В фонде Д. Н. Блудова в Центральном государственном архиве древних актов хранятся три письма В. А. Жуковского, относящиеся к раннему периоду его литературной деятельности (1802—1804). Они адресованы Дмитрию Николаевичу Блудову (1785—1864) — известному государственному деятелю, литератору, члену «Арзамаса», впоследствии президенту Академии наук.
В письмах говорится о пребывании Жуковского в Белеве, о его литературных замыслах, об изучении книг французских просветителей, о работе над переводом романа Сервантеса «Дон-Кихот», вышедшего в 1804—1806 годах в шести томах, а позднее переизданного. Жуковский сообщает Блудову о работе над переводом произведений Руссо.
Через несколько лет он опубликовал лишь два вольных перевода: это были лаконичные эпиграммы (всего два четверостишия). Жуковский хочет прервать работу над переводом письма Элоизы к Абеляру — французскому философу и поэту, автору книги «История моих бедствий». Любопытно свидетельство поэта о нежелании продолжать работу над повестью «Вадим Новгородский» («Вадима я бросил»). И тем не менее написанная в подражание карамзинской «Марфе Посаднице» повесть Жуковского «Вадим Новгородский» была в 1803 году опубликована. Интересно сообщение поэта о том, что он «затеял строить дом» в Белеве.
Надо ли говорить о несомненном интересе, представляемом «всякой строчкой великого писателя», тем более, когда это касается Василия Андреевича Жуковского. В свое время Б. Л. Модзалевский писал о письмах Жуковского как об «единственном в своем роде и неисчерпаемом источнике наслаждения душевного», подчеркивая: «Если в письмах Пушкина преобладающей чертою является ум, то в письмах Жуковского на первое место придется поставить чувство».
Вот текст одного из писем:
«21 января 1804 года.
Здравствуйте, мой милый и дражайший Блудов, очень Вам благодарен за Ваше письмо, которое меня полностью успокоило на Ваш счет: будем друзьями или, точнее, продолжим быть друзьями, каковыми всегда и являлись: ибо может ли или должна ли опрометчивость привести к разрыву? Вашу руку, мой дорогой, и никогда не забывайте меня, ни в грозу, ни в ясную погоду. Наша дружба должна быть символом столь дорогой и так быстро окончившейся жизни нашего покойного друга Андрея Тургенева. Часто ли Вы ходите на его могилу? Если нет, к чему эти церемонии? Ходите на нее тогда, когда Ваше сердце будет ощущать в этом необходимость. Следует гнушаться сентиментальностью, но воспитывать в себе чувствительность, ибо без нее мир и даже сама жизнь — лишь ничто. Мой дорогой друг, бросьте от меня на могилу несколько цветов — я пишу Вам об этом, будучи уверенным в том, что Вы нисколько не ошибаетесь в моих чувствах: они могут вызвать усмешку лишь тогда, когда их выставляют напоказ; я же никогда ни с кем не говорю о нем; этот предмет свят; он может быть затронут лишь теми, кто знает ему цену.
Что мне сказать Вам о своей жизни? Она течет, она убегает, она следует своим путем! Я — все тот же! Вечно возвожу замки на песке! Ничего действительного, все — кажущееся! Но вот что для Вас должно быть новостью (ибо за шесть месяцев мы написали друг другу лишь два раза; да здравствует лень!), так это то, что я строю и даже уже начал строить собственный дом, чистенький, маленький домик, прелестное место — дом для муз, философии, одиночества, мечтаний — я не добавлю для дружбы, ибо это само собой разумеется. Дом расположится на возвышенности; внизу протекает Ока; на другом берегу — обширнейшая равнина, испещренная тропинками и усеянная вдалеке садами, деревьями, холмами; я всегда первым буду встречать восход солнца. Перед домом, на склоне горы, я надеюсь разбить сад на английский манер, маленький, но милый, как это и должно быть. Живя никем невидимый в этом пристанище, я, мой дорогой друг, возможно буду доволен своей судьбой».