Жизнь миссъ Эффингамъ въ это время была не самая счастливая въ свѣтѣ. Она говорила разъ своему другу лэди Лорѣ, что путь ея идетъ не по пріятнымъ мѣстамъ. Она все еще жила у тетки и начала находить, что почти невозможно долѣе переносить жизнь съ лэди Бальдокъ и почти невозможно избавиться отъ нея. Прежде она мечтала, что можетъ жить одна, если захочетъ, что можетъ вести независимую жизнь какъ мужчина, если захочетъ жить такимъ образомъ, что можетъ взять свое состояніе въ свои руки, какъ конечно дозволяетъ ей законъ, и поступать съ этимъ состояніемъ какъ ей угодно. Но послѣднее время она стала понимать, что все это невозможно для нея. Хотя одинъ законъ дозволялъ это, другой не позволялъ, а послѣдній законъ почти былъ такъ же могущественъ, какъ и первый. Но настоящее ея несчастье увеличивалось тѣмъ же обстоятельствомъ, что она была теперь изгнана изъ второго дома, который у нея прежде былъ. До-сихъ-поръ она всегда могла убѣгать отъ лэди Бальдокъ къ своей пріятельницѣ, но теперь объ этомъ нечего было и думать. Лэди Лора и лордъ Чильтернъ жили въ одномъ домѣ и Вайолетъ не могла жить съ ними.

Лэди Бальдокъ понимала все это и мучила свою племянницу. Мученіе это было неумышленное. Тетка не хотѣла сдѣлать жизнь племянницы тяжелой и съ этимъ намѣреніемъ дѣйствовала систематически. Лэди Бальдокъ, безъ сомнѣнія, желала исполнять свою обязанность добросовѣстно. Но результатомъ выходила мука для бѣдной Вайолетъ и сильное убѣжденіе въ душѣ каждой изъ этихъ женщинъ, что другая была самымъ безразсуднымъ существомъ на свѣтѣ.

Тетка въ это время забрала себѣ въ голову говорить о бѣдномъ лордѣ Чильтернѣ. Это происходило отчасти отъ убѣжденія, что ссора была окончательна и что слѣдовательно нѣтъ никакой опасности раздражать Вайолетъ этимъ выраженіемъ состраданія — отчасти отъ сознанія, что ея племянницѣ лучше бы было выйти за лорда Чильтерна, чѣмъ вовсе не выходить замужъ — а отчасти можетъ быть и отъ того общаго правила, что такъ какъ она считала за нужное бранить свою племянницу во всемъ, то самымъ удобнымъ способомъ для достиженія этого было принимать во всѣхъ вопросахъ противоположный взглядъ противъ того, который принимала ея племянница. Лэди Бальдокъ предполагала, что Вайолетъ считала лорда Чильтерна виноватымъ противъ нея, и вотъ почему лэди Бальдокъ говорила о «бѣдномъ лордѣ Чильтернѣ». Относительно другихъ обожателей она начала примѣчать, что ихъ любовь безнадежна. Дочь ея Августа объяснила ей, что не осталось никакой надежды ни для Финіаса, ни для лорда Фауна, ни для Эпльдома.

— Я полагаю, она останется въ старыхъ дѣвахъ нарочно, чтобы положить меня въ могилу, говорила лэди Бальдокъ.

Вотъ почему когда лэди Бальдокъ сказали однажды, что пріѣхалъ лордъ Чильтернъ и спрашиваетъ миссъ Эффингамъ, она не упала тотчасъ въ обморокъ и не объявила, что они всѣ будутъ убиты — какъ она сдѣлала бы это нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ. Ее терзала двойная обязанность. Если Вайолетъ смягчится и примирится, тогда она будетъ обязана спасать Вайолетъ отъ когтей этого хищнаго звѣря. Но если этого не будетъ, тогда она обязана позаботиться, чтобы съ бѣднымъ лордомъ Чильтерномъ не обходились съ презрѣніемъ и гнѣвомъ.

— Знаетъ она, что онъ здѣсь? спросила лэди Бальдокъ свою дочь.

— Еще нѣтъ, мама.

— О Боже! о Боже! Я полагаю, что она должна видѣться съ нимъ; она подала ему такъ много надежды!

— Я полагаю, она сдѣлаетъ какъ хочетъ, мама.

— Августа, какъ ты можешь говорить такимъ образомъ? Развѣ я не могу распоряжаться въ своемъ собственномъ домѣ?

Однако скоро оказалось, что въ этомъ отношеніи она распоряжаться не могла.

— Лордъ Чильтернъ внизу, сказала Вайолетъ, вдругъ входя въ комнату.

— Такъ сказала мнѣ Августа. Сядь, душечка.

— Я не могу сѣсть, тетушка; я послала сказать, что приду къ нему сейчасъ. Онъ ужасно нетерпѣливъ и я не должна заставить его ждать.

— И ты намѣрена видѣться съ нимъ?

— Конечно, я съ нимъ увижусь, сказала Вайолетъ, выходя изъ комнаты.

— Возможно ли женщинѣ брать на себя заботу о племянницѣ! сказала лэди Бальдокь своей дочери унылымъ тономъ и съ отчаяніемъ поднимая руки кверху, между тѣмъ какъ Вайолетъ быстро сбѣжала внизъ и быстро вошла въ комнату, въ которой ее ждалъ ея бывшій женихъ.

— Я долженъ благодарить васъ за то, что вы пришли ко мнѣ, Вайолетъ, сказалъ лордъ Чильтернъ.

Въ лицѣ его было еще нѣчто свирѣпое — выраженіе отчасти гнѣва, отчасти рѣшимости усмирить то, на что онъ сердился. Вайолетъ внимательнѣе примѣтила рѣшимость усмирить, чѣмъ гнѣвъ. Она думала, что она можетъ вынести гнѣвъ сердитаго лорда, но она не могла вынести мысли о томъ, что ее хочетъ усмирить кто бы то ни было.

— Зачѣмъ же мнѣ было не прійти? сказала она. — Разумѣется, я пришла, когда мнѣ сказали, что вы здѣсь. Я не думаю, что между нами должна быть ссора, потому что мы передумали.

— Такія перемѣны производятъ ссору, сказалъ онъ.

— Со мною этого не будетъ, если вы сами не захотите, сказала Вайолетъ. Для чего намъ быть врагами — когда мы знали другъ друга съ дѣтства? Самые дорогіе друзья мои — вашъ отецъ и ваша сестра. Для чего же намъ быть врагами?

— Я пришелъ спросить васъ, не находите ли вы, что я дурно поступилъ съ вами?

— Дурно поступили со мною! Конечно, нѣтъ. Развѣ вамъ кто-нибудь сказалъ, что я обвиняла васъ?

— Никто мнѣ этого не говорилъ.

— Такъ зачѣмъ же вы меня спрашиваете?

— Затѣмъ что я не хотѣлъ бы, чтобъ вы это думали. Я не имѣлъ намѣренія поступить грубо съ вами. Когда вы сказали мнѣ, что жизнь моя безславна…

— О, Освальдъ! не будемъ возвращаться къ этому. Какая польза будетъ изъ того?

— Но вѣдь вы это сказали.

— Не думаю.

Кажется, вы именно сказали это слово — самое жестокое слово, какое только вы могли придумать.

— Я не имѣла намѣренія быть жестокой. Если употребила это выраженіе, — я буду просить у васъ прощенія. Только покончимъ это. Такъ какъ наши мнѣнія о жизни вообще не сходятся, то намъ лучше не вступать въ супружество. Но это ужъ рѣшено и зачѣмъ же намъ возвращаться къ словамъ, сказаннымъ опрометчиво и просто непріятнымъ?

— Я пришелъ узнать, рѣшено ли это.

— Конечно. Вы сами рѣшили это, Освальдъ. Я сказала вамъ то, что считала себя обязанной сказать вамъ. Можетъ быть, я употребила такія выраженія, которыя мнѣ не слѣдовало употребить. Тогда вы сказали мнѣ, что я не могла быть вашей женой — и я думала, что вы правы, совершенно правы.

— Я былъ неправъ, совершенно неправъ, сказалъ онъ съ пылкостью: — такъ неправъ, что никогда себѣ не прощу, если вы не смягчитесь. Я былъ такъ глупъ, что не могу простить себѣ моей глупости. Я прежде зналъ, что не могу жить безъ васъ, а когда вы сдѣлались моею, я бросилъ васъ за сердитое слово.

— Это было слово не сердитое, сказала она.

— Скажите его опять и дайте мнѣ еще возможность отвѣтить на него.

— Мнѣ кажется, я сказала, что лѣность не… достойна уваженія, или что-нибудь въ этомъ родѣ, вѣроятно взятое изъ книжки съ нравоученіями. Человѣкъ съ такой тонкой кожей, какъ вы, долженъ выбрать для себя жену съ языкомъ мягче моего.

— Я не хочу выбирать другой, сказалъ онъ.

Но все-таки его тонъ и движенія были еще свирѣпы.

— Я выбралъ давно, какъ вамъ извѣстно довольно хорошо. Я перемѣняюсь не легко. Бъ этомъ я перемѣниться не могу. Вайолетъ, скажите опять, что вы будете моей женой, и я поклянусь работать для васъ какъ угольщикъ.

— Я желаю, чтобы мой мужъ — если онъ у меня будетъ — работалъ не совсѣмъ такъ, какъ угольщикъ.

— Послушайте, Вайолетъ, сказалъ онъ — и теперь свирѣпое выраженіе исчезло съ его лица и появилась улыбка, которая была болѣе грустна, чѣмъ радостна: — поступите со мной справедливо — или, лучше сказать, великодушно, если можете. Я не знаю даже — много ли любили вы меня.

— Очень много — давно, когда вы были мальчикомъ.

— А послѣ не любили? Если такъ, мнѣ лучше уйти. Любовь только съ одной стороны дѣло самое жалкое.

— Очень жалкое.

— Лучше все перенести, чѣмъ стараться основать свою жизнь на такой любви. Есть такія женщины, которыя не могутъ любить никого.

— Это самое я говорила о себѣ Лорѣ недавно. Нѣкоторымъ женщинамъ такъ легко любить, другимъ такъ трудно, что можетъ быть онѣ не любятъ никогда.

— А вамъ?

— О! мнѣ… Въ этихъ вещахъ лучше ограничиться общностью. Я лучше не стану описывать себя, а то пожалуй ложно опишу.

— Вы никого не любите, Вайолетъ?

— Это мое дѣло, милордъ.

— Ей-Богу! это также и мое. Скажите мнѣ, что вы любите, и я тотчасъ васъ оставлю. Я не стану спрашивать о его имени и не стану болѣе безпокоить васъ. Если вы не любите никого и если вамъ возможно меня простить…

— Простить! когда же я на васъ сердилась?

— Отвѣчайте на мой вопросъ, Вайолетъ.

— Я не стану отвѣчать на этотъ вашъ вопросъ.

— На какой же вопросъ отвѣтите вы?

— На всякій, который касается васъ и меня, а не другихъ.

— Вы сказали мнѣ когда-то, что любите меня.

— Я сейчасъ сказала вамъ, что васъ любила — давно.

— А теперь?

— Это другой вопросъ.

— Вайолетъ, любите вы меня теперь?

— Вотъ ужъ это прямой вопросъ! сказала она.

— И вы отвѣтите на него?

— Я полагаю, что я должна отвѣтить.

— Ну-съ?

— Ахъ, Освальдъ, какъ вы глупы! Люблю ли я васъ? Разумѣется, я васъ люблю. Еслибъ вы умѣли понять, то вы увѣрились бы, что я не любила никого другого; — что послѣ всего случившагося между нами я никогда не буду любить никого другого. Я люблю васъ. Вотъ вамъ! Бросите ли вы меня, какъ вы сдѣлали намедни — съ большимъ пренебреженіемъ, замѣтьте — иди придете по мнѣ съ милыми, прекрасными обѣщаніями, какъ теперь — я все-таки буду васъ любить. Я не могу быть вашей женой, если вы не хотите на мнѣ жениться; судите сами, какъ же я могу? Когда вы убѣжали въ сердцахъ, потому что я сказала что-то такое взятое изъ нравоучительной книжки, не могла же я бѣжать за вами; это было бы не хорошо. Но если вы сомнѣваетесь въ моей любви къ вамъ, то я скажу вамъ, что вы дуракъ.

Говоря послѣднія слова, она надула губки, а когда онъ заглянулъ ей въ лицо, онъ увидалъ, что глаза ея наполнены слезами. Онъ стоялъ теперь обнявъ ее рукою, такъ что ему не легко было разсмотрѣть ея лицо.

— Я дуракъ? сказалъ онъ.

— Да, но я все-таки люблю васъ.

— Никогда больше не буду сомнѣваться въ этомъ.

— Не сомнѣвайтесь. Я же не скажу ни слова, вздумаете вы быть угольщикомъ или пѣтъ. Поступайте какъ хотите. Я имѣла намѣреніе поступить очень благоразумно, право имѣла.

— Вы самая великодушнѣйшая дѣвушка когда-либо существовавшая на свѣтѣ.

— Я вовсе не желаю быть великодушной и никогда болѣе не буду благоразумной. Только не хмурьтесь на меня и не глядите свирѣпо.

Она протянула руку, чтобы разгладить его лобъ.

— Я еще немножко васъ боюсь. Вотъ такъ. Вотъ это хорошо. Теперь пустите меня, чтобы я могла сказать тетушкѣ. Послѣдніе два мѣсяца она такъ сожалѣла о бѣдномъ лордѣ Чилътернѣ.

— Это она притворялась! сказалъ онъ.

— Но теперь, когда мы помирились, опа опять придетъ въ ужасъ отъ вашей нечестивости. Послѣднее время вы были голубокъ, теперь вы опять сдѣлаетесь людоѣдомъ. Но, Освальдъ, вы не должны быть людоѣдомъ для меня.

Какъ только она могла отдѣлаться отъ своего любовника, она разсказала обо всемъ лэди Бальдокъ.

— Ты опять за него выходишь? сказала ей тетка, поднимая кверху руки.

— Да — я опять за него выхожу, отвѣчала Вайолетъ.

— Такъ пусть же отвѣтственность падетъ на тебя, — я умываю руки.

Въ этотъ вечеръ, разсуждая объ этомъ съ своею дочерью, лэди Бальдокъ говорила о бракѣ Вайолетъ и лорда Чильтерна какъ о такомъ обстоятельствѣ, о которомъ она сожалѣла болѣе всего.