Из дневника графа Коллума Хичтон.

«…В начале мне было просто интересно. Такая необычная, некрасивая, своевольная и сильная – она не могла называться женщиной высшего общества, а для Пай имела изрядную долю гордости.

Не могла никому принадлежать, не собиралась никому служить – потерявшая свой дом воительница. Она осталась на моём корабле. Во время пути стояла на носу диковинным украшением, и лучше подзорной трубы видела опасности. Уже трижды корабль избежал потопления благодаря её чутью.

Ей не нужны были облеченные в драгоценности благодарности. Она всего лишь желала быть рядом. Буквально рядом.

Женщина преследовала меня. Оборачиваясь, я всегда знал: она будет стоять за моею спиной.

Наверное, поэтому в начале я злился на её навязчивое присутствие…»

Лорд Фаилхаит сохранял спокойствие вплоть до знакомых территорий. Впервые он задался вопросом, что же он наделал, когда кареты остановились у гостевого дома семьи Браско, знаменитых виноделов. К счастью, резиденция пустовала, и приняли их слуги, чем немного отсрочили муку представления будущей невесты.

Одно хорошо, совесть больше не напоминала о себе, взирая на избранную Сеа и не наблюдая тешащую себя надеждами невинную деву.

Графиня вела себя на удивление скромно и поразительно тихо. Она не обращалась к лорду, не просила ничего через лекаря, только смотрела на него, и иногда смотрела в его сторону. Леонар не забыл о её немоте, но удивился, когда, помимо прочего, не смог расслышать стука каблучков. Он едва избежал позора на привале, собираясь прыгнуть в кусты – так неожиданно и тихо подкралась графиня. Возможно, испуг диктовался лесом и ночной мглой, но лорд склонялся к мысли о жути, которую графиня наводила и без атрибутов демонов.

Секрет тихих шагов открылся после одной из остановок, когда Химемия поднималась обратно в карету: вместо подбитых подковками сапог она носила меховые мокасины – обувь охотников, чем порадовала извозчика. Бывалый охотник быстро нашёл общий язык с лекарем, и даже немного поговорил с возможной будущей госпожой через него. О чем был тот разговор, Леонар не слышал, но видел, как извозчик снимает перед графиней шляпу и широко ей улыбается. Ещё долго лорд мучил себя желанием спросить Пай, о чем он говорил с графиней, и улучил для этого момент на следующей остановке. Вначале сын виконта посмотрел, чем заняты невеста и её слуга.

Лекарь Хест, временно исполняющий обязанности извозчика, встал с луки и налил воды белой кобылке, а его госпожа протянула торбу с овсом. Сын виконта заметил: графиня Химемия неравнодушно относилась к белому. Белая кобыла, белая накидка, белые бинты, белые кружева, белая маска. В ночи всё это выглядело выделяющимся пятном света неуспокоенного духа.

— О чём вы говорили? — спросил Леонар извозчика.

— О, простите, милорд. Мы просто у одного мастера обувку купили. Ваша невеста, оказалось, хорошо разбирается и уважает разных лесных зверей. Как такому не удивиться и не поклониться.

От услышанного Леонар начал коситься на невесту чаще, чем вызвал недовольные взгляды лекаря и недоуменные извозчика. Один не позволял себе воли высказывать недовольства, а бывший охотник никогда не вмешивался в дела знатной семьи. А Химемия продолжала жечь спину жениха любопытными взглядами, ничуть не прячась и ничуть не стыдясь своего интереса.

Как ни старался, а неприятный момент настал. Благо, не семья Ременсон приютила их в последнюю ночь пути, чьё высокомерие могло плохо сказаться на и без того скверном настроении лорда. Сделав крюк и скользнув по пахотным землям семьи Мастрайз, карета остановилась у поместья давнего друга Леонара – Тённера Уль Тамира. Сын виконта решил, что легче будет объясниться с другом, а заодно напиться, скидывая накопившееся напряжение.

Тённер не удивился другу. Они часто, ещё будучи мальчишками, сбегали из своих домов в гости друг другу, но вот привезенной Леонаром девушке Тённер поразился до глубины души. Впрочем, воспитанный в благородном обществе он не позволил себе ни словом, ни жестом обидеть даму – помогла многолетняя практика общения с прекрасным (и не очень) полом.

— Друг мой, что это? — спросил он, когда гостью разместили в западной спальне, а её лекаря в соседней каморке.

— Говорю же, моя невеста.

Тённер Уль Тамир выпил из горла. Исходя из жестов, которыми он пытался передать весь ужас, Леонар сделал вывод: в кои-то веки у друга не хватало слов. Вместо оды красоте, спросил с затаенною надеждой:

— И как оно там, под маской? — вдруг за ней не следы страшных ожогов, а красота, недостойная взору смертных.

— После пожара? А сам как думаешь? — горько произнес Леонар и с готовностью отпил из второй открытой бутылки. На этикетке этих тар два селянина с красными лицами и носами чокались деревянными кубками.

В отличие от балов, юноши в компании друг друга пили плебейское пиво. Оно не нуждалось в годах выдержки и имело горький привкус будущего с легкой ироничной сладостью послевкусия настоящего, и долго щипало язык напоминанием неотвратимости последствий принятых решений.

— Я не думаю, Леонар, я предаюсь неге и мечтам.

— Удиви, какое место в твоих мечтах занимаю я, — хохотнул лорд, чем заставил Тённера подавиться глотком напитка.

— Стороннее. Не уводящее от меня прекрасных женщин. Правда, в тех мечтах такого странного поступка, как женитьба на заведомо ужасной незнакомке, не стояло. Это же кошмар.

— Кошмар будет, если отец одобрит.

— А он может, — передернул плечами Тённер. — Мой бы точно не отказал. Она же графиня. И пятнадцать тысяч. Плюс привилегии. А в довесок – компания Хичтон, которая дороже всего из перечисленного. Что же ты делать будешь?

Лорд задумался. Прислушался к деловой хватке, с отвращением замечая, как крепко обняла она возможность заполучить всё перечисленное. Прикинул мысли отца на этот счёт и, закрыв глаза, вымученно застонал. И пал на диван, выплескивая на пол недопитое пиво.

— Умирать. В жутких муках.

Ещё до того, как карета въехала на земли поместья Фаилхаит, виконт уже знал о возвращении сына и наказал накрыть стол для семейного ужина. Семья подготовилась ко встрече с невесткой. Отец, как и обычно, хранил величественное молчание, а мать не могла сдержать волнения. А ещё триумфа. Она уже больше десятка раз вызывала к себе Пай Онёр и с воодушевлением предлагала ей перейти в служение соседям, которые как раз ищут расторопного слугу, и всё напоминала о скорой свадьбе сына.

Онёр не выдавала своих чувств, и в поклонах утверждала, что лучше этого дома ещё не видела, и нигде так хорошо не служится, как здесь. Лишь раз намекнула, что если господин Леонар откажется от её услуг, она, так и быть, во слезах и с горем покинет столь чудесный дом.

Мадам Левизия поджимала губки, но сама выгнать служанку не смела, боясь спугнуть покорность сына. А карета с гербом Фаилхаита уже подъехала к поместью в сопровождении второй, без опознавательных клейм и флагов. Обе кареты остановились, и из них начали выбираться люди. Слуги поспешили помочь лорду с чемоданами, а извозчику с лошадьми. Пара служанок и шустрый мальчонка с готовностью шагнули к гостям, но отшатнулись и застыли в нерешительности, поглядывая на хозяина дома.

Виконт Манс Фаилхаит не видел причин сумятицы, но нахмурился, заранее подозревая сына. Мадам Левизия вытянула тонкую шею в попытке рассмотреть происходящее и не потерять достоинства, уподобляясь Пай, вскочившим с мест и подорвавшимся к окну.

Леонар вёл невесту за руку, хотя перебороть отвращение смог не сразу. Всё думал нащупать под тканью перчатки ожоги, волдыри, или того хуже – ощутить холодную слизь болезни. Но Бог миловал, его руки коснулось сухое тепло живого человека и мягкий ворс одежды. Как и подобает будущему мужу, юный лорд шёл с гордостью за свой выбор.

Выбор поразил семью до глубины души. Даже отец не сдержал удивления, переходящего в откровенное изумление. Не говоря уже о матери, которая ловила ртом воздух, не в силах произнести и слова. Слуги старательно делали вид принадлежности к предметам быта. Но удержаться от оханий и аханий не могли.

Одна Онёр улыбалась из дальнего угла, теряясь на фоне цветастого ковра и общего удивления. Сын виконта не заметил любимую служанку, и не мог сравнить их довольно улыбающиеся лица, а то удивился бы, как те похожи. Пока всё шло по плану.

— Графиня Химемия Сеа Хичтон. Дочь покойного графа Коллума Хичтон, — представил Леонар избранницу семье и, дождавшись, когда графиня изобразит приличествующий поклон, поклонился следом.

Усугубляя и без того специфический вид, Химемия была одета неподобающим образом. Для представления семье жениха на ней должны были быть одеты лучшие украшения и платья, а не домашний контуш7 без вышивки. Его единственное очарование – складки на спине и шлейф – скрылись всё под тем же белым бурнусом. Одежда не выделялась ни блеском драгоценных пуговиц, ни золотом лент, не имела даже драгоценной броши. Леонар мог с уверенностью сказать, что, не представь он её по титулу, и родители приняли бы графиню за дочь зажиточного селянина. На этом юный лорд не остановился, представил сопровождающего графиню человека:

— Остин Хест, лекарь миледи Химемии, — поясняя: — по некоторым печальным обстоятельствам леди Химемия не может обходиться без ежедневного лечения.

Мать схватилась за сердце и, не сиди она, осела бы на пол. В отличие от неё, выдержке виконта мог позавидовать сам король. Манс Фаилхаит с непроницаемым лицом высидел ужин, во время которого никто ничего не съел. Затем встал, распорядился приготовить гостевые комнаты, обязал супругу позаботиться о благосостоянии гостьи лично, и попросил сына пройти к нему в кабинет.

Все указания были розданы нарочито тихим голосом, внезапно наэлектризовавшим атмосферу сильнее разряда молнии. Ослушаться главу дома никто не посмел.

В этот раз отец сел за стол и, хуже этого, надел пенсне. Всем видом говоря: разговор будет долгий, основательный, и не в вашу пользу, молодой человек. Впору было бросаться в ноги и каяться.

— Хичтон, значит, — проговорил отец, просматривая кое-какие бумаги с гербом, мало подходящим для повелителя морей. Герб семьи Хичтон – это пёрышко в потоках ветра, странный символ. — Наслышан. И об их горе тоже. Итак, сын, не желаешь ли исповедаться?

— Папа, вы на святого не тянете, что бы исповеди принимать.

— А ты – не великий грешник, и такую дурость учудил, — виконт откинул документ и посмотрел на сына сквозь стекла.

— Неужто думал, вид её отвадит от моего решения?

— Возможно, — уклонился от прямого ответа Леонар.

— Давай же глянем на прилагающийся бедной девочке багаж.

Гора бумаг на столе отца выросла, и он с упоением мыши зашуршал в ней, всё больше и больше меняясь в лице: да, очень богатая девочка. Дойдя до брачного договора, пожилой мужчина не сдержал усмешки. Бумагу с привилегиями, вернее, её заверенную копию, виконт передал сыну, убежденный, что по бумаге тот лишь скользнул взглядом, не вчитываясь в подробности. Пусть оценит сейчас, когда уже поздно.

Леонар оценил, перечитал и потянулся к воротнику, ослабляя узел. Он уже понимал, отец не откажет в свадьбе с графиней. Более того, он будет настаивать. В числе прочих значилась привилегия беспошлинного провоза многих товаров. Три порта. Корабли. Ценные бумаги. И земли, с которых король установил минимальные налоги.

— Отец, я готов покаяться.

— Поздно, сын. Решение принято.

— Но посмотри же на брачный договор! — вытянул из кипы бумаг Леонар ту самую.

Виконт прочитал в задумчивости условия, ничему не удивился и перевернул, думая найти подвох на изнанке документа.

— Вам не кажутся условия странными, отец?

— Нет, всё предельно ясно и просто, сын.

Паникуя, юный лорд вспомнил о неподтверждённых догадках:

— Её лекарь – ещё и её гувернантка! Он же мужчина, а помогает ей переодеваться и видит её ежедневно в непристойном виде!

— Он – лекарь, — равнодушно отозвался Манс Фаилхаит, — а она девушка, которая доверяет ему лечить её обезображенное огнём тело. Я не вижу в этом ни грамма похоти, сын мой.

— А если она уже не девица?

— Вот и проверишь. Но чего эта проверка будет стоить?

— Не смейся, папа! Моей жизни это будет стоить! Счастья! И ночных кошмаров!

— А ещё благополучия семьи, если ты посмеешь снять с госпожи Химемии маску. Девочка, по всей видимости, ужасно переживает из-за своего внешнего вида. Раз готова подать жалобу в королевскую канцелярию.

С ненавистью Леонар ещё раз перечитал условия пребывания графини в статусе невесты. Всё правильно: если кто не уважит желания Химемии оставаться с закрытым ликом, всей семье грозил позор. Девушка обещалась подать жалобу в королевскую канцелярию. А так как графы выше виконтов, их жалобу всенепременно удовлетворят в полной мере. Ещё и ославят виновника негодования высокой масти.

Пункт «закрытого лица» переходил и в брачный договор. По которому следовало ждать, пока графиня сама снимет маску.

— И вы не думаете, что всё это может быть игрой? Если вы одобрите и, уже будучи моей женой, с неё слетит этот проклятый кусок фарфора, мы лишимся обещанных привилегий!

— Надеюсь, сын, ты не желаешь сделать личную трагедию семейной?

— Нет папа, я не настолько подлый.

— Я этому рад...

— Но, посмотри на это, — Леонар указал на графу о предках рода: — Жена графа Хичтона, её род и вовсе неизвестен! А если Пай?

— То не тебе его судить, — отрезал отец. — И, не забудь, граф Коллум Хичтон был моряком, и мог жену себе из неведомых земель добыть.

— Ты её хоть видел?

Тут Виконт Манс смутился.

— Её никто не видел, разве что на корабле, в порту и краем глаза. Её Коллум пуще ценных накладных прятал. Но где кончаются сказки Пай и начинается дворянская интрига? Пустое это было всё, — виконт криво улыбнулся. — Сын, ты даже не представляешь, какая это удача – немая жена. А теперь ступай. Освободи место страждущей.

Мать ждала Леонара на выходе из кабинета виконта. Без слов прочитав ответ на лице сына, женщина с боевым кличем ворвалась в обитель деловых документов и подняла такой ор, какой раньше никогда себе не позволяла. Слуги попрятались в соседних комнатах и за углами, ждали окончательного решения главы семьи, которое обещало стать темой сплетен целого поколения челяди.

Из какофонии выделялся такой смысл: единственную кровинку сгноить решил строгий батюшка. В назидание женив на чучеле болотном. А ей внуков, столь же «прекрасных», нянчить приказал.

Леонар за первым же углом, с надеждой, ждал конца скандала. Он мог представить, как отец отмахивается, заявляя, что, дескать, ожоги по наследству не передаются, в отличие от привилегий. На что Левизия взбеленилась, напомнив, что её он и без привилегий взял, и завизжала неупокоенным духом, услышав в ответ «Уже жалею».

Вылетела женщина из кабинета ещё быстрее, чем влетала. Отдышалась, подобрала юбки и задрала нос, не ведая, куда девать возмущение поступком мужа. Скрылась за дверью гостевой спальни и долго и приглушенно рыдала. А её сын постоял ещё немного, и отправился к себе.

Что ему теперь делать? Онёр скоро узнает о решении отца. А ведь Леонар ради неё затеял выбор самой страшной невесты. Вот же темные Боги, какой бес в него вселился, что всем жизнь он испоганил?.. И себе, в том числе.

Любимая поджидала его у дверей комнаты. Леонар увидел её, и с трудом удержал в себе стон боли. Вот она, его прекрасная дева: темноволосая, голубоглазая, длинноногая Онёр. Даже одежда служанки не могла скрыть восхитительные прелести юной особы. Только его…только его…

— Онёр, — проскулил сын виконта нашкодившим щенком. С этой женщиной он терял не только голову, но и гордость.

Главная служанка поджала губки и отвела взгляд. Она посторонилась, пропуская лорда в его покои, собираясь уйти.

— Постой, я не этого хотел! — юноша обхватил её плечи, повернул к себе с желанием заглянуть в глаза.

— Ничего страшного, милорд, — холодно отозвалась Онёр, продолжая прятать взгляд. — Я же всего лишь служанка. И, в любом случае, проигрываю благородной госпоже. Даже такой, как эта.

Леонар крепко обнял любовницу и прошептал ей на ухо:

— Прости, любимая. Приходи сегодня вечером ко мне. Обещаю, я всё объясню. Мы найдем способ обойти законы, которые мешают нам быть счастливыми. Ну же, посмотри на меня.

Онёр позволила повернуть себе голову, и Леонар увидел в её глазах слезы. За них он возненавидел себя ещё больше.

— Ты придешь?

— Я подумаю.

Главная служанка вырвалась, поправила сползший чепчик и ушла в сторону лестницы, направляясь на кухню.

Леонар зашёл в свою комнату, переоделся в более простые одежды и спустился в обеденную. Настроение не располагало к приятному застолью, оттого лорд не удивился, не найдя никого в обеденной. Никого – так показалось в начале, а затем он заметил её.

Графиня Химемия стояла спиной к нему и поправляла маску. Капюшон девушка сняла и Леонар с содроганием увидел забинтованную голову. Воображение живо нарисовало лысую и обожженную макушку, и юный лорд в отвращении поморщился. В отличие от домочадцев поместья Фаилхаит, невеста аппетит не теряла и успела поесть в отсутствии слуг. А возможно, слуги были, увидели скрытые под фарфором шрамы и убежали в ужасе.

Графиня повернулась к Леонару и чуть склонила голову в бок.

— Отец одобрил, — прошипел сын виконта и спешно покинул обеденную, ощущая смену чувства голода сосущей яростью к переигравшей его графине. Она-то точно рада. Продала себя втридорога и нашла дурака-мужа. А дураку осталось искать способ избавиться от неугодной невесты.

Он развернулся и спешно вышел во двор, прошёл до беседки под мелким осенним дождем и остановился под крышей. Дикий виноград в тёплую пору густо увивал беседку с трех сторон; с приходом осени листья теряли упругость и цвет, сохли и опадали, создавая из уютного строения жутковатый образ обглоданной туши с торчащими из неё ветвями костей.

Постепенно огни свечей в окнах гасли, а лорд успокаивался. Остудив голову, продрогнув, и вспомнив о возможном приходе в его спальню Онёр, он поспешил обратно. За время его отсутствия слуги успели убрать стол, и обеденная выглядела вновь безупречно чистой. Леонар взял из шкафа канделябр, заставил стенной светильник на масле пожаловать воску три огонька и отправился к себе.

В его комнате кто-то был. В начале он решил – Онёр, и очень обрадовался, но почувствовал запах моря. Тот самый, который заполнял «Ласточкино гнездо». Затем сын виконта увидел в стороне кровати два блестящих, будто сами по себе, глаза. Странно зашуршала ткань, а может когти чудовища рвали балдахин и Леонар не выдержал, отшатнулся. Поймал себя на трусости и приблизился к продолжающему на него смотреть монстру.

На его постели сидела графиня Химемия Сеа Хичтон и смотрела на хозяина комнаты через прорези белой маски. Она была всё в той же одежде и даже бурнус не сняла. Сидела и блестела глазами, в то время как лорд поражался бестактности, наглости и бесстрашию этой дурной девицы.

Хотелось накинуться на неё и прижать в постели, укрыв лицо подушкой. Придушить, лишь после задумавшись о сокрытии тела.

— Зачем вы здесь? — не то спросил, не то зарычал Леонар. — Рады, небось? Так для вас удачно всё обернулось? Молчите, смеётесь? Скажите, вам весело смотреть на мои потуги быть с любимой, и на моё горе от согласия отца на свадьбу с такой, как вы?

Ответа он не мог получить. А звать лекаря, дабы тот перевел непонятные ему жесты и наклоны голов, не стал. Его и не интересовали ответы. Просто сдернул с кровати неугодную невесту и потянул к двери. Тонкая кисть Химемии, совсем как у ребенка, едва не хрустнула от грубой мужской хватки, но в ярости мужчина этого не заметил. Не успел он открыть дверь, как в неё постучались.

Леонар растерялся.

Это Онёр? Точно она. Что она подумает, если увидит в его опочивальне скрывающую уродства будущую жену, а постель помятой?.. О, нет! Он не может этого допустить.

Идея родилась быстрее, чем лорд успел отнести её к безумным. Подхватив под мышки оказавшуюся невообразимо легкой графиню, он поставил её в шкаф. И приказал:

— Ни звука! — затем закрыл дверь шкафа, машинально повернул ключ, и поспешил открыть любимой.

Онёр хмурилась тучкой, словно ребенок дула губки и роняла слезинки одну за другой из своих прекрасных небесных глаз.

— Не плачь, моя Онёр! — на слёзы любимой Леонар не мог не реагировать. Быстрее самого исстрадавшегося по ласке моряка, сгрёб девушку и унёс к кровати. Усадил на ложе и вспомнил, что не заготовил вина на этот вечер, ни фруктов, ни меда. Не будет же он лить в бокал воду.

— Ах, ты приготовил для нас вино? — услышал он. И правда, меж кроватью и стеной стояла бутылка из запасов отца. Возможно, она осталась с прошлых лет, когда он и Уль Тамир сидели в этой спальне и обсуждали разведённых на поцелуи женщин.

Подав бокал и получив в ответ удивленный взгляд, пристыженно принёс второй.

— До дна, — скомандовала Онёр, и лорд со служанкой опустошили бокалы на брудершафт.

Вино, не иначе как креплёное, приятно заволокло туманом мысли и помогло сконцентрироваться на главном, на любимой женщине. Она здесь, она с ним, она только его, а остальное не важно. Остальное приложится.

— Любимая моя, если бы я только мог всё изменить…

— Тссс, — женщина приложила пальчик к его губам и утянула на кровать, — слова пусты. На них мы ещё отыщем время.

Химемия прожила недолгую жизнь, ей пришлось рано повзрослеть и понять, как непросто искать счастье. Графиня научилась бороться за право жить и гордиться тем, чем она являлась. Но она всё ещё была юна и невинна, и потому несказанно удивилась творящемуся в комнате действию. В первые мгновения не поняла, прислушалась – осознала, и залилась краской.

Не может быть! Неужели о ней забыли?

Девушка толкнула дубовую дверь, но та не шелохнулась, закрытая на ключ. Трудолюбивой мышью поскреблась – как мыши ей внимание и уделили. Постучалась костяшками пальцев, но люди в комнате уже не придали бы значения самому старику с косой, явись он по их души. Пришлось бы тому ждать, вежливо покашливая в сторонке.

Ну что ж…

Графиня сняла маску, достала припрятанную гроздь винограда из внутреннего кармана бурнуса и воспользовалась скважиной для ключа, бесстыдным образом наблюдая за творящимся бесчинством. В «Ласточкином гнезде» со служанкой на спор точно также она подсмотрела в щель баньки в мужской день. Тогда ей влетело нравоучительных речей, часть из которых она бы не поленилась процитировать, кабы могла.

Легкая улыбка тронула лицо, и Химемия поспешила положить в рот виноградинку. Она понимала: утром лорд вспомнит о невольном зрителе.

Леонар сладко потянулся. Его возлюбленная упорхнула выполнять обязанности главной служанки, но ложе ещё хранило её тепло и не отпускало в жуткую реальность, в которой лорд совершил большую глупость и теперь обязан был взять в жены великую страхолюдину. Главное, его любимая Онёр простила сей кошмар. Она поверила ему и не возненавидела.

В голове стучала настойчивая мысль о важном, но забытом. Однако Леонар не вспомнил, о чём пытался напомнить ему внутренний голосок, пока не распахнул шкаф и не увидел знакомую фигурку: белая маска, белая накидка, черные глаза. Такого изумленного взгляда Химемия не смогла добиться даже от грабителя, застигшего её нагой. Тот просто квакнул неразумно и выпал из окна, аки ваза. Повезло ему немногим больше вазы. Если бы не Остин – похоронили бы.

Леонар отшатнулся, повис на двери шкафа и не нашёл слов оправдания. Храмовой барышней краснеть не стал, но и прикрыться не поленился. Благо ночная сорочка осталась висеть на изголовье кровати нетронутой. Вспомнил, что сам же поставил невесту в шкаф, ключ повернул, а дальше не до неё было – была Онёр. Испытал юноша скорее не раскаяние, а растерянность.

— Кажется, я обязан вам сказать спасибо, — сказал он. — За тихое изображение моли.

Химемия склонила голову к плечу и заблестела глазками насмешливо. Спала она с удобством королевской кошки на дорогом меху шуб. Не мудрствуя лукаво, девушка скинула на дно шкафа все наряды и до утра нежилась в получившемся гнезде, ни один из элементов которого надевать теперь Леонар не хотел.

Мужчина посторонился и пропустил низкорослую графиню по своим делам. Окинул взглядом критика гнездо и вызвал колокольчиком слугу. Тот быстро всё унёс, оставив хозяина любоваться обездоленным нутром шкафа. На дне лишь перо из шляпы осталось. Лорд поднял его и повертел в руках: тонкое, мягкое, темно-серое в затейливую белую крапинку. Если и от шляпы, то не от его.

Лекарь не стал теснить семейного светилу, жившего поближе к опочивальне виконта. Остин Хест занял чердак. Отчего Пай поместья смеялись, будто у них завёлся вампир. Болезненный мужчина на шутку отозвался искусственным смехом и предложил желающим сдать кровь. В ответ ему тоже фальшиво засмеялись, резко утягивая шейные платки.

— Неужто мышью летать неудобно? Клыками плоть прокусывать, — посмеялся поваренок.

— Ничуть, — улыбнулся Остин и с той же холодной улыбкой продолжил: — Но я вампир особый. В коршуна обращаюсь и печень выклёвываю. Это удобно, а вот ставни крыльями раздвигать – нет.

Мальчонка побледнел, затрясся и ветром унёсся жуткие сплетни разносить. Химемия с ним едва не столкнулась. При виде графини несчастный Пай едва не перевалился через перила. Удержался, и со скоростью гоночного скакуна улетел прочь.

— Миледи, где вы были?

Лекарь в момент растерял страшный вид голодного вампира, приобретя взамен строго-озабоченный вид гувернантки, точно уверенной, что воспитанница провела ночь в постели портового грузчика.

— Не смейтесь, Химемия, я очень волновался. В вашей комнате вас нет, во дворе – нет, а в опочивальне младшего рода… что вы там делали?.. Боги, а почему в шкафу?.. Надеюсь, вы понимаете, что это нездоровое увлечение для юной девушки?.. Ах, вот оно что... Вы уверены?

Графиня начала импульсивно махать руками, ходить из угла в угол – и всё это в тишине. Загляни вновь в дверь слуга – и он убежал бы прочь быстрее прошлого забега, решив, будто происходит магический ритуал.

Остин молчал, наблюдая за леди, и, наконец, покачал головой.

— Вы неповторимы в проказах, но интриги этой семьи могут плохо для вас закончиться. Миледи, прошу, пока ещё не поздно, откажитесь от затеи! Как бы не тронул ваше юное сердце молодой лорд, вашу жизнь я ценю куда больше, даже с весом разбитого сердца.

Дверь плотно закрыли, для надежности подставили стул. Ключ оставили в скважине – защита от любопытных.

Щёлкнула заклёпка, одна, вторая, полетела на пол деревянная брошка, за нею бурнус. Стоял бы кто за дверью, он расслышал бы необычный хлопок, будто старательная прачка резко расправила на ветру влажную простынь.

Старые бинты в одну миску – прокипятить и использовать по новой, новые – готовы оказаться на теле юной девы.

— Вот здесь, Химемия, придется вырвать. Но можно просто потуже забинтовать… Как скажете, хозяйка – вы… О нет, меня обижает ваше желание вредить себе. И только. Вот ваша матушка! ... Ах, да… простите, не будем о покойной. Вас ждут за утренним приемом пищи, следует поторопиться.

По утрам семья Фаилхаит собиралась в восточной столовой. Приятной комнате в светлых тонах, куда утром первыми проникали лучи солнца через искусно созданный витраж. Он изображал всё того же не то взлетающего, не то падающего почтового голубка.

Повара не дождались от хозяев пожеланий и приготовили несколько блюд, желая удовлетворить самые притязательные взыскания. И теперь в ужасе слышали от служанок о невостребованных шедеврах. Гадая, кого из них уволят.

Семья Фаилхаит сидела за столом в полной тишине. Расторопный слуга подготовил место и для нового её члена, и на четвертый стул смотрели с трепетным ожиданием его воспламенения. Должная занять свободное место вошла тихо. Всё того же фасона платье, всё та же накидка с капюшоном, и фарфоровая маска белого цвета, напоминающая о посмертном лике, лицезреть который в гробовом ящике не отказалась бы мадам Левизия.

Единственная пока женщина семьи Фаилхаит поджала губы и всем видом показала, как не рада гостье. Её муж, напротив, расплылся в улыбке:

— Доброго утра, леди Хичтон.

Химемия поклонилась, расторопный слуга отодвинул ей стул. Задвинул и отдернул руку, когда случайно коснулся девушки. По поместью с вечера ходило море слухов. О причинах уродства невесты – в том числе. Одна версия упоминала проказу, другая – чуму, самая волшебная – проклятие. Причём, шустрые слуги заметили отсутствие новой госпожи в её покоях, а утром один Пай видел, как графиня выходит из опочивальни молодого лорда.

Леонар с ужасом услышал, прячась за углом, как две дурочки с упоением рассказывали сказку о глупом лорде, надеявшемся на превращение страшнушки в прекрасную деву. Но вот – поцелуй не помог, и решили попробовать средство подейственней.

Взгляд Онёр из угла комнаты, где стояли дежурные слуги, говорил, что ту сказку она тоже слышала. Какую версию о причине отсутствия в покоях будущей жены дома Фаилхаит слышали родители, Леонар побоялся представлять. Даже думать о сидящей напротив мумии, как о будущей жене, ему было до ужаса мерзостно.

Графиня не притронулась ни к еде, ни к питью. В её маске были отверстия для глаз, но отсутствовали для рта. И она просто сидела без движения – казалось, без дыхания: жутким образом куклы с обрезанными веревочками – вместилище злобного духа.

— Сын, какие планы на утро? — отвратительно бодро спросил виконт Манс. Его голос разбил напрягающую всех тишину и, вспомнив о приличиях, Леонар и его мать взялись за столовые приборы.

— Посетить фабрику, отец, — с трудом сглатывая ложку рисового пудинга, ответил юный лорд. — Плановая проверка. Вы со мной?

— Какое рвение в делах. Если бы и раньше не замечал за тобой подобного, решил бы, что ты пытаешься сбежать. — Улыбка виконта стала шире, и жена наградила мужа полным яда взглядом. — Хорошо, пойдём. Заодно обсудим, как и когда нам объявить о предстоящей свадьбе.

Леонар окончательно сник. Если и были у него надежды на возможность отказаться от брака, то после оглашения отказ принесёт семье несостоявшегося мужа не меньше позора, чем свадьба с Пай. Юный лорд планировал освобождение от брака, хотел сыграть отказом, но до оглашения и до официального венчания. Леонару оставалось ещё раз просить отца снизойти до сына и отменить помолвку.

Пока собирались, он всё бросал полные мольбы взгляды на главную служанку: смотри, я стараюсь для нас; верь мне, я спасу наше счастье.

Химемия встала и вновь поклонилась, без слов прося её простить. Торопливо покинула комнату и поднялась к себе. Взяла свечу, дорожное одеяло, дневник отца и спешно зашла в опочивальню Леонара. Расстелила одеяло в шкафу, повесила свечу на крючок для шубы и прикрыла двери, прислушавшись к возникшей суете.

Когда виконт с сыном покинули поместье, виконтесса Левизия настойчиво искала будущую невестку. Затем ей начали помогать слуги и Химемия провернула ключ, отрезая возможность встречи с материнской любовью госпожи Левизии.