В Центральном государственном архиве Октябрьской революции, высших органов государственной власти и органов государственного управления СССР мною был обнаружен черновой автограф эпиграммы Пушкина «К портрету NN». На половине листа плотной белой бумаги карандашом написаны строки стихотворения:

К ПОРТРЕТУ NN Вот вам весталка, Суха, как палка, Черна, как галка, Куда как жалка.

Под четверостишием сделан характерный для поэта знак концовки. Далее зачеркнуто:

Куда как, И очень гадка.

Под пятым (зачеркнутым) стихом новая концовка.

На обороте листа карандашом записаны стихи на немецком языке и указана дата: 15 августа 1834 года. Эта рукопись (17x21) хранится в фонде Прасковьи Арсеньевны Бартеневой (ф. 632, оп. 1, д. 463, л. 110). Штемпель почтовой бумаги, по свидетельству С. А. Клепикова, относится к началу 30-х годов прошлого века.

Запись сделана карандашом.

Текст этой эпиграммы в несколько другом варианте был включен в 1861 году русским поэтом, переводчиком и издателем Н. В. Гербелем в берлинское издание «Стихотворения Пушкина, не вошедшие в Полное собрание его сочинений». Видимо, Гербель располагал достоверными, не дошедшими до нас материалами об авторстве поэта в отношении эпиграммы.

Приведем текст ее из этого издания:

Черна, как галка, Суха, как палка, Увы, весталка, Тебя мне жалко.

Позднее этот вариант эпиграммы включался на протяжении почти 60 лет во многие авторитетные собрания сочинений Пушкина. Такие опытные редакторы изданий сочинений Пушкина, как П. А. Ефремов, П. О. Морозов и другие, считали Пушкина автором этой эпиграммы и датировали ее 1827 годом.

М. Л. Гофман в своей книге «Первая глава науки о Пушкине» (Атеней. Пг., 1922, с. 131) неосновательно усомнился в авторстве ряда пушкинских стихотворений. «Что же говорить, — писал он, — об эпиграмме на Колосову, сообщенную по памяти почти через полвека, о «Вишне», о разных чисто анекдотических «Черна, как палка», «Я пленен, я очарован», об эпиграммах на Булгарина...», При этом Гофман исказил начальный стих эпиграммы. У него он читался: «Черна, как палка». И после этого эпиграмма в собрания сочинений Пушкина не включалась. Ее вывели даже из раздела «dubia», т. е. сомнительных стихотворений.

В. Я. Брюсов переместил эту эпиграмму в раздел «dubia». Толкование открытого текста вызывает немало загадок: быть может, эпиграмма вызвана незавидной внешностью некой «старой девы». Весталками при жизни Пушкина иронически называли немолодых девиц. А возможно, в публикуемой эпиграмме, датируемой 1834 годом, содержится резкий выпад в адрес неизвестной нам актрисы, исполнявшей роль весталки Юлии в опере Спонтини «Весталка», которая в то время ставилась на петербургской сцене немецкой труппой.

Что же мы знаем о П. А. Бартеневой, в фонде которой сохранился этот автограф поэта? Мною обнаружены в ЦГАОР мемуары неизвестного автора об этой певице. Мемуарист очень хорошо знал Бартеневу, всех ее родственников и близких друзей. Он свидетельствует о том, что имя талантливой певицы, обладавшей редкостным голосом, производило всюду фурор. Ей посвятили стихи многие русские поэты. Неизвестный мемуарист пишет о том, что П. Бартенева воспета А. Пушкиным, П. Вяземским, И. Козловым, Н. Павловым, Е. Ростопчиной. Из мемуаров видно, что бабушка Бартеневой П. Н. Бутурлина «имела открытый богатый дом, славилась своим гостеприимством. Тут собиралась вся московская знать, родственники, которые были многочисленны». Имя прославленной певицы Прасковьи Бартеневой (1811—1872) очень хорошо знакомо всем, кто изучал жизнь и творчество М. И. Глинки, М. Ю. Лермонтова, И. И. Козлова, Виельгорских, П. А. Вяземского. Современники называли ее «московским соловьем», отмечая редкостный диапазон и серебристое звучание ее удивительного голоса.

В 1831 году, на одном из светских балов-маскарадов Лермонтов посвятил ей экспромт:

Скажи мне: где переняла Ты обольстительные звуки, И как соединить могла Отзывы радости и муки? Премудрой мыслию вникал Я в песни ада, в песни рая. Но что ж? — нигде я не слыхал Того, что слышал от тебя я!

Бартеневой посвящены и стихи неизвестных зарубежных поэтов, а также Е. Ростопчиной, С. Н. Глинки, Р. Дорохова.

Пресса 30-х годов богата одобрительными отзывами о П. Бартеневой. Популярность ее возрастает с каждым месяцем. Уже в начале 30-х годов певица весьма часто выступала на великосветских балах и концертах в Москве.

В альбоме П. А. Бартеневой наряду с вклеенными автографами Г. Р. Державина, В. А. Жуковского, М. Ю. Лермонтова, И. И. Козлова и других поэтов есть и автограф Пушкина (вписан в Москве 5 октября 1832 г.): это три неполных стиха из трагедии «Каменный гость».

Из наслаждений жизни Одной любви музыка уступает, Но и любовь гармония. [144]

Эта запись свидетельствует о внимании поэта к таланту незаурядной певицы. Находясь в Москве, поэт, несомненно, слушал пение Бартеневой, человека редкостного таланта и душевного обаяния.

О встречах Пушкина с Бартеневой свидетельствует и художник Г. Г. Гагарин. В 1832 году Гагарин вернулся из Рима в Россию. На одном из своих рисунков он изобразил Пушкина, Бартеневу и других друзей поэта.

Многие другие современники Пушкина и Бартеневой были их общими друзьями. Более того, родственники поэта поддерживали с Прасковьей Арсеньевной дружеские отношения. Сохранились письма дочери поэта М. А. Гартунг к Бартеневой. С «московским соловьем» переписывались Вяземские, А. И. Тургенев, И. И. Козлов, И. П. Мятлев, Н. Ф. Павлов, Каверины, В. Муханов, Карамзины, А. Ишимова, Е. Е. Ламберт, Киреевские, Вульфы, М. Д. Бутурлин, 3. Волконская, Гагарины, Киселевы, Тютчевы, семья В. П. Кочубея, Раевские, В. А. Жуковский, Е. К. Воронцова.

В июне 1834 года М. И. Глинка, приехав в Москву, встречается с молодой певицей и разучивает с ней романсы. С этого времени и до последних дней своей жизни композитор поддерживал с Бартеневой дружескую связь.

В 1835 году Прасковья Арсеньевна переезжает из Москвы в столицу и вскоре (1836) становится фрейлиной. Видную роль при дворе в это время играет и ее сестра Надежда Арсеньевна. При активном участии и содействии Бартеневой в 1836 году была устроена оркестровая репетиция первого акта оперы «Иван Сусанин».

В середине 30-х годов Бартенева тесно связана с кругом поэтов и музыкантов, среди которых Жуковский, Козлов, М. Виельгорский, Пушкин, Вяземский и многие другие. Она знакомится со знаменитым певцом Рубини. Еще при жизни Пушкина Бартеневой довелось, видимо, не раз слушать чтение его стихов. Многие из них она записывала в свои альбомы. В архиве певицы сохранились в ее копиях большие отрывки из «Евгения Онегина», список поэмы «Граф Нулин», стихи «Вчера за чашей пуншевою с гусаром я сидел...», К *** («Нет, нет, не должен я, не смею, не могу...»), «Эльвина, милый друг, приди, подай мне руку...», «Дарует небо человеку...», «Романс» («Под вечер, осенью ненастной...»), «Я вас люблю, хоть я бешусь...», «Стансы» («В надежде славы и добра...») и др.

Бартенева вскоре после смерти Пушкина, 23 марта 1838 года, впервые исполнила арию из оперы «Руслан и Людмила» — «Грустно мне, родитель дорогой...». В ее альбомах сохранились также стихи Жуковского, Батюшкова, Козлова, Веневитинова, Вяземского и многих других поэтов. Подчас иные записи Прасковьи Арсеньевны помогают уточнить те или иные факты. Так, среди ее дневниковых заметок мы находим сведения о том, что она в 1839 году читала рукопись поэмы Лермонтова «Демон» в Царском Селе. Это сообщение в известной мере уточняется дневниковой записью Жуковского от 27 октября 1839 года (в этот день Лермонтов обедал у Карамзиных): «Поездка в Петербург (из Царского Села) с Виельгорским по железной дороге. Дорогой чтение «Демона». Стало быть, до этой поездки Жуковского Бартенева уже читала поэму.

Своего исследователя ждет еще не до конца выясненная увлекательнейшая тема «Пушкин и Бартенева». Несомненно одно: обнаружение автографа поэта «Вот вам весталка...» должно иметь следствием новое включение эпиграммы (после полувекового перерыва) в собрание сочинений Пушкина. Со временем, уверен, найдутся новые данные о толковании этого текста.