В то самое время, когда Кросби бесполезно осведомлялся у Ламберта о браслете леди де Курси, Джон Имс входил в уличную дверь квартиры мистрис Ропер, в Буртон-Кресценте.

– О, Джон, где мистер Кредль? – Это были первые слова, которыми встретила его божественная Амелия. Надо заметить, что в обыденной жизни, Амелия мало заботилась о том, где находился мистер Кредль.

– Где Кредль? – спросил Имс, повторив вопрос. – Право, не знаю. Мы вместе пришли в должность, но с тех пор я не видел его. Вы знаете, мы сидим в разных комнатах.

– Джон! – И Амелия остановилась.

– Разве что-нибудь случилось? – спросил Джон.

– Джон, эта женщина ушла и бросила мужа. И всего вернее, то есть так же верно, как вас зовут Джон Имс, этот сумасброд ушел вместе с ней.

– Как, Кодль? Я этому не верю.

– Она вышла из этого дома в два часа пополудни и после того не возвращалась.

Прошло всего четыре часа, а такое отсутствие из дому среди белого дня служило еще весьма слабым доказательством, на основании которого можно было бы обвинять замужнюю женщину в побеге с любовником.

Амелия чувствовала это и потому продолжала объяснять:

– Сам он там, наверху в гостиной, и представляет собою олицетворенное отчаяние.

– Кто! Кредль?

– Нет, Люпекс, он немного выпил, кажется, но сильно горюет. Он условился видеться здесь с женой в четыре часа, и когда пришел, ее уже не было. Он бросился наверх в свою комнату и теперь говорит, что она разломала шкатулку и унесла все его деньги.

– Которых у него никогда не бывало.

– Напротив, третьего дня он заплатил небольшую сумму моей маме.

– Это служит лучшим доказательством, что сегодня он не мог иметь денег.

– Во всяком случае, она унесла с собой такие вещи, которых не взяла бы, отправляясь за покупками или зачем-нибудь в этом роде, я сама ходила наверх и сама все видела. У нее были три кольца, недорогие, правда, но, вероятно, она надела их все зараз или просто положила в карман.

– Кредль никогда не согласится бежать с ней подобным образом, хотя, может статься, он и сумасброд…

– Настоящий сумасброд, вы это знаете, я никогда еще не видала такого повесы в отношении к женщинам.

– Все же он никогда не позволит себе сделаться участником в краже каких-нибудь безделушек или денег ее мужа. Я положительно уверен, что он нспособен на подобные вещи.

При этом Имс стал припоминать все обстоятельства дня, и вспомнил, что действительно не видал Кодля с самого утра. Этот общественный деятель имел привычку заходить в комнату Имса около средины дня и уничтожать там порцию хлеба, сыру и пива, вместо бисквитов, обмакнутых в чернила, как утверждал однажды Джонни. Но собственно в этот день Кредль не приходил.

– Ни за что не поверю, чтобы он был такой дурак, – сказал Джонни.

– Однако ж, это так, – сказала Амелия. – Вот уж и обедать пора, а где он? Были у него деньги, Джонни?

Допрашиваемый таким образом, Джонни открыл тайну, доверенную ему приятелем, которую никакие другие обстоятельства не могли б вызвать из его груди.

– Она заняла у него двадцать фунтов, около двух недель тому назад. Впрочем, она и до того еще была ему должна.

– Ах, какой он простофиля! – воскликнула Амелия. – А сам вот уж два месяца, как не платит мама ни одного шиллинга.

– Может быть, его-то деньги и получила ваша мама от Люпекса третьего дня. А если так, то для нее одно и то же, понимаете.

– Что же нам теперь делать? – спросила Амелия, подвигаясь по лестнице впереди своего поклонника. – О Джон, что-то будет со мною, если и вы когда-нибудь поступите подобным образом? Что я буду делать, если вы убежите с другою леди?

– Люпекс не ушел еще отсюда? – спросил Имс, совершенно не зная, что отвечать на вопрос, так близко касавшийся его личности.

– Впрочем, для вас это все равно, – продолжала Амелия, – сердца, однажды соединенные, никогда не должны быть разъединены, не правда ли? – И она повисла на его руке в то самое время, когда они достигли гостиной.

– Сердца и стрелы – все пустяки, – сказал Джонни, – по-моему, лучше никогда не жениться. Здравствуйте, мистер Люпекс. Что с вами случилось?

Мистер Люпекс сидел на стуле, посреди комнаты, закинув голову за спинку стула. В его позе виден был человек, удрученный безутешным горем, голова его, по-видимому, готова была свалиться и покатиться по полу, следуя направлению, которую бы ей назначил ее владелец. Руки его висели вдоль задних ножек стула, так что пальцы почти касались пола, мисс Спрюс сидела в одном углу комнаты, сложив руки на коленях, а мистрис Ропер стояла на прикаминном коврике, крайне разгневанная и с весьма суровым выражением. Гнев распространялся не на одну мистрис Люпекс. Мистрис Ропер очень надоел и мистер Люпекс, и она нисколько не стала бы горевать, если бы и он тоже убежал, оставив за собою столько своего имущества, сколько было бы необходимо на уплату долга за квартиру.

Мистер Люпекс не шевельнулся, когда к нему отнесся Джонни Имс, но в голове его заметно было какое-то судорожное движение, означавшее, что прибывший в гостиную только увеличил припадок агонии. Стул задрожал под ним, пальцы вытянулись еще ближе к полу и тоже задрожали.

– Мистер Люпекс, мы сейчас садимся обедать, – сказала мистрис Ропер, – мистер Имс, где ваш друг, мистер Кредль?

– Право, не знаю, – отвечал Джонни.

– А я так знаю! – сказал Люпекс, выпрямляясь во весь рост и в то же время опрокидывая стул, который еще так недавно его поддерживал. – Изменник! нарушитель семейного счастья! Я все знаю! Где бы он ни был теперь, эта вероломная женщина в его объятиях. О, если бы он был здесь!

Выразив это желание, Люпекс произвел такое движение руками, которое, кажется, означало, что если бы этот несчастный молодой человек был в настоящем обществе, то он разорвал бы его на клочки, сложил бы их вместе, плотно бы притиснул их и потом швырнул бы чрез бесконечное пространство в царство князя тьмы.

– Изменник! – снова воскликнул он, кончив страшные жесты. – Коварный изменник! Подлый изменник! Она тоже! – Потом вспомнив об этом более нежном субъекте, Люпекс приготовился упасть на стул в новом припадке, но, увидев, что стул лежит на полу, он поднял его, снова закинул голову за спинку и снова вытянул пальцы до самого ковра.

– Джемс, – сказала мистрис Ропер своему сыну, который в эту минуту вошел в комнату, – не лучше ли тебе посидеть с мистером Люпексом, пока мы обедаем. Пойдемте, мисс Спрюс, я очень жалею, что вас должны беспокоить подобные вещи.

– Ах, мне все равно, – сказала мисс Спрюс, приготовляясь выйти из комнаты. – Ведь я старуха.

– Должны беспокоить, – сказал Люпекс, вставая со стула, может быть не имея ни малейшего расположения оставаться наверху в то время, когда обед, за который рано или поздно пришлось бы заплатить, будет уничтожен без его присутствия. – Должны беспокоить! О, я как нельзя более сожалею, что мои несчастья должны беспокоить других. Что касается до мисс Спрюс, то я взираю на ее личность с глубочайшим уважением.

– Пожалуйста, не обращайте на меня внимания, ведь я старуха, вы знаете, – сказала мисс Спрюс.

– Нет! клянусь небом, я обращаю большое внимание! – воскликнул Люпекс и поспешил схватить руку мисс Спрюс. – Я всегда буду смотреть на старость, как имеющую права…

Но особые права, которыми мистер Люпекс хотел наделить старость, остались неизвестными для обитателей дома мистрис Ропер, потому что в этот самый момент отворилась дверь, и в комнату вошел мистер Кредль.

– Вот молодец! – сказал Имс. – Изволь-ка оправдываться.

Кредль, входя в дом, слышал шум, но не разобрал по этому шуму, что в гостиной бушевал мистер Люпекс. Увидев лицо этого джентльмена, он сделал легкое движение назад.

– Клянусь честью… – начал было он, но ему не удалось докончить своей речи.

Люпекс, опустив руку уважаемой им леди, в один момент налетел на молодого человека, и Кредль задрожал в его руках как осиновый лист, впрочем, не совсем как осиновый лист, потому что последний во время дрожания не является с закрытыми глазами, разинутым ртом и высунутым языком.

– Перестаньте, – сказал Имс, подбежав на помощь к другу. – Это никуда не годится, мистер Люпекс. Вы немножко выпили. Лучше подождите до завтрашнего утра и тогда объяснитесь с Кредлем.

– До завтрашнего утра? Ехидна! – вскричал Люпекс, не выпуская из рук своей жертвы и в то же время глядя через плечо на Имса. Кого он называл ехидной, определить было трудно. – В состоянии ли он возвратить мне жену мою? В состоянии ли он возвратить мне мою честь?

– Кля… я… я… нусь…

Но в эту минуту бедный мистер Кредль тщетно старался клятвою доказать свою невинность и представлять свою честь порукою в своей непорочности относительно мистрис Люпекс.

Люпекс все еще держал своего врага за галстук, хотя Имсу и удалось схватить его за руку и воспрепятствовать движениям его и приступу к новой атаке.

– Джемима, Джемима, Джемима! – кричала мистрис Ропер. – Беги за полицией, беги, беги за полицией!

Амелия, однако же, обладавшая большим присутствием духа, чем ее мать, остановила Джемиму в то время, когда последняя пробиралась к одному из окон, выходящих на улицу.

– Останься на своем месте, – сказала Амелия. – Они сейчас успокоятся.

И действительно, Амелия была права. Призвать полицию, когда в доме шум, то же самое что позвать пожарных, когда в кухонной трубе загорится сажа. В подобных случаях с соблюдением осторожности саже дают время прогореть без участия пожарных. Я расположен думать, что в настоящем случае прибытие полиции не принесло бы существенной пользы ни той, ни другой стороне.

– Клянусь честью… я ничего о ней не знаю… – Это были первые слова, которые в состоянии был выговорить Кредль, когда Люпекс по настоянию Имса ослабил галстук.

Люпекс обратился к мисс Спрюс с язвительной улыбкой:

– Вы слышите его слова! Этого хищника домашнего блаженства. Ха-ха! Говори мне, куда ты отвез мою жену?

– Если бы вы мне подарили английский банк, я и тогда сказал бы: ничего не знаю, – отвечал Кредль.

– И я убеждена, что он ничего не знает, – сказала мистрис Ропер, подозрение которой против Кредля начинало уменьшаться.

Но с уменьшением подозрений уменьшалось к нему и ее уважение. То же самое было и с мисс Спрюс, и с Амелией, и с Джемимой. Сначала все они считали его страшным глупцом за побег с мистрис Люпекс, а теперь начинали считать его жалким созданием, потому что он этого не сделал. Если бы он совершил такую вопиющую глупость, его бы считали интересным глупцом, а теперь, когда все подозревали, что он знал о мистрис Люпекс нисколько не больше того, что знали они сами, Кредль становился в их глазах тем же глупцом, только без всякого интереса.

– Конечно, он ничего не знает, – сказал Имс.

– Не больше моего, – сказала Амелия.

– Самая наружность доказывает его невинность, – сказала мистрис Ропер.

– Совершенная правда, – сказала мисс Спрюс.

Люпекс повертывался то к одной, то к другой даме, когда они защищали подозреваемого им человека, и потрясал головою при каждом произнесенном уверении.

– А если он не знает, так кто же может знать? – спросил Люпекс. – Разве я не видел, что творилось между ними в течение последних трех месяцев. Есть ли какой-нибудь смысл в предположении, чтобы такое создание, какова жена моя, всю свою жизнь наслаждавшаяся всеми удобствами, могла убежать от меня в обеденное время, унеся с собою все мое имущество и все свои драгоценности, и чтобы к этому побегу никто ее не подстрекал, никто не помогал ей? Может ли такой человек, как я, поверить подобной сказке?

Произнося эту речь, мистер Люпекс ходил взад и вперед по комнате и при самом заключении с ожесточением швырнул на пол носовой платок.

– Я знаю, как мне следует поступить, мистрис Ропер, – сказал он. – Знаю, какие должно принять меры. Завтра же утром поручу это дело моему стряпчему.

Сказав это, Люпекс поднял платок и спустился в столовую.

– Ты и в самом деле ничего не знаешь? – спросил Имс своего приятеля, взбежав наверх вымыть руки и обменяться с Кодлем парою слов.

– О ком… О Мэри? Я не знаю, где она, если ты спрашиваешь о ней.

– Разумеется о ней! Другого вопроса тут и быть не может, и что тебя заставляет называть ее Мэри?

– Это нехорошо, признаюсь, нехорошо! Но ты знаешь, что слово иногда само собой сорвется с языка.

– Сорвется! Знаешь ли, что, любезный? Ведь ты готовишь себе неприятную историю, и из-за чего? Этот сумасброд, пожалуй, притянет тебя в полицию за кражу его вещей.

– Но, Джонни…

– Да я все знаю. Разумеется, ты их не украл, да и нечего было украсть. Но если ты будешь продолжать называть ее Мэри, то увидишь, что он к тебе привяжется. Мужчины не называют чужих жен таким образом.

– Разумеется, между нами была дружба, – сказал Кредл, которому как-то нравилось смотреть на этот предмет с своей точки зрения.

– Ну да, сначала ты был в дружбе с ней, а потом она выманила у тебя деньги, вот тебе и начало и конец. Если ты будешь продолжать показывать свою дружбу, у тебя выманят еще больше денег, ты делаешь из себя настоящего осла, вот и все тут.

– А ты кого сделал из себя в отношении этой девчонки? Бывают, мистер Джонни, ослы похуже меня.

Так как Имс не имел готового ответа против подобного отпора, то он оставил свою комнату и сошел вниз, за ним вскоре последовал и Кредль, так что через несколько минут все постояльцы мистрис Ропер обедали за ее гостеприимным столом.

Тотчас после обеда Люпекс ушел, и разговор в верхнем этаже о побеге мистрис Люпекс сделался общим.

– На его месте я бы не стала и беспокоиться о ней: пусть ее живет, как знает, – сказала Амелия.

– Ну да, и потом иметь удовольствие платить по ее векселям, – заметил брат Амелии.

– Уж лучше иметь дело с ее векселями, нежели с ней самой, – сказал Имс.

– По моему мнению, она угнетенная женщина, – сказал Кредль. – Если бы она имела мужем такого человека, которого могла бы уважать и любить, это была бы очаровательная женщина.

– Она нисколько не лучше его, – сказала мистрис Ропер.

– В этом я не могу согласиться с вами, мистрис Ропер, – продолжал защитник мистрис Люпекс. – Может быть, я понимаю ее положение лучше всех вас, и…

– Вот именно это-то и нехорошо, мистер Кредль, – сказала мистрис Ропер. При этом хозяйка дома с достоинством матери и строгостью женщины высказала свое мнение. – Подобных-то вещей и не следует знать такому молодому человеку, как вы. Что может быть общего между замужнею женщиною и вами и какое вам дело понимать ее положение? Когда у вас будет своя жена, если вам суждено иметь ее, то узнаете, что у вас будет достаточно хлопот и без вмешательства посторонних. Я уверена, что относительно побега мистрис Люпекс вы невинны, как агнец, то есть что вы не принимали в нем никакого участия, но вы навлекли на себя все эти неприятности, собственно, чрез вмешательство в дело, до вас вовсе не касающееся, ведь этот человек чуть-чуть не задушил вас. И кто тому виною, если вы притворяетесь влюбленным в эту женщину, которая по своим летам могла быть вашею матерью? Что бы сказала ваша мама, если б увидела, как вы с ней обходитесь?

– Ха-ха-ха! – прохохотал Кредль.

– Конечно, все это для вас очень смешно, но я не люблю таких глупостей. Когда я вижу молодого человека, который влюблен в молодую девушку, я питаю к нему уважение. – Тут она посмотрела на Джонни Имса. – Да, я уважаю его, хотя он, может быть, иногда делает такие вещи, которых бы и не следовало делать. Почти все они так поступают. Но, видя такого молодого человека, как вы, мистер Кредль, который волочится за старою замужнею женщиною, забывающею всякие приличия, волочится потому только, что она это дозволяет, было бы еще за кем! А то ведь это все равно что надеть юбку на старую метлу! Когда я вижу подобные вещи, говорю я, мне становится дурно, вот вам вся моя правда. Я это называю неприличным, неблагородным, не правда ли, мисс Спрюс?

– Я тут ничего не понимаю, – сказала леди, к которой относились слова. – Но, во всяком случае, молодому джентльмену следовало бы больше помалкивать, пока не пришло время говорить, вы извините, мистер Кредль.

– Не понимаю, почему у замужних женщин бывает страсть, чтобы за ними, кроме своего мужа, ухаживали еще другие, – сказала Амелия.

– Это не всегда бывает, – сказал Джонни Имс.

Спустя около часа после этого разговора при уличной двери прозвенел колокольчик, и вслед за тем пронзительный визг Джемимы возвестил всем, что наступила какая-то критическая минута.

Амелия, вскочив с места, раскрыла дверь, внизу лестницы послышался шорох женского платья.

– Боже мой! как вы нас перепугали всех! – сказала Джемима. – Мы все думали, что вы сбежали.

– Это мистрис Люпекс, – сказала Амелия.

И спустя еще две минуты угнетенная леди вошла в комнату.

– Ну, мои милые, – сказала она весело, – надеюсь, что я не заставила вас ждать себя к обеду.

– Мы вовсе вас не ждали, – сказала мистрис Ропер весьма серьезно.

– А где же мой Орсин? Разве он не дома обедал? Мистер Кредль, сделайте одолжение, примите мою шаль, впрочем, нет, вы лучше оставьте. Народ нынче такой взыскательный, не так ли, мисс Спрюс? Пожалуйста, примите вы, мистер Имс, для других это покажется безопаснее. Не правда ли, мисс Амелия?

– Совершенно так, – сказала Амелия.

Мистрис Люпекс догадалась, что с этой стороны ей нечего было ждать помощи.

Имс встал, чтобы принять шаль, и мистрис Люпекс продолжала:

– Итак, Орсин не обедал дома? Вероятно, задержали в театре. А я целый день думала, как будет забавно, когда он узнает, что его птичка улетела.

– Он обедал дома, – сказала мистрис Ропер, – и ваше отсутствие ему очень не понравилось. Могу вас уверить, ничего забавного тут не было.

– Неужели не было? Я расположена думать, что этому человеку было бы приятно видеть меня прицепленною к его петлице. Я встретилась с несколькими друзьями – друзьями женского пола, мистер Кредль, хотя две из них были с своими мужьями, – из нас составилась компания, и мы отправились в Гэмтон-Корт. Значит, мой джентльмен опять ушел! Вот мне и досталось – не разгуливай! Не так ли, мисс Спрюс?

Ложась спать в эту ночь, мистрис Ропер решилась во что бы то ни стало отделаться как можно скорее от своих семейных постояльцев.