Аня Бобровская курила сигареты одну за другой, тушила «бычки» о голые ноги. Она надеялась почувствовать хотя бы подобие той боли, которая шевельнулась во время съёмок у Дои Ватанабэ; но не чувствовала ничего. Забросила сигареты с тех пор, как забеременела, но теперь отрывалась по полной. Машеньке она уже повредить не могла, и поэтому чиркала зажигалкой, глубоко затягивалась, как будто хотела накуриться впрок.

Аня знала, что дочку свою, скорее всего, уже не увидит — всё кончено навсегда. Как она и предчувствовала, они недолго были вместе. Сейчас Маша вместе с Катей уехала к Ольге Александровне. Аня сказала матери, что её сегодня навестят серьёзные люди для очень ответственного разговора, и ребёнок будет только мешать.

Припудривая нос перед зеркалом. Аня смаргивала с ресниц слёзы и вспоминала, что ещё нужно сделать. Зинаида Бич привезла нотариуса к Ане на квартиру, и они вместе оформили завещание. Бумаги остались у Зинаиды, в опечатанном сургучном конверте из вощанки. В последний момент Аня вложила в большой конверт маленький, надушенный её духами. Потом документы поместили с сейф к Зинаиде.

— Если случится плохое, вскройте вместе с мамой. Но не раньше! Умоляю — не раньше! Не нужно маму лишний раз расстраивать, я и так делала это слишком часто. Теперь думаю — а зачем? Так легко люди гадят друг другу, даже не понимая, собственно, чего хотят…

Когда мама прочитает опись завещанного ей как опекуну Маши, она ахнет. Кроме внушительной суммы денег в рублях, долларах и евро, собственностью Ольги Барсуковой становились часы «Жерар Перего» золотые с бриллиантами стоимостью шестьдесят тысяч рублей, два кольца с бриллиантами же, причём большими, в обрамлении маленьких. Кроме того, перстень с тремя бриллиантами из платины, кольцо с сапфиром из белого золота, две пары серёг с теми же камнями из жёлтого золота и платины, золотой браслет «Шопард» стоимостью сто двадцать пять тысяч рублей, часы «Джейнобс», тоже с «брюликами», за четыреста пятьдесят тысяч «рябчиков». Отдельно решалась судьба двух автомобилей, элитной квартиры в Сокольниках, гаража, бытовой техники, ковров, мебели и прочего Аниного имущества.

Набор детских драгоценностей Ольга не должна была продавать ни за что. Он принадлежал именно Машеньке и являлся единственным подарком её отца. Правда, и большую часть остального добра презентовал он же. Несмотря на это, Анина мать могла, под давлением обстоятельств, продать или заложить унаследованное. Жизнь Ольги Александровны и Маши может сложиться по-разному, и поэтому они должны иметь свободу действий на будущее.

Аня надела скользкое белое платье, тайком приготовленное к несостоявшейся свадьбе со Звягиным, застегнула жемчужное ожерелье и отъехала от туалетного столика. Никто ещё не знал об её планах. Даже Вероника Кирьянова была не совсем в курсе дела. Но Рона оставалась наиболее осведомлённым человеком; она и организовывала мероприятия сегодняшнего вечера. Через час за Аней должна приехать машина, и её отвезут в клуб «Фламинго». Туда же собирался прибыть вечером и Дои-сан, так что Анино появление не вызовет никаких вопросов. Съёмки скандального фильма закончились, и это дело нужно было отметить.

Но Аня знала, что с Дои Ватанабэ она не встретится. Выбрав удобный момент, проникнет в оранжерею, выползет из кресла и спрячется между клумбами, среди пышной зелени. Кресло Рона заберёт к себе в будуар. И Аня станет ждать того момента, когда в зимнем саду появится Звягин.

Хуторов сегодня посетит клуб в последний раз, и Звягину придётся поторопиться. Удобнее всего выстрелить из оранжереи и уйти потом через стеклянную дверь на улицу. Наверняка Звягина там будет ждать машина. Но если Владимир не появится, и Хуторов спокойно уедет из клуба, Вероника отвезёт Аню домой.

Её тело опять блестело — как раньше. «Ванна Клеопатры» вернула силу и молодость, красоту и шарм, хоть и не смогла оживить ноги. Белоснежное бельё со стразами, вышивкой и бисером под платьем — чтобы видна была кровь. «Когда фильм Дои выйдет в прокат, меня уже не будет в живых. Как романтично, как трогательно! Лишь бы всё получилось… Тогда дамы станут рыдать, а мужчины — скрипеть зубами. И Дои получит много денег. Я попрошу его платить проценты Машеньке…»

Корсет с металлическими нитями и гелевыми наполнителями, с силиконом и кружевами делал фигуру идеальной. Она не будет сидеть в кресле или лежать на полу. Анна Бобровская встанет в полный рост, и Владимир Звягин увидит её.

Аня готовилась к гибели, как к свадьбе. Наконец-то они с Володькой пойдут рука об руку, но не к алтарю, а к престолу Вечности. Они соединятся сегодня, и кровь их смешается, а руки сплетутся в самом крепком, самом искреннем пожатии. И они простят друг друга…

Аня сидела в кресле, как на троне, и смотрела на своё лицо — невероятно молодое, счастливое, сияющее. Ещё немного, и не будет уродства, не будет боли и страха. Она вновь станет свободной и научится ходить. Нет, не только ходить, но и летать! Она пронесётся над Москвой в белом платье, в метельном вихре последнего зимнего дня. Только бы не случилось никаких накладок… Возвращаться в прежнюю жизнь Ане не хотелось, и даже мысли о дочери не могли поколебать её решимость.

Мама рассказывала, что её дядя, Артемий Белкин, во время битвы под Москвой добровольно вызвался стать смертником. Об этой операции не писали историки Великой Отечественной, но, по маминым словам, операция точно имела место. И участвовали в ней именно воины-сибиряки.

Людей собирались выбросить из самолётов без парашютов, прямо на немецкие позиции. Каждый бы обвязан взрывчаткой, и в руках держал по гранате. Уцелеть при таком раскладе было невозможно, и поэтому принудительно людей в самолёты не сажали. Артемий вышел из строя первым, а потом на бреющем полёте выпал в люк. Его гранаты спустя несколько секунд рванули. Тело так и не нашли, но почему-то не считали сержанта Белкина пропавшим без вести. Значит, командование было в курсе.

И вот теперь Аня поняла, что её двоюродный дед действительно так и погиб. Она чувствовала в себе силы повторить этот подвиг. Она сегодня утром целовала Машины игрушки и плакала, но всё равно решила вечером ехать в клуб. Ехать, чтобы всё поскорее закончилось и забылось.

— Я не увижу, как ты будешь расти! Не представляю сейчас, какой ты станешь. Но, может быть, ты ещё услышишь когда-нибудь обо мне. И вспомнишь свою маму, без которой тебя не было бы. Когда-то Мария Бобровская будет ходить по земле, а я не увижу её первый шажок…

Вероника приедет уже через полчаса. Только бы с ней в пути ничего не случилось, и Хуторов пожаловал в клуб! Аня будет безоружна перед Звягиным. Она не поднимет руку на своего палача, не взорвётся вместе с ним и даже не тронет его пальцем. Она — не убийца, не чета Звягину. Она — женщина и мать. Но Анна взглянет Владимиру в глаза перед тем, как они оба умрут.

Но ещё до того надо дать возможность Звягину убить Хуторова. Кровь младенца должна брызнуть на изверга, чтобы Фаина Адельханян наконец-то заснула спокойно. Несчастная женщина не должна пострадать в чужих разборках, поэтому главное случится потом. Только бы найти в себе силы встать, подняться, удержаться на ногах, а не смотреть на Володьку снизу, как побитая собака. Надо встретиться только так — зрачки в зрачки. У Звягина будет время, чтобы всё понять и заново пережить.

Аня через арку выехала на кухню, открыла холодильник, достала апельсин, решётку с кубиками льда. Из шкафчика вынула две бутылки — красного вина и вишнёвого сиропа. Подумала немного и добавила пакет грейпфрутового сока. Ей хотелось что-то сделать, например, любимый коктейль. Аня часто готовила его, возвращаясь из фитнесс-центра «Малакка», и потому сейчас хотела выпить его в последний раз.

Она чистила апельсин и чувствовала боль в сердце, в руке. Неужели испугалась? С ума сойти! Так хотела уйти красиво, и вот теперь… уже не хочет? Так же ломило за рёбрами, когда Аня впервые в жизни собиралась нырнуть в прорубь, прыгнуть с парашютом, раздеться перед камерой. Да много чего она поначалу боялась, только другим своего страха не показывала. И потом казалась очень смелой, дерзкой, даже нахальной.

Но откуда эта боль? Аня бросала лёд в бокал, закусив губу и боясь потерять сознание. И вдруг радостно улыбнулась, поняв, что сердце здесь ни при чём, и ничего страшного не случится. Грудь болела от прилива молока — в это время Аня всегда кормила Машеньку.

Бедная, маленькая девочка, теперь я предаю и тебя! Ведь живут же инвалиды, причём подолгу, а я не выдержала. Не стоит Звягин твоего сиротства… Пусть живёт, и я буду жить. Ради тебя, Марютка, Марийка, Маруся!

Значит, впервые в жизни Анна Бобровская малодушно покинет поле боя вместо того, чтобы взглянуть опасности в лицо. Не прошло и года, а силы уже кончились. Аня пытается обмануть и себя, и Всевышнего, и других людей, когда, по сути дела, кончает жизнь самоубийством. Но кончает хитро, вынуждая другого человека убить себя. Почему же? Ведь сегодня в оранжерее все пути могут пройти мимо. Вот, например, в Испании, на побережье Коста Дорадо, тоже было очень страшно. Таких аттракционов не было больше нигде в мире, и Аня с бешеной скоростью носилась по горкам и по петлям. Аттракционом можно счесть и сегодняшнюю засаду в оранжерее…

Аня пила свой обожаемый «Красный апельсин», смотрела на часы и массировала грудь — для того, чтобы немного успокоиться, остыть. А потом, откинув голову и зажмурившись, снова принималась плакать.

Так в бой не ходят. Надо принять окончательно решение. Ещё не поздно остаться дома. Но шанс, о котором Аня так долго просила Провидение, больше не представится. Да, она останется жить, но всё время будет помнить, как струсила и отступила… Нет, ни за что! Надо прыгнуть и в эту прорубь.

Аня застегнула расшитую бисером сумочку без ручек, с которой когда-то плясала на палубе прогулочного теплохода в волшебную ночь выпускного. Оттуда она недавно достала ожерелье и серьги. Вспомнила их компанию — рыжую, зеленоглазую Оксану Бабенко в платье-коктейль с букетиком фиалок у плеча, черноволосую смуглую Верку Потягаеву в красном наряде с блёстками и узкой длинной юбкой. Верка погибла ещё в девяносто третьем — убил клиент в борделе. И из пятерых парней, самозабвенно оравших песню Окуджавы, в живых осталось двое. Повезло Антону Стороженко и Женьке Мухину. Из несчастливых один погиб в автокатастрофе; другого, бизнесмена, застрелили конкуренты; третий вскрыл себе вены из-за несчастной любви.

Аня протянула руку и включила приёмник. Пел «Несчастный случай» — очень кстати. Раньше она любила так гадать — задавала вопрос и включала радио или телевизор. К удивлению, полученные ответы часто оказывались верными.

Что как бы готов бы раздать все долги

И с чистой душой откинуть коньки…

Всё правильно. Ну, её, эту жизнь, на фиг, как поётся в песне! Надо допить коктейль и сполоснуть бокал. Наверное, в последний раз.

Выключив радио, Аня поехала на коляске в комнату за лёгкими алюминиевыми костылями. Закусив губу, повисла на них и вспомнила, как впервые сделала такую попытку. Ещё в подмосковной клинике, прошлым летом, когда врачам казалось, что случай не очень тяжёлый, и надо попробовать научиться ходить.

Но Аня потеряла сознание, чуть не упала на пол, и лишь чудом у неё не случился выкидыш. Врачи категорически запретили тренировки и отобрали костыли. Аня орала благим матом, плевалась. Придумывала зверские казни не только Звягину, но и врачам, которые за такие-то деньги ничего не могут сделать. У Ани помутился рассудок, и она решила ночью удавиться. Чёрт с ним, с ребёнком, — всё равно не доносить. Или уродом будет, что ещё хуже…

Но самоубийство не состоялось, потому что неожиданно явился её олигарх. Завернул перед рассветом, без предупреждения, когда Аня уже собиралась скручивать в жгут простыню. Персонал клиники, конечно, получил вознаграждение, и им не стали мешать. Тогда за окнами было так же темно, как и теперь. Но сегодня валит снег, а в ту ночь громыхала гроза. Тогда впервые Аня принимала решение — жить ей или умереть. Она решила жить и ждать той сладостной минуты, которая избавит её от мук. И не бояться этого нужно, а ждать, торопить…

… Он сидел рядом с постелью и держал Аню за руку. Она чувствовала. Как в его пальцах колотится кровь, видела обильную седину и грусть в светящихся глазах. Видела и жалела, что лежит, как бревно, и ничем не может помочь…

— Почему ты без экспертизы поверил, что ребёнок твой? Я могу и соврать. Ты же знаешь, кто я такая.

— Мне всё равно. Я виноват в твоей беде, поэтому должен помочь. Кроме того, интуиция подсказывает, что ребёнок от меня. Да и не было больше у тебя никого так, на вилле.

— Да, не было. Мне тебя хватало с лихвой. Но другим-то ничего не докажешь. Моя репутация всегда будет работать против меня, даже если я превращусь в святую. И кстати — ты-то как раз ни в чём не виноват. Перестань себя казнить.

— Без меня не было бы этого выстрела.

— Даже если очень ревнуешь, не обязательно стрелять. Во всём виноват мой бывший бой-френд. А я, дура, не предупредила тебя, что он — псих. Да ещё псих-терминатор, от которого всего жди. Ты не должен отвечать за это. И не жалей меня, умоляю!

— Если не отвечу я, не ответит никто. Когда над тобой сгущаются тучи, находится очень мало доброжелательных людей. Пусть для тебя таким человеком буду я.

— Но я уже ничем не смогу отблагодарить тебя…

— И не нужно. Я ведь сломал твою жизнь, пусть и не намеренно.

— Ты не сломал мою жизнь, а сделал её осмысленной и яркой.

— Просто мои возможности намного превосходят возможности других.

— Нет, не всё зависит от денег! Многие меня не поймут, не поверят, а вот Звягин понял. Свяжись я с тобой из корысти, он простил бы меня. Но он почувствовал, что я действительно стала твоей. И потом выстрелил. Это же видно, когда женщина любит…

— Ты зря была с ним откровенной. Не следовало его провоцировать.

— Я не хотела врать ни тебе, ни себе, ни ему. Помни только одно — я ни о чём не жалею. Ни о том, что мы познакомились с тобой, что проводили вместе дни и ночи. Ни о том, что призналась в этом Звягину. Я расплачусь с ними сама, никого не утруждая.

— Будем надеяться, что его осудят. Хотя я, возможно, ошибаюсь.

— Судить его буду я. Не хочу. Чтобы ты думал об этом.

— Я не могу об этом не думать.

— И всё-таки попробуй. Тебе есть, о чём подумать, и кроме этого.

— Ты действительно любила меня?

— И сейчас люблю, потому и страдаю. Очень прошу больше не навещать меня здесь, да и дома тоже. Я не та, что была раньше, а хочу остаться для тебя прежней Нетти. Вычеркни меня нынешнюю из своей памяти, из жизни. Я не рисуюсь, не набиваюсь на сочувствие, а говорю от всего сердца. С тех пор, как мы покатались с горки на Рождество, я жила ради наших встреч. Теперь буду жить ради нашего ребёнка. А когда рожу, останется единственная цель — отомстить Звягину.

— Ты считаешь, что сможешь это сделать?

— Я имею право на месть и не прошу ничьей помощи.

— Сама или через посредников?

— Ну, милый, это моё дело!

— Ты никогда не думала, что прожила жизнь напрасно? Зря?

— Много раз думала. И приходила к выводу, что распорядилась своими талантами не лучшим образом. Была слишком жестокой и непримиримой. Обожала деньги и другие удовольствия, много брала и мало отдавала. Не хотела понимать чувства близких, и желала, чтобы весь мир вращался вокруг меня. И никогда не прикидывала, какая за всё это может быть расплата.

— То же самое можно сказать и обо мне.

— О тебе?! Да неужели?.. Ты же супермен! У тебя нет недостатков!

— Есть. У всех людей есть недостатки. А у нас с тобой они должны быть одинаковыми. Мы ведь родились в один день через двенадцать лет.

— Я помню. Смешно, но мы — Раки и Кролики. Судьба не зря свела нас.

— А ты не хотела бы начать жизнь сначала?

— Хочу. Я прожила бы её совсем не так. Но если я умру, а потом приду на Землю, то всё забуду. И вновь начну ошибаться.

— А надо бы помнить, чтобы не повторять ошибок. Мир устроен неправильно — это ясно. Он несовершенен, этот мир, и мне хочется его переделать. По крайней мере, постараться…

— У тебя получится, я знаю. Ты ещё молодой, здоровый. И очень сильный — во всех отношениях. А я каждую ночь, когда всё вокруг затихает, начинаю анализировать свою жизнь, судить и казнить себя. Очень жалею, что ринулась в омут греха вместо того, чтобы пойти учиться. Ведь мне нужно было сдать только один экзамен как золотой медалистке. Сейчас я была бы ходячей, пусть даже и небогатой. А ведь ноги не купить… А, может, мне просто обидно, что жизнь так по-дурацки кончилась. Вот и всё. Пока Звягин меня не уложил на койку, я была довольна своей судьбой. Значит, должна платить за удовольствия. За то, что каждую весну обновляла не только гардероб, но и чувства, мужчин. Я была развратной кокеткой, продавала каждый свой взгляд и жест. Из-за меня многие бабы лили слёзы, нюхали кокаин и резали вены. А после сами пускались в загулы, дабы наказать мужей. И семьи рушились, как карточные домики. Можно найти для себя массу оправданий, но я не хочу их искать. Зачем мне потребовалось блистать в свете? Теперь я ненавижу людей. Мне любой разговор надоедает на второй минуте. Хочется молчать, понимаешь? Я теперь боготворю тишину. Даже шелест дождя, не говоря уже о грохоте грома, действует мне на нервы. Тебе знакомо это чувство?

— В семье рассказывали, что я родился во время сильной грозы. Наверное, это оказало какое-то влияние на мою судьбу. Жизнь была такой насыщенной, что меня уже ничем не удивить. Мне противно открывать глаза по утрам, потому что делать приходится всё то же самое, а хочется перескочить на другой уровень. Бывает, что людям «нечего больше хотеть». А то, чего хочу я, недостижимо. Раньше деньги были интересны мне сами по себе, нравилось их зарабатывать и преумножать. Но в один прекрасный день я задал себе вопрос: а что дальше? Во всём должен быть смысл. Деньги должны как-то работать, кому-то служить — кроме удовлетворения моих потребностей и амбиций. Нынешнее моё положение, со стороны завидное и блестящее, душит меня, как петля галстука. Как всё это скучно, глупо! Я не могу застрелиться, как поступают некоторые. Не для того я жил и работал, да и вообще — не в моём это стиле. В тысячу первый раз пойти по кругу? Не получается. Вся экзотика в прошлом. В сладком прошлом. Кольца с бриллиантами, вручаемые гостям вместо визиток. Пачки долларов, забытые в карманах купального халата. Шарик рулетки в казино, который вечно прыгает перед глазами. Удачей, успехом тоже можно пресытиться, как пирожным с кремом натощак — до рвоты. Мне слишком рано улыбнулась Фортуна. А на что употребить остаток жизни? Выбор развлечений непозволительно беден. Можно перепробовать все напитки, яства, марки автомобилей. Можно объездить весь мир. Бани, массажи, коралловые рифы, горнолыжные трассы… Эти радости из разряда одноразовых. Лучшие номера самых дорогих отелей казались такими же постылыми, как для командировочного инженера — грязная комната на четверых. Не существует уже такого места на земле, куда мне хотелось бы поехать. Вот только одно… Тянет ночью выйти на палубу яхты и смотреть, как по воде бежит лунная дорожка. И чтобы рядом со мной на яхте была именно ты. Я заметил, что твоя кожа при луне излучает сияние, как у инопланетянки. И твой голос мне приятно слышать.

— У тебя прекрасный парфюм. Что это за запах?

— «Дух большого города», из разряда пьянящих. Главный аромат — марочный коньяк с кофе и яблоком.

— Тебе идёт. Пьянящий… Ты опьянил меня навсегда. И я рада, что сумела понравиться тебе. Но почему ты приехал именно сегодня?

— Проезжал мимо, выдалось время…

— Куда едешь завтрашней ночью?

— Не знаю. Надо будет подумать.

— У тебя было много женщин, так что выбор есть.

— Тебе сейчас тяжелее всех, поэтому я здесь.

— Мне кажется, что тебе самому нелегко. Я права?

— Да, ты права. Но это — не твои проблемы.

— Конечно, не мои. Кто ты мне? Кто я тебе?

— Но у нас с тобой будет общий ребёнок.

— Не сглазить бы! Я так жду его! У тебя ещё есть дети, а у меня других нет. И это — самый дорогой твой подарок.

— Не пожалеешь? Ты уверена, что действительно этого хочешь?

— Не пожалею. И тебя преследовать не стану.

— Там, где я вскоре окажусь, меня не достанешь.

— Ты хочешь уехать за границу?

— В некотором роде. Но я уже сказал — это мои проблемы.

— Я поняла. Всё-всё поняла про тебя.

— И что ты поняла?

— То, что тебе сейчас очень плохо, как и мне. То, что мы, скорее всего, или вообще никогда не увидимся, или не увидимся очень долго. Ты ведь приехал попрощаться, правда? Я по глазам твоим это поняла. Раз не хочешь ничего объяснять, я не спрашиваю. Только хочу сказать, что люблю тебя и буду любить всегда. И ещё… Мы родились в один день, значит, у нас общая карта Таро. Она называется Победитель. На ней изображена колесница с запряжёнными в неё чёрным и белым сфинксами, которой правит Воин посреди поля битвы. Воин закован в латы, и в руках держит тяжёлый диск, символизирующий Судьбу. Сфинксы говорят о том, что он овладел светлыми и тёмными сторонами жизни — совсем как мы с тобой. Но он не поддаётся панике в условиях боя. И мы не прогнёмся, верно? Воин понимает — как он настроит себя внутренне, таков будет и внешний отклик событий. Видя смерть, Победитель продолжает править колесницей своей судьбы. В и этом — залог того, что жизнь восторжествует. А теперь давай попрощаемся. Поцелуй меня и уезжай. Мне вкололи обезболивающее и снотворное. Я очень хочу спать. А утром подумаю, что видела тебя во сне, как это часто бывало…

— Я ухожу только потому, что ты об этом просишь. И целую.

— Ты целуешься лучше всех на свете! Скажи что-нибудь ещё…

— За меня скажет Шекспир. «Гамлет», акт первый, сцена пятая. «Прощай, прощай! И помни обо мне…»

… Аня вздрогнула и посмотрела на часы. До приезда Вероники оставалось двадцать минут. «Победитель продолжает править колесницей своей судьбы…» Она обязана там, в оранжерее, встать на ноги! И какое-то время продержаться, пока не наступит развязка!

Съёмки в фильме Дои Ватанабэ приучили Аню не бояться орудий пыток, огня и крови. Схватившись за ручку, она выдвинула ящик, достала шило. Потом зажгла конфорку итальянской плиты, нагрела шило, откинула скользкий подол платья и, закусив губу, вонзила острие в ногу. Аня думала сейчас только о том, чтобы ненароком не испортить платье.

Кровь сразу же сворачивалась от соприкосновения с раскалённым металлом, и отвратительно воняло горелым мясом. Но Аня упорно продолжала терзать свою плоть. Она должна была добиться хотя бы незначительной подвижности ног, их относительной чувствительности. Иначе она не сможет подняться в полный рост, а, значит, не получится должного эффекта, или вообще всё сорвётся.

С двадцатым уколом Аня ощутила боль. А на двадцать пятом правая нога вдруг сильно дёрнулась. Аня застыла в кресле, расширенными от волнения глазами глядя на свою несчастную ногу.

Мобильник застрекотал неожиданно, хоть весь вечер Аня ждала звонка. Рона приехала, и ей нужно было открыть дверь.

— Да, слушаю! — Аня кричала в трубку, не помня себя от радости.

— Я у тебя во дворе, будничным голосом сообщила Вероника. — Ты готова?

— Да-да, конечно, поднимайся! Сейчас открою дверь.

— Я иду. — И Рона отключилась.

Аня поскорее распахнула окно, чтобы проветрить кухню и не довести гостью до рвоты. Когда опять взглянула на ноги, заметила, что и левая дрожит. Неужели?.. Это невероятно. Организм мобилизовал все резервы. Она добилась своего и может закончить дело.

Вероника позвонила в дверь. Аня, схватив свои костыли, повисла на них; она стремилась закрепить достигнутый успех. С трудом добравшись до двери, открыла оба замка. Рона, откинув капюшон кожаной, на меху, куртки увидела сияющую Аню — в белом платье, с жемчужным ожерельем на шее и с такими серьгами в ушах; на изящных алюминиевых костылях. И, несмотря на открытое окно, ощутила ужасный запах горелого человеческого мяса. Когда-то давно, в деревне, где Вероника отдыхала школьницей, случился пожар, и в соседней избе сгорела пьяная супружеская пара. С тех пор Вероника никак не могла забыть этот прилипчивый, сладковатый смрад. Она тотчас же прижала к носу платочек.

— Что у тебя стряслось?! — Рону едва не вырвало.

— Ничего, не обращай внимания. — Аня покосилась на кухонную арку. — Я готова, так что давай собираться.

— Намереваешься в таком виде прятаться в оранжерее? — опешила Вероника и даже пошатнулась, тяжело опираясь на тросточку. — Другой одежды не нашлось? Это же подвенечное платье!

— Мне и нужно подвенечное. Ты не поймёшь, по крайней мере, пока. — Аня улыбалась и чувствовала, что Рона уже сомневается в её адекватности. — Дай мне норковую шубу из шкафа-купе, и мы поедем. Планы Веника не поменялись?

— Нет. Он завернёт ко мне, только удвоит охрану. Как мы с тобой и договаривались, двоих ребят оставит у двери, ведущей из оранжереи на улицу. Звягин в любом случае не сумеет уйти.

— Да. — Аня не раскрывала перед Роной весь план, иначе та могла бы воспротивиться. — Хуторов не струсит, как ты думаешь?

— Он понимает, что киллера проще сего взять именно там. Иначе ему придётся шарахаться от каждой тени, и за границей покоя не будет. Анька, окно закрой, простудишься. На улице мороз. — Вероника ёжилась даже в куртке, свитере и шерстяных брюках.

Но Аня как будто её не услышала, и тогда Рона сама отправилась на кухню. Оглянулась на плиту и замерла, увидев шило со следами крови, горящую конфорку, бутылку вина и стакан с остатками коктейля на донышке.

Вероника, сильно хромая, вернулась в прихожую и выдохнула:

— Ты что, пьяная?! О ребёнке бы подумала, мать твою!..

— Бокал коктейля «Красный апельсин». И всё!

Аня висела на костылях и чувствовала, как ноги волшебным образом оживают. Теперь она ощущала жгучую боль на месте каждого укола, а на съёмках такого и близко не было.

— Я выпила от радости, Рона. Мои ноги начали двигаться.

— Ноги двигаются?! Ну, однако, подруга! — Вероника закрыла окно, погасила конфорку, но шило и бутылки не тронула. — Вообще-то ты молодец! Рада за тебя. Где шуба висит?

— В комнате, левый шкаф.

Аня мотнула головой. Под черепом шумело, мебель и светильники двоились перед глазами. Но, главное, она опять чувствовала свои ноги. «Воин понимает — как он настроит себя внутренне, таков будет и внешний отклик событий…»

— Вот, держи!

Вероника, припадая на здоровую ногу, бережно вынесла в прихожую шубу из голубой норки. Ту самую, пробитую звягинской пулей.

— Помочь надеть?

— Помоги. Коляску брать не нужно — спущусь на костылях. Я смогу это сделать. Сегодня точно смогу.

— Ты — героиня. Ты — сумасшедшая героиня! — восхищённо сказала Вероника, помогая Ане надевать шубу.

Она понимала, что Аня не говорит ей всего, но не задавала никаких вопросов. Не сговариваясь, они сочли себя подругами, но не хотели вслух говорить об этом.

— А теперь пошли скорее!

Аня, не веря сама себе, переставляла костыли и подтягивала к ним своё тело. По ковровой дорожке — к двери, потом — до лифта. А внизу, потихоньку, — до машины. Время ещё есть…

«Спасибо вам, Дои-сан! Вы научили меня совершенно ничего не бояться. Дядя Юзя, родной, вы подарили мне надежду. Синтия Эванс, вы обязательно напишете обо мне, и повесть ваша очень эффектно закончится…»

Двери лифта разъехались, и Аня с Роной прошли мимо консьержки, которая оторопела, впервые за год увидев эту жиличку не в коляске. Вероника открыла дверь подъезда, не дожидаясь, когда это сделает Майя Петровна. На улице, с трудом удерживая равновесие, она подставила Ане плечо и повела её к своему ярко-жёлтому «клопу» с широкими удобными дверцами.

Аня шла по снегу в лёгких туфлях, но не чувствовала холода. Тонкие колготки сияли под светом фонаря, освещавшего парковку. Она упала на заднее сидение «Опеля», затащила в салон костыли и в последний раз взглянула на дом, в котором оставила выматывающую, долгую боль.

Птенцы «Фламинго» возвращались в своё гнездо, и Ане очень хотелось поскорее увидеть розовых птиц, стоящих на одной ноге.

Проезжая по воскресной вечерней Москве последним зимним днём, Аня была прежней — той, в которую почти год назад выстрелил Владимир Звягин. И сейчас Аня возвращалась, преодолев пространство и время, чтобы уничтожить его.

Когда Анна Бобровская занималась конным спортом, и ей удавалось взять барьер, так же радостно ёкало сердце, и хотелось обнять весь мир. Но она ещё не взяла последнюю в своей жизни высоту, лишь приближалась к барьеру любимым способом бега лошади — аллюром «три креста»…

* * *

Владимиру Звягину не пришлось искать гостиницу или новую женщину. Все дни, оставшиеся до рокового воскресенья, он прожил у Прасковьи Зуевой в Перово. Странно, но мгновенное, пустячное клубное знакомство не закончилось с наступлением утра двадцать первого февраля. А днём Звягин уже обнаружил себя во дворе, гуляющим с Парашиным пуделем, одетым в непромокаемую ветровку. На лапах пуделя были кожаные ботиночки, на голове — кокетливая кепка — почти как у той кошки в блинной.

Прасковья взялась за дело энергично — обстирала своего случайного любовника, накормила его до отвала, почти ни о чём не спрашивая, — только как зовут и сколько лет. О себе рассказала так же скупо. Ей тридцать два, незамужняя, детей нет. Любит такие вот приключения, после которых ничего, кроме воспоминаний, не остаётся. На несколько дней она выбрала себе Звягина и осталась довольна им.

Владимир в жизни своей не встречал более странную бабу. Она была рыжая, как Кикимора с Красной площади, часто пропускала для связи слов отвратительный мат, курила крепкие папиросы и пила водку стаканами. В то же самое время Прасковья истово постилась, оплакивала погибших в Приэльбрусье друзей-сноубордистов, с которыми частенько ездила в горы пощекотать нервишки.

Кроме того, Параша увлекалась изготовлением цветов из овощей. Звягин зачарованно смотрел, как под ножом Параши из картошки, репы и всяких перчиков получаются розы, астры и орхидеи. Новая подруга Володи посвящала этому занятию целые вечера. Звягин, чтобы отвлечься от грустных мыслей, тоже попытался овладеть этим искусством. И в то же время наверняка знал, что делать цветы из овощей ему никогда не придётся…

В воскресенье, как объяснила Прасковья, в конце первой недели Великого Поста, разрешены любые вегетарианские блюда с маслом, и ещё вино. Но от выпивки Звягин категорически отказался — сегодня вечером в оранжерее его рука должна быть твёрдой. Он давно приучился не пьянеть, но всё же подстраховывался.

Звягин несколько раз встречался с Беатрис, которая была его напарнице. Он также связывала с Хило, Юлианом, Фаиной. Никаких неожиданностей не предвиделось. Хуторов перед отбытием в Штаты обязательно должен был проститься с Вероникой Кирьяновой. Фаина больше всего боялась, что дело вновь сорвётся, и постоянно твердила одно: «Или он, или я! Вместе по земле нам не ходить. Если он не подохнет, я с собой покончу к чёртовой матери!..»

— Попробуй гречневые биточки, — заботливо угощала Звягина Прасковья. Она вела себя так, будто случайный партнёр лет десять был её мужем. — Очень вкусно, тебе понравится. Мужчине без мяса тяжело, я знаю. Поэтому и приготовила винегрет с соевым фаршем.

— А что это такое?

Звягин, вяло подумав, что это, скорее всего, его последняя в жизни трапеза, указал на светло-зелёную лепёшку с непонятным запахом. Форточка была открыта, и разноцветная японская штора с рейкой внизу, у рельсового карниза, вздулась пузырём. На шторе была изображена Обезьяна — символ этого года.

— Это маринованный тофу — сыр из соевого молока. Отлично заменяет яйца. — Прасковья уселась напротив Звягина, подперев щёку кулаком. Они недавно встали после дневного сна, и Параша собиралась гулять с пуделем. — Не хочешь? Да, с непривычки трудно переходить на соевые продукты. Ты постился когда-нибудь?

— Нет.

Звягин жевал гречневые биточки с соевым творогом, специями, луком и тёртой морковью. Его язык как будто заморозили, и никакого вкуса не чувствовалось. С таким же успехом можно было жевать глину или землю.

— Ты хочешь уйти от меня? — Прасковья откинула назад рыжие волосы и стянула на груди зелёную вязаную кофту. Она одевалась странно — то в дорогие платья, то в засаленные халаты, то вот в такие старушечьи кофты и декоративные валенки салатного цвета с узорами.

— Мы и сходились ненадолго. — Звягин с трудом проглотил биточек.

— Почему вино не пьёшь? — Прасковья тревожилась всё сильнее.

— Не хочется.

Звягин поморщился от лая пуделя в прихожей. Теперь и здесь надоело. Переночевал, сколько надо, и баста. Вместо него у Параши появится кто-то другой, и жизнь пойдёт своим чередом.

— Я тебе противна? — Прасковья дёрнула углом рта, глядя на тарелки и миски со своей стряпнёй. — Почему ты не сказал, что терпеть не можешь сою? Я бы приготовила рыбу, грибы…

— Да не в этом дело! — Звягин провёл по губам салфеткой. — Спасибо тебе за всё, Параскева-Пятница. За то, что была со мной, что не испугалась меня. Я ведь совсем один, как волк.

— А чего тебя бояться? — Прасковья пожала плечами. — Заброшенный, несчастный мужик. Если думаешь, что стесняешь меня, так брось. Живи, сколько нужно. Ты мне подходишь по всем статьям, не то, что эти альфонсы из клуба «Всем некогда»…

— Паш, я сегодня уйду насовсем. Прости меня и ни о чём не спрашивай.

Владимир обнял Прасковью, и они надолго слились в поцелуе. Потом удивлённо уставились друг на друга, будто не понимая, как оказались вместе. А ведь все девять дней перед этим не вылезали их постели — разве что перекусить и погулять с собакой. Кем Прасковья работала, Владимир так и не узнал, но на службу каждый день она не ходила. Скорее всего, Прасковья рассчитывала на более длительные отношения.

— Очень жаль, — всхлипнула она, набирая ртом воздух.

— Я бы мог отчалить, не предупредив. Но не хочу беспокоить тебя и изводить напрасными надеждами. Нам ведь было очень хорошо вместе.

— Володька, да ты что?!

Прасковья с ужасом смотрела на него. И понимала — происходит нечто страшное.

Впервые она пожалела о том, что ничего про этого парня не знает. Так всегда поступали клубные парочки, которые слетались и разлетались, будто мотыльки. Они могли провести вместе одну ночь или прожить бок о бок целый месяц, но всё равно расставались. По крайней мере, за то время, что существовал клуб «Всем некогда», свадьбу там ни разу не играли. Искатели острых ощущений и не стремились к прочным союзам, к верности и любви — даже женщины, не говоря уже не мужчинах.

— А что я?

Звягин с трудом встал из-за стола, хотя совершенно не наелся. Почему-то вспомнил, что у Прасковьи одна грудь намного больше другой, а на бедре — длинный грубый шрам на память об увлечении сноубордом.

— Володька, тебе плохо?! — Прасковья тоже вскочила из-за стола, обхватила Звягина сзади, прижалась лицом к его затылку. — Я тебя никуда не пущу, слышишь?! Ты на себя посмотри в зеркало, ненормальный!

Пудель звонко лаял на пороге маленькой кухни, и Владимиру с каждой минутой становилось всё труднее выносить этот заливистый лай.

— Паш, всё нормально, но я должен уйти. Ты — классная девчонка, но не спрашивай меня ни о чём. Очень прошу! Жаль, что мы не встретились раньше. — Звягин ещё раз поцеловал Прасковью, и она невольно всхлипнула. — Я не могу остаться с тобой. Это не от меня зависит.

— Да, конечно.

Прасковья тяжело вздохнула, вытерла слёзы и пошла одеваться, потому что пудель Фокс очень хотел гулять. Перед этим хозяйка всегда одевала своего любимца в ветровку, боясь, что Фокс простудится. Один раз псина уже едва не околела от воспаления лёгких.

— Я чувствую, Володька, что ты думаешь о какой-то бабе. Ты думаешь о ней всё время, даже когда спишь со мной. Стараешься забыть её и не можешь. Так?

— Да. — Владимир только на это короткое слово и нашёл в себе силы.

Застёгивая куртку, он смотрел, как Прасковья надевает ветровку и ботиночки на пса, как сама ныряет в «дутое» пальто. Почему-то сегодня ей приспичило отправляться на прогулку в валенках с галошами, которые совершенно к этому пальто не шли.

Звягин покинул квартиру, даже не обернувшись. Хорошо, что у него никогда не было дома, а то от одних воспоминаний разорвалось бы сердце. А таких квартир, как Парашкина, перед ним промелькнуло немало. И ни одну из них он не смог бы сейчас вспомнить.

Они расстались просто, без надрыва и долгих объятий. Звягин сел в «Ауди» с таким видом, будто собирался вскоре вернуться. На самом деле ему предстояло отогнать прокатную машину в фирму, на метро приехать в клуб «Фламинго» и подсесть в джип, который будет ждать в условленном месте.

Непосредственно там Владимиру выдадут оружие, скорее всего, пистолет с глушителем. Пока охранники Хуторова разберутся, почему их шеф грохнулся на пол, и откуда именно в него стреляли, Володя успеет через заднюю дверь выскочить к автомобилю.

Почему он решил, что всё кончено? Были ситуации и посложнее, особенно на автосалоне в Женеве. Там его сто раз могли задержать, хотя бы при прохождении паспортного контроля, — так ведь пронесло! И сейчас, скорее всего, покровители его прикроют. Откуда безостановочно ползут мрачные мысли? Из-за дурацкого сна? Нет, Владимир Аркадьевич, ты ещё поживёшь. Ведь у тебя есть Беатрис…

Он ехал из Перова в Шереметьево и ни о чём не думал — просто следил за дорогой. Никакого наблюдения до сих пор не заметил. Скорее всего, Вениамин Хуторов Володю Солода ни в чём не подозревает. Да и кто он в сравнении с тем «грушником» в Женеве? Тот, кроме разведсети, сдал несколько десятков секретных спутниковых снимков и получил за это солидное вознаграждение, а также политическое убежище за океаном.

В Женеву он приехал, решив, что всё закончилось благополучно, и его измена никого уже не интересует. В салоне он прохаживался у подиумов с самыми дорогими моделями автомобилей. По слухам, собирался жениться в третий раз. Но бывшие сослуживцы блудного полковника обратились к Юлиану с просьбой разобраться в ситуации. И Юлиан отрядил на это Чёрного Аиста…

А кто такой Хуторов? Мелюзга, сявка, мент занюханный, который о себе слишком много возомнил. Снял целый этаж в элитном доме, отгрохал шикарный кабинет. И при нём — спальню, гостиную, бассейн, тренажёрный зал. Везёт ему, конечно, козлу, — несколько раз сумел избежать гибели во время покушений.

Но за тех олухов Чёрный Аист не в ответе. Фаина на сей раз не зря потратила деньги. А лучше было бы сразу обратиться к нему. Тогда не прогремел бы взрыв, уничтоживший лимузин Хуторова, и Вероника Кирьянова не лишилась бы ноги. Звягин всегда работал конкретно, не трогая посторонних, и был настоящим ювелиром. Несколько раз при перестрелках из автоматов на людных улицах он умудрился не задеть ни одного случайного прохожего.

Избавившись от «Ауди», Звягин взял такси и поехал к станции метро «Планёрная». Теперь он мог уже не напрягаться, не растрачивать драгоценное время на ерунду, а просто сидеть и думать. Опять вспоминалось самодельная отцовская мебель в питерской коммуналке, соседская ругань на кухне, вечно не работавшая грязная ванна. Интересно, что сейчас делает мама? наверное, молится или выполняет послушание. Чувствует ли, что старшему сыну тошно? Да нет, наверное, ни о каком Володьке она и не вспоминает. Как легко замахиваться на великое, на вечное! И как трудно быть доброй матерью своему родному чаду…

С самого начала Владимир выкидывал фортели. Родился в пикете милиции, в метро, после ноябрьской демонстрации. Туда будущая монахиня, а в то время правоверная комсомолка Надежда Вердяну отправилась уже будучи в декрете и на сносях. Всё закончилось ещё до приезда «скорой», но младенец при родах сломал ключицу, и на его головке долго не рассасывался громадный синяк. Он родился не в доме, поэтому всю жизнь скитался по чужим людям. А в семьдесят четвёртом году о родах на станции метро «Горьковская», да ещё в праздничный день, написали газеты. Ребёнку дали имя Ленина и кучу подарков. Родители сияли от счастья и даже не подозревали, какая судьба ждёт кряхтящего в голубом ватном одеяле первенца.

И вот снова он спустился под землю, но только в Москве. Сидел в вагоне, тупо смотрел перед собой и не понимал, куда и с какой целью едет. Никогда раньше Звягин не чувствовал такого странного оцепенения. Вагон метро, люди, свет, яркая реклама — всё как будто ему снилось.

Жаль, что сейчас нет времени подняться на поверхность и нырнуть в первую попавшуюся прорубь — тогда в голове точно прояснилось бы. Он обожал зимнюю морозную погоду, низкое солнце, обжигающую воду, продрогших работяг с бензопилами, которые очищали прорубь.

Владимир уже давно не моржевал — вот и навалилась депрессия. Ещё немного — и сердце прихватит. Или скрутит ревматизм, как случалось с завязавшими «моржами». Если на дело нужно было идти зимой, Звягин обязательно нырял в прорубь. И всё ради того блаженного мига, когда, минут через десять после выхода на берег, кровь начинала циркулировать по организму и согревать сведённые судорогой мышцы. Звягин «подсел» на это чувство, как на иглу. Сердце, лёгкие, прочие органы после купания работали с удвоенной энергией. Такое состояние при его работе было необходимо. Владимир еле сдерживался, чтобы не запеть от счастья, — и тогда всё удавалось.

А сегодня ноги как будто налились свинцом, и очень хотелось спать. Моржевание способствовало выработке иммунитета, в том числе и от тоски, от страха; но сегодня Чёрный Аист этот иммунитет утратил.

Он не переодевался. Куртка, джинсы, водолазка как нельзя лучше годились для работы. Бронежилет Звягин никогда не жаловал, справедливо считая его бесполезным. Лишняя тяжесть, а выстрелить всегда можно в голову или между пластинами.

Он вышел из метро, жадно глотнул влажный воздух, который показался уже весенним — даже в центре загазованной Москвы. Чёрный Аист не раздумывал над тем, как себя вести. Все его движения были давным-давно отточены, отработаны до автоматизма.

Вот сейчас ему следует немного походить по переулкам, покурить. Потом — разыскать нужный джип, припаркованный неподалёку от чугунной решётки клуба «Фламинго». Только бы не вклинилась какая-нибудь неожиданность — не передумал приезжать Хуторов, не исчезла Вероника Кирьянова, не нагрянули в зимний сад гости или рабочие, не началась милицейская облава. Фаина Адельханян отменить заказ не могла — с этой стороны ждать сюрпризов не приходилось.

Джип «Тойота-Лэндкраузер» поджидал Звягина в оговорённом месте. Владимир замедлил шаг, не спеша подошёл к джипу, и дверца тут же открылась. Звягин очень удивился, хотя и не подал виду, — в салоне джипа, кроме водителя, сидел Юлиан, что случалось крайне редко. Но ещё больше поразился Звягин, когда забрался в джип и увидел там Фаину Адельханян.

Заказчица сидела, завернувшись в чёрную каракулевую шубу, и глаза её лихорадочно блестели. Звягину показалось, что Фаина пьяна. Из динамиков аудиосистемы грохотал «Рамштайн» — чтобы их разговор нельзя было подслушать или записать. Кроме того, громкая музыка, раздающаяся из дорогого автомобиля, сама по себе снижала порог подозрительности. Почему-то все считали, что наблюдатели или киллеры должны вести себя тихо. В данном случае, публика из джипа походила на подгулявших завсегдатаев «Фламинго» или ресторана, расположенного напротив.

— Добрый вечер! — сдержанно поздоровался Звягин сразу со всеми.

— Ты готов?

Юлиан не ответил на приветствие. Во-первых, они сегодня уже говорили по мобильному. Во-вторых, Юлиан откровенно считал Владимира своей собственностью, поэтому не утруждал себя соблюдением этикета.

— Смотри, второй раз не простится!

— Я готов. — Звягину не понравилось поведение Фаины. Юлиан — ладно, но заказчице здесь явно не место. Впрочем, Чёрный Аист — машина, безгласный механизм, и его мнение никого не интересует.

— Держи. — Юлиан протянул ему «кольт» с глушителем. — Придётся обойтись этим, с винтарём в оранжерею не пройти. Тебя не обыщут — есть договорённость с охраной. Раз ты был постоянным посетителем клуба, это будет выглядеть естественно. Сразу же идёшь к Беатрис, оттуда — на «точку». Времени не теряй. Объект будет через полчаса. У него поменялись планы, так что раскачиваться некогда.

— Понял.

Звягин не привык выражать свои эмоции. Полчаса — вполне достаточно, раз он уже на месте. Правда, нет времени как следует проверить оранжерею, но вряд ли там имеется засада. И не может быть, чтобы ребята Юлиана, да и Беатрис не разведали обстановку. Насторожи их хоть что-то в зимнем саду — и Юлиан никогда не дал бы «добро» на начало операции. Значит, всё штатно, а планы объекта могли поменяться по иным, не относящимся к делу причинам.

— Я подожду здесь, — сказала Фаина, прижимая дрожащие руки к горлу. — Володя, постарайтесь, прошу вас! От исхода зависит вся моя жизнь. Знайте, я не брошу вас, что бы ни случилось. Я всегда помогу, если дело закончится удачно. Мысленно я с вами…

— Спасибо. — Звягину не терпелось поскорее начать. — Я могу идти?

— Можешь. Никаких подозрительных личностей в клубе нет, — будто бы ответил на его вопрос Юлиан. — Все свои, много раз проверены.

— Ясно.

Звягин сунул пистолет во внутренний карман пиджака. Это оружие с ним ненадолго — его нужно будет сбросить в оранжерее. Прежде чем взять «коль», Звягин натянул эластичные перчатки телесного цвета.

— Пошёл! — как инструктор перед прыжком с парашютом приказал Юлиан.

Он заметно волновался, но старался это скрыть, чтобы не нервничала Фаина.

Водитель безразлично смотрел через лобовое стекло в переулок. Но Звягин знал квалификацию этого профи, и потому не беспокоился. Когда придёт время скрываться с места происшествия, джип полетит, как птица. Интересно, пересядет Фаина в другую машину, или нет?

— Ни пуха, ни пера! — Фаина закашлялась от волнения.

— К чёрту! — Звягин улыбнулся ей и вылез из джипа.

Он шёл по переулку спокойно, неторопливо, хотя до прибытия Хуторова оставалось двадцать минут. Миновал парковку с блестящими разноцветными «тачками» — её освещали два мощных прожектора. Взялся за ярко начищенную дверную ручку, потянул зеркальную створку на себя, как делал много раз до этого.

Два парня в розовых с золотом мундирах бросились ему навстречу, помогли снять куртку. Интересно, швейцары в курсе или нет? Они не должны обыскивать, но и рамка почему-то молчит. Как и обещал Юлиан, её отключили именно в то время, когда должен был проходить Звягин с пистолетом в кармане. Все эти тонкости оплатила Фаина. Она здорово потратилась, и стрелок не имел права огорчить заказчицу.

Клуб, устланный драгоценными коврами, украшенный панелями красного и чёрного дерева, с хрустальными люстрами и мраморными лестницами, жил своей обычной жизнью. Мимо чучел фламинго сновали официанты с тележками, развозившие напитки и закуски по будуарам. Клубные секьюрити с серьёзным видом проверяли гостей на наличие неразрешённых предметов. Розовощёкого старика в белом кашне, в стильном сером пальто из шерсти мериноса, в очках с оправой из чистого золота шмонали по полной программе. Тут же прохаживались в обществе сверкающих украшениями очаровательных калек элегантно и строго одетые джентльмены. Все они здоровались с Владимиром; мужчины жали ему руку. Перчатки он убрал в карман и собирался вновь натянуть только в оранжерее.

Появление господина Солода не вызвало никакого беспокойства, но он не терял бдительности. Никто из гостей «Фламинго» не должен был отвлечь стрелка разговором, а это для праздно шатающихся сибаритов было в порядке вещей. Как и в любом другом клубе, гости пили, ели, болтали, — то есть красиво отдыхали воскресным вечером. Поэтому они постоянно искали себе подходящую компанию и жаждали заполучить новые темы для сплетен. Впрочем, Беатрис всегда могла взять друга под руку и увести к себе, тем самым избавив от необходимости выкручиваться самостоятельно.

— Володя!

Беатрис, сияющая, свежая, молодая, выскочила навстречу Звягину из своего будуара. Она была в густо-алом платье без рукавов и в такого же цвета туфельках на тонких шпильках. Между пальцами единственной руки она зажала красную гвоздику. Звягин, очень сентиментальный сегодня, сильно пожалел, что не может сейчас же лечь с ней в постель. Красный тон наряда Беатрис сигналил о том, что в зимнем саду всё в порядке. В противном случае она должна была одеться в лиловое.

— Ну, куда ты пропал, я тут с ума схожу!

— Привет, дорогая!

Владимир поцеловал Беатрис вскользь, подчёркнуто небрежно, давая понять, что всё идёт по плану. Резанул по нервам тяжёлый взгляд Роны Кирьяновой, которая, опираясь на тросточку, прохаживалась туда-сюда по холлу. Она была в чёрном бархатном платье с длинными рукавами и с ниткой чёрного жемчуга на молочно-белой шее. Тёмно-вишнёвая помада блондинке совершенно не шла, но Рона упрямо продолжала красить ею губы.

Понятно, почему она здесь хромает, — ждёт Хуторова. Теперь надо думать, как не задеть её при стрельбе. Один раз баба уже влипла в разборку, так не хватало ей ещё и второго! К тому же, у неё две недели назад погиб сын-школьник, а ей нужно работать. Хозяин клуба далёк от сантиментов; он требует от своих «уродцев» большую прибыль…

— Пойдём скорее! — Беатрис играла так естественно, что Звягин сам ей поверил. — Чего такой замороженный? Говорят, с женщинами отрывался в клубе «Всем некогда»… — щебетала Беатрис, изображая шутливую сценку ревности, а сама тащила Звягина в свой будуар, давая понять, что время уходит. Некогда… Да, некогда!

— Вот уж не думал, что ты за мной следишь, — проворчал Владимир, обмениваясь сочувственными взглядами с другими мужиками.

Рамку металлоискателя опять включили. Она загудела, когда в клуб пожаловал длинный парень с висящими ниже плеч волосами. Звягин его раньше не видел, поэтому насторожился. Правда, этого типа охрана тут же уволокла выворачивать карманы, и он ничему не мог помешать.

— Детка, ну не сердись, прошу тебя! Остынь…

— Гад ты, Володька, — нежно сказала Беатрис. Она увлекла Звягина за дверь, заперла замок и мгновенно стала серьёзной. — Остаётся десять минут. Объект должен прибыть раньше. Тебе сказали?

— Сказали. Хватит и десяти.

Звягин был рад, что они спрятались от толпы. Скорее бы всё закончилось, и джип унёс его в область, где придётся отлёживаться с недельку. А потом он вернётся в психушку, якобы излечившись от инфекции. И никому не придёт в голову, где всё это время пропадал Звягин.

— В садике чисто. — Беатрис обняла его и заглянула в глаза. Звягин вспомнил Прасковью, и ему действительно стало стыдно. — Я весь вечер на взводе. В клубе тихо, никаких подозрительных лиц.

— Тогда не будем терять время. — Звягин мягко отстранил девушку. Подошёл к маленькой дверце справа от входа, открыл её. — Молись за меня. Знай только, что я решил быть с тобой.

— Иди. — Беатрис улыбнулась дрожащими губами, поглаживая обрубок своей левой руки, по клубному обычаю выставленный напоказ. — Жду тебя!

— Если вернусь, поженимся, — сказал Владимир и вышел в оранжерею.

По вымощенной булыжником дорожке добрёл до скамейки, сел. Достал баночку с нужными таблетками, отсыпал в ладонь две, проглотил. Надо было принять препарат раньше, но за оставшееся время он всё равно успеет подействовать.

Потом Звягин проверил дверь, ведущую к изгороди, и увидел, что она открыта. Всё нормально — петли не скрипят. Прут решётки предусмотрительно перепилен, отмечен золотистой полосой. Всё это устроил Юлиан, расплачиваясь деньгами Фаины. Убив Хуторова, Владимир пробежит через оранжерею, выскочит на улицу, выдернет прут из решётки, вылезет в переулок. А там будет ждать джип, который домчит его до следующей машины. Так придётся пересаживаться несколько раз, пока не удастся покинуть столицу.

В клубе все думают, что они с Беатрис ужинают при свечах. Парочка специально приучила окружающих к такой традиции. А после всегда следовала «романтическая ночь». От Володи Солода сейчас меньше всего ожидают выстрела в другого завсегдатая клуба.

Даже если его сейчас ненароком здесь застанут, ни в чём не заподозрят. Гости «Фламинго» частенько уединялись в зимнем саду — для этого и создавали экзотический оазис. Но всё-таки желательно при появлении Хуторова быть одному. Садовника услали на весь сегодняшний вечер — об этом тоже позаботился Юлиан.

Из ресторана доносились блатные песни. Респектабельная публика обожала отрываться, превращаясь в скотов. И сейчас на сцене пел тощий мужичок в телогрейке, весь покрытый татуировкой. Кажется, это был модный тюремный бард Расписной.

Очень кстати, подумал Звягин, в который уже раз осматривая оранжерею. Действительно, никого нет. Пусто. Сейчас почтенной публике будет показан мастер-класс — не чета приблатнённому нытью. Не многие в этой тусовке видели своими глазами заказное убийство.

До прихода Хуторова оставались считанные минуты. Получается, он явится в девять. Наверное, Фаина очень нервничает. Не шутка — почти тринадцать лет жить с мыслью о мести! Так пускай с этого вечера она будет думать о чём-то другом…

Звягин встал за кадку с юккой — оттуда лучше всего просматривался холл. Старика в золотых очках наконец-то отпустили, и парня с длинными волосами тоже. Они сдали пальто в гардероб и отправились слушать блатного барда. Вероника так и стояла напротив двери.

«Уйди, дура, — мысленно просил её Звягин. — Тебе же лучше будет. Другого найдёшь — ты красивая, хоть и без ноги. Здесь все — любители инвалидов, так что не пропадёшь…»

Звягин умел выхватывать оружие в самый последний момент; так он решил поступить и сейчас. Он стоял под юккой, не спуская глаз с входной двери.

Вроде бы, всё продумано до мелочей, тысячу раз взвешено. Но всё-таки ноет сердце, сосёт под ложечкой — у него, столько раз «мочившего»! Тревога разлита в воздухе, ею заполнена вся оранжерея. Наверное, плохо прикрыта дверь на улицу, а ведь ещё февраль…

Чёрный Аист повернулся, посмотрел в холл и увидел, как вошёл Хуторов в сопровождении двух охранников, когда-то нападавших на часовых в воинских частях. Правильно сделали, что забраковали этих отморозков, не взяли в элитные «учебки». Грамотные попались психологи и поняли, что эти двое способны пойти на службу к бандитам, применить полученные навыки не по назначению.

Сейчас они вроде бы спокойны, ни о чём не подозревают. Швейцары кинулись к ним, стали помогать раздеваться. А Вероника почему-то осталась стоять в углу, опираясь на свою тросточку. Наверное, злится, хоть Хуторов и не опоздал, даже приехал раньше времени.

Из банкетного зала выскочил официант. Он нёс хрустальную стопку ледяной водки на серебряном блюде. Так всегда встречали Вениамина в клубе. Он оставлял щедрые чаевые, и официанты едва не дрались за право поднести ему чарку. Потом стали просто тянуть жребий.

Звягин достал из-под пиджака пистолет, проверил его готовность, поплотнее навинтил глушитель, который до этого лежал отдельно. Он уже знал, что не промахнётся, даже не заденет официанта, швейцаров и прочую публику. Телохранители привычно оглядывались по сторонам, но специально в зимний сад не смотрели. Свет хрустальных люстр мешал им сосредоточиться — это Звягин тоже учёл.

Вениамин Хуторов взял стопку с блюдца, что-то сказал официанту. Вероника захромала к своему любовнику, опираясь на палку. И в это время Звягин выстрелил. Пуля, пущенная его железной рукой, вошла Хуторову в правый глаз, но не разбила хрустальную рюмку, в которую закапала кровь. Осколки стеклянной стены со звоном посыпались на пол.

Хуторов постоял ещё немного и даже, вроде, успел удивиться. А через мгновение рухнул на руки одному из охранников. Другой ринулся к входу в оранжерею, на бегу выхватывая оружие.

Официант заорал и побежал назад в ресторан, сбив с ног своего коллегу, который тащил сооружение из жареного фазана и горы деликатесов. По полу разлетелись ягоды, зелень, овощи, фрукты. Рона, наоборот, обняла убитого друга, позабыв о боли и протезе. Она до конца не верила, что Веника вот так просто могут завалить, и только сейчас поняла — всё кончено.

Фаина Адельханян добилась своего, и теперь Рона не сочувствовала ей. Оставшись одна, без ноги, с больной матерью на руках, она поняла, что подписала себе смертный приговор, согласившись помочь Анне Бобровской.

Швейцары, как по команде, бросились на пол, заблокировав двери. Из ресторана, в свою очередь, торопились любопытные, держа в руках всевозможные бокалы. Многие ещё жевали и смеялись, думая, что произошёл очередной розыгрыш, которыми славился клуб «Фламинго».

Звягин слышал визг и шум, как сквозь вату. Он был абсолютно равнодушен к происходящему. Филигранно сделав своё дело, профи уходил, очень спокойно и привычно. Он сбросил оружие и побежал к стеклянной двери, через которую ему предстояло покинуть оранжерею.

Киллер выскочил из-за толстого волосатого ствола пальмы на булыжную дорожку, когда вдруг услышал очень знакомый, родной женский голос.

— Володька!

Звягин, понимая, что сходит с ума, остановился. Ему нужно было бежать вон из зимнего сада, потому что один из охранников Хуторова уже стоял на пороге. Секунды казались вечностью, как будто всё происходило в режиме замедленной съёмки. Вместо того чтобы скрываться, Звягин завороженно смотрел на высокую стройную женщину в белом подвенечном платье, со сверкающей диадемой на золотистых волосах, которая неожиданно выросла в дверях, преграждая ему путь.

Владимир думал о ней каждый день, но никак не ожидал встретить её здесь. Анна Бобровская СТОЯЛА, крепко вцепившись в косяки, и улыбалась Владимиру — радостно, светло, как в лучшие их дни…

Звягин, беззвучно шевеля губами, смотрел на Аню. А потом тоже улыбнулся, забыв и про Хуторова, и про то, что сейчас совершил. Вокруг был не искусственный зимний сад, а настоящий дремучий лес под Питером, где Анька голышом удирала от его шариков с краской.

Она стояла вся в белом, в неземном сиянии, смотрела на Звягина лучистыми глазами. И он понял, что это — его смерть. Что всё кончено, и нечего дёргаться, пытаться бежать. Они повстречались в лесу, как и в первый раз, и теперь им навеки быть вместе. Вещий сон на прошлую пятницу не соврал и исполнился в високосный, самый несчастный день года. Владимиру всё стало ясно, и к нему пришёл покой.

— Ты ждал меня, Володя? Я вернулась. Твоя взяла, — спокойно сказала Анна, протягивая ему правую руку.

Охранник Хуторова, не забегая в сад, выстрелил с порога. Силуэт Звягина прорисовывался в свете уличных фонарей, и охранник не мог понять, почему тёмная фигура не двигается с места.

Владимира толкнуло вперёд, и он рухнул к ногам Анны. Из его рта хлынула тёмная вязкая кровь, а глаза почти сразу же остекленели. В него стрелял такой же профи и попал под левую лопатку, прямо в сердце. Охраннику легко было это сделать, потому что убийца хозяина никуда не бежал…

Анна с облегчением вздохнула и уже решила, что спасена, — пули охранника её не задели. Но в эту же минуту она увидела, что телохранитель Хуторова, резко согнувшись, сполз на порог оранжереи. Кто-то в него выстрелил, судя по всему, из пистолета с глушителем. Значит, Володька в оранжерее был не один. И потому всё — конец.

Однорукая девушка в алом платье, подобрав брошенный Звягиным «кольт», смотрела на Аню из-под чёлки глазами дикой кошки, в которых дрожали слёзы. Беатрис не смогла усидеть в будуаре; она спряталась за лианами и увидела всё. В Хуторова пошла одна пуля. Вторая досталась охраннику и вышибла из него душу. Третья ударила точно в сердце Анны Бобровской.

Потом Зула Бикбулатова спокойно вытерла пистолет, положила его рядом с двумя телами и ушла в будуар, потому что в оранжерее вспыхнул пронзительный свет. На весь клуб взвыла сирена. Перепуганные люди метались по холлу, а в ресторане смолкла музыка. Посетители сгрудились вокруг мёртвого Вениамина Хуторова и рыдающей Вероники. С улицы прибежали ещё два охранника; один из них стал вызывать по «мобиле» милицию и «скорую». Два других тормошили своего бездыханного товарища.

Никто наверняка не знал, что произошло в оранжерее, убит киллер или ранен, и потому предпочитали туда не заходить. Дверь на улицу тоже взяли под контроль, и сидящие в джипе поняли — дело приняло нежелательный оборот. Володя Звягин не появлялся, и Юлиан прикусил губу, решив, что его, скорее всего, взяли. Конечно, у Чёрного Аиста другие документы; но, если он жив, правда всё равно выплывет.

Анна перед тем, как умереть, нащупала руку Владимира, крепко стиснула её, словно боялась, что киллер изловчится и убежит, как бывало уже не раз.

Секьюрити предупредили, что сегодня в клубе на их шефа может быть совершено покушение, кажется, уже шестое по счёту. Но они не могли себе представить, что стрелок сумеет точно послать пулю в глаз объекту между их головами. Ещё меньше хуторовские ребята ожидали, что такой ас даст подстрелить себя под лопатку. Правда, как видно, он не вырубился сразу и отомстил за себя — и стрелявшему, и почему-то одной из девушек-инвалидов, часто бывавшей в клубе «Фламинго»…

… Ане было так холодно, что она цепенела, переставала ощущать своё тело. Кругом был снег. Сугробы, голубое небо, ослепительное солнце. А под солнцем — звёзды, очень много звёзд.

Аня шла босиком, по щиколотку проваливаясь в ледяное крошево. Ни дорожки, ни тропинки, ни кустика, ни деревца, ни дома не было вокруг.

Она шла прямо на огромную яркую звезду, белую и холодную, как всё здесь. От звезды тянулось шесть длинных лучей. Аня не закрывала глаза, но снег не ослеплял её. Просто нужно было идти туда, потому что сзади и с боков сгущалась мгла.

Аня не знала, куда и зачем идёт, где будет её пристанище. Она только помнила, что оставляет кого-то, и оставляет навсегда. Она никак не может вернуться, и оттого ей горько. Она не успела сказать какие-то нежные слова, попросить прощения у человека, перед которым виновата больше всего на свете. И это чувство мешало полностью отдаться свободе, чистоте последнего пути в белом безмолвии, в неземном свете. Ведь она же ШЛА, ШЛА своими ногами, без ходунков и костылей, даже без палки! И этого было достаточно для того, чтобы чувствовать себя счастливой.

Всё. Больше долгов не осталось. Кроме одного — перед крошечным ребёнком, который сегодня стал сиротой. И единственное сожаление мешало Ане самой сделаться белизной и светом — то, что она не сможет увидеть свою дочь взрослой, о чём мечтает каждая мать.

И вдруг Аня остановилась, потому что увидела фигуру, двигающуюся ей навстречу. Высокая, тонкая, очень знакомая ей девушка в собольем полушубке, лосинах и высоких сапогах быстро шла, почти бежала к Ане, и в ушах её вспыхивали крупные бриллианты. Тёмные волосы, собранные на затылке в хвост, локонами сбегали по спине до поясницы.

Поравнявшись с Аней, девушка внимательно взглянула ей в глаза. Во взгляде этом было много печали, укоризны, нежности. А через минуту Аня узнала свои серьги, которые оставила Машеньке в наследство.

Аня узнала бархатные глаза, зеленовато-карие, с очень чёрными ресницами, и словно углём подведённые брови. Пухлые, немного вывернутые губы дрогнули и скривились. Красавица на один миг заглянула Ане в душу и всё сказала ей. Молча сказала и прошла мимо.

Аня поняла, что не имеет права оглядываться в прошлое, потому что уже видела будущее. Её оставшийся на земле младенец здесь, на небесах, существует уже взрослым. Значит, ему суждено стать таким. В те мгновения, когда девушка в собольем полушубке и Аня смотрели друг другу в глаза, матери удалось прожить те годы, которые она потеряла.

А дальше их пути разошлись навсегда. Когда-то они были единым организмом, и роды разделили их. Всего четыре месяца мать и дочь были вместе. Теперь одна стала Вечностью, а другая устремилась навстречу судьбе.

Для Анны Бобровской всё закончилось. Для Марии Бобровской всё только начиналось…

* * *

Закрывшись в будуаре, Беатрис проглотила таблетку, вытерла слёзы и достала мобильный телефон. Несмотря ни на что, она должна была доложить Юлиану об исходе операции.

Юлиан схватил свою «трубу» и услышал голос Зулы Бикбулатовой — бесстрастный, даже бесцветный. Услышал и сразу же обо всём догадался — ещё до того, как она произнесла условную фразу.

— Аистов просил передать, что сегодня прийти не может…

— Но в остальном всё нормально? Экзамен он сдал?

— Сдал на «отлично», — ответила Зула и почувствовала, что теряет сознание.

Её сильно затошнило, и перед глазами поплыли блестящие радужные кольца. Стены и потолок будуара угрожающе зашатались.

— Молодец он. Ладно, когда сможешь, позвони. — Юлиан отключил связь, чтобы не подставлять Зулу, и увидел безумные глаза Фаины.

Беатрис бросилась на постель, судорожно закусив уголок подушки. Она убила женщину и охранника. Её могут задержать как возможную сообщницу Звягина. Из клуба сейчас никого всё равно не выпускают, поэтому выбора у неё нет. Остаётся вести себя естественно — дрожать, плакать и недоумевать. О её спецподготовке никто в клубе не знает. А то, что Володя ездил к ней сюда, ещё ни о чём не говорит.

Охранник Хуторова и Анна убиты из Володиного пистолета. Ему уже всё равно, сколько трупов на себя повесить, один или три. Руководство группы сегодня получит полный отчёт и даст оценку действиям Зулы. Но ей всё равно, каков будет вердикт. Юлиану всё сказала утром — забеременела, уходит из «Фламинго», и из группы тоже. Володя не в курсе, хочет его обрадовать по возвращении с задания…

— Поздравляю вас, — Юлиан кончиками пальцев дотронулся до каракулевого рукава Фаины. — Вы исполнили свой обет.

— Он… подох? — одними губами спросила женщина.

Несмотря на то, что магнитола пела «Две вертушки на Моздок», она боялась прослушки.

— Объект ликвидирован. К сожалению, победа досталась дорогой ценой. Невосполнимой… — Юлиан выразительно взглянул на Фаину. Та всё поняла, вздрогнула.

А Юлиан думал о том, как будет не хватать ему Чёрного Аиста. Если Зуле удастся выбраться из клуба, ситуация прояснится. Самое главное, что тело будет проходить по документам Солода, а Звягина Костя Берлет спишет как умершего от той самой инфекционной болезни. И «жмурика» всегда можно в морге подобрать для отчёта, назвав его Звягиным. Всё это с Хило обсудят завтра, а сейчас нужно закончить с Фаиной.

Юлиан тронул водителя за плечо, и джип полетел по ночным московским улицам. Они успели исчезнуть вовремя — спустя пять минут здание клуба «Фламинго» было оцеплено, а внутрь набилось много официальных лиц. Подъехали чины из милиции и из прокуратуры, а врачам «скорой» осталось лишь констатировать смерть четырёх человек.

Юлиан смотрел прямо перед собой, не слушая бессвязных слов Фаины. Она пила из горлышка вино «Отто Гросс», празднуя свою победу, а Юлиан наблюдал за косо летящим снегом и хотел поскорее остаться один. Разноцветные огни столицы отражались в блестящем асфальте под колёсами, и сидение мягко пружинило на поворотах.

Фаина смотрела на образ Николая Мирликийского, прикреплённый к приборной доске. Вспоминала, как молилась ему все эти годы, потому что находилась в беде. Фаина вспоминала и Немезиду, античную богиню Возмездия. Звала покойных родителей, погибшего в Америке бывшего мужа Саркиса. И, самое главное, звала сына Эдика. Она взяла Хуторова измором, как расчётливый, умный игрок. Играла то в преферанс, то в винт, то в пикет — и сорвала банк.

— Эдик, Эдинька! Я сделала это, сынок! — бормотала в жару Фаина.

Ей, похоже, было всё равно, где проснуться завтра, — в шикарной квартире или в тюремной камере. Как заказчица она тоже очень сильно рисковала.

— Не плачь, маленький! Всё кончилось, и ты успокоишься…

Юлиан был рад за Фаину, прекрасно понимал её чувства и даже немного завидовал ей. Для него это была работа, на сей раз выполненная с огромными издержками. Но нельзя, чтобы везло всё время. Чёрный Аист «сдал» заказ, и очень жаль, что нельзя поручить ему выполнение следующего. Другого такого профи в группе больше нет, теперь и Зула уходит. Но жизнь продолжается; нужно жить и искать решения проблем.

— Могу я чем-нибудь помочь родным Володи, его семье? — спросила Фаина, положив мелко дрожавшую руку на локоть Юлиана. Джип круто завернул, и они невольно прижались друг у другу. — Я помню, что обещала в больнице, да и потом… Может быть, надо заняться погребением?

— Вам не нужно этим заниматься. Мы свой долг выполним. — Юлиан заметил, что Фаина помрачнела. — У него не было семьи. Правда, с ним вместе по вашему делу работала девушка Зула. Кстати, сейчас я с ней и говорил. Считайте, что она тоже мстила за вашего сына. Эта девушка — инвалид, у неё нет левой руки. И она беременна от Володи, хочет рожать. Если можете, помогите ей. — Юлиан чувствовал, как где-то под черепом с болью пульсирует кровь.

Что же ты наделал, Чёрный Аист? Как же мы без тебя? И сумеет ли выскочить Зула? Всё станет ясно завтра. Хило по своим каналам узнает подробности. У них свой человек в пресс-центре ГУВД, так что без новостей они не останутся. Зря сказал про Зулу или нет? Всё-таки пусть Фаина знает…

— Остановите, пожалуйста! И подождите немного.

Фаина выскочила из джипа, забежала в цветочный павильон неподалёку от автобусной остановки и через пять минут вышла с ведёрным букетом белых калл, белых же роз и каких-то трав, тоже с белыми горошинами на стебельках.

— Юлиан, прошу, передайте этот букет девушке, когда встретитесь с ней. У некоторых народов Востока белый цвет — траурный. В то же время каллы — царственные цветы — свидетельствуют о почтении и трепете. Я навеки в долгу перед ней и Володей, и я отдам этот долг. Мы обговорим детали после, но сейчас мне нужно остаться одной, привести мысли и чувства в порядок. Завтра — день рождения Эдика, и я закажу по нему панихиду. Потом похороню урну рядом с могилами родителей. Отныне я смогу без стыда смотреть в его глаза — ведь удалось преподнести ему самый желанный подарок. Все эти годы Эдик удивлённо и грустно смотрел на меня из серванта, где стояла его урна. В последний раз сынок переночует рядом со мной, а после отправится к бабушке и дедушке на Головинское кладбище…

— Хорошо. — Юлиан принял от Фаины шуршащий букет и положил его на сидение, с которого недавно встала заказчица.

Да, они непременно встретятся для решения оставшихся вопросов — но только если будут на свободе. Хуторов, конечно же, известил своих близких и подчинённых о трениях с Фаиной Адельханян, и она непременно попадёт под подозрение. Но одних догадок мало — нужно ещё доказать, что именно она послала стрелка. Юлиан наверняка знал, что через Зулу утечки не будет.

— Тогда до свидания! — Фаина блеснула улыбкой, похожей на молнию, и захлопнула дверцу джипа.

Она побежала к станции метро «Южная» в хлопьях мокрого снега, стрекоча каблучками по блестящему асфальту, как молодая девчонка. Впервые за много лет ей по-настоящему хотелось есть. И она уже предвкушала, как поставит в микроволновку антрекот и ризотто с грибами под неаполитанским соусом. А потом завернётся в плед, отключит телефоны и будет спать долго-долго, до утра первого марта, когда Эдику исполнилось бы шестнадцать лет. И в этом совпадении Фаина тоже видела промысел Божий.

Юлиан никогда не видел у неё такого лица, такой походки, таких сияющих глаз. Перед ним мгновенно возник совершенно другой человек — энергичный и сильный, горячий и гордый. Глядя вслед женщине, Юлиан думал, что в числе прочих сделал её счастливой, пусть даже ценой жизни других людей. Он ещё ничего не знал об Анне Бобровской и охраннике Хуторова. «Труба» молчала — значит, поводов для тревоги не было. А встреча с Хило назначена на завтрашний полдень.

— Саша, поехали, — хриплым, усталым голосом велел Юлиан шофёру и, между прочим, подумал, что сегодня зима кончается, и менее чем через два часа наступит весна.

2004 год, Санкт-Петербург

Дополнения внесены в 2013 и в 2016 г.г. пос. Смолячково, С.-Пб.