Ночью Озирскому приснилось, что он спит на «шконке»* в камере следственного изолятора на Литейном. Это заведение стало ему роднее собственного дома. Там довелось и поработать, и отсидеть. В камере капал кран, из-за которого Андрей раньше подолгу не мог забыться. Иногда казалось, что капли стучат о не защищённые черепом мозги.

А вот в ночь на двенадцатое октября, после разговора с генералом Горбовским, Андрей впервые заснул без укола. Он отключился полностью, и увидел сон. Что именно пригрезилось, не запомнил. Но вот тот самый кран врезался и в сознание, и в подсознание. Да так, что полгода спустя Андрей вновь различил ритмичный дробный стук. Потом он понял, что кран течёт в квартире Бабенко, на Звенигородке, в Москве.

Вроде бы, вечером всё было в порядке. Но за те несколько часов, что они Олимпиадой спали после приятнейших занятий любовью, прокладка окончательно прохудилась. Ладно, поменяем, не проблема. От отца у Липки остался целый ящик инструментов и прочих материалов для работы по дому. А можно и водопроводчика вызвать, если не найдётся собственного времени.

Вот и сейчас надо использовать те блаженные минуты полного покоя, пока не проснулся ребёнок, и не встала его юная мать. Она не даст спокойно поработать, опять затеет разговор о свадьбе, раз уж Андрей опять остался вдовцом. А она никакой мистики не боится, и готова с любимым хоть на плаху.

Плаха в планы Андрея пока не входила, равно как и брак с Олимпиадой Бабенко. Он ещё чувствовал ночами запах тела погибшей жены. Так было и сегодня, хотя никогда в жизни Фрэнс не спала в Липкиной постели.

Недавно Фрэнс проговорилась, что употребляла специальные духи — изобретение своего соотечественника доктора Клода Даскаля. И именно первого апреля, уже после несчастного случая на Петроградке, Андрей нашёл в чемодане жены упаковку. Узнал, что духи называются био-этректив «Гейша». При соприкосновении с кожей Фрэнс духи начинали источать такой запах, что Андрей, в каком бы состоянии ни был, тут же заваливал супругу на кровать, а потом домогался её ещё раз пять за ночь.

Липка пахла совсем не так — чистой молодой кожей, молоком, мылом и шампунем. Но только не той самой смесью роз и мускуса, что будоражила Озирского и в камере, заставляя забыть обо всех прочих проблемах. Никогда он так не хотел переспать с Франсуазой, как в эти злополучные три недели.

Он вспоминал, как жена сидит перед трельяжем в полупрозрачном пеньюаре или в кокетливой пижаме, а то и просто в неглиже. Она тщательно отделывает свои губы, которые потом муж мог целовать, не рискуя испачкаться в помаде. Кареглазая брюнетка, Франсуаза предпочитала карминный цвет. Она наносила сочную помаду на губы, поправляла контур косметическим карандашом, промокала специальной салфеткой.

Одну из таких салфеток Андрей нашёл перед самым отъездом в Москву. Селья-Пилар де Боньер уже увезла тело дочери на маленький остров в Средиземном море. Там были и родовой замок, и фамильный склеп. Рядом с плитой отца Франсуазы теперь появилась новая могила. Тёща поначалу готовила это место для себя.

Наверное, Франсуаза волновалась в своё последнее утро, раз потеряла салфетку, не подняла её с пола. Вспомнила, конечно, сон про выбитые зубы и изуродованный рот. Её помада «Вечный поцелуй» цветом очень напоминала кровь.

Потом жена покрыла губы защитным слоем, отложила кисточку и вскочила с пуфика, не желая думать о грустном. Андрей возился с материалами по делу в своём кабинете и почти не смотрел на Фрэнс. Так было и шесть лет назад, когда предыдущая жена, Елена, убегала в свою больницу — отнести бюллетень после рождения Лёльки. И оттуда Алёнка уже не вернулась живой. Андрей каялся в том, давнем равнодушии, но именно первого апреля забыл лишний раз поцеловать Франсуазу. Отныне День смеха стал для него навсегда чёрной датой.

Озирский бережно сложил салфетку вчетверо, заправил за обложку своего паспорта. И стал вспоминать, как выглядела Фрэнс в то утро. В памяти всплыл терракотовый пиджак из кашемира с маленьким английским воротничком и золотыми пуговицами. К нему Фрэнс подобрала расклёшенные брюки в мелкую клетку. Она бессознательно готовилась к гибели. И оделась так, чтобы её не обезобразила кровь. Всё, что было в тот день на Франсуазе, увезла в узле Селья-Пилар. Таможеннику, досматривающему необычный груз, наверное, стало дурно.

Сквозь щели в шторах Андрей увидел, что на улице светает. И заспешил, не желая терять драгоценные минуты. Почему-то розыскная муза охотнее посещала его утром, а не вечером. Натянув под одеялом трусы, Озирский встал, посмотрел Олимпиаду. Она по-детски причмокивала во сне, засыпав цветастую наволочку прядями роскошных золотых волос.

Никогда не подумаешь, глядя на это милое, разрумянившееся во сне создание, что оно может нежным голосом произнести циничные, жестокие слова:

— Андрей, ты же теперь освободился! Почему мне надо лишать ребёнка отца?

Будто и не прибегала сумрачным октябрьским утром девяносто третьего года Франсуаза на Звенигородку, не обнимала плачущую Липку, не утешала её! Не называла девчонку красиво и загадочно — «Тиллиа кордата». Зря говорят, что познавший горе понимает других лучше, чем счастливец. Олимпиада Бабенко, в тринадцать лет ставшая круглой сиротой, а потом лишившаяся обоих братьев, даже представить себе не могла, каково Андрею выслушивать её реплики…

Озирский с досадой отвернулся, боясь, что Липка проснётся от его внимательного взгляда. Осторожно обошёл беленькую кроватку своего сына под голубым кисейным пологом, коробку с бесчисленными игрушками, и неслышно покинул спальню. Быстро умылся, почистил зубы, надел спортивный костюм.

Половина седьмого. На кафельных стенках кухни розовые пятна — окна смотрят на восток. Так и есть. Вокруг — классический бедлам, посуда не помыта. В кастрюлю из-под Андрейкиной манной каши капает вода. Вот потому-то и приснилась раковина в СИЗО. Да ещё на ужин вчера ели макароны. Конечно, не тюремные, а итальянские, высшего сорта. Кстати, готовил их сам Озирский. Липка зашилась с сынишкой. Тот орал, как резаный, до часу ночи. А потом вдруг заснул без задних ног и не потревожил родителей своим хныканьем до самого утра.

Андрей испугался, что парень заболеет, и Липка будет вообще никакая. Тогда придётся самому заниматься хозяйством, готовиться к встрече Оксаны. Она должна послезавтра прилететь с дочерью из Стамбула. Да ещё, между делом, надо расследовать зверское и совершенно бессмысленное убийство брата и сестры Колчановых, случившееся в Новогиреево неделю назад.

«Кажись, пронесло», — подумал Озирский, доставая из холодильника пакет грейпфрутового сока. Он пил жадно, ворочая кадыком. Когда от литра божественного напитка остались одни воспоминания, решил просмотреть материалы по насильникам и маньякам. Их вчера закинул на Пресню Дмитрий Буссов, друг Андрея и бывший коллега.

Сейчас Буссов занимался не своим делом. Подонки, портящие девочек в лифтах, редко бывают организованными. Но в смекалке и осторожности, а также в патологической наглости им не откажешь. Димка свой гонорар получил сразу, наличными, и попросил не стесняться. У него в аналитическом центре работала подружка, которая всегда была готова подобрать Димульке нужные сведения.

Андрей положил перед собой папки с распечатками, над которыми ещё вчера намеревался просидеть ночь. Но из-за возникшего аврала сделать это не успел. Перед тем, как углубиться в работу, Озирский полил на кухне цветы. Увидел, что между глиняными горшками Липка оставила зубное колечко сына. Андрей перекинул его поближе к мойке — чтобы сразу нашла. А то будет ползать под столами и диванами, ещё до конца не проснувшись. И, конечно, попросит его сбегать в аптеку за новым кольцом.

А ему некогда — нужно искать убийцу Родиона и Ксюши. Его об этом просили Гета Ронина, Елена Грантынь, Екатерина Колчанова. Уже звонил их отец, Игорь, и тоже умолял разыскать преступников. Жалел только, что он теперь совсем не богатый, не то, что прежде. Да, регулировщики подводных лодок в Союзе получали восемьсот рублей при средней зарплате по стране в двести двадцать. Андрей ответил, что денег с него всё равно не возьмёт.

Теперь не вернуть ни детишек, ни Фрэнс. О них можно только вспоминать. Всплыл в памяти ресторан «Афродита» на Невском. Там они отмечали освобождение Андрея из СИЗО УФСБ. Фрэнс соскучилась по свежим устрицам, фаршированной трюфелями гусиной печени и французским улиткам с чесночным маслом.

Кроме того, супруги заказали омлет с чёрной икрой, две бутылки белого вина. И просидели вдвоём за столиком до часу ночи — ока не закрылся ресторан. Несмотря на конец октября, Франсуаза продемонстрировала искушённой публике потрясающее вечернее платье — зелёное, на тонких бретелях. Оно облегало стройный стан, будто вторая кожа.

Неудивительно, что весь вечер мужики пялились не на своих «тёлок», а на жену Озирского. Тот всё ещё чувствовал себя заключённым. А ведь посетил сауну, побрился, надел смокинг с «бабочкой» серебристого цвета. Колоритная пара сразу же была признана лучшей, попала в центр внимания. Это были, с точки зрения посетителей «Афродиты», настоящие иностранцы.

В тот вечер они долго вспоминали совместную жизнь, которая насчитывала только три года. Но они стоили тридцати, а то и пятидесяти обычных лет. Шёпотом, переходя с французского на русский, супруги говорили о том, как впервые встретились на ступенях у входа в питерский телецентр. Это было жарким, трагическим летом девяносто второго.

Франсуаза много раз отводила от него беду. А вот Андрей прозевал, проворонил, прошляпил в тот пасмурный, совсем ещё зимний день. В центре Петербурга лежал глубокий снег, не говоря уже об окраинах. Если бы Андрею позволили, он принял бы на себя удар каменной глыбы с осыпающегося балкона — чудовищный, слепой.

Но чужую судьбу на себя не примеришь. Тяжкая доля внезапно погибнуть во цвете сил и красоты выпала Фрэнс. Андрей же должен был брести по жизни уже без неё. Остаётся утешать себя тем, что жена ничего не успела понять…

Как часто люди бывают невольно жестокими, чёрствыми! Если бы знать, что будет хотя бы завтра… Тогда, вечером одиннадцатого октября прошлого года, Андрей и не подозревал, что ночью генерала Горбовского увезут из квартиры на Морской набережной в госпиталь УВД на проспект Культуры. И лишь чудом спасут после обширного инфаркта.

Тогда не стал бы Озирский давить Сысоичу на психику. Сам ведь был не в лучшей форме, иначе сообразил бы, каково пришлось генералу. Ведь нужно было принять меры к задержанию вероятного инициатора или даже заказчика взрыва на Приморском проспекте. И в то же время не изменить крепкой проверенной дружбе, не допустить произвола.

Никто на месте Захара не мог пренебречь мнением начальства о своей персоне. В министерстве каждый день обсуждали ход расследования обстоятельств взрыва «мерседеса». И в то же время Озирский заметил, как мучительно генералу видеть под конвоем своего лучшего сотрудника…

Тридцатого октября Андрей с Франсуазой поехали в госпиталь. Леокадия Леонидовна Горбовская, в распахнутом белом халате, из-под которого виднелось строгое, почти траурное платье из чёрного трикотажа, кинулась на шею Андрею прямо при его жене.

— Выпустили?! Неужели, выпустили?… — повторяла она, заливаясь слезами. — Андрей, Зарик так переживал, что раньше не смог этого сделать! Даже, видишь, заболел. И всё спрашивает, как там твои дела…

Пышная причёска Лики рассыпалась на отдельные локоны. Андрею показалось, что в волосах генеральши отчётливо проступила седина. Воспалённые её глаза жадно вглядывались в лицо Андрея.

— Недели три назад, перед тем, как у Зарика ночью сердце схватило, он допоздна задержался в Управлении. Даже не позвонил нам с Лёнькой, хотя мы договорились…

Лика тащила Озирского и Франсуазу за руки по длинному коридору. Супруги тоже были в белых халатах. Горбовская не могла успокоиться — она то и дело вытирала набегающие слёзы.

— Мы хотели купить Зарику ноутбук, домой. Лёня обещал помочь выбрать — он в этом понимает. Ждали отца, потом стали ему звонить. Он всё время бросал трубку. Значит, был очень занят. Явился только в одиннадцатом часу. Водитель его проводил до дверей. Я знала, что ты арестован, Андрюша. И чувствовала, что заботы Зарика связаны с тобой. Но всё равно, нельзя же так задерживаться — до ночи! Муж не объяснил ничего, отказался от ужина. Только форму снял, и сразу лёг. Я думала — просто устал. Утром отойдёт и объяснит, что случилось. Бледный был, весь в поту. Но до того на сердце никогда не жаловался, и я ничего не поняла. Кофе предложила — не пьёт. Давление у Зарика всегда пониженное, и потому я привыкла его так взбадривать. Извините меня, Франсуаза! — опомнилась Горбовская.

Но супруга Андрея не сердилась. Наоборот, она заботливо вела безутешную женщину под руку. А навстречу им двигались больные эмведешники в серых халатах, их родственники и врачи с сёстрами. Медики были в бледно-зелёной форме. В окна глядело низкое хмурое небо, которое почему-то не туманилось, а светлело. Озирский видел, что скоро сильно похолодает. Может, даже выпадет снег.

— Что вы, что вы, мадам, я вам так сочувствую! — то и дело восклицала Фрэнс.

— Зарик, несмотря на такое своё состояние, был чем-то обрадован. Он уверял, что освободит тебя, Андрюша. Открылись новые обстоятельства, и Сашенька обещал помочь… Он помог, да?

Леокадия так же, как и её муж, обожала Николаева. Генеральше очень хотелось, чтобы справедливость восторжествовала именно благодаря Сашеньке. Андрей не хотел расстраивать Лику ещё больше, и потому правду не сказал, прикинувшись несведущим.

— Я не знаю, что там случилось. Меня вызвал следователь, а перед этим не трогал десять дней. Я уже беспокоиться стал, между прочим. Но про Захара ничего не знал, клянусь. «Следак» объявил, что пока изменяет мне меру пресечения, а после разберётся. Важно попасть на волю, а дальше уже гораздо проще…

Огромные Ликины глазищи заплыли от слёз. Из её груди вырывалось жалобное, собачье поскуливание. Едва не потеряв любимого, обожающего её мужа-згенерала, Горбовская испытала сильнейшее нервное потрясение. А потом, как узнал Андрей, сама угодила в нервную клинику.

И уж совсем не хотелось делиться с ней впечатлениями от разговора с супругой Александра Инессой Шейхтдиновой. Лика сначала не поверила бы, а потом могла сойти с ума, не выдержав нового удара.

— Следователь добавил, что из-за границы поступили материалы, проливающие свет на дело Ронина, — продолжал Андрей. — Причём свет оказался такой яркий, что озарил все тёмные углы. «Следаки» поняли, как всё было в действительности. Я вернулся в камеру, собрал вещи, попрощался с соседями. Мы очень мило посидели вместе. Ни одного конфликта за три недели. Потом вернулся к следователю, ещё под конвоем. Дал подписку о невыезде. Мне не впервой, как ты знаешь. При подобных статьях просто так меру пресечения не меняют. Фактически тогда я уже понял, что обвинения будут сняты.

— Андрюшенька, но всё-таки Саша посодействовал? — упрямо повторяла Лика, бессознательно чувствуя неладное. — Ведь он всегда имел дело с заграницей…

— Я пока не в курсе, — уклончиво ответил Андрей, всем своим видом показывая, что хочет пройти к Захару. — Завтра опять встречусь со следователем и узнаю. Это всё, что я могу сказать.

— Ты не представляешь, как я счастлива! — Лика потащила Озирского к палате мужа. — Зарику станет значительно лучше, как только вы встретитесь! Сразу же пойдёт на поправку. Мы с ним ночами не спали, Андрюшенька. Не только из-за тебя, но и из-за Ронина. Как он там, не знаешь? Я звонила. Сказали — по-прежнему.

— Я ведь только что вышел, — напомнил Андрей.

Он закусил губу и толкнул дверь в палату. О Ронине Озирский не мог говорить спокойно.

Потом только он узнал от генерала, какой разговор был с Николаевым поздним осенним вечером. Но новых показаний Александр Керимович следователю не дал. Посчитал, что Захара на службе теперь уже долго не будет. Пусть генерал пока полежит в госпитале и попьёт кефиру. А усложнять себе жизнь нечего — и так тошно. Убийство сестёр Селедковых, собственное тяжёлое ранение, разлад с Инессой и многое другое.

Андрей вспоминал, как над стрелкой Васильевского острова опускался ярко-красный, будто воспалённый диск солнца. Инесса, в кожаной куртке, леггинсах и рыжих французских ботинках, стояла перед ним с букетом лиловых хризантем и кусала губы, не зная, как теперь говорить с Андреем.

— Я услышала, что говорил Сашка по телефону. Кому — не знаю, трубку брал он. Оказывается. Алексей Зубец, сын того самого психиатра, попал в Штатах в автомобильную аварию. Перед тем, как сесть за руль, он принял дозу. Полиция арестовала его сначала за это. И неожиданно выяснилось, что мистер числится в банке данных Интерпола.

— Ого! — Озирский растерянно улыбнулся и взял у Инессы цветы. — А дальше?

— Теперь его должны выдать в Россию, так как преступления он совершил здесь. И вообще, наш гражданин. Не знаю, сколько на это уйдёт времени. Андрей, он признался, что хотел прикончить вас обоих. Это было пятнадцатого октября. А два дня назад Саймон прилетел сюда с кассетами, где было записано признание. Итак, настоящий убийца найден. Ты на свободе. Всё закончилось благополучно, не сглазить бы…

Инесса не могла сделать мало-мальски оптимистичного прогноза, не сплюнув тут же через левое плечо.

— Но, самое главное, Сашка в том же разговоре заявил, что к данным Саймона относиться нужно критически. Потому что он — отец Даниила. С помощью неточного перевода и прочих ухищрений он может добиться изменения смысла показания Зубца. И выпускать тебя рано. Нужно тщательнейшим образом всё проверить… Ты простишь меня? — вдруг спросила Инесса.

— За что? — оторопел Озирский.

— За то, что я живу с этим… — Она не договорила. — За то, что не убила его ещё!

— Что ты глупости говоришь? — резко спросил Андрей. — Тебе что, с ребёнком в колонию хочется? Пусть живёт, пока сможет…

— Не разводят нас с ним, к сожалению. Мне ещё два с половиной года мучиться. Могла бы отъехать с Васильевского, так жить негде. На Тихорецком теперь живёт тётина семья. Нас с Райкой там только и не хватало. А чтобы делить его квартиру, нужен официальный развод…

— У тебя сейчас денег много, так что можно снять площадь, — посоветовал Андрей. — Я могу с этим помочь. А пока не реви — на нас уже все смотрят.

Его и самого шатало — от волнения, от слабости. Озирский купался в море звуков. Среди них был плеск Невы, шорох шин по асфальту, гудки буксиров, шелест ветра.

— Откуда ты узнала, что меня выпускают?

— Сева Грачёв позвонил и сказал. Я Райку оставила с тёткой Соней, ничего толком не объяснив. Сама прыгнула в машину — и сюда. Вон, Всеволод едет! — Инессу указала куда-то за спину Андрея. — Отвезёт тебя домой. А я побегу к ребёнку.

Андрей чмокнул Инессу в щёчку, с готовностью подхватил чемодан со своими вещами и шагнул навстречу сияющему Грачёву, и они крепко обнялись. Потом он узнал, что Севка радовался не только освобождению своего друга. Его молодая жена Евгения как раз в тот день сообщила, что будущей весной у них будет ребёнок…

Покончив с воспоминаниями и горой посуды в мойке, Андрей увидел, что солнце уже спряталось за тучу. Но улице шёл снег — несмотря на то, что уже десять дней правил апрель. Правда, стало очень чисто, нарядно. Весенняя грязь скрылась под сверкающим покровом. Соль, песок и ледяное крошево на порогах пропали — правда, ненадолго.

Андрей взял банку кофе «Нестле», поставил чайник. В квартире было тихо. Липка с ребёнком спали. Вот так бы подольше! Им торопиться некуда, а Андрею польза. Пока грелась вода, он нарезал лимон, покурил и подумал. Благо, мог сосредоточиться без помех. Та осенняя история завершилась благополучно для всех — кроме Ронина, разумеется. И Зубца всё-таки выдали в Россию.

Но лучше всего устроился Николаев. Сейчас он — лощёный господин средних лет с ухоженным, прямо-таки отполированным лицом. А те шрамы, которые не удалось ликвидировать, скрыты под каплевидными очками, как и стеклянный глаз.

Сашок заметно поправился, приобрёл важность, ранее ему не свойственную. Он носил пейджер у пояса, швейцарские часы в позолоченном корпусе, модную дорогую шляпу. При любой возможности он демонстрировал довольство и достаток, словно желая показать, что не одна Инесса в семье чего-то достигла.

Татьяне Величко, матери Руслана, Андрей слегка соврал. Он видел Николаева совсем недавно, будучи по делам в мэрии. И нашёл того ослепительным, будто вознаграждённым за страдания. Александр Керимович носил тёмно-синий костюм, обувь марки «Монарх», белый шарф и длинное кашемировое пальто цвета «мокрый асфальт».

Как удалось выяснить немного спустя, Николаев весьма преуспел. Он занялся нотариальной практикой на максимально выгодных условиях. Доходы он имеет как частный нотариус, и его имя уже замелькало в городских справочниках. С клиентурой — полный порядок. Но хлопот, неизбежных для частнопрактикующего нотариуса, он не знает.

Об аренде помещения под его контору думал кто-то другой. О найме персонала, выплатах и страховке у Сашка душенька тоже не болела. Озирский пока не знал, кто именно посодействовал его бывшему другу. Но тот на ногах стоял крепко. Даже в случае юридической ошибки ему не надо было отвечать материально, продавая свою квартиру, машины и прочее имущество.

Андрей лишь догадывался, что Сашок встретил одну из своих университетских пассий. Та, вроде, вышла замуж за будущего крупного чиновника мэрии. И теперь Сашок удовлетворяет её сексуальные потребности, пока пожилой рогоносец вкалывает в Смольном. Всем приятно — пассия обласкана, Сашок при деньгах и должности, «рогатый» чиновник ухожен и добр. Он, вероятно, и замолвил словечко за своего соперника. Очень уж просила молодая жена, тоже юрист по образованию…

Андрей услышал, как взвизгнул чайник, и выключил его. Растворил кофе, сделал глоток и зажмурился от удовольствия. Это как раз то, чего ему сейчас не хватало. Андрей раскрыл папку, доставленную Буссовым. Почему-то хотелось поработать именно здесь, пока квартира не огласилась рёвом Андрейки и топотом Липки.

В агентстве навалятся другие проблемы. И ещё неизвестно, удастся ли заняться делом Колчановых. Если Божок сегодня выйдет на связь и скажет, что добыл какие-то факты по делу, нужно встретиться и с ним. Надо сейчас Божка беречь. Конечно, маньяки наружного наблюдения не ведут — им бы самим под корягу забраться. Но осторожность на первое время не помешает.

Ксения и Родион могли оказаться свидетелями какого-то события, и поэтому погибли. Или услышали то, чего не должны были слышать? Конечно, при данном раскладе их вряд ли изнасиловали бы. Но ради сокрытия концов можно разыграть и нападение маньяка, чтобы пустить розыск по другой дорожке. Надо такой вариант тоже иметь в виду.

Озирский принялся изучать распечатки, время от времени попивая кофе и затягиваясь сигаретой. Почему-то казалось, что именно сегодня он должен если не найти разгадку, то хотя бы на один шажок приблизиться к цели.

Он водил по строчкам ножиком — близорукость давала о себе знать. За линейкой идти было неохота. Можно поднести листки ближе к глазам. Но Андрей не любил, когда другие так делали. Потому и сам избегал тыкаться лицом в текст. Очки бы надеть, но они остались в Питере.

Итак, изнасилований воз. Маньяков поменьше, но тоже хватает. Так и потонуть в сведениях можно, ничего не выловив. Божок заявляет, что в Тёплом Стане нет озабоченных педофилов. А, между тем, неподалёку — в Битцевском парке — извращенец надругался над десятилетним мальчишкой, гулявшим с собакой. Пудель хозяина не защитил, да и сам со страху разучился лаять. Но это — не тот ублюдок, не новогиреевский. Во-первых, в Битце пострадавший выжил. Его и не пытались убивать, только запугивали словесно. Точно так же можно было поступить и с Колчановыми.

Не тот почерк — графологом быть не нужно. Надо искать вторую точку среди других случаев, в главном схожих с этим. А после через эти две точки провести черту. В южном Орехове-Борисове, на Ясеневой улице, сразу двух десятилеток обесчестил кудрявый толстый дядя. Как водится, всё произошло в лифте.

Ко всем прочим радостям, мерзавец заставил девчонок сделать ему минет. Те запомнили внешность преступника, его татуировку, одежду. Но этот, дерьмо собачье, тоже не прикончил девчонок, хотя десять раз мог. Получается, опять мимо. Девки сами виноваты — не надо было с подозрительным типом заходить в лифт. Но хохотушки, как видно, переоценили свои возможности.

В обоих случаях детишки, скажем так, не очень береглись. А Родион Колчанов, по словам матери и бабушки, был крайне осторожен, особенно когда отвечал за сестрёнку. И ни за какие пряники не пошёл бы он в лифт или в лес с незнакомым дядькой искать приключений на свою голову.

Вот, ещё один инцидент. Март месяц, Новокосино. Лыжный сезон не закрыт. Опять мальчишка заехал дальше, чем нужно, оторвавшись от приятелей. И маньяк — тут как тут. Ударил ребёнка два раза, испугал ножом, по-всякому обругал, «опустил». Но жизни всё же не лишил, хоть и состоял на учёте в психдиспансере. Его уже много лет задерживали, направляли на принудительное лечение, но так и не вылечили. В Новогиреево орудовал не этот. Новокосинский «охотник» тоже никого не прикончил.

Знакомые Елены Владимировны Грантынь, две женщины с её этажа, вечером третьего апреля много времени провели на лестнице и во дворе. Одна из них перевозила мебель на квартиру сына и ждала машину. Но дети Колчановых в поле её зрения не попадали. А ведь они должны были пройти по асфальтовой дорожке к парадному, где эта гражданка как раз и находилась.

Теперь Озирский знал, что дети не могли встретиться с преступниками в лифте или на лестнице. То есть из павильона метро они вышли, но до двора бабушки не добрались. А нужно было пройти совсем немного — до пересечения Федеративного и Свободного проспектов.

Андрей прошёл тот отрезок пути, тщетно пытаясь вообразить, как там всё произошло. Ведь в четыре-пять часов вечера сейчас светло, народу кругом много. Насильно двоих детей не уведёшь, тем более что Родион занимался борьбой и плаванием. По крайней мере, шум мог поднять не слабый. Сам мальчишка с незнакомцами тоже никуда не пойдёт. И нет там таких кустов, куда можно было затащить детей и спрятать.

Некуда там деться, некуда! Андрей, стиснув зубы, вновь воображал тротуар Свободного проспекта. Всё, как обычно. «Коробки» новостроек, ларьки, оттаявшие газоны, кустики, автобусные остановки. Родион с чужими никуда не пошёл бы… Не пошёл… Так, может быть, он пошёл со своими? Со знакомыми? Это надо проверить. Кто из тех, с кем дети общались, жил в Новогирееве? Или мог там бывать?

Ясно одно — Колчановы пошли со своими убийцами добровольно. Отсюда вывод — Родион не ожидал от них нападения. Он верил своим приятелям или знакомым, и потому не подумал о безопасности младшей сестрёнки. Первый пункт ясен. Новогиреевских знакомых семьи Колчановых обязательно проверят.

А Андрей пока почитает сводки. Может, удастся сформулировать пункт второй. Сколько их будет всего, сыщик не знал. Да, кстати, добавка к первому пункту. Конечно, бабушка оскорбится, но спросить нужно. Нет ли среди их родственников и знакомых лиц, склонных к педофилии и насилию?

Конечно, надо ей всё объяснить. Сказать, что Родион и Ксения встретили явно знакомого человека, который воспользовался их доверием. Если, конечно, мать и бабушка не преувеличили разборчивость и ответственности Роди Колчанова, такой вывод кажется наиболее правильным. В противном случае, расхваливая покойного внука и сына, они сами мешают следствию.

Андрей допил третью чашку кофе. Несколько минут бездумно наблюдал за тем, как взвивается метель за окном. Очнулся, когда наручные часы просигналили восемь раз. Чуть попозже нужно позвонить Божку, узнать, как успехи. Тот, проболев всего три дня, удрал в засаду к тому самому водоёму. Но, как видно, пока никого в свои сети не поймал, иначе немедленно связался бы с шефом.

То ли менты напутали, когда именно бродяжка оставил надежду поймать утку, то ли ещё какая-то накладка вышла. Впрочем, минуло не так много времени. Конечно, Божка прикрывали ребята из агентства, чтобы он сам не стал жертвой маньяка. Психологию этой публики Андрей знал. Если им везло в каком-то одном месте, они продолжали шататься там, подкарауливая следующую жертву.

Конечно, Божка можно использовать в качестве приманки, но не сейчас, а после подготовки. Когда дело более-менее прояснится. Пока же — полный туман. Одни притянутые за уши догадки. А бродяжка может ничего Божку и не сказать. Или сам никого не заметил, или забыл, или не желает делиться информацией с первым встречным мальчишкой.

Знать бы Андрею, кто такой этот бродяжка — нормальный ребёнок или дебильный. Он просто живёт на свалке или работает на определённую группировку? Москвич, или приблудившийся в столицу с неблагополучных окраин. Имеет родителей, или сирота? Есть у него близкие друзья, или парень один, как перст? Следует также установить возраст ребёнка. Это нужно для того, чтобы понять, стоит ли безоговорочно доверять его словам.

Пока не прорисуется личность мальчика, нашедшего тела Колчановых, Озирский будет читать сводки. Ведь там может отыскаться случай, напоминающий тот, основной. Нужен почерк маньяка, его «визитная карточка», чтобы потом сличать всё с ним, как на экспертизе. Вот ещё один субчик. Нападал на женщин в лифтах, причём размахнулся на всю Москву. Нет округа, где он не оставил бы следа. Но и это — мимо. Нужно искать в первую очередь убийц, а потом уже — развратников.

Андрей просмотрел перечень преступлений, совершённых за этот год в столице и в ближнем Подмосковье. Конечно, преступник вряд ли будет мотаться по всей области. Надо искать те случаи, когда насилие сопровождалось уничтожением потерпевших. И отнюдь не обязательно это должны быть дети. Вполне вероятно, что маньяк нападал и на женщин.

В Одинцово завёлся Потрошитель, наводящий ужас на местных жительниц. Но в данной серии погибали не все жертвы, а лишь лица старшего возраста. Молодёжи, обычно, удавалось убежать или отбиться. У тех, кому не повезло, обнаружили по несколько ударов ножом в живот и перерезанное горло. Своеобразное «клеймо мастера», без которого Потрошитель не обходится. К тому же, на детей он не нападал ни разу. Скорее, его привлекали пенсионерки. И способ убийств не совпадает. Один удар кухонным ножом в живот Родиона Колчанова, кровоподтёки на шее Ксюши… Нет, это другой почерк.

И вот таких выродков собираются занимать компьютерными играми, вести с ними душеспасительные беседы, доказывая, что обижать детишек нехорошо! Ещё немного, и Чикатило в гробу перевернётся, жалея, что не дожил до столь благословенных времён. Сейчас его не расстреляли бы, а стали при помощи компьютерной психотерапии создавать ему состояние душевного комфорта.

Вот, начнут рисовать на мониторе картинки, ласкающие взор маньяка. Специальными сигналами и репликами успокаивать его нервную систему. Порнографические компьютерные игры станут лечить уязвлённое самолюбие сексуально неудовлетворённых мужчин. Эротоманы научался не кидаться на первых встречных девчонок, и в обществе прибавится спокойствия, уверенности в завтрашнем дне. Озирский усмехнулся и подумал, что пули всё-таки дешевле.

Он потёр веки подушечками пальцев, поморгал, стараясь сосредоточиться. Но потом оставил бесплодные попытки — перечень был слишком длинным. Времени же оставалось с гулькин нос. Сыщик наугад откинул листки, и ткнул ножиком в строчку, надеясь на вмешательство судьбы.

Наталия Викторовна Логиневская, 1966 года рождения, найдена задушенной на берегу речки Серебрянки в ПКиО «Измайлово». Случайные прохожие обнаружили труп утром второго января. Он был обнажён и завёрнут в полиэтиленовую плёнку. Милицию предпочла разделить ответственность с ФСБ, боясь, что там находится взрывное устройство. Кинолог со специально обученной собакой обследовал свёрток, но взрывчатку не обнаружил.

Наталия Логиневская была мертва к этому времени около суток. Изнасилована в обычной и в извращённой форме, после чего скончалась от асфиксии. То есть её задушили, как и Ксению Колчанову. Экспертиза показала множественные повреждения и ссадины, кровоподтёки на теле убитой, разрывы внутренних органов, сигаретные ожоги на коже — всё прижизненного происхождения.

Далее Озирский обратил внимание на адрес погибшей. Бескудниково, улица имени 800-летия Москвы. Далеко уехала Наташа Или её увезли? Вероятно, она встречала со своими приятелями Новый год. Произошла пьяная ссора, и… Нет, что-то цепляет внимание, не даёт перевести взгляд на другую строчку.

Измайловский парк находился далеко от Бескудникова. Ну, и что из этого? Может быть, Логиневская работала в тех краях? Или там жил кто-то из её родственников, знакомых, друзей? Могла и по делам туда поехать — в магазин, к примеру. Это — не довод в пользу серии, хоть Колчановы нашли свой конец не в Лефортово, а на окраине Москвы.

А вот Измайлово и Новогиреево не так уж далеки друг от друга. Надо выписать фамилию на отдельный листок, и произвести проверку. Впрочем, преступление могло быть единичным. По горячим следам обход домов не сделали. Сразу после Нового года не до того. Теперь улики уничтожены, остаётся только ждать Божка. Тот выполняет самую важную на сегодняшний день миссию — ищет свидетеля убийства Колчановых. Вернее, того мальчишку, который нашёл их тела.

Бродяжка вполне мог заметить ещё кого-то или что-то. Если у Озирского будет хотя бы приблизительное описание людей, мелькающих в ту пору около водоёма, можно обложить район наглухо. Тщательно проверять каждого местного жителя, хотя бы отдалённо подходящего под описание…

— Души невинно убиенных, шепните мне в ухо, где нужно искать! — взмолился Озирский, глядя на мокрый снег за окном.

Он смотрел перед собой и не видел ничего. Лишь бессознательно пытался расписать имеющуюся информацию по клеточкам кремово-бордовых занавесок, пышными волнами спадающих почти до пола. Но информации не было.

Остаётся положиться на интуицию, на сверхъестественные способности, наличие которых у Озирского признавали абсолютно все. Андрей несколько секунд смотрел в упор на цветок «декабрист», цветущий нежно-малиновыми граммофонами, причём многослойными. «Декабрист» на этот раз нарядился ещё и в апреле, что бывало очень редко. Потом Озирский крепко зажмурился, закрыл глаза ещё и ладонями. Перед ним возник парк — скорее всего, измайловский. Стволы деревьев, кусты, сугробы, птичьи следы, отпечатки собачьих лап на снегу. Лыжня, занесённый снегом берег речки.

Морозное утро. Робко проникающие в чащу солнечные лучи. Теперь бы только не упустить видение! Взбодрить себя кофе и сигаретами, до предела напрячь нервную систему. Если это действительно Измайловский парк, то следствие на верном пути. Тогда получится, что кончик ножа упёрся в фамилию Логиневской не случайно. Рукой Андрея водили силы, непостижимые для человеческого разума. Или плачущая Наташа незримо стояла рядом, умоляя отомстить, покарать…

Она была задушена, как и Ксюша, то есть руками. Андрей вздрогнул и облился горячим потом. Ведь труп был обнажён и завёрнут в плёнку. Тела детей тоже были без одежды, в мешковине. И многочисленные прижизненные повреждения были будто бы переписаны из одного протокола в другой.

Андрей достиг нужной кондиции. Он увидел девушку с пышными пепельными волосами и великолепной фигурой, лежащую на утоптанном снегу. Вот её фотографируют. На горле видны небольшие синяки. И всё тело избито, изрезано — как у ребятишек. Значит…

— Андрюшенька, доброе утро! — Липка обняла его сзади и поцеловала в висок. — Давно работаешь?

Круглое свеженькое личико, возникшее вместо занесённого снегом парка, вызвало у Андрея приступ такой ярости, что он побоялся сорваться.

— Хоть бы со стола убрал, а то запачкаешь бумаги. Посуду помыл? Молодец какой! Я думала, что мне придётся…

Липка, эффектно взмахнув пшеничными кудрями, принялась переставлять в мойку кофейные чашки. Между делом, она смотрела на Андрея. Видит ли он сиреневый переливающийся пеньюар — свой собственный подарок? Или совсем свихнулся от этих убийств? Да если принимать близко к сердцу каждое преступление, случившееся в Москве, можно или скончаться, или сесть в психушку.

— Андрей, ты разве не слышал, что я встала? Сынуле памперс сменила, постирала немного. Даже душ приняла.

Липка уселась напротив Озирского, жестом Анжелики сцепив пальцы под подбородком.

— Ты, я вижу, уже много кофе выпил. Завтракать будешь?

— Нет.

Андрей, как заворожённый, смотрел в одну точку. Он пытался додумать, догадаться, понять. Что-то сейчас нужно делать, но что? Узнать всё про Наталию Логиневскую? олучив адрес, он пойдёт… Нет, лучше направить кого-нибудь в семью погибшей. Желательно, молодую женщину. Она может представиться подругой Натальи, и сумеет узнать больше следователя. Ведь с официальными лицами откровенничают не так охотно, как со знакомыми.

И только если Логиневская была убита определённо не тем человеком, что брат и сестра Колчановы, Андрей вычеркнет её фамилию из особо важного списка. Вот бы вместо Олимпиады напротив сидела её старшая сестра Оксана! С ней можно было говорить о деле, даже посоветоваться, вместе подумать над задачей. Ведь Оксана спокойно могла бы изобразить подругу Логиневской. Конечно, ей пришлось бы подгримироваться, чтобы набавить себе года…

Липка на такую роль не годилась даже при условии того, чтобы с её лицом поработают. Она не имела таланта перевоплощения, и даже после родов не повзрослела. На её детской мордашке застыло безмятежное спокойствие. Если бы не сильная, длинноногая фигура, не налитая грудь и не сияющие материнством глаза, ей можно было дать даже меньше пятнадцати. А с девчонкой взрослая женщина дружить не станет.

И думать нечего о том, чтобы отправить к Логиневской Липку. Она не сумеет поддержать разговор, выведать нужные сведения. Кроме того, не выкрутится в случае возникновения каких-то сложностей. И не в возрасте здесь дело. Вон, Божку всего десять, а его Андрей отправляет на задания спокойно. Знает, что мальчишка в состоянии сыграть порученную ему роль, выявить фальшь в поведении других людей. Он вовремя скроется и отыщет притаившегося противника. Вытянет из вверенного ему объекта всё, что нужно, и не сболтнёт лишку сам.

Количество прожитых лет не имеет значения. Главное — особый дар свыше. Олимпиада Бабенко создана просто Женщиной. Она должна варить обед, стирать пелёнки, рубашки мужа. Убирать в квартире, шить, вязать. А в свободные минуты болтать по телефону с подружками.

У таких дамочек аппарат всегда стоит на кухне. Там же обязательно есть маленький телевизор для просмотра всех подряд сериалов. Да, ещё Липке полагаются шесть соток под Москвой, со всеми причитающимися заботами. Школу она бросила ещё в девяносто третьем. Не имеет даже неполного среднего образования. И не нуждается в этом нисколько.

За подобных женщин всегда всё решает муж. Даже если они ухитрятся окончить институт или университет, защитить диссертацию. Так зачем насиловать естество? От Липкиной учёбы никакого толку. Пусть освободит место другим…

— Почему завтракать не будешь? — опечалилась Липка.

Андрей сгрёб бумаги со стола, порывисто поднялся и пошёл к двери. Он надеялся подумать о Логиневской, пока будет одеваться. И потом — в машине, по дороге в офис.

— Потому что я сыт.

Озирский очень пожалел, что Оксана прилетит лишь послезавтра. И зачем только её родители устроили демографический взрыв? Самый старший ребёнок оказался удачным — и всё. Нет, не нужно так думать. Два мальчика погибли под колёсами автомобиля, а Липка…

Что ж, простые люди тоже имеют право на существование. Не всем же быть Оксанами Бабенко и Русланами Величко. Олимпиада из тех, кто хочет просто жить. И ни на что, кроме семейных и любовных дел, не обращать внимания. И пусть себе живёт, только не мешает работать — как вот сейчас.

— Ты уже уходишь? — Липка почти плакала.

— Да, мне некогда.

— Тебе всё время некогда!

Липка надула губки. Она была очень хорошенькой, чистенькой, славненькой. Но в данный момент Андрею требовалось совсем другое.

— А я хотела с тобой поговорить. У меня есть дела.

— Какие дела?

Озирский никак не мог прийти в себя после того, как входил в транс.

— Говори, только короче. Я постараюсь помочь.

— Вчера Микола звонил. Сказал, что приедет завтра. Он уже в России. К приятелю завернул в Новозыбков. В Брянскую область, на три дня.

— Я тебя понял. Съезжаю! — обрадовался Андрей. — Здесь четыре комнаты. Так что и Оксана с Откой поместятся, и Микола.

Озирскому очень хотелось, чтобы заревел сынок, и Липка бросилась к нему. За это время удалось бы выскочить на лестницу. Но малыш подавал голос лишь в самый неподходящий момент. Сейчас нечего было и ждать, что он выручит отца. И с этим парнем не повезло, посетовал про себя Андрей. Ничего, он сам, под предлогом приезда Миколы, свалит со Звенигородского шоссе. На Оксану при этом не сошлёшься — они ведь друзья. А ночевать здесь вместе с Липкиным женихом как-то неловко.

— Ничего ты не понял!

Липка перекосила своё кукольное личико. Губы её затряслись — мелко и жалобно.

— Я сказала Миколе, чтобы он не приезжал.

— То есть?… — Озирский весь вспыхнул — он догадался. — Ты ему отказываешь?

— Естественно! — вздёрнула плечо Олимпиада. — На кой бес он мне теперь нужен?

— Ты что, принцессой стала? — прорычал Андрей.

— За графа замуж хочу!

Липка обошла квадратный стол, обняла Озирского сзади, прижалась лицом к его спине.

— За какого графа?…

— Да за тебя же, за тебя! Ты был мужем графини — значит, и сам граф. Неужели это так трудно понять?

Озирский боролся с желанием оттолкнуть девчонку, но боялся не рассчитать силы. Опять двадцать пять! Почему не женишься? И это при том, что у Липки есть два любовника, которые хоть сейчас согласны пойти с ней в ЗАГС. Один из них сможет въехать в роскошную квартиру на Пресне! Безусловно, расчёт присутствует. Но кто в наше время бескорыстен?

Липка не одна, а с ребёнком, — это тоже нужно учитывать. Стоит предложить жениху хоть какую-то компенсацию за воспитание чужого отпрыска. Озирский полагал, что шансы предпочтительнее у Алексея Чугунова — охранника из Московского отделения их агентства. Это был симпатичный, добродушный малый. Смышлёный, по-житейски разумный, верный. Липке он стал бы поддержкой и опорой.

Чугунов уже имеет собственный домик и участок на Ярославском направлении. Купил дачу недавно, когда подкопил денег в агентстве. Лучшей доли Олимпиада и желать не должна. Лёха, может, и не стал бы настаивать на прописке в её квартиру. Но слишком уж стеснённые условия у него дома. У родителей ещё трое детей. Лёха — старший, умеет делать даже женскую работу, не говоря уже о мужской.

Липке бы до потолка прыгать! И Оксана согласна — как Липкин опекун и ответственный съёмщик. Она пропишет зятя ради счастья своей сестры. Но Липка всё тянет, ссылаясь на собственное несовершеннолетие. Кроме того, Лёха русский. И, с точки зрения Липки, чужой. А Миколу их семья знает давно. И он обязательно научит Липку родному языку.

Озирский не стал приводить контрдоводы, вспоминать, что Микола Матвиенко из Донбасса. А там украинскую мову знают чуть лучше, чем в Москве. Он не ругал Олимпиаду из-за внезапно проснувшегося в её душе национализма. Сам не мог избавиться от стойкого дискомфорта, если долго не слышал польскую речь.

Пусть ведёт сюда Миколу, наплевать. И Оксана не против. Матвиенко был её первым воздыхателем. Только бы Липка оставила в покое Озирского, дала ему возможность самому решить свою судьбу. Не позволит встречаться с сыном — переживём. Двоих детей отобрали, распрощаемся и с третьим. Может, и дочку Катерину больше не доведётся увидеть. С ней получится четверо…

Катькина мать Арина Скресанова, история знакомства с которой насчитывала почти семь лет, повела себя подобно Липке Бабенко. Она нетерпеливо и радостно встрепенулась, узнав о гибели Франсуазы де Боньер. Арина считала себя первой в этой очереди. Их общей дочурке в мае будет четыре годика. И если француженка сумела нагло её потеснить, пользуясь своими возможностями и графским титулом, то больше Арина не пропустит никого.

Хватит, настрадалась от безответной любви. Пора бы, наконец, оценить её верность и преданность. Арина рисковала жизнью, выведывала секреты у своего мужа-бандита, оказывала Андрею кое-какие услуги по мелочи. В частности, лечила детей Андрея, так как окончила Педиатрический институт. Кроме того, она наблюдала Оксану во время беременности, принимала у неё роды. Обслуживала как врач и семью Бабенко.

Да мало ли событий, больших и маленьких, связывали Арину и Андрея? Так почему же сейчас им наконец-то не стать мужем и женой? Да, покойная Франсуаза работала с Андреем по делу микробиологов, мечтавших заразить россиян болячкой почище «испанки». Но и Арина не стояла в стороне. Именно она перевела с латыни записи в тетрадях, добытых в квартире одного из учёных, и тем самым внесла ясность в цель исследований.

Свой врачебный долг Арина Скресанова исполнила с честью. Теперь ей обязаны жизнью десятки миллионов людей. И она — самая подходящая супруга для Андрея Озирского. А Андрей тупо смотрел на Арину, и не мог вымолвить ни слова. Она же медик, должна проявлять гуманизм. По крайней мере, не наседать с подобными предложениями на человека, только что проводившего в аэропорту «груз-200» — гроб молодой жены, от которой остались дети.

Чёрт с тобой, радуйся, сердцу не прикажешь. Но про себя, культурненько, чтобы я этого не видел. Андрей приехал к Арине, на улицу Типанова, с бутылкой лимонной водки. Тем вечером он хотел увидеть румяную блондинку в цветущем, под тридцать лет, возрасте. Её копией была их дочка Катерина. Андрей помнил, как они вместе производили на свет это дитя. А перед этим укрывались в Курорте, в чужом доме, спасаясь от преследований сразу двух бандитских группировок. В любой момент могли погибнуть, но уцелели. Более того, вместо двух их стало трое.

Поведи себя Арина тогда по-другому, утешь Андрея, три дня назад ставшего вдовцом, и она могла бы добиться своего. Но не сумела выждать время, вытерпеть неизвестность. Решила прояснить всё и сразу, потому что горькая правда была для неё лучше неопределённости. Разметав соломенные волосы по плечам, сузив прозрачные голубые глаза, Арина вскочила из-за стола, за которым они ужинали.

— Я знаю, что эта девчонка, Олимпиада, от тебя сына родила ещё в августе!

— Родила. От меня. Ну и что? — Андрей налил себе ещё рюмку водки и выпил.

— А то, растлитель малолетних… Ты уж чётко скажи, на ком из нас женишься!

Арина нервно ходила по комнате, ломая пальцы и еле сдерживая слёзы.

— Мы с тобой знакомы почти семь лет, у нас ребёнок. Но это — дочка, а тебе нужны наследники. Женьку своего ты не любишь — сразу видно. И потому хочешь иметь мальчика, тем более что тёща отняла Юлека. Пусть Олимпиаде шестнадцатый год, и встретились вы недавно. Но у неё неоспоримое преимущество — младенец мужского пола. Я не знаю, как ты решишь. Просто не хочу тянуть кота за хвост. Лучше определиться скорее.

Арина искоса взглянула на стенку «Дебют», заставленную висячими цветами. В соседней комнате спала Катька, и Арина решила хотя бы ради дочери сделать последний рывок.

— В конце концов, я должна устроить личную жизнь. Ведь это ты лишил меня Зураба Сакварелидзе. Мой муж погиб только по твоей милости. И теперь ты не желаешь определяться. Водишь меня, как козла за морковкой. Решай скорее, Андрей — Арина достала платочек и вытерла глаза.

— Так выходи замуж, если кто-то есть на примете!

Озирский увидел, что бутылка пуста, и тоже встал. Окинул взглядом богато накрытый стол. А потом увидел, что Арина, смертельно побледнев, упала на диван.

— Пойми, Франсуазы нет всего три дня, — тихо сказал Озирский. — Три! Как я могу прямо на месте решать столь деликатный вопрос. Не прошло ни девять дней, ни сорок! Аринка, подожди немного. Дай мне в себя прийти, а потом…

— Что-то ты больно деликатный стал!

Арина говорила глухо, отвернувшись от Озирского. Широкие, прямые её плечи сжимались под чёрной блузкой с металлическими пряжками. Она оделась так, узнав о постигшем Андрея несчастье, чем поначалу растрогала его до слёз.

— Малолетку соблазнять можно, ребёнка ей делать — ради Бога! Семью разрушать в оперативных интересах — всегда готов. А когда нужно наконец-то сделать шаг навстречу любящим тебя людям, тут — стоп! Я ведь понимаю, что и на Липке ты не хочешь жениться. Правда, она — москвичка, может тебя туда перетащить. Одна моя приятельница в ЗАГСе работает, так насмотрелась. Семнадцатилетние девчонки за древних стариков выходят. Юноши прыщавые женятся на старухах. И всё ради того, чтобы сменить прописку. Здесь, конечно, здравый смысл побоку…

— Аринка, я слишком хорошо помню, что ты для меня сделала…

Озирский хотел подойти к подруге, сесть рядом с ней, обнять и поцеловать. Но встретился с ненавидящим взглядом. Пожав плечами, он устроился в противоположном углу дивана — у торшера.

— И потому ни одного грубого слова ты от меня не услышишь. Странно, я не знал, что ты так любила Зураба Сакварелидзе. Иначе ни за что не попросил бы работать на меня и против него. Ты всегда могла отказаться. Я же не запугивал тебя, не обещал жениться. Ребёнка ты сама хотела — умоляла не предохраняться. Помнишь? УВ тебя память отличная, я знаю.

— Я не люблю, когда меня оставляют с носом! — заплакала Арина, прикрыв лицо мокрым платочком. — Я не агрессивна, не особенно тщеславна. Но не могу пережить, когда меня отталкивают. Как у Высоцкого: «Мы в очереди первыми стояли, а те, кто сзади нас, уже едят!» Вот так всю жизнь выходит у меня. Ты дразнишь, ты издеваешься надо мной, откровенно предпочитаешь более респектабельных. Брак с Франсуазой открыл для тебя огромные возможности, я понимаю. Но понимаю умом, а сердце страдает. Оно плачет, бьётся так, что вот-вот выскочит. Я не сплю ночами, бесконечно реву и думаю — а что дальше? Есть ли свет в конце туннеля? Могу я надеяться на что-то или нет?

— В смысле помощи на Катьку, безусловно, можешь. Но что касается женитьбы, я не готов сейчас ответить. — Озирский достал сигареты.

— Не кури тут, ребёнок рядом! — Арина вскочила, одёрнула длинную юбку. — Знаешь, родной так не пойдёт. Нужно выбирать. Или ты становишься Катьке нормальным отцом, или никогда больше её не увидишь. Вообще никогда! И жируй в своей Москве, пока не лопнешь…

Арина еле дотащилась до стула, рухнула на него. Затряслась, запрокинув голову. У неё отказали ноги. Андрей сразу не осознал смысла её угрозы. Он очень устал.

— Ты сейчас напомнишь, что я когда-то согласилась с цитатой, предложенной тобой: «Любовь без брака гораздо менее унизительна для женщины, чем брак без любви». А для мужиков, получается, наоборот. Для тебя унизительно любить дочку и её мать, быть добрым и нежным…

Арина поджала под стул ноги в бархатных домашних тапочках, откинула волосы со лбы.

— Ты права — на Липке я тоже не женюсь, — неожиданно сказал Андрей. — Это тебя успокоит?

Ему очень хотелось курить. Ещё больше — спать. Но у Арины оставаться было нельзя. За ночь она вырвет у него заветные слова, через которые Андрей потом переступить не сможет. Конечно, можно утешить себя тезисом о лжи во спасение. Да, сейчас Арина успокоится, повеселеет. А что потом? Андрей будет лихорадочно искать выход из пятого угла, куда сам себя загонит.

Конечно, поступить по-джентельменски он был не прочь, но нынешним вечером жизнь не кончалась. Арина же вела себя так, будто пыталась использовать самый важный и последний свой шанс.

Неподалёку отсюда, у Московского проспекта, жила вторая жена его деда — древняя немощная старушонка Муза Ипполитовна Озирская. Андрей вполне мог попроситься на ночь к ней, ибо был в стельку пьян, и боялся не осилить путь до Фонтанки.

— Прописку в Москве я получил бы по-другому, будь у меня такое желание. Я могу квартиру там купить. Что касается Липки, то она имеет двух женихов. За кого-то из них в итоге выйдет замуж. Ей, так же, как и тебе, я даю деньги на ребёнка. И ей я никогда не обещал жениться. Тебе, кстати, тоже. Я не обманывал вас обеих ни в чём. И те домыслы, что вы строили, пусть останутся на вашей совести. Я не люблю, Арина, когда на меня давят. В таких случаях я делаю всё назло. А что касается запрета встречаться с Катькой…

Озирский провёл ладонями по лицу, встал с дивана и подошёл к окну. Там, за трёхстворчатым окном, был холодный апрельский вечер. Но всё-таки чувствовалась, что пришла весна. Перед его мысленным взором как будто пронеслось несколько лет.

— Не знаю, сама ты это придумала, или позаимствовала у Сельи-Пилар де Боньер. Но раз подобный вопрос поставлен, я обязан на него ответить. Я не знаю, одобрит ли твой поступок Катерина, когда вырастет. Но она ещё мала, и за неё решаешь ты. Если я тебе так противен, что видеть меня невозможно, я исчезаю. Но деньги на дочку всё равно буду присылать. По почте ли, с нарочным — как получится. Я ухожу не для того, чтобы снять с себя ответственность за Катьку. Делаю это, только лишь повинуясь твоей воле. И в то же время не желаю тебя обманывать, обещая скорую свадьбу. Как только ты перебесишься, придёшь к выводу, что худой мир лучше доброй ссоры, или Катька заскучает — звони. Я приду тотчас же, и ни разу не припомню этот разговор. Может быть, тогда я успокоюсь. Мне не будут мерещиться мозги жены — в крови, на расколотом льду…

Андрей поморщился и махнул рукой, давай понять, что беседа на сегодня окончена. А, может, и навсегда. Это зависит уже не от него, а он Арины.

— У меня есть ещё Женька с Лёлькой. У тебя — только Катерина. Кроме того, на мне Клавдия с внуком висят. То же самое я сказал и тёще, когда она потребовала отказаться от Жюля и Мари. По счастью, я завёл много детей. Имею возможность быть великодушным. На, возьми, чуть не забыл за разговорами…

Андрей достал из внутреннего кармана куртки длинный конверт, положил на журнальный столик. Но Арина даже не взглянула в ту сторону.

— На спящую-то Катьку дашь взглянуть в последний раз?

— Нет! Нет! — Из-за спазмов, стиснувших горло, у Арины пропал голос. Она еле сипела и давилась. — Убирайся вон! Навсегда! Никогда я тебе не позволю приблизиться к дочери. И всё сделаю для того, чтобы Катька поскорее забыла своего подлеца-папашу. Она забудет — я тебе обещаю. Это легко устроить. Ты ведь не жил с нами. Совсем не жил. Спросит раз, спросит два, и плюнет. В её возрасте слишком много желания познавать новое, а не зацикливаться на старом, на прошлом. Четырёхлетняя девочка — не старуха, для которой дороже воспоминаний ничего нет. Так что уезжай спокойно…

Арина попробовала ехидно улыбнуться, но у неё получилась жалобная гримаса. У Андрея защипало в носу. А правильно ли он поступает? Одно дело, если Арина действительно возненавидела отца своей дочери, и теперь колотится от одного вида его физиономии. А если нет? Вдруг она порет чушь от отчаяния? Или решила Озирского испытать, проверить, как он поведёт себя в этой ситуации?

Но что делать, если не врать? Не давать обещаний, которые потом придётся, скрепя сердце, выполнять? Или забыть, что ещё хуже. Андрей привык ручаться за то, в чём был уверен. Здесь же он действительно может выглядеть подлецом.

— Иди.

Арина с трудом протиснулась мимо Андрея. В её «хрущёвке» была слишком тесная прихожая. Надо было предложить им с Катькой новую квартиру. Но раньше как-то не приходилось к слову. А сейчас подруга воспримет царский подарок как выкуп за собственную свободу. И, конечно, откажется от него. Но насчёт квартиры можно будет побеседовать потом, на холодную голову. Когда Арина будет рассуждать здраво, без эмоций. А сейчас она щёлкнула замком, и дверь на лестничную площадку открылась. Пихнув её ногой, Арина прислонилась спиной к косяку.

— И вот ещё что, — продолжала она, выпрямляя спину и напрягая лицо, шею, плечи. Под кожей проступили жилы. — Эти деньги я возьму, но больше не присылай. Уж если тебя нет, то пусть и не будет. Я не хочу получать переводы из пустоты. Противно очень, когда кто-то будто откупается от тебя. Как косточку собаке бросают, чтобы отстала. Не пропадём мы без твоих благодеяний. И ты совесть успокоить не сможешь…

— Деньги я буду присылать!

Озирский застегнул куртку на «молнию» и кнопки, примирительно улыбнулся и вышел на площадку. Потом обернулся через плечо.

— Они не для тебя, а для Катерины. Ей надо полноценно питаться и развиваться. И вот какой я дам тебе совет. Выпей успокоительное на ночь, и делай так каждый вечер. А когда очнёшься, звони — хоть домой, хоть в агентство. Утро вечера мудренее. Ты, может, уже завтра поймёшь, что со мной вам всегда будет лучше, чем без меня, как бы я ни устроил свою личную жизнь. Кроме того, вспомни, что три мои супруги погибли молодыми. А ты счастливо избежишь жуткой участи. Это раз. И второе. Неужели тебе не противно было бы стать женой типа, который на третий день после смерти законной половины делает предложение любовнице? Поставь себя на место Фрэнс. Пожалей её. Вообрази, каково ей наблюдать с того света за нашими препирательствами? Ведь тот, кто быстро забывает одну жену, так же забудет и другую. Не правда ли?

И, не дожидаясь, пока Арина соберётся с мыслями для достойного ответа, он попрощался.

— Пока! Я сейчас на Фонтанку. А оттуда — в Москву, на неделю. Позвонить тебе?

— Пошёл вон! — срывающимся голосом крикнула Арина. Она захлопнула дверь, но потом отворила её и высунулась в щель. — Не пока, а прощай! И не звони никогда! Забудь, что бывал здесь!

И дверь снова грохнула так, что с потолка посыпалась извёстка. Андрей пожал плечами и стал спускаться вниз.

Около джипа он перекурил, задумчиво разглядывая звёзды и полную зеленоватую луну, которая появилась из-за крыши Арининого дома. Она запуталась в голых ветках тополей. И Озирскому показалось, что диск останется таким навсегда — как фонарь над парковкой неподалёку. Он станет освещать такой знакомый и в то же время чужой двор на улице Типанова.

Андрей глубоко вдыхал запах нерастаявшего снега, мокрой земли, весеннего ветра. У него защемило в груди. Захотелось выть на эту луну. Фрэнс, Франсуаза, да как же это случилось?! Неужели ты ничего не предчувствовала, не услышала? Ты же от пуль сколько раз уворачивалась — и в Москве, и в Африке. И мина МОН-50, мощнейший механизм, не смогла прервать твою жизнь в Нагорном Карабахе! А какой-то дрянной кусок питерского балкона оказался сильнее…

Через пять минут Андрей на джипе «Чероки» выехал из тихого сумрачного дворика. Проехал по проспекту Космонавтов, мимо кинотеатра «Планета» свернул на улицу Типанова. Ещё раз оглянулся в сторону спящего пустыря, стукнул себя по лбу, чтобы не вырубиться. Потом поехал к Московскому проспекту, мечтая лишь о том, чтобы Муза Ипполитовна оказалась дома, а не заночевала у приятельницы и не угодила в больницу. О том, чтобы попасть сегодня домой, не могло быть и речи.

И вот опять, спустя неделю, Липка Бабенко полосует его своими огненными глазищами. И шепчет, но так, чтобы Озирский слышал каждое её слово.

— Ты на Арине жениться хочешь?…

— Нет, я пока вообще не собираюсь жениться.

Андрею казалось, что сейчас должен зазвонить телефон. Если уж ребёнок разоспался, то пусть хоть звонок прервёт это тягостное объяснение.

— Андрей, мне ни Микола, ни Лёха не нужны. Они ко мне клеятся, а я развлекаюсь. Хочу их довести до того, чтобы подрались из-за меня. И поглядеть, у кого из них лоб крепче. Знаешь, как мне приятно тебя любить, а их дразнить? Лёха уже грозил Миколе шею свернуть, если тот хотя бы разок ко мне суется. А Микола пообещал Чугунова пристрелить. Даже специально на толкучке пистолет купил. — Липка стрельнула глазами и прыснула в кулак. — Клёво будет, если они действительно, как на дуэли, начнут убивать друг друга!

— Скорее, один из них убьёт тебя. Так чаще бывает, — хмуро отозвался Андрей.

Он желал им всем провалиться сквозь землю, включая Липку. Чтобы больше вся эта публика не попадалась ему на глаза.

— Эта дразнилка тебе, Олимпиада, боком выйдет. Сына пожалей хотя бы…

— Ой, как страшно! — расхохоталась Липка. — Да они же телята оба. Микола медсестре, когда меня из роддома выписывали, огромную розу в упаковке принёс и шоколадку. А мне — мешок косметики. Себе во всём отказывал, а нам подарки купил. И Лёха таскает Андрейке игрушки, стульчик, ходунки «Чикко». А мне все время букеты роз дарит, каждый раз приходит с бутылкой шампанского. Я же Андрейку почти не кормлю уже. Пока ты был в Египте, они меня в роддоме наперебой к окну звали. Чугунов достал целый рюкзак детского питания. И сейчас привёз Андрейке комбинезон на пуху. Мать его варежки, шапочку и шарф за одну ночь связала. Внучком его зовёт — у неё же нет других. А ты говоришь — убьёт!

Липка смотрела на Андрея, как на неразумное дитя.

— Рад буду ошибиться, — коротко ответил Андрей.

Он плечом толкнул дверь в гостиную, где стояли его тренажёры, письменный стол, а в шкафу висели костюмы. В это время захныкал ребёнок, и Липка побежала к нему. В ушах её сверкнули серёжки с бриллиантами. Их подарил Андрей — в благодарность за сына.

Озирский быстро переоделся в деловой костюм с чёрной ленточкой на лацкане. Положение директора крупной фирмы обязывало забыть о кожаных куртках и джинсах. Липка должна принять или Лёху, или Миколу, причём как можно скорее. И обязательно вежливо объяснить отвергнутому кандидату в мужья причину своего решения.

Когда приедет Оксана, нужно попытаться совместными усилиями убедить эту дурочку не упускать жар-птицу. Другого такого случая уже не представится. Дразнить хлопцев опасно. Андрей знал это по опыту работы в органах. В случае измены мужа женщина винит соперницу. Если гуляет жена, то ей и влетит, да ещё как следует. Что бы ни случилось, отвечать приходится представительнице прекрасной половины человечества.

И Олимпиада должна перестать играть с огнём. Хоть бы ещё держала обоих на расстоянии! А то спит с ними попеременно. Первым добился расположения Микола. Лёшка растопил Липкино сердце под Новый год. А теперь и тот, и другой считают себя вправе распоряжаться её судьбой.

Завязывая перед зеркалом фасонистый узел галстука, Андрей думал, что Липка понтуется*. Прячет неуверенность под наглой маской опытной шлюхи. Вместо того чтобы принять дар судьбы и угомониться, сползает в бездну.

Андрей выбрал двухсторонние запонки в платине, осмотрел гранаты на свет. Потом стал собирать свой кейс. Сейчас он поедет не в офис агентства, а к Буссову. Попросит узнать, что со второго января по десятое апреля удалось выяснить не только об обстоятельствах гибели Наталии Логиневской, но и насчёт её самой.

Кем она была по профессии? Какой имела характер? Чем интересовалась? Как предпочитала проводить свободное время? И всё такое прочее. Только бы Димку никуда не услали по службе, а то придётся весь сегодняшний день потерять. А потом засосёт текучка, и всё меньше останется возможностей выйти на след маньяка. Почему-то не уходила из головы Логиневская. Андрей был уже почти уверен, что эти две трагедии так или иначе связаны между собой.

Послушав, как Олимпиада в соседней комнате сюсюкает с ребёнком, Андрей поморщился. Нетрудовые доходы быстро развращают неокрепшую подростковую психику. Зря и он, и Матвиенко, и Чугунов осыпают Липку с Андрейкой подарками, деньгами. У девчонки снесло крышу. Она уже не знает, чем заняться. Одевает младенца с ног до головы в фирменные тряпки, кормит его смесями из дорогих супермаркетов.

Себе купила нутриевую шубу, подолом которой и в апреле метёт мостовые. К ней выпросила песцовую шапку с длинным хвостом, болтающимся за спиной. Если разобраться, то ясно, почему Олимпиада не хочет выбрать кого-то одного. Ведь, в таком случае, двое других, включая Андрея, перестанут поливать её золотым дождём. И Микола, и Лёха откажутся от подачек Озирского, получив право что-то решать.

А пока Липка живёт на широкую ногу. Бегает по гадальным салонам, швыряет деньги за наговоры. Начитали ей на монету для богатства, на кулон с янтарём — для удачи. Но больше всего Олимпиаду Бабенко интересовала возможность вернуть любимого. Дабы видеть Озирского своим мужем, Липка не жалела денег Миколы и Алексея. И, чтобы ребята не возникали, платила им натурой.

А потом, ласково потираясь о плечо то одного, то другого кавалера, мурлыкала, как всё дорого. И получала следующую порцию помощи. Она позволяла себе «доить» не только Лёху, но и дистрофика Миколу, которому после этого нечего было послать в Донбасс семье. Липка же умело тянула время, не лишая Матвиенко надежды на прописку в Москве. И он раскошеливался, боясь, что рыбка сорвётся с крючка.

Андрей даже представить себе не мог, на сколько его личных вещей разные ворожеи начитали свои заклинания, какое количества приворотного зелья он выпил вместе с чаем и кофе, съел в супе и со вторым блюдом. Но, в любом случае, колдовство не действовало.

Озирский не изъявлял желание идти с Липкой в ЗАГС, а гадалки объясняли это тем, что мужчина одержим дьяволом. Но если девушка хорошо заплатит, можно постараться дьявола изгнать. И Липка платила, списывая расходы на Андрюшкины лекарства. Всё равно Озирский чеки не проверял — не был таким мелочным. Сказала бы хоть одна гадалка этой балде, чтобы шла замуж за хорошего парня, а не трепала ему нервы. И бросила бесплодные попытки навязать себя тому, кто её не желает…

Андрей как раз забирал кодовый замок кейса, когда зазвонили все три телефона. Он не успел подойти — Липка подскочила первой. Всё-таки Андрей жил здесь на правах гостя, и остерегался сразу хватать трубку. Это мог быть Микола Матвиенко, который очень сильно опечалится, услышав голос своего счастливого соперника.

Липке могли звонить её родственники и подружки. Со времени школьных лет их поубавилось, но всё-таки кое-кто иногда находился. Вот если Липка его позовёт, тогда другое дело. Андрей достал сигареты, открыл форточку и присел на диван. Он слышал Липкин голос — сначала недоверчивый, потом — злой.

— Слушаю! Кто? И кого вам надо? Нет его. Вот так и нет. Я не знаю, чего он сказал. И не звоните больше сюда. Он здесь не живёт. Вот и знайте, если не знали. Откуда я его вам возьму? На здоровье. До свидания!

Как только Олимпиада швырнула трубку, Андрей выглянул в коридор. Он мог по параллельному аппарату прослушать разговор, но считал это неприличным. Липка стояла с восьмимесячным Андрейкой на руках, то и дело подкидывая его и покачивая. На шаги отца мальчик оглянулся, вытаращив лазуритовые глазки с потрясающе длинными чёрными ресницами. Тёплые льняные волосы над крутым лбом завились колечками. Озирский сделал отпрыску «козу», подмигнул, цокнул языком. Андрей засмеялся, показав четыре беленьких зубика.

Озирский подумал, что, наверное, он в детстве был таким же. Мать говорила, что у него раньше были голубые глаза и светлые локоны. Нежно-голубой махровый комбинезон очень шёл ребёнку и оттенял его румянец.

— Кто звонил?

Озирский спросил это между прочим, пытаясь вытащить свой палец из пухлого кулачка сынули.

— Ронина тебя искала.

Олимпиада смотрела прямо в глаза другу, и лицо её было каменным.

— Ронина? Меня? — Андрей не понимал, что происходит. — Я думал, тебя кто-то достаёт без дела… Почему ты трубку бросила?

— Потому что здесь я хозяйка. А она мне надоела. Как только ты за дверь, начинает трезвонить. А ребёнок боится, плачет потом полдня.

Липка не отводила взгляда, хотя лицо Андрея побелело от бешенства.

— Она хочет тебя в постель затащить, но я вас сводить не намерена. И пусть не врёт, что у вас там всякие уголовные дела. Я эти выверты знаю. Если хочешь, иди к ней и живи. У меня ещё два бой-френда есть. И никогда я тебя не позову к телефону, если она опять пристанет, хоть лопни…

— Вот что… Унесли парня, быстро! — Андрей выдохнул через нос и впился ногтями в ладони.

— Зачем? — усмехнулась Олимпиада. — Бить, что ли, будешь? Ишь, набок тебя повело…

— Тогда я сам.

Озирский хотел взять сына на руки, но Липка его не отдала.

— Да, пожалуйста, унесу.

Она ушла в спальню и вернулась одна. Андрюшка гулил в кроватке. Он уже отчётливо произносил слоги — «ма», «ба», «да».

— И что дальше?

Липка даже представить себе не могла, что Андрей её ударит. Он сделал знак, приглашая подружку в гостиную, и та неохотно повиновалась.

— Слушай, мне некогда. У меня ребёнок не кормлен.

Андрей уставился в зеркало, перед которым всего несколько минут назад в благодушном настроении завязывал галстук. На кухне надрывался транзистор, который заводил Андрея до самого высокого градуса.

Озирский не ударил Липку. Размахнувшись, он опустил кулак на стол. Полированное дерево треснуло. И тут же со стены слетело зеркало. Оказалось, что подвешено оно было на соплях. В этот удар Озирский вложил всю свою ярость, и эффект получился потрясающим.

Зеркало разлетелось вдребезги. Липка сдавленно охнула и бросилась подбирать осколки. Ребёнок заплакал за стенкой, встревоженный грохотом и звоном. Телефоны опять ожили.

орал приёмник.

В сердце Озирского кольнуло. Но он, едва не сплюнув, обогнул ползающую по паркету Липку. Вышел из гостиной, хотя мог бы поговорить по серверу. Между прочим, он отметил, что звонят из Тёплого Стана.

— Слушаю!

Андрей сверился с часами и решил, что уже опаздывает к Буссову. Но ничего, время всегда можно выбрать. Гета, конечно, звонила из школы, на переменке. После четвёртого урока, сдав класс родителям, она побежит в госпиталь к отцу. Мамы и папы, после истории с Колчановыми, не разрешали детям ходить домой одним.

А потом, вечером, Гета станет проверять тетради — рассеянная и усталая. Она тяжело переживает гибель своей ученицы, не говоря уже о болезни отца. Если Ронины согласятся, можно будет встретиться с Божком в палате генерала, куда Озирского тоже пускали. Маргарита Петровна утрясёт этот вопрос до трёх часов дня, и тогда пропустят Руслана.

— Андрей, это я! — Божок охрип ещё в ту, первую ночь. А после ещё добавил у водоёма в Новогиреево.

— Слышу. — Озирский постарался забыть про историю с зеркалом. — Как дела? Новости есть?

Вопрос, конечно, лишний — иначе Божок не позвонил бы.

— Всё при встрече. — Мальчишка оказался куда сдержаннее шефа. Он закашлялся и шмыгнул носом. — Где увидимся?

— Знаешь адрес госпиталя, где лежит генерал Ронин?

Озирский привык к феноменальной осведомлённости Божка. Казалось, тот облазил все московские улицы и дворы, не пропустив ни одного. И на сей раз в трубке послышалось утвердительное мычание.

— Так вот, подгребай к проходной в три часа дня. Если я задержусь, к тебе выйдет Генриетта. Мы постараемся добиться, чтобы тебя провести в палату. К вам я сегодня никак не успеваю.

— К Ронину?! — Божок не поверил своим ушам. — Вот интересно! А пустят?

— Если не пустят, поищем другое место. Хоть в садике, да поговорим. Ты, конечно, веди себя прилично. Не на экскурсию туда едешь, а по делу. Старайся держаться так, будто ничего особенно не видишь. Кстати, как там Сергей? Оклемался?

— Нормально. Уже не хохлится, ест и пьёт. Я специально слушал — не кашляет. А то и с Геткой не встретишься — со стыдухи, — честно признался Божок. — И Вильку Олег нам вернул — в командировку уезжает. В Канаду его посылают. Посмотрит, как там Борис Эммануилович устроился.

— Привет Борису и Жанне от меня! И дочку их пусть поцелует… — улыбнулся Андрей.

В это время Божок раскашлялся — как будто залаял.

— Русланыч, ты сам-то в порядке? — испугался Озирский. — Температура повышена?

— Нет.

Божок явно врал, но Андрей прощал ему это. Ведь парень не отлынивал от работы, а, напротив, рвался в бой.

— Ладно, пока отдыхай. Бери такси, не болтайся по улицам. И в три часа я тебя ждут.

Андрей мучительно вспоминал, где лежит его чемодан. Придётся возвращаться сюда вечером, что после безобразной сцены нежелательно. Но лучше всё объяснить Оксанке, когда та приедет. Пусть она найдёт чемодан и передаст Андрею. А Липке пора определяться с мужем. Он больше не будет своим присутствием провоцировать её на глупые поступки. И поэтому Озирский исчезнет из её жизни — навсегда.

Итак, он теряет четвёртого ребёнка. Слава Богу, все дети живы. И лучше им будет такого отца никогда не знать. От него людям — одно горе. Впрочем, приезд Оксаны может внести свои коррективы.

— Да, отдыхай! — Божок обиделся. — Мне к врачу сегодня. Может, и до трёх не успею. Уже выхожу.

— Постарайся успеть.

Андрей ещё раз подумал, что вещи складывать некогда. Нужно перехватить Буссова, пока тот не смылся из своего кабинета на весь день. Получить сведения о Логиневской нужно обязательно. Кроме того, необходимо изучить и остальную сводку.

— Ладно, пока! — развязно сказал Божок.

— Пока. — Озирский положил трубку и вернулся к печальной действительности.

Олимпиада стояла в дверях кухни, с ребёнком на руках. Она смотрела перед собой, в одну точку. Но, казалось, ничего не видела из-за пелены слёз. Посередине кухни стояло ведро, где сверкали осколки зеркала. Андрей проглотил комок, понимая, что натворил.

Он хотел подойти к девчонке, обнять её, попросить прощения перед тем, как уйти. Но та, шарахнувшись в сторону, плюнула Андрею в лицо. Он прошёл в ванную, умылся, вытерся полотенцем. Потом достал из встроенного шкафа кашемировое пальто, уложил на груди белоснежный шарф таким образом, чтобы был виден узел галстука. Взял кейс и снял цепочку, открыл замки на дверях.

Кипарисовый аромат парфюма Андрея — таинственный, стойкий, шикарный — казался видимым. Он, словно райское облако, летел вниз по лестнице. Даже мусоропровод переставал вонять, и машины газили не так сильно. Озирский знал, что навсегда покидает дом, ставший его надёжным убежищем в октябре девяносто третьего.

Теперь и сюда придётся забыть дорогу — как на улицу Типанова в Питере и на средиземноморский остров. Но на детей Андрей будет платить обязательно. Слабые страдать не должны. Как уверенный в себе человек, он был великодушен.

Подойдя к казённой «вольво», на которой он во время командировок гонял по Москве, Андрей открыл дверцу. Он достал щётку, скребок и принялся числить машину от липкого апрельского снега. То место, куда угодил Липкин плевок, жгло, и даже ветер не мог охладить кожу.

Нет, не надо больше сюда приезжать — слишком больно. Вон там круглый павильон метро, где Франсуаза ждала его днём шестого октября, после расстрела парламента. И бросилась навстречу, повисла на шее, осыпала поцелуями.

А потом они бежали к Садовому кольцу. Фрэнс, смеясь и плача, рассказывала, как пережила эти страшные дни. Тогда Андрей впервые услышал о Татьяне и Олеге Величко, об их сыне Руслане. А сам поражался чисто репортёрской оперативности Фрэнс, которая уже знала о нависшей над столицей угрозе теракта — самого масштабного в её истории.

Какой доверчивой, юной, восторженной казалась тогда Липка Бабенко! Она льнула к Франсуазе, как к родной матери, рыдала у неё на груди. А теперь спокойно сказала Андрею: «Ведь ты освободился…» Казалось, что вместе с косой ниже пояса девчонка отрезала часть своей души.

Может быть, Таня Величко согласится пустить Озирского в одну из комнат. Тогда и с Божком будет легче общаться. Наплевать, что центр далеко — машина есть. Зато к офису гораздо ближе, чем со Звенигородки, не говоря уже о тёткиной квартире.

Впрочем, можно ничего не объяснить. Таня с Русланом всё равно не откажут. Жаль только, что Оксана может неправильно всё понять и оскорбиться из-за сестры. Тогда она, если она, не вникнув в суть дела, порвёт с Андреем. Как говорится: «Пришла беда — отворяй ворота!» Неужели придётся потерять и Оксану? Правда, жжение в сердце немного ослабло. Наверное, можно уже ехать.

Когда Озирский выворачивал со двора Липкиного дома на улицу Красная Пресня, выглянуло горячее весеннее солнце. Снег тут же вспыхнул золотом, раскис в лужах. Пришлось закрыть глаза, чтобы не ослепнуть. Хорошо, что в «бардачке» нашлись тонированные очки.

Управляя одной рукой, Озирский надел их, опустил козырёк над лобовым стеклом. Потом подумал и открыл люк на потолке. В салон ворвался звонкий гомон утренней улицы. И Андрей решил, что от жизни ещё можно ждать добра. Он смотрел на симпатичного крысёнка, болтающегося прямо перед глазами, и пытался забыть утренний инцидент.

Работа спасёт, вылечит, как бывало всегда. И мерзавцу, который отнял у Роди и Ксюши Колчановых эту весну, Андрей обязательно воздаст по заслугам. Подумав, что у светофора просто так стоять скучно, Озирский взял лежащий рядом мобильный телефон и набрал номер Дмитрия Буссова.