Аня сидела в зимнем саду клуба «Фламинго» и смотрела сквозь прозрачную стену в холл, где воскресным вечером было очень много народу. И думала о том, что ей не нужна каменная скамейка у фонтана в центре зимнего сада. У неё есть собственное кресло, с которым при всём желании уже не расстаться.

Зимний сад был гордостью элитного клуба. Он занимал целый зал на первом этаже старинного особняка, и высокая застеклённая дверь упиралась в ажурную высокую решётку. За дверью тонул в пурге и мерцал огнями фонарей тихий московский переулок, куда можно было попасть через небольшую калитку; но только в том случае, если человек имел ключ.

За растениями ухаживал настоящий садовник, по слухам, стажировавшийся в Англии. Во всяком случае, со своими обязанностями парень справлялся отлично. Холодными зимними вечерами и ночами в клубе царило лето. Почти на каждом углу гостей встречали стоящие на одной ноге розовые экзотические птицы, давшие имя заведению. Поскольку родоначальниками моды на оранжереи считались британцы, именно туда хозяин клуба отправил на стажировку выпускника «Тимирязевки». Он никак не мог найти работу по специальности, хотя окончил ВУЗ с отличием. Настоящий клуб для избранных просто обязан был соответствовать всем положенным стандартам — и он соответствовал.

Пальмы, крокусы, фикусы, заросли лиан отнимали у садовника всё время. Казалось, Ярослав просто жил в оранжерее, потому что каждое растение требовало полива в строго определённое время, а также очень тщательного ухода. Только перед тем, как Аня, выпив кофе по окончании съёмочного дня, приехала на своём кресле немного отдохнуть, Ярослав наконец закончил подметать булыжные дорожки и удалять засохшие веточки с огромной бороды висящего на стенках плюща.

Кроме того, садовник оформил клумбу, разукрасившую хмурый февральский вечер, накормил птичек и рыбок, которые постоянно жили в оранжерее. И только после этого он ушёл. Аня блаженствовала за большой юккой и радовалась хотя бы тому, что на сегодня освободилась.

Где-то в углу орал разноцветный попугай и мешал Ане отдыхать. Потом замолчал — наверное, Ярослав догадался вернуться и накрыть его платком. В буйной зелени стрекотали кузнечики — совсем как Анин мобильник. Трубка была рядом, потому что в любой момент могла позвонить Катя Асланиди, мама, кто-то ещё. Но только не бедный дядя Юзя — третьего дня его похоронили.

Старик пробыл на пенсии всего неделю. Его вдова Зинаида Савельевна люто ругала бездушных актёров, расстроивших дядю Юзю на прощальном банкете. Юная актрисулька заявила, что они провожают «несравненного Иосифа Моисеевича» в последний путь, а не на заслуженный отдых, как положено. И хотя потом девочка билась в истерике, умоляя простить её, ничего было не исправить.

Дядя Юзя зачем-то отправился в закрытый ночной клуб и попал под облаву на кокаинистов и прочих любителей «снежка». Спецназовцы устроили «маски-шоу» и уложили всех клабберов на пол. Для старика сделали исключение и разрешили остаться за столом, но у него начался сердечный приступ, завершившийся в приёмном покое ближайшей к клубу больницы. А ведь бедный дядя Юзя так и не успел отведать кошерного цыплёнка, которого специально для него зажарили на кухне клуба по заказу богатенького клиента. Кстати, этот парень и принёс Зинаиде печальное известие.

Аня приехала в клуб «Фламинго» в трауре, под вуалью. Она работала, как автомат, не обращая внимания на запах лекарств, суету медиков и жуткие следы на собственном теле, оставшиеся будто бы после настоящих пыток в застенке. Да, она практически не чувствовала боли, и именно поэтому страдала. Страдала до такой степени, что даже не могла плакать по дяде Юзе.

И только сегодня, когда под прицелом нескольких камер её начали жечь калёным железом, Аня ощутила ногой слабое тепло и тонкую, как ниточка, боль. Потом ниточка оборвалась, в чаду застенка, пропахшего горелым человеческим мясом, вновь воцарилось безмолвие. Дои-сан с ужасом взирал на страдалицу, которая улыбалась, когда её жгли, и не понимал, почему она так себя ведёт.

А Ане хотелось, чтобы настоящая, не киношная пытка длилась бесконечно. Может, боль вернётся и окажется сильной, долгой, самой настоящей, как раньше. До того выстрела, щёлкнувшего одиннадцать месяцев назад. Неужели до годовщины не удастся расплатиться со Звягиным? А вдруг Володька больше не появится у однорукой Беатрис?

Похоже, что в тот день, когда Аня откровенничала с Синтией Эванс, Звягин действительно её не заметил. Наверное, никак не ожидал встретить свою жертву здесь, считая её не способной приползти даже в бордель для инвалидов. Во всяком случае, никакого интереса к себе после того ужина Аня не отметила. Сначала вздрагивала от каждого шороха, от любого звонка в дверь или по телефону. Когда переносила на дискету свои записки для Синтии Эванс, запиралась на три замка и ждала немедленного взрыва всего дома.

Но ничего ужасного не случилось. Синтия увезла дискету, а Дои-сан приступил к съёмкам своего экстравагантного шедевра. Катя подолгу оставалась с Машенькой дома, а когда Аня возвращалась из клуба, включала американскую колыбельную систему с записью шума морского прибоя и дождя.

Аня лежала на своей широкой постели, закрыв глаза, и слушала звуки прибора, прикреплённого к стенке Машиной кроватки. Так она и засыпала, опустошённая и спокойная, а утром вновь уезжала на съёмки, частенько забыв даже поесть.

А там, в подвале, Аню часто колотили истерики. Но не от боли, не от страха перед зловещим антуражем пыточной, а от неуверенности в себе, в своей удаче. А после Аня успокаивалась и думала: даже если Звягин скроется, Синтия сумеет передать дискету нужным людям. Это был вспомогательный, страховочный вариант на тот случай, если ничего не выйдет у самой Ани.

Она согласилась на чудовищные съёмки для того, чтобы часто бывать в клубе, мелькать в коридорах, залах, даже в ванных комнатах. Также в планы Ани входило знакомство с девочками, работавшими здесь. Больше всего на свете она хотела выяснить, из-за кого тем вечером пришёл в ресторан Звягин.

Несмотря на недавнюю тяжкую утрату, Аня была невозмутима. С недавних пор она стала относиться к смерти философски, потому что сумела заглянуть за край и понять — ничего страшного там нет. Она любила дядю Юзю, привыкла к нему, скучала и ждала звонка. И в то же время сейчас, сидя в зимнем саду, думала о том, что долгов перед стариком у неё не осталось.

Синтия Эванс и Дои-сан заплатили ему за организацию встречи с Анной немалые проценты. Это позволило режиссёру наконец-то уйти на покой, не тревожиться более о благополучии своей маленькой семьи и внучатого племянника Макса. И не её вина, что дядя Юзя поехал в ресторан, что там произошла облава на наркодилеров, а бедное старое сердце не выдержало.

Аня не обидела дядю Юзю ни словом, ни делом, а спасти его своим молоком всё равно не смогла бы. Да ведь он шутил, когда болтал чепуху про Мао Цзэдуна! Никакого молока он не хотел, просто привык развлекать и эпатировать публику. А Анечка, его девонька, была для старика большим, чем зрители, друзья, коллеги, актёры и, тем более, клиенты. После жены Зины Анечка числилась второй. Дядя Юзя всегда твердил, что дочь Сёмы — это и его дочь. Через тринадцать лет после кончины своего первого папы Аня потеряла и второго…

От усталости и голода её слегка подташнивало, покачивало на коляске. Вдруг невероятно захотелось спать. Воспоминания о дяде Юзе навеяли инфернальное видение — Звягин, чёрная дырка пистолетного дула, вспыхнувший в нём огонёк. И дальше — Венеция, гондола, заходящее за морем солнце. В начале января она увидела пленительный и пугающий сон. Когда проснулась, позвонил дядя Юзя, пригласил в ресторан. Там Аня увидела Владимира. Это не могло быть случайностью.

Последует продолжение или нет? Как нужно было поступить? Просто рассказать обо всём Синтии Эванс или предпринять что-то ещё? Всё это время Ане казалось, что та встреча в ресторане была первой, но не последней. Их будет три. Именно три, не больше и не меньше. Несмотря на то, что с тех пор Аня Звягина здесь не видела и ничего о нём не слышала, она твёрдо знала — он рядом. И вскоре появится перед ней, потому что так нужно.

Кроме глухого траура с вуалью и шляпкой Аня была ещё и в парике, и в линзах. Такое условие она поставила перед Дои. Вместо блондинки Аня сделалась рыжей, её голубые глаза превратились в зелёные. Дои-сан, немного поломавшись, пошёл Ане навстречу, потому что она всё объяснила.

Огласка нежелательна, так как слишком много народу, в том числе и из московского бомонда, знают её в лицо. На самом деле, Аня боялась только Звягина, с которым могла запросто столкнуться в коридоре, в будуаре, в ресторане, на парковке.

Сегодня Катя испекла швейцарское фирменное печенье «Лепестки лотоса» — только что узнала рецепт и сразу же решила побаловать хозяйку. Утром Аня не успела съесть ничего кроме полупрозрачных сладких лепестков; запила их чашкой горячего кофе с молоком. Вторую чашку, чёрного и горького, Аня заказала уже после съёмок. Катино печенье было у неё с собой. Когда жевала «Лепестки лотоса», вспоминала и няню, и Машеньку.

Вчера они вдвоём еле-еле заставили девочку проглотить рыбий жир. Сегодня Аня, смеясь и сюсюкая, напоила дочку мандариновым соком. А потом в дверь позвонили те же ребята, что и всегда. Они помогли Ане спуститься в лифте к машине, перебраться на заднее сидение. Потом привычно запихнули в багажник кресло и увезли Аню на съёмки. Странно, но сегодня молодая мать думала о ребёнке даже больше, чем обычно, и не могла понять, почему.

Машенька будто бы весь день была рядом, улыбалась Ане, махала ручонками, а ножками крепко упиралась в бесчувственные материнские колени. Медсестра говорила, что такое бывает месяцев в пять, а Маше ещё не исполнилось и четырёх. И вдруг Аня вспомнила, зачем, собственно, она заехала на кресле в зимний сад. А потом догадалась, из-за чего постоянно думает о дочке.

Вспомнила и словно проснулась, выпрямилась, тронула вуаль кончиками пальцев. Через стеклянную стену опять осмотрела холл, где вскоре должен был появиться Вениамин Георгиевич Хуторов, с которым они познакомились в клубе. Свела их Вероника Кирьянова, прелестная одноногая блондинка с классическими, как у греческой статуи, чертами лица и низким волнующим голосом.

Вероника пострадала, когда неведомые злодеи взорвали лимузин Хуторова, и тот пристроил несчастную на тёпленькое местечко. Вероника путанила и раньше, поэтому не сочла себя оскорблённой. Наоборот, считала, что Венечка поступил благородно. Мог бы сразу бросить — проститутка ведь, не человек! А у неё на иждивении мать и сын, и помощи ждать неоткуда.

Тем роковым вечером Вероника случайно оказалась в машине Хуторова. Респектабельный господин снял её в ресторане «Сыр» на ночь. И когда парочка подъезжала к дому Хуторова в Хамовниках, прямо у шлагбаума грянул взрыв. Что-то киллеры не додумали; ведь сам объект покушения не пострадал, зато погиб шофёр и лишилась ноги «ночная бабочка».

С тех пор Хуторов буквально не отходил от горемычной Вероники, дал денег на лечение, устроил её сына в престижную школу. Данька Кирьянов вообще был мальчиком целеустремлённым, энергичным. Он занимался рукопашным боем, плаванием, футболом, хореографией, да к тому же играл на гитаре. Вероника души в нём не чаяла, возлагала на него большие надежды и уверяла, что в свои десять лет Данька с «компом» — на «ты» и за ручку. Чтобы укрепить здоровье своего солнышка, Рона, когда бывала дома, кроме всего прочего, запекала ему яблоки с мёдом и орехами, делала свёклу с черносливом, сбивала энергетические коктейли, готовила сырное фондю в глиняной посуде.

Сегодня Вероника собиралась появиться в клубе вечером, чтобы в воскресенье встретиться с Вениамином. Он, как всегда, планировал навестить своего «птенчика». Тех, кто работал тут постоянно, так и называли — «Птенцы «Фламинго». Аня, быстро привыкшая к новым знакомым, тоже по праву считала себя «птенчиком». Только больше никто её так не называл — по окончании съёмок у Дои Аня не собиралась оставаться в клубе, понимая, что работать, как прежде, уже не сможет.

Аня ждала Хуторова, потому что Вероника сегодня никак не могла сюда приехать. Вчерашним вечером, когда рухнула крыша аква-парка «Трансвааль», её жизнь ещё раз круто и трагически повернулась. Сначала Веронике позвонили из детской больницы и сообщили, что Даниил лежит в реанимации, и состояние его критическое.

В «Склиф» угодила его бабушка, мать Вероники, которая субботним вечером, как всегда, повела мальчонку поплавать. Они проживали в Ясенево, на той же Голубинской улице, и аква-парк размещался прямо под их окнами. Обычно Даниил посещал бассейн днём или ранним вечером, но ребята из класса праздновали «Валентинов день», и потому поход в «Трансвааль» немного отложили…

Не успела Вероника свыкнуться с мыслью о том, что мать и сын ранены, как из больницы позвонили ещё раз. И сказали, что Данечки больше нет. Вероника, как безумная, твердила, что аква-парек взорвали террористы. Ане казалось, что она действительно помешалась — рвалась куда-то, кричала, прыгала на одной ноге по холлу клуба. А потом сорвалась и уехала на своём автомобиле с ручным управлением, слёзно попросив Аню дождаться Хуторова и всё ему объяснить. Сама дозвониться до друга Вероника не смогла — тот наглухо отрубил свой мобильник.

Вот почему Аня сегодня, не переставая, думала о Маше, инстинктивно стараясь заслонить её от беды. Чем провинился несчастный Данька Кирьянов? Какое проклятье пало на тех, кто погиб и пострадал в «Трансваале», в одних плавках морозным февральским вечером бегал по снегу, стеклу, щебню, торчащей арматуре? Их горячие голые тела буквально дымились и тут же покрывались тонкой корочкой льда.

Как это, оказывается, страшно — просто жить! Причём жить обеспеченно, ездить на иномарках, ходить во всякие там «Трансваали» и «Норд-Осты»! Глупо тратить свои дни и ночи на разную чепуху вроде фитнесс-клубов, любовных драм, заграничных туров, карьерных гонок, потому что всё это может закончиться в один момент. И будешь издыхать под обломками рухнувшего купола или отравленный газом, на ступенях Дворца культуры. Но не погаснут наверху вечные, яркие звёзды, которым неведомы мелкие человеческие страсти…

Как жаль, что Машкина судьба скрыта во мраке будущего, и наверняка её никто не предскажет! Только бы у дочки всё сложилось иначе, чем у её непутёвой мамаши! И лучше бы им не встречаться. Никогда.

Снова оглядев холл, Аня убедилась, что Хуторов ещё не пожаловал в клуб. Аня и сама попыталась связаться с ним по «трубе» — вновь безуспешно. Вероника говорила, что Венечка, вероятно, поехал в область; он хочет, в дополнение к своим бульмастифам, завести ещё чёрных карликовых свиней. Хуторов вполне мог загоститься у заводчика, отключить «трубу» или оставить её в машине.

Мало ли почему никак не выйти на загруженного человека, который не привык считаться с другими! Он ведь понятия не имеет о том, что сын Вероники оказался злосчастным вечером в «Трансваале». И потому не предполагает, что свидание отменяется. Знает, что сегодня они должны встретиться в клубе, и до тех пор не хочет разговаривать. Или не может, что тоже вполне вероятно.

По холлу расхаживали девицы в меховом белье. В этом сезоне клуб практиковал именно такой стиль. Аня очень жалела, что ей приходится сниматься в окровавленной дерюге, а не в трусиках из меха росомахи и в бюстгальтере из соболя. Но по каким-то причинам Дои-сан не желал одевать Аню в дорогое, оригинальное безумно сексуальное бельё. Считал, наверное, что в застенке такая роскошь неуместна. А подружка Звягина Беатрис восседала на розовом шёлковом диване в бикини из норки, и обрубок её руки украшала цепочка белого золота.

Потом Беатрис встала, отправилась к себе в комнату, и тут же за ней последовал официант с тележкой. Под потолком качались гирлянды из красных сердечек — от крошечных до гигантских. На каждом было написано «Я тебя люблю!». В ход шли все языки мира, включая арабский, японский и венгерский. Тут же торговали милыми мелочами, связанными с Валентиновым днём, хотя он был вчера. Открытки, игрушки, брелочки, бутылки в виде сердец с винами и ликёрами, бижутерия, шарфики, посуда, подсвечники — всё притягивало взоры и радовало души.

Окна в клубе были завешаны шторами, сотканными из золотистых сердечек. В ресторане на столиках горели сердца-свечки, на постелях пламенели сердца-подушки. Пили парочки тоже не из обычных бокалов, а из кружек-половинок, вместе составляющих то же влюблённое сердце.

Посетители веселились от души, хотя многие знали о Вероникиной беде. Но так было здесь заведено — чужие страдания в любом случае оставались чужими. Сама Вероника тоже вряд ли стала бы лить слёзы по ребёнку какой-нибудь другой «пташечки».

— Дождись Вениамина и расскажи ему всё, Анечка, миленькая, пожалуйста! А я не могу говорить… Я не знаю даже, как вернусь домой, как поеду в больницу и увижу Даньку. А чем теперь кончится с мамой?..

Вероника Кирьянова попросила почему-то именно Аню Бобровскую всё рассказать Хуторову. Наверное, считала временным, пришлым человеком, который вскоре навсегда исчезнет из клуба и не станет разводить сплетни.

Аня отвернулась от стеклянной стены, мысленно ругая Хуторова за нежелание лично объясняться с Вероникой. Как бы та ни хвалила своего «папика», как бы ни восхищалась его благородством и добротой, за человека Хуторов её не считал. Раз он наметил провести воскресный вечер с Вероникой в клубе «Фламинго», значит, так оно и будет. И никакие обстоятельства не в силах этому помешать.

Второй день подряд клуб справлял День всех влюблённых, который Аня теперь ненавидела. Главным образом, потому, что этот праздник был дорог Звягину. Он не торопился жениться на Ане, но каждый год дарил сердечки в виде торгов и муфточек, слал на «трубу» глупейшие эсэмэски и печатал пространные поздравления во всевозможных газетах, публиковавших эту лабуду накануне четырнадцатого февраля. Последнее такое послание Звягин отправил через газету из Швейцарии, где выполнял задание по устранению перебежчика.

Но Аня уже не читала эти колонки, как раньше. Она жила только мыслями о фитнесс-клубе с тайской обслугой, откуда, будь её воля, не вылезала бы круглые сутки. А Володька, оказывается, ждал ответа. И, не дождавшись, пожелал разобраться, в чём дело. Он всегда любил быстро «решать вопросы»…

Сегодня Аня много думала о Звягине, и потому ничуть не удивилась, увидев его перед собой. Володя стоял под ближайшей к ней пальмой и смотрел через прозрачную стену в холл. В тот самый, где через минуту должен был появиться Хуторов. Аню Звягин не видел — её надёжно скрывали лианы, плющи и прочие висячие растения. А звуки, если они и были, заглушались плеском фонтана и чириканьем неугомонных птичек в клетках. Тихо шевелили хвостами разноцветные рыбы, и водная рябь пробегала по стенам, по потолку, по листьям и цветам, делая всё происходящее похожим на сон.

И в ту же секунду сон сделался страшным. В нём вновь возник Владимир Звягин, как бывало всегда. Аня Бобровская так привыкла к этому, что почти не испугалась, и даже не укусила себя за руку. Она просто сидела и смотрела на знакомое лицо, которое уже почти год было ей ненавистно. А ведь раньше Володька, тёмно-рыжий, с серыми глазами и чёрными бровями, лёгкий, стройный, по-мужски молчаливый, очень нравился Ане. И как он мог нравиться? Почему ей был приятен секс с убийцей? Володька ведь работает палачом, и в данный момент тоже. Наверное, сейчас достанет пистолет и выстрелит в кого-то…

Звягин точно не входил через дверь из холла — Аня заметила бы, потому что всё время смотрела туда. И совсем недавно Володьки в оранжерее не было. Садовник Ярослав, когда уходил, попросил Аню вызвать охранника, чтобы тот после её отбытия запер оранжерею на ключ. А это означало, что, кроме неё, в зимнем саду никто не оставался. Садовнику совсем не хотелось, чтобы пьяные девочки и их гости портили дорогие растения, за которые потом всё равно спросят с него.

Значит, в оранжерее имеется не одна дверь, а, по крайней мере, две. Вернее, три, если считать выход на улицу. И среди них — маленькая, незаметная, которой воспользовался Звягин. Всё верно, как же раньше не догадалась! Будуар Беатрис, к которой приезжает Володька, как раз и граничит с оранжереей! Беатрис недавно прошла к себе и демонстративно заперла дверь — как будто они с клиентом занялись любовью.

На самом же деле, её гость тайно пробрался в оранжерею, и теперь стоит среди тропических цветов и пальмовых листьев, весь в чёрном, как дух зла, и смотрит в ярко освещённый холл. Странно, но сегодня они с Аней оба в чёрном. Случайно ли? Как жаль, что у неё нет пистолета! Она выстрелила бы, не задумываясь о последствиях. Но пистолета нет, и поэтому остаётся только смотреть, ждать, думать.

Только бы не заметил её, не узнал, не прикончил раньше времени! Аня согласна погибнуть, но с ним вместе. Если для того, чтобы уничтожить Звягина, потребуется умереть самой, она без колебаний сделает это. Но именно тогда, не раньше, не просто так! Она уже несколько раз была жертвой. Пусть теперь жертвой станет Звягин. Кроме того, нужно выяснить, кого именно он здесь выпасает. В том, что Владимир выполняет задание, и Беатрис работает с ним в паре, Аня уже не сомневалась.

Профессионал такого уровня стоит дорого — это первое. В клубе «Фламинго» собирается достаточно лиц, которых могут «заказать» — это второе. Если сейчас он не станет стрелять, а только примерится, проведёт рекогносцировку, Аня ещё успеет раскрыть его замыслы, предупредить обречённого на смерть человека. Видать, крупная птица намечена к отстрелу — слишком много денег ушло только на одну подготовку. Вытащили киллера из психушки, прицепили к нему Беатрис, подкупили персонал клуба. Поставили целый спектакль, в котором вместо актёров заняты убийцы и их сообщники.

Только бы не обнаружить себя и увидеть, когда появится звягинский «объект»! О Хуторове Аня уже забыла — пусть разбираются сами. У неё есть дела поважнее. Очень жаль Данечку, которого Аня видела на фотографии, но его уже не вернёшь. А Хуторову нужно поменьше возиться со своими поросятами или, по крайней мере, не выключать связь.

В любом случае, пока Звягин здесь, из оранжереи на коляске не выехать. Да и на ногах прошмыгнуть мимо Володьки невозможно. Ну, ты мне ответишь за всё, козёл! Кровавыми слезами оплачешь мои муки! Мы будем вместе — ты прав. Но только отчасти, потому что вместе мы будем в земле. Ничего, милый, потерпи, родной! Осталось уже недолго…

Аня вспоминала, как они с Володькой вместе встречали Новый год в съёмной квартире на проспекте Вернадского. Ей захотелось, чтобы друг подольше ждал её и психовал, заслуживая тем самым сюрприз. Аня намеревалась появиться в квартире во время речи Президента, за минуту до боя курантов. Но планы погорели ярким пламенем, потому что она застряла в лифте совсем недалеко от их квартиры. Володя, не дождавшись её, принялся обзванивать больницы и морги. А после того, как везде получил отрицательный ответ и едва не обратился в милицию, вышел на лестницу покурить с горя и услышал Анины вопли из кабины лифта.

Тогда она ждала скандала, но ошиблась. Звягин светился от счастья, потому что Аня нашлась — живая и здоровая. Значит, Володька любил её. Действительно любил, но не хотел брать в жёны. Он слишком долго думал. «Эй, моряк, ты слишком долго плавал! Я тебя успела позабыть…»

Кстати, первого апреля того же года Звягин ей отомстил, но по-доброму. Он подсыпал гранулы из пакета Ане в кофе, и там стали плавать отвратительные жёлтые червяки. А новое мыло оставило на прелестной мордашке Нетти грязные следы. Потом, конечно, всё разъяснилось, но визгу было много. Володька припомнил испорченный Новый год, и Аня его простила…

Сейчас она, не дыша, отключила телефон, что он не заверещал и не привлёк внимание Владимира. А вдруг он простоит тут всю ночь? Катя сойдёт с ума, если хозяйка не явится ночевать. А ведь она даже позвонить отсюда не может, чтобы предупредить няню. Хуторов — ладно, подождёт и уедет. Не до него сейчас — выскочить бы самой.

Аня скосила глаза и увидела, что Вениамин Георгиевич уже в холле. Тощий, высокий, с полуседой шапкой густых волос и круглыми птичьими глазами, но недоумённо озирался, потому что Вероника впервые его не встретила. Одет Хуторов был, как всегда, в дорогой полосатый костюм и голубую рубашку с синим галстуком. Ему уже успели поднести «любовный» бокал. И Хуторов, потягивая коктейль через соломинку, протирал глазами циферблат своих золотых наручных часов, которые полагалось надевать на вечерние рауты.

Аня, несмотря на напускную бесшабашность и показную крутость, терпеть не могла опаздывать и что-то зазря обещать людям. Вероника думает, что она всё расскажет Хуторову, и потом с «папиком» не будет проблем. А получается, что Аня наболтала зря, надавала авансов, а сама удрала к Машке раньше времени. Конечно, Аня не обязана улаживать их дела, и премию ей за это не дадут. Но, раз пообещала, нужно выполнить. А как выполнить, если выбраться из оранжереи, да ещё в инвалидном кресле, невозможно — сразу же попадёшься на глаза Звягину…

Хуторов допил коктейль, ещё раз посмотрел на часы и сел на тот самый розовый диван, с которого раньше встала Беатрис. Стоявшее рядом чучело фламинго держало в клюве поднос, на котором горела лампочка с ядовито-малиновым абажуром. Аня услышала даже сигнал «мобилы» Хуторова — «В пещере горного короля» Грига. Дяденька, однако, экстремал; не зря на него было столько покушений. От одного их них и пострадала Вероника. Блин, что же делать, паршиво получается — человек-то ждёт!..

Аня перевела взгляд на Звягина и увидела, что он тоже интересуется Хуторовым — смотрит на него, не мигая. И когда в холле появились два телохранителя Вениамина, о которых говорила Вероника, Володя заметно напрягся, начал дёргать себя за усы. Всё-таки сдали его нервы в психушке — появилась новая привычка. Раньше такого никогда не бывало.

Они знакомы с Хуторовым? По крайней мере, при Ане Звягин никогда не называл эту фамилию. Где они могли пересечься? В СИЗО или в психушке? Но, судя по рассказам Вероники, Хуторов за последний год там не бывал. Вроде бы, Вениамин раньше работал в подмосковной милиции. Возможно, когда Звягин ждал суда, их свёл случай, но отношения явно не заладились.

Увидев Хуторова, Звягин к нему не вышел, не поздоровался. Наоборот, замер, и глаза его вспыхнули, как у хищника. Когда в холле оказались охранники, усы Звягина мелко задёргались, а рука метнулась во внутренний карман пиджака. Аня ожидала увидеть пистолет, но Звягин достал пачку сигарет, зажигалку; не спеша закурил.

Знает ли Хуторов Звягина? Об этом можно справиться у Вероники. Если не может ответить сама, узнает у «папика». А вот Звягин Хуторова точно знает и, вероятно, не в первый раз наблюдает за ним из оранжереи. Знакомая с деятельной и практичной натурой Владимира Аркадьевича, Аня понимала, что просто так стоять и глазеть на человека он не станет. Для чего-то ему это нужно. Но для чего?..

Если кажется, что Хуторов со Звягиным лично не знаком, вывод будет однозначный — Володя наблюдает за Вениамином Георгиевичем. А почему нет? Вероника утверждает, что её «папика» постоянно преследуют враги — взрывают его машину, стреляют вечером у подъезда, пробуют отравить. Раз Хуторов до сих пор жив, ему очень везёт. Но никто не гарантирует, что везти будет вечно. Скорее всего, те люди не успокоились и хотят вновь попытать счастья — а вдруг на сей раз выйдет?

Судя по всему, Хуторов ни о чём не подозревает. Спокойно треплется по «трубе», а его охранники куда-то ушли. Тут бы и выстрелить в него, но Володька почему-то не стреляет. Просто стоит и курит уже третью сигарету. Получается, что сегодня он это делать не собирается. Возможно, Володька и без оружия, так что тревогу поднимать пока рано.

А вдруг ей всё это мерещится? Бывает, что ненависть ослепляет и заставляет подозревать врага в том, чего нет на самом деле. Мало ли почему он так смотрит на Хуторова! Может, думает о своём. Да уйдёт он когда-нибудь или нет?! Неудобно оставлять Беатрис так надолго. Только в одном случае она поймёт Звягина — если они вместе охотятся на Хуторова…

Звягин бросил окурок в чугунную урну, привинченную к стене оранжереи, ещё раз взглянул через стекло на Хуторова, который как раз набирал на «трубе» чей-то номер. Охранники вернулись и заняли место рядом с патроном. Аня мысленно послала их по матушке — пока они в кафе трепались с девочками, хозяина десять раз мог завалить киллер. И только потому, что Звягин сам не стал стрелять из идеального сектора, Хуторов сегодня остался в живых.

Владимир резко повернулся и ушёл в маленькую дверцу, почти скрытую за лианами, и оказался в будуаре Беатрис. Интересно, трахаются они на деле или просто изображают любовь? Аня усмехнулась — в данный момент это было неважно. Надо сейчас же выехать из оранжереи в холл и окликнуть Вениамина. Аню подмывало тут же рассказать ему обо всём, чтобы впредь был осторожнее. В любом случае, интерес Звягина к кому бы то ни было не сулил «объекту» ничего хорошего.

Но, поразмыслив, Аня решила повременить. Никто не помешает ей передать предупреждение через Веронику, но только после того, как они откровенно переговорят наедине.

Дверь открылась, и из холла зашёл садовник Ярослав. В руках у него был опрыскиватель и пачка какого-то порошка.

— Кто здесь? — Садовник настороженно замер, вглядываясь в густые зелёные заросли. — Анна Семёновна, вы не ушли?

— Нет, но сейчас ухожу.

Аня ослепительно улыбнулась садовнику, испуганно глядя через его плечо на маленькую дверцу, и покатила к выходу по булыжной дорожке. Не хватало ещё, чтобы Звягин вышел и увидел её здесь! А Ярослав ещё и поможет опознать, назвав по имени-отчеству! Ну, ещё немножко… Так, до двери метра два… Уф, вот и всё! На сегодня опасность миновала. Значит, пока нам везёт, как на рысях.

— До свидания, Анна Семёновна, — вежливо попрощался Ярослав.

Ане льстило обращение, как к солидной даме. Она понимала, что ей, почти тридцатилетней, пока уже привыкать к этому. Она выехала на коляске в ярко освещённый холл как раз в тот момент, когда Хуторов встал с дивана и вместе с охранниками пошёл в бильярдную.

— Вениамин Георгиевич! — крикнула ему вслед Аня, и все трое обернулись.

Охранники моментально прикрыли шефа, и Аня подумала, что делают они это совершенно не вовремя. Пожелай Звягин выстрелить из оранжереи — и валялся бы сейчас Хуторов в луже крови — бездыханный и безучастный ко всему.

— Извините, пожалуйста, что я опоздала. Меня задержали на съёмках.

— Добрый вечер, Анюта!

Хуторов, несмотря на худобу, говорил рокочущим глубоким баритоном. Такой голос всегда нравился Ане, потому что был похож на папин. Охранники, увидев, что шеф дружелюбно настроен к молодой калеке, одетой в чёрное, в вуалью на лице, расступились и расслабились.

— Вы хотели мне что-то сказать насчёт Вероники?

— Она очень просила дождаться вас и сообщить, что ещё вчера уехала домой. И сегодня встретиться с вами тоже не может. Рона весь вечер звонила вам на мобильный, но безрезультатно.

— После того, как «мобильник» однажды взорвался у меня в руке как раз во время разговора с женщиной, я стараюсь пользоваться им как можно реже. — Хуторов показал Ане изуродованную, плохо сгибающуюся руку, и та сочувственно кивнула. — Мне повезло. Я сумел вовремя отшвырнуть телефон подальше. Но всё равно, как видите, не уберёгся.

— Так вот, вчера во время обрушения купола в аква-парке «Трансвааль» погиб сын Вероники Даня и ранена её мама Ирина Олеговна. Вы понимаете, что она сегодня не в форме. Очень просила вас извинить её. И… — Аня закусила губу, чтобы не расплакаться. — И поздравить вас с Днём всех влюблённых. Рона говорила, что вы хотели сегодня отметить праздник.

— Неужели?.. Это чудовищно! Такой мальчишка — сильный, рослый, спортивный! Я говорил Роне, что её Данька далеко пойдёт. И вдруг…

Хуторов постоял немного, низко опустив голову. Потом тряхнул шевелюрой, выпрямился и размашисто перекрестился. Охранники сделали то же самое.

— Какие могут быть обиды, Анюта?! Очень признателен вам за то, что дождались меня. Вы же не обязаны делать это, верно? Бедняжка Рона — сначала осталась инвалидом из-за меня, а теперь эта трагедия… Если бы знать — немедленно включил бы телефон! Бильярд отменяется, ребята, едем на Голубинскую. Анюта, здесь никому ничего не рассказывайте. — Хуторов понизил голос. — Вы ведь знаете, что я не могу ручаться за собственную безопасность. И Рону не в силах именно сейчас оставить одну — у неё ведь больше никого нет. Ещё раз спасибо, Анюта.

— Не за что, Вениамин Георгиевич. — Аня боролась с желанием сейчас же обо всём рассказать Хуторову, но всё-таки не решалась.

Её тоскливые глаза потемнели и сейчас особенно напоминали трогательные цветы «анютины глазки». — Передайте, что мы все здесь скорбим вместе с ней. Помочь мы не в силах, но многие девочки молятся и за её сына, и за мамочку.

— Передам.

Хуторов ловко подставил себя одному из охранников, который надел на него бобровую шубу, сверху отделанную бархатом. Такую же шапку Вениамин нахлобучил на голову сам.

Расторопные юноши в розовых мундирах с золотыми позументами распахнули перед ними тяжёлые зеркальные двери клуба. Мягко ступая по ковровой дорожке, Хуторов в сопровождении охраны вышел в февральскую морозную мглу. Аня отметила, что на сей раз его ждал припаркованный у самых ступеней бронированный «Линкольн XXL» — такое позволялось не многим гостям.

Имей Звягин на сегодня другие планы, великолепная машина всё равно не спасла бы Хуторова, подумала Аня, предусмотрительно опуская на лицо густую чёрную вуаль.

* * *

До этого пасмурного зимнего утра Анна Бобровская как-то не думала о том, что всякий раз, принимая ванну, она совершает настоящий подвиг. Пока лежала в ароматной пене, вспоминала своего тренера по гимнастике — очень красивую, властную и в то же время душевную даму, та большое значение придавала именно морально-волевой подготовке девочек; и в первую очередь учила их преодолевать себя. Она жёстко, но справедливо указывала юным гимнасткам на их ошибки, но никогда не подсекала им крылья, настраивая каждую на победу.

Тогда Аня и научилась брать себя в руки при любых обстоятельствах. И каждой цели достигала как победы на соревновании — фанатично и в то же время спокойно. Но наставница отнюдь не была тираном. И, если была виновата в чём-то, охотно каялась перед девчонками, просила у них прощения. Они, конечно, прощали, и за это уважали тренера ещё больше.

Она не требовала невозможного, не заставляла напрягаться до срыва, до травмы. Но именно такой подход и мобилизовал Аню и других гимнасток на гонку за результатом. Гимнастки работали не из-под палки, а для того, чтобы добиться успеха самим и обязательно порадовать тренера.

«Если не получаешь удовольствия от своего труда, стараешься только ради медали, будешь наказан. Это не только спорт, но и творчество в первую очередь. Нужно, чтобы всем было приятно — и зрителям, и тебе, и тренеру. Главное — быть свободным. Вернее, чувствовать себя таковым. И отвечать за своё решение, за свой выбор. Достигнуть цели — это и есть счастье. И оно тем пронзительнее, тем ярче, чем больше препятствий ты на этом пути преодолеешь…»

Из-за слишком высокого роста Ане Бобровской пришлось оставить спортивную гимнастику, да и фигурное катание тоже. Но привычка собирать волю в кулак и делать в нужные моменты решающие рывки осталась у неё на всю жизнь. И помогала теперь подтягивать тяжёлую, непослушную, чужую нижнюю часть своего собственного тела к борту джакузи.

Аня до сих пор любовалась декором своей ванной, растительным узором на плитке, рассыпанной около плинтусов галькой, зеркалами в деревянных рамах и развешанными под потолком сушёными морскими звёздами. Часто Аня, купаясь, жгла ароматические палочки, растворяла в воде морскую соль или различные травяные настои, стараясь хоть на некоторое время расслабиться и набраться сил для того, чтобы жить.

Недавно в ванной сделали окошко — не настоящее, конечно; просто таким оригинальным способом оформили дверцу, закрывающую трубы. И сейчас Аня, глядя на это окно, улыбалась, воображая, что за ним тоже идёт снег, кружится метель, ходят люди и едят машины. С потолка лился мягкий рассеянный свет, и Аня на некоторое время задремала в ванне, начисто позабыв о том, что после не сможет, накинув махровый халат, выпорхнуть из-за двери и щёлкнуть пультом видеодвойки.

Теперь для того, чтобы выбраться из джакузи, её требовалось много времени. Катю вызывала редко — не хотела демонстрировать дочкиной няне следы съёмок в японском триллере. Несмотря на лучшие лекарства, предоставляемые господином Дои Ватанабэ, а также на то, что съёмки завершились позавчера, следы истязаний, особенно ожоги, заживали очень медленно. Боли не было, и Аня быстро забывала о пережитом на съёмочной площадке. Но только до того времени, как ей в очередной раз требовалось принять ванну.

Все свои нынешние муки Аня числила расплатой за прошлые грехи. И принимала их не то чтобы смиренно, но без слёз и жалоб. А если Аня, выкарабкиваясь из ванны, материлась, то исключительно шёпотом.

Сейчас молодая мать радовалась, что Машенька больше не температурит и хорошо кушает, что дома тихо и спокойно, телефон не звонит, и ничего не происходит. В такие минуты Ане казалось, что всё, возможно, ещё обойдётся, и ей удастся излечиться. Врачи рассказывали истории чудесных исцелений, и Ане хотелось в них верить.

Сегодня она принимала ванну собственного изобретения — нечто средняя между контрастной и омолаживающей. Катя сварила настои четырёх трав, и Аня с наслаждением погрузилась в душистую пену. Она нежилась целый час, попеременно включая то горячую, то холодную воду, меняя режимы массажа.

Выбравшись с помощью специальной перекладины на бортик, Аня накинула махровый халат с капюшоном. Потом переползла на кресло, промокнула полотенцем распаренное лицо и поняла, что ужасно устала.

«Труба» лежала на дальней стеклянной полке, куда не могла брызнуть вода из ванны. Подсушивая волосы феном, Аня думала, прилично ли звонить Веронике, только что похоронившей сына. И решила, что позвонить всё-таки нужно, потому что в противном случае Рона может лишиться ещё и щедрого «папика», у которого есть все основания опасаться очередного покушения.

Переставляя насадки фена и варьируя температуру воздуха, Аня привела в порядок свои локоны и только после этого взялась за телефон. Она набирала Вероникин номер, плохо представляя, где та сейчас может находиться. Но, судя по всему, Хуторов ей дорог, и отмахнуться от серьёзного предупреждения она не решится, несмотря на постигшую утрату. Конечно, Вероника может сейчас сидеть у постели матери, откуда сразу не сорвёшься, особенно если у тебя вместо одной ноги протез.

Именно сейчас Аня особенно переживала из-за собственного увечья. Она была совершенно беспомощна, зависима от Кати, от ребят, которые перевозили её в клуб для съёмок и обратно. Да и просто от добрых людей, придерживавших двери и помогающих коляске подняться на пандусы.

А Звягин, гад, ходит своими ножками, продолжает охотиться на людей и не думает раскаиваться в содеянном. Нет, надо непременно переговорить с Вероникой и выяснить подробности. А после, возможно, предупредить её об опасности, прямо указав на клиента Беатрис. Пусть Звягин хоть раз проколется и не выполнит задание! Тогда ему точно не поздоровится. Его упрячут обратно в психушку. А то и просто зачистят, чтобы, в случае чего, не сболтнул лишнего…

— Да! — плачущим голосом отозвалась Вероника в трубке, и Ане стало стыдно. Но отступать было уже поздно, да и некуда.

— Рона, это Нетти, — торопливо представилась Аня. — Извини, что беспокою в такой момент, но дело не терпит отлагательств. Очень важно! Пока поверь мне на слово, а после я объясню…

— Какие у меня могут быть дела?.. — всхлипнула Вероника. — Я только что от мамы. Ей немного лучше, но придётся лежать около месяца. Сильное потрясение мозга, ну, и по мелочи ещё много чего. Боялись, что ушиб, но обошлось. Мама во всём винит себя. Мол, повела Даньку на аттракцион с сильными волнами, как он просил, и туда пришёлся главный удар. А я вешаю всё на себя, хоть обе мы ни при чём. Нет, это невыносимо! Мне Данька каждую ночь снится. Машет рукой с той стороны Голубинской, а я не понимаю, что это сон… Радуюсь, что всё по-прежнему, и сын живой. Данька подбегает ко мне, и я его обнимаю. Голос его отчётливо слышу! А проснусь — руки на себя наложить хочется. Оказывается, я во сне сама себя обнимаю, и подушка от слёз вся мокрая. Если бы не мама в больнице, кольнулась бы — и с общим приветом…

— Рона, не нужно этого делать! Ты потом с сыном никогда не встретишься, — серьёзно сказала Аня, зажмурив глаза и вцепившись пальцами в пояс халата. Несмотря на то, что в ванной было жарко и влажно, её знобило. — Тебе надо сейчас о маме думать. И не только о ней…

— А о ком ещё?! — Анин довод, похоже, подействовал на Веронику, потому что она перестала плакать. — Больше нет никого…

— А Венечка? — удивилась Аня, понижая голос.

— Вениамин? Интересненько! Кстати, спасибо, что передала ему всё, что дождалась его. Он приехал ко мне, денег дал. Даньку похоронить помог… — Вероника опять заплакала. — И маме — на лекарства, на процедуры… — С огромным трудом ей удалось взять себя в руки. — А в чём дело-то? Ты хочешь говорить о нём?

— О его безопасности. А остальное — при встрече. Это не телефонный разговор, сама понимаешь. Я хотела перетереть вопрос с тобой, а потом и с ним тоже. Ты ведь упоминала о покушениях — якобы их случилось несколько. А сейчас говорится ещё одно. Я понимаю тебя, но Даню уже не вернуть. А Вениамина ещё можно спасти, если принять меры.

— Господи! — Вероника, кажется, была близка к обмороку. — Того ещё не хватало! Я, конечно, встречусь с тобой хоть сейчас, хотя мне наплевать даже на Венечку. Я хочу уйти из клуба. Не знаю, как стану жить дальше, но это блядство мне уже поперёк горла стоит! Если бы я с Данькой тогда была, а не во «Фламинго», всё бы, может, по-другому вышло! Ладно, Нетти, не стану тебя грузить. Ты сейчас дома? А я еду из «Склифа». Могу завернуть, если не возражаешь…

— Конечно, не возражаю! Буду рада тебя принять, только бы лишний раз коляску вниз не стаскивать. Я позвоню консьержке, тебя пропустят. Поднимаешься в лифте, и сразу направо. Шестой этаж. Тебе откроет Катя, Машкина няня. С большим нетерпением жду тебя Рона!

— Скоро буду. — И Кирьянова отключила связь.

Аня сделала то же самое, закрыла лицо руками, стараясь успокоиться. От дозатора с жидким мылом пахло сандалом, и это действовало на нервы. Аня открыла круглую крышку плетёной шкатулки, достала таблетки, одну положила в рот. Потом отвела со лба влажную прядь волос и набрала номер консьержки.

— Майя Петровна, добрый день! Это Анна Семёновна. Да-да, нормально, спасибо. Ко мне сейчас приедет девушка, блондинка, очень красивая. Зовут Вероника. Вы её впустите и проводите к лифту. Она — инвалид, на протезе, нуждается в помощи. Спасибо большое!

И Аня сунула «трубу» в карман халата. Потом открыла крышку короба для белья, сделанного из лакированного турецкого ореха, сунула туда предназначенные для стирки тряпочки. Потом закрыла крышку, и бак превратился в табурет.

Значит, Вероника скоро будет здесь, и Катя сварит им кофе. К разговору готовиться не нужно. Аня просто расскажет о том, что видела в оранжерее. Если только Хуторова за эти дни не шлёпнут в другом месте, они, возможно, успеют помочь. Но, похоже, пока всё в порядке, потому что Вероника ни о чём таком не знает. Наверное, Звягин решил стрелять именно в клубе, из оранжереи. А поскольку с того вчера Хуторов во «Фламинго» не появлялся, значит, жив-здоров. Думается, надо ему с этим клубом скоренько завязывать, иначе один из визитов может окончиться печально.

Аня открыла дверь в коридор и выкатилась из ванной. Дымчатое стекло влажно заблестело в свете белого зимнего дня. Ката стояла под аркой, ведущей на кухню, и держала торчком Машеньку.

Сегодня девочку нарядили в кружевной чепчик и длинное белое платьице, несмотря на то, что крохе не было и четырёх месяцев. Но крупный, упитанный ребёнок не выглядел в платьице комично. Наоборот, Машенька походила на дорогую куклу — с густо-синими глазами, длинными ресницами, угольно-чёрными бровями и розовыми щёчками.

— А вот и мамочка наша! — ласково пропела ребёнку Катя.

Её смуглое гладкое лицо, большие карие глаза, пухлые губы выражали глубокий, уютный покой, которого мятежной Ане всегда так не хватало.

— С лёгким паром, мамочка, говорит Машутка!..

— Иди ко мне!

Аня протянула руки, и ребёнок, широко улыбаясь, подался к ней. Упираясь крепкими ножками в Анины колени, Машенька звонко гулила, будто хотела о чём-то рассказать, размахивала ручонками. Она пыталась схватить Анину серёжку или дёрнуть мать за волосы. Вскоре Маша должна была ложиться спать, и Катя освобождалась. Аня очень надеялась, что та приготовит на скорую руку кофе и сладости к приезду Вероники.

— Катюш, я займусь Машкой, а ты немного приберись в гостиной. Ко мне сейчас девушка приедет, из клуба. Встреча очень важная, так что я в любом случае не могу её отменить.

— Ольга Александровна звонила. Тоже хочет сегодня заехать, — между прочим, сообщила Катя, уходя на кухню. — Я в микроволновке курицу с яблоками сделаю. Не возражаешь? А пока вы будете разговаривать, приготовлю греческий пирог. Ладно, что всё нужное в доме есть, а то некогда в магазин бежать. Ты Машуту уложишь?

— Конечно, не волнуйся. — Ане совсем не понравилось намерение матери. — Когда маман собирается прибыть? Прямо сейчас?

— Нет, вечером. Ей на массаж с Петькой надо ехать, — объяснила Катя из кухни. — Просила предупредить, что будет одна.

— Да уж, только Петушка нам тут не хватало! — проворчала Аня, зарываясь лицом в Машино платьице, вдыхая запах молока, детского крема и недавно выстиранного в душистой пенке батиста. — Лапочка моя, солнышко моё, как же я тебя люблю! Как я хочу быть с тобой! Как боюсь покинуть тебя… — Аня шептала еле слышно, потому что Катя не должна была ничего знать.

Аня целовала ребёнка, тискала его, тёрлась щекой о Машину головку. Шептала нежные, совершенно бессмысленные фразы, будто хотела сказать их сразу все, на много лет вперёд.

Потом опомнилась и крикнула в сторону кухни:

— До вечера ещё уйма времени, а сейчас всё внимание — Роне Кирьяновой! Думаю, что ей не до еды, так что можно просто сварить кофе. И к нему — коньяк, лимон, взбитые сливки. Я её вкус плохо знаю…

— Всё сделаю, не волнуйся. — Катя Асланиди, в отличие от прочей прислуги, совершенно не интересовалась хозяйкиными проблемами как лакомой пищей для сплетен.

Никому из любопытных кумушек во дворе не удалось разговорить Машину няню и выведать у неё скандальные подробности жизни Анны Бобровской. Вежливо, но твёрдо Катя отказывалась от посиделок с соседями, тем самым приводя их в бешенство. Впрочем, на это бешенство, как и на другие эмоции окружающих, Катя не обращала внимания. Она неукоснительно выполняла свои обязанности, сверх того, оказывала Ане услуги, не входящие в перечень обязанностей няни. Например, как сегодня, готовила праздничные обеды или варила кофе.

— Я знаю, что ты умница.

Аня, держа ребёнка на одной руке, другой нажимала на кнопки. Кресло каталось по квартире, виртуозно обходя косяки, углы, ниши, арки.

Хозяйка не собиралась переодеваться перед приездом Вероники. Просто решила посмотреть, на какой машине та явится. Незадолго до катастрофы в «Трансваале» Вероника хвасталась, что Хуторов на день рождения презентовал ей отличный «Опель-Трикс». Автомобиль занимает мало места, потребляет приемлемое количество бензина, да ещё имеет широкие раздвижные двери. Специально для Вероники его оборудовали ручным управлением. Тогда ещё был жив Данька, который обещал выучиться водить «клёвую тачку»…

Кирьянова явилась минут через сорок, действительно на «клопе» яичного цвета, который Хуторов, похоже, пригнал прямо с женевского автосалона. С того самого, на котором год назад Звягин завалил перебежчика — в толчее подобрался к нему и выстрелил под ложечку из пистолета с глушителем. Пока перепуганные хозяева и гости автосалона разбирались, почему один из посетителей вдруг упал замертво. Звягин сбросил оружие в ближайшую урну и растворился в толпе. Кстати, через рамки металлоискателя он проходил без пистолета; «волына» ждала его в условленном месте, за туалетным бачком.

Так закончил свой жизненный путь шпион-изменник, двадцать лет назад проваливший советскую агентурную сеть в США. Ходили слухи о том, что с ним расправились, без ведома начальства, бывшие коллеги то ли из ГРУ, то ли из КГБ — Аня точно не знала. И Звягин, разумеется, ничего ей не говорил. Просто по разным каналам доходили в больших количествах пикантные подробности и версии; и Аня жадно впитывала эту информацию.

Двери «Опеля» широко открылись, и Вероника выбралась на белый чистый снег, по которому мела позёмка. В глянцево-чёрной норковой шубе и того же цвета платке до бровей, она, хромая, направилась к двери Аниного дома. Наблюдая за Вероникой с шестого этажа, Аня, между прочим, отметила, что тем вечером они с Володькой беседовали именно на этой дорожке. Вероника прошла по тому месту, где упала Аня, сражённая выстрелом в спину. Убей Владимир её тогда, Аня не кляла бы его в ином мире. А если ТАМ на самом деле ничего нет, то вообще не испытывала бы никаких чувств…

Ноги у Кирьяновой не было выше колена, поэтому передвигалась она с трудом. Долго взбиралась на ступени, пока не вышла консьержка Майя Петровна и не помогла ей. Прошло много времени, пока, наконец, не раздался мелодичный звонок в дверь.

Катя, взяв хныкающую Машу у Ани, пошла открывать. Ребёнок никак не хотел засыпать, чувствуя, что мать и няня нервничают. Катя между делом успела принести кофе в стеклянных чашечках. На мелких тарелках из того же сервиза подала печенье и лимон. Потом добавила глубокую — с взбитыми сливками.

Открыв дверь и проводив Веронику в гостиную, Катя удалилась, унося с собой ребёнка, — как вышколенная профессиональная прислуга. Аня знала, что Катя никогда не станет подслушивать под дверью, интересоваться ценой и качеством Вероникиной шубы и, свесившись с лоджии, рассматривать её «Опель».

Надо было положить Машку в кроватку и не показывать её Веронике — Аня, только увидев заплаканные глаза своей гостьи, осознала оплошность. Потеряв своего ребёнка, Вероника увидела чужого — живого, здорового, красивого. Но что уж теперь, ничего не поправишь. Надо идти вперёд.

Кирьянова вошла в гостиную, оглядела стильную мебель, скользкий пол, персидский ковёр, высокие потолки и арку, ведущую на кухню. И стушевалась, опираясь на свою лёгкую, но прочную трость.

Шубу у Вероники приняла Катя и повесила в зеркальный шкаф-купе, а траурный платок Вероника снимать не захотела. Гостья была в костюме, состоящем из чёрного жакета с серебристыми пуговицами и широких брюк. Аня сразу же отметила, что Вероника специально носит жёсткую лакированную обувь — чтобы гладкий левый ботинок не выдавал протез.

Аня окинула оценивающим взором круглый столик. Туда Катя в последний момент поставила кофейник — чтобы во время беседы женщины сами могли обслужить себя.

— Рона, проходи, садись! — Аня говорила смущённо, скованно. — Извини, что я не одета, — недавно из ванны.

— Я привыкла, что все кругом вообще голые! — зло отозвалась Вероника. — Мне кажется, что я теперь не вижу никаких людей. Вот так — смотрю и ничего не замечаю. — Хромая и опираясь на тросточку, Кирьянова подошла к креслу и с трудом села.

Раньше, в клубе, Аня не замечала, что ей так трудно двигаться. Наверное, горе лишило Рону последних сил, а тут вдруг вклинился незапланированный визит в Сокольники. Увидев Машу на руках няни, несчастная мать расстроилась окончательно, хотя старается держаться.

— Я налью тебе кофе, заваренный французским способом. — Аня не знала, как себя вести, чтобы не спровоцировать новую вспышку гнева.

— Да хоть папуасским! — махнула рукой Вероника, но стеклянную чашечку взяла.

Аня заметила, что веки гостью распухли от слез и бессонницы, под глазами набрякли мешки, а по скулам под тональным кремом расползаются пунцовые пятна.

— Что ты хотела сказать, Нетти? Извини, но не могу долго рассиживаться, — очень устала. Какие проблемы у Вениамина?

— Даже не знаю, как начать… — Аня мысленно убеждала себя в том, что поступает правильно. — Я очень боюсь опоздать, потому и поторопила тебя сегодня. Тогда уже ничего нельзя будет исправить — если моя догадка верна. Только не скрывай от меня ничего, Рона, потому что в первую очередь это нужно не мне, а именно тебе. Твоё благополучие напрямую зависит от того, будет Хуторов жив или нет. Ведь на него то и дело совершаются покушения…

— И… — перебила Вероника, с ужасом глядя на Аню. Она не донесла чашечку до рта и теперь морщилась от пряного кофейного пара.

— И может состояться ещё одно. — Аня усилием воли заставила себя говорить жёстко, властно, без скидок на состояние Вероники.

— Тебе знакомо такое имя — Владимир Звягин? Вениамин говорил что-нибудь о нём?

— Нет. — Вероника ответила сразу. Потом, отпив глоток кофе, ещё немного подумала и подтвердила: — Нет, никогда я от Веника про такого не слышала. Хотя, конечно, не поручусь, что знаю всех его приятелей.

Вероника называла Хуторова Веником — полунежно, полунасмешливо. Но сейчас это имечко прозвучало неуместно, и Вероника поняла это.

— Он не приятель, Рона. Он — киллер. — Аня смотрела своей гостье прямо в зрачки, и та подалась назад. — А про Владимира Солода слышала? Наверное, да.

— Про Солода? Конечно! Это бой-френд нашей Беатрис. Он несколько раз заезжал к нам и был всем представлен. Вениамин с Володей на бильярде пару партий скатали. Говорят, Солод имеет отношение к фармацевтической промышленности. Не Брынцалов, конечно, но всё-таки…

— Рона, он никакого отношения к фармацевтической промышленности не имеет. Лекарства он принимал разве что в психиатрической больнице, куда попал на принудительное лечение за причинение тяжких телесных повреждений, повлёкших за собой инвалидность потерпевшей. — Аня горько усмехнулась, и Вероника всё поняла.

— Но причём здесь Веник-то? Тот тип в тебя стрелял, правильно? И ты увидела его в нашем клубе? Мне дальше не сообразить, извилины заплелись. Говори прямо, не щади. Хуже уже не будет. Ну!..

— Звягин, живущий в настоящее время по документам Солода, в марте прошлого года стрелял в меня. На том самом месте, где ты сегодня припарковала машину. Но не об этом я хотела тебе сказать, когда просила приехать. Владимир Звягин — киллер высочайшего класса, который часто выезжал для выполнения заказов за рубеж. Разумеется, работал он и в России. Раз на Хуторова столько раз покушались, значит, он имеет непримиримого и упорного врага, который вряд ли оставит попытки довести начатое дело до конца. Эти люди или этот человек имеют выход на Звягина. Значит, они пользуются знакомствами в спецслужбах и располагают большими средствами. Второе необходимо для того, чтобы оплатить его услуги, подготовку, молчание врачей и охранников в больнице. А первое помогло выцарапать Звягина из закрытой психушки. Рона, я заявляю со всей ответственностью — Звягин ни разу в жизни не промахнулся. Меня он хотел только искалечить, поэтому и прицелился в поясничный отдел позвоночника. Он попадает в муху с трёхсот метров. У него великолепное зрение и очень твёрдая рука. Даже сейчас, после СИЗО и психушки, он в отличной форме. Я сама, лично оценила это пятнадцатого февраля в оранжерее. По твоей просьбе я ждала Хуторова и сидела в кресле у стеклянной стенки. Звягин, выбравшись из будуара Беатрис через маленькую дверцу, вошёл в оранжерею. Он не заметил меня, иначе не оставил бы в живых. А я сидела за пальмой и наблюдала за ним. Ясно одно — Звягин интересуется Хуторовым. Смотрит на него, как зверь на добычу, — холодно, азартно и жестоко. Не знаю, был ли Звягин вооружён в тот момент, но могу поклясться в одном — рано или поздно пистолет у него появится. Володька и так слишком долго наблюдает за Хуторовым. И Беатрис, я уверена, во всём ему помогает. Персонал «Фламинго» тоже в курсе, иначе будуар не устроили бы около оранжереи. То, что Вениамин до сих пор жив, — уже чудо. Но нельзя вечно испытывать судьбу. Поэтому я решила предупредить тебя, Рона.

— Нетти, ты не ошибаешься? Солод и Звягин — действительно одно лицо? Не может быть, что они просто похожи? — Веронике не хотелось верить в плохое, и она старалась найти какое-нибудь приемлемое объяснение тому, о чём сообщила Аня. — Неужели твоего Звягина вот так запросто вытащили из режимного учреждения? И только ради того, чтобы замочить Хуторова?..

— Ошибки быть не может. Это он, мой давнишний любовник. Да что там — гражданский муж! — Аня торопливо потёрла ладонью сведённую болезненной судорогой щёку. — Когда мы сидели в ресторане «Фламинго» ещё с покойным дядей Юзей, я узнала Звягина. Это было в начале января. Он с Беатрис, а с ними ещё одна парочка, ужинали через стол от нас. По счастью, он-то тогда меня не заметил! Я спросила дядю Юзю, кто этот мужик, и услышала имя — Владимир Солод. Я видывала его на свету и в темноте, голого и обмундированного, пьяного, как свинья, и трезвого, как стёклышко. Я ошибиться не могу — это он! Можешь мне не верить, твоё дело. Но обязательно скажи Хуторову, чтобы больше не ходил в клуб. У него, наверное, есть семья, дети. Может, родители ещё живы. Ты потеряла сына, так не допусти, чтобы погиб ещё один человек. Да, ты пострадала из-за него. Но Вениамин-то ни в чём не виноват! Он не знал, что его машина взорвётся. Или… — Аня вдруг запнулась и схватила Веронику за ледяную руку. — Или ты думаешь, что Хуторов кому-то действительно всерьёз задолжал? Не скрывай, расскажи, если знаешь! Мне кажется, что ты не сильно боишься за своего Веника. Да, я помню про Даню. Но, в то же время, не думаю, что тебе полностью безразлично, останется в живых твой спонсор или нет. Ведь тебе нужны деньги — для себя, для мамы. Тех, что, возможно, заплатят за Даню, маме за ранение, на жизнь и лекарства не хватит. Без Хуторова тебе в любом случае будет хуже, чем с ним. Но ты странно безразлична к моем словам. Не веришь? Считаешь, что я пугаю тебя? Неужели я произвожу впечатление сумасшедшей, способной попусту запугивать тебя теперь? И с какой, интересно, стати? Рона, я отвечаю за каждое своё слово. Да, это Звягин — суперкиллер, терминатор, если на то пошло. Да он без пистолета, одним пальцем человека прикончить может, если ткнёт в нужное место. Сейчас этот кадр следит за Хуторовым. Продолжается всё более месяца. Очень возможно, что на днях приговор приведут в исполнение. Рона, мне кажется, ты знаешь, ЧЕЙ это приговор. Может, Вениамин тебе рассказывал о своей прошлой жизни? Ведь ты случайно стала жертвой одного из тех покушений. Вы не могли не обсуждать эту тему. Не бойся меня! — Губы Ани дрожали, и на длинных, не накрашенных ресницах повисли слёзы. — Ты в курсе, это точно. Не молчи! По крайней мере, ты точно о чём-то догадываешься. Не обижайся, но у меня сложилось впечатление, что после гибели сына ты стала хуже относиться к «папику». А ведь он к обрушению купола никакого касательства не имеет. Вот это меня удивляет! Получается, потерю ноги ты простила ему с лёгкостью, а вот сейчас возненавидела его. Или я не права?..

* * *

Вероника Кирьянова ответила не сразу. Она пила кофе, не притрагиваясь к угощению, задумчиво смотрела из-под чёрного платка в окно, за которым густо падал снег, и думала о своём. Аня не торопила её. Она тоже молчала и гладила одного из котят Валенсии, которая мурлыкала тут же, возле коляски.

Звенящую тишину нарушал шум автомобилей на трассе и визг ребятишек за окном. Веронике было больно слышать, как орут пацаны на горке — каждый возглас напоминал ей о сыне. Аня думала, что эта роковая путана при жизни так не любила своего мальчика, как полюбила его после смерти. Возможно, почувствовала вину перед ним. Скорее всего, сейчас переживает, что проводила с ребёнком слишком мало времени, посвящая себя Хуторову. Из-за этого у неё и возникла неприязнь к «папику», которую трудно преодолеть.

— А ты проницательна, Нетти! Тебе бы в ментовке работать. — Вероника говорила сухо, холодно, глядя на Аню даже с некоторой неприязнью.

Та пока ничего не понимала. Вместо благодарности за предупреждение о грозящей опасности получить вот такой взгляд, раздражение, даже гадливость она не ожидала.

— Да, действительно, после гибели Даньки я иначе взглянула на одну историю. То есть до четырнадцатого февраля, до этого проклятого «Трансвааля», я вообще не задумывалась о том, как страшно потерять своего ребёнка. Почему-то казалось, что в нашей семье такого произойти не может. Я особенно никогда за сына не боялась. Он на велике гонял по московским улицам, из секций возвращался поздно вечером. А я надеялась на милостивую судьбу… Неужели мало того, что я сама без ноги осталась?! Не по своей вине, а просто так… походя. Нет, как выяснилось, чаша страданий ещё не испита. Когда я увидела Даньку в морге, почувствовала такое… Я так хотела найти виновного и своими руками прикончить его! Сейчас гадают, кто виноват в обрушении купола. Одни уверены, что несущую колонну взорвали террористы. Другие грешат на ошибки проектировщиков. Третьи — на качество стройматериалов. А я пока не знаю, кому верить и что думать. Но, в любом случае, проклинаю виновного в обрушении, кем бы он ни был. Я бы изобрела самую кошмарную казнь для убийцы моего ребёнка. Да, все люди — эгоисты, тут и спорить не о чем. Они обращают внимание на чужие слёзы только тогда, когда похожее происходит с ними. Я всё вспоминаю, вспоминаю… Новый год, мой день рождения двенадцатого января, гадание на святки. Мы с мамой и Данькой вместе делали кулебяку с сёмгой и шпинатом, пекли мармеладные плюшки. Мы жгли бумагу под Старый новый год — как обычно. И у Даньки тени получились кошмарные… Будто маленький гробик с закрытой крышкой… Мы с мамой постарались забыть про это. Такое с ней могло случиться, со мной, но только не с ним! Он едва жить начал! Понимаешь, Нетти, я домой приезжаю, в комнату его заглядываю… Там мяч футбольный, гимнастические кольца, верёвочная лестница, качели. Детский уголок с постелью наверху, а письменный стол — снизу. Будто выбежал во двор и скоро вернётся… В серванте игрушки его стоят — машинки, слоники, резиновые фигурки, которые в ванне плавают… Я, когда это вижу, теряю ориентировку в пространстве. В голове карусель, в душе — паника. Начинается одышка. И вдохи-выдохи какие-то ненормальные, частные и глубокие. А потом происходит ужасное — пол качается, будто корабль в шторм. И мне на одной ноге не устоять. Страх заставляет сердце то быстро барабанить, то замирать. Я ощущаю себя такой ничтожной, бессильной перед всем этим. И я наконец-то поняла, что должна была чувствовать та женщина…

— Какая? — Аню словно кинуло вперёд, и кресло ухнуло вниз. Вероника явно созрела и решила пооткровенничать. — О ком ты говоришь?

— Её зовут Фаина Адельханян. Один раз мы с Вениамином ночевали в Истринском районе, в двухэтажном кирпичном особняке. Там повсюду камеры видеонаблюдения, толпы вооружённой охраны. Кроме того, двухметровый забор с колючей проволокой. Берёзки, правда, не вырублены. Из-за этого Хуторов не открывал защитные жалюзи. Одна из комнат была отдана под домашний кинотеатр. Мы сидели в креслах, пили коктейли, смотрели какой-то американский боевик. Когда он закончился, я попросила Вениамина объяснить, почему он всё время от кого-то прячется, даже здесь, под охраной. Кроме того, он всё время курил кальян и вообще вёл себя нервно. Веник сказал: «На месте каждого киношного убитого вижу себя. Она не отступится, эта сумасшедшая баба. Если со мной что-то случится, запомни сама и другим передай — виновата Фаина Эдуардовна Адельханян. Я тебе отдам дискету, которую в случае моей гибели нужно переправить в милицию, в прокуратуру, в РУБОП, ещё куда-то — там написано». Вениамин вдруг сполз с кресла на пол, и в глазах его в тот момент стояла смерть. Оказалось, что женщина преследует его уже тринадцатый год, и все покушения — дело её рук. Хуторов сообщил о ней жене, матери, сыну, друзьям. И всех просил не забывать это имя — Фаина Адельханян. Только с ней у Хуторова остался не разрешённый конфликт, но он стоит всех прочих…

— И в чём этот конфликт заключается? — Аня напряглась, понимая, что сейчас и услышит самое важное.

— Хуторов застрелил её трёхлетнего сына из табельного пистолета. Тогда он работал начальником районного УВД в Подмосковье. Муж этой самой Фаины, Саркис Агванович Адельханян, был его другом. Супруги уже собирались разводиться. Саркис нашёл себе богатую невесту за рубежом, но Фаина, ссылаясь на интересы ребёнка, не давала ему развод. Хуторов клянётся, что всё произошло совершенно случайно, просто по пьянке. Справляли на даче чей-то день рождения, вышли пострелять по пустым бутылкам, а тут пацан и подвернулся. Бегал по саду, присел за кустиком, а Веник его и не видел. Всякое бывает, правда ведь? Ребёнок умер тем же вечером в райбольнице, а Фаина сошла с ума. Решила, что Вениамин договорился с Саркисом и убрал последнее препятствие, мешавшее разводу. Тем более что со счёта Саркиса непонятно куда ушла крупная сумма. Но доказать ничего не удалось, дело замяли, Фаину отшили и трижды сажали в психушку. Саркис женился на египетской армянке, уехал с ней в Штаты и там погиб от несчастного случая. А вот Веник жив. Пока… Фаину не подкупить, не запугать, не разубедить не удалось. Как я теперь её понимаю, Нетти! Как сочувствую ей! Потерять мальчика в мирное время, просто так, по чьей-то дурости или подлости!.. Потерять навсегда, безвозвратно… И видеть, что его убийце всё сошло с рук… Я представляю, как разрывалось её сердце, как страдала душа! Когда вокруг меня крутится Данькина комната, и пол уходит из-под ног, я мысленно прошу у Фаины прощения за то, что тогда, у Истры, осудила её, поддержала Вениамина. Мы лично с ней не знакомы. Нанятые ею киллеры оставили меня без ноги. Но всё равно я виновна. И Всевышний показал мне, каково это пережить… Ведь и у Эдика кроватка была, игрушки, одежда. После него остались фотографии. Он тоже многого мог добиться в жизни, был на диво красивым ребёнком. А Хуторов даже под суд не пошёл. Милиция и прокуратура порадели своему человечку. Кроме того, столичное начальство на их прудах частенько рыбачило, в баньках с девками парилось — значит, и там проблем не возникло. Выдали совершенно идиотское заключение — будто бы трёхлетка застрелился сам. Выронил Хуторов оружие из кобуры, а Эдик подобрал, направил себе в грудь и нажал на спусковой крючок. Все сделали вид, что поверили, и сдали дело в архив. Хуторов уехал в Москву, занялся охранным бизнесом. А Фаина осталась наедине со своим горем. Она молодая ещё, Веник говорил, видная баба. Могла бы замуж выйти, другого ребёнка родить, а этого забыть. Но Фаина не забыла. Урну с прахом сына она до сих пор дома, в серванте, держит. Поклялась зарыть только после того, как убийца будет наказан. Он просто сбежал, увильнув от ответственности. Свалил вину на ребёнка, которого сам и убил. Хуторов ждал, что дело порастёт быльём, но оно не порастало. Фаина все доходы от своего бизнеса вкладывала в месть и неотступно следовала за ним. Допускаю, что она опять взялась за своё, что киллер действительно следит за Веником в клубе. Но я не знаю, не могу до конца решить, имею ли право спасать его. Да, не невыгодно оставаться без «папика». Но я понимаю, как важно для Фаины покарать убийцу Эдика. Если бы мне кто-то мешал осуществить возмездие, руководствуясь своими шкурными интересами… Нетти, так всё запутано, так сложно! Я не знаю, что делать. Не могу сразу решить. Хуторов ведь скоро уедет за границу, надолго. В начале марта его уже не будет в Москве. А двадцать девятого февраля он заедет попрощаться — как обычно, в воскресенье. Наверное, твой Звягин об этом уже знает. Думаю, это и будет день «Х». Хуторов усилил охрану — наверное, и без нас с тобой о чём-то догадывается. Только он не знает точно, где именно будет совершено покушение. Возможно, ожидает этого на улице или в подъезде, а в клубе расслабляется. Я могу попросить Веника не ездить больше ко мне, но тот же самый киллер достанет его в другом месте. А в каком, мы уже не будем знать. Нам, двум инвалидкам, не отследить профессионала. Да и как рассудить по справедливости? Спасая одного человека, я окончательно убиваю другого — Фаину Адельханян.

Вероника смотрела на Аню с мольбой, и огоньки хрустальной люстры дрожали в её продолговатых тёмно-серых глазах.

— Ты — мать. Сумеешь понять и меня, и Фаину. Это только в дешёвых детективах есть хорошие и плохие герои, а финал всегда сахарный. Добро по закону жанра обязано одерживать безоговорочную победу над злом. А в жизни всё не так, совсем иначе. Сразу и не поймёшь, где добро, а где зло. Не в человеческих силах разобраться в нашей истории. Не знаю почему, но до сих пор Хуторову удавалось уцелеть. Вероятно, удастся и теперь. Я, конечно, скажу ему насчёт Звягина… то есть Солода. Вероятно, Веник поверит и не приедет ко мне двадцать девятого. Но ведь Фаина всё равно не успокоится. И киллера трудно взять на месте преступления, особенно если он ещё не стрелял.

— Но у Звягина будет при себе пистолет, — вяло сказала Аня.

Потрясённая рассказом Вероники, она тупо смотрела в окно и гладила кошку, несколько раз глотнула остывший кофе.

— Последний визит объекта в клуб он не пропустит.

— Он покажет разрешение на ношение оружия и заявит, что пистолет у него для самозащиты. Докажи потом, кто Звягин есть на самом деле. По документам он Солод, значит, и биография у него другая. Там нет никакой психушки, никакого суда. Если у твоего бой-френда такое мощное прикрытие, его опять выручат. А мы окажемся в полной заднице. — Кирьянова налила себе ещё кофе. — Нет, это не выход. Надо придумать что-то другое…

Аня наконец-то схватилась за чашку, отпила кофе, поморщилась. Взяла полупрозрачный лепесток печенья, ложку халвы с орехами. План, который как-то сразу, чётко и ясно, прорисовался в её мозгу, моментально показался ей и единственно верным. Аня изумилась, что раньше не могла до такого додуматься, бродила вокруг да около.

Можно сделать так, что все будут довольны, и справедливость восторжествует. Виновные понесут заслуженное наказание, и сама она закроет свои счета, освободившись от необходимости жить и страдать. Аня старалась не думать сейчас о маленькой дочери — Машенька не знала её, поэтому не станет скучать и плакать. Ольга Александровна — бабушка молодая, ей нет ещё пятидесяти. Получив вместе с внучкой щедрое приданое, она возьмёт на себя опекунство. И вряд ли Барсуков в данном случае сумеет отговорить её от такого шага. Но сегодня, когда мама придёт в гости, с ней об этом говорить не нужно. Вдова дяди Юзи Зинаида Бич — сама адвокат, работает на Аню. И, если задуманное удастся, всё объяснит Ольге Александровне.

Но даже Зинаиду во все тонкости посвящать не следует. Аня просто скажет ей, что решила лечь на операцию, исход которой не ясен. И для того, чтобы обеспечить будущее Машеньки, хочет оставить завещание. Окончательно ситуация прорисуется, когда мама и Зинаида, вскрыв конверт, прочитают Анино письмо. Надо будет постараться растолковать перепуганным женщинам суть проблемы и убедить их в том, что другого выхода у неё, Анны, не было…

С Зинаидой стоит встретиться как можно быстрее. До двадцать девятого февраля она должна успеть связаться с нотариусом, и они вместе подготовят документы. Время ещё есть, хотя его не так уж много.

— Рона, надо создать такую ситуацию, чтобы вина Звягина уже не требовала доказательств. Он должен выстрелить первым, понимаешь?

Вероника пила уже третью чашку кофе. Она тщательно поправила платок на голове, чтобы скрыть волосы, но Аня всё равно заметила седую прядь. Оказывается, у блондинок это тоже заметно. А сколько ей лет? Никак не больше тридцати.

— Понимаю. Но если он выстрелит, то убьёт Веника. Ты сама говорила, что Звягин не промахивается.

— У Хуторова же классные телохранители! Пускай прикрывают его у оранжереи по всем правилам. Нужно спровоцировать Звягина только на первый выстрел, а после охрана имеет право открыть ответный огонь.

Аня вспоминала последние кадры из японского фильма — сцену воздаяния, где она убивала своего мучителя молотком. Ладно, пусть в жизни всё будет иначе, не суть…

— Ты хочешь, чтобы Звягина убили? — тихо спросила Вероника, отодвигая чашечку и доставая салфетку.

Покрытые несмываемой бордовой помадой её губы не оставляли на бумаге следов.

— Да, хочу! — честно призналась Аня и тряхнула бесподобными золотистыми локонами. — Ты поняла Фаину Адельханян, пойми и меня. Я не силах простить Звягину то, что он сделал со мной. Я могла прожить долго, была молодая и сильная. А во что превратилась теперь? Я была тогда беременная — значит, он стрелял и в Машку. Только чудом у меня не случился выкидыш. Теперь моему ребёнку придётся расти без матери… Это ужасно. Звягин не имеет права ходить по земле. Я хочу, чтобы он погиб в перестрелке. Хуторов убил ребёнка, но не ответил за это. Он тоже должен расплатиться. И Звягин ни за что не ответил. Гужуется в ночном клубе, продолжает убивать. Кого — другой вопрос. Но я, лично я, должна закрыть свой счёт. Помоги мне, Рона! Век буду помнить твою доброту. В этом и другом мире стану тебя благословлять. Но если ты не согласна, говори сразу и уходи немедленно. Хочешь — предупреждай Хуторова, не хочешь — молчи. Пусть всё идёт своим чередом. И забудь о том, что я сегодня говорила тебе про Звягина.

Вероника опять заправила непослушную прядь под платок. Пальцы её мелко дрожали, и Аня подумала, что в таком состоянии трудно вести машину.

— Что я должна сделать? — спросила Кирьянова сиплым, чужим голосом.

Но сердце Ани радостно забилось — значит, она согласна помочь. И вряд ли сдаст в последнюю минуту — несмотря на легкомысленный образ жизни, Рона производила впечатление надёжного человека.

— Ты твёрдо решила мне помочь? — всё-таки уточнила Аня.

— Памятью Даньки клянусь! — Вероника смотрела перед собой горящими от ненависти глазами. — Эти стрелялки проклятые нам, бабам, всю жизнь изуродовали! Они разборки устраивают, по бутылкам палят, а страдать должны мы и наши дети. Хотя бы двумя гадами на земле меньше станет — уже здорово…

— Я не поняла… Ты Веника сливаешь? — Аня широко раскрыла глаза.

— По крайней мере, не стану плакать, если его пристрелят. Выкрутится, как раньше, — пусть живёт. Нет — значит, судьба такая. Я знаю одно — правда на стороне Фаины. И на твоей стороне тоже. Я не вправе мешать вам вершить свой суд. Жаль, что никогда не смогу совершить свой.

— Спасибо тебе! — Аня, закусив губу мелкими жемчужными зубками, откинула назад голову, поправила на коленях халат. — Тогда сделаем так. Ты намекнёшь Хуторову, что на него возможно покушение. Если он об этом догадывается или имеет точные сведения, тем более поверит. Скорее всего, он усилит охрану. Его ребята ходят с оружием, имеют лицензии? Думаю, что да. Без этого охрана — не охрана.

— Да, они вооружены. Кроме того, владеют приёмами восточных единоборств. Веник двоих из тех парней в своё время выручил. От тюрьмы спас. Это офицерские сыновья, потомственные военные, которых не приняли в элитные части. И они в знак протеста начали снимать часовых, после этого грабили склады с боеприпасами, продуктами, обмундированием. И всё это — из принципа, вот что интересно! В итоге попались, чуть не угодили в лагеря, их судил трибунал. Я уж не знаю, как Хуторову это удалось, но мальчиков выпустили через год. Теперь они все в шоколаде, и преданы ему, как псы…

— Отлично. Пускай приезжает к тебе двадцать девятого, как собирался. Между прочим, ты оброни в клубе, что это — последний визит Хуторова перед отъездом за границу. Насколько я знаю Звягина, он не сможет упустить этот шанс, если действительно хочет Хуторова мочить. И пойдёт ва-банк. Ты права, мы ничего не можем выставить против Звягина, пока не прозвучит выстрел. Но он не обязательно окажется роковым. Всё зависит от того, как сработают охранники. Для меня главное — чтобы их ответным огнём Звягин был убит. Ребятам за это ничего не будет — налицо необходимая оборона. По новому закону они и вовсе неподсудны.

— А поедет ли Веник в клуб, если будет знать про киллера? — задумчиво произнесла Вероника. — Да, я согласна тебе помочь. Но Хуторов вряд ли захочет выступать в роли наживки для Звягина.

— Скажи ему, что в оранжерее киллера ещё можно контролировать, а в другом месте — нет. Если он не приедет в клуб, Звягин ведь не откажется от задуманного. Надо его нейтрализовать, а то он возьмёт да выберет другое место. А какое — никто не знает. И уж тогда секьюрити будет намного труднее понять, где нужно плотно прикрыть шефа. Так что в интересах Хуторова пройти мимо оранжереи. Ребята пусть будут начеку. И стреляют, как только Звягин откроет огонь…

— Я попробую поговорить с Вениамином сегодня же. — Вероника скомкала салфетку. — Спасибо, Нетти, за угощение, за заботу обо мне. Не знаю, что у нас получится, но со своей стороны обещаю сделать всё. Только ты не думай о плохом, ладно? Не уходи раньше времени. У тебя дочка, и это — главное. Калекой тоже можно жить, если есть для кого. Это тебе сейчас кажется, что всё кончено. Но ты ошибаешься — на самом деле это не так.

Вероника, опираясь на подлокотник кресла, с трудом поднялась, схватилась за свою тросточку. И Аня вспомнила, как однажды в клубе увидела её истёртую в кровь культю — не помогал даже импортный протез. Но тогда ещё не случилось самое страшное, и дома Рону ждали мама с сыном.

Скоро проснётся Машка, её нужно покормить. А потом — постирать бельё, своё и дочкино. Машина новейшей модели, разрисованная листьями, с электроникой и подсветкой, с «голосом» и антибактериальной очисткой, позволяла Ане не затрачивать особенного много сил. Ну, а после, уже вечером, надо найти в себе мужество принять маму, которая явится не для того, чтобы погладить Аню по головке. Наверное, опять что-то требуется Петушку или отчиму. За себя мама практически ни когда не просила.

— До свидания! — Вероника, приволакивая ногу, пошла к двери.

— Счастливо! — Аня помахала из своей коляски и прикусила язык, поняв, как неуместно прозвучало это слово.

Катя ждала гостью в коридоре. Она подала шубу, открыла две двери. Вероника ушла, а в гостиной ещё долго витал аромат её крепких дорогих духов — скорее всего, «Шанели».

Аня, вдыхая этот запах, вспоминала весь разговор. И особенно — горящие ненавистью глаза Вероники под низкими тёмными бровями…