1

— Мы с тобой идем в кафе выпить кофе, — твердо сказала Элинор Марианне на следующее утро, — и тебе придется выслушать меня. Выслушать, а не просто сидеть напротив, думая о чем-то своем.

Марианна стояла перед зеркалом в ванной и вдевала серьги в уши. Она ответила Элинор невинным взглядом, по-прежнему направленным в зеркало.

— Хорошо. Но я не хочу, чтобы мне читали нотации.

— Иными словами, ты не хочешь прислушиваться ни к одной точке зрения, кроме своей собственной.

— Нет, просто не надо давить на меня и убеждать… что это за шум?

— Миссис Джей говорит по телефону. Ничего особенного.

Марианна замерла на месте. Потом сказала:

— Она кричит.

— Это ее обычная манера.

— Но не настолько…

Громкий голос, разносившийся по всей квартире, внезапно стих, а через несколько секунд до них донесся тяжелый топот, быстро приближавшийся к дверям ванной. Мгновение спустя Эбигейл Дженнингс возникла на пороге с мобильным телефоном, крепко прижатым к вздымающейся груди.

— Девочки, — с трудом переводя дух, воскликнула она. — Девочки…

Они бросились к Эбигейл; Элинор вытянула вперед руки, словно намеревалась ее подхватить.

— Боже, миссис Джей, с вами все в порядке? Вы что…

Эбигейл вдавила свой телефон еще глубже в складки кашемирового шарфа, обвивавшего шею.

— Дорогие мои…

— Что? Случилось что-то ужасное?

Миссис Дженнингс возвела глаза к потолку, будто обращаясь за помощью свыше.

— Не то чтобы ужасное…

Элинор и Марианна вместе взяли Эбигейл под руки и с подобающей случаю торжественностью усадили на закрытую крышку унитаза. Все еще тяжело дыша, она сообщила:

— Я только что звонила Шарлотте…

— Да! Да?

— Так вот, она была прямо-таки не в себе от того, что малыш никак не успокаивается, а я сказала, что это наверняка колика, они часто бывают у младенцев, и нужно скорее пригласить моего божественного доктора Донована, остеопата, чтобы он сделал малышу массаж головы — просто потрясающе, какой он производит эффект. Удивительно, как взрослые люди могут не понимать, через что приходится пройти ребенку, когда кости его черепа сжимаются, протискиваясь сквозь родовой канал, и как при этом ужасном процессе сдавливаются нервные окончания, а потом результат — колики, и…

— И поэтому, — перебила ее Марианна, стоявшая на коленях на полу рядом с миссис Дженнингс, — вы так раскричались? Из-за малыша и…

Миссис Дженнингс уставилась на нее круглыми от недоумения глазами.

— Что? A-а, нет! Нет-нет. Я хотела объяснить, зачем позвонила Шарлотте. Чтобы сказать ей…

— Тогда почему?

— Почему что?

— Почему вы кричали?

Миссис Дженнингс сделала глубокий вдох, затем воздела вверх свои пухлые руки и драматическим жестом уронила их себе на колени, по-прежнему держа в одной телефон.

— Дорогая, вы не поверите, что рассказала мне Шарлотта. Такой скандал! Просто сцена из романа.

Элинор опустилась на колени вслед за сестрой.

— Прошу, расскажите! — взмолилась она.

Миссис Дженнингс наклонилась вперед, будто собираясь поведать нечто исключительно конфиденциальное.

— Произошла жестокая ссора. На Харли-стрит. Прямо этим утром. Похоже, Нэнси Стил решила, что раз они так замечательно со всеми поладили, то теперь самое время сообщить вашему брату и его жене, что Люси и этот мальчишка Феррарс — братец Фанни, тот самый мистер Ф, — уже год как помолвлены, а не говорили об этом потому, что миссис Феррарс очень щепетильна в выборе невест для своих сыновей, ведь она боится, что они попадут в лапы какой-нибудь охотницы за состоянием. Шарлотта говорит, что Фанни прямо-таки взорвалась: бросилась будить Люси и кричать, что ей надоели маленькие корыстные мерзавки, которые так и вьются вокруг ее семьи. Не прошло и пары минут, как Люси и Нэнси оказались за дверью и поехали прямо к Шарлотте, так что Томми, заглянув на кухню, обнаружил в ней толпу рыдающих женщин и в придачу орущего младенца, после чего, по словам Шарлотты, немедленно сбежал к себе в офис, хотя сегодня воскресенье.

Марианна побелела и опустилась на пол, зажав рот ладонью. Не отнимая руки, она прошептала:

— Только не Эд! Нет…

Миссис Дженнингс похлопала ее по плечу.

— Ну-ну, успокойся, дорогая. Здорово он поступил, встав на сторону Люси, правда? По-моему, с этих Феррарсов, которые только и думают, что о деньгах, давно пора было немного сбить спесь. Да я готова аплодировать ему! Терпеть не могу людей, ставящих деньги во главу угла.

Марианна перевела взгляд на Элинор. Убрав ладонь ото рта, она прошептала:

— И ты знала?

Элинор молча кивнула.

— Давно?

— Несколько недель. Нет, месяцев.

— Но ничего не сказала мне?

Элинор опять кивнула, глядя в пол.

— Я никому не хотела говорить.

Миссис Дженнингс поднялась на ноги.

— Вот это история так история, — оживленно сказала она, — согласны?

— Да, — вежливо согласились обе сестры, не двинувшись с места.

Эбигейл тяжеловесно прошла между ними.

— Конечно, она ваша свояченица, дорогие мои, но, ей-богу, что за реакция! Бедняжка Люси! Такая милая девушка. И вообще, в наше время подобная любовь — большая редкость, вам не кажется? Пожалуй, поеду-ка я к Шарлотте, посмотрю, чем там можно помочь. Вы сможете сами приготовить завтрак? Круассаны в буфете.

— Спасибо.

Миссис Дженнингс остановилась на пороге ванной.

— Знаете, — усмехнулась она, — а из этого может кое-что выйти. Помяните мое слово. Рай в шалаше, и все такое… Кстати, я могла бы помочь им с мебелью. — Она оглянулась на Марианну с Элинор, по-прежнему сидевших на полу ванной. — Интересно, что будет, когда мать Эдварда узнает? Думаю, настоящий фейерверк! Не хотелось бы пропустить этот момент.

Элинор подняла глаза на Эбигейл и постаралась изобразить на лице улыбку.

— Передайте Шарлотте наши наилучшие пожелания, — сказала она.

Когда шаги миссис Дженнингс в коридоре стихли, Марианна хриплым голосом спросила сестру:

— Значит, вы, Элинор Дэшвуд, знали, что Эдвард помолвлен с Люси, и молчали все время, пока я вела себя так, как вела?

Элинор неохотно кивнула.

— Получается, — продолжала Марианна, наклоняясь к сестре и сжимая рукой ее запястье, — Эд оказался таким же законченным мерзавцем, как Уиллз?

— Нет, — резко ответила Элинор. — Нет.

— Обманщик, выбрал эту безмозглую корову вместо…

— Это другое дело, — сказала Элинор. — Эдвард не такой. В детстве он был лишен ласки и тепла, им постоянно помыкали, а эти люди в Плимуте отнеслись к нему по-доброму, Люси в том числе, и он чувствовал себя обязанным…

— Уф… — выдохнула Марианна.

— Она ведь неплохая девушка.

— Да она ведьма!

— И он, — с усилием произнесла Элинор, — тоже неплохой человек.

— Обычный слабак!

Элинор сделала глубокий вдох, словно пытаясь подавить рыдания, подступающие к горлу.

— Элли?

— Что?

— Ты любила его?

Элинор заерзала на кафельном полу.

— Не знаю. Да. Нет. Я… мне нравятся многие люди.

— Но не мужчины.

— Некоторые мужчины тоже.

— Только не Эд!

Элинор посмотрела на сестру, а потом серьезно сказала:

— Эм, я не верю в одну-единственную любовь на всю жизнь, как ты. Но — да, у меня есть чувства к Эдварду, это правда. И прежде чем ты продолжишь его оскорблять, я хочу тебе напомнить, что он никогда ничего мне не обещал, не давал никаких надежд и не заверял в том, чего не собирался делать. Если честно, я думаю, что нравлюсь ему. Скажу больше — я в этом уверена. Но он зажат в угол. Своей матерью, а теперь и другими обстоятельствами, а когда он пытается обрести независимость, то и тут оказывается в безвыходном положении. Я не знаю, хочет он жениться на Люси или нет, но он не предаст ее, ведь его самого столько раз предавали, что теперь он никогда не поступит так по отношению к другому человеку — чего бы это ему ни стоило. Ты понимаешь?

Повисло долгое молчание. Потом Марианна медленно встала. Глядя сверху вниз на сестру, она негромко сказала:

— Ты любишь его. Это очевидно.

Элинор вздохнула и едва заметно кивнула головой. Марианна с жаром воскликнула:

— Значит, все это время, пока я убивалась по Уиллзу, рыдала и проклинала судьбу, причиняя кучу неудобств всем, кто был со мной рядом, ты знала про Люси и Эдварда, но ни слова не сказала мне?

Элинор встала на колени, потом неуклюже поднялась. Не глядя на сестру, она покачала головой.

— Нет.

— Я чувствую себя просто ужасно…

— Прошу…

— Элли, — начала Марианна, но голос ее сорвался. — Элли, я вела себя как идиотка. И эгоистка. Я настолько погрузилась в свои переживания, что даже не заметила, как ты страдаешь.

Она протянула руку и стиснула пальцы сестры.

— Прости меня, Элли! Мне очень, очень жаль.

Элинор ответила ей принужденным смешком.

— Это не имеет значения.

— Нет, имеет. Имеет.

Марианна выпустила руку Элинор и крепко обняла сестру.

— Боже, Элли, я так ужасно вела себя с тобой, что готова провалиться сквозь землю!

— Не надо. Прошу, не думай, что…

— Чем я могу тебе помочь? Элли, что я могу сделать, чтобы хоть немножечко, хоть чуть-чуть загладить свою вину?

Элинор мягко высвободилась из объятий Марианны, положила руки ей на плечи и заглянула в глаза.

— Есть одна вещь, — сказала она.

— Какая? Я сделаю все что угодно.

— Эм, — сказала Элинор, — я хочу, чтобы ты держалась так, будто нам обеим нет до этого никакого дела.

— Что?

— Я серьезно. Я прошу тебя быть любезной с Люси и вести себя с Эдвардом как обычно. Я хочу, чтобы никто, ни один человек, никогда не заподозрил, что я расстроена. Люси и Эд — просто еще одна счастливая пара, с которой мы немного знакомы, и все. Все! Хорошо?

Марианна грустно сказала:

— Вот только у меня руки чешутся врезать ей как следует.

— Тебя это не касается. И дело не в ней. Дело во мне. Пообещай, что поможешь мне сохранить лицо. Сделай это ради меня. Меня, Элинор. Ты поняла?

Марианна тяжело вздохнула, а потом вдруг улыбнулась.

— Поняла. Я обещаю.

В кармане кардигана Элинор завибрировал мобильный телефон. Она вытащила его и посмотрела на дисплей.

— Черт, это Джон.

— Ответь ему, — прошептала Марианна, — скорее!

Элинор поднесла трубку к уху.

— Алло, — сказала она, — Джон?

— Элинор? — переспросил он. — Элинор, у тебя есть минутка?

— Конечно.

Знаком она показала Марианне оставаться на полу; они уселись поудобнее, прижавшись спинами к панели, закрывающей ванну.

— Произошло нечто… пренеприятное, — сказал Джон. — Фанни сильно расстроена, оскорблена в своих лучших чувствах: ты же знаешь, она такая доверчивая…

Элинор торопливо вставила:

— Джон, мы все знаем, если ты говоришь про…

— Кошмар, — перебив ее, воскликнул он срывающимся от возмущения голосом. — В наши дни сплетни распространяются как лесной пожар. Даже если дело касается только членов семьи, через секунду о нем знают все вокруг. Фанни считает, что ее предали — с полным основанием, если вспомнить, сколько она сделала для этих никчемных девиц.

— Да.

— Элинор, она пригласила их, потому что считала себя обязанной — их семья столько внимания уделила Эдварду в юные годы. Она была с ними так доброжелательна, так щедра, в общем, как обычно, и тут мы вдруг узнаем, что Люси запустила когти в Эдварда и собирается женить его на себе, а он — Элинор, ты не представляешь, как нахально Эдвард держался с матерью и сестрой — заявляет, что все это чистая правда и они действительно собираются пожениться!

— О, — пробормотала Элинор. Она сидела, глядя прямо перед собой. Марианна взяла сестру за свободную руку и крепко ее сжала.

— Так значит… мать Эдварда знает?

— Она просто вне себя, — ответил Джон. — Можно сказать, обезумела. А ведь ты знаешь, что это за милая женщина — вы с ней знакомы. Она желает своим детям только добра, не более того, но когда она напомнила Эдварду, какой отличной партией стала бы для него Тэсси Мортон и с какой радостью она подарила бы им семейное имение в Норфолке, он рассмеялся ей в лицо. Ты можешь в это поверить? Рассмеялся!

— И правильно сделал! — одобрительно кивнула Марианна.

— Кто это там? — спросил Джон.

— Марианна, она сидит рядом со мной.

— Что она сказала?

— Сказала «не могу поверить», — ответила Элинор, не глядя на сестру. Марианна уткнулась лицом ей в плечо, трясясь от смеха.

— Совершенно с ней согласен, — сказал Джон. — Его поведение недопустимо. Верх неприличия! Неудивительно, что миссис Феррарс так отреагировала. Он не получит больше ни пенни. Никогда. Все мосты сожжены.

Элинор негромко спросила:

— А что сказал Эдвард ей в ответ?

— Как ни странно, почти ничего. По-моему, его молчание нечто вроде обороны. Даже когда мать пообещала — по-моему, с полным на то основанием — сделать все, чтобы помешать им в будущем, он практически не отреагировал. Просто повторил, что он обещал.

— Видимо, так оно и есть.

— О, прекрати! Чего стоит обещание, данное такой девице!

Элинор сделала глубокий вдох.

— Миссис Джей очень хорошо относится к Люси, Джон. И к нам она тоже была очень добра.

— Знаешь, — начал закипать Джон, — Люси, конечно, приходится миссис Дженнингс дальней родственницей, и раньше с ней не было никаких проблем, но все равно это уже слишком — заставлять парня, располагающего немалыми средствами, дать слово жениться, в то время как она сама не может похвастаться ни деньгами, ни родословной. Неудивительно, что люди задаются вопросом, нужен ей он сам или его кошелек. Миссис Дженнингс не виновата, что крестница ее покойного мужа — или кто она там? — ведет себя таким недостойным образом. Она не имеет к этому отношения. Что касается матери Фанни, то она просто образчик щедрости! Это же надо — предложить ему дом с шестью спальнями в Норфолке! Да еще и ферму, относящуюся к поместью. Как только он посмел отказаться! И притом так запросто. В общем, Эдвард сам постелил себе постель, ему на ней и спать.

Марианна прижалась ухом к трубке.

— Джон, и чем все закончилось? — спросила она.

— Закончилось?

— Ну да. Чем закончилась их ссора?

— Ну, — сказал он, — Эдвард хлопнул дверью, и мы понятия не имеем, где он сейчас. Фанни сказала мне: «О, Джон, вызови такси для этих негодяек и избавься от них. Пускай даже за наш счет — делай что угодно, только пусть они исчезнут». Я так и поступил. Только подумайте, какая щедрость с ее стороны, и это с учетом обстоятельств! Где сейчас Люси, мы тоже не знаем. Насколько мне известно, они с сестрой сразу кинулись к Палмерам, но, думаю, Томми быстренько куда-нибудь их сплавил. Он-то человек разумный. А мы тут пытаемся прийти в себя. Бедняжка Фанни! Она так страдает: вы же знаете, какая она чуткая. Она даже сказала, что лучше уж пригласила бы вас, а не сестер Стил.

— Надо же…

— Ну а миссис Феррарс, не откладывая дела в долгий ящик, отправилась прямиком к адвокатам. Если она что задумала, ей лучше не мешать, так что еще до обеда ее завещание будет переписано. Она не уйдет, пока они все не исправят. Повезло же старине Роберту! Теперь доля Эдварда достанется ему. И конечно, что-то перепадет и Фанни, хоть она нисколько не заинтересована в деньгах. — Он сделал паузу, а потом сказал:

— Так миссис Дженнингс все известно?

— Да, — ответила Элинор. — Это она нам рассказала.

— И как, вы думаете, она поступит?

Элинор улыбнулась в трубку.

— О, я думаю, что она будет всячески их поддерживать, Джон. Она обожает Люси и наверняка не одобрит, что Эдварда вот так вот выкинули из семьи. Семейные ценности для нее на первом месте, ты же знаешь.

Выдержав еще одну паузу, Джон натянуто сказал:

— Фанни тоже хотела бы с вами поговорить, но она слишком расстроена.

Элинор улыбнулась еще шире.

— Передай ей от нас привет.

— Она очень страдает. Это не только оскорбительно, но еще и унизительно, когда человек, которому ты сделал столько добра, внезапно тебя предает.

Элинор подавила смешок.

— Ну конечно, конечно, Джон, — сказала она, — именно так: очень неприятно, когда близкие люди оказываются совсем не такими, какими мы их считаем, — а потом отключила телефон и обернулась к сестре.

— Ты настоящая актриса, — сквозь смех воскликнула Марианна. — Просто звезда!

 

2

— Что ты делаешь? — спросила Маргарет.

Они с Элинор сидели за столом в кухне Бартон-коттеджа, обе с ноутбуками. Маргарет якобы работала над проектом по биологии — о пищеварительной системе, с кучей диаграмм и анализом взаимодействия разных ферментов, — а на самом деле увлеченно переписывалась в Фейсбуке со школьной подружкой, у которой был очень классный — и совершенно неприступный — старший брат.

Элинор коротко ответила, не отрывая глаз от экрана:

— Разбираю почту.

— Можно мне посмотреть?

— Нет.

— Почему? Там что-то личное?

— Нет.

— Письма от Эда?

— Нет.

— Если это не личная почта, — сказала Маргарет, — и там нет писем от Эда, почему мне нельзя посмотреть?

Элинор со вздохом развернула ноутбук так, чтобы Маргарет могла видеть экран.

— Тут нет ничего интересного.

Маргарет перегнулась через стол, прищурившись, чтобы разобрать текст.

— Кто такая «Фэнсинэнси»?

— Нэнси Стил.

— Фу… Тупица! Зачем ей понадобилось писать тебе?

— Чтобы похвастаться.

— Да тут же целый роман! Что, все про ее пластического хирурга?

— Откуда ты о нем знаешь?

— Знаю, — ответила Маргарет, — потому что она целыми днями строчит в Твиттере. Только и пишет: он сказал то, он сказала это, ему понравилась моя розовая сумочка… Муть, не то слово!

— Нет, — сказала Элинор, — это не про него.

Маргарет опустилась обратно на стул.

— Джонно говорит, у нее мозгов не больше, чем у блохи, — хмыкнула она.

— Он прав.

— Так вы с ней переписываетесь?

— Нет, — терпеливо ответила Элинор, — это она написала мне. Наверняка хотела лишний раз сообщить про Люси и Эда. А чтобы удостовериться, что я все правильно поняла, Люси прислала письмо тоже.

Маргарет сунула кончик ручки в рот и принялась грызть. Зажав его между зубами, она пробормотала:

— А что тут понимать?

— Что они собираются пожениться.

— Это и так известно.

Элинор снова вздохнула. Глядя на экран, а не на Маргарет, она объяснила:

— Ну, им надо, чтобы знакомые узнали все подробности. Что Люси предложила Эдварду расторгнуть помолвку, если это означает для него разрыв с семьей и лишение наследства, но он и слушать ее не захотел и сказал, что она — ангел.

— Могу поспорить, он этого не говорил.

— Не говорил, — согласилась Элинор. — Это я. От злости.

— Но почему ты злишься?

— Потому что Эдвард ведет себя так образцово. И потому что Нэнси Стил такая пустоголовая, и потому что Люси пишет мне только из расчета, что я перешлю ее электронную почту миссис Дженнингс, и Мэри, и всем остальным и они подумают: о, какая чудесная девушка эта Люси и какие чудовища эти Феррарсы.

Маргарет вытащила ручку изо рта.

— А разве они не чудовища?

— Некоторые нет.

Маргарет принялась катать ручку ладонью взад-вперед по столешнице.

— Элли…

— Что?

— Деньги правда так важны? Это принципиально, что у Эда и Люси их нет?

— Ну, — осторожно заметила Элинор, — им надо на что-то жить.

— Работы у него нет, так ведь? А она, вроде, больше любит тратить, чем зарабатывать. Шоппинг и все такое…

Элинор снова перевела взгляд на экран.

— Люси просит меня узнать, не возьмут ли Джонно или Томми Эда к себе на работу.

— Не фига себе! — воскликнула Маргарет.

— Да уж.

— А они возьмут?

— Сомневаюсь.

— Ни один из них не захочет помочь Эду с работой?

Элинор поглядела на сестру.

— А ты сама как думаешь?

Маргарет снова сжала ручку в пальцах.

— Думаю, — ответила она, — что деньги еще скучней, чем любовь. Но не скучнее биологии.

В ванной, располагавшейся непосредственно над кухней, она могла слышать голоса дочерей, хотя понять, что они говорят, было невозможно, — Белл Дэшвуд лежала в теплой воде, с питательной маской на лице. Мэри Мидлтон решила, что ей надо срочно поменять косметику, поэтому значительная часть содержимого шкафчиков в их ванной перекочевала в большущую косметичку, которая отправилась в Бартон-коттедж: среди прочих наполовину использованных баночек дорогущих кремов и лосьонов там была и маска, на этикетке которой говорилось, что после ее использования разглаживаются морщины и кожа становится похожей на персик. Маргарет идея с персиком отнюдь не воодушевила.

— Они же волосатые! Кто захочет ходить с волосатым лицом?

Белл не хотела стать волосатой. Но недавно она обнаружила, что ей не очень-то нравится, когда ее воспринимают только как мать троих дочерей. Ей бы хотелось что-то собой представлять и вне зависимости от них; хотелось, чтобы люди изумлялись, узнав, сколько ее дочерям лет, чтобы ей ставили в заслугу то, что она сумела сохранить, а не жалели за то, чего лишилась. Лежа в ванне и ощущая, как ее кожа стягивается под высыхающим слоем маски, Белл размышляла о том, что, хотя Генри был и всегда будет единственной любовью в ее жизни, сердце — это все равно мышца, которая нуждается в тренировке.

Как-то раз она попыталась намекнуть на свои переживания в телефонном разговоре с Эбигейл Дженнингс. Белл начала издалека: поблагодарила ее за доброту к Марианне и за гостеприимство, которым та пользовалась так долго, а потом аккуратно подвела к тому, что, возможно, была бы не против испытать это гостеприимство и на себе.

— Конечно, здесь чудесно, — говорила Белл, глядя в окно, где дождь отвесными струями падал на мощеную площадку с сушилкой для белья. — Очень красиво. Джонно к нам так добр, и Мэри тоже. Все просто замечательно. Но все же, тут такая глушь… Вы же понимаете.

Эбигейл, определенно наслаждавшаяся совсем другими видами из своего лондонского окна, предпочла не заметить намека.

— Не тревожьтесь, моя дорогая. Я вовсе не забыла про Маргарет. Она следующая в очереди, обещаю. Шарлотта уговорила Марианну поехать с ней в их загородный дом, вместе с малышом, и ко мне она, боюсь, уже не вернется, так что я останусь тут совсем одна.

Белл покрутила в пальцах провод телефона.

— Я только хотела узнать, Эбигейл, нельзя ли мне…

— Вам, дорогая? Но зачем вам Лондон, когда вы живете в таком прекрасном месте? Отправьте Маргарет ко мне на каникулы — чтобы у ваших дочек не было повода завидовать друг другу.

Белл набрала в легкие побольше воздуха.

— Эбигейл, — сказала она, — вы были к нам очень добры и очень гостеприимны. Но мои дочери — это мои дочери. Они не книги в библиотеке, которые можно брать и возвращать по собственной прихоти. Вот так!

И она повесила трубку. Эбигейл не перезвонила. Прошло уже три дня, подсчитывала Белл, лежа в остывающей воде, и до сих пор полное молчание. Попытки переговорить с Марианной — Элинор сказала, что ей уже лучше, но она до сих пор сильно страдает, — также не принесли никаких плодов, а теперь и старшая дочь ускользает от нее, отказываясь, как раньше, выступать в роли парламентера.

— Тебе придется самой разобраться с этим, мама. Я больше ничем не могу тебе помочь с Марианной. И я не стану налаживать отношения с Джоном и Фанни. Я не собираюсь и дальше брать на себя все неприятные вещи, которыми ты не желаешь озаботиться. У меня есть работа, которая помогает нам оплачивать бо́льшую часть счетов, я отвожу и привожу Маргарет из школы, и это все, что я на данный момент готова делать для семьи. Не более того. Тебе ясно?

Белл протянула руку за махровой салфеткой, смочила ее в воде и принялась смывать маску с лица. Облегчение, которое она испытала, не поддавалось описанию; Белл подумала, что своим благотворным эффектом косметические процедуры во многом обязаны той радости, которую испытываешь, когда они, наконец, заканчиваются. Она вылезла из ванны и, стоя на коврике, на который с ее ног стекала вода, сняла с вешалки полотенце. В какой хаос превратилась их жизнь — или она была такой с тех самых пор, как умер Генри? Безденежье, предательство Джона и Фанни, этот коттедж, за который они должны быть благодарны, Уиллоби, Эд — Эд! Белл плотно завернулась в полотенце, как в саронг. Может, дело в Эдварде? Что, если именно из-за него Элинор стала такой несговорчивой? Может, ее расстроила новость про него и Люси Стил, хоть она и клянется, что это не так?

Белл подошла к запотевшему зеркалу и провела по нему ладонью, очистив небольшой кружок. Потом наклонилась и всмотрелась в свое лицо. Ее кожа и правда стала похожа на персик? Или она просто… красная?

Билл Брэндон дожидался Элинор в кафе в Эксетере. Он позвонил этим утром, сказав, что будет в городе весь день и хотел бы пригласить ее на ланч.

— Я обычно не хожу на ланч.

— Но вам же надо что-то есть!

— Я приношу что-нибудь с собой. В контейнере, из дома.

— Звучит безрадостно.

— Так и есть.

— Тогда позвольте угостить вас каким-нибудь необычным сандвичем, какого вы дома никогда не сделаете.

— Спасибо, — ощутив внезапную признательность, пожалуй, даже благодарность, сказала Элинор. — Я… я с удовольствием приду.

И вот теперь они сидели за столом, в центре которого красовалось блюдо с сандвичами.

— Раки, творожный сыр и руккола. Копченый лосось. Цыпленок с зеленью — все на зерновом хлебе. Ну а теперь давайте-ка. Ешьте.

— Спасибо. Правда, спасибо, — искренне поблагодарила Элинор.

Билл сел напротив нее.

— Я заказал еще два капучино, для вас с шоколадом. Да. Я ненавижу капучино, но я знаю, что если сам не выпью его, то вы тоже не будете.

— Я что, стала совсем невыносимой?

Он улыбнулся, протягивая ей блюдо с сандвичами.

— Знаете, каждый из нас иногда оказывается на пределе.

— Но я всегда считала, что, даже будучи на пределе, нельзя срываться на других людях. А совсем недавно взяла и нагрубила маме.

Билл взял с блюда сандвич и покрутил его в руках.

— Ваша мама, конечно, славная женщина, но она вас эксплуатирует.

— Нет, она…

— Да, — перебил ее Билл и надкусил сандвич. — Ешьте, — повторил он, а потом добавил, прожевывая и ухмыляясь:

— Представляю, что подумала бы миссис Дженнингс, если бы увидела нас вдвоем, обедающих в кафе!

Элинор проглотила кусочек и, слегка насторожившись, спросила:

— Почему вообще она должна что-то думать?

— Потому что она вбила в свою сумасбродную голову, что я в вас влюблен, но не осмеливаюсь за вами приударить.

Элинор перестала жевать.

— Но… — произнесла было она и смолкла на полуслове.

Билл улыбнулся и сказал:

— Я считаю вас чудесным человеком.

Она улыбнулась ему в ответ.

— И я вас тоже.

— Но вы не…

— Нет. Нет.

Он опять протянул ей блюдо. Потом сказал:

— Вам не приходило в голову, что мы с вами из тех, кто влюбляется, понимая, что не может рассчитывать на взаимность?

Элинор отвела глаза.

— Не знаю.

— Элинор?

— Что?

— Эд Феррарс… И Люси. Что вы чувствуете на самом деле?

Элинор посмотрела ему в лицо.

— Я в порядке.

— Вы говорите искренне? Это правда?

— Билл, — сказала Элинор, — можете поверить, я не собираюсь тратить силы на напрасные терзания. Даже не зная подробностей того, что произошло, я прекрасно понимаю, как Эдвард оказался в такой ситуации. Причина в семье — в его семье. И в его матери. Они все жуткие снобы, эта семейка, а он ненавидит снобизм. Он защищает Люси; поступает пускай старомодно, зато достойно.

— Но ведь он приговаривает себя…

Элинор склонилась над столом.

— Билл, я уверена, что он предпочтет жить хоть и не особенно счастливо, зато в согласии с собой, а не думать только о деньгах, как остальные члены его семьи, и действовать себе наперекор. Я знаю, такой образ мыслей сейчас не в почете, но он все равно останется при своем.

Официантка, обогнув барную стойку, подошла к их столику и поставила на него две больших белых чашки с капучино.

— Пожалуйста, — равнодушно произнесла она.

Билл подождал, пока она отойдет, а потом спросил:

— А как же вы?

Элинор посмотрела на чашку с кофе. Потом сказала не очень убедительно:

— Эдвард никогда ничего мне не обещал. И он имеет право поступать так, как считает нужным. На его месте я сделала бы то же самое. От себя все равно не убежишь: лучше попробовать стать таким человеком, с которым ты сможешь уживаться.

— Вы должны быть искренни со мной, — мягко обратился к ней Билл. — Скажите, вы не будете против, если я решу ему помочь?

Элинор вздернула голову.

— Помочь?

— У меня образовалась вакансия в Делафорде. Работа административная, но больше с людьми, чем по хозяйственной или финансовой части. Мы посмотрели нескольких человек со специальным образованием, но все сильны скорее в теории, а нам нужен практик. Пациенты в Делафорде не всегда ведут себя так, как написано в книгах, поэтому мы ищем человека, который не будет рассчитывать ни на упорядоченность в работе, ни на чудеса. Кого-то, кто сумеет влиться в коллектив. Как вы считаете, такое предложение может его заинтересовать?

Элинор почувствовала, как против воли заливается краской. Она протянула руку и сжала ладонь Билла в своей.

— То, что я знаю о его семье, звучит весьма печально, — продолжал Билл, — а то, что вы рассказали о его личных качествах, мне очень импонирует. Я с удовольствием помогу ему, хотя мы почти не знакомы. Да, чуть не забыл, жилье мы тоже предоставляем. Квартиру. Ничего особенного. Но если вы против, я ни в коем случае не стану…

Элинор слегка встряхнула руку Билла и с горячностью воскликнула:

— Это просто… просто фантастика!

— Но вы…

— Я буду рада, — решительно ответила она. — Очень. Честное слово.

— Это правда?

Элинор откинулась на спинку стула и улыбнулась. Потом сказала:

— Знаете, Билл, я всегда считала, что можно привыкнуть к чему угодно, главное точно знать, к чему тебе придется привыкать. Если я буду знать, что ждет Эдварда впереди, то смогу планировать и собственное будущее.

Он засмеялся.

— Хотел бы я, чтобы миссис Джей оказалась права. Насчет вас и меня.

— Но это не так.

Билл вздохнул.

— Мне не помешает поучиться у вас здравому смыслу. Жаль, что я такой старый и безнадежный романтик.

Элинор взяла с блюдца чашку с капучино.

— Это мне надо быть хоть немного романтичней.

— О, перестаньте. Вы не согласитесь кое-что сделать для меня?

— Ну конечно.

— Тогда попросите Эда мне позвонить.

Элинор снова посмотрела ему в лицо.

— Вы можете сделать это напрямую, — сказала она.

— Элинор, я его почти не знаю. Конечно, я слышал о нем, благодаря вам в том числе, и почти уверен, что он именно тот, кто нужен в Делафорде, но я не могу просто взять и позвонить ему. Это может показаться странным.

Элинор опустила глаза на свой кофе.

— Я пошлю Эдварду СМС. С вашим номером телефона. И попрошу его связаться с вами.

— А миссис Джей?

— Что миссис Джей?

— Вы сообщите ей, что, хоть я и не собираюсь на вас жениться, я сделал другое предложение, весьма небезынтересное для ее крестницы?

Элинор ответила ему широкой улыбкой.

— Да, — сказала она. — Конечно. С удовольствием.

— Это Эдвард, — сказал Эдвард Феррарс. Элинор, сидевшая в оранжевой машине и дожидавшаяся, пока Маргарет выйдет из школы, прижала трубку к уху и выпрямила спину.

— Привет, — ровным голосом ответила она.

— Я получил твое сообщение.

— Да.

— Там сказано… сказано, я должен позвонить Биллу Брэндону?

Элинор постаралась изобразить оживление.

— Да-да. Он просил передать тебе его номер. Ему надо с тобой поговорить.

Эдвард недоверчиво спросил:

— А ты… ты не знаешь, о чем?

Она сделала паузу. Потом сказала:

— Да.

— Элинор? — донесся до нее голос из трубки. — Элинор, ты можешь мне сказать?

На мгновение она прикрыла глаза. Потом снова распахнула их и заставила себя улыбнуться, чтобы в ее тоне слышалась теплота.

— Хочет предложить тебе работу.

От изумления Эдвард не сразу нашелся, что ответить.

— Хочет предложить мне работу? — недоуменно пробормотал он наконец.

— Да. В Делафорде.

Эдвард с чувством произнес:

— Я буду счастлив работать в Делафорде!

— Да, — сказала Элинор. — Знаю.

— Но я… у меня же нет образования.

— Думаю, для него важно не образование, а человеческие качества.

— Ну надо же, — выдохнул Эдвард. Голос у него дрожал. — С ума сойти! А он не сказал…

— Позвони ему. И сам все узнай.

— Элли?

Она прикрыла ладонью рот. Боже, он назвал ее «Элли»!

— Элли, — снова сказал Эд, — а Билл… обсуждал это с тобой?

Она отняла руку ото рта.

— Да.

— Он спрашивал твоего мнения… соглашусь ли я?

— Да.

— И он знал, как и ты, что у меня нет работы и у Люси тоже, правда?

— Да.

— И ты… ты не стала вставлять нам палки в колеса? Согласилась передать мне его телефон?

— Ну конечно.

— Господи боже мой! — воскликнул он. Казалось, Эдвард едва держит себя в руках. — Ох, Элли!

Маргарет выскочила из ворот школы и побежала к машине, клонясь на один бок под тяжестью рюкзака.

— Ты поступил бы точно так же, — сказала Элинор. — Не тяни. Скорей позвони ему.

— Он так добр! Удивительно. И ты… ты тоже.

— Эдвард, благодарить надо его.

— Элли…

— Мне пора. Маргарет уже здесь, я забираю ее из школы.

— Магз? — переспросил он чуть ли не с тоской.

Дверца машины распахнулась.

— Пока, — сказала Элинор, — и удачи.

Она нажала на кнопку, давая отбой.

Маргарет рухнула на пассажирское сиденье.

— Ненавижу эту развалюху.

— Знаю.

— С кем ты сейчас разговаривала?

Элинор наклонилась, чтобы убрать телефон в сумку, стоявшую у ног сестры.

— С человеком, которого не увижу до тех пор, пока он не женится, — ответила она. — И я не собираюсь это обсуждать, ясно?

Маргарет пристегнула ремень и выразительно пожала плечами.

— Мне все равно.

— Итак, — сказала Белл, складывая руки на груди, — что происходит?

Элинор продолжала возиться с чайником, стоя к матери спиной.

— Только не говори, что ничего, — добавила та.

— Я и не собиралась.

— Эби звонит и говорит, что Билл просто чудо и Люси ужасно счастлива; Джон звонит и говорит, что Фанни слишком расстроена, чтобы чему-нибудь радоваться, а предложение Билла, по их мнению, довольно странное, если не сказать больше; Джонно звонит и говорит, что Мэри видела Роберта Феррарса за романтическим ужином с той самой Мортон, на которой должен жениться Эд, а потом приезжаешь ты, невозмутимая, как статуя, и ничего не собираешься мне рассказать!

Элинор достала из буфета чашки.

— Я собираюсь, — с нажимом произнесла она. — Прямо сейчас. Но мне надо налить себе чаю.

— Я сама тебе налью, — сказала Белл. — А ты говори. Кстати, где Магз?

— Поднялась к себе в спальню.

— У нее все в порядке?

— Она получила пятерку с минусом за работу по биологии.

— Но это же прекрасно!

— Мам…

— Садись. И рассказывай. Обычный чай или травяной?

Элинор присела за кухонный стол.

— Билл предложил Эдварду работу в Делафорде, — сказала она.

С раскрытым от изумления ртом Белл отвернулась от чайника и уставилась на дочь.

— Дорогая! Не может быть! Как замечательно! Или нет?..

— Я думаю, действительно замечательно. Похоже, это именно та работа, в которой он мог бы себя проявить. Помогать людям…

— А мисс Люси?

— Ну, — усмехнулась Элинор, — помощь ближнему вряд ли входит в число ее приоритетов, ты согласна? Но она наверняка оценит и поместье, и Билла с его знакомствами, и прочие блага…

Белл налила кипяток в кружку Элинор.

— А как же ты, дорогая?

— Я ничего не имею против, мама. Я уже говорила, что со мной все в порядке, и не собираюсь дальше развивать эту тему.

— Но наверняка тебе очень грустно! Мы все надеялись…

— Мама!

Белл поставила кружку на стол перед Элинор. Потом сказала:

— Теперь я понимаю, почему Джон вдруг позвонил.

— О чем ты?

— Билл предложил Эду работу. Это полностью объясняет его звонок. А я-то гадала, с чего ему вздумалось звонить — он никогда не разговаривал со мной по телефону, — и никак не могла сообразить, о чем он толкует: Фанни то, Фанни се, Фанни так обижена, Фанни предали, ее мать такая замечательная, и они обе с таким мужеством восприняли новость об Эдварде, и нам тоже необходимо знать, как это было, хотя в дальнейшем и не стоит упоминать об этом, потому что им не хотелось бы ничего слышать… И знаешь что еще?

— Нет, — сказала Элинор и подула на свой чай.

— Знаешь, что сказал Джон? Что он осмелился мне сказать?

— Меня, — ответила Элинор, — уже ничем не удивишь.

— Он сказал, — возвысила голос Белл, — что Фанни настолько возмущена недостойным поведением барышень Стил, что, будь выбор за ней, она предпочла бы, чтобы Эдвард выбрал тебя! Ты можешь поверить? Он сказал, что сейчас, конечно, уже поздно, но, если бы время можно было повернуть вспять, Фанни предпочла бы видеть тебя своей невесткой. Я просто не поверила своим ушам! Я сказала: «Джон, и ты еще осмеливаешься говорить мне такие вещи после того, как вы с Фанни так отвратительно вели себя с Элинор и со мной?» Но ты же знаешь, какой он: сделал вид, что ничего не слышит, и снова принялся восторгаться своей Фанни, а потом заявил, что ее единственное утешение теперь — Роберт, который находит эту ситуацию донельзя забавной и очень смешно изображает, как Эдвард пытается управляться с психами в лечебнице у Билла, так что она не может удержаться от хохота. Да уж, смешнее некуда!

Элинор отпила чай.

— Он просто идиот.

— Джон говорит, ты понравилась ему.

— Возможно.

— Еще он сказал, что, по мнению Роберта, Эду ничего не светит в Делафорде, потому что он все равно не справится. Люси же Роберт назвал обыкновенной дурой.

— Мама, меня это совершенно не интересует.

Белл опустилась на стул рядом с дочерью.

— Фанни пригласила нас в Норленд!

Элинор развернулась и изумленно вытаращилась на нее.

— Быть не может!

— Сомневаюсь, что это искренне. Пожалуй, я описала бы ее приглашение как очень неуверенное. Но она все же это произнесла! По собственной воле! Боже, ну и денек!

Элинор задумчиво заметила:

— Думаю, Люси немедленно примется обхаживать Билла Брэндона.

— Он слишком умен, чтобы питать иллюзии на ее счет. Билл ей не поддастся. Дорогая…

— Что?

— Как ты считаешь… по-твоему, он еще не охладел к Марианне?

— Нет, — коротко ответила Элинор.

— Ну конечно, — закивала Белл. — Я всегда питала к нему теплые чувства.

— Правда?

— Точно так же, как не могла избавиться от подозрений по поводу Уиллза. Внешность у него божественная, не спорю, но есть что-то в его глазах, что меня всегда настораживало. Я ведь не раз это говорила, помнишь?

— Мам, — сказала Элинор, — говоря о Марианне…

— Мне бы хотелось, чтобы она обратила внимание на кого-то вроде Билла. Надежного, настоящего мужчину, как он.

— Мам, — повторила Элинор, — она уезжает из Лондона.

— Что?

— Марианна больше не будет жить у миссис Дженнингс. Шарлотта убедила ее погостить у них в загородном доме. Где-то в окрестностях Бата. Или Бристоля, неважно. Это своего рода… промежуточный пункт. Перед возвращением домой.

Белл, внезапно посерьезнев, посмотрела на дочь.

— Элли, это значит, ей лучше?

— Надеюсь.

— Бедная малышка Марианна.

Элинор поставила кружку и накрыла руку матери своей.

— Она очень изменилась, мама. Стала другой.

— Правда?

Элинор склонилась к матери и поцеловала ее в щеку.

— Она по-прежнему поступает по-своему. Но твоя дочь очень старается повзрослеть. Скоро сама увидишь.

 

3

Марианна стояла неподвижно в центре спальни в Кливленд-коттедже, которую выделила ей Шарлотта. Это была очаровательная комнатка с двумя кроватями и окном, выходившим на запад; беспощадное апрельское солнце заливало лучами спальню. Марианне всегда казалось, что в весеннем свете есть что-то жестокое. Не менее жестоким было зрелище, открывающееся за окном: западные графства, простиравшиеся до Девона, где находился Бартон, Алленем, а также имение Комбе-Магна, где, как она когда-то слышала, родился Уиллз.

Марианна медленно пересекла комнату и остановилась у окна. Она чувствовала, как тоска снова наваливается на нее, несмотря на солнечный свет, на весенний садик прямо под окном и на уютные домашние звуки, мешавшиеся с голосами Шарлотты, ее матери и малыша, которые доносились из других частей дома. Дело было не в разбитом сердце — уже нет, скорее, в воспоминаниях о том, какой она была до той роковой поездки в Лондон: о девочке, исполненной незамутненного счастья и блаженного неведения, к которым нет возврата. Той девочки, страстно устремлявшей свои взоры на запад, больше не существовало; она не просто стала трезвее, а словно уменьшилась в размерах — как если бы огромный шар, полный иллюзий, трепетавший у нее внутри, вдруг сдулся, оставив лишь горький пузырек разочарования.

Окно в комнате было открыто — высокое окно в обрамлении белых льняных гардин в розовую и серую полоску. Марианна оперлась о подоконник и выглянула наружу. За окнами простирался обширный парк; несмотря на название, Кливленд-коттедж был не просто загородным домом, а настоящим поместьем с внушительным особняком в окружении старых деревьев, подъездной аллеей, холмами, убегающими на юго-восток, и даже беседкой в античном стиле, расположенной на некотором удалении, которую, по словам Томми, построил кто-то из его предков.

— Примерно в 1808–1810 годах, — сказал Томми. — Мы, Палмеры, хоть и не получали Нобелевских премий, зарабатывать деньги всегда умели.

Он бросил короткий взгляд на Марианну.

— Ты, наверное, считаешь, что мне не надо так часто говорить о деньгах? И уж тем более хвастаться ими?

Марианна ответила ему слабой улыбкой. Поскольку Томми оказался главным свидетелем ее публичного унижения, она так и не смогла его простить; ей до сих пор не верилось в его добросердечие и здравый смысл, о которых так часто упоминала Элинор. Марианна испытала немалое облегчение, когда узнала, что Томми появится в Кливленде только под вечер и привезет с собой Билла Брэндона, которого тоже пригласили на уикенд, — к тому времени Элинор наверняка уже доберется из Бартона и, как обычно, возьмет общение на себя, так что Марианна сможет спокойно читать, гулять и вообще держаться в стороне от общих увеселений с сытным угощением и выпивкой, уже запланированных гостеприимной Шарлоттой.

Марианна еще раз осмотрела комнату. Она предоставит Элинор право первой выбрать кровать; пускай на этот раз все решит сестра. Марианна очень старалась — достаточно, чтобы Элинор не преминула заметить, — вести себя как подобает, быть не такой эгоистичной и упрямой, обращать больше внимания на то, чем приходится жертвовать другим людям (в особенности Элинор), и уважать их выдержку, даже если ей самой это свойство пока еще чуждо. Она пыталась измениться, пыталась, но это было так тяжело: отказаться от былых убеждений, жить разумом, а не чувствами, не поддаваться соблазну слышать лишь зов сердца… Но она постарается, приложит все усилия, и этот уикенд в загородном доме Шарлотты и Томми должен стать доказательством ее стремления к переменам. Должен стать или станет? Внезапно она шмыгнула носом, поежилась и поискала глазами коробку с бумажными салфетками. Они обязательно должны где-то быть; Шарлотта из тех хозяек, которые, даже с грудным младенцем на руках, никогда не забывают ни об одной мелочи.

И правда, салфетки нашлись в ванной, в белой плетеной корзинке, рядом с аккуратной стопкой белоснежных полотенец и новым куском ярко-розового мыла в форме яйца. Марианна взяла сразу несколько салфеток и как следует высморкалась. Что если причина ее уныния куда прозаичнее, чем разбитое сердце? Может, головная боль и ломота в суставах вызваны не психологическими причинами, а надвигающейся простудой? Марианна высморкалась еще раз и приложила ладонь ко лбу. Интересно, нет ли у нее температуры?

Элинор, которой после рабочего дня предстояло преодолеть семьдесят миль от Эксетера до Кливленда, вела машину сквозь сгущающиеся сумерки. Из Эксетера она выехала в лучах заката, но по мере приближения к Бристолю облака постепенно темнели и становились все ниже, сливаясь в плотную свинцовую массу, а когда до цели оставалось около десяти миль, внезапно хлынул дождь, залив дорогу так, что вода принялась хлестать с обочин, словно с краев переполненной ванны. Элинор с большим трудом удерживала руль, одновременно пытаясь разглядеть хоть что-то перед собой. Приемник был настроен на музыкальную радиостанцию — любимую волну Марианны, — но его полностью заглушал стук капель по крыше. Элинор склонилась к лобовому стеклу, гадая про себя, почему ей всегда было трудно — а то и невозможно — отказывать сестре.

— Всего один уикенд в Кливленде, — упрашивала Марианна. — Две ночи. Пожалуйста. Не оставляй меня там одну.

— Не понимаю, зачем вообще тебе ехать. Почему не вернуться сразу домой?

Слабым голосом Марианна ответила с грустью:

— Я не могу…

— Какая разница, ехать домой прямо в пятницу или провести уикенд там, куда тебя совсем не тянет, и вернуться вечером в воскресенье?

Повисла долгая пауза. Марианна хранила молчание, а Элинор, сидевшая за рабочим столом в офисе компании в Эксетере, не горела желанием приходить к ней на помощь. Еще более жалобным голоском Марианна сказала:

— Понимаешь, это такая проверка…

— Что? О чем ты?

— Ну, эта поездка к Шарлотте. Я понимаю, что должна вернуться к нормальной жизни. Постараться… быть обыкновенной. Вот я и хочу поехать к Шарлотте и вести себя как обычная гостья: восторгаться младенцем, быть благодарной за гостеприимство…

— На месте Шарлотты, — заметила Элинор, — я бы здорово оскорбилась, услышав такое. На твое счастье, она слишком весела и беззаботна, чтобы обращать внимание на подобные вещи — даже если что-то и заметит.

— Я просто неправильно выразилась, — сказала Марианна.

— Серьезно?

— Я не хотела показаться высокомерной. Я ничуть не лучше их. Это ты лучше всех нас. Я имела в виду то, что сказала — в буквальном смысле. Что я попытаюсь… ну, быть не такой, как была.

Элинор немного смягчилась.

— Хорошо.

— Я понимаю, что мне тяжело возвращаться домой только потому, что я сама себе это внушила. Я и правда не хочу делать из всего мелодраму. Я хочу вернуться домой, начать планировать свое будущее, стать такой… такой, какой должна быть. Но я буду тебе очень признательна, если ты все-таки приедешь в Кливленд.

И вот она ехала, сражаясь с проливным весенним ливнем, чтобы провести уикенд среди людей, которые все как один, за исключением младенца Шарлотты и Марианны, не только старше ее, но и совершенно по-другому относятся к жизни. Жизнь! — внезапно с горечью подумала Элинор. Неужели это она и есть? Да, пускай мне не нужны вечеринки и ночные клубы, пускай я не собираюсь напиваться вдрызг, но неужели жизнь в моем возрасте не должна быть хоть чуточку веселее?

— Она вся промокла, — сказала Шарлотта, — до нитки. Хотела дойти до нашей беседки. Я говорила, пусть лучше дождется Томми, и он ее проводит: это его гордость и отрада, он даже Wi-Fi там сделал, — но она не хотела ждать. Сказала, ей необходимо двигаться после стольких недель, что она просидела в Лондоне взаперти, а буквально через пару минут мы услышали просто оглушительный удар грома, и тут же хлынул ливень, так что Марианна, конечно, вымокла насквозь, и мне так и не удалось заставить ее снять джинсы и переодеться во что-нибудь сухое, и маму она тоже не послушала, поэтому, честное слово, Элли, неудивительно, что она занемогла. Правда, эти ростки фасоли чудесные? Я собираюсь добавить их в салат. Летом я обычно кладу туда еще цветки настурции, специально, чтобы позлить Томми. Он терпеть не может, когда в салат добавляют цветы или фрукты. Такой смешной!

Элинор стояла, опираясь плечом на искусно состаренный расписной буфет на кухне у Шарлотты, с чашкой чая в руках.

— Я, пожалуй, поднимусь к ней, — сказала она. — Ты не знаешь, Марианна в постели?

— Очень надеюсь. Я ей посоветовала скорее лечь, и мама тоже, но она отказалась выпить лекарство, а мне, если честно, не хотелось, чтобы она тут чихала на маленького Томми, так что я велела ей идти к себе в спальню и оставаться там.

Элинор окинула взглядом кухню. На выложенном плиткой полу стояло дорогое и очень красивое кресло для младенцев, в котором лежал маленький Том Палмер, наряженный в комбинезон и клетчатую рубашку, время от времени шевеля ручками и ножками, словно перевернутая на спину черепаха. Она сказала:

— Я беспокоюсь, как бы Марианна его не заразила.

— Не стоит, — сказала Шарлотта, умело нарезая ломтиками фенхель. — Я не дала ей такой возможности. Немедленно вытолкала прочь из кухни.

Она посмотрела на своего маленького сына.

— И правильно сделала, да, мое золотко? Интересно, что скажет папа, когда увидит тебя в новом наряде? Забавно, но Томми считает, что в первые несколько месяцев детей можно одевать только в белые ползунки. Так что лучше будет спрятать от него твой новый кашемировый свитер, правда, крошка? Элли, ты, наверное, совсем выбилась из сил. Иди-ка прими ванну. Мужчины приедут не раньше девяти, а мама, как обычно, приклеилась к телевизору и смотрит новости. Я ей сто раз говорила, что лучше уж ничего не знать, но она отвечает, что от неизвестности ей еще тревожней. Элли, что я буду делать с ней в Лондоне, без твоей сестры, над которой она могла кудахтать в свое удовольствие?

* * *

Марианна лежала на кровати поверх одеяла, подтянув колени к животу и крепко зажмурив глаза. Элинор склонилась над ней и позвала:

— Эм?

— О, — вздохнула сестра, не пошевелившись. — О, Элли! Как я рада, что ты здесь!

Элинор дотронулась до ее ноги. Джинсы были влажные, даже мокрые, и волосы, разметавшиеся по подушке, тоже.

— О чем ты только думаешь! — рассерженно воскликнула она.

Сквозь стиснутые зубы Марианна, дрожа, пробормотала:

— Мне нездоровится.

— Ну да, — воскликнула Элинор, — конечно. Ничего удивительного. Ты мерила температуру?

— Нет.

— У тебя же астма! А ты лежишь на постели в мокрой одежде, с температурой. Ты уже не ребенок, Марианна!

— Прошу тебя, не сердись, — слабым голосом взмолилась Марианна. — Я просто почувствовала себя плохо и прилегла. Я нечаянно попала под дождь…

— Садись, — приказала Элинор.

— Не могу…

— Сядь!

Марианна, по-прежнему не открывая глаз, с трудом села.

Элинор ухватилась за край ее свитера и стала стаскивать его через голову.

— Помоги-ка, — сказала она.

— Я стараюсь…

— Теперь рубашку.

— Элли, прости. Прости, я не могу…

— Джинсы, — приказала Элинор, — носки. Снимай все. Боже, почему ты такая бестолковая!

— Я не хотела…

— Где твой ингалятор?

— Здесь.

— Где именно?

— В сумочке, — прошептала Марианна. Она сидела, сжавшись в комок, на краешке кровати в одном белье и дрожала всем телом. Элинор вытащила из своей дорожной сумки пижаму и бросила сестре.

— Надевай. Я принесу тебе лекарство.

— Но мне не надо…

— Эм, — едва не сорвалась на крик Элинор, — ты что, не знаешь, к чему в твоем случае может привести простуда? Не знаешь? Нет?

— Я не хотела никому причинять неудобств…

— Ты вечно их причиняешь!

— Мне очень жаль, — сказала Марианна, — правда, очень. Я так хотела, чтобы ты приехала, так тебя ждала, но я ни за что не сделала бы этого нарочно.

— Я схожу за грелкой.

— Элли?

— Что?

— А Билл и Томми уже здесь?

Элинор остановилась у двери.

— Какая тебе разница?

— Не знаю… Я просто подумала… гораздо спокойнее, когда Билл где-то рядом, правда?

— Надо же, — съязвила Элинор, — это что-то новенькое! А мне казалось, ты считаешь его занудным стариком.

Несмотря на рубашку от пижамы, в которой застряла ее голова, Марианна с достоинством возразила:

— Я стараюсь меняться. Исправляю свой образ мысли. Я совсем не хочу заболеть. Прости меня, Элли. Мне очень жаль.

Элинор посмотрела на сестру. Пижама была старая, байковая, с рисунком из маленьких чайничков. Даже ей самой она была велика. И все равно, несмотря на эту пижаму, на волосы, сосульками свисающими до плеч, и темные круги под глазами Марианна выглядела потрясающе. Элинор вздохнула.

— Ложись в постель, — сказала она. — Прямо сейчас. И укройся. Я налью приготовлю и принесу парацетамол, и тебе придется его выпить.

Марианна попыталась улыбнуться.

— Конечно, — прошептала она.

Билл Брэндон уговаривал Элинор выпить немного виски.

— Разбавленного. В медицинских целях. Вы же валитесь с ног!

— Мне не нравится виски.

— Даже с имбирным элем?

— Даже с ним.

— Жаль, что нельзя предложить его Марианне…

Элинор улыбнулась.

— Надеюсь, она уже спит.

Билл Брэндон сказал:

— Мне бы не хотелось слишком суетиться, но не стоит ли нам пригласить врача? Или позвонить в больницу?

— У нее обычная простуда, — откликнулась Шарлотта с другого конца кухни, где кормила грудью ребенка, набросив пеструю шаль на одно плечо. — Она вовсе не умирает, старый ты дурачок.

— Марианна астматик.

Томми пересек кухню, протянул Элинор бокал вина и потрепал Билла Брэндона по плечу.

— Не веди себя как клуша, Билл. Она немного простыла. Лучше слушай ее сестру.

Элинор отпила глоток. Потом сказала Биллу:

— Я живу с астматиками всю мою жизнь. Мне можно верить. Она схватила простуду, потому что после всех событий этой зимы у нее наверняка ослаблен иммунитет. Марианне надо как следует отоспаться. Утром все будет в порядке.

— Но мне все-таки кажется…

— Ужас какой, — воскликнула миссис Дженнингс, влетая на кухню. — Зачем только я смотрю эти новости? Одно расстройство! Что за народ эти греки! Твой отец, Шарлотта, всегда повторял, что нечего занимать деньги, если потом не сможешь отдать. Я на стороне Меркель, целиком и полностью. Так, Томми, у нас сегодня пятница, так что требуется что-нибудь покрепче.

— Крепче, чем джин?

Она жизнерадостно улыбнулась.

— Ладно. Джин тоже сойдет. Элинор, дорогая, ты ужасно выглядишь. Как там твоя сестра?

— Я настаиваю на том, чтобы вызвать врача, — вмешался Билл. — У нее астма.

— С ней все будет в порядке, — повторила Элинор. — Марианна спит. К утру она поправится.

Миссис Дженнингс мотнула головой в сторону внука.

— Надеюсь, ее насморк не передался ему, нашему крошке.

— Я же кормлю его грудью, мама. У него иммунитет. Томми, ты что, налил ей чистого джину?

— О, да.

— Отлично, — удовлетворенно кивнула Эбигейл. Она подняла бокал и провозгласила:

— Чин-чин, дорогие мои! Всем нам хороших выходных и вообще счастливого будущего!

Тут Эбигейл Дженнингс вспомнила еще кое о чем.

— Билл, — воскликнула она, — Билл, как чудесно, что ты решил дать этому парню работу! Замечательно!

— И квартиру тоже, — вставила Шарлотта.

— В которой собираюсь сделать ремонт, — с улыбкой произнес Билл. — Ни одна девушка не согласится там поселиться, пока квартира в таком виде. Кстати, я собирался просить Элинор мне помочь.

— О!..

— Замечательно, — снова сказала Эбигейл, развернувшись и улыбаясь уже Элинор.

— Идеальная кандидатура. Наш начинающий архитектор! Чем больше времени вы станете проводить вместе, тем счастливей я буду.

— Эби…

— Миссис Джей…

Она отмахнулась от них своей пухлой ладонью.

— О, бросьте, вы оба! После того что мы были вынуждены недавно пережить, нам необходимы хорошие новости на любовном фронте.

Элинор поставила бокал с вином на кухонный стол. Краем глаза она заметила, что Томми Палмер держит сына за крошечную пятку и улыбается, созерцая картину, скрытую от глаз остальных за цветастой шалью. Она сказала:

— Мне надо подняться проведать Марианну.

Билл коснулся ее руки.

— Могу я помочь? Что надо сделать?

Она покачала головой.

— Ничего. Но все равно спасибо.

— Обязательно зовите меня. Если вам вдруг что-то понадобится…

— Ну конечно.

— Передайте ей от меня привет, — с чувством прошептал он.

Шарлотта и миссис Дженнингс как по команде переглянулись и закатили глаза.

— Безнадежно, — одними губами сказала Шарлотта, глядя на мать.

Томми Палмер перевел взгляд со спрятанной под шалью головки сына на лицо жены. Выражение лица у него было сердитое.

— На вашем месте, — отчетливо произнес он, — я не был бы так уверен.

* * *

Сквозь пелену сна Билл Брэндон слышал неясный, далекий стук. Он усиливался, становился настойчивей, а потом к нему прибавился голос — кто-то звал Билла по имени. Мгновенно пробудившись, он распахнул глаза, вглядываясь в темноту маленькой спальни в Кливленд-коттедже, где Томми Палмер хранил свой летний гардероб.

Бывший солдат, Билл за секунду вскочил с кровати, порадовавшись, что — поскольку ночевал в чужом доме — не забыл прошлым вечером надеть пижамные штаны. Стучали в его дверь, а голос, звавший его по имени, принадлежал Элинор. Билл распахнул дверь и спросил отнюдь не таким уверенным и спокойным голосом, как бы ему хотелось:

— Марианна?

Элинор стояла на пороге в растянутой футболке, в ее глазах застыл страх.

— Билл, слава богу, мне очень жаль, что пришлось вас разбудить, но ей очень плохо, очень, она не может говорить, и губы посинели, как у отца, как…

Он положил руку ей на плечо и крепко его сжал.

— Надо вызвать «скорую».

— Ингалятор не помогает. Мы пробовали уже несколько раз. Наверное, ей нужен кислород… как тогда… отцу. И бета-блокаторы. Билл, я боюсь…

Он шагнул к ней и, не обращая внимания на свой обнаженный торс, крепко обнял. Стараясь, чтобы его слова прозвучали как можно более успокаивающе, Билл произнес:

— Я сейчас же свяжусь с больницей в Бристоле. Немедленно. Она хрипит при дыхании?

— Почти нет.

Билл выпустил Элинор из объятий.

— Тогда это серьезно.

Она посмотрела на него.

— Откуда вы знаете?

Он слабо улыбнулся в ответ.

— С тех пор как мы познакомились с вашей сестрой, я много узнал об астме. Я специально читал… Бегите скорее к ней. А я приду, как только вызову «скорую».

На другом конце коридора распахнулась еще одна дверь. В приглушенном свете, который Шарлотта стала оставлять во всем доме, когда родился младенец, появилась миссис Дженнингс: простоволосая, она торопливо куталась в роскошный халат с пионами.

— Элинор?

Элинор обернулась.

— Что-то с Марианной?

Элинор кивнула, не в силах говорить. Миссис Дженнингс быстрым шагом направилась к ней и приняла в свои объятия, пока Билл Брэндон искал в комнате сотовый телефон.

— Бедное дитя!

— Нет, это Марианна…

— Все зависит, — сказала Эбигейл, поглаживая Элинор по спине, — от того, кому приходится трудней.

Прижавшись к халату с пионами, Элинор почувствовала, что страх ее постепенно отступает.

— О, миссис Джей!..

— Знаю, знаю, дорогая, — пробормотала Эбигейл Дженнингс, продолжая гладить ей спину, — я все знаю.

— Я сейчас разревусь!

— Что ж, неудивительно.

— У нее все точно… точно как у отца: она не может говорить, едва дышит и…

— Ну-ну, дорогая…

Из спальни, набросив поверх пижамных штанов полосатый халат Томми Палмера, появился Билл Брэндон с телефоном в руке. Он одобрительно поглядел на Эбигейл и сказал:

— «Скорая» уже едет.

Элинор попыталась что-то произнести, но у нее ничего не вышло. В горле стоял ком, не позволяющий шевельнуть ни единым мускулом, а слезы лились по щекам и впитывались в ткань халата на плече Эбигейл.

— Ничего, ничего, — опять прошептала миссис Дженнингс, похлопывая Элинор по плечу. — Все будет хорошо. Бедная детка.

Билл Брэндон опустил телефон в карман халата.

— Они будут здесь через пятнадцать минут, — произнес он. — А сейчас нам надо идти к больной.

— Боже ты мой! — воскликнула Шарлотта Палмер, глядя на мать. — Реанимация! Поверить не могу! Вечером она слегка простудилась, потому что попала под дождь, а буквально под утро уже приезжает «скорая»! Мама, ты можешь представить — я ничего не слышала. Совершенно! Это же ужасно! Просто когда малыш засыпает, чего не бывает практически никогда, мы с Томми тут же выключаемся. Честное слово! У нас в доме такое творится, а мы дрыхнем без задних ног.

Миссис Дженнингс, все еще в халате с пионами, но уже со своим обычным величественным начесом и с жемчужными серьгами, надетыми достоинства ради, в этот момент укачивала внука.

— Вы все равно ничем не могли помочь, Чарли. Элинор поступила разумно: разбудила Билла, и через четверть часа — точнее, через семнадцать минут, я засекала — «скорая» была уже здесь. Ее сразу увезли в больницу. Элинор поехала за сестрой, вместе с Биллом, и слава богу, потому что она выглядела просто кошмарно, бедняжка. Мне показалось, что она даже не успела причесаться.

Томми Палмер сидел, с головой погрузившись в чтение Файнэншел Таймс на своем iPad. Не поднимая глаз, он сказал:

— Кто вообще обращает на это внимание?

Миссис Дженнингс невозмутимо посмотрела на личико внука.

— Элинор никогда не думает о себе, — продолжила она так, словно не слышала слов зятя. — Но дальше так продолжаться не может. Если постоянно жертвовать собой ради других, они будут принимать это как должное. По крайней мере, Билл видит, какая она молодец.

— Мама, — сказала Шарлотта, открывая дверцу плотно набитого кухонного шкафчика в поисках кофе, — мама, давай оставим эту тему. Билл Брэндон не видит никого вокруг, кроме Марианны.

— Чушь!

— Он, конечно, считает Элинор чудесной девушкой, мама. И вполне справедливо. Но влечения к ней у него нет.

Миссис Дженнингс ответила твердым тоном, по-прежнему глядя на внука:

— Не только влечение связывает людей.

— Как правило, именно оно, — заметил Тони, не поднимая глаз от экрана. — Если влечения нет, ничего не получится.

— Не обращай на него внимания, — фыркнула Шарлотта. Она вытащила из шкафчика непочатую банку кофе и поставила на стол рядом с чайником. — Он только о сексе и думает. Я хочу сказать — в то время, когда не думает о деньгах.

— Тебе очень повезло, — сказала Эбигейл. — Чего еще хотеть от мужчины? Я всегда говорила твоему отцу…

— Слушайте, — внезапно перебил ее Томми Палмер. В руках он держал свой Blackberry. — Сообщение от Билла.

Шарлотта обернулась к мужу с пустым чайником в руках. Миссис Дженнингс подняла глаза от личика младенца.

— Кислород, — читал Томми, — сальбутамол через ингалятор… еще что-то, не могу разобрать… бромид, системные стероиды, постоянно. Реакции нет. Еду в Бартон за Белл. Элинор остается в госп. Буду держать в курсе. Б.

Томми замолчал. В кухне воцарилась полная, насыщенная ужасом тишина. Шарлотта отставила чайник, подошла к матери и забрала ребенка у нее из рук. Она склонилась над сыном, прижавшись лбом к его лицу.

— Бедная малышка Марианна… — негромко пробормотала Эбигейл.

Томми Палмер смотрел в окно.

— Бедные они все, — сказал он, — вся семья… Какой кошмар!

В больнице была комната для посетителей, в которой, как сказали Элинор, она могла подождать. Там стояли продавленные кресла с обивкой из искусственной кожи и фанерный столик с кипой старых зачитанных журналов; на стенах кое-где висели сентиментальные акварели с простенькими сельскими пейзажами. Элинор ощутила уже знакомые ей по больнице, к которой лежал отец, напряжение и страх, пропитавшие все вокруг. Она подумала, что хотя здесь можно скрыться от посторонних глаз, лучше уж присесть на стул в коридоре или кафе, чем ждать тут.

Ждать — вот единственное, что ей оставалось. В палате — стерильной, белой и страшной — Марианне давали все, что, как помнила Элинор, было необходимо в случае тяжелого приступа астмы. Молоденький врач — ей показалось, что по возрасту он больше годился в студенты — подробно объяснил, что в дополнение к бета-блокаторам им, возможно, придется добавить аминофиллин, а если наступит остановка дыхания, то и адреналин. Элинор смотрела на него, кивая, не в силах сказать, чтобы он прекратил перечислять лекарства и просто сказал, умирает Марианна или нет. От паники у нее сводило желудок при взгляде на его юное, бледное, серьезное лицо; она едва не сходила с ума от своей беспомощности, от мучительного, душащего одиночества, связанного не с тем, что она оказалась сама по себе в этом незнакомом госпитале, а с возникшим вдруг осознанием, что ей, возможно, придется дальше жить без Марианны. Эта перспектива была настолько кошмарной, что на какое-то время вытеснила из ее головы все остальные мысли, избавив даже от самобичевания, которое, Элинор знала, вот-вот захватит ее, напомнив о раздражении в адрес Марианны, недостатке жалости и сочувствия, неприятия эмоциональности сестры, ее нетерпения и упрямства — список можно было продолжать бесконечно. Но только не сейчас. Сейчас она сидела, охваченная словно параличом, на пластмассовом стуле в больничном коридоре, пока Билл Брэндон как одержимый несся в Девон, чтобы скорей привезти их мать и Маргарет.

Билл держался потрясающе. Он вызвал «скорую», а по приезде в госпиталь заставил врачей немедленно заняться Марианной, при этом ни разу не повысив голос, но и не принимая никаких возражений. После хлопот в приемном отделении, занявших около получаса, он, с лицом искаженным от тревоги, внезапно обратился к Элинор:

— Я остался бы с вами, честное слово, но я просто сойду с ума, если ничего не буду делать. Вы не против, если я оставлю вас ждать здесь, а сам съезжу за вашей мамой?

Элинор сглотнула, кивая в ответ.

— Я буду вам очень признательна, очень, я…

— Вы ей уже сообщили?

— Нет. Я пока никому не звонила.

— Так позвоните, — сказал Билл. — Позвоните ей прямо сейчас. Скажите, я буду у них через пару часов. Если…

— Нет!

Он вздрогнул и на мгновение закрыл ладонями лицо. Потом проговорил еле слышно:

— Врачи сейчас творят чудеса…

— Езжайте, — сказала Элинор.

— А как вы, нормально?

— Нет, конечно. И вы тоже. Но все равно, езжайте скорей и привезите маму. Прошу вас! И спасибо.

— Пишите мне СМС. И позвоните матери…

— Езжайте же!

Он развернулся и бросился бегом по коридору. Кто-то остановил его — незнакомая медсестра в темно-синей форме, — и Элинор увидела, как он задержался на секунду, а потом снова побежал к лифтам, а медсестра стояла и глядела ему вслед, качая головой. Чуть позже Элинор достала из кармана телефон и позвонила матери, стоя у окна и глядя на асфальтированную площадку между зданиями с бетонными кольцами, из которых торчали запыленные, неухоженные кустарники. Их разговор казался ей нереальным, он словно происходил в кошмарном сне, а не субботним утром самого обычного апреля.

— Билл едет, — повторяла она, слушая, как плачет Белл, — он уже в пути. Билл едет.

Потом Маргарет вырвала у матери трубку, и Элинор пришлось повторить все еще раз, и Маргарет — благослови ее Господь! — отвечала спокойно и собранно и обещала Элинор, что они будут готовы к приезду Билла, когда бы тот ни появился, и только в конце с внезапным отчаянием спросила:

— Что, если будет уже поздно?

— Нет, — воскликнула Элинор, помимо воли скрещивая пальцы, — нет. Этого не случится.

Она посмотрела на часы. На запястье их не оказалось: у нее не было времени надеть часы, она и не вспомнила о них, да что там, она даже не почистила зубы! Надо заняться этим сейчас. Надо пойти купить зубную щетку и расческу, выпить кофе и пройти через все неизбежные ритуалы, с которых начинается день. И тут страх за Марианну навалился на нее с такой силой, что Элинор охнула и согнулась пополам, свесив вниз голову и глядя на серый блестящий линолеум на полу, шепча самой себе:

— Прошу, Марианна, не умирай, не оставляй меня, борись, Эм, сражайся, пожалуйста, ради меня, я все сделаю, я смогу, я…

— Вы сестра Марианны?

На блестящем сером фоне в поле зрения Элинор возникла пара громадных белых бахил. Секунду или две она пыталась осмыслить эту картину; потом выпрямилась, скользнув взглядом снизу вверх по джинсам, клетчатой рубашке и белому медицинскому халату. Еще выше было лицо, иранское, а может, иракское, — рассеянно подумала Элинор, — а может, сирийское или турецкое, но точно ближневосточное, и густые волосы, очень темные, чуть ли не до синевы, иссиня-черные…

— Вы сестра Марианны? — повторил врач.

Он улыбался. Улыбался! Элинор вскочила со стула.

— Да! Да? Она?..

— Она пришла в себя, — ответил он. — Дыхание самостоятельное. Бронхи до конца не расслабились, но процесс идет.

Элинор не сводила глаз с его лица.

— Вы хотите сказать…

Врач поднял вверх руку с двумя скрещенными пальцами. Потом кивнул.

— Конечно, — сказал он, — приступ еще не закончился, но все будет хорошо. Вы правильно сделали, что сразу привезли ее к нам.

— Могу я… о, можно мне увидеть ее?

— Пока нет. Возможно, немного позже. Когда мы будем уверены, что состояние стабилизировалось.

Доктор поглядел на Элинор. Он был старше, чем ей показалось вначале, гораздо старше первого, молоденького врача, пожалуй, даже годился тому в отцы; наверняка такой человек знает, что такое семья, наверняка понимает, что, даже если иногда тебе хочется кого-то из них убить, ты все равно не можешь представить себе жизни без них…

— Почему бы вам, — сказал он, — пока что не сходить перекусить?

Полчаса спустя, подкрепившись черничным маффином и чашкой кофе и проведя десять минут в неуютной больничной душевой, Элинор снова заняла свой стул в коридоре. Место, которое только что казалось ей могилой, где ее хоронят заживо, вдруг стало почти приветливым, с лучами солнца, пробивающимися сквозь пыльные стекла и четкими полосами теней на сером линолеуме пола. Ряд синих пластиковых стульев по-прежнему был пуст, только в комнате ожидания сидел какой-то мужчина средних лет, беспокойно листавший журналы, но Элинор, вместо того чтобы присоединиться к нему и поддерживать вынужденную беседу, предпочла развернуть один из стульев к окну и уселась на солнце с закрытыми глазами, наслаждаясь неожиданным облегчением.

Поглощая маффин, она писала СМС. Маффин был черствым и приторным, но Элинор он показался вкуснее любых яств, которые ей когда-либо доводилось пробовать. В левой руке она держала кекс, а правой яростно давила на кнопки, строча сообщения матери, и Маргарет, и Биллу, и миссис Дженнингс, и Палмерам. «Ей лучше, — писала она, — Марианне лучше. Она дышит! Дышит!»

Элинор откинулась на спинку стула, не открывая глаз, и положила ладони на ребра, прислушиваясь к тому, как поднимается и опускается грудная клетка, давая отдых разуму, который, словно лодочка на волнах, тихо покачивался в лучах солнечного света, охваченный колоссальным облегчением, небывалой силы благодарностью, острым и всеобъемлющим восторгом от того, что она жива, и Марианна тоже, что она дышит, дышит…

— Элинор, — раздался чей-то голос.

Она открыла глаза и посмотрела вверх.

Перед ней стоял мужчина: смутно знакомый, немного неряшливый, в замшевом пиджаке и с отросшими волосами. Элинор молча уставилась на него.

Мужчина присел на стул рядом с ней. В руках он держал новомодный, с кнопкой, ключ зажигания от явно дорогой машины.

— Это я, Уиллз, — произнес он, пытаясь улыбнуться. — Ты меня не узнала?

— Боже, — сказала Элинор, инстинктивно отстраняясь, — Боже, да как ты посмел…

Уиллз поднял вверх ладонь.

— Прошу тебя, — сказал он, — прошу…

— Как ты узнал?

— Шарлотта сказала.

— Шарлотта?

— Она мне позвонила. Сегодня, в семь утра. Сообщила, что Марианну увезли на «скорой». — Уиллз сверлил взглядом ключ у себя в руке.

— Шарлотта понимает, что я чувствую, — негромко добавил он.

Элинор отсела на соседний стул, через один от него.

— Я не хочу с тобой говорить, — сказала она.

— Пожалуйста, Элинор. Я не задержу тебя надолго, обещаю. Но мне надо знать, надо знать, что она… с ней все будет в порядке?

Элинор посмотрела в окно.

— Да, — коротко ответила она.

Он судорожно вздохнул, всхлипнув от облегчения.

— Слава Богу! О, слава Богу! Я бы этого не пережил. Я не смог бы…

Уиллз замолчал и посмотрел на Элинор. Потом сказал:

— По-твоему, я подонок?

Элинор продолжала смотреть в окно.

— Ты что, пьян? — спросила она.

Он вздохнул.

— Я за рулем с семи часов утра. Гнал как сумасшедший. Даже кофе не выпил.

Она повернулась и гневно посмотрела на него.

— Я понятия не имею, чего ты добиваешься. Мне все равно, откуда ты ехал — хоть… да хоть из Абердина. Тебе нечего здесь делать. Шарлотта не должна была тебе звонить.

Помедлив мгновение, он попросил:

— Пожалуйста… удели мне всего лишь пять минут.

— Не вижу смысла. По-моему, ты и секунды внимания не заслуживаешь, не говоря уже о большем.

Уиллз наклонился к ней.

— Я вел себя как последний мерзавец, Элинор, — с болью воскликнул он. — Никогда себе этого не прощу. Но я хотел бы объясниться, потому что…

Уиллз опять замолчал. Потом сказал, почти шепотом:

— Я должен попросить прощения.

Элинор не отвечала.

— Я не надеюсь, что она когда-нибудь меня простит, — снова заговорил Уиллз, но тут Элинор его перебила:

— Она уже простила тебя. Это еще одна причина, по которой ты никогда не будешь ее достоин.

Он едва не вскочил со стула.

— Простила? Она простила меня?

Элинор отвела взгляд.

— Давным-давно.

Уиллз с жаром воскликнул:

— Она потрясающая! Никогда не встречал такой удивительной девушки. И уже не встречу. — В его тоне сквозило отчаяние. — Ты должна мне верить. Твоя сестра — самый чудесный человек из всех, кого я знаю.

С каменным лицом Элинор развернулась и посмотрела на него. Уиллз был все еще красив, но выглядел каким-то потасканным: у него появился второй подбородок, нестриженые волосы доставали до воротничка, а глаза покраснели. Она холодно сказала:

— А как насчет других?

— Других?

— Элизы-младшей, например, — отчеканила Элинор. — И, могу поспорить, она была не единственной.

Уиллз через силу пробормотал:

— Нет.

— Ее задержала полиция, в туалете в пабе.

— Я ничего не знал до последнего момента.

— По-твоему, это оправдание?

— Нет. Конечно нет. Но и виноватым я себя не считаю.

— С тебя все началось! Ты дал ей первую дозу!

Уиллз вздрогнул.

— Ты говоришь, как тетя Джейн.

— Прекрасно, — ответила Элинор, — то, что надо. Между прочим, она была беременна.

— Не от меня.

— Ну да!

Он грустно сказал:

— Тебе станет легче, если я скажу, что именно по этой причине тетя Джейн выкинула меня из дома и изменила завещание? Я всегда думал, что Билл Брэндон…

— Только не впутывай еще и его!

Уиллз облизнул губы.

— Я был по уши в долгах, — пробормотал он. — Ни копейки. Кредитки полностью исчерпаны.

— Ну, теперь с этим покончено, так? — резко перебила его Элинор. — Ты охотился за деньгами и наконец, — она выразительно поглядела на его кольцо, — их заполучил.

— У меня были серьезные неприятности. Я был вынужден…

— Точно так же, как был вынужден публично унизить мою сестру? Или отослать назад все ее подарки, словно содержимое мусорного ведра?

Глухим голосом Уиллз ответил:

— Это сделала Агги.

— То есть ты, как всегда, ни при чем? Твоя крестная, твоя жена — эта несчастная девушка — они повинны во всех твоих несчастьях, да?

Он поднял голову и посмотрел ей в лицо.

— Я любил всего один раз, всей душой, и это была Марианна, твоя сестра.

Элинор молчала.

Умоляющим тоном Уиллз произнес:

— Ты ей расскажешь? Когда ей станет лучше, ты скажешь, что я приходил, и что… она была права. Я действительно любил ее. И сейчас люблю. Кстати, Агги все знает. Знает, почему я женился на ней.

Он встал и сверху вниз поглядел на Элинор.

— Ты скажешь ей это?

— Возможно.

— Ты… ты все еще считаешь меня мерзавцем?

Элинор вздохнула.

— Я считаю, что ты непредсказуем и опасен. Как автокатастрофа.

— Позволю себе думать, что это все-таки лучше, чем мерзавец.

Она пожала плечами. Уиллз склонился к ней и прошептал:

— Можно задать тебе еще один вопрос?

— Но только один.

— У Марианны… есть кто-то? Конечно, мне будет невыносимо знать о присутствии в ее жизни любого другого мужчины, но есть один, который особенно…

Элинор вскочила со стула.

— Убирайся! — выкрикнула она.

Он повторил:

— Ты ведь знаешь, что я никогда себя не прощу! Я и так наказан на всю оставшуюся жизнь!

Элинор посмотрела ему в лицо и сказала:

— Если худшее наказание для тебя то, что Марианна ни разу, никогда в жизни больше не вспомнит о тебе, то да, ты действительно наказан. — А потом развернулась на каблуках, прошагала по коридору к комнате для посетителей и с громким стуком захлопнула дверь у себя за спиной.

 

4

Белл Дэшвуд вышла из спальни Марианны и тихонько притворила за собой дверь. Элинор как раз спускалась по лестнице; она обернулась и посмотрела на мать.

— Ну как?

Белл поднесла палец к губам.

— Она спит. Ну, или засыпает. Представляешь, у нее уже появляется румянец!

Элинор улыбнулась. Марианна вернулась в Бартон примерно неделю назад; после первых слез при виде дома и наполняющих его родных и привычных вещей, смотреть на которые ей было так больно именно из-за их привычности, Марианна начала прилагать максимум усилий к выздоровлению, немало удивив тем самым мать и сестер. Она даже, как случайно обнаружила Элинор, выходила в Интернет: искала, есть ли в бристольском отделении Института современной музыки в Брайтоне курс гитары.

— Я могу даже претендовать на стипендию, Элли. Надо, чтобы общий доход семьи был меньше сорока тысяч футов, а у нас он точно меньше.

Белл зашагала вниз по лестнице к Элинор.

— Я до сих пор не могу поверить…

— Я тоже.

— Та поездка… Та страшная поездка в больницу — пока от тебя не пришло сообщение. И как мы ждали Билла, а я все боялась позвонить тебе еще раз, потому что знала, что расплачусь. Магз держалась так храбро! Каждый раз, когда я на нее смотрела, она старалась улыбаться, хотя от страха лицо у нее было похоже на маску. Слава богу, что у нее нет астмы. И у тебя тоже.

— Мама?

— Что, дорогая?

— Мы можем поговорить?

— Ну конечно! Только, пожалуй, не на лестнице. Я не против даже открыть вино. Джонно прислал его столько, что можно ванну принимать. Он считает красное вино лекарством от всех болезней, а у меня духу не хватает сказать ему, что Марианна предпочитает белое.

— Но Билл ведь прислал белого вина, правда?

При воспоминании о Билле Брэндоне Белл тепло улыбнулась.

— Дорогой Билл! Никогда еще не встречала мужчины, который был бы так заботлив.

В кухне на столе валялся школьный рюкзак Магз. Ее самой нигде не было видно: вне всякого сомнения, она засела в домике на дереве, построенном для нее Томасом, и строчила СМС подружкам. С тех пор как Марианна пошла на поправку, Маргарет от облегчения впала в хандру и была постоянно недовольна; всякий раз, когда ее о чем-то просили — не включать слишком громко музыку, не занимать ванную часами, не таращиться в хмуром молчании на содержимое своей тарелки во время еды, — она в ответ кричала: «Вы что, сговорились портить мне жизнь?» — и пулей вылетала из комнаты.

— Ей разве не надо делать домашнюю работу? — рассеянно поинтересовалась Белл.

— Надо, наверное.

— А может… мы не станем ее заставлять? По крайней мере, пока?

Элинор без сил опустилась на стул.

— О да, пожалуй, — устало ответила она.

Белл открыла холодильник и вытащила оттуда бутылку белого вина. Поставив бутылку на стол, она коротко глянула на Элинор.

— У тебя все в порядке, дорогая?

— Да. Все хорошо. Я просто хотела тебе рассказать… в общем, Уиллз был в больнице. Прямо перед вашим приездом.

На лице у Белл не отразилось ни удивления, ни даже особой заинтересованности. Как ни в чем не бывало, она принялась ввинчивать в пробку штопор, заметив равнодушно:

— Надо же…

— Да, мама. Он примчался из Лондона, потому что Шарлотта сообщила ему про приступ у Марианны.

Белл сосредоточенно крутила штопор.

— Очень неосмотрительно с ее стороны.

— Знаю. Я ей уже сказала. Она говорит, Уиллз до сих пор без ума от Марианны, всегда был и будет, вот она и решила, что в такой ситуации он должен все знать — и Марианна тоже.

Белл медленно вытащила пробку. Потом чуть ли не с пренебрежением заметила:

— Пустое, дорогая.

— Мама… Как ты думаешь, я должна сказать Марианне?

— Зачем?

— Ну, — проговорила Элинор, пододвигая к Белл бокалы, стоявшие на столе, — возможно, ей станет легче, если она узнает, что он действительно питал к ней чувства, и что она была права, когда настаивала на этом?

Белл аккуратно налила вино в бокалы.

— Какой дивный цвет, только посмотри! Нам очень повезло, что Билл так хорошо разбирается в винах. Знаешь, дорогая, по-моему нам не стоит опять напоминать Марианне о Уиллзе. С этой историей давно покончено. С Уиллзом покончено. У Марианны есть куда лучший претендент на ее руку и сердце. — Белл поставила один бокал перед Элинор. — Я тебе не говорила…

— О чем?

Белл присела по другую сторону стола и с довольным лицом сделала большой глоток вина.

— О той поездке, с Биллом. Вначале мы все были в панике, что вполне естественно, и я решила, что он так сдержан и молчалив из уважения к нашим чувствам, но потом ты прислала сообщение, и я вдруг увидела, что он пытается сдержать слезы — настоящие слезы! — и, хотя не собиралась ничего говорить, помимо воли воскликнула: «О Билл, дорогой, похоже, вы не просто испытываете облегчение из-за меня и девочек!» Он только кивнул, а потом вдруг резко свернул на обочину, обхватил руль руками, спрятал лицо и — клянусь тебе, Элинор, — разрыдался как ребенок. Мы с Магз погладили его по спине, как делала ты, и тут он всхлипнул и сказал, что все это безнадежно, он ужасно скучный и, конечно, девушка вроде Марианны даже не посмотрит в сторону такой старой развалины, а мы ответили, мол, кто не рискует, тот не пьет шампанского, а он попросил никому об этом не рассказывать, никогда, потом высморкался, и мы двинулись дальше. Ну разве не чудесно?!

— Он прекрасный человек.

— Я знаю. И очень симпатичный.

— Богатый, ты хочешь сказать.

— Нет, дорогая. Конечно, здорово, что у него есть деньги, и дом, и бизнес, и все прочее, но это не главное. Главное, что, глядя на него, невольно отмечаешь про себя: до чего симпатичный мужчина. Очень, очень симпатичный. А что думает Марианна?

Элинор провела пальцем по ободку бокала.

— По-моему, она сейчас не способна думать о мужчинах…

Дверь в кухню распахнулась.

— Вот и неправда, — сказала Марианна.

— Дорогая!

Она вошла, в своей клетчатой пижаме с розочками, пододвинула себе стул и уселась за столом.

— Можно налить мне тоже?

— Ты что, подслушивала под дверью? — спросила Элинор.

Марианна улыбнулась.

— Да.

— И как давно?

— Достаточно, — сказала та и снова поглядела на вино. — Так что, вы со мной поделитесь?

Элинор холодно сказала:

— Возьми себе бокал.

— Дорогая, — вставила Белл, — я не хочу никого обнадеживать понапрасну. Тем более Билла.

Марианна поднялась и, обогнув стул, на котором сидела Элинор, подошла к шкафчику с бокалами. Нарочито небрежным тоном она заметила:

— Он правда хороший человек. Очень хороший. И, как вы правильно заметили, симпатичный.

— А Уиллз? — спросила Элинор. — Он тоже симпатичный?

Марианна вернулась на свой стул и поставила на стол бокал.

— Я… я пока не могу сказать, — тихо ответила она. — Не сейчас. Не надо спрашивать меня.

В кухне воцарилось молчание. Белл подтолкнула бутылку с вином Марианне. Та взяла ее, налила себе в бокал и снова поставила на стол. Потом неуверенно произнесла:

— Мне было бы легче, если бы я знала, что он мне не врал. Что наши отношения не были игрой воображения, что я не придумала их сама, выдавая желаемое за действительное. И что Уиллз не был циником и подлецом.

Она замолчала. Белл посмотрела на Элинор. Та склонилась к сестре.

— Значит, ты слышала не все. Нет, он не был циником.

Марианна отпила глоток вина.

— Откуда ты знаешь?

— Он приезжал в больницу.

Бокал тихонько звякнул, когда Марианна поставила его на стол. Щеки у нее внезапно вспыхнули, и она прижала к ним ладони.

— Он… что?

— Шарлотта позвонила ему. Решила, он должен знать, потому что до сих пор без ума от тебя. И всегда был. Он попросил меня сказать тебе.

Марианна отняла руки от лица. Потом вздохнула.

— Ох, — только и смогла произнести она.

Белл наклонилась вперед.

— Я всегда тебе говорила, дорогая, — сказала она. — Ему нельзя было доверять.

— Элли, — продолжала Марианна, словно не слыша замечания матери, — но почему ты до сих пор молчала?

— Я собиралась…

— Ты думала, что все начнется сначала?

— Пожалуй, я немного опасалась, — с колебанием ответила Элинор.

Марианна грустно улыбнулась сестре.

— Значит, ты, как Магз, считаешь, что его интересовал только секс?

Белл подскочила на стуле.

— Откуда ей об этом знать?

— Она же ходит в школу, мама.

Белл огляделась по сторонам.

— Похоже, пора позвать ее с этого дерева…

— Еще минутку, — вмешалась Элинор. Она спросила, наклоняясь к сестре:

— Эм, ты в порядке?

Марианна решительно кивнула.

— Да. В порядке. Или скоро буду.

— Не надо принуждать себя, — сказала Элинор.

— Требуется время, чтобы пережить то, что твой парень оказался придурком, — устало ответила та.

— Я понимаю.

— Но у меня получится, Элли. Вот увидишь. Просто от этого сильно страдает… вера в себя. Ты понимаешь?

Кто-то стремительно пробежал под окном кухни.

— Вот и она.

Дверь распахнулась. Маргарет, запыхавшаяся, стояла на пороге; небрежно повязанный школьный галстук у нее на шее сбился чуть ли не за ухо.

— Вы не представляете…

— Что такое, Магз?

— Я только что видела Томаса, — объявила она. — Он приходил расширить мой домик, чтобы там было больше места, и сказал, что сегодня утром в Эксетере встретил Люси. Она была расфуфыренная и с кольцом на пальце. С обручальным кольцом.

Маргарет сделала паузу, а потом посмотрела на Элинор, и лицо ее стало несчастным.

— Элли, мне очень жаль. Они поженились. Прости.

Элинор без сна лежала в темноте. Марианна хотела остаться, чтобы ее утешить, но Элинор сказала, что хочет побыть одна, совсем одна, и сестра не стала настаивать, а тихонько выскользнула за дверь, перед тем крепко стиснув ее руку.

Ну что же, думала Элинор, вот все и закончилось. Вернулось на круги своя, стало так же, как сразу после переезда из Норленда: разве что Марианна пережила тяжелые времена — или, точнее, успела вовремя спастись, — а я столько раз обнадеживалась и разочаровывалась, что теперь, измотанная падениями и взлетами, не могу толком понять, что чувствую на самом деле. Хотя нет. Если быть до конца честной, в глубине души я продолжала надеяться: надеяться, что Эдвард не пойдет до конца в своем неуемном благородстве и не женится на ней. Конечно, она-то стремилась выскочить замуж, и как можно скорее, чтобы не упустить его, но я думала — нет, надеялась, — что Эдвард поймет, насколько бессмысленным будет этот акт самопожертвования, и что ни к чему хорошему он не приведет. Что это будет полный идиотизм, а самым большим идиотом окажется он сам.

Я не хочу, думала Элинор, ворочаясь в постели с боку на бок, чтобы Эдвард выглядел идиотом. Не хочу, чтобы он был несчастен. Не хочу, чтобы они с Люси оказались как-то связаны с Биллом, и с Делафордом, и со всем остальным, потому что тогда мне придется пересекаться с ними и делать вид, будто я в порядке. Но это не так. Даже мама заметила, что со мной не все ладно, и разразилась совсем не характерной для нее речью о том, что любит меня такой, какая я есть, и очень сожалеет, что так случилось. Пожалуй, я повела себя с ней грубо. Так огрызнуться в ответ! Не надо было этого делать, но у меня просто не было сил, чтобы держать себя в руках. Бедная мама! Завтра я обязательно перед ней извинюсь. У меня на завтра большие планы: надо начинать учиться у Марианны тому, как забыть мужчину, который тобой пренебрег. Боже, какое разочарование! С разочарованиями так трудно смириться — почему люди забывают об этом? Разбитые надежды, уязвленное достоинство, терпение, выдержка — как долго это будет продолжаться?

О сне и речи быть не могло. Элинор вылезла из постели и подошла к окну. По ночам в Бартоне царила непроглядная темень: единственными огоньками в ее поле зрения оказались лампочки сигнализации на конюшнях в Бартон-парке, которые зажглись скорее всего потому, что мимо пробежала лисица. В большом доме все очень заботливо отнеслись к Марианне: ей слали цветы и корзинки с кексами, а дети рисовали для нее картинки, ставя вместо подписей сердечки и смайлики. А когда Элинор после обеда отправилась к Томасу, чтобы расспросить о подробностях его встречи с Люси в Эксетере, он расстроенно нахмурился и заговорил, явно делая над собой усилие.

— Я не хотел, чтобы вы узнали, — сказал Томас. В руках он держал шланг, которым смывал грязь с «Рендж Ровера» сэра Джона. — Но и чтобы не знали, тоже не хотел.

Элинор отвела глаза.

— Вы его видели? — с трудом выдавила она.

— Нет, — ответил Томас. — И, честно говоря, я этому рад. Она сказала, он ждет в машине. Не знаю, куда они собрались. Я не спрашивал. Не хотел знать.

Элинор, в попытке хоть как-то утешиться, обхватила себя руками.

— Спасибо, что рассказали, — грустно произнесла она.

Томас вздохнул. Потом разжал руку, и шланг с насадкой шлепнулся на пол гаража.

— Я промолчал бы, не покажи она мне кольцо. Я бы ей не поверил. Но кольцо правда было, и она сказала — со смехом, представляете, — что теперь она Люси Феррарс. — Он поглядел на Элинор. — Простите, но он — просто идиот.

И так, подумала Элинор, будут считать все вокруг. Эдвард Феррарс — идиот, попавшийся на удочку охотницы за деньгами. Сестры Дэшвуд — дурочки, вечно ошибающиеся в мужчинах. Неудивительно, что они до сих пор одни. А их мать — бедняжка… Свет на конюшне внезапно погас, и долина погрузилась во тьму. Элинор поежилась. Хотя лето было не за горами, по ночам еще сильно холодало. Что легче — забыть настоящего мерзавца вроде Уиллза или достойного человека, который настолько погряз в своих давних проблемах, что, даже поступая благородно, все равно идет неверным путем? И то и другое причиняет боль. И еще долго будет причинять. Ей придется свыкнуться с этой болью, потому что она не из тех, кто с легкостью отдает свое сердце. Будь проклят Эдвард! Будь прокляты все они! Еще совсем недавно она позволяла себе читать нотации Марианне: мол, надо почаще задумываться о будущем, а не искать свою вторую половинку. И вот расплата: теперь все эти произнесенные тоном превосходства сентенции, с первого до последнего слова, можно переадресовать ей самой!

Элинор прошла обратно через всю комнату, забралась в постель и с головой накрылась одеялом; легкое как пух, оно медленно опустилась на нее.

— Так тебе и надо, — в темноте своего укрытия повторяла она, — так тебе и надо, глупая, никчемная Мисс Рассудительность.

Одним из преимуществ Бартон-коттеджа было его удачное расположение. И не только потому, что из окон открывался живописный вид: по дорогам, проложенным сэром Джоном, никто не мог подъехать к коттеджу ближе чем на милю, оставаясь незамеченным. Однако через девять месяцев жизни вдали от соседей, шума и городского освещения Белл поняла, что этот обзор только напоминает, в какой изоляции они оказались. Ей даже вспомнилось прочитанное давным-давно интервью с человеком, удалившимся на один из безлюдных Гебридских островов. Когда его спросили, не одиноко ли ему, тот ответил сурово, что не боится оставаться один на один со своими мыслями. Нет, Белл не то чтобы боялась собственных мыслей, просто порой ей становилось так скучно! В Норленде постоянно кипела жизнь; там было столько комнат и столько людей, которые требовали к себе внимания! Ни одного дня, вспоминала она, не проходило без того, чтобы за столом не сидели гости, а если их вдруг не было, для нее всегда находились дела в саду. Сад в Норленде отнимал массу времени. А в Бартон-коттедже сад был спланирован с учетом того, что там станут жить арендаторы, приезжающие лишь на лето, и за ним практически не требовался уход; Томас, с безразличием паркового служителя, периодически подстригал газоны и срезал сухие ветки, отчего сад еще менее отвечал вкусам Белл. Иногда — особенно после того, как домой возвратилась выздоравливающая Марианна, — Белл вставала у окна гостиной, раздвинув старые портьеры, привезенные из Норленда, и подолгу смотрела на идеально ровные и пустынные, вьющиеся по холмам дороги; в эти моменты одиночество наваливалось на нее с такой силой, что она готова была услышать громовой глас из разверзшихся небес, вопрошающий, что такое с ней произошло.

— Я не могу все лето сидеть тут без дела, — сказала она Марианне. — И ты тоже.

Марианна устроилась в кресле у окна гостиной с ноутбуком на коленях.

— У меня масса дел, — ответила она, не отрывая глаз от экрана. — Я должна найти себе подходящий курс.

— О, чудно, — кивнула Белл. — А ты не… — она запнулась и смолкла.

— Не проверяю ли в Фейсбуке, как поживает Уиллз, ты это имела в виду?

— Ну, я…

— Мам, — сказала Марианна, — я давно вычеркнула Джона Уиллоби из моей жизни.

— Правда, дорогая? Это действительно так?

Марианна подняла голову и посмотрела на мать.

— По крайней мере, теперь я понимаю, что еще легко отделалась. И что просто влюбиться в человека недостаточно, если ты не можешь доверять ему и уважать его. Я не отрицаю, что до сих пор иногда вспоминаю о нем, но я также помню, как плохо он со мной поступил, и что несчастья от него было больше, чем счастья. Так что я прошла длинный путь, тебе не кажется, мама? Только прошу, не надо плакать! Пожалуйста! Просто скажи мне что-нибудь хорошее, например, какие планы ты теперь строишь насчет меня.

— Дорогая, я никогда…

— Строишь, я знаю, в этом вся ты! Постоянно задумываешь что-то. Так что у тебя на уме сейчас, мамочка?

Белл негромко фыркнула, но все же сказала с деланым равнодушием:

— Я думала, может, позвать кого-нибудь погостить?

— Например?

— Ну…

— Только не Джона с Фанни, мама, умоляю!

— Нет, — сказала Белл. — Точно не их. Вообще-то, я подумывала пригласить Билла.

— Билла, — эхом повторила Марианна.

— Он был бы чудесным гостем.

— Билл обычно останавливается в Бартон-парке, мама.

— Он так мило себя вел, все время звонил, справлялся, как ты… Пришел в полный ужас, когда ты вышла из больницы: лицо бледное, измученный вид — невозможно было смотреть!

Марианна с улыбкой поглядела на мать.

— Ты о ком, мама? О нем или обо мне?

Белл сделала вид, что не слышит.

— В общем, я позвонила и пригласила его пожить у нас, и Билл сказал, что не откажется.

Марианна продолжала улыбаться.

— Хорошо, — кивнула она.

— Ты же не будешь отталкивать его, дорогая?

— Нет, конечно. Если ты не станешь все время за нами следить.

— Марианна! Я разве слежу?

— Да, — сказала та и снова перевела взгляд на экран.

Белл еще раз поглядела на дорогу в долине. Потом пробормотала:

— Кажется, это его машина.

На этот раз Марианна не подняла головы.

— Какой сюрприз.

— По-моему, он ездит на «Рендж Ровере».

— Так и есть, — сказала Марианна.

— Странно, — заметила Белл, приглядываясь, — но это не «Рендж Ровер». Правда, машина тоже большая, больше, чем…

— Мам, — перебила ее Марианна, — думаю, ты знала, что он должен вот-вот приехать. Пускай занимает комнату Элли, а она пока переберется ко мне.

— Это не «Рендж Ровер», — сказала Белл. — Большая темная машина, внедорожник…

— Может, она едет вовсе не к нам. Наверное, это один из работников Джонно, лесник или кто-нибудь еще.

— Нет, к нам, — ответила Белл. — Машина поднимается по холму, и на приличной скорости. Наверняка за рулем мужчина; женщины водят совсем по-другому, ты замечала? Они никогда так не давят на газ.

Марианна опустила ноутбук на пол, подошла к матери и выглянула в окно. И тут же охнула от изумления.

— Мама!

— Что, дорогая?

— По-моему… это Эдвард.

— Не может быть!

— Но это правда он. Его волосы… и то, как он сидит за рулем. Эдвард… едет сюда!

— Но Элли еще не вернулась с работы!

Марианна сделала глубокий вдох и снова посмотрела на дорогу.

— Эд, — сказала она, словно обращаясь к самой себе. — Эд. Да как он посмел!

Эдвард Феррарс затормозил перед коттеджем и медленно вылез из машины. Вид у него был ужасный: он исхудал и стал еще бледнее, словно просидел целый месяц в глухом подвале.

— Я должна пойти поздороваться с ним. Бедняжка! — встрепенулась Белл.

Марианна попыталась ее удержать.

— Мама, не надо…

Но Белл уже сорвалась с места и выбежала из комнаты, направляясь к входной двери. Марианна видела, как она подходит к гостю, как кладет руки ему на плечи и смотрит в глаза. Зная свою мать, Марианна могла предположить, что она говорит ему что-нибудь доброе и успокаивающее. Эдвард стоял без движения, глядя с высоты своего роста вниз на Белл, и лицо у него было несчастное. Что, если он, в своей обычной неловкой, дурацкой, благородной манере решил извиниться перед Элинор? А если так, то какой реакции он ожидает, когда на руке у Люси его кольцо, а сердце Элинор разбито? Зачем он приехал, о чем думал, если вообще думал о чем-нибудь, когда так безнадежно исковеркал столько человеческих жизней?

И тут боковым зрением она заметила яркое пятно: машина Элинор поднималась к дому по дороге через парк. Элинор и Маргарет возвращаются — они вот-вот будут здесь!

Марианна бросилась на площадку перед домом. Эд так и стоял, растерянно глядя на Белл, которая повторяла ласковым тоном, повергшим Марианну в полное отчаяние:

— Конечно, мы желаем вам счастья, Эд, конечно, мы все надеемся, что вы будете очень, очень счастливы…

Марианна крикнула:

— Элинор едет!

Эд быстро поднял голову.

— Я хотел повидаться с ней, — сдавленным голосом пробормотал он.

Марианна без улыбки посмотрела на него и хмуро сказала:

— Я так и подумала.

— Нет, я хотел…

Белл похлопала Эдварда по плечу.

— Я уверена, она не будет на вас злиться.

— А я уверена, — вмешалась Марианна, — что будет.

Оранжевый автомобиль уже взбирался по холму.

— Только послушайте, как тарахтит этот старый мотор! — с принужденной веселостью воскликнула Белл.

— Тихо, — шикнула Марианна. — Лучше нам всем помолчать, пока Элли не доберется сюда.

— Но, дорогая…

Марианна сложила руки на груди и стала смотреть на дорогу. Эд глянул на нее, отступил от Белл и уставился на свои ботинки. Белл тоже сделала пару шагов в сторону и сунула руки в карманы брюк. Медленно, судорожными рывками оранжевая машина вскарабкалась по дороге и, дернувшись, остановилась рядом с внедорожником Эда. Пассажирская дверь немедленно распахнулась, и из нее вылезла Маргарет, теряя на ходу свои пожитки.

— А где же «Сиерра»? — пронзив Эдварда взглядом, спросила она.

— Я… у меня ее больше нет.

— Новая машина? — поинтересовалась Маргарет. — И новая жена?

— Нет, — рассеянно отозвался он. — Нет. Машина… ее дал Билл. Одолжил. Она из Делафорда.

Элинор медленно поднялась с водительского сиденья и встала, опираясь одной ногой о порог передней двери. Ее взгляд поверх крыши машины был устремлен на Эдварда.

— Эд? — удивленно спросила она.

— Да…

— Что… что ты тут делаешь?

Носком ботинка он поковырял гравий. Потом несчастным голосом сказал:

— Это все из-за дурацкого Твиттера…

— О чем ты?

— Я приехал…

— Да?

Эдвард сделал шаг вперед, потом еще, а потом, спотыкаясь, рванулся к машине и прижался к ее борту, протягивая руки к Элинор.

— Элли, это не я на ней женился! — воскликнул он.

Элинор негромко вскрикнула и зажала рот рукой.

— Что? — переспросила Маргарет.

Эдвард сказал:

— Я боялся, что вы прочтете записи Люси в Твиттере и решите, что я женился на ней. Но это не я. Это… это Роберт.

Лицо у Элинор было белее мела.

Она прошептала:

— Но я считала, что Роберт… что он…

— Так и есть, — перебил Эд. — Ему нужно было прикрытие, или как это там называется; по какой-то причине. Нет, не по какой-то… Ему… в общем, я тебе позже скажу. В другой раз. А Люси — ей все равно. Люси нужны только деньги. Они поженились внезапно, из прихоти… ну, как делают знаменитости. Потехи ради.

— О, Эд!

Эдвард поставил ногу на порог машины и приподнялся, чтобы прикоснуться к руке Элинор, лежавшей на крыше машины.

— Это такое облегчение! — воскликнул он. — Я ужасно боялся, что вы подумаете…

Элинор протянула руку навстречу его руке. Дрожащим голосом она спросила:

— Так значит, ты не с Люси? Ты не женат?

— Нет, — ответил Эдвард, и на его лице расцвела широкая улыбка. Он еще сильней потянулся через крышу и схватил обе ее руки. — Слава богу, нет. Но Элли… я очень хочу жениться! Ты согласна?

 

5

Маргарет стояла у окна в коридоре Бартон-коттеджа, глядя в темноту сада. Считалось, что она давно уже в постели: на ней была старая футболка и байковые пижамные штаны, и она старательно проделала все необходимые вечерние ритуалы — несколько раз хлопала дверями, закрывала и открывала кран в ванной и желала всем доброй ночи, — чтобы убедить остальных, будто ложится; на самом же деле пробралась к окну на площадке второго этажа, чтобы еще немного посмотреть, что происходит в домике на дереве.

Домик освещало мягкое пламя свечей в стеклянных банках, и этого света было достаточно, чтобы она могла разглядеть Эда и Элинор, которые сидели, прижавшись друг к другу, закутанные пледом. Она не видела их лиц, но время от времени в щелях мелькали то блестящие волосы Элинор, то сверкающие бокалы с вином, которое захватили с собой влюбленные. Высунувшись из окна, Маргарет слышала их шепот, чередовавшийся со взрывами смеха. Похоже, они были очень счастливы.

Маргарет гордилась тем, что способствовала этому счастью. За ужином оба прямо-таки сияли; Эд стал совсем другим человеком — по его словам, он был уверен, что Элинор отошьет его с уничижительной отповедью, и разволновался настолько, что его едва не стошнило. Слушая его, Маргарет поняла, что хочет еще усилить ощущение радости, царящее за столом, и вдруг, неожиданно для себя самой, сказала:

— Почему бы вам не забраться в мой домик на дереве? Там теперь много места.

Элинор широко улыбнулась в ответ.

— О, Магз! Ты правда разрешаешь?

А Эд поглядел на нее так, словно она вручила ему дорогой подарок, потом встал со стула, крепко ее обнял и объявил:

— Ты просто умница, Маргарет Дэвшуд, ты это знаешь?

И вот теперь, стоя у окна, Маргарет испытывала не только глубокое удовлетворение, но и новое для себя чувство — что она сделала нечто одновременно полезное и приятное. Она вспоминала, как встала из-за стола и пошла за корзинкой, а Белл положила туда бутылку вина и бокалы, и запечатанную пачку шоколадных бисквитов, и пару яблок, и кусок сыра, и как потом они все длинной процессией вышли в сумеречный сад и помогли Эду с Элинор взобраться на дерево по приставной лестнице, которую тоже сделал Томас. Марианна поставила свечи в банки из-под варенья, а Белл вытащила из-за дивана старый ковер, и они передали их наверх, в домик, и оставили жениха и невесту наедине друг с другом и с их будущим, — и с кольцом, которое, как оказалось, Эд прятал в кармане брюк.

Кольцо было не с бриллиантом, сказали ей, а с аквамарином. Маргарет решила, что это неважно: главное, что камень сверкал, а Элинор при виде него заплакала, но совсем не так, как обычно плакали члены их семьи. Элинор смотрела на кольцо у себя на руке, целовала Эда и смеялась. Маргарет показалось, что за этим ужином Эдвард говорил больше, чем когда-либо за все время их знакомства: он рассказал, как, будучи еще школьником, сблизился с семьей Люси, потому что это оказались милые и приветливые люди, которые не шпыняли его за малейшую провинность, в отличие от матери и сестры, что Люси показалась ему красивой, потому что у него не было других знакомых девушек… «Только полный придурок мог так подумать», — сердито перебила его Маргарет, а Эд засмеялся и сказал: «Придурок — правильное слово, Магз». Он говорил, как расстраивался от того, что мать заставляет его получать образование в чуждой ему сфере, как дошел до предела и чуть было не совершил ошибки, о которой жалел бы до конца своих дней.

Маргарет прищурилась, чтобы получше разглядеть, что творится в домике на дереве. Ей показалось, что она видит руку Эдварда на плече у Элинор, видит их головы совсем близко друг к другу… Похоже, все складывается к общему удовольствию. И не только потому, что Элли наконец получит то, чего так долго ждала, — наверняка Эдвард, пребывая в столь радужном настроении, не откажется выполнить просьбу Маргарет и научит ее водить автомобиль. Они же будут одной семьей — куда ему деваться?

— Ты не замерзла? — спросил Эд.

— Я слишком счастлива, чтобы мерзнуть.

— И я тоже. Чувствую себя словно в раю — в этом домике Магз, рядом с тобой… Я до сих пор не могу поверить в свою удачу. Не верится, что ты сказала «да».

— Ты прекрасно знал, что я это скажу.

— Вовсе нет! Я был в ужасе.

— Но все-таки положил в карман кольцо.

— Я хотел доказать тебе, что говорю серьезно, доказать, что ты — моя единственная. Что мне нужна только ты. Если, конечно, ты согласишься.

— Я согласилась, — улыбнулась Элинор.

— Как раз в это я и не могу поверить!

Элинор подвинулась к нему ближе, так что теперь ее левое плечо оказалось точно под его рукой.

— А я не могу поверить в то, что натворила Люси.

— Нам обязательно говорить о ней?

— Ты должен удовлетворить мое любопытство.

— И что ты хочешь знать?

— Почему, — сказала Элинор, — она вышла за Роберта, хотя прекрасно знала, что он… — Элинор запнулась. Эдвард наклонился и поцеловал ее в кончик носа.

— Гей, — закончил он.

— Да.

— Он с самого детства это знал. Помню, как-то раз, когда ему было лет семь, Роберт вышел к завтраку в ожерелье Фанни и в ее летней шляпе с огромным пером. Представляешь, родители и глазом не моргнули! Стали всем говорить, что он — очень своеобразная личность. Именно так: очень своеобразная.

— Так что, ваша мать не знает?..

Эдвард взял руку Элинор в свою и повернул так, чтобы камень на кольце засверкал в огне свечи.

— Я не в курсе, знает она или нет. Собственно, если и да, мама все равно никогда этого не признает. И не станет обсуждать. Она предпочитает считать его неординарным человеком.

— Значит, он не может с ней об этом поговорить?

Эдвард поднес ее руку к губам и поцеловал.

— С ней вообще ни о чем нельзя поговорить. Кроме денег, акций, процентов и цен на недвижимость…

— Бедняга Роберт!

— Ему наплевать. Он живет своей жизнью и выкачивает из нее деньги, когда ему надо.

— Но Люси, — сказала Элинор, — Люси ведь знает, что он гей, должна знать!

— Ей это безразлично, — ответил Эдвард.

— Но как она может мириться с тем, что муж просто использует ее в качестве прикрытия…

— Прекрасно может, — равнодушно произнес он.

Элинор повернулась и посмотрела в его лицо, на котором плясали тени.

— Но…

— Элли, — сказал Эд, — не надо судить других людей по твоим прекрасным и абсолютно справедливым стандартам. Люси — это Люси. Если у нее есть возможность, она обязательно доставляет окружающим неприятности: чего стоят хотя бы сообщения, которыми она бомбардировала меня, угрожая рассказать матери, что мы с ней «единое целое» — это ее слова, — так что мне приходилось писать ей в ответ, повторяя «не надо, пожалуйста, не надо». Боже, Элли, в ту ночь я был в стельку пьян, и это, конечно, сыграло ей на руку. В общем, она получила то, к чему так давно стремилась, пускай и не от того брата, на которого ставила первоначально. Она не стоит наших переживаний. Люси наложила лапу на немалые деньги, а у Роберта появилось прикрытие, так что он снова может вертеть нашей матерью, как ему вздумается. Они заключили сделку. На взаимовыгодных условиях. Роберт и Люси страшные эгоисты: в этом они друг друга стоят. Будут жить каждый своей жизнью, а то и наслаждаться тем, как забавно подшутили над остальными. А я — к счастью, к моему бесконечному счастью, — смогу жениться на тебе!

— Но…

— Я хочу поцеловать тебя, Элли, хочу…

— Подожди, — сказала Элинор. — Последний вопрос.

— Какой?

— Как ты узнал, что больше ничем не обязан Люси?

Эдвард расхохотался.

— Ты не поверишь! — воскликнул он. — По электронной почте.

— По электронной почте?

— Да. — Он поглядел на Элинор, а потом наклонился к ее губам. — Она прислала e-mail, — продолжал он, почти касаясь ее губ своими, — и сообщила, что не может выйти за меня, потому что влюбилась в другого человека. И этим человеком, по чистой случайности, оказался мой брат-гей. Интересно, она правда рассчитывала, что я поверю в ее бредни?

— Похоже, ей было все равно.

Эдвард взял Элинор за подбородок и приподнял ее лицо.

— Мне наплевать, — сказал он, — наплевать и на нее, и на Роберта, и на всю мою семью, и вообще на всех вокруг. Ты даже не можешь представить, насколько! Единственный человек на свете, который меня интересует, очаровательная Элинор с моим кольцом на пальце, — это ты!

— Что? — переспросила миссис Феррарс, держа трубку на отлете, словно та могла ее укусить.

Фанни Дэшвуд, звонившая матери из своей недавно отремонтированной гостиной в Норленд-парке, повторила еще громче:

— У меня плохие новости, мама. Ты сидишь?

— Стоя я лучше слышу, — отрезала миссис Феррарс, словно разговаривала со слабоумной. — Тебе это прекрасно известно.

— Мама, — сказала Фанни, — речь о Роберте.

— Что случилось? — немедленно встревожилась миссис Феррарс. — Он заболел?

— Нет, мама, — ответила Фанни, — ничего подобного. Он совершенно здоров. Но он… женился! Ты можешь в этом поверить?

Повисла долгая пауза, миссис Феррарс явно задумалась.

— Полная чушь, — наконец ответила она.

— Это правда, мама.

— Если бы Роберт женился, — твердо заявила миссис Феррарс, — либо он, либо Мортоны уведомили бы меня. Он всегда мне все говорит.

— Мама, — на тон выше сказала Фанни, — он женился не на Тэсси Мортон.

— А должен был.

— Нет, в том-то и дело, он женился — бог мой, мама! — Роберт женился на Люси Стил!

Миссис Феррарс опять замолчала. Потом переспросила:

— На ком?

— На Люси Стил. Той, зубастой, у которой сестра. Мама, ты должна ее помнить. Она собиралась выйти за Эдварда.

Миссис Феррарс издала приглушенный вскрик.

— Ты все выдумываешь!

— Нет, мама, не выдумываю. Они поженились в Девоне, дома у Люси. С бухты-барахты.

— Но почему? — простонала миссис Феррарс. — Почему?

— О, мама, этого никто не знает. Роберт всегда поступал так, как ему хочется.

— Как он мог так поступить со мной! — вскричала миссис Феррарс. — Как мог так поступить со своей матерью?

— Дело не в тебе, мама, — раздраженно сказала Фанни, — дело в семье. И в отцовских деньгах.

Миссис Феррарс удалось немного взять себя в руки.

— Нет уж, — гораздо более решительным тоном заявила она, — они и пенни не получат.

Фанни слабым голосом возразила:

— Ты же не всерьез, мама.

— О нет, очень даже всерьез.

— Ты так не сможешь. Ты обожаешь Роберта. И все прощаешь ему.

Неожиданно миссис Феррарс спросила:

— А почему она не вышла за Эдварда? После всей этой шумихи…

— Потому что вовремя сориентировалась. Она прекрасно понимает, что Роберт — твой любимчик.

— Она права, — заметно смягчившимся голосом сказала миссис Феррарс. — Я всегда считала, что с Робертом иметь дело куда приятнее. Он такой милый — да ты и сама знаешь.

— Значит, ты прощаешь его?

— Я этого не сказала, Фанни.

— Уверена, ты простишь Роберта. И Люси с его помощью быстренько проложит себе дорожку в нашу семью, так что, не успеешь оглянуться, у нее уже будет карт-бланш на переделку дома в Норфолке…

— Не надо завидовать, Фанни, — перебила дочь миссис Феррарс. — Я всегда была против соперничества между братьями и сестрами: тебе это прекрасно известно. Ты получила свою долю, и даже более того. Я не думаю, что, будучи хозяйкой такого поместья, как Норленд, ты имеешь основания оспаривать передачу твоему брату какой-то фермы в Норфолке.

— Мама, я не говорила… не имела в виду…

— В любом случае, — оборвала Фанни мать, — дом нуждается в ремонте. И, должна сказать, довольно давно.

Фанни вскрикнула и изо всех сил швырнула телефон о стену. Миссис Феррарс посмотрела на свою трубку, потрясла ее, словно пытаясь сообразить, что произошло, а потом решительно стала набирать номер Роберта.

Сэр Джон Мидлтон был в своей стихии. Погода наладилась, думал он, дом был полон гостей — Билл Брэндон и Эбигейл Дженнингс вернулись и снова заняли свои спальни, по крайней мере, на выходные, бедняжка Марианна почти поправилась, а ее сестра вовсю крутит роман со своим мистером Ф. Мало того, его сына приняли в школу, где когда-то учились он и его отец — Мэри страшно гордилась, что малыша зачислили, в его-то возрасте, так что сэру Джону пришлось даже остудить ее пыл, напомнив, что ему еще предстоит показать себя в учебе, — и он подписал весьма выгодный новый контракт с дистрибьютором из Северной Индии, так что Джонно с его добродушной, хоть и не очень чувствительной натурой пребывал в полнейшей уверенности, что жизнь наконец налаживается.

Особенно он был рад видеть в Бартон-парке старину Билла. Казалось, прошли долгие месяцы с тех пор, как он был здесь в последний раз. Наверняка все это время он был занят своими ненормальными в Делафорде, не говоря уже о безумной дочери своей бывшей возлюбленной.

Сэр Джон покачал головой. Бедный старина Билл, любит он возиться с этими несчастными. Но, похоже, только это и делает его по-настоящему счастливым. Неудивительно, что все это сказалось на нем не самым лучшим образом: постарел и совершенно утратил чувство юмора. Правда, в этот раз все было совсем по-другому. Можно было подумать, что Билл почти расслабился.

В последний вечер, когда они все собрались за ужином — девять человек за одним столом, хотя в идеале сэр Джон предпочел бы удвоить их количество, — и когда девушки принялись рассказывать Биллу, что вытворили Роберт Феррарс и Люси Стил, Билл хохотал наравне со всеми. Марианна оказалась великолепной актрисой: она так забавно изображала Люси Стил, старую миссис Феррарс и Фанни Дэшвуд, пререкающихся между собой, что под конец все просто валились с ног от смеха. Вечер удался, совершенно точно. Сэр Джон искренне надеялся, что их вечера будут такими и дальше. Он не только хорошо повеселился сам: Мэри тоже заметно ожила. Позже, ночью, она проявила к нему неожиданную благосклонность и вела себя — даже не верится! — как настоящая соблазнительница. При этой мысли он улыбнулся и наклонился вперед, чтобы прочесть сообщение, появившееся на экране компьютера.

В дверь кабинета постучали.

— Войдите, — крикнул сэр Джон.

Дверь распахнулась, и на пороге возникла знакомая фигура, замотанная в шали.

— Джон но?

— Эби, дорогая!

— Я не помешала?

— Помешала. Как обычно. Ты ведь знаешь, я человек занятой.

— Всего две минутки, Джонно!

Он махнул рукой в сторону стула, стоящего по другую сторону рабочего стола.

— Ладно, садись. Кофе не предлагаю, чтобы ты не засиделась.

Эбигейл опустилась на стул.

— Мне надо выговориться…

— Прошу.

Миссис Дженнингс поправила свои шали и шарфы. Потом склонилась к нему.

— Прошлым вечером, дорогой, мы так здорово повеселились! Всегда бы так. Эти девочки такие забавные, правда? Билл словно десяток лет сбросил, и это при том, что Марианна пока не отвечает ему взаимностью. Между прочим, могла бы немного пококетничать: в конце концов, она почти совсем оправилась, и нечего ей…

— Эби! — предупреждающим тоном перебил ее сэр Джон.

— Извини, дорогой. Прошу прощения. Собственно, я хотела сказать, что, к моему стыду, мне было смешно, когда они передразнивали эту маленькую проныру, Люси Стил. Представь, Джонно, только что она сидела у меня в гостиной, сетуя на безденежье и превознося свою великую любовь к Эдварду, и вдруг на тебе — сбегает с его собственным братом! А сразу после этого заявляется ее сестрица: она, мол, отдала Люси все свои сбережения, боясь, что та оставит влюбленных без копейки, а теперь не может купить билет на самолет, чтобы воссоединиться со своим пластическим хирургом, который устраивает вечеринку у себя на вилле на Ибице или где-то в тех краях. В общем, я не удержалась и по своей глупости и добросердечию…

— Эби, — снова перебил сэр Джон, — вы можете рассказать мне это в любое время. Конечно, вам кажется, что я почти не работаю, но…

Миссис Дженнингс покачала головой.

— Я безнадежна, дорогой мой. Понимаю. Но мы уже подошли к сути дела. А суть вот в чем — по-твоему, Эдвард Феррарс действительно любит Элинор?

Сэр Джон в недоумении уставился на нее.

— Я в этом уверен на все сто.

— Хорошо, — кивнула Эбигейл, — мне надо было это знать. Потому что, видишь ли, он ведь просто обожал Люси!

— Вовсе нет.

— Мой дорогой Джонно, она разбила ему сердце!

Сэр Джон встал, многозначительно глядя на тещу.

— Полная чушь! — твердо произнес он.

Поколебавшись секунду, Эбигейл поднялась со стула вслед за ним.

— Он просто пытался поступить по совести, — сказал сэр Джон. — Чувствовал, что обязан ее семье — оно и понятно, с учетом того, какая у него мать. Вот и все.

— Но она говорила…

Сэр Джон подошел к двери кабинета и широко ее распахнул.

— Ну-ка, вон отсюда, Эби!

— Ухожу, ухожу, дорогой.

Миссис Дженнингс, переваливаясь, двинулась к выходу, но остановилась на пороге и сказала, словно пытаясь оправдать себя:

— Я стараюсь думать о людях только хорошее, Джонно.

Он склонился к ней и твердо произнес:

— Тогда не трать свое время на худших представителей человеческого рода, Эби, — и вытолкал из кабинета.

Эдвард валялся на диване в Бартон-коттедже. Весь день он провел в Делафорде с Биллом Брэндоном: осматривался на новом месте и знакомился с людьми, так что в Бартон вернулся с непривычным чувством удовлетворения и даже немного удивляясь тому, что нашлось-таки место, полностью соответствующее его потребностям и ожиданиям. И вот теперь, улегшись на подушки и свесив ноги с подлокотника, Эдвард дожидался, когда Элинор вернется с работы из Эксетера.

Он не помнил, когда в последний раз испытывал такие чувства, и испытывал ли вообще, не мог до конца поверить своему счастью. Все вокруг словно купалось в солнечном свете, а стоило ему подумать об Элинор, как все его существо наполнялось восторгом. Он лежал, разглядывая едва заметную трещину на потолке и крошечного паучка, ползущего вдоль нее, и размышлял о том, что если это и есть счастье, то хорошо бы разлить его по бутылочкам и раздавать в качестве лекарства всем нуждающимся.

— Черт, ты, кажется, расстроен, — со смехом сказала Марианна, внезапно появившись на пороге.

Эдвард повернул голову и помахал ей.

— Страдаю как никогда, — в тон ей ответил он. — Разве не видно?

Она протянула ему телефонную трубку.

— Тебе звонят.

Он рывком поднялся и сел.

— Мне? На ваш домашний номер?

Марианна скорчила гримасу.

— Мой братец Джон. Хочет с тобой поговорить.

— Ой…

Марианна поднесла телефон к уху и сказала:

— Джон, я его нашла. Он в тяжких трудах — валяется на диване. Передаю.

Эдвард взял трубку из ее рук и неохотно ответил:

— Джон?

Голос Джона Дэшвуда на другом конце провода прозвучал до смешного напыщенно:

— Полагаю, Эдвард, сейчас немного поздно пытаться тебя вразумить…

— Поздно, это точно, — весело отозвался Эдвард, — да и ни к чему, потому что я никогда, ни разу в жизни не был так…

— Эдвард, — царственным тоном перебил его Джон.

— Что?

— Твоя мать в полном отчаянии. А сестра полагает, что ее предали — с полным на то основанием. Удивительно, что они еще держатся, причем стойко.

Эдвард снова поглядел на паучка.

— Надо же, — только и сказал он.

— Вообще-то, Эдвард, я рассчитывал на более развернутый ответ. Твои мать и сестра…

— Извини, Джон, — заметил Эдвард, — но тебе надо звонить Роберту, а не мне.

Джон Дэшвуд, пытаясь успокоиться, сделал глубокий вдох.

— Ты хоть понимаешь, Эдвард, что ваша мать ни разу не упоминала твоего имени с тех пор, как все это началось?

Эдвард прицелился в паука из воображаемого пистолета и выстрелил.

— Значит, на фронте без перемен, — произнес он.

— Эдвард! — закипая, воскликнул Джон.

Ответа не последовало. Эдвард поднялся и встал у окна, глядя на дорогу. Вот-вот на ней должна была появиться машина Элинор.

— Ты еще здесь? — спросил Джон.

— Да.

— Ты можешь меня выслушать?

— Конечно.

— Я и твоя сестра — мы с Фанни — считаем, что ты мог бы сделать что-то, чтобы сгладить этот конфликт. Не только ради себя, но и ради вашей матери.

— И что ты предлагаешь?

— Ты мог бы ей написать. Извиниться за то, что так ее расстроил.

— С какой стати?

— С такой, что она всегда желала своим детям только добра. И очень огорчена поведением сыновей в последнее время.

Эдвард провел ладонью по волосам. Не веря собственным ушам, он спросил:

— Так вы хотите, чтобы я написал матери и извинился за Роберта?

— Ну, тебе это только на руку…

— Нет.

— Эдвард!

— Нет. Никогда и ни за что. Я сожалею из-за этой дурацкой истории с Люси, но я настолько, настолько уверен в Элинор, что мне абсолютно наплевать на мнение всех вокруг. Я не раскаиваюсь. И не сомневаюсь. Может, когда-нибудь я и соберусь высказать это матери, если, конечно, она станет слушать, но я точно не буду слать ей письма с извинениями за чужие провинности. Тебе ясно?

— Ты совершаешь большую ошибку, — натянуто заметил Джон.

— Не такую большую, как моя мать! — выкрикнул Эдвард в ответ.

Мгновение оба молчали. Потом Джон с преувеличенной торжественностью сказал:

— Мне придется поставить об этом в известность твою сестру.

— Ну-ну, — усмехнулся Эдвард. — Интересно, каково это: быть под каблуком сразу у двух баб?

На другом конце линии воцарилась шокирующая тишина. И тут в долине показалась оранжевая машина, и Эдвард почувствовал, как его сердце, словно птица, воспарило в небеса.

— Пока, — равнодушно сказал он в трубку, — пока, — и швырнул ее на продавленные подушки дивана.

Марианна сидела на холме, с которого открывался вид на Алленем, обхватив руками колени, а рядом, опираясь локтем на землю и не сводя с нее глаз, устроился Билл Брэндон. Распущенные волосы Марианны колыхал легкий ветерок, перебирая их прядку за прядкой; Билл смотрел, как они взлетают и снова ложатся ей на спину.

От его глаз не укрылось, что Марианна не выглядела ни напряженной, ни расстроенной. Она смотрела на старый особняк с его причудливыми старинными трубами и аккуратными живыми изгородями в парке с выражением мечтательного спокойствия, но никак не страсти. Билл удивлялся тому, как до странности комфортно ощущал себя рядом с ней: молчание не причиняло им неудобства, поэтому он не торопился прерывать его, не спешил спрашивать, что она чувствует, глядя вниз, на долину, где раскинулось поместье, с которым она успела познакомиться и которое надеялась узнать еще лучше.

В конце концов, один тот факт, что Марианна пригласила его на прогулку, уже был удивителен. Конечно, Белл пока не отпускала ее никуда одну, а он очень кстати бродил по саду, дожидаясь Эдварда, так что она подошла, посмотрела ему прямо в глаза и сказала, что хочет прогуляться и взглянуть на Алленем — может, он согласится составить ей компанию?

Увлеченные дружеской беседой, они миновали лес, перешли дорогу, и он, в своей обычной ненавязчивой манере, предложил сделать передышку, чтобы Марианна немного отдохнула, прежде чем карабкаться на холм. Билл предложил взять сброшенный Марианной свитер, она отказалась, он спокойно сказал: «Не глупи», — и взял его, а она повернулась к нему и звонко рассмеялась. И вот теперь они сидели на жесткой колючей траве, устилавшей вершину холма над Алленемом, в умиротворенном молчании, на расстоянии вытянутой руки.

Это все равно расстояние, думал Билл, но совершенно другое. И я не собираюсь нарушать дистанцию, потому что не хочу ее торопить. Кроме того, мне и этого более чем достаточно: лежать здесь и видеть, как она смотрит на тот дом, уже ничуть не переживая. Нет, ей не все равно — на это я не смел и надеяться, — но она больше не страдает.

Словно прочитав его мысли, Марианна вдруг повернулась и посмотрела Биллу в глаза.

— Все в порядке, — сказала она.

— Точно?

Марианна кивнула.

Он спросил:

— Это что-то вроде проверки? Твое возвращение сюда?

— Пожалуй, — снова кивнула она.

— И как, ты прошла?

Она развернулась и села так, чтобы видеть его лицо, но тут же перевела взгляд на траву.

— Первая любовь… — медленно произнесла она.

Билл помолчал, а потом попросил ее:

— Расскажи мне о ней.

Марианна едва заметно улыбнулась.

— Мне кажется, с ней ничто не сравнится.

— Нет, — задумчиво ответил Билл, — но это не значит, что она останется лучшей. Просто первая любовь не повторяется.

— Потому что она первая.

— А у нас еще нет опыта, чтобы не нырять в омут с головой.

Она заметила печально:

— Именно это мне понравилось больше всего.

— И мне.

Она бросила на него короткий взгляд.

— Правда?

Он сорвал лютик и покрутил его между пальцев. Потом обреченно сказал:

— Я тоже этого хотел: с головой погрузиться в свои чувства.

— Серьезно?

— Я не хотел видеть, что она на самом деле за человек. Не хотел этого знать. Я видел в ней воплощение своей мечты, своей страсти.

— Надо же…

Марианна уважительно кивнула головой.

Он улыбнулся ей в ответ.

— А ты?

— Со мной было точно так же.

— Возможно, — мягко произнес Билл, — мы не были так уж неправы. Мы же не специально выбрали себе неподходящих людей, мы поступали так под влиянием сильных страстей.

Билл поглядел на Марианну, а потом подмигнул.

— Мы оба стали жертвами красоты.

Марианна пересела к нему поближе, подвинувшись на жесткой траве.

— Элинор сказала, Уиллз просил мне передать, что я в нем не ошибалась. Он действительно любил меня. И продолжает любить.

Билл вгляделся в ее лицо.

— Элиза знала, что со мной будет другим человеком. И жизнь ее сложится по-другому. Гораздо лучше.

Марианна спросила:

— А ты смог бы жить с ней?

— По крайней мере, я бы попытался.

— Я тоже. Вот только боюсь, это убило бы меня.

— О да. Жертвовать собой хорошо только поначалу.

Она протянула руку и взяла лютик из его пальцев.

— По-моему, я кое-что начинаю понимать.

— И что же?

— Что счастливая жизнь — это не только… Не знаю, как сказать.

— Счастливая жизнь, — одобрительно повторил он.

— Да. У тебя вот счастливая жизнь.

Билл серьезно посмотрел на нее и кивнул.

— Может быть.

Марианна отвела взгляд.

— Я точно знаю, — сказала она.

Он встал с земли и протянул ей руку.

— Вставай. Пора возвращаться домой.

— Билл…

— Нет, — перебил он. — Ни слова больше. Не сейчас.

Марианна поднялась и вдела лютик в дырочку для пуговицы на кармане его рубашки. А потом привстала на цыпочки и поцеловала Билла в щеку — коротко и легко.

— Я была счастлива с тобой сегодня, — сказала она.

 

6

Особняк в Мейфере, где располагались апартаменты миссис Феррарс, с точки зрения декора не менялся уже больше тридцати лет. Поднимаясь по лестнице, Эдвард словно вернулся в детство: на ступенях лежал все тот же зеленый ковер с узором из трилистников, а стены украшали знакомые выцветшие гравюры с цветами в позолоченных рамах. При виде их он вновь испытал прежнюю неловкость и почувствовал внутреннее сопротивление, ничуть не уменьшившиеся со временем. Нажав на латунную кнопку дверного звонка, Эдвард, не удержавшись, тяжело вздохнул. В детстве он только и делал, что вздыхал — по самым разным поводам. Однако в последние несколько недель познакомился со вздохами совсем другого рода: их вызывал избыток счастья, о котором, подумал он, услышав за дверью цоканье материнских каблуков по паркету, ему надо постоянно напоминать себе, пока будет длиться их разговор.

— Эдвард, — сухо поздоровалась мать, открывая дверь и подставляя ему напудренную щеку для поцелуя.

Он покорно наклонился к ней. Эдвард понимал, что она с первого взгляда оценила и осудила его одежду, которая никак не вписывалась в стандарты строгого дневного дресс-кода, в ее случае дополнявшегося еще и драгоценностями.

— Здравствуй, мама.

— Надеюсь, ты уже обедал?

— Ну, я…

— Тогда я угощу тебя кофе. Или, может, ты будешь так любезен и сваришь его для нас?

— Тебе никогда не нравится кофе, который я варю, — без обиняков ответил он.

Она еще раз окинула сына взглядом, умудрившись при этом не посмотреть ему в лицо. Впервые в жизни Эдвард обратил внимание на то, как они с Фанни похожи: через несколько лет они будут как две капли воды — обе миниатюрные, безупречно одетые и непоколебимые в своем эгоизме.

Проводив его в гостиную со столиками, заставленными китайскими шкатулками и фотографиями в серебряных рамках, миссис Феррарс, не теряя времени, сразу перешла к делу.

— В последнее время мне пришлось очень нелегко, — проинформировала она Эдварда. — Как мать семейства я сильно страдала. Меня преследовало чувство, что я, не побоюсь этого слова, лишилась обоих своих сыновей.

Эдвард откашлялся. В руке он держал крошечную чашечку из китайского фарфора, которую дала ему мать, с лужицей едва теплого кофе на дне.

— Мама, — сказал он, — я же здесь. Я пришел повидаться с тобой.

— И для чего ты решил это сделать?

Эдвард постарался вспомнить, что ему советовала Элинор.

— Я хотел, чтобы ты знала: неважно, что каждый из нас сделал — или не сделал, — я все равно остаюсь твоим сыном и не хочу отдаляться от тебя.

Миссис Феррарс обдумала его слова. Она сидела на краешке одного из своих жестких диванов, тесно прижав друг к другу ноги в лаковых туфлях и по-прежнему не глядя на него.

— Я слышала, ты не собираешься жениться на этой девушке, — наконец произнесла она.

— Не на Люси…

— Тогда к чему был весь этот шум?

— Я совершил ошибку, мама. Но мне здорово повезло не совершить еще большую.

Миссис Феррарс вздернула подбородок и неодобрительно заметила:

— Она охотилась за нашими деньгами.

Эдвард проигнорировал ее слова. Он не собирался обсуждать Люси и вообще как-то касаться темы своего брата. Вместо этого он продолжил:

— Я хочу, чтобы ты знала, мама. В скором времени я действительно женюсь.

Миссис Феррарс пронзила его взглядом.

— Надеюсь, на этот раз твой выбор будет более разумным.

— В жизни не делал ничего разумнее.

— Мортоны — прекрасные люди, — сказала миссис Феррарс. — Строительство в последнее время…

— Я женюсь не на Тэсси Мортон, — перебил он ее. — Я практически не знаком ни с ней, ни с ее семьей. Они меня не интересуют. Я женюсь на Элинор Дэшвуд. Я просил ее руки, и она дала согласие. И я до сих пор не верю, что она сказала «да».

В гостиной воцарилось молчание. Миссис Феррарс смотрела в пространство, а Эдвард уставился на свои ботинки. Потом она сказала:

— Даже ты со своей безграничной сентиментальностью должен понимать, какую глупость совершаешь. Состояние Тэсси Мортон на данный момент обозначается семизначным числом, а в будущем увеличится в несколько раз. А у этой девчонки Дэшвуд ни гроша за душой.

Эдвард поднял глаза и твердо поглядел на мать.

— Я люблю ее, — сказал он.

Миссис Феррарс нетерпеливо от него отмахнулась, прищелкнув языком.

— Не смеши меня!

— Я не вижу здесь ничего смешного, — ответил он. — Никогда в жизни не был так серьезен. Элинор — лучший человек, которого я когда-либо встречал, и ты много потеряешь, если не попытаешься узнать ее поближе. Только из-за нее я приехал сюда. Она сказала, что мне надо постараться наладить отношения с тобой и все тебе честно рассказать. Мама, еще три дня назад мне было все равно, увидимся ли мы вообще когда-нибудь!

Миссис Феррарс вздрогнула. Потом запустила пальцы себе в рукав, вытащила оттуда кружевной платочек и поочередно приложила к обоим глазам. Дрогнувшим голосом она произнесла:

— По-моему, ты не понимаешь, что я говорю. О разнице в их благосостоянии.

— Понимаю, — сказал Эдвард. — Прекрасно понимаю. Вот только дело в том, что мне на это наплевать. Единственное, чего я хочу, — это жить вместе с лучшей девушкой на свете, до конца моих дней. Мне будут платить зарплату в Делафорде. Элинор закончит учебу и сможет зарабатывать еще больше. Нам выделили там квартиру. Все складывается как нельзя лучше.

Миссис Феррарс фыркнула. Было похоже, что она если и не смягчилась, то хотя бы не готовилась к новым нападкам. После еще одной паузы она сказала:

— Ты знаешь, сколько я выделила Фанни…

— Когда она вышла за Джона?

— Да. Естественно, ты получишь столько же.

— Ух ты! — воскликнул Эдвард, не скрывая удивления.

— Но не больше.

— Мне больше и не надо. Я и этого-то не ожидал…

— На земле нет ни одного человека, который не хотел бы иметь больше, чем уже имеет.

— Но точно не я, мама.

Миссис Феррарс не снизошла до того, чтобы комментировать такую глупость.

— Я никогда не хотела отдаляться от моих сыновей, — сказала она.

— Конечно, мама.

— И никогда не собиралась вставать на пути к вашему… счастью.

— Это хорошо, мама.

— Конечно, относиться к тебе по-прежнему я не смогу, но мне все равно приятно, что хотя бы один из моих мальчиков вернулся ко мне.

Эдвард ничего не ответил. Он поставил чашку на стол среди бесчисленных китайских шкатулок и наклонился к матери.

— Пожалуйста, приезжай в Делафорд.

Миссис Феррарс слегка опешила.

— Что?

— В эти выходные. Все соберутся посмотреть нашу квартиру. Приезжай — познакомишься с Биллом.

Миссис Феррарс заерзала на диване и высморкалась. Потом осторожно спросила:

— Кто все эти люди?

— Семья Элинор. Мидлтоны. Миссис Дженнингс. Джон и Фанни с Гарри. — Он сделал паузу, а потом сказал: — Элли собирается позвонить Люси. Возможно, они с Робертом тоже придут. У нас будет что-то вроде пикника. На улице, если повезет с погодой, или в нашей квартире.

— Пикник… — недовольно пробормотала миссис Феррарс.

— Да, мама. Я знаю, ты терпеть не можешь пикники, но наш тебе понравится. Я приготовлю для тебя стул.

— Я так понимаю, — выдавила из себя миссис Феррарс, — ты не оставляешь мне выбора.

— Это значит — да?

Впервые за эту встречу мать посмотрела Эдварду в глаза. А потом одарила его царственным кивком.

— Полагаю, именно так, — сказала она. — Мне ничего не остается, кроме как смириться, не правда ли?

— Бог мой, — воскликнул Джон Дэшвуд, въезжая на своем внедорожнике-мерседесе в ворота Делафорда, — Элинор просто сошла с ума!

Фанни, набиравшая СМС на своем смартфоне, не поднимая головы, рассеянно спросила:

— Почему, дорогой?

— Сама посуди: согласилась выйти за твоего брата — без обид, мой ангел, — когда могла завладеть всем этим!

Фанни оторвалась от экрана и бросила небрежный взгляд в окно. Потом, сообразив, где находится, осмотрелась уже гораздо внимательнее.

— Должна сказать, поместье в прекрасном состоянии.

— Чудесные деревья.

— Но не лучше, чем в Норленде, милый.

— Нет, — торопливо согласился Джон. — Конечно нет. Я просто подумал, что все это могло принадлежать Элинор.

Фанни принужденно засмеялась.

— Ну, раз она выходит за Эдварда, у Марианны есть все шансы.

— Ты правда так думаешь? Только взгляни на этот дом!

Фанни уставилась на особняк.

— Какая жалость, что такое великолепное здание занято под лечебницу, — заметила она. — Просто глупо. По-моему, если Марианна станет постоянно крутиться у Билла Брэндона перед носом, он точно клюнет. Ему нравятся молоденькие — это же за версту видно.

Фанни развернулась и поглядела назад, где расположились новая няня и маленький Гарри в своем детском кресле.

— Все в порядке, Гарри, крошка? — улыбаясь, спросила она.

Гарри, смотревший в окно, словно и не слышал мать. Няня-чешка не подняла глаз от своего телефона. Фанни развернулась обратно.

— Будем надеяться, все пройдет без эксцессов, — сказала она. — Я в ужасе от того, что увижу Люси. А уж если она начнет увиваться вокруг мамы…

— Вряд ли Люси осмелится, дорогая.

Фанни вытащила из сумки помаду и опустила солнцезащитный козырек, чтобы посмотреться в зеркало на обратной стороне.

— Ее наглость не имеет предела, Джонни, — заявила она, подкрашивая губы. — А мама никогда не могла устоять перед Робертом.

Машина съехала на гравийную подъездную дорожку перед домом. Вблизи он выглядел чуть более обветшалым, чем издалека, но все равно производил грандиозное впечатление.

— Какая красота! — с сожалением в голосе пробормотал Джон. — Просто потрясающе.

Он сбросил скорость, а потом рывком затормозил.

— Признаюсь, мой ангел, я бы не отказался приезжать сюда в качестве шурина Билла. Только подумай! Норленд и Делафорд.

Джон сентиментально вздохнул.

— Бедный папа, он мог бы нами гордиться!

— Но Элинор не сможет здесь готовить! — обращаясь к Белл, вскричала миссис Дженнингс.

С учетом габаритов последней они оказались практически заперты в узкой кухоньке, одну стену которой занимало окно, выходившее в парк.

— О, Билл собирается полностью переделать для них квартиру, — ответила Белл. Она уже успела осушить бокал шампанского, предложенный сэром Джоном, отчего стала гораздо разговорчивее и уверенней.

— Он хочет снести несколько стен и еще много что изменить. Элинор говорит, через три месяца квартиру будет не узнать.

Эбигейл махнула рукой в сторону окна.

— Чудесный вид.

— Чудесное место, — в тон ей откликнулась Белл. — И чудесные люди.

— Ну, дорогая, — заметила Эбигейл в ответ, — я бы не сказала, что все.

— Сегодня, — сказала Белл, — все кажутся мне замечательными. Как радостно видеть Элли такой счастливой, в предвкушении их с Эдом будущего. Даже Марианна…

— Она вроде, — вставила миссис Дженнингс, рассматривая кухонную раковину, — пытается окрутить Билла Брэндона.

— Моим дочерям, — возразила Белл, — это не нужно. Эдвард влюбился в Элинор с первого взгляда, как и Билл — я надеюсь — в Марианну.

Миссис Дженнингс выпрямилась.

— Намек понят, дорогая.

— Видите ли, Эби, Билл из тех мужчин, которым нужно кем-то восхищаться. В этом он похож на моего Генри.

— Если вы так считаете, дорогая.

— Да. И питаю надежду…

— Вполне обоснованную, я бы сказала.

— Она еще так молода…

— Говоря о молодости, — внезапно перебила собеседницу Эбигейл, — а что у нас с Маргарет?

Белл удивленно посмотрела на нее.

— Маргарет?

— У нее есть ухажеры? Она ведь уже достаточно взрослая.

— Ей четырнадцать. Эби, вы, похоже, только об этом и думаете! Как будто в романах девятнадцатого века, где брак — единственный путь в жизни для девушки из среднего класса.

— Так же, как и вы, дорогая! Мы с вами — два сапога пара. Люди делают вид, что с тех пор много что изменилось, но так ли это на самом деле, а? Посмотрите на Шарлотту. Согласна, мозгов у нее маловато, зато куча энергии, и куда она ее расходует? Заправляет хозяйством во владениях Томми и строит планы на будущее их малыша. Кстати, о Шарлотте… Точнее, о том, что она мне рассказала — она кое-что узнала про Уиллза…

Белл твердо произнесла, перебивая Эбигейл:

— Я не хочу больше слышать это имя, и уж тем более — новости про него.

— Хотите-хотите, — сказала Эбигейл. — Мне ли не знать. Тем более что речь идет о Марианне.

Белл пожала плечами.

— В таком случае…

Эбигейл Дженнингс примостилась на краешек столешницы между стенкой и плитой.

— Он приезжал повидаться с Джейн Смит, — начала она.

Белл старательно изображала полное равнодушие.

— И что?

— Он все рассказал Шарлотте, дорогая. Она, понимаете ли, питает к нему слабость, поскольку знает, что он все еще без ума от Марианны. Так вот: он приехал повидаться с Джейн Смит, заранее уверенный, что она его не примет. Однако она приняла его и выслушала, а он рассказал, почему женился на той гречанке, и что испытывает к Марианне, и про тот ужасный приступ, когда Марианна оказалась в больнице. В общем, все-все. А когда он закончил, она помолчала немного, а потом сказала — вполне дружелюбно, — что давно простила его. Он, конечно, не мог поверить своим ушам и чуть было не пал к ее ногам с заверениями в вечной преданности, но она его остановила, сказав, что если бы он поступил как честный человек по отношению к Марианне, то получил бы ее — Джейн, то есть — деньги и прощение, но раз уж вышло по-другому, последнего ему будет вполне достаточно! Шарлотта ожидала, что Уиллз выйдет из себя, но, похоже, он больше раскаивался, чем злился. Сказал, что поставил не на ту лошадку, но не жалеет, что пошел на риск. А еще…

Эбигейл сделала паузу и многозначительно поглядела на Белл.

— А еще, — продолжала она, — он сказал Шарлотте, что, хотя и не любит свою жену, не считает, что его жизнь будет сплошным кошмаром, потому что он постарается так или иначе чем-нибудь ее разнообразить. Конечно, он ни к кому не будет питать таких чувств, как к Марианне, а если узнает, что она вышла за Билла, будет жутко разочарован. Именно так он и сказал, дорогая. Разочарован.

Белл сделала глубокий вдох и протиснулась мимо Эбигейл к дверям.

— Знаете, я никогда ему не доверяла, — произнесла она. — Было что-то такое у него во взгляде…

— Боже ты мой, — воскликнул сэр Джон, обращаясь к жене, — ты только посмотри на эту парочку!

На другом краю лужайки, с южной стороны Делафорда, появились мистер и миссис Роберт Феррарс. Они были одеты практически одинаково: в кремовых укороченных пиджаках, узких джинсах и казаках. Волосы Люси длинными локонами ниспадали на плечи, а на голове у Роберта красовалась бежевая шляпа. Оба были в темных очках и шли, держась за руки.

— С ума сойти, — сказал сэр Джон.

Мэри Мидлтон тоже надела темные очки, чтобы исподтишка как следует рассмотреть их.

— Интересно, куда это они направляются? — пробормотала она.

Но сэр Джон взял жену под руку и увлек в другую сторону.

— Смотри!

По распоряжению Билла Брэндона столы с угощениями и напитками установили прямо на лужайке, под большими зонтами от солнца. Вокруг них небольшими группами стояли гости, а среди них Эдвард и Элинор. Он обнимал ее за плечи, и выглядели они настолько счастливыми, насколько вообще может выглядеть недавно обручившаяся чета.

Они не заметили Люси и Роберта, так как стояли к ним спиной и увлеченно беседовали с Джоном Дэшвудом, который, в отличие от Элинор и Эдварда, уже успел увидеть сладкую парочку. Их вид настолько его поразил, что он умолк на полуслове, застыв с открытым ртом, и смог разве что поднять руку, в которой сжимал бокал с Pimm’s, указывая в их направлении.

— Элли! — воскликнула Люси Феррарс достаточно громко, чтобы услышали все, кто был на лужайке. — Как здорово!

С распростертыми объятиями она бросилась к Элинор и крепко обвила ее руками.

— Брат мой! — выкрикнул Роберт, обращаясь к потрясенному поведением Люси Эдварду, и тоже схватил его в объятия.

— Они все спланировали! — возмутилась Мэри Мидлтон.

— Она настоящая стерва, эта девчонка, — сказал сэр Джон.

— Раньше ты так не думал.

— Мы оба так не думали, зайка моя. Неплохо она обвела нас вокруг пальца.

— Ну, — заметила Мэри, — на этот раз ее номер не пройдет. Взгляни-ка на Элли!

Элинор решительно отступила назад, высвобождаясь из цепких лап Люси, и взяла Эдварда за руку, чтобы помочь ему сделать то же самое. Люси и Роберт обменялись взглядами и снова шагнули вперед. Элинор выставила перед собой ладонь.

— Нет! — предупреждающе сказала она.

Сэр Джон пожал пальцы жены.

— Молодчина, — с одобрением произнес он. — Умница, Элинор.

В другой группе на лужайке возникло какое-то движение, и от нее отделилась миссис Феррарс — крошечная, с прямой, как палка, спиной, в льняном платье-футляре и с сумочкой в руке. Решительным шагом преодолев разделявшее их расстояние, она встала бок о бок с Элинор.

— Возможно, в вашей семье, — безапелляционно заявила она, — позволительно поступать подобным образом, но в нашей — нет. Семья всегда семья. Кровь не водица. По-моему, это праздник в честь помолвки моего сына. И вы сами настояли, чтобы мой младший сын с женой тоже были здесь. Так что будьте добры проявить гостеприимство, раз уж они пришли.

Повисло напряженное молчание. Эдвард и Элинор, онемев от изумления, уставились на миссис Феррарс. Но тут Люси сорвала с лица солнечные очки и, издав театральный всхлип, бросилась на шею к своей новоиспеченной свекрови.

— Благодарю вас, — с притворной дрожью в голосе простонала она, — о, благодарю!

Солнце клонилось к закату. Из окна комнаты, где они планировали устроить гостиную, Эдвард и Элинор глядели на тень дома, протянувшуюся по траве до самых деревьев на опушке парка. Элинор сказала:

— Это напоминает мне о Норленде.

Он обнял ее за плечи.

— Если бы не Норленд…

— Знаю…

Эдвард поцеловал ее в макушку. Потом сказал:

— Похоже, мы сегодня отлично справились.

— Даже несмотря на инцидент с твоей матерью.

— Это точно. По-моему, Люси вряд ли продвинется особо далеко. Ради Роберта мама готова на что угодно, но она не допустит, чтобы кто-то встал между ними. Сегодня Люси могло показаться, что она одержала победу, но это ненадолго. Стоит маме почувствовать, что ее эксплуатируют, как она сразу отреагирует — и очень резко.

— А Фанни…

Эдвард рассмеялся.

— Фанни никогда не простит Люси.

— Она была весьма любезна со мной сегодня.

Он опять ее поцеловал.

— Перед тобой никто не может устоять.

Элинор прижалась к нему.

— Как ты считаешь, мама говорила всерьез? Насчет переезда в Эксетер, — спросила она.

Эдвард сказал:

— По крайней мере, она не надумала переезжать сюда — и это радует.

— Магз в Эксетере тоже будет лучше, — заметила Элинор. — Ей тяжело пришлось бы в Бартоне: я уезжаю, а Марианна большую часть времени будет находиться в Бристоле. А уж если маме действительно повезет заняться той подработкой в школе, о которой она упоминала…

— Эй, — внезапно перебил ее Эдвард, — ты только посмотри!

По краю опушки, в пятнах закатного солнца бок о бок шла пара; длинная юбка девушки живописно цеплялась за высокие стебли травы. Элинор наклонилась вперед, чтобы лучше их разглядеть. Потом сказала:

— За руки они не держатся.

— Нет. Но им, похоже, очень хорошо вместе.

— Она несет цветы. Марианна всегда так делала. Когда мы были маленькими, то постоянно останавливались во время прогулок, чтобы она могла набрать букет, а потом она просто бросала его где-нибудь — у двери, или на столе, или в своем резиновом сапоге, — оставляя вянуть.

Эдвард мягко произнес:

— Они могли бы быть очень счастливы вместе, ты не думаешь?

Элинор улыбнулась.

— Девять месяцев назад она говорила, что он старый и скучный и кутается зимой в шарфы, чтобы не простудиться.

— Интересно, что она сказала бы сейчас?

Элинор посмотрела на него и рассмеялась.

— Думаю, признала бы, что ошиблась.

Эдвард снова поглядел в окно.

— Как ты думаешь, каковы его шансы?

Элинор повернулась к Эдварду, обняла за шею и прижалась щекой к его груди.

— О, — уткнувшись ему в рубашку, ответила она, — я их оцениваю очень высоко. Марианна ничего не делает наполовину — она всегда ныряет в омут с головой, особенно в любви.

— Все или ничего.

— Да.

Эдвард крепко ее обнял и уперся подбородком в макушку.

— Все, — уверенно сказал он. — Все. Остановимся на этом.