Нас генералами песков зовут —

Здесь наша жизнь, здесь наш приют.

И семь ветров нам колыбель поют,

И слёзы спать нам не дают…

Владимир Звягин слушал свою любимую песню из фильма «Генералы песчаных карьеров», которую неожиданно запели вживую на сцене московского ресторана. Он ел блинный пирог с сёмгой и помидорами, пил тодди с виски и лимонным соком — провожал уходящую Масленицу. И почему-то с утра не покидано ощущение того, что он провожает собственную жизнь, которой остаётся всё меньше. Она утекала, как песок между пальцами. Но Звягин совсем не жалел эти драгоценные часы и минуты. Он просто ел и пил, словно хотел насытиться перед тем, как уснуть навеки.

Почему-то всё то время, что велась подготовка к ликвидации Вениамина Хуторова, он чувствовал себя голодным. И никак не мог съесть столько, чтобы перестать думать о пище. Странно, но пока Владимир сидел в СИЗО и психиатрической больнице, голода не было.

Наверное, сказался эффект отложенного спроса, и желание постоянно что-то жевать навалилось уже в Солнечном, на берегу Финского залива. Там Владимир проходил реабилитацию после больницы. Много спал, ещё больше тренировался. Скорее всего, сказалось принудительное лечение, после которого все становились невероятно прожорливыми. Кроме того, Владимир и прежде отличался хорошим аппетитом.

Тогда он жил в Солнечном, в Курортном районе, в небольшом деревянном домике. Жильё почему-то было обставлено в средневековом стиле. Владимир поглощал по две жареные курицы в день, постоянно пёк картошку, мазал хлеб свиной тушёнкой и без перерыва кипятил чайник.

Провоцировали желание пожрать и долгие тренировки в зимнем лесу на свежем воздухе, пробежки и неспешные прогулки по берегу Финского залива, воспоминания о проведённом неподалёку отсюда безрадостном детстве. Хранительницей его родного очага была бабушка по отцу Евдокия Николаевна Вишнёва. Она приняла старшего внука в семью после того, как сынок Аркашенька сгорел от рака крови — профессиональной болезни наборщиков. Невестка Надежда, оставшись вдовой, постриглась в монахини.

Звягин вспомнил, что сегодня — пятница, по календарю «Тёщины вечёрки». Из-за бабы Дуни он выучил названия всех дней Сырной седмицы. Зятья угощали блинами тёщ, говорила бабушка, а сама накладывала ему горячую горку блинов с луковым припёком.

Теперь уже тёщи у него никогда не будет. Всё ушло и не вернётся. Надо выпить ещё тодди. Домой, в случае чего, можно уехать и на такси. Сегодня ему работать не нужно. До часа «Х» остаётся девять дней. Двадцать девятого февраля Хуторов приедет к своей шлюхе Роне попрощаться перед бегством за кордон. Мог бы и раньше смыться; почуял что-то, козёл. Но, видно, ещё не окончил дела в России.

Даже если Хуторов передумает и не объявится в клубе, Владимир всё равно достанет его. Это уже дело техники — всадить ему фирменную пулю прямо в лоб. Или лучше в глаз, чтобы не делать контрольный выстрел.

Хуторов не скроется от своей судьбы. Он всё время под наблюдением, а потому открыт всем ветрам и доступен, как девочка на Тверской. Вениамину Георгиевичу остаётся жить двести шестнадцать часов…

За соседним столиком сидела пожилая гладкая мадам в чёрном платье и белом шарфике. На руках она держала кошку, тоже толстую, чёрно-белую, в вязаном берете. На хозяйке была замысловатая шляпа с розами и листьями. Женщина ела блинные рулетики с крабовой начинкой и кормила ими же свою кошку.

Звягин засмотрелся на эту счастливую, умиротворённую парочку, которой больше ничего и не было нужно. Кошка и хозяйка очень походили друг на друга. Были нужны одна другой, и не хотели ничего менять в этой жизни.

Звягин, между прочим, отметил, что женщина напоминает бабу Дуню, только более ухоженная и интеллигентная. Кстати, точно такой же кот Сенька, чёрный, с белыми усами, жил в их домике. Жаль, что бабы Дуни больше нет, и не справить вместе с ней эту Масленицу, не посидеть за самоваром.

Когда Владимир жил в Солнечном, он, несмотря на запрет посредников, тайком ездил к бывшему своему дому, ходил вокруг, смотрел на окошки. На них ещё висели бабушкины занавески в крапинку, стояли горшки с цветами. Столетники и герани кто-то поливал — они не засыхали, тянулись к зимнему солнцу, которое только-только начало отрываться от линии горизонта.

А потом цветы убрали, занавески сняли, домик обнесли забором. Там поселилась чета заводчиков собак породы русский вольфхунд. Это были не овчарки, не лайки, не хаски, а что-то среднее, да ещё с примесью волчьей крови. Звягин видел собак всего один раз и решил, что они спереди похожи ещё и на медведей. А потом завершил тренировки и уехал в Москву, не желая перед ответственным делом бередить воспоминаниями свою душу.

И какому придурку пришла в голову идея обставить домик в Солнечном кованой мебелью? Одна кровать с ажурными спинками, подставка для дров и тяжеленные стулья, напоминающие тюрьму и психушку, наводили неимоверную тоску. Кованая мебель в этом сезоне почиталась высшим шиком, её делали за нехилые деньги на заказ. Но Звягину она не приглянулась. Он убрал от постели пыльную штору в стиле ретро и жуткие безделушки с зазубренными краями. Избегал он также садиться за столик с ножками из водопроводных труб. Его злили часы в громадной оправе, одним своим видом напоминавшие о скором переходе в вечность.

Главной гордостью выпендрёжных хозяев была мраморная ванна на гнутых ножках из очень уж древней стали. Всё это настраивало Владимира на невесёлые мысли и будило желание поскорее вернуться в Москву. А хозяева даже не подозревали, что их стильный интерьер может не понравиться продвинутому молодому человеку, которому предстояло две недели отдыхать на заливе. Чем на самом деле занимался Володя, они, конечно же, не знали.

Новый, две тысячи четвёртый год, он встречал в полном одиночестве, около горящего, тоже средневекового, камина. И вспоминал Чечню, чудо-печку в палатке, телевизор, подключённый к дизель-генератору, локатор вместо антенны. И ещё ёлку, сделанную из маскировочной сетки с флагштока, украшенную гильзами и блестящей обмоткой от проводов. Тогда орали под гитару что-то совершенно неприличное. Деда-Мороза изображал старший лейтенант Язиков, который погиб в том же двухтысячном году; а ведь так радостно его встречал! Тогда все думали, что вот сейчас-то и начинается двадцать первый век. Оказалось — на год позже…

Звягин заплатил по счёту, вышел из-за стола. Выпитый тодди, благодаря тренировкам и принимаемым препаратам, как будто испарился, не дойдя до желудка и мозга. Звягин наискосок пересёк сумрачный зал с деревянными колоннами и направился в гардероб, чувствуя непреодолимое желание поездить по зимней праздничной Москве. Возвращаться на съёмную квартиру не хотелось, особенно после того, как вспомнилось гнетущее ночное видение, которое и теперь, спустя уже много часов, было не прогнать.

Владимир решил снять номер в гостинице хотя бы на одну ночь — не было сил переступить ТОТ порог, лечь в ТУ постель. Смотреть в ТОТ потолок, а поутру выходить в ТОТ коридор. Наверное, никогда в течение всей бурной жизни Звягину не было так страшно, как сегодняшней ночью. А ведь ночь-то была с четверга на пятницу, когда, как свято верила баба Дуня, чаще всего и снятся вещие сны…

Он вчера взял напрокат машину — чёрную «Ауди А4». Она оказалась «обута» в превосходную шипованную резину, которая не подводила ни на льду, ни на снегу. Конечно, двадцать девятого числа придётся пересесть в новую «тачку», скорее всего, в джип. И за рулём окажется кто-то другой — так всегда бывало на работе. После того, как выполнишь заказ, нужно максимально расслабиться, а не управлять автомобилем. Прийти в себя, отдышаться — вот что главное. Это если, конечно, повезёт уйти живым и здоровым от натасканных охранников Хуторова.

Сейчас, на стадии подготовки, Звягин менял машины только с одной целью — чтобы затруднить слежку. Пока никто у него на хвосте не висел; впрочем, они тоже могли менять автомобили. Поглядим, кто кого сделает, подумал Звягин, отъезжая от ресторана, притулившегося на площади Трёх вокзалов. Найти бы гостиницу попроще и переночевать там. Насчёт этого его намерения вообще никто не в курсе. Идея посетила Звягина в ресторане, когда он с ужасом вспоминал сон и мысленно ругал себя придурком трахнутым.

Выругал и подумал, что тем мартовским вечером, почти год назад, нужно было набрать в лёгкие побольше воздуха, мысленно сосчитать до десяти и сунуть «макаров» в кобуру. Он тогда повёл себя как обкуренный сопляк, а не суперпрофессионал, и загубил свою жизнь. Звягину всегда казалось, что он приучил себя забывать о неприятностях, даже о драмах и трагедиях, если того требовали интересы дела.

До сегодняшней ночи он был убеждён, что история с Анной Бобровской канула в Лету. Пусть существует, как хочет, а за измену она своё получила. Осталась с ребёнком, никому не нужная. И с мужчиной своей мечты уж точно больше никогда не встретится. Не встретится по разным причинам, и одна из них — неподвижность, уродство, которое теперь вечно будет с Анькой. Пусть подавится своими деньгами — всё равно не купит себе здоровье, не станет прежней. Вчера Владимир думал так, и с тем лёг спать.

Он редко видел сны, в особенности цветные. Всегда спал, как убитый, и неясные образы не могли пробиться в его насквозь контролируемое, рациональное, холодное сознание. Потому он и не привык к ярким, почти осязаемым видениям, напрямую соединённым с явью.

Владимир во сне вошёл в какой-то грот, стены которого были разрисованы синими рыбами. Вход был в горе, похожей на перепаханное морщинами лицо старухи. И пещера была её беззубым, безобразным ртом.

Звягин узнал Каппадокию — горный район в центре Турции, лазоревое небо и пепельные камни. Они с Анной Бобровской, когда были там, спускались в подземный город, уходящий вглубь, как говори ли, на восемь этажей. Теперь он снова спускался вниз мимо синих рыб на стенах, и знал, что где-то в конце грота его ждёт Анна.

Во сне он не помнил об её измене, об олигархе, о выстреле в спину. Он любил её, как раньше, и хотел поскорее увидеть. Чувствовал себя виноватым потому, что заставил её так долго томиться неизвестностью. А она охотно изображала из себя жертву, втайне упиваясь своей властью над терминатором. Они несколько лет играли в эту игру — и доигрались.

Он спустился на те самые восемь этажей и оказался у круглого глубокого колодца. Перегнулся через каменную ограду и взглянул в чёрную далёкую воду, надеясь увидеть там своё отражение. Но увидел, что на него, снизу вверх из воды смотрит утонувшая Анна. Её открытые неживые глаза были всё ещё красивы, лицо казалось мраморным, а волосы колыхались под водой, как тина.

Владимир метнулся назад от колодца. Сам не понимал, почему поступает именно так, а не бросается вниз, чтобы вытащить свою подругу из воды. Ведь она ждала его у колодца, долго ждала, а он так и не пришёл. И она спрыгнула в воду, или её туда сбросили. Владимир так и не доказал Анне свою любовь, и она решила уйти…

Он бежал вверх, по тому же коридору, по гроту, по ступеням. Но когда достиг входа в пещеру, понял, что погиб. Вход бы намертво завален огромным валуном, который человек в одиночку не мог сдвинуть и на миллиметр. Помощи ждать было неоткуда, не от кого — Владимир в подземном городе был один. Один, если не считать утонувшую в колодце Анну.

Он проснулся весь в поту, и долго лежал на тахте, не в силах успокоить взбесившееся сердце. За окном бурлила Москва, неугомонная даже ночью. Часы показывали без пяти минут три. У ресторана, работающего круглые сутки, вовсю орали пьяные гуляки. Лаяла у соседей за стеной маленькая надоедливая собачонка породы бельгийский гриффон.

Звягина так трясло, что он встал, натянул спортивный костюм и отправился на кухню варить грог; но и после двух больших стаканов не смог согреться. Сварил бы ещё, да не осталось больше рома, и закончился мускатный орех. Можно было сбегать в супермаркет, но Звягину не хотелось ни умываться, ни одеваться по-зимнему. Он не нашёл ничего лучше, как позвонить в контору «Секс по телефону» и долго говорить пошлости какой-то дамочке с тонким противным голосом.

Владимир хотел забыть свой сон и мёртвые глаза Ани под водой, её колышущиеся волосы и белое светящееся платье. Звягин пытался забыть Анну, но против воли она вставала перед ним — улыбалась, показывая мелкие зубки, облизывала пухлые губы розовым влажным язычком. Теперь она была более чем живая — загорелая, с блестящей от солнцезащитного крема кожей. Её ухоженное тело без белых пятен от купальника можно было смело показать кому угодно в любой момент. Аня скидывала бикини и эффектно входила в пенные волны…

Звягин, закончив болтать с дамочкой, принялся жарить яичницу с репчатым луком, куриным жиром и зелёным салатом. Этому рецепту он научился от бабы Дуни, а она — от своей свекрови. Он думал, что нужно поскорее кончать Хуторова и возвращаться в психушку — пусть подлечат. Иначе будет не заснуть — ни в гостинице, ни на съёмной квартире.

Аня снова была с ним — и во сне, и наяву. Она вытряхивала песок из мобильного телефона, что-то высматривала на дисплее, загадочно усмехаясь. Потом прятала «трубу» в непромокаемый чехол и укладывалась на топчан, подставляя яростному солнцу своё совершенное тело.

А Владимир смотрел на Анну и пытался представить её своей женой, а не любовницей, хозяйкой, хранительницей очага, матерью детей — и не мог. Эти сомнения, наряду с протестами Евдокии Николаевны, заставляли его колебаться, держать Аню на расстоянии, не отдавать ей себя в собственность, в распоряжение. Казалось, что она — не тот человек. Не сможет Нетти создать желанный дом, тёплый и уютный, крепкий и надёжный, о котором долгие годы мечтал Звягин.

Подружка была женщиной-фейерверком, не способной молчаливо и верно обеспечивать Владимиру тыл. Сейчас она хочет замуж, но потом изменит обязательно. Ей станет скучно в роли домохозяйки. Начнутся побеги на курорты и романы с респектабельными господами, на которые ему, мужу, придётся в любом случае реагировать.

А своего дома у Володи Звягина никогда не было. Глядя через кухонное окно на светящийся силуэт Останкинской телебашни, на предутреннее ясное небо, Звягин думал то том, что прожил двадцать девять лет, как бродяга. Поймал себя на мысли, что, мучаясь сейчас на Звёздном бульваре Москвы, не имеет понятия о том, где же было свито родное гнездо Чёрного Аиста.

Всю жизнь по чужим людям, по интернатам, казармам и общагам. А после — по съёмным квартирам. Теперь вот уже по тюрьмам и психушкам… И негде приклонить голову, даже поспать без кошмарных сновидений, без запоздалых, бесполезных мук совести. «За любовь — любовью, за измену — кровью!» — таким был его девиз. А прочитала ему эти страшные и мудрые слова мама на пляже в том же Солнечном. Они были выколоты на груди разомлевшего под солнышком пожилого рецидивиста.

Звягин свернул с Садового, поехал по Мясницкой к центру, чтобы поскорее оказаться на Красной площади. Там целую неделю справляли Масленицу. О гостинице, которую нужно отыскать до ночи, Звягин старался не думать. Потом, всё потом…

Он вспоминал громадный коридор старой питерской квартиры неподалёку от Невского проспекта, их комнату с двумя окнами в тёмный и сырой двор-колодец. Там, среди вешалок, осыпавшейся лепнины и бесчисленных облупившихся дверей, жила их семья — родители и они с братишкой. Первое воспоминание Володи Звягина было об его самодельной кроватке, которая потом перешла к брату.

Папа, типографский наборщик, обожал мастерить мебель сам. Он был свято уверен, что таким образом экономит не лишние в семье деньги. И потому упрямо, не слушая ничьих возражений, сколачивал полочки, столики, табуретки. Папа был странным человеком. Бывало, что и с помойки приносил вещи; охотно принимал в подарок то, что становилось не нужным в домах друзей и знакомых. Конечно, всё ремонтировал, чистил, мыл, реставрировал, прежде чем приволочь в их гулкую затхлую комнату.

Там была даже изразцовая печь, которую, к восторгу Володи и его брата Егора, иногда топили стружками, щепками и оставшимися у папы дощечками. Аркадий Звягин собирал всякий хлам даже не для коллекции, а просто так — трубки, табакерки, всевозможные пуговицы, нашивки, шевроны, награды. Мама очень ругала его за это, но выбрасывать барахло не решалась, потому что в этом случае папа переставал с ней разговаривать. Володя запомнил даже не самого отца, а его тёмные от типографской краски руки, сжимавшие молоток, отвёртку, напильник или промасленную тряпку.

После папиной смерти у мамы начали появляться мужчины — то один, то другой. Детей они не обижали, приносили им шоколадки и игрушки, но надолго не задерживались. Бабушка Дуня, в конце концов, устроила маме скандал и забрала Володю в Солнечное. Егорку очень быстро после этого сплавили в интернат.

Братья Звягины были погодками и вместе оказались в Грозном во время первой чеченской войны. Они носили выцветший камуфляж и платки защитного цвета на головах, повязанные особым образом, — так называемые «косынки федералов». Курили «косяки» с анашой, пили спирт и чачу, едва не подсели на промедол. После того, как Егор погиб в горах весной девяносто шестого, мать ушла в монастырь, и больше Владимир её не видел. Он, в одну ночь повзрослев на десять лет, решил посвятить себя борьбе со всякой мразью, которая угрожает Родине в столь трудный час.

Заворачивая в переулок неподалёку от Красной площади, Звягин пытался вспомнить, куда же подевалась их комната на Невском, и не смог. Кажется, баба Дуня обронила, что Надька продала комнату, а деньги пожертвовала в обитель. Теперь у матери какое-то другое, неизвестное имя. Не найти её, да и не хочется искать.

Всегда находились дела поважнее — надо было зарабатывать на новую квартиру, на достойную жизнь. В Центр элитной медицины Владимира направили после возвращения со второй чеченской, где он воевал по контракту. Но ещё раньше Звягин едва не пал жертвой гэмблинга — болезненной страсти к игре. Около рулетки, блэк-джека, «однорукого бандита» он проводил дни и ночи. Всё, что удавалось заработать, спускал в зале игровых автоматов, потому что именно там чувствовал себя лучше. Потом узнал, что гэмблинг или, иначе говоря, лудомания, чаще всего скручивает тех, кому кроме игры нечем заняться.

Однажды Владимир взял в долг деньги и не отдал. Думал, что его замочат или изуродуют, но кредитор велел долг отработать. Нанял кем-то вроде охранника или курьера для перевозки наркотиков. Однажды захватил с собой на секретный пейнтбол — пострелять шариками с краской в голых красоток.

Там впервые Звягин увидел то самое потрясающее тело — гибкое, золотистое, бархатное на ощупь, желанное и поначалу недоступное. Сперва он увидел именно тело, ноги. Потом — бирюзовые глаза с изогнутыми ресницами под тёмными тонкими бровями. И ещё — водопад пшеничных вьющихся волос. Тогда Звягин ещё не знал её имени, но поклялся себе выиграть эту нимфу, которая так легко бегала, будто летала над буреломом.

Володя заляпал красавицу краской из шариков, даже не подозревая, что через несколько лет всадит в эту горячую, трепетно-призывную плоть свинцовую пулю. В страшном сне ему не приснилось бы такое, когда они стонали от страсти под кустами, в волчьих ямах, в заброшенных сторожках. Он выиграл час любовных утех, а когда этот час минул, скрипел зубами от злости, воображая, что Аньку трахает кто-то другой. И Володя понял, что не может насытиться Анькой, и его влечёт к ней, как в своё время к рулетке.

К тому времени у него было уже много женщин, самых разных — от пэтэушниц и санитарок военных госпиталей до весьма презентабельных завсегдатаек игорных залов и ночных клубов. Володя Звягин всегда пользовался у девчонок успехом, умел с ними обращаться, хотя этому его никто специально не учил. Он нутром чувствовал, с кем нужно поговорить о возвышенном, а кому можно сразу задрать подол.

Мужчиной он стал в четырнадцать лет. В Солнечном его соблазнила соседка бабы Дуни по имени Лариса. Ей было двадцать, её сожитель повесился по пьянке, в доме лежал парализованный отец, и радостей в жизни явно не хватало. Володька понимал, что парня украшает опыт, и потому старался приобрести этот опыт как можно скорее.

Через его постель прошло большое количество всевозможных девиц, но ни одна не покорила его ожесточённого сердца. Володя Звягин не знал проблем с прекрасным полом. Как другие, отверженные и обиженные парни, он сразу же извещал свою пассию о том, что жениться пока ни на ком не намерен. Ему не требовалось демонстрировать свою крутость — бабы и так всё понимали. Подолгу возле одной партнёрши он не задерживался. Его не допекали слезами и абортами, и даже венерические заболевания как-то не особенно цеплялись к нему. Такая беззаботная жизнь продолжалась до девяносто седьмого, до той самой встречи с лесу под Питером, когда стрела Эрота ударила прямиком в сердце Звягина и разбила ледяной панцирь.

Владимир метался, будто одержимый, не зная, как поступить, что делать с Анькой Бобровской. Он мог жениться тотчас же, но считал, что нужно накопить денег. Баба Дуня немедленно воспротивилась планам внука. Невестка Надежда, которая умудрилась выписать из комнаты живого старшего сына и загнать площадь в центре Питера, мерещилась ей в каждом углу. Принимать в дом новую стерву старушка не желала, и потому отказала внуку в благословлении.

В принципе, Звягин мог обойтись и без этих пережитков старины. Но огорчать бабушку не хотел и тянул время, надеясь, что всё как-то разрешится. Анька сносила всё кротко, обещая ждать Владимира хоть с войны, хоть из командировки. Со второй чеченской дождалась, а вот из Швейцарии — нет…

Он шёл мимо храма Василия Блаженного, жадно вдыхая морозный воздух, слушал писк «мобил» собравшихся на праздник людей. Рассматривал их с каким-то странным, почти детским интересом — будто хотел запомнить. Звягину было жарко, и снежинки таяли у его лица.

Юркие пацаны, медлительные старухи, пахнущие дорогими духами дамы в длинных шубах, металлоискатели и менты-патрульные — всё это проплывало мимо Звягина, будто новый, но уже не страшный сон. Он палаток пахло блинами, дворники выметали из-под ног гуляющих пластиковые стаканчики. Звягин с удивлением смотрел на Кремлёвскую стену, на Мавзолей, на строгие голубые ели, перед которыми он трепетал по сохранившейся с детства привычке. Потом переводил взгляд на баскетбольную сетку, куда визжащие школьники кидали мяч, на развешанные там-сям игрушки-призы, на группу девушек, которые спихивали друг друга со стульев и при этом хохотали, как ненормальные.

Владимир вспомнил, как в позапрошлую Масленицу они с Анькой дурачились где-то в парке на окраине Москвы, и там тоже мельтешил надоедливый Балаганный Дед. Но, наверное, счастливым легче выносить идиотские приколы, потому что тогда Звягин радостно и воодушевлённо жевал блины. В парке звенели бубенцы под дугами лошадей, запряжённых в сани, гудели дудки, тренькали балалайки. И уже пахло весной…

А сейчас он бродил по Красной площади только для того, чтобы не оставаться в одиночестве. Натыкался на скоморохов, скользил на грязном снегу, морщился от речёвок, выкрикиваемых в мегафон, и пытался хоть на какое-то время забыться.

— Милые мои, добрые! — надрывался Балаганный Дед, зазывая желающих перетягивать канат. — Русские люди! Дружите крепко, с открытой душой! И ходите гурьбой с супермаркет за товарами компании «Тефаль»!

Владимир смотрел на чучело Кикиморы, на расписные полушалки и звенящие бубенцы, и уворачивался от желающих схватить его за нос. Все во что-то играли, сражались за какой-то приз. А Звягин разрывался от желания поскорее убраться отсюда. Но после вспоминал, что идти ему некуда, и чувствовал звериную тоску.

Розовые воздушные шарики с надписью «Гуляй, Златоглавая!» плыли над толпой. Звягин поднял глаза к небу и увидел серые тучи, шары, Кремлёвские звёзды и двуглавых орлов.

Рядом с Владимиром мелькали поролоновые заячьи уши. Он не помнил, когда и как в его руках оказалась бутылка растительного масла. Вроде бы, он куда-то кидал дротик и, разумеется, попал точно в цель. Выигранную бутылку Звягин отдал какой-то тётке, за что та едва не грохнулась ему в ноги. Самому Володе масло не требовалось. У него не было дома, его не ждала жена, которой могло быть нужно это масло. Звягина сейчас интересовала только одна маслёнка — из которой он смазывал пистолет.

Он сбежал на вторую чеченскую от своего хозяина, который так и не счёл долг отработанным. После, валяясь в ростовском госпитале с не опасной для жизни раной, Владимир решил сменить «синюю» крышу на «красную», сообразуясь с веяниями времени. После обучения в Центре элитной медицины он откликнулся на лестное предложение одного из вербовщиков. Тот набирал надёжных ребят в подразделение вроде мифической «Белой Стрелы», о которой Звягин много слышал и читал.

Ещё тогда он жалел, что не может войти в ту группу и расстреливать паханов, раз уж не получается упечь их по закону. Через несколько лет мечта сбылась.

Звягин вскоре выполнил первое задание. Одевшись под охотника, из обычной двустволки он завалил хозяина закрытой порностудии, занимающейся предоставлением секс-услуг, в том числе и по Интернету. Женат делец был на одной из своих улыбчивых и грудастых моделей, что не мешало ей услаждать своими прелестями взоры посетителей порносайта.

Владимира не интересовало, почему ментам потребовалось его руками убрать растлителя малолетних. На это обстоятельство особо указывали заказчики, потому что взрослые отвечали сами за себя и добровольно выбирали сомнительный путь. Детей же вовлекали в бизнес насильно или обманом. Но мерзавец пользовался высоким покровительством и постоянно выходил сухим из воды. Тогда менты и порешили избавиться от этой головной боли раз и навсегда. Из идейных соображений или потому, что барыга не захотел делиться, — какая разница? Звягин понял, что он отныне призван выдёргивать сорную траву с общественного поля.

Хозяин порностудии слыл заядлым охотником — ходил на глухарей, тетеревов и рябчиков. Немного браконьерствовал, используя для приманки птиц магнитофон. Между делом добывал запрещённых к отстрелу казарок, куропаток и кроншнепов. Порноделец охотился на птиц, а Звягин выслеживал его и получил куда больше удовольствия. Охотиться вот так, в непромокаемых валенках, в камуфляжной куртке, в жилете с патронташем, да ещё зная, что твоя «крыша» тебя не сдаст, — сплошной кайф. Звягин пальнул дуплетом прямо в затылок своему объекту, а потом прочитал в газетах, что хозяина порносайта застрелил на охоте по неосторожности его приятель.

Воевать в лесах под Питером было так же легко, как в Чечне. Вернее, даже легче, потому что там можно было ненароком накрыть огнём мирных граждан, даже детей. Другие не обращали на это особого внимания, чохом считая всех местных бандитами, а Звягин всегда переживал, правда, про себя.

Теперь же Владимир уничтожал только тех, кто, безусловно, заслужил пулю. Тогда же он взял себе кличку «Чёрный Аист». Для того чтобы качественно выполнять задания, Владимир должен был верить в собственную правоту.

Он несколько раз ударил тяжёлым молотом в кувалду, словно желая проверить свою силу. Кругом бесились клоунессы в рыжих париках. Одна из них торжественно вручила Звягину приз — плюшевую мышь. Он тут же подарил игрушку какому-то карапузу и пошёл дальше. Оказалось, что Володя на ярмарке — самый сильный; до сих пор никто не мог взять этот молот в руки.

Дети, бабки, пьяные мужики, раскрашенные девицы играли в «ручеёк»; туда же затащили и Звягина. Он уже плохо соображал и потому вёл себя по-идиотски, как все. Кто-то поднёс ему кружку московского сбитня с патокой и пряностями, другой мужик сунул банку пива.

Звягин принял угощение. Ему уже не казалась дикой сцена, когда беззубая обтрёпанная старуха плясала, зажав между сморщенными пальцами кружевной платочек. А вокруг неё, изображая кавалера, выкидывала коленца молодая высоченная особа с рюкзаком за плечами.

И похмелимся гурьбой,

И покаемся толпой!..

орали хором все, кто играл в «ручеёк».

Звягин вздрогнул. Успеет ли он покаяться? Наверное, успеет. Остаётся одна неделя Великого Поста до дня «Х». А покается ли Анька? Она ведь обещала ждать его…

Не целуй меня в сенях —

Целуй на Масленой в санях!

пели на сцене под балалайки и дудки.

Два года назад они целовались в санях с Анькой Бобровской, когда катались на тройках по заснеженным аллеям парка. Володя умолял её подождать со свадьбой ещё годик — чтобы успеть прилично заработать. Годик прошёл. И на следующую Масленицу он выстрелил Аньке в спину. А надо было — себе в рот, в живот, куда угодно, потому что виноват был он.

Анька перестала ему верить. Он вернулся с Женевской «ярмарки тщеславия», с удовлетворением вспоминая, как перебежчик рухнул замертво прямо под колёса сверкающего кабриолета. На капоте восседала очень похожая на Аньку чаровница и откровенно соблазняла шатающихся на залу богачей. На Женевской выставке их всегда собиралось больше, чем на любой другой, и многие любительницы сладкой жизни искали там себе спонсоров.

А вот Анька подцепила миллиардера прямо в Москве, о чём Владимир узнал сразу же по триумфальном возвращении из Швейцарии. Нашла и, как впоследствии выяснилось, уже успела от него забеременеть…

«Любимый мой, мыслей нет. Есть только одно горячее большое сердце. Возвращайся ко мне скорее. Я умираю без тебя, Володька! Приезжай и спаси меня от гибели. Твоя А.»

Вырезку из газеты двухлетней давности Звягин до сих пор хранил в своём портмоне. Потом была та самая Масленица, с тройками и бубенцами. И Анькины молящие глаза — она ждала самых главных слов.

А дальше ей надоело ждать, но тут созрел Владимир. Возможно, у них просто не совпадали биоритмы. В Женеве, выполнив задание по перебежчику, он отправился в ювелирный магазин за помолвочным кольцом. Выбирал его, покупал, нёс в отель и улыбался, как дурак. Вспоминал, как тогда, весенним прозрачным днём, мордастое солнце тоже улыбалось им во весь рот…

Да, Звягин знал, что его подружка путанит, но не обращал внимания на эту её работу. Он ведь тоже ангелом не был, и убивал по заказу. Но неужели нельзя разделить бизнес и любовь? Почему он не имеет права жить в семье, как нормальный человек? С войны мужики возвращались и не стыдились того, что многих там лишили жизни.

А ведь все эти подонки, приговорённые и уничтоженные, были куда хуже открытых врагов! Среди тех могли быть нормальные парни, даже в Чечне, пусть они носили бороды и зелёные повязки. Но вот тех, вроде беглого «грушника» или маньяка, тоже «оприходованного» Чёрным Аистом, или наркодельцов, которых он «мочил» уже в составе группы, людьми считать нельзя…

Аня торговала своим телом. Володя — тоже, но по-иному. Он предоставлял себя за деньги в полное распоряжение тех, кто хотел направить на врагов безжалостную «белую стрелу». Он летел из Женевы в Москву как победитель, как добрый дух. Об убитом перебежчике он даже ни разу не вспомнил. Представлял свою с Анной встречу — как обнимает её, целует, надевает кольцо.

А Аня тем временем уже не принадлежала Владимиру. Её нежная бархатистая кожа истекала потом в сауне, а ротик с мелкими зубками напрашивался на долгие поцелуи. Анна всё также окроплялась «духами любви», тренировала мышцы, включая и мышцы влагалища, принимала молочные ванны. И соблазнительно натягивала эротические колготки с порочным разрезом между ног — чтобы можно было наскоро, не раздеваясь, позаниматься любовью.

Да, всё оставалось по-прежнему, но это сокровище у Звягина отняли. Анна сочла себя слишком шикарной для обыкновенного киллера. На её бесподобную кожу лёг отблеск золота, а глаза засверкали, как бриллианты.

Такому драгоценному камню, как Нетти, требовалась достойная оправа; не менее необходим был и подходящий футляр для хранения. Звягин и сам понимал, что он — не ровня Аньке, что он лишний на этом празднике жизни.

Его друзья сразу же доложили о бурном романе Анны с одним из самых крутых воротил, олигархом-«арбузником», то есть миллиардером. С таких высот по своей воле на землю не спускаются. Звягин осознал печальную реальность. И, в то же время, не мог смириться с тем, что на негласном аукционе за его Аньку кто-то смог заплатить больше, гораздо дороже. Он пытался внушить себе, что, вкусив небесной манны, его куколка не пожелает стать супругой обыкновенного секьюрити со средним достатком и неясными перспективами. И надо с этим смириться.

Анька подсела на золотую иглу. Ей в кровь попал развращающий яд, сладкий и смертельный. Она забыла все клятвы и обещания, которые посылала когда-то через газеты и эсэмэски. Её «большое горячее сердце» билось теперь для «арбузника»…

Вырвавшись из «ручейка», Владимир пошёл с Красной площади. Он с надеждой смотрел на патрульных, мысленно умолял их обратить на него внимание, задержать и водворить за решётку. Он же осуждён, помещён на принудительное лечение — и вдруг запросто разгуливает около Кремля! Да ещё и готовится совершить новое убийство! Почему его никто не ищет? Не обращает внимания на не загримированного беглеца? Неужели так просто улизнуть из-под стражи за деньги? Значит, его покровители невероятно сильны и могущественны. Они могут всё, или почти всё. Но даже эти покровители не в силах отвести надвигающуюся беду.

Звягин был сильно пьян, но всё же забрался за руль, надеясь теперь уже на гаишников. Он не мог сдаться сам. Нуждался в приличном поводе, чтобы не ехать двадцать девятого февраля в клуб «Фламинго», не стрелять в Хуторова, не попадать под ответный огонь его охраны.

Вот если бы его сейчас сбили в аварии, всё пошло бы по-другому! И, согретый слабенькой, призрачной надеждой, Звягин выехал из переулка задним ходом. Наверное, за всё то время, что стояла Москва, никто так страстно не желал попасть в ДТП, да ещё на прокатной машине, или очутиться в камере предварительного заключения ближайшего отдела милиции. Но патрульные проходили мимо, как заколдованные, и весь встречный транспорт обтекал автомобиль Звягина, будто во сне.

В позапрошлом году Анька подарила ему на день рождения куклу «Реал-долл» — свою точную копию из силикона в натуральную величину. И в шутку приказала спать только с ней, если оригинала не будет рядом. Кукла осталась на прежней квартире, когда Владимира арестовали за покушение на убийство гражданки Бобровской А.С. Э-эх, надо было расстрелять куклу, хоть из автомата! Для этого, наверное, и появилась «реал-долл» в его жизни. А так не поймёшь, где долли сейчас, кто с ней трахается. При обыске куклу изъяли и забрали себе менты. Даже в опись вещей её не внесли — Звягин перечитал документы во время следствия.

Он гнал «Ауди» на юг, по Большой Ордынке, и снег вкось летел перед лобовым стеклом. «Дворники» не успевали разгребать комковатую скользкую кашу. Гаишные машины попадались чуть ли не через каждые сто метров, и Звягин ждал, что его остановят. Нет, чашу мимо не пронесут. Всё идёт так, как должно. «Продуман распорядок действий, и неотвратим конец пути…»

Беатрис, или Зула Бикбулатова, появилась в его жизни совсем ненадолго. И Владимир жалел, что вскоре, наверное, им предстоит расстаться навсегда. Лучше бы не было никакой Аньки, а была только Зула, которая работала в той же группе, в шутку прозванной «Белой Стрелой». С ней два года назад случилась трагедия — бандюки поймали её и засунули в трансформаторную будку. Думали, что действуют наверняка, что перед этим Зула была зверски избита и изнасилована.

Но она выжила, вернулась в группу и продолжила работу — даже без левой руки, ампутированной по плечо. Восточная красавица с глянцево-литой чёлкой, длинными волосами, глазами, как у оленя, покорила Звягина очень быстро. Гибкая, невысокая, женственная и в то же время отчаянно-смелая — такая подруга и нужна была рисковому парню. Если сон соврал, и он выживет, то обязательно скажет Зуле те слова, которые не сказал Анне.

Зула согласилась взять псевдоним, как все шлюхи, жить в будуаре, изображать обычную труженицу «Фламинго». Чтобы не вызвать подозрений, она, кроме Звягина, спала и с другими гостями клуба, а сама всё время наблюдала за Хуторовым. Владимир не имел возможности постоянно находиться во «Фламинго», и Беатрис вела съёмку, записывала, запоминала то, что видела, а после передавала Звягину.

Зуле было двадцать пять лет, но давали ей много меньше. Она владела приёмами тхэквондо, иголкой и поварёшкой одинаково виртуозно; выработала осанку, силу, ловкость. Кроме того, Зула выучила три языка, имела чёрный пояс и писала эссе, стихи. И она же должна была через девять дней обеспечить беспрепятственный отход Владимира из оранжереи; проследить, чтобы джип ждал его у стеклянной двери зимнего сада.

Владимир знал, что Беатрис сделает всё в лучшем виде. В случае чего, она и прикроет Звягина, потому что даже с одной рукой она отлично стреляет. Терять ей нечего. Она никого не боится. Живёт работой и только работой. А вчера вдруг сказала Звягину, что любит его, несмотря на то, что он воевал в Чечне. И не хочет после завершения операции расставаться с ним — будет ждать его из психушки и из зоны.

Слово такого человека стоило дорого, и Владимир сразу ей поверил. Поверил, несмотря на то, что уже был обманут Анной Бобровской. Зула умоляла Володю забыть про всё плохое, что было до сих пор в его жизни, потому что они, наконец, встретились. И пусть другие живут, как хотят, — это их дело…

Звягину больше всего хотелось поехать к ней в клуб, но было нельзя. К Беатрис вполне мог завернуть гость, потому что сегодняшним вечером Владимир не собирался во «Фламинго». Нужно всё-таки найти гостиницу и спокойно выспаться. Звягин наивно верил, что страшный сон живёт именно в Останкино, на бывшем кладбище, и не последует за ним в гостиничный номер. Баба Дуня уверяла, что такие сны запросто изгоняются знахарскими заклинаниями. Вроде тех, что кричали они с Анькой у проруби, прежде чем туда прыгнуть: «Три раза поплевать — и горя не видать!».

Они плавали в проруби, пока глаза не вылезали на лоб, возвращались в баню и кидались друг на друга, как безумные. Страсть согревала их лучше пара и веника. «Была лиска бела, были детки белы. Где лизнёт, тут медь пристанет. Ключ за замок, булатные слова». Золотые слова, которые ничего не стоили…

Звягин загнал «Ауди» на стоянку возле Южного речного вокзала, уже за Москвой-рекой. Вылез из-за руля. Застегнул куртку и долго смотрел на воду в радужных мазутных пятнах. Потом поднял глаза к небу, где сегодня оказалось неожиданного много звёзд. В день новолуния они горели особенно ярко, как блёстки люрекса на тёмной шали.

Владимир торопливо закурил, жадно затянулся и вдруг замер, поражённый неожиданной мыслью. Он должен написать завещание. У него есть кое-какое имущество, заработанное неправедным промыслом. Он не отдаст эти деньги ни нищим, ни церкви, как часто поступали другие. Всё это — прах и тлен в сравнении с Вечностью, раскинувшейся сейчас над Москвой, над Россией, над Землёй.

Зула Бикбулатова — единственный человек, которого можно назначить своим душеприказчиком. И он поступит так, будучи уверен, что его имущество и банковский счёт не будут присвоены. Они уйдут по назначению, согласно воле владельца. С Анной они квиты, а больше Звягин ни перед кем не провинился. Он имеет право претендовать на уважение к своему последнему желанию, как любой человек.

Его имущество стоит гораздо больше, чем десять тысяч долларов. А именно столько, как сказано в Интернете, стоит вывод на низкую орбиту одного килограмма праха. Если в оранжерее клуба «Фламинго» ему суждено погибнуть, пусть тело кремируют, а прах запустят в космос. Зуле могут посодействовать более серьёзные люди — тот же Хило. Или, к примеру, Юлиан, фактический руководитель их группы.

Звягин в точности узнает, какие для этого нужны документы. Времени до високосного дня ещё предостаточно. Кажется, там требуется согласие родственников, из которых осталась одна мать. Впрочем, Владимир давно не имел от неё вестей и даже не знал, в каком именно монастыре та находится. В любом случае, деньги своё дело сделают, и прах выведут на орбиту. Как это здорово — не гнить в земле, а летать в космосе, никого не обременяя необходимостью красить оградку каждую весну. Великая идея…

Прах будет летать около сорока лет, а затем сгорит в плотных слоях атмосферы. Ничего, и сорока хватит. А, может, из оранжереи ещё удастся выскочить живым? Специально под пули Чёрный Аист не полезет, сделает всё для того, чтобы выжить. Но если не получится, обязательно улетит в космос. И когда-нибудь таким же февральским вечером над Южным портом промелькнёт контейнер — на долю мгновения. И пропащая душа пошлёт на Землю свой пламенный привет.

Звягин захохотал, страшно довольный придуманным мощным приколом. Сразу стало жарко и весело до такой степени, что, прыгнув в машину, он вновь поехал к центру Москвы.

На кой чёрт искать гостиницу, когда есть в столице клёвый клуб? Не «Фламинго», другой, где все посетители нормальные, с руками и ногами. Они успешные, занятые, достаточно молодые. И невероятно одинокие — такие же, как он сам. Снять там бабу на ночь — не проблема; он поступал так не раз. И будет это не проститутка, а приличная бизнес-вумен, которой просто захотелось приключений. У неё Звягин и переночует, а завтра найдёт другую, послезавтра — третью. Спать будет у них, а дни посвятит оформлению завещания. Предстоящий полёт в космос захватил его, и отныне Владимир Звягин жил этой мечтой.

Его «Ауди» ничем не выделялась из ряда иномарок того же пошиба, припаркованных у ярко освещённых дверей клуба. Звягин с трудом выбрался из машины, быстро договорился со знакомым охранником о проходе на вечеринку без билета. Он просто вынул из кармана две тысячи рублей и отдал парню. Звягина не заботило, подойдёт или нет к общей атмосфере интимного веселья его костюм в тонкую полоску. Владимира всегда принимали «на ура» в любом обществе; он мог вписаться в какую угодно компанию.

Звягин прошёл мимо столиков, услышал обрывки разговоров. Молодой, но полный мужчина в чёрном джемпере, с волосами до плеч и бородкой, похожий на батюшку, сетовал на то, что следственные органы коррумпированы на треть, а адвокатура — аж на восемьдесят пять процентов. Звягин усмехнулся, вспомнив, где он должен быть сейчас, и согласился с толстяком.

За другим столиком компания, состоящая из шести человек, все мужчины, делилась своими соображениями насчёт того, как надо продавать и покупать автомобили. Третий тесный кружок обсуждал несомненные достоинства тайских массажисток. И Звягин моментально разозлился. Он опять вспомнил про Анну и представил, как в том борделе, кажется, «Малакка», нажимали на её чувствительные точки. Он уже не помнил себя и буквально бегал по проходу, выискивая подходящую мадемуазель.

Не обращая внимания на протесты благообразных пожилых господ, пришедших в клуб гораздо раньше него, Звягин почти силком распихал их и устроился рядом с рыжекудрой дивой. К её туго натянутому лифу был приколот бейджик с надписью «Прасковья».

— Ну что, Параскева-Пятница, скоротаем остаток пятницы? — выдавил он сквозь зубы, втайне мечтая о драке и спасении.

Но опять ничего не произошло — мужики, болтавшие с Прасковьей о тайских таблетках для похудания, ретировались, оставив их вдвоём.

Сказав Прасковье всего несколько слов, Звягин уже знал, что будет с этой бабой весь вечер и всю ночь, а ведь никогда раньше её здесь не видел. Несмотря на это, Владимир был готов ехать с ней куда угодно, потому что в постели с такой точно позабудешь обо всём. На какое-то время отступят мысли о страшном сне, позднем раскаянии и будущем погребении в космосе.

Странно, что здесь, так же как и в ресторане у Трёх вокзалов, пели песни из фильма «Генералы песчаных карьеров».