- Ты не горячись, - говорил Новиков, поглядывая на мрачного Пантелеева, - ты трезво, без спешки и гнева подумай: если о нашей операции знали только трое, каким образом это могло стать известно бандитам?
Они шли по узкой и пыльной улице. В палисадниках у маленьких домиков копошились куры. По разбитой булыжной мостовой с грохотом проехал водовоз. Из мокрой бочки выплескивалась вода и застывала в пыли мутными шариками.
Пантелеев посмотрел вслед водовозу и буркнул:
- Опять парит - сил нет. И пить хочется. Сейчас бы кваску. - Помолчал и добавил: - Выходит, Степан Яковлевич, кто-то из нас троих?
- Выходит, Василий Матвеевич.
Пантелеев взглянул на него, но сдержался, промолчал.
Вдруг Новиков остановился.
- Слушай, а как ты разведчика-то отправлял?
Пантелеев озадаченно наморщил лоб.
- Как? Да на лошади, вроде пастух - корову ищет.
- Лошадь из милицейской конюшни?
- Откуда ж еще…
- Что ж думаешь - твоих лошадей не знают?
- Совсем дохлую выбрали…
В голосе Пантелеева прозвучала виноватая нотка. Он уже понял, что совершил ошибку, но еще не хотел признаваться в этом.
- Таких лошадей в уезде, знаешь, сколько…
- А в милиции одна.
- Так ты допускаешь?..
- Идем к тебе, - мягко сказал Новиков.
Они молча дошли до здания милиции. Дежурный, встретив Пантелеева, доложил, что наведывался священник и просил передать, что бандиты забрали у него еще два свиных окорока.
Василий Матвеевич яростно взглянул на ни в чем неповинного дежурного единственным своим глазом и стремительно прошел в кабинет.
Бросив фуражку на подоконник, он сел за стол и уставился на большую, из зеленого стекла, чернильницу с медной крышкой.
Он уже ясно осознавал, что, засылая в Боровое сотрудника таким непродуманным способом, он тем самым обрекал его на провал, что и случилось. И это доставляло Пантелееву боль. Он не пытался искать оправдания в собственном профессиональном неумении, хотя прекрасно знал, что сейчас, когда на службу в милицию приходили люди, преданные революции, но не имевшие представления об организации борьбы с преступностью, подобных ошибок, видимо, совершалось немало. И все-таки он должен, обязан был все предвидеть и предусмотреть. «Новиков сразу увидел просчет, а я только виноватых искал».
Пантелеев с грохотом отодвинул стул, поднялся, подошел к окну.
В кабинете стояла гнетущая тишина.
Новиков тем временем, взяв со стола исписанные листы твердой серой бумаги, читал их, усердно делая вид, что это ему очень интересно.
Василий Матвеевич обернулся и, не выдержав, крикнул:
- Что ты молчишь? Ругай хоть…
- Весной одного нашего товарища убили, - тихо сказал Новиков. - Умный был парень, гимназию окончил, по-французски говорил… Мы его в банду под видом кузнеца внедрили, а он молота в руках не держал…
- Как же…
- Вот так, Василий Матвеевич. Дорого достаются нам ошибки. Учимся их не делать, быстрее бы только научиться…
Пантелеев вернулся к столу.
- Да, с лошадью опростоволосились…
- Может, и неосторожно произнесенное слово… - раздумчиво сказал Новиков. - И одного слова достаточно, чтоб допустить провал.
- Да кто мог это слово сказать? Трое нас знало, трое, понимаешь?! Кочергин - парень свой…
- Допускаю. И все-таки… Ты к тем, кто у вас на конюшне служит, приглядись.
- Двое там, - недовольно буркнул Пантелеев. - К кому приглядываться? Кудрявцев на глазах моих, можно сказать, взрослым стал. Да еще старик… Не к кому там приглядываться…
- Не торопись, Василий Матвеевич…
- Ладно, Степан Яковлевич, после операции разберемся.
- Не исключено, что об операции тоже станет известно бандитам.
- Ну, это ты чересчур!
- Возможно, и чересчур, - согласился Новиков. - Однако ухо востро держать надо…