На базу он приехал к обеду, когда сборщики вернулись из леса и взялись за обработку урожая. Резиновый леший окончательно сдулся, однако же ещё сидел под деревом, уронив голову: всеобщий страх перед нечистой силой был исторгнут не только у егерей, но и у всего населения охотничьей базы, и мальчишки теперь пытались накачать куклу автомобильным насосом. Зарубин хотел сразу же лечь спать, однако Костыль попросил дождаться наряда милиции, высланного из райцентра. Надо было ответить на вопросы следователя относительно Боруты со своим подельником и мешка с куклой, а пока пообедать. В трапезную, как здесь называли столовую, он пошёл и за накрытый стол сел, но даже малейших признаков голода не чувствовал.
— Тебя что, опять молоком напоили? — как-то подозрительно засмеялся охотовед. —Давай ешь! Может, для аппетита по сто грамм?
Зарубин помотал головой.
— Не хочу... Я только чаю попью.
В голосе Костыля и в самом деле зазвучала ревность.
— Слушай, вчера Дива Никитична к тебе пришла или приехала?
— Вообще-то приехала, на молоковозе.
— Сам видел?
— Сначала видел молоковоз на летней дойке.
— Откуда там летняя дойка?.. Впрочем, понятно...
— На бугре стоял, — продолжал Зарубин. — Молоко- ш»з мимо проходил. Остановился, дверца хлопнула, потом вдова появилась...
— Во ты везучий! — завистливо восхитился Костыль. — 11е хотел тебя грузить, но раз тебе все само в руки плы- «ёт... Я этот молоковоз ловлю уже года два! В прошлом году мои егеря поехали поле пахать весной. Но ведь остолопы же! Так же встретили его на дороге, напились молока и отпустили. Все же местные, покрывают друг друга... Правда, обоих прохватило со страшной силой. Пару дней страдали... И это не единственный случай. Я понял, И у тебя та же проблема?
— У меня всё в порядке.
— Да ну?
— Желудок привыкший. Я же молочный заканчивал...
— Это я знаю... Жалко, не предупредил. Мне этот молоковоз нужен позарез!
— Зачем? Парного молочка тебе и вдова принесёт...
— Она-то принесёт. — Недоеденный доел грибной супчик и придвинул к себе второе. — Понимаешь, в чём дело, Игорь... Никто не знает, по какой дороге поедет, откуда и куда.
— Известно: из одного пространства в другое!
Костыль замахал руками.
— Этот бред я уже слышал от Борутиных гостей... Ты про Алфея Никитича знаешь, должно быть... Так вот он умудрился каким-то хитрым образом прибрать к рукам колхозные леса и скупил у мужиков земельные паи. Весь этот край до Архангельской области принадлежит его семейству. Кто-то влиятельный в Москве помог, а кто, понять не можем. Своя влиятельная рука или на самом верху. Ну или тогда впрямь нечистая сила помогает! Наш губернатор однажды дёрнулся, прижать хотел Драконю. Теперь сам прикрывает, из опаски его столичных связей... Мы вынуждены арендовать у него земли как охотугодья. Видел, сколько здесь зверья? Обращал внимание на тропы? Самая продуктивная охота у нас... Но вдова со своими Дракошами за фалды держат. Дракоши — это зятья Дра- кони... Мы вынуждены платить даже за сбор дикоросов! Думал, сам Драконя умрёт, легче станет. Но вдова его оказалась ещё круче! А чтоб свалить её, надо найти источник, откуда она возит молоко! Левое, явно мерзкого качества, если прохватывает. Санэпидстанция и налоговая у меня на охоте бывали, только сигнала ждут... Мы с Фефеловым этот вопрос обсуждали. Могли бы кое-что сделать. Но черти попёрли его к вдове! Последствия известны... Если ты молочка попил и не тронулся умом... Извини, конечно! С тобой можно иметь дело. Надо вдовушку эту взять за жабры. Пока зацепка одна — поймать, кто поставляет ей молоко. По документам всё шито-крыто.
— А у неё своего дойного стада нет? — будто между прочим спросил Зарубин. — Каких-то её телят волки режут...
Для Костыля это была застарелая головная боль.
— Говорят, есть... Но где прячет? Губернатор зимой давал вертолёт. Мы летали будто бы на учёт поголовья диких животных. На самом деле скот искали. Облетали весь район — ни сараев, ни загонов, ни заготовленных кормов. Ничего нет, а молоковоз ходит, как «летучий голландец»... Поверишь тут в нечистую силу. Не зря туземцы говорят, ещё старший Драконя с дивьём лесным договорился. Оно и стада его пасёт, и корма заготавливает. Начнёшь выяснять, сунешься поглубже — вдова, ведьма, глаза отводит...
— Мистика, — сдержанно проговорил Зарубин, унимая внутреннюю трепещущую дрожь. — Как можно глаза отвести?
Костыль разозлился.
— Какого чёрта ты тогда блукаешь по дорогам? Где ты вчера ездил — помнишь?.. Поверишь тут в мистику! В леших и ведьм! Сегодня поедешь на лабаз — рацию возьми, в машину тебе положу...
Выдать полной инструкции он не успел, поскольку в трапезную ворвался егерь.
— Генерал приехал! И Кухналёв с ним!
— Ну, началось! — выдохнул Костыль и умчался.
Пользуясь суетой, Зарубин ушёл в свою башню
и не раздеваясь завалился спать. Показалось, только закрыл глаза, а когда егерь его разбудил, оказалось, прошло четыре часа! Он вспомнил, с какой мыслью заснул — завалить седого старика и попить его крови, дабы мозги не съезжали. Столь неожиданное желание сейчас показалось паническим: ничего же особенного не произошло! И нечего попадать под массовый психоз, царящий вокруг. А то вроде бы приехал лечить головы другим, но сам попал под влияние, даже крови захотелось...
Совещание происходило в егерской избе и напоминало военный совет в Филях на знаменитой картине: на столе карты, полна пепельница окурков, компас, линейка и курвиметр, а уже подуставшие от обсуждения чины сидели, развалясь, вдоль стен. Вместо Кутузова был начальник УВД с чёрной повязкой на глазу, делавшей его свирепым, однако скрашивали светлый китель и блеск многочисленных звёзд, создавая вид праздничный и немного потешный. Рядом сидел начальник охотуправле- ния, тоже в генеральском мундире, но почему-то его все звали просто Гришей. Потом могучий полковник Кухналёв в камуфляже, ещё какие-то полувоенные люди с кокардами и значками охотинспекции. Длинный Костыль в их присутствии стал коротким, приземистым и выглядел как пленённый Наполеон — сходства добавлял треугольный берет, которым он на людях всегда прикрывал лысину. В воздухе вместе с запахом дыма от дорогих сигар висело какое-то уже принятое решение, и по тому, как все разом вскочили и наперебой потянули руки, стало понятно, что Москву сдали французам или, вернее, Европейскому Союзу.
И это было поручено озвучить Недоеденному.
— Игорь Сергеевич, сегодня ты поедешь на другую площадку, — заявил он. — Там ходит не отстрелянный губернаторский секач, так что по трофеям обмен равнозначный. С губернатором согласовано. На твоё поле решено посадить короля. А на старую дойку посадим принцессу.
Они даже роли распределили, и верно, отрепетировали, поскольку генерал подхватил согласованный текст речи:
— К вам будет просьба, Игорь Сергеевич, сопровождать охоту принцессы. С Фефеловым согласовано. Вам это по рангу, тем более вы опытный охотник и знаете два языка. Мы уверены, сможете обеспечить её личную безопасность.
Это можно было расценить как компенсацию за отнятого седого старика! Однако скромный и отчего-то счастливый генерал Гриша хотел подбодрить и случайно выдал тайну:
— Охота с принцессой — это почти что награда, орден за поимку лешего!
— Вы, Зарубин, не обижайтесь, — быстро поправил его «Кутузов». — Это вопрос государственной важности. Вернее, межгосударственной.
— Пойми правильно, — добавил Кухналёв. — Всё делается в целях безопасности особо охраняемых персон. Ты человек наш, вологодский...
Зарубин заметил на простоватом, выразительном лице Костыля глухое недовольство, даже ненависть: отняли принцессу!
— А кто пойдёт с королём? — спросил Зарубин.
— С Его Величеством на лабазе буду я, — сказал Кухналёв. — И плюс его телохранитель.
И тут в воздухе почуялся дымок несогласованности.
— Всё-таки оставлять принцессу на одного Зарубина опасно, — осмелел Недоеденный. — Мы не знаем, какой он стрелок, это во-первых...
— А во-вторых, мы знаем, какой ты стрелок! — с многозначительной резкостью сказал генерал. — И помним охоту с местным прокурором. Всё, Костыль, вопрос не обсуждается! У тебя главная задача — чтобы зверь вышел.
— И не просто зверь, а трофейный экземпляр, — заявил охотничий генерал. — Причём на две площадки.
Костыль не скис — умел держать удар, и ответил сдержанно.
— Выход зверей я обеспечу. Но оставлять принцессу без должного надзора рискованно. Между прочим, я готовился, даже сказки начал читать!
— При чём здесь сказки? — опешил начальник УВД.
— Она любит, чтоб ей рассказывали сказки волшебные. И приехала в Россию будто бы для сбора фольклора...
— Откуда знаешь? — восторженно спросил генерал Гриша.
— По телевизору слыхал.
— Для сбора информации она приехала, — проворчал Кухналёв. — Фольклор — прикрытие. Наши сделали установку: принцесса — офицер спецслужб.
— Ты наговоришь, Родионыч! — возмутился Костыль. — Тебе везде шпионы чудятся. А у принцессы, может быть, тонкая душа? Поэтому я сейчас учу наизусть Пушкина, «Руслана и Людмилу»...
Его уже никто не слушал.
— Товарищи, попрошу всех соблюдать конфиденциальность, — напомнил милицейский генерал. — Слова «король», «принцесса» не использовать даже в разговорах с егерями. И никак не величать. Просто гости, господа.
А про короля уже знали все пижменские туземцы! Даже «фотаться» готовились...
На том совет закончился, и все повалили на улицу к своим автомобилям. В это время наряд вывел из железного ящика закованного в наручники Боруту. Главный кукловод на Пижме сейчас сам походил на дивьё лесное, только не на лешего — на шишка, лесного гнома: малый ростом, но всклоченный, будто ему начёс сделали, и из волос отовсюду торчит солома. Однако вид при этом был не потешный, не сказочный: его цыганские, чуть навыкат глаза посверкивали вызывающе, а на лице застыла надменная усмешка. Скорее всего, третий глаз у него так и не вылупился, переносица была чистой и гладкой, но следовало отметить, что взгляд был пронзительным, цепким и чувственным. Боруту поместили в милицейскую машину, и кавалькада автомобилей покинула базу. Только главный стражник Кухналёв остался на базе, да и то ненадолго. Он достал из своего джипа пистолет в подмышечной кобуре, сел в УАЗ и поехал осматривать объекты, которые теперь брались под круглосуточную охрану. А Костыль оттянул Зарубина в сторону и, жалкий, растерзанный, с затаённой обидой, попытался оправдаться.
— На меня навалились! Ты пойми, Игорь!.. Кстати, у тебя была возможность — один вечер. Сам виноват, лабаз не нашёл. Ведьма глаза тебе отвела...
— Всё путём, Олесь, — дружески сказал Зарубин. — Не бери в голову!..
А сам ощутил первый толчок ничем не оправданной неприязни.
Утешить Костыля было невозможно, губы кривились от сдерживаемых эмоций, возможно, от слёз, и это выражение слабости начинало раздражать.
— Не просто навалились, — продолжал он жалобно. — В блин раскатали! Гриша, и тот рот открыл... Забыл, гад, кто его в кресло начальника посадил! В общем, меня сливают по полной. А я размечтался про Госохотконтроль... Ещё и вдова встряла, бумагу накатала губеру — жалуется, что волки заели!
— Ну что мне тебя, по головке погладить? — разозлился Зарубин. — Сопли утереть?
Кривящая рот обида перевоплотилась в серый налёт решимости, поджатые губы почти не размыкались.
— У меня к тебе просьба, Игорь, — вдруг жёстко вымолвил Недоеденный. — Пока ещё не поздно, откажись от принцессы. Придумай причину, сошлись на простуду, кашель, чих. Мол, заражу Её Высочество, да и зверь не выйдет.
— Неужели ты всерьёз на что-то надеешься? — прямо спросил Зарубин.
И увидел перед собой самоуверенного, сильного бойца, которому много что в жизни удавалось, особенно в отношениях с женщинами.
— Где наша не пропадала, — усмехнулся Костыль. — Она принцесса, но ведь баба. Со всеми вытекающими.
А лабаз на старой дойке располагает к интиму...
Возможно, этот охотовед знал, что говорит, и был прав. Для таких целей и была оборудована засидка со шторками.
— Ладно, я подумаю, — чтобы не отказывать сразу, пообещал Зарубин.
А сам двулично подумал, что никогда и ни за что не откажется от награды — охоты с принцессой. Хотя какая эта к чёрту награда?..
— Будет ещё одно совещание, с работником МИДа, — и полголоса и с оглядкой заговорил Костыль, почти уверенный в успехе. — Там и заявишь. Я твой должник, но за такую услугу... Проси что хочешь! Как золотая рыбка, три желания исполню.
— Три много — одного хватит, — ухмыльнулся Зарубин.
— Я понял! — уже шёпотом заговорил он. — Ты же на Диву Никитичну запал? Сразу это заметил, молоком напоила... Все гости на неё западают. У неё есть избушка, н урочище за Дором. Из Дорийского болота тёплая речка течёт, так на ней домик стоит. Вроде как лесная сторожка, ещё Драконя построил... Когда вам устроить свидание?
— Ты что, сутенёром у неё подрабатываешь?
Недоеденный отпрянул, как-то по-бабьи замахал руками.
— Да боже упаси! Как тебе в голову пришло? Дива туда часто ночевать ходит одна. Мне сначала егеря говорили, потом я сам выследил... Этой осенью так почти каждую ночь там. И такое ощущение, ждёт кого-то!
— Но уж точно не меня...
— Может, судьбу свою? Кто первым набредёт — тот и суженый. Она теперь вольная особа и романтичная...
— Ну и пусть ждёт...
Обескураженный Костыль даже растерялся, утратил красноречие и заговорил косноязычно:
— Неужели ты совсем... не того? Никак?.. Да ну, не верю! Фефелов вон сразу... Эх, я бы и сам! Но теперь принцесса... А у тебя какое желание-то?
Когда Зарубин чуял, как начинает наливаться ядовитым сарказмом, сам себя ненавидел, но уже ничего поделать не мог.
— Желание есть, — серьёзно проговорил он. — Узнать, куда девался трактор с перекрёстка?
Недоеденный потряс головой.
— С какого... перекрёстка?
— Как на дойку поворачивать, куда принцессу садят.
— Известно куда — егеря на металлолом сдали.
— Когда?
— Лет десять назад. — Костыль насторожился. — Погоди, а ты-то откуда про трактор знаешь?
— Вчера блудил — видел, — аккуратно признался Зарубин. — Попал куда-то... Сегодня там же вроде ездил, ничего не нашёл.
Охотовед как-то облегчённо отмахнулся, глянул на часы и заспешил.
— Место такое! Я сам иногда блужу. Там с этого косогора дорог натоптано, и все одинаковые... Так мы куда едем? Если в урочище за Дорийской марью — так рано ещё. На лабаз — так в самый раз.
— На лабаз.
Костыль сначала посмотрел на него возмущённо.
— Ну, ты и кремень! — последнее слово прозвучало как «дурак».
Потом подумал и добавил с завистью:
— Есть в холостяцкой жизни своя прелесть: никому ничего не должен.
По пути на лабаз он не хуже баешника стал рассказывать про гигантского секача, так и не отстрелянного губернатором, — набивать цену. Зарубин поймал себя на мысли, что внутренне радуется такому обороту: теперь не надо стрелять старика и пить его кровь. Пусть король с принцессой испытают, что такое охота на медведя в русских лесах. Однако ничего о своих столь интимных чувствах Костылю не сказал, понимая, что отношения между ними теперь испорчены непоправимо. Он и сам не понимал, отчего конкретно вспыхнула эта ненависть к охотоведу. От предложения отказаться от охоты с принцессой? От его кичливого нрава, глупой самоуверенности? Или от того, что ему теперь известно укромное место в урочище за Дорийской марью, где ночует Дива Никитична, но он не может сейчас туда поехать?
Губернаторский лабаз, который пытался своротить снежный человек, был отремонтирован капитально, даже новую лестницу привезли и крышу покрыли старой, отлежавшейся берестой. Однако начинка была мужской, аскетичной, не для соблазнения принцесс. Недоеденный поднялся вместе с Зарубиным, и видно было по поведению: ещё переживал случившееся нападение йети, а по другой версии — вдовы председателя. Овёс был изрядно побит зверем, наискосок, от дальней стороны поля, виднелась широченная тропа, будто стадо проломилось, а в пяти метрах от засидки вообще было выкатанное пятно с полсотки.
— Туда меня и зашвырнул, — шёпотом подтвердил охотовед. — Вот тебе и кукла...
Зарубин вспомнил про Деда Мороза, шныряющего по подкормочным площадкам, хотел рассказать, но Костыль оставил рацию, без всяких напутственных слов почти бесшумно спустился на землю и так же ушёл к машине. И в этом проявилось его искреннее отношение к столичному начальствующему гостю — точно такая же ненависть. Причём одинаково беспричинная, сразу за всё: что он, вологодский молочник, вырвался из небытия и теперь восседает в Госохотконтроле, там, где мечтал восседать Недоеденный. Что ему, Зарубину, отдали принцессу на охоту, а он, Костыль, вынужден платить отступные — сдать в наём избушку со вдовой. К которой, по всей вероятности, любвеобильный охотовед сам неравнодушен...
Понять его оскорблённость было можно, простить меркантильность — нет!
Зарубин уже почти разобрался в своих и чужих чувствах, расставил все знаки и несколько успокоился, чётко определившись, что от принцессы не откажется. В этот день появилось солнце, но вечер был знобкий, со студёным ветерком, поэтому он надел волчью безрукавку, устроился на удобном сиденье со спинкой и, не выспавшийся, стал дремать. По свидетельству егерей, кабан выходил на кормёжку в разное время, чаще в лёгких сумерках после заката, и поскольку был не пуган, то кругов не нарезал, вылетал галопом и начинал драть горох с овсом. Зарубин ничуть не боялся уснуть: не раз бывало, что он просыпался, обнаруживал зверя на площадке, стрелял и был с трофеем. Нивхи вообще утверждали, что спящего человека зверь не чует и не слышит, особенно хищники, поскольку они больше реагируют на мысли, на думы человека, чем на запахи и звуки. Охотник сидит в засидке и думает: сейчас выйдет медведь, и я его убью! Чем дольше сидит, тем громче думает, так что на весь лес чуткому третьему уху зверя слышно. А спящий пребывает совсем в другом мире. Сон уносит его душу в рай, где сытно, тепло и никаких земных забот. Зверь же выходит на кормёжку голодный, у него в голове одна мысль — поесть, все другие отступают. Вот так жадность не даёт удачи человеку и гонит зверя под выстрел. Поэтому умные нивхи в засидке возле привады или спали, или прикидывались спящими и мечтали, что они счастливы, что у них в ледяной яме и так много мяса, а в чуме красивая жена и много забавных, любящих папу детишек. Голодный зверь думал: сытый человек сидит, не тронет, и выходил.
У Зарубина чум в Москве был, даже ледяная яма существовала вроде морозильной камеры, где полно мяса и рыбы — жены и детей не было. А не женился он по той же причине, что и голодный, жадный охотник: увидит дичь, прицелится уж было, но глядь, а есть крупнее, жирнее, слаще. Только возьмёт её на мушку — бах! — и промахнулся от спешки! И первая улетела, и вторая. Обилие дичи в угодьях — это великий искус и реальная возможность остаться голодным. Голод же порождает жадность, и так всё идёт уже не по первому кругу. Это у нивхов всё просто: отец с сына спустит штаны, посмотрит, оброс ли шерстью, пойдёт в соседнее стойбище и приведёт девицу — вот тебе жена, люби. И тот любит! Да так, что всю жизнь не оторвать...
Зарубин сидел на лабазе и дремал, даже засыпал на несколько минут: волчья шкура наполняла тело теплом и спокойствием. Погрузиться же в долгий сон не удавалось, не позволяли комары, звенящие по-летнему назойливо и жалящие до сильнейшего зуда. Он давил насекомых, чесался, полусонно осматривал поле, принимая шорох крови в ушах за движение — какие уж тут романтические сны про райские кущи? Невидимое солнце наконец-то село, гнус опал, однако Зарубин взбодрился, ибо в лесу раздался отчётливый треск: зверь был на подходе. Потом стрекотнула сойка и послышался поросячий визг: шла матка с детёнышами. И в это же время с другой стороны площадки чёрным шаром выкатился медведь — движение зверя началось. Зарубин посмотрел в оптику на косолапого, а тот в свою очередь приподнялся на дыбки и выслушивал треск свиньи в кустах. Молодой и оголодавший, он несколько раз хапнул овса, почавкал, после чего насторожился и решил не рисковать — сбежал с поля! В это время, как остроносая греческая галера, выплыла крупная свинья с выводком — и сразу на не- потравленную середину площадки: дескать, я кормящая мать, мне положено брать лучшие куски.
Пока кабаны жрали горох, начало смеркаться, потянуло зимним холодком и даже снегом запахло. Зарубин хотел надеть куртку, всунул одну руку в рукав, и в этот миг на опушке леса, рядом с лабазом затрещало так, что непроизвольный мороз пробежал по спине. Шёл истинный хозяин площадки! Свинью с мелочью сдуло с поля, только хвосты и уши мелькнули в высоком овсе. Однако вместо свирепого трофейного секача выскочил медведь, тот же самый, юный ещё и жадный. Согнав конкурентов, он сел на задницу и, загребая овёс лапой, пошёл, словно комбайн.
Начиналась забавная и настоящая театральная игра: звери путали друг друга, изображая подход на кормёжку доминирующего самца. Свинья наверняка сейчас стояла на опушке леса и высматривала, кто на самом деле пришёл. И могла взять на испуг этого умного и молодого шалопая. Но не успела: медведь протаранил густые овсы до широкой тропы, по которой Борута с напарником таскали куклу, забыл про еду и стал вынюхивать землю. В бинокль хорошо было видно, как шерсть на загривке встала дыбом, а разваленные уши сдвинулись к макушке. Зверь вдруг металлически пышкнул и саженными скачками ринулся с поля. И потому как треск поплыл по гулкому вечернему лесу, рвал напрямую, далеко и без остановок. Было не совсем понятно, что могло так напугать нагловатого, умеющего бороться за пищу зверя: следы ещё одних театральных деятелей с куклой лешего должны были давно выдохнуться. Возможно, китайская резина оставляла на земле какой-то стойкий и пугающий запах.
Зарубин осмотрел в прицел поле: стрелять через цей- совскую осветлённую оптику ещё было можно. Однако смеркалось быстро — ещё полчаса, и можно спускаться с лабаза, идти к стоянке, куда Костыль должен пригнать машину... Глаз от напряжённого всматривания уставал, поэтому, оторвавшись от окуляра, он зажмурился на несколько секунд и помассировал бровные дуги.
И вдруг увидел рядом на лавке совершенно незнакомого мужика, невысокого роста, но круглого от полноты и напоминающего мяч на ножках. Он сидел так, словно всё время здесь был, причёсанный, с чистыми волосами, собранными в косичку, круглолицый, куцебородый и востроглазый — почти сказочный шишок, дивьё лесное. Когда и как он поднялся на лабаз, Зарубин не услышал, прикованный к оптике, поэтому возникло чувство, будто материализовался из воздуха. Обычно растолстевших мужиков мучила одышка — этот забрался по лестнице и ни разу не пышкнул.
Скорее всего, на столь внезапное явление и был расчёт.
— Не бойся, охоту не испорчу, — предупредил он. — Губернаторский кабан сегодня не выйдет.
Третьего глаза на лбу у него не было, а внешностью он напоминал Шлопака, о котором подробно рассказывал Баешник, однако известного целителя быть не могло на Пижме. Ко всему прочему бесшумно взошедшему на лабаз гостю было лет за пятьдесят, и он не боялся в сумерках ходить по лесам и полям в зоне зверовой охоты, где могли случайно и подстрелить. Тем паче этот плотный призрак имел фигуру, напоминающую откормленного медведя-подростка.
— Ты кто? — спросил Зарубин.
— Меня зовут Анатолий, — полушёпотом представился он. — На вологодском разговорном — Тоха. Фамилия — Хохолов.
— Слышал такую фамилию... Почему не выйдет?
— Потому что никакого могучего вепря здесь нет, — выразительно промолвил Тоха. — Ты уж мне поверь, ходит всякая мелочь.
Баешник считал этого журналиста непревзойдённым баешником, хотя сам Хохолов относил себя к серьёзным публицистам. Однако это не помешало ему всю жизнь писать о династии председателей колхоза, возникшей самым чудесным образом — то ли от проезжего на тройке вятского картёжного шулера, то ли от настоящего Деда Мороза, который оставил своего внука со сказочной фамилией Драконя.
То есть журналист лавировал между реализмом и мистикой, не выказывая своего истинного предпочтения.
— Снежный человек не мелочь, — нарочито хмуро произнёс Зарубин. — А вполне приличный трофей.
— Ты же поймал его? — как-то невыразительно изумился тот. — Говорят, он теперь веселит туристов на базе...
— А кто же тогда охотоведа с лабаза сбросил? Кукла?
Хохолов всё же страдал от излишнего веса, изредка
шумно переводил дыхание.
— Недоеденного сбросила Дива Никитична, — вдруг заявил он и продышался, будто из воды вынырнул.
Зарубин едва скрыл всплеск язвительных чувств.
— То есть это она и губернатора по лысинке погладила? И лабаз завалила?
— Не знаю, кто его гладил, может, и кукла. Но Костыль попал под тяжёлую руку вдовы.
— Значит, вдова — оборотень?
Журналист вытаращил на него оловянные глаза.
— Почему — оборотень? Дива Никитична поджидала его на лабазе. Костыль решил, на свидание пришла, ну и вздумал её погладить. А она женщина серьёзная и явилась, чтоб выловить самого охотоведа. И принудить его к истреблению волков. За собственное самомнение Костыль и поплатился. Вышибла с лабаза — вон туда улетел.
И показал тёмное пятно примятого овса. Потом про- моргался, будто сгоняя слёзы, и добавил:
— Бабе скоро полтинник, а в ней всё ещё комсомольский задор. Потрясающая женщина...
Зарубин узрел ещё одного безнадёжно влюблённого во вдову. Но похоже, у журналиста, как у Боруты с Фефе- ловым, не было шансов.
— Значит, Костыль меня обманул? На этом поле ни секача, ни снежного человека?
— Секача нет, а лешая сюда приходит, — уверенно заявил Хохолов. — Борута сам видел не раз, ему можно верить.
— С какой стати? По-моему, на Пижме одни баешни- ки живут. И Борута самый главный...
Журналист продышался и взглянул просветлёнными глазами.
— Вопросами существования йети и прочих неустановленных существ занимается разведка. Специальный отдел ГРУ Шлопак на них работал, и он же завербовал Боруту.
— Про разведку не слышал! — честно признался Зарубин. — Но знаю народную примету. Если журналисты кивают на неё — значит, прикрывают своё вранье.
Хохолов надулся и покраснел.
— А кто эвакуировал их на вертолёте? Люди в чёрном?
— Спецназ какой-нибудь психбольницы.
— Ладно, это мы потом обсудим, — с обидой произнёс он. — Я разыскал тебя совсем по другому поводу. Предлагаю вместе поехать на Дорийскую марь. И пройти маршрутом Шлопака и Боруты. Ты же хочешь разобраться с лешими, русалками? Посмотреть на дивьё лесное?
— А там точно покажут? — ухмыльнулся Зарубин.
— Кто бывал в Доре, все видели.
— Если опять куклы?
Журналист, видимо, знал отношение учёного ко всяческой чертовщине.
— Твоя задача доказать или развенчать молву. Тебя же за этим прислали?
— Меня прислали выловить снежного человека.
— Неужели тебе не интересно посмотреть, где обитает дивьё лесное? Не исключено, и твой йети там же...
— А кто нас поведёт через болото?
— Борута.
Заявление прозвучало неожиданно.
— Его увезли в наручниках, — напомнил Зарубин. — И на сей раз люди в форме цвета маренго.
— Уже отпустили, — спокойно сообщил журналист. — Будет ждать нас у мари, в условном месте.
— Как это — отпустили?
— Говорю же, связан с ГРУ выполняет задание.
— А нас на острова поведёт тоже по заданию? На пир доярок из разведки?
— Нас — по совести.
— Не верю! — отмахнулся Зарубин. — Какой смысл? Показать спектакль ряженых? Кукольный театр?
Хохолов усмехнулся.
— Думаю, ты просто трусишь. Не готов к встрече с другими обитателями и сущностями. Ищешь причины, чтоб отказаться, а дивьё лесное давно ищет контакта.
— Зачем?
Журналист сам точного ответа не знал.
— Например, чтобы сожительствовать в мире и согласии. Как всегда было...
— Абсурд! Борута — талантливый сказочник, баеш- ник и выдумщик. Это я признаю...
— Давай сходим и посмотрим? Ты же должен обеспечить безопасность проведения королевской охоты? А где Дор был, там логово лешего!
Соблюдая правила игры, Зарубин про короля даже не упоминал, и сейчас оставил это без комментариев.
— Ну, уж если в логово к самому лешему, — сказал он. — Да под предводительством Боруты...
— Только никому ни звука, — предупредил Хохолов и заторопился. — Всё, я ухожу! Сюда кто-то едет... В десять утра встретимся под горой у Пижменского Городка. Там Дорийская марь совсем близко. И без опозданий, ждать не буду, пойду один.
И стал легко спускаться по лестнице, едва касаясь ступеней и подпрыгивая, будто мячик. Несмотря на объёмы, журналист оказался подвижным, ловким и, надутый до отказа, вряд ли тонул в болоте. Он исчез в темноте как призрак, и минутой позже по дороге к полю замелькали фары машины. Охотовед почему-то ехал прямо к лабазу! Зарубин разрядил карабин, начал спускаться вниз и уже с лестницы увидел, что приехал поцелованный Эдик.
— Игорь, извините, вам срочно нужно на базу!
— Что случилось? — спросил тот, когда садился в машину.
— Непонятно пока, — бывший десантник нервничал и всё ещё говорил в нос. — Было восемь пистолетных выстрелов! В районе поля, где должен охотиться король. Олесь уже выехал, послал за вами.
— Там же должен быть полковник?
— Скорее всего, он и стрелял!.. Не спрашивайте больше ничего! А то я в дерево врежусь, руки трясутся... Бежать надо из России!