Глава 1

«Ты не переживай, Артур, и не ходи ко мне больше. Спасибо за Новый год, за всё… Мне было хорошо с тобой. И останутся яркие воспоминания. А о ребёнке не думай. После праздников я ложусь на аборт. И всё останется, как прежде. Ты пожалел меня, и я благодарна тебе. А теперь уходи. Мне очень больно. Моя жизнь, считай, кончена…»

— О-о, приятного аппетита!

Полковник Петруничев появился неожиданно и не поздоровался. Утром они виделись на первой в новом году планёрке. Ему, как и майору Тураеву, удобнее было побеседовать не при всех, а наедине. И потом шеф соизволил угробить свой обеденный перерыв.

— Какие аппетитные гренки! А бутерброды — с рыбкой, с перчёным мясом, с сервелатом! Мама завернула остатки новогоднего пиршества? — Петруничев был в ударе.

Раньше он никогда не мешал сотрудникам принимать пищу, понимая, что у них каждая свободная минута на счету. Тем более полковник никогда не шатался по комнатам и не попрошайничал, а аккуратно посещал столовую.

— Прямо слюнки потекли…

— Не мама. Другая, очень милая женщина. — Тураев выключил кипятильник и открыл банку кофе. — Присаживайтесь.

— Спасибо!

Александр Георгиевич расстегнул пиджак на полнеющем животике, пригладил блестящие залысины и поправил очки. Носил их полковник недавно и очень стеснялся.

— Появилась новая подружка?

— А что, нельзя? — шутливо спросил Артур, стараясь не вспоминать заплаканные глаза своей случайной любовницы, которой он сломал всю жизнь.

— Почему нельзя? Всё можно!

Петруничев добродушно улыбнулся, хотя ещё совсем недавно мечтал избавиться от строптивого сотрудника. Но оба делали вид, что всё забыли, потому что иначе не могли бы работать вместе.

— Вот, держи чай, перестань кофе травиться. И курить надо бросить.

— Хорошо бы. — Артур принял от полковника пачку «Павлова Посада». — Но не во всём человек над собой властен. Придётся чифирить.

— Это как хочешь, — разрешил полковник, явно намереваясь почаёвничать с Тураевым.

Артур всё отгонял от себя образ Ирины Рыцаревой, но против воли вспоминал их прощание. Чтобы отвлечься и прийти в норму, он снова воткнул вилку кипятильника в розетку, насыпал в кружку чуть ли не половину пачки и стал внимательно наблюдать за тем, чтобы коричневое варево не выплеснулось на стол.

А Петруничев искоса поглядывал на майора и думал, что только ему и можно доверить дело Валерии Леоновой, которое потрясло всё милицейское начальство до глубины души. Петруничеву приказали подобрать для расследования самые лучшие кадры, и он вспомнил об Артуре Тураеве тотчас же, как будто не было под началом других сильных и рисковых ребят.

Вспомнил об этом вот интеллигентном брюнете, невысоком, нешироком, с негромким голосом и слишком уж непривычными для «мента» манерами. Вспомнил потому, что понимал — Артур ни при каких обстоятельствах не отступит, даже если ему придётся пожертвовать родственниками, друзьями и собственной жизнью. У него хватка ротвейлера и разум столетнего ворона. К тому же он обожает всякие головоломки и имеет возможность посвящать работе всё своё время.

Да, подружки у него водятся, но ни одной из них майор не делает предложения. Помнит, как несколько лет назад его бросила жена. Сейчас она и их сын живут, кажется, в Германии, и у шантажистов, если таковые объявятся, богатого выбора не будет. Правда, очень бы не хотелось доставлять неприятности очаровательной матери Артура, которую, кажется, зовут Норма Мансуровна…

— Ну вот, готово! Попробуйте, Александр Георгиевич.

Артур поставил перед полковником дымящуюся кружку, подвинул бутерброды и гренки.

Полковник, между прочим, заметил университетский значок на отглаженном пиджаке Тураева, каждую пуговку на его жилете, стрелки на брюках. Все бы ребята так любовно следили за своим гардеробом, а то иногда до ушей приходится краснеть. В лучшем случае натянут форму, а в худшем явятся в джинсах. И не всегда даже побреются, примут утром душ. А уж о лосьонах, кремах и туалетной воде и говорить не приходится.

— Вкусно!

Александр Георгиевич всё не решался приступить к разговору, ради которого, собственно, и пришёл. Почему-то захотелось дать Тураеву задание в неформальной обстановке и без свидетелей.

— Любят тебя бабы, майор…

— Это ещё как сказать, — лениво пережёвывая бутерброд, возразил Тураев. — Хотя, конечно, гренки у Иры вышли замечательные.

— Ира, значит? — Петруничев выбрал здоровенный кусок хлеба с мясом в перце. — А насчёт Маринки забудь — она дура и дрянь. Всё у тебя впереди. Артур. Молодой, здоровый… Кстати, грипп прошёл?

— Как рукой сняло, — сказал Артур, уже точно зная, что чаепитие закончится для него не спокойно, как начиналось. — Обошлось без осложнений, и ладно.

— Значит, снова в седле?

Полковник почувствовал, что от чифиря заколотилось сердце, и слегка «поплыла» голова. Тураев, скорее всего, гипотоник, а вот ему-то не надо было так издеваться над собственным организмом.

— Я к тому насчёт баб сказал, что не только по жизни, но и по службе они тебя сопровождают постоянно. Едва закончил дело Кормилицы, окаянного врача-вредителя, так теперь подвалили проблемы красавицы-студентки. Я хочу предложить тебе заняться преинтереснейшим делом. Как по заказу — точно для тебя!

— Почему именно для меня? — Артур наполнил обе кружки, на сей раз, разбавив чифирь кипятком.

Петруничев благодарно кивнул.

— Ты когда-нибудь расследовал похищение ребёнка из чрева матери?

— Простите, не понял. — Тураев поперхнулся. — Как это?..

— Очень просто. Прокесарили девушку, младенца забрали, а её выбросили в яму у шоссе, на мороз. Случилось это в Высоковском районе…

— Кто прокесарил? И второй вопрос — она выжила?

Тураев уже забыл про чай. Расчёт полковника оказался верным — он загорелся.

— На второй вопрос отвечаю сразу — вроде, выкарабкалась. Уже разрешили допрос. Правда, времени много не дали — десять минут. И вот сегодня или завтра ты этими десятью минутами сполна воспользуешься. Кровь влили, с обморожением тоже справляются помаленьку, а помощи психотерапевта пока не требуется. Девчонка держится отменно. Другая на её месте в дурдом угодила бы, а эта… Представляешь — последнюю неделю дохаживала! Уже знали, что дочка будет, Миленой назвали. В честь Миллениума, как я понимаю. И вдруг в предновогодний вечер, в тихом переулке, недалеко от того дома, где она проживала у гражданского мужа, будущую мать заталкивают в машину трое амбалов. Она, конечно, цапается-кусается, но тщетно. Девушке делают укол, и больше она ничего не помнит. На какой-то момент от адской боли и холода приходит в себя и понимает, что лежит на снегу. Потом — опять провал, темнота. Каким чудом дождалась врачей, непонятно. Но, видимо, здоровая была. Ей бы у нас работать — кремень. Муж в истерике бьётся, ведь у них это первенец, а она ещё его утешает. Мол, всякое бывает, а мёртвой нашу дочь никто не видел. Значит, есть надежда.

— Действительно, характер! — покачал головой Тураев. — Её муж кто?

— В рекламном бизнесе работает и весьма преуспевает, даже после кризиса. Звать его Валерий Ильич Вандышев. Упорный и смышлёный, как все сибиряки, но сейчас близок к помешательству. Держится только на уколах, и потому с ним, думаю, будет сложно.

— Кто её обнаружил на снегу?

Артур про себя решил, что ехать в больницу нужно сегодня. Вроде, никаких важных дел нет, а завтра они вполне могут появиться — ведь от текучки его никто не освобождал.

— Борис Алексеевич Щербинин, девятнадцати лет от роду, студент МАИ. Ранее с Валерией Леоновой знаком не был. Совершенно случайно, проходя по шоссе, заглянул в заброшенный колодец. Показалось, что там кто-то стонет. Тоже потрясён до глубины души и очень жалеет, что ничем не может помочь следствию. Но главное он сделал — девчонку спас. Да, потерпевшая в Москве не зарегистрирована, практически никого здесь не знает. Все её связи нужно искать в Питере — там она учится в Электротехническом университете. Проживает в общежитии. Сам понимаешь, не ахти какой пансион, так что там может следок мелькнуть. Вандышев клянётся, что никого не подозревает, и таких уж смертельных врагов у него нет…

— Хорошего она себе мужа нашла, будучи лимитчицей. Раз в общежитии живёт, значит, не петербурженка. А здесь — рекламный делец, бомонд, перспективы. Яркая жизнь у Валерии Леоновой, интересная. И сама она, судя по всему, личность примечательная. Разрешите сейчас к ней поехать?

— Так и знал, что ты начнёшь с цепи рваться. — Петруничев допил чай и встал. — Возьмёшь у секретаря дело, прочитаешь, а потом поступай, как хочешь. За Вандышева большие люди хлопочут, так уж не подведи меня. Он специализируется на уличной рекламе, на щитах, и запросто вхож в мэрию. Горнолыжник, пловец, собирает живопись и оружие, охотится, любит гонять на автомобилях. Балуется шахматишками, не чужд страсти к казино. Был женат, супруга душевнобольная, помещена в интернат, так что с её стороны пакостей вряд ли можно ожидать. Других женщин на горизонте не замечено, и в сауне Вандышев потеет один. Часы досуга с друзьями делит редко, в основном проводит время с Валерией. В последние три загранкомандировки брал её с собой, везде представляя как супругу. Свадьбу собирались играть уже после рождения ребёнка. Самого Валерия Ильича тоже вряд ли в чём-то можно заподозрить, хотя чёрт его знает; чужая душа — потёмки. Больше ничего интересного сообщить не могу, да тебе пока и хватит. И твоя задача — ответить на собственный вопрос «кто её прокесарил?» И ещё — зачем? Непременно нужно выявить заказчика. Такие дела походя не делаются…

— Понял, Александр Георгиевич. — Артур быстро убрал со стола.

— Можешь рассчитывать на любую помощь, какая только потребуется. Привлекай «источники», Вандышев согласен их оплатить. Не мне тебя учить, одним словом. Сам всё прекрасно знаешь. Спасибо за угощение. — Александр Георгиевич вытер платком лоб, вздохнул. — Значит, за это дело я могу быть спокойным. Будем надеяться на лучшее.

— Нам без надежды никак. — Артур запер бумаги в сейф. — Она нам придаёт силы и освещает путь во мраке. А что касается того, что не вам меня учить… Лично я считаю ваш опыт бесценным, и никогда не упускаю случая поднабраться ума-разума…

— Ума тебе и так хватает, Тураев. И карьеру свою ты можешь загубить лишь по причине одного физического недостатка.

— Какого именно? — Артур непроизвольно глянул в зеркало.

— Позвоночник у тебя не гибкий, — объяснил полковник, примирительно улыбнулся и вышел из кабинета, не ожидаясь реакции майора.

* * *

— Скажи, что я скорее поправлюсь, если поем своих любимых «звёздочек» или рисовых шариков…

Девушка, лежащая на широкой кровати с поднятым изголовьем, устала и умолкла, а сидящий рядом плотный мужчина в белом халате нежно сжимал её тонкие пальцы. Вернее, их кончики, потому что руки больной были забинтованы пропитанной чем-то остро пахнущей марлей, и такая же повязка стягивала её голову.

— Но до сих пор ты хотела только пить. Дать тебе воды?

Вандышев повернулся к тумбочке, где радом с букетом розовых роз стояла бутылки минералки. Девушка глазами показала, что нет, не хочет.

А Валерий Вандышев, несмотря ни на что, чувствовал себя счастливым, потому что живая Лера была рядом. Её только что перевели из реанимации в отдельную палату, о чём позаботился любящий муж. Теперь вся ответственность лежала на нём. Милиция нашла пропавшую, врачи вытащили её с того света, а Вандышеву придётся заботиться о ней так, как не заботился раньше.

Лера должна понять, что жизнь не кончена, что впереди ещё много доброго и светлого, потому что для своего юного возраста она и так перенесла слишком много. Только найдут ли ребёнка, вот вопрос. Даже если после всего произошедшего Валерия сможет иметь других детей, исчезнувшая Милена не уйдёт из их жизни, из их памяти. Не уйдёт, несмотря на то, что родители никогда не видели свою дочку. Но так много говорили о ней, с таким нетерпением ждали, что казалось, будто девочка уже долго была с ними.

В дверь постучали, и Вандышев почувствовал, как задёргались его усы. Совсем психом стал, ведь предупредили, что должен приехать сотрудник из МУРа, лучший кадр, на которого можно положиться во всём. До сих пор Валерию не доводилось встречаться с ребятами из уголовного розыска, и было интересно пообщаться, а потом обсудить с друзьями.

— Разрешите? — Голос из-за двери прозвучал мягко, даже задумчиво.

— Да-да! — Вандышев, ожидавший почему-то громового рыка, оторопел.

Вошедший молодой человек, у которого из-под казённого халата выглядывала серо-синяя дорогая «тройка», удивил Вандышева и некрепким сложением, и восточной внешностью, и выражением равнодушной вежливости на лице. Во взгляде карих глаз отсутствовала острота, а в движениях — порывистость и сила. Глядя на маленькие руки муровца, на его небольшие ботинки, судя по всему, только вымытые под краном, Валерий подумал, что вполне мог бы двумя пальцами сломать ему позвоночник.

Но раз говорят, что это толковый парень, значит, имеют основания. Вроде бы перед самым Новым годом он упаковал в «Матросскую Тишину» членов какой-то очень крутой банды, и за это представлен к правительственной награде.

Артур раскрыл удостоверение, показал его Вандышеву и представился. Валерия всё равно не смогла бы разобрать в красной книжечке ни слова. Она лежала, полузакрыв глаза, и часто, неглубоко дышала, откровенно игнорируя вошедшего.

— Мне уйти? — Вандышев, не дожидаясь ответа, встал со стула и направился к двери. — Через десять минут вернусь, а пока покурю.

— Договорились, — кивнул Тураев, присаживаясь на тёплый стул.

Вандышев ещё раз, от двери, взглянул на его аккуратную причёску, пожал плечами и буквально вывалился в коридор, изо всех сил пытаясь подавить раздражение.

Он плохо представлял себе, как этот «ботаник» крутит руки бандюганам и потому чувствовал себя кинутым по-крупному. Не придали значения просьбе, побрезговали прислать стоящего мужика. Теперь выслушивай до второго пришествия заумные объяснения относительно того, почему ребёнок до сих пор не найден, а преступники не пойманы. Такой может только заболтать — на это, видимо, и надежда.

— Валерия Вадимовна, добрый день.

Тураев моментально оценил состояние больной и потому счёл нужным свести количество вопросов к необходимому минимуму.

— Как вы себя чувствуете? Можете разговаривать?

— Конечно, могу, — еле слышно отозвалась Лера. — Спрашивайте.

— Я сегодня много времени не займу.

Тураев раскрыл «дипломат», достал диктофон и включил запись. Вообще-то так поступать не полагалось, но Артур разработал собственную теорию анализа интонаций голоса допрашиваемого. И, слушая потом запись по нескольку раз, старался поглубже проникнуть в его душу. Потом Валерию посетит следователь и оформит протокол, как положено, а сейчас нужно вытянуть самую суть, и на основании добытых данных работать дальше.

Но теперешнее состояние Валерии Леоновой могло помешать чёткому и безошибочному анализу — паузы между словами, тяжёлое дыхание, остановившийся взгляд человека, только что переведённого из реанимации, не могли свидетельствовать об его вине. Но на всякий случай Тураев решил сделать запись.

— Валерия Вадимовна, вы подозреваете кого-нибудь? — задал самый банальный вопрос Тураев.

На него взглянули изумительной красоты глаза чайного цвета, но взгляд девушки был затуманен болью и жаром.

— Абсолютно никого, — еле слышно, но твёрдо сказала она.

— Вам или вашему мужу кто-нибудь угрожал в последнее время?

— Мне — никто, а насчёт мужа не знаю. Во всяком случае, он ничего не говорил об этом. Неприятностей в бизнесе у него не было. — Лера опять опустила веки и некоторое время отдыхала.

— И никакой слежки за собой вы не замечали? — продолжал настаивать Артур. — Может, кто-то интересовался привычками, распорядком дня, вашими вкусами и планами? Вы не пытались вспомнить?

— Так сразу сообразить не могу, — призналась Лера. — Надо будет подумать. Во всяком случае, поводов волноваться у нас не было.

— Вы смогли хотя бы мельком разглядеть лица похитителей? — Артур старался не жалеть распростёртую перед ним красавицу и не думать, где же сейчас находится её дитя. — Или у вас не было такой возможности?

— За рулём сидел парень, обритый наголо, — немного помедлив, сказала Валерия. — Укол мне сделал очень мощный дядя, но лицо его я не запомнила. От парадного меня тащил третий, он был весь в коже и замше, очень сильный, высокого роста. Я ведь открывала кодовый замок, когда на меня напали сзади. Машина у них была тёмно-синяя, кажется, вот какой марки, я не могу сказать. Скорее всего, «БМВ».

— Ну, вы просто молодец! — восхитился Тураев. — За считанные минуты, в таком состоянии, и так много запомнили! Но вы их не знаете?

— Голоса незнакомые. Всех троих впервые видела, — подтвердила Лера. — Но они по-быстрому укололи, и я отключилась.

— А что было потом? — Артур тревожно взглянул на часы — четыре с половиной минуты прошло, а ничего нового он, собственно, не узнал. Тёмно-синий «БМВ», бритый парень, мужик в замше и коже — таких в Москве миллионы. Всех не проверишь. Тем более что нашли Валерию в Высоковском районе — значит, придётся прочёсывать и область.

— Куда меня повезли, не знаю. Я всё время была под наркозом. Видела странный сон. Будто бы с папой в пилотской кабине самолёта. Он лётчиком был, и я заходила посмотреть, как экипаж работает. Тихонько, не дыша, наблюдала. И вот будто бы мы летим — под нами облака и розовое небо. Самолёт набирает высоту, и вдруг папа говорит: «Лера, тебе придётся выйти. Мне запрещено допускать тебя к приборам». Он буквально вытолкал меня из кабины, а самолёт стал падать. Как резко, что живот пронзила острая боль, меня затошнило и вырвало. Как только мы приземлились, я очнулась в снегу. Правда, сразу ничего не поняла. Потом догадалась, что меня выбросили в канаву или в яму, и я истекаю кровью. Все мысли только о ребёнке — что с ним? Я как-то сумела дотронуться до живота и поняла, что Милены во мне больше нет. Опять — непереносимая боль и шок. Я очень хотела умереть, потому что знала — случилось самое страшное. Когда меня тащили в машину, я подумала, что берут в заложники…

— Это было бы лучше, по-вашему? — перебил Тураев удивлённо.

— Конечно, лучше. Тогда Милена бы осталась со мной. — Лера поморщилась так, словно ей опять сделалось дурно. — Когда меня сверху окликнул этот студент, Щербинин, и бросил куртку, я пожалела, что до сих пор жива. Не знала, как мужу посмотрю в глаза. Ведь могла бы сидеть дома, ждать его, а не идти в магазин, не покупать игрушки и тряпочки до родов. Говорят ведь — плохая примета, и нужно было слушать…

— Вы ни в чём не виноваты, — быстро успокоил Тураев, а сам уже в который раз поразился самообладанию совсем молодой женщины. Другая бы рыдала и проклинала судьбу за жестокость, а эта смотрит сухими глазами на сыщика и в то же время как будто не видит его. — И муж вас безумно любит, это заметно. Он простит. Впрочем, ему нечего прощать.

— Я должна была предвидеть, — возразила Лера и забылась.

За окном валил густой снег, и Артур с минуту смотрел то на метель, то на раковину, то на тумбочку, на капельницу, на какие-то современные приборы, контролирующие состояние больной. она должна была предвидеть? Получается, дела Вандышева шли не так хорошо, как и он, и Валерия пытались представить. А, может быть, потерпевшая просто бредит? Окончательно не пришла в себя? О чём-то сознательно умалчивает? И почему-то винит себя, что вообще-то невероятно. Только за то, что вечером вышла на улицу, нельзя наказывать столь безжалостно.

Если случившееся стало для неё полной неожиданностью, и перед тем не было даже признаков надвигающейся беды, Лера просто супер-вумен. Не жалуется, не злится, не трясётся от страха, даже не просит найти ребёнка; а ведь Вандышев повторяет это через каждые два слова. Вот он практически на грани, близок к нервному срыву — это очевидно.

Реакция Валерия просчитывалась легко — он не доверяет присланному муровцу, серьёзно его не воспринимает. Но говорить с ним надо, потому что иного выхода нет.

— Ваши родители погибли? — чуть слышно спросил Тураев, но Валерия сразу же очнулась, и только тут губы её задрожали.

— Да, в девяносто седьмом году, — пролепетала она и всхлипнула. Светящаяся точка на дисплее одного из приборов запрыгала, и Артур пожалел, что задал этот вопрос. — Оба, сразу, в один день. На наш дом упал самолёт. Я ведь родилась в Иркутске.

— Ах, вот оно что!

Тураеву показалось, что ещё полминуты назад он знал намного меньше, чем сейчас. Девчонка давно уже научилась держать себя в руках и сама пробиваться в жизни.

— А вы были в это время в Питере?

— Да, сдавала зачётную сессию. Собиралась в гости, домой. В общежитии девочки услышали по радио о катастрофе, сразу же прибежали ко мне, потому что знали иркутский адрес. Я не даже не поняла, о чём они говорят…

— Простите. — Артур, увидев, что положенные десять минут истекли, встал. Он страстно желал наказать подонков, посмевших надругаться над сиротой. — Вы когда из Петербурга уехали в этот раз?

— Двадцать девятого декабря. Рассчитывала родить в Москве. Лучше бы у нас осталась, в Педиатрическом институте. Хотя там условия не очень-то комфортные, а здесь Валерка договор уже заключил на мои роды, оплатил всё. Думала, попразднуем недельку или чуть поменьше… Родила, называется! — Валерия закусила губу до крови, подавляя рыдания.

— Не волнуйтесь, я найду вашу дочь.

Артур сам не понял, как эти слова сорвались у него с языка. Глазищи чайного цвета распахнулись во всю ширь, потому что Валерия оторопела от такой самоуверенности.

— Вы учитесь в Электротехническом университете на пятом курсе?

— Да. Гуманитарный факультет — связи с общественностью.

— Ясно, — впервые улыбнулся Артур. — А я уже хотел спросить, как милая девушка управляется со всей этой навороченной электроникой. Итак, не стану вас больше мучить, займусь пока другими действующими лицами нашей драмы. Отдыхайте.

Артур кивнул Валерии, повернулся и пошёл к выходу, но вдруг почувствовал, что девушка что-то хочет сказать. Обернулся и понял, что был прав — Валерия, в упор глядя на него, шевелила губами.

— Вспомнили что-нибудь?

— Нет, я только хочу поблагодарить и врачей, и милицию. И всех остальных, кто спасал меня. Я выкарабкалась окончательно, несмотря на то, что ещё очень слаба. Но все мысли отныне — только о моей девочке, которую я люблю без памяти, хотя никогда ещё не видела. Где Миленка, жива ли? И ещё мне до слёз жаль мужа — ведь ещё неизвестно, кому из нас тяжелее. Я прошу вас тоже войти в его положение. И не реагировать, если Валерка будет в чём-то к вам несправедлив.

— Я давно уже не реагирую на эксцессы потерпевших.

Артур услышал в коридоре шаги. Без стука отворилась дверь, и вошёл Вандышев. Тураев ещё раз оглядел палату, пятнадцать розовых роз на длинных стеблях. Потом заметил, что у Вандышева распухли глаза и сильно дрожат пальцы.

— Я постараюсь сделать всё для того, чтобы вы оба как можно скорее увидели своего ребёнка. Выздоравливайте, Валерия Вадимовна, а к вашему мужу я загляну завтра в офис.

— Я буду ждать вас в двенадцать, — без промедления согласился Вандышев.

Он подумал, что сыщик действительно чего-то стоит, раз уловил страстное нежелание Вандышева ехать для допроса на Петровку.

* * *

Значит, Валерия Леонова — не истукан, и может плакать. Вполне можно было и не заводить речь о погибших родителях именно вчера, но Тураев решил проверить, в здравом ли потерпевшая уме. Да, она реагирует адекватно на тот слепой трагический случай, но осознанное, спланированное, омерзительное действо вроде бы даже оправдывает.

Валерия не повредилась рассудком и всё помнит. Она должна постоянно думать о том, что месте с крохотной дочерью она лишилась частицы матери и отца. Будучи единственным ребёнком в семье лётчика гражданской авиации, пилота первого класса Вадима Сергеевича Леонова, она несла по жизни великую миссию — продолжить его род, пусть под другой фамилией. А теперь врачи не гарантируют, что Валерия когда-либо сможет стать матерью. Остаётся только надеяться на то, что вряд ли девочку таким изощрённым образом похитили только для того, чтобы убить.

За окном всё так же летел снег, и его белизна выгодно подчёркивала дорогую мебель в кабинете Валерия Вандышева. Все предметы гарнитура были очень странного, инфракрасного цвета. В зависимости от того, с какой стороны на них смотрели, они казались то антрацитовыми, то багровыми.

В тон обстановке Вандышев подобрал и костюм, совершенно ему не идущий — чёрный, с красным галстуком и таким же платочком в нагрудном кармане. Видимо, с ним плохо поработал стилист, или же Валерий Ильич не желал тратить деньги и время на эти глупости.

А вот секретарша, которая принесла им кофе «Кабриолет», очень Тураеву понравилась, и сам напиток он счёл великолепным. Девушка, копия Клаудиа Шиффер, соблазнительно упакованная в чёрный комбинезон-стретч с длинными рукавами и зауженными брюками, сама по себе служила украшением рекламной компании. И если бы Артур собирался стать клиентом этого заведения, то, попробовав огненного кофе с водкой и шапкой взбитых сливок наверху, отбросил бы всяческие сомнения.

Как и следовало, «Кабриолет» подали в бокалах типа пивного «тюльпана». Видимо, это был любимый рецепт венского кофе в этой фирме, потому что секретарша подала его, не дожидаясь просьбы шефа.

Входя пятнадцать минут назад в кабинет, Тураев успел полюбоваться миниатюрным садом камней, среди которых журчал ручеёк. А сейчас с удивлением заметил, что холодильник в этом сумрачном кабинете тоже чёрный. Вандышев сам достал оттуда минеральную воду, разлил по бокалам и сел напротив Тураева.

Хозяин и гость закурили; первый — кубинскую сигару, купленную в Цюрихе, второй — короткую трубку. Заметив это, Валерий усмехнулся. Решил, что муровец строит из себя Шерлока Холмса. Тураев едкую гримасу проигнорировал.

— Сигара — признак благополучия, — пояснил Вандышев, откровенно, несмотря на горе и сомнения, любуясь собой в итальянском дымчатом зеркале напротив. — Это — сила, воля, власть. Валерии нравилось, что я предпочитаю сигары, несмотря на то, что мой рот не всегда оказывался свободным для поцелуя. Сама она покупала только дамские сигариллы.

— Да, жених вы для девочки из общежития завидный, — согласился Тураев. — Обычно они мечтают о меньшем. Всего лишь о московской прописке, насколько я знаю. Валерия же сорвала крупный банк и не должна была вести себя опрометчиво. Она действительно хотела иметь этого ребёнка? Или инициатива в основном принадлежала вам?

Вандышев сузил глаза, пытаясь справиться с внезапно вспыхнувшим негодованием, но Тураев смотрел на него спокойно, доброжелательно.

— Она была сумасшедшей матерью всё это время. Говорила, что начинает воспитывать малыша ещё в эмбрионе. Как только бэби-тест показал беременность, а доктора подтвердили, Лера преобразилась на глазах. Из девчонки стала женщиной, мадонной, каким-то неземным существом. Она была уверена, что носит в себе гения, которого до сих пор так не хватает стране. Была уверена, что, отняв родителей, судьба даст ей возможность заполнить пустоту в душе. Просила меня прижиматься щекой к животу, шептать: «Я — твой папа!». И после уверяла, что ребёнок отзывается на мой голос, знает меня. Так ждала рождения Миленки, воображала, как я впервые возьму её на руки и скажу ту же фразу. Уверяла, что в Америке ребёнок, которого так приветствовали, начал говорить в четыре месяца, а в семь — ходить. У Леры слух хороший, она каждый вечер пела Миленке колыбельную. Классическую музыку слушала до одурения, несколько раз таскала меня в театр, непременно в Большой. Атас! Доходило до того, что Лерка вслух читала ребёнку книжки. Там, в общаге, она так не могла чудить, но зато в Москве отрывалась. Наша дочь должна была чувствовать, как она желанна. Психическое состояние девочки оценивалось как идеальное. Я показывал Леру лучшим медикам, её обследовали на новейших приборах. Счастливее нас они не видели семьи!

— Наверное, сглазили, — заметил Тураев и отпил глоток кофе.

— Может быть, — согласился Вандышев. — Но теперь вы, надеюсь, поверите, что Лера страстно желала иметь ребёнка. Кроме меня и Милены у неё никого нет. Ни матери, ни отца… Дом в Иркутске разрушен, а ехать туда и качать права насчёт жилья Лерка боится. Может сойти с ума от горя. Увидев ровное место там, где был родной дом…

— Отчасти поэтому вы и решили жениться на ней? Пожалели? — Артур пососал чубук.

Он не хотел сознательно злить фирмача, но гнева его абсолютно не боялся. Просто ему чисто по-мальчишески хотелось сбить с задаваки спесь и заставить его понервничать. Понервничать не так, как раньше, а по-другому, перед тем забыв о своём положении в обществе, о скороспелой и заслуженной карьере.

— Я полюбил Валерию если не с первого взгляда, то вскоре после знакомства. И сделал бы ей предложение в любом случае. — Вандышев, кажется, уловил намерения майора и подавил гнев. — И так ведь бывает.

— А давно вы знакомы? — продолжал Артур, между делом соображая, подслушивает их сейчас секретарша или нет. Неужели Вандышев не спал с этой дивой в брючках? Если нет, то Валерий Ильич полный идиот.

— Без малого год. В марте девяносто девятого я поехал в Питер к друзьям. Давно хотели собраться и по-простому попить пивка. Помните, как в рекламе — «Надо чаще встречаться»?

— Пили «Золотую бочку»? — полюбопытствовал Тураев.

— Да нет, ирландское большей частью. Ну и поехали мы в «Конюшенный двор» на канале Грибоедова, рок-поп послушать; тем более что один из моих корешей оказался соучредителем клуба. Между делом услыхал, что недавно там, же на канале, смертельно ранили одного парня. Он в Электротехническом учился, на пятом курсе, но уже имел какой-то маленький бизнес, и в «Конюшенный двор» заскакивал. Вон, говорят, его подружка сидит, Валерия. Они часто в клубе вместе появлялись. Оба ведь из общежития, с Выборгской стороны, а там, даже если ты при деньгах, круто не оттянешься. Она одна за столиком была, вся в чёрном. Что пила, не помню, но я встретился с ней взглядом. Песню сразу же вспомнил, в пьяную голову ударило: «Эти глаза напротив чайного цвета…» А потом: «Вот и свела судьба нас! Только не отведи глаз!»

— Да, глаза у неё необыкновенные, — задумчиво сказал Артур.

— Я всё мечтал, чтобы у дочки такие же были, а Лерка от матери их унаследовала. В общем, попросил познакомить. Тогда ещё про предков ничего не знал, про упавший самолёт… Просто видел перед собой красотку, которой грех долго горевать. Решил доказать, что на том студенте свет клином не сошёлся. Павел его звали, вроде, а фамилию не помню.

— Кто и за что его убил, не выяснили? — встрепенулся Артур.

— Да нет. Ходили слухи, что работал опытный киллер. Говорю же, бизнес у парня был, а в таких случаях часто концы прячутся в воду. Свадьба у них намечалась, заявление лежало во Дворце. Теперь вот со мной такая петрушка вышла. Но Лерку я не брошу, вне зависимости от того, найдёте вы ребёнка или нет. — Вандышев увидел, что его бокал пуст, и поднялся. — Хотите ещё водки? Нет? А я выпью — мне очень тяжко.

— Дело ваше. — Артур обрадовался, что беседа ненадолго прерывалась, и можно осмыслить услышанное. А подумать было над чем.

Девушка ждала ребёнка с таким нетерпением, что читала ему сказки и пела колыбельные ещё до рождения. Это можно понять, особенно если учесть прошлое Леры, трагедию в Иркутске, её одиночество в общежитии. Закончит она свой Электротехнический университет, и выпишут её с площади. Или нужно возвращаться в Иркутск, или следует как можно скорее искать мужа с питерской регистрацией. А тут судьба посылает зажиточного москвича, пусть и не коренного. Далее — беременность, тем более желанная, что младенец крепче привяжет Вандышева к Лере. Единственный родной человечек зреет в чреве, и вдруг в один момент его вырывают и похищают. А Лера отлично держится, демонстрируя какую-то мазохистскую готовность принять наказание. Может быть, она виновна в чём-то? В гибели Павла, например? Так не ведут себя люди, считающие, что небеса покарали их незаслуженно. Но Вандышев, похоже, не в курсе.

— Значит, о погибшем приятеле Лера с вами не говорила?

— Нет. — Вандышев выпил подряд две стопки водки и успокоился.

— Но о чём-то вы говорили! Родители погибли, друг — тоже. С кем она по жизни общалась? Не сидела же безвылазно дома! Ей ведь двадцать лет, она красавица, пользующаяся бешеным успехом…

— Я ей не сторож, — перебил Вандышев. — В Питере не мог Лерку контролировать. Но знал, что лишнего она себе не позволит. С золотой медалью школу закончила, в институте идёт на «красный» диплом. Да, был парень, а где ж теперь целку найдёшь? Но лучше меня для неё никого нет. В общаге соседки у неё неплохие, трое в комнате они живут. Лерка даже скучала по ним, вспоминала разные случаи. Слова плохого ни разу не сказала. Я даже предлагал ей после свадьбы в московский ВУЗ перевестись, а она отказалась. ЛЭТИ, говорит, закончу, там у меня друзья.

Вандышев смотрел в стопку и говорил всё медленнее, с трудом ворочая языком, — действовало спиртное. Тураев успел незаметно поменять кассету в диктофоне.

— Вам лучше с ними поговорить, они Лерку знают с первого курса. Она в Питер приехала, когда ей семнадцати не исполнилось. А я старался прошлую жизнь своей жены не ворошить…

Если до этого момента Тураев считал Вандышева в целом искренним, то сейчас здорово в этом усомнился. Или Валерий не так любит свою избранницу, как пытается изобразить, или скрывает собственный интерес к тому, что ранее происходило с человеком, столь ему дорогим.

— Валерий Ильич, а лично у вас никаких подозрений нет?

— Абсолютно. Разве только у кого-то зародился столь изуверский способ поквитаться со мной. Блин, знаю, что детей из колясок крали, но чтобы из живота… У них не было времени подождать, пока Лерка родит? Или им срочно нужен был именно наш ребёнок?

— Нельзя исключать и такой вариант. — Тураев поднялся и улыбнулся, но кривовато, напряжённо. Так получалось, когда собеседник был ему не симпатичен. — На сегодня всё. Спасибо за угощение и за содержательные ответы. Если потребуется, я вам позвоню. Пожалуйста, вот визитка, здесь все номера телефонов. Если у вас появятся новые сведения, вспомните что-нибудь интересное, одним словом, как-то изменится обстановка, можете звонить в любое время дня и ночи. Будем надеяться, что всё у нас с вами получится.

— Надеюсь, куда ж денешься! Иначе хоть в петлю.

Вандышев смотрел на майора мутно и пьяно. Он встал из-за круглого низкого столика, подошёл к окну и глянул вниз, на парковку. Сразу же заметил новую машину, удивлённо ухмыльнулся.

Вернулся к своему рабочему столу, нажал кнопку селектора и позвал:

— Алла!

— Да, Валерий Ильич, — немедленно отозвалась секретарша.

— Зайди, — велел Вандышев, грузно плюхаясь в вертящееся кресло.

Ослепительная Алла бесшумно появилась на пороге и показала ряд слишком уж острых зубов. Сейчас она показалась Тураеву похожей на щуку.

— Проводи господина майора до его красного джипа «Мерседес»! — с трудом выговорил Вандышев и качнулся вперёд, опираясь на руки.

— Благодарю, но не стоит, — наклонил голову Тураев и вышел вслед за секретаршей, понимая, что Вандышев оказал ему величайшую честь, не хотел понапрасну отвлекать Аллу от насущных дел. По дороге он намеревался решить, когда удобнее всего будет вылететь в Питер.

 

Глава 2

Всё случилось так быстро, что Артур не успел прочувствовать дорогу. Так же мела метель, качались под ветром голые липы в узком переулке — таком же, как тот, где стоял его дом. Но это была уже не Пресня, а Выборгская сторона со своими заводами и трубами, непривычного вида трамваями и стёршимися вывесками на домах.

Но вот откуда-то из-за спины донёсся сладкий запах конфет, и настроение заметно улучшилось. Странно, но переулочек этот солидно именовался Первым Муринским проспектом.

О том, где придётся ночевать, Артур старался не думать. Петруничев обеспечил моментальную доставку билетов на ближайший самолёт, он же посулил забронировать одноместный номер в приличной гостинице. Нужно будет попозже позвонить на Петровку и выяснить, в какой именно.

Увидев жёлтое, насквозь промокшее здание общежития, украшенное барельефами, оградками и квадратными колоннами, Тураев мысленно пожалел Леру, которой пришлось прожить здесь четыре года. Конечно, она трепетно дорожила Вандышевым, потому что знала — второго шанса сделать сказочную партию не будет. Поэтому, наверное, и демонстрировала Валерию беззаветную любовь к будущему ребёнку; тем более что в двадцать лет девушки так себя не ведут. А вот Вандышев, по замыслу Леры, должен был её старания оценить и в самый последний момент не передумать.

Сначала Артур попал в какой-то тесный магазинчик, где оптом торговали продуктами. Смурной грузный мужик долго хлопал глазами, разглядывая кожаное, в потёках от растаявшего снега, пальто Тураева и его удостоверение. Потом облегчённо вздохнул, сообразив, что это не проверка, и мелкооптовому магазинчику ничто не угрожает.

— Мы в общежитии помещение арендуем, — обстоятельно пояснил он, потирая пальцем отрастающие под носом усы. — А насчёт студентки спросите рядом, или с другой стороны, напротив электроподстанции, — там тоже вход есть. Дежурные всё разъяснят или ребята, к примеру, они все друг друга знают. — И ушёл за поставленные одна на другую коробки с бананами.

Тураев вышел из магазинчика и поднялся на ступени. Удостоверение он в карман не прятал и поэтому сразу же предъявил его при входе мрачной пенсионерке, которая мешала шваброй грязную воду в ведре. Заметив молодого человека в кожаном пальто, она поджала губы.

— Вы к кому? — Бабка всегда была готова показать свою мизерную власть. — Я вас раньше не видала. Комнату снять хотите?

— Мне нужна Валерия Леонова, студентка Электротехнического университета. Она проживает в этом общежитии.

— Из Иркутска-то сиротинушка? — всплеснула руками бабка. — Это с западного торца зайти нужно, там покажут. Вы из Москвы?

— Да. — Тураев удивился проницательности бабки, потому что ещё не успел показать ей удостоверение.

Мимо ходили плотные черноволосые мужчины далеко не студенческого возраста, которые откровенно рассматривали Тураева, недоумевая, откуда он здесь взялся. Юноши волокли туда-сюда коробки с техникой, главным образом телевизорами и магнитолами, которые тут то ли продавали, то ли ремонтировали. Стайка курящих девиц замолкла, прекратив обсуждать любовные проблемы. Пять пар густо накрашенных глаз уставились на Тураева со жгучим интересом.

— А она ведь в Москву рожать поехала, к сожителю своему. Потом собирались расписаться, — оглядываясь по сторонам, сообщила бабка. — Сессию сдала раньше, а наши охламоны вон сейчас мучаются. Разрешилась она? Или случилась беда какая? Горемыка она у нас — родителей потеряла, ухажёра своего, а перед тем развелась…

— Развелась? — удивлённо переспросил Тураев, сжимая удостоверение в кулаке и пытаясь собраться с мыслями. — Она была замужем?

— А вы не знали?! — изумилась бабка. — Вся общага на свадьбе гудела. Из дома напротив, через Муринский, мальчик был. Адвокат его отец, мать тоже пост какой-то важный занимала. Квартиру здесь купили.

— Хорошо, я пойду в другую дверь. — Тураев взял бабку за локоть и сказал ей на ухо: — О том, что я здесь был и спрашивал про Леру, будете молчать. И никому, ничего — ясно? Так лучше и для вас, и для неё.

— Конечно, конечно! Станут спрашивать — скажу, земляка искали. Вы на кавказца похожи, а они здесь целый этаж заселили, — понимающе кивнула бабка.

Она сумела заметить в руке незнакомца красную книжечку и решила не перечить сотруднику милиции, пусть даже он и не пожелал представиться. О том, что натворила в Москве Валерия, бабка тоже спрашивать не стала, ибо поняла, что ей всё равно не ответят.

— Да хоть горшком назовите, — Артур развернулся и сбежал по ступенькам.

Правый ботинок попал в глубокую лужу; носок тут же промок, но Тураев не заметил этого — он смотрел на дом из серого кирпича с тремя красными полосами. Пятиэтажка тоже была сырой, по окнам лупил дождь со снегом — странно, как самолёт умудрился сесть в такую погоду.

Кажется, в последний раз довелось поесть в кабинете Валерия Вандышева, который сумел преуспеть в бизнесе, но не научился обращаться с женщинами. Иначе знал бы о том, что его дорогая подруга в Питере имела законного мужа, с которым благополучно развелась. Странно, почему это вообще случилось — сын адвоката, питерская прописка, приятные перспективы, по крайней мере, по сравнению с прозябанием и общежитии. Интересно, видел ли Вандышев когда-нибудь паспорт будущей супруги? Неужели ни разу не удосужился проверить её документы?

Тут два варианта — либо Валерия скрывала от Вандышева первое замужество, либо Вандышев не пожелал говорить на эту тему с Артуром. А что касается паспорта, то после развода можно его потерять, а штампы не восстанавливать. Всё получается чисто, мило и непорочно.

Скользя и перепрыгивая с одной обледеневшей колдобины на другую, Артур обошёл здание, свернул за угол и пожалел, что поторопился уехать из аэропорта. Очень захотелось есть, а особенно выпить чашечки две крепкого кофе, чтобы лучше соображала голова. Для осмысления короткой, но бурной жизни Валерии Вадимовны Леоновой требовалось капитально собраться с мыслями, отогреться и наскоро обдумать вопросы, которые следует задать её подругам. При каждой общаге имеется по крайней мере кафе, а то и столовая, где можно подкрепиться.

Чутьё Артура не подвело. Пристроившись за шумной студенческой группкой, он вышел к дверям столовки. Уже через десять минут уставил столик тарелками и стаканами. Как ел и пил, не запомнил. Иногда замирал, воткнув вилку в котлету, жевал хлеб и смотрел в одну точку, чувствуя в теле знакомую азартную дрожь.

Только бы девочки оказались в комнате и без кривляний ответили даже на самые неудобные вопросы, потому что в противном случае придётся продлевать командировку и невесть сколько времени их здесь выслеживать, чтобы расспросить о Валерии. Возвращаться в Москву, не добившись девичьих откровений, Артур не собирался, и на всякий случай приготовился к долгой осаде. Расходы его не волновали — Вандышев обещал за всё заплатить.

Тураев вышел на крыльцо и, не застёгивая пальто, спрятав кашне в карман, снова свернул к западному торцу и потянул на себя металлическую, обитую «вагонкой» дверь. В следующую секунду он лоб в лоб столкнулся с дворничихой, похожей не крошечный скелетик, обтянутый оранжевой спецовкой. Опершись на лопату, женщина подняла измученное лицо.

— Вы к кому?

В отличие от пенсионерки с повязкой дежурной на рабочем халате, она выглядела равнодушной, очень тяжело больной.

— К Валерии Леоновой, — тотчас отозвался Тураев. — Она здесь?

— Нет её сейчас, в Москву уехала. Но соседки, девочки, в комнате к экзаменам готовятся. Четвёртый этаж, третья дверь от лестницы.

— Спасибо.

Артур пошёл быстро, не оглядываясь; но он знал, что дворничиха, опираясь на лопату, так и смотрит ему вслед. Видимо, к Валерии Леоновой частенько захаживали респектабельные мужчины, потому что его появлению никто особенно не удивился.

Ничего себе, господин Вандышев, очень будет мило, если ты выбрал себе в жёны проститутку! А режим в общежитии достаточно либеральный, и документов не спрашивают, и откуда да зачем пожаловал не выясняют. Имя Валерии Леоновой знакомо всем, но, кажется, никто не знает, что с ней стряслось в Москве.

Похоже, Лера ловила кайф, приезжая из этих обшарпанных коридоров в роскошную квартиру Вандышева. В этот момент она особенно ярко ощущала, чего смогла в жизни добиться. Должно быть, отличница и пай-девочка, вырвавшись в Питер из-под родительского крылышка, почувствовала непреодолимую тягу к авантюрам, которыми не пресытилась до сих пор.

Тураев остановился у нужной двери, прислушался, пытаясь понять, одни там девчонки или нет. Не различив за дверью ни мужских голосов, ни звуков музыки, майор несколькими движениями расчёски привёл в порядок растрепавшиеся от ветра и дождя волосы, а после троекратно постучал.

— Петечка? — хрипловато поинтересовались из комнаты. — Заползай!

— Нет, не Петечка. Но мне очень нужно видеть вас, — вкрадчиво признался Тураев, улыбаясь. За дверью воцарилась тишина. — Можно войти?

— Минуточку.

Там повозились, кажется, что-то уронили. Артур знал, что в женских комнатах частенько сушатся всякие трусики-лифчики, и сейчас их поспешно срывают и прячут. Петечки Лерины соседки, вероятно, не стеснялись.

— Входите! — пригласил тот же таинственный голосок.

Артур достал удостоверение, раскрыл его и перешагнул через порог.

* * *

— Здрасьте! — ещё больше охрипнув от удивления, сказала кареглазая длинноволосая дива и выпустила изо рта волнующий мятный запах жвачки.

Одетая в туго облегающую кофточку сумрачно-неясного цвета и в коротенькую трикотажную юбчонку, перетянутая по талии широким ремнём, она выглядела вызывающе и в то же время привлекательно.

Другая Лерина подружка смотрела на незваного гостя раскосыми глазами. Пухлые губки сложила строго, а широкие скулы ей начал потихоньку заливать трогательный естественный румянец. Азиаточка с тонкими бровками надела светло-зелёное платье до пола, такой же мини-жакетик, и украсила себя гроздьями амулетов с изображением магических знаков. Первая же девушка предпочитала серебряные бирманские и непальские кулоны.

— Прошу прощения!

Артур оглядел тесноватую комнатку с тремя кроватями, столом, стульями и двумя шкафами. Здесь же поместились телевизор с магнитолой и прочая мелочёвка, скрытая под ёлочной мишурой — студентки ещё не кончили праздновать, несмотря на сессию. Правда, учебниками и конспектами был завален весь стол, придвинутый к подоконнику, но яркие афиши и плакаты на выцветших обоях откровенно мешали сосредоточиться. Ещё в комнате, где жила Валерия, было много цветов, в основном кактусов. И девочка в длинной юбке их как раз поливала.

— Вы к кому? — тоненьким голоском спросила она.

— К Валерии. Вернее, я хотел бы поговорить с вами о ней.

— Артур знал, что девушки его не прогонят — он всегда умел обращаться со слабым полом.

— Впрочем, если откажетесь, есть другой вариант. Завтра же вам вручат официальные повестки из прокуратуры…

— Ё-моё! — Длинноволосая дива вскочила, разом тряхнув всеми серьгами и подвесками. — А я думала, что Лео очередного «крутяка» зацепила. Везёт ей на мужиков — один лучше другого, а у нас с Алёнкой одна плесень.

— Почему в прокуратуру? — испуганно пискнула Алёна и оправила коротко остриженные, обильно политые лаком волосы.

— Потому что так полагается, девочки, — мягко объяснил Тураев.

Он, не спрашивая разрешения, снял пальто, шляпу, и устроил всё это на вешалке, за цветастой занавеской.

— Впрочем, для вас я могу сделать исключение. Если вы согласитесь откровенно побеседовать со мной здесь, неофициально, без свидетелей, то никаких повесток не будет.

— Проходите, пожалуйста.

Дива стала натянуто-вежливой. Она вытащила из-за шкафа стул поприличнее, обмахнула его каким-то ярким лоскутком и оторопело уставилась в раскрытое удостоверение Тураева.

— Вы из Москвы, что ли? А она как раз туда и поехала на Новый год.

— Я знаю.

Тураев решил девочкам пока всего не рассказывать. Он смотрел в окно, на дом, где жил бывший муж Валерии, и думал, стоит ли идти к нему сегодня.

— Я очень прошу вас помочь мне.

— Вы из уголовного розыска? С Петровки, тридцать восемь, да? — Алёна взяла в руки удостоверение осторожно, словно боясь, что оно взорвётся. — Но что сделала Лео? Она ведь на последнем месяце была.

— Не она сделала, а с ней сделали, — пояснил Тураев. — Давайте познакомимся для начала, чтобы нам легче было общаться. — Он спрятал удостоверение в нагрудный карман пиджака. — Я вам представился.

— Наталия Ожерельева, — жеманно дёрнула плечиком длинноволосая.

— Алёна Логинова, — смущённо назвалась узкоглазая.

— Очень приятно. — Артур незаметно включил диктофон. — К вам должен кто-то прийти сейчас? Петечка, кажется?

— Это мой бой-френд, — с лёгкой брезгливостью объяснила Наталия. — Вчера в «Мимино», кабачок у нас такой, на Сампсоньевском, наклюкался, как свинья. Утром из «обезьянника» с улицы Смолячкова приехал; я думала — хочет опохмелиться. Но специально мы на сегодня никого не приглашали. Алён, запри дверь на щеколду.

— Минутку.

Логинова, поддерживая юбку двумя пальчиками, на острых каблуках прошла к выходу, выглянула в коридор и задвинула щеколду, прибитую поверх хлипкого казённого замка.

— Порядочек!

— А что с Лео случилось? — дрогнувшим голосом спросила Наташа.

— Красиво вы её называете — Лео, — одобрил Артур. — Первый слог фамилии, но и от имени что-то есть. А случилось с ней большое несчастье. Она родила дочку, но ребёнка, к сожалению, похитили.

Наташа испуганно вскрикнула, а Алёна застыла, поднесла ладонь к губам, и её глазки-бусинки налились слезами.

— Ну, ты скажи! — Ожерельева стукнула кулаком по столу, от чего одна его ножка хрустнула. — Я говорила ей, Алён, помнишь? Оставайся в Питере, первый раз не повезло в Москве, и во второй не повезёт! Нет, захотела по-звёздному. Взбрело в голову, чтобы муж присутствовал, и всё такое прочее. В общем, с полным сервисом. Когда это случилось?

— В новогоднюю ночь.

Артур на секунду замер, ещё больше испугав девочек по-змеиному неподвижным взглядом. Зрачки его расширились, и даже повлажнел лоб, как от сильной боли.

— Позвольте, а что это за первый раз? С чем ей в Москве не повезло?

— Верно говорят, что счастливой нужно родиться, а не красивой. Когда чего-то очень много дано, другого совсем быть не может. — Ожерельева достала пачку сигарет «Кент», протянула Артуру. — Будете?

— Не откажусь.

Он безучастно наблюдал за затяжками двадцатилетних студенток, которые то и дело прихлёбывали пиво из банок. Понимал, что Лериным соседкам нужно справиться с эмоциями, и не торопил их. Тем более что он примерно догадывался, что сейчас услышит.

— Какие-то ужасы её по жизни всё время преследуют. Ну, скажите, на чей дом упал самолёт? Вы знаете, предки её погибли в Иркутске два года назад. Они в гостях у друзей заночевали, от силы пять минут как к себе вернулись. А тут эта махина раздавила дом! — С Наташиной сигареты на бумаги сыпался пепел, но она ничего не замечала. Артур отодвинул тетради и учебники в сторону, подставил блюдце. — Ну, немножечко им задержаться, и всё было бы по-другому! А Лео на третьем месяце…

— Стоп-стоп! — Артур легонько постучал костяшками пальцев по столу. — Значит, этот ребёнок у Валерии не первый? Правильно я понял?

— Второй, разумеется, — пожала плечами Алёна. — Тогда она в доме напротив жила, вон там. На пятом этаже. — Девушка показала через замызганное стекло куда-то на угол серого здания. — Сюда одно окно выходит, а остальная квартира на западную сторону, и балкон тоже. Мы как услышали, что случилось, побежали к Рубецким. А Лео зубрит и ничего не знает! Там ведь не все погибли, и она долго не верила, что осталась без папы с мамой. Свёкор им с Феликсом денег дал, мы все вместе в деканат ходили, просили войти в положение… Короче, отпустили её в Иркутск слетать во время зачётной сессии. А Лео всё телеграммы ждала, думала, найдутся родители. Ничего, конечно, не пришло…

Алёна всхлипнула в кулак, как маленькая. Наталия хмуро курила уже третью сигарету.

— Предъявили на опознание какие-то головешки. Лео на них и взглянуть не могла. Но по всему выходило, что родители не спаслись. Кто-то видел, как они в подъезд заходили буквально за минуты до катастрофы. В квартире… На том месте, где была квартира, — поправилась Алёна, — фрагменты человеческих тел нашли и привезли в морг. Лео потом трое суток рвало, но пришлось сдать материал для генетической экспертизы. Анализ подтвердил, что это и есть её родители. Хорошо, что замуж успела выйти; родители Феликса очень любили и жалели её. А Лео ведь на каникулы, в феврале, в Иркутск собиралась. С самой свадьбы не видела родителей, то есть с сентября. Ждала, деньки считала. Отец в лётчицкой форме приезжал — высокий мужик, крутой такой, с голубыми глазами, а на висках — элегантная седина. Ему только в вестернах сниматься. А Лео на мать похожа — вылитая! У них китайцы в каком-то колене были, в дальнем. Почти ничего уже не осталось, только прелестная восточная изюминка…

— Мать её — настоящая светская дама. Из дворян, которые в Харбин сбежали, а вернулись уже после Сталина, — добавила Ожерельева. — На свадьбе она была в платье-макси из сиреневого бархата, в фамильных драгоценностях. Всё сгорело, или мародёры растащили, теперь неизвестно. Лео уже собиралась к Феликсу из нашей общаги прописаться, и вдруг вернулась с чемоданом к нам, вся в слезах. Говорит, не могу с ним больше жить. Раньше пылинки с меня сдувал, а после того, что в декабре случилось, совсем другой стал. Некуда деваться сиротке, так пусть терпит…

— Начались скандалы? — перебил Тураев. — Или хуже?

— Сперва — скандалы, а после Феликс Лео по фейсу съездил, — обиженно доложила Алёна. — И за что, самое главное! Видите ли она, беременная на седьмом месяце, с ним в ночной клуб не поехала. А у них компашка какая-то крутая гуляла. Феликс хотел им показать, кто в доме хозяин. Когда протрезвел, долго ходил сюда, умолял Лео вернуться. Предков своих подключил, они втроём нашу дверь трясли. Тогда мы щеколду и прибили. Видите ли, ничего страшного! Бьёт — значит, любит.

— Странная философия для интеллигентных людей, заметил Артур.

— Точно! — согласилась Алёна. — Короче, дохаживала Лео вся в слезах, а таблетки пить нельзя. Заваривала какие-то травки. Гулять мы её выгоняли в парк. Феликс сначала ей покоя не давал, а после исчез совсем. И света в окнах у них давно уже нет, мы специально наблюдали.

— Я бы эту оплеуху стерпела, — призналась Наташа. — В её положении хвост задирать — себе дороже. Но Лео — не такая; гордая, аристократка. Меня ремнём драли в детстве, Алёну носом в угол ставили, а Лео пальцем никто не тронул. А уж тем более — Феликс. Он-то всё ножкой перед девушками шаркал, демонстрировал манеры, выпендривался. Короче, развелись они.

— А ребёнок? — встревоженно поинтересовался Тураев.

— Ребёнок родился мёртвым, — горестно вздохнула Алёна. — Мало Лео того ужаса с самолётом, мало того, что муж оказался редиской!.. Он, наверное, виноват, что ребёночка Лео потеряла. Доношенный ведь был, максимум на два дня раньше всё случилось. И тоже в Москве!

— А почему тогда-то в Москве? — удивился Тураев. — Валерия родом из Иркутска, Феликс жил в Петербурге… Как его фамилия?

— Рубецкий, — торопливо сказала Наташа. — Феликс Станиславович.

— Понял. Так в чём дело? Лера должна была с вами поделиться.

— Она и поделилась.

Алёна пожала плечами, встряхивая пустую банку из-под пива. Девочки понимали, что неплохо бы предложить гостю кофе или чаю, но Артур был официальным лицом, и они стеснялись.

— Нашей общагой вы уже налюбовались, конечно. Мама Лео в ужасе была, да и свекровь тоже. А у Вадима Сергеевича, папы её, в Москве жил то ли дальний родственник, то ли близкий друг. Пригласил Лео в гости — хоть на всё лето. Квартиру посторожить и всё такое. Она собиралась в Москве родить и первые месяцы там с младенцем отдохнуть. Не сбылось.

— Почему? — вскинул брови Артур. — Только поподробнее, пожалуйста.

— Такое уж её везение. — Ожерельева накрутила на палец прядь волос, оглянулась на аккуратно застеленную кровать Валерии. — Самолёт падает обязательно на её дом. Теперь Лео у нас суперпопулярна, каждый придурок хочет на неё посмотреть и руками потрогать. А когда Лео приезжает в Москву, там начинается ураган…

— Значит, её ребёнок родился или двадцатого, или двадцать первого июня позапрошлого года, — вполголоса сказал Тураев. — Из-за урагана?

— Естественно! — фыркнула Алёна. — На их машину дерево грохнулось. Родственник-то её встретил с «Авроры», они поехали домой, куда-то на юг Москвы. А там такое началось!.. Ливень, молнии, смерчи. Чудом в аварию не угодили, но страху Лео натерпелась выше крыши. Говорит, «тачки» крутило запросто на дороге, и помойные баки летали по воздуху. А рядом ещё со столба провод свисает — под напряжением, между прочим. Искры во все стороны сыпятся… Мужик этот «скорую» по мобильному вызывает, у Лео-то схватки уже начались, а тем сквозь завал не пробиться. Когда наконец-то её в больницу привезли, ребёнка было уже не спасти.

— Ужасно, — сказал Тураев, по-прежнему глядя в окно.

На голых ветках лип висели капли дождя, похожие на слёзы, и Артуру впервые за много лет действительно захотелось плакать.

Неужели она всего этого не рассказывала Вандышеву? Боялась его потерять? Незамужнюю девчонку возьмёт, а с разведёнкой, да ещё родившей мёртвого младенца, не свяжется? Ну и козёл же он в таком случае, раз дал повод так о себе подумать!

— Тогда мальчика или девочку Валерия родила?

— Мальчика. Мы даже медицинскую справку видели, — добавила Наташа. — Лео привезла её из Москвы, в суд носила, когда разводилась с Рубецким. Раз ребёнка уже нет, их и оформили по-быстрому. А она ждала его. Распашонки мы вместе шили, ещё до рождения Вадимом назвали — в память отца.

Особенно счастливым Артур Тураев себя никогда не считал, но сейчас понял, как несправедлив был к судьбе. Вот ведь настоящий рок, вот человек, который должен бояться жить! Значит, не только родителей вспоминает Валерия Леонова каждую ночь, не только погибшего друга Павла, с которым собиралась заключить, как выясняется, свой ВТОРОЙ брак. Были в её жизни и Феликс Рубецкий, и первый, ушедший навсегда ребёнок…

Значит, Миленка — вторая неспетая песня Лео. Теперь трогательная забота будущей матери о плоде в своём чреве уже не казалась Артуру странной. Получается, не зелёной студенткой была Валерия Вадимовна, а исстрадавшейся женщиной, которой даже некому излить душу.

Вандышев знал не её, а легенду о ней — отличнице, которая занималась музыкой, знала два языка, прекрасно танцевала. Если и имела парня, то только одного, но замуж не выходила никогда, и уж тем более не рожала детей. Другая Валерия Вандышева может и не устроить, и это станет для неё ещё одной трагедией.

Они сидели в комнатке, залитой голубоватым светом потрескивающей над окном трубки, но лампочку под потолком не включали. Их было трое, но думали они об одной, лежащей в больнице далеко отсюда.

— Московского адреса того самого родственника не знаете? — словно между прочим спросил Артур. — Имени его Лера вам не называла?

— Адрес обещала сказать потом, когда устроится на новом месте. И номер телефона — тоже. — Алёна старательно вспоминала всё, что происходило здесь полтора года назад. — Мы с Наташкой уезжали к своим на каникулы и собирались ей оттуда писать, хотя бы изредка. А звали родственника Николай Николаевич. Больше ничего Лео о нём не говорила, а мы не спрашивали.

— Вернулась она, когда мы ещё не уехали, — быстро, волнуясь, заговорила Ожерельева. — Я в аэропорт как раз собиралась, к себе в Томск. Сумку застегнула, и мы с Алёной присели на дорожку. У неё билет на поезд был, до Кисловодска, назавтра нужно было уезжать. Вдруг вваливается Лео, лица на ней нет, глаза сухие и страшные. Мы как увидели, что она без живота и без ребёнка, сразу всё и поняли…

— С этим ясно. — Артуру не хотелось переживать всё снова. — А потом как Валерия жила? Это ведь у вас на глазах происходило.

— Она оправилась немного и улетела в Иркутск. Привела могилки родителей в порядок, потом роскошные памятники им поставила, когда земля осела. С Павлом уже они там были, с Новиковым. Слышали про него?

— Да, я знаю, что его застрелили в прошлом году, в центре Питера.

— А ведь свадьба-то через три недели намечалась! — тряхнула головой Наташа. — Лео уже плакать устала. Сидела вот тут, на койке, как деревянная. Пашка бизнесменом себя называл, а какой там… В теликах копался, в «видушниках», как все наши мальчишки. Но убивать его не за что было. И ведь не в драке, не случайно, а точно киллер работал. Через канал стрелял, и угодил прямо под лопатку. Даже странно, что Пашке столько чести!..

— Значит, вы о нём всего не знали, девочки, — тихо, мягко, задумчиво сказал Тураев. — Чем больше человек собой представляет, тем меньше демонстрирует. Я не утверждаю, что Павел Новиков был выдающейся личностью. Но если для его устранения наняли квалифицированного специалиста, нужно подумать, кому он мог перейти дорогу. Хотя меня Валерия интересует, как вы понимаете. Она никаких догадок не строила?

— Нет, она ровным счётом ничего не понимала, — призналась Алёна. — Уверяла, что Пашке никто не угрожал. По крайней мере, если он кем-то таким знаменитым был, то Лео про это ничего не знала. Пашка приехал с Украины, из Днепропетровска, и Лео собиралась с ним туда уезжать. Он должен был на год раньше кончить, но это не мешало их планам. Лео продала то платье, в котором венчалась с Рубецким, купила новое. Но всегда получается так, что её мечты не сбываются. Платье пришлось загнать, чтобы не сойти с ума. И купить чёрное, до пола, шляпку с вуалью. Лео надела всё это и пошла в ночной клуб, куда её Пашка водил. А там с друзьями выпивал Валера Вандышев. Вы его, конечно, знаете?

— Конечно, Вандышева я знаю прекрасно, и про тот вечер он рассказывал. Понадеемся, что Валерий Ильич не бросит свою невесту в трудную минуту. По крайней мере, я сделаю всё для того, чтобы не допустить их разрыва.

Тураев видел, что девушки изнемогают от желания узнать, каким образом был похищен ребёнок Валерии, но сдерживались, предполагая, что майор милиции на поводу у них не пойдёт.

— Новиков в вашем институте учился? И проживал в этом же общежитии?

— Да, мы туточки все как родные, — нервно хихикнула Ожерельева.

— А если как родные, то вспомните, опасалась ли Валерия чего-либо перед последней поездкой в Москву. С вами не советовалась, как ей поступить? Ни в чём не сомневалась? Может быть, жаловалась на Вандышева?

— Нет, нет, что вы! Она так и рвалась туда! — запротестовала Логинова. — Вы не представляете, какой фарт ей шёл. Думали, всё, кончились испытания, сколько можно человека гнобить? Но нет, оказывается, не кончились.

Тураев понимал, что стоит как можно скорее откланяться, потому что девочки рассказали ему всё. По крайней мере, то, что считали нужным рассказать. Пришло время уединиться и всё как следует проанализировать. Тем более что диктофонная запись позволит сколько угодно раз отматывать плёнку назад и заново переживать этот разговор.

На всякий случай можно попробовать встретиться если с Феликсом Рубецким, то хотя бы с его родными. Спросить, где он сейчас, чем занимается, что может сказать о Валерии Леоновой. Но почему-то Тураев продолжал неподвижно сидеть у стола и рассматривать ёлочные игрушки, которыми в изобилии была украшена комната.

Шарики, зверушки, колокольчики, дракончики умиляли и возвращали в навсегда ушедшее детство, когда он в чешках скакал в садике вокруг ёлки. Тогда Артуру очень хотелось станцевать лучше всех, не ударить в грязь лицом перед мамой, которая всю ночь шила ему шапочку с заячьими ушами, стирала чешки и гольфы, гладила рубашку.

И, всё-таки вырвавшись из нежного плена воспоминаний, Тураев поднялся, давая девушкам понять, что разговор на сегодня окончен. Те, ожидавшие все эти полтора часа самого главного, разочарованно переглянулись. Наташа уже открыла рот, намереваясь что-то спросить или сказать, но в дверь вдруг постучали. И Тураев сразу решил, что это опять-таки не злополучный Петечка.

* * *

— Кто там? — Алёна подбежала к двери и приникла к ней ухом.

— Следователь прокуратуры Милявская. Откройте, пожалуйста! — По голосу Тураев понял, что за дверью стоит пожилая женщина.

— То из уголовного розыска, то из прокуратуры. — Ожерельева бессильно уронила руки на крутые бёдра. — Ну и денёк сегодня! Алён, открывай, чего ж делать? Интересно, тоже из-за Лео?

— Вряд ли. В Петербурге ничего ещё не знают, — заметил Тураев, надевая пальто. — И пожалуйста, девушки, не грубите следователю. Поверьте, у нас и у них очень тяжёлая работа. И стараемся мы для того, чтобы вы все спали спокойно. О моём визите прошу никому не рассказывать.

Логинова отодвинула засов, щёлкнула задвижкой, и в комнату быстрым шагом вошла весьма колоритная старушка. Её пенно-седые, подкрашенные оттеночным шампунем волосы, великолепно сочетались с оранжевой водолазкой из ангоры, клетчатыми шерстяными брюками и длинной «дутой» курткой, бесшабашно распахнутой на плоской груди. От Милявской сильно пахло сиренью.

— Здравствуйте, девочки! Простите, что вторглась в вашу приятную компанию. Надеюсь, молодой человек меня извинит. — Старушка привычным движением достала такую же, как у Тураева, книжечку. — Меня зовут Галина Семёновна. Фамилию вы уже слышали — Милявская. Районная прокуратура расследует обстоятельства самоубийства Константина Чепеля…

— А мы ничего не знаем! — испугалась Наталия и вскинула руки, будто защищаясь. — Мы с Чепелем курили иногда в коридоре, и всё. Насчёт его прибамбасов мы не в курсе. Там вообще-то никаких причин могло не быть — он давно под Приозерск за поганками ездил. Может быть, голос услышал, который приказал повеситься. С «торчками» часто бывает…

— Да, Чепель злоупотреблял галлюциногенными грибами, — согласилась Милявская. — Но ведь это додуматься нужно — сам процесс самоубийства снять на видеокамеру. Почему-то он захотел, чтобы ужасающие кадры остались для истории. Значит, девочки, вы совершенно не в курсе?

— Совершенно. Нужно мальчишек поспрашивать, — предложила Алёна. — Хотя Чепель вряд ли с кем-то станет откровенничать. У него все дела давно не в общаге были. Сюда он только ночевать приходил, да и то редко.

Артур тем временем, уже в который раз, достал свой документ, раскрыл его. И когда Милявская повернулась в его сторону, представился.

— О-о, как это прекрасно! Приятная неожиданность — встретить в этом жутком общежитии вместо пьяного оболтуса сотрудника МУРа. А что такого могли натворить эти милые барышни, чтобы ими занимались вы? Неужели в Москве наследили? — И Милявская в шутку погрозила пальцем.

— Они здесь не причём, — заверил Тураев, забирая острый локоток Милявской в свою руку. Он был такой твёрдый и острый, что, казалось, мог разорвать водолазку. — Меня интересует их третья соседка, Валерия Леонова.

— Место, как из фильма ужасов! — вздохнула Галина Семёновна. — Неделю назад здесь повесился этот самый Костя Чепель, поставив камеру в автоматический режим. С одной стороны, конечно, для меня это громадная удача — не нужно думать, как именно всё происходило. А с другой — страшно. Идёт какая-то безумная волна, молодёжь бравирует способностью нелепо и бессмысленно умирать. Месяца для назад тут же тяжело ранили азербайджанца, снимавшего комнату. Почему-то его звали Глобусом…

— Потому что он был лысый, Галина Семёновна, — объяснила Алёна.

— Благодарю вас, запомним.

Милявская изучала девичьи личики и обстановку в комнате, распахнув огромные глаза, накрашенные тенями нескольких цветов. Тураев почувствовал, как интересно этому человеку жить на свете. Голос следователя, громкий, чёткий, с металлическими нотками, разносился, должно быть, по всему коридору.

— И в прошлом году случай был — студент из этого же общежития погиб…

— Паша Новиков, — подсказала Ожерельева. — Между прочим, они все трое тесто общались. Лео, Чепель и Новиков. Называли друг друга — амиго.

— По-испански — друг, — объяснила Алёна. — Или подруга, всё равно. Потом у Лео с Павлом началось «сантименто сакраменто». А Чепель лошаделлу кульную нашёл не из наших. «Тачка» у него появилась. Раза два Костю с лошаделлой у нашей двери видела. Так что вам тоже нужно с Лео встретиться, Галина Семёновна. Она про Чепеля много знать может — подолгу бакланили в коридоре. Но про то, что он кончать хотел, Лео не догадывалась.

— Лео — это Валерия Леонова, правильно? Я эту очаровательную девушку помню! — обрадовалась Милявская, ничуть не смущённая жаргонными словечками Наталии. — Мне казалось, что именно такой и должна быть настоящая фотомодель. Она была возлюбленной убитого Новикова — точно! И Чепель был третьим в их компании. Артур, вы из-за Леоновой приехали?

— Да, хотел посмотреть, где и как она жила. — Тураев покусывал нижнюю губу. Наконец он решился: — Галина Семёновна, девочки устали от меня, и не нужно их сегодня напрягать. Тем более что они действительно ничего про Чепеля не знают. Когда буду в Москве, спрошу о нём у Валерии, а затем передам материалы вам. Согласны на такой вариант?

— О чём речь! — восторженно воскликнула Милявская. — Но всё равно, девушки, вам придётся подъехать вот по этому адресу. Время там написано — в эти часы я принимаю. И передайте повестки двум соседям Чепеля по комнате. Я сейчас там была, но дверь заперта.

— Передадим, если они ночевать явятся, — пообещала Наталия.

Она благодарно смотрела на Тураева, и тот отвечал ей ласковым взглядом.

— Тогда до вечера, — попрощалась Милявская, которой хотелось как можно скорее уйти из прокуренной комнаты и глотнуть свежего воздуха.

Она протянула Алёне несколько бумажек с печатным текстом, куда несколько слов было вписано от руки.

— Обязательно забегите! С институтом я улажу, если появятся вопросы. Ничего не знаете — и ладно. Скажете мне всё это под протокол, подпишете, и свободны. Только не забудьте…

— Мы-то точно забежим, а вот за приятелей Чепеля не ручаемся, — предупредила Алёна. — Они могут и застрематься — прокуратура всё-таки.

— Ничего. Скажите им, что это не страшно, — перевёл словечко Тураев. — А если они начнут бегать от следователя, могут возникнуть подозрения, и тогда отмыться будет труднее. Ну, мы пошли, а вам счастливо сдать экзамены. Приятно было познакомиться.

— Нам тоже было очень приятно, — опустила густо накрашенные ресницы Ожерельева. — Только мы бы хотели знать, как там Лео.

— Думаю, что она сама скоро вам позвонит, — успокоил Артур, бережно, под ручку, выводя Милявскую в коридор.

— Только бы выбрали полчасика и съездили ко мне на Смолячкова, — вздохнула Милявская, озабоченно семеня рядом с Артуром. — Должны же понимать, как всё это важно! Взрослые уже люди. Да, а что произошло с Леоновой? Боль моя это общежитие, каждое утро просыпаюсь и думаю, как бы чего здесь не случилось. Вы располагаете временем?

— Да, конечно.

Тураев провёл Милявскую мимо прыщавого парня с красной повязкой, который на посту читал детектив — ему было мало реальных ужасов. Тощая дворничиха гоняла лопатой воду, стараясь пробить во льду сток к люкам. Несколько иномарок, как телята, уткнулись носами в крыльцо, и их с трудом удалось обойти.

— Галина Семёновна, мне вот в этот дом нужно зайти и проверить одну квартиру. Если вы будете так любезны, что подождёте внизу, мы сможем поговорить о Валерии. Сразу говорю, что окажу вам любую помощь, какая только потребуется. Но также могу попросить вас кое в чём мне помочь…

— Обязательно! — Милявская выглядывала из отороченного мехом капюшона, как из шалашика. — Пойдёмте! — И она потянула Тураева за рукав, приглашая перебежать улицу. — Нет, это ужасно! Девочки — куколки, а Валерия — вообще примадонна! И как живут! Грязь, сырость, клопы, тараканы. На кухне все горелки с плит украли, и одно время пламя на полметра взлетало. Это как раз в те времена, когда Павла Новикова убили. Теперь, правда, лучше стало, а всё равно сердце кровью обливается!

Как и рассчитал Тураев, дом, выстроенный в форме буквы «Г», имел угловой подъезд. Чтобы попасть в квартиру Рубецких, нужно было войти именно в эту дверь, самую маленькую и невзрачную из всех. Немудрено, что Рубецкие здесь не появляются, — ни лифта, ни домофона, ни металлической двери на улицу, даже почтовые ящики сломаны.

Но для Валерии лучше было бы жить здесь, а не пытаться обаять Вандышева. Такие чудесные превращения случаются только в сказках; реальность же преподносит куда более скромные сюрпризы. Вся эта беготня, конечно, зряшная. Рубецкого застать не удастся. Ладно, пусть Галина Семёновна во дворе погуляет — ей почему-то нравится подставлять лицо метели.

Увидев, что на каждую лестничную площадку выходит на четыре двери, Артур прикинул, где может располагаться жилище Рубецких. На пятом этаже три металлические двери могли вести в квартиру, когда-то купленную адвокатом. Четвёртая, вдрызг разбитая, обшарпанная, отпадала сразу же.

И всё же Тураев решил, что нужно обратить внимание на дверь рядом с обшарпанной — по его вычислениям выходило именно так. Он нажал на кнопку звонка, но все усилия были тщетными. В квартире стояла полная тишина. Устав давить на кнопку, Тураев оглядел исписанные огромными кривыми буквами стены и потолок, махнул рукой и собрался уходить, тем более что во дворе его ждала пожилая дама.

Разбитая дверь неожиданно открылась, и выглянул кудрявый мрачноватый мужик лет сорока, одетый во вполне приличный спортивный костюм. Но по устоявшемуся запаху перегара и исчерна-лиловому бланшу под глазом Тураев определил, что сосед Рубецких не в ладах с законом и пьёт давно, основательно, со вкусом.

— Нету их, чего звонишь? — хмуро, но спокойно сказал мужик.

— Тебя как звать? — обрадовался Артур возможности кое-что узнать.

— Аркадий. А чего нужно? — Мужик закрыл за собой дверь.

— Аркадий, Рубецкие тут живут? Адвокат с семьёй — женой и сыном?

— Да сына ж его посадили! Ты чо, не знаешь? И адвокат съехал отсюда. Усатый он такой, правильно? «Фольксваген» у него синий был. Тут какие-то мудилы шляются, но сейчас нету никого. — Аркадий поскрёб макушку.

— Феликс сидит? За что? — Артур оторопел уже в который раз за день.

— Говорят, «мокруху» заказал. А киллер слил его в «легавке».

— Значит, киллера взяли, и он указал на заказчика. Бывай, Аркаша!

И Тураев через две ступеньки побежал вниз, оставив мужика приходить в себя и думать, не померещился ли спьяну весь этот разговор.

— Артур, у меня уже ноги замёрзли! — слегка обиженно призналась Милявская.

Свою руку в кожаной с мехом перчатке она бесцеремонно просунула под локоть майора.

— Не возражаете, если мы зайдём ко мне домой? Я недалеко живу — через квартал, на Земледельческой.

— Впервые о такой улице слышу, — признался Артур, думая о своём. — Но если близко, то можно зайти. От вас можно в Москву позвонить, кстати? Я заплату, не волнуйтесь.

— Да сколько угодно! Хоть целый день звоните! — беспечно разрешила Галина Семёновна. — Кстати, не стесняйтесь, потому что живу я одна в большой двухкомнатной квартире. С гостиницей нет проблем?

— Вот хочу узнать, в какой именно мне забронирован номер.

— Лучше дайте отбой и оставайтесь у меня. Деньги сбережёте и мне приятное сделаете. Я одна, как перст, муж десять лет назад умер. Детей не было. Наверное, подорвала здоровье в молодости — два года сидела в тюрьме и в лагере. Арестована была на пятом курсе университета. Потом пришлось с трудом навёрстывать упущенное. А, может быть, я и до ареста была приговорена к одинокой старости. Если бы не было любимой работы, где я нахожусь даже по выходным, забирая все дежурства, пропал бы смысл всей моей жизни. Дошло до того, что я хотела переехать в коммуналку, получив огромную доплату. Но до сих пор никак не могу выбрать время и вызвать агента по недвижимости. Мы ведь коллеги, а потому должны друг другу помогать. Тем более что теперь нас интересует одна и та же особа — Валерия Леонова. За обедом и за чаем вы сообщите мне всё, что знаете о ней.

— Обязательно, Галина Семёновна! Но оставаться у вас жить было бы ужасным нахальством с моей стороны. Мы же едва знакомы.

— А по приезде в Москву я остановлюсь у вас! — просто сказала Милявская.

Они как раз перешли Большой Сампсоньевский проспект и тихо побрели вдоль стены массивного дома, мимо дверей всевозможных кафе и магазинчиков.

— Я не прожила бы семьдесят четыре года, имея столько болезней и всё время помня, как на моих глазах арестовали отца, если бы не была рядом с интересными, хорошими людьми. Папу забрали в сорок восьмом, а как будто вчера. Не дай вам Бог пережить такое, даже представить себе, как твоего отца увозят в тюрьму! Его уводят, а ты знаешь, что никогда его не увидишь… Папа занимался чистой наукой. Он никогда не лез в политику, лишь укреплял оборону страны. Работал над проектом создания нашей атомной бомбы. Маме удалось выжить в лагерях, но папу мы так и не дождались. Я постоянно ощущаю рядом с собой дорогие тени — родителей, мужа. И всё же мне хочется, чтобы в пустых комнатах появился новый человек. Мне кажется, что мы поймём друг друга.

— Я понимаю, что такое незаконный арест отца. Знаю, как страшно после этого сидеть одному в пустых комнатах. И потому, надеюсь, мы с вами в своей работе не допустим произвола.

— Пойдёмте скорее!

Галина Семёновна цепко схватила Тураева за руку, повлекла его к пятиэтажному дому, очень похожему на тот, где раньше жили Рубецкие. Общим был и серый унылый цвет, но здесь отсутствовали красные полосы.

— Вы любите шпик? Нет? Да, конечно, я сморозила глупость!.. Тогда я скоренько приготовлю ужин. А как насчёт клюквы с мёдом? У меня есть прекрасный индийский чай. Если хотите, могу испечь быстрый пирог с яблоками — «Гости на пороге». Я вижу, что вы очень устали, у вас закрываются глаза. Вы очень долго не спали, а это вредно, поверьте мне. Я отведу вам маленькую комнату, в которой сама очень редко бываю. И вы будете спать, спать столько, сколько вам захочется. Боюсь, что вы сгорите на работе и не доведёте до конца порученное дело. Не смотрите, что я больная старуха. Я много могу для вас сделать, Артур. У меня чутьё на людей. За долгие годы интуиция следователя оттачивается, как бритва. И я уверена, мне доставит огромное удовольствие хоть немного помочь вам. Не отказывайтесь.

— Спасибо вам.

Тураев, остановившись у дверей подъезда Милявской, взял её руку в свои, поднёс к губам, но не поцеловал кожу перчатки, а только крепко стиснул пальцы.

— Не скрою, что мне необходим помощник, живущий в Петербурге. И для того, чтобы мы как можно скорее начали работать вместе, я расскажу вам о Валерии Леоновой. Мы должны вернуть ей ребёнка, ту самую девочку, которую похитили сразу же после рождения. Да, непосредственно преступление было совершено в Москве или в Подмосковье. Но у меня есть все основания предполагать, что корни его — здесь. Я признаю вашу правоту, понимаю, что должен давать себе отдых, но всё-таки сегодня я поработал не зря. И узнал столько, сколько не надеялся узнать за всё время командировки. А потому могу позволить себе несколько часов сна, который нужен мне сейчас даже больше, чем обед, тем более что я перекусил в общежитии. Между прочим, я искренне надеюсь, что в забытьи ко мне придёт разгадка…

* * *

— Похоже, дело Чепеля придётся закрывать. — Милявская закапала в глаза разведённый в воде майский мёд, поморгала и успокоила встревоженного Артура: — Ничего, я каждый день так делаю. Доктора говорят, будто это средство укрепляет роговицу. Мне кажется, что это действительно так.

Настольная лампа светила в лицо Галине Семёновне, и женщина казалась совсем молодой, потому что морщины куда-то пропали. Артур поднялся с дивана, открыл бутылку минеральной воды и сделал несколько глотков.

— Самоубийства среди наркоманов — не редкость, — согласился Тураев. — А бороться с этим злом мы пока не научились, к сожалению.

Артуру казалось, что он с самого детства знает эту очаровательную женщину, хотя с момента из знакомства прошло чуть больше суток. В маленькой квадратной комнате, выходящей окном на юг, удалось отлично выспаться. Хозяйка в это время встречалась со студентами в районной прокуратуре. Весь следующий день Артур слушал диктофон, то и дело, отматывая плёнку назад, и ждал звонка Петруничева. Полковнику удалось забронировать гостиницу только с сегодняшнего вечера. Если бы судьба не подарила встречу с Галиной Семёновной, неизвестно, где пришлось бы ночевать; да и прожить этот день хотелось по-человечески.

Тураев не знал, согласится ли Милявская прослушать запись разговора с Ожерельевой и Логиновой, но надеялся, что следователь ему не откажет.

— После того, что я узнала о Валерии Леоновой, совесть не позволяет приставать к ней с всякими глупыми вопросами! — Галина Семёновна уронила руки на колени, обтянутые простёганным халатом. — Первый ребёнок погиб, второго похитили, да ещё таким зверским образом. Как селёдку выпотрошили, право слово! И это не считаю того, чтоб произошло в жизни девушки раньше! Да ещё Павел Новиков, погибший от руки киллера… И Феликс Рубецкий, вы говорите, арестован за то, что заказал убийство!..

— Словам такого гражданина, как этот Аркадий, безоговорочно верить нельзя, — предупредил Артур. — Но я попрошу вас, Галина Семёновна, непременно узнать всё, что возможно, деле Феликса Рубецкого. Какое убийство он мог заказать? А вдруг по его вине был убит Новиков?

— Вы думаете, что Феликс сделал это из ревности? Для того чтобы сорвать близкую свадьбу бывшей жены?

Милявская смотрела на искусственную ёлочку в микроскопических игрушках, сжимая в руке флакон с майским мёдом. А Артур уже не видел вокруг себя ни незнакомой комнаты, ни чужой квартиры — он думал только о том, что нужно делать дальше.

— Но это уже, простите, не характерно для нормального человека. Исполнитель такого уровня стоит огромных денег, а Рубецкие всё же не миллионеры. И за что бывший муж так ненавидел Валерию? Ударил её, довёл до того, что она потеряла ребёнка. Да ещё ей же и отомстил! Гнусно. Если ваша догадка верна, мне будет ещё страшнее жить.

— Может, и не верна, а Новиков погиб по какой-то другой причине. Но на всякий случай следует это выяснить. И ещё один вопрос, Галина Семёновна. Если трагедию Новикова можно напрямую связать с Валерией, то о причинах самоубийства Чепеля она может и не знать. А может и знать!.. — Артур сцепил пальцы на колене. — Вот в чём дело… — Он приподнялся и снова сел, чтобы не упустить мысль. — Галина Семёновна, не могли бы вы сейчас связаться с дежурным в прокуратуре и попросить хотя бы к завтрашнему утру пробить Рубецкого-отца? Где сейчас живёт, номер телефона и всё такое прочее. Мне очень нужно до отъезда в Москву с ним встретиться, спросить о снохе, о сыне…

— Конечно, товарищ майор! — Милявская поднялась с кресла. — Ещё поручения есть? Говорите сразу, что вам нужно. А то завтра мне некогда будет — далеко ехать. В Московский район, на Цветочную улицу, и всё по поводу того же Чепеля. Там, в обувном колледже учится приятель Константина, который может что-то знать об его проблемах. Не допросив его, я не могу закрыть дело. Хорошо, если в прокуратуре выделят машину, а то придётся ехать на метро. Одно радует — проезд бесплатный…

— Поедем на такси. Вместе. — Артур помотал головой, давая понять, что его решение обжалованию не подлежит.

Нужно ещё, с разрешения хозяйки, принять душ, как привык делать каждый вечер перед сном. А назавтра всё-таки нужно перебраться в гостиницу «Советская», на Лермонтовский проспект, где полковник всё же забронировал номер. Конечно, Милявская может обидеться, но злоупотреблять чужим гостеприимством Тураев не любил. Они и дальше будут работать на пару, но для этого не обязательно вместе жить.

— Но я останусь у вас в долгу, — предупредила хозяйка.

— В долгу не останетесь. Во-первых, соберёте сведения о Рубецком и Новикове. Но и это не всё. Мне нужно ознакомиться с делом Чепеля, раз уж Валерия называла его амиго. Кроме того, я хочу получить документ из ЗАГСа, вернее, документы, подтверждающие бракосочетание и развод Валерии с Феликсом, копию справки о смерти ребёнка. Это во-вторых и в-третьих. В-четвёртых, я настоятельно прошу позволить мне поучаствовать в допросе этого самого приятеля из обувного колледжа. И, в-пятых, я умоляю вас внимательно прослушать запись моего разговора с девочками в общежитии. Чутьё следователей не острее чутья ментов — оно просто иного рода. И мне кажется, что мимо моего сознания постоянно проскакивает очень важная деталь. Кто-то из соседок Валерии между прочим сказал во время беседы интересные слова, зацепившие подсознание. Но, к своему стыду, я никак не могу понять, что именно это за слова. Не зря считается, что женское сердце — вещун, и потому вы можете, я уверен, нащупать эту точку. Кто знает, а вдруг в историю с Леоновой замешан ваш Чепель?

— Всё может быть. — Милявская, опустив обёрнутую шёлковой чалмой голову, некоторое время смотрела на ковёрный узор. Потом приняла решение. — Хорошо, я прослушаю эту запись, раз вы просите. Только поставлю чайник.

Галина Семёновна поднялась, подошла к двухстворчатой, очень широкой для этой комнаты двери, и обернулась.

— А я вас, Артур, умоляю вовремя напомнить мне, что чайник нужно выключить. Когда я работаю, то отвлекаюсь от всего, и уже много раз оставалась без чайников, кастрюль, утюгов и сковородок…

* * *

Ветер на несколько секунд разогнал тучи, и сквозь снег просияло солнце, коротко и пугливо. Потом снова стало темно. «Дворники» беспрестанно елозили по лобовому стеклу «Волги», которую Галине Семёновне всё-таки выделили от прокуратуры — как старейшему и заслуженному работнику. Она сидела сзади, рядом с Тураевым, и молчала, глядя с Литейного моста на Петропавловскую крепость. Артур, против обыкновения, не любовался городом, а думал над тем, как легко возникают в следствии тупики и как трудно бывает из них выбираться.

Новый адрес адвоката Рубецкого Милявской сообщили сегодня утром, позвонив домой. Бумажка тут же перекочевала к Артуру. Он немедленно набрал номер, но отозвался только автоответчик, голосом Рубецкого предложивший оставить своё сообщение после сигнала.

Артур так и поступил, и даже некоторое время втайне надеялся, что отец Феликса вот-вот перезвонит, но этого так и не случилось. Может быть, Рубецкого действительно не было дома, но он мог и просто проигнорировать очередной звонок из милиции. Адвокат понял, что речь опять пойдёт о Феликсе, и просто не захотел травить свою душу. Тураев его понимал, но в то же время мысленно давал себе обещание отловить Рубецкого во что бы то ни стало.

Остальные материалы, нужные Тураеву, добыть так быстро не получилось. Но Галина Семёновна поклялась передать их Артуру не позднее послезавтрашнего дня. Значит, до того времени и предстояло пробыть в Петербурге. Никакой культурной программы Артур для себя не намечал, а хотел только закрыться в номере гостиницы, как следует выспаться, а потом всласть поработать, благо материала накопилось предостаточно.

Тураев понимал, о чём думает следователь, и потому не мешал ей. Милявская, два раза прокрутив плёнку с откровениями Лериных подружек, призналась, что ничего подозрительного в их словах не заметила, по крайней мере, на первый взгляд. Но какая-то одна фраза шершаво мазнула по напряжённым нервам, а сейчас не могла всплыть в памяти.

— О-о! — Галина Семёновна, не стесняясь водителя, воскликнула громко и радостно: — Всё-таки я не окончательно выжила из ума! — И заговорила на три тона ниже. «Волга» как раз пересекала Невский проспект, пробиваясь сквозь закружившую с новой силой пургу. — Признаюсь, всю ночь думала, всё утро, обзывая себя самыми последними словами. Решила, что если не догадаюсь, уйду из прокуратуры. Но теперь, получается, останусь.

— Это вы слишком, Галина Семёновна, — заметил Тураев. — Очень рад, что вы остаётесь, и поэтому хочу узнать…

— Итак, Артур, помните такую фразу Ожерельевой? «Она оправилась немного и улетела в Иркутск. Привела могилки родителей в порядок, потом роскошные памятники им поставила, когда земля осела. С Павлом они уже там были, с Новиковым…» Проступает в памяти?

— Именно! — Артур готов был расцеловать милую старушку, но всё-таки сдержался. — Не вам, а мне, тридцатилетнему идиоту, нужно уходить из органов. Я, конечно, не знаю, что подразумевает Наталия под словом «роскошные памятники». Вряд ли она сама там была и их видела. Вероятно, повторяет слова Валерии. Но если допустить, что надгробья действительно дорогостоящие, то откуда Валерия взяла на это деньги? Все ценности семьи Леоновых погибли в квартире. Нужно, конечно, проверить, имели ли они банковские счета в Иркутске, и каков в таком случае был размер вкладов. С Рубецким Лера в то время уже разошлась. Дал средства Павел Новиков? Почему-то мне кажется, что он не был тщательно законспирированным «крёстным отцом», хотя я могу и ошибаться. Подключив иркутских коллег, я узнаю, сколько в действительности стоили памятники Леоновых, выплачивались ли Валерии какие-либо компенсации и когда именно. Были ли на счетах Вадима Сергеевича и Альбины Игоревны средства, снимала ли их дочь после катастрофы. Как раз недавно минуло полгода, и она получила право распоряжаться унаследованным. К тому же, получив справку, я узнаю, в какой роддом отвезли той памятной ночью Валерию, поговорю с медиками. К сожалению, разыскать Николая Николаевича с юга Москвы я не в состоянии, а врачи, может быть, добавят какие-то штрихи.

— Иначе никак не получится, — одобрила планы Тураева Милявская. — Как славно, Артур, что вы со мной поехали, а то страшно бывает разговаривать с этими детками, которые в любой момент могут проломить тебе череп. Смерти-то я не боюсь, а вот инвалидом оставаться нельзя. Ухаживать некому, а в приют не хочу. При вас он не решится хулиганить…

— Надеюсь, что у него ума хватит. — Тураев с любопытством обозревал мелькающие по обеим сторонам Московского проспекта «сталинки». — На углу Заставской вы с Лозицким договорились встретиться?

— Договорились, а вот придёт ли? Нет, представьте себе, вон он! — обрадовалась Галина Семёновна, будто увидела кого-то родного и любимого. — Григорий нас ждёт. Чёрные бутсы, вельветовые брюки, трикотажная куртка с капюшоном. Смотрите, какой колоритный молодой человек! По виду мулат, недельная щетина на щеках, и в каждом ухе по две серьги!

— Думаю, мы с ним договоримся, — предположил Тураев, а про себя подивился классности шофёра, совершившего лихой разворот посередине Московского проспекта. — Судя по всему, и Чепель не был серой мышью. Я могу поклясться, что они с Гришей вместе ездили за поганками.

— Мне тоже так кажется. Юрий Васильевич, вы можете часок поездить по своим делам, — разрешила Милявская шофёру. — А потом приезжайте сюда и заберите нас. Вас это устраивает?

— Вполне. На Звёздный рынок успею, — поделился планами шофёр.

Они вышли из машины, и Гриша Лозицкий вздрогнул от неожиданности. О том, что со следователем явится некто в кожаном пальто и элегантной шляпе, его не предупредили. Как и предполагал Тураев, юноше сразу же расхотелось ломаться и строить из себя крутого.

— Здравствуйте, Григорий, — приветливо сказала Милявская, направляя к набычившемуся от смущения Лозицкому. — Я — Галина Семёновна, мы разговаривали по телефону. Вот мои документы. А это — майор Тураев из Московского уголовного розыска, хочет с вами пообщаться. Вы не возражаете?

— Разве Петровке возразишь? — пробасил Лозицкий, с уважением оглядывая сначала удостоверение, а потом самого Артура.

Парню очень даже хотелось поболтать с сотрудником МУРа, да ещё одетым также, как легендарный Глеб Жеглов. Лозицкий распахнул пошире куртку, показав модную косоворотку под Хашеми Рафсанджани. Заодно он хотел продемонстрировать, что плюёт на снег и на ветер.

— Но Кот ведь в Москве ни разу не был. Я про такое не знаю. Он оттопыриться два раза в Финляндию ездил. Ещё в Швецию, вроде…

— А я и не говорю, что Чепель бывал в Москве, — сказал Тураев, внимательнее приглядываясь к Лозицкому. — Кот — это кликуха?

— Константин его звали, Кот — короче, — объяснил Лозицкий.

— Понятно. Пойдёмте-ка по проспекту прогуляемся, — предложила Милявская, забирая инициативу в свои руки. — Вы давно Чепеля знаете?

— Да четыре года будет, наверное. За поганками в Ковалёво ездили, — Лозицкий, против ожидания, совершенно не скрывал своих пристрастий.

— А сейчас ты как, пробавляешься? — не удержался Тураев.

— Сейчас я в глухой завязке. И Кот тоже долго грибков не жевал. Но раньше мы колбасились по рок-клубам, когда «бабки» были.

— А в последний раз когда виделись? — спросила Милявская.

— В ковбойском клубе, в «Апрашке», перед Новым годом. Но у него другие интересы стали с тех пор, как «дольче вита» пошла. Иномарка, рестораны, «тёлка» по высшему разряду — куда ему нужен сапожник, прикиньте! К ковбоям он на «Опеле» своём приехал, но смурной какой-то весь был, сидел тихо, не бакланил. И я не встревал — чего грузиться? Захочет, думаю, сам скажет. А потом из общаги позвонили и сказали — повесился. Да ещё камеру на автомат поставил, записал всё. Я ничего не знаю про него. Только то, что баксов у него были полные карманы…

— А ты как думаешь, откуда у него полные карманы долларов были? — прервал Лозицкого Тураев. — И ещё вопрос — откуда у Чепеля появилась машина?

— «Тачку» он купил себе на день рождения. В октябре, — моментально ответил Лозицкий. — Может, Жанна подарила. Она с крутыми тусовалась. Слухи ходили, что даже с бандитами. Но я сам я ничего не видел, — предупредил Гриша, почувствовав, что оба его собеседника насторожились. — И баксы оттуда же. Кот долго нищим был. Что зарабатывал, предкам посылал на Украину. Из-за этого и с грибов слез — боялся перед семьёй лохнуться, отца очень уважал. Он в Афгане без ног остался, офицером был…

— Значит, с Жанной он познакомился в прошлом году? — Галина Семёновна опять широко раскрыла глаза. — Фамилию её не помните?

— Я и не знал никогда, — скривил губы Лозицкий. — Не кой мне? Знаю только, что она раньше в «Пулковской» путанила. Вы в спецуре спросите, там знать должны. Она Кота старше лет на семь. Симпотный кекс ей понадобился зачем-то, а Коту всё равно — лишь бы «бабки» состричь.

— Ты говоришь, Чепель смурной был под Новый год, — снова задумчиво заговорил Тураев. Они дошли до Рощинской улицы и, не сговариваясь, повернули назад. — Он так и не сказал, в чём дело? Хотя бы тебе…

— Да «тачку» его принудительно эвакуировали за неправильную парковку. Хотя Кот клялся, что парковался, как надо. Вернее, «тачку» ему уже вернули, «бабок» взяли немеряно, но очень много пришлось побегать. Так Кот сказал, а как на самом деле было, я без понятия.

— Он был прописан в Выборгском районе, значит, я проверю там, — обрадовалась Милявская. — Но мне кажется, что эвакуация автомобиля, который, к тому же, вернули, — не повод для самоубийства. Да при условии, что долларов полные карманы. Не последнее отняли, правда ведь?

— Действительно, странно.

Артур мельком подумал, что в этом деле можно увязнуть надолго, а ведь нужно искать девочку Милену, которой вчера исполнилось две недели. Такие крохи меняются очень быстро, фотографий нет. И даже если через какое-то время младенец будет обнаружен, его очень трудно будет узнать. А в каждом подозрительном случае проводить генетическую экспертизу — никаких денег не хватит.

— Гриша, а ты слышал такое имя — Валерия Леонова?

— Что-то у них с Котом обломалось, — не утруждая себя вступлениями, сообщил Лозицкий. — Когда Лео развелась, Кот очень на что-то такое надеялся. Но не трахал её, всё серенады пел. И Новиков — тоже. Они втроём тусовались. Но Кот — лох, а Пол своё не упустил. Между прочим, Лео сперва выбирала. Даже сказала Коту: сто болтов, пойду за тебя. Теперь они ей оба по фигу, тем более что дубари. Она в Москве с крутым фирмачом живёт. Родила от него уже, наверное…

— Да, родила, — грустно подтвердила Милявская. — Чепель очень переживал, что Валерия не пошла за него? Мог из-за этого повеситься?

— Платоническая любовь наркомана — это круто.

Григорий всё время жевал резинку, но ни Артур, ни Галина Семёновна не обращали на это внимания. Им нужно было получить ценные сведения, а перевоспитание Гриши Лозицкого не входило в составленные на день планы.

— Но Кот после успокоился, кажись. Появилась Жанна, с ней — баки, рестораны. Вообще-то у них всё серьёзно было. Лео-то на грибы всё спихнула. Детей, говорит, хочу иметь, а от тебя вдруг урод получится. А Жанна всё равно рожать не может, да и не хочет. У неё другие интересы. Вот так, короче. Потом Кот даже радовался, что Лео его бортанула. Фиг бы она ему «Опель» подарила, да с серьёзными людьми свела. Была в Иркутске папенькиной дочкой, а когда предки погибли, сделалась нулём. Собиралась с Новиком брачеваться, так на прикид ей по общаге «бабки» наскребали…

— Ты хочешь сказать, что Новиков сильно нуждался в деньгах? — Артуру очень хотелось курить, но он решил повременить, а позже посидеть спокойно с трубкой. — А у меня есть сведения, что он имел бизнес.

— Да какой бизнес, телики, что ли? — искренне удивился Лозицкий. — Ну, мог кинескоп заменить, блоки поставить. Антенны ставил, спутниковые в том числе. Кабель мог проложить. «Видаки», магнитолы брал. Но ведь с этого не оттянешься, верно? А Лео только училась, работать не шла. Привыкла, что папа ей присылает, а потом муж даёт…

— Если Новиков ничего собой не представлял, почему в него стрелял умелый киллер? — осведомилась Милявская. — Он денег стоит. А заказывать простого человека состоятельный господин не станет.

— Фиг его знает, — помотал головой Лозицкий. — Но если бы у него «бабки» водились, не стал бы аскать везде. Новик, как и Кот, матери на Украине помогал. Да в долгах они сидели, точно, Кот говорил.

Тураев и Милявская переглянулись, пожали плечами. По всему выходило, что Павел Новиков спонсировать установку дорогих памятников не мог, а сама Валерия на это денег не имела. Вандышев в её жизни тогда ещё не появился.

Лозицкий запрыгал на одной ноге, всем своим видом давая понять, что выложил всё и добавить ничего не может.

— Гриша, а Костя не говорил вам, что ему, к примеру, угрожают? — по-матерински глубоким голосом спросила Галина Семёновна.

— Не говорил. Но фиг его знает, могли и угрожать. Кот про свой бизнес не бакланил, там и язык отрезать могут. Справили Новый год и разбежались. Кот с Жанной на Рождество собирались в тур за границу.

— Куда именно? — Артур остро глянул из-под полей шляпы.

— В Израиль, в Иерусалим. Но он в Сочельник повесился.

— Очень оригинально, — осуждающе покачала головой Милявская. — А с Жанной вы после самоубийства Чепеля не встречались?

— Его ж ещё не похоронили. А так просто забивать «стрелки» не манит.

— Ладно, Григорий, на сегодня всё, — смилостивилась над парнем Галина Семёновна. — Спасибо за то, что помогли нам. Но, если потребуется, я позвоню и назначу ещё одно свидание. Артур, у вас вопросы есть?

— Есть один, но очень существенный, — очнулся от задумчивости Тураев. — Чепель не демонстрировал при тебе неприязни, даже ненависти к Валерии? Не высказывал желания расквитаться за поруганную любовь?

— Да не, при мне он ничего такого не бакланил. Походил никакой недели две, пивка попил. Я боялся, что на грибы подсядет, — пронесло. Он же понимал, что Лео всё-таки имеет основания. Они же были друг другу как брат и сестра, всё забыли потом. Каждый нашёл себе клёвую пару. Вместе Новикова хоронили, часто на кладбище ездили. Договорились никогда не вспоминать, что было. Лео говорила, что её за это уже наказали.

— Жестоко её наказали, — сказал вполголоса Тураев.

Лозицкий хотел выяснить, что всё-таки случилось с Валерией, но передумал.

Спросил только, поглядывая в сторону метро и шмыгая носом совсем по-детски:

— Мне можно идти?

— Иди, Григорий.

Артуру хотелось поскорее остаться с Милявской наедине. Когда Лозицкий, подпрыгнув от радости, удрал в метро, он посмотрел на часы.

— Машина будет только через пятнадцать минут. Вы не озябли? Может быть, тоже пока на станцию зайдём?

— Да нет, ничего страшного. Я надела две пары шерстяных носков. — Галина Семёновна говорила неуверенно, глядя в сторону, потому что думала о другом. — У Чепеля два брата и сестра на Украине. Он не мог дать деньги на памятники, тем более что разбогател гораздо позже.

— Это естественно. Но на всякий случай нужно попробовать отыскать Жанну и поговорить с ней. Если удастся это сделать в те дни, когда я буду в Питере, обязательно подстрахую вас. Также я надеюсь дождаться звонка отца Феликса Рубецкого — ему ведь не может быть безразлична судьба сына. Вы сейчас поедете на встречу с Ожерельевой и Логиновой?

— Да и ещё с несколькими студентами — нужно окончательно уладить формальности. Вы со мной?

Милявской очень не хотелось расставаться с новым знакомым, рядом с которым она чувствовала себя гораздо увереннее, словно сбросила с плеч лет сорок.

— Да, в прокуратуре делать мои дела гораздо легче. Мне требуется связаться с ГИБДД и узнать обстоятельства эвакуации автомобиля Чепеля накануне Нового года. Или Костя лгал, уверяя, что не нарушал правил, или же с ним обошлись несправедливо. А это очень важно, можете мне поверить. Почему, объясню потом. Между делом постараюсь выяснить, кто такая Жанна, где можно её найти. На всякий случай следует проверить показания Лозицкого относительно материального положения Новикова и Леоновой — имели они счета в петербургских банках. Тем временем, думаю, нам доставят все документы, которые вы попросили подготовить для меня. И, если хватит времени, я свяжусь с Иркутском. Пусть выяснят, на каком кладбище похоронены супруги Леоновы, оценят надгробия, выйдут на мастерскую, где их изготовили. Кроме того, проверят счета родителей Валерии, установят, снимала ли она эти деньги как наследница. На три дня работы вполне хватит.

— Думаю, что её даже слишком, — сказала Милявская, пожимая запястье Тураева. Потом приподнялась на цыпочки, вглядываясь в поток машин. — Кажется, Юрий Васильевич возвращается раньше, чем обещал. Очень уж любопытно мне, старой кумушке, — какие же покупки везёт он со Звёздного рынка…

 

Глава 3

Шепча себе под нос ругательства, Маргарита Деркач вытащила из нижнего ящика своего стола портативную швейную машинку. Устроилась так, чтобы от двери её не было видно, чем она занимается, и быстро прострочила подол форменной юбки. Уже в который раз подумала, что нужно купить к машинке батарейки, и тут же вновь обо всём забыла, потому что невероятно волновалась из-за предстоящего свидания с майором Тураевым.

Артур вызвал капитана Деркач на двенадцать дня. А за десять минут до этого срока Рита обнаружила, что форма её в беспорядке, и макияж пострадал утром, под ветром и снегопадом. На остановке в Южном Бутове пришлось полчаса ждать автобуса, потом уже в центре бежать от метро, прыгать через сугробы, уворачиваясь от грязных брызг, летящих из-под колёс автомобилей. Рита пришла на службу уже усталая, но сразу же мобилизовалась и обрадовалась, потому что майор Тураев вернулся из Петербурга и просил передать ей приглашение зайти в полден для обмена мнениями.

А до тех пор ей следует обзвонить все роддома Москвы и больницы, имеющие соответствующие отделения, и узнать, поступала ли туда в ночь с 20 на 21 июня 1998 года Леонова Валерия Вадимовна, семьдесят восьмого года рождения, которая впоследствии лишилась своего младенца мужского пола — он появился на свет мёртвым.

Рита вплотную повисла на телефоне, даже не поправив свои короткие, мелко завитые и легко мелированные волосы и не проверив, как смотрится её симпатичное личико с весёлыми, широко расставленными карими глазами и всегда насмешливо изогнутыми губами. Капитана Деркач побаивались все, включая полковника Петруничева, так как она никогда не унижалась перед вышестоящими. Нервозность же её перед свиданием с Тураевым объяснялась просто — Рита любила его. Она, как и Артур, была разведена, и втайне надеялась, что совместная работа сблизит их, и дружба перерастёт в нечто большее.

Приведя в порядок обмундирование, Рита метнулась к зеркалу, припудрила нос, развинтила помаду, чётко выделила размётистые брови. Она радовалась, что за всё время манипуляций с одеждой и лицом никто не забрёл в их общую комнату и не отпустил колкую шуточку относительно её безответной любви к майору. В последний момент, уже выходя из кабинета, Рита сунула в рот две горошинки «Тик-так», чуть не забыла на столе папку и зашагала по коридору, чувствуя, как сердце прыгает в горле.

— Привет!

Артур был рад видеть Риту, с которой очень любил работать на пару, зная, что капитан никогда не подведёт. Кажется, он единственный не знал о чувствах Маргариты, потому что та умело скрывала свои эмоции и вела себя всегда, как и сейчас, совершенно спокойно, даже слегка развязно.

— Как успехи? Проверила больницы?

— Привет! — Рита с затаённым трепетом пожала протянутую руку майора. — Должна тебя разочаровать — ни в одно медучреждение той ночью гражданка с такими данными не поступала. Может, область пробить?

Деркач уселась на стул, облокотившись с другой стороны на стол Тураева, и увидела, как его глаза враз потемнели, а лицо осунулось.

— Совсем интересно…

Артур отбросил в сторону бумагу, которую читал, и Рита увидела, что это факс. Кроме того, на столе лежала пухлая картонная папка, и Рита смекнула, что разговор с майором будет долгим. Скорее всего, Артур намеревается познакомить Риту с делом, по которому им отныне предстояло вместе работать.

— Справка из дела пропала, и потому я не смог сразу установить, в какой роддом увезли в ночь урагана Валерию Леонову. Ту самую девушку, у которой прямо из чрева новогодней ночью похитили ребёнка. Слышала, да? Так вот, пропавшая девочка оказалась не первым её младенцем. Я в Питере встретился с её подругами и выяснил, что Валерия была замужем за студентом Университета Феликсом Рубецким, с которым потом развелась. Почему-то её нынешний сожитель Валерий Вандышев ничего об этом не сказал — то ли не знает, то ли скрывает. Предпочла не афишировать свой неудачный брак и сама Валерия. В её биографии вообще очень много занимательных и в то же время трагических моментов. Создаётся впечатление, что мужчинам лучше держаться от неё подальше. Феликс Рубецкий отбывает срок как заказчик убийства. Убийства, заметь, Павла Новикова, с которым Валерия собиралась через три недели расписаться. Я получил возможность ознакомиться с этим делом и узнал, что в роли киллера выступал друг детства Рубецкого, мастер спорта по биатлону. На следствии он заявил, что сделал это по дружбе, а Рубецкий ему ничего не платил. Доказать обратное не удалось, но милая парочка поехала в зону. И даже отец Феликса, адвокат, сыночка выгородить не сумел. Стрелок показал, что Рубецкий был на грани помешательства из-за того, что Валерия оставила его. И хотел отомстить, расстроив намечающуюся свадьбу. Хорошо, что не все покинутые мужья прибегают к столь радикальному способу, когда хотят насолить бывшим жёнам. А вот Феликс прибег.

— Блистательно! — восхитилась Рита. — Но причём тут роддома?

— Подожди, объясню. Погибший Павел Новиков и Валерия Леонова дружили ещё с одним юношей, Костей Чепелем. Чепель, старший сын в многодетной семье, также питал нежные чувства к Валерии и даже сватался к ней. Но Валерия отказала, сославшись на склонность Чепеля к употреблению галлюциногенных грибов — так называемых поганочек. Она предпочла Павла Новикова, а Чепель утешился с Жанной Иссуриной, бывшей валютной проституткой. Она на семь лет старше Кости — сейчас ей двадцать восемь. Жанна Иссурина имеет тесные связи с представителями преступного мира Петерубрга. Чепель, оставаясь другом Валерии, быстро идёт в гору. У него появляются большие деньги, автомобиль «Опель», возможность ездить в заграничные туры, при этом помогая семье.

— Чепель и Новиков тоже были студентами Электротехнического? — Рита понимала, что Артур пытается плавно подвести её к главному, и более не торопила. — И все трое жили в одной общаге?

— Да, именно так. Чепель являлся туда только ночевать, да и то редко. С Жанной Иссуриной они встречались чуть ли не каждый день и даже подумывали о свадьбе. Валерия к тому времени ждала ребёнка от Вандышева и также собиралась связать себя узами Гименея. Все готовились к Миллениуму, обещавшему стать для них счастливым. Иссурина и Чепель собирались на Рождество в Палестину, Леонова и Вандышев должны были стать родителями. И вдруг словно открылся ящик Пандоры!

Артур набил ещё одну трубку из коллекции — тонкую и длинную. Рита достала «Ротманс», чиркнула зажигалкой.

— Тридцать первого декабря поздно вечером Чепель встречается с друзьями в одном из ночных клубов Петербурга. Член компании Григорий Лозицкий обращает внимание на подавленное настроение Чепеля. Тот между делом говорит, что у него большие неприятности. Якобы «Опель» принудительно эвакуировали за неправильную парковку, но после вернули, взяв немалые деньги, которые Костя хотел послать матери. Встретив Миллениум, друзья расходятся, а через шесть дней Чепель вешается, поставив видеокамеру в автоматический режим и засняв процесс самоубийства.

— Он что, псих?! — испугалась Рита. — Ах, да, грибы…

— Все сразу же вспоминают про грибы и тем самым объясняют более чем странное поведение Чепеля. Но он давно уже находился в завязке — это подтверждает Григорий Лозицкий. Почему-то вдруг ему захотелось свести счёты с жизнью, хотя поганочки забыты, да и трудно добыть их зимой. Появилось какое-то новое обстоятельство.

— Но не из-за эвакуации же «Опеля» он повесился! — пожала плечами Рита, и звёздочки на её погонах блеснули. — Ты как думаешь?

— Об эвакуации я могу сказать только что, что её попросту не было. Чепель говорил, что он парковался нормально, а пострадал несправедливо. В ГИБДД эвакуация авто Чепеля не числится. Этого не происходило ни в конце декабря, ни раньше. То есть получается, что Чепель соврал Лозицкому, причём весьма неудачно. Но, возможно, в тот момент он просто хотел чем-то оправдать своё плохое настроение в праздничную ночь.

— Перед ним великолепные перспективы, впереди — тур с любимой женщиной. А он вешается, да ещё снимает это на видео. С грибами завязал…

— Алкоголя в крови не обнаружено, дырок на венах нет, в организме никаких следов подозрительных медикаментов. Всё сделано в здравом уме и твёрдой памяти. Я хотел поговорить с Жанной Иссуриной, но по месту прописки она не проживает. Моя новая знакомая, следователь прокуратуры Милявская, обещала найти Жанну. И я знаю, что эта самоотверженная женщина своего добьётся.

— Будем надеяться.

Рита стряхнула с сигареты пепел, задумалась, рассматривая свои чёрные «лодочки», которые всегда носила с формой.

— Насчёт Валерии Леоновой мне всё известно. Тогда же, тридцать первого декабря, её похищают трое неизвестных на синей иномарке. Усыпляют уколом, а потом выкидывают в придорожную яму, как выпотрошенную рыбину. До сего дня нигде никаких следов ребёнка — его очень глубоко запрятали. Если бы Феликс Рубецкий не сидел в тюрьме, я предположила бы второй акт мести Валерии. Но эту гипотезу придётся отбросить.

— Скорее всего, Рубецкий здесь не при чём. А вот то, что в одно время случились пренеприятнейшие истории с близкими знакомыми Чепелем и Леоновой, наводит на подозрения, не правда ли? — Тураев выколотил трубку в ту же пепельницу. — Но пока только вопросы, вопросы, вопросы. И ни одного ответа. История ведь не закончена; напротив, всё только начинается. То, что ты не получила подтверждения пребывания Леоновой в роддоме, ещё больше запутывает дело. Как мне сказали её соседки по комнате в общежитии, Лера ушла от мужа, будучи беременной на сроке около семи месяцев. Вернулась в общежитие и прожила там до двадцатого июня. Якобы её пригласил погостить дальний родственник или близкий друг покойного отца по имени Николай Николаевич. Ни фамилии, ни адреса девчонки назвать не смогли. Они проводили Валерию на Московском вокзале, посадили в поезд «Аврора». Николай должен был встречать её в Москве, на машине. Когда они ехали к дому родственника, расположенному на юге столицы, разразился ураган. В результате у Леры начались роды, а поскольку «скорая» из-за поваленных деревьев никак не могла доехать до места, упустили время. Мальчик погиб, о чём была выдана справка, которая потом исчезла из подшивки документов. Если бы не упоминание о «скорой», я бы решил, что Леонова родила на дому, и ребёнка по этой причине не спасли. Получается, она рассказывала подружкам неправду?

— Скорее всего, потому что по сводкам роженица должна была проходить, — согласилась Рита. — Удивительно всё это, не находишь? Валерия теряет при весьма загадочных обстоятельствах уже второго младенца.

— И это ещё не всё, — продолжал Тураев, перелистывая бумаги. — Непосредственно перед твоим приходом я получил факс из Иркутска. Будучи ещё в Питере, сделал запрос относительного того, какими вкладами в банках располагали покойные родители Валерии. Лично у неё никаких сбережений не было — ни на родине, ни в Питере. Не открывал счетов и Павел Новиков. Чепель, должно быть, также не доверял баксы родному государству. Да и не могло у него так уж много оставаться, если жил на широкую ногу, да ещё помогал семье. Но на тот момент, который меня интересует, Чепель был гол, как сокол, и Новиков не намного богаче. Конец девяносто восьмого года. На могилах родителей Валерии появляются дорогие надгробия, как у криминальных авторитетов. Наши иркутские коллеги не поленились съездить на кладбище и проверить. Заказывала и оплачивала наличными все это сооружение Валерия Вадимовна. На счету её отца были какие-то средства, сумма здесь указана. Альбина Игоревна имела валютную заначку. Но даже в сумме эти деньги не тянули на половину тех затрат, что потребовались для обустройства могил. И, что самое главное, незадолго до катастрофы с упавшим самолётом Леоновы сняли подчистую свои деньги и купили иномарку, чёрный «Мерседес-Е420»; это очень надёжная и быстроходная модель. Возможно, ради приобретения машины мать Валерии продала какие-то фамильные драгоценности, а остальные погибли при пожаре.

— Откуда деньги, ты хочешь спросить? — загорелась Рита.

— Вот именно. Можно было подумать, что Валерия продала авто. Но выяснилось, что в момент падения самолёта «Мерседес» находился рядом с домом и был уничтожен взрывом или пожаром. То есть дочери неоткуда было взять такие деньги, а одолжить никто не мог; по крайней мере, из тех, на кого удалось выйти. Это под силу только Вандышеву, но они тогда ещё не были знакомы. С компенсациями там всё очень сложно — выплачивают их нерегулярно и не в полном объёме. Жители этого дома очень недовольны, суды завалены исками. А Валерия, кстати, вообще не обращалась за возмещением. На данный момент я кончаю тебя грузить и начинаю размышлять вслух. Если ты будешь согласна со мной, молчи. Появятся возражения — высказывай. Начнём?

— Начнём, — с готовностью согласилась Рита. — Но я ничего не понимаю.

— Между прочим, я тоже, — признался Тураев. — Картина такова, что можно сделать ещё один вывод — не все говорят правду, и это уже подтверждено документально. Но я предлагаю переключиться на другой аспект проблемы, потому что сейчас самое главное — найти ребёнка.

— Да, разумеется, — не стала спорить Рита. — Но я не исключаю, что Валерия могла занять деньги у родственников. Или ты их тоже проверил?

— Нет, за столь короткое время всех проверить невозможно. Этим мы займёмся позже, а до тех пор не будем подозревать гражданку Леонову ни в чём плохом. Будем помнить про памятники, и всё. Вероятно, ты права, и тогда мне станет хоть немного легче на душе. Ну а теперь как следует подумаем, кому могла понадобиться новорождённая дочь Валерии. Понадобиться так срочно, что, не дожидаясь родов, её выкрали известным нам образом. Вся операция должна быть щедро оплачена, так ведь? И тщательно спланирована — это видно по безупречному исполнению. Такое «по дружбе», как тот биатлонист, никто делать не станет. Кроме того, что Леонова была увезена предположительно на синем «БМВ», и кесарево сечение её сделали в Подмосковье, мы ничего не знаем. Да и эти построения весьма зыбкие. А вдруг марка автомобиля другая, или произошло всё в Москве, а в область Валерию вывезли позже? Так что имеем мы дело, товарищ капитан, с очень ушлыми ребятами. И самое главное сейчас — их передумать, разгадать, и только потом брать за горло.

— Артур, мне кажется, нужно задать вопрос вот так: зачем это могли сделать? Поняв, ЗАЧЕМ, мы скорее догадаемся, КТО. Подростковое хулиганство исключается сразу. У гопников тоже нет таких возможностей. Да им и не захочется так рисковать — любая пьянь за бутылку продаст своего отпрыска. А этим, похоже, был нужен строго определённый ребёнок. Ты думаешь, что, раз Феликс в заключении, никто не может организовать всё это с целью отомстить? Ну, пусть не Валерии, а её «гражданскому мужу» Вандышеву. Многие ведь знали, как он ждёт радостного события. Думаешь, нет?

— Всё может быть, но ещё не всякий враг решится на такое. — В голосе Тураева явственно прозвучало сомнение. — Но твоя гипотеза имеет право на существование. Я предлагаю ещё одну. С Вандышева желают получить выкуп. А чтобы посильнее надавить на его психику, избрали шокирующий способ похищения. Всякий оригинальный, неожиданный ход парализует жертву, и она теряет способность и соображать, и сопротивляться.

— Но ведь Вандышеву до сих пор никто не звонил, — напомнила Рита.

— Могут позвонить и потом. Вряд ли Валерий Ильич позабудет, что у него украли дочь. Преступники знают, что сейчас милиция настороже. А спустя некоторое время бдительность ослабеет, а Вандышев дойдёт до кондиции. Зная его характер, я могу предположить, что он довольно быстро сломается. Нынче он агрессивен и полон желания собственными руками удушить похитителей, но через некоторое время даст ровно столько, сколько потребуют. У Вандышева весь пар уйдёт в свисток, то есть в пьяные слёзы и громкие обещания. Скорее всего, организаторы похищения всё это учли. Имеются ещё две причины охоты на девочку — желание продать её или шантажировать либо обоих родителей, либо одного из них. Этот шантаж не связан с материальной выгодой, вернее, с непосредственной передачей денег. От Вандышева и в меньшей степени от Валерии могут добиваться совершения какого-то действия.

— Продать на органы? — с печальной ухмылкой спросила Рита.

— Не обязательно. Девочка у Вандышева должна быть здоровенькой и хорошенькой. Валерия берегла её, как зеницу ока, не позволяла себе ни пить, ни курить. Кушала витамины и делала гимнастику, проходила прочие укрепляющие процедуры. Мать у ребёнка — красавица, отец тоже симпатичный. Оба физически здоровы, наследственность не отягощена. Что ещё нужно для продавца, получившего заказ на качественный товар? Не всем иностранцам хочется усыновлять уродов. Есть такие, кто желает воспитывать очаровашку.

— Ты ужасные вещи говоришь, Артур. — Рита сжалась на стуле, скрестила руки на груди и стиснула пальцами плечи. — Помнишь, мы одного пьянчугу задержали, который продавал пасынка на органы? А львовское дело, когда родителям объявляли, что дети умерли, а сами сбывали их за кордон для трансплантации? Вдруг с первым ребёнком Валерии такое же произошло? Почему пропала справка? Артур, знаешь, мне кажется, что вот это предположение — самое верное. Как бы девочку не постигла ужасная участь быть растащенной на запчасти! Я ночами спать не буду ради того, чтобы её найти. Но, возможно, младенца уже вывезли за границу.

— Если это случилось, то первого или второго числа. Дальше Валерию обнаружил студент Щербинин, катавшийся в области на лыжах, и все пути перекрыли…

Тураев, в отличие от Маргариты, не испытывал желания расшибаться в лепёшку немедленно. Двадцать дней потеряно, значит, след остыл, и лишние часы, даже сутки, ничего не изменят.

— Я всё же предполагаю, что дочь Валерии похищали не для трансплантации её органов кому-то. Может быть, именно первого января каким-то состоятельным лицам, оплатившим мероприятия по подбору, срочно потребовался младенец. Почему именно этот? Пока не совсем ясно. Надо работать, и постепенно все вопросы будут сняты. Но, на всякий случай, стоит убедиться, что Милена не выкинута на свалку или в яму, как её мать, не спущена в мусоропровод. Что с ней не покончили каким-то иным способом. Вандышев говорит, что его враги скорее наняли бы киллера, но не стали расправляться с невинной душенькой. Наша задача — проверить все возможные варианты…

Тураев смотрел в глаза Деркач и видел, что та сгорает от желания исполнить любой его приказ. Счастье, когда женщина беззаветно влюблена в розыскную работу, не обременена семьёй, умна и настырна — на неё можно положиться во всём. Придумывать отговорки и ссылаться на объективные обстоятельства Маргарита не станет.

— Я очень внимательно слушаю вас, товарищ майор, — сказала она.

— Мне нужно знать, сколько новорождённых младенцев с первого января по сей день было найдено в Москве и области — живыми или мёртвыми. Ищи не только девочек, потому что ультразвук, бывает, ошибается, а ребёнка никто не видел, и родители тоже. Нужно тщательно проверять каждый случай и при необходимости проводить генетическую экспертизу. Опознать ребёнка никто не может. Для Валерии эти проверки превратятся в новую пытку, но иначе никак нельзя. Мы должны получить хоть какое-то подтверждение, что Милена жива.

Артур встал из-за стола, подошёл к окну и долго смотрел сквозь жалюзи на улицу, где прохожие уныло месили кашу из снега и соли. Потом резко обернулся к Рите. Сегодня он тоже был в форме, и Рита на минуту забыла о деле, залюбовавшись мужчиной своей мечты.

— Или добычу вывезли из страны в первые два дня нового года, или вся компания обосновалась на надёжной хазе. Это в том случае, если ребёнка похищали с целью продажи. Могут попробовать сбыть товар и в России, но вероятность этого гораздо меньше. Остаётся надеяться, что операцию кесарева сделали в Подмосковье, в условиях сельского стационара. Далеко они Валерию не повезут — всегда есть риск быть остановленными на посту ГИБДД, и нужно от улик избавляться. Им было безразлично, выживет Валерия или умрёт. Пожелай они избавиться от матери ребёнка наверняка, могли бы сделать лишний укол, и даже стрелять не нужно. Получается, она никого из них не знает, а потому особой опасности не представляет. Выкарабкается — и ладушки, пусть дышит. Я не оптимист, ты знаешь, — сказал Тураев, заходя за спину Риты. Она поднялась и развернулась, чтобы видеть его лицо. — И уверяю, что с наскока, как того желает полковник Петруничев, этих деятелей не возьмёшь. Они сделали свой ход, мы должны ответить своим.

— Слушай, а если на радио и телевидение дать информацию? — Рите показалось, что эта мысль разумная, но Артур покачал головой.

— Те, кто нам нужен, спрячут ещё глубже, а мы будем целыми днями реагировать на сигналы истеричек и одуревших от скуки пенсионерок. Вряд ли похитители катают Миленку в коляске по московским бульварам. Задерживать всех мамаш со свёртками тоже хлопотно. Впрочем, на подозрительных женщин нужно обращать внимание, особенно в аэропортах и на вокзалах. Жаль, что было упущено самое драгоценное время, целых два дня, когда можно было сделать много. Но нечего причитать — нужно работать.

— Мне почему-то кажется, что девочку мы найдём. — Рита постучала по ящику стола и сплюнула через плечо. — И всё у этой несчастной Валерии Леоновой будет хорошо. Если встретишься с ней, то передай, что путём кесарева сечения на свет появился Гай Юлий Цезарь, а также Эдуард Тюдор, принц Уэльский. Кстати, какая операция была очень популярна среди языческих богов — Дионисий и Эскулап набирались сил в бедре отца своего Зевса, как в нынешнем кувезе. Милена пришла в мир в мистическое время, и она должна стать великим человеком. Но даже если и не станет, то, я уверена, ей суждена долгая жизнь…

* * *

Красный джип Тураева мчался по Каширскому шоссе сквозь сверкающую огнями темноту, и сидевшая рядом Рита щурилась в ожидании поворота. Они уехали с Петровки так поздно, что Артур не позволил своей сотруднице добираться на метро до Царицыно, где та собиралась заночевать у тётки. После недолгих уговоров Маргарита, прижимая локтём неистово барабанящее под курткой сердце, села рядом с Тураевым в «Мерседес».

— Поворот на Каспийскую, — быстро сказала она.

— Понял. — Артур завертел руль, делая крутой вираж. — Могу завтра за тобой заехать, чтобы ты не тратила время и нервы в дороге. Согласна?

— Очень даже, — не стала ломаться Маргарита. — Между прочим, я рада, что среди погибших младенцев не оказалось Милены. Мы ни на шаг не продвинулись в своём расследовании, но было бы гораздо хуже узнать, что искать уже некого. Не установлены родители только у погибших мальчиков, а насчёт двух девочек данные поступили только сегодня. Я сразу же подумала, что придётся выезжать на место и разбираться…

— Ты имеешь в виду китаянку? — спросил Тураев, обгоняя ревущий впереди самосвал. Сзади назойливо грохотала бетономешалка.

— Да. Между прочим, надо было сразу сказать, что ребёнок азиатский — тогда мне не пришлось бы вить валерьянку. Сказали — ребёнок черноволосый, с карими глазами. Такой вполне мог быть у Валерии Леоновой. Новорождённая девочка найдена третьего января в мусоропроводе, от роду ей примерно трое суток и было. Произошло всё это в Черёмушках, на Нахимовском проспекте. Я чуть тебе не позвонила, как вдруг выясняется — студентка университета Дружбы народов родила в новогоднюю ночь, тоже от китайца, и запросто выкинула ребёнка в мусоропровод. Во всём сразу созналась, удивлённо мяукает и никак не понимает, какие к ней могут быть претензии. По китайским законам нежеланного ребёнка можно убить. По крайней мере, она так утверждает. Но ведь она сделала это в России…

— И будет отвечать по нашему кодексу, — перебил Тураев. — С ней ясно. А ещё одна черноволосая кареглазая девочка была найдена мёртвой во Владыкино. Матери двадцать лет, и это у неё третий ребёнок.

— Да, мамаша на передок слабая. Все дети от разных, и ни с одним партнёром в браке не состояла. Первого сына отправила к своей бабке в деревню, другого хотела продать за восемьдесят тысяч рублей, но желающих не нашлось. Когда родила дочь, предпочла сразу же от неё избавиться.

— Значит, по Москве вопросов нет, завтра займёмся областью. — Тураев завернул во двор, проехал мимо нескольких высоченных домов. — Где?..

— Ещё немного… Вон там! Всё, стоп. — Рита накинула капюшон, взяла с заднего сидения спортивную сумку на длинном ремне. — Спасибо, что довёз. Тётя, наверное, меня не ждёт в половине десятого. Думает, что погребу попозже, — в такое время с автобусами беда.

— Девочка из Владыкино задушена подушкой? — зачем-то спросил Тураев, постукивая пальцами по рулю.

Он думал о том, что впереди длинный, скучный вечер в пустой квартире, где из еды есть только грецкие орехи, клюквенный морс и какое-то непонятное блюдо из южной мускатной тыквы, приготовленное завернувшей на огонёк тётушкой. Названия блюда Артур не запомнил, но решил, что придётся его сегодня съесть на ужин — просто потому, что больше нечего. И ещё обязательно надо купить кофе.

— Да, на дому родила и тут же прикончила. Пьяные родственники праздновали и не обратили на манипуляции в ванной никакого внимания.

— А трупик с Шаболовки ты проверила? — вспомнил Тураев. — Отпадает?

Рита уже хотела открыть дверцу, но тут же откинулась на спинку сидения, припоминая. Потом помотала головой, массируя пальцами переносицу.

— Ну, во-первых, это мальчик. Во-вторых, родился в районе тридцатого декабря, то есть до того, как всё произошло с Миленой. В-третьих, у него был врождённый сифилис. Жильцы того дома, где он валялся под лестницей, ничего подозрительного не заметили. Кто бы из проживавших в доме мог подкинуть ребёнка, не знают. Вряд ли долгожданный наследник Вандышева, даже если бы он оказался парнем, был доведён до такого состояния… Ой, погоди! — Рита всплеснула руками. — Хорошо, что ты спросил, а то я бы забыла. Собачник накануне вечером видел во дворе на Шаболовке синюю иномарку с подмосковными номерами. Запомнил только код — 50. Ты говорил, что Валерия упоминала о синем «бумере». Так вот, этот мужчина назвал ту же самую марку. Он сам водит и поэтому машинально замечает всё, что связано с автомобилями. Тогда он просто подумал, к кому из соседей так поздно приехали гости из области. При нём вылез какой-то амбал в большой сумкой, набрал код и скрылся за дверью. Когда собачник возвращался, ни амбала, ни «бумера» уже не было. Больше никто из жильцов этой машины в тот вечер не видел. Ни до, ни после она во дворе не мелькала.

— Час от часу не легче.

Тураев на какое-то время будто бы забыл о Рите. Он уронил голову на руль и застыл, словно забылся. Внезапно сел прямо.

— Тебя проводить до квартиры? В лифт не боишься одна входить?

— В лифт входить не надо — у тёти второй этаж. Ножками доберусь. — Рита легко выпрыгнула из джипа, наклонилась к ветровому стеклу. — Спокойной ночи, товарищ майор! Завтра подгребай в восемь утра, я буду ждать.

— Обязательно. Приятных снов!

Тураев, не ожидаясь, когда Рита скроется за дверью, дал задний ход. Из-под колёс с ругательствами выскочила очередная собачница, шавку которой джип едва не раздавил в лепёшку, но Артур не обратил на неё внимания.

Он с удовольствием думал о том, что не скоро попадёт домой. Нужно осуществить идею, только что озарившую полусонное сознание. Вполне вероятно, что история на Шаболовке к их делам никакого отношения не имеет. А вдруг всё-таки есть какая-то связь? Почему случилось так, что он ещё не побывал на месте происшествия — во дворе дома Валерия Вандышева? Надо немедленно наверстать упущенное и попытаться представить, как тогда всё было…

Артур гнал свой джип по Каширскому шоссе, потом — по Варшавскому, скрежеща зубами от нетерпения. Почему-то казалось, что нельзя упускать ни минуты, иначе потеряешь что-то очень важное, чего потом ни за что не найдёшь. Если он сейчас опоздает во двор Вандышева, вся последующая работа окажется напрасной. По крайней мере, дело застопорится надолго, и придётся невесть сколько времени проторчать на ковре у Петруничева, пытаясь втолковать полковнику очевидную истину — то, что глупые преступники бывают только в дешёвых боевиках, очень далёких от жизненных реалий.

На Житной улице, неподалёку от родного Министерства, он всё-таки остановил джип, выпрыгнул на блестящий от мокрого снега тротуар и купил в ларьке кофе, потому что без этого напитка жить не мог. И боялся, увлёкшись изучением вандышевского двора, забыть о столь важном деле. Потом погнал «мерседес» через Крымский мост, между делом припоминая точный адрес Вандышева. В конце концов, восстановил в памяти название переулка, номер дома и даже квартиры. Правда, в гости к Валерию Ильичу Артур сегодня не собирался, но на всякий случай проверил свой интеллект.

Надо бы встретиться с Валерией ещё раз и попросить по минутам вспомнить весь предновогодний вечер. Нет, лучше весь день. Да ещё несколько вопросов задать о прошлой жизни. Самым сокровенным она, похоже, не делилась даже с Вандышевым. А с Тураевым поделиться должна, потому что в противном случае найти Милену будет трудно.

Артуру повезло, и он почти без остановок промчался по Садовому кольцу. Свернул на Новый Арбат, покрутился по переулкам, отыскивая недавно отреставрированный дом Вандышева. Оставил джип неподалёку от арки и пошёл тем самым путём, которым следовала Валерия Леонова почти месяц назад. К этому моменту за ней, безусловно, следили. И та самая синяя иномарка ехала почти по пятам. Впрочем, она могла ворваться под арку дома и с другой стороны.

Артур вдыхал влажный воздух, смотрел на танцующие в лучах фонарей снежинки. И думал о том, что правильно выбрал время для поездки сюда. Многие жильцы уже легли спать, другие сидят перед телевизорами или компьютерами. И человека в чёрном кожаном пальто вряд ли кто-то увидит. А он тем временем спокойно изучит двор, попытается восстановить события того драматического вечера и сделает для себя выводы.

Шаги Артура гулко отдавались под аркой. Когда он оказался во дворе, у помойных бачков послышался чей-то кашель. Там тоже кто-то ходил, скрежетал крышками и посвистывал, даже не пытаясь скрыть своё присутствие. Тураев на всякий случай осмотрел ровный строй иномарок на парковке — синей «БМВ» среди них не было.

— Эх, мало сегодня, ёлки-моталки! — пожаловался сам себе неопределённого возраста мужчина, одетый сразу в два пальто — короткое и длинное.

Около мужчины крутилась чёрная лохматая собачонка, больше всего похожая на скотча. На голове роющегося в отбросах сидела огромная шляпа с обвисшими полями, а бахрома потрёпанных брюк висела чуть ли не от колен.

— А в другие дни бывает больше? — негромко спросил Артур.

Но мужик испугался так, что выронил мешок. Раздался звон разбитого стекла, и собака злобно затявкала. Но потом почему-то резко замолкла, когда Тураев подошёл поближе, и прижалась к ногам хозяина.

Бомж попятился к бачку.

— Это — мой участок! — пролепетал он, готовясь к самому худшему.

— Не бойся, — примирительно сказал Артур, доставая удостоверение.

Бомж всё равно не мог прочитать в темноте ни слова, но вид красной книжечки успокоил его.

— Я — майор Тураев из МУРа, ничего плохого тебе не сделаю. Наоборот, если дашь правдивые показания, можешь в дальнейшем рассчитывать на снисхождение. Как тебя зовут и где ночуешь?

— Сквот у нас недалеко есть, в расселённом доме у Никитской. Но скоро и оттуда, говорят, выгонят. Звать меня Антипов Дмитрий.

— Дима, ты ежедневно сюда приходишь? — осведомился Артур, глядя на окна дома и пытаясь понять, какие из них могут быть вандышевские.

— Почти. Иногда друзья за меня работают. — Дима от всей души жалел разбитые бутылки, досадуя на свою нервозность. — Но это редко…

— Тридцать первого декабря вечером был здесь? — напрямик спросил Артур, отходя подальше от фонаря.

Антипов взял собаку под мышку.

— Был. А после — золотое время, бутылок — во! Здесь «буратины» живут, целыми коробками тару в баки высыпают. За этот участок такая схватка идёт, что я вас испугался. Думал, ножичком сейчас по горлу…

— Дожили! За бутылки на перья ставят. — Тураев поддал ботинком какую-то железку. — Ничего интересного тогда не заметил?

— А чего замечать? Вот первого числа набрал товару столько, что три дня потом всё коммуной пили. — Дима явно что-то не договаривал.

— Гражданин Антипов, вам лучше раскрыть мне душу, — ласково, по-отечески, сказал Тураев. — А то ваш сквот завтра же прекратит своё существование. Припомни-ка хорошенько, не заезжали ли во двор подозрительные машины? Может быть, девушка красивая в норковой шубе попадалась на глаза? Вспоминай, а я подожду.

— Девушка на сносях? — Антипов аж подпрыгнул, и его собака недовольно засопела. — Да-да, верно! Её в машину затащили двое каких-то гоблинов. А она такая вся — цветы в волосах, локоны… — Жидкая бородёнка Димы затряслась. — Как я мог забыть?! Она вырывалась ещё, сопротивлялась. Но ей рот зажали, и очень быстро уволокли в машину. В темноте плохо было видно. И я ещё спрятался за бачок — испугался, что стал свидетелем. Они очень внимательно двор осматривали. Могло запросто прикончить — ребята-то крутые…

— Когда это было? — севшим от волнения голосом спросил Тураев.

— Да нет же у меня часов! Между семью и восемью вечера, точнее не могу сказать. В сквоте-то у нас будильник есть. К восьми я уже вернулся. Все наши бухие, отставку Ельцина обсуждают — ну и я забыл о том, что видел…

Артуру показалось, что глаза у бомжа большие, голубые, с тяжёлыми веками. А волосы длинные, собранные сзади в хвост.

— Машина какая, не заметил? — наугад спросил Тураев.

— Синяя «БМВ», подмосковная. А номер я не запомнил — очень разволновался. Девушку туда запихнули, и сразу же — через арку, на улицу…

Тураеву пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы заговорить прежним ровным голосом.

— Дима, ты раньше здесь видел эту девушку?

— Видел пару раз, она с фирмачом каким-то выходила из подъезда. Они в «Форд-Мареа» садились, цвета форель. Но кто она такая, я без понятия.

— Спасибо тебе, Дима. Завтра встретимся здесь же, я тебе отдам бутылки, которые у меня после праздников остались. Взамен разбившихся по моей вине…

— Спасибо!

Бомж заулыбался гнилыми зубами, радуясь, что встреча с милиционером закончилась так хорошо.

* * *

— Возьмите креветки, молодой человек! Они — незаменимый деликатес для мозга. Снабжают организм важнейшими жирными кислотами…

— Хорошо, я возьму пачку.

Артур думал, что ещё купить Валерии. О её любви к креветкам рассказали питерские подружки. Никогда не помешают ананас и бананы — всего, конечно, понемногу. При выходе нужно купить цветы — там неплохой киоск.

Длинная худощавая продавщица угрём извивалась перед Тураевым, понимая, что он купит какое-то количество снеди, а не будет просто глазеть на витрины. Точно также вела себя и пухленькая блондинка в отделе фруктов, которая перебрала несколько ананасов, прежде чем выбрала лучший. Гроздь бананов она сняла с витрины.

Сложив все покупки в сумку, Артур направился в цветочный павильон и выбрал свою любимую композицию — корзинку с маленькими алыми розами. Этим цветам не требовалась ваза с водой — они росли прямо в земле.

Неделю назад Валерий Вандышев добился, чтобы его невесту перевели в другой стационар — элитный подмосковный госпиталь, где работали знакомые врачи. Там условия пребывания Валерии оказались ещё более комфортными. Когда пожилая вышколенная медсестра ввела Артура в палату, он обомлел от удивления.

Широченная кровать, мягкий диван напротив, палас на полу. Кроме холодильника и видеодвойки — мобильный телефон, музыкальный центр и необъятный букет роз, теперь уже чайных. Артур отлично изучил правила, принятые в высшем свете, и по достоинству оценил подвиг Вандышева во имя любви. А для Леры, которая раньше жила в общаге на Первом Муринском, эта палата, наверное, вообще была раем.

Девушка сидела перед зеркалом у туалетного столика и занималась своим лицом. В данный момент она разглядывала груду косметики, не зная, какой флакончик или тюбик предпочесть. Длинноволосая брюнетка с карими глазами, действительно похожая на дорогую фотомодель, Лера бесподобно смотрелась в красной пижаме из муарового шёлка с вышивкой. Тонкое запястье она украсила цитизеновскими титановыми часиками на браслетке.

Услышав шаги, Лера обернулась и застыла с приоткрытым ртом. В следующий момент крайнее удивление сменилось застенчивостью, а длинные ресницы затрепетали над повлажневшими глазами.

— Мне сказали, что приехал посетитель. Но не Валера…

Лео осторожно встала, боясь причинить себе боль резким движением. Появление муровца, нагруженного цветами и гостинцами, потрясло её до глубины души.

— Ой, какая прелесть! Я так просила у Валеры корзиночку, а он почему-то не покупал. Вы столько внимания мне уделяете, и денег это стоит немалых. Креветки! Я их обожаю! Ананас! Валерке тысячу раз говорила, а он всё забывал. Даже мюслей не проносил, только соки, соки, соки… Бананы, правда, я только сегодня доела. Слушайте, мне так неудобно!

Валерия действительно не знала, куда деть руки, стоять ей или сидеть, и потому страшно нервничала. Потом сложила передачу в холодильник и вернулась на постель, около которой в кресле уже сидел Тураев и думал, о чём же нужно говорить с Лерой в первую очередь. Комплекс должницы создан, эффект произведён, бастионы пали, и нужно развивать успех. Лишь бы не прибыл сейчас Вандышев и не испортил всё…

— Откуда вы знаете, что я люблю? — тихо спросила Лера, забираясь под одеяло. — Извините, но мне нужно или стоять, или лежать. А сидеть очень больно, особенно на мягком. Весь здешний комфорт мне ни к чему.

— Конечно, ложитесь, о чём речь?! — Тураев взглянул на Леру скользящим взглядом, но которому трудно было что-то понять. — А о ваших вкусах мне рассказали подружки, Алёна и Наташа. Я был в Питере, заезжал в общежитие, где узнал много интересного о вас. Между прочим, очень удивился, почему господин Вандышев скрыл от меня важные обстоятельства. Но если вы скрыли их от него…

— Насчёт Рубецкого? — перебила Лера, и глубокая складка моментально прорезала её гладкий лоб. — Вандышев действительно ничего не знал. После развода я сказала в милиции, что потеряла паспорт. Мне выдали новый — уже без штампов. Я хотела вычеркнуть этого негодяя из своей жизни навечно. Причину нашего развода вы от девочек знаете. Рубецкий считал себя во всём правым, продолжал отравлять мне жизнь после развода, и. в конце концов, лишил меня любимого человека. Здесь вы тоже в курсе?

— Да, знаю, что друг Рубецкого застрелил Павла Новикова. А почему вы не спрашиваете, как продвигаются дела с поисками девочки?

Леонова вздрогнула, но тут же успокоилась, глубоко вздохнула.

— Думаю, если бы вы нашли Милену, с порога сообщили бы. Даже, скорее всего, позвонили бы сюда, мне на мобильный, или Вандышеву в фирму. Я не отношусь к тем людям, которые без конца тянут душу из других глупыми вопросами, не вынуждаю жалеть себя. Ещё при первой встрече с вами могла бы рассказать и о Рубецком, и о Новикове, но зачем? Вы всё равно узнали это от других, а это всегда лучше. Вы когда ездили в Питер? — Валерия поудобнее устроилась на подушках.

— В середине января. Как я вижу, вы заметно лучше себя чувствуете?

— Да, несравненно лучше. Меня скоро обещают отпустить домой, а врачи станут приезжать на Арбат. Вы не оставили девочкам адрес первой клиники? Почему-то не пишут, не звонят…

— Не оставил, так как не имел на то полномочий. Да они и не спрашивали. Думал, что знают, ведь вы к тому времени уже две недели лежали в больнице. Может, Валерий Ильич им всё объяснил?

— Валера мычит что-то неопределённое, а расколоть его очень трудно. Особенно сейчас, после пережитого, он замкнулся в себе и очень болезненно реагирует на мои вопросы относительно сокурсников. Один раз даже пообещал любого типа из этой грязной общаги спустить с лестницы, если явится. Потому я и удивилась, узнав, что ко мне приехал посетитель. Никогда не подумала бы, что это вы! В середине рабочего дня вам пришлось ехать за город, покупать цветы, креветки, фрукты. Вам стало жаль меня?

— В какой-то степени да. Для двадцати одного года вы пережили слишком много, а держитесь молодцом. Я уважаю таких людей, особенно если это — женщина. Надеюсь, что господин Вандышев поймёт меня и не станет выяснять отношения на кулаках. Он ревнивый, правда ведь? Я вижу, что вы сейчас думаете о том, как объяснить появление в палате цветов и гостинцев. Так и скажите — от майора Тураева.

— Вы же понимаете, что Валера много старше меня. Из-за этого ему кругом мерещатся измены, причём очень часто он ставит вопрос ребром. Мол, если застанет меня с любовников, не пощадит обоих, а после застрелится сам.

— И даже сейчас, когда у вас такое горе? — оторопел Артур. — У него ещё хватает наглости напрягать ваши нервы дурацкими угрозами? Странно, что Валерий Ильич не даёт вам встретиться с друзьями из института; ведь общение с ними могло пойми вам на пользу. Он так не считает?

Валерия рассматривала непринуждённо сидящего в кресле Артура, его твидовую «тройку» цвета какао с молоком, дорогие наручные часы, запонки с драгоценными камнями, булавку для галстука, матовые модные полуботинки, сорочку тонкого батиста. И понимала, что он — не простой майор милиции, пусть даже с Петровки.

В этом вежливом, прекрасно воспитанном и образованном, но в то же время жёстком, даже порой жестоком человеке Лера угадывала волнующую тайну, а она с детства обожала секреты. И с каждой минутой ей всё больше хотелось выведать тайну майора Тураева, чтобы потом самой надёжно охранять её.

Но Лера знала, что в душу Артура проникнуть будет очень трудно, если вообще возможно. К тому же повышенный интерес к майору милиции мог насторожить будущего мужа, даже рассердить его. И тогда Валерия могла потерять будущее, которое связывала именно с рекламным дельцом Вандышевым.

Артуру же она во всех случаях не нужна. Пусть на его руке нет обручального кольца, он, конечно же, женат, потому что не могут женщины упустить такую привлекательную партию. Денег у Тураева достаточно, по крайней мере, он может делать малознакомым девицам дорогие подарки, не надеясь ничего получить взамен. Давать показания Валерия стала бы и без розочек, любовно уложенных в корзину высококвалифицированными флористами.

— Валера так злится, потому что в тот самый день я встречалась с мальчиком из нашего общежития, — немного порозовев, предположила Лера. — Теперь, получается, я даже не могу увидеть никого из тех, с кем долгие годы жила бок о бок. Я полагаю, что муж просто наорал на девчонок, когда они позвонили из Питера и попросили сказать, где я нахожусь. Он и мне заявил буквально так: «Если бы не припёрся твой приятель, мы бы сейчас нянчились с дочерью, а не заседали в ментовке и не просыпались в ужасе, стараясь даже не думать о Милене. Пойми, если её не отыщут, я не смогу остаться нормальным. Первая жена имеет блестящие перспективы встретиться со мной в коридоре дурдома…» Вы знаете, что Мария страдала тафефобией, то есть боязнью быть погребённой заживо, и на этой почве совсем потеряла рассудок? Правда, через этот брак Валерий прописался в Москве, и потому игра стоила свеч. Он приехал поступать в технический ВУЗ, провалился, поступил на стройку, тоже жил в общаге. Потом женился на этой самой Марии, которая очень хотела замуж. Вернее, не так она, как её мать. Мужчины что-то чувствовали и сторонились девушки. Например, в тридцать лет она боялась оставаться одна в темноте; думала, что замурована в склепе. Потом они развелись, и Валерий отсудил себе комнату. С тех пор и началось его восхождение. Мужу следовало сделать карьеру, и он всё-таки поступил в строительный…

— Да, я об этом слышал, — медленно произнёс Тураев, и вдруг заговорил отрывисто, резко: — Кто этот мальчик?

— Костя Чепель, почти братишка. Мы из одного общежития, с одного курса, и Валера об этом знает. Но всё равно бесится и ревнует.

— Каким образом произошла эта встреча?

Артур почувствовал, как у него сводит челюсти, но изо всех сил старался держать себя в руках.

Гриша Лозицкий заявил, что Кот никогда не был в Москве. Новый год он встречал с приятелями, но почему-то не упомянул о недавнем возвращении из столицы, хотя это было бы вполне естественно. Вместо этого разглагольствовал об «Опеле», который на самом деле никто не эвакуировал. Так быстро вернуться можно только на самолёте, пользуясь «зелёным» коридором. До «Шереметьево» домчаться на частной машине, немедленно пройти на посадку, а потом от «Пулково» — таким же образом в ночной клуб. Но, самое главное, что Валерия явно ничего не знает о самоубийстве амиго.

— Костя родом из Закарпатья, из Ужгорода. Потом его семья перебралась в Шостку. Как раз в тот день он впервые оказался в Москве. Позвонил мне, сказал, что можно встретиться. Я решила выскочить ненадолго, пока Валера не вернулся, а заодно пробежаться по магазинам.

— Почему вы сразу не сказали, что отправились тем вечером из дома не по собственной инициативе, а по приглашению Чепеля? — Тон Артура изменился разительно, и Валерия почуяла неладное.

— Вы говорите о Косте так, будто его знаете, — вспыхнула она.

— А вы наблюдательны, нужно признаться, — заметил Тураев. — Чепель говорил вам в тот вечер, когда он собирается вернуться в Петербург?

— Через три дня. Хотел Новый год встретить на Красной площади…

— А встречал его в Питере, в ковбойском клубе у Апраксина двора. Жить ему на тот момент оставалось пять дней, — отчеканил Тураев и смолк.

Валерия приоткрыла рот, беспомощно пошевелила губами, будто у неё не осталось сил даже подать голос. Но всё же она осталась верна себя — не зарыдала, не запричитала, а беззвучно отвернулась к стене.

Тураев сидел рядом и ждал, пока девушка переживёт жуткую весть и заготовит первая.

— Что с ним случилось? — наконец-то смогла спросить Валерия.

— Повесился в комнате общежития, когда соседей там не было. Записки не оставил, ничего не объяснил. Камера, поставленная в автоматический режим, сняла всё, что происходило тем вечером. Причина самоубийства до сих пор не выяснена, но дело закрыто. Тело кремировано, и урна с прахом увезена в Шостку матерью Чепеля. Подругу Константина Жанну Иссурину разыскать до настоящего времени не удалось. На похоронах в крематории её тоже не было. Вы всё равно должны были когда-нибудь узнать об этом, Валерия…

Впервые Артур назвал девушку так, без отчества, и она встрепенулась, приняв перемену за некий знак, желание хоть немного сблизиться.

— Знайте, что подружки помнят вас, волнуются и передают привет…

— А кассета сохранилась? — задала Леонова вопрос, которого Тураев меньше всего ожидал. — Её забрали в милицию?

— Вы посмотреть хотите, как Чепель ногами дрыгал над упавшими стульями? — безжалостно поинтересовался Артур. — Но, увы, кассета изъята, и сейчас находится в прокуратуре. Думаю, такой утончённой барышне видеть грязь и мерзость суицида ни к чему. Лучше постарайтесь вспомнить, как именно Чепель приглашал вас в тот вечер на свидание. Он очень настаивал на встрече? Или оставил всё на ваше усмотрение?

— Нет, он настырным не был. Но я не могла отказаться, потому что всегда была рада видеть Костю. На то были свои причины. — Лера кусала уголок подушки, и Артур видел, что она из последних сил сдерживает слёзы. — Я отказала, когда Костя сделал предложение, и всё время после этого жалела его. Вы, конечно, выяснили про грибы, про пагубные пристрастия. Я не могла рисковать будущим потомством, и потому сказала «да» Паше Новикову. Но бессознательно старалась загладить вину, боялась ещё раз обидеть Костю. Мальчик он был симпатичный, тонкий, с огромной тягой к культуре и знаниям. Большой эстет и вообще душка. А тридцать первого декабря Костя сказал, что ему нужно как-то скоротать время до полуночи. Пригласить амиго домой я не могла — Вандышев обязательно закатил бы скандал. Пойти куда-то и посидеть — тоже не годилось. С таким животом, морозным вечером, опять же Валерий хватится… И я решила немного поболтать с Костей у магазина.

— Встретиться у магазина кто из вас предложил? — перебил Тураев.

— Предложила я, а он не отказался. Долго выспрашивал, как добраться до Нового Арбата — он же в Москве как слепой щенок. Я подробно растолковала. Позвонила Валерию в фирму и сказала, что пойду прогуляться, заодно сделаю кое-какие покупки для ребёнка. Не могла же я признаться, что иду к бывшему поклоннику! Валерий меня не понял бы.

Девушка сжала пальцами виски, и Артур понял, как сильно у неё болит голова.

— Чепель сказал, откуда звонит?

Тураев поднялся с кресла, подошёл к широкому окну. С огромной высоты посмотрел на бескрайние белые поля, качающиеся от сильного ветра деревья и кусты в саду больницы, на далёкий лес и пасмурное небо. Подумал, что лежать здесь тоскливо, несмотря на комфорт и навязчивую заботу персонала.

Раздражал собачий вой где-то на территории клиники — наверное, кто-то из пациентов приказал долго жить. Мать много раз говорила, что животные обладают способностью видеть невидимое, в том числе и отлетевшие души людей.

— Сколько времени вы разговаривали? Кто первый начал прощаться? Куда Чепель отправился после этого? Каким образом Вандышев узнал о Чепеле, если всё так тщательно скрывали?

— Костя звонил с Севастопольского, из таксофона. Он там, в гостинице, поселился. Спросил, не могу ли я прийти к нему в гости — посидеть, поболтать. Я объяснила ситуацию, и Костя предложил увидеться в другом месте, на Арбате. По переулку мы походили около получаса, потому что я опасалась встретить вандышевских знакомых. Так, кстати, и случилось. Валере доложили, что я проводила время в обществе высокого стройного юноши. Пришлось во всём признаться и сказать, что это был парень из питерского общежития. Вот Валерка и взъелся, причём на всех сразу, и нагрубил девчонкам…

— Вы разговаривали полчаса. А потом? — Тураев опять сел в кресло.

— Потом Костя сказал, что я, наверное, устала. Предложил проводить до дома, но мне по понятным причинам этого не хотелось. Я решила зайти в тот самый магазин, а Костя пошёл по улице в противоположную от моего дома сторону. Остановился, обернулся, помахал мне. Если бы только знать, что мы с амиго в последний раз виделись! Никогда бы не подумала, что он через пять дней повесится. После Москвы собирался за границу…

— Благодарю вас, Валерия Вадимовна.

Тураев опять стал официальным. Он понял, что на сегодня нужно заканчивать. Валерия узнала так много и столь сильно переживала, что могла не выдержать. И состояние здоровья пациентки элитного госпиталя могло сильно ухудшиться.

— Через некоторое время я зайду ещё разок. Вот моя визитка. — Артур открыл портмоне и достал оттуда глянцевую с золотом карточку. — Как только будет принято решение о вашем переезде домой, сразу же известите меня. И не показывайте визитку мужу, она только для вас. Такие карточки я оставляю крайне редко и, как правило, не по служебной необходимости.

— Я буду рада ещё раз вас увидеть.

Валерия напряжённо улыбалась, приподнявшись в постели. Она чувствовала, что Артур чего-то не договаривает, вернее, придерживает самые важные вопросы на потом. Видимо, думает получить потом больше пользы, когда измученная неопределённостью Валерия поймёт, как неудобно говорить намёками и питаться догадками.

На протяжении всего разговора она ждала, что Артур спросит про первого ребёнка — девочки не могли о нём умолчать. Но Тураев не спросил, и Лера никак не могла сообразить, почему так вышло. Может быть, майор просто не захотел, сообщив о самоубийстве Кости Чепеля, бередить душу больной ещё и этими воспоминаниями.

— Скорее всего, меня выпишут в среду или в четверг…

— Выздоравливайте окончательно, и всего вам доброго!

Тураев не стал говорить о великих людях, пришедших в мир через разрез в чреве матери — решил сделать это потом, когда найдёт ребёнка. А до тех пор предсказывать Милене великое будущее было верхом цинизма. Ну, а потом можно успокоить Валерию таким образом. Молодец Рита, Артур об этом ничего не знал, хотя читал много.

— Артур Русланович, а вы мне приснились сегодня, — вдруг сказала Валерия, и Тураев оглянулся.

Глаза их встретились, и по жилам будто бы пробежал ток. Обоим показалось, что руки их соприкоснулись, хотя между постелью и порогом пролегло метра четыре.

— Возможно, после удара по голове и двух операций у меня открылись необычайные способности — это иногда бывает. И, проснувшись утром, я уже знала, что могу надеяться только на вас. Откуда-то мне пришло откровение: если вы не найдёте Милену, её не найдёт никто. Это под силу только вам, человеку, который не знает слабости и страха. Только умоляю — берегите себя…

 

Глава 4

Из ворот подземного гаража, помещавшегося под монолитным двадцатипятиэтажным домом, выехал джип «Лэндкраузер» и понёсся по Ленинскому проспекту в сторону области, расшвыривая во все стороны комья грязного снега. Мощные фары выхватывали из темноты столбы, автомобили, дома, людей, а потом всё это оставалось далеко позади, будто бы не существовало вовсе.

Во всём мире были они — пять человек в джипе. Водитель, охранник на сидении рядом, ещё один накачанный юноша в короткой кожаной куртке, под которой пряталась кобура. И самые главные здесь были — высокий блондин с костистым лицом и короткой бородкой, чья куртка из замши синего цвета, с вязаными манжетами и воротником подчёркивала нарочитую скромность богатого человека, и белозубый загорелый иностранец в добротном сером пальто. Незадолго до этого пара качалась на тренажёрах, сидела в баре, прогуливалась по уютному холлу; и вот теперь иностранец попросил довезти его до гостиницы «Парк-отель Лагуна».

— Кеннет, вы меня обманули, привезли некачественный товар, — спокойно говорил иностранец, и седой ёжик его волос поблёскивал в свете мелькающих огней. — Или вы возвращаете деньги и платите неустойку, или в течение суток доставляете мне то, что обещали. Иного выхода нет.

— Она подменила товар, — растерянно отвечал блондин с бородкой.

Два охранника молча следили за дорогой, а водитель склонился к рулю, потому что джип почти летел по воздуху.

— Эта кошёлка, видите ли, передумала. С ними часто такое случается. Я ведь ей тоже заплатил, и потому заинтересован в том, чтобы её найти. Сэр, дайте ещё одни сутки, а ещё лучше двое, и я постараюсь доставить вам то, что бы просите. Они скрылись, но мне удалось выяснить, где прячется эта тварь. Она сейчас в Москве, а сама родом из Пскова. Обещаю, что вы ни в коем случае не пострадаете.

— Надеюсь, — холодно улыбнулся иностранец, показав шикарные зубы — Будь по-вашему, даю трое суток. Вы избавились от брака?

— Не волнуйтесь, всё в полном порядке! — страстно заверил бородатый. — Мне не будет ни минуты покоя, сэр, покуда я не исправлю собственную ошибку. Я проявил преступную халатность, поверил ей. А она нагло меня кинула. Я ей этого никогда не прощу.

— Не нужно высоких слов, дружище! Остановите. — Иностранец в сером тронул водителя за плечо. — Итак, трое суток, и ни минуты более. В ваших интересах всё сделать так, как было намечено. До встречи.

Холёный элегантный мужчина выбрался из джипа и ушёл в сторону гостиницы, а оставшиеся ещё некоторое время безмолвно наблюдали за тем, что происходит на улице, и, кажется, остались довольны.

— Давай, по адресу, — негромко приказал человек с бородкой водителю, и тот молча повиновался.

Бородатый прикрыл глаза, будто заснул, и никто до самого района Марьино не решился потревожить его покой. Когда джип, покрутившись между совсем новыми и ещё не достроенными домами, остановился около одного из них, человек в синей куртке очнулся.

— Рано приехали, придётся подождать.

Оба охранника еле заметно кивнули, соглашаясь сидеть здесь хоть до утра. Мужчина с бородкой был спокоен за своих ребят, которые были оснащены по последнему слову науки и техники, снабжены даже пуленепробиваемыми памперсами и плащами-невидимками, не говоря уже о бронежилетах. Электростимуляторы не дали бы им заснуть при любой степени усталости, а специальное бельё избавляло от необходимости отлучаться в туалет.

Всегда имеющаяся в наличии лицензия на занятие частной охранно-розыскной деятельностью и разрешение на ношение всеми членами группы огнестрельного оружия позволяло затаившимся в джипе людям не опасаться встречи с гаишниками и другими ментами. Сейчас они просто наблюдали за объектом, и никто не мог им в этом помешать.

Через двор ещё шли люди, но нужного типа среди них не было. Бородатый уже засомневался в правильности полученных сведений и начал заметно нервничать. Но вдруг тот, кто сидел рядом с водителем, насторожился.

— Шеф, смотрите!

И указал на сутулого человека, который почти бежал по двору, и вот-вот должен был поравняться с их автомобилем.

— Пошёл! — скомандовал бородатый, светлея лицом.

Теперь порядок, мальчики исполнят всё в лучшем виде. Беглецы ещё в этом доме. Окна светятся. А одинокий хозяин вечером шляется по улице. Значит, его квартирантка на месте. Только бы не зашумел, да не оказались где-нибудь поблизости менты, но это уж как повезёт. Судьба не должна быть благосклонна к обманщице, пытавшейся скрыться и с деньгами, и с товаром, за который она эту плату и получила.

Плечистый парень выпрыгнул из джипа, в два шага оказался рядом с сутулым мужичонкой лет шестидесяти, который от неожиданности остолбенел.

Взял его за локоть и сказал, приблизив губы к самому уху:

— Спокойно, урод, у тебя особого выбора сейчас нет. Или ты ведёшь нас в квартиру, открываешь дверь своим ключом, или же мы тебя мочим прямо здесь. И без всяких закидонов, потому что лично тебе ничего не грозит. Нас интересует твоя жиличка, а за неё глупо жизнь отдавать. Тем более что ключ мы всё равно отберём. А так даём шанс. Только не вздумай орать, а то мозги на стену вышибем.

— Я согласен, я…

Мужичонка оказался деморализован в первый же момент, и сейчас всем его существом владела одна мысль — любой ценой умилостивить незнакомых бандитов, выжить, спастись. Он изо всех сил демонстрировал, что не смотрит в лицо говорящему, ни в коем случае не пытается его запомнить.

— Пойдёмте, пожалуйста, только не убивайте!

— Конечно, ты на всё согласен. — Парень обернулся к джипу. — Шеф, порядок, шума не будет. Дяденька нам попался воспитанный и понятливый.

Бородач в синей куртке и второй охранник не спеша вылезли из автомобиля, а водитель остался за рулём. Пока всё складывалось удачно — ни за их заграничным клиентом, ни за ними самими никто, похоже, и не намеревался следить. Кроме того, служба безопасности не ошиблась, и беглянка действительно оказалась в новом квартале Марьино, где получили квартиры жертвы осеннего теракта на улице Гурьянова.

Одной из таких жертв и был сутулый мужичонка, всхлипывающий рядом, у плеча высокого блондина. Тот, брезгливо кривя губы, двинулся следом за хозяином квартиры и парнем, проводившим предварительную беседу. Замыкал шествие второй охранник, страховавший шефа сзади.

Горемычный же хозяин мысленно на чём свет стоит ругал свою молодую квартирантку, которая при найме обещала ему златые горы, а теперь, похоже, не заплатит ничего, да и сама расстанется с жизнью. Потерявшего всё имущество при взрыве дома жителя Печатников привлекла возможность быстро заработать, и он согласился с предложением симпатичной псковитянки по имени Люба, которая поймала его прямо во дворе нового дома.

Она заселяется в одну из комнат, сидит там безвылазно, а хозяин снабжает её продуктами и разрешает пользоваться телефоном. Жена была против появления полубезумной дамочки в их жилище и очень быстро уехала к родственникам в деревню. А глава семьи рассудил, что нельзя отказываться от денег, которые сами плывут в руки.

Случилось всё сразу после Нового года, и вот уже почти месяц Люба давала деньги только на продукты и на оплату телефонных счетов, не заикаясь о расчёте за постой. Будь она неладна, кажется, права была мамочка, когда возражала против этого мероприятия. Как нутром чуяла, что Люба связана с какими-то криминальными типами и от кого-то скрывается — то ли от милиции, то ли от самих бандюков…

Лифт остановился на седьмом этаже, и охранник вышел первым. Проверил лестничную площадку и только после этого позволил выползти насмерть перепуганному хозяину. Бородатый двигался неторопливо, сложив губы трубочкой, будто собирался свистеть. Как только последний, четвёртый человек покинул кабину, лифт немедленно вызвали снизу.

— Доставай ключ и отпирай, как обычно, — шёпотом сказал бородатый. — Она в своей комнате сейчас? Задвижка на двери есть?

— Есть задвижка, но она откроет, если я скажу, — пробормотал хозяин квартиры, и бородач с удовлетворением увидел, что его лицо блестит от пота.

Нетвёрдыми руками мужичонка вытащил из кармана связку ключей и принялся открывать замки. Охранники занервничали, потому что лифт, кажется, собирался остановиться именно на седьмом этаже. Но нет, пронесло, ушёл на восьмой. Значит, нежелательных встреч не будет.

Дверь отворилась, и все четверо вошли в пустую прихожую. Сразу же щёлкнул выключатель, и свет озарил синеватые обои. В новом доме уже стоял телефон — должно быть, подключили оперативно, ведь перепуганным терактом жильцам часто приходилось вызывать «скорую».

Бородатый жестом приказал охраннику закрыть дверь на лестницу, а сам тронул рукой в кожаной перчатке ручку двери, ведущей в одну и из комнат, вопросительно взглянул на хозяина.

— Нет, дальше, — прошелестел тот, дрожа от ужаса.

Все трое были без масок, на свету не прятали лиц — значит, не опасаются, что их потом узнают. Дурак, не послушался супругу, позарился на шальные деньги, а сам лишней копейки никогда не имел. Всё, что получал на заводе, забирала семья — жена и двое детей. Вложений требовала дача, дорого обходился «Москвич».

Потом всё пришлось продать, а квартиру в Печатниках разнесло взрывом. Уцелели ведь тогда чудом, не успели на последнюю электричку и остались у тёщи. А он сам, получается, беду в новый дом притащил, будто бы мало им тех, других. Прожили бы, перебились — не привыкать. А ведь эти в живых не оставят, сразу видно, и нечего надеяться. Супругу жаль, одна останется, а у детей свои семьи…

— Заперто, — одними губами сказал бородатый. — Позови её.

— Любаша! — Хозяин, стараясь говорить как можно спокойнее, постучал в дверь. — Не спишь? Тут ещё один счёт пришёл.

— Сейчас, Фёдор Иванович, минутку! — раздался тонкий женский голос.

За дверью что-то зашуршало, звякнуло, и послышались быстрые шаги. Щёлкнула задвижка, и в ту же секунду худенькая молодая женщина с пепельными волосами сдавленно вскрикнула, увидев гостя в синей куртке.

— Узнаёшь? Помнишь ещё?.. — Он обернулся к охранникам. — Побудьте с хозяином в кухоньке. Я позову, когда будет нужно…

Люба пятилась от бородатого, машинально запахивая халат, и зрачки её делались всё шире, а лицо — бледнее. Маленькая голова, коса через плечо, длинная шея, покатые плечи делали Любу похожей на испуганную лебёдушку, увидевшую перед собой чёрную дырку ружейного дула. Она и оделась в белое — в недавно купленную сорочку и пеньюар. Нарядилась на их кровные денежки, потому что своих средств у неё не могло быть.

— Садись, — приказал бородатый.

Люба стояла, не шевелясь. Тогда он, размахнувшись, с хряском швырнул женщину на постель.

— Чего, оглохла, кошёлка вонючая? Может, тебе и память отшибло, сука?! Забыла, за что пять тысяч долларов США чистыми я тебе заплатил? Думала, прощу всё, как товарка копеечный должок, и мы помиримся? Или всерьёз думала скрыться, крыса? Тогда уж денежки нужно отдать, да с процентами! Мне за моральный ущерб — так ведь?.. Язык проглотила? Ничего, сейчас ты нам арию из оперы споёшь! А потом — ещё одну, и ещё, и ещё. Впереди ночь длинная, и культурная программа у нас обширная. Я ведь не от своего имени работаю, ты знаешь…

Бородатый еле сдерживался, чтобы не наброситься на полумёртвую от ужаса женщину и не начать избивать её немедленно. Желание продлить удовольствие предвкушения пока побеждало.

— Мои услуги оплачивает солидный господин, иностранец, который не пожалел бешеных денег за твоего алкогольного выродка. И моя главная мечта — не ударить в грязь лицом, обслужить заказчика на высшем уровне, пошла прахом. Я в стельку расшибался, чтобы он остался доволен, и тебя лелеял, как экзотический цветок. На чьи средства ты, корова деревенская, в солярий ходила, витамины жрала, в бассейне плавала? Кто тебя рожать чуть ли не в Кремлёвку определил? Да ты бы на вокзале просыпалась, тварь, без меня! А теперь мой заказчик думает, что я нарочно подсунул ему сифилитика с гноящимися глазами, который всё равно помер бы через неделю. Я доверился тебе, думал, что будет в порядке, и ты привезёшь товар в условленное место. Если ты такая мать трепетная, кто просил тебя из Пскова в Москву тащиться, да ещё соглашаться на все мои условия? Дура тёмная, тебе сказочно повезло! Ты на эти баки тракториста своего и двух щенят могла сто лет кормить! Вам же детей сделать — что мне высморкаться. Вы же плодитесь, как клопы. Пока важные господа карьеру делают, вы беспрерывно трахаетесь и в абортариях заседаете, но почему-то никак не становитесь бесплодными. Тебе фарт шёл, Любовь моя. Но ведь для того, чтобы удержать удачу, тоже ум нужен. Родила по первому разряду, а потом материнские чувства взыграли? Пащенок своим слюнявым ротиком тебя за сиську потянул? Решила товар подменить и скрыться, да ещё и с деньгами? А для моего мистера купила у Трёх вокзалов плод случки бомжей? И искренне надеялась, что мистер увезёт его в Штаты, да? Спряталась в Марьино, платила за хату моими баксами, на них же с Псковом болтала — детишками и муженьком интересовалась? Как они там? Здоровы ли? А вдруг простудились и зачихали — ведь зима на дворе! Я тебе ещё тогда сказал, что ты — кошёлка. Только кошёлка, которая сама по себе мне не интересна. Что надо думать о ребёнке, которому выпала возможность уехать в самую богатую и могущественную страну мира! Что его ожидало здесь и там? День и ночь! Но ты, похоже, не только себя, но и его погубить решила. Ты могла осчастливить и старших детей, будь немного посмекалистее, — продолжала бородач, медленно накручивая на кулак Любину косу. — Ты могла бы райскую жизнь им устроить. Но ты — отвратительная мать, ты — стерва, которая вот-вот оставит детишек сиротами. Ясно тебе?! Ах, какую бесподобную куклу ты купила своей дочке, которой только катушками из-под ниток играться! Черноволосую принцессу в шляпке и кружевном платье, в панталончиках, в туфельках с бантами! У моей дочери есть такая. Я знаю, сколько эта игрушка стоит. Ты, которой не на что было в метро проехать, начала королевские игрушки скупать по всей Москве! А теперь чадам твоим останется панихиды заказывать каждый год третьего февраля. Жить я тебя всё равно не оставлю — ты опозорила меня перед клиентом. Но твоя кончина будет лёгкой, если скажешь, куда спрятала своего ублюдка. Лично я за него гроша ломаного не дал бы. Но он нужен клиенту, и потому я трачу на тебя драгоценное время. Между прочим, ты погубила дядю Федю. Его тоже придётся убрать…

— Вы не сделаете этого! — прошептала Люба, глотая слёзы.

— Все исполним, как обещали, — монотонно отозвался бородатый. — Разве мы когда-нибудь тебя обманывали? — Он ещё раз оглянулся на коробку с драгоценной игрушкой, простёганную лиловым атласом. — Ты по себе не суди. Мы — деловые люди. Итак, на раздумья имеешь пять минут. Даю последний шанс немного облегчить свою участь. Где сейчас ребёнок?

— Ни за что не скажу! — Люба сделала отчаянную попытку вырваться и вдруг вызывающе взглянула в глаза бородатому. — Я была дурой, я попала во власть дьявола, и меня обуяла жадность. Я задумала продать свою кровиночку чужим людям, отречься от частицы самой себя. Но когда увидела его, моего родного, опомнилась. И спрятала его там, где вы никогда не найдёте. Меня можете убить, но мой сын останется в своей семье. У него есть отец, брат и сестра. Есть бабушка. Его вырастят, воспитают. Я только попросила мужа никогда не рассказывать ему, как хотела… хотела избавиться от него за деньги. Вот и всё.

Люба закрыла глаза и закусила губу, из последних сил сдерживая крик, потому что бородатый медленно и с треском пригибал голову за косу к полу.

— Если парень узнает, каких перспектив ты лишила его из-за своих сучьих чувств, он проклянёт тебя через много лет после твоей лютой смерти! — Глаза бородатого смотрели холодно, яростно. — Таких матерей в нужниках надо топить. Ты должна была вернуть мне деньги, если передумала оставлять товар. Все те баки, на которые ты сладко жрала и красиво отдыхала четыре месяца! А так ты просто воровка, крысятница, понимаешь? Присвоила то, что тебе не принадлежит. А это или ребёнок, или деньги. Судя по тому, сколько подарков ты накупила деревенской родне, вернуть доллары ты сейчас не в состоянии. Поэтому тебе ничего не остаётся, кроме как раскрыть тайну. Не строй из себя Лизу Чайкину, нынешних пыток выдержать не сможет никто. В первую очередь потому, что у меня с собой есть шприц с препаратом, отключающим сознание. Ты ответишь на все мои вопросы очень подробно. Но я не откажу себе в удовольствии применить это средство в последнюю очередь. А до тех пор предложу тебя на утеху ребятам — раз. А во-вторых… Я сделаю с тобой такое, что легавые несколько раз отблюются, когда тебя найдут. — Бородатый прищурился, раздувая ноздри и дёргая углом рта. — Будем ещё думать?

— Я ничего не скажу, — раздельно произнесла Люба, прикрыв глаза, и мертвенная бледность залила её лицо. — Я приму всё в наказание за то, что хотела сделать. Я заслужила эту муку. Вы поможете мне искупить смертный грех.

— Флаг тебе в руки! — махнул рукой бородатый.

Терпение его иссякало, и он, пружинисто вскочив, вздёрнул обмякшую женщину за косу на ноги, несколькими рывками сорвал с неё дорогое бельё из лилейного шёлка с пенными кружевами и погнал, обнажённую, из комнаты в кухню.

Там на деревянных табуретках сидели оба охранника, а на полу, пристёгнутый наручниками к трубе батареи, с заклеенным полоской широкого пластыря ртом, скорчился смирившийся со своей участью дядя Федя.

* * *

— Вот, дорогие друзья, прошу вас отведать моё коронное блюдо!

Голубоглазый рыжеволосый верзила, в белой рубашке с широко распахнутым воротом и пёстром джемпере с растянутым петлями, грохнул на стол горячую форму. Там были рис, помидоры, филе сельди, яичница и тёртый сыр.

— Запеканка по-голландски. Артур, Маргарита, вы ели что-нибудь подобное?

— Нет, не ел, даже когда был в Голландии, — признался Тураев, приготавливая коктейль с пивом и джином.

Он как раз смешал джин с сахарной пудрой, добавил несколько кубиков льда, и теперь доливал в коктейль светлое пиво. Ради прикола он надел на день рождения бывшего сотрудника их отдела Олега Грушина английский фрак, которым довелось воспользоваться два раза в течение тех трёх лет, когда Артур принадлежал к миру российской элиты. Теперь фрак пылился в шкафу, и Тураев частенько с жалостью смотрел на бесполезную вещь. А сегодня решил продемонстрировать невиданную роскошь капитану Деркач и частному сыщику Грушину.

— Надеюсь, мне не придётся после твоего кушанья вызывать «неотложку»? — насмешливо осведомилась Рита, расставляя на столике тарелки.

Фрак Тураева и её чёрное вечернее платье из тяжёлой шерсти с блеском выглядели на холостяцкой кухне Грушина более чем неуместно.

— Если уж при своих-то бешеных гонорарах ты умудряешься сохранять в квартире непревзойдённый бедлам, а на кухне — гарнитур десятилетней давности, оклеенный некачественной плёнкой, то чего можно ждать от твоей стряпни? Кстати, сюда пошла бы плёнка под гранит, а ты умудрился выбрать какие-то линялые цветочки. Ты же не деревенская бабка, чтобы довольствоваться тоном застиранного ситца. Пиджак не мог надеть нормальный, глаженый?

— Пожалей его ради праздника, — примирительно сказал Тураев, выставляя бокалы с коктейлем на стол. — Олег, для дамы у тебя есть что-нибудь?

Артур придирчиво оглядывал стол, на котором красовались три прибора, салаты, бутерброды. Вилки и ножи пришлось в спешном порядке чистить мелом, а тарелки отмывать с помощью соды.

— Пожалуйста, отменное французское вино «Шато Вилльмарин», — обиженно пробурчал Грушин, едва не роняя на пол сразу две бутылки — водки и коньяка «Аист». — Не думайте, что я такой уж сундук, хотя Марго за свои гадости заслуживает отлучения от сладкого. Терпкое, красное, насыщенное. Букет концентрированный с оттенками фруктовых, ванильных и древесных ароматов. Есть даже тонкий намёк на тёмный шоколад. А что касается джемпера, то я не просил вас расфуфыриваться, как на королевский приём. Дресс-код такой — кто в чём хочет.

— Хватит ворчать, именинник. Прошу к столу! — скомандовала Рита.

Тураев тем временем приводил в порядок букет роз, который на улице растрепал ветер; к тому же цветы оказались десятой свежести. Это чудо от имени всех бывших сотрудников Грушину привезли вчера, когда в просторной, но запущенной квартире отгремела основная пьянка.

А сегодня собрались в узком кругу, имея в планах поговорить о работе, и Артур заметил, что розы совершенно никуда не годятся.

— Меня подождите, — попросил он, наполняя водой ещё одну салатницу, обнаруженную в столе-тумбе.

Розы были кремовые, и потому в воду пришлось добавить чайной заварки. Увидев композицию из плавающих цветов, Рита захлопала в ладоши, а Олег потрясённо крякнул.

— Я уже их выбросить хотел, — признался тридцатипятилетний юбиляр, то с одной, то с другой стороны разглядывая преобразившуюся салатницу. — Вот что значит немного пожить в свете! Там научился?

— Да нет, это мама где-то научилась, — думая о своём, рассеянно ответил Артур. — В высшем свете дураков гораздо больше, чем в целом по стране. А эстетически развитых личностей почти совсем нет…

— Тебе подарок-то понравился?

Рита умело разливала напитки, раскладывала салфетки и одновременно любовалась качающимися на воде розами. Друзья преподнесли юбиляру комплект посуды с антипригарным покрытием, в которой тот очень нуждался. Часто Грушин оставался голодным, потому что забывал положить на сковородку масло и тем самым губил свой завтрак или ужин.

Тураев от себя добавил кое-какую автокосметику для грушинской «тачки». Олег доверял ему куда больше, чем себе самому, и без консультации не покупал ни масел, ни красок.

— Клёво! — сдержанно отозвался Олег и выбросил длинные стебли роз в мусорное ведро, хотя глаза его светились восторгом.

— Начинаем! — провозгласил Тураев и открыл шампанское.

Грушин добивался исключительно громкого хлопка, но половину бутылки регулярно проливал на пол. Артур же умел и отсалютовать, как полагается, и не потерять при этом ни капли драгоценной влаги. Где-то с полчаса собравшиеся звенели бокалами, ножами и вилками, обсуждали напитки и закуски, болтали не о чём. Но Грушин знал, что бывшие сотрудники пожаловали не просто так, и скоро начнётся самое интересное. Правда, Тураев пока медлил, и Олег решил ускорить развязку.

Он достал из кармана брюк трубку с широкой чашкой и длинным чубуком, привезённую сюда Тураевым ещё в прошлый день рождения, и стал демонстративно набивать. Артур всё понял и извлёк свою, по случаю торжества инкрустированную серебром. Рита поморщилась и потянулась за своей сумочкой, где лежали наготове сигареты «Ротманс».

— Всегда мужики найдут, чем испортить романтический ужин, — вздохнула она, но всё-таки чиркнула зажигалкой.

И Артур, и Олег немного стеснялись её, потому что не привыкли видеть капитана милиции Деркач в туалетах оперной певицы, с золотыми браслетами на запястьях и золотой же цепью с двумя фигурками-подвесками, украшающей вырез-каре. Мужчины гораздо чаще видели Марго в серой форме или в гороховой куртке с капюшоном, опушённым искусственным рыжим мехом.

— Мой бывший на день рождения дарил исключительно жёлтые нарциссы, заявляя, что предпочитает цвет импрессионистов, цвет Моне, и жаждет выделиться из толпы. На самом же деле в начале июня они стоили дешевле других цветов. Хоть бы белые покупал, подонок! А после, отвалившись от стола, заявлял: «Дорогая, я пойду, прилягу, а ты тут приберись пока…»

— А я никогда такого не говорил жене! — вспыхнул Грушин.

— Тогда почему же она от тебя сбежала, прихватив дочек?

Маргарита покосилась на Артура и увидела, как тот помрачнел. Но не пожалела о своём выпаде, потому что майор вытянул из неё всю душу своим подчёркнуто дружеским отношением. Рита для него была только «хорошим парнем».

— Потому что я почти не ночевал дома, заколачивая те самые громадные гонорары. Правда, на самом деле это не так. Клиенты попадаются очень жадные и норовят сбежать, не заплатив. Серьёзного дела нет, мура одна. Парочки разные, поцелуйчики. Такой порнухи насмотришься — все кассеты и журналы могут отдыхать…

Грушинская квартира наполнилась густым ароматным дымом от дорогого табака, запах которого смешивался с горьковатыми духами Марго.

— Ты чего так мало съел? — удивился Тураев, который прекрасно помнил расчудесный аппетит Олега. — На диету подсел?

— Поневоле, Артур, поневоле, — горестно вздохнул Грушин. — Я ведь с детства такой, и давно уже привык быть тюфяком. Ограничиваю себя в еде, плаваю в бассейне, но толку нуль. Против природы не попрёшь. Курю, как паровоз, но никотин, вопреки общепринятому мнению, тоже в жир уходит. А ведь в нашей работе всякое бывает, и не всегда можно исполнять обязанности в привычном своём обличии. Мне на днях в старикашку пришлось перевоплотиться, седые усы наклеить, очки нацепить. Покуда я объект на лавочке выпасал, две дамы сделали мне предложение, ещё три пенсионерки пригласили попить чайку, а два ветерана войны долго уговаривали поехать летом вместе на рыбалку. Когда объект вышел из подъезда, я еле вырвался от жаждущих со мной подружиться. Поглядишь на этих пенсионеров — от зависти сдохнешь! Доживём ли мы до того времени, когда нам вот так же будет нечего делать?

— Нам нескоро станет скучно, — огорчил Олега Тураев. — Мы сегодня хотели работёнку тебе предложить. Она проходит через наш отдел, но поскольку похищена дочка зажиточного рекламного дельца, он готов платить за поиски. Особенно тебе — как частному сыщику. Я с Валерием Вандышевым уже поговорил. Он согласился с тем, чтобы ты работал в нашей группе. И делал то, что мы по понятным причинам делать не можем. Если не возражаешь, я свяжусь с Вандышевым. Ведь новорождённую и не видел ещё…

Грушин раскрыл рот, чтобы уточнить детали, но в это время запиликал мобильник Тураева, и вопрос пришлось отложить. Рита налила себе ещё вина, не спеша его смаковала, но вкуса не чувствовала. Она видела, как на глазах меняется лицо Артура, и цепенела, будто под взглядом удава. Грушин, забыв о диете, обгладывал ножку цыплёнка-табака, и запивал кушанье коктейлем, в котором давно растаял лёд.

— Да, сейчас буду, Александр Георгиевич! Маргарита со мной. Не брать её? Хорошо, постараюсь объяснить. До встречи.

— Это куда меня нельзя брать? — осведомилась Рита, отодвигая бокал. — Я такое же должностное лицо, как и ты, только ниже по званию.

— На этом основании я и приказываю тебе остаться здесь. В Марьино двойное убийство. Погибли хозяин квартиры и его жиличка. Причём, если мужику просто прострелили лоб, то гибель женщины была поистине ужасна. У неё отрублены руки. Кроме того, у женщины отрезаны груди, вспорот живот. И туда, внутрь, засунуты вещи — игрушки, одежда, даже детское питание. Восемнадцатиметровая комната сплошь залита кровью; следы на стенах и на полотке. Остальное рассказывать не стану, чтобы не портить присутствующим аппетит. Полковник хочет, чтобы я прибыл в Марьино немедленно. У него возникли какие-то соображения. Похоже, хозяина квартиры убрали исключительно как опасного свидетеля. Основные претензии были его жиличке. Рита, расскажи Олегу про Вандышева. Объясни, что именно он должен делать. И к моему возвращению уже будет ясно, согласен ты или нет принять моё предложение. — Тураев повернулся к оторопевшему Грушину.

— Так, во фраке, и поедешь? — удивилась Рита.

— Так и поеду. Думаю, тамошней публике будет не до меня. Олег, спасибо за угощение. Твоё голландское кушанье было бесподобно!

Тураев промокнул рот салфеткой, стремительно поднялся и вышел в коридор. Олег с Ритой последовали за ним, поёживаясь и переглядываясь, как маленькие дети. Все случилось неожиданно, и звонок полковника безжалостно скомкал непринуждённую атмосферу домашнего праздника. Тураев надел длинное кашемировое пальто, тщательно уложил на груди белоснежный шарф и снял с вешалки элегантную фетровую шляпу.

— Расскажешь потом, что там стряслось? — шёпотом спросил Грушин.

— Если сочту нужным. Продолжайте праздновать, господа.

Тураев неистово гнал свой джип от грушинской «сталинки» в районе Сокола до Марьино. Всю дорогу он не вынимал изо рта сигарету. Около каждого светофора чиркал зажигалкой, щурил уставшие глаза и взглядывал в лиловые сумерки, будто хотел кого-то высмотреть. Обильная реклама слепила его, действовала на нервы. Хотелось враз погасить всё море огней вечерней Москвы, как собственный торшер. Но сделать это Тураев не мог, и поэтому злился ещё сильнее.

Он что-то ответил встретившему джип участковому, вежливо попросил соседей не толпиться у подъезда. А сам думал о том, что впервые в жизни по-настоящему боится увидеть место происшествия.

— Пока поднимаемся, вкратце доложите обстановку. С чего всё началось?

* * *

— Совершенно случайно обнаружили два трупа, — быстро и взволнованно заговорил белобрысый паренёк-участковый, которого от всего происходящего откровенно тошнило. Но он старался держаться молодцом — всё-таки прошёл армию. — На пульт дежурного поступил сигнал, что в квартире вроде как драка. Грохот, звон посуды, ругань, женские вопли. Дом недавно заселён, соседи друг друга не знают. Предположить, кто на что способен, не могут. Ну и выслали наряд в количестве двух человек. У каждого по «макарову» только…

Участковый проглотил слюну, облизал пересохшие губы. Про себя он дивился ледяному спокойствию шикарного одетого майора с Петровки.

— Это было вчера вечером, и дверь наряду не открыли. В квартире было тихо — ни шагов, ни шороха. Вполне возможно, что преступники находились ещё там, потому что замки были заперты. А когда сегодня, по второму вызову, ребята прибыли, дверь в квартиру была открыта. Соседи увидели кровавые следы на полу и очень испугались…

Участковый пытался заглянуть Артуру в глаза и понять, как тот реагирует на его слова.

— Наряд увидел в квартире такое, чего в страшном сне не приснится. Не первый год служат мужики, а едва в обморок не грохнулись. Вся прихожая в крови, на кухне — труп мужика, застреленного в лоб с близкого расстояния. Прикован наручниками к батарее, рот заклеен скотчем. В квартире две комнаты. В одной — порядок, зато в другой всё перевёрнуто вверх дном. Вещи частью раскиданы по комнате, частью засунуты в распоротый живот женщины. Кругом — раскрытые чемоданы; пол в кровище. У потерпевшей отрублены руки, отрезаны груди, но лицо хорошо сохранилось. Личность удалось установить быстро. Этой гражданке двадцать шесть лет, она квартиру здесь снимала. Чем она так бандюков достала, ума не приложу. Поселилась месяц назад, на улицу не выходила, явно от кого-то скрывалась. Получается, что не зря.

Они как раз добрались до двери в злополучную квартиру. Артур вздрогнул, увидев шесть белых, будто обескровленных гвоздик, оставленных кем-то у двери на коврике. Наверное, приехала вдова хозяина или его взрослые дети.

Полковник Петруничев ещё по телефону сказал, что Лариса Кузьминична Панина была категорически против присутствия квартирантки, которая доставляла хозяевам много хлопот. Но Фёдор Иванович настоял на своём — после того, как при взрыве дома в Печатниках семья лишилась всего нажитого добра, нужны были деньги. Жена и дети ничего не смогли поделать. И вот теперь Панину уже ничего не нужно; хуже всего несчастной вдове.

Ведь не прошло и полгода с тех пор, как она потеряла квартиру. Теперь придётся доживать век одной, да ещё в комнатах, где случилось ужасное — прервалась жизнь близкого человека. Да и на мученическую кончину жилички Панина вряд ли сможет не обратить внимание.

— Приветствую, Артур Русланович! — бесцветным голосом сказал Петруничев, выходя навстречу майору с протянутой рукой.

В квартире толпилось много народу, с кухни доносились сдавленные рыдания, переходящие в хрипение — похоже, там успокаивали вдову Панина.

— Какой ты красивый сегодня — прямо хоть в опере пой…

— Из-за праздничного стола вы меня вытащили, — не стал церемониться с полковником Тураев.

Он не понимал, для чего его, собственно, пригласили. Неужели Петруничев хочет навесить на и без того перегруженного сотрудника ещё одно неперспективное дельце? Здесь произошла не пьяная драка — это очевидно. Работали люди серьёзные, которых с ходу за жабры не возьмёшь. Вполне возможно, что из самого Тураева сделают такую же отбивную — если он посмеет сунуться в эти разборки.

— У Грушина сидели, у Олега. Тридцать пять ему вчера стукнуло — юбилей как-никак.

— Да, я знаю — сам сдавал денежку. Всё-таки бывший мой подчинённый, которому вдруг захотелось уйти на вольные хлеба. Теперь он там бумажки пописывает да пропавших собачек ловит, а мы с тобой вон чем занимаемся. Тело уже увезли, и, признаться, я не смог без содрогания глядеть на это месиво. Все кишки наружу, а часть вещей из чемоданов забито в распоротый живот буквально ногой. Вполне возможно, что орудовал маньяк. Из тех, кто набивает рот жертвы кусками грудей или заталкивает туда вырезанную матку. Кстати, перед этим её ещё и насиловали в очередь…

— Это не маньяк, Александр Георгиевич.

Тураев, засунув руки в карманы пальто, стоял на пороге и осматривал почти пустую комнату. Из мебели здесь были только тахта, платяной шкаф, стол и два стула — всё не первой свежести. На полу — ковёр, задубевший от пролитой крови, а по нему разбросаны игрушки, детская одежонка, мужская рубашка.

Скорее всего, женщина накупила в Москве подарков мужу и детям. Причём, подарков дорогих, и это вызвало у Тураева массу вопросов. Получается, что убитая располагала немалой суммой денег. Причём получила их недавно, раз сразу бросилась покупать престижные обновки.

А после кто-то узнал о поживе, проник в квартиру, под пытками вырвал у несчастной то, что ему было нужно, и скрылся. И перед уходом пристрелил Панина как нежелательного свидетеля. Но почему расправа оказалась столь жестокой? Неужели жене и матери легче было претерпеть ужасные муки, превратиться в кровавые ошмётки, чем отдать свои деньги грабителям? Это не похоже на работу неумелого убийцы, но, в то же время, и версия полковника, скорее всего, не верна.

— Почему ты думаешь, что не маньяк? — удивился Петруничев.

— Маньяки охотятся за жертвами на улицах, но редко приходят к ним домой. Следы взлома на двери были?

Артур посторонился, давая пройти эксперту, снимавшему отпечатки пальцев.

— Нет. Похоже, сами впустили убийц. Или она, или хозяин. И задвижка на дверях комнаты не спасла. — Полковник дотронулся кончиком мизинца в перчатке до щеколды. — Скорее всего, и эту дверь открыли добровольно.

— Значит, или хозяин, или его жиличка были знакомы с убийцами, — предположил Артур. — Да, кстати, вы чувствуете запах жасмина? — Полковник кивнул, и Тураев продолжил: — Уходя, они распылили фитодор из баллончика, чтобы собака не взяла след. Скорее всего, что их отпечатков тоже здесь нет, кроме кровавых следов на лестничной площадке. Но ботинки можно снять и уничтожить. Вообще-то кошмарное сочетание — аромат жасмина среди зимы и залитый кровью пол… Да, как звали погибшую? Кто она?

— Горюнова Любовь Степановна, семьдесят третьего года рождения, приехала из Пскова. Как говорит Лариса Кузьминична, с мужем познакомилась в начале января. Вела себя странно, и выражалось это в постоянно присутствующем страхе за свою жизнь и желании покупать дорогие тряпки, игрушки, посуду. А поскольку Горюнова почти не выходила из дома, то всё это приходилось таскать в дом Фёдору Ивановичу. Правда, Любовь Степановна въехала в эту квартиру с двумя огромными чемоданами. Она тратила деньги вразнос, постоянно примеряла перед зеркалом красивые платья. Подолгу говорила по телефону с семьёй, обещала привезти всей родне подарки. Чем занималась Горюнова, откуда враз взяла столько денег, пока установить не удалось.

Петруничев смотрел на Артура светлыми выпуклыми глазами, а тот хранил молчание, принимая к сведению слова начальника.

— Судя по всему, трагедия разыгралась именно из-за денег. К версии, что убийцы ограбили Горюнову, добавляется другая…

— Да, об этом я и хотел сказать, — встрепенулся Артур, а ноздри его против воли трепетали, ловя любимый запах жасмина. — Вполне может статься, что она присвоила чьи-то средства, и жестоко поплатилась за это. Отрубленные руки, набитый добром живот — всё это говорит в пользу моего предположения. Следует как можно скорее отыскать мужа Любови Горюновой и допросить его. Надо выяснить возраст детей — похоже, среди них есть совсем маленький. «Галлия-1» и «Галлия-2», упаковки от которых я вижу на полу, — питание, подходящее детям от рождения до года. А муж её должен знать, каким образом жена так круто разбогатела.

— Надо бы, и немедленно, — согласился Петруничев. — Я человека в Псков отправлю. Не тебя, Артур, не бойся! — поспешил успокоить полковник, заметив тень, скользнувшую по лицу майора.

— Разрешите!

Плотный мужчина в клетчатом пиджаке протиснулся между Тураевым и Петруничевым. Увидев нового человека, он тут же полез за удостоверением и представился.

— Морозов Алексей Алексеевич, следователь межрайонной прокуратуры. Пожалуйста. — Морозов протянул книжечку Тураеву. — Во внутреннем кармане куртки покойного Фёдора Панина лично мною был найден билет на поезд № 5 «Интурист» сообщением «Москва — Санкт-Петербург», проданный третьего февраля в кассе Центрального железнодорожного агентства по продаже билетов.

— На какое число билет? — Петруничев обернулся в сторону кухни.

— На десятое февраля. — Морозов посмотрел в ту же сторону. — Лариса Кузьминична, можно вас на минуточку? Судя по всему, билет был приобретён Фёдором Ивановичем буквально за несколько часов до трагедии…

На кухне пахло корвалолом и ещё каким-то мятным лекарством. Под чайником только что выключили конфорку электроплиты, и вода в нём ещё клокотала. Толстая седая женщина в чёрном платке сидела, навалившись на кухонный столик, и по её багровому лицу текли мутные слёзы. Участковый постоянно находился рядом. Едва увидев следователя в обществе сотрудников уголовного розыска, он вскочил, загремев табуреткой.

— У Ларисы Кузьминичны давление очень высокое, — сообщил он Тураеву, который стоял ближе всех. — «Неотложку» надо бы вызвать…

— Вызывайте, — разрешил Тураев, несмотря на то, что рядом находился старший по званию. Но вряд ли Петруничев стал бы возражать. — Лариса Кузьминична, вы на пару вопросов можете ответить?

Артур, расстегнув пальто, сел на табуретку, с которой только что встал участковый. Панина с трудом подняла голову, глянула тусклыми глазами на вызывающе нарядного молодого человека, и взор её неожиданно прояснился.

— Ох, чуяло моё сердце! — уже в который раз простонала вдова, кусая угол траурного платка и заходясь в рыданиях. — Чуяло! Феденька, говорила я тебе! Молила, в ногах валялась, грозила руки на себя наложить. Нет, всё равно пустил, горе горькое… — Панина неожиданно выпростала из складок юбки горячую потную руку и положила на запястье Тураева. — Спрашивай, сынок, чего хотел, и я пойду, прилягу. Сил никаких нет видеть всё это. Детей дождусь, а потом, может, в больницу…

— Лариса Кузьминична, в кармане вашего мужа был найден билет до Санкт-Петербурга на поезд «Интурист». Скажите, вы имеете родственников или знакомых в Питере? Может быть, Фёдор Иванович сам туда собирался?

Артур снова вспомнил о Милявской и решил, что та не откажет в помощи. Возможно, придётся устанавливать связи Панина — теперь уже не отвертишься. Не мытьём, так катаньем полковник втянул его в это дело.

— У нас никого там не было, и Федя не собирался. Для Любы билет покупал. Она говорила, что поживёт до десятого, да и уедет в Питер к мужнину брату. Я уже денёчки по пальцам высчитывала, когда там десятое, чтобы кончился этот кошмар. Не дождалась.

Панина с шумом выдохнула, схватила чашку с водой, залпом выпила. По всему столу были забросаны упаковки из-под лекарств, тут же стояли склянки.

— И вот — ни денег у меня, ни мужа. Мы ведь только что рубиновую свадьбу отгуляли. Думали, до золотой доживём — он здоровый был…

— Многие люди квартиры приезжим сдают, — вступил в беседу полковник. — Почему вы были так резко против? Вам эта женщина не нравилась?

— Сама-то она ничего была — тихая, скромная, уважительная. Но я видела, что с криминалом каким-то она связана, и потому боялась! Вы же видите, чем всё кончилось. — Панина шумно высморкалась в платок. — Говорит, сама из Пскова, двое детей, муж безработный, а деньги швыряет направо-налево. Сразу видно, женщина простая, а норковую шубу носит. А самое-то главное — с ребёночком одну ночь пересидела в комнате, с новорождённым. Мальчик кроха совсем. Это третий у неё, в Москве родила. Мне показалось, что она от кого-то пряталась у нас. А вдруг, думаю, её здесь найдут? Тогда и нам не поздоровится. Она рано утром вышла со свёрточком во двор и отдала его мужчине с женщиной. Я тогда ещё не уехала, видела в окно. Сказала, что это те, питерские, деверь с женой. Она шестого января только из роддома вышла…

— А седьмого утром ребёнка отдала питерским родственникам, — задумчиво сказал Тураев. — Она не говорила, где родные живут в Петербурге?

— Вроде бы, на улице Пятилетки, если есть там такая улица. Но я и спутать могу — всё перед глазами плывёт. Знала бы, что придётся отвечать, записала. И сама Люба туда собиралась ехать. Мальчонку-то отдала, а сама попросилась пожить у нас с месяц. Вот тут-то я и восстала. Мы всю жизнь прожили честно, а здесь не пойми что — то ли сама прячется от кого-то, то ли ребёнка прячет, словно украла его, а не родила.

— Вот мода пошла — детей воровать! — Петруничев хмыкнул, постукивая пальцами по столу. — Артур Русланович, а ведь дело чем-то похоже на твоё. Если бы не мальчик, а девочка у этой женщины оказалась, я бы, грешным делом, подумал — не вандышевская ли? По возрасту подходит.

— Не говорила она, какого числа родила? — спросил Тураев.

— Тридцатого декабря, я запомнила. Наш младший сын тоже тридцатого!

Панина с трудом поднялась, подошла к окну, но ничего, кроме множества огней и стрел подъёмных кранов не увидела. Над Марьино сгустились стылые сумерки.

— Да скоро ли дети приедут?! Я же звонила, говорила, что отца убили!..

— Приедут, не волнуйтесь. Я сейчас оставлю вас в покое, и пусть доктора делают своё дело. — Петруничев почесал переносицу. — Тридцатого декабря — не подходит. Но что-то здесь неладно — факт.

— Я сегодня же позвоню Милявской и попрошу пробить Горюнова с улицы Пятилетки. Жаль, конечно, что мы имени-отчества не знаем. Лариса Кузьминична, Люба не говорила, как деверя звать?

— Вроде, Серёжей. Или муж неё Серёжа, не помню уже. Почти сразу же я уехала. Не могу, когда баба чужая по квартире ходит. Да ещё Федьку по магазинам гоняет — то поесть нужно купить, то вот билет. Даже куклу дочке ейной муж покупал. Высмотрела, говорит, ещё до Нового года, а выйти и купить сейчас не могу. Ты уж найди родных-то её, сынок, — сказала Панина Тураеву, которому почему-то симпатизировала больше всех. — Найди и скажи, что с Любашкой стряслось. Ладно, ироды эти не все подарки изгадили, так пусть заберут на память. Трое деток осталось, они-то чем виноваты, даже если мамка недоброе сотворила?..

— Обязательно найдём, — пообещал Артур, вставая. — Найдём и всё расскажем. Но пока, к сожалению, мы сами мало что понимаем. Не буду больше вас мучить, Лариса Кузьминична. Примите мои искренние соболезнования и поверьте — мне действительно больно видеть всё это.

— Федя мой мухи в жизни не обидел, а его пулей в лоб убили, как бандита какого, — вздохнула Панина, вновь доставая сырой платок. — Вы уж разыщите паршивцев этих, постарайтесь. Совсем невинного человека на тот свет упекли. Он ведь Любашке помочь хотел. Другой бы прогнал её давно, и сам жив остался. А он переживал за всех, сердешный. За каждого душой страдал. На всех его хватало, Феди моего…

В дверь позвонили, и кто-то из присутствующих в квартире Паниных отворил. В следующую минуту на кухне появился сухощавый мужик в синем рабочем костюме с красным крестом, из-за плеча которого выглядывала миловидная сестричка.

— К вам медики, Лариса Кузьминична, — сказал следователь Морозов, застёгивая пиджак. — Завтра ещё зайду — или сюда, или в больницу…

Врач уже раскрыл чемоданчик, сестричка уселась рядом с Паниной, обматывая её руку манжеткой тонометра. Тураев, Петруничев и Морозов вышли в коридор, где стоял только телефон — и тот на полу.

— Ну, и куда ты сейчас, Артур? Допивать шампанское? — Полковник достал расчёску, зеркальце, пригладил редкие волосы.

— Вы думаете, что после всего увиденного мне кусок в горло полезет? — Тураев застегнул пальто, надел перчатки и только тогда повернул дверную ручку. — Сейчас еду домой и оттуда звоню Милявской. Правда, она имеет все основания послать меня по матушке. Я и так слишком много злоупотреблял любезностью заслуженного человека. А вторым, кто меня обругает, будет Олег Грушин. Тридцать пят лет исполняется один раз в жизни, а я испортил ему праздник.

* * *

На следующий день Артур ни о чём не мог думать. Он сидел перед выключенным компьютером, и рядом стоял сигарный ящик. Отрешившись на время от сигарет и трубок, Артур вытащил из сейфа хумидор — домик для сигар, подаренный отцом на день рождения ещё в прошлом году. Отрезал кончик специальной гильотинкой и потянулся за газовой зажигалкой, потому что длинные кедровые спички из подарочного набора давно закончились. Когда кончик сигары затлел, Тураев подул на него, и только потом набрал дым в рот.

Торопиться ему было некуда. По делу об исчезновении Милены новых сведений не появилось. Родственникам Любы Горюновой о случившемся сообщили другие люди. Галина Семёновна Милявская, пообещавшая помочь, физически не могла управиться за одни сутки. Вполне возможно, что Панина перепутала, неправильно назвала улицу, или там проживает несколько Сергеев Горюновых. Впрочем, не факт, что деверя погибшей звать Сергеем. В общем, Галине Семёновне придётся поработать, да ещё просто за «спасибо». Розыск Горюнова производился не по вандышевскому делу, и никакого вознаграждения за это не обещали.

Делая один «пых» в минуту, как и полагается опытному курильщику, Тураев наслаждался вкусом сигары точно так же, как виски или коньяком. Рядом дымилась чашечка огненного кофе, и на Артуре снова был тот же фрак, что и вчера. Он хотел вернуться в ту, навсегда ушедшую жизнь, когда был баловнем судьбы, ничем не рисковал и не смотрел почти каждый день в лицо смерти. Рано ушедший из семьи отец, сделав внезапную и фантастическую карьеру в эпоху становления новой России, постоянно чувствовал вину перед старшим сыном и ни в чём ему не отказывал.

Артур спешил жить, интуитивно дойдя до убийственного вывода — долго такой кураж продолжаться не может. Он объездил полмира, посетил все дорогие ночные клубы Москвы, не говоря о ресторанах. Потом переключился на увеселительные заведения за границей. С будущей женой они обо всём договорились в парижском кабаре «Лидо».

И даже когда Марина оставила мужа, предала в самый тяжкий миг, он не уничтожил те фотографии. Оставил все альбомы, включая свадебный, именно потому, что они напоминали о пережитых блистательных днях и сумасшедших, хмельных ночах. Перед мысленным взором продолжала крутиться рулетка казино Монте-Карло, но Тураев точно знал, что столь крупного банка ему уже не сорвать.

Длинный пепел помогал сигаре гореть ровно и сильно, и потому к пепельнице Артур тянулся редко. Блаженствовал, прикрыв глаза, стараясь забыть и о Валерии Леоновой, и о том, что увидел вчера в Марьино. Здесь был его мир, куда не допускался никто и ни при каких обстоятельствах. Артур имел право мысленно побеседовать с самим собой и вспомнить былое.

И сейчас, сам плохо понимая, что делает, он отложил сигару, поднялся и подошёл к застеклённым книжным шкафам. Достал небольшой альбом из красной с золотом кожи, открыл его на первой странице и долго смотрел на жениха, плохо понимая, что это — он сам.

Смуглый парень с глянцево-чёрными волосами, в длинном смокинге и жилете на много пуговиц, в белой сорочке с такой же «бабочкой» смотрел на теперешнего Артура задиристо и мрачно. Волосы невесты-блондинки утопали в натуральном жемчуге, а тонкую фигурку облегало, как вторая кожа, платье из серебристого винила с открытой спиной. В руках Марина держала будет флёр д' оранжа. Они только что обменялись обручальными кольцами, и бриллиант на пальчике Марины пропечатался очень чётко.

Своё кольцо, очень тонкое и плоское, Артур отдал матери, когда той потребовалось золото — добавить при изготовлении гарнитура. Хранить верность Марине Артур не желал, и с радостью избавился от символа их недолго союза.

Листая альбом, он вспоминал длинный «Мерседес», откуда горделиво выбиралась новобрачная, поддерживаемая своим избранником. Воображал, как на загородной даче собрался круг избранных персон, и все остались довольны светским вечером с восточной кухней, камином и классической музыкой.

А перед тем, как молодожёны отбыли в Монако, была первая брачная ночь — свечи, ведёрко со льдом, в нём — бутылка шампанского, воздушные шары под потолком спальни, торт в виде сердца. Все старательно изображали торжественность и робость, хотя знали, что через семь месяцев на свет появится первенец этой славной пары.

Так всё и получилось, но тогда Тураев не мог предположить, что этот мальчик будет расти вдали от него. И даже нечаянное короткое свидание месяц назад не сделало отца и сына ближе друг другу. Обменявшись ничего не значащими фразами, они расстались. И, вспоминая это, Артур не испытывал ни боли, ни горести. Даже радовался, что Амир по нему не тоскует.

Страстное желание мальчика видеть своего папашу было плодом Марининых фантазий, потому что иначе она не могла пригласить Артура в гости. Разругавшись со вторым мужем, немецким банкиром, Марина пожелала вернуться к первому, но потерпела сокрушительное фиаско и снова исчезла.

Когда на рабочем столе внезапно зазвонил телефон, Артур долго таращился на него, не понимая, кому не спится в такую темень. Думал только о том, чтобы не пришлось никуда ехать — в планах на первом месте стояла ванна-джакузи с массажем, а на втором — короткий, но крепкий сон до раннего утра.

Сейчас двадцать три тридцать, люди очень глупы в это время. Вся информация выветривается, забывается даже выученное наизусть. И потому Тураев не сразу сообразил, что звонок междугородний; значит, объявилась Галина Семёновна.

— Доброй ночи! — Милявская, как всегда, говорила громко, слегка возбуждённо и даже торжественно. — Артур, я вас не разбудила?

— Ни в коем случае! Неужели вы уже пробили Горюнова?! — Тураев был потрясён оперативностью пожилой дамы. — Что-нибудь узнали?

— Да, разумеется. В Питере нет улицы Пятилетки, есть проспект Пятилеток. Находится он в Невском районе, но это так, к слову. В конце концов, москвичи не обязаны знать то, что известно далеко не всякому петербуржцу. Но Сергей Горюнов действительно в природе существует и проживает на этом проспекте вместе с женой. Жена — ленинградка, вышла за Горюнова двадцать пять лет назад. Сам Сергей родился в Псковской области. У него есть младший брат Михаил, а того, в свою очередь, — жена и двое детей. Невестка Люба ждала в конце декабря третьего, но особенно этому обстоятельству не радовалась. В Пскове семья буквально бедствовала, да и питерские родственники особенно ничем помочь не могли. Но узнала я всё это от посторонних людей, потому что две недели назад Сергей и его жена Людмила исчезли, ничего никому не сказав. А до этого на улице появлялись редко, но за стенкой, у них в квартире, вроде бы плакал маленький ребёнок. Младенца этого они прогуливали на лоджии, а не во дворе. Значит, скрывали, не хотели лишних вопросов. А чего уж они так могли бояться? Допустим, взяли пожить дитятко — ну что? Кто осудит?

— Люба ведь тоже скрывалась и боялась. Но если это — её ребёнок, тогда всё очень странно. Я на данный момент думаю, что Горюнова перед кем-то сильно провинилась и, предчувствуя расплату, поспешила отправить мальчика к родственникам, чтобы не попался под горячую руку. Но вы меня потрясли своей работоспособностью, Галина Семёновна! — не сдержал восхищения Артур. — За сутки по таким скудным сведениям отыскать семью…

— К сожалению, семью я не отыскала. — Судя по тону, Милявской польстила похвала. — Мне удалось выяснить, что у Горюновых имеется изба. Как говорят соседи, в Тихвинском районе. Вполне вероятно, что они подались туда или к родным Горюновых под Псков. Вот такие пироги.

— Галина Семёновна, если бы вы только знали, как я благодарен за помощь!

Артур окончательно прогнал от себя прошлое и вновь стал сотрудником уголовного розыска, не имеющим времени на бесполезные воспоминания. Ушедшее не вернётся — явится что-то новое, другое.

— Просите всё, что хотите, — я исполню. Обещаю совершить невозможное — как вы.

— Ладно, я ночью над этим подумаю! — пообещала со смехом Милявская и, попрощавшись, положила трубку.

Артур медленно поднялся с вертящегося кресла, разогнулся, скинул фрак, манишку и «бабочку». Криво усмехнувшись самому себе в зеркало, он засучил рукава и отправился в ванную — водные процедуры отменять сегодня не пришлось.

* * *

Грушин еле дождался, когда можно будет встать у светофора и достать из «бардачка» таблетки — после обильных возлияний в течение трёх дней торжества голова раскалывалась на крохотные черепки, а клиенты ждать не хотели. Подвела и погода — «дворники» едва успевали сгребать мокрый снег с лобового стекла; а извилистые струйки, вспыхивающие то красным, то зелёным, заставляли щуриться до рези в глазах.

Олег начинал тихо ненавидеть нынешнюю тёплую зиму, из-за которой столько неприятностей. В частности, он так и не смог ни разу съездить в Подмосковье и покататься на лыжах. Вместо этого пришлось торчать в прокуренной мастерской ещё одного приятеля, художника, который два с половиной часа развивал собственную теорию. Найдя безответного слушателя, художник не выпустил его из цепких лап до тех пор, пока не объяснил, как с помощью его умозаключений можно ловить преступников.

Выходило, что человек, исходя из собственных цветовых пристрастий, ведёт себя определённым образом. Цветовые предпочтения людей — это чистая психология, и совершения правонарушений скорее можно ожидать от любителя пурпура или чёрного, в то время как поклонники желтизны способны лишь на мелкие пакости.

Со многими положениями этой теории Грушин не согласился, но сейчас, застряв в пробке, он принялся внимательно изучать цвета стоящих радом автомобилей и скуки ради прогнозировать возможное криминальное поведение их хозяев.

Справа стояла белая «Ауди», почти растворившаяся в снегу. Цвет невинности, получается; а так ли уж непорочны пассажиры? Впрочем, во многих восточных странах траур белый — как тогда понимать выводы художника? А прямо перед автомобилем Грушина застыл тёмно-синий «бумер». Что там Макс разглагольствовал про любителей синего?

Грушин нечаянно взглянул на номер «БМВ» и сильно вздрогнул, увидев шифр — 50. Именно об этой машине говорила Марго, когда они поджидали Артура Тураева из Марьино. Артур так и не вернулся — позвонил, попросил прощения. Олег простил, потому что знал одну истину — настоящий сыщик себе не принадлежит.

Зажёгся зелёный свет, и Олег уже точно знал, что долго не слезет с хвоста этого «бумера». Ехал он домой, и потому мог распоряжаться собственным временем как угодно. Может быть, всё зря, и «БМВ» совсем не тот, пусть и из области. Мало ли в столице и окрестностях одинаковых машин! Но на всякий случай нужно проверить «тачку», записать номер, чтобы после не болела душа. Грушинского фейса они не знают, и автомобиль вряд ли вызовет какие-нибудь подозрения, если грамотно себя вести.

Чувствуя, как удаль вместе с кровью растекается по жилам, Грушин свернул вслед за синим «БМВ» с Садовой-Триумфальной на Первую Тверскую-Ямскую, и после отставал ни на метр, просто изобразив, что им по пути. Никто не может запретить двигаться в одном направлении, и доказать факт слежки будет трудно. На счастье, у Олега не было с собой ни лицензии, ни рации, ни оружия. Повезло, что успел заправиться неподалёку от мастерской художника на проспекте Мира, иначе бы ничего не вышло. Но даже в этом случае номер «бумера» был бы зафиксирован, а, следовательно, установить личность владельца труда не составляло.

Грушин не заметил, как перестала болеть голова, а руки вновь стали твёрдыми, будто бы и не пил так много. Синяя иномарка тащила за собой его машину словно на невидимом, но прочном тросе. Очень быстро обе «тачки» оказались на Новослободской, затем крутились по переулкам у Самотеки — то есть Грушин фактически возвращался туда, откуда только что уехал.

Похоже, те, в «бумере», хотят оторваться от слежки. Но от Грушина ли? Вдруг их ведёт кто-то ещё? Ничего страшного, риска никакого. Надо посмотреть, что будет дальше, а потом вернуться к себе и позвонить Тураеву…

Внезапно объект рванул в сторону Рижского вокзала, и оттуда проследовал в Останкино. В одном из тёмных, засыпанном снегом двориков «БМВ» остановился. Грушин ожидал, что водитель сейчас или выйдет, или просигналит, но он сидел неподвижно. Ничего не предпринимали и остальные трое, находящиеся в салоне «бумера». Получается, если они и отрывались от кого, то уж точно не от Грушина. В первый раз всегда везёт, и нужно пользоваться шансом.

Поднаторевший в уголовном розыске, а особенно в слежках за неверными жёнами, Олег остановил свою машину в соседнем дворе и вернулся туда, где стояла синяя иномарка; зашёл в сырую неуютную беседку и стал ждать. Он был уверен, что самое интересное свершится вскоре, потому что занятые по горло дяденьки долго тут торчать не станут.

Жаль, конечно, что промокли ноги, и в тридцать пять лет по- стариковски ломит спину. Но в целом самочувствие нормальное и диспозиция удобная — «БМВ» как на ладони. Вероятно, человек, к которому пожаловали гости, должен выйти из второго слева подъезда, причём с минуты на минуту.

Грушин довольно улыбнулся, когда увидел высокую, огненно-рыжую девушку в шарпеем на поводке. Тут же из «БМВ» вылез длинный, как жердь, мужик в короткой куртке. Когда он повернулся в профиль, Грушин заметил короткую светлую бородку. Девушка неловко нагнулась, чтобы спустить шарпея, и Олег проморгался, пытаясь понять, верно ли его предположение.

Он не ошибся — девушка была беременна, более того, дохаживала срок, и потому так осторожно двигалась. Пёс бегал по двору, попеременно справляя нужду у каждого дерева, и Грушин с опаской подумал, что его могут обнаружить. Но пёс, расписавшись в своём посещении дворика, вернулся к хозяйке, которая премило, то и дело похохатывая, болтала с бородатым.

Несмотря на непринуждённый тон беседующих, Грушин сообразил, что разговор у них важный, правда, находящийся в стадии уточнений и окончательных условий. Девушка, наряженная в нутриевую шубу до пят и немыслимой длины вязаный шарф, была очень довольна этим общением и прямо-таки искрилась оптимизмом.

Олег осторожно поднял руку, взглянул на свои командирские часы и понял, что беседуют те люди уже минут двадцать. Прошло ещё десять, и бородатый, попрощавшись с девушкой за руку, уселся в «БМВ». Теперь машина Грушина не интересовала — он хотел знать, кто такая эта кокетка в шарфе, и зачем к ней приезжали подозрительные люди.

Он потоптался в сугробе ещё с полчасика, пока не появилась во дворе тощая сутулая старуха в потравленной молью кротовой шубе. На поводке она держала резвого фокстерьера, который тут же принялся волочить хозяйку за собой по двору. В какой-то момент пёс тявкнул и злобно зарычал — перед ним возник незнакомец в надвинутой на нос кепке.

— У меня такой был, под машину недавно попал, — печально сообщил старухе Грушин.

На самом деле он являлся страстным кошатником, а собак никогда не держал. Считал, что в городской квартире им не место.

— Ох, жалость какая! — немедленно посочувствовала старуха. — Дэн, фу, фу! Как не стыдно? Нельзя себя так плохо вести. Беги, гуляй!

Собачница отстегнула поводок, и Дэн умчался в темноту.

— Думаю, сейчас во дворе пусто, и Дэн никого не цапнет. И вас при мне не тронет. У вас мальчик был или девочка? — продолжая жалеть погибшее животное, полюбопытствовала старуха. — Нового не хотите взять? Я могу помочь.

— Был мальчик, но я фокстерьера не собираюсь заводить. Жена на шарпеях помешана. Вот на таких, как только что гулял с девушкой…

Бабка доверчиво взглянула в открытое лицо рослого парня в кепке и легкомысленном пальтишке, а тот ответил ей дружелюбным взглядом почти детских голубых глаз. Дэн стоял около ближайшего дерева с задранной задней ногой и занимался одним из самых важных собачьих дел. Даже если Олега увидят в обществе пенсионерки, прогуливающей фокстерьера, подозрений это не вызовет.

— Танька-то Журавлёва сейчас гуляла? Вот ведь люди без царя в голове — первый ребёнок помер, она даже слезинки не уронила. Тут же решила второго заводить, а ведь мужа-то у неё нет. Ей бы дома сидеть на сносях-то, дитё беречь, а невесть с кем по ночам встречается. Такое не первый раз уже. Машина часто сюда приезжает. А домой-то к ней мужик этот не идёт. Отец у Таньки со сдвигом, то и дело в психушке сидит, и мать тоже нервная. Оба инвалида, и взятки с них гладки. Раньше-то неплохо жили, а теперь окончательно скатились. На их пенсии не прожить, а Танька тут ещё рожать начала одного за другим. И в Штаты уехала с пузом, с первым ещё. Само собой, там и прихватило её. Погиб мальчишечка. Говорит, опять парня ждёт…

Обрадованная возможностью высказаться, никем не перебиваемая, старуха выкладывала всё, что за долгие годы накипело у неё на душе. А Грушин согласно кивал и думал о своём сегодняшнем феноменальном везении. И ещё о том, что зря не захватил диктофон. Но кто же знал, что всё так повернётся? Олег ехал в мастерскую друга и записывать их трёп не собирался. Теперь нужно постараться ничего не упустить, не забыть.

Собачница болтала уже о Танькиных родителях, припоминая все их грехи столетней давности. Грушин полностью отключился от реальности. Он стоял под мрачным небом безлунной ночью в незнакомом дворе, смотрел в морщинистое лицо пенсионерки, с которой встретился, скорее всего, в первый и последний раз.

За уютно светящимися окошками люди ужинали, смотрели телевизор, принимали ванну. Грушин же должен был второй час мёрзнуть здесь и ублажать старушку, явно страдающую логореей. Словоизвержение мешало сыщику сосредоточиться и понять, что же помимо сознания зацепило его внимание, заставило остаться здесь, несмотря на невероятно сильное желание под любым предлогом расстаться с не в меру общительной хозяйкой Дэна. Олегу казалось, что ещё совсем недавно он где-то слышал историю, рассказанную бабулькой в самом начале. Только речь шла о другой девушке, и та история звучала более правдоподобно.

Поездка Тани Журавлёвой в Америку была предпринята не с целью убить время. Дочери двух инвалидов, носившей внебрачного ребёнка, это не под силу, особенно если участь, что сама она — студентка педагогического института.

Таня уехала в Америку, беременная на восьмом месяце, довольно долго там пробыла и вернулась с пустыми руками, заявив, что ребёнок умер. Якобы с пустыми, потому что в таких случаях матерям обычно неплохо платят — если они добросовестно выполняют взятые на себя обязательства.

Почти наверняка Журавлёва стала «кошёлкой». И, судя по всему, понравилась своим благодетелям, раз вынашивала для них уже второго младенца. Скорее всего, высокий бородатый блондин из синего джипа и приезжал к ней несколько раз именно по этой причине. Близилось время родов, и на ребёнка появился заказчик. То, что Журавлёва вынашивает плод на продажу, ещё нужно доказать, но заподозрить рыжеволосую диву и её сегодняшнего визави никто не помешает.

Интересно, как эта версия покажется Тураеву? Если Валерию затащили в эту машину, и на ней же привезли мальчика на Шаболовку, считай, полдела сделано. У Артура теперь одна задача — вызвать Валерию на откровенность, ибо девушке явно есть, о чём рассказать. На совершенно постороннего человека эти деятели не нападут; так или иначе, но Леонова должна быть с ними связана.

У неё ведь была история с первыми неудачными родами, очень похожая на приключения Татьяны Журавлёвой в Америке. Та вроде бы тоже попала в шторм, когда поехала кататься на паруснике. Это додуматься нужно — перед самыми родами взгромоздиться на столь ненадёжное судёнышко! Значит, история от начала до конца придумана.

А про Валерию Марго рассказала достаточно. Упомянула и тот факт, что ни в одной из московских и областных клиник Леонова в ночь урагана не рожала, равно как и до, и после стихийного бедствия. Вопрос, была ли Валерия вообще тогда в Москве. Могла и быть, но рожала или на дому, или в клинике, но под чужим именем — такое тоже случалось.

Грушин ещё во время работы на Петровке славился способностью строить гипотезы, которые часто оказывались верными. А вот воплотить в жизнь планы дознаний не мог — не хватало напора, жёсткости и силы воли. Не один и не два раза они работали в тесной связке с Артуром Тураевым, и сейчас предстоит то же самое. Тем более что Грушин не правомочен допрашивать Валерию, да и неудобно ему это делать.

Вдруг девушка ни в чём не виновата, действительно потеряла сына, и сойдёт с ума от чудовищного подозрения? Артур же подобными комплексами не страдал, и потому считался куда более перспективным сыщиком. Олег, ни на что не обижаясь и не закатывая скандалов, снял капитанские погоны и ушёл в тихую заводь. Устроив в тот исторический день для друзей отвальную, Олег поклялся помочь им, если в том когда-либо возникнет нужда. И этот день наступил сегодня.

Очень вероятно, что ребёнок Валерии Леоновой остался в живых и даже не собирался умирать. Разведённая студентка, у которой к тому же погибли родители, сгорела квартира, вполне могла пойти на это, чтобы поправить своё материальное положение. Дико, ужасно, но вполне реально. В противном случае она не стала бы ничего скрывать от Артура. А она скрывает, и многое. Артур ошибиться не может, он всегда славился сверхчеловеческой интуицией.

Грушин словно между челом взглянул на часы, которые носил на внутренней стороне запястья, как это обычно делают лётчики. Отец Олега, всегда служивший для сына примером, передал ему эту привычку. Кажется, и у Валерии папа был пилотом первого класса. И как он воспитал такую доченьку, которая запросто согласилась стать «кошёлкой»?..

У ребёнка был отец, была дедушка с бабушкой — родители Феликса. Если не могла растить младенца, вполне могла отдать им. Или они не согласились принять внука? Это уже должен выяснить Артур, когда наконец-то найдёт Рубецкого.

— Ой, заболтала я вас! — всполошилась хозяйка Дэна, который прыгал вокруг мирно беседующей парочки, словно хотел стать в их компании третьим. — Вывернула душу наизнанку, а вы торопитесь…

— Да, мне нужно ехать. Человек ждёт.

Грушин не лгал, он имел в виду Тураева, который всегда принимал его в своей фешенебельной квартире на Пресне. А уж сегодня, обсуждая вновь открывшиеся факты, они просидят на кухне до утра. Разумеется, Артур не ждал Олега к определённому времени, но нужно было как-то оправдаться перед бабулей за поспешное бегство.

— Приятно было познакомиться, — премило улыбнулся Грушин, кивнул пенсионерке на прощание и направился в соседний двор, где стоял его «Форд».

Уже сев за руль, Грушин усмехнулся, осознав всю нелепость последней фразы — ведь они с собачницей не узнали даже имён друг друга. Выезжая со двора, Олег решил заскочить в свой любимый супермаркет и взять там пару бутылок тёмного баварского пива — знал, что Артур не откажется составить ему компанию. И заранее порадовался тому, что прожил этот день не впустую.

 

Глава 5

Валерии показалось, что за время её болезни цвет белков глаз стал желтоватым. Она с утра поставила примочки из ромашкового чая, а после выбрала для макияжа голубые тени и синюю тушь. Потом взяла щипцы-гофре, аккуратно уложила перед трельяжем волосы, хотя никого не ждала сегодня — только мужа. Вандышев уехал в фирму до позднего вечера, и потому только позавчера выписавшаяся из госпиталя Лера оказалась предоставлена сама себе. Чем заняться, она толком не знала.

Купленные заранее детские вещи она спрятала подальше и изо всех сил старалась не вспоминать о том, что произошло предновогодним вечером. Тогда же пропали её любимые перчатки цвета каберне, подарок мужа на последний день рождения, и потому Лера решила вытащить из комода другие, кожаные сходные тоном с её глазами.

Валерия переоделась в короткий чёрный халатик, позволяющий любоваться длинными точёными ногами, развела в тазике мыльную воду с нашатырным спиртом. Протёрла досуха перчатки и принялась намазывать их касторовым маслом. Она могла попросить Вандышева подарить ей новую пару, но эту покупал отец ещё в Иркутске, и Лера очень ею дорожила.

Она стояла над тазиком, низко опустив голову, и пыталась взять себя в руки, но слёзы подступали к глазам и клокотали в горле. Надо было подождать с перчатками, не бередить рану. Нервная система пока не окрепла, и поэтому не выносит сильных потрясений.

Звонок в дверь отбросил её от тазика, заставил замереть в напряжённой стойке. Кто это может быть, интересно? У Валеры ключ, без его ведома, не предупредив по телефону, никакие гости в дом не заходят. Соседи тоже не приучены забегать к Вандышеву и его жене поболтать не о чём.

Кто-то сумел пройти через охрану, подняться к их двери, наплевав на переговорное устройство. Подобной наглости Лера не ожидала ни от кого из своих знакомых. Если из Питера прибыли друзья, они тоже не посмели бы вот так запросто явиться сюда.

Наскоро вымыв руки под позолоченным краном, Валерия на цыпочках подошла к двери и заглянула в «глазок». Включать телевизор и изучать лестничную площадку через камеру не стала — поленилась. Посмотрела и ахнула — в гости пожаловал тот самый майор Тураев, который недавно приносил в госпиталь корзинку с розами, креветки, ананас и бананы.

Тогда это был изысканный светский лев в дорогой «тройке». Сейчас же Артур надел милицейскую форму и не захватил никаких подарков.

— Я сейчас открою!

Лера завертела многочисленные ручки замков и от волнения не сразу с ними справилась. Пожалела, что не было времени переодеться, и придётся встречать муровца с бесстыдно оголёнными ногами, в пропахшем нашатырём халатике.

Артур вошёл в богато убранную прихожую; окинул мебель, обои и светильники взглядом человека, привыкшего ещё не к такому достатку. Снял шапку, шинель, не дожидаясь приглашения раздеться, и Лера вся похолодела. Тот, в госпитале, и этот, сегодняшний, — два совершенно разных человека. Если первый жалел, сочувствовал, хотел помочь, то второй может запросто начать обыск или взять её под стражу.

— Добрый день, Валерия Вадимовна, — поздоровался Артур вежливо, но сухо, официально. — С выздоровлением вас и с возвращением домой! Вижу, вы уже по хозяйству хлопочете. Разве Вандышев не имеет прислуги?

— Приходит женщина каждую неделю, делает наиболее тяжёлую работу. Но постоянный штат Валера держать не хочет. Он и сам много что умеет, и я — не белоручка. — Лера даже забыла ответить на приветствие. — Не снимайте ботинки, — заторопилась она, увидев, что Тураев нагнулся. — Мы можем и в холле поговорить. Смотрите, как здесь уютно!

Валерия распахнула дверь в светлое помещение, уставленное кадками с пальмами и прочими экзотическими растениями. Пухлый кожаный гарнитур «Торо» вишнёвого цвета сразу же понравился Тураеву, и отказываться от разговора в холле он не стал. На стене висела полароидная фотография Валерии с родителями на фоне Исаакиевского собора в Питере. И Артур почувствовал горечь при мысли о том, что из этой прекрасной с виду семьи двое уже погибли, а третья спаслась лишь чудом.

— Проходите, располагайтесь, — заспешила Лера, бессознательно пытаясь натянуть халатик на колени. — Я сейчас принесу чего-нибудь выпить.

— Ничего не нужно, Валерия Вадимовна, — поднял руку Тураев, желая как можно скорее приступить к тяжелейшему для них обоих допросу.

Если он начнёт распивать коктейли и кофе в обществе этой очаровательной женщины, то немыслимо будет бросить ей в лицо заготовленные заранее слова. А сделать это нужно было непременно, чтобы вызвать Валерию на откровенность — в конечном счёте, ради её же блага.

— Но переодеться мне можно? — жалко улыбнулась Лера. — Обещаю, что никуда не убегу. Просто мне неудобно быть перед вами в таком виде.

— Вы же отлично знаете, что хороши в любом наряде, — походя сделал ей комплимент Тураев. — Но если очень нужно, то извольте.

Она вернулась минут через десять — ослепительная и строгая одновременно. Несмотря на авангардного стиля костюм с короткой юбкой, Лера не выглядела дёшево. Тонкое бледное лицо её, обрамлённое чёрными блестящими волосами, забранными в высокую причёску, дышало печалью.

Костюм был бежевого цвета, как и элегантные «лодочки» на тонких шпильках. Прекраснее девушки, скорее всего, просто не было на свете, и Артур пожалел, что выбрал сегодня серый мундир. Вот здесь был бы к месту фрак с «бабочкой», и к нему — лакированные туфли. Но ведь майор пришёл не в гости; он явился для того, чтобы исполнить именно служебный долг.

— Вот эти игрушки муж купил для Милены. Как я понимаю, о ней до сих пор нет никаких вестей?

Валерия взяла на колени игрушечную панду, в кармане которой сидел симпатичный детёныш.

— Вы мне прямо скажите — есть хоть какая-то надежда на то, что мою дочь найдут? Это возможно?

— Надежда всегда есть, — уклончиво ответил Тураев.

Он придумывал именно те слова, которые нужно сказать несчастной матери, чтобы ненароком не добить её окончательно. Ведь Грушин в своей догадке мог и ошибиться.

— После гибели Паши Новикова я была у питерской провидицы Парисы и рассказывала о злоключениях нашей семьи. Говорила, что развелась, что на днях потеряла друга, с которым собиралась расписаться. Спрашивала, что делать дальше…

Валерия смотрела не на Артура, а на корзинку с розами — такую же, как он привозил в больницу. Но Лера не знала, что майор придёт сегодня. Значит, тот презент ей действительно понравился.

— Она назначила мне несколько сеансов, а после заявила, что сняла родовое проклятие, и я скоро очень удачно выйду замуж. Действительно, в ночном клубе мне повстречался Валера Вандышев. Мы оказались тёзками, что послужило ещё одной причиной союза. Строили радужные планы на будущее. Когда я забеременела, погадали по воску, и получилась рыба. Опять верно — через несколько месяцев УЗИ показало девочку. Я собиралась родить вундеркинда, берегла Милену от любого шороха. И вот… Ужасно.

— Валерия, вам известно такое имя — Любовь Горюнова? — как можно мягче спросил Тураев, давая понять, что явился с конкретной целью.

— Нет, — удивлённо пожала плечами Лера. — Впервые слышу.

— А про Татьяну Журавлёву вы слышали что-нибудь? — продолжал Тураев, пытаясь понять, правду говорит Лера или что-то скрывает.

— Никогда в жизни! А кто это такие? Почему вы меня о них спрашиваете? — Глаза чайного цвета смотрели встревоженно и боязливо.

— Валерия, в том самом синем «БМВ» среди похитивших вас мужчин не было высокого худого человека в короткой куртке с вязаными манжетами и рукавами? Он носит короткую шкиперскую бородку, а усы бреет. — Артур не ответил на вопрос Леры, а продолжал задавать свои. — Подумайте хорошенько.

— Я, конечно, не могу ручаться, потому что не имела возможности изучать их лица, — тщательно обдумывая каждое слово, отозвалась Лера. Чтобы немного успокоиться, она покачивала на руках игрушку-панду. — Но всё-таки такого мужчины среди них не было. С бородой вообще никого…

— В прошлый раз мы с вами говорили о первом браке, с Феликсом Рубецким, который довольно быстро распался. Подруги по общежитию, между прочим, упомянули, что у вас с мужем был ребёнок, который позапрошлым летом умер. То есть родился мёртвым здесь, в Москве. На основании того, что у вас не было детей, развод осуществлялся в ЗАГСе, по ускоренной процедуре. Я изучил документы, но справка из медучреждения, куда вас доставила «скорая», почему-то из дела пропала. Вы не могли бы сказать, в какой именно больнице всё это произошло? Почему-то я никак не могу выяснить, куда вас доставили той ужасной ночью. Везде отвечают, что Валерия Вадимовна Леонова у них не рожала. Может быть, вы шли как Рубецкая? Такая тоже не числится…

На лбу девушки выступила испарина, а дыхание на несколько мгновений остановилось. Она облизала пересохшие губы и взглянула в тёмные пустые глаза майора. Гнетущая, угрожающая тишина повисла в светлом холле с высокими зеркальными окнами и хрустальной маленькой люстрой под потолком.

Артур мысленно уговаривал Леру отбросить все уловки. Она поняла, что отрицать уже известное глупо. Похоже, что майор Тураев узнал всё…

— Я не хотела вспоминать об этом, но, в то же время, знала, что девочки не умолчат о моём первом ребёнке. Да, у нас с Феликсом был сын. В июне девяносто восьмого года, в памятную всем москвичам ночь, я его родила и сразу же потеряла. Такая уж у меня, наверное, судьба, которую никакими заклинаниями не изменишь. Я не видела его личика ни разу в жизни. Мы были вместе только девять месяцев беременности. То же самое произошло и со вторым моим ребёнком. Зачем вам это всё?

— Объясните, каким образом вы его потеряли.

Артур пошёл ва-банк, усиливая напор. Реакция Валерии не давала поверить в версию, услышанную от подруг в общежитии. Если бы тот ребёнок действительно умер, несчастная мать испытывала бы сейчас печаль, тоску, горе, но никак не страх, не парализующий ужас, от которого моментально расширяются зрачки.

Она не ответила и отвернулась от Тураева, закрыв лицо руками. Сверкнувшее на тонком пальчике кольцо с бриллиантом напомнило Артуру о Марине, и ему стало тошно.

— Валерия Вадимовна, мы с вами взрослые люди, и должны понимать, что отмалчиваться в таких случаях, мягко говоря, бесполезно. Я всё равно узнаю правду, но лучше будет, если вы расскажете всё добровольно. Хотя бы для того, чтобы я всё-таки нашёл вашу дочь, будьте откровенны. Если мы с вами сегодня найдём общий язык, можете впоследствии рассчитывать на моё содействие, на снисхождение, наконец. Я выслушаю вас очень внимательно и постараюсь понять мотивы, толкнувшие вас на определённые действия. Обещаю, что не стану огульно обвинять вас. В чём-то вы обманули подружек, и я хочу знать, в чём именно. И второй вопрос: для чего вам всё это потребовалось? Или вы рожали не в Москве и даже не в области, тогда почему уверяли, что всё произошло здесь? Или неправду сказали ваши подруги? Тогда вы их об этом должны были попросить. Лично у них причин наводить тень на плетень не было. Напрашивается ещё один вариант развития событий — вы рожали в Москве, но не в роддоме, и почему сей факт хотите скрыть. Валерия, право слово, вы ведёте себя как человек, принимающий заслуженное наказание. Я наблюдаю за вами очень внимательно, начиная с первой нашей встречи, и прихожу к выводу, что вы нуждаетесь в исповеди. Вы не могли довериться будущему мужу, имея, конечно, на то основания. Но передо мной, человеком абсолютно беспристрастным, вы можете раскрыться, выговориться, сбросить с души тяжкий груз. Вы в чём-то вините себя, так? Но в чём именно? Существует много вариантов ответа, и вот некоторые из них. Ребёнок погиб в результате каких-то ваших действий. Вы намеренно избавились от него, или же всё произошло случайно? С мужем вы к тому времени уже поссорились, хотя официально развелись позже. Обещаю, что по крайней мере в ближайшее время я не приму к вам никаких мер, а с ещё большим усердием стану искать вашу девочку. То наказание, которое понесли вы месяц назад, искупает многие грехи. Вы лишились одного ребёнка — каким образом, неважно. Но второго-то вы ещё можете вернуть. И, я вижу, страстно желаете это сделать. И вам очень трудно столько времени хранить страшную тайну. Оставшись сиротой в девятнадцать лет, вы потеряли возможность обратиться за помощью и поддержкой к своим родным, самым близким людям. Вы ожесточились и замкнулись в себе. Но юной женщине, красавице, умнице, не к лицу носить непроницаемую маску мизантропа и отшельника. Ради Милены, ради того, чтобы она навсегда не оказалась в руках чужих людей, более того, в руках преступников, которые неизвестно что хотят с ней сделать, вы должны поделиться со мной самым сокровенным. Если вы любите дочь, то поступите именно так. Если вам всё равно, найдут её или нет, то откажетесь…

Лера горько плакала, вытирая кружевным платком глаза и нос, но не говорила ни слова, и Артур уже начал сомневаться в правильности своих выводов. Боясь переусердствовать, он всё же продолжал говорить, а сам придвигался всё ближе к Валерии, и, в конце концов, взял её за руку.

— Кто-то же должен был находиться с вами тогда, в ночь урагана. У вас это были первые роды. Вы же не медик, сама справиться не могли. И на самотёк не решились бы всё пустить. А если при появлении вашего сына на свет присутствовали какие-то люди, я их разыщу обязательно. Тогда ваше положение окажется куда более серьёзным, чем сейчас.

Прошло пять невероятно долгих минут, и наконец-то Лера, которая сидела всё это время бледная, с закрытыми глазами, разжала губы.

— Я готова отвечать по закону, но всё-таки малодушно попрошу, пусть на ближайшее время, сохранить эту тайну. Очень не хочу, чтобы семья Рубецких узнала об этом. Да нет, лучше не узнавать никому! Я верю вам, и поэтому надеюсь, что вы мне тоже поверите. Я хотела сыну только добра, а потому заслуживаю снисхождения. И я добилась своего.

— Чего именно вы добились? — поинтересовался Артур, снимая китель. Он хотел подбодрить Валерию, став менее официальным и более открытым для задушевных бесед. — Скажите сразу — ваш ребёнок действительно умер?

— Нет, мой сын жив. Я надеюсь, что здоров.

Валерия встала с дивана, пошатнулась от слабости и волнения, и Артуру пришлось поддержать её. Кровь отхлынула от лица молодой матери, и косметика показалась нанесённой на туго натянутый полиэтилен.

— Двадцать первого января ему исполнился год и семь месяцев. Девчонки вам, наверное, рассказывали, что я хотела назвать мальчика Вадимом — в память отца. Но я не знаю, какое имя теперь носит ребёнок; и фамилию мне не сообщали — таков был уговор. Живёт сын в Лондоне, в очень обеспеченной семье. А теперь я хочу всё-таки предложить вам угощение. Очень необычное — салат с дайконом, очень полезным дальневосточным корнеплодом. Мой папа просто обожал его. Очень вкусна овощная хризантема, и в нашей семье её всегда употребляли — и в лечебных целях тоже. Я попросила Валеру найти всё это в Москве и привезти мне, потому что иначе я не могла выздороветь. Есть компот из яблок Недзвецкого — восхитительного густо-алого цвета. Клубника в соке красной смородины. Ну и кофе, разумеется. Хотите попробовать?

— Не откажусь. — Артур во время своих многочисленных путешествий дегустировал экзотические кушанья, но конкретно об этих он ничего не слышал. — Я надеюсь, что мы друг друга поймём, Валерия Вадимовна, и наша деликатная беседа пройдёт гладко. Думаю, что вы тоже этого хотите.

— Да, очень хочу. — Лера пыталась плотнее сжать губы, но они всё равно дрожали. — Подождите немного, я быстро соберу на стол. И можно ещё об одном вас попросить? Не называйте меня по отчеству — я ещё слишком молода для этого. И потом, официальное обращение постоянно напоминает мне о том, что я — преступница. И могу быть арестована…

— Что вы, Лео, я обещаю не задерживать вас! Надеюсь, на ваших руках нет крови. — Тураев увидел, как вздрогнула девушка, а потом несмело улыбнулась. — Я понимаю, что вы нарушили закон. Но я помню, как жестоко вы поплатились. Я хочу узнать правду, и только.

— Я клянусь своей жизнью и памятью родителей, что не утаю ничего. Действительно, мне очень трудно одной нести этот тяжкий груз. Да, я никого не убивала. И ничего не воровала, если не считать моего собственного ребёнка, судьбой которого я распорядилась единолично.

Валерия произнесла последнюю фразу шёпотом и быстро вышла из холла, обдав Тураева запахом нашатыря. Артур перевёл дыхание и только сейчас почувствовал, что майка и форменная рубашка прилипли к телу — даже ему этот спокойный и в то же время невероятно напряжённый разговор дался нелегко. Можно представить, что переживает сейчас на кухне ещё не оправившаяся после двух операций и сильной простуды Валерия, и потому нужно быть с ней максимально деликатным.

Да, она фактически призналась в том, что продала своего первенца в Англию. Но Тураев куда сильнее осуждал тех матерей, которые оставляли новорождённых в роддомах, подбрасывали к чужому порогу, а то и просто убивали. А закон почему-то оказывался к ним куда более снисходительным, чем к уступившим своё чадо другим людям за деньги.

И всё-таки гений Олежка Грушин, самоотверженный добряк, которого два дня назад пришлось отогревать в ванне! После того, как он выслушал поклёпы старухи из останкинского двора на всех соседей, частный сыщик начал глухо кашлять и едва не слёг. Но, кажется, всё обошлось, и Олег уехал на несколько дней в Жуковский — там жил его отец, бывший военный лётчик-ас, прошедший Корею и Вьетнам. Теперь Олег каждый месяц навещал овдовевшего старика, подкидывал деньжат, так как пенсии орденоносца на жизнь не хватало.

А потом нужно будет поручить Грушину узнать побольше о Любе Горюновой, попробовать найти её родственников и грудного ребёнка, которого вся семья усиленного от кого-то прятала. Артур был уверен на сто процентов, что Олег Грушин узнает, от кого именно. И поймёт, зачем Горюновы делали это.

* * *

— Я очень хотела иметь малыша. Я бредила им, видела его в своих снах ещё до того, как забеременела. Представляла своего сына самым сильным, умным, красивым на свете…

Валерия положила в рот ложку варенья. Артур пока ни к чему не притрагивался, чтобы не отвлекаться и постоянно контролировать работающий в кармане диктофон.

— В ЗАГСе я была самой нарядной невестой — в королевском платье на кринолине, с жемчугом в ушах и на шее. Рубецкий никак не мог изловчиться и поднять меня на руки. Потом мы обвенчались в Никольском соборе. Искренне поклялись друг другу прожить лет пятьдесят, а то и больше, бок о бок, и умереть в один день. Мама с папой таких обещаний не давали, но именно с ними это и произошло. И Леоновы, и Рубецкие в один голос просили сделать их бабушками и дедушками. Мы с Феликсом были единственными детьми у своих родителей, и потому у них на нас была вся надежда. Сватья взаимно пожертвовали самое драгоценное, что имели. И свекровь настояла, чтобы прекрасная принцесса не возвращалась в общагу, а поселилась у них. Нам с Феликсом выделили комнату с балконом, и его мать принялась кормить меня, как на убой…

Артур вспомнил, как недавно разглядывал свой собственный альбом и переживал тот далёкий день заново. И сколько же сияющих от счастья парочек вдребезги разбиваются о быт, о трагедии, просто о несбывшиеся мечты! Почему-то в день свадьбы всегда кажется, что именно тебя и твою половину все беды обойдут стороной. Но так, к сожалению, не получается.

— Я встала на учёт в ноябре девяносто седьмого, — продолжала Валерия, пристально глядя в свою чашку.

Она, казалось, не ощущала вкуса еды, старалась жевать салат и давилась.

— Все уже были в курсе, и папа с мамой настаивали, чтобы я приехала в Иркутск на каникулы. У наших знакомых был домик прямо на озере Байкал — мы там часто отдыхали и летом, и зимой. Я купалась в океане счастья, не подозревая, что вскоре лишусь и родителей, и дома, и мужа. Я записалась на все курсы, занималась йогой для беременных, гуляла, питалась исключительно с рынка. Вряд ли какая-то мамаша создавала своему ребёнку более комфортные условия. Но в ту проклятую субботу, шестого декабря, блаженство закончилось. Счастье сгорело вместе с домом, и мой сын, наверное, получил эмоциональный шок. Я даже боялась потерять его — прямо с зачётной сессии меня увезли в больницу с угрозой. Я думала только об одном — почему этот проклятый «Ан» свалился именно на наш дом, где жили порядочные, нормальные люди? Не на колонию, не на какой-нибудь воровской особняк, не в тайгу, наконец? Кто выбрал для уничтожения конкретно это здание? Вполне вероятно, что я тронулась умом, не знаю. Жила, как в бреду, и думала только о родителях. В тех скрючившихся обгорелых трупах, которые мне предъявили, я не смогла их опознать, и отчаянно надеялась на чудо. Но чуда не произошло. Более того, мой статус в семье Рубецких резко понизился. Я наивно надеялась, что свёкор и свекровь, понимая моё состояние, постараются смягчить удар, в какой-то степени заменят родителей. Молоденькая беременная девочка, отличница, как раньше говорили, гогочка, не сделавшая им ничего плохого… Они ведь подарили мне на свадьбу кабинетный рояль, который так и остался на Первом Муринском! Очень просили играть классику, хвастались перед своими знакомыми светским воспитанием невестки. Создавалось впечатление, что они любят меня больше, чем Феликса. Но ведь мой папа не занимал какой-то высокой должности; адвокат Рубецкий был куда богаче него. Поэтому заподозрить корысть, расчёт я не могла. Какая муха их укусила, не знаю…

Валерия съёжилась в кресле, обнимая себя руками за плечи. Глаза её лихорадочно блестели, и Артур забеспокоился, решив, что у неё снова поползла температура. Но он не прерывал исповедь, которой так долго и упорно добивался.

— Рубецкие вели себя так, словно я им мешала. С каждым днём их отношение делалось холоднее, высокомернее. Скандалов не было, и внешне всё выглядело вполне пристойно. Но мне очень хотелось обратно в общежитие, к девчонкам, на свою старую кровать. Пусть там клопы, тараканы, сломанный душ и вонючая кухня, но оставаться с Рубецкими я не могла. Да, другая бы стерпела, стиснула зубы, подлизалась к свекрови, чтобы прописаться в эти комнаты и стать там полновластным жильцом. А я не уходила только из-за ребёнка. Боялась, что быт в общежитии пагубно повлияет на его здоровье. Да и куда принести кроху из роддома? Комнату не дадут, комендант всю свободную площадь сдаёт приезжим. Не спать же Вадику в чемодане, на самом деле! Потом я поняла, что Рубецкие считали меня наглой провинциалкой, поставившей себе цель закрепиться в Питере. До катастрофы в Иркутске они соблюдали приличия, потому что папа никогда не дал бы меня в обиду. При случае он мог, грубо говоря, и морду набить. Мы с мамой за ним жили, как за каменной стеной. Таких мужчин сейчас очень мало, но лётчик не мог быть иным. Вадим Леонов раз пять был на волосок от гибели, но всё же оставался в живых сам, спасал других. А вот его никто не смог спасти — ни Бог, ни люди. Авиаотряд выделил на похороны жалкие крохи, иркутская администрация тоже не шибко расщедрилась. Кое-какие деньги я получила из федеральных структур, но очень быстро их прожила. Надо было существовать самой и готовиться к рождению сына. Просить что-то у Рубецких не поворачивался язык. Артур Русланович, я не пытаюсь вас разжалобить, склонить на свою сторону, поймите! Рассказываю о том, что действительно происходило. Мне не к кому было прислониться, выплакаться всласть, а потому приходилось подолгу засиживаться у девчонок — в комнате или в столовой. Свекровь по возвращении начинала читать нотации, говорила, чтобы я определялась со своим местом жительства. На её лице читалось следующее: «Деваться тебе некуда, поэтому проглотишь любую обиду. А уйдёшь — скатертью дорога!». Я заметила, что мать Феликса похудела, постарела, стала сварливой и несправедливой, часто срывалась. Доставалось главным образом мне, а мужчин она берегла. Феликс начал шататься по клубам и саунам, Станислав Эдмундович, кажется, завёл себе любовницу. Во всяком случае, он стал очень поздно возвращаться со службы. Оправдывался тем, что нужно присутствовать при ночных допросах. А виновата, как всегда, невестка…

— А потом муж ударил вас по лицу? — спросил Артур и наконец, взял чашку с остывшим кофе. Пробовать дальневосточные блюда почему-то не хотелось, по крайней мере, в данный момент. — И это стало последней каплей? По крайней мере, так мне представили картину ваши подруги.

— Всё верно представили.

Валерия опустила длинные ресницы и убрала со лба прядь волос. Она и сейчас девочка, гогочка, не смотря на то, что пережила. Нежная роза, выставившая для защиты шипы.

— Двадцать седьмого апреля позапрошлого года Феликсу исполнилось двадцать три. Предки уехали в круиз, а на квартире собралась продвинутая молодёжь. Вдруг кому-то из деток потребовалось везти всю нашу компанию в дансинг-холл «Триумф». Якобы там работала подруга этого парня. А проспект Стачек от Выборгской стороны находится очень далеко. При семимесячной беременности самочувствие соответствующее. Во всяком случае, нет никакого желания видеть светящийся танцпол, слушать вопли ди-джеев, тусоваться в обществе пьяных проституток, геев и лесбиянок. Но Феликса я не задерживала, ни в коем случае. Мне просто хотелось остаться одной и отдохнуть. Я понимаю, что, будь мы вдвоём, он никогда бы не поступил так. Но в присутствии крутых приятелей муж не хотел показаться слабаком, бабой. Разумеется, именинник был сильно пьян. Когда я в третий раз повторила, что никуда сегодня не поеду, он залепил мне пощёчину. Собравшиеся в прихожей одобрительно загудели, начали хлопать довольного Феликса по плечам, по спине. А я почувствовала, что умираю. Умираю вместе с мальчиком, которого безумно люблю. Ведь он — не только мой сын, но и ещё и внук папы с мамой.

— Тогда вы и решили уйти от мужа? — Артур как будто проснулся.

— Да. Компания уехала, я принялась собирать вещи. Благо, мне нужно было лишь перейти узкую улицу, а на большее у меня не хватило бы сил. Радовалась, что не выписалась из общежития, и могу в любой момент избавиться от ненавистной семьи мужа. В тот вечер я ревела в голос и проклинала их, бесчувственных и подлых. Девчонкам пришлось вызывать «неотложку», я опять попала в больницу. Рубецкие каждый день приходили и уговаривали меня вернуться, но делали это в таком оскорбительное тоне, что я не могла даже разговаривать с ними. Свёкор интересовался, на какие средства я собираюсь существовать с ребёнком, раз не имею теперь ничего. Намекал, что придётся идти на панель. Потом пригрозил отобрать сына или вынудить меня вернуться к ним побеждённой. А папа учил не сдаваться и применять смекалку, искать выход из положения. Во время последнего свидания с Феликсом я узнала, что свекровь больна раком груди, причём в неоперабельной форме. Но она может прожить ещё лет пять, и за это время успеет свести меня в могилу — характер таких больных не улучшается, скорее, наоборот. Кстати, она до сих пор борется с недугом, но слабеет день ото дня. А что бы вы сделали на моём месте? Конкретно в моей ситуации? — Валерия откинулась на спинку кресла, и её лицо свела гримаса боли. — Не думаю, чтобы простили Феликса.

— Затрудняюсь вот так, сразу, ответить, — признался Тураев.

— Даже вы, опытный мужчина, много меня старше, затрудняетесь. А я в девятнадцать лет должна была принимать решение, — грустно сказала Лера и съела ещё несколько ложек варенья, запила всё компотом.

За окнами холла садилось солнце, и его косые, будто бы навсегда прощающиеся с миром лучи, вызывали щемящую тоску.

— Светлыми весенними ночами, какие бывают только в Питере, я лежала без сна и думала, думала, а после проваливалась в забытьё. Свёкор прав, деваться мне некуда. Остаётся или бедствовать с мальчиком в общаге, или идти к Рубецким на поклон, или отдать им Вадика. Первые два варианта приводили меня в ужас. Оставался третий — вручить сына Рубецким, а самой исчезнуть. Но Феликс непременно женится, и у Вадика появится мачеха. Причём среди знакомых моего супруга не было добрых домовитых женщин, которые могли бы согреть моего сына, вырастить его, не обижая. Феликс тусовался с богатыми оторвами, и в такие руки Вадика отдать я не могла. А если умрёт свекровь, новую жену, ту самую любовницу, приведёт в дом Станислав Эдмундович. Этой чете Вадик тоже будет не нужен. Мальчику придётся мучиться ежедневно, ощущая свою ненужность в этом мире. А я буду страдать, зная, как ему плохо.

— И что вы, наконец, решили? — тихо, даже ласково спросил Артур.

— Решила обратиться в фирму «Аист» и проконсультироваться, нельзя ли подыскать обеспеченную бездетную семью. Надумала передать Вадика на воспитание тем, кто хочет иметь детей и в состоянии заплатить за это. Впрочем, я могла бы отказаться от своих прав и безвозмездно, но нужно было лететь в Иркутск, обустраивать могилы родителей, да и после родов как-то существовать. Ведь никто не гарантировал, что всё будет нормально. Таз у меня действительно узкий, могли случиться осложнения.

— И что вам ответили в фирме «Аист»? Я что-то о ней слышал.

Тураев подивился такому повороту событий. Неужели Валерии прямо во вполне респектабельном заведении предложили продать ребёнка иностранцам?

— Сказали, что они занимаются несколько другим делом. А конкретно — подыскивают суррогатных матерей, действительно часто для иностранцев. Правда, и наши сограждане пользуются услугами квалифицированных медиков. Эмбрион получается или в пробирке, или с помощью инсеминации суррогатной матери спермой супруга из бездетной пары. А мне посоветовали или помириться с мужем, или оставить младенца в роддоме, официально от него отказавшись. Но сразу предупредили, что, раз я замужем и вполне обеспечена, оставить сына будет трудно. Я знала, что Феликс ни за что не позволит мне это сделать, и мука начнётся снова.

— И кто же подобрал вам пару из Англии? — не выдержал Тураев, наливая себе вторую чашечку кофе.

Ему очень хотелось курить, но Валерия, по крайней мере, сейчас, от этого воздерживалась.

— Я не спрашиваю их имён — просто расскажите, как удалось организовать усыновление.

— В «Аисте» на всякий случай попросили мой телефон. Я оставила номер общежития, но предупредила, чтобы в разговоре лишь назначили встречу. Пошёл последний месяц моей беременности; я сдавала летнюю сессию. Правда, пользовалась поблажками, послаблениями, потому что, в отличие от семьи мужа, преподы, заведующий кафедрой, даже декан и ректор избегали наносить мне моральные травмы. Все знали, какая утрата постигла меня совсем недавно. И вот однажды жарким вечером, когда строчки поплыли перед глазами, меня вызвали в коридор и попросили к телефону. Приятный женский голос сообщил, что со мной хотят встретиться по известному поводу. Чтобы никто ненароком не услышал, можно посидеть на лавочке во дворе. Например, на Ланском шоссе или в парке Гагарина. Ночи светлые, ходить по улицам не страшно. Если всё-таки боюсь, то меня подвезут на «восьмёрке» кофейного цвета, которая придёт к перекрёстку Первого Муринского и Студенческой улицы. Я попросила машину, быстро собралась, сказала девочкам, что еду в гости. Но они особенно и не интересовались — в общежитии не принято совать нос в чужие проблемы, если не просят. Хочу сказать только, что Алёна и Наташа не знают о том, что мой сын жив. Думаю, что умер при родах.

— Само собой, о таком не проболтаешься даже самым близким друзьям. — Артур достал носовой платок и вытер лицо. Ему казалось, что в холле очень жарко. Валерию же трясло в ознобе. — И как прошла встреча?

— Меня привели в сквер, к пруду. На скамейке сидела длинноногая блондинка, говорившая с акцентом. Звали её Петра.

— Она и предложила вам отказаться от ребёнка в пользу англичан?

— Сначала Петра предложила мне сесть на скамейку, устроиться поудобнее и постараться успокоиться. Как я заметила, парк находился под контролем плечистых ребят с короткими стрижками. Петра имела располагающую внешность. Притом она умела обращаться с несчастными женщинами, доведёнными судьбой до крайности. Я честно выложила Петре историю неудавшейся жизни, а она внимательно слушала, кивала головой и прикидывала, как со мной поступить. Когда я замолчала, Петра медовым голоском спросила, не помирюсь ли я завтра со своим мужем и не подведу ли доброжелателей. Я заявила, что примирение невозможно. Поклялась тем же, чем сегодня перед вами. Петра предложила вариант, который не подошёл по той причине, что Феликс не действовал со мной заодно. Будь муж заинтересован в выгодном обустройстве собственного чада, я могла родить и через структуры фирм, формально не имевших к «Аисту» никакого отношения; провести регистрацию сына как зачатого путём ЭКО — экстракорпорального оплодотворения. Тогда я назвалась бы суррогатной матерью и отказалась от ребёнка, как положено в таких случаях, и документ заверялся бы у нотариуса. Но тайком от законного мужа это никак не сделать. Свидетельство из центра ЭКО Петра обещала организовать очень быстро. Разумеется, мне предлагалась некая сумма, что было очень кстати.

— Сколько раз вы встречались с Петрой? — спросил Тураев равнодушно, даже устало.

Он сказал полковнику, что уедет ненадолго, но, похоже, сегодня вернуться на Петровку уже не получится. Но шеф должен его понять — ведь поехал Артур к жене Валерия Вандышева. Мало того — он выполнил невыполнимую задачу.

— Два раза. Потом мною занимались другие. Петра подробно выспросила мою родословную, поинтересовалась, здоров ли мой муж, нет ли опасных заболеваний у его родителей. О свекрови я ничего не рассказала, да к тому же онкология не входила в перечень недугов, запрещающих брать моего сына в дети. Свекрови за пятьдесят, а в таком возрасте с каждым может случиться. Кроме того, ожидается мальчик, у которого никогда не будет молочных желёз. Петру интересовали детский лейкоз и саркома. Я ответила, что ничего подобного с обеих сторон не было. Она обещала переговорить с руководством и встретиться со мной завтра на этом же месте. И на второе свидание явилась не одна, а я полненькой дамочкой бальзаковского возраста, которую звали Розалия. Она владела банком данных, в котором состоятельные иностранцы могли выбрать желанного младенца. Розалия работала исключительно с заграницей; свои люди были у неё во всех крупных городах России. Законным способом за рубежом быстро проблему не решить, сказала она, а наши чиновники поворачиваются ещё медленнее. Кроме того, Розалия не брала товар дефектный, то есть от неблагополучных матерей. А именно такие дети чаще всего и становятся отказными. Мною она заинтересовалась, поняв, что я из интеллигентной семьи, но из-за гибели родителей попала в пиковое положение. Я оказалась идеальной кандидатурой, и потому Розалия явилась на встречу лично. Одной состоятельной английской паре нужен новорожденный белый ребёнок мужского пола с не отягощённой наследственностью. Мой муж не должен быть ни негром, ни азиатом, ни полукровкой. Только белой расы! Я показала нашу свадебную фотографию — это попросила сделать Петра. Розалия пришла в восторг — Феликс оказался копией мужа, а я во многом напоминала жену из английской пары; только те были много старше. Они год прожили в Москве, глава семьи там работал. Мне не придётся выезжать за границу, как другим…

— «Кошёлкам»? — усмехнулся Тураев. — Вас называют так.

— Меня так не называли — по крайней мере, в глаза, — возразила Валерия. — И в «молдаванках» я тоже не числилась. Никогда, даже живя в Иркутске, я не являлась вещью, стоящей так дорого. Да, я понимала, что всё кончится в момент рождения сына, но спешила насладиться недолгим покоем. Вадик имел и еврейскую примесь, а таких детей найти ещё труднее. Розалия сбилась с ног, прежде чем смогла найти меня и обнадёжить англичан. Глава семьи требовал именного такого ребёнка — чтобы сделать его наследником очень солидного состояния. Он забраковал все предложенные кандидатуры, но, увидев на кассете меня и фотографию Феликса, согласился. Отстегнул фирме пятьдесят тысяч долларов, представляете? Разумеется, я получила десятую долю, то есть пять тысяч баксов плюс оплата родов в элитной клинике Москвы. Вы не обнаружили сведений обо мне потому, что я поступила под чужим именем. Но справку о том, что ребёнок умер, получила на своё. Сделали это по моей просьбе — для успокоения Рубецких. К тому же справка облегчала развод. Ребёнок, останься он у меня, минимум на три года связал бы нас с Феликсом. А так я сразу же получала и деньги, и свободу. А Вадик — блестящее будущее! Вы можете осудить меня за эгоизм, за излишнюю расчётливость, но если бы все матери ТАК избавлялись от своих детей!.. Но ведь не поймут, заклеймят позором, — вздохнула Лео.

Время от времени она потирала подушечками пальцев лоб, будто хотела вспомнить что-то очень важное.

— Простят аборт, спустят отказ от ребёнка, даже убийство маленького человека оправдают. Дескать, кормить было нечем. Но мой поступок станет примером злодейства, чёрствости, бездушия…

— Я обещаю во всём объективно разобраться, — успокоил Тураев. — А теперь вспомните о деталях — как вас доставили в Москву вечером двадцатого июня. Вы уезжали она, или вас кто-то сопровождал?

— Девушка-телохранитель по имени Дарья. Она вспоминала в дороге, как охраняла высокопоставленных особ, жён крупных бизнесменов. Не думаю, чтобы Дарья знала, куда и зачем меня везут. Ей просто дали задание принять меня на московском вокзале в Питере, а на Ленинградском вокзале Москвы передать в руки в руки двух молодых людей и одной женщины-медика. Я с ней уже встречалась — за неделю перед этим в старом доме на улице Декабристов, построенном архитектором Лонге. В великолепно обставленной квартире она обследовала меня, сама взяла анализы. Одна из комнат была оборудована как медкабинет, напичкана новейшей аппаратурой. Доктор ещё раз подтвердила, что на днях появится очаровательный доношенный мальчик. Потом пришли Петра и Розалия; мы расположились в гостинице и принялись сочинять легенду. Сначала хотели сослаться на автокатастрофу, но разразившийся в ту ночь ураган очень помог нам.

— Легенда то ли о родственнике, то ли о знакомом вашего отца имеет под собой какое-то основание? — с интересом спросил Тураев, откидываясь на спинку дивана. В этой мебели он увязал, как в болоте. — Николай Николаевич, проживающий на юге Москвы, существует в действительности?

— Существует. Но я, естественно, ехать к нему не собиралась. — Лера отвечала, не задумываясь, и уже полностью доверяла Артуру. — Знаете, очень интересно получилось. На следующий день после моего визита на улицу Декабристов в Питере случилась сильнейшая гроза. Почти такая же, что и пятью днями позже в Москве. Стояла жара за тридцать, много дней не было дождя. Я буквально задыхалась, передвигалась с трудом. Мечтала скорее произвести на свет ребёнка и закрыть этот вопрос. Пятнадцатого июня порыв ураганного ветра сбросил с крыши нашего общежития кирпич, прямо на подоконник. Разбилось стекло, полетела вниз Наташкина кастрюля с макаронами. Когда наконец-то хлынул короткий, но сильный дождь, я не могла надышаться живительной влагой. А уже в Москве я поняла, что совершаю дело, противное моему естеству. Всё-таки продавать своего сына при любых обстоятельствах отвратительно. Но я понимала, что мосты сожжены. И если я откажусь от обязательств, лучше никому не будет. Механизм привели в действие по моей просьбе, но остановить его я не могла. Да и вообще, я не привыкла брать назад данное слово.

— И что было после того, как Дарья привезла вас в Москву?

— Меня тут же усадили в микроавтобус, по-моему, «мерс». Я обливалась потом, еле переставляла отёкшие ноги и плохо соображала. В Москве стояла какая-то особая, тропическая духота. Врач по имени Алеся сказала, что обещают ночью сильный дождь, и это шикарно. Кстати, я не могу назвать вам адрес той клиники. Меня везли по тёмным улицам — ведь в Москве нет белых ночей. Я даже не пыталась сориентироваться. Со мной обращались бережно, как с драгоценным сосудом, из которого нельзя пролить ни одной капли. Клиника находилась в зелёной зоне, потому что утром из окна я увидела бурелом. Половина деревьев лежала на земле, а окно палаты, где я рожала, высадило упавшим тополем. Припаркованные у клиники иномарки разбились, как яички. Но всё это произошло потом, а во время переезда с вокзала Алеся делала мне уколы, пыталась подбодрить. Но схваток не было, и я боялась, что сегодня ничего не выйдет. Когда мы подъехали на пандус клиники, начало погромыхивать. Небо набухло тучами, всё затихло, а сердце будто бы сжала липкая горячая рука. Я ощущала витающий в воздухе кошмар, но приписывала всё сильнейшему волнению. Оформлением моим занималась опять-таки Алеся, которая предъявила фальшивый паспорт с моей фотографией. Мне велела откликаться на имя Лена. Целая бригада врачей занималась моей персоной. И то, что сын родился здоровеньким, — их заслуга. Безукоризненная чистота, светлые коридоры, просторные палаты, скоростные лифты — разве я могла надеяться на такой сервис в Педиатрическом институте, куда попала бы я по месту прописки в общаге? Все ласковые, предупредительные, самоотверженные. Конечно, медики имели за услуги от англичан, но какое мне дело до этого? Все акушеры проходили стажировку в США, были готовы к любому осложнению. Например, в банке этого Центра хранятся больше ста литров крови всех групп и резусов! Я согласилась на эпидуральную анестезию, чтобы не испытывать боли при схватках. Оказалось, что Алеся в машине колола мне стимуляторы. Я не буду утомлять вас подробностями, но через некоторое время подкатила первая схватка. И тут же я услышала за окном странное жужжание; потом — словно бы громкий вздох. А дальше — оглушительный вой, гул, треск, грохот, звон. Посыпались осколки стекла, сорвало жалюзи, на некоторое время погас свет. Молнии беспрерывно вспарывали небо, гром не прекращался ни на минуту. Я от ужаса орала, как резаная, несмотря на наркоз, заморозивший моё тело ниже пояса. В каждом раскате громе, в каждом порыве ветра я слышала проклятие себе за то, что делаю. Ливень ревел после этого в моей голове несколько дней. И в таких условиях врачам пришлось работать, причём многие методы они просто не могли применить. Например, наложить щипцы. Вадик был небольшим, но всё равно произошла заминка. Врачи посовещались и решили, что щипцовый младенец может не понравиться новым родителям. А я вырывала из вен иглы капельниц, пыталась вскочить с кресла и бежать куда-то без оглядки. Не надеялась вновь увидеть день, солнце, голубое небо. Была уверена, что мой апокалипсис свершился. Потом дали общий наркоз, и для меня всё пропало. Не могу точно сказать, каким образом появился на свет мой сын. Сказали, что в половине пятого утра, когда буря улеглась. Очнулась я в суперсовременной палате, рядом была сиделка, бросавшаяся выполнять каждое моё желание. Я не доставила своим благодетелям ни единой неприятности, и потому была премирована дополнительными благами — уходом в течение десяти дней после родов и возможностью вернуться в Питер авиарейсом за счёт фирмы. Розалия расцеловала меня в обе щеки и сказала, что новая мать ребёнка той ночью тоже лежала в Центре. И по документам чудесного младенца пятидесяти двух сантиметров ростом и трёх с половиной килограммов весом родила именно она. Теперь безмерно счастливым супругам можно было возвращаться в Лондон, а я имела полное право безбедно жить на полученный гонорар. Из тех самых денег я оплачивала послеродовую реабилитацию, летала в Иркутск, ставила родителям дорогие памятники. Уверяю вас в одном — я не пила, не гуляла, не покупала тряпки. Просто старалась жить немного лучше, чем жила до того. И радовалась, что не увидела сына, не познакомилась с ним, и потому не страдаю. Постоянно помню, что его там любят и холят. Рубецким повторила заготовленную легенду и попросила Феликса не препятствовать разводу. Он особенно не возражал; я даже удивилась странной покорности ранее буйного супруга. Потом, уже после того, как погиб Паша Новиков, поняла — он собирался мстить. Честно говоря, я не предполагала, что Феликс готов пойти из-за меня в тюрьму, пожертвовав карьерой и обеспеченной, беззаботной жизнью. Он потерял гораздо больше, чем нашёл. А я очень долго после этого болела. Перенесла несколько ангин, гайморит, потом привязалась непонятная аллергия. Закончилось всё воспалением лёгких, уже во время беременности Миленой. Мы с Феликсом поплатились именно за то, что каждый в своё время не сдержались и дали волю эмоциям. Не захотели понять друг друга. Да, если честно, и не могли бы этого сделать, потому что всегда были чужими людьми. Поженились только потому, что все так делают. Мы оба — не борцы. Росли в комфорте, при полном достатке; наши прихоти исполнялись беспрекословно. И мы с Феликсом оба сломались. Он уже сидит, и я, возможно, скоро сяду. Вы не имеете права скрыть мой проступок.

— Лео, я лучше вас знаю, на что имею право. — Артур не стал соблюдать приличия и залпом выпил свой компот. — Как и обещал, сейчас предпринимать ничего не стану. О нашем разговоре никому не известно, и потому мы можем хранить тайну сколь угодно долго.

— Благодарю вас, — тихо сказала Валерия и прикусила губу. — Я никогда бы не подумала, что наш разговор закончится на такой доброй, светлой ноте. Те деньги позволили мне увековечить память мамы с папой. Спастись от голода самой и подкормить Наташу с Алёной. Помочь тому же Косте Чепелю — его отцу потребовалось дорогое лекарство. Ведь через два месяца после моего визита в Москву грянул дефолт, и всем нам пришлось несладко. Потом, уже вынашивая Милену, я всё время думала о Вадике. Чувствовала себя виноватой, а когда всё случилось, поняла, что наказана по заслугам. Потому и не роптала, не жаловалась, воспринимала бедствие как искупление. Больше всего я боюсь, что про всё это узнает Валерий. Он точно не станет со мной жить…

— Не узнает, по крайней мере, от меня.

Тураев всё-таки закурил, правда, лёгкую сигарету, пуская дым в сторону окна. Лера, разрумянившаяся и донельзя счастливая, смотрела на майора влюблёнными глазами, в которых зажглись крохотные золотые точки.

— Лео, вы в позапрошлом году контактировали с разными людьми. Не только с женщинами, но и с мужчинами, правда ведь? И, ещё раз подумав, ответьте — в синем «БМВ» никого из них не было? Ведь, вполне возможно, эти дельцы захотели получить ещё одного вашего ребёнка. Это не факт, а только предположение, но, с моей точки зрения, наиболее близкое к истине. В любом случае исключать такой вариант нельзя.

— Наверняка я не могу утверждать, — спокойно сказала Лера, тоже закуривая. — Можно ведь поменять внешность, например. Я ведь и в ту ночь не обращала внимания на парней; и в эту, новогоднюю, тоже вряд ли могла хорошо их рассмотреть. Но вот так, навскидку — нет, никого не узнала. Товарищ майор! — Валерия вдруг схватила его руку, прижала к своей щеке, и на тыльную сторону кисти закапали тёплые слёзы. — Найдите Милену! Найдите, а потом можете сажать меня на сколько угодно! По закону дочка должна быть со мной и в колонии. Умоляю — верните её!

— Сначала нужно установить местонахождение ребёнка, забрать его у похитителей, а после можно заняться лично вами. — Тураев осторожно освободил руку, потушил сигарету и встал. — Надеюсь, что вы и в дальнейшем будете давать самую полную информацию, как бы трудно это ни было. Помните об одном, Лео, — чтобы вернуть вам похищенного ребёнка, я должен знать о вас, о вашей жизни всё, что знаете вы сами. И даже, возможно, чуточку больше. Не препятствуйте, если я начну копать под вас, отнеситесь к этому с пониманием. И ничего не рассказывайте о нашей сегодняшней встрече Валерию Ильичу. Между прочим, — Артур надел и застегнул шинель, шапку, мельком взглянул в громадное зеркало, потом вновь повернулся к Валерии, — Милена ни за что не окажется в колонии. Так случается с детьми, никому не нужными, а у неё есть любящий отец…

 

Глава 6

Худая высокая брюнетка в последний раз прополоскала рот коньяком, и медицинская сестра ловко сняла с неё очки, подключённые к видеомагнитофону. В закрытой клинике, куда посторонним людям, пусть даже и богатым, вход был воспрещён, отлично знали эту даму и её недавно погибшего мужа; обслуживали их всегда по высшему разряду.

Вот и теперь, прикатив на «шестисотом», дама сразу прошла в кабинет, где была обласкана, обслужена и согрета премилым обществом. Лечить зубы она предпочитала за просмотром индийских любовных лент, и сегодня этому пристрастию не изменила. Заглянув в глаза пациентки, сестричка увидела слёзы — недавняя оптимистка теперь плакала, не переставая.

— Что-нибудь не так, Елизавета Юрьевна? — подобострастно спросила девушка, готовая в любой момент броситься и исправить ошибку.

— Нет, что вы, Оленька, всё в порядке! Это я так… Вы же знаете.

— Да-да, конечно. — Оленька движением фокусника сдёрнула с клиентки накидку из тончайшего шёлка.

Елизавета Юрьевна осталась в элегантном сером пиджаке из самого лучшего кашемира и длинной юбке-плисе. Одевалась она несколько старомодно, и сапожки предпочитала на пуговках, которые сама не могла застегнуть.

Но Елизавета Лосс располагала солидным штатом прислуги и не оказывалась перед необходимостью лично заниматься своими туалетами. Лишь драгоценности она выбирала подолгу, раздумывая и примеряя то серьги, то кольца, то многочисленные золотые и платиновые цепочки.

Правда, сегодня Лиза никуда не собиралась ехать после посещения стоматолога. Накинув норковую шубу, она небрежно сунула гардеробщику чаевые и в сопровождении охранника вышла на парковку. Сидевший наготове шофёр распахнул дверцу бронированного «мерина», и Лиза устроилась на заднем сидении.

Автомобиль тронулся с места, и она усмехнулась с горькой иронией — никакая охрана и броня не защитили удачливого до недавнего времени предпринимателя Эрвина Лосса. И его вдовой могут расправиться так же незатейливо, если пожелают. Но Лиза сделала всё для того, чтобы раздать мужнины долги и зажить спокойно, не вздрагивая по ночам от каждого шороха.

Те средства, что остались в её распоряжении, позволяли осуществить давнюю мечту и наконец-то стать матерью. Теперь не нужно было спрашивать разрешения у Эрвина, убеждать его и уговаривать. Объяснять, что его сын от первого брака не приходиться сыном Лизе; к тому же она желает иметь дочку.

Блистательный «мерс» проносился по центральным улицам вечерней Москвы, и Лиза, глядя в окно, думала, что проводила любимого супруга пристойно. Так, что, наверное, и на том свете покойникам стало завидно. Гроб из сандала был украшен внутри золотым шитьём, а под землёй ещё двое суток, пока не сели батарейки, магнитофон пел для Эрвина его любимые джазовые композиции.

О кортежах, поминках и прочих обязательных атрибутах не стоило и вспоминать — на проводах Лосса в мир иной отметились и бандиты, и столичный бомонд. Все слезливо жалели ещё молодую вдову, а она, искренне горюя по мужу, думала о том, что наконец-то поживёт так, как нужно ей. Без раутов, круизов и фальшивых улыбок; в тишине, на природе, рядом с подрастающим человечком — собственной дочерью.

Лиза точно знала, что в высший свет её ещё долго не потянет. Эрвин тоже мог на время отойти от дел, но не пожелал, и в конечном итоге получил пулю в голову прямо на кухне собственной городской квартиры, когда вышел ночью сварить себе кофе. Прислуга тогда оставалась с Лизой на даче, а Эрвин не любил барствовать — всегда всё делал сам.

Лимузин летел по Рублёвке к Успенскому, а Лиза всё решала, всё никак не могла взять «трубу» и набрать номер. Боялась, несмотря на то, что прекрасно знала Иннокентия Лукина — троюродного брата Эрвина. Они частенько встречались и на домашних праздниках, и на приёмах, путешествовали по Бенилюксу. Мужчины обожали вести продолжительные интеллектуальные беседы, в том числе о живописи и архитектуре, литературе и музыке. Но никогда при дамах не обсуждали деловые вопросы, несмотря на то, что и Лиза, и Розалия прекрасно знала, чем они занимаются.

Нынче Лиза решила всё-таки высказать самую важную в своей жизни просьбу, тем более что на похоронах Лукин обещал оказать ей содействие. Между делом и Розалия намекнула, что она посильно участвует в делах супруга, и сделает всё для Лизы, подберёт ей такого ребёночка, что все закачаются.

Всё-таки она поостереглась говорить с Иннокентием при шофёре и телохранителе. Отпустив их до завтрашнего утра, Елизавета сбросила шубу на руки подскочившей горничной и быстро ушла на второй этаж своего коттеджа, закрылась на ключ в кабинете мужа. И только тогда, выпив для храбрости ещё одну рюмку коньяка, позвонила Лукину.

Стиснув в руке холодную перламутровую трубку недавно такого голосистого, а теперь молчаливого телефона, она нажала семь неуместных на старинном корпусе кнопок и долго слушала гудки. Если Кеши нет дома, нужно связываться по мобильному. Не получится и так — значит, не судьба. Лиза Лосс знала одного — всё, чему суждено свершиться, у неё получается сразу.

На портрет мужа в траурной рамке она старалась не смотреть. Когда загудел десятый сигнал, Лиза решила положить трубку, но в это время раздался щелчок.

— Слушаю! — сказал Лукин, слегка задыхаясь, как будто только что бежал.

Голос его не был сонным, да и смешно — всего десять вечера.

— Кеша, это я, — стараясь говорить спокойно, сообщила Лиза.

Но получилось у неё неудачно, и в голосе прозвучало нездоровое возбуждение.

— А-а, Лизочек! — Лукин облегчённо вздохнул. — Как дела?

— Как сажа бела. Не могу переключиться, думаю всё время о том, что случилось. Но у меня к тебе другой вопрос, Кеша. Очень важный разговор, который по телефону вести нельзя. Ты можешь сейчас ко мне приехать? Я на даче — тебе здесь недалеко. Мне очень, очень это нужно.

— Если нужно, то приеду. Не чужие мы, чай. Дали с Эрвином друг другу слово не бросать наших дам, если кто-то из нас исчезнет. Погиб он, а я остался в долгу. Ты только не плачь, дождись меня. Вместе подумаем, как решить твои проблемы. Если это, конечно, в человеческих силах.

— В человеческих, Кеша! — горячо сказала Лиза. — И, конкретно, в твоих. Я только что вернулась от дантиста, мне есть нельзя. Но если ты желаешь у меня поужинать, попрошу приготовить что-нибудь…

— Я только что из ресторана «Савой», моя дорогая, и сыт по горло. Никого тревожить не надо. Мы будем с тобой вдвоём, потому что при важном разговоре третий всегда лишний. Всё, Лизок, до встречи!

Она хотела переменить деловой костюм на вечернее платье, немного освежить макияж, но, тем не менее, продолжала неподвижно сидеть в кресле, положив руки на колени. Смогла только позвонить на проходную и предупредить, что через полчаса в гости прибудет Иннокентий Павлович Лукин, которого охрана прекрасно знала.

Лиза надеялась, что Кеша простит ей и рассеянность, и небрежный туалет, и противное нервное поведение — он всегда подходил с разными мерками к мужчинам и женщинам. Слабый пол, по мнению Лукина, имел право демонстрировать эмоции, правда, в разумных пределах. Сильный же обязан был переживать горе молча, и своими делами посторонних людей не грузить. Так, кстати, всегда поступал и он сам.

Лиза не помнила, сколько прошло времени перед тем, как с вахты позвонили и сообщили, что господин Лукин прибыл. Запоздало заторопившись, хозяйка пробежалась туда-сюда по кабинету, обставленному старинной мебелью — в стиле Людовика Четырнадцатого. Телефон и компьютер смотрелись среди изысканных завитушек с позолотой нелепо, их хотелось убрать или чем-то накрыть.

Хозяйка дёрнула за шнурок, опуская на окна плотные шторы, оставила на стене бра с искусственными свечами и опустилась на канапе, снова по-школьному сложив руки. Через две минуты она услышала на лестнице знакомые шаги — горничная провожала наверх вечернего гостя, хотя тот вполне мог подняться к Лизе и сам.

Иннокентий вошёл, как всегда, улыбаясь, но по его настороженному взгляду Лиза подняла, что ужин в «Савое» не удался. Вместо надёжности и покоя гость принёс с собой напряжённость, которая вот-вот грозила взорваться истерикой. Но всё же Лиза обрадовалась, что теперь она не одна.

Лукин снял смокинг и надел одну из своих любимый курток — замшевую, песочного цвета; в ней он напоминал благородного героя приключенческого фильма. Сходство усиливала короткая светлая бородка, которую Лукин носил всё время, любовно за ней ухаживая; усы же он брил.

— Кеша, здравствуй, родной мой! — Лиза протянула гостю обе руки, и он галантно поцеловал их. — Присаживайся вот сюда, к камину. Если хочешь, я затоплю. И налью чего-нибудь…

— Лизок, мне и так пришлось жарко. — Лукин уселся в жёсткое кресло с высокой спинкой, больше похожее на трон, и вытянул вперёд длинные ноги в узких брюках и высоких шнурованных ботинках. — Говори, что я могу для тебя сделать. Честно сказать, самому мне не догадаться.

— Ты знаешь, Кеша, какая тяжёлая утрата постигла меня недавно, — начала Лиза, судорожно, до хруста, стискивая переплетённые пальцы рук. — Не сойти с ума мне помогает только мысль о том, что жизнь не кончена. Мне всего тридцать шесть, и я хочу быть счастливой, нужной кому-то. Не в смысле того, чтобы найти нового мужчину, — Эрвина мне никто не заменит. У нас не было детей. За пять лет совместной жизни я не беременела ни лазу, несмотря на все усилия. И муж покинул меня в трагическом одиночестве. А ведь я всегда мечтала о дочери. — Лиза просительно, как собака, снизу вверх посмотрела на Лукина. — Пожалуйста, подыши мне новорождённую девочку. Я хочу, чтобы она ничего не знала, считала меня родной своей матерью. Я тебе дам столько денег, сколько потребуется — только сделай то, о чём я прошу. Ты меня знаешь, Кеша, и можешь не сомневаться. Будь уверен — ребёнок ни в чём не будет знать отказа. А мне ты подаришь новую жизнь. Я знаю, что ты занимаешься этим, но обещаю хранить тайну. Пожалуйста, Кеша!

Лизин голос сорвался. Она несколько раз кашлянула в платочек, искоса посмотрела на Лукина. Тот молчал, не возражая, но и не соглашаясь.

— Если хочешь, я уеду отсюда. Пусть за границу, пусть куда-то ещё. Я употреблю все свои связи для того, чтобы обезопасить тебя в первую очередь, а уже после — себя и ребёнка. Я могла бы найти суррогатную мать, но это долго. Общаться с посторонней женщиной, которая в любой момент может поднять скандал и заявить, что младенец её… Тем более что отцом всё равно будет не Эрвин. Тогда какая разница, Кеша? Единственное условие — малышка должна быть здоровой и иметь явное сходство со мной. Неужели в твоём банке данных нет подходящей кандидатуры?

— Тебе именно девочка требуется? Может, двух пацанов пригреешь? — неожиданно весело спросил Лукин, потягиваясь на канапе. — Тоже чёрненькие и, надеюсь, здоровые. Мать их из Нижнего Новгорода, приехала поступать в институт и завалила экзамены. Устроилась официанткой в летнее кафе. Забеременела от лоточника — подрабатывающего летом студента. Его торговая точка располагалась через аллею от того кафе. Вроде бы, девушка без вредных привычек, юноша — тоже. Ультразвук показал двойню, оба мальчики. Решение будущей матери пересмотру не подлежит — она уступает обоих по цене одного, потому что содержать детей для неё немыслимо. Согласна подумать? Рожать ей в апреле, ближе к середине. А ты пока походишь с накладным животом или скроешься здесь от посторонних глаз. Все будут думать, что Эрвин оставил вдову беременной. А если у тебя появится ребёнок завтра, непременно пойдут пересуды…

— Да плевала я на эти пересуды!

Лиза тряхнула роскошной гривой иссиня-чёрных волос. Махнула рукой, и свет электрических свечей пробежал бликами по длинным вишнёвым ногтям.

— До апреля ждать, да ещё если бы девочку! А сыновей я никогда и не хотела иметь. Неужели нет подходящего ребёнка в данный момент, немедленно? Я заплачу за срочность, я сделаю всё, как скажешь, Кеша, и больше ничего у тебя не попрошу! Никогда, слышишь?!

Лиза разрыдалась, уткнувшись лицом в грудь Лукина. А он сидел молча, похлопывал её по спине, но не вскакивал, не бежал за водой, не тряс за плечи, пытаясь прекратить истерику.

— Ты думаешь, что я — взбалмошная дура, что у меня помутился рассудок, да? Можешь не отрицать — думаешь! Но ты не прав, Кеша, я просто скрывала свою боль. Я надеялась уговорить Эрвина найти суррогатную мать, зачать ребёнка в пробирке. Собиралась проходить обследование в Питере, подальше от здешних салонов, и уже хотела взять билеты. Но, как оказалось, нашему с ним ребёнку не суждено было родиться. Эрвин попросил бы тебя о том же…

— У меня был срочный заказ из Австралии, и ребёнка пришлось добывать, сильно рискуя. Я понёс много расходов, а теперь никак не могу вывезти девочку за границу. Задаток я получил, но вполне могу и отказаться, вернуть деньги. Изобретём с Алесей какую-нибудь страшную болезнь, которая якобы обнаружилась у младенца. Только ты должна будешь покрыть все издержки. Мне же ещё и неустойку платить…

— Кеша, я тебя обожаю! — Лиза, с мокрым от слёз лицом, вскочила и закружилась по кабинету. — И не раздумывай! Зачем тебе связываться с Австралией? Какая разница, чьи баксы ты положишь в свой карман? Верни задаток, и пусть они поищут дитя в другом месте. Российские младенцы должны оставаться на родине, правильно? Сколько девочке?

— Полтора месяца. Чудесное создание, красавица. Похожа, между прочим, на тебя. — Лукин увидел блаженное лицо Елизаветы и поспешил предупредить: — Но ты несколько месяцев должна будешь пробыть с ней в уединённом месте, а перед этим желательно поменять дом. Но ты ведь и хотела на некоторое время уйти от мира?

— Разумеется, я буду соблюдать конспирацию, Кеша!

Лиза цвета от счастья, словно и не овдовела недавно, и не билась только что в конвульсиях на канапе.

— Но почему это необходимо? Мать пытается предъявить претензии, доказать свои права на ребёнка? И ты ничего не можешь с ней сделать, Кеша? Безусловно, тебе виднее, как нужно себя вести. Но я хочу знать, какие могут возникнуть проблемы…

— Проблема всегда одна. Сначала «кошёлка» умоляет помочь ей устроить ребёнка в хорошую семью, а потом вдруг вцепляется мёртвой хваткой в то, что ей уже не принадлежит. Грозится пойти в милицию, в прокуратуру, прижать меня к стенке и всякое такое прочее. И поскольку мать девочки — «тёлка» ненадёжная, в любой момент может закатить истерику, я предлагаю тебе на время скрыться. Когда ребёнок подрастёт, его уже никто не сможет узнать. А входить в прямое столкновение со второй подряд «кошёлкой» я не могу. Хватит с меня псковитянки, из-за которой сегодня в «Савое» мне пришлось туго. Если девица из Останкимно родит неудачно, и мистеру мальчик не понравится, он меня разорит.

— Всё-всё, Кешенька, я поняла! Немедленно начинаю подыскивать себе жильё, и не высуну оттуда носа целый год. Но ты австралийца отшей, пожалуйста! Я хочу иметь эту малышку как можно скорее, и у её мамаши не будет ни малейшего шанса добиться своего. Биологическая мать кто?

— Студентка из Питера. Вернее, в Питере учится, но приехала с Байкала, из Иркутска. Кстати, это второй младенец у неё, который стал товаром. С первым проблем не возникло, а сейчас начались сложности. Главное её оружие — клевета. И ты должна об этом знать, Лиза. Надеюсь, что вам не доведётся встретиться, но на всякий случай… — Лукин яростно пощипал бородку.

— Да-да, я слушаю! — быстро отозвалась Лиза.

Помолодевшая, одухотворённая, она вихрем пронеслась к бару, достала бутылку любимого Лукиным ямайского рома и стакан; поставила всё это перед гостем.

— Благодарю. — Иннокентий сделал глоток, потом другой, и лицо его подобрело. — Поскольку «кошёлке» и самой придётся отвечать по закону, если она решится сдавать нас, то необходимо придумать какую-то жуткую историю. Якобы ребёнка забрали у неё насильно. Мы же работаем под честное слово, не оформляем никаких документов — сама понимаешь. Так вот, если мамаша заявит, что ребёнка украли, сама она получит сочувствие и всяческую помощь, а ответственности никакой не понесёт. Ладно, что псковская «кошёлка» оказалась умственно отсталой и поступила самым невыгодным для себя образом. Но мать этой девочки совсем не такая. Она может разыграть спектакль на высшем уровне. Если тебя что-то не устраивает, Лизок, говори сразу. Я не хочу подвергать тебя опасности, не желаю, чтобы ты нервничала из-за этой мрази. Подожди немного, и я подберу тебе другого младенца. Сейчас товар идёт косяком — у людей нет денег. А единственное, что могут продать бабы, — это их дети.

— Нет, Кеша, я хочу именно ту девочку! Где гарантия, что тебе удастся быстро найти похожую на меня девочку? Скажи, как зовут мать-шантажистку, чтобы я всегда могла её узнать и обезопасить себя всеми доступными способами. Неужели невозможно справиться с обычной провинциалкой, у которой нет ни денег, ни связей? Любой чиновник окажет мне содействие, а судья примет решение в мою пользу. Или ты сказал мне не всё, Кеша? — насторожилась Лиза.

— Пока я сказал то, что должен был сказать, — уклончиво отозвался Лукин.

Он достал из внутреннего кармана куртки бумажник, протянул Лизе фотографию изящной черноволосой девушки с большими глазами необыкновенного цвета — светло-карими, с красноватым отливом. На девушке было надето пальто, отделанное волнистым роскошным мехом тибетской овцы, а в ушах горели алмазные точки.

— На обратной стороне даны координаты этой, с позволения сказать, матери…

— Кеша, она не похожа на бедную студентку! — испугалась Лиза и впервые за всё время беседы с Лукиным почувствовала сомнение в необходимости сейчас же удочерять именного этого ребёнка.

Да и с родителями придётся объясняться — они же не могли не знать о беременности дочери! Девочке полтора месяца, а бабушка с дедушкой, получается, ничего о ней не слыхали? И своим старикам Эрвин не сообщил о столь приятном событии? Ерунда какая-то, нужно подумать. И, действительно, взять другого ребёнка, который родится весной или летом.

— Тебя тряпки смущают? — догадался Лукин. — Это пустяки — всё подарил сожитель, а не муж. Они хотели регистрироваться, но дело по какой-то причине разладилось. Разница в возрасте значительная — ему под сорок, ей — чуть за двадцать. И в социальном плане между ними — пропасть. Так что романтический порыв прошёл, и богатенький буратино переключился обратно на секретаршу. Студентка — круглая сирота, к тому же успела один раз развестись. Ребёночек от того брака принёс нам самую большую сумму в твёрдой валюте за всю историю существования фирмы. А своего у неё ничего нет, и прав никаких. Только клевета, которая, боюсь, может произвести на тебя впечатление. На самом деле она решила отомстить бросившему её фирмачу и заключила договор на передачу девочки. Прошло какое-то время, и молодая мать взбрыкнула. Вот такие дела, Лизавета.

Лукин налил ещё один стакан рома и, не поморщившись, залпом выпил.

— Подожди недельку, и я окончательно разрешу проблемы, связанные с отцом девочки. Если всё выйдет так, как планируется, с его стороны никакой опасности исходить не будет. А без него девица — нуль. Она может навредить, обратившись в милицию, но ты знаешь, как работают наши органы. Переждать какое-то время, и дело благополучно закроют. Не боишься, Лизок?

— Нет, не боюсь.

Вдова усилием воли взяла себя в руки и отогнала сомнения. Какое-то время можно скрываться, а после ребёнок подрастёт, и документы будут оформлены надлежащим образом. К тому же вряд ли мать девочки сумеет вычислить госпожу Лосс; ещё труднее будет беспрепятственно к ней подобраться. Охрану Эрвин держал надёжную, потому киллеру и пришлось стрелять в окно, а перед этим много дней и ночей сторожить объект, лёжа на крыше соседнего дома.

— Они точно порвали отношения?

— По моим сведениям, да. Но, я говорю, нужно всё уточнить.

— Тогда по рукам!

Лиза протянула узкую ладонь, и Иннокентий осторожно хлопнул по ней своей, твёрдой и шершавой, как доска.

— Я назову девочку Хеленой, по имени матери Эрвина. Хочешь попробовать мой кофе «Фиакр»? Эрвин велел нашему повару обучиться искусству его приготовления прямо в Вене.

— И что это за кофе? — заинтересовался Лукин, расслабляясь.

Щекотливый разговор удалось завершить мирно, и он надеялся, что за неделю Лиза перегорит, передумает и найдёт себе иное развлечение.

— Горячий чёрный напиток в бокале с короткой ножкой. Разумеется, туда добавляется ром. А сверху, как возница на облучке, покачивается цветок из взбитых сливок. Думаю, тебе понравится.

На резко выступающих, круглых, как яблочки, Лизиных скулах горел румянец, а блестящие полные губы никак не могли смять улыбку. Коньяк, принятый несколько часов назад, ещё действовал, и шальная идея кипятила кровь.

— Ну, а себя я побалую шоколадным мороженым. Два часа прошло, дантисту не придётся переделывать мне зубки. Представляешь, Кеша, сколько стран я объездила, миллион кушаний перепробовала, а пристрастия остались прежними. Ты не поверишь, но всех изысканных десертов я люблю шоколадный пломбир «Планета» с ореховой крошкой. В середине шарика — печенье, а соус — смесь сгущёнки с какао. Когда мы жили в коммуналке на улице Горького, родителя всегда меня поощряли мороженым за отличные оценки и примерное поведение. Я надеюсь, что моя Хелена тоже будет любить его…

* * *

Бесподобная Алла, привычно оглядев в зеркале свою фигуру, сегодня затянутую в пиджак и юбку василькового цвета, на цыпочках подошла к двери кабинета Валерия Вандышева. Заправив за уши медовые локоны, она приоткрыла створку и увидела шефа. Он сидел в кресле, низко согнувшись над круглым столиком, за которым гости обычно пили кофе, и рыдал, не особенно заботясь о правилах приличия.

Алла успела заметить лежащий перед Вандышевым диктофон с миниатюрной кассетой и большую подарочную бутылку водки. Похоже, Валерий Ильич пил прямо из горлышка. По губам секретарши скользнула мимолётная улыбка — отныне респектабельный предприниматель принадлежал только ей одной. Алла надеялась, что плакать шефу придётся недолго, и она сумеет вернуть мир и покой в его израненную душу.

С тех пор, как в жизни Вандышева появилась студентка Электротехнического университета из Петербурга, иркутянка Валерия Леонова, он будто бы начисто забыл о тех пяти годах, что прожил практически одной семьёй с бывшей манекенщицей Аллой Рыбаковой.

Валерий, который давно официально развёлся с женой, признанной по суду недееспособной и помещённой в интернат, и не думал делать Алле предложение. Он только взял гражданскую жену к себе в фирму секретарём, а вот девчонке из общаги отдал и руку, и сердце, и душу. Она же в эту душу плюнула, лишив Валерку самого дорогого — долгожданного ребёнка.

Именно то, что Алла не могла подарить радость отцовства, было главной причиной их с Вандышевым разрыва. Да, Алле пришлось пробиваться в модельном бизнесе, используя преимущества молодости, и она в своё время сделала три аборта подряд, в результате чего навсегда потеряла способность стать матерью. Но никогда в жизни она не додумалась бы до изощрённо-расчётливого поступка двадцатилетней девчонки. Второй раз, выдумав душещипательную историю, та продаёт новорождённого ребёнка, зарабатывая таким образом себе на жизнь. Во всём зависеть от Вандышева девушка с характером не желает, и потому старается заиметь собственные средства к существованию…

Алла вернулась за свой стол, хотела поработать на компьютере, но не видела дисплея. Вместо него перед мокрыми от слёз глазами дрожал голубой квадрат. Неужели свершилось? И день, который так долго снился, настал в реальности? Может случиться, что завтра, максимум, через несколько дней, Валерий Ильич повезёт Аллу со службы домой в своей машине. Они поужинают вместе, вместе же проснутся, как будто и не расставались никогда. Если бы так случилось!..

Алла тяжело и часто дышала, глупо улыбалась, без нужды поправляла волосы и вздрагивала, различая непрекращающиеся всхлипывания за дверью. А вдруг простит? Вдруг проявит снисхождение, вспомнив погибших родителей и неудачный брак, который Лера от него скрыла? Ничего не сказала и о ребёнке. Играла с уважаемым человеком, как с дурачком, как кошка с мышкой. А он ведь может взять и забыть всё это. Лучше сейчас не строить планы на будущее, чтобы не сойти с ума, не сорваться.

Надо надеяться на то, что Валерий — мужик, и не опустится до слюнявого прощения. Не обязательно сообщать о торговле детьми в милицию, тем более что майор из уголовного розыска в курсе. Пусть он и решает, как поступить с Валерией Леоновой. Но Вандышев не имеет права изменять своё решение.

Сегодня шеф сказал Алле, что вечером прогонит эту сучку из дома. Он оборудовал квартиру подслушивающими устройствами, надеясь в зародыше подавить любовь между Леркой и Артуром Тураевым. Но случилось так, что с помощью скрытого микрофона Вандышев узнал всю подноготную особы, которая едва не стала его женой. Узнал — и застыл, как громом поражённый.

Валерий понял, что никогда не увидит дочку Милену. Что Валерия, строя вместе с ним планы будущей совместной жизни, с упоением закупая ползунки и погремушки, на самом деле готовилась передать ребёнка в богатую иностранную семью. Ну что же, всё правильно! Она не спрашивала согласия Феликса Рубецкого, наплевала и на мнение Валерия Вандышева. Тем более что с последним она даже не состояла в браке, и отец не имел никаких прав на девочку. Именно потому, а не из-за чрезмерной стеснительности, Валерия отказывалась регистрироваться до родов. Это только помешало бы ей осуществить сделку. Бедный Валерка, как дорого ты заплатил за свою глупость! Неужели и впрямь верил в её любовь?

Алла вскочила с кресла, схватила кофеварку. Надо подкрепить силы — и свои, и Валеркины. В это время зазвонил телефон, и Алла, нехотя вернувшись к столу, назвала фирму, как делала это всегда.

— Могу я поговорить с господином Вандышевым? — спросил приятный мужской голос. Звонил интеллигентный человек средних лет.

— К сожалению, это невозможно, — поспешно ответила Алла.

— А с кем я разговариваю, простите? — удивился звонящий.

— С его секретарём Аллой Дмитриевной Рыбаковой. Валерий Ильич очень плохо себя чувствует, и взять трубу не может. Назовитесь, он перезвонит вам позже.

Алла прекрасно знала, что шефа сейчас трогать нельзя. В лучшем случае он пошлёт пристающих матом, в худшем — получит разрыв сердца.

— Не стоит. Я позвоню ещё раз через неделю, — мягко сказал мужчина.

Он положил трубку, и Алла только сейчас вспомнила, что нужно было глянуть на определитель. Она так и поступила бы в любой другой день, но сегодня перестала быть прежней, собранной и ответственной. Мысль о том, что Вандышева может постигнуть участь его безумной жены Марии, не давала Алле покоя.

Она понимала, что должна быть рядом с шефом, но, в то же время, осознавала невозможность такого своего шага. Пока Вандышев сам не захочет пообщаться, Алла не смеет нарушить его уединение. Он совершенно забыл себя. Плачет и думает, что в приёмной ничего не слышно. А, может быть, ему и всё равно.

Дверь кабинета открылась медленно, и в ярко освещённую приёмную вышел пожилой мужчина в тёмном костюме от Пьера Кардена; жиденькие мокрые усы его тряслись. Валерий Вандышев, которому сейчас выглядело не меньше шестидесяти, смотрел на вскочившую Аллу и никак не мог вспомнить, что же хотел сказать ей. Обычно он прибегал к помощи селектора, сегодня же буквально выполз в приёмную и схватился за косяк.

— Алик, вызови шофёра, — попросил Валерий, и секретарша едва не выронила чашечку и не пролила кипящий кофе на колени.

Шеф впервые за последний год назвал её так, вспомнил ласково-насмешливое имя, на которое секретарша всегда откликалась особенно охотно. И добавил, качнувшись вперёд и с трудом удерживаясь на ногах.

— Прости меня за всё.

— Валерий Ильич, о чём вы? Одну минуту, я вызову машину! — Рыбакова схватилась за трубку. — Садитесь на диван, пожалуйста. Вы можете упасть! — И Алла принялась нажимать на кнопки, не спуская глаз с шефа.

— Алик, я поступил с тобой, как скотина. И с Марией тоже. Мне поделом. — Вандышев украдкой потирал сердце, повернувшись к Алле правым боком. — Я искал совершенства, считал, что достоин самого лучшего. И вот — нашёл. Я убью её. Или убью себя. — Валерий закрыл лицо рукой.

— Перестань! — Алла сама не заметила, как перешла на «ты». — Или пообещай, что ничего не сделаешь ни с собой, ни с ней, или я вызову врача. Ты отвечаешь за свои поступки, Валера? — Алла положила трубку, так и не пригласив шофёра. — Я не желаю, чтобы ты оказался в камере или в психушке. Я хочу наконец-то стать твоей женой.

— В этом случае я обещаю держаться, — сказал Вандышев, приподнимаясь на диване. — Алла, сначала я заберу в ЗАГСе одно заявление, а потом мы подадим другое. Подойди ко мне, родная. Сядь рядом и обними меня.

— Я не стану вызывать шофёра, а сама отвезу тебя.

Алла взяла бразды правления в свои руки. Исполнение самого сокровенного желания придало ей силы и мудрости.

— И, раз уж мы всё решили, не станем лизаться в приёмной. Надеюсь, теперь у нас для этого будет много времени. И заниматься любовью мы с тобой станем в другом месте…

* * *

Услышав, что дверь отпирают, Валерия накинула длинный халат на свою кружевную пижаму с шалевым воротником. Значит, с мужем ничего не случилось, и он вернулся. Вернулся на три часа позже обычного. Задержался, не предупредив ещё слабую после болезни Леру.

Вандышев надулся ещё вчера, узнав, что приезжал Артур Тураев. Кажется, приревновал, как это уже бывало в их жизни не раз. Но вчера Валерий повёл себя привычно, только чуточку возбуждённо. Сегодня же он изменил устоявшиеся привычки и продемонстрировал полное пренебрежение интересами Лео.

Она несколько раз звонила в фирму, но Вандышев ни разу не взял трубку; а секретарша Аллочка странным, презрительно-торжествующим тоном заявляла, что шеф сейчас занят. Никогда раньше похожая на Клаудиу Шиффер дива не позволяла себе так разговаривать с будущей супругой Вандышева, несмотря на то, что видела в ней счастливую соперницу. Но сегодня определённо что-то произошло, и это что-то связано со вчерашним визитом Тураева.

Валерия уже сняла послеоперационный бандаж, сменила повязку на шве и прилегла. Но спала чутко, готовая в любой момент вскочить, встретить Вандышева в холле или в прихожей, усадить его за стол и накормить ужином.

Не сдерживая радостной улыбки, Лео бежала по комнатам в холл, почему-то представляя в руках мужа букет чайных роз или корзинку, перевитую лентами. Когда Валерий задерживался на службе, он всегда приезжал с цветами. А уж сегодня-то обязательно, ведь Лео всего третий день дома, и ей вредно волноваться.

Часы начали бить десять, и с каждым ударом Валерии становилось всё тревожнее. Когда она выбежала в холл, прозвучал последний гулкий удар. Сердце, оторвавшись, улетело куда-то вниз, и мгновенно разболелся живот.

Чужой мужчина в одежде Вандышева и с его же лицом стоял посередине холла. А рядом, держа его под руку, высилась во весь свой модельный рост секретарша Алла в песцовой шубе до пят, без шляпы, с разбросанными по плечам локонами медового цвета; и именно она казалась хозяйкой этой квартиры. А худенькая, ещё нескладная девочка, в которую опять превратилась за время болезни Лера, напоминала бедную родственницу, которой решили указать на дверь.

Ничего не понимая, девушка попятилась и застыла, широко открыв глаза. От неожиданности её щёку свела судорога.

— Добрый вечер, — сказала Алла, скидывая шубу на кресло и оставаясь в васильковом костюме. Казалось, что если секретарша чуть сильнее взмахнёт рукой или двинет ногой, узкие жакет и юбка затрещат по швам. — Вы удивлены, Валерия? Я вижу, просто шокированы. Успокойтесь.

— Сейчас она ещё больше удивится, — глухо сказал Вандышев, тоже расстёгивая пальто из бордового кашемира.

Уложив его рядом с шубой Аллы, Валерий достал из кармана диктофон, проверил кассету и пригласил.

— Садись, разговор будет долгим. Но меня утешает то, что для нас с тобой, тёзка, он окажется и последним. Завтра же я заберу заявление из ЗАГСа, но перед этим ты навсегда покинешь мою квартиру.

Валерия окаменела, не веря своим ушам, не понимая, что ж, собственно, произошло, зачем нужен диктофон. Вандышев, ещё утром совершенно нормальный, разве что немного грустный, вдруг заявляет об отказе стать её мужем, о том, что она должна покинуть квартиру. Эту квартиру, в которой будущие супруги собирались жить долго и счастливо.

Да, случилась беда, пропал их ребёнок, но отчего Валерий взбесился только теперь? И в чём можно упрекнуть её? Почему Алла ведёт себя так нагло? Значит, всё уже кончено, и в роли невесты на свадьбе Вандышева выступит она?..

Лео на ватных ногах прошла к дивану, села на краешек, пытаясь убедить себя в том, что видит всё во сне. Точно так же чуть более двух лет назад Валерия грела свою душу надеждой на то, что родители её спаслись, не успев вернуться домой из гостей. В прошлом году, бегая по больничным коридорам, она пыталась убедить себя в том, что Пашу Новикова спасут.

И сейчас, с надеждой глядя в глаза Вандышеву, она утешала себя — ничего страшного, сейчас всё образуется. Валера поймёт, что зря заводится. Наверное, опять ревность. Может, кто-то наболтал ему лишнего, заронил мысль о том, что любимая изменяет. Смешно! Только что вышла из больницы, часто меняет повязки на не полностью зажившей ране, носит бандаж, половину дня проводит в постели — и умудряется блядовать. Да ещё грудь болит, потому что пришло молоко перед Новым годом и никак не может исчезнуть…

— Ты пьян, — наконец вымолвила Лео, втягивая ноздрями воздух.

— Да, он пьян! — с готовностью подтвердила Алла.

Она уселась на пухлый кожаный диван, фривольно забросив ногу на ногу. Вандышев прижался к ней, как к родной маме, доверив вести беседу. Валерия пока ничего не понимала и поэтому высказывала всего, что уже успела подумать о них.

— Пьян, потому что не смог выдержать свалившегося на него откровения. Я не вызвала водителя, сама привезла шефа домой, чтобы не посвящать посторонних в семейные проблемы. Это во-первых. А, во-вторых, я боялась, что, оставшись с вами наедине, Валерий Ильич совершит непоправимое. Я посмела присутствовать во время выяснения отношений, потому что действительно может случиться трагедия. Шеф предупредил меня, что может не сдержаться и убить вас, а потом покончить с собой.

— Алла Дмитриевна, я ничего не понимаю! За что убить? В чём я виновата? Можно всё-таки объяснить суть претензий? — Валерия еле сдерживалась, чтобы не схватить Аллу за плечи и не начать её трясти. — Вы знаете, что произошло, а я совершенно не в курсе. Пожалуйста…

— Извольте. — Алла взяла в руки диктофон, покачала его между ладонями, ласково погладила. — Сейчас мы все внимательно прослушаем эту запись. Она сделана вчера, во время вашей беседы с майором Тураевым. Он ведь приходил к вам днём, пока шефа не было дома?

— Приходил, — согласилась Валерия. — А разве он не имел права?

— Конечно же, имел, — кивнула секретарша. — И с этой стороны никаких претензий у Валерия Ильича к вам нет. Извините, что говорю я, — он просто может не выдержать. Мы долго прожили вместе, хорошо знаем друг друга, и потому шеф доверил столь сложную миссию мне. Пока всё ясно?

— Ясно только то, что Валерий прячется за спину женщины, когда мог бы объяснится со мной сам. Зря он вас привёл сюда. Он не убил бы ни меня, ни себя. Для этого требуется немалое мужество, которым наш общий друг, к сожалению, не обладает. Да, ещё мне ясно, что господин Вандышев сумел подслушать или записать наш с Тураевым очень откровенный разговор. Но я призналась представителю власти, офицеру милиции в собственном проступке, и он до сих пор не арестовал меня. Значит, считают, что от правосудия я не скроюсь. Не знаю, поверите ли вы, Алла Дмитриевна, но мне всё равно, посадят меня или нет, убьют или оставят жить. У меня нет ни семьи, ни дома. Теперь не будет и этого пристанища. Я знаю, что Валерий Ильич, безумно меня ревнуя, оснастил квартиру «жучками». Догадывалась и вчера, когда беседовала с Тураевым, но проигнорировала свои подозрения. Я уже знала, что Артур выяснил в Питере очень многое, и запираться дальше не было смысла. Всё равно Валерий узнал бы о моём первом браке, о ребёнке — раньше или позже, какая разница! Я постаралась объяснить Артуру, почему так получилось. Кажется, майор милиции меня понял, а вот человек, который только что клялся в любви, — нет. Он гонит меня ночью из дома, приводит ту, которая жаждет занять моё место. Хорошо, я ухожу. И не надо больше ничего говорить. Сколько времени Валерий Ильич даёт мне на сборы?

Лео поднялась с кресла, глубоко вздохнула, чувствуя, как гулко барабанит сердце. Больше всего она боялась, что Алла Рыбакова сейчас включит диктофон, и придётся выслушивать свою исповедь как бы со стороны, словно подглядывая за собой в замочную скважину.

— Что мне разрешается взять с собой?

— А мы ещё не договорили, сука!.. — выдавил Вандышев, багровея на глазах, и взгляд его мутных глаз сделался бешеным. — Теперь жалею, что Алку пригласил, а то вломил бы тебе по полной, и плевать на твои швы! Сама комедию устроила с кесаревым, а я, чурбан, поверил! Слёзы лил, мучился её болью, цветы таскал в больницу корзинами. Думал, бедняжке худо, ведь дочь похитили из живота, выкинули её в снег умирать… А это, оказывается, комедия была! Как та, с ураганом, который оказался кстати. Откуда тот парень, Щербинин, появился на шоссе — третьего января, рано утром? Очень вовремя, между прочим, не находишь? Там ведь ни души не было, и вдруг возник студент с лыжами! Подставной, исполнил свою роль, чтобы всё натурально получилось. Похищение разыграли, как тогда поездку к родственнику, а потом сделали кесарево, дочку забрали, пока ты была в отключке. Так же как и сына, о котором я ничего не знал. И о муже законном впервые услышал на этой кассете. Я ведь любил тебя так, что взял бы и с панели, а ты скрывала!.. Ты всё время врала, и теперь пытаешься врать, уже по привычке вставая в позу, строя из себя мученицу. Надеялась и нынче прокатиться на жалости, на доброте человеческой, и уже за второго ребёнка положить в карман десятую долю. Куда Милену увезли? В какую страну?

— Да ты с ума сошёл, — онемевшими губами сказала Валерия, пошатнулась и с огромным трудом удержалась на ногах. Ей хотелось, чтобы страшный сон скорее кончился, но он продолжался. — Я не отдавала Милену никому. Её действительно похитили так, как всем известно. То, что тебе удалось подслушать, относится только к сыну…

— А где гарантия, что точно так же ты не поступила и с дочерью?! — прорычал Вандышев.

Алла положила свою ладонь на его судорожно сжатый кулак, и только это удерживало обезумевшего отца от непоправимого.

— Второй раз всегда легче, правильно? Только зачем, зачем, зачем?!! Не хотела воспитывать сама, нравится по общагам кантоваться — я же, вот он, как есть, и ветру бы дунуть на дочку не дал! Хоть бы смылся, отказался от ребёнка, бросил бы тебя, денег не давал… Тот тебе по фейсу двинул, а я пальцем не прикоснулся, хотя сам рос под порки и тумаки. Но я захотел другим стать, культурным, и только словом воздействовать на людей. Глядя на пьяного батю, который матери на голову ведро с помоями надевал, клялся никогда так себя не вести. А уж тем более с тобой — нежной и умненькой. Дворянка, мать твою! Эфирное создание! Я себя ощущал старинным рыцарем, которому суждено спасти прекрасную даму. А кем ты оказалась, сука? Я бы твоим родителям не то, что памятники — каждому по мавзолею бы поставил. И квартиру купил бы — хоть здесь, хоть в Питере — какие вопросы? Не донимал бы тебя никакими претензиями — только ребёнка отдай! Она же единственная у меня была, Миленка… За парня пять тонн баксов взяла, а за неё меньше? Или больше?..

— Валерий, этого не было. Я ждала Миленку вместе с тобой. Мне и в голову не приходило отказаться от неё. Тогда, с сыном, была совершенно другая ситуация. Да, ты делал только добро, и я хотела отплатить тем же самым тебе. Когда ты проспишься, придёшь в себя, то поймёшь, что поступать так с Миленой никакого смысла не было…

Валерия слышала свои слова откуда-то из угла, и говорила ровно, как заведённая, потому что давно разучилась плакать и кричать.

— Действительно, я не нуждалась в деньгах, в отличие от позапрошлого года. У меня была квартира, был ты, были блестящие перспективы. Я не приобретала в этом случае ничего, зато теряла всё. Я хотела вновь обрести семью, так зачем же разрушать своё счастье, своё благополучие? Ещё раз повторяю: никаких денег за Милену я не получала. Её у меня похитили. Да, возможно, это были люди, имеющие отношение к той фирме, иначе откуда они бы узнали меня? И только таким образом, то есть косвенно, я виновата в исчезновении Милены. Валерий, если ты действительно хочешь меня понять, ты поймёшь. Если же тебе нужно во что бы то ни стало избавиться от меня, я уйду. Пугать меня уголовной ответственностью глупо, потому что призналась я именно милиционеру. Если дело возбудят, пойду под суд и отсижу. Но не за Милену — за Вадика или как его там звать по-английски. За то, что мой сын сейчас купается в роскоши, а не ютится в общаге, не болтается, как неприкаянный, в семье своего отца. Отсижу за те самые памятники на иркутском кладбище. А Милену, может быть, тебе ещё и вернут. Артур, я уверена, сделает для этого всё, что в его силах. Я только попрошу у тебя денег на билет до Петербурга, потому что никаких долларов и фунтов я ни от кого не получала. Потом верну, но не обещаю сделать это быстро.

— Как жеребца меня использовала! — Вандышев будто не слышал слов бывшей возлюбленной и говорил своё. — Что ты делала вечером на улице? На кой дьявол тебе приспичило уходить в магазин именно тогда? Люди видели тебя с каким-то парнем на углу, вы мило болтали — о чём?.. Я полтора месяца задавал себе эти вопросы, и только сегодня всё понял. Парень этот был от НИХ — от тех, с кем ты связалась. Последние детали обговаривали? Создавали новую легенду, чтобы меня и других одурачить? Даже одежду куда-то засунула, чтобы изобразить ограбление. И ведь так разыграли — все поверили. Бегали, высунув языки, искали ребёнка, которого давно уже нет в России! А ты мне скажешь, скажешь, падла, куда отправила девчонку! Иначе я тебя не выпущу отсюда! На цепь посажу, поняла?! К батарее пристегну наручниками, и будешь дрыгаться, пока не скажешь!..

— Не нужно!

Алла сочла необходимым вмешаться, потому что выяснение отношений стало выходить за рамки закона, а этого секретарша Вандышева больше всего и боялась. Валерий не должен был совершить преступление, не должен угодить в тюрьму! Ему следовало сейчас как можно скорее стать мужем Аллы, сделать её из Рыбаковой Вандышевой и начать новую жизнь.

Дальнейшее присутствие Валерии в этой квартире также не входило в её планы, и потому Алла сгорала от нетерпения, желая перевернуть эту страницу своей жизни. А потом начать читать другую, интересную и светлую…

— Ну, допустим, скажет она, что ребёнок в США. И как ты собираешься там искать дочку? Дитя уже давно носит другое имя, другую фамилию. Все документы, конечно же, оформлены по закону. Родители имеются, которые будут изо всех сил препятствовать. Они же поиздержались, а там деньги считать умеют, и за них глотку перегрызут. Могут тебя вообще ликвидировать, чтобы под ногами не путался. Если же Лера этого ребёнка не продавала, и его действительно украли, она помочь ничем не может. Но в любом случае она должна исчезнуть из твоей жизни и больше нас не беспокоить. Кассету мы прибережём для собственной безопасности.

Алла взяла со стола диктофон, который так и не успела включить.

— Сегодняшней ночью вы расстанетесь окончательно и навсегда. Это самое лучше из того, что мы можем предложить вам, Валерия.

— Ценю ваше благородство, Алла Дмитриевна, — ответила Лео, отворачиваясь к окну и глядя во мрак.

Теперь ей идти совершенно некуда, и через улицу нет общежития, где ждут девчонки. Нет плохонькой, но своей койки. Сотни километров отделяют Валерию от ярко освещённого окошка с пёстрыми занавесками и кактусами на полочках. Чтобы добраться до своего угла, ей нужны деньги.

— Может быть, вы мне одолжите на билет? Я обязательно отдам — можете быть уверены. Загоню вот эти серёжки, и вышлю…

— Убирайся!

Вандышев достал из бумажника несколько сотенных купюр, швырнул на журнальный столик и резко встал, отвернулся к мощной пальме с волосатым стволом, которая росла в кадке, в углу.

— Вот тебе, без отдачи, на билет в один конец, и забудь навсегда сюда дорогу. Только из-за того, что ты забеременела, я бросил Аллу, которая не могла родить мне ребёнка. Но меня наказал Бог, и поделом. Будет мне, дураку, наука. Собирай барахло, до последней тряпки, иначе всё равно брошу в камин. И проваливай, слышишь? Сейчас же!

— Валера, может, до утра потерпим?

Алле стало жалко несчастную девочку, недавно вернувшуюся из больницы. Лера не плакала, не пыталась больше ничего объяснить, не взывала к совести человека, который ещё несколько часов назад собирался стать её мужем. Вандышев отлично знал, что Лера больна, у неё по вечерам повышается температура, и тяжести ей поднимать ни в коем случае нельзя. Но сделал вид, что забыл, или действительно предпочёл не вспоминать об этом.

А вот Алла помнила и по-бабьи сочувствовала сопернице. Сопернице побеждённой и в то же время культурной, выдержанной, чем-то симпатичной, несмотря на тёмное прошлое. Но ведь о Милене там речь не шла, на первого ребёнка Вандышеву было наплевать.

— Комнат много, разойдёмся. А когда рассветёт, Лера уедет. Вызовем ей такси, поможем собрать вещи, спустим чемодан…

— Алла Дмитриевна, спасибо вам, но я хочу уехать сейчас же. Чемодан уложу сама.

Валерия глотала слёзы, но изо всех сил старалась говорить так, будто бы ничего не произошло.

— Мне необходим час на сборы. И ещё телефон, чтобы связаться со знакомыми. С одним знакомым, который, надеюсь, на эту ночь меня примет…

— Дядя Коля, что ли? — процедил Вандышев, досадуя на Аллину отходчивость.

Теперь он готов был набить морду и секретарше, которая мешала излить чувства и отплатить маленькой мерзавке за всё.

— Да. Других знакомых у меня в Москве нет, — грустно сказала Лео.

— А майор Тураев? Его попроси, может, в «обезьянник» пристроит до рассвета, — сказал Валерий Ильич, повернулся на каблуках и вышел из холла.

— Он тебя ревнует, деточка. А, значит, любит, несмотря ни на что.

Алла почувствовала, как её горло сжалось, а уголки глаз защипало от подступивших слёз.

— Но, прошу, оставь мне Валеру! Ты найдёшь себе другого, гораздо моложе. Не отбирай от меня последнее, даже если он потом приползёт к тебе на коленях. Тебе всего двадцать один, а мне гораздо больше. Мы с ним не один пуд соли съели…

— Поверьте хоть вы, что я Милену не отдавала. За реальное преступление отвечу, но не собираюсь терпеть незаслуженные оскорбления. Мне не нужен сейчас и никогда не будет нужен этот негодяй, трус и предатель к тому же. Если вы так хотите стать его женой, становитесь. А я уже думаю, что мои родители с того света уберегли меня от трагической ошибки. Отвели от брака с человеком, который охотно верит любым гадостям. Только и ждёт момента, чтобы облить меня грязью. Извините, мне нужно идти к себе — собирать вещи, одеваться. А вы, если хотите чем-то помочь, вызовите такси на двенадцать…

— Вдруг родственников дома не будет? Куда поедешь? — всхлипнув, спросила Рыбакова.

Когда она вела вандышевский «Фиат-Мареа» к старому арбатскому переулку, то не представляла, что сцена разрыва произведёт такое скверное впечатление. Да и Валерий, судя по всему, ожидал другого. В воображении возникала бабья драка, по крайней мере, скандал из-за него, любимого. И с победительницей, кто бы ею ни оказался, он поехал бы в ЗАГС.

Никогда не подумал бы господин Вандышев, что бедная сиротка откажется от выпавшего ей шанса так легко и уйдёт в тёмную вьюжную ночь. Сгинет без следа, даже не подумав побороться за свои права. Отдаст преуспевающего бизнесмена его секретарше, как надоевшему ребёнку его любимую игрушку, которой сама вдоволь натешилась.

— Лерка, не надо в позу вставать! Пьяный мужик плохо соображает, ты ведь знаешь. А утром всё получится культурно. Проводим тебя, билет купим…

— Лучше я на вокзале переночую, но только не здесь. Я больше вас обоих заинтересована в том, чтобы покинуть этот дом навсегда. — Валерия тряхнула волосами и ушла в другую дверь.

Оставшаяся в одиночестве Алла разом обмякла, закрыла лицо руками и тяжело, надрывно заплакала. Всё завершилось, не начавшись, и нужно радоваться удаче. А она впервые в жизни поняла, что такое пиррова победа, и совершенно не порадовалась своему триумфу. Он получился горьким и фальшивым, как «палёная» водка, и оставил вместо хмельной радости тяжёлую головную боль.

Алла получила приз без борьбы, и потому сочла его незаслуженным. Но, несмотря на это, отказаться от Вандышева сил в себе не находила. И знала, что следующим утром перевезёт сюда свои вещи. Может быть, Валера согласится сменить квартиру, потому что жить здесь им будет трудно. Алла надеялась, что Валерий поймёт её, но только не сейчас, а немного погодя. Когда осознает, что сам во многом неправ…

Валерия убежала в комнату, ещё недавно всецело принадлежавшую ей, а теперь ставшую совершенно чужой. Одеревеневшими пальцами она взяла «трубу», раскрыла контакты и набрала номер того самого Николая Николаевича, который действительно проживал в Чертанове на Днепропетровской улице. Плохо соображая, не заготовив даже первую фразу, она нажала семь кнопок.

— Чего вам? — грубо спросил незнакомый мужской голос.

Лео понимала, что сейчас вечер, но всё-таки не очень поздний — без двадцати одиннадцать. Разумеется, в это время культурные люди стараются других не беспокоить, но обстоятельства бывают разные.

— Добрый вечер! — дрожащим от напряжения голосом приветствовала его Валерия. — Вы не могли бы позвать к телефону Николая Николаевича?

— Переехали они, — отрубил незнакомый мужик. — Я год уже тут живу.

— Куда переехали? — беспомощно спросила Валерия, сжимая трубку.

— А хрен их знает! Они с сыном вместе живут, а мы с женой отдельно. Делали тройной обмен, так что я не в курсе. Всё, пока! — И мужик положил трубку, хотя вполне мог назвать свой старый адрес.

Кошмар, неужели дядя Коля всё знает про выдуманную историю, и потому попросил не говорить Лере ничего? Нет, этот тип даже не спросил, кто звонит…

— Значит, ночуем на вокзале, — ровным голосом, глядя на себя в зеркало, произнесла Лео, с трудом нагнулась и достала из шкафа свою дорожную сумку.

С ней недавно девушка вернулась из больницы, и потому сумка пахла то ли хлоркой, то ли формалином. Вжикнув несколькими «молниями», Валерия раскрыла все отделения, в том числе и боковой кармашек; подняла сумку над постелью и встряхнула. Из кармашка выпала глянцевая визитная карточка с золотым обрезом — та, которую Артур оставил в больнице.

Как утопающий за соломинку, Лера схватилась за маленький скользкий прямоугольник, от волнения чуть не разорвав мелованную бумагу пополам. Да, здесь всё есть — номера нескольких телефонов и домашний адрес. Артур живёт на Пресненском валу — это же близко отсюда! Можно и без такси обойтись — ведь транспорт ещё ходит.

Лишь бы никуда не уехал и не испугался жены, которой визит молоденькой девчонки, да ещё с вещами и поздно вечером, может не понравиться. Но Тураев не похож на подкаблучника. Он независимый, гордый и в то же время добрый, пусть и пытается это скрыть. Он всё поймёт и жене своей объяснит.

Окрылённая ещё слабенькой, почти призрачной надеждой, Валерия распахнула шкаф и принялась срывать с вешалок свои наряды. Она решила сначала уложить сумку, а потом уже прямо отсюда позвонить Артуру. На эту, единственную ночь, майор должен дать ей приют. Ведь это он настоял на признании, которое лишило Валерию будущего.

* * *

— Я вам, Олег, сразу же и позвонила, — сообщила хозяйка фокстерьера Дэна.

При ближайшем рассмотрении она оказалась обыкновенной московской учительницей-пенсионеркой, заброшенной на старости лет. Александра Николаевна Прохорова радовалась всякой возможности пообщаться с живым существом, а уж гость в человеческом обличье и вовсе был для неё подарком судьбы.

Грушин ошибся при первой встрече, решив, что они больше не встретятся. Александра Николаевна стала его агентом, причём бесплатным и очень много знающим. Совершенно бескорыстно она выясняла подробности жизни семьи Журавлёвых и наблюдала за их подъездом через кухонное окно.

— Мать Татьяны сказала утром в булочной, что дочка уезжает сегодня в санаторий, в область, вроде бы на Клязьму. Боится, мол, и этого мальчика потерять, если будет дранью дышать в Москве. Снова парень, и от того же ухажёра! Дэн, фу, фу, не мешай нам! — Прохорова махнула полотенцем на пса. — Поел и ложись спать, а у нас с Олегом дела.

— Он меня не укусит из ревности? — в шутку испугался Грушин, через окно оглядывая двор.

Среди припаркованных автомобилей не было синего «БМВ», принадлежность которого теперь не была загадкой.

— Да что вы! Он всё больше шумит, — успокоила хозяйка. — Гавкает, но никого ещё, тьфу-тьфу, не цапнул. Хотите чайку, Олег?

— Если можно, кофейку. Или не держите? — Сыщик понял, что задал пенсионерке неразрешимую задачу, но снова фраернулся.

— Пожалуйста, сейчас намелю и сварю! — Прохорова ринулась к навесному шкафчику. — Для сына держу — он любит. Но месяца два не заглядывал, только звонит по воскресеньям. Подвиньтесь немного, я чайник поставлю. — Она протиснулась между Грушиным и плитой к раковине.

— Но вы уверены, что Татьяна ещё не уехала? — Грушин, пока старушка хлопотала, выполнял её работу — держал под наблюдением подъезд и двор.

— Точно, она в квартире! Не знаю только, когда соберётся. Уже вечер, а всё копается. Танюша вообще-то без царя в голове. Вы кофе пьёте с молоком? Может, бутерброд с сыром сделать? Неизвестно ведь, сколько ждать придётся. — Александра Николаевна ухаживала за сыщиком, как за непутёвым сыном. — Вы не стесняйтесь, говорите, что любите покушать…

— Мне только чашечку кофе, даже без сахара. И больше я вас затруднять не стану. Как только Татьяна появится, меня ветром сдует.

Грушину уже самому надоело вглядываться в сумерки. Конечно, вновь въехавшую во двор машину пропустить трудно, но если самый интересный момент настанет ночью, появятся некоторые сложности. И торчать невесть сколько времени на кухне у почти незнакомой бабульки Грушин стыдился.

— Да что вы, мне жутко подумать, что снова останусь одна! — Прохорова поставила кофейник на плиту, села напротив Грушина и тоже уставилась во двор. — Темнотища-то какая — вчера только хулиганы фонарь разбили. А окошки Журавлёвых вон, на третьем этаже, все светятся. Значит, собирают доченьку в путь-дорожку. Как упакуются, так и выйдут…

— Стойте! — Грушин вскочил, из-за своей внушительной комплекции едва не опрокинув утлый столик. — К сожалению, кофе отменяется. Вон, смотрите! Джип подъехал к парадному!

Хозяйка выпустила полотенце, которое тут же вспыхнуло. Швырнув ткань под кран, она прилипла лицом к стеклу.

— Вижу, вижу! Но такого здесь ни разу не было…

— Я сейчас вниз, — решил Грушин, выбираясь из кухоньки. — Спасибо вам за всё. — Олег достал из кармана рацию и включил её.

Хозяйка метнулась назад, к плите. Там она схватила кофейник, вытащила из шкафа термос и, обжигаясь, перелила туда кофе.

— Борис, слышишь меня? — обратил Грушин к своему напарнику, поджидавшему в «Жигулях» за углом дома. — Принимай джип «Лэндкраузер». Цвет вроде тёмно-зелёный, здесь плохо видно. Веди его первые пятнадцать минут. Связь держи со мной. Ну, пока! — Грушин запихнул рацию в карман пиджака, сгрёб с вешалки дублёнку, шапку. — Ой, да что вы! С собой даёте термос?

— Пейте, пейте, ночь же. Спать хочется, да и зябко. — Старушка совала в руки Олегу полиэтиленовый пакет с тёплым термосом и бутербродами. — Не стесняйтесь. Я же понимаю, как вам тяжело.

— Термос обязательно верну. Целую вас!

И Олег через три ступеньки слетел вниз, рванулся из дверей к своему серебристому «Форду». Через лобовое стекло был отлично виден двор — высокие сугробы, расчищенные дорожки, качели и горки, мечущиеся тени голых ветвей. Джип стоял напротив Таниной двери, но оттуда никто не выходил.

Минут десять не показывалась и Журавлёва. Грушин уже хотел глотнуть кофейку и пожалел, что зря дёрнул Бориса, одного из своих платных агентов. Он и ещё три водителя на своих машинах должны были сопровождать авто с Татьяной, сменяя друг друга, чтобы никто даже не помыслил о наличии «хвоста».

Олег уже достал из пакета термос, снял пластмассовый стаканчик и хотел вытащить пробку, но тут окна Журавлёвых погасли. Тотчас из подъезда вышла та самая рыжеволосая девушка в нутриевой длинной шубе и едва не волочащемся по земле шарфе. Живот её за несколько дней, как показалось Грушину, ещё вырос и заметно опустился. Сзади семенил пожилой вертлявый мужчина в линялых джинсах и потёртом свитере — вероятно, отец Татьяны. В свете мощных фар джипа засеребрилась щетина на его щеках.

Глотая слюну и проклиная своё невезение, Грушин насадил колпачок обратно на термос, сунул пакет на сидение рядом и наклонился поближе к лобовому стеклу, стараясь не пропустить ни единого жеста или шага объектов. Но из джипа никто не вышел, только открылась задняя дверца. Высунувшаяся рука помогла Татьяне забраться в салон, и отец передал ей небольшой саквояж.

Интересно, знает ли папаша, зачем его дочь отправляет в санаторий поздно вечером? Судя по тому, что приехавшие за Татьяной его не опасаются, папа находится в блаженном неведении. Похоже, он твёрдо верит в дочкины россказни о добрых друзьях на джипе, любезно согласившихся подвезти её до места отдыха.

А потом Танечка, вытирая платочком слёзки, сообщит, что и этот младенец скончался в родах. Папенька с маменькой поплачут вместе с ней и даже не спросят, откуда у любимой девочки появились бело-зелёные денежки с иноземными буковками и портретом пожилого дядьки в парике.

Мол, девочке и так тошно, не нужно приставать к ней с глупыми вопросами. Не украла, и ладно; значит, заработала. Ей надо и самой жить, и бой-френда своего содержать, и родителей-инвалидов не забывать тоже. Если не давать ей проявлять инициативу, как можно требовать денег на жизнь? Одним словом, нет к Танюше никаких претензий — все соседи завидуют Журавлёвым. Папа, вон даже «Москвич» купил…

Отец поцеловал Таню на прощание и ушёл обратно в подъезд, а джип дал задний ход. Всё правильно, на Борю они и выкатятся, и взять их под наблюдение будет легко. «Форд» Грушина должен был, по договорённости, следовать на расстоянии, не вызывая подозрений.

Днём следить было бы легче, а на ночных московских улицах преследующий «Лэндкраузер» автомобиль будет слишком бросаться в глаза. Но Грушин надеялся, что трюк его удастся, особенно если сменить Бориса не через пятнадцать, а через десять минут — с такими акулами нужно держать ухо востро.

«Девятка» агента преспокойно повисла на хвосте у джипа, который особенно и не увеличивал скорость. Татьяну, разумеется. Приказали доставить в целости и сохранности, а до того требовалось следовать с максимальной осторожностью, избегая аварий и даже обычной в таких случаях лихой езды. На это тоже уповал Олег Грушин, разрабатывая план ночной операции, и не ошибся.

Джип выехал на проспект Мира и двинулся в сторону Ярославского шоссе. «Лада» Бориса неотступно следовала за ним. Через некоторое время Грушин также вывернул со двора, а из окна на его автомобиль с любовью смотрела Александра Николаевна, всем сердцем сопереживая Олегу. Она ощущала себя участницей смертельно опасной операции и понимала, что теперь всю ночь не заснёт. Будет, накинув халатик, бродить из одной комнаты в другую, пить сердечные капли и ждать, когда позвонит Олег и скажет, что всё в порядке.

Неподалёку от платформы «Северянин» Грушин нагнал и джип, и своего агента. Он включил рацию, сказал условную фразу, означавшую, что Борису нужно сойти с дистанции. Похоже, что сопровождающие Татьяну люди почувствовали неладное, остановились и проверили, проскочит ли подозрительная «девятка» мимо.

Олег их манёвр разгадал, отпустил первую машину, а сам занял место агента. Успокоившиеся люди из джипа решили двигаться дальше, убедившись, что «хвоста» больше нет. Но их на самом деле уже сопровождала солидная чёрная «Вольво». Путь Татьяны лежал за МКАД, Грушин это понял давно. Но вот сколько придётся проехать вслед за джипом, не знал никто. Пока они отмахивали по Ярославскому шоссе со скоростью шестьдесят километров в час, и поездка напоминала прогулку.

Олег всё-таки глотнул сваренного старушкой кофе и заметно повеселел. Его уже не выводили из себя болтающиеся где-то в вышине фонари, и слепящие встречные фары не выжимали из глаз едкие слёзы. У бензоколонки, находящейся на пересечении шоссе с Кольцевой дорогой, джип приняла «Газель». На сей раз предосторожность, похоже, была излишней, но Грушину не хотелось рисковать, и он перестраховывался.

К тому же все агенты, задействованные сегодняшней ночью, должны были поучаствовать в спектакле, иначе заплаченные заранее деньги могли оказаться потерянными зазря. А Грушин, несмотря на свой пофигизм, был прижимистым хозяином. Слишком многим людям он должен был в этой жизни платить, и потому научился считать каждую копейку. Борис, водитель «Вольво» Сергей, управляющий «Газелью» Роман и четвёртый, Миша, согласившийся вывести из гаража свою драгоценную «Тойоту», страстно желали отработать вложенные в них средства, да и просто поразвлечься.

Теперь Грушин мог сообщить Тураеву данные джипа для экстренной проверки, а это уже немало. Даже если не удастся выяснить, куда именно увезли Татьяну Журавлёву, установление личности хозяина «Лэндкраузера» может много дать сыщикам. Таким образом, два автомобиля, используемые этой группировкой будут выявлены. Но те, кто ими пользуется, про то знать не будут, и когда-нибудь где-то подставятся…

Сияющий огнями мегаполис остался позади. Дорога пошла мимо застывших зимних лесочков, деревянных домиков и покосившихся заборов, которые находились будто бы на разных с Москвой планетах. Скорее всего, в соседнюю область Татьяну не повезут, ведь именно сегодняшней ночью она должна родить. И. если получится, можно точно выяснить, куда именно рванёт джип, увозя нового гражданина России, которому предстоит стать стопроцентным иностранцем.

Никогда не придёт в голову парню из какого-нибудь Бостона или Эдинбурга, что появился он на свет близ Ярославского шоссе в Подмосковье. Грушин понимал, что ничего дурного Татьяна, в общем-то, не делает. Её младенец достигнет желанной для многих цели просто так, облагодетельствовав при этом маму, деда и бабку. Но всё-таки сыщик должен был выполнять обещание, данное Тураеву. И потому, стиснув зубы, исступлённо гнал за джипом, втайне надеясь, что свернёт на Клязьму.

Но на сей раз Олег ошибся. «Лэндкраузер» устремился дальше по шоссе, и сам Олег едва успел передать его четвёртому агенту. Сам же он завернул к заправке, понимая, что Миша сориентирует его по рации, и никаких проблем не возникнет.

Пока в бак заливали горючку, Грушин, несмотря на запах, преспокойно жевал бутерброды и слушал лёгкую музыку, доносившуюся из динамиков автомагнитолы. Когда, насытившийся и довольный, он выезжал с заправки, услышал гудок рации и всё-таки зевнул, недовольно хрустнув челюстью.

— Я тебя за Ивантеевкой жду, не доезжая пару километров до Трубино. Усёк? Ну, давай. — И Миша отключился.

Значит, дальше не поехали, остановились и, вероятно, выгрузили Татьяну. Грушин предположил, что джип скрылся за воротами какого-то имения, которых в Подмосковье появилось за последние годы предостаточно.

Там, в коттедже, всё оборудовано по высшему разряду, и дежурит бригада врачей. Никакие осложнения не должны помешать клиентам получить сегодня долгожданного младенца. Да, уже сегодня, потому что несколько минут назад начался новый день — пятнадцатое февраля. Славная дата, второй день праздника влюблённых, да вроде бы ещё и Сретенье. Значит, мальчик будет счастливым и действительно любимым, потому что уж точно стоит новым родителям громадных денег.

Мишкина «Тойота» с потушенными фарами слилась с полуночной темнотой. Без короткого резкого сигнала подуставший Олег её не заметил бы. От дороги влево вела небольшая аллейка, усаженная старыми разлапистыми елями. От тишины, запаха хвои и пьяного свежего воздуха Олег совсем разомлел и даже не сразу понял, о чём говорит выскочивший из-за руля Михаил.

— Вот там, двести метров отсюда, забор. Короче, кирпичный домишко, как положено. На скорости проскочили за ворота, и тут же створки закрылись. По-моему, очень спешили, и во дворе долго орали…

— Тебя не заметили? — подавил очередной зевок Грушин.

— Вроде, нет. Я особенно-то не рисковал. Через твой бинокль смотрел — всё очень здорово видно. Как по телку чёрно-белому…

— Прибор ночного виденья, — довольно пояснил Олег. — Значит, будем ждать. Другой дороги к шоссе, судя по всему, здесь не имеется. И, ежели они будут возвращаться в Москву, этого поворота не минуют. А мы с тобой притулимся вот за этими ёлками и станем ждать. Печки работают, у меня кофе в термосе остался, для тебя специально берёг.

Грушин показал пакет Мише, и тот радостно хлопнул белыми ресницами. Лицо агента даже сейчас, в неверном свете растущего месяца, казалось красным, будто обваренным кипятком.

— Оплачу, как договорились, но наблюдателей должно быть двое. Если один заснёт, то другой точно заметит.

— Я всё понял. Сделаю, что надо. — Миша оглянулся на аллейку. — Только вдруг они утром отсюда не уедут? И днём придётся стеречь?

— Не думаю, хотя всякое может быть. Смотря как там у них пойдут дела. — Грушин вдруг вспомнил, что Миша не в курсе дела, но объяснять ничего не стал. — Считаю, часиков шесть на всё-про всё хватит. Если потребуется смена, я вызову подкрепление. А покуда попробуем управиться вдвоём. Не подведи меня, Михайло, дело уж очень важное.

— А если нас обнаружат? — Миша, уже направившийся было к своей машине, настороженно повернулся к Олегу. — Они ведь могут и лесок прочесать.

— Забыл, как договаривались? — удивился Грушин. — Только нужно вовремя их заметить и успеть винтом с горла выпить хотя бы стакан водки. На, держи.

Сыщик достал пузырь из внутреннего кармана дублёнки и сунул в озябшие руки агента.

— Но это только в том случае, если возникнет необходимость. А так чтобы ни капли, понял? Какой спрос с пьяных, решивших переночевать в «тачках» на свежем воздухе? Задание мы, конечно, в таком случае завалим, зато себя спасём. Тебе и прятать ничего не надо, а моя рация будет в надёжном месте. Чтобы её обнаружить, придётся перевернуть весь салон, а на это они вряд ли решатся.

— Бог не выдаст — свинья не съест, — подвёл итог Миша, опечалившись.

Сидеть всю ночь в обнимку с пузырём и не сделать ни единого глотка для него было пыткой, но возражать шефу он не посмел.

— Задание понял, шеф. Больше вопросов нет, шеф. Я заступаю на пост…

* * *

Не помогли ни кофе, ни «хэви металл» в наушниках, ни отчаянные пощипывая за руку — Олег Грушин склонился носом на руль, а перед его глазами ёлки начали водить хороводы. Сладко похрапывая, он спал; время от времени вздрагивал и с облегчением вспоминал, что где-то рядом есть агент, а, значит, наблюдение за объектом осуществляется.

В конце концов, реальность отступила бесповоротно, и водительское сидение «Форда» полетело куда-то вниз, под землю, вместе с сыщиком. Оно падало и падало, не наталкиваясь ни на какие препятствия, до тех пор, пока кто-то не тряхнул Олега за плечо и не прошептал в самое ухо: «Уезжают! Они уезжают, блин!»

— Что? Уезжают?..

Грушин моментально проснулся и схватил бинокль, который ещё на развилке отобрал у агента. Как Мишке удалось увидеть джип, неизвестно. Скорее всего, только свету фар.

— Который час?

— Семь утра, — буркнул не выспавшийся парень. — Мы куда, за ним?

— А куда же ещё? Ничего, Михайло, бутылку себе оставь. Потом получишь живую денежку. Думай о приятном, и станет легче. А сейчас — вперёд!

«Лэндкраузер» на сей раз взял бешеную скорость и понёсся к Москве, то и дело, грозя оторваться от преследователей. Вряд ли, конечно, его пассажиры о чём-то таком догадывались — скорее всего, они спешили доставить заказчику только что появившегося на свет младенца. Но Грушин особенно не переживал, понимая, что на шоссе много постов ГИБДД, и в первую очередь — у самой Ивантеевки, где они непременно сбросят скорость.

Быть остановленными сейчас не входит в их планы, тем более что в салоне находится новорождённый ребёнок, а матери при нём, скорее всего, нет. Таня Журавлёва спокойно покинет гостеприимный коттедж через несколько дней, но она-то Олега совсем не интересовала. Всё внимание сыщика сосредоточилось на ребёнке, который непременно должен был привести наблюдателей к своим новым родителям.

Грушин рассчитал правильно — крутые ребята в джипе не желали конфликтовать с законом, и у каждого поста укрощали своего железного коня. Это позволяло Олегу и Мише без труда их догонять, и Грушин уже выучил наизусть номер «Лэндкраузера».

Только куда они поедут в Москве, и удастся ли там удержаться на хвосте? Вторничное утро, московский люд двинулся на работу и учёбу, и вполне можно оказаться в глухой пробке. А джип вдруг изловчится да и проскочит, навечно выпав из поля зрения? Но пока этого не случилось, нужно жать на газ. Солнце ещё не взошло, да и погода пасмурная — это нам на руку. Те, в джипе, тоже сейчас не очень внимательны. Лишь бы не пустили машину контрнаблюдения; но для этого нужны подозрения, а их, похоже, нет. Ребята считают себя слишком умными, что в дальнейшем сослужит им плохую службу.

МКАД они пересекли кортежем — джип впереди, позади — «Форд» Грушина, а дальше, на небольшом расстоянии, — Мишкина «Тойота». Как и ожидал Грушин, поток транспорта увеличился. «Лэнд» то и дело шёл на обгон, и ему все уступали дорогу. А вот «Фордов» и «Тойот» попадалось куда больше, и любой водила считал своим долгом осадить зарвавшихся нахалов.

Но все же Грушин умудрялся с честью выходить из положения, а вот деревенский Миша отстал где-то в районе станции метро «Проспект Мира». Правда, Грушин не пенял ему мысленно за это — агент сделал сегодня самое главное. Он разбудил своего шефа в самый ответственный момент, и за это достоин награды. Наблюдение за объектом на этом этапе агенту не поручалось.

Поняв, что он остался без дублёра, Грушин мобилизовался и уже в наглую пристроился за джипом, чтобы не дать тому оторваться у светофора. Но в плотном потоке автомобилей заметить «хвост» было очень трудно. Олегу почему-то казалось, что уезжал он из Москвы не восемь часов назад, а, по крайней мере, в прошлом месяце, и за это время родная столица неузнаваемо изменилась. На самом же деле всё оставалось по-прежнему, а иллюзию громадности и суматохи создавал усталый, напряжённый мозг.

На Садовое кольцо джип не свернул, поехал через центр, по Сретенке, через Лубянку и Охотный Ряд. Меньше всего Грушин хотел, чтобы джип остановили гаишники — ушлые ребята всё равно выкрутятся и наплетут с три короба про ребёнка, а заказчик в поле зрения не попадёт; да и вся организация заляжет глубоко на дно.

Но за всё время «Лэнд» ни у кого подозрения не вызвал, и сыщику удавалось легко идти, вернее, ехать по следу. Моховая, Большой Каменный мост, Полянка, Якиманка — куда его несёт? Неужели придётся прорезать Москву наискосок?

Какие умники — повезли Журавлёву рожать в северо-восточном направлении, в то время как клиент проживает то ли на юге, то ли на юго-западе Москвы. Им бы наблюдательности побольше… Впрочем кто сказал, что Грушина не заметили? Может, специально крутят его по городу, а потом внезапно оторвутся?

От Калужской площади пошёл Ленинский проспект, и Грушин улучил момент, чтобы вытереть пот, градом падающий с лица. Интересно, прямо поедут или свернут — проспект-то длинный?.. Кажется, один из вчерашних помощников, Серёга, управляющий «Вольво», живёт в Черёмушках. Если сейчас с ним связаться, он может подъехать и принять джип. Но случилось так, что времени для связи у Олега не нашлось, и он упорно следовал за «Лэндом».

Ещё издалека он увидел громаду элитного дома и втайне понадеялся, что ребята направляются именно туда. Двадцатипятиэтажное здание подмигивало разноцветными сплошными окнами и было похоже на дорогой отель. Вокруг него роились шикарные автомобили, среди которых Грушин заметил «Кадиллак» и «Понтиак». К ним в компанию, к огромной радости сыщика, свернул и джип, а Грушин притормозил метрах в двадцати и вытащил свой бинокль.

Из «Кадиллака» выбрался высокий господин с седым ёжиком на голове, и Грушин в бинокль отчётливо различил его угловатое загорелое лицо, тонкие губы и торчащий вперёд подбородок. Не застёгивая дорогого кашемирового пальто, он стремительно подошёл к джипу, и дверца тут же открылась.

Трясущимися от волнения руками Грушин схватил фотоаппарат, сфотографировал мужчину, номер «Кадиллака»; и подумал, что задерживать иностранца не стал бы ни при каких обстоятельствах. Танькиному парню неслыханно повезло, и не нужно отнимать у малыша достойную жизнь. К тому же задержанием этого фирмача можно спугнуть и поставщиков живого товара, и его покупателей. Но для одной ночи Олегу удалось нарыть много, и Артур должен быть доволен.

Иностранец сел в джип, и Грушин уже хотел от души матюгнуться, вообразив, что придётся преследовать «Лэнд» ещё неизвестно сколько времени, но автомобиль сорвался с места и подлетел к массивным двухстворчатым воротам, ведущим в подземный гараж.

Значит, счастливые родители проживают именно здесь, а на улице никто не станет доставать и демонстрировать ребёнка. Теперь уже не составит труда узнать имя седого господина, которому до сих пор не удалось обзавестись потомством. Скорее всего, сегодня же семья и покинет Москву, и это соображение тоже нужно высказать Тураеву. А уж как с ними поступить, пусть майор и решает.

Всё, теперь можно уезжать, дело в шляпе. Как назло, Олегу совершенно расхотелось спать, и он чувствовал, что может спокойно отработать ещё сутки. Можно, конечно, заехать к Прохоровой и вернуть термос, но пенсионерка в такую рань может ещё видеть сны. С агентами он встретится попозже, благо задаток все они получили, и никаких неясностей с выполнением задания не возникло. А вот Артура следует навестить как можно скорее, и в деталях доложить ему о событиях сегодняшней ночи.

Вроде бы, пятнадцатого Тураев собирался в отгул, который, конечно же, по назначению использован не будет. Просто майор закроется в кабинете, включит компьютер, достанет свои записи и станет работать в тишине и покое.

Грушин развернул автомобиль и поехал назад, к Садовому кольцу, соображая по ходу дела, надо ли предварительно звонить Тураеву. Решил, что можно явиться и так — для старых друзей Артур всегда держал двери открытыми. Даже если майор привёл к себе очередную даму, Олег проявит такт и сделает вид, что её не заметил. В трёх просторных комнатах всегда можно и подружку спрятать, и для приятеля местечко найти — так случалось не раз и не два.

Почему-то Олег чувствовал, что Артур в квартире не один, и соображал, как бы уложиться со своим докладом в полчаса. Круто, конечно, получится, если они в постели, и в самый интересный момент раздастся звонок в дверь. Впрочем, Тураев всегда ставил работу на первое место, и сматывать удочки, скорее всего, придётся даме.

Консьержка в доме на Пресненском валу Олега знала, и потому дверь отперла сразу же. Позёвывая в кулак, она зашаркала к лифту, а Олег двинулся следом, сгорая от нетерпения — ему хотелось похвастаться удачей.

— У Артура девушка ночует, так что вы осторожнее, — подтвердила опасения Грушина консьержка. — Созвонились или так, сюрпризно явитесь?

— Сговорились, — соврал Грушин, потому что старухе ни к чему было знать правду. — Что за девушка-то, вы знаете её? Бывала тут раньше?

— Нет, никогда. А девка красивая, молоденькая, прямо как с обёртки индийского чая, только в длинном пальто. Ткань под мох, и мехом шелковистым отделано. И, самое главное, с сумкой явилась, с дорожной. Обычно-то ведь только ридикюль в руках, а тут — как с вокзала. Я и обмерла — значит, жить к нему приехала. Похоже, не сдержит он слова, женится всё-таки. Оно и правильно — сколько можно зло помнить? Одна баба стервой оказалась, так почему лишать себя тепла и уюта? Холостые мужики меньше живут, я недавно читала. При опасной-то работе нужен надёжный тыл, а в пустую квартиру приходить усталому вредно. Жена должна и рубашку после душа подать, и ужином накормить. Между прочим, Артур девушку любит. Выбежал встречать её в домашних тапочках, я такого в жизни не видела! Сразу же сумку схватил, провёл невесту мимо меня…

Слушая болтовню консьержки, очень напоминающей добровольную помощницу Прохорову, Грушин недоумевал. Тураев решил жениться? И молчит? Но раз с вещами приехала, значит, не на одну ночь. А консьержка права, Олег не отказался бы от душа и ужина, вернее, завтрака.

В таком случае очень жаль Марго — эта весть её просто убьёт. Но нельзя нацело доверять бабкиным догадкам. Девушка восточного обличья вполне могла оказаться приехавшей навестить Тураева родственницей. Олег прекрасно знал друга и не представлял, чтобы тот представил девицу на вахте как свою невесту, даже если бы она таковой и являлась. Значит, консьержка доложила обстановку так, как её поняла; но нужно узнать всё из первых рук.

Грушин на свинцовых от усталости ногах подошёл к двери в коридорчик, откуда можно было попасть в квартиру Артура. Но кнопка звонка находилась именно здесь, и хозяин, если не встречал гостя у парадной двери, обычно жаловал к выходу в холл.

Чувствуя, как от волнения посасывает в животе, Грушин нажал на квадратную янтарную клавишу и тотчас же приник к решётке переговорного устройства, потому что просто так Тураев к себе в квартиру никого не пускал.

— Кто там? — послышался голос хозяина — к удивлению Грушина, не хриплый и не заспанный.

Итак, не похоже, чтобы Артур провёл бурную ночь со своей гостьей. Скорее всего, они или вообще не ложились, или поднялись уже давно, что для любовников не характерно. Особенно если учесть, что у Тураева сегодня выходной, и они лишь поздно вечером встретились.

— Артур, это я, Олег! Срочное дело, впускай скорее…

Грушин уже у двери холла начал стаскивать с себя дублёнку. Шапку он давно держал под мышкой, и сейчас неуклюже запрыгал на плиточном полу.

— Очень хорошо! — Тураев откровенно обрадовался. — Минутку! — И решётка замолчала. По тону Артура Олег определил, что ему нечего скрывать — ни заминок, ни отговорок.

Тураев вышел к гостю в спортивном адидасовском костюме, перечерченном чёрными, жёлтыми и красными полосами — эта экипировка всегда очень нравилась Олегу. Антрацитоные, гладко причёсанные волосы Тураева лежали идеально, а вот щёки тронула щетина. Олег окончательно успокоился — в случае с любовницами всё бывало иначе. Девушка вполне может быть ещё и агентшей, но консьержка не учла такого варианта.

— Ты один? — как бы между прочим поинтересовался Грушин, пожимая руку Тураеву. — Я к тому, что придётся надолго отвлечься…

— Не один, но с удовольствием отвлекусь. Для тебя мне и суток не жаль. — Артур отступил с дороги, приглашая Олега войти.

Грушин осмотрел знакомую прихожую подозрительно, будто ожидая подвоха или засады. Артур заметил это, удивлённо наморщил лоб. Потом складки разгладились, и взгляд сделался прежним — стоячим, как болото. С таким видом Тураев несколько раз открывал огонь без предупреждения, после чего его таскали к начальству и безуспешно пытались привить гуманное отношение к правонарушителям.

Тураев согласно кивал, чтобы побыстрее отделаться, покидал высокий кабинет, а в следующий раз опять поступал по-своему. Однажды, формально нарушив закон и опередив бандита, он спас жизнь самому Олегу Грушину. И сыщик, опять вспомнив об этом, сморгнул слезу.

— Лео! — крикнул Артур, повернувшись к двери, которая вела на кухню. Грушин едва успел повесить дублёнку и как раз приглаживал волосы перед зеркалом. — Иди сюда!

В коридоре появилась высокая тонкая красавица, действительно будто бы сошедшая с иллюстраций к восточным сказкам. Консьержка описала девушку правильно, только сейчас Лео была не в пальто с шелковистым мехом, а в алом атласном халате до пола. Длинные волосы, раскиданные по покатым плечам, свисали ниже пояса, а пряди напоминали струйки застывшей смолы. Заметив у зеркального шкафа рыжего детину с воспалёнными от усталости глазами и колючими щеками, она заметно вздрогнула.

— Познакомьтесь! — Артур, улыбаясь, подтолкнул их друг к другу. — Олег Грушин, частный сыщик, бывший капитан из МУРа. Сейчас мы вместе с ним ищем твою дочь, Лео. Кажется, Олег привёз какие-то важные сведения. А это — Валерия Леонова, о которой мы с Маргаритой тебе рассказывали. Не удивляйся, что Лео ночует у меня. Дело в том, что у неё случилась крупная семейная неприятность…

— Скажи прямо! — перебила Валерия. — Меня выгнал муж.

— Ни фига себе! — Грушин окончательно проснулся. — Как это?

— Запросто. Ввалился вчера вечером пьяный, наговорил гадостей, приказал убираться вон. Я попросилась переночевать. Мы пили кофе несколько часов подряд, и ничего… — Лео запнулась. — Мы говорили, говорили. Не только о деле — обо всём. Я была потрясена тем, что совершенно посторонний человек понял меня сразу, без долгих уговоров и изнурительных оправданий. А вот муж со вчерашнего дня порвал со мной всяческие отношения.

— Да он, простите, козёл! — опешил Грушин. — У вас и так горе, вы совсем недавно из больницы… Вот так взял и выкинул на улицу? Ночью?!

— Тут всё не так просто, — вмешался Тураев, но уточнять не стал. — Хотя я с Олегом и согласен — Вандышев действительно козёл.

— Меня пожалела соперница, предлагала дождаться утра, отвезти на вокзал, купить билет до Петербурга. Вандышев сдерживался только потому, что нас было трое. Считайте, меня спасла от расправы Алла Рыбакова, секретарша и давнишняя любовница Вандышева. Теперь они поженятся.

Валерия смотрела на Артура искоса, немного застенчиво и в то же время нежно. Грушин ничего пока не понимал, но знал, что ему всё объясняют.

— Лео хотела пробыть здесь только одну ночь. — Артур, скрестив руки на груди, прислонился спиной к стене. — Но я упросил её пожить у меня немного. Мы действительно проговорили за жизнь, и многое узнали друг о друге. Мне уже кажется, что мы знакомы с Валерией сто лет…

— Бывает и такое, — вздохнул Грушин. — Между прочим, консьержка внизу вас уже поженила. Я потому и крался сюда на цыпочках — думал, помешаю вам наслаждаться обществом друг друга. Но бабушка слегка ошиблась…

— Я этой сплетнице когда-нибудь язык вырву! — полушутливо, полусерьёзно сказал Тураев. — Честно, попрошу её заменить. Она должна заботиться о безопасности жильцов, а не вмешиваться в их личную жизнь, заменяя собой полицию нравов. Теперь вот что, Олег, — Артур взял сыщика под руку и повёл на кухню. Валерия последовала за ним. — Ты сейчас расскажешь всё НАМ. Нам, понимаешь? Валерия согласилась работать по делу о похищении её дочери. Родная кровь сильнее всех денег и начальственных приказов. Ради того, чтобы найти Милену, Лео не постоит за ценой.

— Да, я сделаю всё, что потребуется, — тихо сказала девушка, и у Грушина почему-то ёкнуло сердце. — А что касается женитьбы… Артур сказал, что после измены супруги ему невозможно будет вновь полюбить женщину и вручить ей свою судьбу. То же самое я могу сказать и о своих мужчинах. Инициатива разрыва с первым мужем исходила от меня, но виноваты были мы оба. Второго моего мужа, тогда ещё гражданского, убил киллер, нанятый первым. Теперь вот третий, и опять мимо. Если найду Милену, останусь с ней вдвоём, и личную жизнь устраивать не стану. Мне не дано таланта делать это хорошо, а плохо — сама не хочу.

— Пойдёмте кофе пить, — предложил Тураев, и Грушин, к своему изумлению, услышал в его голосе слёзы. — У меня «Чибо» банка осталась, его и заварим — на троих до полудня хватит…

 

Глава 7

Милявская остановила такси, захлопнула дверцу и пошла по тротуару Большого проспекта Васильевского острова, удивляясь качеству недавно положенного асфальта. К счастью, инфекционная больница, где работала медсестрой нужная ей гражданка, находилась здесь, а не на Среднем или Малом. Там сегодня, под снежным дождиком и в гололёд, можно было запросто поломать ноги.

Здесь Милявскую всё устраивало, огорчала лишь собственная оплошность — боясь пробок и прочих дорожных происшествий, Галина Семёновна вызвала такси на семь утра, хотя могла бы полчаса подождать. Теперь же придётся зябнуть в темноте, в прозрачном павильончике на автобусной остановке, рядом с круглосуточным ларьком.

Милявская знала, что именно сюда обязательно придёт вычисленная ею за эти дни дальняя родственница Сергея и Михаила Горюновых, которая должна что-то знать. У Алевтины Панкратьевны Рыжовой с минуты на минуту заканчивалось дежурство, а жила она на Полтавской улице и на троллейбус садилась здесь.

Галина Семёновна, подвернув подол «дутого» пальто, уселась на холодную скамейку — с утра очень болели ноги, скорее всего, из-за мозглой погоды. Нужно будет после возвращения домой сразу же принять душ, пропарить ступни в горчице и надеть шерстяные носки. Очень плохо получится, если Рыжова по какой-то причине не явится — например, тоже заболеет. Или не удастся её узнать — ведь Милявская имела только словесное описание женщины, а такие портреты не всегда получаются точными.

Худенькая невысокая тётенька в синем пальтишке с норковым воротником, закрыв промокший зонтик, зашла под навес и присела рядом с Галиной Семёновной, стараясь занять как можно меньше места. Милявская, сделав вид, что заметила на дороге свой автобус, встала, шагнула вперёд и резко обернулась к соседке по скамье. Та почему-то вскинулась, подняла измождённое худое лицо, и Милявская даже при неверном освещении заметила, что по щекам женщины текут слёзы. Впрочем, это мог быть и растаявший снег. Автобус постоял, высадил двух девушек, принял трёх других пассажиров и уехал по Большому проспекту к центру.

— Почему вы плачете? — спросила Милявская, возвращаясь к женщине. Та отвернулась, намертво стиснув зонтик, и в её глазах застыл ужас. — Алевтина Панкратьевна, вы можете мне доверять. Вот моё удостоверение.

Услышав своё имя, Рыжова вскочила, хотела убежать, но всё-таки не сделала этого. Наоборот, протянула руку и взяла книжечку, нашарила в кармане очки. Милявская проворно нырнула в свою сумку, достала фонарик, включила его и поднесла к документу. Рыжова благодарно кивнула и принялась внимательно читать немногие слова — отпечатанные и вписанные от руки. Галине Семёновне показалось, что она шевелит губами, как малограмотная. Впрочем, дело так могло и обстоять — Алевтина родилась с глухой деревне и только чудом зацепилась за ленинградскую коммуналку.

— Вы меня специально здесь ждали? — Рыжова вернула удостоверение и перевела дух. Милявская кивнула. — Но зачем? Разве я могу помочь?

— Можете. Иначе для чего я приехала сюда так рано? — Галина Семёновна уселась поудобнее. — Я знаю, что вы проживаете в коммунальной квартире, поэтому и не прислала повестку. Соседи всегда готовы поставить это в вину, не так ли? По той же причине не явилась в больницу — зачем лишние пересуды на службе? Учитывая, что вопросов будет мало, и лично вы ничего противозаконного не совершили, я выбрала такой вот способ встретиться. Просто посидим, вместе подождём автобус или троллейбус. И посудачим, как две старые кумушки, которым охота скоротать время…

— Спасибо вам. — Женщина вытерла слёзы пальцами. — Спрашивайте.

— Вы и есть Рыжова Алевтина Панкратьевна, тридцать пятого года рождения, из Великолукского района Псковской области? Ваши точные данные у меня имеются, поэтому я не прошу предъявить паспорт. Вы работаете в третьей детской больнице. Вдова с 1991 года, сын с семьёй проживает отдельно. В Петербурге имеете родственников, их фамилия — Горюновы. Вот они-то меня и интересуют. Те, которые проживают на проспекте Пятилеток, Сергей и Людмила. А также псковские — Михаил, Любовь и их дети. Пожалуйста, расскажите всё, что знаете о них. Давно вы виделись с кем-то из Горюновых в последний раз? Ничего не бойтесь, не стесняйтесь — говорите. Я не стану перебивать.

— Я не знаю, где они сейчас…

Рыжова прищурилась на огни автомобильных фар и поморщилась, будто каждое слово давалось ей с огромным трудом.

— После Рождества Серёжа с Людой уехали в деревню, под Псков. Исчезли, а мне ничего не сказали. Мишка с детишками и Любиными стариками тоже там, в избе, жил. Сама Любашка третьего ребёнка ждала — он должен был в конце декабря подоспеть. А я их всех десятого декабря видела, в свой день рождения. Любаша весёлая была — я удивилась даже. Ведь раньше она на жизнь всё жаловалась, не знала, как детей будет поднимать. А после, вроде, всё у них устроилось. Я ж работаю много, девчонок молоденьких в больнице подменяю. Им — жить, а мне лишь бы из квартиры своей убраться. С Горюновыми-то раньше чаще виделись, когда на праздники собирались, на дни рождения. А сейчас не особенно-то разгуляешься, но я всё же пирог-то испекла, когда минуло мне шестьдесят четыре годочка. В последний раз обе семьи и навестили меня. А теперь про то, что с ними на днях случилось, я только от соседей и знаю.

— Что случилось? — испугалась Милявская.

Понимая, что нужно подбодрить Рыжову, она нашарила трясущуюся от волнения руку медсестры и сжала её холодные шершавые пальцы.

— Вы говорите, все Горюновы жили в деревне. Откуда вам известно, где они были? Вы ездили к ним туда, под Псков?

— Недавно, на выходные, решила поехать. Деньги-то я должна была Серёге, да всё никак не могла отдать. Первый раз пришла в середине января и долго в дверь звонила. Могли ведь предупредить, что уезжают, — раньше-то всегда так делали. Я топчусь на коврике у двери, ничего не понимаю. Люда-то хворала, последнее время редко из дома выходила. А если и спускалась в магазин, то ненадолго. Думала, дождусь, а их всё нет и нет. Я запаниковала, заподозрила, не случилось ли чего, раз не открывают. Бросилась к соседке ихней, Вале Гнедовской, — мы с ней знакомые. А Валя и говорит — сегодня, рано утром, они с младенцем уехали. Наверное, говорит, на дачу или на Псковщину к родне. С каким, говорю, младенцем? А Валя отвечает, что сама точно не знает. Но видела, что Серёга кулёчек носил, а Люда на лоджии сидела, гуляла с маленьким. Скорее всего, Любашкин младенец, только она-то сама где? Потом я узнала, что и в деревне её не было. А так там все собрались, и ребёночка соседи деревенские видели, и старших Любашиных детишек. Старики-родители в избе жили, а с ними Серёга, Люда, Мишка, дети. Все, кроме Любаши.

— Понятно, — кивнула Милявская, мысленно сопоставляя свои данные с показаниями Рыжовой. — В январе деверь Любы и его жена спешно выехали из Петербурга в деревню на Псковщину с грудным ребёнком, матерью которого предположительно является Любовь Горюнова. Сама она исчезла. Когда вы видели её в последний раз, она была непривычно весёлой и, против обыкновения, не жаловалась на жизнь. Своими планами Люба с вами не делилась? И родственники ничего не рассказывали?

— Да уж не знаю, какие у них там планы были, а только если это — Любашкин ребёнок, почему она сама-то пропала? И Людмила с Сергеем от людей таились, каждого шороха боялись. Я в деревню-то приехала, решила спросить, в чём дело, почему они ведут себя так странно. И долг висел на совести, как гиря.

Рыжова пропускала уже третий автобус, но даже не делала попытки закончить беседу. Наоборот, ей с каждой минутой всё больше нравилась Милявская, и очень хотелось пооткровенничать. У медсестры затеплилась трепетная надежда на то, что эта пожилая интеллигентная дама поможет ей понять, что же произошло в семье родственников.

— Еле добралась, пришлось в кузове грузовика тридцать километров ехать. Являюсь, а у Горюновых вместо дома — пепелище! Что вам сейчас говорю, от соседей узнала…

— Их дом сгорел? — перебила Милявская. — Когда это было?

— Я двенадцатого там была, а сгорело-то всё в среду, девятого. Ни с кем из родных я и поговорить не смогла — кто в больнице, а кого уже на кладбище свезли. Соседи объяснили, как дело-то было…

Алевтина Панкратьевна тоненько завыла, потом внезапно замолчала и всхлипнула.

— Теперь-то понимаю, что прятались они, и потому весточек не слали. Не хотели меня впутывать. А тем утром соседка Горюновых свою корову проведать вышла. Та вскоре отелиться должна была. Из хлева уже высунулась, вдруг видит — две машины подъезжают. Одна легковая, а другая, такая, знаете… Вроде той! — Рыжова указала на проносящийся мимо джип. — Соседка затаилась — всё же интересно поглядеть, что дальше будет. Горюновы и в деревне вдруг стали людей сторониться. Детей на улицу не выпускали и сами очень редко выходили. Ребёнка никому не показывали, гостей на крестины не звали. Соседи даже не знают, как нарекли мальчика-то. Но дня за два до того, как машины прибыли, Сергей вроде бы ребёнка куда-то увёз. Так что в то утро грудничка в избе не было. И не нашли его…

— Интересно.

Милявская пожалела, что не может прямо здесь писать протокол. Придётся всё же пригласить Рыжову в прокуратуру, потому что её показания могут очень пригодиться Тураеву.

— Что ещё говорили соседи в деревне?

— Та коровница видела, как человек пять или шесть мужиков вошли на двор к Горюновым, постучали. Те не открывали, но дверь быстро вышибли. Потом начали в избе кричать, звон разбитого стекла послышался, материться начали. Вроде бы случилась драка. А телефона ни у кого нет, милиции своей тоже. Да деревенские рот разинуть боятся, лишь бы самим уцелеть. По занавескам тени мечутся, вещи падают, вроде бы ищут чего-то в доме и во дворе. Во все сараи заглянули! Соседка со страху дышать перестала, молится только, чтоб её не заметили. Вдруг эти шестеро выбегают, несутся к машинам и срываются с места. А горюновская изба уже горит, дым через крышу, пламя из окон. И кричат внутри дома дети, а выбраться не могут. Как-то умудрились Любашкиных старших вытащить и Михаила, а старики уже мёртвые были. Мишку сильно избили. Девочка онемела, и до сих пор ни слова сказать не может. У парнишки лицо обгорело, а Мишке, отцу его, ногу будут отнимать. Он тоже весь в ожогах. А где Сергей с Людмилой и грудным — не знаю. Я вчера, когда на проспект Пятилеток-то позвонила, Гнедовским, они сказали, что Сергей появлялся ненадолго. Сказал про пожар в деревне под Псковом и про то, что их дачу в области спалили тоже. Так же на двух машинах приехали — на следующий день, десятого февраля. А потом снова пропал. Уехал, не сказавши адреса. Запуган он очень, Галина Семёновна, на себя не похож. Постарел мужик лет на двадцать, заикается, глаза у него прыгают в орбитах. Про Любашку Валя его спрашивала, так Сергей только головой мотает. Взял кое-какие вещички и пропал. Я боюсь, как бы квартиру ихнюю не подожгли — единственное ведь жильё осталось. Не знаю, где они сейчас ютятся, но как без городского-то жилья? Вся в ужасе хожу, на работе только об этом и думаю. Самое главное, Любашка где? Хоть бы весточку получить, прояснить, что с ними приключилось. Вы-то сами ничего не узнали?

Милявская понимала, что трагической вестью окончательно добьёт Рыжову, но, в то же время, осознавала свой долг. Кому-то всё равно придётся сообщить Алевтине Панкратьевне об ужасной кончине Любови Горюновой, и Галина Семёновна решила взять тяжкую миссию на себя.

— Вы готовы услышать горестную весть, Алевтина Панкратьевна? — Милявская взяла Рыжову за руки, и та, ещё ни о чём не узнав, зарыдала. — Люба погибла в ночь на четвёртое февраля в Москве. Кто её убил и за что, пока не ясно. Судя по всему, третьего своего ребёнка она родила в столице, а после скрывалась вместе с ним от кого-то. И, вероятно, этот кто-то нагрянул несколько дней спустя в избу Любиных родителей и на дачу Сергея Горюнова. Я предполагаю, что и том, и там искали ребёнка. Не найдя его, решили отомстить вот таким образом…

— Да зачем им Любашин мальчонка?! — еле вымолвила Рыжова.

Милявская решила проводить её до дома, потому что после ночного дежурства, трудного, неожиданного разговора на остановке услышать такое и не сорваться очень трудно. По крайней мере, Алевтина держалась уже из последних сил.

— В комнате, которую Люба снимала в Москве, были обнаружены дорогие вещи. Вы говорите, да и мы располагаем сведениями, что материальное положение семьи Горюновых было не блестящим. Значит, Любе где-то удалось получить большую сумму денег. Скажите, она способна, например, украсть?..

— Что вы! — Рыжова замотала головой. — Она честная такая, каких мало сейчас. В крепкой православной семье росла. Скорее руку бы себе отрубила!

— На работу она вряд ли могла устроиться, будучи беременной и сразу после родов. К тому же, честным трудом таких денег не заработаешь за короткое время. Они не продавали ни квартиру, ни машину?

— Я не знаю… Вроде, нет. Что могли, давно уже загнали. И не стала бы Любашка в Москве на эти денежки красиво жить! — Сухонькое тело Алевтины Панкратьевны содрогалось от рыданий. — Чем она не угодила-то им, скажите! Для чего пацанёнка искали? Вы ведь знаете что-то, я чувствую. После того, что услышала сегодня, всё смогу выдержать. Раз не померла и говорю с вами, силы ещё не кончились.

— Я не знаю наверняка, а только предполагаю, — осторожно начала Галина Семёновна, прекрасно понимая, что поступает не по закону, нарушает тайну следствия и выкладывает непроверенные факты. Но она надеялась таким образом разбудить память Рыжовой и извлечь из её тайников сведения, на данный момент забытые. — Вы можете воспринять эту версию как оскорбительную, совершенно невероятную, но я обязана её высказать. Итак, Люба забеременела третьим ребёнком, а семья и без того влачила жалкое существование. Аборт по каким-то причинам она не сделала. Деверь с женой материально помочь тоже не в состоянии. Странным образом Люба оказывается в Москве, где до этого ни разу не бывала. — Милявская заметила, что Рыжова кивает, подтверждая правоту следователя. — Люба родила сына тридцатого декабря. Седьмого января она сняла комнату в одной из московских квартир, и ночь провела там. С ней был новорождённый сын. Утром следующего дня она отдала ребёнка Сергею и Людмиле Горюновым, а сама осталась в Москве. Родственники увезли малыша в Питер. Молодая мать на улицу не выходила, платила большие деньги хозяину, чтобы тот обеспечивал её продуктами и прочими необходимыми вещами. Часто звонила в Псков мужу и детям — тогда они ещё не уехали в деревню. Покупала, как я уже говорила, совершенно неподъёмные для их бюджета вещи. Например, норковую шубу или дорогие детские игрушки. Третьего февраля она была обнаружена преследователями в своём убежище. Судя по всему, перед смертью Любу зверски пытали. Труп был изуродован так, что лучше вам об этом не знать. Скорее всего, несчастная и назвала те адреса, где родственники могут спрятать мальчика. Квартиры в Питере и в Пскове проверили, но трогать не стали. А вот деревенские постройки, принадлежавшие именно Горюновым и никому больше, уничтожили. Я думаю, что Любин сын находится в таком месте, о котором она не знала. А искали ребёнка потому, что был уговор на его продажу.

— Господь с вами!.. — пробормотала Алевтина Панкратьевна и вдруг застыла, как поражённая столбняком.

Милявская хотела попросить её покопаться в памяти, ещё раз прокрутить последний разговор, состоявшийся около двух месяцев назад, за двадцать дней до рождения ребёнка. Но, неожиданно для себя, она произнесла совершенно другие слова.

— Люба совершила то, что на блатном жаргоне называется «кидняк». Она взяла деньги, а ребёнка не отдала. Подменила его младенцем, купленным у бомжихи на вокзале, а своего отправила с деверем и его женой в Петербург. Обман раскрылся, и Люба была зверски убита. Лично мне очень жаль молодую женщину, но она должна была понимать, с кем связывается и на что обрекает себя. По крайней мере, следовало вернуть деньги. Ведь те, кто хотел приобрести ребёнка, платили не только за роды в элитной столичной клинике. В течение какого-то времени они опекали беременную, подкармливали её, давали возможность отдыхать…

— Вспомнила! — Рыжова закричала так, что стоявшие рядом люди повернули головы, и тон пришлось сбавить. — Вспомнила! — повторила она уже шёпотом. — Действительно, Дюбашка ко мне на день рождения приехала из санатория, из Калининградской области. Я ещё удивилась, на какие деньги она здоровьице поправляет. Она отвечает: «Нашёлся добрый человек», Но потом, когда они с Мишкой уходили, она заявила: «Если завтра не приду к Розалии, Иннокентий меня убьёт». Я у Мишки спрашиваю: «А кто этот Иннокентий? Откуда?» Никогда такого не знала». А Михаил аж лицо скривил: «Да тот самый доброжелатель!» Я-то решила, что Любка хахаля завела, а потом думаю — да как же? У неё же пузо нас нос лезет! А чем другим она богатому платить может, не догадалась. Значит, решила младенца продать, а после передумала? Вот почему его прятали всё время, перевозили с места на место! Галина Семёновна, милая вы моя, у меня как пелена с глаз упала!.. Я когда узнала, что Любка залетела, спросила: «На аборт пойдёшь? Вы же и с двумя скоро ноги протянете!» А она: «Это не по-божески — убивать дитя в чреве». Я чуть на пол не села. «А куда денешь, в роддоме оставишь? Или подкинешь к чужому порогу?» Она улыбается: «Если Бог даёт младенца, даст и возможность его вырастить». Я потом перестала думать об этом — ихнее дело. А сейчас догадалась. Людмила, Серёгина жена, рассказывала, что есть такая фирма, где устраивают знакомства бездетным парам и тем, кто носит нежеланного ребёнка. И деньгу гребут огромную — как посредники. Многие неимущие таким образом поправили материальное положение. «Нашей Любке бы так!» — сказала Людмила. Я только рукой махнула — своих забот по горло. Думала, что девки дурачатся, болтают всякую чепуху. А оказалось — правда?..

— Я не могу утверждать наверняка, но этой версии отдаю предпочтение. Значит, вы под протокол можете сообщить, что Любовь Горюнова вела подобные разговоры и называла имена — Розалия, Иннокентий? Что она отдыхала на непонятно где добытые средства в санатории, не испытывала больше беспокойства за судьбу будущего ребёнка? Как я поняла, Михаил был в курсе?

— Да они все, наверное, знали, — немного погодя предположила Рыжова. — Иначе как бы Любашка объяснила, откуда деньги взялись? И почему парнишку нужно всё время прятать, тоже непонятно. Мишка с детьми то в Пскове жил, то в деревню выбирался. Когда на городской квартире был, Люба ему из Москвы звонила. Видно, чувствовала, что на неё выходят, и в последнем разговоре попросила перепрятать дитё. Мишка приехал к тестю с тёщей, передал старшему брату наказ. Они сорвались и исчезли, а вскоре те машины приехали. Я вот и не представляю, знает ли Мишка, что вдовцом остался? Смогли найти его в Пскове, в больнице, или нет? Старики-то точно ждали Любашку в гости, а теперь вот на том свете встретились с ней…

— Нет, никто ещё не знает. Из Москвы хотели сообщить, но по месту прописки погибшей никого так и не застали. Вот, я известила вас, и это — удача. Очень прошу, если найдутся Сергей с Людмилой, позвонить мне.

— Непременно, — с готовностью согласилась Рыжова и схватила протянутую визитку, как показалось Милявской, с жадностью. — Сразу же позвоню!

— Скорее всего, петербургский адрес фирмы подсказала Любе Людмила. Иначе откуда бы приезжая узнала о таком заведении? И вот на эту тему с женой Сергея Горюнова я просто мечтаю поговорить — она очень важный свидетель. Кроме того, неплохо было бы побеседовать и с Михаилом. В тех телефонных переговорах, что он вёл по межгороду с женой, могли промелькнуть интересные имена и факты. А сыночка Любиного пусть пока прячут, потому что неизвестно, отступились от него или нет. Непонятно, были ли взяты деньги из московской квартиры, где погибла Люба; и если были, то какая именно сумма. Удовлетворились ли экзекуторы поджогом двух сельских домов или замышляют другие пакости? Нашли ли замену Любиному ребёнку, успокоили ли клиента, рассчитывающего усыновить его? Спокойно можно себя почувствовать только тогда, когда на все эти вопросы будут даны ответы. А чтобы их получить, необходимо выяснить, кто такие Розалия и Иннокентий. Это для начала, а потом — получить представление о деятельности этой группы лиц. Да, на всё нужно время, и я не представляю, сколько его потребуется. Но лучше перестраховаться и без нужды не появляться в Питере. Если кто-то из супругов или оба будут захвачены, они тайну не сохранят, и все жертвы окажутся напрасными. Всё запомнили, Алевтина Панкратьевна, или повторить? Здесь каждое слово имеет вес золота. Любую мелочь вы должны учесть, когда будете говорить с Горюновыми.

— Всё-всё, милая, запомнила, как же! Ах, ты, Любашка-глупышка, как же можно было ввязываться в такие лютые дела? Да ещё бежать с деньгами, да скрываться! Разве ж от бандитов скроешься? Себя погубила, родителей, детей старшеньких искалечила, мужа инвалидом сделала! Кто ж растить будет сыночка-то? Серёга с Людой? Так они сами больные, на бобах сидят. Ужас творится какой-то, милая! — Рыжова с надеждой взглянула на Милявскую — Но вы мальчонку спасите, а я помогать буду растить его. В няньки пойду к сиротинушке, всё брошу, а на ноги его поставлю. Лишь бы знать, что никто больше не будет гоняться за ребёночком, не украдёт его, не убьёт! А так — прокормим! Домов-то не отстроить теперь, но жить вместе можно. Квартиру поменяем, обмозгуем всё это. Выкарабкаемся, только бы никого не тронули больше…

— Я сделаю всё, что могу. Мы все будем стараться. — Милявская поднялась, держась за локоть Рыжовой. В свою очередь, Алевтина вцепилась в рукав следователя, и не ясно было, кто из них кого поддерживает. — Вы устали после дежурства, да и посиделки у нас вышли невесёлые. Мне по делам на Невский нужно, так что я провожу вас до дома. Нет-нет, не возражайте, мы поедем вместе. Представите меня как приятельницу, и дома дадите показания по всей форме. Предъявите паспорт, а бланки протокола у меня с собой.

Милявская тряхнула висящей на локте сумкой и осторожно повела вконец обессилевшую Алевтину к подкатившему автобусу.

* * *

Жанна Иссурина рывком поднялась с мягкого углового дивана, обтянутого кожей цвета топлёного молока, сдёрнула с волос сетку и прошла в спальню, где сразу же присела за туалетный столик. Стирая со лба, скул, щёк и подбородка натуральный питательный крем, она оглядывала в зеркале своё лицо — ухоженное, отмассированное и несчастное. Глаза не переставали плакать, и даже яркая, цвета электрик, блестящая ткань боди не могла добавить колорита в тоскливое февральское утро.

Она добилась всего, о чём так страстно мечтала, к чему стремилась, сминая преграды и не обращая внимания на эмоции родителей, друзей, конкуренток по интимному бизнесу. Теперь она — свободный человек, преуспевающая светская львица, и одевается не в занюханных сэконд-хэндах, а в лучших бутиках Петербурга.

Её белоснежную ванную комнату украшают семь светильников, уют в квартире создают тёплые полы и элитная шведская мебель. По просторным комнатам хозяйку сопровождает здоровенный мраморный дог Лоран, а по хозяйству хлопочут все исполнительные и аккуратные женщины, обе с высшим образованием. Одна готовит еду, а другая содержит в порядке комнаты.

В любое время Жанна может посетить самый дорогой ресторан, продвинутый ночной клуб, поиграть в свой любимый кёрлинг, а летом прокатиться по рекам и каналам на собственном катере. Она уже давно научилась отличать ярко-красную икру нерки от светло-оранжевой, полученной из горбуши, а апельсиновый сок выписывала прямо из Греции.

Но получилось так, что вскоре после гибели в разборке своего богатого «папика»-наркоторговца Жанна влюбилась в бедного студента Электротехнического университета, украинца с венгерской примесью, ютящегося в общежитии на Выборгской стороне. Над Жанной словно зло потушила судьба, сначала подарив ей этого хорошенького мальчика, милее которого она никогда и никого не встречала, а затем отняв его.

В Жаннином просторном гардеробе уже ждало своего часа свадебное платье «Екатерина Великая», и будущие новобрачные паковали чемоданы, собираясь в рождественскую поездку. Впереди их ждал Иерусалим, особенно прекрасный именно в это время. И Жанна представить себе не могла, что можно добровольно лишить себя такого счастья…

Костя, который совсем недавно был от неё без ума и с нетерпением ждал дня свадьбы, накануне отлёта из Петербурга повесился в своей общаге, да ещё установил на столе видеокамеру, нажал на запись. Кроме видеокассеты осталась другая, магнитофонная, которую передали Жанне.

«Через несколько минут меня не станет. Любимая, ты должна меня простить и понять. Зачем ты ввела меня в круг этих ублюдков? Для чего познакомила с отморозком, загнавшим меня в угол? Он поставил меня перед выбором, в котором каждый вариант — катастрофа. Чтобы сохранить себя для нашего с тобой счастья, я совершил подлость. Теперь думаю — лучше бы пошёл в тюрьму. Но время назад не отмотаешь и сделанного не исправишь. Я хочу, чтобы все знали, — меня никто не убивал и не принуждал к самоубийству. Против меня теперь нет никаких улик. Я хожу из жизни добровольно, когда мне несказанно везёт — для того, чтобы ещё злее наказать себя. Я обожаю тебя, Жанна, и именно поэтому расстаюсь с тобой. Нам нужно было беречь милость судьбы, а мы просрали её. Ты не смогла сделать ничего, чтобы этот козёл не наезжал на меня. Ты посоветовала мне принять его условия, а потом забыться в круизе. Я не смог…»

Жанна знала содержание этой кассеты наизусть, и сейчас шептала те же самые слова, укладывая волосы и втирая румяна в начавшую стремительно увядать кожу. Если бы знать, что Костя такой чувствительный и совестливый! А ведь и не скажешь — был наркоманом, потом завязал, но взялся за распространение товара. Каждый день рисковал, но и доход имел неплохой, мог помогать семье.

Чтобы избавить будущего супруга от необходимости думать о пропитании родителей, брата и сестёр, Жанна пообещала выделять ему сумму специально на эти цели. И тогда Костя согласился. А после бросил, предал и родителей, и невесту, да ещё поиздевался над ними. На похороны Жанна не явилась, уехала в длительный круиз, но забыть этого мальчика так и не сумела. Неделю назад она вернулась в Петербург.

За дверью из чёрного рифлёного стекла послышались шаги, и Жанна узнала их. Горничная Ксения Васильевна, как правило, без вызова хозяйки в спальне не появлялась. Значит, произошло что-то важное, о чём горничная узнала первая. Жанна обернулась и отложила жемчужное ожерелье, которое собиралась примерить.

Дождавшись троекратного стука, Жанна с готовностью отозвалась:

— Войдите! — И поспешно припудрила нос, выпрямила спину.

Ксения Васильевна была одета, как в старинных фильмах — коричневое шерстяное платье, белый фартук и наколка на голове. Надо сказать, что Жанна почтенную даму не неволила — та с удовольствием носила униформу, напоминавшую её детство и школьные годы. На подносе горничная несла визитную карточку, которую Жанна, привстав, взяла двумя пальцами.

— Кто-то хочет меня видеть? Интересно, почему не позвонил?

— Этот молодой человек сказал, что вы его не знаете, — обескураженно сообщила горничная. — Но уверен, что примете его.

— Странная самонадеянность! — фыркнула Жанна. — Так-так-так… Тураев Артур Русланович из Москвы. Ни фирмы, ни должности, но визитка дорогая. Как он выглядит, этот самый Артур Русланович? Я действительно впервые о таком слышу. Говорите, молодой человек?

— Ну, лет тридцать, не больше, — определила горничная. — Одет, как положено. Явно человек из общества. По национальности, скорее всего, татарин…

— Да, я об этом и хотела спросить! — обрадовалась Жанна. — А то ввалится джигит какой-нибудь с автоматом…

— Ещё просил передать, что хочет говорить о Косте Чепеле…

Ксения Васильевна произнесла имя покойного хозяйкиного жениха шёпотом и увидела, как та побледнела.

— О Косте?.. Они были знакомы?!

Жанна уронила ожерелье на ковёр, подняла и снова некстати разжала пальцы. Горничная спокойно наблюдала за взволнованной хозяйкой и ждала дальнейших указаний.

— Да, он рассчитал верно. Я не могу его не принять. Пожалуйста, проведите посетителя в гостиную, а я буду там через десять минут. Это так неожиданно!..

Тураев с самого начала знал, что ответ будет положительным, и потому особенно не волновался. Они с Галиной Семёновной разделили интересующих следствие людей по психотипам. И решили, что пожилая медсестра, скорее всего, охотнее пообщается с женщиной в годах, интуитивно потянется к ней, как к подружке. Молодая же особа, к тому же имеющая не безупречное прошлое, будет благосклонна к мужчине приблизительно своего возраста, имеющему светские манеры и костюм от кутюрье.

Он неторопливо проследовал за горничной, которая не скрывала своего интереса и откровенно пыталась понять, что незнакомцу нужно от Жанны. Но задавать вопросы ей не разрешалось, и Артур молчал тоже. Даме, которая в советские времена, наверное, заведовала лабораторией или преподавала в институте, пришлось обуздать любопытство и принять безразличный вид.

В гостиной Тураев сразу же сел в одно из шикарных кресел. Между прочим, подумал, прочитала ли Жанна Иссурина хотя бы одну из книг, в изобилии украшающих застеклённые полки шведского гарнитура. Удивился, заметив среди книжных полок пенал, набитый всевозможными хрустальными вещицами. На круглом разлапистом столе стояла корзиночка с розами, похожая на ту, что он дарил Валерии, а в огромной вазе у окна благоухали огненно-оранжевые лилии. Торшер в виде огромной настольной лампы мягко светил из угла, снимая вполне естественное напряжение. Ковёр в гостиной напоминал подстриженную по-английски лужайку, трава на которой слегка увяла, но смотрелся он на блестящем паркете неплохо.

И всё это Костя Чепель, бедный студент, мог получить в полное владение, но почему-то повесился. Может быть, сошёл с ума от невероятного везения? Похоже, Иссурина его действительно любила, иначе не придала бы значения вскользь обронённой фразе. Чем-то Костя и Лео похожи — едва успевают схватить за хвост птицу счастья или тут же бездарно её упускают.

Недаром они называли друг друга амиго; вероятно, именно им и следовало соединить судьбы. Но теперь Кости нет, а будущее Лео туманно, скорее даже мрачно. Артур обернулся через спинку кресла, увидел холодный камин и подумал, что в доме Жанны Иссуриной надолго поселилась печаль.

Тураев воображал Жанну крутой, стильно одетой дивой, а к нему вышла светлоглазая шатенка с высокими скулами, без каких-либо признаков стервозности на лице. Жаннин чёрный жакет-шанель был окантован полосатой тесьмой, а два выреза прямой юбки открывали длинные стройные ноги. Скромные туфли с квадратными носами лишь подчёркивали изящество наряда. И словно в тон одежде была подобрана шкура сопровождающего Жанну огромного мраморного дога.

— Ксения Васильевна, возьмите Лорана и заприте его в кладовке, — распорядилась Жанна, откровенно рисуясь перед Тураевым. — Представьте, Лоран ревнует меня ко всем мужчинам подряд! Даже к тем, которые часто здесь бывают.

Жанна дождалась, когда горничная уведёт пса, и бочком присела на диван, давая посетителю возможность вдоволь налюбоваться собой.

— Артур Русланович, что вы хотели сказать мне о Косте Чепеле? Дело касается его самоубийства? Поверьте, я до сих пор не могу понять, почему он решил уйти из жизни…

— А я вас именно об этом и хотел спросить. — Артур раскрыл перед Жанной удостоверение, и она широко распахнула и без того круглые серые глаза. — Майор Тураев, Московский уголовный розыск. Специально не представлялся при посторонних — чтобы не ставить вас в неловкое положение. Видите, я пекусь о вашей репутации, Жанна, и надеюсь на отзывчивость с вашей стороны. Вы обещаете быть со мной откровенной? Или предпочтёте более сложный путь — повестка, прокуратура, огласка? Вам решать.

Иссурина, еле оправившись от волнения, положила удостоверение Артура на стол. Он часто давал документ в руки тем, с кем беседовал неофициально — почему-то это вызывало у людей доверие, и они становились разговорчивыми. Теперь всё встало на свои места, и налёт таинственности пропал. Майор из уголовного розыска, правда, слишком богато одетый, пользующийся дорогим парфюмом, хочет поговорить о Косте Чепеле с его несостоявшейся супругой.

Наверное, Артур курит трубку или дорогие сигары. Разные, судя по всему, попадаются ребята в МУРе. Скорее всего, зажравшегося сынка потянуло на романтику — героических фильмов насмотрелся. В милиции-то на такой костюм век не заработаешь, особенно если не брать взяток. А этот, похоже, не берёт или очень ловко прикидывается принципиальным. Но что-то он о Косте знать должен, и можно обменяться информацией. Жанна пока не определилась, как вести себя с Тураевым, и это её раздражало — обычно она раскусывала мужчин быстрее.

— Я не понимаю, почему дело о самоубийстве Кости расследует Московский уголовный розыск. Он учился в Питере, жил здесь. Тут же и погиб.

Жанна взмахнула ресницами и попыталась определить, какое впечатление производит на Тураева. Но ничего не поняла — лицо майора оказалось непроницаемым, как маска.

— А я и не сказал, что расследую самоубийство Чепеля, — удивился Артур. — Вопросы относятся к событию, произошедшему пятью днями раньше, то есть тридцать первого декабря. Сразу же предупреждаю, Жанна, что я знаю многое, и определить степень вашей искренности для меня не составит труда. Пока вы были за границей, наши ребята подсуетились и собрали пухлое досье — и на вас, и на вашего покойного сожителя. Вы понимаете, о ком я говорю? Нет? Вот эта прекрасная квартира со всем содержимым куплена на грязные деньги. Она досталась вам от человека, который отправил на тот свет огромное число живых душ — тех, кто употреблял наркотики; тех, что производил и транспортировал их; тех. кто оказывался у него на пути. Вы можете сказать, что чисты перед законом, и это будет правдой. Лично против вас пока ничего нет. Но Костя Чепель действительно стал жертвой шантажа — грубого, грязного и примитивного. В результате он совершил какой-то непоправимо мерзкий поступок, повлёкший через несколько дней его самоубийство. Поступить так его вынудил какой-то сомнительный тип, с которым вы, Жанна, его и познакомили. Не удивляйтесь, ту кассету, которую Чепель адресовал вам, прослушали и в милиции, и в прокуратуре. Так вот, я явился к вам тайно, чтобы не подставлять вас под удар. И чем скорее вы объясните, как обстояло дело, тем быстрее закончится наша беседа. За что Чепель наказал себя так жестоко?

— Можно мне закурить? — Жанна потянулась к пачке сигарилл.

— Разумеется. И я составлю вам компанию. — Тураев достал трубку, и хозяйка квартиры мимолётно улыбнулась — догадка её оказалась верна.

— Костя, как вы знаете, в ранней юности баловался поганочками…

Жанна прикурила не с первого раза — позолоченная зажигалка мелко дрожала в её унизанных кольцами пальчиках.

— Потом он выполнял разовые поручения драг-дилеров. Ему за это платили, а для Кости любой заработок был желанным. Когда мы познакомились, я попыталась положить этому конец. Костя обещал завязать раз и навсегда; и он держал своё слово. Если вы собрали на меня досье, — Жанна выпустила из ноздрей дым и откинула со лба непослушную прядь волос, — то знаете, что среди моих знакомых были очень серьёзные деятели, в том числе и бандиты. Другие занимались самым разнообразным бизнесом, и среди них выделялся Иннокентий Лукин. Я вас только об одном попрошу — не ссылаться на меня при упоминании этого имени. Лукин ликвидирует всякого, кто распускает язык. Но я рискую именно для того, чтобы вы поняли: если Иннокентий заинтересовался Костей, бедняге было уже не помочь. Оставалось или принять его условия, или стать жертвой провокации. Косте пообещали устроить верную ходку в зону. В тайнике его автомобиля должны были стопроцентно найти пакет с расфасованными дозами героина. Поскольку Чепель состоял на учёте как наркоман, в его виновность сразу поверили бы…

— И чем занимается Иннокентий Лукин?

Артур говорил спокойно, даже безразлично, но его внезапно прошиб горячий пот, и рубашка прилипла к телу. О каком-то Иннокентии говорила Милявской Алевтина Рыжова. Он опекал Любу Горюнову, организовывал её отдых во время беременности и в то же время достаточно сурово обращался с ней.

Валерия Леонова во время подготовки к передаче на усыновление своего первенца один раз мельком видела человека по имени Иннокентий — высокого, худого, с короткой светлой бородкой. Такой же портрет нарисовал и Олег Грушин, описывая мужчину, приезжавшего на свидание к Татьяне Журавлёвой.

И вот теперь о нём же говорит Жанна Иссурина. Артур даже не сомневался — о нём…

— Он москвич, архитектор-реставратор. Из интеллигентной семьи. Не раз повторял, что образование получил в Камергерском переулке. Но сейчас он занимается поиском состоятельных пар, преимущественно иностранных, для усыновления российских детей. Разумеется, львиную долю прибыли забирает себе. Правда, «кошёлок» тоже не обижает…

— Вы с ним познакомили Чепеля?

Артур посасывал трубку, наморщив лоб, но никак не мог поймать единственную верную мысль. Что должен был сделать Чепель для Лукина, который занимался детским бизнесом? Во имя чего взял парня в жестокий оборот и довёл до петли? Сейчас он об этом узнает. Даже ради того, чтобы услышать имя Иннокентия Лукина, нужно было выехать в Петербург.

— Да что вы! Он сам марать руки не станет, — усмехнулась Жанна. — Дельце-то для Кеши плёвое. В таких случаях он использует ребят из своей команды. С Костей, будь я проклята, познакомила Лёшку Лобысевича. Тот и сделал всё, как велел Иннокентий…

— Поподробнее о Лобысевиче, пожалуйста!

Артур выбил трубку в специальную прочную пепельницу, заботливо поставленную Жанной.

— Насколько я знаю, раньше они с отцом болтались в общежитии МИИТа, где полно вьетнамцев. И жили там постоянно. Неохота было каждый день возвращаться в дальнее Подмосковье. Работали вместе с вьетнамцами, торговали всяким барахлом. Не знаю как, но Иннокентий Лёшку заметил, приблизил к себе. А папаша остался на коробках с суррогатной дрянью. Но Лёшка его не обижал и не зазнавался; делился, чем мог. Пока работал у Иннокентия, машину купил, синюю «БМВ».

Жанна замолчала, потому что Тураев изменился в лице. Но он ничего не сказал, и она продолжала.

— Оформить «тачку» Кеша велел почему-то на Лёшкину сестру — у неё по мужу фамилия. Часто именно на этой «БМВ» они и разъезжали. А требовалось от Кости только одно — тридцать первого декабря вечером его знакомую девчонку выманить на улицу. Не знаю, для чего им это потребовалось. Костя ничего толком не объяснил, просто умолял сделать что-нибудь, чтобы от него отвязались… Но я — тоже человек подневольный. Против Луки никому не посоветую идти. И вам, кстати, тоже. По крайней мере, попрошу вас быть осторожнее…

— Благодарю, заступница! — Артур широко улыбнулся. — Но рисковать, к сожалению, приходится очень часто. Ни один сукин сын сам ручки под «браслеты» не подставит. И если нервишки не в порядке, надо выбрать для себя другую работу. Да, что это за девушка? Костя назвал её имя?

— Говорил, что зовут её Лера. Они дружили, но не спали, это точно. Сперва Лобысевич предлагал выманить её в гостиницу «Севастополь», но у них почему-то не получилось. Кеша пересмотрел план. Под его надзором, а это огромная честь, Костя разговаривал по телефону с Лерой. Он позвонил ей, сказал, что впервые в жизни приехал в Москву, и хочет перед Новым годом встретиться. Она поверила, обрадовалась и вышла к нему. Но сам Костя ничего не делал, клянусь вам. Он только знал, что находится под наблюдением Лобысевича и ещё двоих амбалов. И если предупредит подружку, сам будет посажен. Грозили, что семью на Украине вырежут, и меня замочат. Да, Лобысевич для милиции числится охранником крутого ювелирного магазина на Тверской. Он имеет лицензию, разрешение на «ствол»…

— А дальше? — каким-то новым, глухим голосом спросил Тураев.

Жанна поняла, что он говорит гораздо меньше, чем знает; выражает лишь сотую долю того, что чувствует в данный момент.

— Всё по порядку.

— Дальше он удрал обратно в гостиницу. Оттуда быстро, собрав вещички, рванул в аэропорт. Лукин всё устроил и передал через Лёшку, что никаких претензий к Косте больше нет. Он Новый год встречал уже в Питере, в ковбойском клубе, с дружками. Сидел там, как стукнутый — всё думал, что же сделали с девчонкой. Она же беременная была на последнем месяце…

— Чепель пытался выяснить судьбу девушки? — вяло спросил Артур.

— Через два дня он позвонил на квартиру, где Лера жила у гражданского мужа. Тот сказал, что она бесследно исчезла, заявление в милиции лежит, но пока никаких вестей. Больше Костя ничего не пробовал узнавать. Пьяным он не был, но, возможно, сошёл с ума. Обвинял меня во всём, орал, что я при желании могла бы удалить дело как-то иначе. Ничего не желал слушать, потом вдруг притих. Я успокоилась, занялась приготовлениями к отъезду. Решила тайком от Кости узнать, не нашлась ли девушка. Уже имела телефон Валерия, отца того ребёнка, что должен был родиться. Но никак не могла выбрать удобный момент, и потеряла Костю навсегда. Он повесился, думая, что погубил амиго — так называл Леру. А ведь она его и в больницу отвозила, и деньги давала. Один раз даже наркоту спрятала в своей тумбочке, когда в общагу с обыском пришли. «Она не побоялась, а я сдал её», — Костя повторял эти слова бесконечно. Ну, а потом планируемый разговор потерял смысл. И я до сих пор не знаю, нашлась девчонка или нет. Костю уже всё равно не вернуть…

— Он оказался в безвыходном положении. — Артур решил пока ничего не говорить Жанне о Валерии. — Судя по всему, в случае отказа Лукин осуществил бы свою угрозу. Исходя из того, что я знаю об этом господине, он подходит к своей работе творчески. Убивает так, как на моей памяти ещё никто не убивал. Потому я и оберегаю вас, Жанна. Адреса Лукина вы, конечно, не знаете? Где вы встречались, как правило?

— Здесь Кеша обычно останавливается в «Невском Паласе». Я приезжаю в ресторан на ужин, который он даёт для многочисленных друзей. А в Москве мы виделись в «Совинцентре» — в ресторанах, в барах, в гостинице «Международная». Там же он представлял мне Лобысевича, а я свела его с Костей на одной из вечеринок, в мотеле «Ольгино». Где они живут, я не знаю, даже не интересовалась. Да и Иннокентию это бы не понравилось. Я всегда считала, что разумнее всего будет выполнить его требования и тихонько отойти в сторону, иначе будет только хуже…

Жанна посерела лицом, и её зрачки расширились, а губы, наоборот, высохли, подобрались. Она смотрела на Тураева, но видела кого-то другого, кого смертельно боялась.

— У Иннокентия есть один амбал, Лёва Мерейно, который тоже оформлен как секьюрити, только не на Тверской, а где-то у «Балчуга». Так про него рассказывают всякие ужасы, и я верю.

— Какие ужасы?

Артур всё думал о синем «БМВ», принадлежавшем Лёше Лобысевичу. Нужно теперь спросить насчёт другой машины, задействованной в работе группировки. Очень хорошо, если Иссурина располагает и этой информацией, но сейчас она хотела говорить о другом.

— Когда кого-то хотят ликвидировать, просто так не кончают. Если Иннокентий не придумывает особый вариант казни, вызывают Косаря…

— Кого? — не понял Артур, который уже сформулировал следующий вопрос, ещё не задав предыдущий. — Косарь — это кличка? Чья, Мерейно?

— Да. И вы знаете, почему?

Жанна сжалась буквально в комочек, мгновенно потеряв весь свой лоск. Перед Тураевым сидела забитая худенькая девчонка, которая сдерживалась из последних сил, чтобы не зареветь, не прильнуть к майору в безумной надежде на защиту и помощь.

— Они человека закапывают по горло в землю на разный срок. Кого — на час, кого — на сутки; как захотят. А после приходит Мерейно с косой, размахивается и отсекает голову. Очень эффектно, говорят, головы в кусты улетают — как футбольные мячики. И я всё время об этом думаю…

Жанна всхлипнула, полезла за платочком, но не нашла его в кармане жакета, и просто сгребла слёзы ладошкой.

— Дайте коньяку, пожалуйста. Там, в углу, в баре возьмите. Бутылка слева стоит… Не могу больше, думаю день и ночь, день и ночь об этом — вдруг скажу что-то не так, сделаю, или даже гляну косо. Они ведь могут заподозрить просто так, и ничем не докажешь… Костя тоже испугался — вы теперь всё понимаете. Или садиться ему, или Косаря позовут. И ко мне, и к его матери. Но и девчонку выманить, а после забыть, он тоже не смог. И где гарантия, что опять не привяжутся?

Жанна взяла из рук Тураева пузатый бокал, отпила несколько мелких глоточков, облизнула губы.

— Вот, немного получше, а то на груди ужас сидит и лапами давит шею. А ведь теперь, если узнают, что вы здесь побывали, меня точно отвезут к Иннокентию. Зимой они закапывают в сарае, там пол земляной… Господи! — Жанна чуть не уронила бокал, и Артуру чудом удалось поймать его. — Не могу больше! Не могу, уеду, брошу всё барахло! Вы ведь не будете рядом со мной вечно, а они… Они выберут момент! Всё у меня в жизни по-дурацки получается — хочу добро людям сделать, а причиняю только зло, и сама увязаю по уши. Знаете, как я невинность потеряла? Ни за что не догадаетесь, а ведь оттуда и пролегла тропка в девочки по вызову, потом — в валютные путаны, дальше — к наркодельцу в постель, а дальше… Только не нужно отговаривать — я всё решила. Именно поэтому и решила быть с вами откровенной, иначе бы вы из меня и слова не вытянули. Лучше арестованной в изоляторе сидеть, чем увидеть Лёву с косой. А ведь я правильная девочка была, училась в химической школе, хотела поступать в Университет. Мама с папой надышаться на меня не могли, несмотря на то, что имели ещё и сына. У нас с братом разница в два года, и тогда ему пришла пора идти в армию. Мне было шестнадцать. Восемьдесят восьмой год, ещё не вывели войска из Афганистана. В прессе пишут всякие ужасы про дедовщину. Мама как чувствовала, она металась, не знала, кому взятку дать, чтобы Альку выкупить. А мне военком подал надежду — мол, могу посодействовать, но не бесплатно. Назвал такую цену, что у моих родителей-инженеров челюсти отвисли. Тогда эта свинья в мундире заявила, что даром брата выручит, если я проведу с ним ночку на природе, в палатке. Мама в истерике билась — и с сыном расставаться страшно, и меня жаль. В конце концов, я решила, что терять девственность всё равно когда-то придётся, а так сделаю это с пользой, и согласилась. Военком не соврал, отмазал брата, и мне пришлось делать аборт. Вроде бы раны стали затягиваться, но через три месяца брат утонул в озере. На Карельский перешеек с компанией поехал…

— Выпейте ещё, Жанна.

Тураев понимал, что словами здесь не поможешь, да и уговаривать женщину бесполезно. Она сделает всё, что задумала; поступит точно так же, как Костя Чепель. Она всё просчитала, взвесила и решила, что так будет лучше, а потому глупо напоминать о родителях, о дочернем долге.

Неужели Жанна не знает, как им будет больно потерять и второго ребёнка? Конечно, она и без Тураева о них подумала, но всё-таки пришла к выводу, что жить не стоит. Судя по тому, с какой жестокостью была убита Любовь Горюнова, разборки Лука учиняет крутые, и никто не может поручиться за безопасность Жанны. Если она передумает кончать самоубийством, а потом станет жертвой очередной вурдалачьей расправы, мать и отец сойдут с ума. Скорее всего, другого выхода для неё действительно нет, и нужно пользоваться этим моментом — моментом истины.

— Скажите, а кто-нибудь из этой группы имел джип «Лэндкраузер» зелёного цвета? Подумайте спокойно, сосредоточьтесь — это очень важно…

— Так у Косаря такая «тачка» есть! — сразу ответила Иссурина.

Она расслабилась, заметно успокоилась, и снова заблестели глаза, заалели щёки под румянами. То ли от полного бокала коньяка, то ли от того, что окончательно приняла решение, Жанна утратила вид кролика, парализованного удавом, и заговорила даже с некоторым вызовом. Она была благодарна Тураеву за то, что он всё понял и в то же время не стал говорить ненужные слова, которые просто полагалось говорить в таких случаях.

— Он джип купил год назад, Иннокентий рассказывал. Клёвая, говорит, машинка, без неё пришлось бы туго. И тоже записана на родственника Лёвки, не на него самого. Если в ГАИ станут проверять, ничего интересного не узнают.

— Это он здорово придумал.

Артур оттянул манжету, посмотрел на часы и решил, что пора уходить. Но перед тем необходимо задать ещё два вопроса, на которые Жанна Иссурина определённо может ответить.

— Опишите и Лобысевича, и Мерейно как можно подробнее. Жаль, что мы не в Москве, а то я немедленно отвёз бы вас на Петровку для составления фотороботов. Но попробуйте дать словесные портреты — это часто помогает в розыске, причём наравне с компьютерными построениями. Начнём с Лобысевича — какой он? Рост, телосложение, причёска, цвет волос, глаз, ну и так далее. Какую предпочитает одежду, есть ли особые приметы, имеет ли твёрдо сформировавшиеся привычки, если вы о них знаете.

Артур встал с дивана, подошёл поближе к Жанне, встал за спинку кресла и положил руки ей на плечи. Женщина вздрогнула, но не попыталась освободиться. Наоборот, она вдруг порывисто схватила кисть Артура и стиснула её горячими пальцами. Так утопающий человек хватается протянутую ему руку, при этом увлекая на дно и того, кто желает ему помочь.

— Вы вольны сами распоряжаться своей жизнью, и никто не в силах вас остановить. Но ради того, чтобы эти подонки никогда и никого больше не замучили, чтобы они не калечили впредь судьбы ни в чём не повинных людей, которые имели несчастье им довериться, вы должны помочь мне сейчас. А я обещаю сделать всё для торжества справедливости. Вы согласны сотрудничать со мной, Жанна?

Артур так и стоял, не отнимая рук, и чувствовал, что Иссурина плачет.

— Только не нужно принимать скороспелых решений относительно жизни и смерти, прошу вас — подумайте! И. если ваш страх больше основан на эмоциях, на играх расстроенного воображения, а не на реальной угрозе — остановитесь. Вы должны жить…

— Нет, не должна, — тихо сказала Иссурина, и в её голосе Тураев уловил непреклонную решимость. — Я запуталась и запутала Костю. Я погубила его, и он мне снится каждую ночь. Мне необходимо быть с ним.

— Не мне вас судить. — Артур осторожно отнял руку, опять сел на диван. — После того, как вы ответите ещё на два вопроса, вернее, опишете Лобысевича и Мерейно, вызовите мне такси. У меня билет на «Аврору». Сегодня вечером я уже буду дома, а завтра займусь этими ребятами. Визитку свою оставлять не буду. Если потребуетесь — найду. Ну а теперь, Жанна, я вас очень внимательно слушаю.

— Артур, я вам всё скажу сейчас, — согласилась Жанна. — А после вы меня не ищите, ибо всё равно не найдёте. Я не буду ждать, когда меня приговорит Лука. Я уйду сама, и уйду красиво…

* * *

— Лёва Мерейно очень любит кожаную одежду, даже брюки у него сшиты из какого-то очень дорогого сорта. Ботинки носит замшевые, на толстой подошве, — говорила Жанна Иссурина, и перед глазами Артура вставал один из похитителей Валерии. — Предпочитает стиль элегантной небритости, который ему очень к лицу. Глаза у Косаря карие, сам шатен, рост сто восемьдесят, спортивного сложения. Очень сильный, козёл! — с отвращением сказала Жанна, снова чиркая зажигалкой. — Любит трахать баб, но совершенно их не жалеет. Больше я про него ничего не знаю. Да, ему тридцать четыре года, вроде бы служил то ли в спецназе, то ли в десанте, точно сказать не могу. Причёска — «ёжик» с гелем, всегда одна и та же. В правом ухе изредка носит серёжку-гвоздик. Особых примет не знаю, привычек — тоже. Только жестокость, причём совершенно ненормальная даже для бандита. Он может убить человека без приказа, просто так, со скуки. И Иннокентий ему всё прощает…

— Отлично вы его обрисовали! — Тураев даже кое-что записал в блокнот. — А как выглядит Алексей Лобысевич? Он, судя по всему, много моложе?

— Да, Лёшка чуть постарше Кости Чепеля. — Жанна, опять вспомнив о погибшем женихе, сглотнула комок. — Бреется налысо, сам пепельный блондин с серыми глазами. Настоящий амбал, накачанный, как культурист. Но трусоват, да и частенько напивается, в отличие от Косаря. Тогда становится слезливым и добродушным, его вполне можно уболтать. Но это если дело не касается приказов Луки — здесь приходится держать марку, иначе не поздоровится самому. Лёшка работает у Иннокентия водилой, причём управляет не только своей машиной, но и джипом. В тот день, когда Костя выманивал подружку, именно Лобысевич сидел за рулём, а Косарь волок добычу в машину. Костя говорил, что с ними и третий был. Кажется, врач, но лично я его никогда не видела. В Лёшкиной одежде ничего выдающегося нет — «косуха», слаксы, высокие кроссовки. Он слушает плейер, даже когда сидит за рулём. Обожает танцевать — если приезжает в Питер, часто отрывается в рок-клубах. У него есть гражданская жена, но кто она и где живёт, я без понятия. Лобысевич зачем-то носит в кармане кастет, хотя всегда вооружён пистолетом. Вот и всё, собственно…

— Спасибо вам, Жанна.

Артур хотел ободряюще улыбнуться Иссуриной, но губы не слушались, и дёргалась правая щека. Лицо, словно замороженная резина, застыло в уродливой гримасе и не меняло выражения, несмотря на то, что майор изо всех сил пытался взять себя в руки.

— Я вам вызову такси, — сказала Жанна, поднимаясь с кресла. — Сделаю всё, как вы скажете, только пообещайте мне беречь себя. Наверное, вы не в курсе, что одного мента Косарь уже заделал. Здесь, в Питере, в лесочке под Зеленогорском. Точно тем же способом, что я описала. Над его гробом товарищи били себя в грудь и клялись отомстить, но Лука с бандой по-прежнему на свободе, и никто не чешется. Недавно я в церкви была, за Костю свечку ставила, чтобы ему самоубийство простили, видела вдову и мать того человека. Ходят тени в чёрных платках и утешаются в молитвах. Говорят, что им ничего другого не остаётся, кроме как простить убийц. Женщины, естественно, ничего сделать не могут. А мужики красивые слова сказали, положенную водку выпили, над могилой из карабинов пальнули — и баста, жизнь продолжается!

Иссурина взяла мобильник и прижала его к щеке, как недавно — руку Артура.

— Умоляю вас, берегитесь. Я очень не хочу, чтобы то же самое случилось с вами, а Лука может это устроить. Он клянётся, что срежет голову любому, кто встанет на его пути. И, в отличие от ментов, он клятвы свои выполняет неукоснительно. Они непременно начнут за вами охотиться, они вычислят вашу семью, всех родных. И всё, что угодно, могут с ними сделать. Помните об этом, Артур, и старайтесь не лихачить. Лукин хитёр, как чёрт, и тоже не трус…

— Спасибо, Жанна, — вяло повторил Тураев.

Он подошёл к запотевшему окну и, пока хозяйка вызывала такси, смотрел на мокрую питерскую улицу, название которой неожиданно выпало из памяти. Сюда Артура привёз тоже таксист, которому пришлось назвать адрес. Петроградская сторона, острова, старый город; через Неву — Крестовский остров, наверное, зелёный летом. А сейчас над ним торчат, как и везде, одни голые прутья, да выплывают из мороси прожекторы стадиона.

Слежки за домом Артур пока не замечал, но на всякий случай решил по дороге на вокзал ещё раз подстраховаться.

— Да, скажите там, чтобы машину подогнали к подъезду вплотную. Не к номерному знаку, а именно к подъезду — это очень важно.

Жанна вышла проводить гостя, и Ксения Васильевна с удивлением уставилась на хозяйку. Та со дня трагедии в общежитии не выглядела такой счастливой, просветлённой и доброй. Горничная видела этого человека впервые. Прекрасно знала, что и Жанна о господине Тураеве никогда не слышала. Но, подавая ему пальто и шляпу, подумала — ой ли? Наверное, прикидывалась, когда изучала визитку. Больно уж быстро приняла его и долго оставалась с ним наедине. И ведь ни разу не позвала горничную, не попросила их обслужить — значит, дело интимное.

Получается, Жанна принялась за старое, и когда придёт её мать в гости, придётся краснеть. Мать Жанны не раз просила Ксению Васильевну приглядеть за взбалмошной дочерью. И если так опять начнёт чудесить, немедленно сообщать им с отцом; они приедут и разберутся. Жанна старалась стариков не огорчать и на какое-то время прекращала возвращаться из ресторанов под утро, пропадать в казино и на загородных виллах, принадлежащих разным сомнительным личностям.

Но сегодняшний гость был особенный, не похожий ни на кого из известных горничной хозяйкиных воздыхателей. Да и реакция Жанны тоже отличалась от привычной. Во взгляде молодой женщины светился восторг, а дыхание то и дело перехватывало, но не от любовной страсти, а от возвышенного возбуждения, похожего на религиозный экстаз.

— До свидания, — сказал Тураев и поклонился Жанне. Потом повернулся к горничной. — Всего доброго. Извините за беспокойство.

— Прощайте, — почти прошептала Жанна и достала из кармана жакета два конверта, но Артуру их не передала. — Счастливо вам добраться до Москвы. Думаю, что машина уже пришла. — Иссурина прислушалась, и со звенящей капелью улицы явственно донёсся шум мотора, шорох шин, плеск воды в лужах. — Да, вот она.

Тураев, ещё раз кивнув от порога обеим женщинам, быстро вышел из парадного, открыл переднюю дверцу и нырнул в салон такси. Жанна не удержалась и припала к экрану, включила видеонаблюдение за двором. Она хотела поднять руку и перекрестить удаляющуюся машину, но что-то её остановило.

Глубоко вздохнув, она вернулась на застеленную ковровой дорожкой мраморную лестницу и протянула горничной конверты. Та приняла их и застыла, ожидая хозяйских распоряжений.

— Ксения Васильевна, опустите эти письма на нашем почтовом отделении. Сейчас же отправьте их, не откладывая. Слышите? Немедленно!

— А куда это?

Горничная обращалась с хозяйкой, как с воспитанницей, которую иногда можно и бесцеремонно отчитать. Жанна не противилась, понимая, что далеко не всё в этой жизни делала правильно, но сейчас ей хотелось скорее остаться одной.

— Почему вы матери-то с отцом письма пишете и подружке, когда они в Питере живут? Позвонить можно или нет?

— Нет, это не телефонный разговор. — Жанна первую фразу произнесла тихо, а потом закричала — визгливо, по-бабьи, упираясь кулаками в бока и топая ногами: — Отправляйтесь сейчас же! Раз сказано посылать письма, посылайте, и не суйте свой нос в чужие дела! Будете рассуждать вместо того, чтобы исполнять, рассчитаю к чёртовой бабушке! Забудете ли когда-нибудь, что были директором школы или нет? Пора зарубить на носу, что вы — прислуга, понимаете?! Раз пришли ко мне, раз подписали все бумаги, значит, нужно отбросить все воспоминания и делать то, что положено. То есть выполнять мои поручения, а не вызывать сюда маму, как в школу. Всё, отправляйтесь!

Жанна зачем-то скинула туфли, проверила, не пострадали ли от топота каблуки, и в одних чулках умчалась наверх по лестнице.

Ксения Васильевна, потрясённая столь безобразной сценой, стояла на ступенях и не знала, как сейчас нужно себя вести, куда бежать — на почту или за Жанной, с которой явно происходило что-то неладное. Никогда та не позволяла себе орать на прислугу и оскорблять людей. Даже когда вернулась после самоубийства Кости Чепеля пьяная, изо всех сил старалась не попадаться на глаза строговатой, но по-матерински заботливой горничной. Насколько помнила Ксения Васильевна, Жанна никогда родным писем не посылала. Всегда хваталась за мобильник, с него звонила и за границу, а сейчас почему-то решила воспользоваться старомодным, ею же не раз осмеянным способом связи.

Но всё-таки, побоявшись вызвать у Жанны ещё один приступ ярости, Ксения Васильевна вздохнула и отправилась в свою комнату — взять пальто, шляпу и переобуться.

Она вышла из парадного и краем глаза заметила светло-кремовые «Жигули», стоящие за углом, в салоне которых сидело четверо или пятеро человек. Вздрогнув и покрывшись испариной от страха, Ксения Васильевна продолжала путь. Она то и дело оглядывалась, но ничего особенного не замечала. Автомобиль оставался на месте, и погони за ней не было. Потом горничная завернула за угол и потеряла машину из виду.

Конверты жгли ей пальцы. Ксения Васильевна несла их немного на отлёте, и капли дождя падали на дорогую бумагу. Дышалось всё труднее, бешено колотилось сердце, и хотелось броситься к первому попавшемуся прохожему, крикнуть, что у них дома беда. Но где доказательства? Стоят «Жигули» у дома, хозяйка ни с того ни с сего взбесилась — и где трагедия? Со всеми бывает, и не нужно паники. Как говорится, «вот убьют, тогда зайдёте».

Но просто так отправить письма и уйти домой Ксения Васильевна не могла. Она привыкла отвечать за жизнь и здоровье подопечных детей. И Жанну втайне считала легкомысленной, к тому же глупой ученицей, которая до двадцати восьми лет не желала осмысливать собственные поступки. Заполучив просто так, совершенно случайно, огромное богатство, Жанна не научилась распоряжаться деньгами и людьми, и потому, вероятно, чересчур перенервничала и, в конце концов, заболела.

Ни в коем случае нельзя ждать, когда дойдут письма при нынешней-то работе почтовиков. Следует немедленно связаться с матерью молодой хозяйки и попросить её немедленно приехать, иначе потом будет поздно каяться. Каяться, как сама Жанна после гибели молодого друга Константина, который очень нравился горничной. Ксения радовалась, что Жанна выбрала в мужья интеллигентного парня, студента-технаря, а не бритоголового обалдуя и не престарелого извращенца, разбогатевшего в последние десять лет и ныне наслаждающегося на полную катушку.

После того, как Костя повесился, Ксения Васильевна с Жанной плакали вместе. И теперь горничная боялась, что хозяйка может что-нибудь сделать с собой — безумный взгляд, перекошенное лицо, стучащие в ознобе зубы, капли пота на лице Жанны так и мерещились Ксении всю дорогу.

Ватными пальцами, щурясь и шмыгая носом, Ксения Васильевна запихала оба конверта в прорезь почтового ящика. А после не повернула к дому, вошла в зал и направилась к приёмщице посылок и заказной корреспонденции — они были давно и хорошо знакомы. На удачу, около стойки никого не оказалось, и Ксения подозвала приёмщицу.

— Ниночка, дорогая, здравствуйте! Можно позвонить от вас?

— Конечно, можно, Ксения Васильевна!

Пышнотелая приёмщица колыхнула бюстом и открыла перед Ксенией дверцу. Она и не подозревала, кем сейчас работает поседевший на службе педагог. Ксения Васильевна внешностью, манерами и каким-то особым шармом напоминала гимназическую классную даму. На почте к ней относились приветливо, раз в месяц выплачивали пенсию и при случае вот так позволяли воспользоваться телефоном.

Нина сразу заметила, что у пожилой дамы сегодня покраснели глаза. Она явно плакала, но интересоваться, в чём дело, приёмщица не стала. Она провела посетительницу в боковую дверь, и Ксения Васильевна совсем по-старушечьи семенила следом, морщась от запаха горячего сургуча. Пыль от пеньковой верёвки заставила ей несколько раз тихонько, по-кошачьи чихнуть.

— Вот, пожалуйста, звоните, а я пошла!

Приёмщица ещё раз зорко глянула в морщинистое, почти неузнаваемое лицо, и удалилась. Ксения выхватила из кармана пальто записную книжку, протёрла очки, пролистнула исписанные бисерным почерком странички. Она, к ужасу своему, убедилась, что совершенно не помнит номера телефона родителей Жанны, и потому мысленно выругала себя идиоткой. Увидев семь цифр, горестно покачала головой — ведь знала их назубок до последнего жуткого дня.

А ведь всё было нормально, пока не появился этот брюнет в кожаном пальто и не положил на поднос какую-то странную, ничего о нём не говорящую визитку. Кто же он такой, почему Жанна соизволила так долго с ним говорить? Вышла потом, будто под гипнозом, сияющая и отрешённая. А после, придя в себя, разоралась на горничную.

Что он там наплёл ей, чем зацепил внимание, а после и вовсе вывел бедняжку из себя? Может быть, это бандит, прикатил требовать какие-то долги бывшего сожителя? Нет, с бандитом она не стала бы так ворковать, ни в коем случае не взглянула бы на него влажными от бурных чувств глазами. Ах, правильно, он упоминал имя Чепеля, и этого достаточно, чтобы Жанна стала послушной, нежной, сентиментальной. В любом случае, пусть приедут мать с отцом и разберутся, как положено…

Ксения набрала номер, и после второго гудка трубку сняли.

— Алло! — то и дело покашливая, простуженным голосом сказала мать Жанны. Ксения не сразу смогла раздать челюсти и молчала. — Алло! Кто это?

— Ариадна Арсеньевна, это я! — наконец-то справилась с собой горничная. — Добрый день! Простите, что беспокою вас, но нужно немедленно приехать. С Жанной происходит нечто странное, и я очень прошу…

— Ксения Васильевна, душечка, что с ней? — Ариадна Иссурина еле сдерживала кашель, и голос её то и дело срывался. — Заболела?

— Если и заболела, то чем-то ужасным. Я только что опустила письмо, которое Жанна адресовала вам. И ещё другое — подруге Светлане, на Гражданку. Вы помните, чтобы она когда-нибудь писала письма?

— Ничего не понимаю! — Иссурина тяжело дышала на том конце провода. И Ксения чувствовала, что она плачет, хотя всхлипываний не слышала. — Неужели она просто так, ни с того, ни с чего, написала эти письма?

— К ней приезжал молодой человек из Москвы, совершенно мне не знакомый. Попросил доложить о нём, и Жанна согласилась принять. Они говорили без передышки три часа, потом вышли вместе. Жанна до того была просто печальная, как всегда, вы же знаете… А тут её стало кидать из благости в гнев. Она накричала на меня, впала в истерику, затопала ногами, чего лично я не могу припомнить. Потребовала опустить два письма на почте, а в её дела не лезть. Но я не смогла отнестись к происходящему равнодушно, и потому известила вас. Если можно, прихватите мужа с собой, так вам будет спокойнее. И ещё одну вещь хочу сообщить. — Горничная перевела дыхание и шёпотом сказала: — Кажется, за подъездом следят. А вызвать милицию нельзя — нет никаких доказательств. Стоит бежевая легковушка, «Жигули», и там подозрительного вида парни. Может быть, Жанна боится именно их? Я от страха сама места не нахожу, ноги не несут обратно в дом, но там же Жанна осталась…

— Ксения Васильевна, мы с отцом сейчас же выезжаем! — всполошилась Ариадна Арсеньевна. — Хоть и гриппуем оба, но в данном случае всё побоку. Вы только одна не возвращайтесь туда, пожалуйста! Бандиты могут на ваших плечах в дом ворваться. Вы откуда звоните? Из своей квартиры?

— Нет, с почты — мне разрешили. Что мне нужно сейчас делать?

Ксении впервые в жизни захотелось получить чёткий приказ, а самой ни о чём не думать. Постепенно она становилась настоящей, покорной прислугой.

— Пожалуйста, свяжитесь с Жанной и попросите никому дверь не открывать. Пусть она нас дождётся, и вы посидите где-нибудь на почте…

— Хорошо, я всё так и сделаю. Буду ждать.

Горничная положила трубку и немедленно набрала номер Жанны, но ответа не получила. С безнадёжным упорством, снова и снова, она накручивала диск, и всякий раз ответом были длинные, какие-то мёртвые гудки.

Онемев от кошмарной догадки, Ксения Васильевна поднялась со стула, вышла в соседнее помещение, где Нина принимала чью-то пузатую посылку, и молча кивнула ей в знак благодарности. Отворила калиточку и буквально вывалилась в зал, наступив на ногу прыщавому парню, который выбирал на выставке открытки.

— Извините, — пробормотала она и, доковыляв до диванчика, рухнула на него, обливаясь потом.

Очки затуманились, ноги подкосились, и сердце трепыхалось уже в горле. Ксения поняла, что Жанны больше нет, и мать с отцом не успеют. Бедные, даже внуков не дождались от двоих-то детей! Будут теперь вековать со своим пуделем да вспоминать Алика с Жанной.

Нельзя было оставлять дочку одну, без присмотра, но разве её удержишь? Ничем не делилась с родителями, всё от них скрывала, посылала подарки по поводу и без повода, а сама в это время ходила по лезвию бритвы…

Ой, да там же собака запертая сидит, если Жанна не выпустила!.. Но в квартиру сейчас нельзя, пообещала Ариадне Арсеньевне. А вдруг действительно бандиты только того и ждут? Остаётся лишь надеяться и молиться…

…— Ты не рассмотрел, кто в такси сел? — спросил Лев Мерейно, обращаясь к парню, сидящему рядом с Алексеем Лобысевичем. — Только через эту дверь от Иссуриной и можно выйти. У неё сегодня был гость.

— Жаль, что «тачка» у нас одна, и мы не смогли такси на хвост сесть, — посетовал Лобысевич, навалившись на руль и тупо глядя через лобовое стекло на металлическую дверь подъезда. — Будем бабку ждать или так пойдём? — Он достал связку ключей. — Лев, ты как считаешь? А вдруг горничная надолго упёрлась? Я здесь ночевать не собираюсь. — Парень потёр ладонью только что побритую голову.

— Прикажу — переночуешь, — огрызнулся Мерейно. — Но, на твоё счастье, у меня тоже мало времени. Одного оставляем здесь, втроём поднимаемся в квартиру и отпираем двери. Если дог там, стреляем на месте. Жанна должна быть представлена пред ясны очи шефа как можно скорее. А уж он-то сумеет узнать, кто к ней приезжал сегодня. Садиться на хвост нет смысла.

— Сейчас идём? — уточнил рыжий юноша с переднего сидения.

— Конечно, сейчас! — обрадовался Лобысевич. — Вломно здеся париться, когда и ключики имеешь от всех дверей, и расположение комнат знаешь. Вряд ли она подозревает, что мы явимся без спросу…

— Вряд ли, но всё-таки расслабон запрещается, — предупредил Мерейно. — Барышня она нервная, особенно сейчас, и от неё всего жди. Итак, я, Лёха и Гордей идём в квартиру, выводим девушку под белы рученьки, а Вася остаётся за рулём. Его дело — следить за обстановкой и при малейшем изменении декораций связываться с нами по мобильнику. Все поняли задания?

— Да все, все! — выдохнул Вася, которому совершенно не хотелось глазеть по сторонам.

Но ещё меньше его тянуло в квартиру Жанны Иссуриной, где могло произойти всякое. С кобурой под мышкой, да ещё в центре Питера, этот восемнадцатилетний детина чувствовал себя неуютно.

— Вопросов нет! — бодро сказал Лобысевич. — Я готов.

— И я, — буркнул рыжий Гордей, заметно нервничая и тушуясь. — А если старуха увидит издалека, что мы дверь открываем? Она ведь шум может поднять, и тогда всё сорвётся. Ладно, если уйти успеем…

— Не каркай! — тихо, но бешено оборвал Мерейно. — Если жопы поднимете сейчас же, и вкалывать станете, а не бакланить, она ничего не заметит. А теперь пошли, у нас действительно минут двадцать как максимум.

И, щёлкнув замком, открыл дверцу «Жигулей», вышел на тротуар. Резко поднял голову — он так поступал всегда, чтобы успокоиться. По небу тучи неслись на север, и пахло близкой уже весной. Мерейно оглянулся по сторонам.

— Выходите, пока всё чисто. Думаю, что это у нас сегодня получится. Втроём с бабой справиться — не проблема. Чтобы завалить операцию, нужно постараться. Но мы никогда ещё не проигрывали…

Три человека не спеша направились к дверям. Первый из них, Мерейно, принялся отпирать замок так естественно и неторопливо, будто вернулся домой с работы. Но Лобысевич, а особенно Гордей, то и дело вертели головами, пытаясь понять, не возвращается ли Ксения.

— Порядок. Проходите, господа! — насмешливо пригласил Лёва, налегая на дверь обтянутым кожей плечом — широким, но покатым. — Быстрее, времени нет!..

Лёша и Гордей юркнули на ступени мраморной лестницы, и Лев закрыл дверь. В ту же секунду где-то наверху, в комнатах, залаяла собака.

— Чёрт, всё срывается! — Гордей позеленел от ужаса. — Она нас заметит раньше времени, закроется где-нибудь! Комнат много, говорили…

— Пошёл! — Мерейно грубо пихнул его в спину. — Чем больше будешь причитать, тем скорее провалимся. Счастье, что дог, видимо, заперт в кладовке, и у нас есть шанс разойтись с ним. С собакой расправиться куда труднее, чем с человеком. Кстати, повариха к внукам отпросилась, так что сегодня её не будет. Лёш, иди вперёд, глянь, дома ли хозяйка. А то больно тихо… — Мерейно ослабил шарф на шее, прислушался.

Дог заходился лаем, но Жанна на это никак не реагировала. Непрошенные гости не слышали её шагов ни на лестнице, ни в комнатах.

— Уно моменто!

Лобысевич, взяв пистолет наизготовку, через три ступеньки побежал вверх по лестнице, с удовольствием отметив, что шаги его нацело приглушает ковровая дорожка. Он посмотрел на три двери и выбрал ту, что вела в гостиную. Лобысевич знал, что оттуда есть проход в спальню. Жанна Иссурина должна была в это время или отдыхать на своей широкой постели, или скучать, утопая в мягкости швейцарского дивана и вспоминая повесившегося слюнтяя Костю. Нашла тоже мужа, сука, когда вокруг столько клёвых ребят! Сам Лёша не отказался бы от симпатичной «тёлочки», а, главное, от богатого приданого…

— Ну, чего встал? Заходи!

Жанна стояла спиной к окну, и блики от хрустальной люстры играли на сплошном толстом стекле.

— Не один, наверное? Зови всех!

Лобысевич был так потрясён, что не смог издать ни звука, и только таращился на Жанну. Та была в ярко-красном, сильно открытом платье, и таких же перчатках. Сегодня Иссурина была какая-то новая, более гордая, властная, смелая, словно под неё загримировалась другая женщина; и это гипнотизировало Лёшу.

Подошедшие Мерейно и Гордей замерли изваяниями — такого развития событий никто из них не ожидал.

— Вот и пожаловали, котики! — удовлетворённо произнесла Жанна. — А я ждала вас сегодня, специально готовилась. Сюрприз припасла, чтобы вы не заскучали в гостях.

Угол Жанниного рта дёрнулся, и обнажились ровные вставные зубы, стиснутые в страдальческом оскале. В спальне надрывался телефон, время от времени верещал на столе мобильник, но Жанна и не думала отзываться. Её в тот же момент могли захватить врасплох, да и не интересовали уже простившегося с бренным миром человека никакие разговоры.

— Сегодня я слила вас всех, понятно? Всех до единого, вместе с Лукой. Недолго вам осталось, ублюдки, по земле ходить, я надеюсь. И всё-таки я решила подстраховаться. Вы мне жизнь сломали, парня моего угробили, так получайте — за всё! Жрите!

И Жанна, размахнувшись, швырнула в сгрудившихся у двери мужчин маленькую ребристую гранату, которая через секунду взорвалась. Но ещё раньше Мерейно успел метнуться обратно, на площадку, и осколки «лимонки» сразили разом Лобысевича с Гордеем. Рухнула на пол и Жанна, а за её спиной со звоном разлетелось зеркальное стекло.

В гостиную ворвался ветер, пахнущий морем, рыбой и молодым древесным соком. Шторы взметнулись почти до потолка, и с люстры посыпались на ковёр, на диван и кресла, на круглый низкий столик сверкающие, как бриллианты, подвески. Упала кадка с пальмой, и в ту же секунду заходившийся в злобном лае дог завыл — жалобно, прощально.

Мерейно, задыхаясь и матерясь, ринулся обратно, вниз по лестнице, вылетел на улицу и увидел, как со стороны Карповки заворачивает «восьмёрка» Жанниного отца. Внутри, кажется, находилась и горничная Ксения Васильевна.

Утирая со лба кровь, Лев плюхнулся рядом с водилой, который не сразу повернул ключ зажигания и от потрясения окаменел. Он настроился на иной исход дела и потому, увидев вместо трёх своих подельников и пленённой Жанны Иссуриной только одного окровавленного Косаря, лишился дара речи и способности управлять автомобилем.

Понял это и Мерейно. Он схватил Василия за шиворот, одним толчком вышвырнул его на асфальт и газанул, лишь чудом не раздавив парня насмерть, но сильно ударив его по ноге. Истошного крика он уже не услышал — «Жигули» мчались по набережной, а совсем недалеко, в гараже, Льва ждала совсем другая машина.

Мерейно думал только о том, что зря не шлёпнул Ваську, потому что Иссурина заложила всех, и его тоже. И потому-то шеф вполне может, дабы обезопасить себя, ликвидировать и Косаря, служившего ему верой и правдой. Но сейчас нужно было, несмотря ни на что, спасаться, и Мерейно не сомневался, что на сей раз ему повезёт.

Дома помогают и стены, а Лев родился в Ленинграде, и поэтому сейчас уже ничего не боялся. Уверенности Косарю придавало и то, что вышвырнутый из машины Василий Жуков ничего не знал о самом сокровенном — о гараже-тайнике.

 

Глава 8

Олег Грушин остановил свой «Форд» около общежития Московского института инженеров транспорта, о котором рассказала Артуру Тураеву покойная Жанна Иссурина. Нужно было найти Родиона Лобысевича, отца погибшего от взрыва той же гранаты Алексея. Если несчастная Жаннет не ошиблась, и Лобысевич-старший действительно проживает и работает здесь, его покажет Грушину знакомый вьетнамец по имени Нгуен, который мелькал попеременно то здесь, то на Дмитровке, где располагался похожий рынок под названием «Красная река».

Грушин за скромную плату оказал вьетнамским торговцам кое-какие услуги, заказчики остались довольны и пригласили сыщика в свободное время заезжать в гости. Так Олег и поступил сейчас, получив от Артура очередное задание.

Распустив пояс и распахнув чёрный виниловый плащ, Олег шагал по двору общежития, слушал карканье ворон на деревьях, щурился на синее высокое небо и думал о наступающей весне. А вокруг, не обращая никакого внимания на торжество пробуждающейся природы, сновали мелкие узкоглазые люди, которые, как муравьи, поднимали тяжести, намного превышающие их собственный вес.

Казалось, что все эти тюки, баулы, коробки, заклеенные скотчем, перемещаются сами. И, лишь тщательно приглядевшись, можно было заметить под ворохом товара жёлтое скуластое личико, жёсткие смоляные волосы и глаза, похожие на ягоды чёрной смородины. Кто-то из этих носильщиков мог оказаться Нгуеном, хотя, по сведениям Грушина, его знакомый чаще сидел в лавке — в тесной комнатушке этой общаги, или инспектировал другие заведения.

Нгуен лучше всех вьетнамцев говорил по-русски, и именно поэтому ему доверили тогда общаться с частным сыщиком.

— Сдолово! — услышал Грушин откуда-то снизу писклявый голосок и увидел крохотную женщину в детской курточке. — Я тебя снаю, тебя свать Олек…

— Правильно, милая! — обрадовался сыщик. — Но как звать тебя? Может, познакомимся для начала?

— Моя свать Лиен, — охотно сообщила миниатюрная женщина. Её волосы, стянутые в хвост несколькими разноцветными резиночками, блестели под солнцем, словно намазанные маслом. — А Нгуен уехал домой…

— Жаль, он мне был нужен, — огорчился Олег, моментально поскучнев.

Но поскольку задание нужно было, во что бы то ни стало, выполнить, Грушин решил попросить помощи у Лиен. Да, кажется, она крутилась в те поры вокруг Нгуена. Тот обратился к Грушину, переступив через неписанный закон вьетнамского землячества — во всём разбираться самим. Но их кинул российский поставщик, и судить его по своим законам представители маленькой гордой страны не могли.

В то же время, оставаясь верными принципу «ноу полис», они не обратились в милицию и решили пригласить для поисков сбежавшего компаньона частное лицо — господина Грушина, который оправдал самые смелые надежды вьетнамцев.

— Лиен, ты всех здесь знаешь? Можешь помочь мне найти одного человека? Он не ваш, — поспешно уточнил Грушин, потому что вьетнамка забеспокоилась.

Услышав, что речь идёт не о соотечественнике, она заулыбалась.

— Сто нада, говоли, какой целовека нада тебе? Всех снай!

Лиен говорила, а сама то и дело оглядывалась, боясь, что её заметит администратор, и расправа окажется суровой. Нгуен до этой сытной должности ещё не дорос, крутой иномарки не имел и европейских костюмов не носил. Но среди торговцев парень пользовался авторитетом и при случае мог за них заступиться перед начальством. Сейчас, когда Нгуена на Огородном проезде не было, Лиен чувствовала себя особенно уязвимой.

— Родиона Лобысевича знаешь? Он тут давно живёт и торгует, — сказал Грушин, сам до конца не веря своим словам.

Но Лиен радостно закивала, едва не запрыгала, и у Олега отлегло от сердца.

— Она в столовке кусает, — просто сказала женщина. — Вон туда иди, тебе покасут. А моя лаботать нада. Чао!

И, подхватив два громадных саквояжа, поволокла их дальше по лужам. Олег, поборов желание помочь хрупкой женщине, направился в столовую, с трудом ориентируясь в шумном человеческом вареве и кривясь от долетающего сюда громкого перестука вагонных колёс — неподалёку проходила железная дорога. Наконец, заметив среди азиатчины родную славянскую физиономию, Грушин устремился в ту сторону, спотыкаясь о тюки и едва не опрокинув сооружение из ящиков, кажется, со стеклом.

— Погодите, мне спросить нужно… Столовая где у вас?

— Я туда и иду, — пробубнил мужик с потрясающе сизым носом.

Больше ни слова не вымолвив, он зашагал через двор, и Грушин отправился следом, придерживая плескавшуюся во внутреннем кармане плаща поллитровку. Сыщик понимал, что Лобысевич сейчас горюет и ни за что не откажется от лишней бутылки. В свою очередь, молча квасить он не станет, и выложит Олегу всё, как на духу. Подобный приём срабатывал не раз, причём с куда более интеллигентными людьми, и ни один ещё не послал угощающего куда подальше. Все охотно подставляли стаканы и делились наболевшим.

В столовой Грушин походил туда-сюда, пытаясь среди студентов, тех же вьетнамцев и прочей торговой публики отыскать Лобысевича, описания которого не имел. Тураев обрисовал внешность Алексея, которая нынче оказалась ни к чему, а вот папаню его отыскать навскидку оказалось не так-то просто.

В конце концов, остановился на гражданине с пшеничными усами, лет сорока пяти, который жадно поглощал гречневую кашу с пережаренной котлетой, сильно посоленную и сдобренную перцем. Жилистые руки его с грязными ногтями хватали то ложку, то вилку, то стакан с компотом; шарили по столу, сбивали стаканчик с салфетками. А заплывшие глаза встречали и провожали каждого, кто появлялся в столовой или покидал её.

Грушин, ничуть не скрывая своего интереса, уселся за стол и спросил угрюмого мужика:

— Вы, случайно, не Родион Адамович? Мне нужен Лобысевич.

А сам подумал, как глупо будет выглядеть, если расчёт окажется неточным. Мужик едва не подавился от удивления, не несколько мгновений застыл с разинутым ртом. Наконец, собравшись с силами, он проглотил кашу.

— Ну, я Лобысевич. А ты кто такой? Для чего я тебе нужен?

— Меня зовут Олег, — широко улыбнулся Грушин и тут же скорчил скорбную физиономию. — Выражаю вам искренние соболезнования, Родион Адамович, в связи с гибелью сына. Именно о нём я и хотел поговорить.

— А чего о нём говорить? — вздохнул Лобысевич, пощипывая усы и глядя в пустую тарелку из-под борща. — Этим, паря, и должно было кончиться.

Олег помолчал, смущённый странной реакцией папаши на гибель сына. Но потом решил, что так даже лучше — меньше будет слёз и жалоб. К тому же старший Лобысевич явно знал что-то важное, и не прочь был поделиться накипевшим с рыжеволосым весельчаком, которому очень трудно вспоминать о грустном.

Ничего чёрного Родион Адамович не надел, и его свекольного цвета ковбойка прекрасно просматривалась изо всех углов обеденного зала, а на потёртых джинсах сияла внушительная кожаная заплатка.

— Помянуть-то нужно ушедшего, — просительным тоном сказал Грушин и, откинув полупальто, показал Родиону бутылку.

Тусклые глаза горюющего отца мгновенно просветлели и заискрились. Уловка сработала на все сто, и Лобысевич, выскочив из-за стола, рысью побежал к окну раздачи. Вернулся через пару минут с двумя гранёными стаканами и двумя же жареными пирожками на тарелке. Шлёпнулся обратно на стол и разлил из уже открытой Олегом бутылки водку по стаканам, подвинул к гостю пирожки.

— Паря, ты не бойся — ничего нам не будет. Все знают, что у меня горе. А ты с Лёшкой дружил, знакомство водил? У нас-то дома не бывал, а то я бы приметил.

— Лёшку я, к сожалению, не знал, но много о нём слышал. — Грушин поднял стакан. — Ну, пусть земля ему будет пухом! — А про себя добавил: «Будь ты проклят, гад! Жанну жалко, затравили девчонку до смерти. Я бы, может, и сумел её спрятать до тех пор, пока Лукина с Мерейно не возьмут. Но поздно о чём-то жалеть — можно только помнить. Она так помогла нам…»

— Упокой, господи, душу раба Твоего многогрешного Алексия и сотвори ему вечную память!

Родион размашисто перекрестился и вылил в рот сразу весь стакан. Тут же вновь наполнил его и выпил водку уже без всяких речей — и не залпом, а смакуя.

— Не палёная. Молодец, парень!

— Кристалловская, — промямлив Олег, стараясь не перебрать, тем более что пить за помин души зверя-бандита ему не хотелось.

И сыщик вновь подумал о незнакомой молодой женщине, которая пусть перед смертью, от отчаяния, но поднялась с колен. Спи с миром, Иоанна, а мы отомстим за тебя. И за твоего Константина, и за Валерию Леонову, и за несчастного питерского опера, замученного Косарём…

— А зачем тебе Лёшка нужен, если ты его не знал? — наконец пришёл в себя заметно подобревший Родион.

Он воодушевлённо жевал пирожок, а другой пришлось из вежливости взять Олегу. Сыщик закусывал и думал, не придётся ли после всего этого ночью вызывать «неотложку» и промывать желудок, но игра стоила свеч. Доверие Лобысевича было завоёвано.

— По делу хотел встретиться, но мне этот адрес дали. У нас общие знакомые есть, в одной компании тусовались. Сказали, Лёха «бабок» одолжить может, он забурел круто. «Тачку» купил новую…

— Забурел… Эх!

Лобысевич потряс бутылкой над стаканом, допил остатки и навалился всем телом на стол, обдавая Грушина перегаром.

— Дашка, стерва, с бандюганами его свела! Дашка, точно говорю! Экскурсовод, как же, культурная, да ещё курсы телохранителей закончила!.. Побежал Лёшка за ней, как телёнок, а она его приучила лёгкие деньги проматывать по дорогим кабакам. В казино играть стал, да неудачно, влез в долги. Дашка нашла, где можно отработать. С Кешей его познакомила, с Лёвой, ещё помельче сошки, блин, были. Чем занимались, сын не говорил, но я сам понял — нарвётся рано или поздно. Лучше бы здесь барахлом торговал — тоже не нищими были. Хотя «бумер» купить никогда бы не смогли… Теперь она, машинка-то, мне досталась по наследству, а я за руль сесть не могу — сердце щемит. Мать убивается, видеть никого не хочет. Соседи в области, козлы, нам завидуют. А как же без сына теперь? Нет его, и никогда не будет. Уйти-то он не мог, затянуло уже…

— А, может, он и не был бандитом? — осторожно предположил Грушин.

— А для чего «бумер» записывать на родственницу, которая ездила в жизни разве что на телеге да на тракторном прицепе? Почему не на себя? А? Вот то-то, паря. — Лобысевич упорно игнорировал имя сыщика. — И всякое другое, разное — всего не упомнишь. Видел я амбалов, когда Дашку встречал на вокзале. Сын попросил, когда побили его. Сам в «Склифе» лежал, а Дарью с попутчицей нужно было на Казанском принять. Теперь она же в Лёшкину память попросила меня помочь. Но уже на Ленинградском — из Мурманска поезд придёт. Согласился — не бесплатно же, а похороны с поминками дорого обошлись. Памятник нужно ставить, сам понимаешь. Крышу под Можайском надумал перекрыть…

Родион откусил хлеба, перед тем как следует посолённого.

— И за что платят, не пойму. Ещё раза два поджидал Дарью по разным адресам с подружками. И все, как одна, на сносях. Приличные, вроде, девочки, а сердце всё равно щемит. То ли бомба у них под платьем, то ли наркотики, хрен знает. Ведь за просто так никто о них не станет печься. Сегодня вечером точно привезёт из Мурманска очередную брюхатую… — Лобысевич махнул рукой. — Эту встречу, и баста, надоело! Хватит, что Лёшку загубили. Он ведь у Дарьи в последнее время жил, вспоминал меня не часто. Только когда подменить его нужно было. Но к главному-то отца не подпускал, нет. И не смог я толком добиться, чем же они занимаются. Думаю, не курьерши ли… — Родион вдруг зорко глянул на Грушина. — Паря, а ты не мент, случаем?

— Нет, Родион Адамович, — честно ответил Грушин. — Но хотел бы вас попросить об одном одолжении. Выполнить поручение будет нетрудно, а заплачу я вам хорошо. По крайней мере, не пожалеете, что согласились. Если же будете сопротивляться, в биографии Алексея покопаются более вдумчиво. И вам, возможно, придётся лишиться наследства.

— Вот оно что! — Лобысевич опустил плечи, разом постарел и обмяк. — Чего нужно, чтобы душу не травили? Одни грозят, другие грозят, а перед тем все Лёшку жалеют. На меня-то у милиции нет ничего. Заплачу штраф, какой назначат, и снова сяду торговать. Хотя после того, как Лёшка погиб, стали мыслишки всякие одолевать. Может, брошу всё и уеду в область. Или в Белоруссию с женой переберёмся — там наши корни…

— Родион Адамович, вы должны запомнить адрес, который вам назовёт Дарья, и сообщить его мне. Когда девушки приедут, вы встретите их, как обычно, не показывая виду, что чем-то огорчены. — Грушин прекрасно помнил, что Валерию Леонова из Питера в Москву везла тоже Дарья. — И после того, как сделаете это, исчезнете из Москвы, пусть на некоторое время. Ваш сын, к сожалению, действительно крупно влип, и Кеша Лукин с Лёвой Мерейно могут предъявить претензии. А я хочу вам добра.

— Адрес сказать — и точка? — удивился Лобысевич.

— Этого хватит, чтобы Лёшины друзья отомстили вам, Родион Адамович. Мы встретимся сегодня ночью, сразу же после того, как вы освободитесь. Ну, скажем, в кафе «Снежок» — есть такое на Балтийской улице. Мордально мы уже познакомились, так что проблем не возникнет. Передадите мне адрес, записанный на бумажку, когда я попрошу закурить, а потом уйдёте. И, нигде не задерживаясь, незаметно улизнёте из Москвы. Вполне вероятно, что вами никто не заинтересуется, но в этом деле лучше перестраховаться.

Грушин, разговаривая, постоянно держал обеденный зал под контролем, но ничего подозрительного не заметил. Два выпивающих мужика ни у кого не вызывали интереса. Разве что встреченный Олегом во дворе сторож захотел быть третьим, но Лобысевич махнул на него рукой, и тот исчез.

— Всё поняли или повторить? Здесь ошибиться нельзя, иначе ваша жена потеряет не только сына, но и мужа. Не нужно наносить ей ещё одну травму, правильно? Если что-то не ясно, скажите сразу.

— Мне всё ясно, — пробормотал Лобысевич, сжимая кулаки на столе. — Только ты кто такой, Олежа? Говоришь, не мент, а вдруг врёшь?

— Да нет, не вру. Действительно, я в милиции не работаю. А кто да что, тебе должно быть без разницы. Меньше будешь знать, крепче станешь спать.

Грушин поднялся из-за стола и почему-то покачнулся. Выругался про себя — неужели развезло? Только бы Лобысевич не заметил эту слабость и не потерял уважения.

— Я не прощаюсь, слышишь?

— Не глухой, — буркнул Родион Адамович и, запустив пальцы в волосы, с треском дёрнул их, будто хотел снять скальп…

* * *

Рита Деркач вышла из метро «Речной вокзал», надела капюшон и тонированные очки. Ей казалось, что в таком виде будет спокойнее, хотя наблюдения пока не замечала. Она бережно несла авоську с закутанной в газеты и полотенца тёплой кастрюлей, на крышке которой лежали два свёртка с бутербродами. В другой, спортивной, сумке побулькивал громадный китайский термос с чаем, а рядом с ним Рита устроила другой — с крепким кофе, как просил Артур Тураев.

Ребята уже сутки сидели в машине на прослушивании квартиры, указанной Родионом Лобысевичем. И это несмотря на то, что Петруничев не раз предлагал сменить их. Но Артур и два паренька из их группы решили дождаться окончания запланированной на сегодня операции, и Рита направлялась к ним не только для того, чтобы принести поесть.

Капитан Деркач была послана полковником Петруничевым с целью сообщить последние новости — операция началась в три часа дня, а сейчас было почти восемь вечера. Связываться по рации или по мобильному телефону с находящимися в спецмашине сотрудниками полковник не мог из-за возможного возникновения помех в эфире.

Наварить целую кастрюлю пельменей, и снарядить два термоса Рита догадалась сама. И сейчас представляла, как обрадуются мужчины, у которых давно подвело животы. Она знала, что Артур, в принципе, может не есть сутками, находясь на задании, но без сигарет и кофе ему определённо придётся туго.

Наготовила бутербродов Ритина тётка, посчитав, что одних пельменей окажется маловато, да и самой племяннице в засаде нужно хорошо питаться. Рита знала, что тётя точно не заснёт всю ночь, будет ворочаться в постели, бродить по квартире и жечь свечу на подоконнике. Откуда-то родственники взяли, что таким образом можно наколдовать счастье отсутствующему человеку. Рита её не разубеждала.

Свернув с Фестивальной на Смольную, Рита вошла в тёмный двор, побродила по грязи между кустами и песочниками, пока совершенно неожиданно не обнаружила микроавтобус с потушенными фарами. Через зашторенные окна разглядеть людей было невозможно, но Рита знала, что они там есть. Тихо чавкнула лужа, и словно из воздуха возник плечистый молодой человек в камуфляже, который, узнав капитала, облегчённо вздохнул и открыл дверцу автомобиля.

— Я вам всем пожевать принесла, — шепнула Рита охранявшему микроавтобус сотруднику их отдела, а сама уже вытянула шею, надеясь в мерцающем от приборов полумраке увидеть Тураева.

Артур как раз снял наушники, предоставив своему напарнику контролировать квартиру в одиночку, а сам повернул к залезающей в салон Рите блестящее от пота лицо.

— Держи.

Деркач поставила на сидение свою ношу, расстегнула куртку и отдышалась. Очки она давно запихала в карман, потому что и так почти ничего не видела, из-за чего забрызгала джинсы по колено.

— Как дела?

— Всё нормально. — Артур, поглядывая на вертящиеся катушки магнитофона, говорил шёпотом, чтобы ненароком не помешать коллеге. — Мать с девочкой и охранница там. Переговоры с будущими родителями ведёт именно Дарья Дмитриева. Похоже, Лукин ей очень доверяет.

— Супруги Мейнеке пришли в ужас, когда Петруничев рассказал им о деятельности группировки, — сообщила Рита, вытаскивая кастрюлю.

Артур вроде бы не обращал внимания на эти манипуляции, а вот нос Шурика Сенина возбуждённо задёргался. Но без приказа парень не мог снять наушники и попросить покушать, и потому обречённо глотал слюну.

— Неужели всё рассказал? — удивился Тураев. — Австрийцы умрут от ужаса — они давно разбаловались. Особенно такие благопристойные, как Ханнелоре и Конрад. По-моему, шеф немножко перебрал.

— Он сам решал, какую часть фактов обнародовать. — Рита выставила кастрюлю на сидение, положила пакеты, поставила термосы. — Сигареты кончились? Я вам принесла пять пачек «Мальборо».

— Вот за это спасибо! — Тураев тут же положил две пачки себе в карман, а три отдал ребятам. — Сейчас мы наших бедолаг покормим. И тебе нужно выпить чайку, правильно?

Артур полез в свою спортивную сумку, достал великолепный чайный бокал, на котором золотом было выгравировано имя «Маргарита», и над ним — две взявшиеся за руки фигурки.

— С наступающим женским днём, товарищ капитан! — И легонько, по-дружески, поцеловал Риту в щёчку.

— Ты… что? — Она едва не лишилась сознания. — При ребятах!

— А что, ребята — не люди? Поймут. Так налить тебе чайку? — Тураев уже сожалел о своём поступке, потому что Рита потеряла ориентировку в пространстве. — Мейнеке согласились нам помочь? Или отказались?

— Согласились.

Резкий переход с личных тем на служебные расстроил Риту ещё больше. Она изо всех сил старалась взять себя в руки, но это плохо получалось.

— Спасибо за подарок. Бокал просто бесподобен! Но здесь им пользоваться неуместно. Нужно остаться одной на кухне, заварить свежий крепкий чай. Поставить диск с классической музыкой…

— Диска у меня с собой нет, а чай держи. Это от отдела. — Тураев поставил Рите на колени три разные металлические коробки. — Индийский, китайский, цейлонский — выбирай любой. Итак, Ханнелоре и Конрад приедут по вызову Дарьи сегодня вечером и расплатятся мечеными деньгами. Сразу же после этого берём всю компанию. В квартире находится пара-тройка амбалов с оружием. Ни Лукина, ни Мерейно с ними нет.

Тураев сунул Шуре Сенину бутерброд с колбасой, и парень откусил сразу половину. Жевал от осторожно, стараясь не чавкать.

— Медики уехали ещё утром. Вероятно, роды на дому завершились благополучно. Удалось выяснить, что мурманчанку Аню продать ребёнка заставила собственная мать. Это нужно учесть при назначении девушке наказания. Конечно, ей двадцать пять, сама должна думать, но у властных родителей вырастают совершенно безвольные дети. Аня забеременела от моряка, кажется, капитан-лейтенанта, а он отказался жениться. Собиралась аборт делать, а мать сказала: «Дура, на этом деньги наваривают, а нам жрать нечего!» Сама в Питер поехала, разыскала Розалию Лукину. Это — законная жена Иннокентия, так что налицо семейный подряд. Чешка Петра ищет покупателей в Европе. Вышла на чету Мейнеке, отчаявшуюся завести ребёнка. Они взяли Аню на третьем месяце, приглашали отдыхать в Альпы. Потратили уйму денег, и я очень благодарен им за согласие помочь. Ребёнка-то у них теперь отберут…

— Полковник обещал помочь австрийцам получить эту девочку, но только по закону.

Рита налила Шуре в колпачок от термоса горячего кофе. Владик Алёхин, осуществляющий внешнюю охрану, на холоде проголодался тоже. Он изнывал от желания перекусить, но всё же крепился.

— Можно убедить Анну Терехову отказаться от дочери официально или лишить её прав по суду, а после уже сделать так, чтобы девочка попала к Мейнеке. По закону нельзя отказываться в чью-либо пользу, но наш шеф умеет улаживать разногласия какой угодно сложности. В любом случае, с такой бабулей малышку оставлять нельзя. Да и с матерью, которая способна кому угодно её продать, тоже. — Рита заметила, что Артур всё же очень устал и потому набросился на дымящийся кофе. — Между прочим, твоя аппаратура здорово работает. Передатчики стоят очень близко, как я понимаю…

Во двор въехала какая-то легковуха, которая могла здорово помешать. Но через минуту она умчалась, забрав от подъезда влюблённую парочку.

— Повезло, что соседи сверху и снизу согласились принять наших специалистов и установить аппаратуру. Пришлось проворачивать это дело в спешном порядке. Но, как видишь, успели. — Артур не скрывал удовлетворения. — Санкцию оформляли задним числом, а сейчас всё происходит законно. Пришлось наслушаться всякого, но медики отработали хорошо. Применили эпидуральную анестезию, чтобы роженица не кричала. Зато доктор и медсестра волновались — впервые занимались этим дома. Бегали, переругивались, всё время дрожали — а вдруг арестуют их здесь, или у Ани случится осложнение. Но на сегодня их пронесло, хотя побеседовать с этими людьми всё же придётся. Номер их машины зафиксирован, сами сфотографированы. Остаётся только узнать полные имена медиков. Друг друга они называли Эдик и Соня, так что кое-какие координаты есть. Держу пари, так много без аппаратуры мы не узнали бы. — Артур налил себе ещё кофе, взял бутерброд. — Пельмени Владу оставим — он любит. Так вот, ни при каком допросе Анна не раскололась бы относительно главной роли своей матери во всей этой истории. Молчала бы только потому, что самого родного человека боялась больше, чем милиции, и даже больше Лукина. А так она уже после родов пооткровенничала с Дарьей. Сказала, что обратно в Мурманск её сопровождать не нужно. Послезавтра явится мама, и они уедут вместе. Главное — передать ей все деньги до цента. Бабушка малютки, в прошлом работник ВПК, а после — разорившийся «челнок», оказалась предприимчивой до безобразия. И вот теперь ей придётся давать объяснения, особенно если удастся взять Розалию и прочих. Анину мать опознают, как миленькую. Лукины не будут выгораживать небрежных клиентов, которые навели на их контору. Но больше всех меня интересует Дарья Дмитриева, потому что она сопровождала Валерию из Петербурга в Москву в позапрошлом году. И раз она же является активным сотрудником фирмы Лукиных, то вполне может знать, где сейчас Милена…

— Я тоже об этом подумала! — обрадовалась Рита. — Расколоть бы её!

— Попробуем.

Артур взял вторую пару наушников, некоторое время слушал — видимо, в интересующей их квартире шёл важный разговор.

— Итак, сейчас условились с четой Мейнеке, что передача денег состоится не в доме, а в машине австрийцев. Заказчики потребовали поступить так, и Лукин упираться не станет. Очень может быть, что иностранцам не хочется входить в неопрятный подъезд, поднимать в загаженном лифте — дом ведь обычный, не охраняемый. Думаю, что у Иннокентия подозрений не возникнет, даже после истории с Жанной Иссуриной. Я предполагаю, что Мерейно неточно передал шефу суть питерского происшествия. По крайней мере, никаких новых, особенных мер предосторожности Лукин не предпринял. Он слишком долго работал на «авось», и всё у него ладилось.

Артур посмотрел на часы и вздрогнул. Он быстро надел куртку, тронул за плечо Сенина, давая понять, что уходит; и, высунувшись на улицу, коротким свистом подозвал Владислава. Тот немедленно оказался рядом с майором.

— Мы пока посторожим, а ты отдохни. Возьми пельмешки в кастрюльке и подкрепись, пока время есть.

— Вот спасибо!

Алёхин с ума сходил по пельменям и мог поглощать их в любых количествах. Правда, сейчас вместо положенного клюквенного морса их полагалось запивать сладким чаем.

— Товарища капитана нужно благодарить, — объяснил Артур. — Маргарита Викторовна привезла их сюда, а перед этим купила и сварила. Ладно, ребята, за трапезой не забывайтесь и будьте настороже. Осталось недолго — скоро мы удалимся со сцены и уступим место ОМОНу.

— Слушаюсь! — сказал Алёхин, открывая кастрюльку.

— Эти бесценные километры плёнки, надеюсь, будут приобщены к делу, — сказал Тураев, отводя Риту под руку от микроавтобуса.

А она думала о том, что согласилась бы сидеть в таких засадах каждую ночь, лишь бы рядом был Тураев. Подаренный им чайный бокал Рита поклялась не использовать, а поставить в сервант за стекло и поклоняться ему, как идолу.

— Сейчас отойди подальше, лучше всего в соседний двор, и по мобильнику свяжись с полковником. Скажи, что всё готово. Нужные нам люди находятся в квартире, и можно начинать. Лишь бы австрийцы не подвели…

— Понадеемся, что не подведут. — Рите не хотелось, чтобы возникли какие-то затруднения, но, в то же время, скорое окончание мероприятия её очень опечалило… — На стрёме останешься ты?

— А кто же? Надо же и ребятам погреться. — Артур поправил кобуру под мышкой. — Доложись полковнику, а потом вернёшься. Мы вместе воздухом подышим, а то в автобусе я опьянел без водки и потерял реакцию.

Конспиративная квартира находилась в доме, стоящем за квартал от этого двора. Но всё равно нужно было опасаться людей Лукина, которых он мог для страховки рассредоточить по всему микрорайону. Помня об этом, Рита решила спрятаться в каком-нибудь укромном уголке на той стороне Смольной улицы. Этот квартал московских новостроек она знала плохо, но всё же прикинула, что не заблудится.

Сделав несколько шагов, она неожиданно для самой себя обернулась и хрипло спросила:

— У тебя дома живёт Валерия Леонова?

— Живёт. — Тураев думал о другом, потому говорил неохотно. — Её выгнал Вандышев, а девчонке некуда деться. Я сам просил её пока в Питер не возвращаться. Она мне очень нужна здесь. Выделил ей комнату — у меня ведь их три. Живём, как в дружной коммуналке…

— Тебе, вижу, площадь некуда девать! — нервно усмехнулась Рита. — Для чего тебе так нужна Валерия? Чтобы без проблем взять материал для экспертизы?

— Между прочим, ты права, а я об этом не подумал. Для начала хочу предъявить ей на опознание Дарью Дмитриеву…

— Да ну тебя! — Рита, потирая сведённые сдерживаемым плачем скулы, выскочила со двора, перебежала улицу.

Артур ей никогда не лгал, но крайней мере, Рита ни разу не уличила его в этом. Но сейчас она не верила ни одному его слову. Да, возможно, Тураев хочет предъявить на опознание Валерии сопровождавшую её девушку и планирует, в случае чего, взять нужные биоматериалы.

Но всё-таки такой человек, как Тураев, не сможет долго жить в одной квартире с молодой красивой женщиной и не спать с ней. И если этого до сих пор не произошло, то виной тому нездоровье самой Валерии. Но рано или поздно час «Х» настанет, и исполнение давней мечты Маргариты Деркач отодвинется на неопределённое время. Сейчас, конечно, не стоит занимать голову посторонними мыслями. Нужно работать, позабыв на время операции про разные сопли и слёзы…

Рита прошла мимо двери в подсобку магазина, устроилась за ларьком так, чтобы редкие уже прохожие её не видели. Мокрые ветки кустов хлестали по лицу, сверху капало за ворот. Под подошвами хрустели стёкла, и Рита страдальчески поморщилась, набирая номер.

— Петруничев! — отозвался полковник. Судя по тону, он был на взводе и в хорошем настроении. — Кто на связи? Ты, Марго?

— Да, я, Александр Георгиевич, — шёпотом ответила Рита, прикрывая рот и «трубу» ладонью. — Всё в порядке, они в квартире. Можно начинать. Какие будут указания нам?

Она имела в виду не только себя и Тураева, но и Владика Алёхина с Шурой Сениным.

— Указание одно — сидеть и не высовываться. Передай майору, чтобы он в омоновские дела не впутывался и под ногами не болтался. Когда закончим, я лично объявлю, что ему можно вступать в игру. Кроме вас, там дежурят наблюдатели, так что беспокоиться не о чем. Вы их не видите, но они там есть — рассредоточены по дворам. Всё, конец связи, приступаем. Тебе лучше всего побыть в автобусе…

Рита не помнила, как выбралась из-под акации, прошла до того дворика, где стоял автобус, и увидела, что Тураев курит, сидя верхом на мокрых детских качелях. Раньше бы она не отказала себе в удовольствии понаблюдать за омоновской операцией, но сейчас ей хотелось побыть рядом с Артуром, просто помолчать и подышать уже совсем весенним, влажным ночным воздухом.

Капитан Деркач знала, что ребята справятся с заданием на пять с плюсом, и всю эту шатию на квартире возьмут, но это только полдела. Допрашивать задержанных вместе со следователем придётся и Артуру. Возможно, на это уйдёт не одна неделя.

— Что сказал «полкан»? — Тураев покачался, опираясь каблуками в мёрзлую землю, и немного отъехал по льду назад.

— Сказал, что операция начинается, а мы до её окончания должны находиться в стороне и ОМОНу не мешать. Ты, разумеется, поступишь несколько иначе.

Рита прекрасно знала, что Артура в автобусе не удержать. Вмешиваться в ход распланированного до мелочей действа он не станет, но обязательно захочет проследить откуда-нибудь из беседки или с горки за тем, как сложатся обстоятельства.

— А ты?

Тураев потушил окурок и встал, слегка пошатнулся, и Рита почувствовала, как он устал. Устал не на дежурстве, когда пришлось несколько суток подряд с небольшими перерывами прослушивать нужную им квартиру, а вообще от всего. От работы, от Петруничева, от Риты и от ребят, вообще от жизни. Рите почему-то показалось, что Тураев сейчас скажет ей что-то жуткое — например, о своём решении уйти из уголовного розыска, и потому нужно отвлечься самой, переключить на что-то внимание майора.

— Если нет настроения, оставайся в автобусе…

— Нет, я пойду с тобой! — резче, чем положено, перебила Рита и взглянула на часы. — Там, наверное, уже началось. Пошли, а то опоздаем.

— Сначала должен подойти «Понтиак» супругов Мейнеке, а там, в салоне, тоже установлена скрытая камера. Ханнелоре и Конрад дали на это согласие, чтобы мы могли получить как можно больше доказательных материалов. Петруничев боялся, что придётся их уговаривать, что-то доказывать, но иностранцы оказались куда более законопослушными, чем наши. Без малейших сомнений разрешили оснастить автомобиль нужной техникой. Наверное, они уже во дворе. — Тураев сделал Рите знак подождать, открыл дверцу микроавтобуса, что-то сказал Алёхину и Сенину. — Порядок, ребята побудут здесь, а мы посмотрим, как всё получится…

Они шли по Смольной улице, и Рита невольно улыбалась, ощущая хмельной шум в голове. Чернело наверху московское бездонное небо, и вспыхивали то тут, то там электрические огни. Окна, казалось, зажигались рядом со звёздами. И Рита точно знала, что такой лёгкой, молодой, счастливой она не будет уже никогда.

— Вот они, — словно между прочим сказал Тураев, всё-таки придерживая Риту за руку и закрывая её от возможного наблюдения. — Сейчас Мейнеке позвонят из машины Дарье, и она вынесет ребёнка. А мы с тобой обойдём с другой стороны и понаблюдаем из-за гаражей. Я присмотрел ещё днём очень удобное местечко на этот случай. Иди за мной.

— Слушаюсь! — шёпотом ответила Рита, через плечо разглядывая сверкающую длинную машину, которая бесшумно завернула в обыкновенный двор, каких тысячи на новостройках, и остановилась.

Автобусов с бойцами в камуфляже и масках Рита не замечала, но знала, что они совсем близко. Другое дело, что наблюдателей от Лукина во дворе не было. Или они тоже тщательно маскировались, или Иннокентий Павлович безраздельно доверял клиентам и не считал себя вправе за ними следить. Чтобы не спугнуть удачу, Рита старалась даже не думать о том, что пока всё идёт хорошо. Хоть бы и дальше так, тьфу-тьфу, и не обнаружилось бы никаких поганых сюрпризов через миг, через минуту, через полчаса.

Стараясь ступать шаг в шаг за Тураевым, она пробралась между припаркованными во дворе автомобилями и забралась в щель между задней стеной гаража и бетонным забором. Остановилась, когда майор сжал её локоть, давая понять, что диспозиция занята.

Отсюда и впрямь великолепно просматриваться двор, и «Понтиак» у подъезда Рита видела, не напрягая глаз. Пока лимузин просто стоял у самых ступеней, но из него никто не выходил — скорее всего, стороны в последний раз уточняли условия встречи. Минут через пять на шестом этаже погас свет сразу в двух окнах, и Рита решила — это и есть та самая квартира.

— Приготовься, сейчас начнётся, — одними губами предупредил Тураев.

Рита почувствовала, как напряглось его тело, услышала прерывистое, возбуждённое дыхание. Она поняла, что майор сам очень хотел бы ринуться вместе с бойцами к «Понтиаку», и успокаивающе погладила его по руке.

Из стеклянных дверей подъезда вышла рослая девица в джинсах и короткой кожаной куртке, а следом за ней внушительных размеров детина нёс маленький белый свёрток. Ещё один охранник сопровождал парочку, и вся компания напоминала счастливое семейство, покидающее роддом; разве что в руках у женщины не было цветов.

Наблюдая за ними, Рита подумала о молодой матери Анне Тереховой — интересно, смотрит ли она сейчас в окно, думает ли о дочери, с которой так просто рассталась? Да нет, скорее всего, её интересуют деньги, которые Дарья Дмитриева вот-вот должна принести со двора в объёмистом конверте. О том, что этот волнующий момент ей пережить не суждено, Аня пока не и взяла у охранника ребёнка. И как подозревает.

Дверца «Понтиака» открылась. Дарья заглянула внутрь, потом обернулась. Как только в её руках оказался длинный голубой конверт с мечеными купюрами, во двор с двух сторон въехали жёлтые старенькие автобусы, из которых на ходу уже выпрыгивали рослые бойцы в камуфляжной форме и в масках-чулках с прорезями для глаз и рта. Рита, несмотря на то, что наблюдала подобные сцены не единожды, сжалась в комочек и зажмурилась. Тураев, напротив, следил за происходящим с видом заядлого охотника или игрока на скачках.

От неожиданности охранники даже не предприняли попытки оказать сопротивление и покорно рухнули в снег, повинуясь приказу командира группы захвата. Они расставили ноги и застыли, смирившись со своей незавидной участью. Дарья, судя по всему, впавшая в шок, застыла с конвертом в руках, как статуя, и уставилась на один из автобусов со шторками на окнах. Наверное, решила, что придётся на нём ехать в изолятор. Супруги Мейнеке, улыбаясь, как актёры на поклоне, вышли из «Понтиака», и Конрад высоко поднял новорождённую девочку, которая, проснувшись, разревелась на весь двор, а затем передал её жене.

Охранников между тем обыскали, нашли пистолет Макарова и электрошокер, а также нож типа финки и баллончик со слезоточивым газом. Покусывая губы, Рита наблюдала за всей этой киношной суетой и сожалела, что операцию, долго и тщательно подготавливаемую их отделом и лично Артуром Тураевым, завершают совсем другие люди, которых, кажется, уже снимает телекамера. В вечерних новостях прославят без сомнения достойных, но все же не главных героев разворачивающейся драмы.

Со Смольной улицы завернула «Волга» полковника Петруничева, а за ней, сделав лихой вираж, влетела машина «скорой помощи». Все остановились у подъезда, и Александр Георгиевич, в форме и при параде, выбрался в снежную лужу, куда встал сверкающими ботинками.

— Мишаня, ты посуше место не мог выбрать? — ласково, но ехидно спросил он у шофёра, и такой тон начальника не предвещал ничего доброго. Впрочем, шофёр мог надеяться на снисхождение по случаю удачно завершившейся операции. — Итак, нужно немедленно подняться в квартиру, забрать роженицу и вместе с ребёнком отвезти в роддом — это первое…

Петруничев моментально взял бразды правления в свои руки, и все присутствующие беспрекословно подчинились высокому чину с Петровки.

— Остальным придётся проехать с нами и прояснить кое-какие вопросы. Благодарю вас, господа! — повернулся Петруничев к австрийцам. — Вы оказали неоценимую услугу и нам, и этой девочке, которую хотели удочерить. Надеюсь, что ваша мечта сбудется…

Артур, не дожидаясь приказа полковника, проводил взглядом вошедших в подъезд омоновцев и медиков, разочарованно вздохнул и направился через двор к Александру Георгиевичу. Тот вполголоса распоряжался относительно задержанных, и потому никак не ожидал увидеть здесь Тураева. Похоже, последнего не интересовало, как поступит с ним начальник, уличив в неисполнении приказа. Он хотел побыстрее познакомиться с Дарьей Дмитриевой и спросить её о Милене.

— Здравия желаю, товарищ полковник! — Тураев мельком улыбнулся, осмотрев смущённые физиономии только что поднятых с мокрого песка амбалов. — Думаю, что заминок более не предвидится…

— Да, всё прошло по высшему разряду.

Петруничев решил отложить нотацию на потом — он не желал в присутствии сотрудников других подразделений унижать муровцев; но и спускать наплевательское отношение подчинённых к собственным приказам тоже не собирался.

— Вот, говорят, Анна Терехова одна там. Ключ изъяли, пробуют дверь отпереть. Конрад, Ханнелоре, вам тоже придётся проехать с нами…

— О-о, да, да! — снова дежурно заулыбались Мейнеке, которым на самом деле было очень грустно.

Потратив уйму времени и денег на Анну Терехову и её будущего ребёнка, а также на оформление фальшивых документов, свидетельствующих о том, что девочку родила фрау Ханнелоре, супруги остались с носом, да ещё угодили в пренеприятную полицейскую историю. Но ничего другого, кроме как демонстрировать полнейшую лояльность к властям, им не оставалось, и австрийцы достойно держали марку.

Омоновцы, основательно разогретые ожиданием операции, теперь никак не могли успокоиться. Они прохаживались вокруг автобусов, курили и громко хохотали то ли над анекдотами, то ли над занимательными историями, рассказываемыми вполголоса.

Окна нужной квартиры засветились вновь — значит, туда удалось проникнуть без приключений. Через десять-пятнадцать минут Анну с девочкой отвезут в клинику, и можно будет заняться задержанными, а конкретно — Дарьей Дмитриевой.

— Конечно, и Марго наша здесь, — проворчал полковник, увидев рядом с собой капитана Деркач, которая зябко куталась в куртку и кусала синие от холода губы. — Цирк вам тут, что ли, ребята? Ладно, раз пришли — помогайте. Артур, тебя, как я понимаю, интересует Даша?

— Разрешите поговорить с задержанной, — попросил Артур. — Это много времени не займёт.

Дмитриева испуганно посмотрела на него, ожидая ещё чего-то более страшного, чем недавний захват с поличным. Ребёнок так и надрывался на руках несостоявшихся родителей, а врачи пока были в квартире — наверное, Анне потребовалась экстренная помощь.

Рита с интересом изучала представительную австрийскую пару — мужчину лет пятидесяти в очках с золотой оправой, в длинном кашемировом пальто болотного цвета, из-под которого торчали белый ворот сорочки и яркий шёлковый галстук, и его жену — элегантную блондинку, десятью годами моложе мужа, нервно теребившую большие пуговицы на жакете.

Заметив взгляд молодой женщины в забрызганной дождём куртке и измятых джинсах, Мейнеке попытались взять себя в руки, продемонстрировали голливудские улыбки, но глаза супругов выражали страх и тоску.

— Разговаривай! — махнул рукой Петруничев и отошёл, на ходу доставая рацию.

Ему не терпелось связаться с находящимися в квартире и узнать, когда они собираются спуститься во двор. В темноте полковник едва не наступил на облезлую дворнягу, чертыхнулся, забыв о присутствии иностранцев, и присоединился к скучающей около автобуса группе.

— Дарья Борисовна Дмитриева? — сухо спросил Артур, раскрывая удостоверение перед носом поникшей женщины.

Она нашла в себе силы кивнуть, но глаз поднять не могла, смотрела на свои сапожки. Рита, между прочим, отметила, что Дмитриева очень похожа на Тутту Ларсен.

— Думаю, мы с вами встретимся ещё не раз. Но, как уже ясно, заночевать вам придётся вне дома. Насколько я знаю, у вас есть дочка…

— Да, Настя с Люськой одни сейчас в квартире, ждут меня, — прошептала Дарья пересохшими губами.

Сейчас она напоминала провинившуюся школьницу. Казалось, она боялась Тураева куда больше, чем парней в масках, и испытывала невероятный стыд перед ним.

— Я как раз хотела попросить, чтобы позвонить разрешили — и ей, и маме в Питер. Она приедет и заберёт их, а, может, сама на время в Москву переберётся…

— Такую возможность мы предоставим, — не раздумывая, согласился Тураев. — Но потребуются некоторые уточнения. Настя — ваша дочь. А кто такая Люська? Кошка, что ли?

— Да нет, игуана. Кошку нам держать нельзя — у дочери сильнейшая аллергия, а без живости она не может. Настя игуану обожает…

— А кто это?

Рита пыталась что-то вспомнить, но от волнения не могла. Артур тоже не проявлял своей обычно осведомлённости.

— Двухметровая ящерица. Сине-зелёного цвета, на боках тёмные полоски. Но Люська ещё метр двадцать. Я купила её по случаю года Дракона — думала, что принесёт удачу. Но, как видите, ошиблась. — Дмитриева увидела, что полковник направляется к ним, и вздрогнула. — Может, так и лучше, что меня сейчас взяли. После провала сделки мне на воле находиться опасно. Только дочку нужно успокоить. Умоляю вас…

— Ладно, мы сейчас к ней поедем и всё объясним. И сами свяжемся с вашей матерью в Петербурге. Но в обмен на это вы должны сотрудничать с нами, Дарья Борисовна. Поможем друг другу?

Тураев посмотрел на Риту, и та кивнула, давая понять, что готова ехать куда угодно.

— Я сделаю всё, что вы скажете, — уверенно сказала Дарья.

— У роженицы открылось сильное кровотечение, — сообщил Александр Георгиевич. — Она, находясь там одна, встала и вышла в туалет, где и упала. Сейчас в реанимацию её повезут. А вас, голуби, — на Петровку. Переночуете в КПЗ, а завтра будем с вами что-то решать. Вон, несут беднягу, дурочку нашу.

Полковник мотнул головой в сторону, отступил, и все увидели людей, которые быстро тащили носилки к машине «скорой». Молоденькая фельдшерица взяла у фрау Мейнеке девочку и, ни слова не говоря, забралась в кузов через открытые задние дверцы.

— Квартиру пока опечатали, обыск будем проводить с завтрашнего утра. Твоё присутствие, Артур, обязательно. Сейчас с нами поедешь, или домой, отдыхать?

— Нужно к Дарьиной дочери завернуть. Адрес ваш знаю, так что можете не беспокоиться. Насту пустит нас в квартиру?

Тураев видел, что полковник хочет возразить, но всё равно поступал так, как считал нужным.

— Про игуану, кроме её подружек, знаю только я. Мы договорились, что доверять можно тому, кто скажет условную фразу…

— Какую именно? — перебила Рита.

«Скорая» давно уехала, и омоновцы завели в автобус двух задержанных охранников. Ждали только Дарью.

— Скажите, что привезли Люське репу. Настя обязательно откроет.

— Мы так и сделаем, — решил Тураев. — Моя машина в соседнем дворе, так что транспорт выделять не нужно. Ребят предупредим, товарищ полковник, не волнуйтесь. А к началу обыска я буду, как штык…

— Отправляйтесь! — недовольно разрешил Петруничев.

Он сделал знак Дмитриевой, и та, с отчаянной надеждой взглянув на Артура и Риту, проследовала к автобусу.

Австрийцы уже сидели в своём лимузине, которые ехать на Петровку и давать показания относительно своей авантюры в дикой России. Больше всего на свете им хотелось как можно скорее покинуть Москву и никогда более сюда не возвращаться.

Через пятнадцать минут, поставив в известность Сенина и Алёхина, они открыли алый джип, и на заднем сидении Рита увидела огромный букет мимозы. От сладковатого запаха закружилась голова, и захотелось плакать. Тураев, не зная, что сегодня придётся заезжать к дочке Дарьи Дмитриевой, купил мимозу для Валерии Леоновой, а потом совершенно забыл о ней.

Не вспомнил даже сейчас, садясь за руль и думая о своём. Рита же, устроившись позади него, схватила цветы, прижала их к лицу и только сейчас дала волю слезам. Дорога предстояла длинная — Дмитриева жила в Никулино, на улице Академика Анохина. И за это время Рита надеялась облегчить душу, привести себя в порядок. Ведь общаться с девочкой предстояло в основном ей…

* * *

— Я была экскурсоводом высшей квалификации — в Питере. В Москве попала на более хлебное место. Настя у меня от первого брака, а второй муж входил в группировку Иннокентия Лукина. По его распоряжению я и сопровождала «кошёлок» от мест их жительства до столицы. Потом отвозила их или в клиники, или на конспиративные квартиры. Эти барышни оформлялись в роддома под чужими именами. Любой при желании могли выписать справку о рождении мёртвого ребёнка. Так было и с Валерией Леоновой…

Дарья закурила, опустив тяжёлые веки. Когда затянулась, массивная нижняя челюсть ещё больше выпятилась, а красиво вырезанные ноздри затрепетали.

— Но мы всегда выполняли условия договора — поезда выбирали только фирменные, с наилучшим обслуживанием. И платили оговорённую сумму цент в цент.

Артур слушал, кивая, и рассматривал Дарью — её гладко зачёсанные назад волосы цвета спелого каштана, скрученную косу на затылке, длинные, вишнёвые с блёстками, ногти — по самой последней моде. Одета Дмитриева была в длинный, почти до колен, верблюжий свитер, мешковатые джинсы и вчерашние замшевые сапожки, с которых задержанная безуспешно пыталась стереть грязь.

Тураев вспоминал их с Ритой ночной визит в Никулино к перепуганной до смерти Настеньке Дмитриевой — кудрявой, рыжей, веснушчатой, похожей на пацана. Сегодня к ней должна была приехать из Питера бабушка, которая, как сказала Настенька, очень боится игуану Люську, а девочке без неё нет жизни.

Потом сыщики с интересом рассматривали жутковатого «дракончика» в закутке, оборудованном здоровенной корягой для лазания, обогревателем, ультрафиолетовой лампочкой и корытцем с водой. Настенька, одетая в пёстрый вязаный свитер и такие же рейтузы, взахлёб рассказывала о любимице Люське, которая обязательно когда-нибудь отложит яички и выведет малюсеньких игуанчиков. А их можно будет дорого продать, потому что держать эту живность в доме теперь очень престижно.

Артур смотрел на ребёнка и думал, стоит ли оставлять его в Никулино до приезда бабушки или лучше забрать к себе, поручив присмотр Валерии Леоновой. Но Настя наотрез отказалась бросать Люську одну и осталась дожидаться бабушку в квартире, которую Дарье и Лёшке Лобысевичу купил Иннокентий Лукин…

Для такого ответственного допроса Петруничев освободил свой кабинет, пообещав часа три-четыре не появляться и не беспокоить майора, которому сегодня предстояло узнать много нового. Чтобы быть в форме после бессонной ночи и утреннего обыска, Тураеву пришлось выпить три чашки кофе и принять холодный душ; на разминку в спортзале уже не хватило времени.

— Ваш муж Алексей Лобысевич давно занимался детским бизнесом?

Артур увидел, что выложенная им в начале допроса пачка «Винстона» пуста. Они с Дарьей дымили, не переставая. Артур достал «Кент», надорвал и положил на стол рядом с письменным прибором.

— Без малого три года. — Дарья со вкусом выдохнула дым.

— А как вы с ним познакомились?

Тураев уже около часа собирался задать свой главный вопрос, но никак не мог решиться на это.

— Нас познакомился мой родной брат Лев Мерейно. Я раньше тоже носила эту фамилию, — спокойно, но всё-таки с вызовом сказала Дарья, и Артур непроизвольно вздрогнул.

Он изучал досье на сожительницу Лобысевича, но там она проходила как Дмитриева, а о первом её муже не было вообще никаких сведений.

— При разводе отца с матерью мы тоже разъехались. Лёвка остался с папой, а меня мама забрала к себе. Она вышла замуж, стала Изотовой. Я считала себя истинной петербурженкой, мечтала стать экскурсоводом, чтобы рассказывать гостям города о его красотах. И я добилась исполнения желания, только счастья мне это не принесло. Наш с Лёвой отец был врачом, и его устроил после окончания восьмилетки в медучилище при Педиатрическом институте. На одном с ним курсе, в их группе занимался мой будущий муж Ваня Дмитриев. После рождения Насти мы прожили недолго и расстались тихо, без скандалов. Лёва навещал меня не часто. У него не клеилась личная жизнь — за десять лет сменились три жены, но ни одна не родила ему ребёнка. Зато мой братец сумел найти свою золотую жилу и круто разбогатеть.

Дарья сцепила пальцы на колене и смотрела на сейф полковника Петруничева, над которым висел портрет Дзержинского в лакированной рамке.

— Когда братец приехал к нам с мамой в гости на новеньком джипе «Тойота-Лэндкраузер», я решилась спросить, откуда такое богатство. Он ответил, что может меня пристроить к выгодному делу, свести с состоятельными иностранцами, если буду держать язык за зубами и делать всё, что прикажут он и его шеф Иннокентий Павлович. Но для того, чтобы наверняка быть принятой на работу, я должна окончить курсы телохранителей. Физические данные у меня для этой профессии идеальные.

— И вы без раздумий согласились?

Артур уже свыкся с мыслью о том, что сидящая перед ним молодая красивая женщина — родная сестра Косаря, а вчерашняя рыженькая девочка — его племянница. Нужно будет взять в оборот агентуру и указать на серьёзные упущения в работе. Ведь если бы сама Дарья не призналась в близком родстве с Мерейно, факт ещё долго оставался бы неизвестным. Вероятно, и Иннокентий, и Лев хотели всецело доверять членам своей группировки, и потому один взял в помощники жену, а другой — сестру.

— Дарья Борисовна, вы до конца осознавали последствия принятого решения, когда вступали на скользкую дорожку?

— А о чём мне было раздумывать? — Дмитриева округлила зеленоватые глаза, которые сейчас показались Артуру кукольными, стеклянными. — Мама сломала ногу, очень долго не могла нормально ходить, а о том, чтобы устроиться на работу, и речи не было. Алименты на Настю я получала крохотные, Ване не везло с трудоустройством, мне — тоже. Когда-то желанная профессия показалась мне ненужной, лишней в нынешней жизни. И в этот момент, когда я готова была пойти торговать на рынок, Лёвка предложил помощь. Он всегда говорил, что взрослому здоровому человеку нужно давать не рыбу, а удочку; только при этих обстоятельствах он сможет себя уважать. Да и я просто так не взяла бы от него деньги — я ведь не нищенка, не убогая. Здоровенная баба, для которой ничего не стоило выучиться на телохранителя. Я со временем узнала, чем занимаются Кеша и Лёвка, познакомилась с Лёшкой Лобысевичем. Жаль, что расписаться не успели — Лёшку я любила…

— Любила? — удивился Тураев и даже уронил карандаш полковника, которым рисовал на листочке мелованной бумаги каких-то фантастических упырей.

— Дарья Борисовна, а вы знаете кличку своего брата?

— Знаю. — Дмитриева опустила глаза, и пальцы её впились в рукава свитера, будто их свела сильная судорога. — Его зовут Косарём.

А почему именно так, вы в курсе? — глухо спросил Артур.

— Да. Он по пьянке похвастался, что незаконченное медицинское образование позволяет ему точно попадать косой между шейных позвонков жертвы, но не даёт права принимать роды. Для этого у них свой врач есть — Эдик Какван. Ещё Алеся на них работает — фамилию не знаю. Эдик — оперирующий хирург, но в родовспоможении смыслит не то чтобы очень. Возит с собой акушерку Сонечку…

— Они и принимали роды у Ани Тереховой? — перебил Тураев.

— Да, но она сама виновата — нечего было разгуливать по квартире, когда анестезия ещё не отошла. Я привезла их на квартиру, на Смольную, позавчера вечером. Иннокентий очень боялся, что Мейнеке не получат вовремя ребёнка. После того, что произошло с мистером Сэмом Ниаканом, Кеша стал совсем дурной. Еле удалось выпутаться, потому что родила ещё одна наша девочка…

— Таня Журавлёва? — спросил Артур и увидел, как Дарья дёрнулась.

— Да, спасительница наша! Сэм очень доволен мальчиком…

— А сначала ему предназначался ребёнок Любови Горюновой, так ведь?

Артур не щадил сестру Мерейно, и Дарья понимала, почему так грубо говорит с ней майор из угрозыска. Но он же сегодняшней ночью успокаивал в Никулино Настю, вызывал из Питера Дарьину мать. И потому она считала его скорее союзником, чем врагом.

— Да, и Сэмюэл, очень состоятельный человек, примерный христианин, сделал очень много для этой сучки.

Дарья в выражениях не стеснялась, и Артура это обстоятельство покоробило. Неужели мало, что за свой дурацкий, дважды нелепый поступок Любовь Горюнова заплатила ужасную цену, и непоправимо пострадала её семья? При пожаре в псковской деревне погибли родители, остался инвалидом муж, получила нервное потрясение дочь, а сын остался с навеки обезображенным лицом и сильно упавшим зрением. Бесследно исчезли Людмила и Сергей, а с ними — грудной ребёнок. Нет больше дачи под Петербургом. Остались лишь квартиры, которое стоят пустые…

— Вы одобряете эту чудовищную расправу?

Артур прищурил моментально потемневшие глаза, и права щека его сморщилась, как от зубной боли.

— Её предупреждали, — ровным голосом отозвалась Дарья. — Она была согласна на всё, когда умоляла Иннокентия заключить с ней сделку. Мол, двое детей, беременна третьим, хочет для него лучшей доли, а для старшеньких — средств к существованию. Жену своего деверя притащила к Розалии, все вместе Лукина упрашивали. Кеша не очень-то связывается с жёнами деревенских пьянчуг, потому что потомство может получиться некачественное. Но всё же взял на свой страх и риск, пожалел…

Дарья прижала ладонь ко лбу, опустила голову, навалившись на стол. Видимо, сил уже не осталось, потому что всю ночь она не спала и плакала.

— Кормил, поил, показывал лучшим врачам, возил в дом отдыха, в Калининградскую область. Лично я сопровождала эту Горюнову, на каждый её чих неслась, как угорелая. Лёвка говорил, что Ниакан — очень выгодный клиент, щедро платит. В собственных действиях я ничего криминального не нахожу. Не воровала, не убивала, и бабы шли со мной добровольно, с песнями. Ни они сами, ни их занюханные мужья никогда не принесли бы в дом столько баксов. За всю жизнь не заработать, а здесь — даром…

— Что именно сделала Люба? — мягче спросил майор.

Ему стало жарко, и он снял пиджак, оставшись в голубой, очень модной нынче рубашке с серебристым галстуком. Сзади, на стене, висел календарь с изображением громадного чешуйчатого Дракона, и при взгляде на него Тураев вспомнил о Насте Дмитриевой. Надо всё-таки с её матерью договориться, потому что она — не только член банды, но и родственница Льва Мерейно. Без Дарьиной помощи повадок главарей не узнать и в сердце группировки не проникнуть. А план Тураева был выстроен именно на знании всех тонкостей, на осведомлённости обо всех подчинённых Лукина и лично о нём самом.

— Как я понял, она сбежала с ребёнком?

— Да, так и было. Положили в один из лучших роддомов, в отдельную палату. За день до Нового года она без проблем, буквально в пять минут родила роскошного карапуза. В своей дурацкой деревне Горюнова никогда не нагуляла бы такой плод — три восемьсот, и пятьдесят четыре сантиметра ростом. Договорились, что до Сочельника они побудут в комфортных условиях, а тем временем миссис Линда Ниакан прибудет из Лос-Анджелеса, и ребёнка ей передадут. Горюнова слёзно просила деньги ей передать в больнице, да ещё удочку закинула — нельзя ли, пока суд да дело, ей мальчика покормить? И я, дура, позволила. Не будь родной сестрой Лёвки, поплатилась бы вместе с Любашей. Чёрт с тобой, говорю, корми, раз молоко пришло. Мне и в голову не взбрело, что эта кретинка посмеет удрать из больницы вместе с мальчишкой и с деньгами. Она ведь была уже надолго обеспечена, и лучшей доли желать не могла.

— Но ведь Горюнова вроде бы вручила американцам другого ребёнка? — вспомнил Артур, доставая из ящика стола банку кофе. — Будете?

— Не откажусь, — облегчённо вздохнула Дарья, и глаза её заблестели. — Да, действительно, я совсем закрутилась с Настиными каникулами, и два дня не была в клинике. Эта мразь передала деньги кому-то из своих родственников — там ведь довольно свободный режим. Родственник этот, или муж, фиг его знает, купил у Трёх вокзалов примерно такого же возраста чадо у бомжихи, в спортивной сумке принёс его в палату. Поскольку за Горюновой никто в тот момент не наблюдал, она подменила детей. Своего запихала в сумку, а бомжонка положила в кроватку. Вечером Иннокентий послал меня за товаром, то есть за парнем. Я, запыхавшаяся дура, схватила свёрток и рванула на Ленинский, где остановились Ниаканы…

Дарья наблюдала за тем, как Артур кипятит воду, расставляет чашки, сахарницу, звенит мельхиоровыми ложечками. И, не прерываясь, давала подробные показания.

— А Горюнова, наивно глядя мне в глаза, попрощалась и удалилась с деньгами. Хоть бы баксы оставила где-нибудь в тумбочке, если не смогла совладать с инстинктом самки! Сблевать обратно всё, что сожрала за счёт американцев, было уже невозможно, но деньги! На что она надеялась? Что Иннокентий шутит? Что не вычислит её, не спросит, как полагается? Да я сама, своими бы руками, эту Любовь… Доверяла ей, лярве, на уступки шла, жалела ей. Сидит такая несчастная — коса через плечо, глаза в пол-лица, младенец у груди — прямо мадонна! Вот, думаю, на какую жертву идёт мать ради старших детей! А оказалась она обыкновенной крысятницей. Я просила Лёвку дать мне с ней поговорить на прощание. Не разрешил…

Дарья благодарно кивнула и взяла в руки горячую чашку. Зачерпнула ложечкой кофе, подула на него, вытянув пухлые губы.

— На мне крови нет, но Горюнову и я не пощадила бы. Принесла американцам сифилитичного выродка и осрамилась навеки. Миссис Линда чуть не упала в обморок, когда развернула это шелудивое чудовище. А она детские вещички везла из Штатов — в кружавчиках, в рюшечках… Приготовили, сказала, для сына комнату в особняке. Пони купить собирались… Кошмар какой-то! Я была близка к суициду после всего этого, и не могла успокоиться до тех пор, пока Горюнову не отыскали в Марьино. И не разделались с ней… Лишила своего сына счастливейшего шанса. Теперь его прячут по деревням, по берлогам каким-то. Кажется, в Сибирь увезли. Да он сам, когда вырастет, тысячу раз проклянёт любящих родных. А ведь может случиться так, что мальчик узнает о подвигах своей мамаши. Кровиночка могла бы в роскоши сейчас купаться, а эта святоша сгубила всех своих на корню…

— А того мальчика, с Комсомольской, куда дели? — перебил Тураев.

— Лёвка его выбросил где-то на Шаболовке. Под лестницей оставил. Но не убивал, ни в коем случае. Ребёнок сам умер. Он появился на свет с пышним букетом всевозможных болезней, и потому спасти его не смогли. Они с Лобысевичем на «бумере» ездили в центр Москвы, а я тем временем, как сумасшедшая, обзванивала наших «кошёлок», с которыми имела дело раньше. И, на моё счастье, выяснилось, что Татке Журавлёвой в середине февраля рожать. Она сперва хотела аборт сделать, потом передумала, потому что бой-френд вроде бы пообещал жениться. Дальше дела у них расстроились, и я нашлась как раз вовремя. Пришлось платить Ниакану неустойку, чтобы он согласился лишний месяц в Москве проторчать. Но в результате распашонки всё же обрели хозяина. И Таткин сынок, получив имя Джеффри, улетел за океан. Будем надеяться на удачу. — Дарья допила кофе и отставила чашку. — Татка — умница, с ней никогда никаких проблем. Но из-за Горюновой «кошёлки» теперь рожают вот так, на частных квартирах, и находятся под постоянным наблюдением. Ладно, что она все деньги растратить не успела. Три с половиной тысячи баксов Иннокентий на съёмной хате изъял Ими в числе прочего и рассчитался с Журавлёвой…

— Дарья Борисовна, а теперь расскажите всё, что знаете о Валерии Леоновой. — Тураев опять взялся за кипятильник. — Ещё кофе хотите?

— Кружечки бы две, — смущённо улыбнулась Дмитриева. — А то перед глазами всё плывёт — впервые ведь ночевала в камере. Ладно, что обе соседки попались более-менее культурные. Но мне лучше быть здесь…

— Да? — Артур даже слегка опешил. — Я-то хотел предложить вам в обмен на откровенность походатайствовать об изменении меры пресечения. Получается, что вам нет резона давать показания — лучше находиться в полной несознанке. По крайней мере, не предадите родного брата.

— А я хочу его предать! — неожиданно зло выпалила Дарья.

Она смотрела на мелкий снег за окнами, на жёлтые шторы и ярко горящие лампы дневного света и будто бы до сих пор удивлялась, как попала на Петровку. Но, как оказалось, покидать это здание не спешила, потому что, видимо, сама остерегалась Косаря.

— Хочу, чтобы Лёвку посадили, пусть на двадцать лет, и всё это прекратилось. Так просто Иннокентий его не отпустит, а при малейшем подозрении уничтожит меня. Если решит, что именно я мешаю его фирме успешно функционировать…

— Держите, Дарья Борисовна.

Тураев, потерявший счёт времени в кофейно-табачном дыму, придвинул задержанной очередную чашку на блюдце. Он никак не мог сообразить, скоро ли явится в свой кабинет Петруничев, но надеялся, что начальник его поймёт и простит.

— Боюсь, что господин Мерейно, более известный под кличкой Косарь, может рассчитывать только на пожизненное заключение, если в ближайшее время не восстановят смертную казнь. Я, разумеется, не судья, и вторгаюсь в чужую компетенцию. Но человек, убивший не один десяток себе подобных, не может рассчитывать даже на двадцатилетний срок. Я просто предупреждаю вас…

— Тогда пусть сядет пожизненно, — спокойно согласилась Дарья. — Но этот ужас должен прекратиться, потому что иначе обо всём узнает мама. И не переживёт позора! Иннокентий говорил, что он неуязвим и бессмертен — такие связи у него и в России, и за границей. Он купит, каких угодно адвокатов. Его оправдают по суду и здесь, и там, да вдобавок выплатят компенсацию за моральный ущерб. И я в курсе, что все попытки привлечь Лукина к ответственности завершались плачевно для инициаторов. Поверьте, я знаю всю их кухню, и заявлю со всей ответственностью, что у Лукина совершеннейшая система безопасности. Охрана его работает на совесть, и прикончить Кешу может только камикадзе. Но вряд ли в нашем ублюдочном государстве найдётся хотя бы один мужик, способный ради дела пойти на смерть. Наш народ запросто прыгает с крыш, вешается, тонет по пьянке, но никогда и никто сознательно не принесёт себя в жертву ради того, чтобы избавить мир от Иннокентия и его банды. И, значит, Лукин будет жить припеваючи. Но я не желаю больше участвовать во всём этом. И не хочу, чтобы Лёвка марал руки кровью. У него нет детей, но проклятье падает на невинную головку моей Насти, понимаете? И на нашу мать, которая ни о чём даже не подозревает. Пока от меня требовалось сопровождать «кошёлок», добровольно отдающих детишек, я терпела. Пыталась убедить себя, что кручусь, как все, и это необходимо, чтобы моя дочь жила не хуже других. Но новогодняя история с Валерией Леоновой совершенно убила меня, поверьте. Никогда до этого женщине не разрезали живот и не доставали младенца насильно. Это было не в правилах Иннокентия. Но, поняв, что ему и это дозволено, шеф может начать злоупотреблять… Там ведь и платить ничего не нужно. Всё обходится гораздо дешевле. — Дарья закрыла лицо руками и отвернулась.

— Вы знаете, где сейчас находится Милена… дочка Валерии?

Артур долго ждал этого момента, но сейчас ничего, кроме профессионального любопытства, не чувствовал.

Дарья удивлённо взглянула на него.

— Разве её зовут Миленой? Девочку уже зарегистрировали как Хелену Лосс. Она проходит как дитя молодой вдовы, хорошей знакомой Иннокентия. Прошу только не ссылаться на меня ни в коем случае, иначе Настя останется сиротой. Я говорю с вами столь откровенно потому, что вы были очень добры ко мне. И ещё потому, что именно я осенью прошлого года некстати вспомнила в присутствии Лёвки, что студентка Электротехнического университета по имени Валерия Леонова продала англичанам своего сына. По трагическому стечению обстоятельств оказалось, что Валерия ожидает ребёнка в начале января. Иннокентию поступил заказ из Австралии на девочку — темноволосую, с карими глазами, абсолютно здоровую, с прекрасной наследственностью. Обещали крутые «бабки», а на примете ни одной «кошёлки», носящей подходящую девочку, не было. Практически все были беременны мальчиками, а Анна Терехова была уже забронирована для Мейнеке. Кроме того, ребёнок ожидался светленький…

— Да, такая больше подойдёт австрийцам, — согласился Артур.

— В общем, Лукин метался и стонал, не желая упускать куш. И тут меня как чёрт за язык дёрнул. Вспомнила кареглазую брюнетку, студентку, которую в девяносто восьмом году, прямо перед ураганом, сопровождала в Москву. Думаю, вдруг с ней можно договориться насчёт вынашивания специально для австралийцев? Быстренько проверили эту девочку, и оказалось, что и договариваться не нужно. То есть она на сносях, собирается рожать в Москве, по месту жительства своего гражданского мужа. О том, что купить ребёнка, и речи быть не может. И Лёвка… Мерзавец, он и предложил этот план с кесаревым сечением! В Кешу как бес вселился, и он поддержал идею. Я уверяла их, что без доброй воли матери ничего не выйдет. Она заявит в милицию, и вывезти ребёнка из страны станет невозможно. Этим и кончилось, между прочим, поэтому и Лукин продал девочку Лизе. Она заплатила даже больше, чем австралийцы. Пришлось возвращать задаток, но Кеша не прогадал. Наварил на Хелене больше, чем собирался…

— И кто такая эта Лиза? — спросил Тураев, чувствуя, что язык плохо ему повинуется. — Всё, что вы о ней знаете, скажи мне — вам зачтётся.

— Вдова Эрвина Лосса, обрусевшего немца — они ещё с Петровских времён тут жили. Кстати, он — троюродный брат Иннокентия. Их матери — двоюродные сёстры. Лосс — крупный предприниматель, который не поладил с одной из подмосковных группировок. Он должен у вас по сводке проходить, потому что был застрелен на кухне, через окно…

— Припоминаю, — согласился Тураев, подавляя нетерпеливую дрожь.

Это же прекрасно — девочку не вывезли из России, она на родине, и вполне может быть обнаружена на квартире Елизаветы Лосс. Только вот где она, эта квартира? Взяв младенца, вдова могла сменить место жительства, и ему очень повезёт, если её удастся разыскать.

— Где она живёт? И, по вашим сведениям, с девочкой всё в порядке?

— Ребёнок здоров, кушает нормально, прибавляет в весе. Сама, правда, я Хелену не видела. Лёвка два раза о ней упоминал. А что касается Лизы, она до последнего времени проживала в коттедже, в элитном районе Подмосковья. Но недавно переехала, кажется, под Петербург.

— Куда именно?

Артур еле сдерживался, чтобы не вскочить из-за стола и не кинуться к себе в комнату, не схватить телефонную трубку. Нет, лучше дождаться вечера и сказать Лео, что с дочерью всё в порядке.

— Вроде бы, в Комарово. Или в Солнечное — наше «дворянское гнездо», вроде здешней Рублёвки. В Солнечном расположен городок иеговистов. Раньше там был пионерский лагерь, который продали за долги. Сама Лиза не то чтобы близка к «Свидетелям Иеговы», но водит дружбу с несколькими женщинами. И они согласились приютить её с ребёнком на то время, что отец девочки будет представлять опасность…

— Значит, дочь Валерии сейчас у сектантов? — Тураеву показалось, что пол качнулся под его ногами. — Отец… Вы о Вандышеве говорите? О Валерии Ильиче? Получается, он вышел на след Лизы Лосс? Прекрасно, что Вандышев всё-таки интересуется дочерью даже после того, как прогнал из своего дома Валерию. Интересно, понял он или нет, что в данном случае она невиновна? Собирается ли когда-либо попросить прощения?

Дарья вскинула голову и посмотрела на майора испуганно, затравленно. Зрачки в её выпуклых глазах расширились от кофе и смятения. Артур перехватил этот взгляд и медленно поднялся за столом, наклонился вперёд. То же самое сделала и задержанная, словно собираясь бежать.

— Вряд ли он успеет извиниться, — хрипло сказала Дмитриева.

— Почему?.. — Артур поперхнулся и закашлялся, так как это единственное слово далось ему гораздо труднее, чем все предыдущие. — Вы сказали, что Лиза уехала на всё то время, пока отец ребёнка представляет опасность. Получается, некоторое время спустя угроза минует? Что это значит?

— А то самое, — вяло ответила Дарья, глядя на органическое стекло, нацело закрывающее столешницу. — Если Вандышев ещё живой, то сегодня его замочат. Иннокентий не любит, когда ему мешают…

— Дарья Борисовна, вы отдаёте себе отчёт?..

Тураев схватил куртку со спинки изящного вертящегося кресла, не сразу попадая в рукава.

— Отдаю, — с готовностью согласилась Дмитриева. — Валерий Ильич вышел по каким-то своим каналам на Лизу, на Лукина, и ни в какую не пожелал уступать. А Лиза не в состоянии расстаться с девочкой. Она ведь даже не знает, каким образом был добыт ребёнок. Думает, мать сама продала, а потом взбесилась, как Горюнова. Кеша Лизу в этом убедил. Если Вандышев выйдет на Елизавету, расскажет ей всё, та может тронуться умом. Очень щепетильная особа — не выносит насилия, особенно над беременными женщинами. А для Иннокентия потерять расположение Лизы Лосс невыгодно — пропадут и деньги, и громадная часть влияния. Эрвин Лосс был его родственником, и в память о погибшем перед Лукиным раскрываются многие двери. Сами понимаете, ради сохранения прежних позиций Иннокентий не остановится ни перед чем. Дважды у него с Вандышевым не выгорело, но сегодня, он поклялся, всё получится. Седьмого марта, во вторник, крайний срок. Вандышев возвращается из фирмы в восемь вечера, и на лестнице его будут ждать. Вернее, не на лестнице, а за дверью соседней квартиры. Дверь откроется, оттуда выстрелят, и спрячутся обратно…

* * *

— Сейчас вас отведут обратно в камеру.

Артур вызвал конвой и рванулся к двери. Показалось, что по коридору уже грузно ступает полковник Петруничев.

— Отдохните, насколько это возможно, в безопасности. В относительной, конечно, потому что за весь персонал я не ручаюсь.

— От судьбы не уйдёшь, — вздохнула Дарья и встала, уже привычно закладывая руки за спину. — Может, вы ещё успеете спасти отца девочки, и это будет уже здорово. Я перед ними и так по гроб виновата.

Петруничев столкнулся в дверях с Дмитриевой и уводящим её милиционером. В светлых глазах полковника дрожал смех, а розовые щёки покрылись проступившими под кожей сосудиками. То ли ветер нахлестал, то ли Александр Георгиевич хорошенько вдел с коллегами по случаю наступающего Женского дня.

— Как, порядок?

Он снял кожаную утеплённую куртку, вязаную кепку с тремя пуговичками на тулье. — Много интересного узнал?

— Даже слишком, товарищ полковник! Потом доложу, а теперь мне нужно срочно выехать в город. Но перед тем обязательно позвонить…

Тураев заметил, что не вымыл чашки, но тут же вспомнил о секретарше, которая его выручит. Сгрёб со стола зажигалку, пачку сигарет и прочие принесённые с собой мелочи.

— Я ещё вернусь сегодня. Разрешите идти?

— Иди, — спокойно пожал плечами полковник. — Поезжай, куда нужно, звони, действуй. Я уверен, что ты глупостей не наделаешь.

— Постараюсь.

Артур выскочил в коридор, довольно-таки непочтительно хлопнув дверью. Он мечтал только о том, чтобы Валерия оказалась дома и как можно скорее ответила на все вопросы.

Рита Деркач обернулась от своего стола, хотела что-то спросить, но Артур сделал ей знак повременить. И тут же, боком присев за стол, начал набирать домашний номер. В его кабинете как раз затеяли ремонт, и пришлось перебраться к своим, в общее помещение, чему Маргарита несказанно обрадовалась. С тех пор она каждый день меняла туалеты, совершенно забросив серую форменную пару.

Сегодня она выбрала чёрное канадское платье-пиджак, которое раньше берегла на выход, и чёрные же колготки-паутинку, делающие ноги ещё стройнее. Предлог лежал на поверхности — все женщины Петровки принимали поздравления с завтрашним праздником. У Риты на столе скопилось штук пять шоколадок; тут же, в вазе, стояли гвоздики и мимоза.

— Лео! — Артур облегчённо вздохнул. — Ты помнишь номер телефона Вандышева? У меня под рукой его нет, а искать некогда…

— Зачем тебе? — сухо спросила Валерия. — Я думала, что-нибудь случилось… По-моему, тебе с ним не о чем разговаривать!

— Нет, Лео, дело не терпит! — возразил Тураев даже несколько запальчиво, и Рита за своим столом насторожилась. Такого тона у Артура она не слышала ещё никогда. — Валерия могут убить сегодня — я располагаю совершенно точной информацией. Несмотря на то, что он поступил с тобой отвратительно, наказывать его за это смертью неправильно…

— А, по-моему, правильно, — Лео была спокойна, как скала. — Я назову номер телефона, и пейджера тоже, но только потому, что ты просишь. Если этот козёл их не поменял, разумеется, а то он грозился.

— Диктуй, я записываю. — Артур придвинул к себе бумагу и карандаш.

Он записал несколько номеров, и пока выводил цифры, думал, сказать ли сейчас Валерии, что её дочка нашлась. Вернее, установлена личность женщины, взявшей малышку на воспитание. А это значит, что есть, с кем договариваться о возвращении её родителям. Вернее, матери, потому что с Вандышевым Лео дел иметь не собирается.

Может начаться другая морока — уже папе с мамой придётся делить Милену-Хелену, но это будет уже не его забота. Нет, решил Тураев, если сообщить сейчас, начнутся вопросы, а каждая секунда дорога, и потому объяснение с Лео надо перенести. Например, на вечер сегодняшнего дня, когда всё прояснится с Вандышевым, и на душу снизойдёт покой. Лучшего подарка к Восьмому марта для Валерии Леоновой не придумать.

— Там, где он крутится, разборки — обычное дело, — зло бросила Валерия, закончив с номерами и желая немного сбросить стресс. — Чёрт возьми, сколько достойных людей погибло, а Вандышев всё ждёт покушения! Не дождётся, потому что такие мерзавцы нужны здесь! — И она бросила трубку, не попрощавшись.

Артур подумал, что Лео, скорее всего, уйдёт от него, потому что неприязнь к Вандышеву после этого разговора усилится, и отсвет её непременно ляжет на майора Тураева. Раз беспокоится о негодяе, спасает его мерзкую жизнь, значит, и сам такой же…

— Ты не права, — сказал Артур в уже пищащую трубку.

И тут же принялся набирать номер приёмной Вандышева. Мог бы в своих бумагах поискать или в электронной записной книжке, чтобы не злить Леру, но сил на это уже не было. Рита смотрела на Тураева расширенными от ужаса глазами и не знала, какую именно помощь сейчас нужно предложить. Судя по всему, Артур и не ждёт ни от кого содействия — всё хочет сделать сам.

На том конце провода что-то вякнуло, послышалась трель, сменившаяся приветливо-официальном голосом Аллы Рыбаковой. Судя по настроению секретарши и будущей жены, с Вандышевым ещё ничего не произошло, или же Алла об этом не знала.

— Алла Дмитриевна, добрый день! — торопливо сказал Артур. — Это майор Тураев из уголовного розыска. Мы с вами встречались в фирме, помните?

— Да, конечно, помню, — удивилась секретарша. — А в чём дело?

— Мне нужно срочно переговорить с Валерием Ильичём. Соедините нас, пожалуйста.

Артуру было безразлично, какое впечатление его слова произведут на Аллу, которая обязательно станет подслушивать.

— Он полчаса назад уехал домой, — с сожалением призналась секретарша. — Там прорвало трубу, позвонили соседи, и ему пришлось срываться из офиса. Обещал позвонить, сказать, к какому часу вызывать людей на совещание, но до сих пор молчит. Наверное, серьёзная получилась авария…

Артур взглянул на стенные часы — было без пятнадцати пять. До названного Дарьей срока оставалось достаточно времени. Но Лукин ведь мог и передумать, поторопиться, сообразив, что задержанная сестра Мерейно может и проговориться насчёт Вандышева — хотя бы для облегчения собственной участи.

Вполне возможно, что трубу действительно прорвало, но это сообщение могло оказаться и ловушкой, роковой западнёй, избежать которой Вандышев должен непременно. А уже после объясняться и с Валерией, и с Аллой Рыбаковой. Последняя должна постараться, дозвониться до суженого, иначе их свадьба может и не состояться.

— Алла, я вас очень прошу всеми способами связаться с Валерием! Как угодно постарайтесь выйти на него и сказать, чтобы он не поднимался в квартиру, даже не выходил из машины. Лучше всего будет, если господин Вандышев вернётся в фирму и подождёт меня там.

— А в чём дело?! — Алла не на шутку испугалась. — Ему грозит беда?

— К сожалению, да. Больше ничего говорить не стану, всё объясню потом. Да, сколько времени нужно, чтобы доехать из фирмы до дома?

— Минут двадцать. Может, и полчаса, если шеф застрянет в пробке. Только бы его что-нибудь задержало! — Алла всхлипнула, но тут же взяла себя в руки. — Благодарю вас, господин Тураев, я сейчас же звоню! А вы что хотите делать?

— А я выезжаю к нему домой. Прошу прощения, времени больше нет. — И Тураев положил трубку, посмотрел на бледную, как мел, Риту. — Дмитриева сообщила, что Вандышева хотят ликвидировать. Причём непременно сегодня — это уже третья попытка. Каким-то чудом он раньше нас вышел на Лукина и потребовал вернуть дочь. Теперь бандитам ничего не остаётся делать, кроме как убрать отца девочки, иначе он пойдёт до конца и здорово испортит им жизнь. Валерий способен на это, я знаю…

— Ты сейчас куда? — Рита вскочила из-за стола. — Можно с тобой?

— Полковник предупреждён, что я еду на Новый Арбат, а ты оставайся здесь. И не обсуждай — это приказ.

Тураев резко развернулся на каблуках и вышел из комнаты. С кем-то столкнулся в дверях, кому-то наступил на ногу, но не рассмотрел лиц, не услышал слов. Через пять минут он миновал проходную, через семь — ехал на джипе по Петровке к Бульварному кольцу. По нему Артур собирался доехать до Воздвиженки, переходящей в улицу Новый Арбат. Там, в одном из переулков, и жил Вандышев. Из двора того дома два с лишним месяца назад была похищена Валерия. Теперь во всём этом для Артура не оставалось тайн, и он мечтал лишь об одном — чтобы Алла дозвонилась…

В трудные минуты, когда очень многие люди, особенно в последнее время, пытались призвать на помощь глухого к человеческим страданиям Бога, Тураев надеялся только на себя. Если мысли о неприятном переходили определённую грань, он просто отключался. Пытаясь любой ценой побыстрее пробиться к дому Вандышева, он сделал голову пустой, и не желал тратить силы на бесполезные сейчас эмоции. Силы, которые вполне могли понадобиться потом — через мгновение, через час, через сутки.

Тураеву хотелось давить на клаксон, не отнимая руки, обгонять неповоротливых «чайников» по тротуару, сшибить мощным бампером все светофоры, на которых сегодня слишком часто загорался красный сигнал. И всё же майор держал себя в руках, как всегда, жёстко контролируя эмоции, и надеялся на то, что нынешний день — не вандышевский.

Промчавшись по Новому Арбату, джип Тураева завернул в переулок. И тут же остановился, потому что путь преградила алая пожарная машина. Несколько мужчин в экипировке стояли по колено в пене вокруг обугленного остова автомобиля. Того самого, что ещё недавно был роскошным «Фиатом-Марео» и возил преуспевающего бизнесмена господина Вандышева.

Артур остановил свой джип, выпрыгнул наружу и прошёл за оцепление. Показав милиционерам удостоверение, он проводил взглядом реанимобиль, который, бешено завывая и вращая проблесковыми маячками, улетел на Сухаревку — в «Склиф». На жёсткие смоляные волосы Тураева ложилась мартовская пороша, и потому казалось, что совсем ещё молодой мужчина седеет на глазах.

Из окон окрестных домов вылетели стёкла. Осколки сыпались на асфальт, хрустели под ногами, как непрочный весенний ледок. Жильцы кричали, ругались, пытались прорваться за оцепление, а ребята в камуфляже остервенело их разгоняли. Артур понял только то, что Вандышева не убили на месте. Но покушение всё же не удалось предотвратить, и это очень плохо.

— «Фиат» только с Нового Арбата завернул. Свидетели говорят, мужик, который за рулём, ехал почему-то с приоткрытой дверцей — как шофер на Ладоге. И говорил в это время по мобильному. Было такое впечатление, что он ждал нападения…

Курносый парнишка с погонами сержанта умудрялся одновременно говорить с Тураевым, разгонять зевак и делать знаки другим милиционерам, пожарным, дворникам.

— Вдруг вон из-за того угла выбегает другой мужик — с «мухой» и бьёт прямо по «Фиату», как по танку. Открытая дверца водителя и спасла. Он вылетел прямо в лужу, начал кататься с боку на бок, потушил вспыхнувшую одежду. Тут и одного патрона хватит, даже не разрывного, чтобы всё полыхнуло. А уж гранатомёта — и подавно… Короче, пострадал водитель — он здорово обгорел. Как следует, осколками его посекло. Руку в двух местах сломал, а от ног одни клочья остались. Может, спасут его. Свидетелей-то много было, но никто ничего толком рассказать не может. «Муху» за углом нашли. Стрелок скрылся на «тачке», а на какой именно, никто не заметил. А этот коммерсант, чей «Фиат», вон в том доме живёт, совсем рядом. Вандышев его фамилия. Сегодня во внеурочное время домой вернулся… Извините, вызывают. — Сержант схватил за трещавшую рацию.

Артур отошёл в сторону. Он закурил, прислонился спиной к дереву и прикрыл глаза, размышляя. Тут два варианта — или Алла Рыбакова сумела в последний момент дозвониться до Вандышева, или он среагировал сам. Сегодня отец крошечной Милены остался в живых, и это уже победа. Будем надеяться, что врачи его спасут, но к палате нужно обязательно приставить охрану. Лукин просто так не отступит и попытается всё же закончить дело.

Для Валерия лучше всего будет временно отказаться от поисков дочери собственными силами. Более того, он должен прикинуться испуганным и сломленным, чтобы отвести от себя удар. Изобразить, что Милена ему больше не нужна. Что он хочет строить новую семью с Аллой Рыбаковой, и в семье этой девочка будет лишней. Неизвестно, конечно, в каком состоянии останется Вандышев после покушения, способен ли он будет мыслить здраво или окончательно сорвётся. Но, в любом случае, с ним нужно будет встретиться и всё объяснить, а принимать решение будет уже сам Валерий Ильич…

Кроме того, в ближайшие дни следует разыскать Лизу Лосс и уговорить её вернуть девочку. Задача более чем сложная — ведь женщина заплатила за младенца большие деньги и, возможно, привязалась к нему. Потери ей никто, разумеется, не возместит. Более того, против неё может быть возбуждено уголовное дело по статье «Торговля несовершеннолетними». Но вряд ли пострадает сам Лукин. Раз он с такой лёгкостью посягает на жизнь деятеля ранга Вандышева, тылы его прикрыты надёжно. Чутьё Иннокентий Павлович имеет звериное, и смелости ему не занимать.

Вместо восьми вечера всё произошло в шестом часу. И не киллер, скрывшийся в соседней квартире, выстрелил в Валерия из пистолета, а совершенно другой специалист подстерёг жертву с гранатомётом. Понимая, что Дарья Дмитриева может расколоться, Лукин сыграл на опережение. Но всё же он не всесилен. Он не смог учесть все мелочи, и Вандышев остался в живых. Судьба его сохранила…

Но Иннокентий Лукин не привык отступать, а потому рано или поздно захочет повторить попытку. Дарья права — её шеф настолько умён, жесток, хитёр и хладнокровен, что уничтожить его может только смертник. По крайней мере, тот, кто готов им стать. Надо обладать поистине нечеловеческой выдержкой и уметь пользоваться разными видами оружия. Ведь неизвестно, какое именно в тот момент пригодится…

Тураев смотрел на остов вандышевский машины, на суетящихся вокруг людей и морщился от досады на самого себя, хотя знал, что ни в чём перед Валерием не виноват. Наоборот, сегодня майор милиции спас коммерсанта от неминуемой смерти. Но всё-таки Артур не хотел встречаться здесь с Аллой, которая вот-вот должна была примчаться из фирмы, а потому быстро пошёл к своему джипу.

Вокруг сгрудились перепуганные жильцы окрестных домов, которые пытались узнать у Тураева, в чём дело, но тот вежливо пресёк эти намерения. Несмотря на то, что полгода назад Москву потрясли два сокрушительных взрыва, и с лица земли целиком исчезли два дома, пенсионерки и молодые мамаши с колясками до сегодняшнего дня считали, что их это не касается. Их беда минует, им удастся отсидеться, спастись…

Лукин пытался уничтожить Вандышева презрительно, гадливо, поставив преуспевающего дельца на одну доску с несчастной Любой Горюновой, будто не видел между ними никакой разницы. Объединяло этих людей одно — они не угодили Иннокентию. И тот, вежливо предупредив об ответственности, постановил стереть их, как тряпкой, с доски жизни.

В первом случае это удалось. Во втором, к счастью, нет. Но если группировка не прекратит своё существование, покушение последует за покушением. Лукин приговорил Вандышева, и поэтому обязательно до него доберётся. Опасность стать жертвой интеллигентного изверга угрожает и Валерии Леоновой. А сколько ещё людей пострадает от банды, страшно даже подумать…

Лукин отчаянно смел потому, что твёрдо знает — в этой стране нет человека, способного осознанно принести себя в жертву, готового погибнуть в этом бою. В страшном, последнем бою за правду, за справедливость. Любого можно купить, запугать, уничтожить. Значит, и бояться нечего. Каждая удавшаяся авантюра будет всё сильнее убеждать Иннокентия в собственной гениальности. Раз Лукин не побоялся поднять руку на бизнесмена, имеющего прочные связи в мэрии, значит, он действительно ощущает каменно-твёрдую почву под ногами.

Артур сел за руль, включил зажигание, потирая шею и лоб. Болела голова, пульсировало в висках, хотелось пить и спать. Нужно ехать домой и уже оттуда звонить полковнику, докладывать о случившемся в новоарбатском дворике. Завтра Восьмое марта, выходной. Но время терпит, и Петруничев, возможно, захочет услышать соображения Тураева уже после праздника.

Сейчас главное — увидеть перед собой глаза чайного цвета. Увидеть и сказать, что господин Вандышев жестоко поплатился за свои отцовские чувства и за ненависть к матери пропавшего ребёнка. Да, всё могло закончиться гораздо хуже, но завтрашний праздник Валерий Ильич встретит не дома с Аллой Рыбаковой, а реанимационной палате среди врачей и медсестёр. А вот они, Лео и Артур, будут вместе. Только вдвоём…

Тураев не помнил, как добрался до Пресненского вала. Он открыл своим ключом входную дверь. Прошёл мимо оставника-военного, заменившего болтливую консьержку, даже не поздоровавшись. Глядя себе под ноги, вызвал лифт, ввалился в кабину. Сунул руку в карман пальто, достал пустую пачку из-под сигарет и подумал, что дома, наверное, найдётся заначка.

Открыв дверь в квартиру, Тураев онемел. Валерия стояла перед громадным зеркалом в ярко освещённой прихожей, одетая во французское коллекционное свадебное платье, приготовленное для бракосочетания с Вандышевым. Кружевные рукава, корсет, две пышные юбки, шлейф, перчатки и венок — всё сверкало и переливалось под резким электрическим светом. Жемчужное колье лишь подчёркивало прелесть смуглой нежной кожи Лео, а модельные туфли на высоких каблуках превращали невесту в неземное, совершенное существо.

Кроме венка Лео покрыла свои бесподобные волосы белой веткой с крошечными бриллиантиками, и потому походила сейчас на прекрасную царицу. В квартире пахло мимозами и духами. А на кухне, под люстрой, выполненной в виде розы на цепочках, стояла бутылка дорогого шампанского. Рядом поблёскивали гранями два хрустальных бокала.

— Привет! — Валерия, судя по всему, уже забыла о недавнем разговоре по телефону. Или делала вид, что забыла. — Раздевайся и скорее садись за стол. Я хочу тебе кое-что сказать…

— А я — тебе.

Артур был потрясён нарядом Лео, её настроением. Что случилось? Валерия откуда-то узнала, что обнаружились следы Милены? Вряд ли. Но почему она надела свадебное платье? Ведь их отношения были чисто дружескими, и не сквозило даже намёка на что-то большее.

— Тогда быстро приводи себя в порядок. Я умираю от любопытства!

Она принялась ставить на стол заранее купленные фрукты, полезла в холодильник за бутербродами. Тураев тем временем умылся, причесался, вынул из шкафа фрак, манишку и «бабочку», быстро переоделся. Раз Лео выбрала такое платье, он не может оставаться в обычном костюме.

— Лера, Вандышев примерно полтора часа назад был тяжело ранен, к тому же сильно обгорел. По его машине выстрелили из гранатомёта, и случилось это недалеко от вашего с ним дома. Метров за пять от подворотни… Сейчас в «Склифе» идёт операция. — Артур взял со стола бутылку шампанского, но не спешил её открывать — просто вертел в руках. — Валерий Ильич, которого, видимо, всё-таки успели предупредить, открыл дверцу и выпрыгнул из машины. «Фиат» уже вовсю полыхал. Я только что был там и видел последствия покушения своими глазами. Вандышеву повезло, потому что нападающие не сделали контрольный выстрел.

Артуру казалось, что в такой день неуместно кричаще наряжаться и пить напиток радости. Лео, судя по всему, была другого мнения.

— А я думала, что его убьют! — с вызовом сказала девушка, и глаза её сузились.

Она раскладывала по тарелкам заказанный в ресторане куриный рулет. Шампанское было сухое, и оно вполне подходило к подобной закуске.

— Только не жди, что я сейчас заплачу. Слишком многих мне уже довелось потерять. Тех, чьего мизинца Вандышев не стоит! Надеюсь, что рано или поздно его всё же прикончат. И он знает об этом. Всегда говорил, что лучше один раз напиться живой крови…

— Лео, он же отец твоей дочери! — Артур был потрясён спокойствием и цинизмом девы с глазами трепетной лани. — Тебе пришлось бы одной, без чьей-либо помощи, поднимать дочку. А к Валерию можно будет обратиться. Да, Вандышев оскорбил тебя. Но сегодня он был тяжело ранен, и кровью смыл грех. Валерий Ильич вышел на след женщины, которая удочерила Милену. И похитители девочки решили избавиться от него, потому что не сумели договориться. Ты и Вандышев — их самые главные враги…

Валерия опустилась на табуретку, и её юбка громко, хрустко зашуршала. По красивому лицу девушки прошла судорога.

— Ты… Ты что сказал? Артур, моя девочка нашлась?! И ты молчишь?.. Ни днём, по телефону… Ни сейчас… Я-то надеялась, что, когда это произойдёт, ты сообщишь мне радостную весть с порога!

— Милену сейчас зовут Хелена. Странно, но имена созвучны. Её фамилия — Лосс. Ребёнка пока вернуть невозможно. Очень богатая женщина оформила всё по закону. Разумеется, генетическая экспертиза докажет твою правоту. Но до неё ещё нужно довести дело, а у Елизаветы Лосс большие возможности. Если она проникнется твоей болью и не станет чинить препятствий, хорошо. Но если нет — нам придётся попотеть. Всё зашло слишком далеко, и ты должна это понимать. Валерий Ильич, к сожалению, недооценил главаря группировки, отдавшего приказ похитить вашего младенца. Теперь Вандышеву придётся передвигаться по жизни перебежками. Это звучит тем более кощунственно из-за того, что он, похоже, лишится ног. Кстати, так может случиться с каждым, кто посмеет сунуться в дела Иннокентия Лукина. Если Лиза Лосс не станет нашим союзником, числа жертв многократно возрастёт. Так что давай пока не будем торопиться, ладно?

Артур заметил улыбку Лео и её блуждающий взгляд. Испугался, потому что молодая мать могла сойти с ума от радости.

— Девочка в заботливых руках, её холят и лелеют. В то же время за рубеж её вывезти не могут, потому что ориентировки на ребёнка в сводках остаются. Кстати, Елизавета и не горит желанием покинуть Россию.

— Где она сейчас находится? — Валерия стиснула горло ладонями, и слёзы полились по её щекам. — Я не буду торопить тебя и нервировать. Только скажи — где? Как её здоровье? Всё ли в порядке? Я же мать!

— Ориентировочно девочка находится близ Петербурга, что для нас с тобой очень удобно. Конкретно — в Комарово или в Солнечном. Здоровье нормальное. Лиза недавно потеряла мужа, и девочка — её единственная радость. Одних денег для душевного спокойствия мало — нужно иметь цель в жизни. Знать, что ты кому-то нужен. Елизавета понятия не имеет, каким образом ребёнок попал к Лукину. Думает, что ты сама от неё отказалась, как от сына в своё время…

Артур говорил, а сам сдирал фольгу с горлышка бутылки, понимая, что за благую весть нужно выпить. Валерия разделяла его мнение и дрожащими руками придвигала бокалы поближе к Тураеву.

— В данном случае следует действовать уговорами и убеждением, но ни в коем случае не силой. Вандышев избрал второй путь и ошибся. Спасти его удалось чудом, и только в последний момент.

— Значит, Вандышев выяснил, кто похитил нашу дочь. И, вероятно, понял, что я не виновата в её исчезновении. И ведь не позвонил, не попросил прощения! Готовился к свадьбе с Аллой, как ни в чём не бывало. А теперь я боюсь, что он заберёт Милену, если её удастся вернуть. И ему дочку отдадут — деньги сделают своё дело. Умри он сегодня, никто не посмел бы портить нам жизнь. Но ты, Артур, спас его и тем самым обрёк меня на страдания…

Валерия помолчала немного, собираясь с духом. Артур тоже безмолвствовал и ждал, что будет дальше.

— Наполни бокалы, и я скажу тебе о том, что волнует меня. В светлый миг, когда ты рассказал мне о Милене, я откроюсь. Признаюсь тебе в любви… Я надела этот наряд, ещё не зная, какую весть ты принесёшь. А теперь у меня двойной праздник. В моей жизни было трое мужчин, ни одного из них я не любила так, как тебя. И я хочу, чтобы у нас была свадьба. Нет, не в ЗАГСе, не в церкви. Это всё — прах, тлен, видимость. Я расписалась с Рубецким, обвенчалась с ним, но это не спасло семью. А вот теперь я поступлю так, как сама хочу. Артур, я давно уже выздоровела. Я не калека, а влюблённая женщина, которая ждёт тебя уже много ночей. А ты всё не идёшь… Не знаю, догадался ты о чём-нибудь или нет. Но завтра — женский праздник, и я хочу попросить у тебя подарок. Только один подарок, и больше ничего…

— Лео, успокойся!

Тураев, сам взволнованный, с лёгким хлопком открыл шампанское и разил его по бокалам. Пышная пена играла в хрустале, лопалась, и пузырьки взлетали со дня, со стенок бокалов.

— А что там мешает? — горячо продолжала прекрасная невеста, и глаза её возбуждённо горели. — Мы оба свободны и молоды! У нас ещё всё впереди. Сейчас мы поженимся, пусть без свидетелей и чиновников, но этот брак окажется самым крепким. Я на всю жизнь останусь верной тебе, а ты будешь свободным, как ветер. Здорово я придумала, правда? Я верю, ты найдёшь моего ребёнка и подаришь мне будущее. Но сегодня мы должны уснуть в одной постели. Я чувствую, я знаю, что ты и сам этого хочешь, но пытаешься справиться с собой. Зря, милый, это ведь так естественно. Особенно весной, когда любовь вдвойне желанна. После того, что случилось, дай мне поверить в себя. — Валерия ударила своим бокалом о бокал Тураева. — Выпьем же за наше короткое, но истинное счастье! За то, чтобы нашлась Милена и получила своё настоящее имя! Моя новогодняя девочка должна быть рядом всегда. Слишком горестной оказалась наша с ней разлука, зато встреча должна стать вдвойне радостной. Выпьем за то, чтобы ты поверил в мою искренность. Мне ничего от тебя не нужно… кроме тебя самого. Несмотря на то, что Вандышев выжил, для меня он сегодня окончательно умер. Есть только ты, ты один, такой, каким был всегда, каким останешься после. Я постараюсь вылечить тебя от недоверчивости и обиды. Я перевяжу рану, нанесённую твоей бывшей женой, сниму боль бальзамом своей нежности. Я докажу, что не все бабы — суки. Артур, забудь, что видел сегодня на новом Арбате. Забудь о Вандышеве… обо всём на свете! У меня и у тебя в жизни было много горя, предательства, отчаяния. Но сегодня мы совершим то, ради чего нас свела судьба, иначе потом будем жалеть… А там будь, что будет. Ты согласен со мной?

— Согласен, — просто сказал Тураев.

Валерия, приготовившаяся к долгим уговорам, удивлённо замолчала.

— Я не знал, как тебе это же самое предложить. Боялся оскорбить тебя и ещё раз унизить. Ты ведь могла подумать, что я пользуюсь зависимостью человека, живущего в моём доме. Что я беру твою любовь в виде платы за постой. К тому же я разыскиваю твоего ребёнка, и ты побоишься мне отказать. Но сегодня ты сама проявила инициативу. Выпьем за нашу ночь! И за все ночи, которые нам суждено провести вместе!

Артур ещё раз наполнил бокалы. Есть ему совершенно не хотелось. Он позабыл о полковнике Петруничеве, с которым должен был сейчас объясняться, и обо всём на свете. Ждал только того момента, когда они с Лео окажутся в постели. Да, Рита Деркач была права, уверяя, что в один прекрасный день они не устоят друг перед другом.

Что ж, Маргарита слыла на Петровке непревзойдённым аналитиком. Но сейчас вспоминать о ней не хотелось. Артуру казалось, что он изменяет коллеге, хотя никогда ни в чём ей не клялся. И никогда не представлял капитана Деркач на своём брачном ложе. Она не была женщиной майора Тураева, хотя очень хотела стать таковой. Его женщиной стала Лео — острая, терпкая, пьянящая, как вот это вино, как тёмная влажная ночь за окном.

Они допили шампанское одновременно, уже не говоря друг другу ни слова. Артур достал из шкафчика шёлковую скатерть, взмахнул ею и накрыл стол поверх бутылок и посуды. Тем самым он дал понять, что поужинают они позже. А потом поднял Валерию на руки, стараясь не понять оборки её роскошного платья, и понёс вон из кухни. Около выключателя остановился, и Лео после мгновенного замешательства погасила свет.

Через пять минут в прихожей и в комнате зазвонили телефоны, но трубку никто не взял. Аппараты взрывались ещё пять раз, но потом смолкли до лучших времён, словно осознав тщетность попыток докричаться сегодня до Артура Тураева.

 

Глава 9

Лиза Лосс вышла из ворот иеговистского городка и тут же села в поджидавшую её машину. Закрыла глаза и будто бы моментально уснула. Она не отдавала никаких распоряжений. Шофёр сам знал, что хозяйку нужно везти из Солнечного в Комарово, в особняк, где пожилая няня укачивает девочку Хелену. Несмотря на то, что ребёнка вскармливали искусственно, бутылочку с молочной смесью давала ей только Лиза. Делать это самостоятельно никто, в том числе и няня, не имел права.

Лиза в Иегову не верила, обряды сектантов не исполняла, но была в неплохих отношениях с некоторыми из проживающих в лагере женщин. А те, в свою очередь, приглашали Лизу заходить чаще, не теряя надежды обработать впечатлительную вдовушку. Она казалась лёгкой добычей — тонкая, интеллигентная, нервная, вся в чёрном — в водолазке из шерсти ягнёнка и в джинсах, заправленных в украшенные заклёпками сапоги-«казаки». Но вдова Эрвина Лосса ограничивалась лишь дружескими беседами, литературу от иеговистов не принимала и при первой же возможности спешила к дочери.

Казалось, у Лизы было теперь всё, о чём она мечтала. Днём тоска отступала, но зато ночью Лиза не могла уснуть без таблеток. А едва она забывалась, из тёмных углов сознания выползали кошмары…

Быстро темнело, свинцовые тучи неслись над Приморским шоссе, над верхушками сосен, которые яростно трепал штормовой ветер. Шумел невдалеке залив, орали над песчаным откосом вороны, и Лиза, доселе спокойная и отрешённая, почувствовала внезапную тоску. Казалось, для этого не было никаких оснований — дорога свободна, до дома уже близко, и заминок не ожидается.

Неужели что-то произошло с девочкой? Или с родителями, оставшимися в Москве? После гибели мужа Лиза по-настоящему не расслаблялась и постоянно ждала очередного гадкого подвоха от судьбы.

Лиза запахнула покрепче лёгкую лиловую куртку, капюшон которой был отделан песцом, выкрашенным в тот же цвет. Открыла рот, чтобы поторопить водителя, но потом решила, что паника неуместна. Может быть, она просто устала. Что-то происходит с погодой, которая всегда не лучшим образом влияла на самочувствие. А этой весной в Питере шторм идёт за штормом. Но и в Москве, как сообщали родные, положение немногим лучше. Мама говорила что-то о необычайной солнечной активности, о високосном годе, да ещё с тремя нулями на конце — такие вехи в истории человечества не могут не запомнится. И, как правило, происходят разные катастрофы.

Лизе оказалось достаточно и одного несчастья, и потому она каждое утро просыпалась в смутном ожидании чего-то неприятного, но пока проносило. Обожаемая доченька росла, уже узнавала маму, весело гулила, играла своими ручками и ножками, вполне прилично держала головку.

Лиза заваливала Хелену игрушками, каждую неделю показывала врачу, который специально приезжал из Москвы, и по нескольку раз в ночь вставала к девочке, даже если та не плакала. Часами Лиза сидела в детской, откинув муслиновый полог роскошной кроватки-качалки, и смотрела на щекастого младенца. Она обливалась счастливыми слезами и представляла себе Хелену взрослой. Забывая о том, что ребёнок неродной, старалась вообразить, на кого из семьи он будет похож.

А потом всё вспоминала и начинала беспокоиться — а что если мать сумеет разыскать их и предъявит права на крошку? Иннокентий сказал, что с отцом ребёнка удалось всё уладить, но нужно опасаться совершенно остервеневшей мамаши. Та, ранее продав дитя за доллары, теперь рыщет по всей Москве, надеясь вернуть Хелену. И, если обнаружит ребёнка, тут же заявит, что его похитили, и доказать сам факт продажи будет очень трудно. Договорённости документально не оформлялись и подписями-печатями не скреплялись.

Поэтому Лизе нужно затаиться под Питером. И ждать, пока Лукин договорится с очень осведомлённым ментом, от которого многое зависит. Деваться менту некуда. Выбор у него будет невелик — как взять деньги и уйти с их пути, или замолчать навсегда. Получив такого союзника, Иннокентий сможет легко блокировать любые попытки «биологической матери» покачать права.

К тому же три недели назад вместе с двумя охранниками была арестована Дарья Дмитриева, осуществляющая сопровождение «кошёлок» к месту родов. Лёва Мерейно сильно переживал из-за неопределённого положения сестры, которая чересчур много о них знала. И для того, чтобы показания Дарьи были нейтрализованы на дальних подступах, Иннокентию позарез требовался контакт с офицером милиции, работавшим в МУРе; тот с Нового года вёл дело о похищении Хелены. Иннокентий уверял Лизу в том, что все менты продажны, тем более, если вторым вариантом числится «чик-чик». А потому уже в конце апреля, а, может, и в середине она сможет вздохнуть свободно…

«Мерседес» цвета форели бесшумно подъехал к массивным воротам. Водитель несколько раз нажал на клаксон, давая знать охраннику о прибытии хозяйки. Послышалось тихое жужжание, почти нее различимое из-за шума сосен и елей. Толстые, высокие, окованные железом створки поползли внутрь двора, и лимузин вкатился на территорию, арендованную Лизой вместе с типовым коттеджем из красного кирпича.

Через лобовое стекло она увидела, что в детской горит свет, и облегчённо вздохнула. Значит, пока всё, как обычно. Вопли чаек над заливом выматывали душу, и хотелось поскорее отделаться от водителя, от охранника, даже от няни Майи Андреевны; а потом остаться с Хеленой и покормить её.

Няня, конечно, уже приготовила импортную, разрисованную цветочками, бутылку со специальной соской и вмонтированным градусником. Ещё немного, и все тревоги останутся позади. Лиза Лосс вновь станет только матерью и забудет печали.

— Алексей, вы до утра свободны, — быстро сказала Лиза, выбрасывая длинную ногу и машины на плитки садовой дорожки. — Если будете нужны, позвоню сама.

— Понял.

Водитель, спешно нанятый молодой парень из местных, никогда лишних вопросов не задавал. Он увёл машину в гараж, где предполагал повозиться ещё часа два, потому что никогда не оставлял вверенный ему «Мерседес» грязным снаружи и не прососанным изнутри. Случалось так, что Алексей устранял мелкие поломки, и тогда требовалось ночевать в помещении охраны, но эти тонкости Лизу уже не беспокоили.

Едва ответив на приветствие охранника, который по совместительству прибирал участок около дома, Лиза бросилась к крыльцу, легко взбежала по ступеням и достала ключи на серебряном брелоке. Отперев два замка, потянула на себя кованую ручку, выполненную в старинном стиле. Шагнула через порог, чутко прислушиваясь. Как там Хеленка? Из-за того, что кормила ребёнка только она сама, Лизе казалось, что молоко течёт из её грудей, и маму девочке никто не заменит.

На стенах коридора горели светильники-полусферы из матового стекла, отделанные карельской берёзой. В каждой комнате на столике или тумбочке стояла галогеновые лампы из металла под золото. Коттедж изнутри напоминал дорогой отель, но не уютный дом. Лиза, не дожидаясь, когда Майя Андреевна выйдет из детской и спустится с лестницы, сама скинула куртку, переобулась около встроенного шкафа и бросилась в ванную. Подойти к ребёнку, не помывшись, Лиза не могла.

Она уже вытирала руки, когда услышала шаги няньки и сонное попискивание Хелены. Наверное, девочка ещё не проголодалась, как следует.

— Вы уже приехали, Елизавета Юрьевна? — Нянька, прижимая к себе завёрнутого в пелёнки и одеяльце ребёнка, прислушалась. В ванной плескалась вода, и там могла быть только хозяйка. — Сегодня пораньше…

— Нет, в самый раз! — Лиза, не пряча улыбки, вышла из-за белоснежной двери и тут же взяла младенца у толстой суровой старухи. — Ну как, всё в порядке? Девочка здорова?

— Не волнуйтесь, мы молодцом сегодня были! С тех пор, как мама уехала, поспали, поиграли, а теперь кушать хотим… — Нянька и не подозревала, что у молодой привлекательной хозяйки дочка приёмная. — Как вы и просили, я ей развела «Нан». Завтра попрошу Лёшу отвезти меня в город и закуплю «Бэби-милк»…

— Обязательно!

Лиза любовалась глазами девочки — они были необыкновенного цвета, светло-коричневого с еле заметным красноватым отливом, и больше время напоминали крепко заваренный чай. И вообще, Хелена обещала в дальнейшем превратиться в прелестную куколку, которой пойдут любые, даже самые эксклюзивные наряды. Мысленно Лиза делала приёмную дочь дорогой фотомоделью, перед которой падает ниц весь мир. И надо-то подождать всего четырнадцать-пятнадцать лет!

— Пойдём, рыбка моя, пойдём, лапочка, мама тебя покормит! Давно Хеля купалась?

— Два часа назад. — Нянька была рада отдохнуть от своей подопечной. — Бутылочка на столе около кроватки, как обычно. Когда понадоблюсь, зовите, Елизавета Юрьевна. А мне кое-какие дела нужно в комнатах докончить. И домой позвонить — старик у меня болеет…

— Разумеется! Отдыхайте.

Лиза буквально таяла, когда Хеля улыбалась розовым беззубым ротиком, и с замиранием сердца воображала, как через полгода или чуть позже девочка скажет её «мама.

Прижав к себе ребёнка, Лиза поднялась в детскую, села в кресло под бра, похожее на белую розу, взяла бутылочку и дала соску ребёнку. Хеля, вцепившись дёснами в соску, принялась жадно насыщаться, и Лиза прикрыла глаза, стараясь максимально отрешиться от проблем, сосредоточиться целиком на девочке.

Но сегодня что-то мешало почувствовать себя успокоенной и защищённой. Крупный здоровый младенец, обладающий спокойным характером и отменным аппетитом, по-прежнему грел Лизе руки своим особенным теплом, но какая-то угроза незримо присутствовала в комнате, ползла из углов, подглядывала через окно второго этажа, шумела во дворе ветками сирени, голыми и мокрыми, будто бы озябшими.

Лизе почему-то захотелось уехать отсюда обратно в Москву, но она знала, что без согласования с Кешей Лукиным сделать это не сможет. Встретиться же можно было только послезавтра. Тридцатого марта, в четверг, Иннокентий обещал навестить Лизу в Комарово. О том, чтобы попытаться найти Лукина раньше этого срока, не речи не шло. Кеша строго-настрого запретил подобную самодеятельность. Лиза прекрасно знала, что сверхприбыльный бизнес Лукина предполагает соблюдение строгой конспирации, и потому постаралась дня на два отделаться от желания покинуть богатый, но неприветливый особняк на Карельском перешейке.

Мобильный телефон зажурчал вкрадчиво и мелодично, но от неожиданности Лиза едва не выронила бутылочку. Переложив ребёнка на левую руку, правой Лиза взяла со столика «трубу» и поднесла к уху. Странно, но в этот коттедж никто, кроме родителей, не звонил, но сегодня с мамой Лиза уже переговорила.

Неужели в Москве что-то произошло, и понадобилась экстренная связь? Значит, не зря плакала душа, и ныло сердце. Мог, конечно, раньше времени объявиться Иннокентий, но всё же вряд ли — у него по приезде в Питер всегда находились более важные дела. Из Москвы же Лукин в Комарово предпочитал не звонить.

— Да! — еле слышно отозвалась Лиза, придерживая бутылочку, которую малышка и так обнимала обеими ручками.

— Елизавета Юрьевна, это Даша Дмитриева говорит, — торопливо произнёс знакомый голос, и Лиза дёрнулась опять, как от удара током.

— Даша, вы же… Вас освободили? В чём дело? Вы где находитесь?

Лиза не припоминала случая, чтобы сестра Лёвы Мерейно самостоятельно, без приказа Лукина или своего брата, звонила ей. Значит, приказ был, и поэтому нужно внимательно выслушать всё, что скажет Дарья. Выходит, её удалось вытащить из камеры. Иннокентий обещал это сделать для верного Косаря, да и вообще он своих людей в беде не бросал.

— Я нахожусь в Комарово, на берегу залива. Это совсем недалеко от вашего коттеджа. — Даша говорила взволнованно, сбивчиво, и Лиза заразилась её волнением. — Очень прошу вас выйти через заднюю калитку, никого не извещая об этом, прямо сейчас. Ничего не бойтесь, безопасность вам гарантирована, но только в том случае, если ни одна живая душа о вашей отлучке не пронюхает. Отказаться вы, конечно, можете, но не советую это делать, потому что тогда вы ничего не узнаете о грозящей опасности. Если не хотите запутаться в подсудное дело, приходите немедленно…

— Я приду.

Лиза понимала, что большего Даша по телефону всё равно не скажет. А узнать о том, что угрожает лично ей, очень хотелось. Возможно, у Иннокентия в Москве возникли какие-то осложнения, и он не доверился мобильной связи.

Но почему Дарья просит никого не извещать об отлучке на берег залива? Да и кого Лиза может предупредить? Прислугу разве что, но почему нужно сохранять полнейшую тайну? Чем ей или другим могут угрожать люди, абсолютно не посвящённые в дела фирмы Лукина? Ладно, на берегу обо всём узнаем. Кроме того, интересно, как Даше удалось выпутаться, — ведь взяли её с поличным…

— Поторопитесь, время дорого! — и связь прервалась.

Только подвывал за окном ветер, да грохотало железо на крыше, как это всегда случалось в штормовые ночи. Поторопитесь…

Лиза положила задремавшую девочку в кроватку и очень пожалела, что не может позвать Майю Андреевну. Преступно оставлять ребёнка одного, но в неполных три месяца он ещё не может причинить себе вред, разве что перевернётся на животик и ткнётся лицом в подушку.

Но Хеля, к счастью, заснула, опьянённая сытостью, и Лиза решила, что сможет минут на двадцать выскочить за забор. Дарья откуда-то точно знала план участка, и одна из двух запасных калиток действительно вела прямо на пляж — серый, тёмный, грязный и пустынный. А вот летом через эту дверцу очень, наверное, здорово поутру бегать купаться, не привлекая ничьего внимания, а потом возвращаться на веранду и завтракать.

Это ещё раз подтверждает, что послал её Иннокентий, в крайнем случае, Лёва, потому что они бывали здесь и про эти калитки знали. Что же случилось там, в Москве? Неужели блудной мамаше удалось загнать в угол самого Луку? Быть такого не может, Кеша и не таких обламывал. Но, тем не менее, сигнал тревоги прозвучал.

Сама не понимая, что делает, Лиза погасила бра, вышла из детской и на цыпочках прокралась к себе в спальню. Бестолково пометалась, прикидывая, что же надеть, чем покрыть голову. Выбрала громадную шаль, похожую на чёрную рыбачью сеть. Она прекрасно укутывала и голову, и плечи, защищая, против ожидания, даже от очень сильного ветра.

А после этого Лиза решительно направилась к бару, открыла обе зеркальные дверцы, выбрала бутылку шотландского виски пятнадцатилетней выдержки, плеснула на донышко бокала и выпила, не поморщившись. Она не помнила, когда в последний раз позволяла себе подобную вольность, но сейчас просто не могла поступить иначе — истерические слёзы подступали к глазам.

Дыша через раз, Лиза спустилась в тот самый коридор, где ещё совсем недавно снимала куртку и сапожки. Пришлось вновь вытаскивать из гардероба «казаки», натягивать их на ноги, поминутно оглядываясь по сторонам. О том, что будет, если ребёнок проснётся и заплачет, Лиза старалась не думать.

Ведь то, что делала она сейчас, в первую очередь нужно было Хелене. Девочка не должна пострадать от капризов своей сволочной мамаши, которая посмела сперва отказаться от такого чудесного ребёнка, а потом начать разрушать его благополучие, качать права, которых сама себя лишила…

Ветер с залива ударил в лицо, заплескались совсем рядом волны, и Лиза немного успокоилась. Совсем темно, никого кругом — может, всё ещё и обойдётся. Она продиралась сквозь ветки кустов, проваривалась в раскисшую весеннюю грязь. То и дело останавливалась, через плечо оглядываясь на коттедж, в котором горело всего одно окошко.

Не сразу удалось выйти в калитку, но потом Лиза обеими руками всё же отодвинула щеколду. Налегла плечом и буквально выпала в сухую увядшую траву, на пляж, омываемый пенными волнами Финского залива. Надо было взять фонарик, ничего не видно — так можно и с Дарьей не встретиться.

Нет, глупо получилось. Нужно было связаться хотя бы с Лёвой и спросить, посылали ли они Дашу. А если нет, то зачем сестре Мерейно всё это потребовалось? Стоп, она же сидела в тюрьме, кажется, на Петровке! И её вполне могли подослать оттуда, как наживку, потому что выйти Лиза могла лишь на знакомый голос…

Она уже хотела метнуться назад, но, когда обернулась, увидела у калитки Дарью Дмитриеву — высокую, плечистую, в кожаной куртке на меху и с непокрытой головой. Дарья дружелюбно ей улыбалась, но по глазам, прищуренным и решительным, Лиза поняла, что путь к отступлению надёжно заблокирован, и перерешить ничего нельзя. А от залива, перешагивая через кучки песка и тины, к ним направлялись ещё два человека — мужчина среднего роста, кажется, молодой, темноволосый, тоже в кожанке, но только без меха, и высокая девушка в точно такой же куртке, как осталась дома у Лизы, но только вишнёвого цвета.

Всё удалось рассмотреть, потому что на короткое время мужчина включил фонарик и показал удостоверение. Но Лиза смотрела не на красную книжечку, а на девушку. Шелковистые брови вразлёт, пухлые губы, точёный нос, разлетающиеся от ветра волосы, подстриженные под классическое каре. И — глаза того самого неповторимого цвета крепкого чая, которыми совсем недавно Лиза любовалась в детской.

Значит, Хелена станет вот такой — всё правильно, Лиза не ошиблась. Действительно, перед этой моделью мог склониться весь мир, но мать Хелены не смогла воспользоваться дивной красотой в должной мере. Она додумалась только до того, чтобы продать свою девочку…

* * *

— Елизавета Юрьевна, вы слышите меня?

Мужчина, оказавшийся смуглым брюнетом, говорил без малейшего акцента. Кажется, он назвался майором милиции, сказал, что приехал из Москвы, из тамошнего уголовного розыска. Всё правильно, Дарью ведь взяли в столице. И Иннокентий упоминал какого-то мента с Петровки, которого нужно купить в целях обеспечения их общей безопасности.

Но пока, видимо, не купил, и мент этот всё же вычислил Лизу. Да чего особенно вычислять — узнал от Дарьи, которая согласилась сдать родного брата и его шефа, лишь бы выскочить самой. Но раз майор милиции пожаловал сюда тайно, значит, у него нет законных оснований для того, чтобы отнять Хелену. Значит, соответственно и нужно себя вести.

Кто боится огласки, тот уязвим, говорил Кеша. Он же предупреждал, что мамаша Лизиной дочери пустилась во все тяжкие, наврала в милиции, будто её похитили, усыпили уколом, прокесарили и украли ребёнка. В ментовке развесили уши, а на самом деле всё произошло не так. Операцию действительно пришлось сделать, потому что таз у девки узкий, как у всех современных красоток, а отец ребёнка — кряжистый сибиряк.

Девочка пошла комплекцией в папу и без посторонней помощи не смогла бы родиться здоровой. Ей же, паскуде, бесплатно сделали операцию, а в благодарность получили ещё одну головную боль. Теперь она постоянно требует денег и угрожает в случае отказа платить сдать всю тёплую компанию. Лизе тоже надо быть настороже, потому что наглая тварь вот-вот доберётся до неё и тоже попросит немножечко долларов.

Кстати, на этот раз Иннокентий поехал в Москву, чтобы договориться с начальством этого вот майора. Начальство осторожно намекнуло, что может спустить дело на тормозах. И Иннокентий рассудил — легче один раз сунуть в зубы полковнику энное количество баксов, чем постоянно, трясясь от ужаса, отстёгивать всё возрастающие суммы самой Валерии. Да, Валерии, — именно так представил её сейчас майор.

А Лёва Мерейно говорил, что полковник тоже не сразу сдался, попробовал сыграть в принципиального. Но ему быстро объяснили, что ради спокойствия собственной семьи он должен покориться и не делать глупостей. Жена, двое детей, четверо внуков, старуха-мать — все они тоже чего-то да стоят.

Полковник должен приказать излишне ретивому майору наконец-то заткнуться. С последним разговор будет отдельный, потому что он не очень-то склонен слушаться начальство и часто импровизирует самостоятельно. Слишком серьёзные международные кланы стоят за немногочисленной на первый взгляд группировкой Лукина, и они не захотят терять драгоценный канал поступления на Запад здоровеньких новорождённых младенцев. Кешу они всё равно выручат, а вот детей-внуков полковнику никто не вернёт.

Лиза думала обо всём этом и молчала, не отвечая на вопросы. Потом наконец-то подняла голову и в упор взглянула на майора.

— Я всё слышу… Простите, позабыла ваше имя. Я знаю, что вы сейчас будете мне рассказывать. Про похищение, про кражу ребёнка, про несчастную мать, которая ночей не спит от желания прижать к груди своё дитя. И сразу говорю, что ни цента, ни копейки ей не дам! Слышите? Она, наверное, в милиции не объяснила, для чего ломает комедию. Иначе её надо было тоже арестовать как вымогательницу. Так вот, я вам это говорю…

— Молоды вы для склероза, Елизавета Юрьевна. Моё имя — Артур, можно без отчества. Если не возражаете, отойдём немного и присядем на лодку, потому что короткого разговора у нас не получится. Судя по всему, не меня, а вас нагло и цинично ввели в заблуждение. Вы доверяете Лукину, я понимаю, и его слово для вас куда ценнее, чем моё. Но всё-таки хотя бы объективности ради выслушайте, что расскажет Валерия…

— Я ничего не стану рассказывать!

Лео была близка к обмороку. Услышав про вымогательство, она почувствовала себя так плохо, что едва не рухнула на мокрый песок. Удержаться на ногах ей помогла Дарья.

— Она всё равно не поверит. Её зомбировали, Артур, разве ты не видишь? Лукин предусмотрел всё. Он переиграл нас вчистую. Теперь любой мой довод будет обращён против меня же. Я хочу получить деньги, и точка! Лукин выработал неуязвимую защиту — я только сейчас это окончательно поняла. Мы ведь ничего нового, по сути, не сообщим. Она всё это уже слышала, и не раз. Весь вопрос в том, как подать информацию…

— А если Лиза узнает, что Лукин с Мерейно едва не убили седьмого марта отца девочки? — В голосе Тураева прозвучала откровенная тревога.

Лео права — их план с треском рушится. Лукин поступил, как всегда, в своём неповторимом стиле — просто и изящно. Выложил Лизе чистейшую правду, ничего не утаил. Это с одной стороны. А с другой объяснил, что всё это выдумано коварной вымогательницей, и верить её откровениям ни в коем случае не следует. Иннокентий рассчитал всё точно. Лиза заранее была настроена на то, чтобы отмести любой довод своих оппонентов.

— А где доказательства, что убить хотели они? — улыбнулась вдова Лосс, и от её улыбки Тураеву стало не по себе. — Да, я знаю, что отец ребёнка взорвался в своей машине, что ему ампутировали левую ступню и правую ногу по колено. Иннокентий Павлович предупреждал, что этот факт может быть использован против него. Вандышев — человек заметный. Он мог заниматься бизнесом, имел врагов, как это обычно бывает. Мой собственный муж погиб подобным образом. Это ведь не означает, что его ликвидировал Лукин. Все деловые люди сейчас ходят по острию ножа. Покушение на Вандышева — просто досадное совпадение. Я знаю одно, Артур, — Лиза демонстративно игнорировала женщин и обращалась только к Тураеву. — Имей вы против меня хоть что-то, в дом ворвались бы маски-шоу, положили бы всех на пол и отобрали ребёнка. Раз вы крадётесь сюда поздно вечером, огородами, просите никому ничего не говорить — значит, чувствуете собственное бессилие. Сразу предупреждаю, что приму меры, и выкрасть ребёнка не удастся.

Лиза решила, что сейчас надо сблефовать. И тут же осуществила задуманное.

— С минуты на минуту я жду гостей. А гости ко мне всегда приезжают с охраной. Врываться в коттедж на моих плечах не советую. Больше мне сказать нечего.

Лиза окрепла духом. Она чувствовала растерянность, замешательство гостей, и пошла в наступление. Надо вывернуться сейчас, а спустя день-другой этот Артур получит отбой от своего начальства. Тогда он тем более ничего не сможет предпринять.

— Или вы приезжаете законно, имея санкцию на обыск, или не появляетесь вовсе. Официально Хеля — моя дочь. И вам придётся изрядно попыхтеть, доказывая обратное. Я никогда добровольно не отдам ребёнка той, которая один раз уже решила от него отказаться. И не пожалею никаких денег, чтобы засадить шантажистку туда, где ей следует находиться. Сразу по двум статьям — за продажу ребёнка и за вымогательство!

— Лиза, Иннокентий тебе врал! Врал от начала и до конца! — не выдержала Дарья, доселе молча стоявшая за спиной Валерии. — Да, Лера попала в поле зрения его людей, но в связи с совсем другой историей. Милену, как она ещё до рождения назвала девочку, никому продавать не собирались. Я клянусь тебе, что сама сдуру посоветовала брату и Лёшке обратиться к Лере… Нужен был ребёнок для отправки в Австралию. Приметы, переданные заказчиком, подходили именно к ней. Мы хотели попросить её выносить младенца специально для австралийцев. А оказалось, что она вот-вот родит. Иннокентий, озверев от жадности, дал указание Мерейно и компании насильно прокесарить бедняжку. Это правда, Лиза! Лера ничего не скрывает и не сочиняет, никого не шантажирует. Просто хочет вернуть ребёнка, от которого никогда не отказывалась. Пойми ты это! А после, когда поднялся шум, и вывезти ребёнка из России без риска стало невозможно, Кеша сплавил девочку тебе. Ты действительно ни в чём не виновата. Тебя обманули. Ты заботилась о ребёнке самым лучшим образом. Ты любишь девочку, тебе трудно с ней расстаться… Иннокентий искалечил Валерия Вандышева, отца Милены, потому что тот грозил разоблачением и местью за то, что совершили с его единственным ребёнком. Все доказательства, которые ему удалось собрать, уже на Петровке. Вандышев сообщил, где спрятал дискету, когда пришёл в себя. Лиза, выпрыгивай скорее из этого пламени, иначе оно сожрёт тебя. Артур обещает приложить все силы, чтобы отвести от тебя удар и найти тебе другого ребёнка, которого ты сможешь усыновить по закону. И воспитывать его, ничего не боясь. Ребята в масках могли бы ворваться к тебе хоть сейчас, но Артур решил попробовать договориться по-хорошему. Если ты не захочешь отдать ребёнка матери, тебя будут рассматривать не как жертву, а как врага…

— Хватит!

От тонкой, мечтательной, нежной Лизы не осталось и следа. Неистовая ярость вспыхнула в её чёрных глазах, а по щекам пошли пятна. Лиза скинула с головы шаль, и ветер, подхватив её, заиграл кистями. Кудрявые Лизины волосы, освободившись, упали на лоб, на щёки, на плечи. Молодая женщина досадливо отвела их левой рукой с дорогим обручальным кольцом на безымянном пальце.

— Ты как будто предлагаешь купить мне новую куклу! Какая разница — тот ребёнок или другой?! Все равно, кого воспитывать и любить! Не плачь, мол, замена всегда найдётся. Если тебе вместо Настеньки другую девочку дадут, всё равно будет? Хеля — моя дочь, моё сердце, моя единственная радость! А не игрушка, которую запросто можно кому-то отдать. Я уже не говорю о том, сколько заплатила за неё! Сколько сил и средств вложила в то, чтобы обеспечить ей достойную жизнь! А где живёт эта так называемая мать? Кеша говорил, что в грязной общаге. Её дом в Иркутске разрушен упавшим самолётом. Родителей нет, теперь вот и сожитель выгнал. На какие средства она собирается растить дочку? Проституцией она никогда не заработает столько, сколько Хеля получит у меня. Я поклялась не выходить больше замуж, посвятить этому ребёнку всю жизнь. А она? Да ей просто не прожить без «папика», который ещё неизвестно как будет относиться к малышке. Из той роскоши, в которой Хеля купается сейчас, её бросят в грязь, в смрад общаги! Нормальная мать радовалась бы, что дитя сыто и одето, а не устраивала тут сцены! Откуда Иннокентий узнал её имя? Почему ты вспомнила о ней, получив заказ от австралийцев? Значит, она имела дело с вами. Продавала ребёнка, совершала преступление… И у Кеши есть доказательства, которые он всегда предъявит следствию. Я пока не знаю всех тонкостей, но предупреждаю, что в случае дальнейших попыток давить на меня вы поплатитесь за всё! В том числе лично вы, господин майор, потому что не принимаете меры к преступнице. Делаете всё для того, чтобы её выгородить…

Лиза знала, что купленный и запуганный Лукиным полковник Петруничев именно так и повернёт дело, но Тураев пока не должен знать об этом.

— Дарьиным словам я значения не придаю. Ей любой ценой нужно выплыть, и она готова заложить даже родного брата, без которого давно подохла бы с голоду. Лучше оставьте меня в покое. И Иннокентия тоже, потому что вам с ним не справиться. Он вечен, как вечны алчность и страх. Он любого купит и запугает, а потому бояться ему некого и нечего. Валерия может родить себе ещё одну дочку. Она не знает эту, никогда не видела её. А я… Я жить не могу без Хели! И всё, разговор окончен. Уходите!

— Пойдём, Артур. — Валерия надвинула капюшон пониже на лоб, чтобы никто не видел ползущих по щекам слёз. — Я не могу больше всё это слушать. Или мы законным путём вернём дочку, или отступимся навсегда. Ты говоришь, что Вандышев отказался от дальнейшей борьбы…

— Да, отказался! — радостно подтвердила Лиза. — И тебе придётся сделать то же самое. Ради собственной безопасности и счастья девочки ты исчезнешь с моего горизонта.

И Лиза, никем не удерживаемая, повернулась, пошла по тропинке. Открыв калитку, нырнула в чёрный проём, и послышался удар тяжелой сырой двери. Дарья кусала губы, не зная, что ещё можно предпринять. А Тураев, не стесняясь чужого человека, прижал к себе Лео.

Дмитриева деликатно отошла в кусты, села верхом на перевёрнутую лодку и закурила, прикрыв от ветра ладонью огонёк зажигалки.

— Не плачь, — попросил Тураев, обнимая Лео. — Всё будет хорошо.

— Уже не будет, я знаю. Сколько раз слышала, верила, что жизнь вот-вот наладится, что надоело. Госпожа Лосс права. Я совершила преступление, а ты меня покрываешь. Я не хочу для тебя неприятностей и прошу поступить со мной по закону. Мы не можем бороться с этой женщиной, являясь в её глазах преступниками. Мы сами боимся разоблачения, а потому не имеем морального права упрекать в чём-то её. Пусть против меня возбудят уголовное дело из-за старшего сына. И я дам показания против всех, включая чету Лукиных, ничего уже не боясь. Если я буду абсолютно откровенна, то, возможно, мне удастся вернуть Милену. С помощью лжи нельзя добиться правды. Конечно, Лукин может купить пару-тройку ответственных работников, или меня просто уберут, чтобы я замолчала, и оставят Милену Лизе. Я начинаю думать, что и здесь она оказалась права. В общежитии моей девочке будет плохо. Я эгоистично желаю настоять на своём, не думая о благополучии собственного ребёнка. Мне ведь действительно негде жить.

Тураев посмотрел в ту сторону, где сидела Дарья. Опять взглянул в глаза Лео — уже как-то иначе, будто принял самое важное в своей жизни решение. Валерия заметила это и замерла, ожидая, что скажет её любимый. Единственный на всём белом свете человек, который ещё остаётся рядом с ней и прикрывает собой от шторма, от ливня, от горя.

— Свидетельство о разводе ты где хранишь? — буднично спросил Тураев. Лео удивлённо подняла брови. — В общежитии или здесь?

— С собой вожу. Сейчас оно в твоей квартире. Мы с Вандышевым после рождения ребёнка собирались пожениться. У нас в ЗАГСе уже заявление лежало, но потом пришлось его забрать. А зачем тебе это?

— Завтра утром вернёмся в Москву и подадим своё заявление.

Тураев словно и не сказал ничего особенного, а у Лео подкосились ноги — второй раз за этот вечер. Она старалась, но никак не могла увидеть сквозь слёзы лицо того, кто в самый тяжкий час пришёл ей на помощь.

— Я знаю, что такое остаться одному — преданному, сломленному. И не могу покинуть тебя сейчас. Мы ведь уже живём, как супруги, и остаётся только узаконить наши отношения. У тебя появится крыша над головой. Никто уже не посмеет упрекнуть тебя жизнью в общаге. Я сам родился там и до полугода спал в чемодане с открытой крышкой. Мама рассказывала, как меня прятали от коменданта. Потом ей выделили комнату…

Артур держал Леру за руку и чувствовал, как теплеют её пальцы.

— В первую очередь я хочу изменить твой и свой статус. Ты станешь не бездомной матерью-одиночкой, а замужней женщиной с московской пропиской. А я, даже если Петруничев отстранит меня от расследования, буду искать Милену не как сотрудник МУРа, а как её приёмный отец. Лео, поверь, сейчас иначе поступить нельзя…

— Артур, ты с ума сошёл! Ты не понимаешь, что говоришь! — шептала Валерия, обнимая Тураева и положив голову на его плечо. — Да, мы сейчас спим с тобой, но ты много с кем спал. Зачем я тебе — сирота, беднячка, да ещё с ребёнком? У тебя такие перспективы! быть. А из жалости нельзя жениться, ни в коем случае. Найдёшь невесту с положением. Тебя и родственники твои не поймут. Зачем с ними ссориться? Разве нам плохо сейчас с тобой без этой бумажки?

— Я откажусь от своего намерения только в том случае, если ты не любишь меня и не хочешь быть со мной. Все остальные доводы значения не имеют. Родители рано или поздно примут мой выбор. Брат — тем более. А мнение остальных для меня безразлично. Я строю свою семейную жизнь так, как хочу. Тебе я нужен больше, чем кому бы то ни было. Слишком долго пришлось думать и страдать, анализировать и прикидывать. Мы во всех отношениях подходим друг другу, разве ты не поняла? Ну, ладно, после поймёшь. А сейчас ответь — да или нет? Мне кажется, ответ готов, и остаётся только озвучить его. Поспеши, потому что нам пора уносить ноги. Возможно, Лиза по мобильнику уже связалась с Лукиным. И с её гостями что-то не хочется здесь встречаться.

Артур пытался заглянуть под капюшон, чтобы увидеть глаза Лео. А она отворачивалась и рыдала уже в голос, как чайка над бурным морем.

— Хорошо, я не буду торопить тебя. Но по приезде в Москву ты должна всё решить. Дарья Борисовна! — Артур позвал Дмитриеву, и та поспешно вскочила с лодки. — Пойдёмте.

— Успокойся! — Дарья обняла Валерию сзади за плечи. — Всё пройдёт, всё наладится. И мы повоюем за твою девочку…

— Не нужно воевать, — сдавленно, обессиленно попросила Валерия. — Я не хочу никакой войны. Не желаю видеть чужие страдания, в том числе и Лизины. Возможно, дочери действительно будет лучше у неё, и тогда за нами по пятам не будет следовать смерть. По своей вине я два года назад попала в лапы к этим уродам, и теперь мне от них не отделаться. И я не имею права никого осуждать. Артур, если я приму твоё предложение, ты уже не сможешь отдать меня под суд за сына. А я не желаю прятаться за твою спину. Но я люблю тебя, и потому не знаю, что ответить.

— Тогда подумай ещё.

Артур мельком взглянул на Дарью. Та понимающе, по-матерински, улыбнулась.

— А теперь, девчонки, идёмте. Нам нужно успеть на «Стрелу». А перед тем я ещё должен нанести визит моей хорошей знакомой, которая добровольно и бескорыстно работала вместе со мной по твоему делу, Лео, — Галине Семёновне Милявской.

* * *

Лиза, тяжело дыша и дрожа от злости, вернулась в дом. Вошла в переднюю, но не заметила никакой суеты, не услышала детского плача. Кажется, всё обошлось, и девочка не проснулась, не потревожила няню.

Но теперь нужно думать о другом — как уехать отсюда в такое место, о котором Дарья ничего не знает. Жаль, что нельзя проконсультироваться с Кешей сейчас же, а нужно ждать два дня. Но утром могут нагрянуть «маски шоу» — этот Артур не из тех, кто покорно отступает. Надо созвониться хотя бы с Лёвой и сообщить, что Даша сдала его окончательно. К тому же надо спросить, как теперь быть с ребёнком.

Молодая женщина, откинув шаль за спину, поднялась в детскую. Прислушалась к слишком шумному дыханию младенца и включила свет. В следующую секунду она вскрикнула — в двух креслах сидели Иннокентий Лукин и Лев Мерейно. Хеля по-прежнему посапывала в кроватке под пологом.

— Где гуляла так поздно? — спросил Лукин, вытягивая на середину детской длинные ноги. Светлая бородка делала его лицо добродушным, как у Санта-Клауса. — Мы-то с Лёвой думали, что ты, как всегда, около разлюбезной доченьки.

— Здравствуйте, Лиза, — сдержанно произнёс Мерейно.

— Господи, как я хотела именно сейчас увидеть вас обоих! — Лиза, уронив шаль на ковёр, прошла в детскую и села на белый диванчик. — Только сейчас думала, что делать, как спасаться!..

— От кого спасаться? — насторожился Лукин. Судя по всему, мужчины вернулись из Москвы в отличном настроении, но сейчас оно начало портиться. — Кто тебя обидел, ласточка моя? Мы думали, что ты тут в безопасности. Оказалось, что это не так?

— Совершенно не так, Кеша!

Лиза проверила, спит ли Хеля, и выпрямилась. Провела мокрыми от волнения пальцами по лбу и всхлипнула.

— Я завтра же уезжаю отсюда. И прошу обеспечить мне надёжную охрану. Или я сама найду людей из числа тех, кто был вместе с Эрвином. Я вернулась с преинтереснейшей встречи. Мать… биологическая мать Хели, Валерия Леонова, разыскала меня и выманила на свидание. Это произошло только что на берегу залива, на пляже, куда ведёт маленькая калитка…

— Каким образом выманила? — не понял Лукин. — Зачем ты пошла?

— Мне позвонила Даша, — пожала плечами Лиза. — Я сидела здесь, спокойно кормила ребёнка. Даша позвонила на мобильный и попросила меня выйти на пляж. Намекнула, что мне угрожает какая-то опасность. Я думала, что кто-то из вас хочет меня предупредить, но телефону не доверяет. Я знала, что Даша арестована в Москве, но её могли и отпустить. Ты же, Кеша, хлопочешь за своих. Но, как я поняла потом, Дарья Борисовна выложила на Петровке всё, что знала. Она активно работает на Артура Тураева…

— С-сука! — процедил сквозь зубы Мерейно и откинул назад большую красивую голову с копной каштановых волос.

Длинная щетина на его щеках вспыхнула золотом при электрическом свете. Они были сейчас очень похожи с сестрой, и Лиза отметила это.

— Она была там, не берегу? А с ней кто? Тураев? Леонова? Ещё другие люди?

— Их было трое — Дарья, Тураев и Леонова. Беседовала я в основном с майором, а бабоньки только подтявкивали. Кеша, ты был прав! — Чтобы успокоиться, Лиза аккуратно складывала шаль на коленях. — Они попытались шокировать меня жуткой историей насилия над Валерией. Говорили о том, что ребёнок коварно и жестоко был похищен из её чрева. Честно сказать, я едва не поверила, но вспомнила твои предостережения и взяла себя в руки. Надо сказать, что сама Леонова не была активной, а под конец даже согласилась оставить меня в покое. Дарья усердствовала куда больше. Она взяла вину полностью на себя. Сказала, что тогда посоветовала вам обратить внимание на Леонову. Будто бы Валерия конкретно этого ребёнка продавать не хотела…

— Это для Леоновой единственный шанс выкрутиться, — спокойно сказал Лукин и вздохнул. — Именно потому она и не перегибает палку — у самой рыло в пуху. Ведь если милиция начнёт распутывать эту историю, некоторые неудобные для неё вопросы непременно всплывут. А сейчас Лерочке надо выбирать. Или она мотает срок за продажу новорождённого сына, или пытается, оставив тебя в покое, забеременеть вновь. Доктор сказал, что она может иметь ребёнка, но лучше через три года и позже. В любом случае тебе, Лизочек, лучше будет уехать отсюда. Только не в Москву, где тебя, в случае чего, и станут искать…

— А куда? — Лиза готова была идти за своими спасителями хоть на край света. — Я согласна на всё. Но будет ли там удобно Хеле?

— Конечно, будет, благо это недалеко!

Мерейно легко и пружинисто поднялся с кресла, подошёл к кроватке и достал полусонного младенца.

— В городке иеговистов вас спрячут надёжно. На крайний случай мы предусмотрели такой вариант. Служащие святой обители сажают вас на яхту и вывозят на время в Финский залив. Как только опасность минует, вы вернётесь. Но, думаю, ничего сверхъестественного не произойдёт.

Мерейно, покачивая ребёнка на руках, ходил по комнате. Хеля спокойно сосала пустышку, словно не жестокий убийца носил её, а няня Майя Андреевна. Лиза, как заворожённая, следила за ними. Иннокентий кивал, усмехаясь своим мыслям.

— Вандышев сумел накопать на нас достаточно материала, а после кассета попала на Петровку. Но мы успели принять меры раньше. Полковник Петруничев завтра же объявит своему подчинённому Артуру Тураеву о том, что отстраняет его от ведения дела. Все данные он передаст в РУБОП, нашему сотруднику. Нашему, понимаешь? Так что успокойся, Лиза, ты в безопасности.

— Дарья упоминала об этой дискете, — облегчённо вздохнула Лиза. — Значит, и про неё удалось выведать? Ну, вы и профи, ребята…

— Стараемся, — скромно ответил Лукин. — Будь нас так легко взять, мы давно сгинули бы в колониях. А мы, не сглазить бы, ни разу не побывали даже в «обезьяннике». Ты удивишься, но мы подозревали, что именно сегодня Тураев постарается объяснить тебе, какие мы с Лёвой козлы. Предполагали также, что ты окажешься умницей.

— Мы же друзья, — кротко сказала Лиза. — Ты, Кеша, родственник покойного мужа. Я знаю тебя давно. Да и надеяться мне, кроме вас с Лёвой, не на кого.

— Завтра утром Тураев узнает ещё кое о чём, — загадочно сказал Мерейно. — Разрешите, Лиза, прока скрыть подробности. Только помните, что вскоре этот легавый перестанет быть опасным для вас. И вы сможете, если захотите, даже уехать с ребёнком за границу. А пока спускайтесь к воротам, внизу ждёт машина. Поторопитесь, потому что время дорого. Пока мы не договорились с Тураевым, и он может нагадить. Выставит вокруг дома шпиков, проследит, куда мы поедем, выкинет ещё что-нибудь. А вы и без того напуганы. Лишние стрессы вам ни к чему. Собирайте детские вещи, а с нянькой мы успели перекинуться парой слов. Поскольку вы здесь больше не появитесь, мы старуху уволили. Разумеется, вы с ней рассчитаетесь, как положено.

— Обязательно рассчитаюсь!

Лиза сбегала в свою комнату, принесла объёмистый баул, принялась складывать туда игрушки и одежду девочки. Она очень торопилась, потому что следовало за очень малое время собраться и самой. А потом уже подумать, как можно безвылазно прожить около недели с ребёнком в иеговистском городке, не выходя на связь с больными родителями.

Но над этим, если всё сложится удачно, она поразмыслит позже. Сейчас нужно узнать о главном. Не получив ответа на рвущий душу вопрос, Лиза будет мучиться все эти долгие дни и непременно сорвётся.

— Лёва!

Лиза выпрямилась, застегнув туго набитый баул. Встретилась с выпуклыми глазами Косаря, который сидел в кресле с Хелей на руках. Иннокентий изображал на своём лице самое вежливое внимание.

— Кеша! Валерия вас действительно шантажировала и вымогала деньги?..

— Всё-таки зацепил он тебя, Мессинг хренов! — констатировал Мерейно, нехорошо прищуриваясь. Лиза пожалела, что не сдержалась, не утаила сомнений. — И Дашку заболтал… Да, шантажировала! Но сейчас ей выгодно прикинуться несчастной и побитой. После истории с Вандышевым она испугалась. Валерий Ильич отказался от претензий на ребёнка, потому что хочет жить.

— Значит, всё-таки вы организовали покушение? — тихо спросила Лиза, чувствуя, как по ногам, по позвоночнику, по шее мурашками ползёт леденящий ужас. — Из-за моей прихоти уже пролилась кровь. Не к добру…

— Мы делаем общее дело с очень серьёзными людьми, Лизавета, — спокойно пояснил Мерейно. — И те, кто становится нам поперёк дороги, исчезают. В крайнем случае, их заставляют поумнеть и не чирикать. С нашей помощью или нет — неважно! Мы тоже люди подневольные. Если допустим в России провал, отвечать будем по всей строгости. А именно — собственными головами. Вандышев зашёл слишком далеко, и его пришлось пугнуть. Теперь он будет заниматься только пластическими операциями и подбором протезов. Скажу больше — мне приказано ликвидировать родную сестру, которая сдала нас, и я вынужден подчиниться. Как только представится возможность, я приведу приговор в исполнение. А уже потом подумаю, как после этого взгляну в глаза нашей матери, как поздороваюсь с племянницей Настенькой, которую очень люблю. Но если ослушаюсь, трупа будет два, а не один. Ты должна знать об этом. — Мерейно уже не называл Лизу на «вы». — И молчать о том, что слышала сейчас. Мы сможем помочь тебе, спасём вас с дочкой, сохраним ваш покой. Но в ответ ты не должна допускать никаких колебаний, слышишь? Вижу, что слышишь и всё понимаешь. Ты слишком далеко зашла, и наши судьбы переплелись. Если потонем, то вместе. А сейчас ты пойдёшь с нами. И будешь с нами всегда, ибо так угодно Провидению. В жизни надо не только брать, но и отдавать, Елизавета Юрьевна. А теперь накинь шаль, и пойдём. Ребёнка понесу я. Два охранника дежурят у ворот, но ничего подозрительного пока не заметили. Успокойся — мы рядом.

— Присядем на дорожку, — предложил Лукин, хотя ещё не успел подняться. — И запомни, Лизочек, — ты сама выпросила у меня эту девочку. Я дал тебе достаточно времени для размышлений, предупредив о грядущих трудностях. Но ты всё равно настояла на своём, а теперь уже поздно что-либо менять. Мы теперь скованны одной цепью. — И Лукин, приобняв Лизу за плечи, направился к двери. — Ты почему дрожишь? — удивился он у порога. — Всё будет хорошо!

— Кеша, я боюсь… — пролепетала Лиза, с трудом нащупывая ногами ступени. — В это время я всегда лежала в постели или смотрела телевизор. Но я постараюсь не подвести…

— Вот и славно! — обрадовался Лукин. — Или вперёд, Лизочек, а мы с Лёвой пошепчемся.

Когда Лиза спустилась к входной двери, Иннокентий обернулся к Косарю.

— До тех пор, пока не закончим с Тураевым, нашу принцессу надо держать под наблюдением. Она засомневалась и может сломаться, а в ближайшую неделю это ни к чему. Когда прояснится с Тураевым, станет спокойнее. Другого такого фанатика у них нет. Распорядись, чтобы у иеговистов с Лизы глаз не спускали — ни днём, ни ночью.

— Всё сделаю, — кивнул Мерейно, бережно прижимая к себе младенца, мать которого неполных три месяца назад грубо затаскивал в автомобиль прямо под окнами её квартиры.

Больше всего на свете он сейчас боялся ненароком оступиться, загреметь вниз и тем самым пустить коту под хвост всю их с Лукиным длительную и кропотливую работу.

 

Глава 10

Александр Георгиевич Петруничев уже несколько дней подряд чувствовал удушье, словно ему на лицо натянули противогаз и зажали шланг. У него тряслись руки, и даже ночами, несмотря на лошадиные дозы лекарств, бешено колотилось сердце, а бельё промокало от холодного, похожего на предсмертный, пота. Вся левая половина туловища к утру немела, и только в горле, в пищеводе оставалась противная, упорная боль, будто туда вбили плохо оструганный кол.

Петруничев, приволакивая ногу, передвигался по своей квартире почти ощупью и удивлялся, что может делать хотя бы это. Полковнику казалось, что ночью он окончательно умер, а утром каким-то чудом воскрес. Воскрес именно для того, чтобы использовать данный ему шанс.

Он должен вызвать к себе Артура Тураева, забрать материалы, добытые в ходе расследования. И строго-настрого приказать майору больше не совать нос в деятельность фирмы Лукиных. Просто забыть о ней, сделать вид, что вообще ничего не случилось. А когда Тураев сдастся, получить с Валерии отказ от поисков ребёнка не составит труда. Если девица ещё не окончательно спятила, она вынуждена будет признать дочь навсегда потерянной.

Перед Хеленой Лосс откроются все дороги. Она сможет получить образование в лучших университетах Европы и Америки. А у родной матери её ожидают ясли, круглосуточный детсад и обычная школа, после которой ни о какой дальнейшей учёбе не стоит и заикаться.

Вроде бы Валерия уже склоняется к мысли о передаче дочери Елизавете Лосс. Если она потеряет поддержку Тураева, вопрос решится ещё быстрее. Но выбить у майора почву из-под ног, легально лишить его возможности продолжать расследование может именно полковник Петруничев. С этого момента все действия Артура станут незаконными. В случае чего можно будет, предварительно сняв погоны, «закрыть» его по соответствующей статье. А там уголовнички с ним разберутся — у ментов на зоне один конец…

Петруничев кое-как дотащился до своего служебного кабинета, упал в кресло и долго вытирал платком лицо, чтобы выглядеть более или менее прилично. Руки полковника так и тряслись, пот тёк за ворот форменной рубашки. Весенний свет, льющийся в окна, мерк перед слепнущими глазами. Вот сейчас он лично вызовет Тураева, который вчера вернулся из Питера. И объявит, что дело Леоновой передаётся в РУБОП, где его, скорее всего, довольно быстро закроют.

Полковник не знал, как после этого будет работать дальше. Но из органов всегда можно уволиться, а вот от ответственности за свою семью не убежишь. Отцом, мужем, дедом, сыном быть не перестанешь. Да, пока все его родные живы. Но четверо из них уже находятся в больнице, причём сын — в реанимации. Жена тоже вот-вот сляжет. А он, полковник милиции, большой начальник, самым дорогим людям помочь не может. Выход один — он должен отстранить майора Тураева от ведения дела Леоновой…

А потом можно будет снять со специального счёта сто тысяч долларов. Если трудно сделать это сразу, можно перевести деньги на свой счёт и брать понемногу. Бояться за репутацию нечего — всё чисто, никакого криминала. Жертвуют средства вроде бы разные люди, да не полковнику, а его сыну Максиму, получившему перелом основания черепа в страшной автокатастрофе.

Максим занимался бизнесом, торговал морепродуктами, поставляя их в рестораны и дорогие магазины Москвы. Другие деловые люди, узнав о трагедии, вполне могли пустить шапку по кругу. Но полковник-то знал, что КамАЗ вылетел на полосу встречного движения не случайно. И что не мифические конкуренты сына направляли самосвал, а Иннокентий Лукин. Он же перевёл в банк деньги, выставив свои условия, и не через кого-нибудь. Посредником стал генерал, непосредственный начальник Петруничева.

Нет, он не давил на убитого горем отца. Не вынуждал его закрыть глаза на деятельности фирмы Лукиных. Он просто посоветовал изменить подход и поподробнее разобраться в методах работы его подчинённого майора Тураева.

Петруничев понял, что нужно генералу. И ответил — «Есть!» Они попили чайку с печеньем, потом приняли по рюмашке коньяка и простились. Выходя от добродушного генерала, Петруничев уже знал, что выполнит волю Лукина. Выполнит потому, что следующей жертвой станет жена Вероника, с которой они прожили тридцать три года. А вот теперь могут расстаться навсегда…

Полковника все эти дни терзала мысль о ненужности, о бессмысленности дальнейшей работы по делу, потому что с такими обширными связями и влиятельными покровителями Лукин был неуязвим. Он всё равно выиграет, а Петруничев за просто так лишится всей семьи. И после этого одна дорога — в психушку. Впрочем, есть и другая — к сейфу, за личным оружием. Пистолет поможет решить проблемы раз и навсегда.

Но ведь пока ещё не поздно. Всё ещё в руках Петруничева, в его власти. Надо сделать нелёгкий выбор между бесчестьем и бессмысленным самопожертвованием. Нужно объяснить всё это Тураеву, у которого в Москве проживают родители, сводный брат и отчим. Но, скорее всего, Альберт Говешев, второй муж Норы Тураевой, мишенью Лукина не станет. Да и на родного отца Артура тоже вряд ли замахнутся — его соплеменников побоится даже Иннокентий. А вот Нора и Арнольд первыми окажутся под ударом, и нужно предупредить об этом майора. Наверное, тот не желает зла матери и младшему брату.

Потирая ноющее сердце и посасывая нитроглицерин, полковник вспоминал, как месяц назад всё начиналось. Тогда он впервые услышал пожелание начальства изменить свой взгляд на деятельность Лукина. Полковнику объясняли, что фирма ничего страшного не делает. На все действия, производимые в отношении отказных детей, имеются разрешения. За границей к Лукину и компании нет никаких претензий. А вот показания Валерии Леоновой нужно ещё раз проверить — не клевета ли?

Тогда Петруничев значения разглагольствованиям не придал и сделал всё для того, чтобы провести операции по задержанию Дарьи Дмитриевой и двух членов группировки Лукина с поличным. Произошло это в момент передачи новорождённого ребёнка подданным Австрии супругам Мейнеке и получения от них меченых денег. А ещё несколько дней спустя в руках полковника оказалась убийственная улика против Лукина.

Очнувшись в реанимации «Склифа», Валерий Вандышев, отец пропавшей девочки, сообщил о наличии у него дискеты и объяснил, как её найти в квартире на Арбате. Дискета содержала массу сведений о противозаконной деятельности фирмы «Бэби», в том числе и об убийствах, совершённых в интересах Лукина и Мерейно. Полковник уже собирался идти с докладом к начальству, надеясь с фактами в руках доказать обоснованность своих недавних действий в отношении указанных лиц. Дарья Дмитриева также дала признательные показания.

Петруничев стоял в дверях своего кабинет с папкой под мышкой, когда на его столе зазвонил городской телефон. Пришлось возвращаться, несмотря на то, что генерал не терпел опозданий. Почему-то полковнику почудилось, что произошло ужасное событие, не сравнимое с начальственным гневом. Только что отгуляли Восьмое марта, Петруничев ещё не остыл от песен, плясок, вина и заливистого женского смеха. Но в тот момент сердце впервые больно трепыхнулось в груди, и с тех пор часто дёргалось беспомощно, обречённо, как пойманная птица.

Трубку полковник снимал уже холодной рукой, а потом замёрзло и ухо, к которому она была прижата. На том конце провода рыдали, и Петруничев не сразу узнал голос Вероники. Кое-как ему удалось вытащить из жены ужасную новость — квартиру их дочери Кати на юго-западе Москвы подожгли. Облили бензином дверь, в охраняемом-то подъезде! Когда обеспокоенная Катя открыла, огонь ворвался в коридор. Туда же выскочил двухлетний сынишка Кати Семён, привлечённый шумом на лестнице.

Пострадали оба, причём очень серьёзно. Ребёнок уже готовится к выписке, а вот Катерине придётся долго лечиться, делать пластические операции и наблюдаться у психиатра. Поскольку Катин муж возглавлял частную охранную фирму, случившееся списали на месть криминальных структур.

Немного погодя, Петруничев понял, чьих рук это дело. Озарение пришло в тот день, когда избили и ограбили тринадцатилетнюю дочку Максима Диану. Это случилось опять-таки в людном дворе, ранним вечером. И хотя эти два случая на первый взгляд никак не соединялись между собой, Петруничев с ужасом ждал третьего.

Когда ему позвонили из «Склифа» и сообщили об автокатастрофе на МКАД и о том, что Максим Александрович Петруничев находится в критическом состоянии, его отец решил капитулировать. Смотреть на страдания Вероники он не мог. Опасался и за старенькую мать — у той в Подмосковье не было никакой охраны. Он заметался, как заяц. Сначала хотел перевезти старушку к себе, но понял, здесь ей станет ещё хуже, и отступился.

После того, как в разговоре с генералом Петруничев признал свои ошибки, в квартире раздался звонок. Вежливый мужской голос известил полковника о том, что лечение членов его семьи может быть профинансировано благотворительными организациями. И попросил о встрече, на которой могли быть улажены все формальности.

Оглянувшись на застывшую в дверях кабинета Веронику, полковник попросил обождать до утра. Звонивший охотно согласился. Голос в трубке звучал спокойно, снисходительно — Иннокентий Лукин был уверен в успехе разработанной операции. Какие-то двенадцать часов не имели для него значения. Петруничев предпочёл бы услышать мат и угрозы, но только не витиеватые заверения в почтении.

С Вероникой полковник поделиться душевной болью не мог. Он лёг спать в кабинете и той же ночью едва не умер от острой сердечной недостаточности. Верный акита-ину по кличке Араз, почуяв неладное, залаял, поднял с постели Веронику. А потом сидел в кабинете и ждал, пока медики из «неотложки» закончит спасать хозяина. Петруничеву полегчало, он заснул, а утром попросил жену дать ему в постель мобильник. Набрав оставленный вчера номер, он связался с Лукиным и согласился сразу на всё…

Александр Георгиевич никак не мог снять трубку местного и пригласить е себе Тураева. Он заранее представлял, какими глазами посмотрит на него Артур, и сердце опять начинало сжиматься. Но без этого тяжкого разговора всё равно не обойтись. Артур должен понять, что иначе поступить его шеф не мог. И согласиться с тем, что поисками девочки отныне займутся совершенно другие люди.

Нужно как-то майора поощрить. Премию, например, дать или к награде представить. Но только за что? Ах, на него уже ушли документы — за кафе Кормилицы и Гаджиева! Вот и славно. Когда страсти улягутся, он чем-нибудь утешит честолюбивого майора, поможет ему переступить через амбиции. Тем более что Артур предательства не совершит, а просто выполнит приказ. Так Петруничев и скажет Тураеву.

Дискету Вандышева он уже отдал лично Иннокентию Лукину. Сегодня, ещё до того, как приехать на Петровку, Александр Георгиевич остановил свой автомобиль на одной из парковок и передал маленький пакетик худощавому мужчине с короткой светлой бородкой. И мужчина с открытой дружеской улыбкой пожелал выздоровления Кате, Сёмке, Максиму и Диане. Перечислил имена детей и внуков Петруничева так, словно был другом семьи и всех их знал.

Полковник, глядя на ухоженного господина в итальянском жакете цвета слоновой кости, застёгнутом на черепаховые пуговицы, пахнущего элитной мужской парфюмерией, осознавал своё собственное ничтожество. Во втором, утреннем разговоре, Иннокентий попросил передать ему дискетку, которую Максим брал у него до субботы.

Полковник уже в который раз подивился дьявольской предусмотрительности бандита. Если телефон поставлен на прослушивание, никто ничего особенного в этой фразе не углядит. А вот Петруничев всё поймёт. Не может не понять, иначе очень скоро получит звонок из очередной московской больницы или из подмосковного морга. Гликерия Матвеевна Петруничева вполне может быть найдена мёртвой в Воскресенском, в деревянном домишке, и любой мент скажет, что её кокнул местный алкаш с целью отнять пенсию…

Александр Георгиевич всё понял. Понял с радостью и облегчением, а потом опять схватился за пузырёк с лекарством. В своей неповторимой манере, словно между прочим, Лукин сделал его рабом, пёсиком, готовым по первому же приказу тащить хозяину тапочки. Но ведь и генерал почему-то стал работать на Лукина. Его тоже запугали? Или купили?

Петруничев не знал, сумеет ли когда-нибудь притронуться к этим проклятым деньгам. Но может случиться так, что иначе будет нельзя. Максим вряд ли сможет занять прежнее положение в фирме. Кате и Сёмке нужны операции, чтобы их физиономии не пугали окружающих. Диана вынуждена будет распрощаться с мечтой о балете — неизвестные подонки намеренно повредили ей ноги. И потому зарекаться нельзя…

Иннокентий протянул полковнику сухую ладонь, и на его длинном пальце блеснуло широкое обручальное кольцо. Петруничев хотел проигнорировать этот жест, но всё-таки пожал ненавистную руку, давая понять, что отныне не опасен.

На загорелом лице Лукина мелькнуло подозрение, но тут же пропало. Взгляд голубых глаз опять стал спокойным. Захлопнув дверцу огромного «Кадиллака», Лукин уехал с парковки. А Петруничев остался сидеть в своей «Хонде», не зная, сможет ли добраться до Петровки и не потерять сознание.

И всё-таки он добрался. Стиснув ладонями голову, полковник сидел за столом, смотрел на календарь и никак не мог понять, какое сегодня число, какой день недели. А потом поднял трубку, набрал номер и стал слушать длинные гудки, втайне надеясь, что Тураева в комнате сейчас нет.

— Слушаю! — отозвалась Рита Деркач.

Голос её показался полковнику странным. Потом он понял, в чём дело — Рита кашляла, чихала, шмыгала носом. Опять пришла на службу больная, несмотря на то, что Петруничев категорически запретил сотрудникам переносить грипп на ногах.

— Маргарита Викторовна, приветствую тебя! — Полковник старался говорить непринуждённо, чтобы подчинённые не догадались, не заподозрили, не уличили. — Артур на месте? Скажи, чтобы шёл ко мне немедленно.

— Александр Георгиевич, Артур сегодня придёт попозже. — Рита несколько раз подряд чихнула. — Извините, пожалуйста. Я как раз хотела вас предупредить. Случилось несчастье, и он сейчас дома…

— Несчастье?..

Полковник оторопел. Он принял условия Лукина безоговорочно, и потому надеялся, что самое страшное уже произошло.

— С Артуром? Да говори же ты, не тяни, в самом деле!.. Почему я ничего не знаю? Он должен был сообщить мне тотчас же!

— Валерия Леонова жила у него в квартире после того, как Вандышев прогнал её из дома…

Рита говорила сбивчиво, невнятно, чем раздражала полковника. Но он молча слушал, накручивая провод телефона на палец и позабыв о собственных горестях.

— Сегодня рано утром Артур позвонил мне домой и сообщил, что нашёл Валерию мёртвой. Она приняла большую дозу снотворного. Сделала это намеренно, потому что оставила предсмертную записку. Пока я больше ничего не могу вам сказать, потому что сама не в курсе. Артур был, сами понимаете, в каком состоянии. Сказал только, что закончит все дела у себя на квартире и приедет. Просил передать его извинения. Он ещё добавил, что Валерия была в депрессии, и состояние это усилилось после поездки в Питер. — Рита сморкнулась в платочек, закашлялась. — Честно говоря, я хотела сегодня вызвать врача на дом, но из-за случившегося приехала на службу. Надо заменить Артура на время его отсутствия, помочь ему на работе…

— Иди домой! — приказал полковник, потирая опять защемившее сердце. — Твоих хворей мне ещё не хватало! А с Артуром мы разберёмся, когда приедет. Значит, Валерия покончила самоубийством? Довели девчонку, гады…

Полковник вспомнил прозрачные глаза Лукина и впервые в жизни пожалел, что женился, завёл детей, дождался внуков. И что до сих пор живёт на свете престарелая мать. Будь он один, без семьи, то, не задумываясь, разрядил бы всю обойму в это сухощавое интеллигентное лицо.

— Добили… Крыша поехала. Я боялся этого, Рита. Предполагал, что такое может случиться. Значит, всё произошло на квартире у Артура? Представляю, каково ему сейчас. Такой геморрой — врачи, милиция, следователь. Косые взгляды, подозрения, сплетни соседей… И, самое главное, чувство вины перед Валерией, которая так и не увидела свою дочку. Но он — ударный парень, справится. У него такая сила воли, что нам с тобой и не снилось. Так что оставь ему записку и сама иди лечиться. Эх, жаль, что так получилось! Отец младенца искалечен, мать мертва. А мы в полной жопе, прости за выражение. Зря вы все суетились, елозили, как мухи по стеклу…

— И вовсе не зря! — Маргарита позволила себе не согласиться с начальником. — Чарльз Диккенс сказал так: «Испробуй все возможности. Всегда важно знать, что ты сделал всё, что мог». Мы сделали всё возможное, Александр Георгиевич. Артур свёл Валерию лицом к лицу с женщиной, у которой сейчас живёт Милена. Возможно, эта встреча и подтолкнула девушку к самоубийству. Артур сказал мне утром по телефону, что совершил роковую ошибку. Но не уточнил, какую именно…

— Капитан Деркач, вы свободны! — резко сказал Петруничев и положил трубку.

Вспомнил о том, что произошло за последний месяц, и побледнел, потянулся к стоящему на тумбочке графину. Не обращая внимания на телефонные звонки и стук в дверь, он налил полный стакан воды и стал медленно, глоточками, пить, стуча зубами по толстому стеклу.

* * *

— Проходи, присаживайся!

Петруничев протянул Тураеву руку через стол, но не привстал, как делал всегда. Боялся, что боль опять стрельнёт под лопатку и в руку. Осатанев от постоянного ожидания нового приступа, полковник даже дышать старался через раз.

— Я всё знаю, Маргарита мне доложила. Ты сейчас можешь рассказать, что у вас произошло?

Петруничев всеми способами оттягивал начало основного, ужасного для него разговора. Между прочим, подумал, что Тураев будет менее пристрастен, потому что думает о Валерии. Интересно, по собственной инициативе та ушла из жизни, и её заставил Лукин? Он мастер на такие штуки, и потому ничего нельзя исключать. В любом случае исчезновение со сцены матери украденного ребёнка на руку бандитам.

Артур прошёл в кабинет, сел за полированный стол для заседаний. Расстегнул клетчатый пиджак, который надел сегодня с чёрной рубашкой и табачного цвета галстуком. Выглядел такой наряд достаточно экстравагантно; Петруничев поморщился, но ничего не сказал. Теперь полковник и вовсе считал себя не вправе распоряжаться другими людьми, навязывать им свои вкусы и пристрастия. Даже милицейскую форму он считал неуместной и чувствовал себя наглым самозванцем, который уже давно не имеет права носить её.

Ничего, скоро придётся подать рапорт об увольнении. Пенсия заслужена, и можно уехать на грядки. Мать давно звала к себе пожить — надо бы уважить старушку. Но это всё потом, когда станет ясно, что позор не выплыл на свет. Нечего загадывать, когда ещё можно за всё случившееся пойти под суд.

Сейчас ещё получится скандал из-за самоубийства Валерии Леоновой. Скажут, что выбрали неправильную тактику, затянули время, пошли по ложному пути, и тем самым спровоцировали у потерпевшей нервный срыв. А если выплывет история с дискетой Вандышева, можно будет прослыть трусом и шкурой, истеричной бабой. Петруничев представлял, как его станут стыдить, говорить правильные слова о том, что долг превыше родственных чувств, и нужно было взять себя в руки.

Интересно, а как эти законники поступили бы на его месте? Чтобы так говорить, нужно пренебречь своей жизнью не на словах, а на деле. Но где таких найдёшь в наше время? Герои остались в приключенческих романах и в книжках про войну. А вокруг — одни хапуги, подлецы и трусы…

— Я вам всё расскажу про Валерию, — Артур говорил так спокойно, что полковник вздрогнул.

Он ожидал совершенно другой реакции. Ведь Валерия несколько недель прожила в квартире Тураева; ходили слухи, что они давно уже спят вместе. И Рита Деркач, безответно влюблённая в майора, очень горевала.

Вот железный человек, прямо зависть берёт! Любимая женщина умерла, а у него на лице ни один мускул не дрогнул. С него бы пример взять, так ведь не получится! Себя не переделаешь, мозги не пересадишь.

— Расскажи, — попросил полковник, покусывая тонкие губы.

— Мы вернулись из Петербурга вчера утром. Вы были в курсе, что я вместе с Валерией и Дарьей Дмитриевой выезжал туда для встречи с Елизаветой Лосс, которая удочерила похищенную девочку…

В голове у Тураева стоял туман, и всё происходящее казалось нереальным. Он слышал свой голос как бы со стороны, удивлялся собственному спокойствию. Видел, как солнечные лучи пронзают кабинет полковника, и пытался стряхнуть оцепенение. Но морок не отступал, и Артур заговорил снова.

— Нам удалось вызвать Елизавету на свидание. Мы, все трое, постарались объяснить ей, что на самом деле произошло. Доказать, что было совершено преступление, и девочку нужно вернуть родной матери. Видимо, я совершил роковую ошибку, решив действовать убеждением. Не надо было сводить Валерию с этой женщиной. Не надо! — Тураев ладонью закрыл лицо от яркого весеннего света. — Лиза Лосс безгранично доверяет Лукину. Она обманута, подавлена им, полностью подчинена его воле, и не желает ничего менять. Лиза не поверила ни одному нашему слову. Лукин убедил её в том, что Валерия добровольно согласилась за деньги передать будущего ребёнка в распоряжение фирмы «Бэби», которую возглавляет Розалия Лукина. А после вдруг заупрямилась и потребовала вернуть девочку или же ежемесячно платить ей крупную сумму в долларах. Разумеется, Лиза была настроена очень агрессивно. Она недавно потеряла мужа, родственника Лукина Эрвина Лосса. Его застрелил снайпер. Из-за этого Лиза обозлена, недоверчива, ранима. С ней очень трудно общаться. Ей требуется помощь не только психотерапевта, но и психиатра. Девочка, которую она назвала Хеленой, — её единственная отрада. И расставаться с ней Лиза ни в коем случае не собирается. Всю свою ярость вдова Лосса обрушила на Валерию. Оскорбляла её, унижала, провоцировала. И мы с Дарьей не могли помешать этому, потому что опасались вызвать у Лизы припадок…

— И где всё это произошло? — перебил Петруничев.

— В Комарово. Там Лиза сняла дом. Правда, после нашего разговора она оттуда съехала. Куда — установить пока не удалось.

— Девочка удочерена этой женщиной? — насупился полковник.

— Да, по всем правилам. Об этом позаботился Лукин. Дарья Дмитриева очень нам помогла. Сейчас она опять в камере, но в командировке проявила себя наилучшим образом. Именно по её просьбе Лиза и вышла вечером на пляж. Представься я по всей форме, она закрылась бы в доме. Впрочем, это могло спасти Валерию от рокового шага. А так… Её больше нет.

Артур достал трубку, быстро её набил, раскурил от газовой зажигалки, отвернувшись к приоткрытому окну. Давно курящему полковнику сегодня стало противно от запаха табака, но мешать Тураеву не стал, только закрыл нос платком.

— Валерия отчаялась вернуть девочку? Поняла, что это невозможно?

— Удочерение произведено, безусловно, с множеством нарушений, которые ещё нужно выяснить и доказать, и на это уйдёт много времени. Сейчас Хелена Лосс — дочь Елизаветы. И пока суд не признает удочерение недействительным, так оно и будет оставаться. Сама Лиза и слышать не желает о том, чтобы расстаться с девочкой добровольно. Она болезненно, страстно любит ребёнка, и это обстоятельство тоже нужно учитывать при выработке линии поведения в дальнейшем. Просто пренебречь чувствами вдовы я не в состоянии. И Валерия, и Лиза — жертвы. Если изъять ребёнка силой, теперь уже приёмная мать может наложить на себя руки. А мне хватит Лео, которой я был привязан. Не знаю, можно ли назвать это любовью, но я жалел её, переживал за неё. Я хотел ей только добра, а причинил зло. Я сделал бы для неё всё, что мог. Предложил даже заключить брак, чтобы поддержать, дать надежду, опору, веру. Но Лео приняла иное решение. Лиза Лосс главный упор сделала на то, что Валерия не сможет на уровне содержать ребёнка, и поэтому должна задавить свой материнский инстинкт. Ради счастья дочери она просто обязана оставить её в богатой семье, не лишать девочку всех этих благ. Лизе в сообразительности не откажешь; возможно, её проинструктировал Лукин. Лере нечем было крыть, и Лиза выиграла поединок без борьбы. И я решил дать Валерии возможность говорить с Лизой иначе. Да, я женился бы на ней, пусть из жалости. Я опоздал с этим предложением — надо было сделать его раньше. Тот разговор с Елизаветой морально убил Валерию. Я должен был глаз с неё не спускать… А я подумал, что дело поправимо, что можно ещё бороться. Мне кажется, она просто устала страдать. И ушла, чтобы никому не мешать. Ни Лизе Лосс, ни Валерию Вандышеву, который тоже мог предъявить права на дочку. Эти двое богаты, а Лера была бедна. Она не хотела грузить меня своими проблемами. Но, самое главное, она желала счастья своей дочери, хотела для неё обеспеченной жизни. Но, в то же время, не могла справиться с собой, отступить, смириться. В какой-то степени я понимаю её…

Артур подумал немного, достал из внутреннего кармана пиджака листок бумаги, протянул полковнику.

— Это копия её предсмертной записки. Оригинал забрал следователь, который приезжал сегодня ко мне домой. Я нашёл записку под подушкой Лео, когда пытался её разбудить. Мне очень трудно было поверить в то, что всё уже кончено. Я чувствовал, что она остыла, стала, как тряпичная кукла. Но всё равно тряс её, бил по щекам, давал нюхать нашатырь. Мы очень устали с дороги, после всех этих переживаний, и крепко заснули. Я — на несколько часов, а она — навсегда. Когда Лео выпила таблетки, я не знаю. Скорее всего, вечером, перед сном. У меня накопилось слишком много дел дома, и я отвлёкся. Позвонили мать и брат, потом — друг из Калининграда. А Лера всё это время была предоставлена самой себе…

«Наверное, так будет лучше для всех. Я давно уже лишняя на этой земле. Артур, прости меня за всё. Мне было так хорошо с тобой! Я желаю тебе огромного счастья. Прошу судьбу быть милостивой к моей дочери. Пусть жизнь Милены будет спокойной и долгой. Не осуждая меня. Твоя Лео».

— Дальше был написан адрес иркутских родственников, по которому следовало послать телеграмму с трагической вестью. Им же Валерия завещала и своё имущество — то, что сейчас находилось при ней, и другое, оставшееся в питерском общежитии…

Полковник вернул записку Артуру, тяжело вздохнул.

— Вот уж верно говорят — не родись красивой, а родись счастливой! Не дождалась, сорвалась… Артур, ты не в курсе — Лукин не угрожал ей? Не вынуждал покончить с собой? Вы же были всё время вместе.

— Насколько я знаю, не угрожал. Но всё равно Лукин — её убийца.

Артур говорил тихо, спокойно, но полковник вздрогнул. В голосе Тураева он явственно услышал клятву отомстить.

— Да, этот подонок многим жизнь изгадил.

Петруничев проглотил комок и снова, приподняв, бросил на рычаги трубку надрывающегося телефона. В голове у него постоянно звенело, будто неведомый мучитель надавил кнопку и не хотел отпускать.

— Уж ты прими у себя её родственников, утешь их, насколько сможешь. Помоги в скорбных хлопотах…

— Разумеется, помогу. Я сделаю всё, чтобы Валерия успокоилась там, где она сейчас. А как ваше здоровье, Александр Георгиевич? — вдруг резко изменил тему разговора Тураев.

Он видел, что полковник держится из последних сил — в отделе знали, что на семью начальника обрушился целый шквал трагедий, каждая из которых могла уложить немолодого уже мужчину в гроб.

— Может быть, потом поговорим? Завтра, через неделю?..

— Да нет, надо сейчас всё решить, — немеющими губами сказал Петруничев. — Ещё немного, и всё кончится. Этот этап жизни останется позади.

— Я хотел бы посоветоваться с вами, товарищ полковник. Задание выполнено, девочка обнаружена. Можно приступать к завершающему этапу операции. Жаль, что Валерия не оформила брак с Вандышевым. Теперь ему придётся через суд и экспертизы доказывать своё отцовство. Но, думаю, Валерий Ильич справится. Несмотря на недавнее покушение и полученную инвалидность он настроен на борьбу за право воспитывать дочку. Его страх, подавленность, безволие — ширма. Мы договорились, что Вандышев временно уйдёт в тень, чтобы спокойно вылечиться. А после продолжит то, что начал. Кстати, он ещё не знает, что Валерии больше нет. Думаю, Вандышев поймёт всё и пожалеет о своём поведении. Будет чувствовать себя виноватым, и у него прибавится сил…

Петруничев слушал Тураева и думал, что всё складывается удачно. Артур сам построил разговор таким образом, что предложение передать дело другим сотрудникам не вызовет с его стороны никаких претензий. Самоубийство Валерии Леоновой даёт Петруничеву право отстранить Тураева ещё и как заинтересованное лицо, имевшее близкие отношения с несчастной девушкой. Артур мог стать пристрастным, нервным; и потому он формально не имел права продолжать работу по делу Леоновой.

Уставший от многомесячного напряжения майор должен воспринять приказ начальства естественно, даже с благодарностью. И всё кончится. Петруничев выполнит обещание, данное Лукину при сегодняшней встрече, и займётся лечением пострадавших членов семьи, точно зная, что новых жертв не будет. А Артур, проводив Валерию в последний путь, уедет куда-нибудь в отпуск. После, разумеется, заведёт себе новую женщину, и потихоньку отойдёт, оттает душой. Жизнь продолжается и, значит, надо жить…

— Всё уже давно решено наверху, Артур Русланович, — сказал полковник, чувствуя, как несчастное сердце из последних сил пытается протолкнуть кровь через стиснутые спазмом сосуды. — Дело о похищении ребёнка передаётся в питерский РУБОП. Валерия Леонова была прописана там. Фирма, с которой она имела дело, зарегистрирована также в северной столице. Плюс ко всему, Лев Мерейно, предположительно руководивший всей операцией, уроженец Ленинграда. И лишь по чистой случайности всё это произошло в Москве. Лиза Лосс направилась с ребёнком туда же, так что московскому угрозыску можно с чистой совестью умыть руки. Это не я решил, так что спорить со мной бесполезно. Переубедить начальство я не мог. Передай товарищу, который прибудет завтра, все имеющиеся у тебя материалы по похищению девочки, и езжай в отпуск…

— Я собирался пойти летом, — признался Тураев, чувствуя, как в глубине души нарастает тревога.

Он раньше мечтал о том, чтобы дело забрали, сняли с плеч ответственность за судьбы Валерии Леоновой, Лизы Лосс, маленькой Милены-Хелены, и возложили её на нового, не заинтересованного человека. За то, что случится потом, Тураев отвечать уже не будет. И если станет помогать Вандышеву готовиться к судебным заседаниям, то лишь как частное лицо с юридическим образованием.

Артур решил снять копии со всех документов, чтобы всегда иметь их под рукой. Разумеется, Петруничев об этом знать не должен. До завтра времени достаточно, и домой, откуда только сегодня увезли в морг тело Валерии, возвращаться не хочется. Надо работать, пока есть возможность. А потом, наверное, действительно следует немного отдохнуть. Сил больше нет, нет слёз, нет эмоций. Но есть желание встретиться с Лукиным и Мерейно…

— Ничего, сходишь весной. Выберешь себе какой-нибудь подходящий тур. Их сейчас много…

Полковник наблюдал за тем, как Артур собирает со стола трубку и кисет с табаком, задвигает стул.

Вот всё и кончилось. А он-то боялся, переживал, не спал ночами. Тураеву и самому надоело копаться в этом дерьме. На каждой потерпевшей не женишься, болью всех не переболеешь. Они, менты, тоже не железные.

— Я могу идти? — Артур опять насторожился, заметив тяжёлый, неподвижный взгляд полковника.

— Иди! — простонал Александр Георгиевич, отворачиваясь к окну и к сейфу.

Ему хотелось уцепиться за холодные бронированные рёбра ящика и подтянуться к подоконнику, к солнцу, к свету.

— Да, я хотел ещё раз просмотреть дискету Вандышева. Хоть я больше и не имею отношения к этому делу, хочу для себя сделать записи. Кроме того, эти материалы не относятся напрямую к исчезновению ребёнка Валерии. Я их тоже должен передать товарищу из Питера? Или оставим дискету у себя?

Услышав это, полковник откинулся назад, скривил лицо и стал заваливаться налево, опрокинув недопитый стакан. Артур бросился к шефу, ругая себя последними словами за то, что не подсуетился раньше. Ведь давно уже заметил, что начальнику плохо.

— Александр Георгиевич!

Тураев понимал, что Петруничев его не слышит, как не слышала сегодня утром Валерия. Оттянув полковнику веко, Артур понял, что тот жив. Но дело обстоит плохо, и нужно, не растрачивая время на возню со здешними медиками, вызывать специализированную бригаду. Да зачем же он, такой больной, приехал сегодня на службу? Не хватало второй смерти за один день…

Придерживая одной рукой обмякшего Петруничева, Тураев другой нажал две кнопки на городском аппарате. Заглянувший в кабине сотрудник Главка увидел, что майор быстро говорит в телефонную трубку, а полковник тяжело дышит на кожаном диване и пытается ухватиться за спинку, удержаться, закрепиться в безвоздушном пространстве.

На скрип двери Артур обернулся, сделал вошедшему знак, чтобы тот помог, побыл рядом с больным. И снова принялся объяснять диспетчеру «скорой», что произошло пять минут назад. Получив уверения в том, что машина выезжает, Артур положил трубку. Только что вошедший мужчина уже расстёгивал Петруничеву ворот, снимал галстук, брызгал водой в лицо и пытался массировать сердце, хотя не знал, можно ли именно сейчас это делать.

* * *

Белое маленькое солнце светило прямо в лицо Тураеву, который на своём джипе возвращался с Николо-Архангельского кладбища, в крематории которого он сегодня попрощался с Лео. Кроме самого Артура у гроба стояли двоюродная тётя покойной, кузина её матери с мужем.

В Питер, где жили сокурсники и просто соседи Лео по общежитию, Тураев о самоубийстве не сообщал. Он не смог бы выдержать нашествие студентов, которые непременно устроили бы людные похороны и шумные поминки. Да ещё потребовали бы рассказать со всеми подробностями, как именно произошло несчастье, что ему предшествовало, и почему Тураев не смог помешать Лео наложить на себя руки.

Они вспоминали бы Пашу Новикова и Костю Чепеля, которые ушли в страну теней раньше своей подруги. А Артуру хотелось поскорее остаться одному и отдохнуть от скорбных хлопот. Он так утомился, что не мог думать ни о чём, кроме ванны и мягкой постели. И даже на то, чтобы устыдиться, у него не было сил. Лео промелькнула, как прекрасный сон, как бесплотное видение, которого на самом деле никогда не было. Но грёзы улетели, наступило утро, и Тураев пробудился от сладкой дрёмы.

Нужно было жить, как жил раньше, ходить на службу, заниматься спортом, ездить в гости к матери и брату. Слишком мало времени они были вместе с Лео, и её образ постепенно начал тускнеть в памяти…

Ветер гнал песок вдоль шоссе; кое-где на полях ещё белел снег. Наступал холодный апрельский вечер, и Артур думал о том, что таких вечеров в его жизни теперь будет много. Родственники Валерии остановились в гостинице «Кузьминки», куда они и поехали с кладбища. Никаких поминок в Москве не планировалось — родственники решили собраться в Иркутске. Через несколько дней они получат урну с прахом Лео и увезут её на Байкал, захоронят в могиле родителей. Кому-то нужно сообщить в Электротехнический университет, в общежитие, но Артур надеялся, что родные сами займутся этим. Валерия не пожелала стать его женой, и поэтому Тураев был для неё просто случайным любовником. Они встретились, а потом расстались навсегда — так часто бывает в жизни.

Пересекая Кольцевую, Тураев вспомнил про Петруничева, который сейчас находился в реанимации «Склифа». Подумал, что нужно попозже набрать номер справочного и узнать, как дела у больного. Артур надеялся, что шеф справится с инфарктом и когда-нибудь встанет на ноги, пройдёт реабилитацию. Но пока придётся обходиться без Петруничева — и Тураеву, и всему подразделению. Ничего, справимся. Будем работать, как и прежде. Дело фирмы «Бэби» пусть ведут питерцы — с москвичей хватит…

Тураев не сразу сообразил, что его мобильник ворчит уже добрых пять минут. Остановившись в пробке на Рязанском проспекте, он взял трубку. Меньше всего ему сейчас хотелось с кем-либо разговаривать.

— Слушаю! — сказал Артур, трогая джип с места.

Он умел отлично управлять и одной рукой, даже левой, но всё-таки пожалел, что пробка так быстро рассосалась. Как всегда, сработал закон подлости. Это мог быть кто угодно, в том числе и Рита Деркач, которая грипповала уже неделю. Наверное, хочет узнать про полковника. Нет, номер чей-то другой…

— Здравствуйте, — тихо, с трудом сказала какая-то женщина, и её Голос показался Тураеву знакомым. Но не настолько, чтобы сразу же его узнать. — Артур, это говорит Вероника Яковлевна…

— Да-да!

Тураев не на шутку испугался. Неужели случилось самое страшное? Петруничев лежит в полубессознательном состоянии, опутанный проводами и подключённый к приборам. Каждое резкое движение может стать роковым, и врачи пока остерегаются делать прогнозы. Но почему Вероника Яковлевна звонит именно ему? Семья большая, скольких нужно известить, а она вдруг вспомнила о майоре Тураеве…

— Что-нибудь с Александром Георгиевичем? Как его самочувствие?

Артур затормозил у поворота на улицу Академика Скрябина. Не зря он вспомнил о Петруничеве — значит, жена шефа думала о нём и собиралась звонить.

— Я только что справлялась в справочном. Состояние стабильно тяжёлое.

Вероника говорила почти шёпотом, будто боялась кого-то, и Артур никак не мог понять, кого именно.

— Но я беспокою вас по другому поводу. Я знаю, что вы сегодня заняты… Говорила с Ритой Деркач. Она мне рассказала об этой несчастной девушке… Я вас понимаю, как никто другой. И представляю, как вам сейчас тяжело. Вы так хотели помочь Валерии, но не смогли!.. И я сгораю от стыда, потому что вынуждена беспокоить вас в такой момент. Но дело не терпит отлагательств, поверьте мне! — Женщина сдавленно всхлипнула. — Возможно, я даже смогу быть полезна вам, отвести новую беду. Беду, подобную нашей…

— Вы хотите встретиться, Вероника Яковлевна? — догадался Тураев.

— Да, именно. По телефону я ничего не могу сказать. Если можно, приезжайте ко мне на Трифоновскую прямо сейчас.

— А завтра никак? — Артур не понимал, какое у жены полковника может быть к нему срочное дело. — Или у вас весь день занят?

— Это не от меня зависит, — мёртвым голосом сказала Петруничева, и у Тураева непроизвольно дёрнулась щека.

— А от кого? — Артур на всякий случай затормозил у кромки тротуара.

— Всё при встрече. Пожалуйста, не откладывайте визит! Я много времени не отниму. Вы ещё успеете отдохнуть, а я буду спокойна. Мне необходимы силы для другого. Пять человек из нашей семьи находятся в больницах. Уже пять! И я очень не хочу, чтобы то же самое произошло с вами. Адрес помните?

— Да, конечно. — Тураев старался пока ни о чём не думать. Да и не было в том нужды — догадка пришла сама, как бывает всегда, когда гонишь её прочь.

О какой беде говорит Вероника? Вряд ли она в курсе всех дел мужа, а о трагедии Лео ей по собственной инициативе рассказала Рита Деркач. К тому же Тураев больше не ведёт дело о похищении Милены. Как и было приказано, он передал дела питерскому коллеге, а себе оставил только копии документов.

Но вот куда исчезла вандышевская дискета, Артур так и не выяснил. В курсе был Петруничев, но он потерял сознание, едва Артур заговорил о дискете. И теперь неизвестно, когда удастся встретиться с полковником, чтобы спросить о том же ещё раз.

— Тогда я жду вас. Сейчас же, умоляю, приезжайте! — И трубка пронзительно запищала.

Артур, окончательно смирившись с тем, что сегодняшний вечер потерян, поехал по Рязанскому проспекту к центру. И после разговора с Вероникой Яковлевной он решил направиться не домой, а к матери. Отчим убыл в недельную заграничную командировку, и поэтому можно было пожить на Таганке; на Пресню возвращаться не хотелось.

Больше всего на свете Артур боялся, что сегодня ночью к нему придёт Лео. Придёт в свадебном платье и в венке — такая, как встретила его в прихожей в день покушения на Вандышева и призналась ему в любви. В той любви, которой на самом деле не было. Иначе Лео не покинула бы его вероломно, предательски — почти как бывшая жена.

Только Марина исчезла вся, полностью, а Лео оставила прекрасную свою оболочку, которая лежала сегодня перед Артуром в том же самом платье, в перчатках, закрытая фатой до самых туфель. Артур не хотел думать об этом, но против воли представлял себе, как совсем скоро неземная красота Лео станет просто горсткой пепла. И маленькая дочка, как бы ни сложилась дальше её судьба, никогда не увидит самого близкого, самого родного человека…

* * *

Вероника Петруничева выключила кофеварку, поставила крохотные чашечки на чеканный поднос. И, стараясь не оступиться, понесла его в комнату, где сидел Артур Тураев. Несмотря на то, что все пострадавшие в семье полковника были живы, в старинной просторной квартире воцарилось печальное безмолвие.

Хозяйка надела чёрный костюм с несмываемой пропиткой. Вероника привыкла всегда выглядеть модно и элегантно, но в эти ужасные дни не имела времени на то, чтобы гладить юбки и жакеты. Поэтому выбрала итальянский ансамбль и не снимала его уже неделю. Жене полковника, симпатичной сероглазой блондинке, никто не давал пятидесяти пяти; казалось, что ей сорок. И даже сейчас Вероника ничуть не постарела.

Антикварные напольные часы, безукоризненно отлаженные и отполированные, пробили шесть раз. Артур смотрел на циферблат, видел в нём себя — в чёрном строгом костюме и белой сорочке с галстуком цвета грозового неба. Он не сразу заметил, что вернулась хозяйка и принесла кофе. Просто сидел, смотрел на часы, думал о жизни и смерти.

Эта квартира принадлежала Вероникиному отцу-профессору, микробиологу Одинцову, привычки которого дочь унаследовала полностью. Так же как и отец, она принимала гостей или в богатейшей библиотеке, или вот в этой уютной гостиной, обставленной в стиле девятнадцатого века, откуда через два узких окна можно было видеть старый московский дворик.

Раньше в гостиной было темновато, но ураган позапрошлого года сломал два тополя, мешавшие дневному свету проникать в комнату, и здесь стало веселее. Артуру даже показалось, что раздвинулись стены, сделались выше и без того недосягаемые потолки.

— Прошу вас, угощайтесь. Вот наше фирменное печенье, сливки, лимон, ром. Больше я ничего не успела приготовить. Из больницы в больницу бегаю, всё валится из рук. А количество дел, наоборот, день ото дня увеличивается. Но с вами, Артур, я решила встретиться в первую очередь. Выслушайте меня внимательно, не перебивайте, а то я совершенно запутаюсь. Пейте кофе, остынет!

Вероника и сама сделала несколько глотков. Артуру очень хотелось курить, но он решил потерпеть и не доставлять хозяйке лишних неприятностей. Петруничев всегда жаловался, что супруга не переносит дыма, и ему приходится в даже лютый мороз выходить на балкон.

— Сегодня утром в этой квартире раздался телефонный звонок. Я собиралась ехать к сыну, к Максиму — обещали ненадолго пустить в палату. Вы ведь знаете, что он пострадал в автокатастрофе. Видимо, это окончательно подкосило мужа… Извините, я отвлекаюсь! — спохватилась Петруничева, касаясь кончиками пальцев высокого чистого лба. — Звонил мужчина, голос которого я раньше никогда не слышала. Представился Иннокентием…

— Что?! — Тураев не сдержался и хрустнул пальцами. Этого он никак не ожидал и на секунду оторопел. — Иннокентием?..

— Да, именно так. Я слышала от Саши это имя, но тогда значения не придала. Кажется, это глава фирмы, которая серьёзно конфликтует с законом. Я в курсе того, что вы с Сашей работали по делу о похищении девочки, и в этом преступлении подозревают Иннокентия Лукина. Поэтому я крайне удивилась, когда этот человек стал со мной разговаривать…

— И что он вам сказал, Вероника Яковлевна?

Артуру всё происходящее казалось бредом. Лукин обнаглел до такой степени, что нормальный человеческий мозг перестал воспринимать происходящее и отключился. Кеша Лукин вальяжно звонит на квартиру полковника милиции и использует его жену для передачи Тураеву каких-то своих условий. Именно условий, потому что вести себя подобным образом может только очень уверенный в себе прохвост, который уже ничего не боится.

Интересно, сегодня он впервые набрал номер Петруничева или нет? Ведь не просто так Лукин остановился именно на таком способе связаться с Артуром, а заодно и продемонстрировать степень своего влияния.

— Он сказал, что вы всё поймёте, — медленно начала Вероника, то и дело поднося к губам чашечку с кофе. — Он сказал, что дискета у него. Что за дискета, я понятия не имею. Но, кажется, о какой-то дискете Саша говорил по телефону. Утром того дня, когда попал в больницу…

— С ним?! — ужаснулся Тураев.

Он отчётливо вспомнил сцену в кабинете полковника, когда тот потерял сознание именно при разговоре о дискете Вандышева. Тогда это показалось Артуру просто случайным совпадением, но сейчас кошмарная догадка будто бы с размаху ударила его кулаком в лицо.

В такое невозможно поверить, но никто кроме Петруничева не мог передать Лукину эту дискету. Как такое могло произойти? Александр Георгиевич был осторожным и благоразумным, иногда даже циничным, но далеко не трусливым человеком. И денег имел достаточно, что позволяло ему ежедневно не думать о хлебе насущном.

Тот же самый Максим не забывал родителей, дочка Катя тоже была устроена неплохо. И у Вероники в замаскированном сейфе хранились фамильные драгоценности. Конечно, денег много не бывает, но полковник не производил впечатления законченного рвача. О чести офицера он не забывал, но и фанатиком не слыл. Неуклонно и спокойно строил карьеру, собираясь на пенсии, подобно западным старикам, посмотреть мир. И вряд ли в свои пятьдесят пять вдруг решил осрамиться, попав в эпицентр скандала.

Вынудить Петруничева пойти на сотрудничество с Лукиным могли иные обстоятельства, и Артур уже сообразил, какие именно.

— С кем? — переспросила Вероника. — Я точно не могу вам сказать. По имени Саша собеседника не называл. Первый разговор произошёл у них в тот день, когда Максим попал в аварию. Мы только что вернулись из «Склифа», и тут же раздался звонок. Я была в таком состоянии, что ничего толком не запомнила. Ведь только что хирург сообщил нам, что надежды практически нет. Саша отказался ночевать в спальне, и я не настаивала. Собака своим лаем вырвала меня из тяжёлого, мутного сна. Мне пришлось вечером наглотаться таблеток, чтобы не сойти с ума. Ведь Максим стал уже четвёртым… Как рок, как проклятие все эти трагедии! — Лицо Вероники скривилось в плаче. — Словно какой-то бесплотный, неуловимый враг преследует нас, хочет вывести семью под корень… Пришлось вызвать «неотложку», и кардиограмма показала предынфарктное состояние. Хотели немедленно звонить в «скорую», но Саша категорически отказался ехать в больницу. Сказал, что должен уладить кое-какие дела, иначе нашим горестям не будет конца. Уверял меня, что знает, как оградить семью от напастей. И на это, дескать, нужно совсем немного времени. Я верила, очень хотела верить, что дело поправимо. Утром Саша попросил дать ему в постель мобильник и куда-то позвонил. Вот тогда я, уже немного успокоившись, и услышала слово «дискета». Но не придала значения, потому что Максим часами возился с компьютером, и все приятели у него такие же. Решила, что он должен кому-то отдать дискету, и всё.

— Понятно.

Артуру показалось, что его лицо стало каменным. Язык ворочался с трудом, а горло пересохло где-то внутри. Кофе не помогал, забылась даже недавно желанная трубка. А сердце стучало медленно, тяжело, неохотно.

— Иннокентий сказал, что дискета у него. И что дальше? Он хотел что-то передать мне через вас?

— Да. Он вежливо, но настойчиво попросил, чтобы я не откладывала дело в долгий ящик. Уверял, что вам есть о чём поговорить. Если желаете встретиться, приезжайте пятого апреля в Петербург. Вы должны остановиться в гостинице «Октябрьская» на Лиговском проспекте и ждать его звонка. Иннокентий предупредил, что осведомлён о грозящей вам опасности и хочет предупредить беду. А мне он заявил буквально следующее: «Если мы с Артуром встретимся и договоримся, вас никто больше не тронет». И я в ту же секунду поняла, что ничего сверхъестественного в наших несчастьях не было. Просто таким образом этот человек хотел чего-то добиться от Саши. Может быть, заполучить именно эту дискету. На ней была важная информация? Я не прошу сообщить подробности — просто хочу знать в принципе…

— Исключительно важная, — сделал ударение на первом слове Тураев. — С её помощью можно отправить за решётку всю эту компанию. Торговля детьми сейчас выгоднее наркобизнеса, и свои огромные прибыли мафия защищает до последнего. Я не оговорился — это настоящая мафия, живущая по своим законам. Жестокая и беспощадная, опутавшая своими щупальцами без преувеличения весь мир. Что для них я или Александр Георгиевич? Вы видите, они купили гораздо более высоких чиновников, и обнаглели совершенно. Вероника Яковлевна, я сделаю всё для того, чтобы вашу семью больше не преследовали. Сразу говорю, что не осуждаю своего шефа, который в данной ситуации не мог поступить иначе. Он решает не только свою участь. У него есть вы, есть дети и внуки, среди которых двое грудных. Его семья должна жить. Кстати, он сильно беспокоился за мать, которая живёт в почти вымершей деревне. Как только Александр Георгиевич осознал всю серьёзность положения, он сделал единственно правильный выбор…

— Но если этот бандит всех купил, зачем ему договариваться с вами? — удивилась Вероника. — Саша говорил, что дело о похищении девочки передано в Петербург. Вы им больше не занимаетесь. Или этого недостаточно?

— До недавнего времени было бы достаточно. — Тураев допил кофе и налил себе чашечку. Теперь он дышал свободно, ибо знал, как поступит. — Я уверен, что Александр Георгиевич освободил меня от ведения дела не по своей воле. Лукин считал, что этого хватит для его спокойного существования. Я передал другому сотруднику документы по делу, но Лукин знает, что копии можно оставить у себя. Дискета, о которой он упоминал, тоже, вероятно, существует не в одном экземпляре. Самоубийство Валерии кардинально изменило ситуацию. Он-то надеялся, что мать похищенной девочки смирится с потерей, забудет о случившемся, и всё порастёт быльём. У всех нас, ранее вовлечённых в дело, начнётся другая жизнь, и Елизавете Лосс уже ничто не будет угрожать. Лукин, я уверен, не хотел гибели Лео, потому что мёртвая она ему куда более страшна, чем живая. Своим отчаянным шагом она стряхнула сонную одурь, подловатую ленцу и с меня, и с Валерия Вандышева. Отец девочки окончательно понял, что вся эта история была неожиданной для Валерии. И, в конечном счёте, стала причиной её самоубийства. Теперь мы оба можем стать очень опасными врагами для Лукина, особенно если объединим свои усилия. Два неглупых мужика, которые не привыкли отступать и прятаться, могут здорово потрепать нервы Иннокентию и его людям. Ведь мы оба имеем выход на мэрию, можем встречаться с нужными людьми, и ещё неизвестно, чья возьмёт. Лукину не нужны мстители, которые будут вечно следовать за ним, не давать ему не на минуту успокоиться. И поэтому Лукин хочет отсечь хотя бы меня. Он желает, чтобы я ушёл с дороги. Думает, что, в отличие от Вандышева, я в этой истории посторонний…

— Артур, я вас прошу — уйдите! Уйдите, или этот молох раздавит вас!

Веронику вдруг затрясла нервная дрожь. Женщина прижала стиснутые кулаки к груди, и на её пальце сверкнул перстень с рубином в россыпи мелких бриллиантов — тоже семейная реликвия.

— Не нужно рисковать! Бедную мать уже не вернёшь, а вы можете себя погубить. Лучше бы Саша сразу сделал всё так, как хотели те люди. Я мечтаю о том времени, когда муж уйдёт со службы, и кошмар кончится. А у вас всё впереди. Вам надо думать о карьере, возможно, о семейной жизни. Один в поле не воин, милый мой мальчик. Я и Саше это говорила. А теперь не знаю, как объяснить Дианочке, почему на неё напали у самого подъезда и специально переломали ей ноги. Девочка должна поставить крест на своём будущем, на мечте стать балериной. А ведь имела все данные, прилежно занималась, жила этим! Артур, заклинаю вас, — оставьте их в покое! Они пролезут за любые запоры, подкупят или психологически сломают любую охрану! А у вас мать, брат, другие родственники! Есть и сын в Германии, о котором тоже нельзя забывать. Я была уверена, что Катя с семьёй в полной безопасности. Её младшей девочке всего четыре месяца. А им подожгли дверь, как пьяницам, вовремя не отдавшим долг! Для чего тогда все эти дурацкие консьержки, разносчицы сплетен, от которых куда больше вреда, чем пользы? Помешать бандитам они не могут, а вот посодействовать — запросто. Типун мне на язык, но вдруг с вашей квартирой произойдёт то же самое?

Вероника нервно крутила пуговицу на жакете, и Артур обратил внимание на её узкие, длинные, отделанные под фарфор ногти.

— Да как вы будете ездить на машине по улицам, по шоссе, зная, что произошло с нашим Максимом?! Сейчас надо забыть все высокие слова из прежних времён. Я вижу, вы не верите. И Саша сначала не верил. Нас убедили чудовищным образом, но вы не повторяйте чужих ошибок! Поезжайте в Петербург, выясняйте, какие у них условия. Выполняйте их и живите дальше. Зло не искоренить, Артур, и не пытайтесь в одиночку сделать это. Я гожусь вам в матери и потому имею право говорить так. Бандиты всё знают и про нас, и про вас. Это парализует волю, заставляет уверовать в собственную ничтожность. Пожалуйста, сделайте всё, как они говорят! Если вы окажете сопротивление, Иннокентий решит, что виновата я. А я не выдержу просто, я больше не могу… Артур, покоритесь! Иначе вы погибнете и погубите других!

— Без Иннокентия Лукина эта организация не сможет эффективно работать в России. — Тураев промокнул салфеткой губы и встал из-за журнального столика, где они пили кофе. — Я согласен, что кадры решают всё. Незаменимые люди есть. К таковым относятся и Иннокентий Лукин, и его ближайший сподвижник Лев Мерейно. Но вам, Вероника Яковлевна, я гарантирую, что ни один, ни другой вас больше не побеспокоят. Вы ведь знаете от мужа, что я умею держать слово.

— Вы решили пойти на компромисс? — просияла Вероника сквозь слёзы. — Я понимаю, что это трудно. Вы — восточный человек, горячий, честолюбивый. Но в данном случае упрямство принесёт лишь напрасные страдания. Люди поймут вас, а вы останетесь честным перед самим собой. Будьте благоразумны, Артур. Смирите свою гордыню!

— Я обязательно буду благоразумным, — пообещал Тураев и покосился на часы, которые вот-вот должны были пробить половину восьмого. — Вы сказали всё, что хотели, Вероника Яковлевна? Ни о чём не умолчали?

— Да, всё, — кивнула Петруничева. — Надеюсь, надолго я вас не задержала. Только хочу попросить ещё об одном одолжении…

— Охотно исполню любую вашу просьбу, — сразу согласился Тураев.

— Я сейчас вести машину не могу, а наш водитель срочно отпросился домой. Ему жену из роддома встретить нужно. Вы не могли бы отвезти меня к Дианочке, в Филатовскую больницу? Это на Садовой-Кудринской, вам по пути.

— Разумеется! Всегда рад помочь вам. Едем прямо сейчас?

— Да, Артур, минут десять я ещё украду у вас. Мне нужно собрать передачу и привести себя в порядок. Я постараюсь управиться побыстрее.

И Петруничева убежала с подносом в руках на кухню, дробно стуча каблучками. Тураев присел на массивный кожаный диван и подумал, что этого бесконечного дня хватит на всё. После того, как он в меру сил объяснил родственникам Валерии, что случилось в Москве с их девочкой, отстоял панихиду в крематории, выслушал мольбы жены полковника, ему придётся ещё и везти её в больницу к внучке.

А уже после, к ночи, он окажется на Таганке у матери. И как следует отдохнёт перед поездкой в Питер, попросив брата Арнольда взять ему билет на пятое апреля…

 

Глава 11

Несколько раз за те три дня, что Артур Тураев проживал в петербургской гостинице «Октябрьская», телефон принимался звонить при раза. Но когда Артур поднимал трубку, никто не отзывался. Понимая, что Лукин не до конца верит в его согласие пойти на мировую и тщательно его проверяет, Артур спокойно занимался своими делами.

Он ездил в гости к следователю Милявской, возвращался, смотрел телевизор, читал периодику, спал. И всё ждал решающего звонка, который обязательно должен был последовать. А вот содержание разговора могло быть разным. Или Лукин откажется от встречи с Тураевым и даст отбой, или позвонит сам и назначит точное время и место встречи.

Артур за последние два дня выходил из номера только в гостиничный ресторан. А потом подолгу курил, глядя через окно на площадь Восстания, куда недавно прибыл из Москвы и откуда, возможно, скоро уедет обратно. Погасив сигарету, Тураев устраивался в кресле или на кровати, расслаблялся, стараясь не думать о будущем. Гулять по Питеру не хотелось, да и не для этого он сюда прибыл.

Милявская согласилась сообщить о гибели Валерии Леоновой её друзьям и преподавателям, а также семейству Рубецких. Артур был благодарен своему доброму гению за это благодеяния, потому что меньше всего сейчас хотел тратить время на слёзы и воспоминания.

Тураев мог часами смотрел на площадь, на здание Московского вокзала, на автомобили и троллейбусы, которые мчались сквозь пелену снега. В день его приезда на Питер в очередной раз налетел шторм. Ревела буря, трещали готовые переломиться пополам деревья, в апреле по улицам проносилась зимняя метель.

Сегодня тоже было холодно, но всё же ветер немного стих и поменял направление. И здесь, в загазованном центре Петербурга, Артур никак не мог надышаться им — потому и не закрывал окно. Спал сидя, не хотел ложиться в постель — сразу же вспоминал о Валерии и больше не уже не мог успокоиться.

В ту роковую ночь он находился рядом с трупом и даже не почувствовал этого. Лео перестала дышать, а её друг преспокойно похрапывал — так устал после командировки и их страстной близости. Лео уже приняла таблетки, она слабела на глазах, засыпала, отлетала в невозвратную даль и из последних сил сжимала Артура в объятиях.

Он принял бессилие, вялость, отрешённость Лео за опустошённость женщины, только что испытавшей оргазм и, довольный, уснул сам. А когда открыл глаза и захотел ещё раз заняться любовью, то увидел, что Лео не дышит…

Тураев принял контрастный душ. Прямо в белом купальном халате вернулся в номер, присел к столу. Ничего не хотелось делать, и голова была пустой, ясной, как морозное снежное утро. Артур знал наверняка, что поселили его в номер, начинённый подслушивающей аппаратурой, но скрывать ему было нечего. О том, чтобы жалеть себя, копаться в собственных переживаниях, лить слёзы по не сбывшемуся, не могло быть и речи.

Артур был совершенно спокоен, даже заторможен. И потому боялся, что в самый ответственный момент не сможет действовать молниеносно. Он решил всё-таки поспать, надеясь, что Лео оставит его в покое, не будет касаться лба холодными тонкими пальцами и глядеть огромными глазами чайного цвета сквозь подвенечную фату.

Артур смотрел в окно и вспоминал, что же было записано на вандышевской дискете. С одного раза много запомнить не получилось, и он решил повторить просмотр; но дискета уже ушла к Лукину. Впрочем, главное усвоить удалось. Конечно, из-за вынужденного предательства полковника Лукин мог что-то изменить в системе собственной безопасности. Но кардинально переделать её Иннокентий просто не успеет — на это нужны месяцы, а их в запасе нет.

Да и не видит он необходимости в том, чтобы утруждать себя. Сколько начальников в погонах и без, чванливых чиновников на «меринах», не говоря уже о прочей мелкоте, склонилось перед ним или встало навытяжку! С каким-то хилым майором справиться и вовсе просто; вряд ли по этой причине главарь задействует всю свою гвардию.

Во время встречи рядом с шефом обязательно будет Мерейно — раз. Возможно, пригласят они и Лизу Лосс. Во всяком случае, этого нельзя исключать. Лукин знает только одно — ни один профи не может посягнуть на его жизнь безнаказанно. То помещение, где будет проходить беседа, может быть заполнено ребятами самого высокого уровня подготовки.

Среди охранников Лукина были специалисты по русскому рукопашному бою, натасканные самим Алексеем Кадочниковым. Бывшие чекисты, «грушники», «альфисты», спецназовцы имели вдоволь оружия. Платили им хорошо, а бороться-то было не с кем. Все поднимали лапки задолго до того, как возникала необходимость силового воздействия.

Правда, время от времени приходилось нападать на хрупкую девочку во дворе или поджигать квартиру, где находились молодая женщина, двухлетний мальчик и грудная малышка. Но это всё — семечки. Не было настоящей опасности, адреналина в крови.

А если и найдётся какой-нибудь безумец, решивший поднять руку на Лукина, шансов уйти живым у него не будет никаких. Даже если удастся уничтожить Лукина и Мерейно, дальше порога этой комнаты самоубийце не убежать. Иннокентий, возможно, не поставит рядом с Тураевым амбала и наручники на него надевать не станет. Зачем демонстрировать страх, когда надо показать изначальное превосходство?

Главарь может и стол накрыть, и предложить на выбор элитарные напитки, дабы скрепить договор, как положено. Но по пути к Лукину начальник его охраны, архангельский мужик Николай Миненков, обязательно продемонстрирует гостю всю свою рать. Оставь, мол, надежду, и делай только то, что прикажет хозяин.

Тураев пытался влезть в шкуру Миненкова, представить, как чувствует себя исполнительный, но туповатый помор. Он чётко выполняет давно изученное, но не умеет импровизировать. Если до сих пор от него требовалось только давить на психику жертвы, показывая накачанных верзил и узкоглазых мастеров восточных единоборств, то и сейчас он будет действовать по той же схеме.

Зря Лукин так повысил прирождённого исполнителя. Судя по всему, шеф надеялся на собственное умение входить в контакт с нужными людьми. А Миненков уже имел дело с полностью деморализованными жертвами, и поэтому служил скорее в качестве мебели, выполнял второстепенную роль. Завершал последними мазками картину могущества и непобедимости Иннокентия Лукина.

Главную же работу делал не он и не у порога высокого кабинета, а потому не имел опыта действий в экстремальной ситуации. Правда, недооценивать Миненкова нельзя, потому что лично они не знакомы. Не проверенный до конца человек может проявить любые скрытые возможности, неведомые качества, и с ним всегда надо держать ухо востро.

Выработать линию поведения следует ещё в гостинице; потом будет поздно. Малейший прокол обязательно заметят — если не Миненков, то Лукин с Мерейно. Артур не должен выглядеть ни чересчур возбуждённым, ни ненормально спокойным. Демонстрировать презрение тоже ни к чему, ненависть — тем более. Но и откровенное подобострастие субъекта, имевшего репутацию гордеца, заставит внимательнее к нему присмотреться. Тураев будет производить впечатление человека, по необходимости выбравшего из всех зол меньшее, и смирившегося со своим положением.

А, самое главное, он ни в коем случае не должен походить на смертника. Даже думать о подобном Артур не вправе, потому что способности Лукина окончательно не изучены. Судя по тому, в какое состояние он ввёл Лизу Лосс, дело пахнет гипнозом. А это значит, что способностью читать чужие мысли Лукин тоже обладает. Мысли требуется надёжно заблокировать; Артур знал, что сможет сделать это. Обязан сделать, чтобы не сгинуть даром.

Хуже, если Лукин захочет перед встречей использовать «детектор лжи». Но и эту современную технику при желании можно одолеть — была бы воля к победе. Артуру с детства твердили, что он неисправимый упрямец, фанатик. Теперь эти утверждения можно будет проверить.

Телефон всё молчал, и Тураев решил вскипятить воду для кофе. Он опустил спираль в заварочный чайник, подошёл к окну и закусил губу, сразу сообразив, что «час Х» настал. Через площадь Восстания к повороту на Лиговский ехал тот самый тойотовский джип болотного цвета, принадлежащий Льву Мерейно.

Значит, их тактика остаётся прежней. Наглость, нахрап, показное дружелюбие и непоколебимая уверенность в собственных силах. Что ж, тем лучше. Сегодня у вас, ребята, будем надеяться, произойдёт осечка. Вы позволяете себе слишком много.

Тураев ждал, что телефон сейчас зазвонит, но этого не произошло. Джип проехал и больше не появлялся. Иннокентий мог просто вломиться в номер, благо проблем с подбором ключей у него нет. Гостиница наводнена их людьми, которые до сих пор ничем не обнаружили своего присутствия. Значит, нужно вести себя, как ни в чём не бывало. Например, пойти прогуляться по Невскому и окрестностям. Кто знает, может быть уже никогда и не придётся полюбоваться питерскими красотами.

Условия постоянно находиться в гостинице Артуру никто не ставил. У него есть с собой мобильник, и найти его можно в любом районе города. Будут следить — и чёрт с ними. Всё равно ничего интересного не увидят.

Тураев не спеша оделся, ещё раз побрился, выпил кофе. Подумал, что тот джип мог быть просто похожим на мерейновский. Тем лучше, но всё-таки бдительность притуплять нельзя. Правила контрнаблюдения очень даже пригодятся. Тураев загорелся азартом, прикидывая, сумеет ли обнаружить «хвост» в толпе на Невском.

Партнёра у него нет, а здесь пригодился бы Олег Грушин. Но сыщику пришлось срочно выехать в Анапу по делу одного из клиентов, а никому другому Артур не мог доверить важное и одновременно сомнительное дело. Но ничего, здесь же, на Невском, около Думской улицы, имеется подземный переход, где можно запросто затеряться. Недаром это местечко называется в переводе на цензурный язык «конец всему». Даже крутые сыскари обескураженно крутились в людском водовороте, упускали объекты и возвращались ни с чем.

Кроме того, по пути следования — сплошные магазины, в витринах которых можно увидеть «хвост». Стоит зайти в один, в другой; проверить — пасут ли. Просто ради спортивного интереса, потому что на план Тураева это обстоятельство не влияло.

Артур надел своё знаменитое кожаное пальто, кашне, шляпу. Не торопясь запер дверь в номер, спустился к портье, оставил ключи, а сам в это время незаметно оценил обстановку. Каждый постоялец «Октябрьской» мог работать на Лукина, и наблюдать за всеми было бы безрассудно. Но на Невском Артур мог узнать любого из своих соседей, а это уже могло вызвать подозрения. Конечно, Лукин был в состоянии повторить грушинский приём — не использовать одного человека, всё время менять машины. И Тураев не стал очень уж заострять внимание на мелочах.

Он вышел из дверей отеля, и порыв ледяного ветра едва не унёс шляпу. Концы шарфа затрепетали, как флажки, где-то над головой. Артур оглянулся, но джипа не заметил, и никакие подозрительные типы вокруг не крутились. Решив, что пока тревожиться не о чем, Артур усмехнулся, сунул руки в карманы пальто и быстро перешёл Лиговский проспект. Странно, но почему-то у него сейчас было очень хорошее настроение.

* * *

Тураев вернулся с этой прогулки усталый, тихий и умиротворённый. Он посмотрелся в зеркало и заметил румянец на своих всегда бледных щеках. Между прочим проверил, не входил ли кто-нибудь в номер. Но все «маячки» оставались в неприкосновенности, и Артур успокоился. Ничего у него искать не собирались.

Но если Иннокентий вдруг передумал встречаться, он должен сообщить об этом. При всех своих недостатках Лукин имел несколько добродетелей, и среди них — точность, обязательность, доходящую до абсурда. Иннокентий не мог забыть про Артура, ждущего в «Октябрьской» сигнала, и потому нужно было просто набраться терпения.

Умываясь и переодеваясь в спортивный костюм, Тураев вспомнил свою неспешную прогулку по Невскому и думал, что «хвоста» не было. По крайней мере, навскидку подозрительных людей заметить не удалось, и никакие автомобили его не сопровождали. Получается, Кеша не боится майора совершенно, не считает за серьёзного противника. Ну что же, тем лучше для Тураева и хуже для Лукина. Кеша зазнался, и скоро раскается в этом…

А вдруг Лукин ночью присядет на уголок постели и разбудит своего визави лёгким прикосновением ладони к плечу? Артур не хотел, чтобы так случилось, но в данном случае от него ничего не зависело. Нужно было по мере сил и возможностей подстраиваться под обстоятельства.

Северо-восточный ветер разбушевался к вечеру, и это уже начало надоедать. Несмотря на колоссальное напряжение, Тураев всё-таки хотел спать. И постоянный вой, грохот железа на крыше, потрескивание стёкол выводили его из себя. К снотворному из-за возможной потери координации он не прикасался. К тому же зеленоватые упаковки заставляли вспоминать о Лео. Ведь он мог помочь — промыть желудок, вызвать «скорую»… Но, видимо, Лео специально рассчитала так, чтобы Артур заснул до утра.

А утром уже было поздно. Лео спала рядом с ним, одетая в совершенно прозрачную ночную сорочку, но уже была холодна и бездыханна. Она просто уснула и скончалась — без судорог, без рвоты, без стонов. Её губы были лишь чуть приоткрыты, веки сомкнуты, и цвет лица оставался таким же, как при жизни. Лео даже чуть улыбалась, словно дразня Артура, радуясь, что ловко улизнула от него. Она умерла так же красиво и загадочно, как жила.

Артур лёг поверх одеяла, закрыл глаза и погасил бра. Свет фонарей с улицы метался по потолку, и, в конце концов, электрические голубоватые пятна превратились в волны близкого, но невидимого моря. Прибой плескался в ушах, и Тураев видел перед собой простор Финского залива. Он бежал по льдинам, которые трескались под ногами. Когда последняя опора ушла из-под ног, Артур сделал последнее усилие, прыгнул на соседнюю глыбу. Но та, предательски накренившись, стала погружаться в воду. Тураев всё же сумел удержаться на гладкой, будто отполированной поверхности и проснулся. Удивительно — ни страха, ни холода, ни судорожной боли в мышцах…

Он покосился на часы и увидел, что ещё не очень поздно — около восьми вечера. А потом услышал, что на столе надрывается телефон.

Встал, подошёл к аппарату, включил лампу и поднял трубку.

— Тураев! — Майор спросонья забыл, что он не на службе.

— Артур, добрый вечер! Это говорит Лукин. Извините, что заставил вас три дня ждать, — были неотложные дела. Надеюсь, у нас с вами проблем не возникнет, и переговоры завершатся быстро. Ещё раз простите, и забудем…

— Конечно, Иннокентий Павлович! Я не в претензиях. — Тураев сам удивился тому, сколь непринуждённо, даже весело звучал его голос. — Все ситуации не предусмотришь, и жизнь не распланируешь наверняка.

— Вот и славно! Мы прекрасно понимаем друг друга, — обрадовался Лукин. — Вы готовы встретиться со мной сегодня?

— Не буду возражать.

Тураев облегчённо вздохнул, хотя свидание это должно было окончиться трагически для обоих.

— Тогда через пятнадцать минут в холле, на стороне Лиговки, вас будет ждать высокий блондин в пальто из тёмно-зелёной плащёвки, на меху. Его зовут Николай. Это человек, на которого можно положиться. В дальнейшем вы будете слушать только его. Ничего не бойтесь, ваша безопасность под моим личным контролем. — Иннокентий откровенно усмехнулся. — Больше того, я кровно заинтересован в том, чтобы с вами ничего не случилось. Иначе для чего же было ехать в Петербург?

— Да, сделать мне больно вы могли и в Москве, — согласился Артур. — Итак, в половине девятого, холл со стороны Лиговки.

— Всё верно. До встречи. — И Лукин положил трубку.

Давно Тураеву не было так интересно и жутковато, как сейчас. Туман рассеялся, и перед ним открылась прямая асфальтированная дорога, по которой предстояло пройти до горизонта. Даже если бы Артур и захотел, он не смог бы поменять решение. Подобно камикадзе, оставившему парашют на аэродроме.

Завтра всё будет иначе, и начнётся совершенно другая жизнь — Тураев был в этом уверен. Он просто уедет далеко-далеко, а ведь там тоже живут люди. Появятся дела, заботы, знакомства — как в командировке. Только вернуться из той командировки вряд ли получится…

В Москве его никто по-настоящему не ждёт, и это хорошо. Лео больше нет. Со всеми другими женщинами отношения порваны. Разве что Рита Деркач погорюет, но потом найдёт другого. Того же Олега Грушина, к примеру. Если он сегодня погибнет, имущество перейдёт к родителям. Впрочем, отец вряд ли станет претендовать на многое, разве что возьмёт кое-какие вещи на память. Конечно, примчится из Германии Марина, поднимет скандал, потому что восьмилетний Амир Тураев тоже имеет права. Пусть разбираются сами, а ему будет уже всё равно. Артур бессознательно торопил время, желая как можно скорее покинуть гостиничный номер.

Прекрасно понимая, что при их встрече обязательно прольётся кровь, Артур оделся во всё чёрное. Ничего странного в этом не было — он носил траур по Валерии, да и раньше частенько выбирал цвет печали. Кроме того, выполняя грязную работу, он почти не имел времени на стирку…

Тураев приоткрыл окно, перекурил и ровно в двадцать тридцать вышел из номера, чтобы никогда туда не вернуться. Отдал ключи. Что-то ответил на вопрос портье и поспешил в холл. Там в глубоком мягком кресле уже сидел громила Николай.

— Добрый вечер! — негромко сказал Тураев, подходя к Миненкову.

— Здравствуйте! — слегка нараспев отозвался тот и пружинисто поднялся.

Артур был уверен, что вокруг рассредоточено по крайней мере человек пять-шесть из его службы. Но определить, кто из находящихся в холле является подчинёнными Миненкова, Тураев не мог.

— Пойдёмте, у меня «тачка» на Лиговке. Мы поедем далеко — в Солнечное.

— Интересно… — Для Тураева такой поворот событий стал сюрпризом. — Ну, поехали, чего ж делать. Значит, ночевать мне здесь не придётся.

— Почему? — удивился Николай, напирая на «о». — Я вас обратно привезу. Иннокентий Павлович ночью улетает в Штаты, долго не задержит.

— Понятно. — Артур больше ничего не сказал и пошёл следом за Миненковым из холла.

Он уже не оглядывался по сторонам и не пытался вычислить охранников Лукина. Думал о другом — подвернётся ли счастливый случай? А вдруг возникнет необходимость, для вида согласившись на все условия Лукина, покинуть место встречи опустошённым и побеждённым? И ведь больше такой возможности не представится. Лукин потеряет к очередному купленному менту всякий интерес, и искать его не станет.

На освещённом жёлтыми фонарями Лиговском проспекте стоял громадный джип с тонированными стёклами, но не тот, не мерейновский. Этот был чёрный с зелёными и красными полосками, кажется, «Ниссан», и внутри сидели два дуболома из какой-то крутой спецслужбы.

— Прошу вас! — пригласил Николай, распахивая дверцу.

Один из амбалов быстро пересел на руль. Коля устроился рядом. Артур оказался по соседству с детиной, который имел такие длинные ноги, что его колени едва не упирались в подбородок. Разумеется, все они были вооружены и напряжены. Но Артура это не раздражало, потому что час «Х» не пробил.

Завязывать ему глаза не стали, да и незачем было это делать. Раз Коля назвал посёлок, нужды в предосторожностях не было. Они ехали и молчали, но ничего угрожающего в этом безмолвии все четверо не находили. Негоже малознакомым мужикам трепаться, да и не входило это в обязанности охранников. Лукин поручил им доставить человека в Солнечное, и ребята просто выполняли приказ.

Джип промчался по Невскому, свернул на Литейный. Потом позади осталась Нева, по которой ходили волны. Джип запетлял по узким улочкам где-то у Финляндского вокзала. Дальше поехали, обгоняя громыхающие трамваи, по проспекту, носившему ранее имя Карла Маркса. Нынешнее его название Артур забыл или вообще не знал. Проезжай они по Москве, может, сердце и заныло бы. Но в чужом городе умирать легче. Тураев был уверен, что из Солнечного он не вернётся. И думал лишь о том, как раньше времени не обнаружить свои намерения, не дать охранникам повод заподозрить его.

«Хвоста» за джипом не было. Никого, похожего на сотрудников милиции, Николай в гостинице не заметил. И потому постепенно успокаивался, проникался доверием к Артуру. Майор производил впечатление человека, уставшего бояться и бороться с непобедимым. Таких людей Миненков возил к Лукину многократно, и всякий раз переговоры завершались успешно. Похоже, что и с этим ментярой здорово поработали. Парень он неглупый, и понял свой интерес. Ведь не даром же ему придётся признать своё поражение, а за сто тысяч баксов. Почаще бы этак-то проигрывать…

«Ниссан» нёс их сквозь ветер и снежную бурю на северо-запад. Вокруг шумели деревья, и вспыхивали фары встречных автомобилей. Артур прикрыл глаза, чтобы унять внезапно начавшуюся резь, и задремал.

На этот раз никаких снов не было. Артуру показалось, что спал он минуту-две, не больше. Но когда очнулся, увидел заинтересованное лицо Миненкова. Джип стоял у высоких ворот, и оба охранника прогуливались невдалеке, ожидая, когда командир разбудит Тураева. Артур, вернувшись к реальности, присмотрелся к Коле и заметил в кармане его пиджака, под пальто, пистолет. Принял этот факт к сведению и смущённо улыбнулся.

Странно, но Тураев почему-то никак не мог вызвать в памяти образ матери. Вспоминались её голубые глаза, не по годам стройная фигура, шёлковое чёрное платье, жемчужные треугольники серёг. Вместо брата возникали начищенные полуботинки, мобильный телефон и дисплей компьютера. Про родного отца Артур подумать не успел.

— Мы уже приехали, Николай? Или что-то произошло?

— Подождём пока тут. Я должен связаться с шефом. — Коля дождался, когда Артур выйдет из джипа, и закрыл дверцы. — Пойдёмте, посидим в офисах, чтобы не мёрзнуть на улице. Не беспокойтесь, это ненадолго.

— О чём же мне беспокоиться?

Артур, сообразив, что это и есть городок иеговистов, всем своим видом выразил готовность подчиниться обстоятельствам. Очень хотелось узнать, что делается за забором, несмотря на полнейшую ненужность этой информации.

— Прошу вас. — Миненков нажал кнопку.

Ворота немного приоткрылись, и они прошли вглубь территории мимо аккуратно подстриженных кустов. Ни единого сектанта не встретили, а при входе в офис обнаружили невысокого молодого человека в скромном тёмно-сером костюме, очень похожего на бывшего премьер-министра, возвестившего стране о дефолте. Из-за голубых наивных глаз, гладкого детского личика и круглых очков он производил впечатление первого ученика. Но небольшая плешка на затылке свидетельствовала о том, что мнимому школьнику уже под сорок.

— Прошу вас, господа! Проходите, присаживайтесь, — высоковатым голосом пригласил мальчик-мужчина.

Он был безукоризненно вежлив, но совершено безвкусен как личность, и Тураев вновь задумался о своём. Он устроился в кресле под дорогой развесистой пальмой и между прочим подсчитал, что обстановка одного этого офиса потянет на десятки тысяч баксов.

А хозяин офиса внимательно посмотрел на Артура, потом повернулся к Миненкову и лёгким кивком головы пригласил его пройти в соседнее помещение. Николай, убедившись в том, что в момент появления Тураева металлоискатель не сработал, облегчённо вздохнул и проследовал за молодым человеком. Наступал решающий момент подготовительного этапа этой встречи.

Сергея Цыгира Лукин ценил куда больше, чем любого из своих людей, включая Льва Мерейно. Несмотря на то, что Цыгир не принимал непосредственного участия в делах фирмы «Бэби» и прочих подчинённых Иннокентию структур, шеф не мог без него ступить и шагу. Единственный недостатком Цыгира являлась его искренняя вера в Иегову; но ничего противозаконного он не совершал и за всю жизнь никого не тронул пальцем.

Сергей просто умел читать человеческие мысли и определять местонахождение пропавших людей и предметов. Именно он, на несколько минут прикрыв глаза, назвал район Москвы, где скрывалась Люба Горюнова, а найти её там было делом совсем уж несложным. Не раз Цыгир указывал Лукину на засланных агентов, которые потом бесследно исчезали. В первую очередь, на способностях Цыгира держалась слова Лукина как руководителя-легенды, никогда не ошибавшегося, умевшего видеть каждого насквозь.

Цыгир относился к своему дару рачительно, по-деловому. Не афишировал его понапрасну, но при случае продавал за круглую сумму. Больше Лукина Цыгиру никто не предлагал, и потому он работал на эту группировку. Без проверки Тураева в офисе Цыгира Миненков не мог продолжать путь. Лукин всё-таки здорово нервничал и боялся оказаться в непосредственной близости от человека, который привык побеждать, но сейчас оказался загнанным в угол.

— Он безоружен, — сообщил Сергей вполголоса. — «Рамка» сработала чётко, но я мог обойтись и без неё. Он безоружен и безутешен.

— О чём он думает? — прошептал Коля, оглядываясь на дверь.

— О разном. Оценил, сколько стоит мой офис…

— Ага, значит, деньгами интересуется. Что ещё?

— Ещё вспоминает родственников — мать, отца, брата. Считает, что виноват перед какой-то погибшей женщиной…

— Его любовница покончила с собой, наглотавшись снотворного. А о семье думает, потому что боится. Пример его начальника оказал влияние, иначе этот мент никогда не согласился бы на встречу. Серёж, он за собой «хвост» не тащит? Могу я поручиться за него перед шефом?

— Можешь, скорее всего, — пожал узкими плечиками Цыгир. — Нет, это не Шарапов. Никакого подвоха нет. Он совершенно один. Слежка за вашими передвижениями не осуществляется. Да, он думает о том, что обратно может не вернуться. Вы что, не гарантировали гостю безопасность?

— Гарантировали! — удивился Миненков. — Шеф всегда это делает.

— Похоже, гость ему не поверил, — медленно произнёс Цыгир.

— Блин, да наш майор трусоват оказался! А шеф думал, что он крутой. — Николай презрительно скривил лицо. — Серёж, это похоже на правду. По дороге сюда он заснул. Я разбудил его уже у ворот резиденции. Считает нас отморозками, которые не держат слова. И, как подружка, наглотался «колёс», но только для храбрости. А мы ведь серьёзная фирма…

— Серьёзнее некуда, — согласился Цыгир. — Думаю, что ты прав.

— Тогда я звоню шефу и Льву Борисовичу, — наконец-то решился Миненков. — Говорю, что ты даёшь «добро», и запрашиваю дальнейшие указания.

— О'кей, — не очень уверенно сказал Цыгир, указал на телефон и удалился, но не в то помещение, где оставался Артур, а в свой кабинет.

Миненков присел за скользкий чёрный столик, набрал номер. И тут же услышал голос Льва Мерейно, который, похоже, всё это время ждал звонка.

— Коля, как дела? Проверка закончена? Всё идёт по плану?

— Всё чисто, можно везти его к нам. Серёга остался доволен. — Миненков услышал в трубке облегчённый вздох Мерейно. — Где будет встреча?

— На яхте, — сразу же решил Мерейно. — Только там, потому что осторожность никогда не помешает. Про яхту он ничего не знает. Вандышев тоже докопаться не сумел. И если наш гость задумал что-то гаденькое, его прикрытие останется на берегу. Он как себя ведёт?

— Спокойно, Лев Борисович. Похоже, под завязку накачался седативными препаратами.

— Тем лучше. Значит, реакция уже потеряна. Ладно, Коля, вези его.

— Слушаюсь. — Миненков убедился, что Мерейно отключил связь, и только тогда положил трубку.

Кивнул выглянувшему из кабинета Цыгиру, застегнул пальто и вышел в приёмную, где под пальмой дремал Тураев. Николай заметил это и окончательно убедился в собственной правоте.

— Артур Русланович, едем дальше! — Миненков заговорил по-другому — развязно и вместе с тем тепло. — Шеф ждёт вас на своей яхте.

— На яхте?! — Артур ожидал чего угодно, но только не этого. — В шторм?

— Мы недалеко от берега отойдём, — успокоил Миненков. — И потом, у команды куча спасательных средств, так что не волнуйтесь.

— Мне всё равно. — Тураев поднялся с кресла.

Они вернулись к джипу, и водитель, едва пассажиры захлопнули за собой дверцы, включил зажигание. Ветер всё усиливался, и Артур с трудом представлял, что сейчас может твориться на яхте. Скорее всего, Лукин ему до конца не доверяет, и потому хочет вести переговоры на территории, надёжно отрезанной от внешнего мира. С яхты наверняка не сбежать, и охране в таких условиях легче работать.

Джип ехал по асфальтированным дорожкам мимо качающихся в темноте сосен. Он прошуршал песком на пляже и остановился у линии прибоя. Через лобовое стекло Артур увидел у причала великолепную трёхмачтовую яхту. Название прочитать не смог — было слишком темно. К тому же судно плясало на волнах, будто игрушечное. Два охранника и три матроса с трудом установили трап.

Похрустывая нерастаявшим ледком, Миненков и Тураев подошли к трапу и не без труда перебрались на яхту. По небу неслись белёсые тучи, между ними ярко мерцали звёзды. И катились водяные валы, создавая впечатление затерянности в безбрежном море. Палуба качалась под ногами, но идти всё-таки было можно. Морской болезнью Артур никогда не страдал. И здесь, у залива, в вихрях ледяного ветра, когда на гудах оседали пресные капли, ему вдруг стало радостно. Начиналось новое экстремальное приключение, а Тураев их очень любил.

— Уже недолго, — успокоил Миненков и сам пошатнулся, схватился за поручни.

По винтовой лестнице он повёл гостя в каюты. Сзади следовал длинноногий охранник, ни на секунду не выпуская Тураева из поля зрения. Во время разговора Цыгира с Миненковым он находился в джипе и поэтому не знал, что Тураев для хозяина совершенно не опасен.

Иннокентий Лукин не случайно выбрал местом встречи яхту «Марианна», названную так в честь старшей дочери. При таком волнении моря человек, принявший транквилизаторы, становился абсолютно беспомощным и уже не мог причинить ему ни малейшего вреда. Беседовать с Тураевым в присутствии охраны Лукин не желал, и около себя оставил лишь Льва Мерейно.

— Сюда, пожалуйста! — пригласил Миненков, останавливаясь перед полированной дверью красного дерева, нажал на позолоченную ручку. — Проходите, Артур Русланович. Шеф, я сделал всё, как вы сказали.

— Николай, побудь пока неподалёку. А нас оставь втроём, — услышал Тураев тот самый голос, который сегодня звучал в трубке гостиничного телефона.

* * *

— Рад вас видеть! — Иннокентий встал на колеблющемся полу, протянул руку.

Артур пожал её, как противнику перед схваткой.

— И я давно хотел познакомиться, — сдержанно произнёс красавчик Косарь, сверкнув сахарными искусственными зубами.

Тураев удостоил рукопожатия и Мерейно, не испытывая к нему никаких чувств. Всё уже было решено, и эмоции в таких делах только вредили.

Пройдя в дальний угол, где стояло специально приготовленное для него кресло, Артур сел и окинул взглядом устланную коврами каюту. Мебели почти не было — только три кресла в восточном стиле, разлапистый позолоченный столик и привинченный к полу шкаф с бутылками бокалами. За его створками при каждом ударе волны что-то приглушённо звякало.

Лукин оделся кричаще, броско — в жёлтый, под цвет бородки, кашемировый пиджак. Пуговицы золотились так же как и его жидкие прилизанные волосы. Глядя на Лукина, Тураев никак не мог представить, что этот тощий сухощавый интеллигент, настоящая библиотечная крыса, держит в страхе столько чиновного люда и других влиятельных господ, давно уже позабывших о своей бренности в этом мире. И говорил Кеша по-старомодному — не хватало лишь обращений «милостивый государь» или «голубчик».

И от этой показной безобидности, вычурной благовоспитанности Тураеву стало противно. Ведь этот старичок, потирая длиннопалые благородные руки, пощипывая бородку, отправлял дюжих молодцев на расправу с родственниками Петруничева, с Валерием Вандышевым, с деревенской простушкой Любой Горюновой и многими другими, имевшими несчастье чем-то не угодить архитектору-реставратору.

Та же печальная участь едва не постигла Жанну Иссурину, но бывшая интердевочка оказалась догадливой и заранее приготовилась к визиту посланцев Вечности. Жанна уже больше месяца мертва, похоронена рядом со своим братом, а их осиротевшие родители льют горючие слёзы.

Лукин погубил, пусть и не впрямую, Валерию Леонову и Константина Чепеля. А родители Любы Горюновой, а её изуродованные дети, искалеченный муж… Если вспоминать всех, не хватит ночи. Лучше будет до утра навеки замкнуть скорбный список.

Мерейно был в элегантной замшевой куртке, очень шедшей к каштановым густым волосам. Они отвели на беседу с Тураевым совсем немного времени, потому что имели дела поважнее. Мыслями оба уже находились в Штатах, где котировались по рангу преуспевающих бизнесменов и получали почтительный приём. Оба главаря банды сегодня были снисходительны, великодушны, приветливы. Вели себя как победители и могли позволить себе позабавиться с Артуром, как коты с мышью.

— Ну-с, приступим!

Лукин, склонив голову к плечу, с любопытством разглядывал Тураева. Тот сидел с видом зрителя, который не находит в пьесе ничего интересного, но всё же ждёт, что будет дальше. Иннокентий выглядел гораздо старше своих пятидесяти четырёх лет и походил на профессора-пенсионера, которого то и дело подводит память.

— Вам нелегко пришлось за последние месяцы. Вы побледнели, похудели, постарели. Особенно это несчастье с Валерией… Я был в шоке! Зачем она такое сотворила, не понимаю. Представляю, каково проснуться в одной постели с покойницей! Впрочем, со мной получилось ещё хуже. Моя мать умерла от сердечного приступа — внезапно, когда кормила меня грудью. Правда, мне было полгода, и я не сумел испугаться. Послевоенное время унесло жизней немногим меньше, чем война. Люди до Победы держались на стрессе, а когда опасность миновала, организм утратил иммунитет, способность сопротивляться болезням. У мамы был туберкулёз, но она всё равно кормила меня. Другой еды для грудничка просто не существовало. Так вот, я хочу помочь вам…

— Каким же образом? — спросил Тураев, чтобы затянуть время.

— Вы всё отлично понимаете! — ответил за Лукина Мерейно. — Матери девочки, которую вы пытаетесь вернуть, больше нет. Её отец в больнице и нескоро оттуда выйдет. Их брак не был зарегистрирован. Формально Вандышев ребёнку никто, ясно вам? Мы хотим предложить вам более не беспокоить Лизу Лосс и не отказывать никакой помощи Вандышеву, если тот вдруг решится взяться за старое. Вы ответите согласием и вернёте все копии документов по делу, которое недавно расследовали. За это получите сто тысяч долларов. Столько же мы заплатили полковнику Петруничеву, который потом свалился с обширным инфарктом. Никаких контактов с Вандышевым у вас не должно быть. Разве что можете посоветовать ему заняться устройством нового семейного гнёздышка — если, конечно, секретарша пойдёт за безногого. Во люди у нас! — Мерейно, кажется. Удивлялся искренне. — Полковничек ваш просто юный пионер какой-то. Для него что, сто тысяч баксов — лишние? Десятки миллионов сограждан загрызли бы вас обоих от зависти. Все не знают, куда девать детей, а тут из-за одного обычного младенца сыр-бор разгорелся. И не понимаю, почему Валерия покончила с собой в этот раз, если полутора годами раньше запросто продала своего первенца. Мальчик проживает в фешенебельном пригороде Лондона. Зовут его Джереми Оуэн Хейслер. Теперь Хелена Лосс…

— Валерий Вандышев осознанно отказался от дальнейшей борьбы! — поспешно перебил Тураев. — Если нужны доказательства, я их предоставлю.

— Да?! — Лукин понимающе осклабился. — Вот и славно. Это окончательное решение? Или вы завтра скажете, что пошутили?

— Как же пошутил, если возьму от вас деньги? — удивился Тураев. — Я же не Люба Горюнова и понимаю, чем это грозит. Но, надеюсь, все мы будем джентльменами, и сей факт не получит огласки?

— Только в том случае, если вы нарушите договор, на Петровке обо всём узнают, — честно предупредил Лукин. — А так — о чём речь? Тайна будет сохранена надёжно. Но вы должны не только отказаться от поисков конкретной девочки, а вовсе забыть о нашем существовании. От этой дурацкой дискеты я вас избавил, — продолжал Иннокентий, покачиваясь в кресле и инстинктивно хватаясь за валики. — Там почти всё — враньё, уверяю вас. Вандышев такой идиот, что я не могу понять, как его держали в рекламном бизнесе. Теперь ясно, почему от нашей рекламы сразу же начинается заворот кишок. Да и в суде эти доказательства силы не имеют, так что не жалейте о потере. Когда вернётесь в Москву, навестите полковника в клинике, купите ему фрукты. Передайте, чтобы выздоравливал скорее. Кругом жизнь кипит, а у него теперь большие возможности. Ему только в туры ездить, а не в «Склифе» валяться. Итак, вы принимаете наши условия? Ведь ничего плохого с девочкой не случилось и не случится. Она в заботливых руках любящей матери. Вряд ли ей было бы лучше даже у Вандышева, не говоря о Валерии…

— Я принимаю ваши условия целиком и полностью, — сказал Тураев.

— И правильно! — одобрил Мерейно. — У нас в стране героев нет, и не было. Всё это — выдумки недоучившегося семинариста Сосо Джугашвили, который слегка видоизменил Жития святых и приспособил их для воспитания советского патриотизма. Римлян поменяли на фашистов и белогвардейцев, а учение Христа — на идеи коммунизма. Нельзя подражать тому, чего в природе не существует. Не будем больше изображать из себя неподкупных и самоотверженных, для которых главное — счастье народа. Валерия могла заработать на дочери в двадцать раз больше, чем на сыне. И всё благодаря тому шуму, который поднял Вандышев. А вы творчески развили его порыв и, в конце концов, добились максимальных дивидендов. Вы возьмёте сегодня эти деньги, но будете помнить, что против вас имеется компромат. Кстати, почему вы не приняли меры против Валерии, хотя она призналась в противозаконном деянии? Своим самоубийством она закрыла дело, но при желании можно раскрутить и этот вопрос. Вам не поздоровится, если на Петровке узнают об этом. И поинтересуются, откуда у вас столько долларов…

— Лёва, не нужно давить на психику нашего дорогого гостя! — вклинился Лукин. — Он будет умником, и грузить нас не станет. Итак, каким путём вы хотите получить нужную сумму? Наличными или на счёт в банке? Может, вам оформить перевод на сберкнижку?

— Лучше наличными. — Тураев перехватил удивлённый взгляд Мерейно — ведь при нём не было ни кейса, ни даже борсетки. — У меня в кармане свёрнутая, но очень вместительная сумка. А следов в банках или ещё где-то я оставлять не хочу. Начнут допытываться, кто да что. Вы хотите выплатить всё сразу, ещё до передачи документов?

— А куда вы денетесь? — устало махнул рукой Лукин. — Сами сказали, что вы — не Люба Горюнова. Вам же спокойнее будет. А насчёт следов — разумно.

Лукин нажал кнопку на стене. Яхту болтало с такой силой, что Артур ощутил дурноту и решил, что пора ставить точку во всей этой игре.

— Сейчас вы получите десять пачек, в каждой из которых по сто стодолларовых купюр. Ни одной фальшивой среди них, разумеется, нет. До гостиницы вас проводят наши люди, а дальше вы станете принимать решения самостоятельно. Куда вы денете эти деньги, меня совершенно не интересует. Важно то, что вы примете их от нас и тем самым возьмёте на себя определённые обязательства. С этой минуты вы забываете о нашем существовании, а официально вас освободили от расследования ещё в марте месяце. Ориентировки на похищенную девочку больше не существует — об этом позаботились люди, которые имеют полномочия гораздо большие, чем вы. Так что расстанемся друзьями…

Лукин повернулся к Миненкову, который стоял в проёме дверей и раскачивался взад-вперёд, держась за косяки.

— Принеси мой кейс и приготовься сопровождать господина Тураева обратно в Петербург.

— Один момент! — И Николай скрылся.

Артур думал только об его пистолете — вынул начальник охраны оружие из кармана или нет. Голыми руками с троими ему не справиться, да ещё прибегут другие. Тогда всё закончится мерзко и глупо. Можно, конечно, взять деньги и уехать, если не представится возможности завладеть оружием. А потом явиться с пачками на Петровку и всё рассказать. Но раз у Лукина везде свои люди, скандал получится потрясающий. Из розыска вышвырнут точно, а, может, и посадят на несколько лет.

Или вернуть доллары Лукину, тем самым сняв с себя обязательства? Но тогда его просто прикончат — или тут же, выбросив труп в залив, или чуть позже — под видом автокатастрофы или попытки ограбления. А сами останутся жить на белом свете и творить свои чёрные дела…

— Вот, пожалуйста!

Миненков держал кейс в правой руке, а рукоятка серебристо-алюминиевого пистолета выглядывала из левого кармана пиджака.

У Артура оставался один-единственный миг, чтобы перехватить оружие, которое определённо было заряжено, сбросить предохранитель и выстрелить начальнику охраны в висок. Это не очень удобно было делать, сидя в низком кресле. Но поскольку других вариантов не оставалось, пришлось действовать так.

Миненков, передавая кейс Лукину, повернулся к гостю левым карманом, и тотчас же оружие оказалось в руке Тураева. Хрустально-ясное сознание помогло Артуру не промахнуться даже при сильнейшей качке, и пуля пошла точно в цель.

У этого пистолета был негромкий бой, и поэтому Лукин не сразу сообразил, почему Коля повалился на него, беспомощно взмахнув руками. Мерейно, решив, что это случилось из-за качки, подхватил Миненкова под мышки и увидел на его виске обрызганную кровью дыру. Потом обернулся к Тураеву и наткнулся взглядом на дуло пистолета, которое в следующий миг плюнуло огнём. Косарь качнул назад, увлекая за собой тело Миненкова.

— Вы что?! Вы что делае… — Лукин не договорил.

В грудь его толкнула страшная сила, которая была неумолима, безжалостна и спокойна. Пол под ногами Иннокентия вспучился и рухнул. Свет плафона под потолком показался нестерпимо ярким. А потом из горла хлынула кровь — пуля пробила дугу аорты.

Три тела лежали под ногами Тураева, и он не секунду замер, усмехнулся, но удержался от желания сделать контрольные выстрелы.

— Мы в расчёте, господа! — сказал Тураев и принялся обыскивать карманы убитых и каюту, потому что хотел раздобыть ещё какое-нибудь оружие. Но, кроме пистолета Миненкова, ничего не обнаружил.

В коридоре простучали шаги, и дверь отворилась. Тураев бил, как в тире, и четвёртым выстрелом уложил того самого длинноногого охранника из джипа, который так ничего и не успел сообразить. Из его наплечной кобуры Тураев извлёк ещё один пистолет, и тоже бесшумный, а из жилета-разгрузки — две «лимонки». Ребята Лукина действительно было экипированы на славу.

Яхта подлетала на волнах, и стены качались вокруг Тураева. Он не представлял себе, сколь далеко от берега находится судно, да и вообще не желал пока уходить. Погасив в каюте свет, Артур устроился на полу, взяв в каждую руку по пистолету. И, едва дверь опять открылась, пальнул по-македонски. Два человека упали. Один замер, другой продолжал дёргаться и стонать. Тураев даже не знал, кто они — охранники или члены экипажа яхты.

— Ну, вот и всё, Иннокентий Павлович! — Артур вытер мокрый лоб рукавом куртки. — Не знаю, почему этого не могли сделать другие…

С грохотом распахнулась дверь на противоположной от входа стороне, и Артур, кувырком откатившись из центра каюты в угол, успел выстрелить в ту сторону. Услышал грязную брань, вопли, звон разбитого стекла. И тут же пришлось, отбросив ставший бесполезным Колин пистолет, стрелять по первому входу. Возможно, в коридоре находились и другие охранники, но они чего-то боялись. Скорее всего, опасались попасть в Лукина и Мерейно, потому и не шли на штурм каюты, не применяли никаких спецсредств.

Качка мешала сосредоточиться. В узких коридорах яхты сориентироваться было очень трудно, и давила неизвестность. Что именно произошло в каюте Лукина, никто пока не знал.

— Слушайте меня внимательно!

Из каюты раздался незнакомый голос, и три оставшихся в коридоре охранника застыли, как заколдованные. Голос звучал так уверенно, так спокойно и даже торжествующе, что одним своим тембром гипнотизировал и лишал воли к сопротивлению.

— Лукин, Мерейно и Миненков находятся в заложниках, и в любой момент могут быть убиты. То же относится и к остальным сотрудникам охраны. Любая попытка войти в каюту может повредить прежде всего им. В каждой руке у меня по гранате без чеки. Стрелять в меня или пытаться выключить любым другим способом не стоит — весь арсенал оружия, находящийся на яхте, будет взорван. Вы должны быть заинтересованы в том, чтобы мои руки не разжались, и гранаты не взорвались. Мне терять нечего. Я готов к любому исходу дела, но призываю вас быть благоразумными…

— Можно войти в каюту для переговоров? — спросил один из охранников, сложив ладони рупором. Вой ветра и грохот волн заглушали его голос.

— В этом нет необходимости, — ответил Артур, который действительно держал две гранаты таким образом, чтобы они могли взорваться в случае попытки пристрелить его, ранить или нейтрализовать с помощью спецсредств.

Теперь Артур точно знал, что захватить его они не смогут.

— Свои условия я сейчас вам назову. Немедленно заводите мотор и направляйте яхту в сторону Кронштадта. Именно туда и никуда больше! Одновременно пусть радист даёт в эфир сигнал бедствия. Любая предложенная помощь должна быть принята вами безоговорочно! При малейшей попытки тянуть время или предпринимать иные враждебные действия я уничтожу себя вместе с заложниками. И яхта пойдёт ко дну, что для вас совершенно нежелательно. Поэтому я приказываю делать то, о чём сказал ранее…

— Кто вы?! — истерически крикнул ещё один парень. — Откуда? Как ваше имя?..

— В Кронштадте разберёмся. Если вы немедленно не приступите к выполнению моих требований, я взрываю яхту…

Без Лукина и Мерейно всё пойдёт под откос. И, возможно, международные структуры данной организации свернут деятельность в России. За это стоило заплатить самую высокую цену. Если охранники заартачатся, начнут возникать и темнить, он готов взорвать и себя, и яхту, потому что главное сделано.

Скоро Петруничев узнает, что Лукина больше нет. И Вероника поверит, что их семья в безопасности. Очень многие семьи избавлены теперь от боли, от страха, от смерти. Валерий Вандышев на больничной койке вздохнёт свободно, потому что сможет теперь начать борьбу за Милену.

Освещая коридоры и лесенки мощными фонарями, бряцая бесполезным сейчас оружием, три оставшихся на яхте сотрудника Миненкова побежали в рубку, где находились члены экипажа «Марианны». Они знали, что шеф поехал в Питер за каким-то ментом, которого Лукин купил за сто тысяч баксов. Такие встречи случались часто, и охрана не ожидала от них проблем.

Более того, каждого Николай Миненков возил в городок иеговистов к Цыгиру, который «вскрывал им черепные коробки» и угадывал тайные мысли. И если сегодняшнего посетителя яхты Миненков допустил до Лукина, значит, Цыгир дал «добро». По этой причине Иннокентий Павлович оставил на яхте минимальное количество охранников, но в любом случае их хватало для обеспечения элементарной безопасности.

Мент был один — раз. Без оружия — два. И как ему удалось взять в плен Лукина с Мерейно, да ещё и Миненкова с ребятами, не ясно. Гранаты входили в арсенал вооружения охраны — каждый носил в «разгрузке» по две «лимонки». Ими и воспользовался мент, сняв чеки и зажав «усики» так, что гранаты не взрывались. Но стоило убить его, ранить или усыпить газом, пальцы ослабеют, и обе гранаты рванут. Три охранника отлично знали, сколько всего горючего находится на яхте, и потому панически боялись даже случайной искры…

Оставлять по одному человеку около двух дверей каюты Лукина они не стали. Менту бежать некуда, разве что прыгать в ледяной бушующий залив. Да и несподручно делать это, держа в руках две взведённые гранаты. Значит, он действительно хочет попасть в Кронштадт, но только зачем? Если мент рехнулся, долгие переговоры его только разозлят, равно как и требования возможности переговорить с заложниками. Живы те или нет, для дела не важно. Надо выполнять требования, а там будет видно. Террорист он, а охрана ничего противозаконного не делала. Конечно, на борту много оружия, но всё меркнет перед фактом вооружённого захвата яхты и кровавого побоища, учинённого приглашённым в гости ментом.

— Цыгир, гондурас очкастый, поручился за ментяру! — сквозь зубы бормотал старший этой «тройки», бритый детина со складками на мощном загривке. — Дай нам Господь только выскочить, а там будет тебе и «ласточка», и «конвертик», и «звонок в Париж»… Только бы не смылся, гадёныш, пока мы здесь!.. Но ведь он, блин, не знает, как тут всё вышло, и будет ждать. До утра точно никуда не свалит. Доплыть бы только…

Яхта дрейфовала неподалёку от ледяных полей, безвольно покачиваясь на волнах. Охранники до боли в глазах всматривались в ревущую темноту, но не смогли различить ни одного огонька — ни спереди, ни сзади.

Через минуту в рубку ворвался бритый охранник и прохрипел:

— Мужики, яхта захвачена террористом. Шеф, Лёва и Коля с ребятами у него в заложниках. Он угрожает взорвать яхту и требует идти в Кронштадт, выдав в эфир сигнал бедствия. Посоветовавшись, ты решили требования выполнить беспрекословно. Жить нам ещё не надоело. Больше я ничего сообщить не могу. Только спокойнее, мужики, делайте своё дело. Разбираться будем в Кронштадте…

* * *

Лиза Лосс всегда плохо переносила качку, и в такие моменты могла пить только минеральную воду. Ела она, отламывая маленькие кусочки, пористый шоколад и ещё — хлеб грубого помола, принесённый перед отплытием кем-то из обслуги. Прижимая к себе Хелену, Лиза сидела на узкой койке и думала, зачем Кеше потребовалось тащить её с ребенком на яхту, да ещё в такую скверную погоду.

Они неплохо устроились в городке иеговистов. Но, видимо, Лукин боялся, что во время его встречи с Артуром Тураевым милиция может нагрянуть в городок и силком отобрать у Лизы младенца. Она и сама просила Иннокентия по возможности не бросать их без защиты среди чужих людей. Но во время бури Лиза выходить в залив боялась, и потому Мерейно пришлось почти силком запихивать их в свой джип, везти на причал.

Лёва клятвенно уверял, что «Марианна» — исключительно надёжное судно, и ничего страшного не произойдёт. Лиза сдалась, понимая всю серьёзность своего положения, но весь вечер тихонько плакала. Всегда спокойная Хеля тоже раскапризничалась и постоянно просилась на руки. Закутанная в шерстяное одеяло девочка смотрела из-под вязаного колпачка глазами чайного цвета, а когда встречалась взглядом с приёмной матерью, начинала надсадно реветь.

Лизе чудилось, что «Марианна» вот-вот, подскочив на очередной высокой волне, пойдёт ко дну, а бортовая качка уже сменилась на килевую. Впервые за полтора месяца, прошедшие с момента удочерения Хели, приёмная мать почувствовала стремительно возрастающее раздражение.

Зачем ей это всё потребовалось, зачем?! Ребёнок был чужой, враждебный. Несмотря на свои три месяца, слишком тяжёлый, прожорливый и визгливый. Из-за этой девчонки приходится так страдать, прятаться на яхте в штормовую ночь, рисковать жизнью, дрожать от каждого шороха. Коротать часы и дни то на съёмной вилле, то в логове сектантов, не имея возможности навестить родителей и друзей.

Кто просил взваливать на себя эту ношу, выполнять неблагодарную работу, да ещё бесконечно тратить деньги? Могла бы сейчас сидеть на Рублёвке, заниматься своим любимым пэчворком — плести из лоскутков геометрически правильные узоры. Рядом потрескивал бы камин, и лежала громадная лохматая собака. А детей не нужно больше — они опротивели Лизе на всю жизнь; особенно такие, как эта дочка иркутской студентки и алтайского нувориша.

Кто из неё вырастет? Гены — главное в человеке. А что могли подарить своему чаду выскочки-провинциалы? Родная мать покончила самоубийством. Отец лишился обеих ног и, по слухам, тронулся умом. Не хватало ещё, чтобы проклятье пало на Лизину бедную голову! Она чудовищно устала от неопределённости своего положения, от нескончаемых тревог. И потому мечтала как можно скорее вернуть девочку её отцу, Валерию Вандышеву. Лиза заплатила Лукину за товар, и потому не обязана давать отчёт.

Впрочем, без объяснений всё равно не обойдётся. Иннокентию такая непоследовательность вряд ли понравится. Особенно после того, как удалось сломать сопротивление Вандышева, отправить на тот свет Валерию, договориться с полковником Петруничевым и доказать бесперспективность дальнейшей борьбы майору Тураеву. Лукин потратил уйму денег, времени и нервов, чтобы замять скандал. А эта сумасшедшая дура, получив желанную безопасность, немедленно остыла к ребёнку!

Да, Кеша предупреждал её, что будет трудно, но на такую адову жизнь после удочерения расчёта не было. Наверное, нужно было сразу бежать за границу, где Тураев не мог бы их найти. Нужно было, но теперь уже поздно думать об этом. Артур взял Лизу измором, и даже его запоздалое обещание оставить девочку в покое уже ничего не изменит. Лизе надоел этот ребёнок, и захотелось вернуться к прежней жизни.

Но вот позволит ли ей сделать это Валерий Вандышев, которого месяц назад пытались взорвать? Безусловно, возбудят уголовное дело, начнут таскать на допросы в прокуратуру. Ещё, чего доброго, арестуют. И опять придётся прятаться, включать в дело друзей и знакомых, перед кем-то оправдываться. Возникнет необходимость аннулировать в суде удочерение, а это — опять нервы, слёзы, позор.

Может быть, неприязнь к ребёнку уйдёт вместе с бурей, а утром вновь засияет солнце любви? Бывает, что и на родных детей серчают, когда в душе мрак, за бортом ветер, и пол колышется под ногами. А после отдыха всё станет на свои места? Ведь девочка такая беззащитная, она прильнула к матери, потому что тоже боится воя ветра и рёва моря. А мать думает о том, как бы избавиться от обузы. Отвратительно это, нечестно, безнравственно…

Лиза поправила толстую, грубо сплетённую сетку на волосах. Прислушалась, покачивая задремавшую Хелю. Интересно, прибыл Тураев на яхту или нет? Никогда не подумала бы, что этот суховатый молодой офицер с горящими, как угли, глазами запросто возьмёт сто тысяч долларов, рассуёт пачки по карманам и поедет домой. Мерейно говорил, что в последнее время он сожительствовал с Валерией Леоновой. И даже уснула навечно родная мать Хели, деля с Артуром ложе. Наглоталась французского снотворного и отправилась напоследок заниматься любовью…

Как измельчал народец в последнее время! Менты только прикидываются принципиальными, чтобы размер выкупа получился побольше. Каждый играет свою роль, и Артур Тураев оказался способным актёром. А Валерия — безответственная сумасбродка, которой недоставало острых ощущений. Или они решила своей смертью воздействовать на Лизу? Заставить приёмную мать девочки всё время думать о себе? Кажется, расчёт оправдался, потому что Лиза после известия о гибели Леры окончательно потеряла покой и сон. А позже возникла идея вернуть ребёнка Вандышеву…

Лиза до конца не могла понять, чем провинилась перед властями фирма «Бэби», формально возглавляемая Розалией Лукиной, но на самом деле управляемая лично Иннокентием. Шеф не сдавал вверенных ему детей в публичные дома, не загонял их на органы. Каждую семью усыновителей проверял вдоль и поперёк, отыскивая самых надёжных матерей и отцов. Да, Кеша имел дело лишь со здоровыми детьми. Безножки-безручки его не интересовали, и к потомству алкоголиков он не прикасался. Брал с приёмных родителей большие деньги, но ведь и сам платил много, помогал людям выжить. И, если партнёры соблюдали условия договора, никогда не поступал по отношению к ним подло.

Той же самой Лизе законным путём, и тоже за бакшиш, подсунули бы в детдоме какую-нибудь доходягу с дефектом рта и мозга, а Кеша нашёл Хелену. Он сделал счастливыми десятки, сотни, может, тысячи людей. И за это должен быть судим…

Иннокентий был на яхте, совсем рядом. Лиза ощущала даже запах его парфюма — так называемый кожевенный, пряный, сухой, тёплый. Мерейно предпочитал амбровый класс, соответствующий его пылкому характеру, натуре воинственной и страстной.

Осталось ждать недолго. Сейчас Лукин постучит в дверь, попросит разрешения войти. И объявит, что вопрос решён. Яхта повернёт к берегу и пристанет у маленького причала недалеко от городка иеговистов. Лиза выспится, придёт в себя, а утром расплачется от жалости к девочке, от раскаяния, от радости. Мать и дочь выйдут на свободу, потому что им некого и нечего будет бояться.

Сквозь шум непогоды Лиза услышала странный звук. Поначалу она различила топот ног, потом — громкие крики. Никогда ничего подобного на яхте не происходило. Кажется, наперебой горланили охранники, слышался лязг металла, а потом защёлкали выстрелы.

Уложив ребёнка на койку, Лиза спрыгнула с постели и подбежала к двери. Приникла к ней ухом и поняла — произошло нечто ужасное. В дальнем конце коридора, там, где была каюта Кеши, стояли три охранника и что-то говорили. Всё это вселяло в душу Лизы куда больший страх, чем удары волн о борта яхты и завывание ветра над заливом.

— … Лукин, Мерейно и Миненков находятся в заложниках, и в любой момент могут быть убиты!

Лиза понимала, что доносящийся из-за двери мужской голос она недавно где-то слышала, но от волнения не могла его узнать. Как это — в заложниках? По какому праву?.. И они с Хелей — тоже заложники?!

— То же самое относится и к остальным сотрудникам охраны!..

Всё происходящее казалось Лизе кошмарным сном. Она ожидала чего угодно, но только не захвата яхты Лукина террористами. Как такое могло случиться? Значит, хвалёная система безопасности, талант Серёжи Цыгира оказались бессильны? И что делать теперь, когда ужасное свершилось?..

— В каждой руке у меня по гранате без чеки. Стрелять в меня или пытаться выключить любым другим способом не стоит — весь арсенал оружия, находящийся в каюте, будет взорван. Вы должны быть заинтересованы в том, чтобы мои руки не ослабели, и гранаты не взорвались. Мне терять нечего. Я готов к любому исходу дела, но призываю вас быть благоразумными…

Лиза закрыла уши ладонями и опустилась на толстый ковёр. Она забыла о спящем на койке ребёнке, который в любой момент мог свалиться от качки на пол, наклоняющийся то в одну, то в другую сторону. Зажмурившись, Лиза сидела у двери, совершенно обескураженная, раздавленная, опустошённая. Потом вдруг вскочила, бросилась к ребёнку. Хеля крепко спала, и её приёмная мать немного успокоилась. Открыв иллюминатор, Лиза выглянула на палубу и глотнула холодного ветра.

Она вспомнила, что захвативший Кешу и прочих террорист угрожает взорвать яхту. Наверное, он выдвигает какие-то условия. И, если охранники откажутся их выполнять, «Марианна» пойдёт ко дну. Впрочем, рисковать жизнями Лукина и Мерейно ребята вряд ли станут, да и самим им не хочется потонуть вместе с яхтой. Скорее всего, они пойдут на уступки террористу, чтобы не нервировать его…

Ну, а если охранники рассудят по-другому? Например, требования окажутся невыполнимыми, или заложники погибнут, террорист обязательно взорвёт гранаты. Почему у него такой знакомый голос? Ведь с подобной публикой Лиза никогда не зналась. Наверное, кажется с перепугу, да и мало ли похожих голосов на свете? В любом случае нужно скорее бежать…

Шарахаясь от стенки к стенке, Лиза пробежала по пустому коридору к полированной двери, около которой сейчас никого не было. Ноги подворачивались в коленях, непроизвольно сгибались от мысли о том, что сейчас может грянуть взрыв. И всё же она открыла эту дверь, а потом шарахнулась назад, не веря своим глазам. Лиза Лосс поняла, что сейчас окончательно сойдёт с ума.

В низком кресле, освещённый маленьким бра, сидел Артур Тураев — весь в чёрном, с двумя гранатами в руках. А на полу в различных позах лежали люди, и у всех одежда была залита кровью. Особенно ярко бурые пятна выделялись на пиджаке Лукина, подаренном ему Лизой ко дню рождения. Иннокентий надевал его всегда, когда желал продемонстрировать особенное к ней расположение. Лиза успела увидеть бездыханного Лёву Мерейно и поняла, что следующей жертвой может стать она сама.

Как видно, у майора Тураева помутился рассудок. И он, отчаявшись наказать своих противников по закону, решил уничтожить их. Если сейчас не станет Лизы Лосс, девочку можно будет забрать и отдать отцу. Но Лиза и так решила возвратить ребёнка Вандышеву. Она не хочет умирать сейчас или тонуть немного погодя. Она всё поняла, но свихнувшийся майор милиции об этом не знает…

Артур повернулся на лёгкий скрип отворившейся двери. Увидев в проёме Лизу Лосс и удивился, потому что не ожидал этого. Они несколько секунд смотрели друг на друга, и слова были им не нужны. А Лиза поняла, что Тураев не сошёл с ума. Что он ни за что не убьёт её. Что Лукина и Мерейно больше нет, а, значит, Елизавета Лосс тоже свободна. Но ни ей, ни Артуру Тураеву не ведомо, что будет дальше. Вполне возможно, что охранники Лукина попытаются что-то предпринять против Артура, и тогда погибнут все…

Артур хотел спросить, здесь ли девочка, но не успел. Лиза качнулась назад, ударившись затылком о стену и бросилась обратно. Охранники прошли по палубе, но Лизу не заметили. Что-то громко кричали в рубке члены экипажа.

Хрупкая и пугливая Лиза даже не подозревала, что сможет действовать столь решительно, продуманно, чётко. Выбравшись на палубу, она перегнулась через борт и вздрогнула от радости, заметив, что яхту прибило к громадной льдине; если изловчиться, на неё можно спуститься по верёвочной лестнице. О том, что льдина может просто плавать в заливе, Лиза не подумала. Точнее, она прогнала от себя такую мысль.

В любом случае им с Хелей нужно как можно скорее покинуть яхту, которая в любой момент могла взорваться и пойти на дно. Лиза, глядя в глаза Тураева, ясно поняла, что он готов на всё. Раз у него хватило сил, воли и умения, чтобы расправиться с Лукиным, Мерейно и Миненковым, подорвать себя вместе с оставшимися охранниками и членами экипажа, устроить конец света для оставшихся он сможет тем более…

Никем не замеченная, Лиза спустилась в узкий проход. Чьи-то шаги простучали по палубе, но Лизе удалось не попасть под свет фонаря и нырнуть во мрак. Охранники, должно быть, о ней забыли. Или не придавали значения тому, что какая-то бабёнка шныряет по яхте, рехнувшись со страху, и отвлекаться на неё не стоит. Это — гостья Лукина, которого все мысленно уже похоронили; и, значит, отвечать не придётся.

Мотор яхты не работал. Ни одного члена экипажа Лиза не встретила — ни в коридорах, ни на палубе. Она только помнила, что у причала льда не было. Значит, судно отнесло ветром куда-то в сторону. Как далеко, сейчас определить очень трудно. Но всё равно нужно было одеваться и уходить, привязав ребёнка к себе ремнями «кенгурушника». Только бы Хелена не разревелась, не привлекла внимания охранников. Те ещё неизвестно как отреагируют на попытку Лизы покинуть яхту. Вполне вероятно, сочтут её сообщницей Тураева. И тогда вполне могут пристрелить Лизу, да и ребёнка тоже. А потом выкинуть трупы в залив. И никто ничего не узнает…

Елизавета ворвалась в каюту, переобулась из «казаков» в нубуковые шнурованные ботинки, поверх водолазки натянула кожаную куртку с капюшоном. Хелену Лиза переодела в тёплый комбинезон. Все вещи она решила оставить в каюте. Да их и было-то немного — основная часть багажа находилась в комаровском коттедже и в центре иеговистов.

Полузакрыв сонные глаза, Хеля посасывала пустышку и не собиралась реветь. Лиза надела «кенгурушник», покрепче привязала своего откормленного младенца и, прижавшись спиной к стене, вышла из каюты. Около двери Лукина уже стояли два охранника, о чём-то переговаривались с Тураевым. В отличие от Лизы, они не открывали эту дверь. Странно, что они не оставили хотя бы одного человека у этой каюты, а ушли втроём. Наверное, они начисто позабыли о Лизе Лосс или даже не знали, что Лукин пригласил её сегодня на яхту. Тем лучше — есть возможность уйти незамеченной.

Оказавшись на корме яхты, Лиза увидела, что далеко внизу поблёскивает ноздреватая апрельская льдина. На раздумья времени не оставалось, потому что откуда-то сверху послышался голос капитана. Тот орал, приказывая немедленно завести мотор. Судя по всему, он был очень напуган и рассержен одновременно, и на его помощь Лиза надеяться не могла. Куда экипаж собирается направить «Марианну», она не представляла. Помнила только, что Кеши больше нет, Лёвы тоже. И Артуру, вполне возможно, придётся умереть. Приняв решение во что бы то ни стало спасти себя и ребёнка, Лиза действовала с отчаянием обречённой.

Она знала, где находится верёвочная лестница, и очень быстро нашла смёрзшийся мокрый комок, раздирающий нежные руки. Лиза сбросила лестницу вниз и, мысленно умоляя судьбу о милости, перелезла через борт, стала тихонько сползать вниз. Мотор почему-то не заводился. Возможно, произошла поломка, и у Лизы оказалось достаточно времени.

Потом она не могла поверить, что оказалась способна совершать немыслимые, смертельно опасные поступки. Коснувшись подошвами ботинок льда, Лиза услышала, как заработал мотор «Марианны», и впервые остро пожалела о своём поступке. Вполне возможно, что гранаты в руках Артура не взорвутся. Ребята не такие идиоты, чтобы идти на дно вместе с убитым шефом. И они, вероятно, даже не знают, что Лукин погиб, а потому будут ещё более осторожны. Далеко яхта в такой шторм не уйдёт, пристанет где-нибудь, и всё прояснится. Но находиться на одном судне с мертвецами Лиза Лосс не могла, и потому решила, что поступает правильно…

Она вспомнила окровавленные тела; человека в чёрном, сидящего в кресле. Видела перед собой его глаза — жестокие, пустые, с холодным антрацитовым блеском. Ему пришлось проснуться рядом с покойницей, и он не забыл, не простил этого Лукину. Яхта с рокотом мотора развернулась и пошла, раскачиваясь на волнах, в сторону Кронштадта, и ветер стал попутным.

А Лиза кинулась в обратную сторону по непрочному уже льду. Как ей показалось, берег был не так уж далеко. И сама себя увидела со стороны — чёрная движущаяся точка на белом бескрайнем поле. Сильный ветер ломал лёд, и Лиза не оказывалась в воде лишь благодаря хрупкому сложению и замечательному проворству. Лиза не различала, какой лёд сейчас под ней, белый или обычный, прозрачный. И бежала наугад, то и дело слыша под ногой предупреждающий треск. Кажется, Хеля потеряла соску и заплакала, но Лиза не обращала на это внимания. И рвалась, рвалась к берегу, стараясь не упасть и не задерживаться на одном месте дольше секунды.

Ветер дул в лицо, останавливал дыхание. Но Лизе казалось, что каким-то образом всё же можно выкарабкаться на берег. Она инстинктивно выбрала единственно правильный способ бежать, вернее, быстро идти, почти не отрывая подошвы от поверхности льдины. А когда неподалёку внезапно расплылось тёмное пятно, Лиза перепрыгнула через узкую пока трещину. Она родилась в Москве, и море видела лишь на курортах. Но сейчас в мозгу словно блистали молнии, появлялись невероятные озарения — так часто случается в безвыходных ситуациях.

Заставшая каша резко провалилась под Лизой, и беглянка не успела даже испугаться. Ноги моментально окоченели, икры пронзила судорога. И вдруг всё прошло, потому что подошвы упёрлись в твёрдое дно. Стоя по пояс в обжигающей холодом воде, она увидела, что берег здесь, рядом. Значит, они с Хеленой спасены. Который час, Лиза даже не представляла. И куда нужно идти, выбравшись из воды, не имела понятия.

— Вот и всё, Милена! — Лиза неожиданно для себя самой назвала девочку именем, данным ей родной матерью, и рассмеялась.

Из последних сил переставляя ноги, она выбралась на берег, упала в тину, в песок. И тут же вскочила, решив, что замёрзнет насмерть и погубит ребёнка, если не согреется на бегу. Где-то здесь должны быть люди — ведь не необитаемый же это остров! Нужно будет обязательно позвонить в милицию, сообщить, что произошло на яхте «Марианна». Пусть их как можно скорее задержат и разберутся…

Луну Лиза не видела, и тучи закрыли звёзды. Но по каким-то неуловимым признакам она поняла, что уже утро, около шести. Прижимая к груди плачущего ребёнка, Лиза поплелась по берегу залива, согреваясь от мыслей о своём фантастическом везении.

Карты и компаса у беглянки не было. Даже приблизительно определить, где она находится, Лиза не могла. Всё тот же залив, пустынный пляж, стонущие от ветра сосны, и ни огонька кругом. Несколько раз Лиза падала на колени в песок, потом снова поднималась и брела в никуда. А вокруг — ни фонаря, ни муравейника, ни пней с годовыми кольцами, ни других ориентиров, которые могли бы сейчас помочь.

Лиза уже не смеялась, а рыдала в голос, представляя, как её найдут здесь мёртвой, и что почувствуют несчастные родители, получив трагическое известие. И когда, в очередной раз переводя дыхание, она услышала звук работающего автомобильного мотора, то застыла, подняв кверху обе руки, как будто сдавалась. Звук этот донёсся будто бы с другой планеты, и Лиза не сразу поняла, что люди рядом.

Пробыв долгое время на свежем воздухе, она остро чувствовала запахи, и сейчас жадно втянула ноздрями сочащуюся откуда-то вонь свалки. Разом вспыхнув от головокружительной надежды, Лиза побежала вверх по откосу. А потом — по каким-то корягам, кучам мусора, осколкам стекла и рваным, грязным пластиковым пакетам. Девочка сорвала голос и лишь разевала рот, заходясь беззвучным плачем.

— Эй, ты! Кто такая? — Грубый голос, кажется, женский прозвучал для Лизы золотой симфонией. — Чего шляешься? Не твоё место! Здесь я хозяйка!

Толстая узкоглазая бомжиха в свалявшемся платке, рваном пальто и полуразвалившихся сапогах, сидела на перевёрнутом ящике и пыталась разглядеть вторгшуюся в её владения нахалку. От бомжихи воняло ещё хуже, чем от помойки, и Лизу едва не стошнило. Наклониться вперёд и облегчиться мешал ребёнок, держать которого уже не было сил. Лиза шагнула на кучу мусора и всхлипнула.

— Я не шляюсь, я хочу спросить… Люди далеко отсюда? Мне плохо…

— Какие люди? — не поняла бомжиха, но тон её смягчился.

— Любые, мне всё равно! Хотя бы обсушиться нужно. Я по пояс мокрая, провалилась в воду… Ребёнок совсем замёрз, может заболеть!

— Твой пацан? — полюбопытствовала бомжиха, кряхтя и поднимаясь с ящика.

Даже в темноте было видно, что женщина действительно колотится в ознобе, и одежда на ней мокрая, облепленная ракушками и тиной.

— Это девочка, — сипло сказала Лиза. — И не моя.

— А чья же? — совсем заинтересовалась бомжиха. — Родственников?

— Да нет, совершенно чужая! — с ожесточением крикнула Лиза. — Мне надо срочно позвонить в милицию, всё рассказать… И про девочку тоже. Её зовут Милена. Ей три месяца и восемь дней. Её отец живёт в Москве, матери нет. Умоляю вас, скажите, где здесь есть телефон? Но ещё раньше я хочу переодеться и согреться хоть немножко…

— Пошли, что ль! — решила бомжиха, нашаривая в мусоре сучковатую палку, на которую опиралась при ходьбе. — Есть у меня кой-какая одежонка, со свалки. Только не знаю, наденешь или побрезгуешь…

— Да нет, нет, мне всё равно! — закричала Лиза. — Давайте её!

— Ступай за мной! — Бомжиха потёрла поясницу. — Вот горюшко… Для дитя-то у меня ничего нет здесь. Но я тебя в посёлок отведу, там телефон у них. А в милицию мне нельзя. Поругалась я недавно с милицией-то.

— А вам и не надо. — Лиза почувствовала неимоверное облегчение, отказавшись перед посторонним человеком от своих прав на Милену. — Вы только скажите, пожалуйста… Где мы сейчас находимся? Я ведь из Москвы приехала, и здесь совершенно не ориентируюсь.

— Из Москвы-ы? — оторопела бомжиха. — Ну, мать моя, даёшь! За Зеленогорском находимся, это их свалка. А ты думала, где?

— Мы из Солнечного на яхте вышли, — прошептала Лиза и пальцами вытерла сопли, постоянно текущие из носа.

— Да это недалече, — ничуть не удивилась бомжиха. — Зови меня тётя Галя, — представилась она. — А тебя как величать?

— Елизавета.

Молодой женщине больше всего на свете хотелось оказаться в горячей ванне, но до этого было ещё очень далеко.

— Пошли, Лизавета! — скомандовала тётя Галя.

И, опираясь на свою палку, тяжело зашагала к самодельному жилищу, сложенному из ящиков, картонных коробок и листов фанеры.

— Ничего, не дрожи. Люди же мы, а не звери, чай. Чего-нибудь для тебя придумаем…

 

Эпилог

Чёрный блестящий «Мерседес Е-280» мчался осенним подмосковным шоссе по направлению к столице. Женщина-водитель и два её пассажира хотели до темноты успеть домой. Вернее, хотел этого грузный мужчина в оранжевой замшевой куртке, с заметными следами от ожогов на лице. А девочка пяти лет и восьми месяцев от роду, похожая на куклу в своём красном пальтишке и такой же шляпке, просто лизала мороженое и глазела по сторонам. Она была готова ехать сколько угодно, вертеть головой от окна к окну, захлёбываясь от удовольствия. Девочка ещё познавала мир, который казался её необъятным, красочным и очень добрым.

— Валера, сейчас будет Дорохово. Мы там заправиться хотели, — нарушила молчание женщина-водитель.

Светловолосая, ухоженная, в пальто из белой лайки, она была так же респектабельна и красива, как и автомобиль.

— Да, конечно. И на станции техобслуживания нужно люк посмотреть — плохо открывается, — напомнил мужчина. — Давай, заворачивай…

Они возвращались в Москву из Смоленской области, из Гагарина, где гостили у родственников Аллы Вандышевой. Выехали оттуда равно утром, но по пути, как давно собирались, посетили Бородино и знаменитую деревню Петрищево.

Несмотря на то, что у шоссе было много заправок, Вандышевы ехали именно на дороховскую, потому что ценили тамошний сервис. Но, самое главное, именно в санатории «Дорохово» Валерий Ильич и Алла Дмитриевна познакомились, как им теперь казалось, очень много лет назад…

— Мама, мы уже приехали? — удивлённо спросила девочка в шляпке.

— Нет, Миленка, нам ещё долго накручивать, — устало ответила Алла. — Машину нужно заправить, а то бензина до дома не хватит.

А-а! — Милена уже много раз видела, как заправляют их «Мерс», и потому интереса к предстоящему действу не проявила.

Ей очень хотелось поиграть в свой новый мобильный телефон и проверить, можно ли позвонить с него подружке Симочке. Но Милена ещё не научилась самостоятельно управляться с аппаратом и потому оставила его дома.

Они недавно вернулись из Антальи, где всей семьёй отдыхали в пятизвёздочном отеле, и сразу же отбыли в Гагарин. Симочкина мама оставила Алле Дмитриевне номер московского телефона, и Милена изнемогала от желания поболтать с подружкой по мобиле, как взрослая.

Им повезло — на заправке оказалось мало машин. Милена, доев мороженое, забралась с ногами на заднее сидение, прижала носик к стеклу и принялась наблюдать за шумной, интересной жизнью бензоколонки. А её родители вышли из «Мерса» и тут же, вздрогнув, уставились друг на друга. А потом — на заправщика, который подошёл к лимузину с «пистолетом» и начал заливать в бак горючее.

Валерий, опираясь на массивную трость, другой рукой схватил Аллу за локоть, сжал его. Этого заправщика Вандышевы раньше здесь не встречали, хотя бывали на заправке часто и слыли щедрыми клиентами. Около них постоянно крутился персонал, напрашиваясь на чаевые, а этот невысокий брюнет лет сорока в фирменном комбинезоне и бейсболке с эмблемой нефтеперерабатывающей компании, будто и не замечал их. Даже старался отвернуться, не дать рассмотреть своё лицо.

Но всё-таки супруги узнали его и оба остолбенели, не веря своим глазам. Вандышевы понимали, что этого не может быть, что заправщик просто похож на человека, благодаря которому они все живы, все вместе, и Милена с ними. Не может быть, потому что человек этот осуждён к длительному сроку лишения свободы, а прошло ещё так мало времени…

— Артур?! — Алла не выдержала и окликнула его, всё ещё надеясь на чудо. — Это вы?.. — Она повысила голос, думая, что рабочий не слышит. — Если я обозналась, извините, пожалуйста.

— Нет, Алла Дмитриевна, вы не обознались.

Заправщик всё-таки повернулся к ним, и Вандышев заметил, как он постарел. Кроме того, на правой его щеке появился заметный шрам, и правая же рука двигалась как-то рывками, не в лад, будто не слушаясь. И без того не высокий ростом, бывший майор Тураев ещё больше согнулся вбок, как будто высох.

Он помнил этих людей, их имена и отчества, но до последнего момента надеялся, что супруги его не узнают. И не придётся тогда разговаривать с ними, ворошить минувшее, вновь переживать боль и позор. Но судьба не смилостивилась и послала нежеланную встречу, которую Артур Тураев хотел как-то пережить, раз уж не получилось избежать её.

— Да что же вы стесняетесь-то, ёлки-палки?!

Валерий Вандышев, радостно улыбаясь, протянул руку для пожатия и осёкся, встретившись с отсутствующим взглядом Тураева. Вандышев вспомнил, что уже несколько лет ходит на двух дорогих импортных, но всё же протезах, и тоже стушевался.

— Значит, вас освободили?! — не верила своим глазам Алла.

— Дело переквалифицировали по сто седьмой статье — убийство в состоянии аффекта. Там максимум — три года, которые я давно отбыл с учётом предварительного заключения. Мне довелось сменить три колонии. «Красная зона» в Рязанской области была буквально набита такими, как я, «БС». Это — бывшие сотрудники милиции, прокуратуры, прочих силовых структур. Часто их упрятывали коллеги — за излишнюю честность и принципиальность, фальсифицируя дела по различным статьям. Я-то хоть действительно троих застрелил, а они… — Артуру казалось, что бензин наливается слишком медленно. — Конечно, попадались и реальные преступники — взяточники, убийцы; но их было ничтожно мало. А за меня хлопотали, нанимали дорогих адвокатов. Очень помог полковник Петруничев. Вступился за меня и генерал из МВД, который ко мне благоволил. Правда, на меня распространяются некоторые ограничения, — усмехнулся Тураев и потёр шрам на щеке. — Я не могу выезжать за границу, жить в Москве, работать в органах МВД и других силовых структурах, а также заниматься частной охранно-розыскной деятельностью. Но по этому поводу я особенно не горюю. Хуже, что звание майора милиции и заслуженные награды мне уже никто не вернёт. И это несмотря на то, что всем уже давно понятно — покровители покойного Иннокентия Лукина оказались, как выражались одно время, «оборотнями в погонах». Что застрелил я тогда на яхте «Марианна» двух опаснейших преступников и начальника их охраны, который тоже организовывал убийства, похищения, нападения на людей с целью причинить увечье. Остальные охранники были всего лишь ранены, потому что я намеренно не кончал их. Все остались живы и благополучно вылечились. Для меня главное было — избавить мир от Лукина и Мерейно. Охранники — просто пешки. От того, живы они или умерли, ничего не зависит. И я добился своего!

Тураев сверкнул глазами, и Вандышевы увидели перед собой прежнего майора. Он был снова молод, энергичен, напряжён, как тугая пружина. И не «пистолет» заправщика держал он в руке, а табельное милицейское оружие.

— Розалия Лукина с дочками Марианной и Эвелиной уехали в Штаты, прихватив урну с прахом отца семейства. Лёву Мерейно зарыли в Питере, поставили роскошный памятник. Каменный Косарь более симпатичен, чем живой. У Миненкова осталось трое детей; гроб отвезли в Архангельск. Вот и все мои жертвы. Больше я в жизни никого не убил. — Артур давно закончил заправку, но видел, что Вандышевы всё равно не уедут, и поэтому крикнул в сторону: — Альгис!

— Да! — Белобрысый парень в комбинезоне и кепке, как у Артура, возник словно из-под земли. — Что случилось? — Альгис говорил медленно, с заметным акцентом.

— Подмени меня на часок, потом сочтёмся. — Артур старался не смотреть на девочку, выглядывающую из машины, но не мог справиться с собой. — Да, клиент ещё хотел выяснить, почему потолочный люк не открывается с первого раза. Организуй всё по-быстрому…

— Сейчас! Подождите немного…

Альгис вёл себя любезно, легко, естественно, как это принято за границей, совершенно не переживая из-за своего статуса. Даже если он и имел высшее образование, то, нанявшись на бензоколонку, забыл о своём дипломе, как и сам Артур. Они не рыдали над своими несчастными судьбами, не претендовали на какое-то особое к себе отношение — просто выполняли порученное дело.

— В данный момент клиентов мало, так что можно посидеть в нашем баре.

Артур кивнул в сторону какого-то марсианского строения, стены которого были сделаны из тонированного стекла различных оттенков.

— Альгис скажет мастеру насчёт вашего люка, Валерий Ильич…

— Да-да, конечно! — заторопился Вандышев. — Я так рад, что вы согласны уделить нам с Аллой часок! Только мы не вдвоём, а втроём, как видите. Милена, доча, выходи!

Вандышев распахнул дверцу лимузина, скрипнув протезом. На Артура из-под полей шляпки смотрели огромные глаза чайного цвета. Милена разглядывала незнакомого дядю немного исподлобья, грациозно и настороженно, как это делала Валерия Леонова. А вот волосы у девочки были светлые — в отца, и такие же широкие скулы.

— Это — наша Миленочка! — Алла почувствовала, что не может сдержать слёзы, и закашлялась. — Познакомься, доченька, я дядей Артуром. Он приглашает нас в бар.

— Для Милены у нас найдётся лимонад. Прошу.

Тураев не претендовал на какое-то особое отношение девочки к себе. И очень удивился, когда Милена решительно протянула ему руку. Другую она подала отцу. И так, между ними, направилась к бару, объединяя двух мужчин, связывая их, как когда-то её несчастная мать.

Алла Вандышева всё поняла и пошла следом, то и дело вытирая платочком глаза. Широкие её брюки бились на сиром осеннем ветру, а руки дрожали так, что она несколько раз уронила сумочку.

…— Свой бизнес вдова Лукина Розалия в России свернула, опасаясь огласки. Да и деньги многие партнёры давали только под Иннокентия. Фирмы «Бэби» и других заведений милейшего реставратора в стране больше не существует. Ради этого я готов был сидеть в изоляторе, в психушке, в колонии не пять, а пятнадцать, двадцать лет. И те, кто дожил до девятого апреля двухтысячного года, когда на пришедшей в Кронштадт яхте были обнаружены трупы главарей этой банды, смогли вздохнуть свободно. В частности, сестра Мерейно Даша Дмитриева, которая нам очень помогла. И которой вы, Валерий Ильич, обязаны жизнью! Это она сообщила, что Лукин отдал приказ расправиться с вами. Я немедленно позвонил Алле, а она — вам…

Они сидели в баре, любовались сквозь его прозрачные стены сочными красками заката и пили маленькими глотками из высоких бокалов. Алкоголь заказал только Валерий — он предпочитал текилу. Алла взяла для себя ананасовый сок, а для Милены — розовый лимонад. Артур, как всегда, удовлетворился чашкой кофе без молока и сахара.

— Алла позвонила мне на «трубу» и истошно закричала, чтобы я не поднимался в квартиру, потому что меня хотят убить. Кстати, как потом выяснилось, никакой аварии с батареей не было. Вероятно, под видом соседа мне позвонил один из людей Лукина. Я уже хотел разворачиваться, но заметил за углом дома парня с гранатомётом на плече. Такое в Москве происходит нечасто. Сомнений не было — заряд «Мухи» предназначался мне. Я едва успел открыть дверцу и выпасть в глубокую лужу. Грохнуло так, что потом, говорят, в домах неделю стёкла вставляли. Но всё-таки ноги раздробило, и спасти их не удалось. Ладно, что колени целы остались — это очень важно. Что ж делать — пришлось привыкать к протезам, учиться жить инвалидом. Моей работе это не мешает — я ведь давно за столом сижу…

Милену увела из-за столика бар-вумен Ярослава, больше похожая на учительницу — серьёзная, худая, в очках, одетая в белую блузку и длинную чёрную юбку. Она, собственно, и была по образованию педагогом, но не могла найти в области нормальную работу, потому и устроилась на АЗС.

Сейчас Милена сидела в кресле перед телевизором и смотрела попсовый концерт, с важным видом потягивая лимонад через соломинку. Милена очень берегла свой брючный костюмчик и, прежде чем сесть, долго елозила ладошкой по креслу.

— И всё-таки Дарью посадили? — горестно спросила Алла.

— Суд был, и через два года Даша попала под амнистию. Но в колонии ей устроили кромешный ад — пришлось объявлять голодовку, даже «вскрываться», то есть резать вены. Ведь на зоне всегда есть управляемые кадры, которых администрация может натравить на любого неугодного, а сама остаться как бы в стороне. Видимо, оставшиеся члены группировки Лукина хотели расквитаться с изменницей. Зэчки проклинали её за то, что сдала легавым родного брата, пытались избить за невыполнение плана в швейном цеху. Ладно, что Даша за себя постоять сумела. Но в одиночку всё равно тяжело существовать, когда кругом шипят от злости. Её перевели в неблагополучный отряд, много раз сажали в штрафной изолятор — ШИЗО. А после освобождения началась другая пытка. За Лёву её прокляла родная мать, потому что якобы брат погиб по её вине. Дарья в очень плохом психологическом состоянии, и держится только ради Насти…

Артур закурил, радуясь, что за столом нет ребёнка. Вандышевы с радостью последовали его примеру.

— Вот бедняга! — вздохнул Вандышев. — А для меня она — как вторая мать…

— Лиза Лосс где сейчас? — вспомнила Алла. — Почему-то, несмотря ни на что, мне жаль её. Она так любила Милену…

— Лиза Лосс часто ложится в психиатрическую больницу. Её лечат, выписывают, а после снова приходится госпитализировать. Когда суд отменил удочерение, Лиза стала заговариваться. Далее выяснилось, что ей вообще нельзя иметь детей — ни своих, ни чужих. Несмотря на то, что наше с ней знакомство приятным не назовёшь, я желаю Лизе только добра. Она действительно очень любила девочку, но всё равно надолго её не хватило бы.

Тураев пил кофе мелкими глотками, курил и смотрел через стеклянную стену на автомобили, который вдруг один за другим пошли на заправку.

— Первый раз мы встретились с ней у коттеджа в Комарово. Лиза наотрез отказалась разговаривать с Валерией о том, чтобы вернуть дочку. А вторая наша встреча произошла на яхте, в ту ночь. Лукина, Мерейно и Миненкова уже не было в живых. Я держал в двух руках по гранате, готовый, если будет нужно, пустить на дно «Марианну» и уйти туда самому. Я сидел в кресле, но из-за качки всё равно боялся, что рука дрогнет, и хоть одна граната взорвётся. Три оставшихся охранника ушли в рубку для того, чтобы передать мои условия экипажу. Ребята действовали безграмотно — минимум одного человека они должны были оставить у двери и не пускать в каюту Лукина посторонних. И вдруг я увидел в дверях Лизу Лосс. Она смотрела на меня с ужасом, с мольбой и с ненавистью одновременно. Наверное, решила, что я сошёл с ума и сейчас убью её. Через секунду-другую она убежала. Как потом оказалось, схватила девочку, выбралась с яхты на лёд, бросилась к берегу. Бедняжка до сих пор, через пять с половиной лет, не может поверить в то, что ей уже не грозит опасность. Но, по правде говоря, не знаю, как чувствовал бы себя, доведись мне пробежать полтора километра по льдине, да ещё в апреле, в шторм, с ребёнком на руках…

— Ты так и не выпускал гранаты из рук до самого Кронштадта? — хмуро спросил Вандышев. — Про тебя говорили и писали разное, а как на самом деле было? Из тебя чуть ли не маньяка слепили журналисты, ужасы всякие выдавали. Мы с Аллой, конечно, не верили, и твои коллеги тоже…

— И правильно делали, что не верили. По сигналу бедствия к нам на помощь вышла два каких-то судна. Сами понимаете, я не уточнял, как они назывались, как выглядели. Поскольку всё происходило ночью, вертолёты в воздух не поднимались. Яхту «Марианна» пришвартовали к одному из причалов, и я немедленно попросил, несмотря на ранний час, пригласить ко мне высшее милицейское начальство. Представился по всей форме, сказал, что на борту три трупа, несколько раненых и женщина, возможно, с ребёнком. Потом оказалось, что женщины на яхте нет. К полудню Лиза обнаружилась на берегу, в Зеленогорске. А я сдался властям в Кронштадте. Гранаты, когда всё было уже кончено, швырнул далеко в залив, и там они взорвались. Разумеется, я тут же был задержан, а после арестован. Не поверите, но больше всего тогда мне хотелось спать. И я спал бы несколько суток подряд, если бы меня всё время не таскали на допросы. Несмотря на то, что яхта была буквально набита неучтённым оружием, пачками долларов, и все охранники оказались судимыми, виноватым твёрдо решили сделать меня. Террорист захватил мирную яхту, расстрелял невинных людей, грозился утопить остальных пассажиров и членов экипажа…

Тураев стряхнул пепел с пятой сигареты. Ярослава принесла ещё кофе. Вандышевы от новой порции напитков отказались — они хотели только слушать. Милена задремала, свернувшись в кресле калачиком, и Ярослава выключила телевизор.

— Формально это было действительно так. Лукин, Мерейно и Миненков не имели даже одного привода в милицию. В паспортах у них не было написано, что они бандиты. Покровители Лукина всё сделали для того, чтобы я жизнью заплатил за гибель главарей банды. И я каждый день жалел, что уцелел на этой проклятой яхте. Сначала — Институт Сербского, где меня так и не смогли признать невменяемым, хотя имели такой приказ. Тогда меня можно было отправить в какую-нибудь Сычёвку и там залечить до смерти или до полного слабоумия. Как я уже говорил, этот номер у них провалился, несмотря на то, что временами мне было очень трудно себя контролировать. День и ночь слились для меня воедино, время остановилось. Уже начинались галлюцинации — и зрительные, и слуховые, и тактильные. В эти минуты я забывал своё имя, и особенно чётко слышал голос Лукина. Разумеется, всё это происходило не без помощи уколов, которые мне делали, кажется, постоянно. Возможно, я в итоге сошёл бы с ума — доблестные психиатры советской закалки набили руку на диссидентах. Но у «оборотней» внезапно поменялись планы, и меня признали нормальным. Уже это было победой, и я приободрился. Не подумал о том, что на суде придётся сидеть в клетке, как зверю. Что меня будут снимать, потом показывать по телевизору. Что всё это увидят родные и знакомые, сослуживцы. Оказывается, моя бывшая жена Марина и наш сын Амир в те дни гостили в Москве, и тоже смотрели новости…

Артур сжал ладонями голову, закрыл глаза, изо всех сил стараясь успокоиться. Алла Вандышева гладила его по плечу, а Валерий молча сжимал зубы.

— Я рассказал следователю всё, что знал об этой банде. В том числе и о том, каким образом появилась на свет Милена. Про Любу Горюнову… Много ещё про что. Но, оказывается, не существовало в природе доказательств того, что всё это организовал именно Лукин. Полковник Петруничев, ещё не до конца оправившийся после инфаркта, с пеной у рта защищал меня. Давал показания о том, что Лукин давил на него, вынуждая забрать у меня это дело, устраивал провокации в отношении членов его семьи. В результате трое из них остались инвалидами. Скандал набирал обороты. И, в конце концов, достиг штормовой силы. На отчима, служащего в мэрии, нажала моя мать, и он не сидел, сложа руки. Столкнулись две группировки, имеющие примерно одинаковые ресурсы, но противоположные интересы. В итоге вынесли первый приговор, который был обжалован. Срок скостили до десяти лет, а сначала дали пятнадцать строгого режима. Моим недругам было безразлично, сколько я получу по суду. Они были уверены, что в колонии я не проживу и года. По идее, меня должны были этапировать в «красную» зону. На деле вышло иначе…

— Ужас какой! — всхлипнула Алла. — Вас хотели убить?..

— Естественно. Но не своими руками, конечно. Бывшим ментам, пусть и лишённым по суду званий, на «синей» зоне выжить очень трудно. Любой урка сочтёт за честь свести счёты. Меня постановили загасить наверняка и отправили в ту колонию, где отбывал срок Магомед-Али Гаджиев, известный московский сутенёр. И он, и его любовница Серафима Кобылянская своими сроками были обязаны именно мне. Такая встреча почти наверняка должна была окончиться для меня трагически. Но у Гаджиева оказались несколько иные представления о долге и чести. Он помнил, что я спас от верной смерти ту же Серафиму, когда она подавилась костью. Что вовремя доставил её в «Склиф», ждал в коридоре окончания операции, справедливо свидетельствовал на суде, не заделывал подлянку, не сводил счёты. А счёты у нас с ним были, и немалые. Кстати, когда судили Гаджиева и Кобылянскую, я только что вырвался из психиатрической. Меня привозили на процесс под конвоем. Гаджиев и Серафима смотрели на меня с симпатией, улыбались, кивали. Да, они были повинны в гибели моего учителя и спасителя, очень уважаемого мною человека. И Магомед рассудил, что я расправился с ним тогда не как мент, а как мститель — вроде кровника. И этот факт в корне изменил отношение Гаджиева ко мне. Мало того, что он сам не стал убивать меня, так и другим запретил под страхом смерти поднимать на меня руку. Всё время вспоминал, как я о Симиных детях заботился, когда она лежала в больнице, называл меня братом… Короче, затея «оборотней» провалилась. Пришлось переводить меня в другую колонию, где не было кавказцев. Там пришлось пережить несколько покушений.

Артур дотронулся до шрама на щеке, потом — до правого плеча.

— Почти сразу же по прибытии во время сна мне порезали лицо, и глаз удалось сохранить чудом. Через месяц после этого меня пытались удавить — якобы проиграли в карты. Но самое страшное случилось в конце прошлого года — тогда в мебельном цехе меня едва не засунули головой под циркулярную пилу. Я был один, их — четверо. Но всё же удалось спасти шею, и пила скользнула по плечу. Руку пришлось пришивать очень тщательно. Вроде бы удалось спасти, хотя предстоит ещё долго восстанавливаться…

— Кошмар какой! — выдохнул Вандышев. — Как ты выдержал всё это?.. Тут действительно рехнуться впору…

— На яхте «Марианна» я не был даже ранен, но зато потом наверстал всё с лихвой. После выздоровления меня перевели в «красную» зону. Летом этого года именно туда пришла весть об освобождении. Я был рад, не скрою. Адвокатам удалось доказать, что я, направляясь в одиночку и безоружным на яхту, где предполагалось присутствие большого количества охранников, никак не мог замышлять убийство Лукина и Мерейно. То, что там произошло, было именно действием в состоянии аффекта, а не спланированным преступлением. Меня перед тем, как допустить до этой встречи, всесторонне проверяли. Оказывается, даже мысли читали, и то ничего не обнаружили. Но когда Иннокентий Павлович и Лев Борисович начали откровенно меня покупать и изощрённо оскорблять, нервы мои не выдержали. Они грозились расправиться с моими близкими, довели до самоубийства Валерию Леонову. Всё это можно было установить и раньше, но по какой-то причине этого сделано не было. Кроме того, кое-кто из покровителей Лукина этим летом оказался в «Лефортово». А я вот в «Тельняшке» сидел — в «Матросской Тишине». Права попасть в «Лефортово» не заслужил, хотя и был назван террористом. Вдруг, как по волшебству, всплыли важные подробности деятельности Лукина. Был арестован врач, который новогодней ночью делал Валерии кесарево сечение. Происходило это в одной из районных больниц в Московской области. Потом её в одном байковом халате выбросили умирать в придорожную яму. Произошло всё это по приказу Иннокентия Лукина. В Сибири нашлись родственники зверски замученной Любы Горюновой, которые сейчас воспитывают её сына Тимофея. — Артур ещё раз взглянул через прозрачную стенку на заправку, заторопился. — Ну что ж, спасибо за компанию. Мой лимит исчерпан, нужно идти работать, а то хозяйка рассердится. Очень рад, что встретился с вами. Увидел, что Милена в порядке, что не зря всё было…

— Артур, а где вы сейчас живёте? — спросила Алла, которую всё это время трясло от волнения. — Вам нельзя прописаться в Москву?

— Совершенно верно. Мою квартиру мать с отчимом продали, а деньги положили в надёжный банк. Некоторое время квартира находилась под арестом как моё имущество, потому что вдова Миненкова вчинила мне иск за потерю кормильца. Но когда дело переквалифицировали, арест с квартиры сняли. Джип находился в пользовании у брата Арнольда, который недавно женился на финке. Вот думаю, что делать. Скорее всего, куплю домишко в области. Всё то время, что находился под следствием и в колонии, мечтал, как останусь один… Просто один, когда рядом никого. Вы не представляете, как мучительно быть лишённым этого естественного человеческого права…

— Артур, я не знаю, что говорить… Нет таких слов. — Алла прикусила нижнюю губу острыми зубами. — Вы ведь всё это время из-за нас страдали, из-за нашей Милены. Я каждый день вспоминаю, как в том апреле мне из больницы позвонил Валерий и сообщил, что Милена нашлась, что её приёмная мать хочет добровольно вернуть малютку. Я чуть с ума не сошла от радости! А потом вспомнила про Валерию… Зря она поторопилась, не выдержала, покончила с собой! — Алла опять полезла за платочком в крошечную лакированную сумочку. — Вы живёте в Дорохово?

— Да, снимаю комнату в бывшем санатории. Я, в принципе, мог бы вообще не работать, тем более что рука ещё недостаточно хорошо действует. Но вдруг остро почувствовал потребность каждое утро куда-то собираться, соблюдать режим, иметь определённые обязанности. Обратился к одному из университетских друзей. Он по специальности работает — осуществляет юридическое сопровождение сети заправок и станций технического обслуживание автотранспорта. Он предлагал работу в офисе, но я отказался. Всегда считал, что стыдно мужику перекладывать бумажки. Теперь вот бензин ослиной мочой разбавляю…

Тураев поймал недоумённые взгляды Валерия и Аллы, усмехнулся.

— Шучу, конечно. Когда работал в МУРе, мы вместе с ребятами из ОБЭП часто бензинщикам кровь портили. Теперь вот решил изнутри узнать, что такое пахать на заправке. Уже вник во все эти октаны, «прямогонки-присадки», денежно-температурную зависимость, недоливы…

— На недоливах много наварить можно, — заметил Вандышев. — Правда, в Дорохово с этим, мне кажется, строго…

— Хозяйка дорожит мнением постоянных клиентов. Хотя, конечно, на ком-то недостачу всё равно отбивает, иначе ей придётся себе в убыток работать. В каждой цистерне недостаёт литров сто бензина — только за счёт того, что по дороге горючее остывает. От этого увеличивается плотность и уменьшается объём. Раньше я бы на эту ситуацию другими глазами посмотрел, а теперь сам вынужден разбавлять бензин суррогатом. Не я эти правила заводил, не мне их и отменять. Вы, наверное, сочтёте меня прогнутым, но я понял, что один в поле — не воин. Это мне говорила ещё жена полковника Петруничева, но тогда я был другого мнения…

— Мы не вправе давать тебе советы, — осторожно начал Вандышев, глядя в пустой бокал из-под текилы. — Но если помощь будет нужна или просто в гости приехать, то — милости просим. Живём мы всё там же, на Новом Арбате. Алла сейчас не работает, сидит с Миленкой. Категорически отказывается от нянек. Этим летом мы в Анталии отдыхали, втроём. Миленке очень понравилось…

— Она с Симочкой Валитовой там подружилась, так теперь не разлей вода. Они тоже в Москве живут, и Миленка в гости просится. Симочка немного помладше — ей на днях пять лет исполнилось. Но девочка не по годам развитая, уже сейчас три языка изучает разом — английский, немецкий и французский. А Ирина, её мама, ещё финский и венгерский знает. Окончила университет, сейчас зарабатывает переводами. Видимо, неплохо, раз отдыхает в пятизвёздочном отеле. Одна ребёнка растит, без мужа. С матерью разъехалась — та в Дубну перебралась. Мы снимки в Гагарин возили, моим родственникам показать…

Алла полезла за фотографиями в сумочку, а Вандышев удивлённо смотрел на застывшее лицо Тураева и ничего не понимал.

— Вот, смотрите, Симочка и Милена на пляже, в Средиземном море купаются. А на заднем плане — мы с Ириной. Валера нас снимал. Я не буду весь альбом показывать, понимаю, что вам некогда. Но этот снимок мне очень нравится…

Алла протянула Тураеву яркую глянцевую открытку, и тот взял его холодными пальцами. Взглянул на двух девочек, которые дурачились, покачиваясь на резиновых разноцветных кругах и брызгали друг в дружку сверкающей под солнцем водой. А на заднем плане стояли две высокие стройные женщины — загорелые, в тёмных зеркальных очках и полосатых купальниках с «окнами». Одна из них была Алла Вандышева. А другая…

Артур вновь увидел её в лисьем полушубке около иномарки, припаркованной у боулинг-клуба. Вспомнил, какая она была в стального цвета платье на бретельках, когда за её спиной светилась тёплыми радужными огоньками новогодняя ёлка. Думал о том, что знал её даже без купальника — в своей спальне, на полу собственной кухни, когда она смущённо и в то же время жадно отдавалась ему.

То, что для Тураева, любителя экстремального секса, было рутиной, произвело на Ирину неизгладимое впечатление. Артур не занимался любовью разве что на Красной площади или на стреле башенного крана, но Ирина-то об этом не знала и сходила с ума от его мастерства. Дополнительную остроту ощущениям придавал серьёзный вид Тураева; некоторая его холодность приводила женщин в опасное заблуждение. Для него банальные сношения были пресны, как для гениального математика — школьные задачки. И он пытался усложнить процесс, чтобы приложить хоть какие-то усилия. Ирине он всего этого, конечно, не объяснял…

У этой женщины были всё те же заметные, но нежные скулы, длинные ноги, сильные плечи, фарфоровая, несмотря на загар, кожа, и застенчивая улыбка. Только её волосы, в ту пору русалочьи, теперь лежали короткой модельной стрижкой.

А вот у маленькой её дочки было лицо Артура Тураева. Алла сказала, что пять лет ей исполнилось несколько дней назад. Значит, родилась девочка ровно через девять месяцев после их единственной ночи. Тогда Артур первые дни находился в следственном изоляторе и с ужасом вспоминал институт Сербского, торжествуя свою победу над врагами — первую победу. А некоторое время спустя он произнёс в зале суда своё последнее слово.

— Я не раскаиваюсь в том, что уничтожил опасных преступников. Теперь они уже никому не причинят вреда, и это отрадно. Рано или поздно правда восторжествует, и общественность узнает, кем на самом деле были эти формально чистые перед законом нелюди. Виноват я в одном. В том, что тогда, на яхте, рисковал чужими жизнями, держа на взводе две боевые гранаты. Но я так и не позволил своим рукам ослабеть, а гранатам — взорваться. Надо учесть и то обстоятельство, что первым при взрыве погиб бы я сам. И второе. Приказав команде яхты «Марианна» идти в Кронштадт штормовой ночью, я опять-таки поставил под угрозу безопасность находившихся на судне людей. Но другим моим пожеланием было дать в эфир сигнал бедствия. Этим я подстраховывал яхту с экипажем и пассажиров от неприятных неожиданностей. Кстати, до острова Котлин оттуда было не так уж далеко. Я изначально имел целью сдаться властям. О снисхождении не прошу, потому что виновным себя не считаю. У меня не было другого выхода. Действуя по закону, да ещё со связанными руками, я не мог избавить людей от этой банды…

Значит, в тот день, когда в Москве горела останкинская башня, и автозак вёз Артура Тураева в «Матросскую Тишину», родилась его дочка. Получается, что у него теперь двое известных детей — Амир и Серафима. С сыном Артур знаком слабо, а дочь вообще никогда не видел…

В ожидании суда он провёл в «Матросской Тишине» меньше года. Тураев запретил своему адвокату затягивать время, вносить протесты, искать огрехи в обвинительном заключении. Он прекрасно знал, что справедливости не добиться, и сам рвался в колонию строгого режима. Тогда Тураев ещё не знал, что на зоне его собирались убить.

— Очень удачный снимок, Алла Дмитриевна.

Тураев поднялся из-за столика, чувствуя, как его покачивает из стороны в сторону. Ещё подумают, что он пил в баре за три часа до окончания смены!.. Не скажешь ведь напарникам и хозяйке, что сегодня довелось впервые увидеть собственную пятилетнюю дочь, о существовании которой он даже не подозревал.

Всё верно, девичья фамилия Ирины — Валитова. Значит, она развелась с мужем-художником. Не допустила, чтобы Саша Рыцарев воспитывал чужого ребёнка или хотя бы числился его отцом.

«Ира сказала, что хотела бы родить дочку Симочку… А получилось, что она предала меня и загубила своё будущее… Ирина горюет о том, что была игрушкой в ваших руках. Несмотря на образование и природный ум она оказалась дурочкой, лохом. И всё ждала вас. Ждала того, кому уже перестала быть нужной. Пожалейте её, Артур…»

Тураев слышал голос Серафимы Кобылянской, о которой уже вспоминал сегодня. Он понятия не имел, где находится сейчас Кормилица, бывшая атаманша банды, Доктор-Смерть. Но почему-то казалось, что она рядом. Майор Тураев не стеснял себя в средствах, когда хотел покарать преступников, и мало думал о чувствах окружающих. Тогда он использовал близкую подругу Кобылянской, гувернантку её детей Ирину Рыцареву как источник информации, и в итоге усадил Кормилицу на скамью подсудимых.

В том же году Артур сам попал за решётку, в следующем — лишился званий и наград. Попал потому, что уничтожил ещё одну банду. И всё это время считал, что Ирина сделала аборт. Она ведь страдала в те новогодние дни, очень много пила и хотя бы потому могла побояться рожать. А Ирина при расставании обманула его, попросила забыть о ней. Твёрдо заявила, что не хочет этого ребёнка. А в те же самые первые часы двухтысячного года увидела свет Милена Вандышева, будущая подружка Симы…

— Задержали мы вас, Артур! — спохватилась Алла. Она взяла у Тураева снимок и спрятала его в сумочку. — Валера, Миленка-то заснула! Тихонечко разбуди её и пойдём скорее. Смотри, темно уже!..

— Сейчас, сейчас! — Вандышев, кряхтя, поднялся из-за стола; опираясь на трость, похромал к креслу, где спала дочка. — Ничего, мы её на заднее сидение положим, а я радом с тобой сяду. Жаль, подменять Аллу за рулём не могу, особенно когда доча с нами…

— И не думай, и не мечтай! — отрезала Алла. — Артур, мы оба так счастливы, что с вами всё в порядке! Обязательно приезжайте в гости…

— Спасибо, когда-нибудь выберу время.

Тураев отвечал машинально, а сам пытался вспомнить, где же пять лет назад жила Ирина Рыцарева. Кажется, на Багратионовском. Ничего, если переехала, всё равно отыщем…

Артур проводил Вандышевых до автомобиля, но дожидаться, пока они уедут, не стал. На заправку заворачивал белый «Фольксваген-Пассат» с брянскими номерами, из салона которого мощно звучал позапрошлогодний хит «Роза чайная». Артур слушал песню и думал, что сегодня он закончит свою смену, но долго жить среди холмов и перелесков Дорохово всё равно не сможет.

Он заправлял белый «Фольк», а сам наблюдал за Вандышевыми. Наблюдал издалека, стесняясь и мысленно ругая себя за праздное любопытство. Алла уложила Милену на заднее сидение, сунула ей под голову подушку, укрыла клетчатым пледом. И никто на всём белом свете не догадался бы, что девочка Алле не родная — столько нежности, любви и заботы было в каждом её движении.

Валерий Ильич распрощался с механиком, захромал к машине. Наверное, на заправке многие знали эту чету, но всё-таки более остальных был посвящён в её тайны Артур Тураев. По сути, он и сотворил эту семью, и сберёг ей.

Вандышев с трудом забрался на переднее сидение, и «Мерседес» выехал со стоянки. Тураев смотрел ему вслед, на удаляющиеся красные огни, и думал, что уже ночью отец, мать и дочь будут в Москве. Он и сам стремился вслед за счастливым семейством, в свой родной город, на восток, где каждое утро всходило солнце.

Артур знал, что рано или поздно он вновь поселится в Москве, но будет уже совсем другим. Не зря в неполные тридцать семь лет ему выглядит сорок — слишком много он выстрадал и понял. Тураев сознавал, что и сам виноват перед многими людьми. Но верил, что Москва, несмотря ни на что, ждёт его. Что она, как родная мать, поймёт, простит и примет…

2000 год

Изменения в текст внесены в 2013 и в 2016 г.г.

Санкт-Петербург, пос. Смолячково

(Продолжение — см. «Ночь с четверга на пятницу»)