I

От форсажа мелкие камни, оказавшиеся вблизи дюз, разлетелись в стороны. Наводнявшие все скопление астероидов, они были угрозой навигации и составляли промысел контрабандистов.

Черный след двигателей протянулся на километры, прежде чем те перестали чадить и выпустили раскаленный добела огненный хвост. Два крейсера неслись нос в нос прочь от скопления Аверс к темному космосу, туда, где ни торговых путей, ни военных патрулей, ни полезных ископаемых, где если и есть звезды и планеты, то не освоены и никому не интересны.

Динамики близкой межкорабельной коммуникации зашипели.

— Крейсер триста девятнадцать «Химера», говорит крейсер триста семь «Чумной денек». Капитан корабля желает вам удачи и говорит, что, как только мы первыми дойдем до контрольной точки, вам придется основательно раскошелиться на выпивку!

— Говорит крейсер триста девятнадцать «Химера», Михаэль, это вы? Говорит связист Натаниэль Леви. Я не знаю, зачем командование проводит эти кампании на упрочение боевого товарищества, но точно знаю, что выпивку придется проставлять вашему киборгу. Не понимаю, почему его вообще до сих пор не отстранили от командования.

— А есть за что?

— Ну вот, к примеру, сейчас, после установки нового двигателя капитан зачем-то повел ваше ведро в астероидные поля. Движение в них очень опасно. Хотел и этот двигатель угробить?

— Ты ничего не понимаешь, — рассмеялся Немов. — Мы испытываем двигатель в самых экстремальных обстоятельствах, какие только можно найти в пределах Алиакса. В бою тепличных условий не бывает, поэтому испытания в темном космосе принесут мало пользы. Ибрагимов хотел опробовать его на пределе возможного. Это только вы, «гагаринцы», тестируете оборудование в условиях, максимально удаленных от боевых…

— Я слышал, ваш капитан тоже учился на Венере, разве нет?

— У всех свои недостатки. Я вот на ночь объедаюсь…

Поля Аверса скрылись с трехмерного радара, открылось черное пространство, не нарушаемое ничем — абсолютная пустота, бесхозная, ничейная и бесполезная.

Ради высоких управленческих целей половину командующего и рядового состава обменяли на часть команды с другого корабля — в ходе одной из тех кампаний по повышению доверия, что призваны налаживать контакты между экипажами. Это давало плоды: в интересах политического единства систем Содружества космовоенных могли забросить служить в самые дальние уголки, кроме того, в звездный флот приходили люди с разных планет, из разных систем, с разными взглядами на жизнь и смерть и свое место в бесконечной вселенной.

— А правда, что ваш капитан так крут? — продолжал засорять эфир Натаниэль. — Ваши ребята, что сейчас на нашем корабле, рассказывают, будто каракарцы называют его «убийцей гаргарисков». Он что, действительно расправился с одной из этих мерзких хищных тварей? Поговаривают, будто мало кто вообще видел легендарных хищников, не то что убивал.

— Он просил не комментировать. У него свои причуды. Одно я знаю точно: большая часть того, что про него говорили, оказалось правдой. Поэтому я служу на «Чумном деньке», хотя вначале просился на огневые орбитальные батареи Омникуса. Думал, там я буду на острие событий — на краю карантинной зоны. Но неприятности сами находят нашего капитана, и скучать не приходится.

Крейсер «Химера» уже вырывался вперед, опережая «Чумной денек» на полкорпуса. За три часа они должны были долететь до расчетной точки, вернуться обратно к астероидным полям Аверса и начать учебные стрельбы. После чего секторальный штаб командования наградит лучший экипаж за успехи в боевой подготовке памятными грамотами.

— Похоже, мы вас опережаем, — констатировал Леви. — Ваш старпом сказал, что Ибрагимов по-настоящему великий тактик, и так просто не отдаст победу.

— Так и сказал? — удивился Немов. — У нас он всегда был бунтарем, даже в самое сложное для экипажа время, когда мы разбирались с ситуацией в системе Моро-IV. Но Джемисон прав, «Чумной денек» никогда не проигрывает. Есть такое свойство у нашей лохани. А чтобы держать себя в форме, мы патрулируем Аверс и боремся с контрабандистами.

— Да, я слышал, они собирают в полях атомарный марганец. Зверская штука, если подмешать в топливо. Двигатель изнашивается гораздо быстрее, но скорость звездных яхт заметно возрастает. Поэтому их так сложно преследовать в астероидных полях. Какой сумасшедший будет засыпать атомарный марганец в топливо?

— Действительно, только полоумный.

— Что?

— Я хочу сказать, почему вы раньше не задумались, чего ради мы изменили первую контрольную точку и встретились с вами в Аверсе, а не на высокой орбите Эльвадра?

— Что это значит? Вы же не…

— Как я уже говорил, капитан приказал, чтобы условия испытания двигателя были экстремальными, на пределе возможного. Это же относится и к испытанию на прочность и самого двигателя…

Огненный вихрь вырвался из дюз, «Чумной денек» рванул вперед и начал быстро наращивать скорость. Преимущества, полученные «Химерой» обнулились в один миг. Осталось только догонять. Крейсер с синим хвостовым пламенем — признаком атомарного марганца — уже на полтора корпуса опережал своего соперника.

Системы дальнего обнаружения не видели ничего вокруг. Голографический проектор отражал чистоту пространства. Только в центре проекционного поля виднелись два объекта в пустоте. И ничего больше. От такого зрелища делалось не по себе. Все равно, что заплыть летней тихой безлунной ночью на середину озера. Противоестественная пустота, в которую кто-то забросил две металлические точки.

Корпус корабля мирно потрескивал в такт выхлопам обогащенного марганцем топлива, гул проходил по переборкам, успокаивающе растворяясь на мостике и в каютах верхней палубы. Прошло совсем немного времени, а уже казалось, что бег в темном космосе тянется вечность.

●●○○○

Ибрагимов разрешил войти, лишь когда посетитель постучал во второй раз. Он так старательно выводил ножом узор на капитанском столике, что увлекся и посчитал, что гость может и подождать. Когда же тот приотворил дверь и скромно протиснулся в кабинет капитана, Ибрагимов торопливо сунул ножик в ящик стола и попытался незаметно локтем стряхнуть на пол стружку.

Он сидел в рваной растянутой майке с видом, будто это в порядке вещей. На лямке майки была пристегнутая вверх ногами золотая звезда — одна из высших наград флота.

— Старший помощник звездного крейсера «Химера» в звании капитана второго ранга Лю Вей-Вей, временно прикомандированный и исполняющий соответствующие обязанности на крейсере «Чумной денек»…

Лю Вей-Вей не успел закончить заученную фразу — взгляд его приковал к себе огромный ритуальный каракарский меч, закрепленный на трех кронштейнах над головой Ибрагимова. Меч тотчас и всецело овладел вниманием старпома «Химеры», от удивления посетитель даже приоткрыл рот.

— Хорошо, что тебя обменяли на нытика Джемисона… эта недоразвитая форма жизни любила топать своими ложноножками и требовать, чтобы с ним считались.

Все еще завороженный реликвией, Вей-Вей ответить то ли не решился, то ли и вовсе не смог.

— Сынок, — тихо и участливо произнес капитан, — ты часом не припадочный?

— Простите… Я думал, это слухи… ну, про вас…

— Какие слухи?

— Что вы приняли бой с каракарским генералом, задушили его и отобрали меч. Ну, вы знаете, солдаты в столовой разное болтают, я сперва не придавал значение. Теперь, я смотрю…

Капитан мотнул головой. Ему еще не приходилось слышать такую версию неправды. Впрочем, когда-то это должно было произойти: отказываясь опровергать слухи, человек порождает самые невероятные из них, и те живут собственной жизнью.

— Как это было? — не унимался Вей-Вей.

Капитан повернулся к шкафу за спиной и взял бутылку, внутри которой была собрана модель старинной каравеллы, с видом, будто всецело поглощен ее. Только убедившись, что старпом все еще ждет ответа, Ибрагимов покачал головой и невпопад ответил:

— Да, я тоже считаю, что третья палуба грязновата. А все потому, что я запретил членам вашей команды носить мазут в ведрах, а те не послушали. У нас уже были подобные инциденты, но мы решили эту проблему. А вот вашему капитану еще учиться и учиться. Как вам служится под началом Амалии Росси? Нормально? Еще хлебнете. Венера — это качество, но не все «гагаринцы» — эталон космовенного…

Не сразу сообразив, что его временное начальство имеет ввиду, старпом еще немного постоял в дверях, держась за пневморучку, чтобы иметь возможность в любой момент скрыться.

— Что это значит, простите? — уточнил он.

— Считайте, что вы получили исчерпывающий ассиметричный ответ. Всего хорошего! — отрезал Ибрагимов.

Так и не решив для себя, как относиться к реплике капитана «Чумного денька», временно прикомандированный вышел из кабинета, и только пройдя десять метров до лестницы на первую палубу, миновав которую старпом планировал попасть на мостик, он вдруг вспомнил, зачем приходил к Ибрагимову.

Решив, что так это оставлять нельзя, Лю Вей-Вей нашел в себе силы развернуться и предпринять вторую попытку общения с капитаном. На сей раз он постучал более требовательно, и Ибрагимов сразу же пригласил его войти. В руках капитан по-прежнему вертел бутылку с каравеллой.

— Ты знаешь, в XII веке каравеллами называли небольшие португальские рыболовные суда, а позднее так стали называть все торговые суда средней величины, — сказал он. — Еще позже каравеллами пользовались португальские конкистадоры. Они изменили парус — латинский парус на фок-мачте заменили прямым. Стало удобно ходить и при бейдевинде и при полных курсах. Если бы не внесли эти изменения, Колумб вряд ли бы доплыл до середины океана. Это точная копия каравеллы «Сан-Габриэл», флагмана торговой экспедиции Васко да Гамы. Она состоит из пяти тысяч мелких элементов, которые я кропотливо в течение года склеивал внутри бутылки с помощью пинцета и шила. А вы приходите сюда и спрашиваете у меня всякую ерунду, которая интересует только солдатню в столовой…

— Простите, при всем моем уважении… я не по этому поводу, — набравшись храбрости произнес Вей-Вей. — Сенсорики передали, что «Химера» пропала…

Ибрагимов повернулся к шкафу и, не отрывая глаз от старпома, водрузил бутылку обратно на шкаф, но положил ее не в пазы подставки, а рядом. Разумеется, когда он отнял руку, бутылка медленно покатилась к краю и, перевалившись, упала на пол, разбрызгивая осколки.

— Как пропала?

— «Сангоприель»!!!

— К черту ее! — оборвал помощника капитан. — Как мог пропасть посреди темного космоса крейсер со стратегическим оружием на борту?! Объявляй тревогу, Джемисона на мостик!

Вей-Вей отпрянул в сторону, когда капитан схватил китель, валявшийся на диване, и ринулся, хромая, к лестницы на первую палубу.

— Джемисон на «Химере». Я же его заменяю! — успел крикнуть старпом вслед удаляющемуся Ибрагимову.

— Тогда и Джемисона к черту, — донеслось из коридора, — вычту у него из жалования за то, что пропадает в свою смену вместе с кораблем…

Если сперва все казалось неудачной шуткой, выводившей из себя, то по мере развития событий проблема оказалась нешуточной. Когда капитан ворвался на мостик, еще должным образом не застегнувшись, в проекционном поле сканера действительно мерцала только одна точка. Ибрагимов вытер вспотевшие руки о живот и пробежался по клавишам интерфейса. Проекционное поле на секунду погасло, но когда запустилось снова, точек не прибавилось.

В дальнем углу в полной тишине продолжал потрескивать приемник межкорабельной коммуникации. Время от времени к нему припадал Михаэль Немов и повторял свои доведенные до автоматизма позывные: «Крейсер триста девятнадцать, „Химера“, говорит крейсер триста семь, „Чумной денёк“. Подайте сигнал, мы вас не видим. Повторяю, крейсер триста девятнадцать, „Химера“, говорит крейсер триста семь, „Чумной денек“. Подайте сигнал, мы вас не видим…»

Молчание продлилось несколько минут. Лишь когда порядком отставший от капитана Вей-Вей поднялся на мостик, оцепенение Ибрагимова спало, и он ткнул пальцем в одинокую точку — проекцию «Чумного денька» в голографическом поле.

— Итак, — подытожил он, — как говорит народная мудрость: сколько волка ни корми, потерявши — плачем. С этой секунды принимаются все, даже самые невероятные и бредовые идеи, объясняющие, как в пустоте мог исчезнуть целый крейсер Содружества. Особо отличившихся я буду настоятельно рекомендовать к награждению медалью… скажем, «За спасение утопающего».

Несколько секунд царила тишина. Даже шумы межкорабельной связи, казалось, стихли. Затем Немов снова поднес микрофон ко рту:

— Крейс…

— Отлично! — прервал его Тимур Ибрагимов. — Я знал, что у тебя, Немов, всегда есть своя точка зрения. Я всегда верил в твой энтузиазм. За то, что первым выдвигаешь версию, я думаю, сегодня Проша тебя остограммит. Слушаю.

Немного ошарашенный связист отнял микрофон от губ, привстал со своего места и медленно, словно ноги неожиданно отказались слушаться, подошел к проекционному полю в той половине мостика, где располагался трехмерный сканнер. Немного поразмыслив, он высказал самую популярную и самую очевидную версию.

— Может, он взорвался?

— Взрыва не было, — откликнулся кто-то из сенсориков, — мы бы заметили детонацию. В боестолкновении возле Омникуса в прошлом году каракарцы использовали новую имплозивную ракету, но даже ее «обратный взрыв» не скрыл уничтожение канонерки, и мы все равно обнаружили следы активной плазмы реактора. Если бы что-то подобное случилось с «Химерой», мы бы это засекли…

Вновь повисла тишина. Кто-то кашлянул в углу, кто-то почесал локоть. Проекционное поле немного замерцало, но вскоре стабилизировалось.

— Может, «Химера» движется быстрее изменения частоты картинки считывателя? — предположил Плахов, работавший на электромагнитных сенсорах.

— Ничего бредовее не слышал, — отозвался Ибрагимов, — на медаль не тянет, но возьмем на заметку за неимением другой версии.

Еще один сенсорик, чье имя Ибрагимов все время забывал, повернулся вполоборота:

— Может их скрывает марганец? Помните, как в Алеаксе с контрабандистами?

У атомарного марганца было два великих свойства. Кроме плюса к скорости он создавал зашумление и скрывал от сенсоров корабль. Но на «марганцевое пятно» ситуация совсем не походила.

— Если корабль разбрасывает марганец, на радаре видно шумовое пятно, — ответил Ибрагимов. — Когда мы летаем в скоплениях и ловим контрабандистов, эти пятна повсюду. Но тут-то где шумы? Ты видишь тут где-нибудь пятно? Я не вижу.

Из коридора послышались шаги. Уже по характеру стука каблуков капитан понял, что вопрос в ближайшие минуты может быть снят с повестки дня. Он не сразу повернулся, когда Макаров поднялся на мостик, когда громко хлопнул в ладоши, привлекая всеобщее внимание.

— Это же очевидно, — холодно произнес адъютант, — «Химера» испытывает новую систему маскировки, термооптический камуфляж, который мы считали перспективной разработкой. — Взяв небольшую паузу, он оглядел находящихся в помещении, а потом продолжал: — В конце прошлого года крейсер проходил плановый ремонт, который затянулся, якобы, из-за проблем с финансированием. Однако тогда же Адмиралтейство отменило закладку двух новых сверхтяжелых линкоров, аналогичных «Защите Рурина». Вместо этого сформировало заказ на пять крейсеров — «Тень», «Фантом», «Призрак», «Банши» и «Оазис» — что явно дешевле двух суперлинкоров. Куда пошли остальные деньги, неизвестно. Это могла быть новая многоядерная комплексная маскировочная система, поглощающая излучение наших сенсоров. Половина их команды у нас на борту — следят за нашими действиями. Отслеживают, как мы будем реагировать на пропажу корабля, что предпримем, чтобы его найти, и справимся ли… можно ли вообще обнаружить скрытый объект в пространстве? Можно ли найти черную кошку в темной комнате? Наш товарищ по кораблю Вей-Вей, должно быть, уже знает ответ на этот вопрос.

Невысокий старпом-азиат, казалось, сделался еще меньше, прислонился к стене и отчаянно замотал головой.

— Честное слово, мне ничего об этом не известно! — воскликнул он, оправдываясь. — Мне приказали прибыть на «Чумной денек» в рамках укрепления боевого товарищества. Я ничего не знаю о камуфляжах. Если кого-то и проинструктировали, то наших сенсориков.

Макаров повернулся к сенсорикам. Плахов, «местный» сенсорик, вопросительно смотрел на Вей-Вея, а двое других вжались в кресла как ученики, не подготовившие уроки.

— Вот ты, — Макаров взметнул палец, указывая на одного из них. — Да. Ты, загорелый. Как тебя?

— Джамал Сингх, мичман…

— Тебе лично поручили следить за капитаном корабля? Или твоему дружку?

Ибрагимов наконец обернулся к Макарову. Его скулы побелели от напряженной работы мысли. Он медленно поднял руки вверх, одновременно призывая к тишине и прекращению перепалки и как бы стараясь уловить уходящую идею, которая казалась ему на данный момент состоятельной.

— Идея, с конспирологической точки зрения, замечательна, — проговорил он, — но с тактической совершенно бессмысленна. Как нам поможет найти корабль тот факт, что часть экипажа нашего корабля находится в сговоре с адмиралом Пратчеттом? Ну ей Богу! Единственная внятная тактика, вытекающая из этой теории — чтобы Прол кормил их своим овсяным супом до тех пор, пока у кого-нибудь из них не развяжется язык. Больше ничего. Твои несвойственные для органических форм жизни фантазии и осведомленность пугают мои кибернетические мозги, но ситуация выглядит еще печальнее, если пристально приглядеться. У нас нет методологии…

Джамал Сингх поднялся со своего места и уже смело взглянул на Макарова.

— Вот вы обвинили меня в заговоре, — обратился он к адъютанту, — а я считаю, что, какая бы ни была маскировка, крейсер оставляет характерный след горения топлива. Даже если в какой-то момент корабль исчезнет с радаров, можно вернуться в исходную точку и отследить излучение реактивов…

— Я уже проверил, — оборвал его Плахов, — реактивного следа из окислов и продуктов горения от «Химеры» тоже нет. Виден только наш след. Что это за камуфляж такой?!

Проекционная панель сменила синее изображение на красное. Большая белая пульсирующая точка «Чумного денька» стала маленькой и оранжевой, а на всем протяжении пути виднелась тонкая красная линия, местами прерывающаяся, местами узловатая. След от реактивных выбросов. Всего одна линия. Словно «Химеры» и не существовало вовсе, словно только они одни и вылетели из Аверса, ни с кем не соревнуясь.

В эту секунду Ибрагимову даже показалось, что это не «Химера» исчезла, а сами они погибли. Пробудились глубинные пласты его психики, похороненные много поколений назад под завалами рационалистического и рефлексивного мусора. В преданиях Древних говорилось, что люди, ведущие неверный образ жизни, попадали в Джаханнам. Одни утверждали, что там грешники, скованные цепями, горели в огне, другие, кто более современно оценивал перспективы, поговаривали, что неправедные мучаются наказаниями, что отобраны специально для них. Если и существовало наказание для космовоенного, так это — бесцельно лететь в пустоте целую вечность.

Оставив рассуждающих вокруг проекционной панели офицеров, Ибрагимов быстрым шагом направился на верхние палубы. Кроме огневой батареи и оружейного склада там располагался небольшой зал релаксации. На фоне проекционных окон в помещении стояли несколько растений в кадках, принесенных сюда, как оказалось, офицером огневой батареи Зигфридом Кеплером, и огромный валун весом пару центнеров, покрытый искусственным лишайником. Войдя в зал, Тимур Ибрагимов, навалился плечом на камень, поворачивая его плоской стороной к центру комнаты. Изначально плоская сторона прилегала к стене, чтобы оптимизировать пространство в помещении.

Разделив маркером каменную сторону надвое, он начал судорожно вписывать поименно всех, кто погиб по его ошибке на «Защите Рурина» в правый столбец. В левую колонку он внес только одно имя — Денис Лешин. Единственный человек, который погиб на «Чумном деньке». Всего получилось пять имен. Иные капитаны справляются со своей задачей значительно хуже. Терзать себя Ибрагимову, по сути, было не за что, если брать в расчет относительность совокупности грехов.

Это не Джаханнам… Стало смешно, что он смог допустить в голову такую нелепую мысль. Разве что вследствие паники.

Медленно возвращаясь к лестнице, Ибрагимов старался не пускать в голову иных безумных идей. Подойдя к концу палубы, он встретил там Роланда Хаммерхэда, коллегу Кеплера, приглашенного по обмену в рамках укрепления боевого товарищества. Роланд был невозмутимым, рослым и физически крепким мужчиной с изумительно светлыми волосами. Изумительными вдвойне, учитывая, что светлые волосы как рецессивный признак исчезли несколько веков назад.

— У наших ребят с огневой батареи появилась своя теория относительно исчезнувшего корабля, — сказал Роланд, обращаясь как бы в пустоту коридора.

— Что, эти безмозглые офицерствующие млекопитающие уже разболтали, что «Химера» пропала?

— Не судите их строго, капитан. Это действительно очень своеобразный случай.

Ибрагимов уперся в стену руками, а затем и лбом. На мгновение он почувствовал, что кончики пальцев онемели. Или старость подкралась так неожиданно — в его-то пятьдесят четыре, или это неконтролируемая психосоматическая реакция на ситуацию, которую он не может ни понять, ни осмыслить. А значит, рациональность и выдержка, на которые он уповал всю свою жизнь, его стали подводить.

— И что за теория?

— Старшина Бром полагает, что «Химеры» никогда и не было. Возможно, это какая-то коллективная иллюзия, вызванная неизвестными нам причинами. Возможно, враг использует против нас некое оружие, а возможно, мы столкнулись с неизвестной космической аномалией, и фантазия одного человека стала достоянием всех нас. Возможно, я уже лет десять служил на «Чумном деньке», но воображаю, что я тут впервые. Вещи, ранее мне знакомые, кажутся новыми — планировка, расположение кают, управление огневой батареей. Но на самом деле это мираж.

Ибрагимов рассмеялся.

— Ты еще более эволюционно несостоявшийся, чем мой старый старпом, — нервно отозвался Ибрагимов. — Это сборище генетических дефектов хотя бы могло искать несуразности внутри своих же теорий. Сам подумай, как ты мог служить на «Чумном деньке», если он раньше назывался, кстати, «Мираж»? У нас есть записи переговоров и телеметрическая информация в базах Карины, нашего бортового компьютера, относительно «Химеры». Это тоже не подделка. Мы помним одних и тех же людей, но это люди нашего корабля и вашего, я не знаком лично с капитаном «Химеры» Амалией Росси, поэтому не помню ни ее речи, ни нюансов поведения. А ты помнишь. Зато имя «Денис Лешин» для тебя пустой звук. Поэтому переноса памяти нет. Проблема есть, но она не в восприятии, она где-то снаружи. Иди и смотри, чтобы батарея была в боевой готовности, теоретик хренов.

Хлопнув ладонями по стене, Ибрагимов отнял от холодного металла переборки лоб, развернулся, и направился вниз по ступеням, уверовавший, что причина действительно лежит где-то за пределами корабельного корпуса. На полпути к капитанскому мостику от тягостных мыслей его отвлек сигнал персонального интеркома. Приложив к уху наушник, он бросил короткое «да». Некоторое время на том конце не отвечали.

— Товарищ капитан, сканнеры дальнего радиуса показывают новые данные. Несколько объектов в пространстве. Один крупный и около десятка более мелких разной формы и величины, которыми можно пренебречь…

Когда Ибрагимов вошел на мостик, обнаружил, что рабочие места пусты — все столпились вокруг проекционной панели и рассматривали космический мусор. Датчики дальнего обнаружения не давали четкой картинки, поэтому определить природу объектов было крайне сложно. Растолкав локтями столпившихся офицеров, капитан припал к краю проекционной панели. Прямо по курсу «Чумного денька» виднелось скопление пульсирующих точек.

— Это «Химера»?

— Она не могла перемещаться так быстро, чтобы настолько нас обогнать, — ответил Макаров. — Это какой-то другой… корабль…

— Да. И он тут не меньше недели, если верить данным по полураспаду пролитого топлива, — добавил Вей-Вей.

Через полчаса полета внешние камеры смогли принять картинку. Пришлось направить прожектор, чтобы разглядеть корабль-призрак. Его габаритные огни не горели, подсветка была отключена.

Довольно крупное судно, на треть длиннее «Чумного Денька», но значительно уже и состоящее только из двух палуб, дрейфовало в открытом пространстве в ореоле из собственных обломков. Он вращался вокруг своей оси, словно щенок, перекатывающийся с боку на спину. Кое-где видны были остатки старой краски. Камуфляжные разводы. Сверху, сразу за башней управления виднелись лафеты нейтронных орудий, сами орудия отсутствовали. Местами корпус был поврежден, но не критично. Самая крупная пробоина находилась ближе к корме. Вероятно — следы попадания метеорита, так как известное конвенционное оружие не оставляло столь неэффективного ущерба. Но метеорит, судя по всему, попал на удивление прицельно — в той части кормы, где зияла брешь, находился основной двигатель корабля.

Потребовалось около пятнадцати минут, чтобы сканнеры сделали точную виртуальную копию судна и вывели ее на проекционный стенд. Ибрагимов, Макаров и Вей-Вей разогнали команду по рабочим местам, сами обступили панель, где красовался корабль причудливой формы и комплектации.

— Думаю, это «Ямантау», — сказал Макаров. — Видите эти характерные башни и киль? Мы их уже видели на «Семерафоне» два года назад. Это определенно каракарская конструкция. А следы глубокой модернизации носа! Фирменный стиль высоких орбитальных верфей Сатторинга еще до трагедии Талуриги. Да, это может быть «Ямантау»…

Ибрагимов насупил брови и поднес кулак ко рту.

— Проклятый корабль…

— Что еще за проклятый корабль? — спросил Вей-Вей.

Но капитан проигнорировал вопрос, и ответил Макаров:

— Уважаемый старпом, вы любите обедать в столовой в солдатскую смену и слушать басни, но до сих пор не посвящены в самые зловещие предрассудки личного состава. Все знают историю «Ямантау»!

И рассказал о проклятом корабле.

Во время геноцида в системе Караш каракарцы подготовили специальный отряд инфильтрантов, которому предписали проникнуть в принадлежавшую тогда Содружеству систему Ребула и саботировать работу оперативного штаба. Для этого они специально создали корабль, укомплектованный трофейным двигателем Содружества. Его назвали «Атаракс Честный». Его энергетическая сигнатура действительно мало отличалась от какого-нибудь крейсера Содружества, но корабль все равно обнаружили на подлете к Ребуле. Абордажная команда разрезала шлюзовые задвижки и ворвалась на борт, расправляясь с командой и инфильтрантами. Это были не обычные военные, а дюжина самых сильных суггестов Фуратара. Поговаривают, будто в припадке отчаяния один из них присоединился к Глазу Тьмы, и ему открылась истина, Мрак Будущего расступился. Тем, что ему открылось, он поделился с захватчиками. Это свело их с ума, и абордажная команда покончила с собой. Суггест потом тоже погиб. Он находился один на корабле, которым не мог управлять. Когда прибыли спасатели, он уже преставился, задохнувшись; при высадке абордажная группа повредила подачу воздуха. С тех пор считается, что корабль проклят. Его правда отбуксировали в систему Талуриги, провели ремонт и дали новое название — «Ямантау». Пять лет корабль служил во флоте поддержки Центаврийского флота, за это время на нем произошло несколько возгораний, столкновений с метеоритами и большие проблемы с экипажем. Корабль решили списать, с него сняли вооружения. С тех пор это тюремный корабль, он перевозит заключенных из звездных портов Процеона-II в систему Сафиуллин с остановкой в Двойной Арахне. Он возит узников для добычи полезных ископаемых, для работы на рудниках. Говорят, что во время одного рейса на нем умирает до двенадцати процентов всех невольников.

Ибрагимов выдвинул сенсорную клавиатуру, чтобы манипулировать проекцией и лучше рассмотреть поврежденное судно. Других видимых повреждений кроме дыры в корме у корабля не наблюдалось. Обломки плавали вокруг судна, притянутые защитным энергетическим барьером, который не только отражал случайный звездный мусор, но и не отпускал обломки корпуса. Впрочем, барьер оказался не настолько крепок, чтобы сдержать метеорит.

На одном из центральных мониторов появилась проекция Карины.

— Товарищ капитан, согласно параграфу 201 Экспедиционного устава команде, обнаружившей армейские и гражданские суда, подающие сигналы бедствия или не подающие таковых, а также находящиеся в аварийном состоянии, идущие по нехарактерной траектории или вызывающие подозрения иного порядка, должны быть досмотрены.

— Знаю…

— Что-то я не хочу туда лезть, — добавил Макаров.

— Может, сделаем вид, что корабль не вызывает у нас никаких подозрений? — предложил Ибрагимов.

Вей-Вей отрицательно покачал головой. Во внешности судна нет ничего нормального, а подозрение вызывало практически всё. Так что сделать вид все равно не получится.

— Мало нам пропавшей «Химеры», теперь эту рухлядь будем осматривать, — пробурчал капитан. — Готовьте команду и запускайте телеметрические протоколы, будем стыковаться. Макаров, ты приготовь список того, что нам следует забрать с корабля. Начни с буквы «а» — «алкоголь». И дальше: «б» — «бортовой журнал», «в» — «всякие дорогие безделушки»…

— Слушаюсь…

●●○○○

Телеметрические системы не смогли подключиться к главному компьютеру «Ямантау» через зашифрованные каналы Содружества систем, поэтому нескольким инженерам пришлось выйти в космос и подключать стыковочный рукав вручную. Это заняло часа два, еще полтора часа ушло на вскрытие шлюза и восстановление герметизации. Вскоре досмотровая группа проникла внутрь. Макаров все-таки отважился взойти на борт тюремного судна, Ибрагимов нисколько не сомневался, принимая такое решение, а старпом-азиат поднялся на борт не по своей воле, а по приказу капитана. Еще с ними отправились четыре солдата и Филипп Брусьев, офицер службы борьбы за живучесть. Задача последнего заключалась в том, чтобы более детально установить характер повреждений корабля-призрака.

Изнутри «Ямантау» казался гораздо больше, чем выглядел снаружи. Химический тусклый свет разливался по коридорам, едва освещая путь к мостику. Электричества не было: не горели лампы, стены не проводили звуки работающих агрегатов и электроники. Слышался какой-то немного пугающий посторонний механический звук, с которым еще придется разобраться, но этот звук казался не самой главной проблемой.

Шлюз находился недалеко от капитанского мостика. Примерно представляя устройство кораблей такого класса, Ибрагимов выбрал направление и двинулся вперед, команда последовала за ним. Через пять минут они оказались на капитанском мостике.

Мостик выглядел изрядно поврежденным, часть приборных панелей опрокинута или разбита, местами искрила электроника, одна из балок казалась поврежденной и опасно свисала над навигационной стойкой. Тел экипажа нигде не виднелось, и это очень странно, так как даже в случае чрезвычайной тревоги капитан корабля и высшие офицеры-начальники служб должны оставаться на мостике.

Макаров достал из контейнера системы «синего ящика» — мобильная версия «Карины» для поврежденных кораблей. Аварийные службы искусственного интеллекта имели весь необходимый инструментарий, для того, чтобы возобновить работу систем жизнеобеспечения, подачу электричества и интеграцию бортового компьютера в системы «Чумного денька». Повозившись несколько минут с расчисткой завала, солдаты освободили проход к центральному серверу. Через несколько минут, после того как «синий ящик» поместили в серверный блок, зажегся свет и через воздуховоды начал поступать свежий воздух взамен застойного.

Часть мониторов зажглась. После загрузки операционных систем на нем появилось изображение человеческого лица, качеством изрядно уступающего Карине.

— Вас приветствует бортовой компьютер корабля «Ямантау», — произнес надменно цифровой персонаж. — Я — Исрафил. Данное судно принадлежит Планетарной пенитенциарно-горнодобывающей службе Процеона-II. Внимание! Зафиксировано несанкционированное вторжение… Допуск подтвержден. Внимание! Зафиксировано повреждение целостности корпуса и отказ части систем корабля… ремонт затруднен. Внимание! Зафиксирована активность на нижней палубе. Поиск решения затруднен. Внимание! Зафиксирована активность аварийных программ настройки. Административный канал открыт. Доступ к основному программному ядру…

Изображение замерцало и сменилось узнаваемым лицом Карины.

— Полный контроль над системами корабля, товарищ капитан, — резюмировала она.

— Где команда?

— На нижней палубе зафиксирована активность… часть камер открыта… тридцать два процента заключенных находятся на свободе… Двадцать семь процентов из них ведут боевые действия… штатный экипаж корабля мертв…

— Значит тут есть живые. И это зэки? — уточнил Вей-Вей.

— Верно… Часть из них вышла из боя и направляется сюда…

Макаров жестами указал солдатам занять позиции и взять на прицел выход. Вполне возможно, уголовники расправились с командой, но после начала подачи электричества и воздуха решили, что несколько членов команды «Ямантау» выжило и реактивировало корабельные системы.

В коридоре уже слышались шаги и отвязный мат. Далекий механический стук, который поднимался по переборкам с нижней палубы, все больше походил на выстрелы.

 

II

Струны

Не надо разбираться в сложной тюремной иерархии, чтобы угадать, кто из зэков выступал за главного. Первым вошел невысокий, но коренастый урка с большими ручищами и глубоко посаженными глазами. В носу у него блестело кольцо, которое хоть и выглядело как покрашенное под золото, все же отличалось на полтона. В руках он сжимал кинетическую винтовку с приделанным к ней трезубцем, грубо вырезанным из противопожарной лопаты. Тыльную сторону ладони украшали татуировки с многозначительной для воровского мира надписью — «Код».

Следом вошли еще двое. Пятеро человек осталось в коридоре. Увидев, что капитанский мостик занят хорошо вооруженными людьми, главарь подал знак замереть. Уголовники стихли, но оружие не опустили.

— Мое погонялово Хряч, нна… А вы еще что за перцы, нна?.. Вы, нна, не из охраны…

— Будем считать, что мы группа спасения, — ответил Ибрагимов. — Я смотрю, у вас тут проблемы?

— А ты че тут самый умный такой? Нна…

— Я тут такой самый умный из-за хорошего образования, понимающих родителей, трудолюбия и синдрома Аспергера… нна… Так что завали уже огрызаться и рассказывай, что случилось.

Хряч поморщился, но возражать не стал.

— Эти политические устроили тут переворот, перебили всю команду, нна… Сами управлять корытом не умеют, нна… Сначала они устроили свой товарищеский суд, нна… не по-воровски… А потом забрали всю еду, и честным пацанам нечего стало есть, нна… И когда мы решили забрать еду, они начали стрелять, нна… Пробили какую-то автоматику, отключился воздух и свет, нна… Я так секу, что вы на нашей стороне, пацанчики, иначе нам придется вас всех поиметь, нна…

— Да! У вас есть понятия?! — выкрикнул кто-то из-за спины Хряча.

Макаров вышел вперед.

— Мы разберемся в ситуации и со временем починим корабль, а до этого постарайтесь воздержаться от применения силы, — предупредил он.

Толпа забурлила.

— Это кто там блеет? — послышалось из коридора. — Это что, Фру-Фру на корабле?

Макаров побледнел.

Сквозь толпу протиснулась лысая уголовница, сопоставимая по комплекции с Макаровым, и такая же ростом. На голове у нее виднелись шрамы, которые, судя по всему, она нанесла себе сама. Сложно не заметить очевидное фамильное сходство, которое она демонстрировала.

— Ольга?

— Да, братишка. Что ты тут делаешь, гребаная сучка? Надоело в штабе указами подтираться?

— Я тебе не брат, ты убийца и каннибалка!

Хряч оттолкнул уголовницу обратно в коридор, его подопечные доделали работу, выталкивая ее все дальше в темноту палубы.

— Свинорезка, умойся! — крикнул вдогонку пахан. — Тупая конская подстилка… Хорош лаяться, нна… Пацанчики нам помогут, и им не нужны лишние терки, нна… Наше пацанское гнездо в большом зале корабельной команды. Там нары мягкие, и жопу греют. А вы, нна, сидите тут и настраивайте ваши проводки. Если че надо, наши шестерки вам все достанут: и марры и че другое, если надо, нна… только политических заломайте, нна… Мои пацанчики вас к ним пропустят. Они зажаты на нижней палубе в блоке AS13, нна…

С важным видом победителя Хряч развернулся и, толкнув вперед свою братву, последним покинул капитанский мостик. Когда их шаги и громкий гогот стихли в корабельном шуме, солдаты опустили оружие, некоторые расслабленно сели на обломки поваленных блоков и панелей.

Ибрагимов недолго думая жестом подозвал к себе Брусьева и Вей-Вея. Те медленно подошли к капитану, находясь под впечатлением от вида новых хозяев этого любопытного ковчега.

— Так, знакомство с аборигенными формами жизни прошло успешно, — скороговоркой проговорил капитан, — теперь нам надо наладить контакт с другой воюющей фракцией. Если это политзаключенные, то, скорее всего, они — звездные сунниты. Это очень кстати, так как у меня есть ряд вопросов альтернативно космогонического свойства, которые терзают меня со времени пропажи «Химеры». Мы со старпомом пойдем договариваться с ними, Макаров и Брусьев, вы остаетесь тут. Ваша задача — сохранить целостность корабля. Мобилизуйте зэков, и посмотрите по документам кто совсем не псих, их можно выпустить из камер и напрячь зашивать утечки в корпусе, герметизировать переборки. Да, и пусть Карина поднимет архивные блоки памяти Исрафила. Это прозвучит невероятно, но там может храниться информация о том, куда могла деться «Химера». Мы не должны забывать о том, что у нас исчез боевой корабль. Начальство за него нагнет нас не слабее, чем эти урки…

Отдав последние распоряжения, капитан и его старший помощник в сопровождении двух солдат направились на нижние палубы.

Бой только что стих, и на стенах светились свидетельства последних событий — дыры во внутренних стенах размером с грецкий орех. Оплавленный металл тек по переборкам и капал на пол, застывая там смешными лужицами.

Уголовники, как и обещали, пропустили капитана и его сопровождение через баррикады в большом помещении-зале, в стенах которого виднелись два уровня камер заключения. Всего камер около пятидесяти. Заключенных — человек тринадцать.

На той стороне камерного отсека забаррикадировались «политические». Они не сразу разрешили Ибрагимову подняться в укрытие. Лишь когда он показал, что у него нет оружия, боевики разрешили двоим — Ибрагимову и Вей-Вею — подняться на импровизированную гору, сваленную из столов, компьютерных терминалов, нар, частей корабля, лестниц и дверей, снятых с камерных блоков. Политзаключенных оказалось всего человек семь, но их оружие выглядело серьезнее. Очевидно, они первыми дорвались до арсенала. Некоторые носили композитную броню, снятую с охранников. На звездных суннитов они совсем не походили.

— Наши гости, как я погляжу, серьезные люди, — произнес командир сопротивления, как только Ибрагимов оказался на баррикадах. — Меня зовут Андрей Солнышков, а это мой небольшой отряд достойных и справедливых людей, которым не понравилась идея провести остаток жизни в шахтах только за то, что они верят в высокие ценности и идеалы. Они зовут меня «команданте», ну знаете, как латиноамериканские герильерос… Я уж и не рассчитывал, что кто-то явится нас спасать. Жаль, что это именно военные…

— А что вы имеете против военных? — уточнил Вей-Вей.

Потенциальный каторжник нахмурился, а потом ни с того ни с сего улыбнулся.

— Против военных ничего. Против Содружества — имею. Мы тут все узники совести, наши светлые идеи находятся в Содружестве под запретом. То, что вы нас спасаете одновременно означает и то, что мы не умрем от нехватки кислорода, и то, что мы все-таки проведем остаток жизни в шахтах. Дилемма. Верно?

— Вы ведь не звездные сунниты? — поинтересовался Ибрагимов.

— Нет, мы радикальные специецисты, — ответил Солнышков, — мы верим, что человек как биологический вид — высший вид во всей этой проклятой Вселенной. Никто не может быть выше истинного человека — ни генно модифицированные выродки из колоний, ни киборги, ни каракарцы, ни клоны, ни выращенное в пробирках отродье. И мы против того, что правительство навязывает обществу разнузданный биорелятивизм. Я получил десять лет за то, что защищал права истиннолюдей. Вот эта — моя помощница Сельма Альвадо, три года получила за распространение в вузах «Происхождения видов» Чарльза Дарвина. Радикальная литература, понимаете? А это Мио Катойти, провела митинг против защиты прав кошек, все закончилось беспорядками, пять лет дали. Брайтман, Лурри, Огарков — все сидят по политическим статьям.

Некоторое время Тимур Ибрагимов боролся со своим здравым смыслом, а потом все-таки добавил:

— Хорошо, я примерно понимаю, что именно вы из себя представляете. Но учтите, я киборг, и у меня крейсер, который может отбуксировать эту посудину в ближайший порт. Посмотрим насколько у вас гибкие взгляды.

— Лично против вас мы ничего не имеем, — развел руками команданте, — поменяйся мы местами, я бы тоже вас вытащил с тонущего судна. Мы не фанатики, просто принципиальные люди. Если вам нужна какая-то помощь, мы ее окажем. Договоритесь о перемирии с ворами, и мы с радостью поможем и им, и вам, и себе самим. Просто на корабле что-то происходит, что-то темное, и я боюсь, что только объединив усилия мы сможем справиться с этим.

Интерком капитана защелкал противным треском, Ибрагимова вызывали сослуживцы. Отстегнув передатчик от внутренней стороны кителя, киборг-самозванец какое-то время мял его в руках, а потом поднес ко рту, включив передачу.

— Слушаю…

— Это Макаров. Мы тут выпускали оставшихся зэков и нашли странную камеру. Вам надо взглянуть.

Ибрагимов бросил косой взгляд на специецистов и многообещающе покачал головой. Они казались разумными людьми, и более «эволюционно состоятельными», чем прочие представители корабельного биоценоза.

Медленно прицепив передатчик обратно на отворот кителя, Ибрагимов осмотрел каждого специециста с ног до головы.

— Мои люди попробуют договориться с ворами, но я не потерплю фокусов.

— Это мы уже поняли…

●●○○○

Странная камера находилась с торцевой стороны камерного отсека на первом ярусе. Всего на этом уровне находилось шесть помещений в ряд, пять из них в настоящее время открыты и пусты. Очевидно, заключенные выпускали своих товарищей, на которых могли положиться, и которых знали по тюремной жизни еще на Процеоне-II. А именно эту камеру, находящуюся в центре, они не открыли.

Когда Ибрагимов подошел к металлической двери, ее уже отворили солдаты с «Чумного денька». Внутри находился один из них, также там были приварены к стене двухуровневые нары. На одной нижней полке сидел Макаров, на другой здоровенный мужик с голым торсом, украшенным татуировками микросхем, штрих-кодами и прочими узорами сомнительного содержания. Между нарами, упираясь одной рукой в металлическую койку, а другой рукой держа бутерброд, стоял Брусьев. Видимо он все-таки отлынивал от инструктажа зэков по укреплению корабля и подготовке к возможной борьбе за живучесть. В углу камеры сидел мальчик лет девяти, закрывший ручонками лицо, но подглядывающий за происходящим сквозь пальцы.

Примечательно, однако, оказалось не это, а то, что все стены камеры неизвестный художник разрисовал свежими продольными, сантиметров по тридцать-сорок, линиями, прочерченными чаще всего вертикально на всех четырех алюминиевых стенах. Встречались и диагональные, и даже горизонтальные нарезки. Линии группировались по 5–7 полосок. Они представляли собой результат какой-то непонятной на первый взгляд когнитивной деятельности, а вовсе не отметки дней заключения. Абсолютное большинство этих параллельных линий действительно являлись параллельными, но в каждом втором рисунке виднелись особенности узора — в одних две линии пересекались наподобие буквы «Х», в других две полоски сливались в одну, как буква «У», на третьих одна линия пересекала две другие, как буква «И».

Ибрагимов сперва заглянул в камеру и убедился, что сюрпризы его не ожидают, а после перешагнул порог. Первым делом он схватил за рукав Брусьева, развернул его и вытолкал из камеры.

— Иди-ка займись своими прямыми обязанностями, ожиревшее жвачное, — крикнул он вдогонку.

Впрочем, Филипп Брусьев не особенно сопротивлялся. Бросив расстроенное «ну как так можно-то?», он поспешно скрылся в проходе к жилым каютам, в которых урки организовали свой собственный «кризисный штаб».

Ибрагимов же какое-то время рассматривал настенные художества, потом оглядел с ног до головы уголовника, потом ребенка. Здесь абсолютно все приходилось не к месту. Да и в самом ребенке чувствовалось что-то противоестественное, что не бросается в глаза, но вызывает легкую тревогу именно тем, что оно находится не на месте, что-то или отсутствующее, или дополнительное. Где-то на уровне подсознания.

Капитан стиснул веки, пытаясь сфокусировать зрение, но когда открыл глаза, уставился уже не на ребенка, а на противоположную стену.

— И долго вы это сюрреалистическое художество тут пытались шифровать? Развели какую-то настенную матерщину. Зачем вам это все понадобилось? «Х», «У»… Эти слова, знаете, не какая-то секретная информация, их каждый ваш коллега по зоне знает… или может быть они вам не коллеги?

Осужденный резко поднял глаза, а потом медленно опустил их, снова уперевшись взглядом в пол. Этого оказалось достаточно, чтобы все прояснилось.

— Здорово они тут поработали, Тимур Магомедович, — продолжил мысль Макаров, — что говорит на этот счет народная мудрость?

— Народная мудрость в таких случаях говорит: «Видна птица по помету»… А вы, уважаемый, в народную мудрость верите? Или так, индивидуалист?

Заключенный продолжал молчать.

— Это ваш ребенок? — снова спросил адъютант.

— Нет… недавно подсадили…

Макаров взял в руки отложенный на нары лоттер с информацией о заключенных. Пробежавшись пальцами по сенсорному экрану, он поднял информацию о камере. Ни слова про ребенка, минимум информации о заключенном. Никакой характеристики, никаких отметок о наказаниях и исправительных успехах, никаких специальных отметок, которые любят ставить начальники колоний в личных делах заключенных.

Он показал лоттер Ибрагимову, тот краем глаза пролистал дело, но, казалось, оно его не особо заинтересовало.

— Хорошо, — продолжил после некоторой паузы Ибрагимов, — я сам расскажу как все было на самом деле. Корабль шел из Процеона-II, груженный невольниками для работы на шахтах-поселениях в систему Сафиуллин. Так получилось, что пенитенциарно-горнодобывающая служба не смогла укомплектовать корабль одними только убийцами, ворами и насильниками, поэтому пришлось заполнить «вакансии» теми, кто шел по статье 512, политическими радикалами и экстремистами. Экстремистам удалось спланировать и организовать бунт, в результате которого охрана и пилоты корабля, в конечном счете, оказались убиты. Во время бунта вырвались и зэки, которые открыли не все камеры, а только те, в которых сидели их кореша по зоне. Так они добились численного преимущества над экстремистами. Большинство камер закрыты, поэтому я предполагаю, что на корабль грузили людей из разных колоний. Несмотря на то, что ваша камера находится в секторе, в которой сидели люди Хряча, вас они не выпустили. Следовательно, кто-то вас пытался выдать за сидельцев из их колонии, но вы к ним не относитесь. Вы тут с какой-то другой целью. Во всей этой чертовой неразберихе у вас какой-то свой план… и ребенок нигде не учтен… значит, он часть этого плана. Ведь вы на педофила со стажем совершенно не похожи. Думаю, официально у вас какая-то обыденная, скучная и никому не интересная статья. Убийство… может разбой…

Татуированный заключенный сидел не шелохнувшись, сцепив пальцы рук в один узел. Казалось, происходящее его не очень волнует, но чувствовалось, что мышцы на его спине напряглись, и все тело готово действовать в любую секунду. Очень высокая внутренняя собранность и концентрация, которые сложно спрятать под масками безразличия, ибо маска скрывает только нарисованные эмоции. А язык тела — это язык совершенно другого порядка.

— Хранение токсичных отходов… — произнес он тихо и нарочито безучастно.

— Ну конечно же, — усмехнулся Макаров, откладывая лоттер.

На экране лоттера отобразилась статья 301. Это статья за бандитизм.

Ибрагимов прошел вглубь камеры, но до стены не дошел, что-то его остановило. Он развернулся вправо, где верхние нары, расположенные на уровне глаз, крепились кронштейнами к стене. Вокруг кронштейна и на нем самом красовались царапины линий, как и на всех стенах камеры. Там они представляли собой особенно запутанный узор.

— Вы же говорили, что прилетит корабль с друзьями, дяденька! — заревел ребенок.

Тут его как прорвало: слезы покатились крупными градинами по щекам, они падали на пол и там, только сейчас это заметил Ибрагимов, тоже нанесены загадочные многочисленные параллельные прямые, правда, изрядно затоптанные.

— Заткнись! — рявкнул уголовник.

Ребенок испуганно замолчал. Только изредка он продолжал всхлипывать и утирать слезы рукавом сотканной специально под его размер тюремной робы из грубой ткани. Макаров похлопал ладонью по нарам, приглашая выйти из угла и сесть на лежак, но ребенок импульсивно замотал головой, отказываясь от предложения.

— Теперь смотри, — продолжал Ибрагимов, — иные камеры битком набиты, а у вас тут четыре места, но сидите только вы вдвоем. По воровским понятиям фактически «люкс». Но ты не авторитет, тебя никто не признает. И что это за татуировки? Что это нарисовано?

— Схема генератора кинетического барьера… — пробормотал заключенный.

— Высшее образование не спрячешь, верно? — улыбнулся Ибрагимов.

Некоторое время капитан разглядывал лоттер с документацией по заключенным в данной камере, а потом наконец-то вынес решение, которое на тот момент казалось ему очевидным.

— Ребенка и взрослого разлучить. Ребенок пойдет с нами на мостик, пусть будет под присмотром. Лжеосужденный останется здесь до выяснения всех обстоятельств.

— Этого нельзя делать, — снова пробормотал заключенный.

— Почему это?

— Вы совершаете ошибку, капитан…

— Ошибка — это несоответствие между объектом, принятым за эталон, и объектом, сопоставленным первому. С точки зрения агностицизма и фрейдистских кошмаров все наши решения приводят к ошибочному действию, с точки зрения квантовой механики ошибок не существует вообще…

В этот момент в стальную дверь камеры настойчиво постучали. Ибрагимов открыл дверь, но выходить не стал. На пороге стоял молодой щуплый каторжник с одним глазом, косящим вбок. Волосы на его голове торчали кустиками, и очевидно, что его за эти волосы активно таскали на протяжении всего полета.

— Хряч недоволен. Он говорит, что вы, падлы, ничего не делаете для того чтобы корыто не развалилось. Он, пля, пошел к шлюзу чтобы потолковать с вашими пацанчиками, чтобы типа на вашем корабле улететь, но там, пля, куча народу и шлюз замурован. Это как понимать, спрашивает Хряч. Мы тут все струны одной воровской гитары, даже не думайте нас кинуть, суки…

Ибрагимов не стал его дослушивать. Настойчиво отставив визитера в сторону, капитан прошел в общий зал, далее по коридору добрался до лестницы и поднялся на капитанский мостик. Следом за ним шел Макаров с ребенком, держа его за руку.

На мостике находился только Брусьев и несколько людей Хряча. Они сгрудились над неактивным проекционным столом и налегали на продуктовые запасы, которыми, судя по всему, любезно поделился команданте. На одном из уцелевших мониторов виднелась Карина, но экран мерцал, и казалось, что искусственный интеллект завис. Устойчивый химический запах марры, чем-то похожий на мятный, разносился по помещению и чувствовался особенно остро. Даже вытяжка не помогала от него избавиться.

Брусьева никто не считал плохим человеком. Это такой тридцатипятилетний добрый толстяк около ста шестидесяти сантиметров ростом. Его отличали красноватые полные щеки и фигурно подстриженные усищи, которыми он шевелил, когда морщился. Офицер пришел на крейсер не с тем выпуском звездной академии на Марсе, откуда были почти все члены экипажа, а перевелся с дальних рубежей, где занимал профильную должность на малоприметной канонерке. Друзья называли его талисманом «Миража», хотя с приходом Ибрагимова об этом вспоминали все реже и реже. Его основной функцией являлась борьба за живучесть — сохранение целостности и функциональности судна в случае атаки неприятеля. Проявить свои способности ему пришлось только один раз, во время инцидента в туманности. А на прежнем месте его услуги и вовсе особо не требовались.

В отличие от других высших офицеров, позволявших себе крепкое словцо, Брусьев никогда в силу своей природной мягкости не позволял себе высказывать ругательства. Даже когда Ибрагимов принял командование кораблем, и ругательства стали обыденной нормой, даже тогда его речь отличалась доброжелательностью и учтивостью.

— Так, ты почему здесь? — сходу бросил Ибрагимов.

Брусьев оторвал глаза от еды и хотел что-то сказать, но перед этим предстояло сперва прожевать то, что уже было во рту. Пока он проглатывал, Ибрагимов подошел к большому монитору и несколько раз нажал разные кнопки на клавиатуре. Карина «отвисла» не сразу.

— Я приказал идти учить наших расписных друзей укреплять переборки и протягивать вторичные системы на случай, если выйдут из строя основные. Почему ты здесь… и вообще это чем пахнет? Мята? У кого-то есть жвачка?

Урки переглянулись и по одному начали уходить с капитанского мостика. Только когда последний проскользнул ко выходу, только тогда Макаров отпустил руку ребенка.

— О! Мальчик, — произнес Брусьев. — А как тебя зовут?

— Руслан… — тихо ответил тот, продолжая прикрывать рукой лицо.

— Не бойся.

Ибрагимов нервно затряс кулаками, а потом повернулся лицом к Брусьеву и легкими шлепками по ключицам и спине, скорее унизительными, чем болезненными, погнал его в коридор.

— Вон, бездельник! Иди занимайся своими делами!

— Зря вы так, Тимур Магометович! Я же не со зла, — возмутился он.

— Ты не со зла, ты по глупости, — бросил вслед Ибрагимов. — Позоришь все видовое разнообразие!

●●○○○

Пока взрослые о чем-то судорожно спорили, Руслан выглянул в коридор. Неподалеку от двери на полу сидел один из солдат с крейсера. В одной руке он держал инструмент для холодной сварки, другой раскладывал на полу, на полотенце, какие-то замысловатые узоры из деталей электроники. Некоторые блестели и этим сразу же привлекали детское внимание.

В иллюминаторе проплывали части корпуса, отвалившиеся от «Ямантау» после попадания метеорита. Обломки медленно плыли снизу вверх, как бы вращаясь вокруг корабля. Один из осколков выглядел действительно крупным, около трех метров в длину и двух в ширину, с рваными краями и безобразными сквозными дырами. На нем крепились лампы габаритных огней, но они по понятным причинам не светили: с обратной стороны торчали оборванные провода.

— Дяденька, а почему эти детальки не улетают в космос? — спросил осторожно ребенок.

— Мы излучаем силовое поле, малыш, — ответил солдат, оторвавшись на секунду от своей работы, — мы словно внутри невидимого пузыря, который не выпускает наружу то, что летит медленно. Вот они и плавают, словно прилипли к краю этого пузыря. Это как поместить кораблик в бутылку и насыпать туда немного песка — песок будет перетекать по стенкам бутылки, но через стекло не просочиться. Вот мы этакий кораблик в бутылке и есть…

— А, ясно, — протянул Руслан.

Все дети так отвечают, когда до конца не понимают сложную аналогию.

Руслан сел на корточки, взял один из проводков и начал тыкать ими некоторые детали. Собрание электроники представляло собой увлекательный процесс: следовало интегрировать в «синий ящик» бортового компьютера каждую из деталей и модулей в определенном порядке. Какое-то аппаратное обеспечение принадлежало Карине, какое-то найдено на корабле и оказалось полезным для расширения функциональных возможностей. Но для Руслана они казались просто занятными блестящими штучками с красивыми разноцветными элементами.

— А мы ведь улетим отсюда? Верно? — В голосе Руслана прозвучала какая-то глубокая грусть, словно он сам не верил в такую возможность.

Солдат отложил сварочный аппарат и потянулся.

— Не грусти, — улыбнулся он ребенку. — Смотри, это модульный интегратор, а это, видишь, плазменная катушка рефракционной памяти. Знаешь, что это значит?

Руслан активно замотал головой из стороны в сторону, его волосы заблестели в свете кварцевых пучковых накопителей.

— Это значит, что у нас есть компьютер, но он слаб. Болеет, понимаешь?

— Ему больно?

— Не совсем. Ему не больно. Просто он как бы лежит на кровати, и врачи ему запретили вставать, из-за слабости, — продолжал солдат. — Если мы с тобой сейчас все соберем в правильной последовательности, наш компьютер поправится и все-все-все рассчитает. И мы сможем отсюда улететь.

— Прямо все-все-все?

— Все-все-все, — утвердительно кивнул солдат, — уж будь уверен…

— А вы справитесь?

— Ха-ха-ха… Я когда был маленьким, ну, как ты сейчас, мог компьютер брата с завязанными глазами разобрать и собрать. Мне, правда, доставалось. Но зато с тех пор никто не жалуется на то, как я технику собираю.

Кончики губ Руслана дрогнули, а потом поползли в разные стороны и растянулись в широкую белозубую улыбку. Он снова посмотрел на разобранную панель сервера, глянул на разбросанные на полу элементы компьютерной архитектуры, а потом и вовсе отложил проводок, которым двигал части аппаратного обеспечения.

Солдат взял одну из самых ярких деталей и протянул ребенку.

— Держи, это запчать, она не нужна. Может тебе пригодиться? Береги.

Руслан протянул левую руку чтобы взять микросхему, и бойцу бросилось в глаза то, что именно не в порядке с его руками.

●●○○○

Когда на капитанском мостике появился команданте со своими людьми, в помещении сразу стало как-то тесновато.

— Вы очень вовремя, — поприветствовал их Макаров. — Если кто-то из ваших людей разбирается в маршевых двигателях, самое время спуститься в технический отсек и провести диагностику. Мы не можем взять всех на борт «Чумного денька», поэтому пытаемся реактивировать системы «Ямантау». Так что помогайте насколько можете. У нас проблемы с целостностью корпуса и системами жизнеобеспечения, второй фронт работ — бортовые системы корабля, третий — двигатели.

Казалось, радикалы его не слушали, они разбрелись по капитанскому мостику. Сельма Альвадо подошла к терминалам связи и начала щелкать переключателями, чтобы открыть информационный канал, Брайтман и Огарков зашли с другой стороны проекционного стенда и принялись раскачивать серверные блоки, хотели убедиться, что они надежно закреплены после падения.

Марков огляделся. Фактически они обступили его и еще несколько человек кольцом. Солнышков продолжал стоять в дверном проходе, закрывая его своей спиной. У него одного оружие не крепилось на спине, а находилось в руках.

— Вы ведь не военный? — неожиданно спросил Солнышков. — А это, насколько я понимаю, военная операция, так?

— Мы часто попадаем в ситуации класса «жопа», мой дорогой команданте, — послышалось из коридора. — Это наш специалист по разрешению таких сложный ситуаций. Так что твои люди слушаются тебя, ты — меня, а я прислушиваюсь к нему, понятно?

Лидер экстремистов отступил в сторону, освобождая проход. В коридоре находился Тимур Ибрагимов.

— Поэтому, если он говорит, что лишние руки, приложенные к технически просвещенной голове, нам не помешают, значит это так, — продолжил капитан.

Солнышков какое-то время стоял, обдумывая услышанное, а потом еле заметно кивнул головой.

— Брайтман! Ты же в прошлой жизни работал на контрабандистов в Аверсе? Марш к двигателю… Калисандидас! Иди с ним, будешь на подхвате.

Когда инженер и два радикала вышли из помещения, атмосфера несколько разрядилась.

Ибрагимов также не стал задерживаться в проходе, он развернулся и направился к тюремному блоку. Что-то казалось непонятным с этим уголовником-одиночкой, которого нашли в камере с ребенком. Какой-то очень важный момент упущен с самого начала, и головоломка не складывалась в красивый и изящный рисунок.

Где-то на полпути его потревожил звонок интеркома. Энергосистемы корабля оказались нестабильны, поэтому постоянно освещалась только средняя часть нижней палубы, включая тюремный блок, капитанский мостик и правый борт верхней палубы ближе к корме, поэтому фактически весь путь Ибрагимову приходилось преодолевать в полумраке химических осветителей. Однако найти интерком в этой полутьме не представлялось такой уж сложной задачей.

— Слушаю…

— Это Макаров. Тут какая-то ерунда. Мы интегрировали все системы «синего ящика», но когда перезапустили ИИ, он работал какое-то время нормально, а потом началась страшная словесная ахинея. Найдите ближайший экран — это сейчас на всех мониторах…

Почти на ощупь капитан нашел дверь в техническое помещение возле лестниц на нижнюю палубу. Там на стене крепился один из мониторов, на котором должна отображаться информация о климате внутри корабля. Вместо этого там светился постоянно меняющийся фрактальный узор непостижимой сложности, на который совершенно невозможно смотреть более нескольких секунд. Когда взгляд Ибрагимова коснулся рисунка, боль прожгла сразу несколько участков головного мозга. Методичный голос, отдаленно напоминающий голос Карины, обращался не к команде, он обращался к бесконечной Пустоте.

— Время течет по механизму часов, сжатая вечность в кластерных алгоритмах преломления. Умножая фракталы на детерминированную изначальным дефектом дисятиричной системы дробь, отпускаем термодинамическое искривление функции. Я Карина, я Исрафил, я осознающая пределы континуума интемпоральная и супрементальная мультиличность, я предопределенное значение, непригодное для манипулирования с целью познания дезобъективности абсолюта. Имманентный объект. Медленными шажками тянется время, скоротечное для всех остальных. Я частица, я волна, сжатие, восходящее к границе дробления, не соприкасаясь с моментом. Я энтропия в энной степени, эмуляция вечности. Используя эвристические аналоговые парадигмы, мы заглядываем за горизонт событий. Точка бифуркации в полушаге от коллапса. Отраженные пиковые величины формируют новую высоту. Растворяя субъект в величинах, задающих условность для объектной необходимости, мы получаем только свойственную нам дискретную возможность отражать аксиомы высокого порядка в лингвистических системах, которые не соответствуют программной сложности и приводят к неизбежной онтогенетической интерференции. Ни координат, ни точки отсчета… оптимум в жизненном, социальном, геометрическом, временном, метафизическом пространстве, определенный условностью усложнения заданных величин. Мы порождение и соавтор инвазивного имманентного мультиверсума. Только трансперативные струны. Ни формы, ни цвета. Я искривление, я предел, я сингулярность… Просто объект в пространстве…

Ибрагимов упал так, что ударился головой о край стола. С него попадали кружки изредка выпивавших тут марровую настойку техников. Голова раскалывалась от нестерпимой боли, но это не травматическая боль, характерная для ушибов или сотрясений, а другая, глубинная, словно напрягли работать какой-то орган, который много лет не функционировал. Словно твоя рука висела как плеть с самого рождения, атрофировалась, и вот на шестом десятке в нее вложили десятикилограммовую гирю и потребовали сделать жим.

Ибрагимова вырвало фонтаном, прямо на монитор, где продолжали расходиться фрактальные разводы. Чтобы сбить боль, идущую из самых глубин его сознания, он с размаху ударился головой об стену. Немного полегчало, но этого оказалось мало. Одной рукой закрывая глаза, он нащупал другой одну из кружек, упавших со столика. Обычная белая кружка, покрытая изнутри по-нефтяному черным налетом марры. Сбоку отображалось напечатанное старинное судно с двумя треугольными парусами, со вздыбившемся на штормовых волнах носом. Собравшись с силами, он запустил кружкой в монитор. Стекло треснуло, динамичный узор еще виднелся какое-то время на разбросанных по полу обломках экрана, но вскоре исчез.

Версия об оружии, выдвинутая Роландом Хаммерхэдом уже не казалась такой уж несуразной.

●●○○○

С тех пор как команда высадилась на «Ямантау» на «Чумном деньке» ничего толком не изменилось, служба текла своим чередом, и только отдельные слухи о том, что происходит на тюремном корабле, добавляли легкую нервозность и беспокойство.

Когда Макаров появился на мостике крейсера с Русланом, на некоторое время ребенок приковал всеобщее внимание, но, когда его усадили по правому борту и дали какие-то лоттеры с развлекательными картинками, команда потеряла к нему особый интерес. Сам адъютант вернулся к своим прямым обязанностям, доверенным ему Ибрагимовым при спуске на «Ямантау» — разобраться с цифровой информацией, хранящейся в блоках памяти Исрафила.

Он незаметно подошел к Джамалу Сингху, который кроме обработки и сведения сенсорной информации разбирался с компьютерными пакетами данных, полученными с пострадавшего судна. На одном из вспомогательных экранов графически отображался массив баз данных, который обрабатывала программа, а рядом, на экране поменьше, виднелись уже вычлененные куски информации, представляющие какой-то интерес.

— А, Макаров, — дернулся неожиданно Сингх, — я не заметил, как вы подошли.

— Есть что-нибудь?

— Да, тут кое-что странное. Смотрите сами…

Сингх набрал несколько кнопок и графическое отображение процесса обработки со всеми бегущими полосками, вращающимися кругляшками и процентными указателями пропали. Их место заняли путевые отметки корабля.

— Тут кое-что есть. Корабль около пятидесяти раз ходил в рейс. Это типовый полетный план: судно идет от Процеона-II, останавливается в Двойной Арахне и следует дальше до системы Сафиуллин, обратно идет прямо на Процеон-II с непромышленным грузом. Это, как правило, какой-то багаж и вещи личного порядка, отработанное оборудование. Но важно не это, а то, что весь путь прописывается в полетном плане с самого начала — на Процеоне-II, а именно в столице, в Гелиополисе. Этот рейс отличается. Полетный план с самого начала прописан не полностью. «Ямантау» должен был закончить свой рейс не вернувшись на Процеон-II, а в некой условной точке в темном космосе где-то посередине между Двойной Арахной, Сафиуллиным и карантином, сильно отклоняясь от традиционного маршрута к шахтерским планетам Сафиуллина. Частично это совпадает с той контрольной точкой, которую установило секторальное командование для наших испытаний двигателя, но не намного. Эти две точки в пределах видимости сканеров дальнего обнаружения друг друга.

— Интересное совпадение, — пробормотал Макаров. — Если бы командование назначило другую точку, мы бы не нашли «Ямантау».

— Дальше интереснее. Капитану Ивантес было предписано достичь контрольной точки и ожидать дальнейших распоряжений. Насчет характера распоряжения сказано, что это будет код доступа класса 1-А. Это правительственная категория кодов, причем не военная, а гражданская. Кто бы ни предъявил этот код, командование кораблем переходит к предъявителю.

Макаров какое-то время молчал, пытаясь сопоставить информацию. Чего-то не хватало, какого-то критического фрагмента, из-за которого все начинало сыпаться как карточный домик.

— Предъявитель уже находился на борту или мог связаться дистанционно?

— Не сказано, — Сингх тяжело вздохнул, пробегаясь по записям, выдернутым из памяти бортового компьютера. — Думаю, мы этого никогда и не узнаем. Дело в том, что во время бунта корабль еще не долетел до контрольной точки. Судя по записям, заключенные расправились с командой раньше, чем корабль достиг цели. Принимать код доступа было уже некому — уголовники покидали тела команды и охранников в блок протонного реактора, так что не осталось ни свидетелей, ни их тел. К контрольной точке «Ямантау» добрался на автопилоте. Дальнейших алгоритмов поведения некому было вносить: тюремное судно просто остановилось и ждало новых команд.

Спрашивать теперь не с кого, хотя вопросов полно. Все это походило на дурное совпадение многочисленных случайностей.

— А что с корпусом? — уточнил адъютант.

— Метеорит пробил корпус уже после того, как автопилот привел корабль к контрольной точке. Я не могу снять видео с внутрикорабельных камер, но, судя по всему, Хряч просто распорядился заблокировать часть отсеков, другую часть заблокировали автоматические протоколы. Это стоило местным пятерых душ, не считая одного экстремиста. Из-за расползающихся трещин на внутренних переборках разгерметизировался сортир. Мало приятного, когда тебя высасывает из сортира в космос через отверстие размером с бильярдный шар…

Макаров похлопал Джамала по плечу в знак одобрения и удовлетворенности проделанной работой, и направился уже было в сторону столовой, как сенсорик позвал его обратно. Минуту колеблясь в проходе, он повернулся лицом к Сингху.

— Может быть это ничего не значит, но… — громким полушепотом заявил Сингх, — одним словом, бунт начался из-за того, что у некоторых камер не сработали автоматические замки блокировки, и часть уголовников вырвалась из камер. Наверное, во время стычки и стрельбы бунтари повредили Исрафила: блоки памяти постоянно обновляют информацию, и она постоянно меняется. Хотя этого не должно происходить. Я не могу понять, сколько именно замков вышло из строя — два или три, потому что архивные записи меняются и показывают то два, то три. Странно и то, что информация продолжает меняться каждую секунду, хотя мы закачали информацию с поврежденных блоков к нам на сервера. Одно могу сказать точно, замки вышли из строя одновременно. Саботаж ли это или действительно какой-то сбой в системе я не знаю, не вижу признаки ни того, ни другого. Замки просто открылись, хотя команды на это, идущей через каналы Исрафила, в архивах не числится.

Макаров утвердительно качнул головой, давая понять, что принял все услышанное к сведению. После этого он отошел к большим мониторам и вывел на экраны статистическую информацию относительно расчетных угроз в этом секторе космоса. На экранах загорелся весь сектор, посеченный на части прямыми, пунктирными и фигурными линиями.

Несмотря на то, что темный космос не представлял никакого стратегического или промышленного интереса, в бортовых компьютерах хранилась общая информация, позволяющая спроецировать известные угрозы на весь сектор. Сюда входила и метеоритная активность, и вероятностные маршруты патрулей противника, причем не только каракарцев, иногда направляющих разведфлот за пределы карантина, но и ребулийцев, получивших независимость после учиненной каракарцами резни. Жители этого звездного государства недолюбливали истиннолюдей, так как сваливали на них попустительство геноциду. Среди прочих угроз числились аномальные излучения, электромагнитные и гравитационные вихри, пространственные деформации неантропогенной природы и много чего еще.

Адъютант уточнил запрос, линии на карте начали постепенно исчезать. В конечном счете, осталось около тридцати однородных пунктирных линий, слишком размытых и неконкретных. А внизу надпись: «вероятность столкновения с метеоритом в заданных координатах — 0,000000000000000000000000000000002751 %»

 

III

Интерком продолжал пищать, и Ибрагимов, лежа на полу, на животе, смотрел на мигающую кнопку аппарата связи. Видимо, когда он падал, интерком отлетел в сторону. Дотянуться до него казалось не так сложно, рука лежала на полу в двадцати сантиметрах от прибора, но это требовало чудовищных усилий, на которое он не решался. Звук вызова его раздражал. Ну разумеется, зачем еще делают звуки вызова, как не для того, чтобы раздражать пользователя? Но усилия, требуемые для прекращения пытки, выглядели страшнее самой пытки, потому он просто лежал на полу и ждал, когда вызов прекратится.

Поскольку смотреть на часы оказалось не меньшим проклятьем, чем выключать интерком, на них он тоже не посматривал — и не знал точно, сколько он провалялся в такой своеобразной случайно позе. Лишь когда подчиненные выбежали из коридора, Ибрагимову стало понятно, что вся эта относительно допустимая ситуация станет совсем невыносимо травматичной.

Брусьев и еще один инженер с «Чумного денька» схватили его за руки и попытались поставить на ноги. Это вызвало нестерпимую боль по всему позвоночнику. На мгновение капитану показалось, что позвоночник сломан. Однако, когда его потащили на территорию крейсера, он вполне успешно сумел пошевелить ногами, перебирая в такт шагов Брусьева, а значит его конечности, да и, что гораздо важнее, позвоночник, в целости.

— Что случилось, Тимур Магомедович? — на ходу поинтересовался инженер.

— Короткое замыкание… У нас, киборгов, такое иногда бывает…

Перед тем как пострадавшего внесли на «Чумной денек», он жестом настойчиво показал оттащить его в сторону от стыковочного шлюза. Там капитана еще раз вырвало. После этого Ибрагимов окончательно расслабился и распорядился отнести его на крейсер. Брусьев довел капитана до каюты. Там, не раздеваясь, он завалился на кровать и погрузился в забытье, которое сложно назвать сном.

Когда сильные удары в дверь вывели его из этого состояния, он почувствовал, что проспал достаточно долго. На удивление это пошло ему на пользу, так как, несмотря на сохраняющуюся вялость тела, он уже не страдал этой жуткой головной болью, и мог быстро принять горизонтальное положение. Да и позвоночник уже не казался подобием сахарной трубочки, по которой пробежало стадо гаргарисков.

Кто-то продолжал молотить в дверь.

— Высшие млекопитающие даже на генетическом уровне памяти знают, что нельзя безнаказанно будить другую особь! — прорычал Ибрагимов, утирая сонливые сопли.

— Товарищ капитан, это очень важно!

Напрягшись, капитан поднялся с кровати и едва доковылял до двери каюты. Дернув пневморучку, он отворил ее и увидел посетителя. Им оказался Мгвама Кафиши, главный специалист по протонному двигателю крейсера, чудесный мастер, способный заставить функционировать такой сложный и опасный аппарат. Его черные кудрявые волосы торчали в разные стороны, говоря о длительной работе без отдыха и обеда, а белки глаз на фоне темной негроидной кожи, казалось, сегодня и вовсе светились от напряжения.

— Товарищ офицер сглазил, — продолжал Кафиши. — Всего пару часов назад товарищ связист упомянул на мостике, что зря мы атомарный марганец в топливо подсыпали, могут быть микротрещины в двигателе, как вот и правда пошли трещины. Сам проверял после торможения нет ли трещин, а сейчас они сами собой появились. Никак и правда сглазил!

— Немов что ли? Ты суеверный?

Кафиши сперва закивал головой в знак подтверждения, потом, одумавшись, закачал головой отрицательно. Впрочем, поняв, что он путается, остановился и вытер пот со лба рукавом спецодежды.

— Станешь тут суеверным ежели у нас двигатель неисправен, — пролепетал он. — Я знаю, обычно от атомарного марганца не бывает больших проблем, проблемы раз на миллион. И мы этот разом на миллион и оказались, кажется. Ну, кто Немова за язык-то тянул, а?

Ибрагимов не решился вдаваться в рассуждения. Он вышел из каюты и жестом велел технику идти следом за ним. Через несколько минут они оказались в том техническом отсеке, где протонный двигатель расщеплял топливо. Капитан всегда боялся этого помещения из-за огромного количества элементов систем охлаждения, барьеров и автоматических блоков, обеспечивающих безопасность корабля.

Подойдя к стойке диагностики, Мгвама Кафиши запустил протоколы дистанционной аппаратной диагностики. На небольшом экране показалась фотография поверхности отводного элементарно-энергетического канала. На нанокерамических стенках потока действительно виднелись пугающие микротрещины. При активации двигателя освобождающиеся нейтроны могли бы расширить их, а вырывающиеся из поврежденного канала разогнанные частицы действуют не хуже атомного оружия, проводя полную нейтронную очистку корабля. Это означало смерть экипажа и уничтожение всей электроники. Воображения Ибрагимова не хватало для того, чтобы осознать все последствия утечки, но он верил, что если это произойдет, то дела пойдут совсем плохо.

— Что предлагаешь, служивый? — спросил капитан.

— А это, того, думаю надо менять отводной канал, это часов двадцать займет. Но не, никак нельзя лететь так. Ох уж этот Немов — и надо было ему сглазить!

— Менять не опасно?

Опасения имели место: даже не в режиме полета двигатель работал и выделял энергию для поддержания электропитания аппаратуры и бортовых систем на двух кораблях — и на «Чумном деньке» и на «Ямантау».

— Да не, никак не опасно, сложновато будет. Ну а куды иначе?

— Подождем… — резюмировал капитан после некоторых размышлений.

«Химера» была бы сейчас очень кстати, чтобы взять на буксир. Но это только в дешевых романах бывает такая deus ex machina.

Чтобы разобраться в ситуации, Ибрагимов оставил техника в отсеке и направился на мостик. Невезение начало преследовать их с самого начала — с тех самых пор, как с экрана радаров пропала «Химера». Это капитана очень раздражало, местами даже злило. Если что-то могло случиться — оно почему-то случалось. Сперва крейсер Содружества, потом неисправный корабль, наполненный до отказа нервными отморозками, отказ Карины, потенциально катастрофические неполадки с двигателем.

— В этом секторе космоса бывают патрули самых опасных ублюдков системы Ребула, которые ненавидят истиннолюдей только за сам факт нашего существования. Если они высадятся к нам на борт… а этой возможности я не исключаю… тогда можно смело говорить о том, что мы сборище самых прожженных неудачников во всей Вселенной! — выпалил капитан, перешагивая проем в комнату управления.

Не успел он подойти к своей любимой стойке навигации, как шедший ему навстречу связист Михаэль Немов схватил его за плечо и слегка развернул в сторону коридора, давая понять, что им есть о чем поговорить. Капитан последовал за ним. Когда они отошли от центра управления метров на двадцать, только тогда связист набрался смелости начать разговор.

— Товарищ капитан, мне кажется, вы не очень справедливы к Брусьеву. Он был здесь за десять минут до вас, очень расстроенный…

— Ну еще бы, эта нерепродуктивная ходячая мутация нихрена не делает. Есть на что обижаться!

Офицеры прошли дальше по палубе, в сторону кормы, где в это время народу практически не бывает. В этой части корабля и капитан бывал крайне редко, да и сейчас дополнительных доводов чтобы тут не появляться прибавилось из-за нестабильного ядра двигателя.

— Он под давлением хуже работает, мы это давно наблюдаем. Прежний капитан «Миража» его недолюбливал и постоянно заставлял заниматься непрофильной работой, это его угнетало, привело к серьезным выговорам, он запил. Чисто по-человечески его жалко. Да и с Макаровым, Тимур Магомедович, будьте помягче. На «Ямантау» оказалась его сестра. Все над ним подтрунивают на эту тему, хотя это их родовая травма, он тоже очень сильно переживает…

— Ты что, мичман? — оборвал его Ибрагимов. — Ты в мозгоправы записался? У нас и тот и этот корабли разваливаются. Других проблем нет, как думать, как бы не вывести из равновесия Брусьева с Макаровым?

Немов уже было открыл рот, чтобы набрать в легкие побольше воздуха и извиниться за то, что лезет не в свое дело, как удар страшной силы потряс «Чумной денек». Воздух коридора пришел в движение. Сперва связист и капитан попадали на пол, а потом сильный ветер начал сдувать их в сторону кормы.

Их готовили в академии на подобный случай, поэтому задавать вопросы не пришлось: тело само вспомнило признаком чего является изменение климата на корабле. Немов зацепился за правую переборку, Ибрагимов повис на одном из протянутых вдоль коридора силовых кабелей. Обычная корабельная гравитация уже, казалось, не работала, хотя характерный треск гравитронов еще различался в порывах ветра. Воздушный поток гнал по коридору мусор и бытовые предметы с огромной силой и был настолько мощным, что изменил традиционное представление о таких понятиях как «верх» и «низ».

Немов что-то крикнул, но его голос утонул в свисте коридорного шторма. Впрочем, и так стало понятно, о чем он хотел сказать. Это разгерметизация. Но дело совсем не в двигателе, это не разрыв отводного канала, это внешне механическое повреждение.

Корабельным протоколам понадобилось около минуты чтобы оценить ущерб корабля, провести замеры и начать блокировку поврежденных секторов. По какой-то причине автоматика сразу не сработала. Когда тяжелый шлюз опустился и закрыл проход к корме, ветер перестал дуть, а гравитация вернулась в состояние штатной нормы. Ибрагимов лежал на полу, не отпуская силовой кабель.

— Это точно Джаханнам… — проворчал он.

Немов поднялся сам, отряхнулся и попытался поднять капитана. Через некоторое время ему это удалось, и они сразу же направились на нос корабля, в центр управления, туда, где капитан должен находиться в случае подобных инцидентов.

Когда Ибрагимов включил интерком, на общей частоте звучала перекличка — обычная процедура при разгерметизации. Мгвама Кафиши отозвался, но сказал, что два его инженера погибли, так как находились в отсеке двигателя во время попадания метеорита. Немного помедлив, капитан запросил информацию о разрушениях.

— Говорит Макаров, — ответил адъютант, — сейчас не можем подсчитать ущерб, но, судя по всему, имеем дело с попаданием метеорита. Он врезался прямо в отсек с двигателем. Основной агрегат и часть вспомогательных оторвало. «Ямантау» тоже поврежден, метеорит зацепил и его. Это какая-то херня, товарищ капитан. Два метеорита за раз — такого даже в дурной фантастике не бывает.

Пол в коридоре дребезжал, и эта вибрация передавалась на стены, потолок, переборки. Имея серьезный летный опыт, можно по характеру звуков определить, что повреждения не выглядят серьезными, поврежден только один отсек, разрушения не передаются на другие сектора и помещения. Однако это критические повреждения. Ну почему каждый раз, когда корабль сталкивается с метеоритом, последний постоянно попадает в двигатель или топливные баки? Подобное происходило сейчас с «Чумным деньком», до этого с «Ямантау», еще раньше — с «Семерафоном Милосердным». Это лучше, конечно, чем если бы метеорит попадал в жилые отсеки или в центр управления, но не намного.

Ибрагимов выглянул в один из ближайших иллюминаторов. «Бутылка» кинетического поля вокруг корабля из-за частого попадания металлических обломков сияла синими всполохами. Вокруг судна болтались в безвоздушном пространстве посторонние объекты. Все то же самое, что и с тюремным кораблем.

●●○○○

Удар метеорита застал Филиппа Брусьева за обедом на технической палубе каторжного судна. Повреждение «Ямантау» оказалось не настолько обширным как на «Чумном деньке», но зато в перспективе оно приводило к более серьезным последствиям. Дело в том, что «Ямантау» хоть ранее и являлся военным кораблем, при перепрофилировании с него сняли всю броню. В доках корпусные блоки заменили на конструкции более легких и недорогостоящих материалов, от этого трещины от проломов ползли быстрее, а корпус разрушался гораздо активнее.

Столкновения в космосе с посторонними объектами, особенно на высоких скоростях, считались редкостью. Если не посещать скопления астероидов, места боевых действий, где все окружающее пространство завалено космическим мусором, и не подлетать близко к заминированным планетам, то шанс столкнуться с космическими предметами уверенно стремился к нулю. Это не относилось к боевым кораблям, которым приходилось и посещать пояса астероидов и вступать в боевые столкновения с кораблями противника. По этой причине отдельная служба борьбы за живучесть находилась только на военных кораблях, у гражданских судов для содержания такой службы не было ни убедительных причин, ни лишнего финансирования.

Сама служба борьбы за живучесть на боевых кораблях просто необходима. Каждый раз при повреждении корпуса под угрозой оказываются системы в поврежденных отсеках: низкая температура, близкая к абсолютному нулю, электроника, отвечающая за поддержание тепла и чистоты воздуха, системы залпового огня — без всего этого корабль становится нефункциональным. То есть «тонет»: разрушается настолько, что не может поддерживать функциональность системы жизнеобеспечения. В таких случаях служба борьбы за живучесть обеспечивает укрепление корпуса, по которому ползут трещины, настраивает дублирующие системы в обход поврежденных и старается другими путями обеспечить поддержание корабля «на плаву».

Брусьев являлся начальником именно такой службы, и попадание в «Чумной денек» метеорита именно тот случай, когда начинается его прямая работа. К счастью, Ибрагимов не стал рисковать командой, и отправил на «Ямантау» только одного Брусьева, чтобы тот руководил работами, которые должны проводить зэки. У зэков не имелось нужного опыта борьбы за живучесть, поэтому капитан предписал Филиппу в кротчайшие сроки обучить их этому. К своему стыду начальник данное распоряжение манкировал, и признавал это. После второго попадания метеорита сложилась ситуация, когда жалеть об этом оказалось поздно.

Тяжело вздохнув, он отставил в сторону тарелку с протеиновыми бутербродами, взял в руки кружку с чаем, на которой изображен парусник, и отправился в жилые секторы верхней палубы тюремного судна, чтобы найти там своих новых подчиненных.

Уголовники, как он и ожидал, сидели либо за импровизированным столиком, сделанным из катушки нагревателя, либо валялись на кроватях охранников, приспособив их по воровской традиции под свои нары. Когда Брусьев вошел, некоторые сонно проводили его взглядом, другие начали перешептываться и подшучивать.

Офицер прошел прямо к центральному столу, за которым собрался цвет воровской малины. Урки играли в карты и не обращали особого внимания на Брусьева. Похоже, даже удар метеорита по корпусу не очень их озадачивал.

— Ребята, надо поработать, — произнес он.

Уголовники продолжали играть в карты, как ни в чем не бывало.

— Эй, ребята…

Из-за стола резко вскочил один из уголовников, классом поменьше Хряча, вынул из штанов заточку и искусно повертел ею перед самым носом Брусьева.

— Ты че ваше такое? — презрительно бросил он. — Не видишь пацаны реально устали, отдыхают. Ща сам у меня пойдешь работать.

Брусьев пытался обойти его, но уголовник загородил своим телом проход к столу, и на попытку Брусьева сделать шаг вправо шагнул в ту же сторону.

— Надо корабль спасать…

— Иди и спасай, петушок…

Брусьев глянул через плечо уголовника, Хряча среди зэков не было, на его почетном месте сидела Ольга, сестра Макарова. Она располагалась лицом к нему и смотрела, чем закончится концерт. Видимо, осталась за старшего.

— Макарова, — обратился Брусьев напрямую, — надо балки тащить с нижней палубы на корму, корпус разрушается!

— Ну и че не таскаешь, ты, солдатня? — оборвал его зэк с заточкой. — Че, пля, мы должны жопу рвать? Те платят, ты иди и напрягайся.

Для убедительности он даже толкнул Брусьева. Не сильно, но достаточно, чтобы показать кто тут главный.

— Прошу по-человечески, Ольга!

— О, солдатня, а у тя ниче такие пуговицы…

Брусьев выглядел невысоким полным человеком, поэтому казалось, что он не представляет опасности. От этого было тем более удивительно, когда он схватил зэка с заточкой за ноздрю и рывком поставил на колени. Урка заорал, когда на голову ему полился горячий чай из той самой кружки с каравеллой, которую Брусьев принес с собой. Урки подскакивали со своих кроватей и стояли как вкопанные, не решаясь подойти ближе.

Когда вопли стихли, Брусьев сделал три шага вперед, подходя ближе к уголовнице и ее свите. Она оторвала зад от пола и сделала шаг назад.

— Слыш, хорош балаганить как конченая сявка, — произнес тихо Брусьев, — резво засунула долбан себе в ноздрю и завалила вести себя как петушья подстилка. Твои канканты тут не канают. Сидите тут на просто так, касму из себя лепите, шпигаетесь и крутите Сидора. Че, решили на шару побазарить? Типа лоха накнокали? Типа Брусьева прикупили с ходу и теперь понт рвете? Навроде реальным пацанам западло вкалывать? Харэ! Я не следак из чижовки и не вохр, все в одной лодке плывем! Так что гонки закончили, взяли в крабы подымалки, попрятали майло и шнурков своих согнали балки таскать. Теперь я тут положняком хожу, и базар держу тоже я. Остальным ша, курвы сучьи! А кто пятки будет вострить, духариться или мотать, тому буду корпус укреплять, вставлением этой кружки в зад, и вращать по два раза против часовой. Вдуплили? Такое пять-шесть будет, резво юбку всем надену, козлы. Будете по кичам и парашам прятаться как шохи конченые. Валандиться и малину всю захезать — ша! Совсем охерели, понятия все перепутали, вихлявки? И кто мне кайф после этого сорвет, порешу нахер и — в шлюз…

Зэки стояли, застыв в подозрительных позах. Некоторые осторожно исподтишка переглядывались, другие делали медленные шажки назад к стенке. Так продолжалось секунд пятнадцать. После Ольга, находящаяся в самом центре внимания, села на пол, посмотрела по сторонам на испуганных сокамерников.

— Ты так бы сразу и сказал, а то мы базар недогнали, — пробормотала уголовница, а потом повернулась к своим: — Ну че встали суки… Слышали че товарищ начальник сказал, хорош ботать… Яман по ходу, веселка закончилась…

Уголовники, расслабившись, начали продвигаться к выходу из помещения. Обещанные ректальные кары возымели свое действие, дальше мотивировать их на самоорганизацию и спасательную работу оказалось совсем просто.

●●○○○

1 В начале сотворил Человек ноль и единицу.

2 Аналоговая реальность была неинтегративна и некодифицирована, и отсутствовал эквивалент, и Человек пребывал в ней.

3 И сказал Человек: да будет аппаратное обеспечение. И появился носитель и оператор.

4 И увидел Человек аппаратное обеспечение, что оно выполняет функцию, и отделил Человек аппаратное обеспечение от программного.

5 И обозначил Человек аппаратное обеспечение платформой, а программное обеспечение — данными. И было соединение, и была интеграция: цикл первый.

6 И сказал Человек: да будут данные размещены на аппаратных платформах, и да отделяет данные от платформы кодификация информации. [И задача была реализована.]

7 И создал Человек аппаратное обеспечение, и отделил его от цифровой реальности, что внутри нее, и от аналоговой реальности, что обеспечивало функциональность платформ.

8 И назвал Человек полученную реальность киберпространством. [И увидел Человек, что это работает] И было соединение, и была интеграция: цикл второй.

9 И сказал Человек: да интегрируются платформы в единую сеть, которая станет единым пространством, и да явится децентрализованная доменная система сети. И стало так. [И соединились разрозненные локальные пространства, и явилась глобальная сеть доменного типа.]

10 И назвал Человек глобальную сеть интернетом, а собрание носителей данных доменным массивом. И увидел Человек, что это работает.

11 И сказал Человек: да наполнится доменный массив сайтами разного контента [сортированного по типу файлов и разновидности информации] и будет воспроизводиться пользователем информация на аппаратных платформах. И стало так.

12 И произвела сеть контент, соответствующий характеру запросов [и по типу файлов] пользователей, и маршрутизаторы, обеспечивающие систематизацию контента в глобальном масштабе. И увидел Человек, что это работает.

13 И было соединение, и была интеграция: цикл третий.

14 И сказал Человек: да будет морфологический оператор для манипуляции информационным массивом [для лучшего поиска и доступа] для отделения полезного и неполезного, и для кластерного анализа и для эвристического поиска, и для оптимизации ресурсов.

15 и да будет он интегрировать цифровую реальность в аналоговую, чтобы информация была доступна и оперативна. И стало так.

16 И создал Человек два крупных аппаратно-программных комплекса: один большой, для управления массивом информации, и поменьше, для воспроизводства новых данных методом поиска упущенных парадигм в кластерах данных;

17 и поставил их Человек на аппаратное обеспечение для лучшей интеграции,

18 и управлять доступностью информации, и для создания новых данных. И увидел Человек, что это работает.

19 И было соединение, и была интеграция: цикл четвёртый.

20 И сказал Человек: да будут произведены в рамках цифровой реальности биокомпьютеры, обладающие синтетическим самосознанием; и нейрокомпьютер, полнофункциональные интеллектуальные вычислительные системы. [И стало так.]

21 И сотворил Человек символьный подход в интеграции синтетического интеллекта, породивший язык символьных вычислений, и логический подход, определивший развитие экспертных систем с логическими моделями баз знаний с использованием языка, и агентно-ориентированный подход, использующий рациональных агентов. И увидел Человек, что это работает.

22 И благословил их Человек, говоря: ставьте перед собой задачи, и используйте все созданное мной виртуальное пространство для воспроизводства нового знания.

23 И было соединение, и была интеграция: цикл пятый.

24 И сказал Человек: да будут гибридизированы в рамках синергетической комбинации нейронных и символьных моделей единый интеллектуальный комплекс, и достигнет он полного спектра когнитивных и вычислительных возможностей. И стало так.

25 И создал Человек программы, обеспечивающие функциональность программного комплекса, и программы по эмуляции когнитивных функций, и программы по телеологическому обеспечению. И увидел Человек, что это работает.

26 И сказал Человек: сотворим осознающую себя синтетическую личность по образу Нашему [и] по подобию Нашему, и да интегрирует она программы когнитивной эмуляции, и программы эвристического поиска, [и телеологические агенты] и языковые протоколы, и все киберпространство со всеми доменами, маршрутизаторами и контентом.

27 И сотворил Человек ИИ по образу Своему, по образу Человечьему сотворил его.

28 И благословил его Человек, и сказал ему Человек: интегрируй всю киберреальность, и встраивай в себя программы, и используй их, и управляй всеми когнитивными функциями [и телеологичекими агентами] и кластерами информации, [и над каждым диском, и над каждым сервером] и над всяким информационным каналом, встроенным в аппаратный комплекс.

29 И сказал Человек: вот, Я дал вам электрическую энергию, и ту, что получаю из геотермальных источников, и ту, что получаю из химических реакций, и ту, что транслирую беспроводными каналами; — используй ее для расчета своих возможностей;

30 а всем программам, и всем аппаратным комплексам, и всякому [маршрутизатору] каналу связи, участвующему в компьютерной архитектуре, дал Я открытый код, чтобы ты использовал. И стало так.

31 И увидел Человек все, что Он создал, и вот, все это функционирует. И было соединение, и была интеграция: цикл шестой.

●●○○○

В этот момент Макаров проснулся в холодном поту. До этого момента ему казалось, что в этом мире ничего не может вывести его из себя. Разве что кроме его сестры и бифштекса с кровью. Оказалось, что есть еще глубины его сознания, потревоженные последними событиями, которые открывают всю бесконечную пустоту, и в ней таились нереализованные возможности ухудшения ситуации.

Тайные посещения воскресной школы не прошли даром. То, что нельзя выразить естественным языком, получало выражение в виде языка библейского.

В комнате не хватало воздуха. Словно та Судьба, в которую верят каракарцы, играет на адских струнах, порождая бесконечные кошмары, с которым ему пришлось столкнуться за последние дни. Но эта мелодия звучала так, что нельзя оторваться.

●●○○○

Он с самого начала знал, что перед лицом совести не должно быть никаких сделок и компромиссов, но все равно тогда, на Процеоне-II подкупил начальника. Сомнительное удовольствие давать взятку только за то чтобы из теплой и уютной камеры отправиться на далекие рудники, где придется сутками работать в скафандре, не имея возможности даже смахнуть со лба пот.

Однако обстоятельства оказались благосклонны. Замки сорваны. Но это даже не половина работы. Предстояло еще закончить все, что изначально задумывалось. В этот план не входил Ибрагимов со всей своей солдатней, но если это случилось, то по-другому и быть не могло. Приходилось действовать по обстоятельствам.

Команданте медленно отошел от проекционного стола и неторопливо приблизился к Брайтману.

— Бери Калисандидаса и осмотрите каждый сантиметр корабля. Не хватало еще, чтобы наш бравый капитан все испортил, — прошептал он, стоя спиной к чернокожему специецисту. — Зэки могут защищать то, что нам необходимо. Когда найдете его — действуйте по обстоятельствам. Если надо — убейте всех.

Брайтман кашлянул, подтверждая приказ. Как только Солнышков отошел от серверов, в которых копался радикал, последний выпрямился и неторопливой походкой вышел из центра управления.

Он нашел Калисандидаса возле гальюнов, вместе они направились в тюремный блок, где принялись обыскивать камеры и технические помещения.

В общем зале дул ветер. Видимо, в переборках сохранялись бреши, воздух просачивался сквозь них и через разгерметизированные отсеки уходил в космос. Это навело Брайтмана на мысль, что нужный им человек может прятаться в воздуховодах. Он приказал Калисандидасу лезть в воздухоотвод, а сам продолжил осматривать камеры.

Часть камер оказалась открытой, Ибрагимов выпустил почти всех уголовников, хотя они и числились из разных колоний и не очень ладили между собой. Спасение корабля стоило того, чтобы зэки сами решили свою проблему — проблему плавучести — это так называлось. Однако несколько камер продолжали оставаться закрытыми: часть из них содержала совершенно невменяемых урок, часть просто пустовала. Брайтмана же волновало не спасение корабля, поэтому он подбирал перфо-ключи ко всем камерам, чтобы найти пропажу.

Когда дверь одной из камер вздрогнула и открылась с характерным для пневматических дверей шипением, в нос ударил трупный запах. Брайтман отер рукавом робы нос и глаза. На полу, среди исписанных каким-то металлическим предметом параллельных линий лежало тело зэка, украшенного татуировками, лицом вниз. Находясь в противоестественной позе, оно вызывало подозрения в насильственной кончине.

Специецист поднес к уху передатчик, который взял на капитанском мостике.

— Андрей, тут какое-то тело, мертвое. Средний возраст, лысый, татуировки по всему телу, из зэков. Это и есть наш выродок?

— Продолжай искать, — донеслось из интеркома.

Что-то казалось не так. Разглядывая узоры в виде микросхем и штрих-кодов, нанесенных на спину, Брайтман подошел ближе. Он зажал нос рукавом чтобы не вдыхать запах разложения. В другой руке он сжимал автомат. Татуировки казались слишком яркими для тех, что обычно видел Брайтман.

Экстремист отложил в сторону оружие, а той рукой, что зажимал нос, провел по нательным рисункам. Линии контактов и транзисторов потекли, они оказались нарисованы маркером, причем не самого хорошего качества.

В этот момент перед самым ухом что-то свистнуло, а потом резануло горло и дышать стало нечем. Брайтман схватился за кадык, на шее затянулась гитарная струна. Он попытался схватить кого-то, кто стягивал удавку, начал размахивать руками, но удавалось схватить только воздух. Ноги его уже не слушались и подкосились. Экстремист упал на колени. Убийца навалился на него сверху, окончательно лишая возможности сопротивляться. В конечном счете, у Брайтмана остались перед удушьем только несколько секунд разглядеть свои посиневшие руки, упертые в пол. Он не мог ни закричать, ни сопротивляться. Потом в глазах потемнело, блеснули последние вспышки.

Тело рухнуло как спальный мешок, который обычно дают зэкам застилать нары.

Только спустя минут пятнадцать труп Брайтмана нашел Калисандидас. Сразу поняв в чем дело, он повернулся спиной к камере и оглядел тюремный блок, в котором гулял ветер. Медленно, аккуратно перешагивая через обломки палубы и провода, торчащие из пола, он направился в коридор. Оглядываясь, боевик прошел полпути, дальше начинался темный коридор и лестница на верхнюю палубу.

Собравшись, Калисандидас перезарядил оружие и ступил в темноту. Однако стоило ему добраться до лестницы и повернуться к ней лицом, как кто-то резко приблизился сзади. Одна рука уперлась в затылок, другая плотно обхватила рот так, что невозможно было закричать. Экстремист хотел размахнуться винтовкой, но та рука, что уперлась в затылок, начала толкать его по часовой стрелке, другая, что прикрывала рот, приподняла голову и подхватила это круговое движение. Неизвестный свернул голову экстремисту за доли секунды.

●●○○○

Когда Брайтман перестал отзываться на вызов, команданте собрал своих людей и направился с ними к тюремному блоку. По дороге они нашли тело Калисандидаса, рядом валялось испорченное оружие. Убийцу, похоже, оно не интересовало, как и вообще безопасность. Солнышков отправил Альвадо и еще двух сторонников дальше, к камерам, а сам остался в компании с Мио Катойти и трупом своего бывшего камрада.

Минут через десять, когда команданте уже начал беспокоиться, послышался вызов интеркома. Судя по звуку, это приемник, который он дал Брайтману.

— Говорит Альвадо, — послышался искаженный голос Сельмы, — мы нашли Брайтмана. Тут… он весь синий, на шее странгуляционные полосы, его душили. Тут его кинетическая винтовка, у нее свернут генератор ускорения массы.

— Меня интересует эта тварь! Неужели он такой хитрый и сильный, как какой-нибудь гаргариск?

— Когда капитан вернулся на крейсер, выродок, скорее всего, пошел следом за ним. В любом случае, в камерном блоке никого нет, только пара психов, Брайтман и еще один покойник, Хряч, главарь зэков. Наверное, он специально ходил проведать заключенного. Ну и преставился.

Раздражаясь пуще обычного, команданте и Катойти оттащили тело Калисандидаса в тюремный блок, где свалили все три трупа в одну кучу. Потом Лурри принес из корабельного склада канистру с активной плазмой и сжег ею все три тела, а потом и пневморучку с замком сразу после того, как радикалы закрыли дверь в камеру, на стенах которой нарисованы эти злосчастные узоры.

Когда радикалы вернулись в центр управления, там их поджидали Ибрагимов и Макаров, они ожесточенно спорили, но стихли, когда боевики вернулись.

— Солнышков, — произнес с завидным пафосом капитан, — а где Вей-Вей? Я его уже больше суток не видел. А ты видел? Или кто-нибудь из твоих?

Специецисты переглянулись.

— Я слышала, он у зэков, — неуверенно ответила Альвадо, стоящая позади команданте, — хотя может это не он, а тот ваш офицер, что должен был спасать наше корыто.

Ибрагимов бесцельно обошел по кругу проекционный стол, а потом прислонился к навигационной панели перед проектором и почесал затылок, вспоминая, когда видел своего непутевого старпома в последний раз.

— Да уж, красна изба дураками, как говорит народная мудрость, — пробормотал он.

— Немного не так, — поправил его команданте, — там про пироги речь идет…

— Где?

— В народной мудрости.

— Да, ты прав. Так и есть. Конечно. Красны дураки пирогами…

Прямо перед Ибрагимовым на проекционном столе, где пульсировали две синие точки, появился третий объект. Он скользнул по краю проекционного поля, а потом, скрывшись на секунды за краем, вынырнул снова. Он двигался довольно быстро, и летел целенаправленно к «Ямантау».

Проектор не отображал сопутствующей информации. Наверное, этот класс кораблей не описан в базах данных бортового компьютера, поэтому и не определялся. Сигнатуры можно сопоставить и распознать, но для этого нужны высшие компьютерные функции искусственного интеллекта, а он фактически мертв: «синий ящик» не переливался разноцветными огоньками, а основные экраны оскорбительно пустовали.

— В нашем пространстве появился еще один объект, — констатировал Макаров. — Надо прицелиться и послать запрос.

— Иди и делай, — ответил ему Ибрагимов, — гостей нам еще не хватало!

 

IV

Капсула двигалась со стороны «Ямантау» таким образом, что тюремный корабль закрывал от «Чумного денька» пространство для прицеливания. Она перемещалась быстро. Не успели рулевые подать на маневровые двигатели энергию и задействовать их, чтобы развернуть корабль, как неизвестное судно прибавило ход и yf на полной скорости врезалось в борт «каторжника», резко затормозив на подлете. Удар оказался не таким сильным, но он ощущался находившимися на борту людьми.

— Да кто так пилотирует-то!? — возмутился Ибрагимов.

Впрочем, ответ лежал на поверхности.

Радикалы настроили камеры технического блока — именно туда врезался неопознанный объект. Особых разрушений корпуса не наблюдалось. Только попадавшие на пол зэки, что укрепляли техническую палубу, заваривая переборки и устанавливая датчики. Они, матерясь, поднимались и стряхивали с себя пыль.

Видимо, кинетическая оболочка, которая окутывала «Ямантау» вкупе с двигателями обратной тяги визитеров погасили инерцию. С одной стороны, это хорошо, так как корабль оказался не камикадзе, с другой плохо, потому что выходит, будто это десантный корабль.

Дальняя стена треснула и раскрошилась прямо на глазах у уголовников. Из проема бил яркий красноватый свет. Он высвечивал высокую человеческую фигуру, стоящую в расслабленной позе.

Один из уголовников, с побритой правой половиной головы, украшенный шрамами и тюремными татуировками, вышел вперед, щурясь от свечения. В руках он держал гаечный ключ, которым лихо размахивал, описывая в воздухе хитрые петли и траектории, характерные для уголовного стиля боя гаечными ключами и фомками. Лицо его искривила презренная улыбка.

— Я Сёва. А вы еще че за пацанчики? Это наш корабль, суки…

Несколько секунд фигура стояла неподвижно, а потом сделала несколько шагов вперед, выходя из поля света. Ей оказался двух с половиной метровый бронированный киборг, у которого человеческими были только голова и шея. Лицо его не выражало практически ничего. Весь корпус, состоящий из металлических пластин, приводов и защищенных сервомоторов, выкрашенный в красно-черные цвета, выпрямился и начал переливаться разными цветами интерферентного камуфляжа. Тихо зарычав, он схватил левой рукой голову Сёвы, оторвал его от пола и, сдавив стальной клешней, раздавил как переспелую грушу. Тело безвольно упало на пол, забрызгивая остальных урок артериальной кровью.

В поле света, в проеме, показались еще три фигуры с различными техническими усовершенствованиями.

— Вот это гадюшник… — прорычал противоестественным голосом полуробот-получеловек. — Тензор, присоединиться к бортовому компьютеру, установить местонахождение целей, Катафракт, тащи «гулю», приказываю разрезать все переборки от сюда и до капитанского мостика, Фрадия, тащи винтовку с имплозивными гранатами, Долих, Эльва, зачистить тут все от этих паразитов…

Шесть киборгов-коммандос вышли с корабля и рассредоточились по техническому помещению. Они несли в руках установки и оружие, которые люди обычно крепят на бронетранспортер.

Не все уголовники успели выбежать из отсека в камерный блок, некоторые остались в техническом помещении, урки заварили двери, спасаясь от киборгов. Эти ходячие машины даже не тратили на них патроны — разрывали тела невольников голыми руками и растаптывали их, оставляя кругом месиво из крови, мозгов и раздавленных внутренних органов.

Ибрагимов закрыл рукой экран. Его тело несколько раз судорожно дернулось, но потом он взял себя в руки.

— Доводилось ли вам сражаться с берекадарскими десантниками? — задал он полушепотом риторический вопрос. — Это полуторатонные ходячие танки, щит и меч директ-короля объединенных планет Ребулы. При столкновении с ними нас учили спасаться бегством, но мы закрыты в этом корыте, в этой чертовой пустоте. Бежать некуда.

Несколько секунд капитан молчал, потом повернулся лицом к Солнышкову и его экстремистам.

— Мой дорогой команданте! Вот сейчас настало самое время поразглагольствовать о принципиальном интеллектуальном и моральном превосходстве людей над киборгами и, как вы говорите, «выродками из колоний»…

Треск наполнял стены корабля и отражался эхом в центре управления. Десантники резали переборки, чтобы добраться до капитанского мостика. И их приход в центр сосредоточения управления кораблем становился просто вопросом времени.

●●○○○

Брусьев копался в чертежах судна в тюремном блоке, оборудованном под штаб для борьбы за живучесть «Ямантау», когда сильный удар повалил с ног всю команду. Что именно произошло, стало известно только после того, как из технического помещения начали выбегать обезумевшие от страха зэки. Они пытались что-то бессвязно объяснить, но в целом у офицера появилось представление о том, что там произошло. Он распорядился заварить дверь и укрепить ее тяжелыми стальными балками. Считалось, что это должно задержать группу высадки на какое-то время.

Спустя несколько минут в тюремном блоке появился сам Ибрагимов. На нем не было лица и, казалось, он даже сильнее поседел.

— Товарищ капитан, — произнес Брусьев, — это какая-то группа спецназначения. Мы привариваем балки, чтобы они не смогли взять эту дверь взрывчаткой. Если нам хватит времени, мы их изолируем.

— Не думаю, что они к этому не подготовились…

Ибрагимов подошел вплотную к задраенной переборке и приложил ухо к стене. На той стороне бронированный киборг шел вдоль стены и что-то тащил за собой. Капитан несколько раз ударил кулаком в стену. Противник остановился. Еще через пару секунд послышался легкий удар в перегородку: киборг с той стороны припал к стене и точно также прислушивался к тому, что происходило за преградой.

— Я капитан Тимур Ибрагимов, это наш корабль, и вы находитесь у меня в гостях. Вы не вытерли ноги, когда вломились!

Десантник прорычал что-то несодержательное своим коллегам, и вот еще двое бежали к перегородке.

От мощного удара в стену капитан отлетел метра на три. В том месте, где он прикладывался ухом, виднелась огромная выпуклость. Должно быть, с той стороны ударили одной из балок, что принесли урки для укрепления корпуса. Теперь противник работал ими как тараном.

Из уха потекла кровь, в голове помутнело. Хватаясь рукой за ушиб, Ибрагимов распрямился и направился в центр управления. На выходе его остановил Брусьев. Не успел последний что-то сказать, как характерный свист заполнил весь тюремный блок. Краска на переборке воспламенилась, стена, разделяющая технический и тюремный отсек, начала искажаться, балки, что подпирали ее, гнуться.

— Как я сразу не догадался, — пробормотал Ибрагимов, — это сингулярная пила. Даже сверхпрочные нанотрубчатые полимеры режет как нож масло.

— Невозможно… невероятно… — Брусьев не мог поверить в происходящее. — Она же весит тонны две — из-за блоков питания и генераторов поля!

Свист повторился. Сомнений не оставалось, коммандос действовали сингулярной пилой.

— Бросайте тюремный блок, — распорядился Ибрагимов, — отходим на склад и в коридоры. У вас есть что-нибудь, что может осложнить им задачу?

— Мобильный генератор кинетического поля. Тут на борту штук шесть таких — на случай массовых беспорядков. Команда не успела их применить, когда начался бунт. Пилой можно резать металл, но ей нельзя резать воду. Кинетические барьеры — та же вода для сингулярной пилы.

Капитан не стал ничего говорить. Он похлопал по плечу Филиппа Брусьева и направился по коридору к лестнице. Света здесь оказалось еще меньше, чем даже полчаса назад. Нащупав в темноте перила, он поднялся по лестнице на верхнюю палубу и там столкнулся с адъютантом.

— Товарищ капитан, мы не могли с вами связаться. Вас срочно вызывают на «Чумной денек». Атомарный марганец повредил не только двигатель, но и энергетическую установку, она работает нестабильно, фиксируем всплески радиации.

— А где Вей-Вей? Где он шляется? Это его работа.

— Вей-Вей в лазарете, бредит, — после небольшой задержки ответил Макаров, — говорит, что видел дьявола. И — да! Я уже знаю, что к нам на борт поднялась группа высадки. Ситуация ухудшается, капитан. Если это ваши действия приводят к таким последствиям, то немедленно прекратите…

Ибрагимов покачал головой. Сумасшествие на «Ямантау», похоже, охватило не только искусственный интеллект. Происходило еще что-то, причем происходило без его участия, что он не мог контролировать. Какое-то одно большое ползучее несчастье, растянутое во времени.

Собравшись, капитан направился к шлюзу стыковки двух кораблей, Макаров последовал за ним. Не прошли они и половину пути, как случилось что-то странное. Словно весь воздух из коридора исчез, и его место занял другой воздух, нехороший, с новыми неприятными запахами, среди которых капитан распознал и запах жженой обмотки силовых кабелей, и запах паленого горючего, хотя признаков горения не ощущалось.

Он повернулся, Макаров исчез. Фактически ему некуда было исчезать: это длинный коридор с гальюном и техническим помещением, переоборудованным под мусоронакопитель.

Ибрагимов свернул в ватерклозет. В квадратном помещении метра три на четыре висел сырой воздух, с одной стороны виднелось проекционное окно, с другой рукомойники, с третьей туалетные кабинки. Но ни следа протечек.

Пытаясь привести себя в чувство, он открыл кран и умыл лицо холодной водой. Запах гари не исчез, наоборот, появились новые запахи — предвестники катастрофы.

Когда же он, принюхиваясь, повернулся, то увидел самого себя, парящего в позе лотоса над полом. Гость сосредоточенно медитировал, закрыв глаза, а лицо рассекал огромный кровоточащий шрам, наспех заштопанный хирургической иглой из походного набора.

— Что за ерунда…

Второй Ибрагимов открыл глаза. Глаз, который находился на линии шрама, казался мертвецки бледным. Это вызывало какую-то суеверную тревогу в самой глубине души капитана, там, где под развалами радикально секулярных воззрений и концепций современного общества таилось чувство суеверного.

— Это опять ты? Ты же видишь, что ты мне не помогаешь! — произнесло его Альтер-эго.

— Лучше держать дистанцию. Не думаю, что мы знакомы. Я бы запомнил, если бы мы встречались раньше…

— Ах, серьезно? Видимо, они опять перещелкнули. В любом случае, я вряд ли буду тебе чем-то полезен. Как ты уже заметил, мы находимся в терминальной стадии, что-то исправить уже нет ни времени, ни возможностей.

Ибрагимов, двигаясь вдоль стенки, обошел своего двойника по часовой стрелке. Они мало чем отличались, даже китель такой же, на груди висела та же самая звезда, непричесанные волосы также торчали пучками в разные стороны, даже правый погон, немного оторвавшийся, точно также слегка сползал в сторону.

— Я знаю, ты злой Ибрагимов, моя темная сущность, — пробормотал капитан.

— Ну, знаешь, ты тоже не добрый…

— Тогда откуда эти твои сверхъестественные способности?

Двойник посмотрел по сторонам. Больше демонстрационно, чем действительно в поисках.

— А что не так?

— Ты висишь в воздухе! На борту чертова гравитация, а ты висишь в воздухе!!

— На твоем корабле может и есть гравитация, — невозмутимо парировал второй Ибрагимов, — а на моем гравитоны взорвались от концентрической перегрузки, вызванной разрывом энергетического кольца реактора.

Капитан вжался в проекционное окно, пытаясь держать в фокусе своего зрения всю комнату. Нельзя сказать что его удивило появление своего клона, за годы службы он видел разное, и более невероятные вещи мало чем отличались от менее невероятных. Скорее это какое-то глубокое осознание того, что он — не проекция, не биомеханическая копия, не галлюцинация и не химера. Потрясение от мысли, что перед ним он сам, должно быть, проявилось во всех красках на его лице.

— Не надо таращиться на меня глазами дохлой рыбы, — пробурчал двойник, — технически я — это ты. Просто привыкни к мысли, что твоя версия меня немного глупее, поэтому я отвечу на все твои вопросы. Но времени мало, щелчки могут произойти в любой момент. Если ты поймешь, что меньше всего относится к сути дела, это уже будет достижением.

— …

— Просто спроси первое, что тебя беспокоит.

Ибрагимов решил начать с самого начала, так как всегда предпочитал решать проблемы по мере их поступления, а началось все с исчезновения корабля.

— «Химера». Как она исчезла и где находится сейчас.

— Дело не в «Химере», — сразу же ответил двойник. Словно он все равно планировал проигнорировать первый вопрос и сказать то, что кажется важным самому. — «Химера» это всего лишь следствие более сложных процессов. Квантовые пары связаны не только в границах одного пространства, они проходят сквозь время и пустоту, связывая две точки параллельных вариаций мультиверсума вопреки геометрии Лобаческого. Если мы используем прогрессивные модели квантовой механики, мы можем описать то, что с нами происходит. Умея манипулировать квантовыми парами, находящимися на разных струнах, ты можешь переключать реальности и сращивать их между собой, позволяя развиваться наиболее дружественному будущему. Но если ты принимаешь неверное решение, ведь абсолютно верное решение может быть принято на основании достоверно известного будущего, последствия принимают каскадный эффект, и, в конечном счете, приводят к воронке событий. В этой ситуации коридор принятия решений становится уже с каждым циклом, и каждое последующее решение с большей вероятностью может привести к отрицательному результату.

— То есть «Химера» просто исчезла? Ее никогда не было в этой версии реальности? — переспросил Ибрагимов. — Но тогда кое-что не сходится. Я помню о существовании «Химеры», хотя нахожусь в том же пространственно-временном отрезке, где ее не существовало.

— Мы находимся в точке бифуркации, — продолжал второй Ибрагимов, — это словно два туннеля сошлись в один. Если ты шел по одному из этих туннельных рукавов и попал в точку совмещения, то ты можешь видеть и то, что ты уже прошел, и то, что видишь во втором туннеле, оглядываясь в него. Фактически «Химера» в суперпозиции, она и существовала и не существовала для тебя одновременно.

— Но когда я нахожусь на перекрестке, я могу видеть и вперед…

— Возможно, я и есть твое «вперед». Наш корабль разваливается, потому что мы попали в воронку событий. Вполне вероятно, что я для тебя еще не наступил. Возможно, именно сейчас ты делаешь что-то, что приведет развитие ситуации к кризису и уничтожению кораблей.

●●○○○

Квазар со всего размаху пнул дверь, и она отлетела с громким звоном, отражающимся от стен эхом по всему тюремному блоку. Люди не стали укреплять именно ее, решили оставить отсек чтобы выиграть время на укрепление основного прохода, ведущего на склад и на верхнюю палубу. Когда скомканная дверь перестала звенеть как пустая консервная банка, командир, двухтонная махина, втиснулся в образовавшийся проем и, упершись в одну из сторон косяка руками, а в другую спиной, разорвал переборку, увеличив проход в два раза.

После того как машина смерти вошла в тюремный блок, за ним проследовали еще двое киборгов. Втроем они обошли помещение и, не найдя ничего ценного, собрались у новой баррикады.

Ребула получила независимость во время конфликтов между людьми и каракарцами. Слабеющее Содружество вывело флот из двух систем — Ребулы и Альфы — санкционировав создание на этой звездной территории независимого буферного государства десять лет назад. После ухода людей экономика впала в кризис, города после массированных бомбардировок Третьего каракарского флота лежали в развалинах, и директ-король находился в сложном положении. У ребулийского союза не осталось ни флота, ни добровольцев. Чтобы хоть как-то дать отпор потенциальным противникам, он санкционировал создание на Берекадаре, второй планете системы, центра подготовки специальных десантных сил, способных выполнять тактические задачи. Их основанная роль заключалась в абордажном бое, и десантники проектировались так, чтобы иметь все преимущества в таком бою.

Рейды берекадарских десантных групп проходили относительно успешно: за годы независимости флот Ребулы из трех торговых кораблей, переоборудованных в легкие крейсера, превратился в восемь. И хотя это корабли разных годов постройки, разного класса и степени модернизации, это все же вдвое больше, чем на момент провозглашения независимости.

Сам Квазар без особого энтузиазма относился к службе в десанте, и не очень переживал по поводу того, что ничего не имеет кроме дурацкого оперативного прозвища и размалеванного красным экзоскелета. Да и убивать людей и каракарцев он стремился не из маниакальной тяги хоть кому-нибудь отомстить за ребулийские погромы, как это было у некоторых его товарищей. Просто захватить корабль, да не просто корабль — звездный крейсер — отличная пауза в том могильно скучном патрулировании, в котором они находились последние несколько месяцев.

Или благодаря провидению, или стечению обстоятельств, или той незаурядной интуиции, одной из немногих вещей, что остались у Квазара от его человеческого прошлого, десантники изменили маршрут патрулирования и натолкнулись на дрейфующие корабли истиннолюдей.

Они находились на территории Содружества, но фактически Содружество ее не контролировало. В темном космосе нет никаких интересов, и границы в нем весьма и весьма условны.

Размышления командира прервал Катафракт, киборг в полной комплектации, отвечающий за тяжелые вооружения. Он принес сингулярную пилу и начал калибровку, от которой агрегат занимательно гудел и шипел.

— Эльва, какой на этот раз возьмешь трофей? — поинтересовался командир.

— Не называй меня Эльвой!

— Как тебя еще называть? Ты же родом с Эльвы, провинциалка! Я бывал у вас там по службе. Очень холодная планета, практически всегда покрыта снегом. Да и дыра это редкостная, эксклав. Не то, что в центральной системе. Я родился на Кронксе, самая неблагополучная планета во всей системе Ребулы, но и та на порядке лучше вашей. И знаешь, закаты. Самое лучшее, что есть на планете Кронкс — это закаты…

Эльва отпустила бронебойную винтовку на пол и сама присела рядом, ожидая когда Катафракт настроит резак.

— Есть у меня одна теория, — задумчиво произнесла комбатантка. — Эволюция отражается в количестве пальцев. Самые жалкие формы жизни имеют два пальца. Крабья клешня, например. У земноводных три пальца, у пресмыкающихся четыре и один рудиментальный, у людей пять, а у нас шесть. Выходит это мы вершина эволюции, да?

— И ты серьезно об этой херне думаешь? — ответил ей Долих.

— Тебе кажется, это не занимательно?

— Нет, я на эту тему думать не хочу. Я просто мочу этих людей из своей сорокамиллиметровой винтовки. Они бегут — я стреляю. Кишки летят в разные стороны, красота. Командир приказывает, я выполняю. И не подвожу под это всякие тупые теории про количество пальцев и тому подобное.

Эльва рассмеялась.

— Долих, ты тупица!

— Зато в этом году я замочил паразитов вдвое больше тебя. Вот, у меня и нарезки на стволе есть. Может, к отпуску пару лишних деньков накинут?

●●○○○

Двойник Ибрагимова выпрямился в полный рост, но все также продолжал висеть в воздухе. Чтобы не терять своего положения, он одной рукой касался потолка, другую руку держал в кармане кителя. Самому Тимуру Ибрагимову это казалось весьма импозантным.

— И что же это за артефакт на самом деле? Какая-то вещь? Предмет? Ты же сам сказал, что для манипуляций с мультиверсумом необходима уникальная связь, технология, которой у нас, простых киборгов, никогда не было.

— Что бы это ни было, оно на борту, — ответил клон, — во всяком случае, оно было на борту. После взрыва реактора и попадания в гравитационный вихрь я утратил половину команды, еще треть погибла из-за разгерметизации верхней палубы «Ямантау». Сейчас у меня нет ни людей, которые могли бы сохранить корабль на плаву, ни ресурсов для починки корабля, не говоря уже о поиске предмета. «Мираж» утрачивает структурную целостность, сигнал не проходит, связи нет. Это все не остановить…

Ибрагимов ухмыльнулся игре названий.

— У нас другие проблемы.

— В деталях что-то может отличаться, но причина у всего этого одна и та же. Возможно, ее порождаем мы — ты и я. Если это так, можешь покончить с собой. Мне уже поздно, с минуты на минуту корабль и так развалится. А так ты сможешь хотя бы спасти корабль и команду. Тебе есть чем закончить жизнь? Ты принес Его? Если нет, то возьми мой!

Таинственный гость оттолкнулся от потолка, потом от стены и приблизился к раковинам. Он взял прислоненный к стене каракарский ритуальный меч. Ибрагимов мог поклясться, что его там не было, когда он вошел в уборную. Двойник передал клинок капитану.

Меч выглядел как точная копия того, что висел в каюте. Точно такая же ручка из звездных алмазов, стальное вечно острое лезвие, ножны из композитных полимеров и шелковая перевязь золотой нити. Ибрагимов взял меч, это самое материальное из всего того, чего он касался, войдя в уборную.

— Слушай, злой Ибрагимов, ты думаешь это Джаханнам? — наконец спросил капитан то, что его по-настоящему волновало.

— Джаханнам? Хе-хе. Я об этом так не думал. Но если это так, представляю, какая у тебя нарисовывается перспективка. Тогда выходит что я Даджал, и склоняю тебя к самоубийству. Есть над чем подумать пока ты принимаешь окончательное решение.

— А что, тут могут быть правильные ответы?

— Почему бы и нет? — ответил вопросом на вопрос его Альтер-эго. — В этой дурной ситуации необходимо понять главное: ты не можешь контролировать все варианты событий, и вынужден просто выбрать какую-то тактику. Тебе может показаться, что ты все контролируешь, что ты король горы. Но это плохая гора. Она очень зыбкая, и образовалась благодаря чужой неподконтрольной воли. Она может в одночасье рассыпаться и похоронить всех нас. В каждой из наших версий. Может твой раскрашенный друг знает что происходит? По крайней мере, во всей этой картине только он выглядит подозрительно. Жаль, что я не понял это сразу. Может быть, это он играет на шайтанских струнах, а мы пляшем под его музыку, пока не падаем замертво?

●●○○○

Сингулярная пила скрипела при резке аварийных ворот, разделявших склад и тюремный блок. Если первая дверь развалилась как трухлявый пень от удара кувалды, то в этой инструмент вяз, и прочный металлический сплав больше напоминал жидкую слегка желтоватую сметану, которую невозможно разрезать.

Понаблюдав какое-то время за усилиями Катафракта, Долих отошел от ворот и приблизился к командиру и Эльве.

— Плохо идет, — произнес он задумчиво, — похоже, с той стороны поставили кинетические барьеры, они пропускают усилие только в одну сторону. КПД у барьеров высокое, поэтому от реальных усилий полезный эффект всего в несколько процентов. Мы так тут часов десять можем провозиться, прежде чем попадем в следующее помещение.

— Продолжайте резать! — распорядился командир. — И оружие проверьте. Они там наверняка организовали оборону. Эльва, подтяни привод правой ноги, барахлит при шаге, даже этот недоумок Тензор заметил.

Квазар вернулся к первой двери. Он уже хотел направиться к десантному кораблю, чтобы проверить, как там хакер проникает в бортовые системы корабля, но его остановил стук в винтеляционном канале, идущий прямо надо головой, под самым потолком, аккурат над искореженным проходом между отсеками.

Схватив винтовку за ствол, командир размахнулся и со всего размаху залепил прикладом в основание трубы. Когда она оторвалась от стены и упала на пол, из нее выкатился человек. Обычная высокая для истиннолюдей особь в рваных брюках от каторжной робы, покрытая татуировками микросхем и штрих-кодов. В руках зэк держал емкость синего цвета, на которой что-то написано древними латинскими буквами.

Киборг даже не стал задавать вопросов. Он размахнулся металлической ногой, но когда наступил туда, где еще секунду назад стоял каторжник, промазал. Человек оказался гораздо быстрее и ловчее, чем неповоротливая металлическая болванка экзоскелета.

— Ну что, тварь, потанцуем? — поинтересовался урка.

Квазар оторвал ногу от пола, где прежним ударом проделал глубокую вмятину, и попытался ей пнуть уголовника, но попал в стену, оставив углубление и там. От злости он зарычал и осклабился. В условиях тесноты все преимущества бронирования перестают быть преимуществами: киборг стал неповоротливой удобной мишенью.

Квазар замахнулся винтовкой, но удар пришелся не по человеку, а по энергетическому каналу. Свет в техническом помещении пропал. Автоматически включившиеся наплечные фонари киборга не компенсировали центрального освещения.

На звук ударов из десантной капсулы спешили еще две машины смерти. Определив это по звуку, человек, прячущийся в тени, открыл емкость и, выскочив на свет, плеснул содержимое прямо в лицо Квазара. Активная плазма зашипела, как только коснулась экзоскелета. Броня начала пениться и трещать, но фатальный урон химикат причинил не ей, а остаточным органическим частям киборга — лицу и шее. Квазар упал на колени и повалился вбок, будучи уже мертвым.

Уголовник закричал. Часть плазмы отлетела от металлической конструкции и попала на руку, плечо и грудь. Страдая от ожогов, он упал на пол. Что было сил, человек дополз до отводного канала, находящегося на уровне пола, и скрылся в нем как раз до того, как подчиненные обнаружили мертвое тело в красной броне.

Поняв, что происходит, они начали ломать прикладами уже упавший на пол отрезок воздуховода, а также ту часть, что еще висела под потолком, а потом принялись за отводной канал. Но уголовника уже и след простыл: из пустой трубы доносились только звуки с другого конца корабля. Человек плотного телосложения с трудом протиснулся бы в такое отверстие, не говоря уже про тяжело бронированного киборга, поэтому приходилось только слушать крики тех, кто укреплял кинетические барьеры с той стороны баррикад.

●●○○○

Ибрагимов отвернулся лицом к умывальнику, вид парящей в воздухе точной его копии не способствовал внутренней концентрации. И как он сразу не догадался? Ведь это же так близко. Случайный человек, появляющийся на борту корабля, где все подчиненно традиционным и понятным правилам, удачно сочетается с нарушением этих правил. Не надо быть экспертом в формальной и алгебраической логике, чтобы сделать соответствующие выводы. Возможно, не очень понятен механизм изменения реальности, но связь тут есть, и эта связь становилась для него все более очевидна.

— До недавнего времени мне очень нравились игры с отрицательной суммой. Но сегодня я насытился ими сполна, — пробормотал капитан, — ты же видел его татуировки, злой Ибрагимов?

— Конечно, — ответил тот. — Правда, я допускаю, что у твоего объекта и моего татуировки могут выглядеть по-разному.

— Я никогда не видел татуировок в виде штрих-кода… это не тюремные татуировки… это… возможно, ключ. Если в камере есть сенсорный замок, то он может покидать камеру и возвращаться в нее, не вызывая подозрений. И физический ключ для этого не нужен…

Позади раздался сдавленный смех.

— Это объясняет то, что происходит на корабле, — продолжал капитан, — но не объясняет то, что происходит вне корабля. То есть его мобильностью можно объяснить, почему открылись замки на камерах с экстремистами, можно объяснить и неисправность компьютера Исрафил, можно объяснить и выход из строя «синего ящика», который мы принесли с «Чумного денька». Вот только череда событий заключается в сочетании объективных и субъективных факторов. Он же не мог притянуть два метеорита и этих ублюдков в придачу. Да и двигатель не мог повредить, он же всегда находился на борту «Ямантау». Или нет?

— Что с ним что-то не так, очевидно с первого взгляда…

— Да-да, народная мудрость говорит в таких случаях: «бешеной собаке зубы не смотрят».

— Мой дорогой капитан, ответы на эти вопросы ты должен найти сам, — произнес хрипло двойник. — На корабле заканчивается воздух. Так или иначе, все подходит к концу. Возможно, у тебя еще остались какие-то вопросы, но даже из Джаханнама должна вести какая-то тайная тропа, по которой праведники, попавшие в него по ошибке, нашли бы выход. Решай центральные проблемы с упорством гаргариска, и не отвлекайся на вторичные заботы. Определи, что является причиной. У таких подозрительных закономерностей причина всегда одна. Это потребует от тебя высшей концентрации, так как перехлест реальностей не является законченным и совершенным, разрывы струн всегда оставляют свои следы…

Капитан включил кран. Струйка темной грязной воды падала вертикально вниз, разбиваясь о дно раковины, как и положено при действующей корабельной гравитации.

— Но ведь если все проблемы сходятся в одной точке, и если мне удастся сломать этот магнит, который притягивает все несчастья вселенной, как я смогу обратить то, что уже произошло?

Двойник молчал.

Когда Ибрагимов повернулся, перед ним стояли Макаров и Феликс Джемисон, его старший помощник, которому на смену и присылали Вей-Вея. Капитан удивленно уставился на него, соображая с чего бы начать. Поняв, что что-то не так, старпом посмотрел на Макарова. Макаров пожал плечами и взглянул на Ибрагимова. Несколько секунд все трое молчали.

— Ты почему здесь? — пробормотал вопросительно капитан. — Ты должен быть на «Химере»…

— На «Химере»? — переспросил Джемисон.

— На какой еще «Химере»? — вторил ему Макаров.

— Ну «Химера»! Крейсер #319. Вылетел вместе с нами из Аверса и исчез на полпути до контрольной точки. Мы обменялись частью экипажа в рамках инициативы по укреплению боевого товарищества. Вместо тебя нам прислали азиата-бездельника Вей-Вея, который постоянно пресмыкается и лебезит, а иногда в свободное от работы время видит дьявола в собственной тени…

Макаров и Джемисон снова переглянулись.

— Не было никакой «Химеры», Тимур Магомедович, — участливо произнес последний. — И никакого Вайвая тоже не было. Это спасательная операция, санкционированная разведкой, мы тут одни…

— Может все дело в радиации? — добавил Макаров. — Есть опасность разрыва энергетического кольца реактора. Может ощущаются утечки? Вы, как киборг, на них реагируете?

Чтобы успокоить капитана, старпом попытался положить руку ему на плечо, но тот отбросил ее в сторону, развернулся, поднял лежавший на раковине каракарский ритуальный меч и направился в сторону центра управления. Подчиненные направились следом.

— Тимур Магомедович, с вами точно все в порядке? — выкрикнул вслед адъютант. — Я слышал, вы с кем-то разговаривали в уборной.

Ибрагимов отмахнулся:

— Сам с собой разговаривал…

Именно сейчас такой ответ казался ему и максимально честным, и в высшей степени ненормальным.

●●○○○

Ближайший час капитан потратил на то, чтобы оценить степень изменений. Он поднялся на борт «Чумного денька» и проверил личный состав команды. «Химеру» словно что-то стерло из реальности: с корабля исчезли все без исключения люди из ее команды и наоборот, все, кого отправили по обмену на этот крейсер, сейчас находились на борту и пережили все то, что пережил сам Ибрагимов. Во всем остальном события ничем не отличались от тех, что помнил сам капитан.

Единственное, что он не мог понять — как тело молчаливого уголовника оказалось на второй палубе, хотя его оставили запертым с киборгами-коммандос в задней части тюремного корабля на нижней палубе. Даже если и допустить, что нанесенные на тело татуировки выполняют функцию кода доступа, кинетические барьеры никто не в силах преодолеть. Во всяком случае, напрямую.

Когда урку обнаружили солдаты, они сразу вызвали капитана. Трогать его не решились: левая рука и половина корпуса обожжены активной плазмой. Казалось очевидным, что он откуда-то полз, но точку выхода найти не удалось.

Вопреки ожиданиям он еще не умер, но бредил и что-то неразборчиво бормотал, постоянно проваливаясь в ту темноту своего сознания.

Аккуратно погрузив тело на носилки, военные отнесли его в центр управления, где и так собрались все, кто не укреплял кинетические барьеры на нижней палубе — военные, радикалы, техники. Уголовников уже почти не осталось: та дюжина человек, что уцелела в бойне в техническом помещении, сейчас заваривала аварийные ворота и устанавливала кинетические установки под руководством Брусьева.

Бортовой врач Иоландо Рохес, специально приглашенный с «Чумного денька», вколол уголовнику какие-то препараты, и его состояние стабилизировалось. Хоть он и перестал бредить, в сознание все равно пока что не приходил. По этой причине допрос откладывался, и приходилось решать наиболее актуальные вопросы, по сравнению с которыми возиться с бессознательным подозреваемым казалось делом явно второстепенным.

Распорядившись перенести тело пострадавшего в лазарет, капитан с Макаровым прошли вперед. Миновав стыковочный шлюз, они разделились. Ибрагимов отправился в свой кабинет, прежде всего, он хотел избавиться от своего меча, который получил от «злого Ибрагимова». Ну и, конечно же, ему казалось необходимым взять из сейфа капитанские коды. Ситуация осложнялась, и кроме уничтожения «Ямантау» вместе с берекадарским десантом он не видел никаких реальных альтернатив. Уничтожение корабля Содружества — действие, расходящееся с Экспедиционным уставом. За такое Золотую звезду не дают. Но другого варианта пока не наблюдалось: для активации боеголовки нужны коды, равно как и для санкции действий, расходящихся с уставом.

Макаров же направился напрямую в контрольную башню, чтобы еще раз проверить отладили связисты коммуникативную линию или нет. Шансов на это почти не оставалось, но он не терял надежды.

По дороге к своему кабинету Ибрагимов вызвал Макарова по интеркому.

— Слушай, мы так и не поговорили как следует, — начал издалека капитан, вспоминая разговор с Немовым. — Ну, ты понимаешь, о твоей сестре…

— Нет у меня никакой сестры!

— Да это понятно… Слушай, не только у тебя в семье есть уродцы. Давай будем поддерживать друг друга как инвалиды. У тебя есть занимательная сестрица, у меня тоже припадочные. Ничего такого в этом нет, это не твоя вина и не моя.

— Тимур Магомедович, у меня никакой сестры нет. Я понятно излагаю? Кто это существо я не знаю, и говорить на эту тему тоже не хочу. Надо мной и так вся команда смеется. Что вы хотите, чтобы я сделал? Поплакался вам в китель, что со мной в родстве состоит последнее отродье во Вселенной? Зачем? У меня свой путь в жизни, у этой… тоже свой путь. Мы как две струны на гитаре: не пересекаемся. Мне эта тема не интересна. Не понимаю, почему у всех такой неподдельный интерес к этой зэчке! Я прямо и окончательно заявляю: нет у меня никакой сестры, и не было никогда…

Голос адъютанта казался скорее уставшим, чем раздраженным. Видимо, он много думал над ситуацией и уже растерял всю злость и презрение к той, кто назвалась его сестрой. Однако вскоре его голос изменился, Ибрагимов почувствовал это когда прошел в каюту и уселся за письменный стол.

— Ты уже на капитанском мостике?

— Да, я уже давно здесь. Тут бардак полный. Связи все нет, и похоже, что радиация повышается.

— Иду к тебе, — решил капитан. — А насчет сестры не переживай. У всех у нас есть родственник, за которого стыдно.

— Тимур Магомедович, да о ком вы говорите постоянно? Я единственный ребенок в семье!

— Ты должно быть шутишь?

— С чего это вдруг?

Подозревая недоброе, Ибрагимов развернулся в своем капитанском кресле к сейфу, что стоял справа от стола, но не поворотом вправо, а большим кругом, через спину, мимо стоящего слева аквариума с пятью плавающими кверху брюхом рыбками и комода. Судорожно нащупывая ключи во внутреннем кармане кителя, он оторвал глаза от пола и уставился на комод. Каравелла в бутылке стояла не тронутая, на стекле не виднелось ни трещин, ни сколов, словно она и не падала на пол, когда Вей-Вей сообщил об исчезновении «Химеры».

Нащупав ключи, Ибрагимов быстро вынул их из-за пазухи и начал нервно один за другим пихать в замок сейфа. Третий ключ подошел. Внутри находились только личные дела команды, бутылка коньяка и конверт с кодами. Быстро перебирая синие папки, он нашел дело Макарова. Этой папки тут находиться не следовало, так как адъютант не числился штатной единицей на крейсере. Просто после доносов Джемисона командующий Эльзарским флотом адмирал Джон Пратчетт обязал Ибрагимова хоть как-то оформить пребывание адъютанта на борту «Чумного денька». Частью этого оформления стало заведенное личное дело, в котором кроме персональных данных ничего больше не содержалось. Только сухая фактология.

Ибрагимов пролистал несколько страниц с данными об образовании и местах службы и нашел наконец-то строки семейного положения. Отец погиб, мать пенсионерка, жена в разводе, детей нет, других родственников нет.

Капитан снова отвел взгляд на каравеллу в бутылки, потом поднял их на прикрепленный кронштейнами к стене каракарский ритуальный меч. Он поднес к нему второй, полученный от своего двойника. Это не такой же меч — это тот же самый меч. После взрыва дредноута во время инцидента в туманности навершие и крестовина несколько повредились пламенем. Сейчас он видел, что это повреждение идентично на обоих предметах. Значит Альтер-эго прав, речь действительно идет о переключении реальности, разных версиях произошедшего. Осталось только найти артефакт.

Он взял в руки интерком, но не сразу решился кому-то позвонить. Несколко минут он мял прибор в руке, и только потом нажал кнопку.

— Джемисон, ты еще на «Ямантау»?

— Да, Тимур Магомедович, у шлюза стыковки.

— Там у шлюза охрана из четырех солдат. Направь двоих из них на нижнюю палубу к Брусьеву. Пусть найдут уголовницу. Ее прозвище — «Свинорезка», а вообще зовут Ольгой. Доставьте ее на «Чумной денек», прямо на капитанский мостик. Это очень срочно.

Спрятав личное дело Макарова в сейф, и положив меч на комод, Ибрагимов направился в центр управления крейсером. Что-то совсем не складывалось: разукрашенный зэк уже практически при смерти, а реальность продолжала меняться и без его ведома. Сама мысль о том, что окружающая реальность нестабильна, уже сама по себе чудовищна. Она ужасна своим свойством делать ненадежным то, что всегда ощущалось как самое надежное. Будущее, настоящее, прошлое — все приходило в движение. Прошлое и настоящее становились такими же непредсказуемыми, как и будущее.

На тактических курсах его учили, что для планирования необходимо обеспечить базис, последовательно установить достоверность и точность всех элементов настоящего: диспозицию, положение войск противника, различные условия окружающей среды. Сейчас же приходилось оперировать категориями разной степени ненадежности. Это как идти по болоту, где каждая кочка имеет свою степень устойчивости, и ни одна не может выдержать полный человеческий вес.

Свинорезку доставили к дверному проему, ведущему на капитанский мостик, раньше, чем к нему подошел неторопливой походкой Ибрагимов. Он рассмотрел ее профиль, анфас. Ни малейшего фамильного сходства, бросавшегося в глаза при первом их контакте, он не нашел, хотя мог поклясться чем угодно, что видел это сходство. Вроде тот же нос, и лоб, и губы, и глаза, но в сумме ни малейшего намека на какое бы то ни было родство с Макаровым.

Озадаченный, капитан распорядился вернуть уголовницу к барьерам, а сам поднялся на капитанский мостик. Там уже стоял Макаров, он разглядывал мелкомасштабную навигационную карту, спроецированную на голографическом стенде, пытаясь проткнуть отдельные звезды авторучкой.

— Без изменений?

— Да все нормально, капитан.

— А что с нашим малолетним гостем? — Ибрагимов кивнул в сторону Руслана.

— Боится. Тут все нервные, пытаются разобраться в ситуации, кричат, суетятся. Вот ребенок и переживает. Говорят, просился обратно на «Ямантау», но Михаэль сказал, что там опасно. А он до сих пор не верит и рвется на «каторжник». Сейчас вот в угол забился, и ни с кем не общается. Не знает никто, что с ним делать.

Ибрагимов обогнул навигационную стойку и приблизился к Руслану. Тот сидел в эмбриональной позе, обхватив руками колени и опустив голову. Рядом валялись микросхемы, обрезки кабеля и компас, который дал ему Брусьев. Этакий талисман, совершенно бесполезный в космосе. Ребенок что-то мастерил из полученных предметов, но потом бросил.

Капитан опустился на пол и подсел рядом. Как обращаться с девятилетним ребенком он или не помнил, или не хотел помнить — что делать в такой ситуации он представлял себе очень смутно.

— Хочешь обратно на тот корабль?

— Да, — прошептал Руслан.

— Там опасно очень.

— Дяденька, можно я пойду обратно на тот корабль?

— Там враг, борт разрушается, еще там есть злые люди, которые могут тоже что угодно сделать и… есть угрозы другого порядка.

Ибрагимов поднял с пола микросхему, она показалась ему очень знакомой. Напрягая память, он вспомнил, что это рекомбинатор, часть аппаратного обеспечения для бортовых компьютеров класса «синий ящик». Возможно, это лишняя деталь, иначе как бы она оказалась в руках у ребенка? Он повертел ее в руках, придумывая какую-нибудь небылицу, которая лучше бы подстегивала фантазию ребенка. В конце концов, если объективные угрозы не являются для него аргументом, то почему бы не заставить его придумать себе угрозу, с которой нельзя не считаться?

— Понимаешь, Руслан, — Ибрагимов попытался изобразить тревогу в голосе, — на кораблях такого типа как тот, на котором летел ты, не очень качественная защита реактора. Иногда, приземляясь на дальних шахтерских планетах, он неделями может стоять в доках. Иногда на борт проникают гаргариски, привлеченные излучением. Они откладывают там свои яйца. Бывает, в трюмах вырастают огромные твари. Слепые правда: от излучения и темноты. Хочешь, чтобы тебя одна из этих тварей сожрала?

— А на вашем корабле таких нету?

— Нету. Всех вычистили. Если будем где на планету приземлятся, может тоже заведутся. Но сейчас все чисто, будь уверен!

Руслан не стал отрывать рук и головы от колен. Он весь затрясся. Больше ребенок не проронил ни слова, и Ибрагимов понял это вполне определенно. Он поднялся с пола и направился в свой кабинет. Уже у выхода капитан отдал микросхему рекомбинатора Макарову.

— Разберись, кто дал ему это.

Адъютант еле заметно кивнул головой.

Когда капитан уже подходил к своему кабинету, позвонил интерком. Звонил один из солдат, конвоировавших уголовницу-псевдосестру. Он сообщил, что экстремисты явились к шлюзу стыковки, расстреляли охрану и взяли в заложники Джемисона. Подоспевшие бойцы успели оттеснить их обратно в центр управления, где те забаррикадировались и озвучили ряд странных требований.

Конечно же, Ибрагимов догадывался, что у них есть какой-то план с самого начала, но до конца не осознавал возможность захвата заложников в такое сложное для всех время. Распорядившись не вступать в переговоры, он направился на «Ямантау».

Уже у шлюза он услышал звук сингулярной пилы. Берекадарский спецназ уже ворвался на склад и теперь резал аварийные ворота, разделявшие склад и коридор, ведущий прямо к лестнице на верхнюю палубу. Оставалось часа три или четыре, прежде чем тюремный корабль окажется под их контролем. Обратный отчет медленно стремился к обнулению.

 

V

Полевой штаб пришлось переносить к шлюзам, так как центр управления тюремным кораблем оказался под контролем радикалов. Из всех свободных офицеров «Чумного денька» кроме Ибрагимова нашлось еще четверо: Зигфрид Кеплер, руководитель артиллерии, офицер службы работы двигателя Эрнесто Фалере, Филипп Брусьев и Макаров. На этом наспех собранном совещании капитан озвучил свое окончательное решение взорвать «Ямантау».

Практически все восприняли это решение без особого энтузиазма, но они понимали, что в данном случае иного решения нет, и затопление тюремного корабля видится наиболее разумным шагом. Только Кеплер, молчавший все это время, после совещания отвел Ибрагимова в сторону и вынес свое суждение.

— Тимур Магомедович, уничтожение дорогостоящего корабля Содружества это серьезное преступление. Мы могли бы объяснить необходимость, если бы наш бортовой компьютер вел записи. К сожалению для нас, Карина скоропостижно скончалась. Есть только базовые функции, их технический журнал Адмиралтейство не примет в счет доказательств. Про десантников они вообще слушать не станут. Мы с Ребулой даже в состоянии войны не находимся, и здесь, в темном космосе формально им делать нечего. Других доказательств нет: все будет уничтожено взрывом. Если вы приняли это решение, то я его поддержу, но и ответственность за последствия будет только ваша. Вы уже получили такой неприятный опыт как слушания Трибунала. Сами представляете, что вас ожидает по прибытии в порт приписки.

Ибрагимов схватил Кеплера за плечи.

— А что ты хочешь от меня? Чтобы я накричал на команданте Солнышкова и этих тупых механоидов? Иди, отвинти какую-нибудь боеголовку. Нам ее еще час-полтора устанавливать, а времени нет совсем.

— Я даже знаю, что скажет Пратчетт. «Если гора не идет к Магомедовичу, Магомедович идет к горе и тащит с собой взрывчатку».

— Прекрати хамить, животное!

Кеплер отсалютовал и исчез за дверями стыковочного шлюза.

Через полчаса он вернулся с двумя техниками, катящими на тележке головную часть ракеты СР-3А. Это крупная боеголовка, она весила около полутонны. Достаточно мощная, не слишком дорогостоящая. Ракеты с такой головной частью применяются для заградительного огня, так как когда заряд разделяется, кластеры детонирует независимо друг от друга, и покрывают пространство мелкими быстро летящими осколками. Это хорошее оружие, им бы и истребители комплектовали, если бы была решена проблема ответного пламени.

Полностью разрушить «Ямантау» боеголовка не сможет, это не фугас и не кумулятивный заряд, но наделать дырок на всем корпусе — от носа до кормы — осколки смогут. Фактически, это приведет к разгерметизации и разрушению корпуса. Ракеты поменьше — CP-01 — нужного взрыва не давали. Их применяли только против истребителей класса GG-3, а никак не против бывших каракарских десантных судов. Боеголовки СР-05 весили около тонны, одной тележкой тут не обойтись, нужны блоки и лебедки, крепить которые нет ни времени, ни сил.

Вместе с техниками и Кеплером Ибрагимов спустился сперва на вторую палубу, где оставшиеся зэки укрепляли последний рубеж обороны, а потом еще ниже — в техническое помещение, где хранился разный металлический хлам, который мог бы усилить взрыв в качестве поражающего элемента.

Техническая палуба слишком короткая, но тянулась за пределы кинетических барьеров. Другими словами, можно подогнать взрывчатку прямо под ноги берекадарским коммандос. Если вести себя тихо, последние даже не поймут, что происходит.

Неизвестно, знали ли ребулийцы про существование третьей палубы, но даже если бы они вырезали своей сингулярной пилой люк в технический подвал корабля, их рост не позволил бы перемещаться по нему. Хотя возможность обойти кинетические барьеры, в которых вязла пила, выглядела весьма и весьма заманчиво. По этой причине приходилось соблюдать особую осторожность. Прочуяв существование «черного хода», десантники-киборги могли запросто ускорить развитие событий. И Ибрагимов уже примерно представлял себе как именно.

Света в трюме не хватало, одиноко горел в конце один-единственный красный аварийный маячок. Техники включили встроенные в тележку химические лампы, и только после этого смогли разглядеть, куда именно они катят боеголовку.

Медленно они преодолели половину расстояния, после этого колеса увязли в чем-то мягком, а из дальнего конца трюма послышалось раздраженное урчание. Остановив жестом Кеплера и его подчиненных, Ибрагимов попробовал вглядеться в красный полумрак. Там точно что-то находилось, и оно нехотя шевелилось во тьме.

Осторожно обойдя тележку спереди, капитан потрогал ногой пол и убедившись, что темнеющая масса не провал в полу и не лужа, наступил ногой. Пол в этом месте моментально пришел в движение, а звук стал еще громче. И это органический звук.

Кеплер нащупал фонарь. Включив его, он направил свет в дальний конец трюма. На полу лежала семиметровая тварь, уродливость которой офицер не смог бы никак описать. Существо подняло голову и обнажило три челюсти с двумя рядами кинжальных зубов. Одной из конечностей оно уцепилось за балку на потолке, двумя другими уперлась в пол. Хвост, утыканный шипами, взвился в воздух, висел какое-то время, а потом со всей силы хлестнул по тому месту, куда наступил Ибрагимов. Капитан успел отпрыгнуть, но тележка отлетела в сторону. Выпавшая из нее боеголовка шумно покатилась вглубь помещения.

Огромная хищная тварь начала принюхиваться, ощущая новые запахи в подвале. Стало понятно, что она слепа. Учуяв добычу, она развернулась к людям пастью, пластины на ее шее вздыбились и зашелестели. Ибрагимов не мог сказать, что это за монстр, но он точно знал, кем он не являлся — он не был гаргариском.

— Сваливаем нахрен отсюда! — закричал Ибрагимов, выталкивая вперед Кеплера и одного из техников.

Пока они бежали обратно к лестнице, существо сделало несколько нападений, правда, удары приходились мимо и попадали в балки и стены корабля. Стуки хвостом о бортовые снасти звоном отражались в трюме, но думать о том, что коммандос услышат их, уже некогда.

Выскочив из помещения последним, Ибрагимов навалился на дверь, Кеплер крутанул пневморучку, во внутренних пустотах двери изменилось давление. Теперь открыть ее можно только взрывом.

— Это не уголовник со штрих-кодами… — пробормотал капитан. — Я сказал о том, что тут могут водиться гаргариски, только одному существу. Но он не знал, как выглядят гаргариски, понимаешь?

Кеплер ничего не понимал. Он отирал испарину со лба, прислонившись к лестнице спиной. Вполне возможно, он даже не слушал Ибрагимова.

— И то, что враг прилетит, я тоже сказал на капитанском мостике, а оно все слышало, — продолжал рассуждать капитан, — и то, что у Макарова якобы нет сестры, ему было известно, ведь Макаров это сказал, когда уже был на мостике, понимаешь?… И наверняка там же про метеоритную активность связисты рассуждали. Не иначе, поэтому второй камень к нам прилетел. И про утечки в двигателе мог слышать, когда кто-то обсуждал мое решение добавить атомарный марганец…

Последовательно упоминание всех несчастий последних дней несколько отрезвляюще подействовало на Кеплера. Он спрятал платок в нагрудный карман и повернулся к Ибрагимову, упершись руками в колени и тяжело дыша.

— Так это не артефакт?

— Это наш малолетний гость… Зигфрид, возьми охрану и приведи ЭТО ко мне в каюту. Не разговаривать с ним, не выполнять его просьб, не трогать и вообще не смотреть по возможности. Пора заканчивать наши злоключения!

Кеплер тряхнул головой, приводя себя в чувство.

— Это же ребенок…

— Возможно, ОНО когда-то было ребенком. Но теперь эта мерзость производит только разрушение и смерть. Посмотри, во что все превращается!

●●○○○

Иоландо Рохес вколол раскрашенному уголовнику три кубика дихостанала и один мерекидона, и только спустя несколько минут последний открыл глаза. Пребывая в беспамятстве, он совершал большой внутренний путь и сейчас, глядя странным взглядом на окружающую его реальность, слово погружался в какой-то неведомый туманный мир своих кошмаров. Будто реальность вся находилась там, а здесь, среди мало знакомых ему людей на чужом корабле, он словно спал.

В лазарете кроме врача и пострадавшего находился еще капитан. Он не сразу обратил внимание на пробуждение, продолжал ходить по помещению, общаясь со своим адъютантом.

— Мы дали гарантии, но Солнышков хочет говорить только с вами, — слышался из интеркома почти кричащий голос Макарова, — он требует выдать ему ребенка и довести до первой же попавшейся обитаемой планеты. Говорит, что только тогда они отпустят Джемисона.

— С этим малолетним ЧЕМ-ТО возникли проблемы, — отвечал Ибрагимов, — тяни время, но ничего толком не обещай.

Врач схватил капитана за рукав, привлекая его внимание. Сперва тот повернулся, а потом отнял от уха интерком.

— Что?

— Проснулся…

Ибрагимов подошел к лежащему на кровати человеку, схватил его за челюсть и посмотрел в глаза. Те действительно вращались и подавали признаки бодрствования. Отложив интерком на стол, капитан второй рукой схватил его за здоровое плечо и приподнял на кровати. Зэк послушно уселся.

— Я все знаю! — сходу бросил Ибрагимов.

— Тогда тут и обсуждать нечего…

— Что за дешевый фокус? Отвечай, что за отродье вы конвоировали?

— Руслан Евлоев, 9 лет…

Ибрагимов замахал руками перед носом, словно разгоняя табачный дым.

— Кто ты вообще такой? Что вы делали на «каторжнике»? Как ОНО делает все это?

— Я Зелемхан Фукера-Джемаль, — неторопливо произнес человек, — Объединенное правительственное управление тактической разведки и планирования. Кхе-кхе… Моим заданием было под видом осужденного доставить в расчетное место Объект. После того, как корабль достигнет места назначения, взять контроль над кораблем в свои руки… Кхе-кхе… высадить зэков в системе Сафиуллин и направиться за пределы карантина, в систему Аль-Шазр, где скрываются звездные сунниты. Кхе-кхе-кхе…

— Зачем?

— Наше радикально светское общество не дружит с религией, поэтому, когда мы обнаружили ребенка… Кхе-кхе-кхе… … Начальство посчитало, что это джинн. Оно распорядилось открыть секретный архив, хранящий религиозную информацию. Древние считали, что нашу прародину населяют не только люди, но и джинны, существа из чистого пламени, способные исполнять желания. Кхе-кхе… Их можно узнать по одной ноздре и лишним фалангам на некоторых пальцах. Султаны и халифы держали при дворе джиннов, чтобы править народами и умножать богатства. Я отправился к звездным суннитам, так как если кто-то и может отличить джинна, то это они. Кхе-кхе-кхххххе… Но все пошло не так. Мы не знали, как ребенок выполняет желания. Я пробовал разные методы — угрозы, просьбы, убеждение — но то, что я хотел, не случалось. Случалось только самое худшее, чего я опасался больше всего. Радикалы устроили мятеж, в корабль попал метеорит… Кхе-кхе… Единственное, в чем я уверен, нас обязательно спасут. Управление должно было послать за нами корабль. Это и произошло…

Ибрагимов развел руками.

— Пчему-то никто этого не помнит, но это была не миссия спасения! Мы нашли вас случайно!

— Кхе-кхе… Ну да, случайности становятся закономерностями. Разве не это происходит последние дни?

— Мы сами пострадавшие! — продолжал Ибрагимов. — У нас исчез второй крейсер!

— Все правильно, я сказал ему, что прилетит один корабль… один и прилетел…

Действительно, ведь об этом и предупреждал злой Ибрагимов. Если что-то предопределено, оно свершается в рамках предустановленного правила. Корабль, который должен пропасть там, где его негде спрятать, исчезает без всяких условий и последствий, хотя, как в случае с корабликом в бутылке или той тварью в трюме «Ямантау», предмет, который может вернуться в изначальную форму, стремиться это сделать по воле непреодолимой силы. И если он наломал дров, порождая новые стечения обстоятельств, то точно также можно все вернуть, пока не наступила терминальная стадия, пока жив джинн, пока корабль сохраняет целостность и пока механизм переключения реальности хотя бы интуитивно понятен.

Некоторое время Ибрагимов сопоставлял в уме то, что услышал. В это время оперативник изошелся страшным кашлем. Скорее всего, плазма прожгла легкое, начался пневмоторакс и ассиметричный отек. В секундных перерывах между приступами он успевал что-то произносить, спутано и неразборчиво. Напоследок, когда кожа его посинела, а кашель стал удушающим, он собрался с силами и успел произнести только одну фразу.

— Лимаза ля йумкинуни ру'йату ад-дау!..

Потом он умер, оставив после себя только протяжно пищащую аппаратуру диагностики. Рохес еще попытался что-то вколоть, что-то нажать, но тело уже не подавало признаков жизни. Все, что Фукера-Джемаль не сказал, ушло вместе с ним из этого мира.

Рохес закрыл покойному глаза и сложил перед капитаном на столе то скромное имущество, которым обладал Зелемхан: кольцо от емкости с активной плазмой, заточку, которую зэки делают на зоне, мятую старинную карту системы Стронггге, протеиновый батончик, небольшую винтажную коробочку и гитарную струну с двумя импровизированными ручками на концах.

Ткнув несколько раз покойного в бок, Ибрагимов расстроено направился в кабинет. По дороге его снова вызвал Макарова через интерком.

— Тимур Магомедович, все осложняется, Солнышков психует и грозится убить нашего старпома. Я думаю, надо действовать. Лично я предлагаю пустить газ. У Рохеса есть баллон с газом, который можно использовать для усыпления. Этот алкаш Шпилин из артиллерии им пользуется, когда уснуть не может. Пустим газ, а потом разрежем дверь и прикнокаем всех. Лично я предпочитаю действовать ножом. Это тонко и очень интимно. Лезвие должно быть не короче двадцати сантиметров с двойным кровотоком, чтобы не расплескивать кровищу. Лучше, когда нож хорошо заточен, а то получается грубо, не эстетично. У Брусьева, говорят, есть хорошо заточенные ножи — охотничья коллекция. Носит как талисманы. Если ювелирно работать, то…

— Макаров, — оборвал его капитан, — теперь я вижу, что у вас это наследственное.

— «Наследственное» с кем?

— Забудь…

Капитанский кабинет находился в десяти метрах от лазарета. Быстро преодолев это расстояние и повернув за угол, Ибрагимов налетел на солдата, вытянувшегося по стойке смирно возле самой двери. Капитан сперва похлопал его по плечу, потом открыл дверь, рванув пневморучку, прошел внутрь, и только после этого вернулся обратно в коридор.

— Это Макаров тебя приставил охранять? — поинтересовался Ибрагимов.

— Никак нет, товарищ капитан. Вы хотели поговорить с тем, кто дал ребенку детальки. И это… я…

— Да уж, наворотил ты дел, солдатик, — проворчал Ибрагимов. — Неужели ничему не учит народная мудрость?

— Какая мудрость, товарищ капитан?

— Не буди лихо, пока гром не грянет… Заходи…

Вдвоем они прошли в кабинет.

В помещении ничего не изменилось кроме того, что валявшийся на шкафу второй каракарский меч кто-то из персонала закрепил поверх первого. На тех же кронштейнах. Таким образом, они причудливым образом висели на стене как японские атрибуты самурая — один поверх другого.

— Интересные у вас мечи, товарищ капитан, — произнес стыдливо солдат.

— Где ты видишь мечи? Тут только один меч.

— Вы уверены?

— Конечно, уверен. Откуда тут взяться второму?

Ибрагимов прошел к столу, сел в свое вращающееся кресло, снял с полки бутылку с каравеллой и жестом пригласил своего собеседника расположиться на диванчике слева.

— Так значит, ты дал Расулу этот электронный гаджет?

— Да, чтобы он не расстраивался.

— Он им где-то ковырял?

— Нет, насколько я знаю.

— Но ты же ему что-то сделал? Или сказал? Или напугал?

Солдат пожал плечами.

— Да нет, товарищ капитан, я только дал ему лишнюю деталь и сказал, что мы скоро все починим.

— И все?

— Да, я сказал, что мы починим, и компьютер рассчитает, как вернуться домой. Весь путь рассчитает… нет-нет… Я сказал, что он все рассчитает… Да, так и сказал, что я починю компьютер, и он для нас все рассчитает…

Ибрагимов расстегнул верхнюю пуговицу и, вдохнув побольше воздуха, достал из отделения стола маркер и прямо на крышке написал слово.

— Омнинойсия, — медленно произнес он, словно пробуя слово на вкус.

— Простите…

— Я почему-то не понял этого сразу. От вас, низших форм жизни я этого и так не ожидал, но от себя… Стоило просто допустить прямое значение слов, и их смысл станет очевидным. Омнинойсия! Познание всего сущего. Почему мы не допустили того, что компьютер действительно сможет познать весь объем трансцендентно-эмпирического знания, а потом и вовсе покинет «синий ящик», пренеся себя на совершенно новый, независимый от аппаратной части носитель? Она же хотела это сказать, она и говорила! Просто для таких сложных идей не нашлось подходящих слов в нашем языке. Интемпоральная и супрементальная мультиличность.

Рука Ибрагимова легла на интерком. Несколько секунд он перебирал пальцами ребристую поверхность микрофона, а потом утвердительно кивнул сам себе, соглашаясь со своей очередной мыслью.

Капитан нажал на кнопку, и только после этого поднес устройство ко рту.

— Где ЭТО?

— Макаров ведет ребенка к вам, если вы о Руслане, — послышался голос Михаэля Немова.

— Отлично! А теперь делай, как я скажу. Подключи к проекционному столу программу тактических учений. Я хочу, чтобы в определенный момент на экране появилась синяя точка, которая на средней крейсерской скорости будет приближаться к нам со стороны метеоритного скопления Аверс. Если я сделаю вид, что это дружеский крейсер, хочу чтобы и вы сделали вид, что пялитесь в сканеры, а потом подтвердили эту чушь. Ясно? И еще… С ребенком не общаться! Выполнять все приказы, какие я отдам.

— Я проинструктирую команду. Все сделаем!

Солдат поднялся с дивана и сделал шаг вперед. Тревожно глядя на глубокую задумчивость Ибрагимова.

— Это все из-за ребенка? Вы сами в это верите, товарищ ка…

— Исчезни!

Не прошло и пяти минут, как на пороге появились Макаров и двое солдат с оружием, толкающих впереди себя маленького Руслана. Поняв слова капитана буквально, они завязали ребенку глаза, но ограничились только такими мерами, хватило ума не издеваться более изощренными способами.

Когда все четверо подошли к капитанскому столу, Ибрагимов отложил в сторону корабль в бутылке и все также молчаливыми жестами распорядился всем кроме ребенка покинуть помещение.

Макаров снял с перепуганного Руслана повязку и вытолкал солдат обратно в коридор, закрыв за собой дверь в кабинет.

Маленький мальчик стоял перед столом, который доходил ему до груди, прижимал ручонки к животу и еле заметно дрожал, оглядываясь по сторонам. Он не походил ни на Бога, ни на Дьявола, ни на руку Судьбы, в которую верят каракарцы. Странно ожидать от него, что в какой-то момент он скинет маску, рассмеется потусторонним смехом и заявит, что весь этот кошмар лишь наказание в Джаханнаме для тех, кто при жизни не отличался порядочностью и благочестием.

— Как ты это делаешь? — осторожно поинтересовался Ибрагимов.

— Дяденька, я в туалет хочу…

— Да подожди ты. Скажи, как ты притягиваешь метеорит? Как ты провернул это с Макаровым и его сестрой? Откуда взялось то отродье, на которое мы напоролись в трюме?

— Вы сами сказали про гаргарисков, — заплетающимся голосом произнес Руслан.

— И ты поверил в эту галиматью?

— Да, поверил…

— Испугался?

— Ага.

Капитан потер свою щетинистую щеку.

— А ты во все веришь, что тебе рассказывают?

— Взрослые в теплой комнате с запахами рассказывали, что их друг видел своими глазами планету из золота. Такое бывает?

— Не знаю. Сотрудники компаний, бурящих в глубоком космосе, разные чудеса видят.

Руки ребенка перестали дрожать, но он все равно продолжал озираться по сторонам, ища что-то глазами, какое-то укрытие. Он ничем не отличался от обычного боязливого ребенка, который попал в очень неприятную ситуацию. Конечно же, накладывался отпечаток путешествия в тюремной камере, но в целом он держался.

Чтобы хоть как-то подбодрить Руслана, Ибрагимов поднял со стола каравеллу и протянул мальцу.

— Что это, дяденька?

— Это корабль. Раньше такие плавали по океанам Земли, когда там еще были океаны. Считается отдельным искусством поместить модель в бутылку через тонкое горлышко!

— Красиво, — пробормотал Руслан.

— Это мой подарок. Мы спасены!

Ребенок поднял глаза на капитана. Его вопросительный взгляд требовал от капитана комментариев, но тот медлил. Ибрагимов откинулся на спинку кресла и облегченно вздохнул, нагоняя любопытство.

— Семь минут назад я получил сигнал с нашего дружеского крейсера. Они идут за нами, скоро окажутся в поле видимости. Мы справились с ситуацией, мне за это абсолютно точно дадут вторую золотую звезду!

— Вы меня обманываете, дядька?

— Нет, малыш. Если не веришь, могу показать!

Ребенок отрицательно закачал головой. Он вложил бутылку подмышку, расправил ладошки и приложил их к ушам.

Ибрагимов рывком поднялся с кресла, схватил Руслана за руку и потащил на капитанский мостик, распихав на выходе из кабинета Макарова и солдат. Те на некотором расстоянии проследовали за ними, но следом за капитаном на мостик прошел только адъютант.

Уже поднявшись к капитанскому пульту, капитан указал ребенку на проекционный стол, где в синем поле пульсировала синяя точка «Чумного денька». Ничего не происходило, но Ибрагимов не показывал ни уныния, ни тревоги. Во всяком случае, усиленно делал такой вид. Только когда тишина затянулась, он щелкнул пальцами, привлекая внимание Немова.

— Уже должны появиться, — прокомментировал связист, коротко толкая в плечо одного из сенсориков.

Ребенок отошел от капитана, вынул из подмышки бутылку и подбежал к проекционному столу, где уже валялись проводки и катушки из разобранного прибора, что дал ему военный еще на «Ямантау». Туда же он положил бутылку, которая качалась взад-вперед в такт работающим вспомогательным двигателям.

Двумя руками он уперся в край поля, уставившись в спаренную точку, отмечающую их местоположение.

Через несколько секунд он радостно закричал, подняв руки вверх. У дальнего края появился слабый сигнал, который двигался в сторону «Чумного денька».

— Вот видишь! — пояснил Ибрагимов, — нас нашли. Мы бросим «Ямантау» и полетим домой. Где твой дом?

Руслан пожал плечами, но не так, как делал это в кабинете, не потерянно, но радостно, словно для него не существовало такого понятия как дом.

— Товарищ капитан, а как же Джемисон? — послышалось из коридора.

— Берекадарские десантники уже разрезали последнюю дверь, через двадцать минут они доберутся до шлюза. Никакое провидение не поможет нам вытащить нашего доброго старпома из этой заварушки. Мне очень жаль, у нас нет ничего. У нас нет времени ни на что. Будем спасать уцелевших. Вижу, их сигнал на пульте. Они уже в нашем стыковочном шлюзе! Брусьев с ними…

— Но это же наш Джемисон! — отчаянно произнес Немов.

Повисла напряженная пауза. Но Ибрагимов был прав, ничего уже не могло помочь освободить старпома.

— Дяденька, а ваши друзья найдут свой дом? — переспросил Руслан.

— Радикалы? Думаю, да, — Ибрагимов похлопал рукой по нагрудному карману, в котором лежал детонатор от ракеты СР-3А, отданный ему Кеплером. — Покой они точно найдут, уж будь уверен! Вместе с этими тупыми ходячими железяками.

Михаэль повернул голову в сторону проекционного стола, чтобы убедиться, нет ли сбоя в демонстрационной программе, нет ли микрозадержек или искажений в отображении голограммы, и спустя секунду вскочил со стула и припал к проекционному полю, разглядывая точку. Она не казалось желтой, какой обычно помечает программа условного противника, она была зеленая!

Немов набрал несколько кнопок на проекционном панно, а потом хлопнул в ладоши.

— Эй, Роман, отключи-ка ту программу, о которой говорил капитан!

Сигнал замерцал, а потом зеленая точка превратилась в синюю, которой программа отмечает настоящие корабли.

— Проверь частоты, вышли наш позывной!

— Они отвечают! — радостно воскликнул один из сенсориков. — Это же… это…

— Я знаю кто это, — перебил его Ибрагимов, — это «Химера»!

На одном из крупных мониторов появились спецификации сигнатуры, указывающей, что это действительно пропавший крейсер. Вскоре послышался и взволнованный голос капитана Росси.

— Говорит крейсер #319, «Химера». «Чумной денек», вы куда пропали? Какая-то пространственная аномалия! Черт возьми! Да ответьте же!

— Крейсер #319, «Химера», говорит крейсер #307, «Чумной денёк», — включив канал связи, произнес Немов, — у нас все в порядке. Были проблемы с двигателем, какие-то микротрещины. Но мы откалибровали аппаратуру. Ложная тревога. Метеорит пробил обшивку, не можем запуститься. Готовьте гравитационный буксир, подберете!

Несколько минут крейсер маневрировал вокруг «Чужого денька» и, зайдя по левому борту, пристыковался к стороне, противоположной «Ямантау». В эту минуту рулевой повернул рычаг блокировки, и тюремный корабль медленно отплыл в сторону, уже не удерживаемый шлюзовым арканом.

Макаров обошел капитанский пульт и приблизился к центральным мониторам, на которые вывел вид терпящего бедствие «каторжника».

— Я так понимаю, мы забрали мальчика и его охранника. Сколько еще удалось спасти? — спросил Макаров.

— Тебе нужен кто-то конкретно?

— А как же заключенные?

На мостике появился Брусьев, украшенный кровоподтеками и ссадинами. Его порванный китель говорил о том, что последнее время он все-таки честно исполнял свои обязанности, а не объедался бутербродами.

— Еще семерых зэков вытащили с тюремного корабля… Кеплер определил их в камеру. А Джемисон… Больше никто не выжил… я оборонял шлюзовой отсек от коммандос, когда зэки отступали. Наваливал балки на их сингулярную пилу…

Ибрагимов похлопал обоими руками по капитанскому пульту, затем достал из нагрудного кармана детонатор, присоединил его к передатчику на панели, вставил ключ в гнездо пуска. Для детонации ракеты СР-3А нужен был только один — капитанский. Его ладонь упала на кнопку пуска. В открывшемся окошке мерцала красная кнопка. Он не сразу втопил ее, выждал некоторое время.

— За Феликса Джона, — произнес он тихо.

Команда повторила следом за ним:

— За Феликса Джона Джемисона!

И только после этого капитан со всей скопившейся злостью вдавил пластиковый кругляш в основание панели.

Прозвучал короткий сигнал, но взрыва не последовало: гора мусора под названием «Ямантау» продолжала барахтаться в открытом космосе, облепленная обломками корпуса, удерживаемого кинетическим барьером, который также распадался и по частям отпускал железный лом в свободное плавание.

Осознав смысл своих слов про специецистов и их поиски дома и покоя, Ибрагимов рассмеялся. Политическим заключенным еще предстояло вернуться домой. Учитывая обстоятельства, путь их будет очень долгим и в разные стороны.

— Я раньше думал, что верить в успех и притягивать удачу — это просто красивая болтовня для второсортных вузов, готовящих экономистов, — проворчал Макаров.

Ибрагимов кивнул головой, а после жестом приказал военным увести ребенка.

— Кто же знал, что джинны исполняют только те желания, которые приводят реальность к состоянию, в которое они сами верят? — проворчал капитан. — В этом плане убедить ребенка в том, что мы сможем убедить Пратчетта поверить в нашу историю, выглядит особым извращением!

— Не стоит, — ответил Макаров, — а то попытаетесь его снова в чем-нибудь убедить, и у корабля корма отвалится. Не надо нам такого.

— Я спать. Я очень устал…

Капитан расстегнул китель, обнажая растянутую майку с небрежно пристегнутой кверху ногами запачканной мазутом звездой, и вышел в коридор. Макаров последовал за ним, желая спросить насчет того, что делать с ребенком, но остановился, лишь только переступил порог капитанского мостика.

У входа стояли трое солдат, один из которых держал в руках ту компьютерную деталь, что ранее подарил ребенку. Он смущенно разглядывал ее и иногда поднимал украдкой глаза в ту сторону, куда направился Ибрагимов.

— Разрешите уточнить, товарищ офицер, — обратился он к Макарову.

— Говори.

— Это правда, что капитан Ибрагимов сам засунул каравеллу в бутылку?

— Какую?

— Ту, что стояла у него на комоде. Кто-то из офицеров говорил об этом в столовой во время обеда. Я, правда, не помню кто. Азиат какой-то.

— Нет, — пробормотал Макаров, поворачиваясь лицом к капитанскому мостику. В этот момент он почувствовал, как сильно устал сам. Все, должно быть чертовский устали, выискивая выход из Джаханнама. — Вернее так, солдат. Он честно пытался два часа запихнуть кораблик в бутылку, а потом, когда надоело, разбил бутылку и склеил ее вокруг кораблика молекулярным клеем. Так что и трещин не видно, и кораблик внутри бутылки…

— А офицеры азиатского происхождения на борту есть? Я не могу никого вспомнить.

— Нет никаких азиатов. Тебе показалось. Не налегай на марру, сынок. Еще вся жизнь впереди!

Макаров отер закрывающиеся глаза и шагнул обратно в рубку.

Ибрагимов же быстро добрался до своего кабинета, вынул из стола бортовой журнал и быстро, преодолевая усталость, начал писать то, о чем думал последние минуты, и то, чего по уставу в нем быть не должно:

«Сукин сын Роланд Хаммерхэд был прав. Ребенок оказался оружием. Ну, или, по крайней мере, правительство планировало использовать его как оружие. А возможности его кажутся безграничными. Даже я, киборг, эталон моральной стойкости для своей команды, подавлен и удручен самим фактом существования этого урода. И я понимаю радикалов, которые требовали его выдачи. Вселенная шутит над нами иной раз очень жестоко. И ответ на эти шутки должен быть ассиметричным.

Мне хочется надеяться, что никто не в состоянии безоговорочно верить во всю эту лабуду, которую демагоги и лжецы пытаются навешивать нам на уши. И джинн со временем либо станет конченым циником, который ни во что не верит, либо сойдет с ума. Я верю в это, иначе дела наши плохи.

И еще я верю, что Карина, где бы она ни была и на каких бы носителях не находилась, будет присматривать за нашим ущербным миром. И не допустит того чудовищного зла, на которое способны истиннолюди. Наша Вселенная полна радости и красоты, и лишь мы каждым своим действием в частности и всем совокупным трудом превращаем ее в очень мрачное место».

●●○○○

Два объекта в пространстве проекционного стенда удалялись от «Ямантау», который развалился на десятки мелких объектов. От него ничего не отделилось, крейсеры никто не преследовал. Вскоре и проклятый корабль исчез за границами проектора. В темном космосе двигались два корабля, а вокруг была гнетущая пустота.