— Мама, ты скоро приедешь? — послышался в трубке мобильного телефона тихий и очень грустный голосок Октябрины. — Обещала через две недели, я так ждала…

Да, я обещала, потому что надеялась на чудо. И никак не могла сказать своему ребёнку, что, возможно, задержусь на месяц. Новый год, в любом случае, мы встретим вместе, но до него ещё много времени.

— Не получается никак! — Мой голос стал таким же ноющим и печальным, как у дочери. — Придётся ещё немножко подождать. Ты как себя чувствуешь? Тётя Мила водила вас с Денисом в поликлинику?

— Водила, только меня не выписали. Ещё есть маленькая температура, — объяснила Октябрина. — После ветрянки получилась. Я ноги в горчице парила. А Дениса на завтра выписали. Он с мальчишками в хоккей играет во дворе. А мы с Клариссой телик смотрим, «Царь горы». Тётя Мила в магазин ушла. Мам, а тебе там не страшно?

Я даже поперхнулась, потом посмотрела на часы. До звонка директора автозаправочной станции Петра Петровича Голобокова оставалось минут двадцать. Мы должны были встретиться в баре заправки, принадлежащей Петру Петровичу — только он не знал, когда именно пойдёт обедать.

Освободиться директор мог только на полчаса и не обязательно во время законного перерыва. Я ничего не имела против, и мы достигли предварительной договорённости. Я заранее приехала в город и, чтобы скоротать время, набрала номер московской квартиры Милы Оленниковой. Значит, вечером можно будет заняться другими делами.

— Мне страшно? Почему?..

— Тётя Мила говорит, что у тебя жуткая работа. И даже плачет по ночам. Ведь она тебя попросила найти убийцу, да?

— Да, но ничего страшного у нас не происходит. Наоборот, даже скучновато. Никаких событий, честное слово! Не беспокойся, поправляйся, кушай всё, что даёт тётя Мила. Твои болячки прошли?

— Да, почти совсем не осталось. Только у бровей и на носу. Но это тоже слезет, тётя Мила говорит. — Октябрина понизила голос. — Ты не думай, мы занимаемся. К Денису друзья ходят, носят уроки. И мы вместе проходим. Если непонятно, мальчишки объясняют…

— И свою индивидуальную программу не забывай. Девочки из Центра звонят тебе? — Я заторопилась, потому что Голобоков мог объявиться и раньше положенного срока. — Вика, Полина как? Справляются о твоём здоровье?

— Да, справляются. Вчера Полина звонила. А Вика заболела, тоже ветрянкой. Говорят, у нас будет карантин. Мама, ты супер! Я горжусь тобой! — вдруг патетически воскликнула Октябрина. — Только постарайся побыстрее приехать, а то я очень скучаю. Попробуешь?

— Как только смогу, сразу же приеду, — дрогнувшим голосом сказала я.

— А фигурки из камешков привезёшь? — напомнила Октябрина.

— Обязательно. Я уже начала покупать поделки, потом вместе будем рассматривать. И поставим в сервант — получится очень красиво. Ну, всё, пока, лапочка! Мне надо работать с нужными людьми. А ты будь умницей и не плачь. Я очень тебя люблю, скучаю, стараюсь всё сделать быстрее.

— Я не буду плакать! Ни за что не буду! — закричала дочка. — Ты не беспокойся, у нас всё хорошо. Тётя Мила придёт скоро…

— Я ей потом позвоню. Ну, до свиданья. Целую тебя, Дениса и тётю Милу!

Чувствуя предательское пощипывание в носу, я отключила связь и полезла за сигаретами.

Вроде бы, Голобоков пока не звонил. Только бы всё прошло нормально, и нам удалось за эти полчаса поговорить обо всём, потому что Пётр Петрович может оказаться ценнейшим свидетелем. Кроме того, он обещал, если не помешают обстоятельства, привезти в бар заправки ещё одну жиличку из дома Кулдошиной, которая в тот день долго болталась во дворе. Жиличку это зовут Элла Швалга, и она тоже, вроде, видела Наталью за несколько минут до нападения преступника. Но Голобоков и Швалга живут не в том подъезде, и потому вряд ли они могли заметить и запомнить убийцу…

Я спрятала телефон в сумку, забралась в салон чёрного «Шевроле», выделенного мне Кулдошиным. За рулём сидел мрачный, как туча, Жамнов. Я чувствовала, что он хочет поговорить со мной, но не решается.

Некоторое время мы оба молчали, наблюдая за падающим снегом; белые хлопья заметали машины и скрадывали очертания домов. Голобоков не звонил, и я испугалась, что он вообще раздумал встречаться. Разумеется, ему не нужны лишние хлопоты, тем более что ко мне тут никто серьёзно не относится.

Юрий Иванович всё время надеялся, что через недельку-другую всё-таки приедут из Москвы мужчины и усилят меня. Но когда понял, что надеяться не на что, про себя решил — хана. И выполнял мои просьбы просто потому, что неосмотрительно дал обещание Миле.

Я объявила Кулдошину, что пока он не должен ни о чём спрашивать, и тот согласился. По-моему, клиент и не испытывал желания выяснять у меня подробности, новости, догадки, ибо про себя решил — дело наше дрянь. И я должна была продвинуться сегодня хотя бы на один шаг, услышать пусть одно словечко, которого не слышала раньше.

— Никогда не прощу себе, что ушёл тогда от Натальи! — вдруг сквозь зубы процедил Жамнов, и я вздрогнула. — Никогда, понятно?! Мишка-то, младший её, писаться в постель начал, а ему пять лет! Никогда, с младенчества, такого не было! Серьёзный пацан был, здоровый. Наталья в нём души не чаяла. Растили счастливым гражданином новой России. В своём оздоровительном комплексе тренировали по полной программе. А теперь он неврастеник — никакого спорта, одна трясучка. И уже в который раз сегодня утром постель промочил…

— Лёша, я найду их… Или его. Обязательно, обещаю тебе. Только не надо меня торопить. К сожалению, Наталье Лазаревне уже ничем не поможешь, а остальные могут и подождать. Детский энурез лечится, так что не волнуйся. Пойми и меня тоже. Не называй, пусть мысленно, бабой, не опускай на каждом шагу, демонстрируя недоверие и снисходительное презрение. Я докажу вам всем, что имею право именоваться сыщиком. Докажу это вам с Кулдошиным, потому что многим другим уже доказала…

Жамнов не успел ответить, потому что зажурчал мобильник. Я даже не сразу смогла начать разговор, и от волнения уронила трубку на сидение. Лёшка набычился и отвернулся к ветровому стеклу.

— Да, слушаю!

Больше всего я боялась, что Голобоков откажется от встречи, и я уже приготовилась его уговаривать.

— Оксана Валерьевна, добрый день!

По тону Голобокова я поняла, что он намерен встречаться и даже хочет этого.

— У вас планы не изменились? Если нет, то жду вас в баре на заправочной станции. Вы на машине?

Голобоков говорил быстро, по-местному окая, а у меня после разговора с Октябриной снизилось внимание. Я слышала печальный детский голосок в трубке и страшно переживала, потому что не могла тотчас же улететь в Москву.

— Мы на машине. Меня привезут, куда скажете.

— Вы с водителем? Города сами не знаете, правильно? Дайте ему трубку, я объясню. Вы, когда приедете, зайдите на первый этаж, там автомагазин. Увидите лестницу наверх, подниметесь. Бар на втором этаже. Там я буду обедать. Всё остальное при встрече, договорились?

— Договорились, Пётр Петрович! — облегчённо вздохнула я и протянула трубку Жамнову: — С тобой хотят поговорить. Объяснить, как добраться.

Пока мы мчались по городу сквозь пургу, мимо высоченного здания бывшего обкома партии и прочих достопримечательных мест, через центр города на другую его окраину, я держала под полами дублёнки скрещенные пальцы — чтобы не попасть в пробку или, хуже того, в аварию. Гористый рельеф уральской столицы пугал даже меня, москвичку, привыкшую гонять на машине по семи холмам. Но Жамнов действительно оказался асом. Шестаков не преувеличивал, и потому я успокоилась.

Вспоминала, как первый раз позвонила директору АЗС, попросила о встрече, и он думал целые сутки. Но всё-таки согласился, потому что жалел детей Кулдошиной, а Никифор очень просил помочь. И это было уже удачей, так как остальные автомобилисты и собачники отказались иметь со мной дело. Кто — прямо, кто под предлогом занятости или неосведомлённости. Обзванивая соседей по списку Никифора, я наслушалась всякого, вплоть до угроз оторвать башку тому, кто назвал их адрес. Из всей компьютерной распечатки, переданной мне юным Пермяковым, остались лишь две фамилии — автомобилиста Петра Голобокова и владелицы здоровенного ротвейлера Эллы Швалги.

Дома девицу застать не удалось, но Голобоков пообещал переговорить с ней и попросить подъехать на заправку ещё до нашей встречи. Судя по всему, Элла тоже оказалась приличным человеком, и за это я была безмерно благодарна им обоим.

На станции очень воняло бензином, и под ногами радугой переливались маслянистые лужи. Я пожалела, что надела светлые бурки. Всю дорогу до дверей автомагазина думала только о том, как бы их не испачкать.

Всевозможные авто объезжали меня, отрывисто сигналили, заставляя посторониться, и я повиновалась. Жалела, что оставила Жамнова у «пистолета» — практичный Лёша решил совместить ожидание с заправкой. Здешняя публика таращилась на меня, даже не пытаясь скрыть интерес, и это раздражало больше всего.

В освещённом неоном автомагазине я скинула капюшон. Сгребла пятернёй длинные волосы и при изумлённых продавщицах заплела косичку. Рванула крючки, распахнула полы дублёнки и только после этого обратилась к ним. Обе девушки, как по команде, разинули рты и навалились на прилавок, изнемогая от любопытства.

— Извините, Пётр Петрович наверху?

— Да, пошёл обедать, — кивнула длинная белобрысая девица и хлопнула фиолетовыми веками.

Другая, пухленькая, с косой вокруг головы, улыбнулась мне, как старой знакомой, и стыдливо потупила глаза.

Настоящей профессиональной слежки я за собой не замечала, но провинциальные замашки здешнего люда заставляли нервничать не меньше. При желании можно было не тратиться на наружное наблюдение за мной. Достаточно любому смазливому мужику обратить внимание на этих самочек, и они бесплатно выдадут любую информацию. Кроме того, будут безмерно счастливы, что удалось пощебетать с человеком в брюках.

В бар я вошла уже с дублёнкой на локте и сразу же огляделась в полутёмном зальчике. Почти все столики были пусты, и около стойки сиротливо стояли четыре кожаных табурета. Должно быть, Голобоков позаботился о том, чтобы в момент нашей встречи не возникло никаких помех. Для чужих ушей разговор явно не предназначался.

Пётр Петрович выглядел, как типичный парижанин — вельветовые брюки цвета горячего шоколада; чёрная, будто бы поношенная куртка; тонкая шерстяная водолазка. Только дорогие часы «Ориент» в сочетании с демократичным нарядом смотрелись слишком уж по-нашенски.

— Здравствуйте, здравствуйте! — Голобоков протянул мне руку, словно хорошему приятелю. — Садитесь, Оксана Валерьевна, не стесняйтесь. Сразу же представляю вам Эллочку, только не людоедку…

Между делом я рассмотрела Петра Петровича — седой ёжик волос, худощавое лицо, суровые складки у рта. Запах элитной туалетной воды, перемешанный с табаком и опять-таки с бензином.

Миленькая блондиночка с интересом наблюдала за мной из тёмного угла — наверное, статус частного сыщика очень привлекал её. Судя по всему, Элла была студенткой, происходила из довольно состоятельной семьи. По крайней мере, у родителей хватило средств на брючки с лайкрой в цветочек и на лёгкую куртку-дублёнку цвета недозрелого баклажана. А к бледным щекам Эллы очень шёл тускло-багровый пиль-офф-лак, нанесённый профессиональной маникюршей.

— Не хотите пообедать с нами? — галантно предложил Голобоков. — Разумеется, за счёт принимающей стороны.

— Спасибо, я не голодна. Разве что сок…

— Какой предпочитаете? — немедленно спросил Голобоков.

— Виноградный. — Моему мозгу срочно потребовался сахар для интенсивной работы. — Желательно красный. Есть здесь такой?

— У нас всё есть. — Пётр Петрович что-то сказал официантке, убиравшей сто стола грязные тарелки.

Через пять минут перед мной стоял переливающийся алыми гранями бокал. Эллочка имела другие вкусы — ещё до моего прихода ей подали ананасовый компот.

— Элла живёт в нашем доме, только в третьем подъезде, объяснил Голобоков. — В тот день она долго была во дворе. Когда Никифор сказал, что вы расследуете дело об убийстве Натальи Лазаревны, она изъявила желание вам помочь. Сама мне несколько раз звонила…

— Элла, я вам очень благодарна!

Хотелось расцеловать каждого, кто не убежал в кусты, не отринул меня. Ведь так мало оказалось в этом городе сознательных граждан, готовых на деле бороться с преступностью! Впрочем, в столицах их было ещё меньше.

— Двадцать седьмого сентября около семи вечера вы были во дворе? У вас ведь есть собака.

Я отпила глоток сока и приготовилась слушать.

— Ротвейлер Шон есть у меня, но в семь вечера я с ним не гуляла. Понимаете, ко мне друзья пришли, а дома их никак не принять было. Бабушка у меня просто ужасная, хуже ротвейлера. Того хоть запереть в кладовку или в ванную можно, а бабушка такой поднимает скандал! Лишает всякого кайфа от общения с друзьями. И мы уже давно способ придумали. Берём громадные фляжки, закуску, и выходим на лестницу, а летом — на улицу. Но тогда уже осень была, шёл дождь. И я через окно видела, как подъехал на парковку «Рено-Меган» цвета серый металлик…

— Вы с друзьями стояли на лестнице? Там выпивали и закусывали? — удивилась я.

Между прочим, подумала, что бабуле следовало бы проявить побольше терпения и внимания — ведь её внучка нормальная девчонка. Я бы сразу заметила неладное, но в данном случае всё было в порядке.

— То стояли, то присаживались на корточки. Вы не думайте, это хорошие мальчики — все из нашей группы, из университетской. И ни у кого не собраться. Родственники свои квартиры продали, к ним жить пришли. И у нас то же самое. Бабушка-то, папина мама, раньше с нами не жила. Потом её временно приютили. И это «временно» уже три года длится. Даже поспать в выходной подольше не получается. И мы болтаемся, как неприкаянные. Так вот, в тот вечер мы часа полтора на площадке стояли, у окна. И оттуда весь двор виден. Особенно хорошо просматривается парковка. Около семи вечера «Рено-Меган» Натальи Лазаревны появился из-за угла. Я видела, как она немного поговорила с охранником, и он ушёл пешком. А Наталья Лазаревна быстро прошла к своему подъезду, набрала код и скрылась за дверью…

— Элла, ты про парня хотела рассказать, — напомнил Голобоков.

— Да-да, я не забыла. Примерно за полчаса до Натальи Лазаревны в её подъезд вошёл мужик, которого мы раньше никогда не видели во дворе. — Элла многозначительно посмотрела на нас с Голобоковым.

— И вы только поэтому обратили на него внимание? — удивилась я.

— Да нет. Он вёл себя странно. Дело в том, что мы ждали ещё одного человека, вглядывались в каждого, кто появлялся во дворе. Потом тот парень, которого мы ждали, пришёл, и мы поехали в кафе, день рождения его справлять. А тот, первый, туда-сюда бродил по двору, курил на парковке. Сумка у него с собой была большая, спортивная, через плечо. Он дождался, когда в дверь будет входить врачиха из «неотложки», и проскользнул следом за ней. Я испугалась, что он на врачиху нападёт, ведь всякое сейчас бывает. Я знала, что на девятый этаж всё время врачи ездят, там у старика астма. Что-то в этом типе было пугающее. Почему он не знал кода, ни в одну квартиру не мог позвонить, чтобы замок открыли? Значит, никто его здесь не ждал. И он не хотел, чтобы видели… Я решила, что это может быть и маньяк.

— Эллочка, вы — чудо! — восхитилась я. — Можете описать мужчину, хотя бы приблизительно? Говорите, со спортивной сумкой? Другие приметы запомнили? Рост, комплекция, цвет волос? Во что был одет?

— Куртка кожаная, «Босс», кажется. Джинсы тоже чёрные, белые кроссовки. Он был без шапки. Волосы короткие, светлые. Короткая бородка, усы. Лицо широкое, шея прямо-таки бычья…

— С бородкой? — вздрогнула я.

Мне показалось, что описываемого Эллой человека я уже где-то встречала. Но дальше этого мысли не шли.

— Вы его знаете? — догадалась Элла. — Да, как будто недавно начал отращивать. И смотрел так тяжело, исподлобья.

— Нет, я его не знаю. — Разбираться в чувствах и воспоминаниях не было времени. — Опишите его, Эллочка, и конкретнее.

— Он высокий, под сто девяносто. Приблизительно, конечно. Плотного сложения, с широкими плечами. Я чего и насторожилась — от такого женщине и не отбиться. Поэтому, когда бабушка сказала про убийство, я решила — он! Сразу говорю: «Врачиху?» А бабушка: «Нет, банщицу эту расфуфыренную! Допрыгалась!» Но ведь в том же подъезде, вот что главное! И ждал он кого-то, Это сразу в глаза бросалось. Может, именно её? В ту сумку вполне может топор поместиться. Оксана Валерьевна, меня ведь до сих пор трясёт! Вдруг он опять придёт? Вы только никому не говорите, что я всё рассказала. Но молчать тоже нельзя, его же надо поймать!

— Молодчина вы, Эллочка! Все бы так! Разумеется, про вас я никому ничего не скажу. Когда именно он вошёл в подъезд? Я понимаю, вы в компании друзей на часы не смотрели, но всё-таки? Примерно.

— Самое интересное, что как раз посмотрели! — оживилась Элла. — Мы ведь волновались, куда именинник пропал. Ещё не стемнело… Что-то около половины седьмого. Может, чуть пораньше, потому я и смогла его рассмотреть. А во дворе он появился примерно в шесть. Кажется, сильно нервничал, принимался курить раз пять. Ронял зажигалку, оглядывался, но потом успокоился. И, когда приехала «неотложка», проскочил в подъезд. Вот и всё, собственно. Вам это нужно?

— Вы ещё спрашиваете! — воскликнула я радостно. Вот так всегда — не вездесущие старухи дают ценные сведения, а молодёжь. Та, которой, как считается, ни до чего нет дела.

Никифор Пермяков назвал номера телефонов нескольких бабулек, которые стояли тогда во дворе и обсуждали, у кого какая пенсия. Никифор сам их видел, когда бегал встречать Наталью Лазаревну, а перед тем — возвращаясь из института. Но ни одна из них не пожелала дать показания. Надо было предложить деньги, но не хотелось унижаться и нести лишние расходы. Оказалось, что я поступила правильно, потому что нашлась милая девочка Эллочка. Её Никифор упомянул только как собачницу, но особых надежд не возлагал. Сказал, что девушка приходит поздно, и тогда её не было ни дома, ни во дворе.

— Вы видели, как мужчина зашёл в подъезд. А как выходил? Или вы к тому времени уже ушли?

— Да, примерно десять минут восьмого явился Слава Вадер, и мы поехали в кафе на его «шестёрке». На тот момент мужчина ещё не вышел. А дальше вам Пётр Петрович расскажет. Я, если нужно, всё могу подтвердить! — храбро пообещала Эллочка Швалга.

— Я не знаю, потребуется ли что-то подтверждать. Но ваше обещание запомню. Итак, вы ручаетесь, что раньше никогда этого человека не видели? И кто он такой, понятия не имеете.

— Ручаюсь! — сверкнула Элла прозрачными глазами.

— Благодарю вас.

Я не знала, стоит ли предлагать девушке деньги. Скорее всего, нужно, но после, наедине обсудим с ней деликатный вопрос.

То же самое относилось и к Голобокову. Да, он был не бедный, но даже очень состоятельные люди не отказывались от вознаграждения. Выплаты я произведу позже, когда станет ясно, стоили ли их данные хоть чего-то. Если окажется, что именно тип в белых кроссовках и убил Кулдошину, сумма премии вырастет. Ведь платить буду в любом случае не я, а клиент, то есть Юрий Иванович.

Мы взяли небольшой тайм-аут, и я принялась за виноградный сок. Пётр Петрович пил кофе с минералкой, а Элла купила шоколадный батончик «Пикник» с орехами и изюмом. И все мы думали над одним и тем же: кем был тот громила со спортивной сумкой? Но если Голобоков и Элла, выйдя отсюда, имели право со спокойной совестью обо всём забыть, то я себе этого позвонить не могла.

Это не грабитель, ведь деньги и драгоценности Кулдошиной остались нетронутыми. Не было даже попытки что-то забрать у погибшей. Не маньяк, потому что потерпевшая не была изнасилована, над её трупом никто не пытался надругаться. Наоборот, нападающий нанёс только один удар по голове, но в лифт с раненой не полез и постарался как можно скорее уйти.

Вместе с тем он не может быть и киллером. Те не «светятся» во дворе, демонстративно не курят, не описывают круги около подъезда. Посылай его цыгане, он непременно знал бы код, благо выяснить его легко. Но мужчина в белых кроссовках самостоятельно попасть на лестницу не мог. Он шёл наобум, волнуясь и роняя зажигалки, надеясь только на удачу. И, видно, судьба уготовила их с Кулдошиной встречу — слишком уж просто всё получилось.

По лестнице в ту пору ходили люди, во дворе было не протолкнуться, а убийце удалось спокойно уйти. На основании показаний Эллы его не задержишь; и даже, наверное, не найдёшь. Снял куртку с кроссовками, сбрил усы и бороду — и всё, привет. Спортивная сумка тоже к нему не приклеена. А высоких и плечистых на Урале много, и каждого не проверишь. Но всё-таки это лучше, чем ничего.

Нужно будет спросить у Юрия Ивановича, была ли знакома его жена с мужчиной такой наружности. Если есть на свете Григорий Нечёсов, вполне может существовать и другой воздыхатель, у которого, правда, любовь переросла в ненависть. Банщица в жёстких рамках себя не держала, несмотря на показную религиозность. Наверное, считала, что всякий грех можно замолить. Да, Шестаков говорил об этом…

— Оксана, у меня тоже есть сообщение. — Голобоков торопливо посмотрел на свой «Ориент». — В тот день я вернулся с заправки в начале восьмого и увидел на парковке тот самый «Рено-Меган», о котором говорила Элла. Я знал, что автомобиль принадлежит Кулдошиной — она частенько у меня заправлялась. Гараж имела, но не во дворе, из-за чего очень переживала. Мы по-соседски общались, в основном на тему того, как уберечь машину от угона. Ну, и насчёт бензина, масел, автокосметики. Личные дела практически не обсуждали, но я знал и Никанора Пермякова, и Юрия Кулдошина. А Наталья была знакома с моей женой Ольгой. В то время я по просьбе Натальи искал качественную противоугонную систему. Хотел посоветовать ей отечественную, оборонного предприятия, с функцией «антискан» — приспособлением от электронных отмычек. Но не успел, к сожалению, сказать ей об этом. Я знал, что в связи с активной жизненной позицией соседки на неё то и дело совершались покушения. Но никаких подробностей не знаю — говорю сразу. Да и сам я постоянно хожу под прессом бандюков, скрывать тут нечего. Стараюсь выплачивать суммы вовремя, потому что не желаю оставлять Олю вдовой. У нас двое детей, внучка, и мы хотим жить спокойно. Наталья выбрала другой путь и, как видите, кончик верёвочки нашёлся, пусть через девять лет. А мне хватит двух инфарктов — моего и Олиного. Поймите меня.

Голобоков смотрел виновато, будто я могла осудить его за благоразумие.

— Если бы этим можно было чего-то добиться! А так — бессмысленная гибель. Можете представить себе, что такое пожар на бензоколонке? А ведь легче задачи просто нет! И перед властями я совершенно беззащитен. Но с теми договориться можно, а с бесконтрольной шпаной… Как раз двадцать шестого сентября какие-то сучата пилой-«болгаркой» срезали замки в моём гараже. И через сутки после того, как только чудом не угнали мою «Хёнде», я ни о чём другом думать просто не мог. Стоял у гаража, прикидывал, что же теперь делать. Ведь в другой раз меня может и не оказаться поблизости. Я ведь в нижнем белье выскочил во двор, в руке — газовый пистолет. Вы улыбаетесь, а мне было не до смеха. Так вот, я стою, курю, смотрю то на свой раскуроченный гараж, то на двери подъездов. Просто так, чтобы отвлечься. Вдруг вижу, что из Натальиной двери выбежала незнакомая старушка. Оговорюсь, что до тех пор ничего подозрительного во дворе не было. Ни криков, ни шума — всё как обычно. А тут, гляжу, старушка-то совершенно не в себе. Я даже на время позабыл о своей беде. Показалось, что кто-то сильно несчастную напугал. Она бежала на заплетающихся ногах, всё время оглядываясь на дом, крестилась. Я, конечно, описать старушку могу, но больше ничем помочь не в состоянии. Видел её впервые. Наверное, гостила у кого-то из наших. Мне тогда-то в голову пришло, что подростки на лестнице безобразничают. У нас это бывает. А долго ли пьяной или обжабанной компании старушку напугать?..

Понимаю.

Мне сегодня определённо везло. Моё упорство наконец-то достигло цели, и выбранная тактика начала приносить первые плоды.

— Значит, описать вы её можете? Сделайте одолжение, пожалуйста.

— О чём речь! Но у меня всего пять минут, а после нужно работать. Мой телефон у вас имеется, звоните в случае необходимости. А старушка выглядела так… — Голобоков прикрыл глаза, вспоминая. — Маленького роста, метр пятьдесят примерно. Худенькая, в вязаном берете сиреневого цвета и синем пальто. У неё, кстати, странный цвет лица. Я это заметил, только мельком глянув в её сторону. Сквозь сероватую кожу проступает краснота, но это не румянец. Если не возражаете, жена может ненавязчиво расспросить у соседок, кто такая. Думаю, это подозрительным не покажется.

— Если её не затруднит! — Я была очень благодарна Голобокову и Элле за искреннее участие. — Только не ссылайтесь на меня. Значит, сиреневый берет, синее пальто, нездоровый цвет лица. Она была одна? Её никто не ждал во дворе?

— Нет, никто. Она дотащилась до угла, там отдышалась, а потом пропала. Больше я её ни разу не видел… Погодите! — Голобоков уже собрался уходить, но остановился. — Неужели вы думаете, что… Вы подозреваете эту бабушку в убийстве?..

— Пётр Петрович, я ещё никого не подозреваю, даже того амбала с сумкой. Но допускаю всякое. Старуха могла выбежать из парадного и просто так. У них частенько бывают заскоки. Но она мне позарез нужна. И если вы её найдёте, поможете найти, то составите счастье целой жизни. Что же касается подозрений… Не далее как полгода назад я участвовала в разоблачении жестокого, хитрого, изобретательного преступника, грабителя и убийцы. А в прошлом — карточного шулера и карманного вора. Во время войны он занимался ещё и мародёрством. Он задушил и ограбил давнюю свою приятельницу, которая души в нём не чаяла. А после не пощадил и больную жену…

— Во время войны? — перебил Голобоков. — А сколько ему лет?

— Было бы семьдесят пять. К счастью, уже не будет. — Я отставила пустой бокал и поднялась из-за стола. — Спасибо, вы с Эллой мне очень помогли. Будем надеяться, что всё у нас пойдёт успешно и дальше. Элла, вы сейчас куда? Может быть, вас подвезти?

— Спасибо, Оксана Валерьевна. Я — в Университет, и так две «пары» промотала. Если можно, подвезите. — Элла не стала ломаться.

— Конечно, можно. Моя машина на заправке. — Я направилась к двери.

— Оксана! — Голобоков был чем-то очень удивлён. — Если не секрет, что случилось с тем престарелым бандитом?

— Он попал под троллейбус. Между прочим, на моих глазах. Это случилось в Питере, на Выборгской стороне. — Мои губы задрожали, подавляя истерическую улыбку. — Правосудие свершилось. Будем надеяться, что оно свершится и сейчас. Без этой веры я не могла бы работать.

— Да, будем надеяться.

Голобоков поперхнулся, сморгнул слезу и вышел из бара, потому что безнадёжно опаздывал на переговоры о поставках топлива.

Мы с Эллой купили у бармена по пачке сигарет и тюбику леденцов «Минтон», после чего последовали за директором.

* * *

Я уложила в сумку запакованный селенитовый подсвечник, который только что купила в отделе сувениров, и отправилась бродить по ювелирному магазину. В царстве драгоценных камней и металлов я на какое-то время забывалась, особенно когда выбирала фигурки для Октябрины. Ей же сегодня купила крохотные серебряные серёжки-звёздочки — в подарок к Новому году.

Мне хотелось привезти дочери как можно больше сюрпризов и тем самым искупить свою вину. Вину, которой на самом деле не было, — такова оказалась моя судьба, моя работа. Да, я много времени провожу вне дома, но при этом приношу достаточно денег и одновременно помогаю восстановить справедливость, наказать зло.

А Октябрину мы задобрим обязательно. В коттедже Кулдошина стоит огромный чемодан на колёсиках, купленный уже здесь, на Урале. Он набит всякой всячиной — в числе прочего там есть и маленькие бурки, в которых дочь проходит остаток зимы. А потом я повезу ребёнка за границу, докажу ему, что кручусь не даром. И сама страдаю — наверное, сильнее всех.

Целый вечер я ходила по магазинам, но выбросить из головы дело Кулдошиной никак не могла. Вдыхая морозный воздух, глядя на дымы, что стелились по ветру на фоне нежно-шафранового неба, копаясь в сапожках, игрушках, бижутерии, я вспоминала наш с Юрием Ивановичем разговор, что состоялся сразу после моего возвращения с заправки Голобокова.

Вспоминала, несмотря на то, что ничего нового от Кулдошина не узнала, и таким образом тоже старалась уйти от реальности. Но не могла. Мне казалось, что кто-то крутится около, но установить наблюдателя пока не удавалось. Я не спеша переходила из супермаркета в универмаг, из кафе в ларёк — всё ради того, чтобы засечь «хвост». Для этого стоило потратить несколько часов.

…— Нет, Оксана, я такого мужика не знаю. С бородой, говоришь?

— Да, у него небольшая светлая бородка и такие же усы. К Наталье Лазаревне в кабинет приходили бандиты, дату смерти называли. Среди них такого не было? Постарайтесь вспомнить.

— Ну, понимаешь, я же не знаю! Во всяком случае, я его не видел, и жена не рассказывала. Действительно, один раз ей представили киллера, но тот выглядел иначе. Не исключаю, что и этот, с бородкой, имеет отношение к «браткам». Но он же не «чёрный»?

— Нет-нет. Ладно, Юрий Иванович, вы пока ничего не предпринимайте. Я хочу, чтобы возмездие было законным и справедливым. Если убийцей окажется не тот, кого вы подозреваете, следует признать это.

— Конечно, я признаю любой результат. Для того и обратился в агентство. В противном случае никто бы не помешал мне залить город кровью пришлых, и Марков бы помог. «Уралмашевских» азеры и прочие достали. Так что работай, Оксана, а я буду ждать, сколько надо…

… Про старушку в синем пальто я у Кулдошина не спрашивала — жала, когда Ольга Голобокова произведёт разведку во дворе. А после этого я подумаю, в каком тоне следует разговаривать с возможной свидетельницей преступления, как найти ключик к её сердцу.

В ювелирном магазине я пробыла ещё десять минут. И снова вышла на улицу. Сегодня я не взяла с собой Жамнова — надоело ходить под охраной, тем более что никто на меня не покушался. Кроме того, я искала чёрные женские прокладки, и молодому мужчине лучше было этого не видеть.

Сбоку вспыхнула надпись «Аптека», и я поспешила войти в пропахшее лекарствами помещение. Похоже, что здесь прокладки в тон моему чёрному белью как раз и можно найти, потому что аптека большая и богатая.

Не только витрины со всевозможным товаром, но и многочисленные цветы привлекли моё внимание. Дюшенея, очень похожая на землянику, с красными, но несъедобными ягодами, мне особенно понравилась. Полюбовалась я и камнеломкой, высаженной как раз среди камней в центре торгового зала. Из подвесных ваз ниспадали длинные побеги, и я уже собралась потихоньку позаимствовать росточек. По приметам, украденные цветы приживаются лучше всего.

Но вдруг у витрины с косметикой я увидела женщину — ту же самую, что попалась на глаза в ювелирном магазине. Запомнилась она мне в первую очередь шубой — из хвостов норки сорта «чёрный бриллиант». Очень шли к шубе и ботинки на мутоновом меху, с острым носом. Высокие каблуки делали походку женщины осторожной и грациозной. Пахло от неё изысканным сандалом, и выглядела она весьма презентабельно.

Конечно, факт присутствия дамы с полными вишнёвыми губами в аптеке ещё ни о чём не говорил. Может, ей тоже нужны чёрные прокладки или ещё что-то в таком роде. Вполне мы обе можем выбрать один и тот же маршрут, и никто ни перед кем не должен за это оправдываться.

Я купила то, что хотела, и села на диванчик. Нужно было выяснить, действительно ли дама в норке меня пасёт, или она сейчас выйдет из аптеки. Я перебрала все пакеты и коробки, поудобнее уложила их в сумке, застегнула «молнию». Дама с волосами, наполовину тёмными, наполовину выкрашенными перекисью, продолжала изучать кремы на витрине. Но и это ещё ни о чём не говорило. Кроме того, для «шпички» она была слишком заметна — дорогая одежда, оригинальная причёска, вызывающий макияж. На такую обратит внимание даже «чайник», не то что сыщик со стажем.

Плотно устроившись на диванчике, я достала свой мобильник, подумала немного и набрала номер Милы Оленниковой. В любом случае за время нашей беседы должна проясниться цель присутствия в аптеке этой дивы. Или она наконец-то уйдёт, или изобретёт другой предлог, чтобы остаться и продолжить меня вести.

— Мила, ты? — вполголоса спросила я, обводя торговый зал аптеки рассеянным взором.

Дама в норке проследовала к стенду с гигиеническими прокладками и памперсами. Возле неё я заметила двух широкоплечих парней, похожих на сотрудников охраны.

— Ой, Оксана, привет!

Мила говорила немного гнусаво, что бывает после плача. Интересно, что у неё опять стряслось? А вдруг с Октябриной?.. Нет, в том случае Мила испугалась бы моего звонка.

— Как дела?

— Да работаю помаленьку. Пока никаких сенсационных новостей. Я хочу тебе один вопрос задать, тот же, что и Юрию. Ты в окружении своей тёти не примечала рослого молодого мужика с короткой русой бородкой? Он ходит в чёрной кожаной куртке, таких же джинсах и в белых кроссовках. Со спортивной сумкой через плечо…

— Погоди, погоди… — Мила задумалась. — Нет, такого я не встречала. Правда, в последнее время вокруг кокочки вилось много разных криминальных мальчиков. А что, ты его подозреваешь?

— Пока нет оснований его подозревать.

Я снова покосилась на даму в норке. Она и не думала уходить — уселась на другой диванчик, достала косметичку и принялась поправлять макияж.

— Я тебе как раз хотела звонить, — печально начала Мила.

Наверное, она привыкла таким образом жалобить окружающих и добиваться своего. Побеседовав пару раз с Никифором Пермяковым, я начала обращать внимание на Милины приёмчики. А ведь раньше я совсем их не замечала.

— Ответь откровенно — ты скоро вернёшься? Есть надежда на успех?

— Надежда умирает последней, — ответила я банальностью. — А когда вернусь, не знает никто. И я сама в том числе. Моя дочь здорова?

— Всё нормалёк. Вчера отправила её в интернат, — с лёгким вызовом сообщила Людмила. — А Дениса придётся к подружке сплавить…

— Милка, ты куда-то собралась? — забеспокоилась я. — В чём дело?

— А откуда ты звонишь? — Мила понизила голос.

— Из аптеки в центре города. А что, какие-то секреты?

— И что же ты, интересно, в аптеке делаешь? — всхлипнула Мила.

— Прокладки покупаю! — нагло заявила я.

Так, чтобы услышала дама в норке. В том, что она пасёт меня, сомнений уже не было. Да, она всё услышала и загадочно улыбнулась.

— Счастливая! — вздохнула Мила. — А вот у меня — ни денег, ни мужа, ни менструации. Представляешь?

— Представляю, у меня тоже так было. Залетела? — догадалась я.

— Американский экспресс-тест весьма надёжен. И прочие признаки, ощущения — это ведь со мной не впервые. Собиралась другим аборты делать, а придётся самой… Старые связи сохранились, проблем не будет. Но кто знает, как всё пройдёт? Вдруг осложнение, и придётся задержаться в клинике? Дениса дома одного не оставишь. Четверть ему кончать нужно, а то бы в Питер его отправила.

— Кто счастливый отец? — зачем-то спросила я и прикусила язык, потому что Мила могла обидеться. Но она и не думала ссориться со мной.

— Да козёл один, якобы из Центральной клинической больницы. Ну, знаешь, бывшее Четвёртое управление Минздрава, вся элита там лечится. Обещал устроить на хорошее место с перспективой. Переговоры шли в ресторане, то да сё… Я боялась отказывать. Теперь-то ясно, что это аферист, и я сама себе противна. А тогда были иллюзии. Ребёнка надо кормить, самой жить на что-то, родителям посылать. Взял меня задёшево, как сучку вокзальную. Цикл нерегулярный, да и таблетки подвели. Вот такие мои дела, Оксана. Говорю это для того, чтобы ты не волновалась, если у меня никого не застанешь. Я буду договариваться на следующую неделю. Наверное, до тех пор ты не управишься. Так что дочке придётся пожить в интернате.

— Да, думаю, не справлюсь. Печально, что у тебя всё так получилось. Но ты не переживай, выкрутишься. А я постараюсь в известном деле как можно скорее разобраться. Значит, дочь в интернате? Буду туда звонить каждый день. Она совсем поправилась?

— Можешь мне поверить. А в остальном, прекрасная маркиза… Мне, кроме тебя, и поделиться-то не с кем. С мамой, начиная с осени, сплошные истерики. Она и с появлением Дениса до сих пор смириться не может, а тут ещё новости. Все подруженьки по косметической клинике теперь и знать меня не желают. Никогда бы не подумала… Ты, наверное, торопишься? Не буду больше задерживать.

— У меня здесь складывается интересная ситуация. При встрече всё расскажу. Не реви, держись!

Я говорила беспечно, даже весело, а сама сомневалась, останусь ли сегодня в живых. Ведь если меня ведут серьёзные люди, а, судя по всему, это так, то не спасёт и спрятанный во внутреннем кармане пистолет.

— Спасибо тебе, Ксюшенька! — всхлипнула Мила. — Не поверишь, но ты мне дороже матери. Удачи!

Я отключила связь и увидела, что нарядная мадам направляется ко мне, а два амбала следуют чуть поодаль. Красотка мило улыбалась, и я успела заметить тщательно скрываемые мешки под глазами. Ей около сорока, решила я, несмотря на нарочито лёгкий шаг и идеальный слой грима. Отчётливо были видны даже крупные естественные жемчужины, оправленные в золото, украшающие розовые от мороза мочки ушей.

У этой женщины всё было на месте, в том числе и длинные прямоугольные ногти — под цвет помады. Сумочка из крокодиловой кожи под локтём, кольца, браслеты, клетчатый жакет от кутюрье, узкая юбка до щиколоток. Чтобы просто убить меня или похитить, не нужно было привлекать жену или любовницу какого-то влиятельного лица. Наверное, у неё есть дело. И ни чем, кроме убийства Кулдошиной, оно связано быть не может.

— Вас зовут Оксана Бабенко? — приятным контральто спросила мадам.

— Допустим. — Я убрала мобильник в сумочку. — А в чём дело?

— Вы из Москвы? — невозмутимо и доброжелательно продолжала она.

— Думаю, вы всё и так знаете, — пожала я плечами. — Но я не представляю, с кем имею честь. Это во-первых. И, во-вторых — чем обязана?

— Вы только, пожалуйста, ничего плохого не подумайте, — поспешила успокоить дама. — Я — Альбина Грузинцева. Это имя вам ничего не скажет, но я послана просто передать приглашение…

— Смотря, куда вы меня приглашаете.

Я сразу решила, что пистолет у меня отберут. Ну, и ладно, стрелять в такой ситуации я всё равно не стала бы. Всегда предпочитала договариваться мирно.

— С вами хочет поговорить один уважаемый человек, — доверительно склонилась к моему уху Альбина. — Думаю, вы понимаете, на какую тему. И вам интересно будет его послушать, это точно.

— Безопасность он мне гарантирует? — Я нащупала замшевую кобуру под дублёнкой. — Фокусов не будет? Я ведь тоже тут не одна.

— Да что вы! — расхохоталась грудным смехом Альбина. — Тому человеку вы нужны живой и здоровой. Больше ничего, к сожалению, я вам говорить не уполномочена. Неприкосновенность вам гарантируется. Итак, принимаете моё предложение? Машина около аптеки — белый «Форд-Фокус». Но вы имеете полное право отказаться. Тот человек не обидится.

— Принимаю!

Меня враз охватил знобящий азарт. Что это за уважаемый человек, интересно? Скорее всего, уголовный авторитет, один из настоящих хозяев этого города или даже региона.

Альбина права, мне очень интересно узнать мнение посвящённого человека. Но для чего я-то ему потребовалась? Тут много вариантов — или он хочет по-хорошему попросить меня уехать обратно в Москву, или желает заявить о своей непричастности и причастности своего конкурента к убийству Кулдошиной, или решил дать мне наводочку. И так далее, все причины до утра не перебрать. Только какую плату за помощь он потребует? В том случае, конечно, если захочет оказать помощь.

Но ведь этот тип может принадлежать не к фактической, а к номинальной власти. Спросит, к примеру, что мне удалось накопать по поводу сентябрьской трагедии, и не поделюсь ли я своим достоянием с правоохранительными органами. Ладно, хватит, не будем грузить мозги. Нужно соглашаться, потому что прослыть трусливой не хочется. Действительно, чтобы загасить меня, не нужна Альбина Грузинцева, которую люди Шестакова уже сфотографировали в профиль, анфас и на три четверти. Да и сердце подсказывает, что, по крайней мере, сегодня со мной ничего кошмарного не произойдёт.

— Идёмте, Оксана. Никто здесь не хочет вам зла, — сказала Грузинцева с такой страстной убеждённостью, что у меня пропали последние сомнения.

Надо положиться на интуицию и на фортуну, понапрасну не растравлять душу предположениями. И ждать, ждать, ждать.

Мы вместе, как старые приятельницы, вышли из аптеки, направились к «Форду», который был белее самого белого снега. Обойдя его с двух сторон, сели назад. Спереди расположились те самые ребята, что сопровождали Альбину в аптеке. Один плюхнулся за руль, другой еле уместился рядом; и в тот же миг «Фокус» рванул с места.

Я понятия не имела, где сейчас находится моя охрана, на какой машине она раскатывает по городу. Но я точно знала, что «шестаковцы» где-то здесь, рядом…

— Никто не станет завязывать вам глаза, — сказала шёпотом Альбина и посмотрела на меня с материнской улыбкой. — И ехать нам не так уж далеко. Клуб находится в центре города. Вы, конечно, извините, но клуб этот с крутым стриптизом, в том числе и мужским. Как раз в эту аптеку недавно мальчика отправляли. Девоньки совсем сдурели, своей подружке на день рождения вызвали стриптизёра. Вот что значит бабский коллектив! А теперь, как увидят меня, глазки прячут. Но вам, Оксана, выделят отдельное помещение, где можно поговорить без помех.

— Да-да, но мой туалет не подходит для визита в ночной клуб, — заскромничала я. — Знать бы заранее…

— Что вы, Оксана! — перебила Грузинцева. Она пристально поглядела мне в глаза, будто хотела загипнотизировать. — Туалеты вы там увидите всякие. Может случиться так, что вообще никаких не будет. Члены клуба комплексами не обременены. Только сразу предупреждаю — если есть оружие, надо сдать его охраннику в сейф. И пройти через рамку — в клубе очень строгие правила безопасности. Вас это, думаю, не затруднит. Вы сами работаете в охранной фирме и всё прекрасно понимаете.

— Да, конечно! — Мне всё сильнее хотелось увидеть таинственного незнакомца. — Альбина, скажите, кто он?..

— О-о, это очень уважаемый человек!

Альбина томно посмотрела на меня и опустила веки. Стриженый, в складках, затылок сидящего за рулём амбала зашевелился. Тот, что был рядом, мельком стрельнул глазами через левое плечо и снова уставился на падающий перед лобовым стеклом снег.

— Поэтому ему и доверили поговорить с вами. Он ведь поэт, всегда умеет находить нужные слова. Восемнадцать лет лагерей, несколько сборников стихов — впечатляет, не правда ли? Скоро выходит компакт-диск с его песнями, тексты к которым написал тоже он. В то же время это простой, приятный в общении мужчина. Правда, внешность его на любителя — маленький, рыженький. — Альбина говорила о моём будущем визави с такой любовью, что я заподозрила неладное. И не ошиблась. — Простите мне маленькую слабость, Оксана. Володя — мой муж.

— Понятно. — Я непритворно зевнула. — А за что он сидел?

— Да не за что! — искренне ответила Альбина. — Вместе с братом, ещё пэтэушниками, в питерской подворотне мужика побили. Пьяного и злого. Он первый задрался, полез с кулаками…

— И за это получили восемнадцать лет? — не поверила я.

— Нет, за это пять. И после… Всякие недоразумения. Но вы не обращайте внимания, Оксана, на эти срока. Школа жизни, она ведь ни одному творческому человеку ещё не помешала. Зато он людей понимает, как никто. И сразу видно, что уроженец Петербурга — культурный, тонкий…

— А всё-таки? — Мне захотелось немного поиздеваться над Альбиной. — Какая статья? Если убийство, то я боюсь.

— Что вы! — оторопела Грузинцева. — Хулиганство и кражи. Вовчик — принципиальный гуманист. Без веской причины пальцем не тронет, особенно такую хорошенькую женщину, как вы. Он не хочет большой войны в городе, поэтому и решил пообщаться. К нему обратились известные люди и попросили быть посредником. Дело касается Наташи-Банщицы.

— Я это поняла с самого начала. И чего он хочет?

— Вова сам всё скажет. И я так увлеклась! — спохватилась Альбина. — Пусть вас этот клуб не шокирует. Заведение принадлежит мне, а Вовчику там очень удобно принимать гостей. Много народу ходит туда-сюда, никто и внимания не обратит. Вы не слышали такого имени — Владимир Холодный? Нет? Это и есть Вовчик. Ничего, скоро он станет звездой, я на это денег не пожалею. Но вас, душенька, это не касается. Приехали! — Альбина просияла, сверкнув отменными зубами заграничного происхождения. — Коля, стоп! — Не дожидаясь, пока другой охранник откроет дверцу, Альбина резко выпрыгнула на снег, посыпанный чем-то голубым и розовым. — Сразу предупреждаю, что мой клуб для людей без комплексов. Есть в нём голубой и розовый залы, а также номера для натуралов. Вы, извините, не интересуетесь? А то могу угостить за свой счёт…

— Нет, Альбина, всё в прошлом. Я имею в виду заведение вроде вашего. Восемь лет назад я была загнана туда обстоятельствами, после чего приняла твёрдое решение обходить вертепы разврата стороной.

— Вы работали в ночном клубе?! — взвизгнула Альбина и захлопала в ладоши. — Но в качестве кого, позвольте узнать? Стриптизёрша, девушка по вызову? Может, подвизались в боди-арте? Впрочем, могли быть и в обслуге — официанткой, барвумен…

— Была занята в садомазохистских шоу. — Я плотнее запахнула дублёнку. — Так что шокировать меня нелегко. Я знавала таких продвинутых геев и лесбиянок — столичных, интеллигентных! Вам и не снилось. Тот притон удовлетворял желания извращенцев всех мастей. А ваш?

— Что вы, нет! — Грузинцева смотрела на меня с восхищением.

За дверью, по контуру которой скакали голубые и розовые огонёчки, нас встретили два мрачных охранника. Мимо них сновали туда-сюда юноши в кожаных, с шипами, ошейниках. Того, кто такого ошейника не имел, внутрь не пускали, хотя в дверь ломились многие.

— Сюда, пожалуйста, — указала Альбина на бронированную дверь, за которой оказался ещё один «качок». — Оксаночка, сдавайте те предметы, о которых я сказала. Вам вернут их в целости и сохранности. И вот через эту рамку… Я подожду вас в коридоре. Раздеться можно здесь же. Вашу дублёнку Андрей отнесёт в мой личный гардероб.

Я сдала молчаливому Андрею кобуру с пистолетом, показала содержимое сумки, в том числе и прокладки; потом вручила дублёнку. Сама осталась в бесформенном свитере до колен, который будто бы связали на лыжных палках. Мои бордовые рейтузы больше походили на лосины и очень пикантно смотрелись вместе с бурками. Для притона наряд выглядел настолько невинным и домашним, что захотелось сменить его, взяв напрокат аксессуары извращенцев, но я подавила мимолётное желание.

— Пойдёмте!

Альбина встретила меня у рамки, вмонтированной в дверь, которая вела в полутёмный зал. Там на подиуме двое мускулистых, но сильно накрашенных юношей исполняли «Танец маленьких голубят». Из зала за ними наблюдали разомлевшие посетители, далеко не все из которых были мужчинами.

— Думаю, вы не захотите осмотреть лабиринт. — Альбина глазами показала на прозрачную перегородку, за которой пыхтели и стонали парочки различной ориентации.

Ещё один зал занимали кресла и «видаки», и там мне пришлось деликатно отвернуться от самозабвенно мастурбирующих граждан. В своей жизни я повидала и не такое, но сейчас не хотелось возвращаться в прошлое. Преуспевающая женщина-юрист, вице-президент крупной фирмы, любящая мать семилетней дочери не должна была проявлять интерес к происходящему здесь, разве что профессиональный. Если этот визит поможет прояснить что-то в деле Кулдошиной, я должна его нанести, чего бы это ни стоило.

Посмотрев наверх, я сквозь потолок увидела девиц, выступающих топлесс и, тяжело вздохнув, посмотрела на Альбину.

— Куда мне идти прикажете?

— За мной, пожалуйста.

Альбина была уже без шубы. На её худом запястье болтался цепочечный золотой браслет. Она взяла меня за руку и повела мимо интереснейшей изостудии.

Опять-таки, мужчины и женщины, вооружившись, как заправские художники, красками и кистями, разрисовывали абсолютно голых девушек и юношей. Про себя я решила, что провинциальный притон проигрывает столичному и напоминает шалости школьников, которые после уроков торопятся вдоволь нагрешить до прихода строгих родителей.

На нашем с Альбиной пути повстречалась ещё одна замечательная парочка. Молодой парень, по виду студент первого курса, стоял перед женщиной средних лет, которая с таким интересом заглядывала ему в плавки, что мне стало ужасно смешно.

— Прошу вас! — Альбина открыла ещё одну, совсем маленькую, потайную дверцу, и пропустила меня в тесную прямоугольную комнатёнку.

Я никак не ожидала увидеть здесь милые старомодные фикусы, герани и тяжёлые бархатные шторы. На пыльном кургузом диванчике сидел мужичонка, какие толпами шлялись по пивным и помойкам — и в Москве, и в Питере, и на Урале. Только пишущая машинка «Ундервунд» с заправленным в каретку листком бумаги, которая примостилась на исцарапанном столике у замёрзшего окошка, говорила о роде занятий хозяина.

За моей спиной старинные стенные часы пробили восемь, и Альбина закрыла дверь.

* * *

Мужичонка, действительно щуплый, рыжий и голубоглазый, вскочил при моём появлении и заторопился навстречу, ещё издали протягивая руку. Рука оказалась шершавая, натруженная, с тонкими длинными пальцами, на одном из которых я заметила металлическое кольцо.

— Приехали всё-таки! Как я рад, Оксана Валерьевна, что смогу помочь людям сохранить мир. Ведь вокруг столько смертей, столько страданий! И не хватало ещё, чтобы стенка на стенку пошли славяне с азиатами. Люди Кулдошина и те, кто прежде держал этот банный комплекс… Город утонет в крови и слезах! Екатеринбург, бывший Свердловск — чужой для меня; я ведь из Ленинграда. Но за те годы, что я живу здесь, успел сродниться с местными, укорениться, и теперь их боль — моя боль. Покойница Наталья при жизни сеяла раздоры, а после смерти едва не спровоцировала настоящую бойню. Только ваше появление на какое-то время приостановило разборки. Все ждут, чем закончится расследование. Позвольте представиться!

Мужчина застегнул поношенную лыжную куртку. Такие были в моде лет тридцать назад, когда я ещё не родилась.

— Владимир Кузьмич Самсонов, пишу под псевдонимом Холодный. После того, как на «крытой», приняв за жмурика, меня свезли из лазарета в морг, получил такую кликуху. Температура тела тогда опустилась до тридцати двух градусов. Но, как видите, воскрес. Вернулся в мир живых для того, чтобы творить и помогать людям. Ведь после того, как побывал ТАМ, — Владимир возвёл глаза к потолку, — многое прояснилось. Люди, Оксана Валерьевна, представляют мир неправильно. Одни, «помидоры», коммунисты то есть, старой закалки, говорят, что за чертой нет ничего. Это в корне неверно. ТАМ всё есть, только не то, о чём вещают попы. И потому просить прощения, жертвуя на храмы, бессмысленно. Храмы эти ровно никакого отношения к тайнам жизни и смерти не имеют. Грехи нельзя ни отпустить, ни замолить ни за какие деньги. Их можно только искупить. И чем тяжелее грех, тем страшнее искупление. Я никого не мочил, клянусь. Только спасал и сейчас спасаю. ТАМ мне сказали такие слова: «Твоя морковь ещё не сварилась». Значит, час не пришёл. Я хочу успеть доказать, что способен не только на худое. Я ни разу даже на «крытке» не пустил в ход заточку, а ведь там за косой взгляд жизни лишали. Да, ещё одно хочу сказать, — Самсонов-Холодный указал на плюшевый старомодный стул, и я села, устроив сумку на коленях. — Даже если бы вы сегодня отказались со мной встретиться, всё равно пришлось бы…

— Почему же? — удивилась я, поглядывая в зеркало.

Оттуда смотрела зеленоглазая красавица, на плечи которой ниспадали тёмно-бронзовые локоны. Лоб прочертили тонкие, будто подведённые углём брови, а щёки горели естественным румянцем. И я залюбовалась сама собой.

— Ваш шеф Озирский приказал бы. Я с ним по «мобиле» говорил сегодня. В агентуре у него состоял лет десять назад, до последней отсидки. Меня тогда не Холодным, а Лисопёсом звали… За то, что рыжий. Озирский вспомнил всё сразу и въехал в тему. Я всегда его уважал, как многие в Питере. И не ошибся. Если не веришь, — перешёл Холодный на «ты», — спроси его хоть сегодня. Он расскажет, как мы вместе работали. Слушай, а ты чего выпить хочешь?

— Ничего, Владимир Кузьмич. Давайте говорить по делу.

А про себя я решила всё-таки позвонить Андрею, если удастся выбраться отсюда живой и попасть в коттедж Юрия Кулдошина.

— Придётся пока поверить вам на слово, вздохнула я, откидывая назад волосы.

Комнатка была очень жарко натоплена — должно быть, поэт с тех пор, как оказался в морге, никак не мог согреться.

— Поверь, не пожалеешь. Все пацаны знают, что моё слово крепкое. И Озирский тоже, мы с ним не одно дело закручивали.

Холодный то ли петушился передо мной, то ли действительно не мог сдержать эмоции. На столе рядом с «Ундервундом» стояла бутылка водки, к которой заслуженный человек постоянно прикладывался.

— С местными ментами мне связываться западло, а вы с Озирским — совсем другое дело. Не обижайся, что за тобой следили, — слишком много на карту поставлено. Если вы, — стал опять вежливым Холодный, — никого не выявите, Юра-Бешеный начнёт мочить всех подряд. Он три раза контуженный, ему ж не объяснить ничего. Одного не понимаю, сколько ни думаю, — чем Банщица его присушила? Он ведь на девять лет моложе, и не урод. По городу слухи ходят, что её родственница-колдовка руку приложила. Восемь ребятишек, надо чем-то кормить. И до сих пор от того приворота Юрка отойти не может. Мы с вами, Оксана, должны навести здесь порядок без выстрелов и взрывов. Согласны?

— С удовольствием, Владимир Кузьмич! Только вы-то что предлагаете? У вас есть какая-нибудь идея? — заинтересовалась я.

— «Идей много», как говорил клоун-лилипут из венгерского фильма «Праздник непослушания». «Эта не подходит, эта не подходит… Ага, нашёл!» Я тут расследование небольшое провёл… — Холодный снова присосался к бутылке. — И выяснил, кто точно Банщицу не трогал. У меня связи надёжные, можете положиться. Многие выиграли от этого убийства, и их вполне можно заподозрить по логике книжных сыщиков. Только вот не мочили они Наташку. Не успели, кхе-кхе!

Холодный засмеялся и подавился водкой. Я смотрела на его маленькие ноги в стоптанных полуботинках, на выношенные брюки в полоску, на распадающийся по ниткам свитер. Смотрела и чувствовала, что этот человек интересует меня всё больше.

— Я сперва подумал на ментов. Им, если мы друг друга передушим, станет спокойнее. Но из ментовки наши сообщили, что Банщицу там берегли на сладкое. Задумки подобные не раз озвучивались, потому что Наталья людям в погонах тоже портила кровушку. Они живут на отчисления от наркобизнеса, знаете? Думаю, это ни для того не секрет. А Банщица сколотила какой-то Фонд борьбы с наркотиками. Они и газету выпускают откровенно фашистского толка…

— Мне про это говорили, — перебила я. — Значит, не милиция?

— Нет, представьте себе. До сих пор Банщицу пытались достать через налоговую, санэпидстанцию и прочие госструктуры. Ликвидировать её могли, но в особо важном случае. Такого случая уже не будет.

— За какие группировки можете ручаться? — Мне вдруг очень захотелось водки, но я стеснялась попросить.

— Послушайте меня внимательно. Постараюсь быть кратким, насколько возможно. — Холодный вынул пачку «Беломора». — Разрешите?

— Конечно. А для меня нет сигарет?

— «Мальборо»! — Холодный выдвинул ящик стола. — Альбина любит такие.

— Спасибо. — Я закурила от позолоченной зажигалки хозяина.

— Область наша с начала девяностых — одна из первых по криминалу. Тогда я ещё здесь не жил, но жена и пацаны рассказывали. Убийства — на любой вкус! Заказные, публичные. Исполнялись наёмниками с применением стрелкового оружия всех типов, в том числе и автоматического. Фугасы, растяжки, мины — как в Чечне. Так что лишним трупом, пусть даже известной женщины, здесь никого не удивишь. Наоборот, слишком долго она целой оставалась. Уже «братва» начала на ворожбу грешить. Мистический ужас Банщица вселяла в своих врагов. Даже менты опасались, что ничего не получится. А сейчас всем интересно — а кто ж сумел-то?! Но лично меня это не удивляет. Здешние киллеры владеют не только оружием, но и техникой бесследного исчезновения с места преступления, блестящими навыками конспирации. Эра беспощадного гангстеризма, эпоха кровавой борьбы за колоссальные деньги, за влияние в торговле, в экономике, в политике вытравила всё человеческое из душ. Наталья мешала, повторяю, многим. И если бы кто-то известный её ликвидировал, скрывать не стал бы. Наоборот, возгордился бы невероятно. И не Юру-Бешеного «братва» боится, потому что здесь валили и не таких. Он, если честно, на один зуб пацанам. Но не хочется воевать за чужое, вот в чём дело! Вы не представляете, какие мужики тут жили и умирали! Промышленная группировка, цеховики, теневики, владельцы казино и товарно-сырьевой биржи, целой серии коммерческих структур! С теми, кто ещё жив, я эту тему обсудил. И никто не смог помочь! Никто! Но всех сжигает интерес. Рядом с нашими пацанами Италия отдыхает. Здесь привыкли приговоры исполнять публично, и трупы не прятать. Судя по тому, что Банщицу загасили тайком, а тело сунули в лифт, это почерк не местных. По некоторым прикидкам, работал не профи. Но, в то же самое время, следует признать — идея воплощена в жизнь быстро и качественно. Чей-то автограф… — Холодный некоторое время задумчиво курил. — А ведь с ней засыпался стрелок высшей пробы. Не слыхали? Был у нас один, убирал в девяносто втором сильно охраняемое лицо. И выполнил тогда заказ — на глазах у жены и детей объекта. И у охранников, что самое главное! Во дворе престижного дома, где всегда много народу, в том числе и начальства. Из ста с лишним автоматных выстрелов он ни одной пули не пустил в случайного прохожего! Класс, не находите? Он умел тщательно планировать ликвидации, а после аккуратно реализовывать эти планы. Так дорожил своей репутацией, что после промаха с Банщицей застрелился. Всегда так и говорил: «Труп вам будет. Если не её, то мой». И слово своё сдержал. Тогда в голову ей целился… Банщица шла под руку с Юрой, своей дорогой, через пустырь. И его, стрелка-то, словно кто под руку толкнул. Пуля в сторону полетела. А дальше, наверное, занервничал, — и второй выстрел мимо! Еле сумел уйти, но сам себе не простил. А Банщица с той поры совсем забыковала. Носила на шее икону и говорила, что Господь послал её в мир для уничтожения скверны, и потому хранит. Самое главное, что приходилось верить. Крутой спиртозаводчик, с которым ментовка ничего сделать не могла, на колени упал перед ней, просил о покровительстве и защите. По одному её слову видный делец порнобизнеса всех девок выпустил, которых завлёк обманом. Торговцев медью и никелем Банщица в открытую данью обложила, а деньги пускала на свои нужды. Ну, не совсем свои. Скорее, на нужды борцов с растлением народа. Наталья была сторонницей твёрдой руки и лечения общества страхом. Через газету набирала в свои структуры ребят, вернувшихся из Чечни. Здесь в основном — шпана. Я вам говорю, сам грамотный в таких делах. И если шпана кого-то зауважает, то вознесёт до небес. Многим не хотелось, чтобы Банщица стала здесь царицей, а такое было возможно. Сейчас модно крутость показывать, прикрываясь правильными словесами, а Наташка всегда такой была. Разбиралась с должниками безжалостно, особенно если те были пришлыми. Нахрап, демагогия, соответствующая фразеология, ребята с бицепсами — то, что нужно. В администрации банщица тоже пользовалась авторитетом, потому что могла надавить на многих. Часто выполняла поручения ответственных лиц. Могла быть услужливой, любезной, расторопной. Она бывала всякой. Умела балансировать на кромке интересов различных группировок, ведь все к ней париться ездили. И всегда кто-то за неё вступался, заслонял от неприятностей. У Банщицы было большое будущее, и многие смирились с этим. Так всегда бывает — едва перестанешь ждать, чудо свершится. Наталья любила, когда её называли «крёстной матерью». Действительно, среди здешней элиты у неё были крестники. Каждому хотелось, чтобы таинственная сила перешла к младенцу, которого у купели держит Банщица. Бывало, договаривалась с воротилами по-бабьи просто, душевно. Так, что те, даже оказавшись в убытке, расставались с ней по-хорошему. Четыре автобуса по городу бесплатно возили жителей, и старухи прямо во время движения молились о здравии Натальи Лазаревны. Я бы много ещё мог порассказать. Добавлю, если удастся свидеться. В августе этого года провалилось последнее покушение. Хотели взорвать кабинет в бане, когда там будет находиться Наталья. Так, представьте себе, взрывчатку задержали в пути и целиком конфисковали до выяснения обстоятельств! Мина направленного действия оказалась некачественной. Это цыгане организовали; после решили даже гранатомёт использовать. Гадалок своих подключили, и те сказали, что жить Банщице остаётся около месяца. Никто уже не верил, ан вот как вышло! И ещё про одну интересную деталь вам скажу. Цыганки в один голос твердили, что убьют Банщицу по ошибке. Так, может, убийца вовсе не её ждал? Такое тоже бывает, несколько случаев знаю.

— Как-то не представить, — честно призналась я. — Слишком известна…

— Деятели «красного» и «белого» капитала, то есть сложившие в бизнес деньги КПСС и уже новые, выросшие на бандитских финансах, дали гарантии, что к ликвидации Лазаревны не имеют отношения. Хотя и печали особой не испытывают — очень уж от неё в глазах рябило. От имени тех, кто занимается здесь лесом, золотом, драгметаллами, камешками, заявляю о непричастности… Им можно верить. Они не стали бы уползать в кусты. На азиатском рынке одно имя Банщицы вызывает шипение и рычание. У тех любой отморозок бы готов завалить её. Но ведь и там не берут на себя! Кстати, угонщики дорогих иномарок, на которых раньше работали перевербованные Лазаревной пэтэушники, тоже неоднократно пытались поставить её на место. Не далее как сегодня утром я встречался с их представителем. Но и тот пошёл в отказ. Мне не дают покоя цыганские слова «по ошибке». Что это означает? Вы правы, Банщица действительно была слишком известна здесь, чтобы с кем-то её перепутать. Многие говорят, что цыганкам нельзя нацело доверять. Но ведь они предсказали, что проживёт Банщица только месяц! — Холодный глубоко вздохнул. — Почти со всеми, кто мог замочить её, я встречался. Был ещё представитель от риэлторов. От тех, кто восемь-десять лет назад урвал жирные куски в машиностроении и электронике. Многие из них жалеют, что мы куда большее быдло, чем сицилийцы. Что нет у нас понятия аристократической чести, человеческого достоинства, элементарного гуманизма даже. Все мы вышли из рабоче-крестьянской среды и никогда другими не станем. Но, кажется, пришёл тот час, когда всем захотелось разобраться не на кулаках и ножах, без «стрелок» и перестрелок. Я знаю, что Озирский — аристократ, и если он выбрал вас в вице-президенты, вы — порядочный человек. Вам можно доверять. Мы все хотим знать, кто «заказал» Банщицу, кто оплатил и исполнил заказ. Я передаю вам волю нашего «смотрящего». Он недавно почил в бозе, две тыщи «братков» его хоронили. Так вот, он тоже хотел это знать. И я ему обещал, когда «смотрящий» был уже на смертном одре. По чужим счетам платить никто не желает. Цыгане очень пострадали от Банщицы, половины своих дворцов лишились. Их Мама Аза публично прокляла Наталью. И теперь все в городе почувствовали силу цыганского проклятья. Но за него ведь к суду не привлечёшь…

— Владимир Кузьмич, неужели службы безопасности всех этих группировок так и не смогли докопаться до сути? Тогда чего же вы хотите от меня, слабой женщины? Мой шеф Озирский — пусть выдающийся, но всего лишь человек. И всей вашей уральской кухни не знает.

Я нахально достала из пачки ещё одну сигарету, чиркнула своей зажигалкой.

— Со стороны всегда виднее, — философски заметил Холодный. — У нас уже глаз замылился, а вы, на свежую голову, может быть, догадаетесь.

— Владимир Кузьмич, вы исходите из того, что Кулдошину убили по заказу — раз. И из того, что сделали это её давние враги, — два. Для вас это — аксиома. Но, может, в аксиоме и кроется главная ошибка? Допустите на минутку, что это был не заказ. И что исполнитель действовал не по воле засветившихся в вашем регионе «авторитетов». Тогда начнут приходить в голову всякие другие версии. Например, Банщицу мог ударить топором по голове наркоман, по каким-то причинам на неё обиженный. Например, привык брать «травку» в какой-то точке, а точку разгромили по инициативе Кулдошиной и ей ребят. Может, наркомана этого специально натравили. Но он мог и сам принять такое решение…

— А что — мысль! — от души восхитился Холодный. — Вот видите — свежая голова и варит быстрее. Я тоже помозгую над этой версией. Никто ведь не высказывал таких соображений, а они могут оказаться верными. Но сегодня я вас хотел попросить вот о чём, Оксана Валерьевна. Возьмите.

Холодный снял с пальца то самое стальное кольцо, протянул мне. Я вопросительно взглянула на него и пока кольцо не брала.

— Покажите его Рахиму Исмаилову. Вы ведь не откажетесь среди зимы попасть в Сочи, в фешенебельный отель на берегу Чёрного моря?

— Неплохо бы.

Мне действительно надоело торчать в Екатеринбурге. Все местные достопримечательности я уже видела, а ехать в тайгу на охоту отказалась — терпеть не могу такие развлечения. Ещё немного подумав, я взяла кольцо и удивилась. Снятое с человеческой руки, оно обожгло меня холодом, а ведь должно было нагреться.

— Кто такой Рахим Исмаилов? Он чем-то может нам помочь?

— О-о, Рахим — мой кореш! Мы в одной камере на «крытке» сидели. У него такое же кольцо есть, сделанное из заточки. Ведь там заточка — самая необходимая вещь. В одной камере годами сидят люди. Прогулка — раз в неделю. Нервы никуда не годные. За пайку сахара или за неверное слово могут запросто порешить. И если ты потерял свою заточку, значит, остался беззащитным. Так вот, все знали, что мы с Рахимом всегда друг за друга вступимся, и трогать нас не решались. Я потому ещё не терпел Банщицу, что она коричневую заразу по земле растаскивала. Это что же — мне с Рахимом нельзя скорешиться, раз он азер? А человек-то какой хороший, добрый! Все эти сопляки с «коловратом» на рукаве мизинца его не стоят. Чем они доказали верность своим идеалам? Кого своей грудью от ножа закрыли? Только слова одни. Значит, мы с Рахимом, как освободились, оба осели здесь. И из своих заточек выковали кольца. Он сразу поймёт, что лично я вас послал. Давно его не видел, но знаю, что сейчас кореш живёт в «Руси». Он не хочет возвращаться сюда и по телефону всего не говорит. Рахим недавно женился, проводит медовый месяц. Но я другую жену его знавал, Анну. Её Банщица на восемь лет в колонию определила. Сами понимаете, что Рахим поклялся отомстить. Но у него тоже никак не выходило. А Рахим — человек горячий, не привык отступать. Уехал месяца три назад к себе на родину, развеяться немного. Женился-то на русской, но она приняла ислам. И вот я решил с Рахимом вас свести, чтобы поговорили. Может, кореш мой что-то и знает. И мне одно твердит: «Вовчик, я не сопля, ты знаешь. Но в городе все на меня думают — она ведь Анну ментовке сдала. Четверых детишек не пожалела, святоша! И Юра-Бешеный, кроме цыган, ещё и на меня грешит. Если что, не хочу молодую жену сразу оставлять вдовой. Надо, чтобы сын у неё ещё при мне родился. Поэтому вернусь, только когда пыль уляжется…» Вот я и сказал вам всё, что на сегодня наметил. Если есть вопросы, задавайте. Я деньгами вас обеспечу для этой поездки, номер в «Руси» сниму. Виноватого нужно найти обязательно, чтобы город наш успокоился, чтобы Рахим вернулся. Вы согласны ехать в Сочи?

— Когда? — Я ещё пять минут назад не предвидела такой развязки.

— Да хоть завтра! Билет вам доставят, охрану выделят. Кулдошину скажете, что возникла крайняя необходимость в связи с расследованием. Вам Рахим наверняка честно скажет, он убил или нет. Если нет, мы попробуем другой путь нащупать. Только пока Кулдошину про меня — ни слова! Спросит, зачем с Альбиной сюда ездили, скажете — один «голубой» пожелала рассказать о своём конфликте с Банщицей. Она ведь была настоящей грозой для геев. Альбину я проинструктирую, и педика этого тоже. Они подтвердят факт встречи. Но вас я не тороплю, подумайте спокойно, сколько нужно. Позвоните Альбине и скажите, на какое число надо брать билет. Дело в том, что я боюсь, как бы от меня к Рахиму ниточка не потянулась. И Юра-Бешеный не узнал, где сейчас находится мой кореш. Хватит, что они ему один раз жизнь сломали. Он же Нюрку любил, Аннетой всегда называл. Её младший сын — от него. К родственникам отвёз…

— Я подумаю, и завтра Альбине позвоню. Раз взяла ваше кольцо, значит… Одним словом, согласилась. Но нужно приготовиться к поездке.

— Я позову Альбину. Она вас отвезёт, куда скажете. Устал я сегодня…

Владимир Кузьмич потёр ладонью лоб и пожал мою руку. Я снова вздрогнула, хотя должна была уже привыкнуть. Его рука была ледяной и жёсткой, словно я прощалась со статуей.

* * *

Оставшись одна в своей стеклянно-металлической ванной комнате, я сняла кружевную чёрную грацию, под которую как раз и подбирала в аптеке прокладки. Бархатное вечернее платье я оставила в номере «люкс» вместе с отколотой от волос алой розой и бросила всё это великолепие на постель.

Холодный не поскупился, и я могла вдоволь гулять в Сочи на его деньги, ни в чём себе не отказывая. Сейчас вот, например, я вернулась из ресторана при гостинице «Русь», где провела вечер в обществе молодого преуспевающего нефтяника. Звали его Александр Лобачёв, и он намекнул на возможность этой же ночью стать его любовницей.

Да, он женат, в семье двое детей, но это — не помеха. Если мы понравимся друг другу, он возьмёт на себя заботы об Октябрине, потому что дети ни при каких условиях не должны страдать. Я же болтала с Лобачёвым только для того, чтобы наблюдать за интересующей меня группой посетителей.

— Дочка такая же красивая, как ты? — ворковал Лобачёв, разливая шампанское в высокие плоские бокалы на чёрных ножках.

От шампанского шёл дымок — нефтяник только что открыл вторую бутылку.

— Нет, она похожа на отца, чему я несказанно рада. — Мой ответ прозвучал искренне, и нефтяник это понял. — Я его очень любила и люблю.

— Понятно.

Лобачёв сразу погрустнел, но справился с собой и продолжал изысканные ухаживания. Когда мы выпили по бокалу, он заговорил снова.

— Оксана, почему ты не привезла дочку с собой?

— Она учится во втором классе, её нельзя срывать с занятий. — Довод выглядел убедительно, и Лобачёв ничего не заподозрил.

Но, самом деле, причина была другая. Сидя рядом с самоуверенным бизнесменом, я вертела на пальце металлическое кольцо, постоянно поглядывая направо. Там, через столик от нас, выпивал и закусывал плотный мужчина лет сорока пяти в блестящем костюме и цветком в петлице.

К нему прильнула потрёпанного вида девица, искусственная блондинка в ярко-зелёном длинном платье с рукавами почти до кончиков ногтей. Голову девицы укутывала белоснежная шаль. Я вспомнила, что когда-то сама одевалась подобным образом, потому что так было нужно. Я жила в Турции, в доме бывшего мужа, двоюродного дяди Октябрины. Как давно это было! И, похоже, даже не со мной…

Я всё размышляла, под каким предлогом подойти к Рахиму и показать ему кольцо Вовчика Холодного, а потому болтовня с Лобачёвым меня раздражала. Да, я не отказывалась от шампанского, от апельсинов, от ананасов и шоколадных конфет, а также от прочих яств, подаваемых в ресторане санатория «Русь. Но спутник чувствовал, что я невероятно далека от него, хоть и сижу совсем рядом. Меньше всего мне хотелось, чтобы Лобачёв что-нибудь понял. Например, догадался, кто я такая и для чего интересуюсь Рахимом. Кроме того, парочка молодожёнов могла в любой момент встать из-за столика и пропасть. Тогда получится, что я убила этот чудный вечер зря…

— Тебе здесь, наверное, надоело, — предположил Лобачёв и сноровисто нашёл под столом мою руку.

Я вежливо, но твёрдо высвободила её и отодвинулась подальше. Лобачёв должен был понять, что малость перебрал, и вообще ему не приходится рассчитывать на какое-то продолжение этого ужина. Саша удивлённо хмыкнул, пожал плечами и выпил стопку водки.

— Ни капельки не надоело! — Небрежным движением головы я рассыпала локоны по обнажённым плечам, возбуждающим нетерпеливого мужчину. — Если надоело тебе, можешь не стесняться и не чувствовать себя обязанным. Иди туда, куда тебе нужно. В казино? На концерт? Может быть, в «Итальянский дворик»? На теннисный корт, кажется, уже поздновато. Итак?..

— Оксана, я без тебя никуда не пойду, — твёрдо сказал Лобачёв, чем очень сильно меня огорчил. Тем для разговоров у нас почти не осталось, а искать новые ни он, ни я не хотели. — Если тебе нравится находиться здесь, будем здесь. Тем более что сегодня неплохая эстрадная программа, а мы с тобой ещё не танцевали…

— Сашенька, давай объяснимся сразу и начистоту! — лучезарно улыбнулась я, поигрывая бриллиантовыми подвесками в ушах и таким же дорогим колье, которое всё же не зря везла из Москвы. Лобачёв ел меня глазами и вновь незаметно придвигался поближе. — Я спать с тобой не буду никогда, понимаешь? Я давно уже не спала с мужчинами. Ты не поверишь, но это так. В ранней юности мне пришлось слишком много пережить, и отдавалась я далеко не всегда по своей воле. Ныне я стараюсь без нужды не делать глупостей. Без крайней нужды! Только с одним человеком, отцом моей дочери, готова уединиться в любой момент. Но его, к сожалению, нет рядом.

— Кто это такой? — неожиданно громко, хрипло, настырно спросил Лобачёв, и лицо его налилось бурой кровью ревности.

— Зачем тебе? — грустно отозвалась я. — Ты для меня никто.

— Наверное, ты всё-таки передумаешь, — с обычной мужской самоуверенностью предположил Саша. — Мало ли что было в жизни, но глупо хранить верность одному и закапывать себя заживо.

— Позволь мне решать! — Я с трудом сдерживала бешенство. — Я не лезу в твою жизнь и не будоражу твою боль!

Я мечтала о том, чтобы Лобачёв психанул и ушёл; даже готова была заплатить за ужин. Собственно, я собиралась сидеть в ресторане одна, но нефтяник решил, будто одинокая красавица обязательно должна искать себе клиента. И изъявил желание стать им немедленно, пока другие не опередили. Два часа назад я согласилась пустить его за свой столик и сейчас жалела об этом. Деньги предоставил мне Холодный, и экономить не приходилось.

— Если я сказала «нет», значит, нет! Когда же мужики наконец-то научатся понимать всё буквально, а не через призму мифа об извечном женском кокетстве и собственной неотразимости? Ты мне не нравишься, я тебя не хочу. И деньги твои мне не нужны. Если хочешь поддерживать нормальные отношения, я не против. Будем просто хорошими знакомыми и всё. Но если тебе позарез нужна любовница, тогда в чём проблема? Ведь если бы у сочинских шлюх в темноте светились глаза, здесь давно бы наступили бесконечные белые ночи…

Лобачёв с горя допил графинчик водки, поперхнулся и слегка испачкал свой баснословно дорогой костюм. Я молча подала ему салфетку. Мы смотрели друг на друга, стараясь понять, что будет дальше.

— Мне не нужна любая баба, иначе действительно не было бы проблем, — тяжело, с расстановкой, начал Лобачёв. — Мне нужна ты. Только ты, Оксана. Не веришь? А зря…

— Я верю, но ты-то мне не нужен. И не будешь нужен никогда.

— Тогда почему ты согласилась поужинать со мной? — с потрясающей непосредственностью спросил Лобачёв, и губы его дрогнули — обиженно, совсем по-детски.

— Просто хотела посидеть тут, развлечься, отдохнуть. Ты спросил, можно ли составить компанию. Почему же нельзя? Но ведь не идёшь же трахаться со всяким, кто ответит тебе, который час!

Я внимательно рассматривала свой алый, под цвет розы, маникюр. Ногти всегда были моей гордостью — я их не наращивала и не приклеивала.

— Я в состоянии оплатить свой ужин, Саша. И в долгу у тебя не останусь.

— Ни в коем случае! — оскорбился Лобачёв и снял с колен салфетку. — Да, тебя здесь многие принимают за куртизанку, только никто до сих пор не встречал тебя с мужчиной. Ты всегда одна…

— Да, я всегда одна. Потому что хочу быть одна. — Про себя я умоляла Рахима и его молодую жену посидеть в ресторане подольше и дождаться ухода Лобачёва. — Навязчивое мужское внимание мне ни к чему.

— Оксана, кем ты работаешь? — вдруг выпалил Лобачёв.

— Вице-президент фирмы, — сказала я Саше чистую правду.

— Чем фирма занимается? — продолжал допрос Лобачёв.

Он почувствовал неладное, но никак не мог сформулировать причину своих страхов.

— Это тебя не касается. Ты должен знать, что такое коммерческая тайна.

Я демонстративно глянула на свои «ресторанные» часики — маленькие, золотые, в мельчайшей алмазной крошке.

Саша перехватил взгляд.

— Ты куда-то торопишься? Почему раньше не сказала?

Он зачем-то оглянулся, поёрзал на стуле, придумывая выход из положения.

— Деловой человек обязан понимать тонкие намёки, — парировала я.

— Оксана, но мы ещё встретимся? — униженно, жалко спросил Лобачёв.

Я вообразила, как многие проститутки и просто искательницы курортных приключений желали бы провести ночь с симпатичным, фигуристым, денежным мужчиной. Понятия счастья и несчастья до удивления расплывчаты, относительны, неуловимы. Меня раздражают приставания Лобачёва, а остальных баб убивает его равнодушие.

— Только на тех условиях, что я высказала. Иначе нет смысла.

— Жаль, что сейчас зима, и на море делать нечего. Снегу навалило столько, что никуда не выберешься. Может, сходим завтра в парк? Там, представь себе, деревья из всех уголков Земли — из Японии, из Австралии, из Штатов. Ты была там?

— Нет, но про вечнозелёный парк слышала.

Я готова была завтра идти с Лобачёвым куда угодно, лишь бы он убрался сейчас.

— Значит, согласна?!

Его лицо светилось изнутри, будто под кожей зажгли лампу. И разошлись в улыбке полные сухие губы.

— Согласна, договорились.

Я опять посмотрела на Рахима и убедилась, что тот ещё не собирается уходить. Официант только что принёс на тот столик бутылку шампанского и трёхэтажную вазу со всевозможными фруктами. И тотчас же за столик подсел ещё один брюнет — наверное, земляк Рахима.

— А сейчас мне надо идти, — тем же виноватым тоном сообщил Лобачёв. — Здесь много наших, нефтяных, отдыхает. Нужно с одним из них пересечься. Назначили встречу в бассейне — заодно и поплаваем.

— Очень хорошо! — обрадовалась я. — Иди, Саша, а то опоздаешь.

— Опоздать-то не опоздаю — до встречи ещё полчаса. Но если ты хочешь, уйду. Только расплачусь.

Лобачёв наконец-то всё понял. По крайней мере, то, что почему-то желаю срочно от него избавиться. Не мог сообразить только, как я собираюсь проводить время без него. Наверное, тоже должна с кем-то встречаться.

Саша подозвал официанта, отсчитал деньги и направился к выходу. Потом вдруг повернулся на каблуках, пошёл обратно, сопровождаемый жадными взорами проституток.

— Оксана, завтра станцуем? Или у тебя вечер занят?

— Обязательно станцуем, Саша.

Я, уже не особенно стесняясь, вытягивала шею и старалась ни на секунду не терять из виду Рахима. Моё загадочное поведение только распаляло Лобачёва — в нём проснулся охотничий азарт. Теперь я даже готова была поверить, что, кроме меня, никто ему не нужен.

— Все танцы завтра здесь, с тобой. Обещаю. А пока иди, прошу тебя.

— До встречи, — шёпотом сказал Лобачёв, круто повернулся и ушёл.

От радости и нетерпения я даже запрыгала на стуле — долгожданная свобода подействовала на меня возбуждающе. Как долго мне пришлось ждать этого момента — будто кошке у мышиной норки. Только бы никто больше не пристал, иначе я не выдержу, вцеплюсь ногтями в его лицо.

Но пока всё шло отлично. Вот я, вот Рахим, а что касается его жены и земляка, то вряд ли они помешают. Увидев кольцо Холодного, Рахим обязательно среагирует. Во всяком случае, назначит встречу, потому что не сможет пренебречь посланцем своего кореша.

Я взяла свою сумочку, поднялась из-за столика и направилась к Рахиму сквозь танцующую толпу. По лицам людей прыгали разноцветные огоньки из-за мигающих в углах зала прожекторов. Что-то орал ди-джей, переговаривались пьяные мужики, каждый из которых почему-то считал меня своей собственностью. А я шла и шла, очень долго, отдирая от себя потные горячие руки, отвешивая затрещины и ударяя длинным острым каблуком по коленям и лодыжкам.

Стройная высокая шатенка в сильно открытом чёрном платье с высоким, до бедра, разрезом, с шёлковой розой в волосах, вся сверкающая бриллиантами, привлекала внимание гуляющих. Каждый хотел овладеть ею, чтобы потом рассказывать о своей победе дружкам в сауне или в бассейне, а то и под заснеженными пальмами на набережной. Но я твёрдо знала, что этого не будет никогда и ни с кем, а потому была спокойна, как сфинкс, и устремлена к цели. К той, ради которой и летела в Сочи сквозь пургу, подолгу сидя в аэропортах, питалась растворимым супом из кружки, превозмогая естественную немочь критических дней.

Я везла в Сочи платье и драгоценности, ежеминутно рискуя быть ограбленной, несмотря на то, что Холодный дал мне охрану. Два его пацана проживали в соседнем с моим номере и сейчас были в ресторане. Но, самое главное, я наверняка не знала, как всё у нас получится с Рахимом и не окажется ли напрасным всё это долгое, трудное путешествие.

Я поравнялась с нужным столиком, подвернула ногу и закусила губу. В грохоте музыки и ресторанных воплей Рахим и его собутыльники не сразу обратили на меня внимание. И потому мне пришлось поднажать.

— Извините, у меня что-то с ногой!

Я нарочно схватилась за край стола рукой, на безымянном пальце которой было надето стальное неприметное колечко. Руки у Вовчика Холодного оказались маленькими, и его кольцо с меня не сваливалось.

— Можно присесть? — Я кивнула на свободный стул. — Только посмотрю ногу…

— Конечно-конечно! — засуетилась молодая супруга Рахима.

Она тут же бросилась осматривать мою ногу, с которой на самом деле ничего не случилось. Рахим, как я и ожидала, уставился на кольцо выпуклыми чёрными глазами. Земляк его смотрел на певичку, похожую на Валерию, которая изнемогала от страсти на подиуме, и потому нам не помешал.

Рахим вытащил из-под стола свою руку с таким же стальным кольцом.

— Ты от Вовы? — спросил он шёпотом, делая вид, что справляется о моём здоровье. — Говорить будешь или «малява» есть?

— Хочу говорить, — так же тихо ответила я. — Назначьте время и место.

— Сегодня в десять, у нас в номере. — Рахим вдруг широко улыбнулся. — Вовчик сообщил, что ты приедешь сюда. Очень хочу поговорить.

— Ничего страшного. Растяжение, наверное. — Жена Рахима поднялась с колен. — Надо что-нибудь холодненькое приложить, и всё. Но если разболится, тогда идите в медпункт. Я могу вас проводить.

— Лена, сиди! — приказал Рахим, уже сообразивший, что история с подвёрнутой ногой оказалась примитивным трюком. — Ничего у неё не разболится, и я приглашаю девушку к нам в гости… Тебя как звать?

— Оксана, — представилась я.

Неизвестно, как назвал меня Вовчик, поэтому не стоит врать, тем самым подрывая доверие. В любом случае стоит изображать естественное знакомство.

— Спасибо за приглашение, я постараюсь зайти. Сегодня у меня вечер свободный.

— Это Лена, — представил Рахим свою супругу, которая теперь не казалась мне такой уж помятой.

Короткая стрижка на осветлённых волосах, большие карие глаза с тяжёлыми веками, аккуратный носик, пухлые губы — очень даже прилично. Разве что мешки под глазами, слишком заметные для её возраста…

— Очень приятно. — Лена легонько пожала мою руку.

— Вагиф.

Рахим ткнул пальцем в земляка. Тот наскоро кивнул, улыбнулся золотыми зубами и вновь уставился на танцующих длинноногих девиц. Те, выстроившись цепочкой, синхронно качали бёдрами.

— Тогда я, пожалуй, пойду. — Мне пришлось для приличия немного похромать, неловко взмахивая сумочкой. — Вы мне очень помогли…

— Заходи! — ещё раз пригласил Рахим, а после уже не обращал на меня никакого внимания, заговорил по-азербайджански с Вагифом. Костюм последнего был ещё ярче и нелепее, чем у Исмаилова.

Неизвестно, понимала ли этот язык Лена. Но на устах её лучилась всё та же безмятежная улыбка, а в ушах переливались изумруды — в тон платью. Больше никто из присутствующих не смотрел на нас, кроме моих охранников, которые немедленно поднялись и пошли следом за мной.

Внезапно почувствовав кошмарную усталость, я посмотрела на часы — восемь вечера. Через два часа я должна буду подняться в номер Рахима, но перед этим стоит переодеться и немного отдохнуть. Я выпила довольно-таки много шампанского, и в таком виде вести важные переговоры не могла. От золотых зубов и запонок Рахима с Вагифом у меня началась мигрень, которую следовало срочно вылечить.

Туда, к Рахиму, не нужно брать охранников — пусть ненавязчиво подежурят у двери. Я знала, что чужих мужиков мусульманин никогда не впустит в комнаты, где живёт его жена.

— До десяти вечера оба свободны, — сказала я ребятам у дверей своего номера.

Я понятия не имела, сколько ещё пар глаз наблюдают за мной, сколько «жучков» и прочей пакости поставлено в номере, но это не имело никакого значения. Секретные разговоры там я не вела, тайных гостей туда не приглашала. Поживиться наблюдатели могли лишь картинками интимного характера — когда я перед объективом переодевалась и принимала душ. Но эти удовольствия не стоили средств, затраченных на слежку; я была устроена точно так же, как любая фотомодель.

Охранники кивнули и молча удалились. А я вошла в свой номер, подсознательно ожидая нападения, хотя, по логике вещей, этого не должно было случиться, остановилась у порога. Чувство опасности исходило из комнаты. Из мрака, разбавленного светом уличных фонарей. Что-то изменилось в привычной обстановке, и я поняла, что именно.

В номере пахло лилиями, и я заинтересованно включила свет. Зажмурилась, открыла глаза и расхохоталась, потому что на полу посреди моего шикарного номера стояла целая корзина лилий цвета топлёного молока — в тон стенам и полу. На узкой карточке, вложенной в корзину, я прочла: «Красота — это страшная сила!» И больше ничего — ни имени, ни адреса.

Почему же лилии? Намёк на первую древнейшую профессию? Лобачёв балуется или кто-то другой? В любом случае большое спасибо. Несмотря на сомнительную славу лилий, я всегда очень любила их. И не прочь была украсить ими свой номер на то время, что пробуду в Сочи.

Сбросив грацию и колготки, я полезла под душ, и там окончательно протрезвела. Потом, уже в купальном халате, выбралась из ванны и долго, стоя у зеркальной стены, феном сушила волосы. Перед глазами скакали электрические зайчики, и я, устало щурясь, думала о широкой постели, до которой на самом деле было ещё очень далеко. По голубой поверхности зеркала разлетались нарисованные чёрные птички, и мне действительно показалось, что я на миг заснула, и мне всё грезится.

Мне всё время казалось, что до встречи с Рахимом можно как следует отдохнуть. А получилось так, что я едва не опоздала, на несколько минут отключившись от реальности. Потом я металась по номеру, то и дело натыкаясь на корзину с лилиями, пока не догадалась поставить её на туалетный столик. Много нарядов я в Сочи не захватила, но кое-что в чемодане нашлось, и потому пришлось некоторое время выбирать.

Очень кстати оказалась шёлковая шаль, которой я укутала голову — знала, что Рахиму это понравится. Да и после душа боялась простудиться, потому что всё время побаливало горло. Чего уж я не могла себе позволить, так это свалиться в самый ответственный момент. Платье надело шерстяное, тёплое, с длинным рукавом и воротником в виде огромного хомута. Накладывать полный макияж не стала, только навела на губы зеркальный блеск, который и придал лицу нужную пикантность. Но я шла всё-таки не красоваться, а работать; потому должна была выглядеть скромно и, в то же время, привлекательно.

* * *

Охранники, ожидавшие у двери, проводили меня до лифта, подняли на нужный этаж. Холодный говорил, что его кореш давно снял номер и убрал его по-своему. Вернее, красоту наводила Лена, но на каждый шаг ей требовалось одобрение супруга и повелителя.

Меньше всего мне хотелось опять угощаться, отнимая драгоценное время от разговора, но восточный мужчина не мог встретить гостью пустым столом. Я увидела на низеньком столике Всё то, что, наверное, демонстрировал свои друзьям старик Хоттабыч.

Я постучала в дверь номера, и мне тут же открыла Лена. Она была всё в том же зелёном платье, с перстнями на пальцах, как будто недавно вернулась из ресторана, но только босая. Я знала, как нужно себя вести, и первым делом сбросила обувь. Рахим, заметив это, довольно крякнул и поспешил навстречу, складывая руки перед грудью и кланяясь.

Лена уже сносно усвоила уроки восточной жизни — по крайней мере, я не заметила ни единого огреха. И ухаживала она за мужем, за его гостями так, как делала бы это любая землячка Рахима. Дом в гостинице она устроила всем на зависть. Я залюбовалась первой же комнатой, начисто позабыв про своих охранников.

— Когда за вами прийти? — спросил один из них, Евгений.

— Я вызову, у меня мобильник с собой. А пока располагайте собой, как хотите, но только в пределах отеля.

— Понял. — Евгений повернулся и ушёл, увлекая за собой напарника.

В баре по инструкции сидеть не разрешалось, разве что с бокалом сока, а вот около игровых автоматов мальчики могли неплохо развлечься.

Откуда-то из угла зазвучала тихая музыка, и двухкомнатный номер утонул в ней, как в воде. Белая комната дышала свежестью, и вся мебель в ней была тоже белая, равно как и шторы. Маленькие коврики светлых тонов, разбросанные по полу, скрадывали наши шаги, и мы передвигались неслышно. Под ковриками обнаружилась рогожка, затканная фантастическими цветами. И к ней очень шла вся обстановка — плетёные кресла, кожаный диван, такие же пуфики, похожие на туман занавески.

— Вот, так мы и живём! — Рахим обвёл рукой всё это великолепие. — И ещё неизвестно, сколько тут торчать придётся. Может, сын наш здесь впервые глаза откроет.

Рахим посмотрел на Лену, и та потупилась. Живота я у неё не заметила, но поняла, что прибавление семейства ожидается.

— Вовчик говорил, что нам приходится скрываться? С тех пор, как всё случилось с Банщицей, стали думать на меня…

— Да, говорил. — Я подошла к столу и уселась на коврик по-турецки, чем вновь привела хозяина в восторг. — Рахим, ты всё расскажешь? Вовчик обещал, что ты ничего скрывать не станешь. Тебе это тоже нужно.

— Мне нужно! — с готовностью кивнул Рахим. — Мне до июля надо оказаться дома… У меня дом на Урале. А для этого — узнать, кто Банщицу убил. Доказать, что не я. Анну, предыдущую мою жену, Наталья ведь на кичи посадила. И я прилюдно поклялся отомстить. Очень жалко, но я не успел. Это другой.

Лена предупредительно скрылась на своей половине, а я продолжала изучать подвешенные к потолку плетёные огромные корзины, в которых хранились журналы, книги и бумаги. На полках и столе стояло много цветных и матовых бутылок, которые, в свою очередь, терялись среди извивающихся стеблей лимонника. Горшки были не только глиняные, но и прозрачные. Один из них даже стоял на аквариуме, и растение как бы висело в воздухе.

Но больше всего мне понравились разноцветные подушки, ярко выделяющиеся на белом фоне. Они не подходили ни по цвету, ни по фасону, а просто создавали неповторимый восточный колорит. Композицию дополняли всевозможные светильники, даже закреплённые на потолке. Один из них, старинный, керосиновый, переделанный под электрическую лампочку, освещал всё великолепие на столе.

Расшитые шёлком ширмы, шторы из стекляруса — всё создавало иллюзию того, что нахожусь в турецком доме, и не прошло тех лет. Мне расхотелось допрашивать Рахима. Я начала против воли вспоминать минувшее, всё переживать снова, и едва не расплакалась. Лена, принёсшая очередное блюдо с огромными лепёшками, испечёнными на меду, испуганно взглянула на меня.

— Нога болит? — на всякий случай спросила она.

— Нет, душа, — бездумно отозвалась я и сама пожалела об этом.

— Ничего-ничего!

Рахим указал перстом на стол, но мне не хотелось есть. Наоборот, возникло желание как можно скорее выяснить интересующие детали и уйти к себе. Туда, где тихо, просторно, пахнет лилиями, и ничто не напоминает о безвозвратно ушедшем. Кроме того, я сегодня не звонила в Москву, а ведь дочка всегда ждала, когда я о ней вспомню. Не поговорив со мной, Октябрина не могла заснуть. Она очень тосковала в интернате, где приходилось оставаться и на выходные.

— Что Вовчик велел передать? Говорит, ты ищешь убийцу Банщицы.

— Ищу, но покуда никаких успехов нет. Все авторитетные люди города заявили о своей непричастности. И ты тоже говоришь, что не убивал. Ходят слухи о случайном нападении на Банщицу, но я не представляю, как это могло случиться. На сегодня выяснено одно — убийство не было заказным.

— Но ведь не грабанули же её! — возразил Рахим, через плечо делая знак жене, чтобы та удалилась.

Лена скрылась быстро, бесшумно, как привидение.

— Все «брюлики» на месте и «бабки». Ничего на ней не тронуто. Вот на меня и подумали. Я бы молодую жену давно отсюда в Екатеринбург увёз, а как? Юра-Бешеный нам там жизни не даст. Чтобы вернуться, следует точно знать, кто Наташку и за что…

Рахим налил себе и мне зелёного чаю. Я отпила жидкость с запахом травы и совершенно не почувствовала вкуса.

— Да, за ней охотились многие. Хотели убить, но она жила, и даже девятого ребёнка родила. Руководила своей баней и откровенно всех презирала. И вдруг споткнулась на ровном месте!

Рахим вытаращил свои большие, выпуклые глаза цвета чернослива.

— То-то и оно! У нас, Оксана, строгий отчёт во всём. Ты угощайся, а то обидишь нас с Леной. Попробуй виноград, и гранаты тоже. А какая хурма, слушай! В Москве и на Урале такой не найдёшь, разве что если очень дорого… А у меня даром! Надо бы и Вовчику гостинец послать. Так вот, по всем статьям у меня резон был. Вовчик говорил про Анну? Она — училка. Муж умер, трое пацанов на руках. Потом четвёртого родила от меня. И Банщица сдала её ментовке с наркотой. Ты ведь знаешь, как она с зельем боролась и хорошие слова говорила. Детишек жалела, которых сажают на иглу. А вот этих без матери оставила! Трое старших с бабкой живут на Урале, а своего я к родственникам определил.

Рахим налил себе ещё чашку, взял с блюда хрустящий хлебец. Опять вошла Лена с подносом, стала собирать тарелки. И Рахим похвастался.

— Но Лена моя — не училка. Международный университет бизнеса и управления в Марьиной Роще закончила! Вот как!

— Круто! — согласилась я и улыбнулась Лене. Та опять бесшумно скрылась. — Значит, Юра-Бешеный думает на тебя и препятствует возвращению на Урал, угрожает местью. А, по-твоему, кто мог это сделать? Как я понимаю, ты всё-таки думаешь, что Банщицу заказали. Мне тоже не верится, что её убил обкуренный пэтэушник. Но ведь у тебя точно есть какие-то догадки, сведения. Так ведь, Рахим?

Тот сосредоточенно чесал толстым, поросшим чёрным волосом пальцем переносицу, а я рассматривала надетый на этот палец громадный золотой перстень. Так прошло минут пять, и Рахим заговорил снова.

— Честно, не понял ничего. — Крупное, блестящее от пота лицо Исмаилова заметно напряглось, потемнело. — Ведь серьёзно решил кончать с ней, и пустил вслед «ноги». Тебе-то всё можно сказать. Я Вовчику верю, как самому себе, а он за тебя поручился. Так вот, для меня не было вопроса, кончать Наташку или нет. Выбирал только время удобное, потому что многие, авторитетные очень, с ней облажались. Мои люди шли за Банщицей всё время, где бы она ни была. И вели съёмку.

Рахим выразительно взглянул на меня. Я заметно вздрогнула и чуть не выронила гранат, из которого выбирала зёрнышки.

— У меня кассеты есть. Хочешь посмотреть?

— А там есть, что смотреть? — как можно более равнодушно бросила я.

— Может, и есть… Раз ты от Вовчика приехала. Я скажу то, чего никому бы не сказал. И пересниму для тебя материал.

— Я должна знать, нужен ли мне этот материал.

Я поморщилась, представив, как завтра придётся идти с Лобачёвым в парк, а после танцевать с ним же в ресторане. Решила, что с огромным удовольствием вообще не просыпалась бы завтрашним утром.

— Мне нужны данные, которые могут пролить свет на причины убийства Кулдошиной. Простая фиксация её передвижений мне ни к чему.

— А там есть след, — просто сказал Рахим и понизил голос. — Я тебе скажу, а ты думай, будешь брать кассеты или нет. Я бесплатно отдам, они мне не нужны теперь. Счёт закрыт. Не мной, но закрыт. И Анна в колонии уже знает, что Банщица своё получила. Но Анна тоже не верит, думает, что я… Так просто ведь и не напишешь ей. Она всегда считала меня настоящим мужчиной. Но я не сумел им стать. Аннету ведь Нечёсов сдал, Наташкин любовник. Это ты знаешь? Менты называли Аннету «мать героина», она на Урал наркоту возила из Таджикистана. И попалась по наводке Нечёсова. Анна с его матерью родственники, им от бабки хороший каменный дом достался в Березниках. Так вот, не поделили они этот дом, и мать Нечёсова решила Анну посадить. Узнала откуда-то о наркотиках. Откуда — я так и не смог выяснить. Анна по пьяному делу могла с родственницей поделиться. Или как-то по-другому. Но мать Нечёсова Вера Пантелеевна вышла на Аннин промысел, и через своего сына Гришку сообщила Банщице. Гришка этот на колокольне звонит и иконы рисует, и других звонарей учит. Такой тихий весь, скромный, говорит только о Боге. Но и он Анну не пожалел. У Банщицы везде свои люди были, и в ментовке тоже. Чем-то Анна с Натальей даже похожи были. Обе с детишками остались, без мужей. И обе потом нашли своё счастье. Банщица должна была Анну понять, да не поняла. И Отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков замёл её на границе. Анна везла пакеты вместе с детской обувью, в целлофане. Я тогда к родным в Гянджу поехал, а когда вернулся, застал мальчишек одних в квартире. Хотел всех забрать, но старшие отказались. Только своего, Радика, увёз. Анна тогда в предварилке сидела. Взяли её с поличным, деваться некуда. А мне шепнули, что постаралась Банщица. Я тогда же дал слово себе и другим, что долго она по земле ходить не будет. Анну на восемь лет осудили в начале этого года. А я всё ждал момента… Не дождался. Банщица настоящую охоту открыла на меня и моих людей. Она знала о том, что я хочу сделать. Пришлось ехать сперва на родину, а потом сюда. Здесь же познакомился с Еленой. С Анной-то не расписанными жили, а с Ленкой сходили в ЗАГС. Но я и Анну не забываю, тоже считаю её своей женой. Грею её на зоне, как могу, и на детишек бабке деньги посылаю.

Рахим уронил на руки большую голову с глянцевыми чёрными волосами. Седые виски казались не настоящими, как будто приклеенными, сделанными из тонкой ваты. Высокий, изрезанный морщинами лоб Рахима покрылся каплями пота, и на верхней губе показалась синеватая щетина. Тень легла и на подбородок с ямочкой.

Мощную шею Рахима охватывала плоская золотая цепь, которую он всё время теребил пальцами. Рядом с Рахимом на валике дивана лежали дорогие чётки слоновой кости — такие я всего один раз видела в Турции у уважаемого старика, которому было больше ста лет.

— Когда вернёмся на Урал, привезём с собой Радика. Будем вместе дожидаться Анну из колонии. И старших её я не брошу. Только помоги узнать всё, чтобы мы спокойно там жили. А я скажу, что видел на плёнке. Всё время глядел в «видак» и не мог понять, что за человек за ней ездит. Долго ездил, целый месяц, наверное. И в тот день, когда убили её, завёл свою машину на парковку у соседнего дома, а сам пошёл к Банщице…

— Рахим, что это за машина?!

Я в смятении схватила чужого человека за рукав и принялась трясти его, будто так можно было скорее получить информацию.

— Ты знаешь, кто за ней ездил?..

— Так и не смог дознаться, кто он. Номер «тачки» местный, уральский, а сам мужик чужой. Никто его не знает. Но могли и залётного нанять, такое часто бывает. Пас он Банщицу плотно. Сам, лично, никому не доверял. И куда после девался, ни одна собака не знает. Как в воду канул. Только обвинять-то его пока не в чем, — с сожалением сказал Рахим.

— Точно. — Я взяла из вазы персик. — Да, он за ней ездил. Но что он её убил, никто из твоих людей не видел и не заснял, так?

— Так! — обречённо махнул ракой Рахим и закурил сигару.

— Только ты мне всё равно кассету подаришь, потому что данные могут оказаться интересными. Какая «тачка»-то была? Помнишь?

— «Девятка» цвета «мокрый асфальт». Ты сама её увидишь на плёнке. Номер чётко вышел, так что пробить можно. Я сам-то не успел, мне сюда кассету переслали. Знаю только, что Банщицу вели не мы одни. Если был тот, в «девятке», то мог найтись и другой, верно?

— А можешь ты по памяти описать мужика из «Жигулей»? Я сама всё потом посмотрю, но для начала… А, Рахим?

— Громила, настоящий «шкаф». Славянин, светло-русый, носит усы и короткую бородку. Это к тому, что не те убили её, на кого думает Юра-Бешеный. Но нанять такого могли, чтобы поменьше подозрений… — Рахим посмотрел в мои расширенные глаза и понял, что говорит дело. — Весь в чёрном — и куртка «Босс», и джинсы. Только кроссовки белые. На плече — сумка «Адидас» из больших. Он взял с собой эту сумку, когда вышел из машины в соседнем дворе. Потом ещё поболтался там, где жила Банщица. Подождал, пока подъезд откроют, и зашёл. На «неотложке» врачиха приехала. А Банщица с охранником около семи подрулили. Жамнова она отпустила, а сама в дом вошла. Мои люди на улице остались. Они уже хотели запрашивать, как дальше быть, продолжать наблюдение или уезжать. Банщица прибыла домой, и там достать её очень трудно. На тот день никто ничего и не намечал — так, следили для порядка. И вдруг из парадного выбегает какая-то старуха — испуганная, ненормальная. Мои на неё внимания не обратили, но всё-таки засняли. На кассете она есть. Ноги заплетаются, глаза ничего не видят. А ведь бежит, бежит мамаша, и всё время оглядывается на подъезд Банщицы…

— Рахим! Дальше! Умоляю!

Я была готова его расцеловать. Получить портреты того мужчины с сумкой и старухи я не надеялась. Да что там портреты — каждая минута интересующего меня сентябрьского вечера оказалась запечатлена на плёнке. И вскоре я смогу лично эти кадры увидеть. А после отматывать назад много раз, всматриваться в каждый штрих записи, к сожалению, не содержащей сцены убийства. Я смогу сделать фотографии, найти по ним и мужчину, и старуху. Особенно если мне в этом поможет жена директора заправки Голобокова…

— Куда старуха пропала потом, мои не выяснили. Она просто забежала за угол, — продолжал Рахим, обмакивая лаваш в мёд и вгрызаясь в него превосходными зубами, половину из которых он совершенно зря сточил под коронки. — А минут через пять возник тот парень с сумкой. Ему лет двадцать восемь-тридцать, не больше. Не спеша пересёк двор, вернулся к своей «тачке» и уехал. За ним тоже не следили, потому что объектом была Банщица. Мало ли кто и зачем в дом заскочил…

— Всё понимаю, Рахим. — Я растирала колени, сведённые радостной нервной судорогой. — И что случилось потом?

— А потом пацаны получили отбой. Те, кто отвечал за наблюдение, только через час узнали, что Банщицу замочили. И сразу же решили, что тот парень и старуха могли иметь отношение…

Рахим подмигнул мне залихватски, озорно, будто речь шла не о жестоком убийстве, а о забавном розыгрыше. Но и Рахима нужно понять — по вине Натальи Кулдошиной в колонии оказалась его любимая женщина, мать его сына. Впрочем, оказалась не просто так, а за перевозку наркотиков из Таджикистана в Россию. Чёрт, как хочется спать, как всё надоело!.. Да, но Анна делала это потому, что нечем было кормить детей. Банщица никогда не обратила бы на неё внимание, не попроси Гриша Нечёсов об одолжении…

— Рахим, твои люди не пробовали узнать, что такие эти мужчина и старушка? Разве ваша служба безопасности так вяло работает?

Я допила зелёный чай, положила на блюдце немного халвы с орехами.

— Я им такого приказа не давал. Но если тебе нужно, или Вовчик попросит, узнаю. А, с другой стороны, тебе будет легче пробить…

— Спасибо, Рахим. — Я доела халву и поднялась из-за стола. — Спасибо тебе за всё, дорогой мой. И ещё об одном одолжении попрошу. Дай мне вместе с кассетами и «видак», хотя бы на одну ночь. А фотоаппарат у меня с собой. Можешь?

— О чём речь! — Исмаилов развёл руками. — Я тебе на все ночи «видак» дам. Только почему уходишь быстро? Я тебе не угодил?

— Напротив, ты мне невероятно угодил. Но мне нужно позвонить в Москву, а потом всё-таки отдохнуть. Без этого никак, потому что после придётся ночью работать. В том числе и ради того, чтобы ветеран спецназа Юрий Кулдошин не отравлял вашу с Леной жизнь…

— Любовь моя! — гортанно вскричал Рахим, поднимаясь следом за мной из-за низкого столика.

Я подошла к окну и увидела, что за стеклом валит мокрый снег, совсем такой, как в Москве или на Урале.

— Тебе когда «видак» нужен? — деловито спросил Рахим.

— Да что время терять? — Я тревожно прислушалась к завыванию ветра. — Давай сейчас, ребята отнесут его мне в номер. Когда я немного отдышусь, просмотрю твои записи. Долго спать, наверное, не смогу — море шумит, и ветер воет. Где «видак»-то у тебя, покажи.

— Этот бери! — Рахим широким шестом показал на оду из ширм, затканную крохотными цветочками. — Зови сейчас ребят, пускай переносят. Отдашь, когда уезжать будешь. А у нас домашний кинотеатр ещё есть, не пропадём! — похвастался Рахим, как ребёнок.

От услышанного мне стало жарко, захотелось скинуть шаль, но я сдерживалась. Чувствуя, как предательски подрагивают пальцы, я достала мобильник и набрала номер.

— Евгений, заходите за мной, нужно кое-что перенести. Жду.

Охранники должны были появиться здесь максимум через пять минут. В их обязанности входило прерывать любое занятие ради того, чтобы выполнить мои распоряжения.

— Вы уже уходите? — удивилась Лена, которая очень гордилась ролью восточной хозяйки. — Муж говорил, что вы пробудете до ночи…

— Ну, это ты перебрал, Рахим! Я такого не обещала. — Мы и так проговорили до половины двенадцатого. Спать мне, похоже, почти не придётся. Разве только чуточку, чтобы не упасть в обморок.

— Оксана заглянет к нам ещё раз, — сурово ответил жене Рахим. — А сейчас ей нужно работать. Она — деловой человек.

— Я знаю. Тоже собиралась быть деловой. — Лена опустила обведённые ярко-синей тушью глаза. — Но, как выяснилось, ошибалась.

— И не жалеете, что взвалили на себя такую ношу? — Я не понаслышке знала, сколь тяжела доля восточной женщины. — Вы ведь москвичка? Или из Сочи? В любом случае, выросли на иных понятиях.

— Сочинка, но училась в Москве. Действительно, сначала было тяжело. Особенно утомительно постоянно поддерживать в доме идеальную чистоту. Такую, когда на любом участке пола можно пообедать. Но после приучилась и к этому, и ко многому другому. Главным образом — быть в постоянной готовности, днём и ночью, принять любое количество родственников и друзей Рахима, ничем не выдав своего неудовольствия. Но, конечно, мифы о бесправном положении мусульманских жён — блеф. Ни за одним русским я не почувствовала бы себя так надёжно. Если я заболею или надоем Рахиму, он не выбросит меня из дома. Будет мне помогать, как помогает сейчас Анне. Подруги удивляются, что я не ревную. А я отвечаю так: «Её не бросает, значит, и меня не бросит!» Да, он может привести ещё одну жену, но я буду обеспечена. Не так, как у наших…

— Всё верно.

Рахим смотрел на снег, который валит и валил за окном. Я с жалостью думала о пальмах и других теплолюбивых растениях, что украшали даже зимой улицы города-курорта. Ещё немного продлится буря, и начнётся стихийное бедствие.

— Анне я предлагал официально жениться, а она отказалась. Не смогла принять наши обычаи. Сказала, что всё равно сбежит или второй жене глаза выцарапает. Теперь, конечно же, кается.

Рахим расхаживал по комнате, а Лена влюблёнными глазами смотрела на него. Да, она должна принимать любой поступок мужа без обсуждения, в том числе и его решение отдать на несколько дней видеомагнитофон незнакомой женщине. Но, в то же время, Елена действительно могла быть уверена в своём будущем. Даже если с Рахимом что-то случится его, родственники её не оставят и всегда помогут вырастить ребёнка.

— А почему ты всё-таки не свою взял?

Я надела у порога туфли. Ребята почему-то запаздывали, но я не волновалась. У охранников тоже могут возникнуть личные проблемы, и надо об этом помнить.

— Потому что одна религия не может противоречить другой, — важно объяснил Рахим. — Я это понял, когда сидел с Вовчиком на «крытой». Бог един для всех. Противопоставлением, насаждением своей веры занимается не Всевышний, а люди. Такие, как Наташка-Банщица. У нас тоже есть фанатики. Те же талибы в Афганистане — уже край. Такие от веры только отвращают. Когда чёрные дела нужно делать, легче всего оправдаться приверженностью к вере. Я Ленку не заставлял принимать ислам, она сама захотела. Чтобы, говорит, твои родственники не боялись за наших детей. Всегда есть опасение, что русская жена обратит их в свою веру. Мулла Ленку Лейлой назвал, но она представляется прежним именем…

В дверь постучали, и я, не спрашивая разрешения, открыла. Евгений и другой охранник, Даниил, выглядели растерянными и взволнованными.

— Оксана, нам сейчас же нужно уехать отсюда! Что ты собиралась переносить к себе в номер? — Евгений обвёл взглядом жилище новобрачных.

— Видеомагнитофон. — Я от неожиданности растерялась. — Почему надо уезжать? На Урале что-то произошло? Или… — У меня перехватило дыхание. — В Москве?.. Да говори же, не тяни! Тебе сейчас позвонили?

— Да нет, не то. — Даниил хмурил светлые брови, то и дело оглядываясь на окно за стеклярусными шторами. — Слышишь, как ветер воет? Сейчас штормовое предупреждение передали. Местные говорят, снегопад может провода оборвать, и в горах тоже. Тогда несколько дней как минимум придётся просидеть здесь без света. А нам оно надо?

— Вообще-то не надо. — Я никак не могла собраться с мыслями. — И что сейчас будем делать? У нас билеты на другое число…

— Наплевать на билеты — шеф всё оплатит. А мы сейчас собираем твои вещи и на машине едем в Краснодар, — сказал Евгений. — В тамошнем аэропорту мой друг работает, вместе служили. Он билеты нам организует до Москвы, а оттуда уже к нам… В любом случае из Краснодара мы улетим. А здесь зависать нет смысла. Или ты ещё не все проблемы решила?

— Все. — Я выразительно посмотрела на Рахима.

— Тебе ещё на Урале пахать и пахать. Ситуация там накалённая, — сурово сказал Евгений. — Как бы «быки» раньше времени не сорвались…

Рахим ушёл в другую комнату и зашуршал пластиком, видимо, упаковывая кассеты. Лена забеспокоилась и, отодвинув штору, стала вглядываться в чёрную ветреную ночь. Мне почудилось, что очень громко гудят провода; наверное, уже гнутся под тяжестью липкого снега. И с нарастающей силой ревело море, налетая на набережные. Казалось, что здание отеля от этой свирепой мощи трясётся, как в лихорадке.

— Вот, держи. — Рахим сунул мне в руки внушительных размеров пакет. — Ребята, вы Оксану берегите, только на неё наша надежда. А жене рожать летом. До тех пор мы должны все темы закрыть. На этих плёнках всё, что нужно, поняли?

Рахим пытливо посмотрел в непроницаемые лица охранников. Евгений молчком взял у него свёрток.

— Значит, «видак» не нужен?

— Значит, не нужен. — Мне не хотелось так стремительно исчезать из Сочи, несмотря на резонные доводы ребят. — Спасибо, что согласился дать его мне. Но, как видно, не судьба.

— Ничего, в Екатеринбурге посмотришь. И Вовчику всё расскажешь. А уж он мне передаст. Парни, какая «тачка» у вас? Пройдёт в завалах?

— Джип «Мерседес-Брабус», — неохотно ответил Даниил. — Если застрянет этот, на шипованной резине, не пройдёт уже никто. Надо спешить, а то действительно влипнем.

— Ещё раз благодарю тебя, Рахим. И вас, Елена. Счастливо вам оставаться. Даже если провода и оборвёт, ничего страшного не случится, починят. А вам торопиться некуда. Сидите тут и ждите, когда я закончу дело. Думаю, что теперь, с плёнками, сделать это будет просто.

— Ну, и вам хорошо доехать! — пожелал Рахим.

Мужчины пожали друг другу руки, я поцеловалась с Еленой, как принято на Востоке. Я могла бы чувствовать себя полностью удовлетворённой, но нам с охранниками предстояла дальняя дорога сквозь пургу до Краснодара. Недолгая, но удачная командировка внезапно закончилась, и я подумала, что Саша Лобачёв меня завтра уже не увидит. Не придётся нам прогуляться по вечнозелёному саду, потанцевать в ресторане, поворчать друг на друга.

Почему-то мне вдруг стало жалко неуклюжего, самоуверенного и в чём-то трогательного нефтяника, которого я, сама того не желая, подло кинула. И уже никогда не придётся узнать, кто именно прислал корзину потрясающих лилий. Цветы придётся оставить здесь…

Уже уходя по коридору в сопровождении Евгения и Даниила, я подумала, что лилии нужно раздать здешним горничным, от которых я на протяжении трёх дней видела одно лишь добро. А вот посмотреть материал, к сожалению, прямо сейчас не удастся. Да и в Краснодаре я вряд ли выберу минутку. Придётся ждать прибытия в дачный посёлок, в коттедж Кулдошина, которому когда-то всё равно придётся узнать всю правду о любимой жене.

Я, в который раз за вечер, посмотрела на часы и решила, что на сборы и оформление выезда из гостиницы у меня остаётся всего час. И что, скорее всего, в дорогу придётся надеть рейтузы и тёплую лыжную куртку. Наряды же надо аккуратно разместить в чемодане, позаботиться о сохранности украшений. Больше ничего у меня с собой не было — суп из пакетиков мы с охранниками съели ещё по пути в Сочи, и никаких подарков я здесь не успела купить.