Разбухнет Солнце, вспыхнет гелий, Хоть обкурись ты трын-травой. Конец печалей и веселий, Да и Земли как таковой. Устав от страхов и сомнений, От «как не вышло бы чего», От постоянных изменений, Благословляем статус кво, Конец природного процесса, Когда, пожратые жерлом, Мы превратимся все в железо И нас сдадут в металлолом.

Очарованье скромное нулей, Начало века, все на распродажу, Всю рухлядь старую, всю эту лажу, Жизнь станет лучше, станет веселей. Столетия как список кораблей. Куда ж нам плыть? Я не из экипажа. Наверно, что-то новое покажут — Надежд несокрушимый мавзолей, Иль Кафку, но без замка и процесса. Да, натуральный ряд — залог прогресса, Оптимистичен, словно Крошка Ру. Не просто технологии, а нано. Русалки на ветвях едят бананы И под ноги бросают кожуру.

Ночь, шаманящие звезды, путешествие к Арктуру. Получи билет в ракету, если сдал макулатуру, Раздобыл в парткоме справку, снес анализы в больницу, Снова сказку сделал былью, в кулаке зажал синицу, Если не был, не имеешь, в лишних связях не замечен. Воровать, так пять копеек, размышлять, так вроде нечем, Соблазнять, так королеву, только нахрен ты ей нужен, Съесть на завтрак все до крошки, а врагу оставить ужин. Гуси, гуси полетели, дверь в стене, кольцо в кармане. Вышел ежик из тумана и опять исчез в тумане. Глупый пингвин робко спрятал и дрожит сильнее бури. Самому-то хоть понятно, что забыл ты на Арктуре?

Ты ни о ком не думай свысока, Кругом все очень важные персоны. От инфузории до барсука — Имеет всяка тварь свои резоны. И если мне сомненье тяжело, Не надо мне Самофракийской Ники. Я вспоминаю девушку, весло... Искусство от сохи, а не из книги. Страшись обидеть даже существо, Что, как Киже, фигуры не имеет, Трактуй со всем почтением его, Иначе знай — за ним не заржавеет. Придет оно, большое, как потоп, Рассердится, и кааак ногою топ! Выведу я формулу, длинную и узкую, Раз сейчас за формулы не грозят кутузкою, Посчитаю что-нибудь никому не милое, Напишу статеечку под своей фамилией. Скажут — дурью мается — критики суровые, Как Матроскин Шарика, попрекнут коровою, Млеком напитаются или, может, брюквою, Скажут, чтоб не хвастался греческою буквою, Чтобы не тщеславился этой буквой греческой, А сказал по совести, речью человеческой, Как все люди добрые, как все люди скромные, Для чего написаны закорючки стремные. Горько зарыдаю я над судьбой-индейкою, Как же соблазнился я этой вот идейкою? Как же соблазнился я этой закорючкою? Для чего листы марал шариковой ручкою? Потому единственно формулы закручены, Что другому вовсе мы с детства не обучены, Жизни мы не нюхали, всхлипну сквозь рыдания, А другого вовсе нам нету оправдания.