Из дневника графа Леонара Фаилхаит.
«В пору юности я совершил ошибки и прошу судьбу не наказывать моих детей за них. Раз придется отвечать, пусть перед судьей предстану я. А мои дети пусть не знают бед. Ах, если бы такое могло быть, но то другая повесть. А пока впереди вся жизнь.
Наутро гарпия нашла юношу облокотившимся на мачту. Он смотрел куда-то вдаль и не видел моря-неба. Всё думал над совершённым злодеянием. И нет, он не хотел ей смерти, он просто не хотел в будущем вновь увидеть Онёр и испытать боль предательства опять. Боялся понимания её испепеляющего желания причинить страдания его семье. И своего прощения.
— Мне кажется, я предал человечность, — сказал Леонар, заметив девушку. — Отец порою говорил, что, защищая дорогое, перед нами встаёт выбор жертвы: потеря себя или сознавание бессилия. Но только сейчас я понял значение его слов.
Химемия молча обняла. Ветер шептал ей о бессмысленности утешения превращающегося в мужчину юнца. Он сделал выбор, а ей, как женщине, как будущей жене надлежит поддержать. Возможно, упомяни она свой поступок, письмо к длинноухому знакомому, – и Леонару стало бы легче. Но графиня посчитала нужным умолчать. Боялась, что мужчина обвинит её в лишении себя.
К середине дня на корабль спустилась гарпия. Чудной солнечной расцветки. Больше всего она напоминала огромную канарейку. Пернатая гостья сразу же подошла к Химемии, и между ними состоялся беззвучный диалог, по окончании которого графиня заявила:
«Они нам помогут».
— Это просто великолепная новость, — не сдержал радости сын виконта и спросил, когда посланник крылатого племени улетел: — А почему она такая яркая?
«Сама удивилась. Моя мать с востока, как и я. Там многие носят крапчатое перо. А яркие - жители далекого юга. Мы далеки от тропических островов. Возможно, она из смешанного племени», — предположила Химемия.
Опасаясь, что корабль отнесёт от места, куда прилетят за ними гарпии, соорудили якоря. Весь металл собрали, привязали к канатам и пустили в море, в надежде задержать дрейф судна. Из красной парусины сотворили яркий флаг, повесили на остатки мачты и стали ждать, много разговаривая.
Через час прибыла разноцветная тройка гарпий: та самая жёлтая, черный и рябой.
Леонар неожиданно почувствовал себя в диковинном тихом птичнике, где птицы беззвучно о чём-то спорили. Он понял это по резким взмахам рук и гримасам недовольства на острых лицах.
— Что-то произошло?
«Мне нужно посетить их дом. Лично попросить помочь», — ответила графиня. И в этом не было бы ничего такого, если бы не её беспокойство и темная тень страха на лице. — «Тебе со мной нельзя. Ни в коем случае нельзя! Даже если пригласят, нельзя!»
Перья девушки встопорщились, как у перепуганной совы, она вцепилась в мужскую руку и тот понял: Химемия дрожит. И хоть не знал причины её беспокойства, обнял и спросил:
— Но ты вернёшься?
«…да…», — неуверенный ответ.
— Не отпущу, покамест не скажешь, что вернёшься вопреки всему. Им нужны лишь твои перья и голоса. Но ты моя невеста. И я полюбил тебя.
Порозовев, графиня улыбнулась. Она давно желала услышать сердечное признание. Оно придало ей сил.
«Мне просто немного страшно. Я никогда не была в поселеньях гарпий. И не знаю, как себя вести. Но всё будет хорошо. Я вернусь», — уже куда уверенней произнесла Химемия и обняла Леонара. Смущённо, едва заметно коснулась его губами. Расправила крылья и улетела.
Мать говорила ей, что она не видела народа чудней, чем люди, и всегда скучала по племени небес. По удару волн о камни, по падениям в воду с отвесной скалы и по тому укладу жизни. Химемия боялась, что тоже полюбит это и будет испытывать тоску. Сожалеть, что выбрала жизнь с людьми, а не быть с народом неба.
Полёт – это то, чем можно наслаждаться бесконечно. Соль брызг и запах моря, блеск воды и свет из-за облаков. Стихия гарпий – небо, но дом их – острые пики скал и безлюдные берега из камня, где не живут иные расы. Таков был дом и этих гарпий. Химемия увидела его как острый чёрный пик-бутон, с едва начавшими распускаться листочками-скалами. На них, как пчелки в поисках нектара, ютились люди-птицы.
Близость теплых вод сделала стаю довольно пестрой. В ней встречались как тёмные, так и светлые перьями гарпии. Но больше всего было ярких: красных, зеленых и желтых. Как пояснил чёрный разведчик, то по причине близости горячих вод. И один из мелких тропических островов здесь неподалеку.
Приземлилась гостья и её сопровождение на скальном выступе, и тут же утонула в потоке стремления пообщаться с ней: гарпии хотели узнать, кто же к ним пришёл. То были женщины – хранители семьи на гнёздах, с малыми детьми, ещё не умеющими летать. Были среди них и гарпии с руками – но те держались в стороне и были заняты делами. Приди она одна и не миновать ей беды. Но её привели как гостя, поэтому стая была благосклонна.
«Я графиня Химемия Сеа Хичтон», — представилась она. — «Прошу народ неба о помощи».
Гарпии удивленно переглянулись. Будто не могли понять, от чего одна из них примерила наряд людей и говорит о себе как об одной из них. Химемия чуть нахмурилась в попытке подобрать слова.
«Я воспитана людьми. И потому не знаю, отчего вы смотрите в столь волнительном молчанье».
Графине показалось, она слышит шепотки, и те проходят по ней наждачкой, в попытке обтесать понятный этим птицам образ.
«Вы – наш гость», — объявил пернатый мужчина. То был уже старый гарпий, которого не держали в небе крылья. Он подошёл к ней ближе и осмотрел с головы до пят поблекшими очами. — «Мы говорим со своими, разделяя пищу. С людьми – на их лодках и берегах».
«А со мной вы как будете общаться?»
«Вы пришли с небес и делите с нами небесную волну. Потому мы разделим с вами пищу».
Химемия прошла за старым гарпием сквозь ряды любопытных острых лиц к расчищенной от камней площадке. Многие, одолеваемые любопытством, к ней протягивали крылья. Сеа Хичтон ощущала на себе прикосновения чужих перьев и каждый раз вздрагивала – было всё это для неё новым.
У народа неба не было «стола», как это было принято у бескрылых. Просто сели, кто где хотел, на камни в ожидании блюд. Пищу принесли… графиня вздрогнула: то были люди и полукровки, как она! Они раскладывали снедь на листья и плоские камни и передавали безруким, чьи крылья были наделены лишь парой чешуйчатых когтей. Ими крылатые держали пищу и посуду. Ели дары моря: мидии, рыбу и омаров. Гарпии с руками – видимо, слуги – сели, когда всех обнесли, а рабы остались стоять в стороне.
Люди выглядели плохо. Питание и жизнь на пробивающем ветру им были не по здоровью. На многих виднелись шрамы наказаний, на других ошейники, как на зверье. Худые, серые, с впалыми глазами. В основном мужчины – все с метками имен пиратов.
Химемия постаралась им не сочувствовать, помня, сколько боли такие люди нанесли её семье. К счастью, на полукровках Химемия подобного не заметила. Сытые, ухоженные птенцы, на вид довольные укладом. Шушукаются, смотрят на неё. А парни так вообще перья распушили – дай им волю, приступят к брачным танцам.
«Я здесь меньше десяти минут, а уйти хочу неимоверно», — подумала она, продолжая держать на лице милую улыбку.
«Чем можем мы помочь?» — спросил всё тот же старый гарпий, когда графиня вкусила сырой рыбы.
«Нужно дотянуть корабль к берегам. Но что вы будете просить взамен?»
Пожилой гарпий потер крылом край лица и чуть наклонил в бок голову. Он думал.
«Нам о вас рассказала другая стая. С вас она потребовала людей. Но человек у вас один…»
«Надеюсь, вы понимаете, что он не вещь, а мой муж».
«…Нам статусы людей не интересны. Главное, он не пират. И, полагаю, вы в нашу стаю не войдете?»
«Нет», — однозначный и быстрый ответ.
Гарпий чуть нахмурился:
«Почему? Среди нас много славных мужчин. Вы можете выбрать любого».
Химемия поджала губы. Что тут, что у людей – политика одна.
«Я понимаю, вас привлекает влияние семьи Хичтон. И вы хотели бы влиять через неё на людей. Однако моё присутствие среди вас дел племени не поменяет. Но мы могли бы оказать вам услугу, да не одну».
«Услугу?» — переспросил старик.
«Да. Мать говорила, при росте стаи гарпии испытывают проблемы с поиском новых скал. В то время как люди страдают от скальных наростов посреди морей. Их кропотливо наносят на карты моряки. И эти карты я могу вам дать».
Предложение было встречено полным одобрением.
Химемия, наконец, могла вздохнуть спокойно. Она радовалась тому, что часто читала дневник отца, откуда и узнала, как происходит переселение гарпий. Во многом эти существа придерживались племенного типа отношений и считали, что небеса преподносят им испытания. Молодёжь улетала на поиски вслепую и часто погибала, так и не найдя новый дом. А бывало, находила, и стаи гибли от сюрпризов нового жилья.
Леонар ждал долгие часы. Ходил по разбитой палубе, смотрел в море, смотрел в небо и боялся так и не узреть точек приближающихся людей-птиц. Где-то глубоко в душе он сжимался от страха нового предательства, но тут же корил себя за подлые мысли. И верил в скорое возвращение избранницы.
Но лишь с новым рассветом его страхи угомонились, наконец, и перестали рвать на части: показались гарпии. Сперва они проявились на горизонте россыпью крупы, затем увеличились до заблудшей стаи чаек, и, наконец, он смог их рассмотреть.
Их было очень много. Пять десятков, может, восемь. Не сосчитать. А впереди летела протягивая руки его невеста. Она упала ему в объятия, и он закружил её, смеясь над своими опасениями.
«Прости! Было сложно всех собрать и найти так много веревок. Кажется, мы неслабо напугали рыбаков», — вместе с Леонаром смеялась графиня. — «Устроили им дождь из жемчуга, затем спустились и забрали всё бечёвки и верёвки, какие там нашли. Даже паруса с лодок поснимали».
— Главное, ты вернулась, — юный лорд обнял крепче.
Работа закипела. Разбитая бригантина преобразилась: как будто её наряжали шаловливые котята, вся была обмотана веревками разных мастей. А дальше корабль пошёл вперёд, как игрушечная машинка на веревочке.
Киль резал волны, ветер дул в лицо, рядом любимый человек, и мир, казалось, вновь прекрасен.
Гарпии сменялись каждые полдня, они тянули даже ночью, и на конец седьмых суток впереди стали видны берега. Свет едва освещал деревню, а жители уже метались по улицам, будто гонимые роем пчёл. Их понять можно: не каждый день к берегам несётся разбитое «корыто», запряженное крылатыми созданиями. Стало ясно, почему из всех доступных берегов гарпии тянули именно к этому малому селению: там не было ни пушек, ни огнестрела, ни даже дальнобойных луков. А то в городах бывает: не разобрались, а пальнули.
В нетерпении Леонар исходил всю палубу, под видом полезной деятельности проверял узлы. Химемия тоже волновалась, но не о близости берегов, а о будущем. Как её примет семья жениха – вдруг отговорит его. Она же, дескать, сама отказалась и уехала.
Корабль уже шёл, цепляя дно, и резко остановился у самой суши. Гарпии тут же побросали веревки и взмыли единой стаей в небо, совершили круг внимания и улетели восвояси. А юная графиня и сын виконта подошли к разломанному борту. Леонар прыгнул в блестящую морскую гладь и скрылся под водою, а Химемия, хихикая, замерла у самой кромки. Вдруг из-под воды вынырнула рука и ухватила её за ногу.
— Ааа! — весело проголосила гарпия и тоже искупалась.
Мокрые и довольные, жених и невеста добрались до берега, где их встречали всем селом.
Люди испугались налета гарпий. Женщины и дети попрятались в погребах и лесах, так что стояли на берегу мужчины с вилами.
Задвинув крылатую деву за спину, Леонар поставленным голосом начальника всё им разъяснил. Невзирая на лохмотья вместо дорогой одежды, селяне признали в оборванце аристократа. Вскоре по небу полетел почтовый голубь с весточкой семье, а юная чета поселилась у главы селения. И если кто из благородных скажет: «Какой ужас! Носить тряпки земледельцев и жить в бедноте», — тот просто не делал этого с любимым человеком.
Неделя ожидания кареты пролетела слишком быстро. Серебро с корабля, которым Химемия обеззараживала воду, пригодилось. Отчасти благодаря ему селяне так тепло приняли и обогрели их, невзирая на крылья девы и оборванную одежду лорда. И всю неделю праздновали.
Что праздник для господ? Бал, дорогие вина и сдержанность во всем. Лишь со своим другом Леонар мог выпить пива и откровенно поговорить о чем-либо. Праздник же рыбацкий отличался от благородных сборищ знати. Брага, пляски у костра и громкий смех! Люди пили, дрались, целовались и вели себя безобразно, но так искренне и прекрасно. И Леонар с Химемией тоже веселились, позабыв, к каким родам они принадлежат, и сколько у кого привилегий короля. Они живы, мир светел и в будущем ждёт счастье! Так пусть же за это будет первый тост! А второй – за юную невесту. А третий – за спасших их крылатых. А четвертый Химемия выпила сама, отняв у увлёкшегося лорда.
«Видела бы вас матушка», — с улыбкой укорила крылатая дева.
— Её хватил бы удар, — усмехнулся опьяневший от счастья Леонар. — Просто так прекрасно. И вряд ли нам ещё хоть раз доведется так же веселиться.
«Неужто вы, милорд, не рады своему рожденью в семье виконта?»
— Рад, и ещё как! Просто в нашем обществе по-другому празднуют волнующие моменты. А вы рады родиться графиней?
Сеа Хичтон задумалась. Она вспомнила, что видела на скалах, вспомнила, сколько любви получала дома и произнесла:
«Рада. Иначе я не встретила бы вас. И не полюбила».
Поцелуй был пьяно-сладким, как и весь тот вечер. Селяне кричали: Горько! Начали считать секунды поцелуя. Священник был, как и все, навеселе, и провел обряд. И вышло всё не как планировали: без званых дорогих людей и торжественных приемов.
И молодые не жалели.
Для Леонара всё было иначе, чем с Онёр, в страстях с которой он сгорал. Его невеста, уже жена, не походила на обжигающее пламя, скорее на морской поток: прозрачный, игривый, теплый, светлый. Ей он не жаждал каждую секунду доказывать, что любит. Не доказывал, а просто напросто любил. Нежно, тонко, чувственно дарил себя и получал в ответ неуверенные ласки, объятья счастья и веру в будущее для них двоих.
А через неделю за ними приехала карета, да не одна. Сыскари, родители и лучший друг – все желали убедиться, что Леонар живой. Конечно, они сильно удивились графине Химемии Сеа Хичтон. Вернее, теперь уже графине Химемии Фаилхаит. А муж её стал графом Леонаром Фаилхаитом.
Левизия лишилась чувств. Манс лишь усмехнулся. Тённер долго тёр глаза. А сыскари едва ли пальцами не указывали. Но на всё это Леонар и Химемия внимания не обращали. Они были счастливы.
Лишь после долгого пути домой в северное поместье юный граф едва заметно вздохнул. Подумал, будут ли наказаны злодеяния той девы, которую любил он ранее.
Онёр возлежала на кровати восточного купца и наслаждалась мыслями о свершившейся мести. Она и не думала, что кто-то мог выжить в столь безвыходной ситуации. Её осведомитель доложил – семья Фаилхаитов в печали. И Онёр была удовлетворена. Отец и мать отомщены, братья купаются в остатках роскоши, а она – любимая любовница местного богатея. Жизнь не могла стать ещё лучше. Так она считала.
К её разочарованию, мир устроен хитро. И где человек берёт, за то и воздаётся: пусть кара падёт не в виде молнии с небес, а от руки другого человека, но она будет бесхитростно меткой.
Итак, Онёр наслаждалась новой жизнью, когда в её покои ворвался младший брат – Чикут. Его испуганное лицо враз согнало с Онёр всю негу.
— Что случилось? — бывшая служанка вскочила с ложа.
— Париса убили.
— Не может быть! Он с кем-то сводил счёты?
— Нет, кто это был – не видели. Похоже на исполненье Крыс19! — паниковал Чикут. — Неужели нас заказали? Фаилхаиты?
— Даже если бы они пошли против чести знатного рода, то в этом государстве нас так просто не нашли бы, — Онёр паниковала и спешно собирала ценности. Она и помыслить не могла о подобном исходе. Тем более не могла подумать, будто их найдут.
Дафне, Чикут и их сестра быстро двинулись к экипажам. Те за неделю доставили их к морю. Уж думали – спасены. Однако по окончанию пути их ждал удар.
Тонкий метательный кинжал впился Дафне в спину. Мужчина покачнулся и упал. Дафне умер.
Под крики сестры Парис увёл её к кораблям и усадил на первый идущий за границу. Грузовой, перевозить пассажиров не хотел, но деньги решили проблему и вскоре преступники плыли по морю. Перед отплытием Онёр видела необычную фигуру на берегу: длиннолицый остроухий полукровка махал им вслед, и на его губах играла зловещая улыбка.
Онёр его узнала. Видела в поместье мельком. И поняла, кто виновен в смерти её братьев. Чикут, было, натянул тетиву, но взгляд моряков образумил, и он убрал оружие.
— Отомщу… — прошипела Онёр.
В ответ воздушный поцелуй.
Через час из той страны вылетела меченная чёрным чайка и привязалась к кораблю, на котором плыли Онёр и Чикут. Чайку заметили моряки, но значения не придали. Что такое чайка в море? Для чего сопровождает их меченая птица, узнали далеко не сразу.
В северной резиденции семьи Фаилхаит отпраздновали брак повторно. Дабы мать не подражала своими криками гарпиям «Как так, взять в жены нечеловека?!», Властенас провёл ещё раз церемонию, закрепив союз на веки вечные, и поставил свою печать на дешёвом пергаменте из рыбацкого села.
Виконт Манс ответил на верещания жены, что так всё лучше пытающейся убить их семью служанки. Вновь были разосланы приглашения родне, но прибыла из приглашенных лишь тетушка Эльнара с новой собачонкой на руках. Со стороны невесты был адмирал Крочек, Остин Хест и, как ни странно, герцог Риаль Хонтийский. Он оказался другом Крочека, и им было что повспоминать. А также герцог доложил, что, к сожалению, злоумышленники пока не пойманы. Но их поиски ведутся.
Всё было так прекрасно!.. И потому, после праздничных дней, Леонар с неохотой вошёл в кабинет отца для важного разговора.
Там не было огромного стола, к которому он так привык, и который помнил. Но было много резных, обитых теплой тканью и мехами кресел. В этом кабинете камин стоял больше и куда дороже. А герб семьи украшал всю стену позади скромного стола из среза дуба.
Пройдя в глубину кабинета, юный граф утонул в одном из кресел с накинутой на его спинку белой шкурой.
Манс Фаилхаит снял очки и горько усмехнулся:
— Барон Конвалария Папавер. Как странно, я даже его не знал, — он вновь прошёлся по строчкам старого документа о территориях, нашёл прошение барона Папавера об отсрочке платы и отложил бумаги, устало потерев висок: — Одна ошибка, упущенный из внимания момент и такие громкие последствия. Признаю: я виноват в смерти родителей Онёр, но не в её выборе дороги мести.
— И ты считаешь, что понёс достаточное наказанье?
— Я считаю, что достаточно одного понимания причин и следствия случившегося. Это уже наказанье, — виконт повернул голову к окну, и свет выкрасил его лицо в мучительно желтый. — Сын, запомни это: ты – не виконт, ты – граф. А значит – выше многих, и под твоей ногой множество людей. Надеюсь, ты будешь куда осторожней меня и не совершишь ошибок, подобных моей.
— Да, отец, — Леонар вздохнул и набрался смелости спросить, о чем думал многие недели: — Как ты считаешь, папа, неужели смерть для этой женщины – верное наказание? Оно же ничего не исправит: ни в её жизни, ни в моей.
— Пустое, сын, — ответил Манс, продолжая вглядываться через стекло в весну. — Если её найдут, ты увидишь её казнь. Если нет, то однажды она может прийти к тебе с ножом. Я могу лишь сказать, что она заслуживает жалости в своём выборе, но её она не получит.
Леонар встал и поклонился. Ему не стало легче от разговора. Он лишь понял невозможность исправить совершенный грех: родителей Онёр не вернуть, её сердце не успокоить, а он так и будет сожалеть, пока однажды не простит себя.
Через неделю после разговора до Леонара дошли слухи: на один из кораблей напали гарпии и никого не тронули из моряков. Но двоих людей, которых капитан согласился взять на борт, унесли. Причем проделали это весьма грубо. Женщину выволокли на палубу, отмахиваясь от моряков крылами, желающих спасти несчастную оглушали криками. А молодого мужчину, успевшего ранить гарпий стрелами, сильно покалечили. В оправдание гарпии сказали лишь одно слово: «пираты».
Описание похищенных совпало с двумя розыскными листами. К гарпиям послали было человека поговорить: ведь надо допросить преступников. Но нелюди жёстко отказались как отдавать добычу, так и пускать людей на свои скалы. Заявили, что накажут преступников сами. На том и порешили.
Где оставшиеся двое, юный граф не знал. Но где-то глубоко в душе понимал: мертвы. Живы ли Онёр и Чикут, не известно. Да Леонар и не стремился узнать. А через год почти перестал об этом думать.
И пусть где-то были запрятаны сомнения, он сделал выбор и был готов за него платить.