Насталъ понедѣльникъ, а мадамъ Гёслеръ еще не написала отвѣтъ герцогу Омніуму. Еслибы лэди Гленкора не была въ Парковомъ переулкѣ въ воскресенье, я думаю, письмо было бы написано въ тотъ день; но какое дѣйствіе ни произвело бы посѣщеніе лэди Гленкоры, оно на столько взволновало мадамъ Гёслеръ, что она не подходила къ своему письменному столу. Оставалась еще ночь для размышленія и письмо будетъ написано въ понедѣльникъ утромъ.

Отъ мадамъ Гёслеръ лэди Гленкора тотчасъ поѣхала къ герцогу. Она имѣла обыкновеніе пріѣзжать къ дядѣ мужа по воскресеньямъ и почти всегда находила его именно въ этотъ часъ — прежде чѣмъ онъ уходилъ наверхъ одѣваться къ обѣду. Она обыкновенно брала съ собой сына, но теперь поѣхала одна. Она пыталась сдѣлать что могла съ мадамъ Гёслеръ и ей не удалось. Теперь она должна сдѣлать попытку надъ герцогомъ. Но герцогъ, можетъ быть предвидя подобное нападеніе, бѣжалъ.

— Гдѣ его свѣтлость, Баркеръ? спросила лэди Гленкора швейцара.

— Мы не знаемъ, ваше сіятельство. Герцогъ уѣхалъ вчера вечеромъ съ однимъ Лапулемъ.

Лапуль былъ французъ, камердинеръ герцога. Лэди Гленкора могла только воротиться домой, соображая, какія баттареи еще можно подвести на герцога, чтобы остановить бракъ, даже еслибъ была уже помолвка. Лэди Гленкора чувствовала, что можно еще подвести такія баттареи, которыя вѣроятно произведутъ дѣйствіе па гордаго и слабаго старика. Если всѣ другіе ресурсы не удадутся, кто-нибудь изъ членовъ королевской фамиліи можетъ выразить просьбу и всѣ знатные родственники могутъ вмѣшаться. Герцогъ, безъ сомнѣнія, могъ настоять и жениться на комъ онъ хотѣлъ — если онъ былъ довольно твердъ. Но стоять одному противъ хорошо вооруженныхъ баттарей всѣхъ своихъ друзей требуетъ много личной твердости. Лэди Гленкора когда-то пыталась вести такую борьбу и ей неудалось. Она желала поступить неблагоразумно, когда была молода, но ея друзья оказались тверже ея. Теперь, когда она смотрѣла на смѣлое личико своего мальчика, она готова была думать, что свѣтъ былъ правъ. Но если ее сдержали, когда она была молода, слѣдовало сдержать и герцога, теперь когда онъ былъ старъ. Хорошо мужчинѣ или женщинѣ хвалиться, что они могутъ дѣлать что хотятъ съ своею собственностью. Но есть обстоятельства, въ которыхъ такое самоволіе гибельно для слишкомъ многихъ и сдержанность становится необходима. Никто не чувствовалъ несправедливость такой сдержанности сильнѣе лэди Гленкоры. Но она дожила до сознанія, что подобная сдержанность можетъ быть нужна, и теперь приготовилась употребить ее въ такомъ видѣ, въ какомъ она будетъ наиболѣе полезна. Хорошо было мадамъ Гёслеръ смѣяться, когда лэди Гленкора высказала ей свое безпокойство. Но если когда-нибудь смуглаго мальчишку покажутъ свѣту какъ лорда Сильвербриджа, лэди Гленкора знала, что ея душевное спокойствіе исчезнетъ навсегда. Она начала свѣтъ, желая того, что ей неудалось. Она много выстрадала и примирилась съ другими надеждами. Если эти другія надежды также будутъ отняты отъ нея, свѣтъ не будетъ стоить для нея даже и щепотки табаку. Герцогъ бѣжалъ и она ничего не могла сдѣлать въ этотъ день, но завтра она начнетъ дѣйствовать съ своими батареями. И сама она была причиною этой бѣды! Она пригласила ату женщину въ Мачингъ! Великій Боже! чтобы такой человѣкъ какъ герцогъ одурачилъ себя! Вдова жида-банкира! Онъ, герцогъ Омніумъ, лишитъ себя на всю остальную жизнь всякаго спокойствія душевнаго, всякаго почета благородной каррьеры! И это для худощавой, черноглазой, смуглой женщины съ локонами и чертовскими Глазами, и бородой на верхней губѣ — жидовки — женщины, которой привычки, образъ жизни и образъ мыслей не былъ извѣстенъ никому, которая можетъ быть пьетъ, которая можетъ быть поддѣлывала фальшивыя бумаги, вѣдь этого не зналъ пикто, авантюристки, пробравшейся въ общество хитростью и настойчивостью, которая даже не показываетъ, что у нея есть какіе-нибудь родственники на свѣтѣ! Чтобы такая женщина ворвалась въ домъ Омніумовъ, запачкала гербъ и — что было всего хуже — сдѣлалась матерью будущихъ герцоговъ! Лэди Гленкора въ своемъ гнѣвѣ была очень несправедлива къ мадамъ Гёслеръ, думая о ней все дурное, обвиняя ее во всевозможныхъ преступленіяхъ, отрицая въ ней всякое очарованіе и всякую красоту. Еслибъ герцогъ забылъ и себя и свое положеніе для какой-нибудь прелестной дѣвушки съ румяными щеками, сѣрыми глазами и гладкими волосами, лэди Гленкора думала, что она скорѣе простила бы ему. Можетъ быть, мадамъ Гёслеръ овладѣетъ герцогской короной, но когда она надѣнетъ ее, она найдетъ внутри ея острые шипы. Ни одна знатная женщина во всемъ Лондонѣ не захочетъ говорить съ нею, даже и мужчины изъ тѣхъ, съ которыми герцогиня Омніумъ пожелала бы водить знакомство. Она увидитъ, что мужа ея будутъ считать дуракомъ, а ее хитрой авантюристкой. И тяжело придется лэди Гленкорѣ, если герцогъ не разъѣдется съ своей новой герцогиней въ первомъ же году! Лэди Гленкора въ своемъ гнѣвѣ была очень несправедлива.

Когда герцогъ уѣхалъ, не сказавъ домашнимъ, куда онъ ѣдетъ Онъ послалъ свой адресъ — къ своей любимой игрушкѣ. Записка его, присланная къ мадамъ Гёслеръ въ воскресенье вечеромъ, состояла въ слѣдующемъ:

«Я долженъ получить вашъ отвѣтъ въ понедѣльникъ. Я буду въ Брайтонѣ. Пришлите его туда съ нарочнымъ въ Беджардскую гостинницу. Мнѣ не нужно говорить вамъ, съ какимъ ожиданіемъ, съ какой надеждой, съ какимъ опасеніемъ буду я его ждать. — О».

Бѣдный старикъ! онъ слишкомъ быстро испыталъ всѣ удовольствія и ему немногое осталось для развлеченія. Наконецъ глаза его упали на любимую игрушку и ему очень захотѣлось получить ее. Бѣдный старикъ! какую пользу сдѣлаетъ она ему, если онъ и получитъ ее? Мадамъ Гёслеръ, получивъ записку, сидѣла держа ее въ рукѣ и думая о его сильномъ желаніи.

«Ему надоѣстъ его новая игрушка черезъ мѣсяцъ, сказала она себѣ.

Но она отложила свое рѣшеніе до слѣдующаго утра и не хотѣла рѣшить въ этотъ вечеръ. Она заснетъ еще одну ночь съ герцогской короной подъ рукой. Она это сдѣлала и проснулась утромъ все еще не рѣшившись. Когда она пошла завтракать, всякая нерѣшимость превратилась. Настало время, когда ей необходимо было рѣшиться, и пока горничная чесала ей волосы, она рѣшилась.

— Какъ хорошо быть знатной дамой! сказала горничная, которая можетъ быть разсудила, что герцогъ Омніумъ пріѣзжалъ такъ часто недаромъ.

— Что ты хочешь сказать, Лотта?

— Женщины, которыхъ я знаю, сударыня, такъ много говорятъ о своихъ графиняхъ и герцогиняхъ. Я не имѣла бы покоя, еслибъ я была госпожей богатой и красивой, пока не получила бы титула.

— А развѣ графиня и герцогиня могутъ поступать какъ хотятъ?

— Ужъ этого я, сударыня, не знаю.

— А я знаю. Довольно, Лотта. Теперь оставь меня.

Тутъ мадамъ Гёслеръ рѣшилась, но не знаю, имѣла ли на нeе вліяніе возможность поступать по своей волѣ. Сдѣлавшись женою старика, она вѣроятно имѣла бы много своей воли. Тотчасъ послѣ завтрака она написала герцогу слѣдующій отвѣтъ:

Парковый переулокъ, понедѣльникъ.

«Любезный герцогъ Омніумъ,

«Мнѣ такъ трудно выразить свои мысли вашей свѣтлости въ письмѣ, что послѣ того какъ вы оставили меня, я все жалѣла, зачѣмъ я была такъ взволнованна, такъ нерѣшительна, такъ сумасбродна, когда вы сидѣли со мною здѣсь въ этой комнатѣ. Тогда я могла бы сказать однимъ словомъ то, что теперь мнѣ придется объяснять многими неловкими словами.

«Какъ ни велика честь, предлагаемая мнѣ вами, я не могу ее принять. Я не могу сдѣлаться женою вашей свѣтлости. Я могу почти сказать, что я это знала, когда вы оставили меня, но удивленіе лишило меня отчасти способности къ размышленію и сдѣлало неспособной отвѣчать вамъ какъ бы слѣдовало. Милордъ, дѣло въ томъ, что я не гожусь быть женою герцога Омніума. Я сдѣлала бы вамъ вредъ, и хотя я возвысилась бы по имени, моя репутація пострадала бы. Но вы не должны заключить изъ этихъ словъ, что какая-нибудь причина не допускаетъ меня сдѣлаться женою честнаго человѣка. Причины нѣтъ никакой. У меня на совѣсти нѣтъ ничего такого, чего я не могла бы сказать вамъ — или другому, ничего такого, что я опасалась бы сказать всѣмъ на свѣтѣ. Мнѣ нечего, милордъ, говорить кромѣ этого — что я не гожусь по рожденію и положенію быть женою герцога Омніума. Вамъ пришлось бы краснѣть за меня, а за меня не долженъ краснѣть ни одинъ человѣкъ на свѣтѣ.

«Я признаюсь, что я была честолюбива, слишкомъ честолюбива, и мнѣ пріятно было думать, что человѣкъ, занимающій такое высокое положеніе, какъ вы, находитъ удовольствіе въ моемъ обществѣ. Я сознаюсь въ глупомъ тщеславіи сумасбродной женщины, въ томъ отношеніи, что я желала сдѣлаться извѣстной какъ другъ герцога Омніума. Я похожа на бабочку порхающую около огня и сжигающую свои крылья. Но я умнѣе ея въ томъ отношеніи, что я обожглась и знаю, что я должна держаться поодаль. Вы легко повѣрите, что такая женщина, какъ я, не безъ сожалѣнія отказывается ѣздить въ экипажѣ съ гербомъ вашей свѣтлости на дверцахъ. Я не философа, я не презираю пи богатства, ни знатности. По моему образу мыслей женщина должна желать сдѣлаться герцогиней Омніумъ, но она должна также желать быть способной носить герцогскую корону съ приличной граціей. Какъ мадамъ Гёслеръ я могу жить даже между тѣми, кто выше меня, совершенно свободно. Какъ жена вашей свѣтлости я не буду болѣе свободна, не будете и вы.

«Вы можетъ быть подумаете, что я пишу бездушно, что я говорю только о вашемъ званіи и ничего не упоминаю о той привязанности, которую вы выказали мнѣ и которую я могу чувствовать къ вамъ. Я думаю, что когда первая вспышка страсти пройдетъ въ ранней молодости, мужчины и женщины должны стараться регулировать свою любовь, какъ и другія свои желанія, посредствомъ своего разсудка. Я могла бы любить вашу свѣтлость нѣжно, сдѣлавшись вашей женой, еслибъ я думала, что для вашей свѣтлости или для меня было бы хорошо быть мужемъ и женой. Такъ какъ я думаю, что это будетъ дурно для насъ обоихъ, я преодолѣю это чувство и буду думать о васъ съ чистымъ чувствомъ истинной дружбы.

«Прежде чѣмъ кончу это письмо, я должна высказать вамъ спою признательность. Въ той жизни, которую я вела вдовой, жизни очень одинокой относительно истинной дружбы, моимъ величайшимъ стараніемъ было заслужить хорошее мнѣніе тѣхъ, между которыми я старалась проложить себѣ путь. Можетъ быть я могу признаться вамъ теперь, что у меня было много затрудненій. На женщину одинокую на свѣтѣ всегда смотрятъ подозрительно. Въ этой странѣ женщина съ иностраннымъ именемъ, средствами извлекаемыми изъ иностранныхъ источниковъ, съ иностранной исторіей, особенно возбуждаетъ подозрѣніе. Я старалась это преодолѣть и успѣла. Но въ самыхъ сумасбродныхъ моихъ мечтахъ я никогда не мечтала о такомъ успѣхѣ — чтобы герцогъ Омніумъ счелъ меня достойнѣйшею изъ достойныхъ. Вы можете быть увѣрены, что я не неблагодарна — что я никогда не буду неблагодарна. И я надѣюсь, что меня не унизитъ въ вашемъ мнѣніи то, что я съумѣла воздать должное вашей свѣтлости.

«Имѣю честь быть, милордъ герцогъ, вашей признательной и преданной слугою

«МАРІЯ МАКСЪ ГЁСЛЕРЪ.»

«Много ли незамужнихъ женщинъ въ Англіи сдѣлали бы то же самое, сказала она себѣ, вкладывая письмо въ конвертъ и запечатывая его. Она тотчасъ отослала это письмо, чтобы не имѣть возможности раскаяваться и колебаться. Она наконецъ рѣшилась и не отступитъ отъ своего рѣшенія. Она знала, что настанутъ минуты, въ которыя она будетъ глубоко сожалѣть о потерянномъ случаѣ — случаѣ сдѣлаться знатной дамой. Но она рѣшилась и дѣло было сдѣлано. Она по прежнему останется свободной Маріей Максъ Гёслеръ — если только, оставляя свою свободу, она не получитъ чего-нибудь такого, что она предпочтетъ ей. Когда она отправила письмо, она сѣла съ уныніемъ у окна въ верхней комнатѣ, въ которой она писала, думая много о герцогской коронѣ, много объ имени, много о званіи, много о положеніи въ обществѣ, которое она заняла бы по своей граціи, красотѣ и уму, сдѣлавшись герцогиней Омніумъ. Она не имѣла честолюбія сдѣлаться герцогиней безъ дальнѣйшей цѣли. Она думала, что она могла бы быть такой герцогиней, какой никогда не бывало прежде, такъ что ея слава разнеслась бы по всей Европѣ какъ женщины очаровательной во всѣхъ отношеніяхъ. И у нея были бы тогда друзья — друзья истинные — и она не жила бы одна, какъ теперь опредѣлила ей судьба. Она любила бы своего знатнаго мужа, какъ ни былъ бы онъ старъ, напыщенъ и церемоненъ. Она любила бы его и употребляла бы всѣ силы, чтобы сдѣлать пріятной его жизнь. Конечно, былъ одинъ человѣкъ, котораго она любила больше, но какая была польза любить человѣка, который, приходя къ ней, говорилъ только объ очарованіяхъ, которыя онъ находилъ въ другой женщинѣ!

Она сидѣла такимъ образомъ у окна съ книгою въ рукахъ, на которую не смотрѣла, любуясь паркомъ, сіявшимъ майской зеленью, когда вдругъ ее поразила мысль. Лэди Гленкора Паллизеръ пріѣзжала къ ней, стараясь возбудить ея сочувствіе къ маленькому наслѣднику, и поступала конечно не очень хорошо, какъ думала мадамъ Гёслеръ, но все-таки съ серьезною цѣлью, которая была сама по себѣ хороша. Она напишетъ къ лэди Гленкорѣ и прекратитъ ея безпокойство. Можетъ быть, въ душѣ ея было нѣкоторое чувство торжества, когда она вернулась къ тому письменному столу, на которомъ было написано письмо, посланное ею къ герцогу — не того торжества, которое происходитъ отъ хвастовства предложеніемъ, сдѣланнымъ ей, но отъ чувства, что она можетъ теперь показать гордой матери мальчика съ смѣлымъ личикомъ, что хотя она не хотѣла сказать, что сдѣлаетъ или чего не сдѣлаетъ, она все-таки способна устоять отъ такого искушенія, отъ котораго устояли бы немногіе. О предложеніи герцога она не сказала бы ни одной живой душѣ, еслибъ эта женщина не показала, что намѣреніе герцога извѣстно ей, и теперь въ своемъ письмѣ она не скажетъ прямо объ этомъ предложеніи. Она не скажетъ именно, что герцогъ предлагалъ ей свою руку и корону. Но она напишетъ такъ, что лэди Глэнкора пойметъ ее. И она позаботится, чтобы въ ея письмѣ не было ни одного слова, которое заставило бы лэди Гленкору думать, что она считаетъ себя недостойной званія, предложеннаго ей. Она очень смиренно отозвалась о себѣ въ письмѣ къ герцогу, но она не хотѣла быть смиренной въ письмѣ къ матери мальчика съ смѣлымъ личикомъ. Вотъ письмо, которое написала она:

«Любезная лэди Гленкора,

«Осмѣливаюсь написать къ вамъ нѣсколько строкъ, чтобы прекратить ваше безпокойство — потому что вы были растревожены, когда заѣзжали ко мнѣ вчера. Вашему милому мальчику не угрожаетъ никакая опасность отъ меня, такъ же какъ и вамъ и вашему мужу, и вашему дядѣ, котораго я люблю. Вы сдѣлали мнѣ прямой вопросъ, на который я тогда не захотѣла дать прямого отвѣта. Я не обязана была прямо отвѣчать вамъ. Но такъ какъ я люблю васъ, то не желаю, чтобы вы мучились, и увѣдомляю васъ, что я никогда не буду мѣшать ни въ чемъ ни вашему мальчику, ни вамъ.

«Теперь, милая лэди Гленкора, еще одно слово. Если вамъ окажется необходимо употребить ваше усердіе для защиты вашего мужа и сына, не старайтесь отговорить женщину, заставивъ ее думать, будто она можетъ унизить своимъ союзомъ какой бы то ни было домъ, какого бы то ни было человѣка. Еслибы какой-нибудь аргументъ могъ заставить меня сдѣлать то, чему вы желали помѣшать, то именно тотъ аргументъ, который употребили вы. Но мое собственное споскойствіе и счастье другого человѣка, которое я цѣню наравнѣ съ моимъ, слишкомъ важны для того, чтобы ими пожертвовать даже для женскаго мщенія. Я мщу вамъ тѣмъ, что сообщаю вамъ письменно, что я добрѣе и разумнѣе, чѣмъ вы считали меня.

«Если послѣ этого вы захотите остаться со мною въ хорошихъ отношеніяхъ, я съ удовольствіемъ буду вашимъ другомъ. Мнѣ не нужно другого мщенія. Вы обязаны извиниться передо мною, но извинитесь вы или нѣтъ, я останусь довольна и ничего не стану дѣлать болѣе, какъ спрашивать, въ безопасности ли еще находится будущность вашего милаго малютки. На свѣтѣ есть много женщинъ, и вы не должны считать себя внѣ опасности, потому что избавились отъ одной. Если наступитъ другая опасность, пріѣзжайте ко мнѣ и мы посовѣтуемся вмѣстѣ.

«Остаюсь, милая лэди Гленкора, искренно вамъ преданная

«МАРІЯ м. г.»

Ей хотѣлось сказать еще нѣсколько словъ и она смѣялась, думая объ этомъ. Но она удержалась и письмо ея осталось въ такомъ видѣ, какъ мы привели его.

На слѣдующій день лэди Гленкора опять пріѣхала въ Парковый переулокъ. Когда она прочла письмо мадамъ Гёслеръ, она разсердилась, но скорѣе на себя, чѣмъ на свою корреспондентку. Послѣ своего послѣдняго свиданія съ женщиной, которую она опасалась, она сознавала, что поступила неосторожно. Она слишкомъ погорячилась и такимъ образомъ могла заставить эту женщину сдѣлать именно то, чего она желала избѣгнуть.

«Вы должны извиниться передо мною, писала мадамъ Гёслеръ. Это было справедливо — и она извинится. Въ характерѣ лэди Гленкоры излишней гордости не было. Она была готова ненавидѣть эту женщину, бороться съ нею, пока существовала опасность, но она была также готова теперь, когда опасность прошла, прижать эту женщину къ своему сердцу. Извиниться! Разумѣется, она извинится и будетъ другомъ этой женщины, если она этого желаетъ. Но опа уже не будетъ приглашать ее въ Мачингъ вмѣстѣ съ герцогомъ, чтобы опять не вышло промаха. Онъ не показала мужу письма мадамъ Гёслеръ и не сообщила ему полученнаго облегченія. Онъ не очень заботился объ опасности, думая болѣе о своихъ парламентскихъ занятіяхъ, чѣмъ объ этой опасности, и останется спокоенъ, если совсѣмъ не услышитъ ничего болѣе о женитьбѣ дяди. Лэди Гленкора поѣхала въ Парковый переулокъ рано утромъ во вторимъ, но мальчика своего съ собою не взяла. Она думала, что можетъ быть мадамъ Гёслеръ позволитъ себѣ немножко посмѣяться надъ ребенкомъ, и мать чувствовала, что она легче перенесетъ эти насмѣшки безъ присутствія ребенка.

— Я пріѣхала поблагодарить васъ за ваше письмо, мадамъ Гёслеръ, сказала лэди Гленкора прежде чѣмъ сѣла.

— Садитесь, лэди Гленкора, если вы пріѣхали съ миромъ, отвѣчала мадамъ Гёслеръ.

— Конечно, съ миромъ и съ большимъ восторгомъ — и съ большой любовью, если вы только примете ее.

— Я буду очень гордиться, лэди Гленкора, для герцога, если не по какой-либо другой причинѣ.

— И я должна извиниться.

— Вы сдѣлали это, какъ только вашъ экипажъ остановился у дверей моихъ съ дружелюбнымъ намѣреніемъ. Разумѣется, я понимаю. Я знаю, какъ все это было для васъ ужасно — даже еслибы миленькій маленькій Плантадженетъ не находился въ большой опасности. Представьте, что было бы, еслибъ я разстроила каррьеру Плантадженета! Я хорошо знаю исторію, могу васъ увѣрить.

— Я сказала вамъ нѣсколько словъ, о которыхъ сожалѣю и которыхъ мнѣ не слѣдовало бы говорить.

— Оставьте безъ вниманія эти слова. Они были справедливы. Я не колеблясь скажу это теперь сама, хотя не позволю никакой другой женщинѣ, да и мужчинѣ также это говорить. Я унизила и обезславила бы его.

Мадамъ Гёслеръ оставила теперь шутливый тонъ и говорила очень серьёзно.

— Во мнѣ самой нѣтъ ничего такого, чего я должна стыдиться. У меня нѣтъ никакой исторіи, которую я должна была бы скрывать. Но я не родилась быть женою герцога Омніума. Я была бы несчастлива.

— Вы ни въ чемъ не нуждаетесь, милая мадамъ Гёслеръ. Вы имѣете все, что общество можетъ вамъ дать.

— Не знаю, общество многое мнѣ дало, но мнѣ и нужно еще многое; — миленькій мальчикъ напримѣръ, который могъ бы ѣздить со мной въ каретѣ. Зачѣмъ вы его не привезли, лэди Гленкора?

— Я пріѣхала съ раскаяніемъ и тогда, знаете, слѣдуетъ пріѣзжать одной. Я чуть-было не собралась прійти пѣшкомъ.

— Вы скоро его привезете?

— О, да! Онъ очень желалъ знать намедни, кто это была прелестная дама съ черными волосами.

Вы не сказали ему, что прелестная дама съ черными волосами, можетъ быть, будетъ его бабушкой, можетъ быть… Но мы не станемъ думать о такихъ ужасныхъ вещахъ.

— Вы можете быть увѣрены, что я ничего не говорила ему о моихъ опасеніяхъ.

— Когда-нибудь, когда я очень состарѣюсь, а отецъ его будетъ старымъ герцогомъ и у него у самого будетъ уже дюжина мальчиковъ и дѣвочекъ, вы разскажете ему эту исторію. Тогда онъ подумаетъ, какой сумасшедшій должно быть былъ его дѣдъ вздумавъ сдѣлать герцогиней такую сморщенную старуху.

Онѣ разстались лучшими друзьями, но лэди Гленкора все еще была такого мнѣнія, что если эта дама и герцогъ опять будутъ вмѣстѣ въ Мачингѣ или въ какомъ-нибудь другомъ мѣстѣ, то опасность еще можетъ быть.