал почтового путешествия. Фонограмма с анкетой попали в руки одному из членов жюри, причем этот человек заранее был подготовлен и настроен по отношению к группе доброжелательно.
Т: Какое место заняла «Кома» в конкурсе «Авроры»? Первое?
Б: Не думаю! По-моему, первого места никому не присуждалось. Альбом «Крематория» просто оказался в числе лауреатов. Официальное письмо об этом из редакции «Авроры» пришло ко мне домой. Но в тот момент я уже сложил с себя полномочия директора группы.
Т: Скажи, это письмо сохранилось или ты выкинул его в помойку?
Б: Не помню. Ведь все это происходило уже десять лет назад… наверное, это письмо находится там же, куда пропало упоминание о моей продюсерской роли в альбоме «Кома».
Т: ???
Б: Когда мы посылали фонограмму альбома на конкурс «Авроры», в анкете группы было указано, что я являюсь продюсером альбома. Причем подобное указание не являлось сугубо моей инициативой. Весь текст был согласован с Григоряном. Однако в дальнейшем, на всех изданиях «Комы», строка о моей продюсерской роли просто-напросто испарилась, видимо также с ведома Армена…
Т: Два слова о твоей продюсерской роли. Во всем мире продюсером называют человека, который занимается обеспечением профессионального и индивидуального звучания конкретной группы или какой-нибудь из ее студийных работ. В нашей стране под продюсерством чаще подразумевают финансирование артистов. Что именно делал ты?
Б: Конечно, я не профессионал в области звучания, но мною очень много было сделано в этой области. Мы все обсуждали совместно с Григоряном, мы вместе решали: в какой последовательности будут расположены песни на альбоме, как они должны быть записаны – со звукорежиссерской точки зрения. В этом смысле Григорян и давал согласие, что я буду являться официальным продюсером альбома. Главный эксперт рок-лаборатории по фонограммам Александр Агеев именно со мной обсуждал все музыкальные достоинства и недостатки «Комы»: «Хороший ты альбом сделал. А тут что ты втиснул? А здесь запись явно провалена!..». Действительно, альбом получился неровным, а кое-что выпадало даже по качеству записи…
Т: Ты говорил, что существовало осознанное желание поднять качество скрипичной игры. Я знаю, что Григорян вроде бы предлагал Вадиму Саралидзе стать исполнителем всех скрипичных партий. Но Вадим отказался от этого, в результате сыграв лишь две песни: «Мусорный ветер» и «Клаустрофобию».
Б: Насчет всего альбома я уже не помню. Точно знаю, что кому-то из нас двоих, мне или Армену, хотелось записать скрипичный квартет в «Клаустрофобии», и для этого был необходим второй скрипач. Россовский и Саралидзе вместе должны были записывать две скрипки на одну дорожку, потом еще две – на другую дорожку, и так далее. Тем самым и пытались достичь эффекта целого скрипичного оркестра.
Т: Может быть, они должны были записывать именно так, но на компакт-диске указано, что в вышеупомянутых песнях штатный скрипач Михаил Россовский не записывался. Ваша задумка не смогла реализоваться по причине того, что «в одну оглоблю впрячь не можно вола и пламенную лань». Профессиональный скрипач камерного оркестра с консерваторским дипломом и талантливый музыкальный самородок с начальным музыкальным образованием вместе просто не зазвучали. Слишком различен оказался их исполнительский уровень, и это несоответствие очень понятно любому профессионалу… Ну да ладно, я предлагаю идти дальше. Итак, в начале 1988 года у «Крематория» все в порядке: записан замечательный альбом, его услышала вся страна, а кроме того он еще стал призером всесоюзного конкурса. Проблемы с составом решены – в группе репетирует новый барабанщик. Строятся грандиозные планы дальнейшей деятельности. Как в этот период очевидного творческого успеха складывались отношения принимавших все решения двух людей: автора песен и единоличного лидера группы Армена Григоряна и ее административно-коммерческого мозга и сопродюсера в одном лице – Дмитрия Бродкина?
Б: Прекрасно. У нас не существовало никаких проблем. Мы никогда не ссорились и даже не спорили.
Т: Тогда объясни мне пожалуйста, что же должно было произойти, чтобы ты, а вместе с тобой еще несколько музыкантов – басист Сергей Пушкарев, гитарист Олег Лагутин, компьютерщик «Кондратий» и руководитель фан-клуба Сева Гродский – покинули «Крематорий»? И что за история случилась во время одного из концертов группы, ведь именно после нее вся вышеперечисленная компания не прощаясь оставила Григоряна? Я прошу тебя вспомнить все, может быть даже поразмышлять вслух.
Б: Как ты понимаешь, я на эту тему очень долго размышлял тогда, десять лет назад. Правда последние лет восемь я об этом уже не думаю.
Т: Тем лучше, с такого солидного временного расстояния твои мысли будут еще более взвешенными, чем непосредственно после разрыва.
Б: Прежде чем я отвечу на твои вопросы, я хочу сказать следующее. Предыдущий, начальный период развития «Крематория» – по закону диалектики – являлся периодом накопления количества, которое должно было перейти в новое качество. С выпуском «Комы» или чуть раньше и произошел этот качественный скачок. Ведь одним из основных направлений моей деятельности являлась работа, проводимая для официального признания полного названия группы, уход от этого «Крема…» с тремя точечками. Вначале упоминание полного названия «Крематорий» стало возможным на афишах…
Т: Я помню опубликованное в газете письмо какого-то пенсионера, возмущенного такой свободно висящей на улице афишей.
Б: …Потом полное название группы стало изредка мелькать в наиболее смелых средствах массовой информации. К тому моменту, о котором мы говорим, название уже преодолело ханжескую недоговоренность и почти всеми стало употребляться полностью. В частности в журнале «Аврора» группа проходила уже как «Крематорий». И это тоже являлось косвенным свидетельством того самого качественного скачка. Таким образом, у группы сложились все предпосылки к мощному рывку вперед. Для успешности такого рывка нужно было решить лишь две проблемы: во-первых, повысить профессиональный уровень, который до того был крайне низким, и, во-вторых, серьезно заниматься обширной концертной деятельностью для дальнейшей популяризации команды. Ну и конечно, время от времени необходимо было выпускать новые хорошие альбомы…
Т: Ты не ответил на прямо поставленный мной вопрос. Что произошло в «Крематории»?
Б: Как конкретно разрыв произошел, я рассказывать не собираюсь. Как все произошло – не имеет принципиального значения. А почему это произошло, я расскажу. Более того, я считаю, что этот разрыв был предопределен.
Т: Но ты же говорил, что между тобой и Григоряном не было ни ссор, ни споров?
Б: Да, я еще раз подчеркиваю, что мы не ссорились, по крайней мере я этого не помню. А разрыв был предопределен, как любой разрыв, когда появляется нечто, что уже можно делить. До этого делить было просто нечего, и вдруг у «Крематория» появились некие перспективы, которые вскоре должны были материализоваться во вполне осязаемые блага. Неминуемо должен был встать вопрос, кому достанется большая доля или вообще «вся доля». Можно выразиться и по-другому: двум медведям в одной берлоге не ужиться!
Т: Я правильно понимаю: Григорян ни с кем не захотел делить грядущий крематорский урожай, в том числе и со своим постоянным союзником в твоем лице? Он нашел предлог и уволил тебя из группы.
Б: Я категорически протестую против формулировки «был уволен». Я ушел. Меня никто не нанимал на работу.
Т: А почему ты ушел?
Б: Вот это – совсем другой вопрос. До того момента, когда произошел этот разрыв, я даже не подозревал, что ситуация уже зашла так далеко, что пора уже делить то, что можно определить как лидерство, влияние или славу. А ушел я по причине того, что разрыв этот произошел в такой подлой форме, что ни один нормальный человек после этого не подает руки и просто прерывает отношения.
Т: Я все время хочу конкретизировать твои обтекаемые ответы. Значит ли сказанное тобой, что Григорян преступил некие моральные критерии, что было абсолютно несовместимо с твоими этическими принципами?
Б: Естественно, да. Я ушел не потому, что поспорил с ним: как мы будем делить власть в группе или деньги от концертов. Ничего подобного не было вообще. Просто Григорян меня оскорбил, причем сделал это публично.
Т: Но вы же могли помириться. В конце концов, он мог просто извиниться перед тобой, и инцидент был бы исчерпан. Ведь вы были не только соратниками, но и друзьями – вместе проводили свободное время. Наконец, вы вместе «выдавили» из группы Виктора Троегубова.
Б: Тем больший шок я испытал. Именно потому, что мы были друзьями и соратниками. Я не ожидал этого удара. Это сейчас мы стали взрослыми и мудрыми, сейчас говорим: «боже, избавь меня от друзей, а от врагов я сам избавлюсь». Так вот, Григоряна я всегда считал своим другом, и не ожидал подобного с его стороны. Это стало просто ударом в спину. Долгое время я находился просто в состоянии шока. Если на улице ко мне подходит шпана и говорит что-то, я могу адекватно реагировать и постоять за себя. А когда удар в спину наносит друг, просто теряешься. Вот и все. Я подозревал, что рано или поздно какие-то противоречия могут возникнуть. Но я никогда не мог даже представить, что все произойдет в такой гнусной форме.
Т: Неужели такой вроде бы прагматичный человек, как ты, мог быть столь неисправимым идеалистом?..
Б: Всегда таким был!
Т: …А Григорян оказался совсем не похожим на идеалистичную фигуру этакого «неприспособленного» героя своих песен, наоборот постоянно тянул одеяло на себя и использовал всех окружающих, в том числе и тебя? Как ты думаешь, он оскорбил тебя намеренно или случайно?
Б: Я уверен, что он делал все целенаправленно. Что это не сорвалось у него с языка сгоряча. Я уверен, что эта акция планировалась. Именно поэтому я и говорил, что абсолютно не имеет значения – как все произошло. Не окажись формального повода в тот раз, он бы нашел другой удобный случай. А потом я же видел, как он в группе, грубо говоря, «шел по трупам», начиная с ситуации с тобой и кончая еще кем-то. Видимо, только такие люди и побеждают в этой жизни, и в рок-музыке в частности. Мне было еще мало лет, не было мудрости, и я не подготовил себя к той ситуации заранее.
Т: Дима, может быть, подобные ситуации возникали из-за того, что рок-музыка была не карьерной, а святой частью нашей души, и мы не были готовы к предательству именно на этом пути?
Б: Естественно. Ведь между нами не было в тот момент никаких серьезных коммерческих отношений. Конечно, были уже деньги, и мы их как-то делили. Может быть, нам с Григоряном доставалось больше, чем остальным. Но это были не те деньги, из-за которых можно было устраивать разборки…
Т: Когда случилась вся эта история, из группы «вывалился» не только ты. Ушел твой брат Сева, директор крематорского фан-клуба, ушли Пушкин и Лагутин, ушел даже звукорежиссер (он же компьютерщик) Кондратий.
Б: Остался только Мишка Россовский и за неделю до того приведенный барабанщик Сараев.
Т: Но Мишку абсолютно такая же ситуация настигла через пять лет, в 1993 году. Кстати, а как же он тогда смог остаться, ведь ушли все его друзья, я бы даже сказал – все близкие друзья.
Б: Это я не буду комментировать. Это его личное дело, спроси у него сам. Я к Мишке не имею никаких претензий, это – его жизнь.
Т: А люди, что ушли с тобой, что руководило ими? Они разделяли мнение, что Григорян поступил с тобой нечестно (если не сказать подло), или у них существовали иные мотивы для ухода?
Б: Я думаю, у каждого были свои причины. Пушкин, безусловно, разделял мою позицию, поскольку мы были друзьями, и остаемся ими до сих пор. Кондратию – может быть – стало уже совсем неинтересно. Он уже наигрался в рок-группу, и он со своим техническим уровнем «парил» совсем в иных мирах. А может, они почувствовали, что такая судьба может в любую секунду постигнуть и их: Григорян получит от каждого то, что ему нужно, и избавится от них. Они просто предвосхитили события, и поступили мудро.
Т: Я знаю, что после расставания с «Крематорием» ты еще некоторое время занимался музыкальным менеджментом, в частности был директором группы «Нюанс». Я знаю также, что ты устраивал несколько региональных рок-фестивалей.
Б: Поскольку я был довольно глубоко погружен в рок-музыку, у меня осталось большое количество связей, контактов, проектов и даже обязательств. Уже шли переговоры о рок-фестивале в Брянске. И по инерции я продолжал заниматься этой деятельностью. Многие группы, узнав о моем «расставании» с «Крематорием», стали предлагать мне место директора. Группа «Нюанс» мне просто нравилась, хотя я знал, что это – абсолютно некоммерческая команда. И именно по инерции я стал их директором и некоторое время с ними работал. Через некоторое время я просто оставил эту деятельность и по-доброму расстался с «Нюансом». Если взглянуть на мою продюсерскую деятельность глубже, то сразу станет ясно, что я никогда не был продюсером в чистом виде. С «Крематорием» меня связывало слишком многое: и дружба с большинством участников, и любовь к этой музыке, и еще многое, что невозможно определить словами. Когда произошло расставание с «Крематорием», оборвалось большинство нитей, связывающих меня с отечественной рок-музыкой. Во время работы с «Нюансом» я понял это окончательно. Все мои эмоции были растрачены в момент расставания с «Крематорием», так что «Нюанс» – и всю музыкальную деятельность – я оставил уже без сожаления.
Т: Впоследствии тебе не приходилось слушать следующие альбомы «Крематория»?
Б: В первое время меня это еще интересовало, по-моему я даже как-то съездил на концерт. Правда инициатива этой поездки принадлежала моему знакомому, недавно приехавшему из Штатов. Была зима, концерт проходил в концертном зале в Олимпийской деревне. Я тогда уже начал зарабатывать приличные деньги, и гордо приехал на концерт на недавно приобретенном «опель-сенаторе». Правда, когда подъехал на джипе «форд-бронко» Кондратий, мой пыл поубавился.
Т: Я помню этот концерт, после его окончания Кондратий подвозил меня домой. Но это было аж через четыре года после твоего ухода из группы.
Б: …Что касается альбомов «Крематория», то специально я не интересовался ими никогда. Случайно ко мне попала кассета с альбомом «Зомби» и прокрутилась у меня в машине раз десять – есть у меня привычка не вынимать кассету после первого прослушивания. Да еще есть у меня пара компакт-дисков, подаренных то ли тобой, то ли Григоряном. Но это – старые альбомы, в частности сборник «Живые и мертвые», куда вошли несколько песен с того самого альбома «Кома». Да, еще я слышал что-то типа «Микронезии». Так вот, и «Зомби», и «Микронезия» – это совсем другой «Крематорий». Это, видимо, связано с возрастом. Плюс новые музыканты – на него всегда оказывали влияние музыканты, их уровень и мышление. Недавно я где-то прочитал, что в записи «Зомби» принимал участие джазовый гитарист. Я тут же понял, что именно профессионализм гитариста вытянул эту запись. Но это уже субъективные впечатления.
Что же касается «Крематория» как явления вообще, то когда-то все мы вместе создали его на ровном месте просто из ничего, из нескольких симпатичных песенок…
