Пока выпутались из непролазных лесных чащоб на дорогу, где ожидал грузовик МЧС, пока выезжали на базу непролазными окольными путями, наступил вечер. Зарубин мыслил забрать машину тотчас выехать к развилке, где назначена встреча со вдовой, а дальше уже как повезёт. Прощаться ни с кем не хотелось, ни на кого уже смотреть не мог, рассчитывал исчезнуть по-английски, однако всем, кто принимал участие в злополучной охоте, запретили выход за территорию базы. Омоновцы не подпускали к стоянке автомобилей, губернаторская охрана не выдавала оружие, изъятое ею ещё перед приездом короля — было ощущение, будто находишься в зоне оккупации. В егерской избе вовсю работали оперативники и следователи, пытаясь восстановить события и выявить виновника пропажи принцессы — скандал назревал нешуточный.
Зарубина пригласили на беседу одним из первых и трепали вопросами более часа: интересовались его ролью в произошедшем, выясняли отношения с нечистой силой и причастность к ней Госохотконтроля. Он отлично помнил историю с пингвинами, свой вояж в Антарктиду и любопытство журналистов, поэтому был сдержан и скуп на слова. Все чудеса вешал на игрушку, китайскую куклу, и тихий, безобидный протест населения против местных предпринимателей, которые обездоливают туземцев. Собеседники в погонах от таких речей морщились и всё время подбивали доказать или опровергнуть существование снежного человека, леших, русалок, кикимор. Ещё недавно имеющий чёткие убеждения, Зарубин не отважился сделать ни то ни другое, чем ввёл собеседников в ещё большее заблуждение, и был отпущен без права выхода с территории.
Всем, кто принимал участие в поиске, разрешили отдохнуть, оставили только дежурного, егеря-конвойника, не спавшего две ночи и похмельного. Зарубин дал ему коньяку и, нарушая правила внутреннего распорядка, вынес на гульбище раскладушку с одеялом. Бывший конвоир мгновенно захрапел, а сам Зарубин никак не мог уснуть в жарко натопленной башне и пошёл бродить по территории базы, высматривая место, где можно незаметно перескочить высокий острожный забор. Охрана бдела, покой и безопасность короля стерегли его собственная стража, силы милиции и губернаторские телохранители; база на время пребывания венценосного превратилась в осаждённую крепость. Ворота всё время держали на запоре и под надзором подчинённых Кухналёва, вдоль острога по периметру дефилировали патрульные. Место было, прямо сказать, не для прогулок, ибо стража проверила документы у Зарубина, после чего всё равно косилась, если он приближался к губернаторскому особняку, где пребывал венценосный. Но более всего бесили окрики его личной охраны, отчего-то на немецком:
— Хальт! Ком цурюк!
Скорее всего, они и перетянули струны к тому мгновению, когда вышел полковник
— Ну что ты слоняешься? — просипел нудным шелестящим голосом. — Напрягаешь охрану! Иди в свою башню и не маячь. Оберегай пространство, херувим шестикрылый!
После неудачного прочёсывания пижменских лесов он простыл — кашлял, сопливил и выглядел несчастным. И по массе был тяжелее, толще, да ещё его подчинённые торчали в пределах видимости. Но даже всё это не удержало от выплеска затаённой ненависти и мгновенного гнева: Зарубин врезал ему прямым в нос так, что голова мотнулась и затрещала толстая шея. Должен был уйти в нокаут — тренированный Кухналёв отскочил, устоял на ногах и очумело вытаращил глаза.
— Ты что дерёшься? — спросил обидчиво и шмыгнул носом. — У всех нервы! Не у тебя одного... Сразу драться?
Его натасканные церберы среагировали запоздало и как-то невыразительно: подскочили и встали в растерянности, ожидая команды. Зарубин понял: сейчас сомнут, скомкают, как лист бумаги, но полковник не стал обострять, пощупал нос, высморкался, пошевелил головой и вдруг пожаловался:
— На нас с тобой теперь всё вешают! Мидак вывернулся, начальник УВД спрыгнул. Твой Фефелов вовсе ни при чём! Ты не обеспечил безопасность охоты! Отказался сопровождать принцессу. И я не предусмотрел возможных негативных событий! Я что, гадалка? Будто мы одни отвечали за организацию охраны! Будто я посадил Костыля на лабаз!.. Ты же на совещаниях был, сам всё видел.
Зарубин извинился, пожал ему руку, нехотя поднялся на гульбище башни и даже не сообразил, что Кухналёв проговорился о вещах важных; вначале просто почуял себя ущемлённым в свободе передвижения. Но спустя полчаса оценил своё положение наблюдателя: здесь было слышно и видно всё, что происходило на базе. Вдобавок, сам никого не раздражал, поскольку оставался вне поля зрения, взирая, как херувим, на суету земную. Но самое главное — отсюда было легко сбежать, когда стемнеет, поскольку наружная охрана давно и уютно устроилась под навесом возле костра и уже в сумерках станет от яркого пламени незрячей. Можно спуститься с гульбища по углу башни и сквозануть вдоль забора в лес. До развилки, где будет ждать Дива Никитична, всего-то километр...
Зарубин демонстративно вынес на гульбище кресло-качалку, набил трубку табаком и стал ждать вечера, превратившись в созерцателя.
Принцессу теперь искали спасатели, вертолёт кружил над пижменскими лесами, будучи на постоянной связи с губернатором, и вести поступали неутешительные. С гульбища хорошо было слышно, как он связывается по рации с Фефеловым, выскочив на улицу, а потом, подавленный, потерянный, возвращается в егерскую избу, где следователи проводили опрос. В благодарность за приют и угощение проспавшийся дежурный егерь иногда поднимался к Зарубину на гульбище и рассказывал, что происходит на базе. Больше всех доставалось Недоеденному, которого беспрестанно трепали сотрудники ФСБ, обозлённый беспощадный Мидак, добрый генерал Гриша и озабоченный губернатор, который готовился докладывать президенту о результатах охоты. Бравый и самоуверенный охотовед давно превратился в затравленного собаками зайца: упрямый, несгибаемый бульбаш, достойный внук белорусского партизана, отбивался от нападок, отлаивался словесно и вызывал у дежурного егеря восхищение. Если доставали, а слов не хватало, он складывал две фиги, в том числе и на недоеденной руке, совал под нос сотрудникам и плевался при этом — корчил из себя невменяемого!
Приехавший на базу консул, внешне напоминавший средневекового инквизитора, тем временем мордовал несчастного телохранителя принцессы, а по свидетельству дежурного егеря, домогался, предлагая замять дело в ответ на сексуальные услуги, в России называемые грубо — педерастическими. И ещё молодой, но бесполого вида парень, в очередной раз отпущенный на час подумать, решил покончить с собой — снял бельевую верёвку и пытался повеситься на сосне в укромном месте за базовской кухней. Зарубин видел его с верёвкой, однако и в голову не пришло, что бывший офицер спецвойск готовит суицид. Оказалось, повариха вынула его из петли, отнесла к себе в избу, привела в чувство и напоила мёдом, разведённым водкой, — тем, что готовила для зверей, и вразумила его по поводу жизненных ценностей. В общем, убедила быть не бабой, а мужиком, способным постоять хотя бы за свою честь и дать обидчику по роже — в России так было принято.
После этого телохранитель принцессы неожиданно взбодрился, но последовать совету поварихи вначале не захотел. Вздумал разрешить конфликт цивилизованно — потребовал сатисфакции от консула за оскорбление личности. Телохранитель принцессы вспомнил о своём аристократическом происхождении и настаивал на дуэли безотлагательно, однако разумный его соперник был из плебеев и принял соперника за умалишённого. Консул начал хитрить, дескать, неприлично аристократу стреляться в российской глухомани, стал уговаривать сделать это хотя бы на площади в ближайшем городке. А ближайших было два города — Тотьма и Великий Устюг, совсем не великий, зато объявленный родиной Деда Мороза. Телохранитель не согласился на отсрочку, и тут случился второй мордобой на территории базы. Бывший офицер специальных сил прямо на улице двинул противнику уже не по-любительски, как Зарубин, — профессионально, в результате чего сломал челюсть и вынес четыре зуба. Это была междоусобная разборка иностранцев, поэтому никто не вмешивался. Пострадавшего осмотрел королевский доктор, сделал фиксирующую перевязку и посоветовал немедленно обратиться в клинику. Консул покинул базу, а телохранитель пришёл в себя, осознал, что его карьера при дворе короля закончилась, на глазах охраны перескочил забор и бежал в лес куда глаза глядят.
И только Его Величество, выспавшись, оставался в своём королевском спокойствии и, кажется, даже не подозревал о пропаже дочери и событиях, происходящих вокруг этого. Он встал со своего ложа, полный энергии и сил, решил посвятить этот день знакомству с местной природой и соревнованию по пулевой стрельбе, полагая, что на базе есть тир. Тир был, но в заброшенном песчаном карьере, куда валили мусор и куда вести короля было неприлично. Поэтому его следовало погрузить в спасительное царство Бахуса и Морфея: на пару с губернатором они вкусили медвежатины во всех видах приготовления, теперь осаживая блюда брусничной настойкой и медовухой. Несколько раз король порывался что-то спросить, но скоро отяжелел, потерял способность к передвижению и снова завалился спать, не успев узнать, как поохотилась принцесса. За эту изящную дипломатическую операцию Мидак пообещал представить губернатора к ордену. Появлялось ещё несколько часов, чтобы продолжить поиск исчезнувшей королевишны. И теперь ещё бежавшего дуэлянта-телохранителя.
Изучая личность принцессы, оперативники всё больше склонялись к мысли, что и в самом деле имеют дело с феноменальными способностями капитана специальных сил. В оборотничество в фольклорном смысле никто, конечно, не верил: человек никак не мог перевоплотиться в волка, однако с помощью специальной психотехники убедить в этом другого можно вполне. Тем паче воспитанный в белорусских лесах Костыль с детства эти россказни слышал и легко купился на иллюзию.
И похоже, теперь ФСБ больше интересовал не сам факт бегства принцессы, а её личные качества и возможности подразделения специальных сил в целом. Это выяснилось, когда Зарубина пригласили на беседу во второй раз, уже как эксперта по нечистой силе — именно так воспринимали его оперативники. Доказывать им, что он всю жизнь как учёный занимался психологией животного мира, оказалось бесполезным: это посчитали за попытку скрыть реальное положение вещей. И ещё много вопросов задавали относительно знакомства и общения с Дивой Никитичной, интересовались, не связана ли она каким-то образом с принцессой, поскольку выяснилось, что вдова целый год прожила в Европе, училась варить твёрдые сорта сыра, ещё когда Драконя был жив. Потом и вовсе задали вопрос в лоб: не считает ли он её ведьмой? Зарубин всё ещё чувствовал тлеющий и совершенно необъяснимый гнев, не сдержался и посоветовал сжечь Диву Никитичну на костре, как это делали в старые добрые времена инквизиции. Ответ оперативникам не понравился, однако его отпустили теперь уже со строгим наказом сидеть в башне и не высовываться до особого распоряжения.
Ждать, когда в третий раз вызовут в пыточную избу — так теперь называлась егерская, — было нельзя. Зарубин почуял: найдут причину и закроют. Точнее, уже нашли, только пока оттягивают срок задержания, формулируя обвинение, и это значило, что Фефелов свои угрозы выполнил, от него отрёкся, снял своё покровительство или вовсе отдал учёного на растерзание. И Кухналёв не случайно об этом упомянул, точнее, проговорился! Сделать ничего не сделают, но нервы помотают, насидишься в мясном складе или медвежьей клетке и опоздаешь на свидание.
Бежать следовало сразу же, как стемнеет, и не ползти по углу — спуститься по пожарному рукаву, который лежал в шкафчике. И там же была инструкция, как во время пожара можно с его помощью эвакуироваться с балкона. Но уже в сумерках в запертые ворота базы кто-то застучал, переполошив наружную охрану, а потом начал сотрясать тяжёлые створки так, что отдавалось в стенах башни. Охрана кого-то высмотрела, похваталась за пистолеты и стала занимать странные позиции — полезла на деревья! Однако стрелять не стали, и кто-то закричал, чтоб принесли карабин. Зарубин выскочил на гульбище, но увидеть, кто ломится, оказалось невозможно: скрывала воротная арка. Дежурный егерь заругался, стал выяснять, кто хулиганит, и когда чуть приоткрыл калитку — отскочил в сторону, ибо медведя сразу не признал.
— Не стрелять! — успел потом предупредить. — Это свои!
Охранники оружия не попрятали, но воинственный пыл уняли, самый смелый так даже на землю спустился.
Виноватый Митроха вошёл на территорию, как человек — на двух ногах — и похмельный, не поднимая головы, подрагивающей походкой, двинулся к звериным клеткам. Королевская пуля всё-таки его достала: на холке остался будто стриженый след, зацепивший кожу. Крови вытекло немного и только на шкуру, рана уже запеклась и взялась коростой. Все егеря после неудачного поиска спали мёртвым сном, медведя-артиста принимал дежурный по базе и отнёсся с пониманием: принёс пол-литровую пластиковую бутылку водки с мёдом. Митроха высосал её за полминуты и жалобно хрюкнул — просил ещё.
— Здоровья ради, — назидательно сказал егерь, открывая клетку. — Не пьянки для. Я тоже страдаю, на твоих поминках напился... Марш на место!
Медведь послушно забрался внутрь, постоял в неком отупении, после чего схватил автомобильный баллон и с силой метнул его в противоположную стену. Клетка загудела, как колокол, разом залаяли собаки в вольере, завизжал притравочный кабан.
— Не хулигань, — предупредил дежурный, — люди спят.
Митроха сунулся мордой в солому и тяжело засопел, будто заплакал.
Тем временем Зарубина пригласили в егерскую избу в третий раз, причём внезапно. Теперь фээсбэшников интересовали обстоятельства, каким образом ему так быстро удалось найти куклу йети и самих кукловодов, тогда как опытные охотники и сам охотовед принимали игрушку за живое существо, вступали с ней в единоборство и даже стреляли на поражение. А учёный приехал, в первый же день установил, что снежный человек — изделие китайской промышленности, и выследил злоумышленников. И задержанные с поличным, они после личной беседы с Зарубиным оба благополучно бежали из-под стражи!
Он фазу же почуял, что возведён в ранг некого авантюриста и главного подозреваемого: сам ли Костыль, обиженный ли Кухналёв, чем-то оскорблённый Мидак, паникующий губернатор или все вместе валили на Зарубина вину за срыв королевской охоты, в том числе и театр с резиновым снежным человеком. То есть будто бы он по личным мотивам разработал целую операцию, привёз куклу, вступил в сговор с Борутой с целью испортить охоту короля и принцессы! Поэтому якобы отказался сопровождать её на лабаз, поручив это охотоведу. А психически больного Боруту сначала освободил из-под стражи, использовал в своих преступных интересах, а потом вовсе устранил, утопив в болоте. Либо умышленно оставил в опасности и не пришёл на помощь. Это когда из-за простодушности подельника появилась опасность разглашения совместных противоправных деяний. Форменный злодей!
Теперь следователи пытались установить, действовал ли он самостоятельно в своих интересах и с целью навредить своему шефу, или к делу ещё кто-то причастен. И намекали на неких сотрудников из государственных органов, которые якобы были замечены на Пижме, то есть на ГРУ! Спрашивали об этом так, что Зарубин почуял межведомственный характер вопросов, если не сказать, ярко выраженного в них противоборства контрразведки и разведки. Смешно было верить в предсказания утопшего Боруты, но оперативники напрямую спросили, ждал ли он «Чёрную акулу» и с какой целью должен был прилететь этот вертолёт? У Зарубина поначалу было чувство, будто всё это — розыгрыш, комедия, и сейчас эти мужчины в пиджаках рассмеются, пожмут руку и скажут: — Здорово мы тебя развели?! А ты поверил!
Однако ничего подобного не произошло, они продолжали изображать государевых мужей, хотя понимали абсурдность и нелепость собственной версии. Поэтому заготовили убойный сюрприз, и под занавес этого бездарного спектакля было официально предъявлено обвинение — в незаконном хранении оружия и взрывчатых веществ, найденных у Зарубина в багажнике автомобиля!
В первую минуту Зарубин ошалел от такой наглости и ничего, кроме сарказма, не испытал. Ничего не комментируя, у него отняли телефон, отвели в зверинец и посадили под замок по соседству с Митрохой — в ту самую клетку, где сидел криптозоолог Толстобров. Да ещё выставили милицейский пост!
Теперь уж без всяких сомнений стало ясно: генеральный директор сдал своего подчинённого по причине, от которой становилось тепло и радостно, как в избушке Дивы Никитичны. Между Зарубиным и шефом встала женщина! Что уж там она сказала давнему ухажёру, или Фефе- лову не понравилось, что не приняла подарок и бросила его русалкам, но теперь совершенно ясно: охотничьего московского генерала отвергли! Наверняка он рисковал своим назначением или уже был назначен и выпросился у министра, примчался сюда не принцессу искать — увидеться со вдовой. Её-то Фефелову и не хватало, чтобы ощутить, что схватил бога за бороду. Но не исключено, был послан, чтобы разрулить ситуацию с королевиш- ной, и от успеха зависела новая должность, однако миновало уже двое суток, а не найдено даже следа исчезнувшего капитана специальных сил. На Пижме шефа ждала цепь разочарований: принцесса не найдена, возлюбленная царица Пижмы им пренебрегла, верно, упомянув про учёного, и Фефелов не потерпел конкуренции. Зная, к примеру, что вдова ждёт вечером на развилке возле базы, вздумал сорвать встречу, договорился с операми, и те состряпали бумагу, какой-нибудь протокол выемки оружия и взрывчатки из багажника, даже туда ничего не подкладывая.
Самолюбивому шефу захотелось поглумиться над соперником, засадив в клетку, и теперь надо было ждать его в гости, а в том, что Фефелов явится посмотреть на «зверя», Зарубин не сомневался.
Однако пришёл сам губернатор и как о деле разумеющемся сообщил, что отстранение от должности в Го- сохотконтроле вполне поправимо, ибо есть решение, но ещё нет приказа. Фефелов не разобрался в обстоятельствах, погорячился, ибо выслуживается перед министром, и уволил за профнепригодность. Зарубину просто не повезло с шефом, человеком вздорным, самолюбивым и завистливым. И теперь губернатор готов походатайствовать не перед ним — перед самим министром о восстановлении на службе. Но при обязательном условии: если учёный даст подписку о неразглашении обстоятельств королевской охоты как совершенно секретных сведений и немедленно покинет территорию области. В противном случае Зарубина ждут большие неприятности, вплоть до реального срока заключения эдак лет на пять. У спецслужб довольно способов, чтобы упрятать в тюрьму любого, самого безвинного человека. Например, за хранение нелегального оружия и взрывчатки, которые нашли в багажнике его машины. Про утопленного Боруту губернатор даже не вспомнил, должно быть, он в самом деле спасся или опера считали это за мелочь.
Он ожидал что угодно, но только не такого предложения, означающего, что губернатор и вместе с ним Фефелов опасаются не Зарубина, а уволенного с работы Баешника, который разнесёт молву по всему свету, и она непременно долетит до ушей президента — гаранта конфиденциальности непротокольной охоты. Вот для чего устроили цирк с уголовщиной и посадкой в клетку!
— Пригласите сюда Фефелова, — вполне мирно попросил Зарубин.
Губернатор хотел ответить резко и грубо, но вспомнил о своём статусе правителя области.
— Ваш шеф ночует в Тотьме вместе с МЧС, — всё-таки недобро отозвался он. — Зачем он вам?
— Профнепригодность — понятие растяжимое. Спросить, за что уволили конкретно...
И этот человек, несколько минут назад грозивший ему пятилетним сроком, вдруг стал покладистым и заботливым.
— Я же объяснил: сгоряча. Уверяю вас, это можно исправить. У меня очень хорошие отношения с вашим министром. Кстати, история с охотой принцессы... В общем, Фефелова не утвердили на должность руководителя департамента. Он и отыгрался на вас.
Последние фразы губернатор произнёс с неким скрытым торжеством.
— Ну, с подпиской о неразглашении понятно, — попробовал осмыслить ситуацию Зарубин. — Хотя остаётся много вопросов. А почему я должен немедленно уехать? С какой стати, если уволили с работы и я наконец-то свободен? Мне здесь очень даже нравится!
— Вам непонятно?
— Пока что нет, — прикинулся он.
Губернатор позволил подумать до утра, а чтобы никто не отвлекал от размышлений, пообещал ему домашний арест, то есть перевести в башню и содержать под охраной.
Потом пришёл добрый и рассудительный генерал Гриша, естественно, с увещевательной речью, мол, все они попали сюда не на охоту, а помимо воли своей впутались в дела государственные и даже международные. Поэтому подписки о неразглашении не унижение личности и ограничение свободы — нормальная форма государственной защиты информации, и всем участникам придётся её дать. Что же касается немедленного отъезда с Пижмы, если честно, выдворения, то надо признаться, тут дела глубоко личные и сердечные. Начальник охоту- правления даже на шёпот перешёл и доверительно, по секрету, сообщил, что губернатор давно влюблён в Диву Никитичну и она к нему относится очень нежно. Естественно, при живом муже он и думать не смел, не строил иллюзий, и только всячески помогал этой трудовой геройской семье переживать время становления фермерского хозяйства. И вот миновал год, как умер Драконя, у вдовы закончился траур, и впервые возникла реальная надежда на её ответные чувства. Поэтому лучше им не мешать, тем паче возраст у губернатора предельный, чтобы искать новую партию: два срока властных полномочий измотали его, пора бы на покой, наконец-то жениться и жить на природе. И ещё Гриша сказал много лирических слов относительно любви губернатора к вологодским просторам, охоте, сельскому хозяйству, детям, старикам и животным.
Зарубин сообразил, что настала пора действовать: доверчивый генерал, если правильно выстроить разговор, должен открыть клетку; но составить диалог не успел — собеседника отозвали. Дабы предотвратить побег, весь зверинец осветили сценическими прожекторами, поэтому Зарубин чувствовал себя отловленным и посаженным на всеобщее обозрение дивом. А скоро появились и зрители: два омоновца сначала с любопытством попытались побаловать с Митрохой, ткнуть его резиновой дубинкой, но, когда тот рюхнул на них, ушли к клетке с учёным. И смотрели на него как на зверя, так что тоже хотелось зарычать. Потом пришли два кухналёвских охранника, проверили запоры на соседней клетке и, удалившись ненадолго, привели Боруту, ещё пьяного, с опухшим лицом и невидящим взором. По крайней мере, обвинение в душегубстве теперь должны были снять!
— Ну и как там, на том свете? — спросил Зарубин.
Утопленник на голос обернулся, однако учёного не узнал.
— Мужик, у тебя выпить нету? — спросил безнадёжно.
— Нету, — тоскливо признался тот.
— Моё тонкое тело требует, — объяснил Борута, — для восстановления. На самом деле я не пью.
Омоновцы смотрели на них как на зверей, с опасливым любопытством и желанием подразнить. Один уже дубинку просунул между прутьев, чтобы ткнуть Боруту, но тут явились те же двое охранников и в самом деле перевели Зарубина. Только в пустой мясной склад, провонявший тухлым мясом и кровью. Снятый с грузовика стальной кузов-рефрижератор имел мощную теплоизоляцию стенок — хоть закричись, никто не услышит, и с улицы ни звука не проникает. Ко всему прочему тьма кромешная, мерзкий запах, как на живодёрне, и духота.
Мысль о побеге всюду неслась за ним следом и, оказавшись в мясном складе, Зарубин пожалел, что не удрал от конвоиров, когда вели: надеялся, посадят в башню, как обещал губернатор. А бежать отсюда можно было лишь способом, которым воспользовался криптозоолог Толстобров, однако охраняли камеру не егеря — псы Кухналёва. Эти вряд ли проявят снисхождение и выведут в туалет — нечто вроде параши стояло в противоположном углу от лежбища из свежего сена, уже хорошо прикатанного Недоеденным, но ещё запашистого, и можно дышать через него, чтобы на минуту избавиться от вони. Перед тем как засадить в рефрижератор, его тщательно обыскали, уже по всем правилам отняли всё, от брючного ремня до зажигалки, так что даже пожара не устроить. Оставалось только стучать и, определившись со способом побега, начинать диалог с часовым. Это к Боруте можно было опаздывать на сутки и более; к Диве Никитичне надо являться, пока она ждёт...
Двери были двустворчатыми, но открывалась лишь одна половина, и прежде чем охранник отозвался, Зарубин ноги и руки отбил. Створка отошла, образовав щель, на два пальца — шире не позволяла цепь.
— Ну и что? — спросил незримый страж.
— Передай губернатору, я согласен, — сообщил он.
— На что согласен?
— А это не твоё дело! Скажи: согласен. Он знает на что.
— Губернатор занят, — был ответ. — Приказано сидеть и думать.
— Я уже всё передумал...
Тот разговаривать не захотел, посветил фонариком.
— Убери руки из проёма. Отшибу.
— Не закрывай дверь, — попросил Зарубин. — Здесь дышать нечем.
— Ничего, принюхаешься...
Охранник готов был уже захлопнуть створку, а как на зло, в голову ничего не приходило, чтобы завести на разговор туповатого стражника. Всю жизнь Зарубин изучал отношения человека и животного мира, в том числе дикого, и пришёл к выводу весьма плачевному: самой устойчивая психология была у людей особенно низкого уровня образования, социального положения и развития. Охранник стоял последним в списке профессий, где властные полномочия образуются от самого труда. То есть недостаток интеллекта всегда тащит за собой три качества — тупость, скрытую агрессию и жажду власти. И это одинаково распространяется на людей и животных. Хотите проверить человека или собаку — поставьте их что-либо охранять.
Этот был идеальным стражником, то есть непрошибаемым храбрым зайцем, не исключено, служил в вологодских конвойных. И тогда Зарубин вспомнил отцовские рассказы о зэковских изобретениях, называемых понтами, и, повинуясь некому творческому порыву, начал понтярить. А это было настоящее искусство психологического воздействия на стражу, и, чем невероятней казались понты, тем более в них верили. Охранник у Зарубина оказался травоядным, ибо легко поддался, когда услышал про капусту — деньги, спрятанные в машине, которые он вёз будто бы матери. Дескать, его наверняка закроют надолго, машину реквизируют и пустят с молотка, а там под обшивкой в багажнике четыре тысячи долларов. Не взялся бы стражник за четверть суммы незаметно достать деньги и передать по назначению? При этом Зарубин вытащил руки из притвора двери. Стражник её захлопнул и пропал, не проронив ни слова и даже адреса матери не спросил: попался!
Через полчаса он вернулся и сам отвёл створку.
— Стоянку менты охраняют, в твоей машине шибко не пороешься. Надо знать конкретное место — где...
— Давай нарисую, — предложил Зарубин.
Тот пошарил по карманам, вынул ручку и за неимением бумаги пачку сигарет, однако в щёлку она не пролазила. И тогда стражник сбросил цепь с крюка, открыл дверь и включил фонарик.
— Рисуй!
Он светил на руки, поэтому удар в пах пропустил, захлебнулся от боли и загнулся пополам. Зарубин добавил ему по затылку, втащил в рефрижератор и закрыл створку на могучий шпингалет. Мясной склад стоял на отшибе, возле самого частокола, огибавшего излучину реки. Крепостная изгородь хоть и напоминала лагерный забор с колючкой и проволокой-путанкой, но всё-таки была декоративной. Он бежал, как мечтал в детстве: перепрыгнул заграждения, затем подтянулся, аккуратно перенёс тело через заострённые колья острога и бесшумно спустился на землю. Вдоль забора ходил патруль наружной охраны, поэтому Зарубин не пошёл на автостоянку за машиной, а спустился к реке, вошёл в воду и поплыл к тёмному противоположному берегу...
Будучи на середине ночной реки, он услышал вой турбин, причём на небольшой высоте — летать в полных потёмках, да ещё по верхушкам сосен и даже без габаритных огней могла только современная военная машина. Зарубин даже грести перестал, однако не потонул —- достал ногами дно и встал, чувствуя напор речных струй. Вертолёт унёсся в сторону красного фонаря на вышке, что стояла в Пижменском Городке, и на несколько минут пропал, но вдруг обнаружился возле охотбазы — будто подкрался, подполз и вдруг возник возле башни. И приземлился, по всей вероятности, на губернаторской площадке!
Спотыкаясь о камни, Зарубин добрёл до противоположного берега и там оглянулся: над базой мелькали огни и лаяли встревоженные собаки. Это могла быть погоня, поэтому он взбежал по откосу и нырнул в непроглядный лес. И уже там услышал, что вертолёт не глушил двигателей, работал на малых оборотах, готовый взмыть в любую секунду, и это подстёгивало. Он пробежал около полукилометра, повинуясь интуиции и каким-то образом избегая столкновения с деревьями, звук турбин отстал, потерялся, и Зарубин попытался сориентироваться по красному маяку на вышке. Развилка дорог, где было назначено свидание, по его разумению, находилась где- то слева, почти в обратной стороне. И чтобы не приближаться к базе, он пошёл обходным путём, надеясь, что леший не станет баловать и куражиться, а Дива Никитична непременно дождётся...