Из дневника графа Коллума Хичтон.

«… Порой я вспоминаю свою мать.

Она ушла немного раньше моего отца, и особо не занималась моим воспитанием, предоставив это дело няньке. Однако я хорошо помню её странную привычку:

Порой мать надевала свадебное платье. И говорила: «Ах, зачем я вышла за него?». Начинала бранить отца на все лады, затем неожиданно хвалить.

Отец говорил: мать не в себе. И женщина, с которою свела меня судьба, похоже, тоже. Когда я спросил её имя, она сказала, что должна испытать меня. …

Что ж, вся наша жизнь – одно большое испытанье…»

Онёр и дворовой оправдались перед виконтом и виконтессой. В их устах история приобрела такой оттенок:

— Я слышала, как говорят, что то падение – это покушение. Как будто кто-то опоил коня. И будто охотятся на нашего господина. Ах, какой кошмар! — вытерла слёзы Онёр. — А тут эта графиня, и лазает по стенам. Не признала, каюсь! И не позвала господ, а дворового. Я просто растерялась! Испугалась за молодого господина. Ведь в его комнату проникли… а там эта женщина!

Виконт и виконтесса выслушали молча. За самоуправство положено было три раза плетью по спине. Но, опасаясь вмешательства сына, благородные родители ограничились выговором и отправили слуг заниматься своими обязанностями.

— И как вам это? — напрямую спросил Манс сыскаря.

— Как сказать… — Уртик присутствовал на допросе слуг, изображая любителя вина. Но, как слуги ушли, бокал был отставлен, а пьяный вид преобразился в собранность: — …Не подкопаться вроде. Любовница же. И может, просто ревность, а это – попытка устранить соперницу. А может, и продолжение следа, что взял я от конюшни. Одно скажу: готовится беда, вы правы. Я постараюсь её предотвратить и виновных обличить.

— О, Боже мой, — схватилась за сердце виконтесса. — Вы думаете, наши слуги нам враги?

— Не все, — заверил старый Уртик, — но главная служанка и ваш конюх в начале списка тех, кому не стоит доверять. Однако, обвинить их не могу – нет доказательств. А если дело сделать гласным, семью покроют пятна позора.

— Тогда я прошу вашего совета, — виконт поднялся и тяжело подошёл к запрятанному за картинной сейфу. Отворил, взял несколько бумаг. — Что скажете?

Сыскарь достал из кармана пенсне, побегал глазами по строчкам брачного договора и покивал своим мыслям:

— Необычно, это верно. Условия чудны, согласен. Всё похоже на аферу, не могу не поймать себя на подобной мысли. Графиня незаурядна, это так. И эти чудеса, что видели мы утром… Должен признать, я не знал девиц, да, боги, даже сыскарей, что так умело лазают по стенам. Но выгоды ей вам вредить я не вижу. Всё, что есть в брачном договоре – это слова: уважайте мои желания прятать лицо и руки. Вот если бы в договоре упоминались деньги за снятие маски, я бы рекомендовал быстрее разорвать помолвку. А так, возможно, её стоит ускорить.

Мадам Левизия ахнула от возмущения, но её муж жестом попросил молчания. Он сказал:

— Ускорить, значит… Почему бы нет. Возможно, это что-то да решит.

— Решит, — сыскарь задумался. — Зложелатели могут показать себя и сделать ряд ошибок, по которым их будет возможно переловить.

— Но если… если вдруг они добьются своего и Леонар... — всхлипнула виконтесса.

Уртик поспешил её успокоить:

— Да. Чтобы, не дайте боги, этого не произошло, мне нужно разрешение: пригласите на венчание нескольких людей… — наскоро сделанный список перекочевал в руки Манса Фаилхаита, и он согласно закивал.

— Надеюсь, скоро мы избавимся от недоброжелателей.

— Нас просят подойти в кабинет отца, — постучался в шкаф Леонар. Ответа не дождался. — Вам лучше выйти, леди. Иначе я схожу за универсальным средством открытия дверей – топором. Благо, теперь я верю – он действенен.

Лорд скривился своим словам и бросил взгляд на раскуроченную входную дверь. Угрожать он не хотел, но долго уговаривать не желал.

Шкаф приоткрылся и, к удивлению юного лорда, Химемия вышла. Посмотрела на него с грустью и поправила помятое платье. Бинты все разболтались, и девушка пониже опустила голову, спряталась в капюшон.

Леонар всё думал задать вопрос о произошедшем, но не мог найти подходящих слов. А вдруг, его Онёр действительно виновна и пошла бы на убийство. Он боялся мыслить, что простить подобного не смог бы. А вдруг, он полюбил своё о ней представление, а не саму Онёр.

Так, мучаясь сомнениями, добрели лорд с графиней до кабинета виконта. Там их ждали сам виконт и его жена.

— Прошу вас сесть, — потребовал Манс Фаилхаит и дождался исполнения. Жених и невеста сели в кресла. — У меня к вам важный разговор. Прошу, не перебивайте. Во-первых, должен вам сказать, что дату венчания перенесли. Оно состоится не весной, а через неделю.

— Но как же так? — возмутился Леонар.

Даже Химемия вскочила с места и протянула вперед ладони, будто прося остановиться лошадь. Но виконт – не лошадь, останавливаться не думал.

— Так нужно, не перебивайте. Это не всё. Есть основания полагать, сын мой, что вас хотят убить, — дождавшись понимания на бледном лице Леонара, виконт продолжил: — И потому, с этого часа, я прошу вас не отходить друг от друга ни на шаг. О довольно странном убежище графини я в курсе.

— Не может быть, — всплеснула руками мать. — До свадьбы жить в одной комнате! И с кем…

— Левизия, прошу! Или я напомню, что с твоего допущения наш сын завел роман со служанкой! — осадил её муж. — Итак, вот о чём я вас прошу: держитесь вместе, готовьтесь к венчанию. И, Леонар, твою Пай чтобы я рядом с тобой не видел.

— Я понял вас, отец, — неожиданно покорно ответил сын. Он и сам думал воздержаться от встреч с любимой, пока не разберется с кашей в голове.

Встал, но уйти не успел.

— Подожди минутку. Графиня, вы не оставите нас наедине?

Сеа Хичтон вышла, и юный лорд посмотрел на отца в недоумении:

— Я слушаю, папа.

— Ты, надеюсь, понимаешь, что твоей любовнице нет веры? Не отвечай, послушай. Никто не требует у тебя телесных страстей к невесте, но, может, ты присмотришься к ней, как к человеку? Уверен, ты уже оценил те качества, что она нам показала.

— Что вы имеете ввиду?

— Глаз с неё не спускать, имею в виду! — потребовал глава семьи Фаилхаит. — Если прав сыскарь, и наша семья оказалась под ударом, то и твоя невеста тоже. Пока мы не имеем права афишировать проблему. Но я уже вижу нашу несостоятельность справиться с бедой, и потому ты должен оберегать графиню. Сам понимаешь, к чему может привести её кончина.

Она ждала его за дверью. Печально опущенная голова и взгляд в никуда.

— Я удивлен. Вы будто против быстрого венчания?

Химемия вздохнула и уцепилась за его рукав. Посмотрела с осуждением. Но понять о причинах поведения Леонар не мог.

— Может, вы уже передумали вступать со мною в брак?

В ответ качанье головой: нет, не передумала. И жест: а вы?

— Что за вопрос. Я только и жду от вас отказа, — нахмурился юный лорд. — Хотя, возможно, вы облегчите мне душу, если откроете лицо.

Графиня Сеа Хичтон коснулась маски, провела кончиками пальцев по её краям и отдёрнула руку – обожглась желанием. С печалью посмотрела, будто говоря: а что потом? Что даст вам знание секрета?

— Как хотите, — вздохнул Леонар, не сильно жалевший о потерянной возможности увидеть лицо будущей жены. — Но, может, после свадьбы вы его откроете?

Химемия задумалась и вдруг кивнула.

Молодой лорд повел плечами. Он уже не знал, что думать. Лгала ли графиня об ожогах, или они правдивы? В любом из случаев он уже не думал противиться воле отца. Да и не противна ему более невеста. Добра и молчалива, сильна, как духом, так и телом. Немного озорна и вовсе даже не чудна. Наверное, он мог бы с нею жить.

От дум очнулся Леонар уже при входе на чердак. Графине нужно было сменить повязки, и он покорно дождался конца процедуры у дверей. Прислушивался к необычному монологу. Лекарь говорил, словно отвечал и уговаривал, и злился на ответы. Но голос слышал лорд лишь его. Химемия не произнесла ни звука.

— Прошу, одумайтесь! Уедем прочь! Зачем вам этот мальчик, которому вы даже не любы… Неужели вас не убедить? Ведь это просто жалость!.. Ах, нет, дитя мое, я вам не указчик, но я боюсь. С утра вас едва спасти успели. А завтра может так не повезти… Вы встали на чужом пути…. Нет, я вас не осуждаю.

После таких речей вышла к лорду графиня измотанной и ещё более печальной. Вновь уцепилась за край мужского одеяния и чуть прищурилась. Что она хотела?

— Стало быть, мне нужно вас развлекать?

Девушка чуть наклонила в бок головку и удивленно повела рукой: с чего вы так решили?

— Ну, не стоять же нам на месте, — идея пришла неожиданно. Вначале она больно уколола, ведь раньше он и подумать боялся о прилюдном появлении с невестой, но Леонар лишь усмехнулся. Никто не смел его судить. — Предлагаю посетить фабрику нашей семьи. Думаю, вам будет интересно.

Мадам Левизия видела, как её сын с ужасной графиней покинули поместье на карете. Она вновь в слезах бросилась к мужу.

— Прошу, одумайся! Ведь брак – это навсегда! Эта уродливая девка испортит ему жизнь!

— С чего ты так решила? — виконт уже отложил папку с деловыми документами и потягивал вино. — Вон, наш сын уже смирился и не противится. Они договорятся жить в мире.

— Я в это слабо верю! А вдруг, именно она нашего мальчика пытается извести?

— А, разбаловал я вас! — потер виски постаревший лорд. — Где ты видишь мальчика? Леонар – мужчина! Он юн ещё, и не вкусил всех страхов жизни. Не видел голода и войн. Изнежили мужика. Возможно, именно эта девочка научит.

— Чему же она его научит?

— Не быть слепцом! И не падать к ногам обольстительных служанок. И, кстати, не вы ли когда-то наняли Онёр?

Виконтесса задохнулась возмущением и, вздернув нос, ушла. А её муж устало просмотрел одну бумагу и задумался, кто и когда наточил на его семейство зуб.

Химемия Сеа Хичтон ахала от восхищения. Из-за роста она напоминала ребёнка в карнавальной маске. Платье и накидка скрывали формы. Оттого Леонар скорее ощущал себя на выгуле сестры, а не невесты. «А почему бы и нет», — решил он. Коли быть ей невестой, то можно и наладить отношения, хотя бы до родственного терпения.

Лорд всю дорогу думал о странностях судьбы. И об Онёр, от воспоминаний о которой уже не так трепетало сердце. Скорее, возбуждалась плоть. Друг Тённер сказал однажды:

— Я назову любимой лишь ту любимую, с которой захочу делить не только ласки на кровати, но и беседы, увлеченья, уважение и жизнь. Тогда, друг мой, скажу я, что люблю.

Столь философского изречения от Уль Тамира Леонар не ждал, и потому запомнил…

Химемия держалась за пальто мужчины, и это выглядело странно. Юный лорд перехватил её руку и положил себе на локоть. На удивленный взгляд он не ответил, всё ещё пребывая в думах. И машинально рассказывал о семейном прошлом. О дедушке, которого не знал, о первых фабриках, о матери и об отце, о времени, когда был ещё слишком мал. Его не перебивали. Не потому, что не могли. Графиня просто слушала и была очень рада узнать немного больше о Леонаре. Затем они вошли на фабрику и младший Фаилхаит провел экскурсию.

Фабрика шумела гневным ульем. Смешались звуки голосов и шум инструментов. Пахло древесиной, лаком и жжёным углем. Люди, все перепачканные в смоле, сновали меж цехов. В одних стояли лишь пеньки и доски, в других уже полноценные заготовки, а в третьих рабочие обрабатывали и лакировали, собирали мебель. И всё стучало, гремело, кричало и походило на загнанного зверя. Но вот, прогудели трубы – и разом утихли люди и станки. Рабочие покинули места и развернули свертки. Обеденное время наступило.

— Вам нравится? — спросил Сей Фаилхаит, хотя по взгляду видел: очень. — Будет лучше, если мы продолжим осматривать достопримечательности позже. Могу предложить обед в ресторане «Рубенс».

В ответ Химемия покачала головой и вдруг повела в уголок с готовыми столами. Её бурнус имел немало тайных отделений, из которых показались сухофрукты, орехи, мёд и даже завернутая в три маринованных листа жареная рыба. Смущённый взгляд графини ответил на утренний вопрос кухарки: куда же делась рыба?

— А я всё думал на поварят, — посмеялся Леонар и положил в рот дольку яблока. — Вы ревностно храните за маской лицо, графиня. Оно того стоит? — в ответ кивок и вздох. — Раз свадьба скоро, то после вы же откроете лицо, как обещали?

Химемия занервничала, замяла в пальцах юбку и вновь кивнула.

Леонар хотел было спросить о том, что произошло, когда Онёр и дворовой напали на неё, но удержался. Нет, он должен знать, но не сейчас, когда в сердце ещё теплится надежда.

— Вы кушайте, я отойду, — он встал и вышел из помещения, посторожил у двери. Ему хотелось чуть схитрить и оглянуться, но предусмотрительная графиня села спиной, отрезав саму возможность увидеть её лик.

Потом они гуляли по дорожкам. В спокойном молчании любовались зимними пейзажами, затем катались на карете. Тишина не угнетала, она казалась уютной емкостью для слов, будто слова в ней были, но почему-то Леонар никак не мог понять их. Он так задумался, что задремал, и по приезду в семейное поместье уже крепко спал. Химемия его разбудила лишь с третьей попытки.

«Проснитесь, Леонар. Здесь холодно. Вы можете простыть.»

Юный лорд распахнул глаза. Он мог поклясться, что слышал голос. Дивный, прелестный голосок соловушки. Но нет, с ним в карете лишь графиня, которая смотрела с немым теплом.

— Когда мы встретились, вы выпытали из меня причины для брака с вами. Но с тех пор я так и не узнал о ваших. Жаль, вы не можете сказать.

Графиня, умей она говорить, не знала бы, как ответить. Возможно, проще было промолчать, но как же больно хранить в себе все переживания.

Двор встретил суетой. Новость о переносе даты свадьбы всполошила всех и затянула в эту суматоху главных виновников торжества. Родственники радовались возможности задержаться и принять участие в венчании, удачно избежав повторной поездки сюда по той же самой причине (вначале полагалось лишь поздравить с помолвкой, затем вернуться восвояси и приехать опять лишь к дате свадебного торжества). Властенас спешно готовил храм и выбирал благоприятную новую дату.

Онёр тоже суетилась. К вечеру того же дня попыталась привлечь внимание Леонара и натолкнулась на виноватый взгляд, который мужчина поспешил отвести. И поняла: бой её уже проигран.

— Ты уверена, сестра? — Дафне, Парис и Чикут до последнего верили в возможность обойтись малой кровью. Признавали великолепие первоначально созданного плана.

Три брата и сестра поступили на службу в поместье Фаилхаит, устроились каждый на своей должности и вели незаметный образ жизни, стараясь не привлекать внимания и не мелькать перед глазами благородных. Лишь у Онёр была важная миссия. Она росла красавицей, и вскоре смогла приворожить единственного сына Манса Фаилхаита (что нужно для зреющего мужчины: улыбки, взгляды, постельные утехи и немного приворота).

Всё шло как нельзя лучше. Леонар казался послушным инструментом и мог в любой момент разрушить благополучие своей семьи. Осталось его лишь подтолкнуть в верном направлении и тайно обручить с Онёр. Фаилхаиты покрылись бы позором и лишились всех привилегий – это была бы достойная месть. Но планы рухнули, когда в поместье он привез графиню Сеа Хичтон.

До её приезда Онёр смеялась: он не отвертится, он любит лишь меня, он просто хочет попугать отца. Потом уже до крови кусала пальцы. Графиня оказалась догадливой и лезла не в свои дела. Теперь же она представляла реальную угрозу. И, тварь, тиха, как мышь. Смей она повод Леонару дать для сомнений, и пришлось бы их обоих убирать. Впрочем, так и выходит дело. Убрать обоих и завершить месть.

— Ты так и не узнала о деталях брачного договора, — укорил сестру Дафне.

— Не узнала, — с вызовом произнесла Пай, — документ охраняют куда сильнее, чем даже дела фабрики. А Леонар удержал язык за зубами, всё-таки отца он слушается и уважает. Спроси я кого другого – и навлекла бы на себя подозрение.

— Ты уже навлекла, — Чикут сплюнул на пол шелуху от семечек, — когда подбила Париса побегать с топором.

— Замолкни!

Дафне громко топнул:

— Все замолкните! Я думаю! — конюх пожевал травинку, посмотрел на братьев и сестру и произнес: — Тот план с обедом для волков тоже был неплох, но мы все провалились.

— И всё та птица! — вклинился Парис и получил затрещину.

— Нам нужен новый план, — продолжал Дафне. — Причём меня беспокоит любопытный старичок, который появился здесь недавно.

— С тросточкой? — уточнил Парис. — Да, он меня потом расспрашивал как я оказался с топором в покоях молодого лорда.

— Нас все расспрашивали, — отмахнулся конюх и нахмурился, — но только он задавал верные вопросы.

— Нам его убить? — спросила Чикут.

— Нет, — Онёр задумалась, — сиротку искать никто не будет, а вот его смерть может сыграть плохую службу. Придется продать мамину брошь, зато мы сможем нанять соглядатаев и банду наёмников.

— Но ты же так любила эту брошь! — возмутился Парис.

— Мать я любила больше, — парировала Онёр. — Она простит, когда мы отомстим гнилой семейке.

Венчание назначили на день второго бога – Гармонии. По стечению неведомых человечеству обстоятельств именно в этот день Великий взял выходной, ибо природа ни на йоту не могла похвастаться обещанной гармонией. Рассорилась с порядком и устроила шум и гам на все окрестные земли.

Ветер бил бичом по покатым крупам запряженных коней, и те пытались сорваться вскачь, путая удары ветра с ударами извозчика. Снег прицельно бил по окнам комьями с кулак, а мороз расщедрился и покрыл скользкой корочкой все главные дороги от поместья.

Всю неделю до назначенной даты Леонар и Химемия провели вдвоём, не отходя друг от друга дольше чем на несколько минут, и дальше чем на несколько метров. Чем больше времени они были вместе, тем больше узнавал лорд о будущей жене. О её внешности он всё ещё не имел истинного представления, но о нраве узнал в достатке. Графиня была добра, храбра, не лила слезу по пустякам и оказалась на диву сильной. В шутку предложив ей побороться на руках, лорд ещё долго потирал ладонь и проверял: не сломана ли. Удивляться способности в использовании стен как дорог, а окон как дверей перестал. Жаль, не мог узнать, откуда такая сила. И сказал спасибо, что его позора как мужчины никто не видел.

Леонар так старательно избегал семью, что приобрел привычку день проводить в документах на заводе. Его даже не стесняли клопы на постоялом дворе. Их он считал меньшей угрозой здоровью, чем толпа бегающей родни, всеми силами пытающейся помочь с предстоящем событием.

Невеста полностью его поддерживала в этом. Ей едва удавалось утром улизнуть от всевидящего ока женщин и приглашенных портных. Ибо времени мало, а платье невесты не готово.

Мадам Левизия в суматохе не принимала участия. Днями напролет жаловалась на здоровье и лежала в постели. Уверяла мужа, что немедленно излечится, если он изменит своё решение о скорой свадьбе. Виконт Манс на провокации не поддавался. Он легко вычислил, с чей руки пришлось пережить ночной приём тайной службы короля и уже провёл тщательную беседу с кузеном, который дал обещание быть осмотрительней в своей добродетельности.

Как бы хорошо Химемия не пряталась, а непосредственное участие в приготовлениях ей всё же пришлось принять. Амброзия Сеа Фаилхаит — молоденькая дурочка, она же двоюродная сестра Леонара подстерегла её за три дня до обряда и заставила и её и Леонара посетить портных.

Амброзия не знала умеренности в восхвалении себя и своих умений, при этом мало понимала в окружающем её мире. Из всех мужчин предпочитала одетых в мундиры солдат, а всё, о чём она могла говорить – это наряды. Не пришлось складывать известные числа, чтобы понять, почему Амброзия вызвалась помогать с приготовлениями. На фоне замотанной в бинты Химемии она чувствовала себя и выглядела едва ли не королевой, способной диктовать условия.

Того, кто попросил эту дурочку сопровождать венчающихся, молодые очень хотели придушить.

Портной вначале возмущался: как он, великий Ханс, может снимать мерки с одетой женщины. Затем утих, когда столь долго ожидаемые жертвы едва не покинули его каморку – пытались сбежать. Скрипя зубами снял мерки и начал труд.

Свадебные хлопоты едва ли тронули невесту. Её тревожила Онёр. Служанка присмирела, не попадалась на глаза Леонару и будто бы в поместье не жила. Не видно её было и за работой. Как оказалось, в наказание за самоуправство служанка занята чисткой погребка. И всё же эта тишина беспокоила графиню.

Гости и жильцы поместья всё чаще по ночам слышали мелодичные трели неизвестной птицы и иногда замечали тень. При свете дня птица не попадалась на глаза, и местные охотники лишь пожимали плечами: не видели, не знаем.

Один раз Леонару показалось, будто он заметил в окне чужую тень, но выглянув, увидел лишь, как по двору сновали людские фигуры. Он не знал, что те люди пытаются выследить и убить птицу, что в прошлый раз им помешала. Не подозревал, что эти люди пытаются извести его семью, и что в день свадьбы едва не достигнут своей цели.

Настал тот день, в который происходит перелом, и человек не обременённый становится обязанным жене. Особенно напрягали будущего мужа лживые слова любви, но он решил, что скажет их, не соврав про уважение, а дальше – будь что будет.

С Онёр Леонар смог свидеться лишь раз за это время, но она на него даже не взглянула. Это причинило боль, ведь он мечтал о ночи с ней, а остался с одними лишь воспоминаниями.

В одеждах тёмных из дорогостоящего сукна, с излишне вычерненным золотым теснением, жених был готов. На каждой пуговице – герб, и это было лишь верхнее пальто. Под ним белая рубашка с накрахмаленными манжетами и жабо. Штаны в тон костюму – тёмные, со стрелкой. Сапоги с острыми носами. Обычно художественно небрежную гриву прилизали, как коровьим языком. А выражение лица Леонара могло поспорить с людьми, не успевшими опохмелиться. Химемия бы посмеялась, будь её состояние получше. Но девушку трясло.

Женщины, которые помогали подбирать наряды, сетовали на невозможность нанести макияж и сделать достойную прическу. Смотря на их бледные лица, графиня испытывала радость. Ей бы не понравилось ходить со столь сложными узорами из кос и с таким количеством шпилек в волосах. А уж есть мел и пить уксус для бледности лица она однозначно была не готова.

Остин Хест упаковал её в белый наряд с обилием оборок и кружев, и всё просил остановиться. Он уже написал письмо домой и всё грозился пригласить опекуна. Графиня умоляла этого не делать.

Адмирала Крочека она без меры любила как отца, но знала, какой шум он может поднять, и плевать, что благородные, и на чужой позор плевать тоже – лишь бы она, Химемия, была жива и здорова. И потому она просила лекаря не поступать так. И он послушал.

В белой маске, в белом платье, в укрытой кружевным платком поверх бинтов, девица внушала ужас. Даже Леонар дрогнул при её виде, когда она в сопровождении женской части семьи прошла к карете.

— Какой кошмар, — не скрывал он отношения к наряду и усмехнулся, говоря: — Да, знаю, я выгляжу не лучше.

Карет стояло строем больше десяти. Отдельно – для господ, и две поплоше – для челяди. И одна, богато украшенная резьбой, запряженная парой белых коней – для будущих супругов. Помимо клейма на задней части, над ней развевался двусторонний флаг. С одной стороны – герб семьи Фаилхаит, почтовый голубок. С другой – герб Хичтон, пёрышко. На случай, если в обратный путь предстояло ехать в темноте, у козел висели заправленные до краев масляные лампы. Колёса кареты жениха и невесты тоже выделялись: они выглядели тоньше, и ясень на них пришёлся светлее.

Не смотря на то, что бракосочетание проводилось без требуемого шика и конного сопровождения с играющими на трубах музыкантами, об удобстве гостей позаботились надлежащим образом. Их кареты выглядели дорого и внутри имели весьма удобные сидения, которые по желанию откидывались назад.

По совету Уртика наняли нескольких людей из сыскного отделения. Большая часть из них удачно села на козлы взамен кучеров, другая – на горки14 в сопровождении.

— Вы нервничаете? — спросил Леонар невесту. Та сжала юбку в кулаки и кротко опустила голову. — Не стоит. Уверен, мы сможем проявлять друг к другу уважение.

Ах, если бы только это волновало графиню. Её беспокойные мысли метались в ожидании страшной беды. До храма ехать было далеко, почти четыре часа. За это время могло произойти всё, что угодно.

За час пути дурное предчувствие чуть с ума не свело графиню. Химемия ждала беды отовсюду. Даже Леонар, в начале просто нервничающий из-за предстоящего обряда, перенял её настрой и начал выглядывать в окно, незнамо что ища глазами. Он первым заметил тревожный знак:

— Леди, как вы думаете, кто они?

С виду – обычные селяне, шли мимо. Одна крытая повозка со стариком, остальные люди – пешие. Все в бобровых шубах и с мешками. Они обходили кареты по обочинам дороги. Шли не спеша, о чём-то говорили, пока крытая повозка не поравнялась с каретой будущих супругов.

Графиня пискнула от испуга и потянула Леонара на себя. Он не удержался на сиденье и упал на пол кареты, где уже лежала Химемия. И очень вовремя.

Сквозь щели повозки заблестели огни выстрелов оружия, полетели блестящие головки-шарики снарядов. Засвистело. Везде слышался звон стекла. С виду крепкая древесина легко поддалась напору разрывных снарядов. Дыхнуло холодом.

Сидели бы лорд и графиня на своих местах – уже отходили бы в мир иной, а так лишь испугались. Леонар вскочил и посмотрел в разбитое окошко на пустующие козлы. Кучер лежал в крови, под копытами беспокойно переступающих коней. Химемия одним взглядом не ограничилась и протиснулась в брешь, схватила кнут и стегнула им изо всех сил.

Вокруг шёл бой. Вооруженные кто чем, слуги не могли сопротивляться разбойникам, но сыскари удивили наличием метательных орудий и арбалетов. Тренькали струны тетивы, кричали люди, ржали раненые кони.

К карете молодых не могли подойти ни родственники, ни сыскари, ни разбойники. Под градом стрел с обоих сторон карета быстро теряла остатки былой красоты. Никто не знал, живы ли молодые, или уже нет. А тут ещё кони понесли.

Химемию откинуло назад, порезало о битое стекло, и уронило в объятия мужчины. Она пискнула, сильнее прижавшись к мужскому боку. Леонар удерживал девушку от нового падения. Карету безжалостно трясло: кони сошли с накатанной дороги и едва не тонули в вязком снегу, который коварно прятался под замороженной корочкой. Коней подстегивал свист болтов. Не выдержав, лорд привстал и посмотрел в заднее, на зло судьбе уцелевшее, окно.

— Нас преследуют, — коротко сказал он и начал вынимать чемодан из-под сиденья: — Спасибо предусмотрительности отца.

В чемодане лежал малый арбалет и семь болтов. Зарядить такой даже на спине лошади просто, а уж в карете – совсем легко. Графиня разбила уцелевшее окно и Леонар разрядил орудие: как если бы то был простой олень или глухарь, всадник мёртвым телом пал под ноги скакуна. Но времени свой поступок осмыслить не нашлось, и второй болт покинул карету: не попал. Третий тоже мимо. Четвертый сбил второго преследователя наземь, но не убил. Вдогонку за экипажем понеслись слова проклятий.

Карету затрясло особо сильно. Одно колесо сорвалось с оси и экипаж накренился. Лошади захрипели, заржали от натуги и всё перевернулось. Как пуговицы в банке, пассажиров затрясло и опрокинуло. Карета медленно остановилась.

Сначала было тихо. Затем единственная оставшаяся дверь откинулась, и из неё, как из люка, боязливо вылезли пассажиры. Никто их больше не преследовал.