В Центральном государственном историческом архиве Москвы нами обнаружены неизвестные мемуары Н. Ф. Доброзраковой о Николае Гавриловиче Чернышевском, относящиеся к 1878—1881 годам. Вилюйский период его жизни в мемуарной литературе освещен весьма скупо. Несколько страниц о случайных и непродолжительных встречах с Чернышевским в мемуарах П. Ф. Николаева и В. Н. Шаганова, воспоминания Г. С. Щепина и его жены (в записи В. Г. Короленко) и А. Г. Кокшарского, якутского прокурора Д. И. Меликова, лаконичные записи Б. Бернштама и В. П. (его имя не раскрыто) — вот в сущности все учтенные до сих пор воспоминания об авторе «Что делать?», относящиеся к годам вилюйской ссылки.

Воспоминания Доброзраковой записаны скорее всего в начале 90-х годов прошлого века поэтом Львом Михайловичем Медведевым (1865—1904). Он известен и как переводчик и автор многих книг для детей. Сотрудничал в «Живописном обозрении», «Осколках», «Русской мысли», «Наблюдателе», «Русском богатстве» и других изданиях.

Ниже мы публикуем наиболее интересные отрывки из воспоминаний Доброзраковой о Чернышевском:

«В Вилюйск мы приехали в сентябре, уже по снегу, числа, кажется, десятого... Чернышевский знал, что мы должны были приехать в Вилюйск, и с нетерпением ждал новых, свежих и притом молодых еще людей. К тому же в муже он ожидал человека с университетским образованием, а во всем городе только доктор и мог быть таким человеком.

На следующий же день, часов около пяти дня, муж, окончивший свои дела, пришел на «земскую квартиру» уже не один, а в сопровождении Николая Гавриловича... В тот вечер он просидел у нас несколько часов». Далее Медведев записывает:

«Когда семья доктора устроилась на постоянной квартире и монотонно потянулась однообразная захолустная жизнь, Чернышевский стал бывать у Доброзраковых часто, а потом и ежедневно. Впоследствии это настолько вошло в обыкновение, что было даже несколько странно, если в какой-нибудь вечер Чернышевский почему-либо не появлялся. Видно, скромная семейная обстановка была ему приятна, заставляя хоть немного отдыхать измученного жизнью человека. Притом сам по себе Николай Гаврилович был удивительно кроткий и тихий, в высшей степени деликатный человек. О себе самом он говорил очень мало, на свою судьбу не жаловался и если что-нибудь рассказывал, то лишь в кратких чертах. Каких- либо забот о своей личности, того, что называется «заниманием гостя», — он не требовал и не любил. Если, являясь к Доброзраковым, он не заставал хозяина дома (часто приходилось уезжать в округ по делам врачебной службы на более или менее продолжительные сроки), а хозяйка была занята домашними хлопотами, то Чернышевский какое угодно время просиживал один, читая книги и газеты, или же возился с детьми, к которым относился необыкновенно мягко, с чисто женской нежностью.

...В описываемый период времени Чернышевский уже отбыл срок каторги и находился на положении ссыльнопоселенца. Но жил он не на частной квартире, а в казенном остроге. Вилюйский острог был построен с расчетом на сорок человек, но, кроме Чернышевского, из ссыльных там не было никого не только политических, но и уголовных. Острог представлял из себя деревянное, не особенно большое, одноэтажное здание, обнесенное деревянным частоколом. Несколько камер для заключенных и квартиры для служащих — вот и все жилые помещения. Николай Гаврилович помещался в одной из камер, предназначенной, очевидно, для общего заключения. Комната довольно обширная, в несколько окон, по бокам у стен деревянные нары, посреди стол и стул. Такова внешняя обстановка, в которой долгие годы обитал автор «Что делать?».

Потребности Чернышевского были ограничены до крайности. Ему полагалось казенное содержание в размере восемнадцать рублей в месяц. Почти всю эту сумму он платил одной старушке за стол и молоко, оставляя себе на все остальное несколько рублей. Более того он ничем не пользовался, хотя и представлялась возможность. Знакомые и друзья высылали ему из России деньги. Чернышевский неоднократно просил их не делать этого, но просьба оставалась тщетной и деньги присылались снова. Чернышевскому это доставляло видимое огорчение, и получаемые деньги он раздавал первым попавшимся якутам и их детям. Встретит кого-нибудь при прогулке на улице и наделит некоторой суммой, потом другого, третьего и так до тех пор, пока из присланных денег в кармане не останется ни гроша. Тогда только и успокоится. Якуты очень его любили, так как доброта его сердца была слишком очевидна.

Чем наполнял Николай Гаврилович досуги скучной и однообразной жизни? Умственной пищи в Вилюйске было, конечно, не особенно много. Почта приходила только раз в месяц. Получались газеты и немедленно прочитывались. Сам Чернышевский неизменно, в течение всего времени, получал «Отечественные записки», но этого было мало. Оставалось читать книги, которые имелись у доктора Доброзракова. В большинстве случаев то были медицинские сочинения, чисто специальные, но Чернышевский охотно читал и их и это тем более, что и в медицине он не был несведущ. Нередко Чернышевский занимался с доктором совместным чтением иностранных книг...

О прошлом Чернышевский вспоминать не любил. Но если разговор на эту тему, в очень редких случаях, налаживался, то охотнее всего вспоминал о том времени, когда он играл видную роль в «Современнике». А когда касался личности Добролюбова, то тут был уже неисчерпаем. Смело можно сказать, что все другое отходило на задний план. Личность покойного критика была для рассказчика чем-то поистине священным, перед его памятью он буквально благоговел. Лучше и выше Добролюбова для Николая Гавриловича не было человека. Раз беседа касалась Добролюбова — Чернышевский был неисчерпаем и охотно повторял неоднократно рассказанное раньше.

...Как зимой, так и летом Чернышевский совершал регулярную ежедневную прогулку. Чернышевский, если дело происходило зимой, для моциона сперва разгребал снег, а потом бродил по городу. Летом же брал лопату и направлялся за город, в окрестные лесистые болота. Здесь он по несколько часов в день занимался, как он говорил, «осушением» болот. В сущности, то был довольно непроизводительный труд: Чернышевский рыл канавы и спускал воду по направлению к реке Вилюю. Некоторых результатов в этом направлении, хоть и незначительных, он все-таки достиг. За многие годы вилюйского заточения он «осушил» несколько маленьких болотец».