Судьба рукописного наследия видного революционера-шестидесятника, крупного ученого, этнографа и историка Ивана Гавриловича Прыжова (1827—1885), вся деятельность которого является примером настоящего подвижничества, поистине трагична. Самая значительная по объему и по содержанию часть этого наследия была уничтожена самим Прыжовым в ожидании ареста, так как он являлся членом кружка С. Г. Нечаева. Иван Гаврилович был приговорен к гражданской казни и 12 годам каторжных работ, а затем отправлен на долгие годы в сибирскую ссылку, в Петровский завод.

В своей «Исповеди», написанной в ожидании приговора, он с горечью сетовал: «Дом разрушен, библиотека погибла, удержанная за долги, тысячи заметок погибли во время обысков, — и снова нищ».

Литературные замыслы Прыжова были поистине грандиозны. Он поставил себе задачу «на основании законов исторического движения... проследить все главные явления народной жизни, и каждое из них с первых следов их существования вплоть до нынешнего дня...». «Позволю себе думать, — писал Прыжов, — что подобная смелость не только была по силам мне, но даже отчасти была исполнена. Материал у меня собран был настолько, что я уже мог его распределить... на шесть больших томов.., именно: 1) народные верования (в первые дни культуры, в средних веках, теперь); 2) социальный быт (хлеб и вино, община и братство, поэзия, музыка и драма); 3) история русской женщины; 4) история нищенства в России; 5) секты, ереси, расколы и 6) Малороссия».

К сожалению, многие ценные рукописи ученого бесследно исчезли. Прыжов сжег «целые тысячи» записанных им сказок про попов и монахов, первую тетрадь «Истории свободы в России». Много его работ было задержано цензурой. Так, Московский цензурный комитет запретил публикацию трех повестей, посвященных тяжелой жизни простых обездоленных людей. Значительная часть рукописей затерялась у разных издателей. Известно, что Прыжовым были закончены монографии: «История свободы в России», «Поэтические воззрения на природу», «История крепостного права», «Поп и монах как первые враги культуры». Но все эти труды, к сожалению, до нас в полном объеме не дошли.

Из большой трехтомной монографии по истории кабаков в России, высоко оцененной Н. С. Лесковым, сохранилась лишь небольшая часть. До сих пор была неизвестна также судьба монографии И. Г. Прыжова «История народного быта Великороссии», над которой он трудился 20 лет. Это основной труд ученого-революционера. По некоторым сведениям, он должен состоять из 500 листов, то есть 1000 страниц.

В письме к Н. И. Стороженко от 18 ноября 1882 года Иван Гаврилович писал: «Брата просил бы отыскать брошенный мною где-то труд «Быт русского народа». Накануне смерти, в 1885 году, Прыжов сообщал о том, что у него почти готов большой труд по истории русской культуры и быта (около 400 страниц). По-видимому, здесь шла речь об «Истории народного быта Великороссии».

К счастью, этот фундаментальный труд подвижника науки не затерялся. Он обнаружен нами в отделе письменных источников Государственного Исторического музея (коллекция Музея Революции — фонд 282). Рукопись состоит из 240 листов конторской книги большого формата. Текст написан на обеих сторонах листа, с многочисленными вставками и исправлениями.

Кроме того, наше внимание привлекли и другие автографы и черновики ученого. Перечислим их: «Исторические науки в России», «История кабаков в России», «Малороссия (Южная Русь) в истории ее литературы с XI по XVIII век», «Исторические очерки неисторических направлений Древней Руси», разрозненные черновые тексты статей исторического и этнографического содержания и др.

Большой интерес представляет его труд «Колдунья», посвященный средневековым предрассудкам и народным верованиям, связанным с ведьмами, на Западе и в России. Эта рукопись составлена по книге И. Шера «История немецких женщин» (4-я глава). Статья переписана набело рукой неизвестного лица и авторизована Прыжовым, сделавшим в ней сотни исправлений. Найденная нами рукопись документально подтверждает предположение Л. Н. Пушкарева о принадлежности этого труда перу И. Прыжова.

Всего нами найдено свыше 1500 страниц рукописей ученого.

В «Истории народного быта Великороссии» читатель найдет интереснейшие и обширные исторические, этнографические и фольклорные материалы. Одна из ее глав — «Вечерницы, или Женские общественные собрания» — специально посвящена истории русской женщины. Прыжов ставит вопрос об эмансипации женщины, говорит о тяжелой женской доле в условиях средневековья и буржуазного общества. До сих пор мы совершенно не знали работу Прыжова, специально посвященную этой теме. В рукописи уделено большое внимание любви и дружбе («голубиным отношениям между людьми»), народным праздникам и гуляньям, отношению человека к природе и животным, народным верованиям и предрассудкам, легендам и песням, обрядам, славянскому фольклору.

Борьбе с ханжеством и изуверством в отношении к женщине, борьбе за равноправие женщины и мужчины, активному участию женщины в общественной жизни посвящен другой неопубликованный труд революционера — «Исторические очерки неисторических направлений Древней Руси»,

В работе Прыжова «Исторические науки в России» с революционных позиций обличаются псевдонародные верноподданнические идеи Каченовского, Шевырева и славянофилов. Особенно резко он выступает против Погодина и его консервативных воззрений на историю России.

В архиве Государственного Исторического музея хранится также неопубликованные письма ученого к Я. А. Ошмянцеву, к И. Е. Забелину и К. К. Герцу, рукопись его рецензии на книгу М. Корфа «Жизнь графа Сперанского», фрагменты незавершенных работ «Восток», о русской братчине, о «Слове о полку Игореве», о русских царях и князьях, о Богдане Хмельницком, о народном быте и обрядах жителей Смоленска, Владимира на Клязьме, Киева и многих других городов, о ханжестве попов и прислужников церкви, многочисленные наброски к монографии о собаке, к истории питейного дела, к истории русской женщины, список стихотворения Т. Г. Шевченко «Чигирин...» и другие материалы.

Находясь в сибирской ссылке почти 15 лет, измученный голодом, лишениями, жандармским надзором, Иван Гаврилович мужественно выдержал все испытания, сохранил веру в идеалы революционной демократии.

В Петровском заводе, голодая, превозмогая болезни, он готовил к печати свои труды — «Граждане на Руси», «Декабристы в Сибири», «Записки о Сибири», «Собака в истории человечества» и многие другие, вел переписку с учеными и редакторами столичных и московских газет и журналов, в том числе с редакцией «Отечественных записок», а также с А. Н. Пыпиным, А. Н. Веселовским, Н. И. Стороженко, Н. П. Ланиным и другими.

В своих работах Прыжов подверг резкой и беспощадной критике деятельность ряда русских царей и цариц: Ивана IV, Елизаветы Петровны, Екатерины II, Павла I, Александра I, Николая I и многих окружавших их фаворитов, вельмож и временщиков. Нередко Прыжов создает и собирательные литературные образы русских цариц. Таким образом является царица Прасковья. В найденной нами неопубликованной рукописи «История народного быта Великороссии» вслед за автором «Истории одного города» Щедриным, поведавшим о кровожадных градоначальницах, дается обстоятельный рассказ о жестоких пытках в подвалах тайной канцелярии при царице Прасковье, сжигавшей заживо ни в чем не повинных людей. Ею был умерщвлен стряпчий Деревнин лишь только за то, что однажды случайно нашел любовное письмо, компрометирующее Прасковью. Фанатичка приказала своим палачам: «Держите его (Деревнина) крепче... Жгите свечами лицо его, нос, уши, шею, глаза поджигай — да бороду, бороду-то ему выжги». По приказу царицы принесли бутыль со спиртом, облили голову узника. Спирт разъедал «отвратительные язвы» на голове стряпчего. «Зажигай! — крикнула царица, обращаясь к Пятилету. Истопник Степан Пятилет, привыкший жечь дрова, но не людей, страшился исполнить приказ старушки, но монархиня собственноручно соизволила толкнуть его руку со свечою к голове Деревнина — и голова вспыхнула, как порох! Страшный нечеловеческий вопль огласил подвалы и казенки тайной канцелярии. И замер под ее мрачными сводами. Несчастный судорожно рванулся из рук рабов, метнулся в одну сторону, бросился в другую, ударился о печку и в страшных конвульсиях упал на пол... голова его пылала. Колодники, сторожа, слуги, палачи — все, кроме Прасковьи, были в оцепенении. Прасковья пожелала посмотреть на конченного стряпчего и казначея. Узнать его не было возможности. Волосы горели, лицо вздулось, посинело, почернело, местами вовсе выгорело; глаза заплыли опухолью; подбородок тщательно обожжен, и только сквозь раздутые, черные губы слышались стоны».

Этот рассказ Прыжов считает весьма типичным для русских самодержцев. «Не одна такая Прасковья была прежде и после. Подобных ей мы нашли тогда очень много в Ивановском монастыре, куда присылались женщины из сыскной полиции».

Обнаруженные новые рукописи революционера помогут расширить наши представления об общественно-политической мысли 60—80-х годов прошлого столетия.