Глава 1

Эта женщина выделялась даже в уличной толпе, а в гостиной, где ожидали приёма астролога всего пять человек, она тем более привлекала внимание. Стройная, тонкая, с нежным овалом лица, кожей цвета топлёного молока, со вкусом накрашенная, причёсанная небрежно и в то же время стильно, она сидела неподвижно, придерживая на коленке шляпку и слушая плейер. Женщина казалась болезненной и бледной, а волосы её, напротив, при каждом движении головы вспыхивали искрами красного граната.

Хозяйка салона узнала её моментально, хотя тогда, летом, клиентка была совсем другой – загорелой, весёлой, с гладким безмятежным лицом. И оделась перед визитом не в мрачную коричневую рубаху, а в блузку «под зебру», полоски которой ярко светились в полумраке кабинета. А вот сумка та же самая, прошлогодний парижский шик – грубо простроченный льняными нитками травянисто-зелёный портфель из плащёвки, весь в металлических замочках и фигурках.

Длинные пальцы женщины сжимали ручки портфеля, гладили вставки-заплатки, испещрённые мелкими надписями, и вдруг заплелись, замерли, окостенели. Увидев астролога, клиентка привстала, давая понять, что сейчас её очередь. На диванчиках и в креслах зашевелились остальные посетители, а по холлу пронёсся пахнущий дорогими духами ветерок – каждая дама считала свою проблему самой важной.

– Здравствуйте! – Очаровательная шатенка сняла наушники.

Она крепилась изо всех сил, но уже почти не владела собой – карие глаза её наполнились слезами, а губы расползлись в плаче. На правом её веке хозяйка салона, как и при первой встрече, заметила крупную родинку – признак раннего и счастливого брака. Другое бархатное пятнышко кокетливо прилепилось под верхней губой.

– Здравствуйте.

Та, встречи с которой ожидали собравшиеся в гостиной, видела лишь одну из них. Имени её, разумеется, не помнила, но, кажется, муж этой женщины – преуспевающий бизнесмен, и у него оказался неважный прогноз на эту осень.

– Одну минуту, я только глотну кофе. Подождите меня здесь, пожалуйста.

– Да-да, конечно. – Шатенка снова села, прикусила перламутровую губу и обречённо надела наушники.

Из кабинета астролога вышли две девицы с модными «рваными» стрижками, в цветных маечках, обтрёпанных джинсах и кроссовках. Каждая несла спортивную сумку с торчащей оттуда ракеткой. Девчонки, ожидая приёма, успели сообщить всем присутствующим, что целых два года специально ходили на корты, искали там перспективных мужчин.

Наконец-то в кафе клуба «Матчбол» на улице Восстания захомутали одного на двоих и стали жить шведской семьёй, благо в ЗАГС идти не собирались. Но их общий любовник, едва грянул кризис, пропал, сославшись на проблемы в бизнесе. И вот теперь им нужно выяснить, стоит ли его искать, или следует перебазироваться на корты «Ленфильма».

За шатенкой занимала очередь дама в широкополой шляпе и полупрозрачном платье. Рядом с ней притулился анемичный юноша – единственный мужчина в дамской компании. Юноша мечтал учиться за границей и знал уже три языка. Кроме того, мать жаждала получить ответ на вопрос – светит чаду перспективная работа за бугром, и сможет ли оно убраться из сотрясаемой постоянными катаклизмами страны.

Скромно прижавшаяся в углу пенсионерка отдавала последние, с боем вырванные в банке «гробовые», чтобы узнать, есть ли возможность наконец-то разъехаться с ненавистной невесткой.

Деревянные панели, причудливые светильники, картины на стенах, паласы и цветы, весь изысканный интерьер гостиной настраивали на покой и дрёму, на философские раздумья и осмысленные, правильные поступки. Но собравшиеся всё равно нервничали, переговаривались громким шёпотом, перебивали одна другую с таким жаром, словно соседки по очереди чем-то могли помочь. Лишь шатенка не принимала участия в коллективной исповеди, сидела, словно изваяние, и слушала бесконечную музыку.

– Прошу вас! – пригласила вернувшаяся хозяйка салона, сверкнув голубоватыми стёклами очков.

За дверью начинался совершенно другой мир, весь состоящий из беспредельного мрака и света лампы, падающего на чёрную гладкую столешницу. Клиентка осматривала кабинет астролога с опаской. Ей казалось, что в темноте кто-то притаился и следит за ними. В то же время она прекрасно знала, что все страхи – наваждение. Привыкнуть к ирреальному миру шатенка не могла, и поэтому, устраиваясь у стола, чувствовала, как по спине и щекам бегают мурашки.

Ещё при первом посещении она запомнила этот полированный стол, листки бумаги, карандаш – чтобы делать записи во время беседы. Как и тогда, кабинет украшали камни разнообразных форм и оттенков; некоторые из них, укреплённые на подставках, напоминали яички. Другие, с острыми гранями, угловатые, как кристаллы, хозяйка расставила в определённом, известном только ей одной порядке. Лишь компьютер казался родным, знакомым, таким же, как у них дома – «Ай-Би-Эм» с защитным фильтром на мониторе.

А вот хозяйку салона клиентка откровенно побаивалась и не скрывала этого. Вся в чёрном бархате, большеглазая, скуластая, она напоминала ориентальную кошку – благодушную, но диковатую. Профессионально наложенный макияж, длинные, серебряные с прозеленью, ногти, и на каждом пальце – по огромному перстню. Все камни разные, но слишком большие для колец. Наверное, рукам тяжело, тем более при работе на компьютере. Шейный браслет, множество подвесок – всё это, видимо, требовалось для выяснения чужих судеб. Из тёмных зеркал на стенах, казалось, лился потусторонний свет, будто и не зеркала это были, а окна, выходящие прямо в космос.

– Вы, кажется, не впервые здесь? – Хозяйка смотрела заинтересованно, словно судьба клиентки на самом деле не была ей безразлична.

– Мы приходили к вам в июне, всей семьёй. Всё получилось так, как вы и сказали. Муж разорился из-за всех этих событий…

Очень, очень она изменилась, несмотря на то, что черты лица такие же чёткие и правильные, а губы сочные, тщательно нарисованные. Кожа увяла и шелушится, пожжённая солнцем. У глаз светлеют морщинки, а лоб портит глубокая вертикальная бороздка. На скулах проступают коричневые пятна, которых летом не было. Очевидно, мадам раньше часто баловала себя масками, кремами и компрессами, а теперь ей не до того – разорение мужа есть и её личная трагедия.

– Я припоминаю ваше семейство. – Хозяйка ещё раз попробовала восстановить в памяти тот, первый разговор. – Ваш муж, кажется, спрашивал, стоит ли ему в этом году открывать ещё одну фирму?

– Да, Артём тогда имел большие планы. И не сомневался, что у него, как обычно, всё получится. Он ведь всегда относился к респектабельным, высокообразованным бизнесменам. Работал только в уполномоченных структурах, принадлежал к бизнес-элите…

– Что значит «уполномоченная структура»? – перебила хозяйка.

– Значит – окологосударственная. Никаких авантюр, и демонстративная роскошь всегда была ему противна. Он – не нувориш, нет. Артём – настоящий трудоголик, работал по десять-двенадцать часов, и это как минимум. Никогда никаких казино, голых девочек и ванн с шампанским. И потому особенно обидно то, что из-за финансового кризиса его бизнес если не рухнул, то оказался сильно подорванным. Выполнение заключённых контрактов под угрозой срыва. Если положение не исправится, Артём потеряет всё. А ведь на него деньги не с неба падали! Он – не вор, не бандит, не мошенник, а почему-то должен сейчас страдать.

– Вы работаете? – Хозяйка поигрывала «мышью», разглядывая мерцающие пунктирные линии на дисплее. – Я, кажется, советовала вам…

– Да, Артём устроил меня на службу – совсем недавно.

– В одну из дружеских фирм? Или в свою собственную?

– Нет, я совершенно не способна к коммерческой деятельности, ничего не понимаю в этом. Типичный гуманитарий, окончила курсы МИД по английскому, испанскому и французскому, но пришлось поступиться амбициями и пойти секретарём-референтом в лицей при одном из столичных продвинутых ВУЗов. Моё университетское образование им не подошло…

– Ваш муж – новый русский, но и вы – новая женщина, не правда ли? Не утратив женственности, вы стали сильной, целеустремлённой и уверенной в себе. И это несмотря на то, что до последнего времени не работали. Теперь, видимо, ваша жизнь круто изменится. Вы ведь майская?

– Да, я родилась шестого мая шестьдесят третьего года.

– Если не ошибаюсь, в Молдавии? У вас романский тип лица.

– Да, в Кишинёве. Вы и это помните?! – восхитилась шатенка.

– Вас забыть трудно. Но имя, к сожалению, выпало из памяти.

– Меня зовут Александра, а мужа – Артём. Дочку нашу – Алла.

– Да, всё верно. – Хозяйка не хотела больше терять время даром. – Я очень рада, что вы приехали в Петербург и зашли ко мне посоветоваться. Возможно, я ещё смогу вам помочь, хотя… – Она задумалась на секунду, и когда подняла глаза, встретилась с испуганным взглядом клиентки. – Данные мужа напомните, будьте любезны.

– Родился тринадцатого сентября шестьдесят первого года в Туле.

Александра подалась вперёд и увидела, как внезапно переменилось лицо астролога, а пальцы, играющие на клавиатуре компьютера, сжались в щепотку. Тревожный, даже обескураженный взгляд хозяйки заставил Александру вздрогнуть – она поняла, что случилось страшное.

– Вы ведь пришли ко мне за правдой, Саша, какой бы горькой она ни была, и за возможность узнать свою судьбу вы платите деньги. Поверьте, мне очень трудно говорить о том, что вас ждёт, но я не имею права жалеть клиентов, потому что ложь пойдёт во вред и мне, и вам. Кто предупреждён, тот вооружен – слышали такую мудрость? Так вот, я не имею права скрывать, что вашему мужу, да что там, всей семье угрожает опасность. Если вы сейчас выслушаете меня и примете сказанное к сведению, удар не обрушится внезапно, и вы сумеете противостоять злу.

– Но что с ним, что?!

Александра выронила сумку, не глядя, подняла её, прижала к груди, словно заслоняясь от жутких слов, которые били, как камни, больно и тяжело. Она даже не пыталась ничего записать, и, кажется, забыла, как это вообще делается.

– Говорите! Всё говорите, ничего не скрывайте! Я же жена ему!..

– Понимаю вас. Понимаю и сочувствую. – Хозяйка ещё раз взглянула на дисплей, и на её высоких скулах натянулась кожа. – Скажем так, вы поступили опрометчиво, приехав сюда без мужа, оставив его в одиночестве. Ему сейчас особенно нужно, чтобы кто-то был рядом.

– Но Артём не один, они там с Аллой вместе. Почему же…

– Дочка, наверное, посещает школу, да и после занятий не идёт сразу домой. А муж почти постоянно в квартире, в спальне, наедине со своими мыслями и заботами, верно ведь? Артём находится в глубокой депрессии, не следит за собой, почти не ест, пьёт только спиртное или крепкий кофе. Разве я не права? – Хозяйка салона старалась заглянуть Александре в глаза. – Я приглашала вас обоих!

– Да, но… – Саша прикрыла рот пальцами с белыми, будто эмалированными лопаточками ногтей. Её французский маникюр был безупречен. – Я не знала, что это так важно! И он всё равно бы не поехал.

– Надо быть внимательнее, Сашенька, и выполнять рекомендации в точности.

В голосе астролога зазвучали недовольные, резковатые нотки, а углы рта обиженно опустились.

– Вашему мужу сейчас не позавидуешь – он в панике, в ужасе. Он обезумел от безысходности, не знает, что делать. Разом возникло столько проблем, каждая из которых способна разбить всю жизнь. В таком состоянии человек ни в коем случае не должен быть предоставлен сам себе. За ним элементарно нужно следить, понимаете? Он может, в конце концов, совсем сорваться, и тогда произойдёт нечто непоправимое…

Хозяйка салона смотрела сквозь очки, но Саша не видела её глаз, только слышала голос. И постоянно, как заводная кукла, кивала.

– Богатые, как известно, плачут громче всех, поскольку их горести – не чета горестям бедных. И выживать им нужно совсем не так – здесь не спасут ни грядки, ни милостыня. Самое лучшее, что вы можете сделать сейчас, – позвонить домой и узнать, как обстоят дела. И, если сегодня всё обойдётся, обеспечить дежурство, круглосуточное и неусыпное, около постели мужа. Подключите дочку – она ведь уже взрослая. Сколько ей лет?

– Четырнадцать. Алла учится в элитарной школе «Ретро», но в пансионе не ночует, приезжает домой. Каждый день за ней приходит машина и отвозит на занятия.

Александра достала из сумки одноразовый платочек в пакете, надорвала целлофан и вытерла глаза.

– Но, вы понимаете, у Аллы сумасшедшие нагрузки, и она не имеет возможности отвлекаться. Два языка, три вида спорта, музыка, живопись, танцы и ещё много всяких предметов, включая Закон Божий. А сегодня дочка поёт в хоре… – Саша всхлипнула, согнулась над столом.

– Тогда обратитесь к родственникам, к друзьям. Осознайте сами и дочери объясните – в счастье отца ваше счастье, в жизни отца – ваша жизнь, пусть даже в последнее время между вами наметились трения. Вы ведь в нервной клинике лежали весной? По его вине?

– Д-да… Но я не говорила об этом! – испугалась Александра.

– Милая моя, вы ведь к астрологу пришли! – снисходительно улыбнулась хозяйка. – Я скажу больше, Саша. Вы не хотите потерять мужа ещё и потому, что сделали его сами, своими руками. Без вас он при прочих равных условиях никогда не стал бы тем, кем стал. Пресный, как варёная треска, но не испорченный столичной жизнью провинциальный мальчик питался именно вашими амбициями. Вы сделали из него сначала москвича, потом – кандидата наук, далее – регионального менеджера по торговле компьютерными программами. И, наконец, – директора фирмы! Пройдя рука об руку через все преграды, совместно накопив на мебель и первый автомобиль, вы не хотите утратить Артёма именно сейчас. Сначала разлучницей могла стать женщина, а в последнее время добавились более серьёзные обстоятельства. И вот поэтому вы должны обратиться к тульским родным мужа. И не скрывайте от них, что у Артёма очень плохой прогноз на ближайшее время.

– Он заболеет? – Саша даже думать не хотела о более страшном.

– Он может покончить самоубийством, к сожалению, – печально сказала хозяйка, просматривая гороскоп Артёма на дисплее. – Это очень вероятно, и вы должны немедленно вернуться к нему. Пока он жив…

– Не может быть! – Александра глядела жалобно, удивлённо, будто маленькая обиженная девочка. – Вы вообще-то правильно всё про нас сказали, но Артём не способен на суицид. Он ни при каких обстоятельствах не терял головы, и я всегда удивлялась его выдержке. Мне казалось, что у мужа просто нет нервов, и я в последнее время начинала его за это тихо ненавидеть. Когда я попала в клинику, Артём сказал, что я просто распущенная истеричная баба. Он ведь вызывал «скорую», когда я наглоталась снотворного. И ещё – он верующий. Действительно верующий, его ещё бабушка в Туле каждую неделю водила в церковь. Он меня стыдил, ругал, а сам… Никогда!

Саша закусила уголок платка, зашлась в плаче, но хозяйка кабинета не пыталась её успокоить. Она сидела и ждала, когда припадок закончится.

– Про любовницу я догадывалась, это всё из-за неё. У многих друзей мужа поменялись жёны, да ещё не по одному разу. Со студенческих времён сохранилась только наша семья. И я так боялась, что рухнет этот последний бастион! Артём отнекивался, отшучивался, но я ему не верила. Теперь ему ни до чего, до той… нет дела. Да, бизнес дал трещину, фирма понесла громадные убытки, но у нас пока есть, на что жить, и даже учить дочку. Мы всё просчитали, ведь наши средства были вложены не только в проблемные банки. Две квартиры, две машины, дача с участком, драгоценности. И наличка на руках имеется. Мы пострадали не так уж сильно по сравнению с другими, не потонули окончательно, и потому можем протянуть, побороться. Поверьте, Артём никогда не бросит нас с дочкой! Вы в данном случае ошибаетесь, ведь вы его совсем не знаете. А мы пятнадцать лет вместе – за это время можно узнать человека…

– Это вы его не знаете, Сашенька.

Хозяйка салона старалась говорить как можно ласковее, теплее, но ужасный смысл слов сводил весь такт на нет. И речь звучала, как приговор.

– Вы догадывались, что муж вам изменяет. Но, кроме того, он был неразборчив в общении. Гнался за количеством, а не за качеством друзей, если можно так выразиться. Многим, особенно одному безгранично доверял, а этого не следовало делать. Набрал долгов на развитие бизнеса, надеясь потом отдать, но теперь у него таких шансов практически нет. Вдобавок ко всему, Артём и сам не безгрешен. Строя своё и ваше благополучие, он нарушал закон, причём далеко не по мелочи. Скорее всего, сейчас и эти давние дела всплыли. Вы можете мне не верить, но факт остаётся фактом. Жаль, конечно, что вы совершенно не разбираетесь в делах своего мужа, – почему-то очень горестно продолжала хозяйка. – Вам было бы намного легче сейчас, но чего теперь жалеть!.. Одним словом, у него может возникнуть соблазн моментально разрубить узел. Ему жаль вас с дочкой, конечно, но для себя иного выхода он не видит. Возможно, он хочет тем самым вас спасти, избавив от себя, источника всех зол. Но это не так – ваш муж ошибается кардинально, и вы обязательно должны ему об этом сказать. Те, кто сейчас отравляет Артёму жизнь, в случае его самоубийства ещё более ожесточатся. А ведь вы с дочкой останетесь жить, и попадёте под удар. Я очень хотела бы вас чем-то утешить, но пока не могу. Один только совет – сейчас же, нигде не задерживаясь, на самолёте, вы должны вернуться в Москву. Если супруг до тех пор не успеет свести счёты с жизнью, считайте, что вам повезло. Тогда легче будет удержать его…

– Я сейчас же еду! – Александра застегнула сумку, вскочила. – Но…для меня очень это важно… Артём действительно мне изменяет?

– Да, в течение двух последних лет. Но об этом мы поговорим в другой раз, когда вы навестите меня вместе с мужем. На сегодня вопрос измены – второстепенный. Забудьте пока об этом, тем более что муж любит и вас, и девочку. Его роман не затрагивает семейных устоев, хотя требует значительных материальных затрат. Но, несмотря на обиду, вы обязаны мужа спасти. И, по возможности, простить…

– Я постараюсь.

Саша, так ничего и, не записав, направилась к двери, чему хозяйка изрядно удивилась и пристала за столом.

– Извините, я ещё не закончила. Пять минут здесь погоды не сделают, а вы узнаете ещё массу интересного о себе и дочке.

– Ой, да, конечно! Я уже ничего не соображаю! – Саша вернулась и опять села на стул, уставившись в паркетный пол.

– Минутку. – Хозяйка мимолётно улыбнулась, затем вновь помрачнела. – Вы беременны? Скорее всего, на третьем месяце.

– Да, я жду ребёнка. Артём очень хочет сына, долго уговаривал меня сохранить эту беременность. Обещал мне чаще бывать дома и ни на секунду после работы нигде не задерживаться, а также все выходные проводить с семьёй, о чём давно мечтаю. У него должен быть стимул, понимаете? И род Лукьяновых продолжится. Не знаю, получится ли мальчик, но меня очень тянет на солёное. И я села на нож…

– То есть?.. – Хозяйка удивлённо взглянула поверх очков.

– Нож и ложка кладутся на два соседних стула. Я, с завязанными глазами, сажусь на первый попавшийся стул. Сесть на лож – к мальчику. Глупо, конечно, но знать-то всё равно хочется, – виновато улыбнулась Саша.

– Не так уж глупо, судя по всему. Ведь у вас действительно будет сын. Немного погодя вы можете частным образом провериться на УЗИ, чтобы мне не выглядеть голословной. И я должна предупредить, что вы лишитесь кого-то из своих детей – или дочери, или сына. Не родившегося сына, потому что случится это в конце года. Я понимаю, каково вам выслушивать всё это, но вы ведь сильная женщина. Даже сами ещё не знаете, насколько сильная. И вы должны беречь своих детей.

– Аллочка?.. неужели? Её убьют? – Саша села прямо, широко распахнув глаза, и густые волосы её тихо шуршали за спиной. – Это точно?..

– Нет, не точно, но вполне вероятно. Скорее всего, вашей дочери угрожает автокатастрофа. Что касается вас, то опасайтесь тяжёлой болезни, поражающей мозг. Вполне вероятно, что Новый год вы встретите в одиночестве. И самое главное – когда вам будет очень тяжело, примите неожиданно предложенную вам помощь. Ни в коем случае не отказывайтесь, даже если вы сочтёте чужое участие в вашей судьбе неуместным. Только чудо сможет вас спасти, и не пропустите это чудо. Будьте готовы к тому, что друзья предадут вас с мужем. И всё же постарайтесь уберечь его от рокового шага. Вот и всё на сегодня, остальное – при следующей встрече, когда минует главная опасность. Не смею вас больше задерживать, ведь остаётся не так уж много времени. Ещё раз попрошу вас прямо отсюда ехать в аэропорт и ни что не отвлекаться. Сейчас мы выйдем вместе, и я провожу вас до кассы. Там заплатите за сеанс.

Хозяйка салона встала и, пропустив Сашу в гостиную, закрыла дверь на ключ, сказав резво подскочившей матери вундеркинда:

– Одну минуту подождите, я только попью кофе…

* * *

Протиснувшись между припаркованными на бульваре иномарками, Александра выбежала на Невский. Натыкаясь на встречных прохожих, обгоняя и толкая идущих к «Пассажу», бросилась прочь от затемнённого кабинета, от уютной гостиной и резных лесенок, от моложавой симпатичной предсказательницы и от её клиенток, которые, конечно же, не услышали сегодня такого ужаса…

Тёплый солнечный день будто бы смеялся над людскими невзгодами, и всегда любимая ранняя осень вдруг стала Саше ненавистна. Усталая, измученная многодневной паникой толпа сбивалась в очереди у магазинов и банков. Кое-кто демонстративно разъезжал по театрам и концертным залам, являя пренебрежение всем материальным и пристрастие к вечным ценностям, не подвластным никаким финансовым кризисам.

Из автомобилей доносилась музыка; каждая магнитола орала своё. Саша заткнула уши, будучи не в силах достать свой плейер. Да и дико слушать музыку после того, как узнала такое про дочку, про мужа, про себя, наконец.

Измена. Артём действительно изменял ей. Друзья могут предать. Артём набрал долгов, конечно, под проценты, и теперь не может отдать. Кому-то зря доверяет. Аллочка, автомобильная катастрофа. Мальчика нужно беречь. Надо сказать Артёму, что точно будет сын. Тогда муж ни за что не наложит на себя руки – он всегда мечтал о наследнике. И вот желаемое так близко, и потому Артём должен, забыв обо всех своих заморочках, быть рядом с женой, холить и лелеять её.

Ну и дураки же они, мрачные мужики в крутых «тачках», всё время слушают новости с биржи, а разве это в жизни главное? Да пусть бы всё рухнуло вообще, сгорело ясным пламенем, лишь бы не слышать проникновенного женского голоса, от которого стынет в жилах кровь…

Невский, как всегда, шумный, пёстрый, стрелой уходил в бесконечность. Саша на онемевших от страха ногах уже не бежала, а шла, покачиваясь, и тупо соображала, как отсюда быстрее добраться до гостиницы. В «Неве» она остановилась всего несколько часов назад, будучи в твёрдой уверенности, что удастся хоть переночевать в Питере, погулять по городу, немного развеяться. Теперь же времени оставалось всего ничего, а нужно ещё успеть собрать вещи, заплатить по счетам и поймать такси до аэропорта. Билеты в Москву там всегда можно купить, самолётов идёт много, и заминок не будет. Главное – попасть в свой одноместный номер, который Саша так и не успела разглядеть.

Когда она спускалась в переход под Садовой, по колену попало тяжело нагруженной тележкой, и тонкие брюки-сигареты лишь чудом не порвались. Распаренная тётка с седыми всклокоченными волосами Сашу ещё и обругала, даже плюнула вслед, но та не обернулась. Она ничего не заметила, и нога не ощутила боли. Эх, как бы хотелось волочь тележку, набитую первым попавшимся барахлом, скупленным в магазинной панике! Толкаться у враз опустевших прилавков, колотить кулаками в запертые двери с табличной «Переучёт» – это счастье! Или, поминутно хватаясь за мобильник, выяснять, на сколько ещё пунктов упал рубль! Да это ли горе, это ли гибель?! Получи Саша возможность откупиться от грядущих испытаний, без сожаления бы отдала всё, что имела, чувствуя себя при этом счастливой.

Люди, люди, зачем вы занимаетесь разной ерундой? Вам бы оценить собственное счастье! С вами семьи, дети. Пожалейте хоть их и себя заодно, оглянитесь вокруг, остыньте на минутку! Сколько окрест света и тепла, как невообразимо прекрасна эта тревожная осень! А ребятня радуется жизни и сейчас; вламываясь в троллейбусы у «Гостиного двора», школьники визжат, размахивая рюкзаками. Учебный год только начался, не запачкались ещё белые воротнички, не разгладились стрелки на мальчишечьих брюках, а всевозможные заколки в волосах девчонок сверкают, будто драгоценные.

Александра дотащилась до трамвайной остановки, привалилась плечом к стене дома, не боясь запачкаться. Сил совершенно не оставалось, а голова тихонечко плыла. До сих пор обмороков не бывало, но сейчас сознание мутилось, и тошнило всё сильнее. Выйти нужно у Лебяжьей канавки, а там – пешком. Можно через Летний сад, где всего два месяца назад они с Артёмом и Аллочкой гуляли, фотографировались на фоне статуй, под вековыми деревьями, у летнего дворца Петра Первого. И искренне считали, что лучше завершить автомобильный тур по Скандинавии невозможно.

Четырёхзвёздочный отель «Нева» приютил их на неделю, самую лучшую неделю в жизни, и нынче Саша не справилась с искушением. Почти разорённая, убитая горем, она вновь остановилась в «Неве», хотя вполне могла отправиться в астрологический салон прямо с Московского вокзала – вещей с собой почти не было.

Но решила побродить по тем местам, где им троим совсем недавно было так спокойно, так легко. В прежней, неожиданно и безвозвратно исчезнувшей жизни, они водили свою собачку к стоматологу, вырезку и сахарные кости покупали для неё только на рынке, а на время путешествий оставляли животное в лучшем номере специальной гостиницы. А сами, упиваясь своим благополучием, пользовались парфюмерией «Король-Солнце» и покупали всё, что хотели. Не отказывали себе и в малой малости, а о том, что расплата обязательно придёт, старались не думать.

За мутным стеклом трамвая истошно клаксонили, налезая одна на другую, пыльные иномарки. В Питере давно не шёл дождь. А у хозяев в последние дни не доходили руки. Вот и Артём забросил свою «Сузуки-Валено», на которой они и ездили в скандинавское турне. Несмотря на молодость, муж при своей солидной комплекции мог влезать не в каждое авто, и потому выбрал вместительного «японца». Жене на юбилей он подарил «Хонду-Сонату» серебристого цвета, и перед отъездом Саша заперла её в московском гараже. Сейчас она почти не рулила – берегла себя.

Беспечные и любопытные туристы, они с фотоаппаратом и видеокамерой отправились в знаменитый астроцентр пешком, исключительно ради развлечения, и чтобы в Москве позабавить друзей. Не надеялись услышать ничего плохого и не поверили в то, что осенью семью ждёт разорение, а после обрушатся на их бедные головы и многие другие напасти.

Хозяйка салона настоятельно попросила всё семейство подъехать к ней в начале сентября, чтобы ещё раз попробовать построить гороскопы, и, по возможности, свести неприятные последствия к минимуму. Разорение Артёма Лукьянова свершилось, и Саше пришлось смириться.

Она с трудом доплелась до отеля; лёгкая сумка казалась набитой булыжниками. Еле справилась с входной дверью, но в холле неожиданно открылось второе дыхание. Захотелось сейчас же дозвониться до мужа, услышать его голос, убедиться, что ничего страшного не случилось. И попросить его обязательно дождаться, сообщить о предстоящем рождении сына – если ничего не случится, то в середине марта. Только бы совладать с собой, забыть про измену, не сорваться на крик, потому что сейчас это и впрямь не главное.

Вышколенный персонал отеля не демонстрировал никаких эмоций. Когда заплаканная Александра заявила, что желает тотчас связаться с Москвой, её проводили к аппарату. Цифры расплывались перед глазами, и Саша путала кнопки, дважды не той стороной ставила в прорезь магнитную карту. Наконец сделала всё, как надо. И замерла, слушая бесконечные длинные гудки. Она мысленно просила Артёма поднять трубку. Отозваться, успокоить и пообещать, что всё будет хорошо.

Странно Артём вёл себя в последнее время – ведь знал о положении жены и отпустил её одну в другой город, ничуть не озаботившись тем, как она перенесёт путешествие. Раньше такого не было никогда. Артём Лукьянов носил благоверную на руках, даже когда она не была беременна. А после рождения Аллочки и вовсе не давал встать с постели, всё делал по дому, а после подолгу сидел рядом, держал за руку, хотя в том далёком восемьдесят четвёртом молодой матери ничто не угрожало. А сейчас что ему стоит всего лишь протянуть руку? Ведь аппарат стоит в спальне, на тумбочке, у изголовья мужа…

– Артёмка, пожалуйста, ответь! Ответь мне, милый, или я сойду с ума! Ты ведь знаешь, ты чувствуешь, как нужен мне!

Сашины липкие губы касались трубки, невольно целовали её, припадали к микрофону, как к роднику в пустыне. Пусть между ними сотни километров, муж обязательно услышит её. Ведь они умели говорить без слов, общаться на расстоянии, чувствовали, когда случалась беда и спешили на помощь – даже когда между супругами уже не было прежних отношений. Но сейчас трубка равнодушно сигналила, а Саша не находила в себе мужества оставить попытки дозвониться и выйти из кабины.

Наконец, поняв, что все усилия тщетны, она ударила кулаком по столику под аппаратом, на котором лежал телефонный справочник, повернулась и пошла прочь. Скорее всего, мужа нет дома. Имеет же он право уехать по делам в фирму, на встречу с кем-то из сотрудников, из друзей. Наверное, вечером они встретятся, и не стоит отчаиваться раньше времени. Встретятся и закроются в спальне, где все стены завешаны семейными портретами, изображениями их таксы Бекки, недавно сдохшего попугайчика и разных экзотических растений, которых не встретишь в Европе. Туда же, на стены, Артём время от времени лепил буклеты с изображением новейших компьютеров.

В спальне Саша и поговорит с мужем начистоту, объявит, что ей всё известно, но она его ни в чём не винит, просто умоляет не оставлять их с Аллой без защиты, без опоры, наконец, просто без любимого человека. И ещё нужно попросить Артёма объяснить, какие у него после начала кризиса возникли проблемы в бизнесе, у кого именно он брал в долг, на каких условиях. Интересно, какая часть этой суммы уцелела на сегодняшний день, и можно ли расплатиться, став в конце вновь свободными, ни о кого не зависимыми.

А, может быть, они уединятся в гостиной, где стены обиты китайским шёлком цвета зари, и потому кажется, что в квартире всегда утро, и на обои падает отсвет первых солнечных лучей. Шёлк был натуральный, в доме сразу же развелась моль, из-за чего Артём пригрозил ткань со стен содрать и на её место приклеить обои в авангардистском стиле.

Но всё это было раньше. Теперь мужа не интересует убранство новой замечательной квартиры в точечном доме на знаменитой Осенней улице…

Саша ворвалась в номер. Не отдохнув в мягком кресле, не взглянув в зеркало и не умывшись, бросилась собирать саквояж. Потом защёлкнула его на замочек, перекинула через плечо ремень сумки, вышла в коридор и сообщила горничной, что уезжает.

Она не переоделась в дорогу, осталась в тех же брюках, коричневой рубашке и шляпе «а-ля Хрущёв», которую летом привезла как раз из Питера. Не причесалась, не освежила макияж, не поела и даже не выпила стакана воды – намеревалась перекусить в аэропорту, когда станет всё ясно с билетом. В ожидании самолёта можно попробовать набрать свой домашний номер ещё раз – вдруг Артём уже вернулся?

Раньше, когда мужа не оказывалось дома, Саша и не думала так нервничать. Работа требовала от Артёма полной самоотдачи, и Саша не смела мешать ему делать карьеру. Истерик не устраивала, напротив, свила гнёздышко и обеспечила Артёму крепкий, надёжный тыл, прекрасно зная, что от неё требуется именно это. И до недавнего времени не сомневалась в том, что Артём так же беззаветно предан семье, и ни о чём, кроме её благополучия, не думает.

Александра бежала по улице Чайковского к Литейному, надеясь там поймать такси – из гостиницы вызвать машину не удалось. Брюки пристали к ногам, рубашка плотно облепила тело, а волосы залезали в рот, падали на глаза; жаркий сладковатый ветер чуть не унёс с головы шляпку. Если только повезёт сейчас, в машине можно будет отдохнуть, привести себя в порядок, просто подремать – дорога-то долгая.

Эти места она знала – неподалёку от гостиницы, на Моховой, жила какая-то папина знакомая, которая однажды пригласила всё семейство Александра Ивановича Шульги на зимние каникулы. Из Кишинёва приехали отец, мать, Лесенька и её старший брат Павел. Восьмилетней девчушке, родившейся на юге, сумрачный величественный город долго внушал почтительный страх. И потом Леся с восторгом вспоминала Адмиралтейскую иглу, купающуюся в морозном тумане, каток во дворе дома, купол церкви на фоне усыпанного звёздами чёрного неба, и удивлялась, что в Ленинграде такие короткие дни.

Потом эта знакомая, тётя Галя, приезжала в Кишинёв на папины похороны. Огромный, толстый, весёлый украинец с усами подковой, хлебосольный и работящий, он неожиданно умер три года назад, хотя, по общему мнению, он мог дотянуть до стольника. Он сильно простудился, но не хотел оставлять своё автохозяйство, пил водку и принимал аспирин, что спровоцировало сильнейшее желудочное кровотечение.

Это был первый удар, обрушившийся на Лесю. А за ним последовал второй – у матери, Ариадны Константиновны, случился инсульт. Александра с мужем и дочерью как раз отдыхала в Швейцарии и узнала о случившемся лишь по возвращении. Если бы не дефолт, не неприятности Артёма, они обязательно поехали бы в Кишинёв, навестили маму, как делали каждый год. Но теперь, услышав жуткие предсказания, нельзя везти своё горе в родной дом, расстраивать мать ещё больше, отнимать у неё уверенность в том, что хоть Лесенька, да в порядке. И деньгами родные не помогут – мать, да и брат с семьёй, сносно существовали именно благодаря Александре и Артёму.

Сколько проживёт Ариадна Константиновна без дорогих лекарств, без дочкиной заботы, неизвестно, потому что Павел к новой жизни не приспособился. Он был, как и отец в молодости, таксистом, имел на иждивении жену-инвалида, и не раз, стыдясь, обращался к сестре с зятем за помощью. Оплатить сложнейшую онкологическую операцию Аурики, отправить невестку в заграничный пансионат, смогла только Саша. Теперь Аурика почитает её, как родную мать, и это, конечно, приятно, но в практическом плане никакого толку.

Саша остановилась на углу Литейного и улицы Пестеля, с трудом подняла руку, и одна из жёлтых «Волг» затормозила.

– В аэропорт поедете? – Сашин голос сел, прозвучал сипло, грубо. Водила, недолго думая, отрицательно замотал головой. Два его пассажира тоже особого восторга не выразили. – Нет? Извините.

Со злостью захлопнув дверцу, Саша вновь принялась высматривать такси, потом вспомнила и о частниках, но в «Пулково» её никто везти не хотел. Чего-то водилы пугались – наверное, принимали Сашу за подсадную утку или халявщицу.

Времени совсем не оставалось, и Саша решила идти на метро, хотя давным-давно этим транспортом не пользовалась. Но ведь обходятся же как-то люди без машин, и ничего, живы-здоровы. Чтобы не делать пересадку, лучше сразу же сесть в вагон на станции «Невский проспект» и ехать по прямой до «Московской». Но как не хочется топать, да и каблук на ладан дышит, пятка стёрта, к тому же постоянно тошнит. Лишь бы не вырвало прямо тут…

Саша прикрыла глаза, чтобы не видеть людей, которые то и дело пихали её в бока, и машины, слепившие блеском стёкол. Выхода нет, удача отвернулась от неё, от всех них. Пришлось забыть о комфортном домашнем существовании, снова, как когда-то, приучаться вставать в шесть утра. Вот уже неделю Саша жила прежней, казалось, навсегда забытой жизнью трудящейся матери семейства, с той лишь разницей, что в лицей её подвозил личный шофёр Артёма. Не выспавшаяся, раздражённая, она ехала к Павелецкому вокзалу из Крылатского, испытывая отвращение к бытию и самые настоящие физические муки.

Как только Артём Лукьянов понял, что его фирма разорилась из-за обвального падения курса рубля по отношению к доллару, и вместо ожидаемой прибыли ему обеспечены громадные убытки, он поспешил устроить жену на работу. В случае чего, Саша должна иметь средства к существованию – правда, весьма скромные. К тому же нужно было учить дочку в школе «Ретро», что обходилось весьма недёшево.

По объявлениям в газетах и на биржу не обращались, резюме не рассылали. Просто Артём обзвонил друзей и выяснил, куда требуется секретарь-референт с дипломом МГУ, курсами Министерства иностранных дел, знанием трёх языков, опытом переводов, да ещё уверенный пользовать компьютера. Такого специалиста, да ещё с солидной протекцией, оформили в лицей при респектабельной академии немедленно, но Саша боялась, что долго там не продержится. Милейший директор лицея Сергей Николаевич ещё не знает, что его секретарь-референт ждёт ребёнка, а такое сейчас не поощряется…

Проработав только неделю, Саша попросила отгул – конечно же, не последний. Сергей Николаевич разрешил отлучиться восьмого сентября, но при этом дал понять, что очень недоволен. А это уже плохо, могут найти другого секретаря, более исполнительного и менее загруженного семейными проблемами. Дела в фирме Артёма вряд ли быстро наладятся, ведь компьютерные технологии для продажи в России закупались за границей. Платили за них в долларах, здесь продавали за рубли, а когда бакс прыгнул вверх, переведённая по новому курсу выручка оказалась ничтожно малой. Фирма задолжала крупной западной компании, от имени которой действовала в родном Отечестве. Но это – не те долги, о которых Саша услышала от астролога. Не те…

На любовницу муж, получается, тоже потратил немалую сумму. Кого же он завёл от красавицы Саши, которая никогда ему в близости не отказывала? Деньги действительно из дома утекали, но до недавнего времени Саша думала, что муж помогает своим тульским родичам. Особенно нуждалась в финансовой подпитке младшая непутёвая сестрёнка Татьяна. Она нигде не работала, мечтала повторить звёздный путь Клаудии Шиффер и на более скромную долю не соглашалась. Всё время участвовала в каких-то незначительных конкурсах, а перед тем подолгу тренировалась, хотя в её двадцать три года надеяться на что-то серьёзное было уже поздновато.

Изредка Таня выигрывала скромные призы, но предложений о заключении контрактов от солидных агентств не получала. Живя мечтой однажды взять своё и проснуться знаменитой. Таня красовалась на выставках в качестве зазывалы, то и дело меняла ухажёров, репутация которых оставляла желать лучшего. Не об этих ли дружках говорилось сегодня в астроцентре? Не через Татьяну ли действовали конкуренты или бандиты? Могли уговорить амбициозную девицу обратиться к брату за помощью или организовать знакомство с Артёмом.

Саша всегда считала, что золовке сразу же следовало идти на панель – никакой другой карьеры ей всё равно не сделать; разве что можно найти «папика» с карманом. Но Артём и слушать о таком не хотел – он отвечал за будущее сестры перед их покойной матерью. Та, кстати, покончила жизнь самоубийством – повесилась, когда Таньке было три года, а Артёму – семнадцать.

Надо бы по возвращении в Москву Татьяне позвонить, но, кажется, та собиралась за границу с очередным бой-френдом, афганцем-стриптизёром. Да ещё неизвестно, на чьи деньги – его или Артёма. Нет, лучше обо всём спросить у мужа – он изредка испытывает потребность выговориться. Кто знает, вдруг ему сегодня захочется облегчить душу перед любимой супругой – ведь слишком тяжко на сердце! Надо попробовать поймать «тачку» на Невском, чтобы обязательно улететь сегодня, днём или ранним вечером. Всей дороги-то на три часа максимум, а сам полёт – минут пятьдесят…

Саша купила в ларьке баночку «Кока-колы», открыла её и с жадностью выпила всю сразу, не отрывая взгляда от дороги. Нет, ждать глупо, нужно спуститься в метро. Но там такая толчея, что можно упасть в обморок. И тогда, чего доброго, заберут в больницу, да ещё задержат на сутки-двое. Разумнее будет не глазеть по сторонам, а действовать. Придумать что-то невероятное, сверхъестественное, чтобы Артём ничего с собой не сделал, почувствовал, как Саше плохо. И чтобы дождался, обязательно дождался её! А там уж что-нибудь сообразим, сейчас бы успеть…

Нет, Артём сестру разбаловал до невозможности! Зачем-то снабдил её кредитной картой «Мост Гард» для терминалов системы «Маэстро», какие были и у них самих. Но неужели Танька смогла втянуть брата во что-то серьёзное? И о каких нарушениях закона говорила астрологиня? Любой криминал Саша отметала начисто, ведь Артёму не раз предлагали попробовать себя в качестве хакера, что и делали многие его приятели; но он категорически отказывался. Лукьянов при его-то способностях и увлечённости проблемой мог в этом найти для себя золотое дно, но и мысли о подобном не допускал.

Да, тогда он отказался, а теперь? Вдруг решил рискнуть и стал жертвой шантажа? Разок согрешил, а после не смог отмыться? Но умереть… В тридцать семь лет умереть… Когда так любишь жизнь!.. Да что же с ним стряслось?…

Самое главное сейчас – успокоиться, но это так трудно! Жаль, что она одна в чужом городе, и ни от кого не получить ни помощи, ни поддержки. Хочется припасть к чьей-то груди, выплакаться и услышать простые, понятные, добрые слова. Никаких катастрофических пророчеств – хватит! Ей нужны утешения, старые, как мир, изречения пастыря. Укрепить свою душу возможно лишь в храме, который здесь рядом, через дорогу. Тот самый купол, оставшийся в памяти, только небо над ним сегодня голубое, и льётся с него золотой свет…

В Спасо-Преображенском соборе Саша никогда не бывала, и очень хотела зайти туда летом, да отвлекли другие дела. А ныне она обязательно войдёт под высокие своды, помолится двум чудотворным иконам – «Всех Скорбящих Радости» и образу Спаса Нерукотворного. Молитва очистит, и придёт успокоение. Они с Артёмом много грешили, поддавались многочисленным искушениям, поклонялись золотому тельцу и совершали поступки, противоречащие воле Бога. И вот теперь, для восстановления внутренней свободы, для того, чтобы собраться с духом, с силами, и отбросить прочь колдовские цепи Сатаны, им и послано тяжкое испытание.

Она вдохнёт ладанный запах, услышит певчих, увидит мудрые спокойные лики. Выплачется всласть, там, где это никого не удивит, не позабавит, не обрадует. Да, они с мужем грешны, но не настолько же, чтобы убивать Артёма! Они самые обыкновенные, не лучше и не хуже прочих. Просто, может быть, им чуточку больше повезло в жизни.

Задерживаться в Питере нельзя – её предупредили; но это ведь и не займёт много времени. Искренняя, горячая, бесхитростная молитва никому никогда не вредила. Возможно, завтра утром Саша Шульга проснётся совершенно другим человеком, и никогда уже не станет прежней – самодовольной, равнодушной к чужим бедам; и помогать она станет не только родным. А женщина, с которой довелось сегодня поговорить в салоне, всё же только человек. Пусть умный, образованный, имеющий особые способности, но – человек. И не ей равняться с Богом…

Саша придирчиво оглядела себя в витрине, сорвала с головы шляпку и быстро пошла за угол, где размещался платный туалет. Нашла нужную дверь, спустилась по ступенькам, на ходу расстёгивая сумку. Отдала деньги, и тут же, у раковины, тщательно вымыла лицо. Потом, закрывшись в кабинке, достала из саквояжа длинную, в горошек, юбку, которую всегда носила вечерами в гостиницах. Заколола волосы в пучок, обвязала голову шарфиком, поцеловала нательный крестик, прося у Господа прощения и умоляя Его о милости.

Саша быстро скатала брюки, сунула в саквояж шляпу и, преображённая, помолодевшая, вышла на улицу. Навстречу ей попались сразу две машины-такси, но Саша уже не обращала на них внимания. Повинуясь властному зову собственной души, она перешла Литейный проспект и направилась к собору. Должно быть, она ещё не сделала главного, не помолилась о здравии Артёма и Аллы, а потому не смогла уехать. После посещения храма всё сложится совсем не так. Господь услышит её стенания, обязательно услышит, нужно только попасть туда, в царство добра и покоя. И, может быть, искра благодати упадёт на неё, согреет, и елей прольётся на изболевшееся сердце. Артёма спасут, помилуют. Обязательно помилуют, потому что иначе нельзя.

Саша сначала быстро шла, а потом, ловя ртом воздух, побежала стремглав, словно сама смерть гналась за ней по пятам, и лишь в соборе можно было надёжно укрыться от напасти.

* * *

Саша всегда, на дороге и в жизни, придерживалась одного-единственного правила – «Дай дорогу дураку». Была снисходительной и терпимой к чужим слабостям, а сегодня не узнала сама себя.

За пятнадцать лет у них с Артёмом бывало всякое, но ни разу Александра не унизилась до того, чтобы повысить голос на мужа – даже перед тем, как принять внутрь пачку снотворного. Когда из-за всё возрастающих аппетитов золовки нервы начинали искрить, она не плакалась по телефону подружкам и не прикладывалась к рюмашке; даже к психологам не обращалась, хоть и было это модно в их кругу.

Если гнев стискивал спазмом желудок, застилал глаза и заставлял сжиматься кулаки, Саша просто брала собаку и уходила с ней гулять. Могла часами прохаживаться взад-вперёд по аллее лесопарка и мысленно оправдывать мужа. Пыталась понять, почему он поступает так, а не иначе. И каждый раз приходила к выводу – раз Артём не бросает сестру, значит, он верный, надёжный, и потому им с дочерью нечего бояться.

Она возвращалась домой, принимала ванну, делала дыхательные упражнения и первая подходила к мужу мириться. Ей очень не хотелось вновь пережить кошмар, случившийся шесть лет назад. Тогда, решив после очередной размолвки наказать супруга, Саша уехала в Кишинёв. А потом туда пришла телеграмма от их общего друга – «Артём тяжело ранен тчк Лежит реанимации тчк Молчанов». В ресторане случилась перестрелка, муж угодил под шальную пулю, и вот тогда Саша, едва не ставшая вдовой, зареклась проявлять характер. Не вытащи тогда врачи Артёма с того света, ушла бы вслед за ним.

– Остановите, пожалуйста. – Саша легонько коснулась пальцами плеча таксиста, и «Волга» немедленно затормозила.

– Извольте.

Бородач всю дорогу слушал радио, и сейчас досадливо дёрнул щекой. Деньги он взял через щель над ветровым стеклом, спрятал их в напоясную сумку и опять включил автомагнитолу.

Александра вздохнула, потёрла ладонью лоб, вспоминая, что сейчас должна делать. Немного придя в себя, направилась к кассам, где и выяснила, что билеты имеются на рейс через два часа. И нужно ждать. Больше всё равно заняться нечем. Есть время переодеться, подкраситься и снять эту дурацкую юбку, чтобы постоянно не наступать на подол.

Приведя себя в порядок, Саша решила позвонить в Москву ещё раз. Может быть, уже вернулась Алла; она и расскажет, как обстоят дела дома. А если повезёт, трубку возьмёт сам Артём. Он же деловой человек, не имеет права долго валяться в позе эмбриона, укрывшись одеялом с головой. Вполне вероятно, что ему пришлось срочно выехать в офис – тем более сейчас, когда нужно решать, как жить и работать дальше. Все кризисы рано или поздно кончаются, и нужно приспосабливаться к новым обстоятельствам.

Расхаживая по залам в поисках нужной кабинки, Саша неожиданно вспомнила, как впервые увидела белобрысого увальня Артёма Лукьянова и пожалела его, близорукого и неловкого. В общежитии справляли чей-то день рождения. Как раз шла летняя сессия, и Саше предстояло завтра сдавать очередной экзамен.

Улизнув из шумной прокуренной комнаты, она устроилась в гладильной и, заткнув уши пальцами, принялась зубрить. Ни одного «хорошо» она не могла себе позволить – ведь с «красным» дипломом гораздо легче зацепиться в Москве; именно такую цель поставила перед собой студентка филфака.

Неожиданно в эту же гладильную завалился один из гостей, парень с экономического факультета, уже изрядно набравшийся, да и от природы неуклюжий. Он пыхтел, как паровоз, силясь вдеть нитку в игольное ушко, но результата так и не добился – лишь исколол себе пальцы. Зашвырнув в угол пиджак без верхней пуговицы, он сидел и обречённо отсасывал кровь.

Прошло полчаса, и только тогда Саша, исподтишка наблюдавшая за ним, соизволила предложить помощь. Артём с радостью согласился, и красавица-молдаванка, отложив учебники с конспектами, проворно пришила пуговицу на место. Ни о каком романе с Артёмом Саша и помыслить не могла – первый неудачный брак внушил ей стойкое отвращение к Адамову племени. Артёму пришлось ещё долго добиваться ответного чувства.

Каждый день в течение двух месяцев влюблённый дарил предмету своей страсти по роскошной розе на длинном стебле, неизвестно откуда добывая на это деньги. Приглашал в компанию для просмотра редкого в ту пору видео, пытался выделиться из толпы заумными словечками и широченными цветными рубахами, рассказывал о своём тяжёлом детстве и одновременно намекал на нынешние солидные связи, благодаря которым можно получить вожделенную прописку.

В конце концов, он сделал Саше предложение. И пока она размышляла, принимать ли руку и сердце, мучился от неизвестности, изобретая новые способы доказать свою состоятельность. Потом признался, что замышлял инсценировать нападение хулиганов на любимую девушку и якобы её спасти, но дело, на счастье, сорвалось. Кроме того. Александра неожиданно дала согласие стать его женой, и необходимость в постановке отпала. Это случилось в известнейшем кафе «Космос» на улице Горького, прозванном «ёрш-избой», где подавали бесподобное мороженое «Планета» с ореховой крошкой.

Когда они поженились, невесте было двадцать, жениху – двадцать два. Через семь месяцев у них родилась недоношенная девочка, которую пришлось ещё долго выхаживать. Артём радовался вроде бы даже больше Саши, а она, в свою очередь, снова потрясла окружающих силой своего характера. Не воспользовавшись академическим отпуском, продолжила учёбу, а малютку, едва та окрепла, отправила в Молдавию к родителям.

Она считала, что не должна расслабляться, терять год и портить карьеру. Им с Артёмом, как иногородним, обещали московское распределение при условии, что оба окончат университет с отличием, и именно в восемьдесят шестом году. Так и случилось – на Александру и Артёма пришли индивидуальные заявки из столичных учреждений, а молодой семье выделили комнату в коммуналке на Сущёвском валу.

Комната была маленькая и тёмная, но всё-таки в Москве, да ещё в центре. Туда влезали диван, стол, два стула и мини-холодильник. Одежду хранили в двух громадных, прислонённых к стене чемоданах. Но все же это была победа, ещё одна ступенька на пути к успеху. Оба стремились стать кандидатами наук, и Артём в двадцать девять лет защитил диссертацию. Тогда Лукьяновы мечтали всего-навсего накопить на двухкомнатную кооперативную квартиру, чтобы забрать от стариков Аллочку. Им и во сне не могло привидеться будущее благополучие.

Саша ушла с работы шесть лет назад, преспокойно вела хозяйство, воспитывала в холе и неге обожаемую дочь, тщательно ухаживала за собой и восхищалась необыкновенными способностями Артёма. Потом ей надоело сидеть дома. Пришло в голову окончить курсы МИДа сразу по трём языкам – это повышало шансы найти приличную работу. Алла выросла, дел стало гораздо меньше, и Александре захотелось получить престижную должность, предполагающую частые поездки за рубеж.

Всю работу по дому к тому времени исполняли нанятые женщины, потому что Александра стремилась стать настоящей госпожой не занятой уборкой-готовкой, и блистать в свете. Но во время турне по Скандинавии она забеременела, муж упросил оставить ребёнка, и, как оказалось, правильно сделал. Аллочка скоро покинет родительский дом, уедет на стажировку в Оксфорд или выйдет замуж. А малыш поможет забыться, прогонит тоску. Тридцать пять лет – ещё далеко не старость.

Когда она вставила карточку в прорезь телефонного аппарата, сердце ёкнуло, а коленки задрожали. С трудом вспоминая собственный номер, Саша нажимала кнопки, а потом очень долго слушала бесконечные, безнадёжные гудки. Значит, и Алла ещё не вернулась. Но так бывало часто – дочка заходила к подружке, Насте Молчановой, приёмной дочери Никиты, друга Артёма – того самого, что посылал телеграмму о ранении. Марина, мать Насти, была приятельницей Александры, и жили они на одной площадке. Девчонки вместе выгуливали собак во дворе, катались на роликах в Серебряном Бору или в Суворовском парке.

Скорее всего, Никита, если он дома, сможет помочь, постарается найти соседа и друга по сотовому телефону. Если Лукьянов действительно уехал в фирму, он взял «трубу» с собой. Лишь бы застать кого-нибудь из Молчановых, пусть даже Марину – она тоже не откажет, поищет Артёма, раз Саша так волнуется.

Никита отозвался сразу, и его голос показался глухим, надтреснутым, без обычной смешинки. Но иного и не приходилось ждать – на товарно-сырьевой бирже сейчас, наверное, тоже невесело, и Маринины фирмы плавают, как утки. К тому же супруги Молчановы недавно вернулись с похорон Марининого отца, из Подмосковья, и ещё не пришли в себя.

– Никита, ты? – Саша, изнемогая от духоты, обмахивалась шляпой.

– Я. Откуда звонишь, Сашка? – Молчанов что-то жевал, потом проглотил. – Из Питера? Ты же туда, вроде, собиралась.

– Да, из аэропорта. Через полтора часа вылетаю домой. Никитушка, милый, ты Артёма не видел сегодня? Никак не могу его найти.

– Нет, я сам только что ввалился. Ты же понимаешь – все на ушах стоят. Как дальше жить, ума не приложу, и Маринка психованная ходит. Вот и Артём в запарке, некогда пивка попить. Но, если хочешь, я выйду, позвоню в квартиру. У консьержки справки наведу – это ещё надёжнее.

– Консьержку пока не трогай – просто позвони в квартиру. Если не откроет, попробуй разыскать его по мобильному. Поможешь мне, лапочка?

– Нет проблем. Позвони через полчаса, и я скажу, чего добился.

– Договорились. Заранее благодарю.

Саша повесила трубку, спрятала в сумочку карту и вдруг почувствовала волчий голод. Взять бы стаканчик сока и бутерброд с сыром, пожевать перед вылетом! Ведь весь день маковой росинки во рту не было. Как раз и пройдёт полчаса, и тогда Никита сообщит что-то новенькое. Вполне возможно, что она зря весь день колотится в истерике, и муж объявится как раз к вечеру. Надо ещё узнать, не у Насти ли пропадает Аллочка, за неё тоже всё сердце изболелось. Скорее бы вылететь, а там…

Аэровокзал гудел пчелиным ульем. Люди на все лады обсуждали события в Москве и гадали, кого же выберут премьер-министром. Мужики к тому же спорили на бутылку, распустят ли Государственную думу. Ревели дети, то и дело объявляли о начале и об окончании посадки на самолёты, сообщали, что прибыл новый рейс. Саша наконец-то нашла буфет, отстояла небольшую очередь, сразу же съела оба бутерброда, выпила сок, и захотела есть ещё сильнее, чем прежде.

Если судьба родителей имеет влияние на жизнь человека, то Артём вполне может… Господи, как она раньше-то не подумала? Свою свекровь Нинель Матвеевну Лукьянову Саша не знала, только слышала, что та удавилась в ванной после ухода из семьи отца Артёма – Михаила Ильича Медникова. Нинель Матвеевна с ним не регистрировалась. Она восемнадцать лет обихаживала мясника с тульского рынка, а ведь он официально был ей чужим, посторонним, не имеющим никаких обязательств.

Когда Медникову стукнуло сорок, а Нинели – сорок восемь, он в деревенской церквушке обвенчался с молоденькой торговкой. Ведь в паспорте у него не было брачного штампа. Узнав о случившемся, Нинель прогнала Медникова из квартиры, начала сильно пить и в тоге свела счёты с жизнью. Михаил и бровью не повёл, собрал вещички и отбыл к венчанной жене, с которой позже сходил и в ЗАГС. Детей воспитывали родители Нинели, а отец ими не интересовался и не давал денег.

Спустя десять лет после свадьбы он застал жену с любовником и в завязавшейся драке пустил в ход нож. Сел на восемь лет, два года как вышел. Саша знала об этом от бабки мужа, а сам Артём никогда об отце не вспоминал – говорил, что противно.

Едва дождавшись, когда длинный парень в замшевой куртке закончит долгий эмоциональный разговор, Саша схватила трубку, опять набрала номер Молчановых и, барабаня пальцами по стене, стала ждать ответа.

– Сашка? – Никита говорил не так, как в первый раз. Он проглатывал слова и запинался. – Слышь, я Артёма нигде не могу найти! До двенадцати он был в офисе, потом, секретарша сказала, ему кто-то позвонил. И Артём, как ошпаренный, выскочил из кабинета. Буркнул что-то, но Люба ничего не поняла. Никто из наших общих знакомых его тоже не видел, и в квартире тихо. Я несколько раз принимался звонить, но толку – ноль; мобильный не отвечает. Я вот жду, когда девчонки придут…

– Они задержались в школе? – перебила Саша.

– Их автобус сломался по дороге. Пришлось около часа ждать, пока починили. Жаль, что у меня ключа вашего нет, а то собака скулит. Я бы сходил, погулял с ней. В следующий раз ключи-то оставь.

– Обязательно, Никитушка, оставлю. Я-то думала, что Артём её выведет или Алка. – Саща улыбалась, хотя чувствовала, как руки и губы немеют. – Если кого-то из них увидишь, скажи, что вечером буду в Москве. Или пусть Марина скажет – вдруг раньше с ними встретится…

– Сам её жду, – вздохнул Молчанов. – Ну, как там Питер?

– Стоит.

Саша глубоко дышала, пытаясь убедить себя в том, что выяснится, образуется. И она посмеётся над своими страхами…

– Отлично. Короче, я всё сделаю, как ты сказала. Счастливо тебе долететь!

– Спасибо, Никитушка. До встречи.

Саша, усталая и подавленная, отошла от автомата, наступая на чьи-то ноги и машинально бормоча извинения. Она вспомнила, что нужно пройти регистрацию, а после нашла место на диванчике, втиснулась между двумя тётками. Поставила саквояж на колени, глянула на часы, пальцами вытирая слёзы. Глаза щипало, и каблук совсем разболтался.

Надо ждать вылета – ничего больше Саша сейчас не может сделать. Слишком большое расстояние отделяет её от Артёма, от дочери, и из Петербурга мать семейства не в силах докричаться до них. Она сидела и шептала какие-то слова, бессвязные и жалобные, не обращая внимания на соседок-пенсионерок и их надоедливых внуков.

– Зачем ты это сделал? Ввязался в какие-то авантюры, да ещё скрывал это от меня, подруги своей, давней и верной? Пусть ты изменил мне, но у нас есть дочь. И мы обязаны делать всё для того, чтобы она была счастлива. У Аллы вся жизнь впереди, она красива и умна, уже имеет неплохое образование. Мы с тобой позаботились об этом. Ты не смеешь отнимать у Алки будущее, подставлять её под удар, вынуждать расплачиваться за собственные ошибки. Я вижу нашу дочь во всех отношениях успешной, а ты разве другого хочешь? Ради неё мы так долго гнули спины, вырывались из коммуналки, делали деньги. Алка не должна знать тесноты, нужды и злобы. Компьютерный ребёнок, она и жениха себе найдёт в Интернете. Она уже через Сеть общается со студентами Гарварда, Принстона и Оксфорда. Кто-то из них вполне может стать мужем нашей дочери. Ты этого хочешь её лишить? Подстрелить свою кровинку на взлёте? Но я буду драться за Алку, за любимую свою неулыбу и тихоню, до последнего вздоха! Я закрою её своим телом, приму в себя все стрелы, выпущенные по ней. И тебя спасу, только дождись меня! Выслушай, подумай ещё раз, доверься мне. Будь мужчиной, собери волю в кулак, а я буду твоей опорой, твоим оруженосцем. Я буду с тобой до самого конца, до того момента, когда прервётся полоса неудач. А если мы погибнем, то вместе, простив всё друг другу. Только так я представляю себе достойную жизнь и достойную смерть. Ведь падать духом и сдаваться без боя – тяжкий грех. Ты сам говорил мне об этом…

По трансляции сделали какое-то объявление, и Саша заметила, что вокруг задвигались, засобирались, схватили сумки и пакеты. Прислушавшись, пока поняла, что идти на посадку. И что прошло сорок минут чистого времени с тех пор, как она пристроилась в тесной шине на диванчике.

Прощай, Питер! Надеюсь, что следующее наше свидание окажется более приятным. Я обязательно вернусь, когда всё кончится.

Схватив саквояж, Саша устремилась к выходу из зала, и тут, предательски треснув, от её туфли отскочил каблук.

* * *

Истекал ещё один час – мучительный, тягучий час перелёта. Саша смотрела в иллюминатор, притопывая ногами в домашних тапочках, в которые переобулась, заняв своё место; больше у неё с собой никакой обуви не было. Но уже скоро стюардесса попросит пассажиров пристегнуть ремни, сообщит, что самолёт совершает посадку в Москве и объявит температуру воздуха за бортом. Интересно, так ли здесь жарко, как в Питере, или нужно доставать из саквояжа куртку? Скорее всего, нужно, – неизвестно, сколько времени придётся ждать «колёса», а темнеет и холодает в Москве осенью куда быстрее.

Рядом дремал парень – жертва пирсинга, с проколотыми губами, бровями и носом. Своим сальным длинным хвостом и потёртой джинсовой курткой он кого-то напоминал Саше. Наконец она сообразила, кого именно. Та же привычка безмятежно похрапывать в присутственном месте, запах пота и табака, рука в грубых перстнях, постоянно сползающая с подлокотника на Сашино колено… Да, он очень похож на Филата Грицая…

Когда-то Леся Шульга носила длинную толстую косу, в бездонных глазах её, будто в омутах, тонули мальчики и юноши. Никто бы и представить себе не мог, что Леся выберет в мужья курносого круглолицего толстяка со смешной чёлочкой, да ещё полюбит его верно и преданно. Наверное, так получилось потому, что Артёма она невольно сравнивала с первым мужем, брак с которым получился скоротечным и очень неприятным. Свёкром юной золотой медалистки оказался Мирча Грицай, лысый мужчина с громадным носом – один из первых капиталистов Кишинёва. А в те годы – воротила теневого бизнеса, имеющий подпольные фабрики по пошиву кофточек и босоножек. Уже тогда он купил белый «Мерседес».

Про него ходили легенды – одна занимательнее другой. Знающие Мирчу уверяли, что он патологически падок на женскую красоту, устраивает оргии в банях и ездит в круизы по тёплым морям на собственной яхте, да ещё приходится роднёй кому-то из партийного начальства республики. Вина за его столом лились рекой, икру ели ложками. Сашу потчевали клубникой со сливками, ананасами и особенным, розово-прозрачным виноградом. Но на сыне гения природа, как водится, отдохнула. Прыщавый и неряшливый Филат только и делал, что позорил отца перед всем честным народом. Дошёл даже на того, что отрубил себе фалангу пальца, надел на него золотой напёрсток и цепочкой прикрепил его к запястью.

Мирча откровенно желал получить свободный доступ к Лесе, и поэтому буквально с плёткой в руках заставил отпрыска сделать красотке предложение. Директор таксопарка Шульга согласился, уговорил дочку, и счастливые отцы отгрохали запредельно пышную свадьбу – сразу же после Лесиного выпускного вечера. Но воспользоваться шансом Мирча не успел – через месяц молодые развелись. Филат оказался гомосексуалистом и согласился на брак только для того, чтобы напакостить бросившему его партнёру.

Саша уже в третий раз взяла с подноса у стюардессы стаканчик с минеральной водой, но болезненная жажда не проходила. Внизу, освещённая прощальными лучами солнца, под кисеёй перистых облаков, летела земля, а в лиловой вышине над самолётом радостно перемигивались звёзды. Саша старалась не думать о том, что её ожидает дома, и, чтобы отвлечься, вспоминала Филата, своего первого мужа.

Развод его совершенно не опечалил. Ведь хитрость удалась, и любовник вернулся весь в слезах. Суровый папаша, правда, повторно загнал наследника под венец, но в первую же ночь Филат едва не придушил новобрачную за нежелание заняться оральным и анальным сексом. Следы Грицая-младшего затерялись в Арабских Эмиратах, где он был арестован за попытку склонить к сожительству местного юношу. Мирча ничем не смог помочь сыну, сильно расстроился и получил обширный инфаркт, после чего прожил совсем недолго.

Во время посадки Саша размышляла, стоит ли выходить на лётное поле в домашних тапочках, и решила, что так будет лучше всего. Лишь бы не соскочили, не потерялись в давке, иначе придётся топать босиком. Осторожно семеня и ойкая. Саша поискала подходящую машину, но не нашла, и села в пассажирскую «Газель», на последнее свободное место. Эти рейсы считались самыми безопасными – на них ещё не случалось ни одного грабежа.

Когда ехали в Москву, из-за леса выплыла огромная полная луна ржавого цвета – такого чуда Саша ещё никогда не видела. Душа устала бояться и надеяться, в ней жило одно лишь безграничное удивление. Только что бежала по Невскому, ставила свечки в соборе на Литейном, и вот, пожалуйста, едет домой. Что самое смешное – в шлёпанцах!..

У метро Саша всё же поймала частника и очень быстро оказалась на Осенней улице, около точечного дома; там она и попросила остановить «восьмёрку». Вылезла у ворот платной автостоянки, где часто оставляла свою машину, кивнула знакомому охраннику, оберегающему дальние подступы к соседнему, министерскому дому тигровой окраски – с белыми и коричневыми полосами. Милиции в этом районе много, так что не страшно девчонок отпускать покататься на роликах даже вечером. Алла с Настей и сейчас выделывали пируэты на детской горке, заодно прогуливая своих собак.

Они и ещё три девушки занимались роллер-спортом с таким увлечением, что не заметили ни «восьмёрки», ни Саши. Та, сгорая от нетерпения, бочком пробралась в калитку и побежала по песку к подъезду. Ей не хотелось появляться перед девчонками в таком смешном виде, а дома полно и обуви на любой вкус.

Саша не представляла, чтобы узнавшая о несчастье с отцом Аллочка смогла бы спокойно кататься на роликах и хохотать. Значит, всё в порядке. Или Артёма ещё нет дома, или он там, но с улицы не видны окна всех трёх комнат – есть ли в них свет. Надо будет спросить консьержку и охранника – кто-то из них должен был заметить Артёма, когда тот возвращался со службы.

Саша открыла кодовый замок, вошла в холл, зажмурилась от яркого света и облегчённо вздохнула. Консьержка Нина Васильевна, разматывая клубок, радостно заулыбалась – значит, и она ничего плохого не знала. Охранник Алик вскочил с диванчика и поклонился.

– Здравствуйте, Александра Александровна! С приездом вас! – Нина Васильевна засверкала золотыми зубами. – Благополучно добрались?

– Да, всё в порядке. – Саша старалась заслонить саквояжем тапки.

Чугунные решётки на окнах, белоснежный тюль, ковры, картины – как всё мило, знакомо, спокойно. Ей бы такую работёнку – сидеть на мягком диванчике, вязать или смотреть «видак»!..

– А вы Артёма Михайловича случайно не видели сегодня? Я из Питера не могла до него дозвониться.

– Как же! Мы с Аликом оба его видели! – Нина Васильевна зачастила, как пулемёт, стараясь угодить уважаемой жиличке. – Утречком, часиков в девять, он уехал на службу. Машину со стоянки вывел свою и поехал. Задумчивый какой-то был, неприветливый, только кивнул мне и прошёл. Галстук небрежно повязал и вроде даже не побрился.

– Ну-ну, дальше! – Саша прижала руку к сердцу, немного потёрла.

– Потом вернулся – это около часа дня было. На нас опять даже и не взглянул. Себя в порядок так и не привёл, даже ещё неряшливее выглядел. Бормотал что-то себе под нос. Сам лифт вызывал…

– Я звонила около часа в первый раз. Значит, он трубку не брал. – Саша хотела сразу же бежать к лифту, но ноги её не слушались.

– Может, и не брал. Он, извините уж, словно спятил. – Консьержка любовно одёрнула свой изумрудно-зелёный форменный халатик.

– Сейчас он тоже дома, – пожёвывая резинку, вмешался Алик. – Где-то в половине шестого вечера он снова куда-то отъезжал. Пока его не было, вернулась ваша дочка. Вернее, они с Настей Молчановой вместе были. Очень быстро спустились выгуливать собак. В восемь Артём Михайлович пришёл. Был одет как-то странно – чуть ли не в пижаму. И поднялся на лифте… А Алла гуляет до сих пор.

– Да, я видела. Сейчас к себе пойду.

Саша ничего не понимала, но в то же время старалась объяснить всё сложной обстановкой как в фирме, так и на валютной бирже. Контракты срываются, из-за этого все нервные, и Артём в дом числе – как директор…

– Я вас провожу до квартиры! – вызвался одуревший от скуки Алик.

– Будьте любезны. – Саша отдала ему саквояж.

В кабине лифта она поскребла подошвы о шершавый коврик. Не верилось, что всё уже позади, и родной порог близок. Бесшумный лифт мягко остановился на десятом этаже. Саша спокойно, как всегда, направилась к двери общего с Молчановыми коридора, достала ключи. Замок щёлкнул, и они с Аликом прошли дальше. У двери Молчановых не задержались – навестить соседей и узнать, как там дела, Саша решила попозже.

– Спасибо, Алик, вы мне очень помогли. Дальше я сама!

Саша еле дождалась, когда охранник уйдёт, и дрожащей рукой сунула ключ в скважину. Она ворвалась в переднюю, швырнула вещи на мягкий кожаный диван, через гостиную пробежала в спальню, втягивая носом воздух. В квартире пахло чем-то чужим, противным – так здесь не пахло никогда. И только на пороге ярко освещённой спальни она поняла, что воняет порохом.

Значит, только что в их уютном гнёздышке, в ухоженной современной квартире на режимной Осенней улице грянул выстрел. Вернее, нет, не грянул – ведь звук Артём приглушил подушкой. Она опоздала. Опоздала на несколько минут. День Артём пережил, почти пережил и вечер. Нажал на спусковой крючок совсем недавно, раз запах горелого пороха не выветрился, а кровь на заросшей, неожиданно дряблой щеке не засохла.

Артём лежал на боку, лицом к Сашиному туалетному столику, поджав колени к животу. На ковре валялся пистолет Макарова, который муж всегда держал в сейфе. После того, как в позапрошлом году на фирму наехали бандиты, Артём добился для себя и своих сотрудников разрешения носить оружие. Потом всё как-то образовалось, но пистолет Артём на всякий случай держал дома. И вот применил, позаботившись о том, чтобы выстрела не услышали соседи. Когда они покупали прелестный гарнитур «Агата» для спальни в новой квартире, даже представить себе не могли, что не ложем любви станет широкая кровать, а смертным одром.

Саша сняла шляпу, стряхнула тапки с ног, по затканному цветами ковру подошла к своей тумбочке, взяла засунутый под ночник листок бумаги. Сначала она обратила внимание на нарисованный крест, под которым прыгали неровные строчки. Она села на краешек постели, удивляясь собственному спокойствию. Да, она была готова – ведь знала, что такое может случиться.

«Никого не вините, я сам решил поступить так, потому что стал опасен для вас. Без меня тебе и дочери будет спокойнее. Я очень любил тебя, Леся. Помни всегда об этом, что бы тебе ни довелось обо мне узнать». И подпись, число, даже время – как обычно.

«Стал опасен для вас… без меня будет спокойнее». Саша тупо смотрела на флягу из модного кубачинского серебра, стоящую на тумбочке мужа – наверное, перед тем, как выстрелить, Артём осушил её до дна. Тем же серебром, чашками и блюдцами, стопками, подносами забит сервант в гостиной. Там же хранится неказистая маленькая ложка – на Аллочкин первый зубок. Для сына они хотели купить именно кубачинскую. И ещё Артём обещал, если будет сын, подарить жене колье с бриллиантами и сапфирами – тоже от кубачинских, но золотых дел мастеров.

«У него может возникнуть соблазн моментально разрубить узел. Ему жаль вас с дочкой… но другого выхода он не видит… Он хочет тем самым вас спасти, избавив от себя, источника всех зол. Но это не так, ваш муж ошибается кардинально, и вы обязательно должны ему об этом сказать…» Теперь уже не скажешь. Несмотря на пророчество, Саша до последнего момента не верила, что ЭТО произойдёт так быстро. Не нужно было идти в собор. Прости меня, Господи, за такие грешные мысли…

Но против очевидного не возразишь. Она действительно надолго задержалась в Питере, а ведь муж был тогда ещё жив. И когда самолёт садился в «Шереметьево-1», Артём тоже ждал Сашу. А она, уже зная о том, что угрожает мужу, не поторопилась, и теперь не смеет осуждать самоубийцу.

Перед тем, как выстрелить в себя, Артём снял очки, переоделся в старый спортивный костюм, который давно не носил. Всегда аккуратный и бережливый, он не желал портить дорогие вещи. На ноги натянул шерстяные носки, связанные ещё матерью, – берёг их, как память, в пакете с нафталином.

Наверное, захотел тем самым напомнить об участи Нинели Матвеевны – скромной, безотказной работницы завода «Штамп», которой даже не могло присниться будущее богатство старшенького. А завершилось всё так же трагически и нелепо. И тогда, и теперь остались у трупа два несчастных, покинутых существа. Ушедший бросил их, не пожалев, не подумав, как они без него станут существовать.

Саша свернула записку вчетверо, положила в нагрудный карман рубашки. Прижала ладонь ко лбу, пытаясь собраться с мыслями, сообразить, что нужно делать в первую очередь. Аллочку следует подготовить ещё во дворе. Она не должна неожиданно для себя увидеть мёртвого отца, его кровь на постели, пистолет, выпавший из обмякшей руки.

Девочка и не подозревала, что в доме есть оружие. Неприятности родителей её не касались, мать не разрешала Аллочке смотреть по телевизору новости, боевики и криминальную хронику – дабы не травмировать нежную душу. Но надо ли было поступать так? Наверное, при ином воспитании Алле было бы легче воспринять случившееся без срыва. А сейчас ещё неизвестно, чем всё кончится. Жаль, что дочка не остаётся на неделю в пансионе…

Нужно немедленно вызвать милицию и врача. Артёму ничем нельзя помочь, но официально констатировать смерть необходимо. Потом приедет судмедэксперт, который сделает подробное заключение. Но ещё до прибытия представителей власти она должна сбегать к Молчановым – ведь ближе них никого в Москве нет. Разве что бабушка мужа живёт в Хамовниках, но она старая и больная – на улицу не выходит и с постели почти не поднимается.

А Никита с Артёмом скорешились ещё в армии, в «карантине». Вместе учились наматывать портянки, пришивать подворотнички к гимнастёрке и крючки к шинели. Получали затрещины от «дедов», вкалывали на них, как рабы, выполняли самые безумные их прихоти. Юноши прятали под формой синяки, валялись в санчасти. И мечтали как можно скорее из совершенно бесправных «слонов» превратиться в более уважаемых «фазанов».

Через восемь месяцев каждый из них получил до дюжине ударов железной бляхой от парочки «дедушек» и надел кожаный ремень – отличительный признак «фазана». «Слонам» же разрешалось носить только кожзаменитель. И если первой о трагедии узнала супруга Артёма Лукьянова, то вторым должен стать закадычный друг, который был с ним и в горе, и в радости, и в голоде, и в сытости.

Оставив люстру зажженной, Саша бесшумно вышла из квартиры, прикрыла, но не заперла дверь, и позвонила к Молчановым. В табличку с номером квартиры Никита вмонтировал камеру, и они с Мариной получили возможность рассматривать гостей, не вставая с кресел, на экране собственного телевизора. «Телик» работал вечерами напролёт, и сейчас тоже, потому что сразу же раздались уверенные быстрые шаги, и дверь открылась.

– Ой, Сашка! Приехала? Заходи!

Марина Молчанова пыталась казаться властной, спокойной, как прежде, но Саша заметила, что веки её припухли, и с лица пришлось смыть макияж – значит, недавно ревела.

– А у нас раковый бульончик на ужин, здорово с бодуна помогает. Артёма-то нашла, нет? Если объявится, тащи его к нам. Он как раз этот супчик у меня и просил…

Саша молча смотрела на неё, не в силах разжать челюсти, расклеить губы. И рассматривала шёлковую пижаму подруги, прелестный муаровый рисунок, кружева на вороте, серьги в виде бриллиантовых капель. Высокая и мускулистая, бывшая баскетболистка, Марина, казалось, не знала ни устали, ни печали, и этим восхищала Сашу.

Чёрные жёсткие волосы в идеальной укладке, серые глаза, резкие, почти мужские черты – и нежная гладкая кожа, длинные ресницы, отмассированная шея, загадочный взгляд. Работа на износ в трёх фирмах, вечные шейпинги-тренинги – и домашнее хозяйство, счастливое материнство. Как говорится, без отрыва от производства Марина родила их общую с Никитой дочку Ксеньку, и во время беременности занималась специальной аэробикой, чтобы не чувствовать себя больной и беспомощной.

Когда же они виделись в последний раз, и не на лестнице, не мельком, а за накрытым столом? Кажется, в начале августа, на празднике первой растопки французского мраморного камина в доме Марининого отца. Рэм Ливерьевич Лисовский, крупный спец по торговле оружием, выглядел бодрым и весёлым, а уж умирать-то и совсем не собирался. Впрочем, тогда и Артём не помышлял о том, чтобы выстрелить себе в висок.

– Да что с тобой? – Марина энергично встряхнула Сашу за плечи. – Худо, что ли? Тошнит тебя? Да отвечай же! Давно вернулась?

– Только что, – рассеянно отозвалась Саша, не представляя, с чего начать.

Раз Маринка раскисла, у них тоже проблемы, и дело не только в скоропостижной кончине отца. Не нужно добавлять от себя, грузить Молчановых, но умолчать о случившемся Саша не могла. Сейчас бы заплакать, но никак. Камень, в который превратилось сердце, давит на грудь, мешает дышать.

– Только что? – переспросила Марина. Потом внимательнее пригляделась к подруге: – Да на тебе лица нет! Ты Никите звонила по поводу Артёма из Питера, а он не смог найти… Сашка, твой муж дома?

– Дома.

Саша проглотила солёный комок. Потом взяла Маринины руки, прижала их к своим щекам – стало немного легче.

– Он лежит в спальне, на кровати. У него в голове дырка. И пистолет на ковре…

– Да ну тебя! Тоже, чёрный юмор! – Марина не только не знала о самоубийстве, она даже не верила в такую возможность. – Кто угодно может застрелиться, только не Артёмка!

– Хочешь – пойди, глянь.

Сашу целый день мутило, а теперь неприятное чувство ушло, и голова заработала чётко.

– Сашка, серьёзно?! – Марина внезапно поняла, что подруга не шутит, но пойти в соседнюю квартиру, увидеть мертвеца она не могла. – Когда он успел?..

– Скорее всего, недавно, Ещё здорово пахнет порохом.

– Да почему же?.. – Марина, утратив напор и шарм, заметалась по холлу. Хватала то плащ, то шаль, и всё роняла на пол. – Записку-то хоть оставил? Блин, мы же с Никитой ничего не слыхали…

– Вот записка. – Саша достала бумагу, развернула её и подала Марине. Та села в чёрное кожаное кресло, прочитала, пожала плечами. – Но Аллочка, судя по всему, ничего не знает. Я видела её во дворе…

– Алла говорила, что отца дома нет, а в его кабинете все вещи раскиданы, и в спальне беспорядок. Кажется, он опять пил утром. – Марина вернула Саше записку. – Девчонки вернулись из школы, пообедали у нас и побежали кататься. Собак ещё прихватили…

– Мариш, позови Никиту, – устало попросила Саша, массируя распухшие кисти.

Обручальное кольцо врезалось в палец. Саша сняла его и переодела на левую руку.

– Я же не в состоянии вернуться туда одна. И Аллу нельзя сразу привести. Её подготовить надо ещё там, во дворе. Мариш, помоги мне, очень тебя прошу. Спустись к девчонкам, скажи всё. И приведи ко мне Аллу – я хочу быть с ней.

– Ой, горе!

Марина приоткрыла дверь в гостиную, где Молчанов смотрел огромный телевизор «Санио», а маленькая Ксюша усердно упражнялась в «прыгунках». Хозяин знал, что пришла Саша, но продолжал смотреть футбол по «НТВ-плюс», чтобы не мешать дамам.

– Ник, выйди, Саша хочет с тобой поговорить! – Марина обняла подругу, прижалась душистой прохладной щекой к пылающей щеке Александры.

Когда Никита вышел, отмахнув похожую на старинное стрельчатое окошко дверь, на душе стало спокойнее. Худой, жилистый, стриженый ёжиком, в тельняшке и холщовых штанах, Молчанов внушал уверенность, и Марина взяла его за локоть, сжала пальцы.

– Ник, Артём застрелился, прямо в спальне. Сашка нашла его, как только вернулась из Питера.

– Чего-о?.. – Молчанов несколько секунд стоял, согнувшись, свесив руки почти до колен, будто до него не сразу дошёл жуткий смысл слов жены. – Артём?! Чегой-то не врубаюсь…

– Ты помнишь, что Саша звонила, искала его? – повысила голос Марина. – Она чувствовала неладное, очень беспокоилась, потому и вернулась так срочно. А когда вошла в спальню, увидела его. Мёртвого…

– В спальне? – Молчанов, будто бегун со старта, метнулась на лестницу, оттуда – в квартиру Лукьяновых. Через несколько минут вернулся – постаревший, осунувшийся. – Вот, значит, оно как… Действительно, мёртв.

– Ник, ты не в курсе, что стряслось?

Марина вся дрожала. Саша слушала равнодушно, словно речь шла не о её муже.

– Понятия не имею. Нынче много чего может быть.

Никита говорил неуверенно, и Саша поняла – он что-то знает, но откровенничать не хочет.

– Я знала, что ты беспокоишься, и у тёти Нины всё-таки спросила, – призналась Марина. – Второй раз, уже к вечеру, Артём уехал не на своей машине, а на синем «Форде-Мондео». Сам был пьяный, ходил, шатаясь, на приветствия не отвечал, только рукой махнул. Тот же «Форд» привёз его обратно, ещё более бухого. Алла уже во дворе была, и тётя Нина распереживалась, что девочка умненькая, правильная, а увидит папашу на бровях. Но сказать ему ничего, разумеется, не посмела.

– Я с Ниной Васильевной тоже перекинулась парой слов. Но про то, что Артём был сильно пьян и про чужую машину она умолчала.

Саша так и стояла, привалившись боком к стене, оклеенной рельефными, под валуны, обоями. Из щелей между камнями торчал декоративный мох.

– Марку машины Алик определил? Нина-то Васильевна в них не сечёт.

– Естественно. – Марина наконец-то надела плащ. – Ник, я пойду, Настю с Аллой приведу. А ты пока с Ксюшей побудь.

– С Ксюшей я посижу, – возразила Саша. – А Никита пусть милицию вызовет. Я не могу… Не могу об этом говорить.

– Всё сделаем, как нужно, – Молчанов ударил кулаком по стене. – Эх, Артём, да что же ты, блин, наделал?..

– Сашенька, дорогая, не волнуйся. Тебе нельзя.

Марина сунула ноги в белые «лодочки», застучала подкованными каблучками, и Саша болезненно поморщилась.

– Не ходи без нас к нему. Одна не ходи…

– Не пойду.

Саша, открыв дверь в гостиную, чтобы видеть Ксюшу, устроилась на диване, и только тут заметила, что прибежала к соседям босиком. Так она и просидела всё то время, что Никита звонил в милицию, наспех объяснял, в чём дело, – неподвижно и прямо. Она не могла достать платок, вытереть пот и слёзы, и радовалась недолгому покою.

А Марина Молчанова спустилась в лифте на первый этаж, проскочила мимо Нины Васильевны, которая уже раскрыла рот, чтобы поговорить. Буквально отпихнула замешкавшегося у двери Алика и, спотыкаясь, побежала по освещённому фонарями двору. Настю она увидела сразу – та как раз репетировала сальто. Вокруг прыгал их любимый королевский пудель Капик. Ни Лукьяновы, ни Молчановы злобных собак не заводили – от серьёзного противника всё равно не защитит, а за детей боязно; да и на улице могут порвать случайного прохожего.

– Настасья, Алла где? Домой уже пора.

Марина старалась держаться, но срывающийся голос и блестящие от слёз глаза матери Настя сразу же заметила и очень удивилась. Экипированная по полной программе – в шлеме, нарукавниках и наколенниках – она подлетела, чиркая роликами по асфальту.

– Она здесь, на горке. – Настя сняла шлем и заправила за ухо короткую, как у матери, прядку тёмных волос. – Да давай же скорее!..

– Иду! – Аллочка, в мерцающем трико, с таксой на руках, эффектно съехала с горки и, описав круг, остановилась.

От мысли о том, что сейчас придётся сообщить очаровательной синеглазой барышне, у Марины заныло сердце. Но ведь не скроешь же, не соврёшь ничего…

– Аллочка, твоя мама уже вернулась из Питера.

Марина нежно взяла девочку под локоть. Та, ничего не понимая, ещё искрилась смехом. Соседка по-матерински обняла её, пригладила выбившиеся из-под заколки пряди волос и, не дав Алле произнести ни слова, быстро заговорила.

– Родная моя, я должна сообщить тебе… Отпусти собаку, дай мне руки. – Марина прямо при дочке поцеловала девочку в щёки, в лоб. – Твоя мама очень устала, ней нездоровится, и поэтому она попросила меня сообщить тебе, что твоего папы больше нет. Нет в живых. Он застрелился сегодня вечером. Вот я и сказала.

Марина обняла и Настю, не меньше Аллочки потрясённую услышанным.

– Артём Михайлович умер?! Ты… ты видела его?

– Нет, я не видела, но видели папа и Александра Александровна. Он сейчас лежит в спальне, и ты, Аллочка, должна быть рядом с ним. Пойдёмте, девочки.

У Марины уже не оставалось сил, но она бережно взяла под руки оцепеневших девчушек и повела их к подъезду, а следом потрусили две несчастные, всеми забытые собаки. Аллочка шла, запрокинув голову, несла шлем за ремешок. У самой двери остановилась, содрала с локтя широкий браслет голубого бисера, бросила его внутрь шлема. То же самое она сделала с крохотным глиняным горшочком, висевшим на шее, от которого сильно пахло дорогими духами – несколько капелек она каждый день наливала на донышко.

Оставила Аллочка лишь кольцо с синим соколиным глазом, которое тоже не принесло ей счастья. Медленно, старательно нажала кнопки на щитке и вошла в холл, не обращая внимания на консьержку, села в кресло, бросила шлем рядом и глухо разрыдалась. Консьержка хотела подойти к девочке, спросить, в чём дело, но Марина жестом остановила её и приложила палец к губам.

– Алик, будь другом, вызови кабинку, – тихонько сказала она охраннику. – А потом на крылечке подожди милицию – они сейчас приедут…

 

Глава 2

– А я ещё неделю назад понял, что Артёму грозит опасность…

Михаил Ильич Медников, лысеющий, высокий, худой, покашливал, деликатно отворачиваясь от Саши. Он был в чёрном костюме, в чёрной же, белой полоской, рубашке, с серебристым узким галстуком. Отец Артёма дышал водкой и табаком, то и дело косясь на сноху и, вроде бы, старался в чём-то перед ней оправдаться.

– Часы, его единственный подарок, сорвались со стены и разбились. А ведь их никто и пальцем не тронул!

– Вы сто раз говорили об этом.

Саше хотелось поскорее остаться совершенно одной, и всю ночь провести в темноте, в тишине. Слишком много сил ушло на то, чтобы дожить до похорон мужа. А потом ещё несколько часов находиться в центре внимания, ловить сочувственные, официально-скорбные и откровенно торжествующие взгляды приехавших на Троекуровское кладбище. Отпевали покойника заочно, как всех самоубийц, уже после того, как опустили итальянский полированный гроб в устланную еловыми лапами могилу и забросали сухой землёй.

Бабушку Артёма по кладбищу водили два охранника из фирмы внука, которые утром забрали её из квартиры в Хамовниках, на джипе привезли в Крылатское, и весь день нянчились с ней, как с малым ребёнком. Но иначе и нельзя было – ведь Таисия Артемьевна и жила только благодаря трогательной заботе сестричек и сиделок из Красного Креста, услуги которых благодарный внук оплачивал щедро и еженедельно. Точно так же не оставались обиженными и охранники, когда требовались их услуги.

Отправив рано утром джип за бабушкой покойного мужа, Саша выехала на вокзал встречать Михаила Ильича и Татьяну, и впрямь только что вернувшуюся из Туниса. Рослая, дебелая, очень похожая на мать и брата, Татьяна изнуряла себя диетами, боясь располнеть, как они. Но пока девушка сохраняла стройную, статную фигуру, покатые плечи, лебединую шею и длинные ноги, которые и демонстрировала сегодня на залитом осенним солнцем кладбище. Чёрное платье-мини, распущенные золотистые волосы, голубые глаза с поволокой – и никакой скорби по брату, фактически содержавшему её. Такой чёрствости, даже наглости Саша от золовки не ожидала, несмотря на напряжённые с ней отношения.

Привезли родственнички покойного из Тулы ящик водки, шмат шпика собственного изготовления, несколько солёных рыбин и прочую деревенскую закуску, которой в Москве не сыщешь. Медников имел кирпичный домик под Тулой, нехилое хозяйство, и каждый год набивал погреб разносолами.

– Сто раз говорил? – Михаил Ильич поморгал, снял очки, протёр их мягкой фланелькой и снова надел. – Правда? Ну, значит, говорил. Память дырявая стала. Короче, виноват я, Александра, и перед сыном, и перед Нелей. Я ведь жену-то в петлю загнал своим блядством… А уж коли мать – самоубийца, то и сыну легче на такой шаг решиться. Артём всегда свою мать любил и слушался, брал с неё пример. Танька-то Нелю не помнит, меня куда лучше знает. А Артём так и не простил…

Медников потеребил пальцами жидкие седые волосы, оставшиеся от пышной шевелюры, за которую Нинель Матвеевна его так любила.

– Александра, можно попросить по-родственному? Знаю, вы ничего доброго про меня от Артёма не слышали, но всё же…

Медников ещё немного помялся, провёл шершавой ладонью по морщинистому лбу.

– Говорят, в Москве китайскими методами от облысения лечат. Центр «Восток-Мед», кажется. Артём говорил, у вас там врач знакомый работает. Деньги есть у меня. Просто хочу, чтобы вы словечко замолвили. Без очереди мне надо, понимаете?

– А куда вы так торопитесь?

Сашу раздражал гомон гостей за столом, лай таксы в комнате Аллы тоже действовал на нервы. Облака табачного дыма плавали по квартире, от чего Медников всё время кашлял.

– К тому же в центре нет никаких очередей. Вас примут с распростёртыми объятиями и без протекции, особенно если вы заплатите живыми деньгами, и лучше всего долларами.

– Сердитесь? – Михаил Ильич всё понял правильно. – А зря, я ведь за Нинель восемь лет отчалился. Кроме волос ещё и здоровье потерял. Боюсь, все лёгкие отхаркаю скоро. Один живу в доме, слова сказать не с кем. Одни кролики да свиньи, ещё куры с гусями…

– Вы ведь не за Нинель Матвеевну, а за поножовщину сидели.

Саша не могла и дальше втолковывать виноватому, в чём он виноват. Теперь, когда Артёма больше нет, разговаривать с его папашей и вовсе ни к чему.

– Вы ранили человека, и он вскоре умер.

– Нет, не за него я чалился, Александра! Перед ним я чист, он к моей жене в постель залез. И я был на сто процентов прав. А те восемь лет – за Нинель! Может, ещё навесят, не знаю. Я ведь на продуктовом складе работаю, дружок устроил, ещё с рынка. Так вчера, вообразите, двадцать мешков сахара украли! Ночью дверь взломали и вывезли. Такое в моду вошло, когда кризис начался – все голодной зимы боятся. А не верит начальство, что кто-то посторонний. Думают, что, раз я сидел, то и украл. Или помог кому-то расказачить склад, навёл на него. Так что на воле недолго гулять мне придётся.

Медников посмотрел в непроницаемое лицо снохи и круто переменил тему:

– Мне сейчас на электричку, хочу с Танькой проститься. Она же с бабкой своей в Хамовники едет?

– Да, я отправляю их туда вместе с Аллочкой и собакой. А сама поживу здесь одна. Я очень устала за эти дни, Михаил Ильич.

– Да-да, вам нужен отдых, – согласился Медников. – Вы не будете так добры позвать Татьяну? Она много выпила сегодня…

– Минуточку.

Саша прошла по освещённой всеми люстрами квартире, но воздух казался ей мутным. Поискала среди гостей золовку, не нашла, и в конце концов заглянула на кухню. Таня сидела за столом, смотрела в открытое окно и разбалтывала в бокале джин с тоником, но не пила, а только брызгала через край на стол. Интерьер финской кухни был взят с «Санта-Барбары», а Татьяне пошло бы сидеть в бревенчато-лубочном интерьере. Всё-таки напилась и ревёт – значит, страдает.

Таня гуляла между могилами, как по подиуму, профессиональным шагом. Качала бёдрами и стреляла глазами, но не неё не обращали внимания. Главную роль в этом печальном спектакле играла Александра, и в горе остававшаяся неотразимой. Ещё до отъезда на вокзал она посетила парикмахерскую и не снимала шляпку с чёрной вуалью весь день, дабы не испортить причёску.

Строгий костюм с узкой юбкой до колена сидел на вдове, как влитой. Плотные блестящие чулки делали ноги ещё стройнее, а щиколотки – тоньше. Даже среди венков и куч вскопанной земли Саша умудрялась легко передвигаться на высоченных каблуках, и никто не догадывался, чего ей это на самом деле стоило.

Молодая вдова долго колдовала над своим лицом, пропитывала кожу французскими фруктовыми кремами, даже рискнула съездить в солярий, чтобы загар скрыл проступившие на скулах пятна. Александра простилась с мужем так же непринуждённо и элегантно, как прожила с ним пятнадцать лет, почти до стеклянной свадьбы. Совсем немного не дотянули они до того декабрьского дня, до своего личного праздника. Хрупкое стекло треснуло в руках, и на их ложе брызнула кровь.

– Таня, тебя отец зовёт, – тихо сказала Саша, присаживаясь рядом с золовкой.

Ей было уже всё равно, кто находится на кухне – только бы отдохнули ноги, и перестала болеть поясница. – Попрощайся с ним и от моего имени, ладно?

– Попрощаюсь, чего там.

Татьяна залпом выпила джин и, шатаясь, встала. Саша подумала, что девушка не сразу попадёт в дверь, и та действительно сильно стукнулась плечом о косяк. Единственная трезвая среди пьяных, вдова мучилась куда сильнее них, тех, которые ничего особенно три дня назад не потеряли. Приедут домой, выспятся, опохмелятся и всё забудут. А для неё кошмар только начинается, если верить предсказаниям астролога.

Золовка вернулась минут через десять, уже не такая хмельная. Заглянула за дверь, потом прикрыла её плотнее, села на табуретку, с которой недавно встала, и налила себе ещё порцию джина – Артём такой тоже любил.

– Уехал? – Саша лениво наблюдала за звеневшим у лица комаром, но поднять руку и прихлопнуть его не было сил.

– Ага. Я ему такси заказала до вокзала, а то ведь он пьяный в хлам, вырубится по дороге, и в ментовку его загребут. Или переедут моего папанечку ненароком…

Татьяна достала из жёсткой квадратной сумочки пачку «Собрания». Саше закурить не предложила, потому что сегодня узнала про её беременность. В открытую дверь балкона дул тёплый ветер, уже пахнущий прелой листвой.

– Правильно сделала, – одобрила Саша.

Она хотела подняться и уйти, но в то же время чувствовала, что Татьяна не прочь поболтать с ней – впервые в жизни. До этого они только здоровались и прощались, ощущая себя скорее соперницами, а не родственницами. Каждая из них хотела больше другой значить для Артёма.

– Ты меня, понятно, терпеть не можешь.

Золовка выпустила дым в сторону балкона, полюбовалась своими длинными тёмно-вишнёвыми ногтями. По нынешней европейской моде Таня носила единственное колечко, зато платиновое и с пятью мелкими бриллиантами.

– Спасибо, что не отказываешься. Ведь Артём говорил не раз, когда в Туле бывал…

– О чём? – Саша обречённо закрыла лицо ладонями.

– О том, что ты недовольна, и всё такое. Но я не в претензиях. Просто спросить тебя хочу, а потом и сказать кое-что…

– Спрашивай, – глухо сказала Саша, закрывая глаза.

– Вы «стекляшку» в этом году хотели играть зимой?

Таня отбросила от лица светлые волосы. Саша сквозь пальцы взглянула на золовку и подумала, что та действительно очень красива. У Артёма волосы были не пшеничные, а пепельные, а глаза серые.

– Вроде бы перед Новым годом…

– Двадцатого декабря. Собирались поехать в Сочи и провести ночь в спальне Сталина. Это сейчас возможно за плату. Интерьер тот же, что был тогда. Зажрались совсем – не знали, на какую экзотику потратить деньги.

Саша жалела, что ей нельзя пить и курить. С каким удовольствием она бы прогнала воспоминания, избавилась от угрызений совести!

– Теперь и смешно, и грустно.

– А я помню, как мы с бабулей и дедулей из Тулы ехали в Грибоедовский дворец! – Таня улыбнулась, украсив ямочками свежее, совсем девчоночье личико. – Я так гордилась перед подружками, что взрослый брат женится! Решила, что сама выйду замуж там же, но пока, к сожалению, не сложилось. Сашка, помнишь, как вы кольца забыли? Я расплакалась прямо на улице. Думала, что нельзя расписаться без колец, и у брата не будет такой замечательной жены. Ты как с картинки сошла – в длинном платье с воланчиками и в фате до пола. Я ещё про себя подумала – Снежная Королева!

– Да, мы все вместе тебя успокаивали. Ничего, мол, страшного, главное – паспорта взять. А вот их-то мы от волнения едва в общаге не оставили. Моя мама уже на бегу в свою сумочку документы сунула. – Саша оживилась и уже не походила на живой манекен.

– Гости разобрали цветы, и мне дали букет хризантем. Сфотографировали на переднем плане, и я прямо млела вся. А бабушка плакала, жалела, что Неля не дожила, не погуляла у сына на свадьбе. Ты всем нам безумно нравилась, и сейчас… Саш, я только сегодня завела этот разговор, потому что узнала очень важную вещь…

– Какую вещь? – Саша с трудом вернулась к реальности.

Зачем нужно было погружать её в сладкую негу воспоминаний о слякотном зимнем дне, когда они с Артёмом по расстеленным полотенцам и рассыпанным мелким монеткам выходили после бракосочетания? А у Дворца их уже ждали три «Волги» с кольцами и лентами, которые повезли гостей по Москве, к Вечному огню и на Ленинские горы. После прогулки толпа ввалилась в ресторан «Пекин» – папа вбухал в торжество половину скопленной на сберкнижке суммы.

И как мудро устроена жизнь – ведь если бы Саша знала, что неполных пятнадцать лет отмерено их счастью, она не могла бы беззаботно смеяться, плясать до упаду и самозабвенно целоваться с Артёмом под пьяные вопли «Горько!», звон бокалов и оглушительную музыку. Но пятнадцать лет – это не так уж и мало…

– Любовницу Артёма убили, – неожиданно холодно, даже жёстко сообщила Таня. – Я думала, ты догадывалась, что он ходил налево.

– Да, подозревала, что доказательств не было.

– Тебя бесило, что брат помогает мне, взрослой «тёлке», деньгами, но это не так. Вернее, не совсем так. Да, брат подкидывал мне немного, но в основном я жила на деньги Абдула, когда они у него были. А если не было, то мне без проблем «папика» найти. Абдул в ночных клубах выступает – тебе Артём говорил, наверное. Мы с ним давно живём, но он афганец, и его родители ему на мне жениться не разрешают. Короче, мне от Артёма по большому счёту ничего не нужно было.

Таня смотрела на Сашу честными прозрачными глазами. Приходилось верить, иначе для чего все эти откровения? Саша не хотела обсуждать поступки мужа после его гибели, но если Таня хочет, пусть облегчит душу. Артёму уже все равно, а Таня выложит всё, что у неё наболело. Должно быть, она желает доказать невестке, что не является абсолютным злом.

– Получается, он не тебя ублажал?

Саша думала о другом. По логике вещей, сразу после похорон Артёма должны объявиться его кредиторы, если таковые имеются. Первый звонок ожидается поздно вечером или ночью. Серьёзные люди, да ещё в такие времена, денежные дела в долгий ящик не откладывают.

– Тогда, выходит, ЕЁ?

– Выходит, Сашенька. Ты только не обижайся. – Таня, потупившись, рисовала пальцем на столе вензеля. – Вот вы пятнадцать лет прожили. Ты Артёму изменяла? Если по-честному…

– Нет, – сразу же ответила Саша. – Никогда.

– Такая женщина – и никогда! – Таня прикусила губу, будто ей было больно. – А он тебе изменял два последних года.

Вот оно! Два года – тот самый срок, что назвали в астроцентре…

– С кем?

Саша встала, налила воду в чайник, повернула рукоятку на плите и немного подрегулировала конфорку. Ей очень хотелось чаю и обязательно с лимоном.

– Ты ведь знаешь, кто она.

– Юля Крель. Она работала в салоне красоты для мужиков, а ещё раньше занималась эротическим массажом. Подчёркнуто серьёзная, губастенькая, с круглой попочкой. Брюнетка, а глаза светло-серые. Черные брови, вздёрнутый носик… Блядь, конечно, высшей пробы – Артём запал на неё без памяти. Не мог из её постели вылезти, хотя понимал, что Юля тебе и в подмётки не годится. Но Саша, он говорил, для души, а Юленька – для тела. Он буквально заболел, даже ходил к врачу. Боялся, что ты узнаешь и не простишь. Но оргазм с той был какой-то особенный, и Артём превратился в животное. Околдовала она его, что ли? Жить без Юли брательник не мог, пропадал в этом салоне ночами. Не знаю, что он врал тебе, но расслаблялся по полной программе. Кончилось тем, что Артём утратил всякую способность соображать, и ему психологи посоветовали завести второго ребёнка. Вдруг он окажется дороже, чем та шлюха, которая брательника за яйца взяла? Весной она из салона ушла и замуж выскочила…

– Что за салон? Элитарный бордель?

Саша ждала, когда закипит чайник – в горле совершенно пересохло. Потом выключила конфорку, набрала из-под крана в горсти воды, брызнула себе в лицо. Чёрт с ним, с макияжем, всё равно поминки скоро кончатся. И гости уедут. Вот почему Артём так пожелал иметь сына! Врач выписал ребёночка в качестве успокоительного, а муж всегда был примерным пациентом.

– Нет, хотя целочки там не работают. Юлия-то стоматолог по профессии, и в том салоне чинила зубы, покрывала их лаком, камень снимала. И всё это проделывала в голом виде. Артём всё время дантистов боялся, а тут и без наркоза боли не чувствовал. Там всячески богатеньких буратин ублажают, – продолжала Таня, вытягивая ноги на середину кухни. – Стрижка, маникюр, педикюр, массаж и много всего прочего. Артём Юльке скандал закатил, что она при других голая шляется. Она спокойненько парировала: «Бери меня на содержание, да ещё с мамой и двумя детьми. Тогда я буду вся твоя». Он и взял, как придурошный, – без неё ломки начинались. Квартиру ей купил – она ведь не москвичка. Машину, «девятку», гараж. На курорты сам с ней ездить не мог, но «капусту» давал пачками. Стал её рабом, короче. А она Артёма за глотку держала крепенько. И обещала, если Артём ей не угодит, позвонить тебе и всё рассказать.

Таня качнулась к невестке, обняла её и положила голову на плечо.

– Ты прости, что я только сегодня разродилась. Думала, не поверишь или расстроишься. Решила взять на себя все расходы Артёма, чтобы ты ничего не заподозрила. Вспомни, сколько за последние два года братан промотал «капусты»…

– Я верю.

Саша налила чаю и себе, и Тане, бросила в каждую чашку по кружочку лимона.

– Получается, кредитную карту Артём ей подарил? И щенка шарпея? И наряды от кутюр? И пластическую операцию в Швейцарии делала не ты? И квартиру купили не тебе?

– Нет. Это всё Юле пошло. По-моему, ты должна была узнать про них с Артёмом. Но, в то же время, я боялась твоей реакции, возможного скандала и вашего развода. Когда Артём застрелился, я решилась. Брат про Юльку рассказывал, когда в последний раз приезжал в Тулу. Это было двадцатого августа, если память не изменяет.

– Да, в тот день я не сопровождала его, – согласилась Саша.

– Так вот, братан не знал, радоваться ему или грустить. С одной стороны, вашему с ним браку уже ничто не угрожало. С другой – горевал, что никогда больше не окажется в Юлиной постельке. Она утонула в джакузи дня за три до этого, как раз семнадцатого.

– Интересно.

Саша допила чай, налила себе ещё. Таня до своей чашки не дотрагивалась.

– Ты сказала, она замуж вышла. За кого?

– Пёс её знает! Артём не откровенничал. Сказал, за воротилу какого-то. Генрихом, вроде, звать. Квартиру, машину, все свои накопления на него переписала, и очень скоро захлебнулась в ванне. Генрих всё и унаследовал. Твоё, между прочим, кровное.

– Не надо об этом, Танюша.

Саша хотела ещё что-то добавить, но в кухню вошла Аллочка – вся в чёрном, гладко причёсанная, с траурным крепом в толстой длинной косе. Пахло от неё духами «Алла» – крепкими, пряными, цветочно-фруктовыми.

– Никита Андреевич спрашивает, когда мы едем. А то ему срочно нужно в деревню – Ксюшу отвезти к бабушке с дедушкой.

– Он специально на поминках не пил, чтобы сесть за руль! – наигранно-весело сообщила Татьяна. – Предки его в Ромашково живут.

– Мам, он очень торопится, – предупредила Алла, заметив, что матери и тёте не до неё. – Мы Бекки берём с собой?

– Разумеется. Ты как, собралась уже? – Саша собиралась задать золовке ещё один вопрос наедине. – Тогда скажи Никите, что Таня идёт. И не забудь корм для собаки взять в холодильнике.

– Мам, я взяла уже всё, – пожала плечами Аллочка.

Воспитанная в элитной школе девочка держалась изо всех сил, хотя к глазам подступали слёзы. Она была очень привязана к отцу и понимала, что жить так, как прежде, они с матерью уже не будут.

– В школу я позвоню, скажу, чтобы забирали тебя из Хамовников, – сказала Саша, массируя виски.

Алла, ещё раз встревоженно взглянув на мать, вышла. Таня с трудом поднялась, опираясь на стол, взяла сумку, перекинула ремень через плечо.

– Ну что, чао? Мы с Аллой завтра позвоним тебе.

– Я буду ждать. Только ещё один вопрос…

Саша отвернулась, торопливо набрала ртом воздух, чтобы не сорваться в истерику.

– Ты о Юлии Крель давно знаешь? Или это всё открылось только что?

– Месяца два назад, когда Артём начал сильно зашибать. Как приедет в Тулу, так начинает квасить с отцом и грузить его. Дальше и меня подключил. Орал, что совесть мучает, а плоть не побороть. Специально в турне поехал по Скандинавии, ребёночка пытался сделать, а перед глазами стояла Юлия в костюме Евы. Поначалу мне по барабану всё это было. За тебя переживать, вроде, ни к чему. А потом женская солидарность победила, и я обозвала Артёма свиньёй. И это несмотря на его помощь, на заботу обо мне, махонькой и глупенькой. Тогда я своего старшего брата окончательно перестала уважать. А он об одном умолял – молчать. Покуда он жив, рта не раскрывать…

– Спасибо тебе за искренность. Иди, Никита заждался. И не обижайся, пойми меня, как баба бабу. А когда всё чуточку успокоится, приезжай обязательно. Посидим, кофе попьём. Устроим девичник, ещё Аллочка с нами будет. Мы станем нуждаться друг в друге, мне кажется.

– Мне тоже. – Таня постояла, помолчала, потом чмокнула Сашу в щёку. – Ты умница. Я бы так не смогла держаться. Ни за что. Заревела бы в голос, а потом прокляла бы его навеки. – И девушка убежала, махнув сумкой.

Гости, проводившие сегодня Артёма в последний путь, рьяно бубнили в холе – все вместе собрались уходить. Они уже позабыла, по какому поводу их пригласили сюда, и оживлённо обсуждали только что избранного премьер-министра, а также пытались угадать завтрашний курс рубля к доллару.

Саша погладила себя по животу, успокаивая мальчика. Бедняжка, ты никому не был нужен – ни матери, ни отцу. А уж теперь тебе и вовсе незачем приходить в этот мир. Что ждёт тебя здесь?..

Она вскочила из-за стола, сорвала с вешалки полотенце, закрыла лицо, прикусила уголок. И сдавленно, горько зарыдала, забыв, что нужно сейчас идти в холл, провожать гостей. Но ничего страшного. Они все пьяные, сонные, и потому, прощаясь второпях, вряд ли внимательно вглядятся в Сашино заплаканное, распухшее лицо.

* * *

Саша собиралась, приняв душ, замертво свалиться на Аллочкину постель. Заходить в спальню было страшно, а после разговора с Татьяной ещё и противно. А не потому ли застрелился Артём, что Юлия утонула в ванне? Скорее всего, ей помогли покинуть этот мир. А Артём не выдержал и последовал за своей возлюбленной…

Марина Молчанова последней покинула осиротевшую квартиру. Хозяйка щёлкнула замками, сбросила траурную одежду, корчась от боли, как будто сдирала с себя кожу. Она ходила в чёрном всего три дня, но больше ничего подобного надевать не собиралась. Она не могла простить и понять мужа, сколько ни старалась. И думала, что если бы он не застрелился, им всё равно пришлось бы расстаться.

Приняв душ и завернувшись в купальный халат с капюшоном, Саша всё-таки вошла в спальню, открыла шкаф. Стараясь не смотреть на портрет мужа, рядом с которым стоял стакан водки, покрытый куском тульского хлеба, достала парео – пёстрый, коричнево-красный кусок ткани с бахромой.

Когда прошлым летом ездили в Грецию, Саша впервые обернула бёдра парео. Было неловко, даже стыдно, несмотря на молодость и красоту, на модельные параметры фигуры. Все комплексы исчезли после встречи с престарелой немкой. Та спокойно прогуливалась по берегу Эгейского моря на толстых, опутанных вздувшимися венами ногах, да ещё без бюстгальтера, и не испытывала при этом никаких неудобств.

Завёрнутая в парео, с мокрыми волосами, босая, Саша бродила по сумрачной квартире, открывая форточки и балконы. Вскоре свежий ночной ветер унёс запах табачного дыма. О пивших и евших здесь гостях напоминал лишь заставленный посудой, забросанный скомканными салфетками стол, но для ночной уборки у Саши не оставалось ни сил, ни желания. Мягкие ковры и жёсткие паласы щекотали ступни, а воздушные муслиновые занавески надувались парусами, опадали, трепетали, играли.

С кухонной лоджии Александра долго смотрела на звёздное небо. Потом полила кактусы, нагнулась и подняла с пола миски Бекки. Завтра нужно отвезти этот набор в Хамовники, вместе с пластмассовым подносиком – собаке придётся пожить на той квартире, сейчас совершенно не до неё. И Аллочка пусть побудет с прабабушкой. В Тулу ей ехать никак нельзя, нужно посещать школу «Ретро». Вся дальнейшая жизнь Аллы Лукьяновой зависит от того, закончит она это учебное заведение, и с какими оценками. Кроме того, Таня в Туле не сможет обеспечить племяннице тот жизненный уровень, к которому она привыкла.

Наконец колени подогнулись, и Саша опустилась на пол спальни, легла на пушистый цветной ковёр. В струях ещё тёплого воздуха, пахнущего лесом и грибами, она нежилась, как на летнем лугу. И не сразу услышала, что на комоде, у портрета Артёма, верещит мобильник. Саше казалось, что это кузнечики поют в траве, и она сквозь дрёму улыбнулась. Лёжа на спине, раскинув руки, Саша блаженствовала и даже не пыталась натянуть парео на грудь и живот.

Но телефон всё не унимался. Пришлось сначала ползти, а потом и идти к нему. Когда брала трубку с комода, чуть не уронила портрет. Голос звонившего тоже узнала не сразу, хоть и был он до боли знакомым. Слышала его и на кладбище, и за поминальным столом, но лицо и имя этого человека не могла восстановить в памяти. Тихий приятный тенорок; произношение правильное, чёткое, как у диктора.

– Саша, я не разбудил тебя? Очень сожалею, но возникла срочная необходимость с тобой увидеться. Настолько срочная, что я вынужден был позвонить тебе в первом часу ночи…

Ах, ну конечно, это Витя Старосвецкий, вечный партнёр по игре в бридж, начальник службы безопасности того самого банка, где Артём не раз брал кредиты под небольшие проценты. И такую поблажку ему вроде бы тоже обеспечивал Виктор. Раньше Старосвецкий работал на Лубянке, в девяносто первом попал под сокращение и, похоже, не роптал на судьбу. Недавно купил квартиру в Перово, в двадцатипятиэтажном доме, и все три комнаты отделал по высшему стандарту.

А большую часть времени Виктор проводил на своей любимой даче, где обихаживал яблони разных сортов, груши, смородину и крыжовник. Пытался даже, подражая Мичурину, делать опыты по выведению новых сортов. Обустроил около дома и прудик с лилиями – Саша хотела взять с Виктора пример и то же самое проделать на своём участке. Теперь, без Артёма, ничего не получится, придётся дачу продать.

Не было в их компании личности притягательнее и загадочнее Виктора. Будоражащие воображение слухи он, снисходительно улыбаясь, не подтверждал, но и не опровергал. Он обладал феноменальной памятью, мог тысячами запоминать слова, даже иностранные, на незнакомых языках. Впрочем, Виктор в совершенстве знал пять языков и мог объясниться ещё на семи. Двадцать тысяч телефонных номеров держал в памяти запросто, не пасовал ни перед какими цифрами. Родись он пораньше, мог бы сделать карьеру супершпиона. Сплетничали про Виктора много; в том числе прошёл слух, будто он приобрёл «Ягуар». Но играть в бридж Старосвецкий приезжал на «Вольво», и то заявлял, что машина служебная, от банка.

Не только женщины, но даже Артём с Никитой неоднократно заводили разговор на тему возможной женитьбы Старосвецкого, но тот никак не желал приводить в свой богатый дом молодую хозяюшку. Когда Виктора чересчур донимали любопытные, он объяснял, что для домашних дел в состоянии нанять прислугу, а времени сюсюкаться с благоверной у него нет. После работы Старосвецкий мечтал лишь о том, чтобы принять ванну-джакузи и хорошенько выспаться. А женатому надо и с детьми поиграть, и уроки проверить, и болтовню супруги послушать, да ещё и в постели не сплоховать.

– У меня огромные возможности, но всё же не беспредельные, – терпеливо объяснял Старосвецкий, а в бешеных прищуренных глазах его сквозило желание послать всех по матери.

– Но почему именно сейчас, Витя? – С Саши окончательно слетел сон. – Почему не утром? Я только что похоронила мужа. Я ни рукой, ни ногой не могу пошевелить. И ехать сейчас не в состоянии, это ты понимаешь? Что там за дела такие срочные?

– Я-то понимаю, но ОНИ не хотят понимать. Им срочно потребовалось прояснить кое-какие вопросы, – мягко произнёс Старосвецкий.

– Кто – они? – Саша свободной рукой вытерла пот со лба.

– Те, которым Артём был очень многим обязан. Так что не пререкайся, Сашенька, а собирайся в дорогу. Я объясню, куда нужно ехать.

Саша поняла – не открутиться. Случилось то, что и должно было случиться. Хорошо ещё, что не легла, а то спросонок трудно вести машину по ночным московским улицам.

– Им удобнее встретиться в три часа ночи, – продолжал Виктор, не повышая голоса и никак не проявляя своих эмоций. – И именно в том месте, которое они выбрали. Ты должна приехать одна, и это тоже условие тех, кто заинтересован во встрече. У тебя отличная память, и поэтому прошу никаких записей не делать. Хотя, конечно, проконтролировать тебя не смогу, – улыбнулся в трубку Старосвецкий. – Но всё же, послушайся моего совета. Так будет лучше для всех нас.

– Я запомню, раз это нужно, – легко согласилась Саша.

Если Витя просит адрес не записывать, значит, дело нечисто. И что за всемогущие люди, которым обязан Артём? Скорее всего, бандиты, или кто-то очень их напоминающий. Муж раз обмолвился, что с «братками» не так уж трудно договориться об оказании некоторых услуг. Например, можно занять у них деньги. Сам он, безусловно, так не поступал и не собирается, но некоторые предприниматели всё же шли на риск и после об этом не жалели.

– Значит, так. Едешь до Зубовского бульвара, – начал Старосвецкий, удовлетворённо хмыкнув. – При повороте на Комсомольский, около метро «Парк Культуры» тебя будет ждать джип «Мицубиси-Паджеро» тёмно-зелёного цвета. Садись ему на хвост и поезжай следом, там недалеко. Тем же путём тебя проводят обратно. Дорогу запоминать не старайся – эта квартира снята на время, так что адрес ничего не даст. Выезжай сейчас, и к трём часам успеешь. До встречи, Сашенька. Жду. – И Виктор выключил связь.

Вот и случилось то, чего она ждала несколько дней – с тех пор, как вернулась из Питера и обнаружила в спальне мёртвого мужа. Благодетели начинают выбивать долг из наследников навсегда скрывшегося от них бизнесмена. Теперь Саша поняла, что да, действительно, зря она демонстративно не интересовалась делами Артёма. И после самоубийства мужа не поехала в фирму, не покопалась вместе с сотрудниками и юристом в его бумагах. А потому теперь не знает, был ли у Артёма долг, перед кем, и какой. Впрочем, даже если юристы дадут заключение, что документы липовые, и никаких долгов у Артёма не осталось, попробуй докажи что-нибудь «браткам».

Они напомнят, что на свете существует Аллочка, и ради её безопасности нужно раскошелиться. Вряд ли на этих ребят произведёт впечатление заключение юристов и справка о финансовом состоянии фирмы…

Зная, что Виктор Аверкиевич Старосвецкий знаком с Александрой и был приятелем покойного Артёма, «братки» выбрали его на роль посредника. И Витя играет эту роль с таким же удовольствием, как партии в бридж. Брюнет с зелёно-карими глазами, холёным, будто отлакированным лицом, высокий и стройный, он умудрялся шикарно выглядеть и в смокинге, и в рыбацкой куртке, и в военной форме, и в потёртых, нарочито небрежно обкромсанных джинсах.

От Старосвецкого даже в жару веяло холодком – он пользовался только парфюмерией марки «Айсберг». Алкоголь не употреблял, только пиво на отдыхе. Чаще всего заказывал минералку с лимоном, и безмятежно потягивал её даже в угаре ночного клуба. Саша никак не могла заставить мешковатого и рассеянного мужа так же следить за собой и есть, подобно Виктору, хорошо поджаренное мясо с салатных листьев. Артём так и не отказался от коротенькой чёлки, в то время как блестящие шелковистые волосы его приятеля заставляли вздыхать многих дам. Но бывший чекист ни на одну из них не взглянул, хотя геем тоже не был. То ли в шутку, то ли всерьёз называл себя аутистом третьей-четвёртой степени.

Виктор в детстве очень долго не говорил, не играл со сверстниками, не смотрел в глаза никому – даже любимой, рано погибшей матери. Совершенно не умел строить отношения с окружающими. Взгляд его был направлен не вовне, а внутрь, в собственную душу. Виктор обожал одиночество и раньше, и теперь. Когда не стало матери, отец захотел сдать младшего сына в психиатрическую больницу. И Витя, испугавшись такой участи, чудовищным усилием воли переломил себя. Стал общаться с ровесниками, но только по делу. Праздно время с ними не проводил, а помогал бабушке по хозяйству и в огороде. Старался ни с кем не здороваться за руку, сидел за партой один, и сейчас, должно быть, не хотел ни ласкать женщину, не говорить с ней. Ему было хорошо одному.

Специалиста такой квалификации хотели получить в штат многие фирмы, но Старосвецкий выбрал именно тот банк и обеспечивал его безопасность в лучшем виде. Всегда умел предвидеть, предугадать коварные замыслы конкурентов, хакеров и бандитов. Проворачивал в уникальном своём мозгу миллион комбинаций, и перехитрить начальника службы безопасности банка никому не удавалось.

Немного отдохнув, Саша отправилась на кухню, выпила ещё чаю и захлопнула двери на балкон. Душ приняла вечером, поэтому сразу же стала одеваться, невольно стараясь понравиться Виктору. В трауре тот её уже видел, а теперь должен встретить совершенно другую – уверенную в себе, преодолевшую горе женщину. И те, кто захотел с ней встретиться, тоже будут покорены красотой молодой вдовы.

Жемчужные серьги и ожерелье Саша достала из шкатулки работы Фаберже, подаренной Артёмом на десятую годовщину свадьбы – День роз. Украшения великолепно смотрелись с серым бархатным, в классическом английском стиле, костюмом. Высохшие после душа волосы легли так естественно и небрежно, что их не пришлось расчёсывать; наоборот, Саша зафиксировала причёску лаком. Потом обошла квартиру, закрывая окна и гася светильники.

Прокравшись мимо клюющего носом Алика, она вышла на ночную улицу, с трудом подавила приступ зевоты. Достала ключи от своей «Хонды-Сонаты», припаркованной на стоянке. Всё-таки правильно она сделала, что отправила Аллу к прабабушке. Дочка не должна слышать ночных звонков, видеть испуганную мать и знать, что отец имел какое-то отношение к бандитским группировкам, даже влез к ним в долг.

Она ехала, стараясь не задремать за рулём, и электрические огни дрожали перед лобовым стеклом, расплывались и пропадали в темноте. Но слёз не было, и печали тоже – одно только желание прикорнуть хоть где-нибудь, пусть даже там, в неведомой и жутковатой квартире.

Странно, что пришлось ехать в Хамовники, туда, где сейчас спит Аллочка. А вдруг не спит? Она ведь три ночи подряд только делала вид, что сумела успокоиться и забыться. Повезло ещё, что нет дождя, не елозят перед глазами щётки, не стучат капли по крыше и не заносит при каждом повороте. Раньше включила бы магнитолу, подёргалась под музыку, но сейчас неудобно, и руки дрожат. Дрёма наконец-то отступила, и тёплая тяжесть отлила от головы, от тела.

По Бородинскому мосту, по Садовому кольцу – Смоленскому и Зубовскому бульварам – Саша пронеслась в тишине, закусив губу, сосредоточенная и напряжённая. Когда заметила в условленном месте зелёный джип, вздрогнула – до последнего момента по-детски надеялась, что его там не будет, и встреча не состоится.

Джип мигнул сигнальными огнями и тронулся по Комсомольскому проспекту от центра, тихо и благородно, даже не делая попытки увеличить скорость. Серебристая «Хонда-Соната» послушно следовала за ним, и со стороны казалось, что внедорожник ведёт легковушку на тросе.

Близ Лужников джип покрутился по узким неприметным улочкам, и, поскольку Саша совершенно не знала этого района, легко её запутал. Дома здесь были кирпичные, кажется, серые. И даже днём их трудно было различить. Ночью же Саша абсолютно потеряла чувство реальности и машинально вертела руль, мечтая лишь об одном – чтобы они скорее куда-нибудь приехали.

Наконец, внедорожник затормозил около ничем не примечательного подъезда, остановился. Из-за руля выбрался плечистый высокий мужчина в сером пиджаке, надетом поверх пёстрого джемпера, и в мятых вельветовых брюках. Пёстрыми же выглядели и его руки – потом Саша поняла, что кожа водителя джипа покрыта сплошной татуировкой.

Ни слова не говоря, даже не повернувшись к Саше лицом, он подождал, пока она выйдет из «Хонды», закроет дверцы, подёргает их за ручки. Неподалёку, под облетевшими уже кустами акации и черёмухи, стояли два совершенно одинаковых шестисотых «Мерседеса», и кузова их изрядно запорошило опавшей листвой.

Кажется, начала портиться погода. Усилился ветер, внезапно заморосил дождик, но Саша не чувствовала ни сырости, ни холода. Один только ужас переполнял её душу, потому что пророчества сбывались одно за другим. Сначала застрелился муж, теперь его кредиторы взялись за неё. И кто поручится, что самого страшного не случится с бедняжкой Аллочкой?

Водитель, широколицый и раскосый, молча набрал код на щитке. Придержал дверь, пропуская Сашу, потом захлопнул её. Он не испытывал, судя по всему, ни любопытства, ни раздражения – просто выполнял приказ, и от этого Саше стало ещё страшнее. На третьем этаже сопровождающий позвонил у железной, обшитой вагонкой двери. Им сразу же отворили, будто кто-то специально сидел с той стороны у порога и ждал, когда привезут Александру.

Провожатый тут же пропал из-за спины. Саша шагнула через порог, осмотрелась и увидела хорошенького субтильного юношу в белых брючках и рубашке цвета какао с молоком, надетой навыпуск. Он безмолвно провёл Сашу по пустому коридору, нерешительно протянул руку и постучал в разрисованную под дерево двухстворчатую дверь с круглой кованой ручкой.

– Прошу вас! – громко сказал за дверью Старосвецкий.

Юноша толкнул одну из створок. А потом пропал – как тот, первый. Под незажжённой хрустальной люстрой стоял низкий столик, вроде бы выдвинутый из длинного, занявшего две стены, кожаного дивана. При желании этот диван мог превращаться и в широченную софу, и в такой вот столик, и в кресла с подставками для ног, и во множество разных полочек. Имея дома такой диван, человек не испытывал нужды во всей остальной мебели. Здесь её и не было, только в дальнем углу на тумбочке стояли телевизор «Сони» и музыкальный центр. Со стены полной луной светило бра, да блестел скользкий лакированный пол.

И по этому зеркальному полу, не отрывая от него ног, к Саше подошёл приятный мужчина средних лет, в синем костюме и клетчатом жилете. Тот самый, с которым они расстались всего несколько часов назад в квартире на Осенней улице, – Виктор Аверкиевич Старосвецкий.

* * *

– Проходите, Александра Александровна!

Виктор поклонился и отступил, пропуская гостью к столу. Вообще-то они были на «ты» и без отчеств, давно выпили на брудершафт, но в присутствии посторонних сразу же сделались подчёркнуто официальными, корректными.

– Позвольте вам представить – Юра и Лёша. Полностью имена назвать не могу, но это и не важно. Главное, что они знают ваше имя и имя вашего мужа. Садитесь.

Старосвецкий ловко откинул одну из подушек дивана, превратив её в табуретку, обтянутую мягкой кожей цвета охры.

– Вам удобно? Может быть, хотите перебраться на кресло?

– Нет, спасибо. Всё нормально. – Саша устроилась на табуретке, искоса взглянула на Юру с Лёшей.

Те, как видно, находились в квартире давно и уже успели плотно покушать. На столике громоздились бутылки из-под разнообразного пива – больше всего Саша заметила тары из-под швейцарского «Самихлауса». На фарфоровых блюдах лежали куски мяса с соусом из костного мозга, лука и зелени. В меню у тёплой компании были также рыбка, рябчики и тушёные овощи, а также пережаренный шашлык.

Витя, по обыкновению, не пил, зато остальные двое едва не валились с дивана. И на Сашу они смотрели похабно, будто не вдовой покойного бизнесмена она была, а девочкой по вызову. Впрочем, за ними не заржавеет – могут потребовать и натурой должок отдать. Заранее не предугадаешь…

– Вы чего желаете? Коктейль, вино, чай, кофе? Может быть, минеральной воды с лимоном? А насчёт мороженого как? – Старосвецкий разыгрывал из себя радушного хозяина.

– Нет, я ничего пить не стану, а есть – тем более. Очень устала после похорон, поэтому давайте перейдём к делу. – Саша старалась в подозрительных компаниях не угощаться. – Почему меня вызвали посреди ночи? Неужели нельзя несколько часов подождать?

– Ночью спокойнее, – объяснил Юра – курчавый, смуглолицый, с тёмными масляными глазами.

Щёки его обметала густая щетина, а руки, торчащие из линялых рукавов ковбойки, поросли лохмами. Он выпил стакан бурого пива и принялся обгладывать куриную ножку, облизывая полные красивые губы.

Лёша, рыжеволосый и тщедушный по сравнению с мощным Юрой, но одетый так же неряшливо, барабанил по столу веснушчатыми пальцами. Было похоже, что он дремлет, разморенный вкусной едой и обильными возлияниями. Перстней и цепей на парнях было в меру. Без малиновых пиджаков и коротких стрижек «братки» походили на старателей или геологов. По раз Виктор Старосвецкий обихаживает их по первому разряду, дело обстоит по-другому. Посланы они, получается, очень уважаемыми людьми, от которых Виктор ждёт солидного вознаграждения.

– Давайте к делу. Если позволите, я вкратце объясню, в чём проблема. – Виктор заручился согласием Юры и Лёши – они кивнули, продолжая жевать. – Вы знаете, Сашенька, что Артём Михайлович незадолго до финансового обвала заключил три весьма выгодных контракта. С представителями двух зарубежных фирм он собирался встретиться как раз сегодня. К сожалению, этим планам не суждено осуществиться. О грандиозных замыслах господина Лукьянова по расширению бизнеса вы тоже слышали. Ожидалась неплохая прибыль, и Артём не сомневался, что сможет уже в будущем году рассчитаться с кредиторами. Но для того, чтобы дело выгорело. Ему требовалось собрать к сентябрю очень большую сумму в долларах. И Артём стал брать кредиты – не только в том банке, где работаю я, но и в других тоже, – под залог движимого и недвижимого имущества. Он подписывал документы, не подозревая, что астрономическая сумма, помещённая им в надёжнейший банк, растворится, как туман поутру, без всякой надежды на то, что деньги когда-либо вернутся. По крайней мере, никто не выплатит вклад в долларах, да и в рублях вернут не сразу и не полностью. Курс уж точно не окажется таким, как раньше. Опять-таки – размер вклада; повторяю, он был очень большим. Лучше отдадут денежки тысяче-другой старушонок, чем вам, Сашенька. Пока понятно?

– Понятно. Разумеется, муж не мог держать эти деньги дома, и был вынужден поместить их в банк. Не в ваш банк. Виктор.

– Да, не в наш, но часть этих денег была взята у нас. Взята в рублях, переведена в доллары и положена на тот, основной счёт. Точно так же Артём поступил и с другими кредитами. Теперь вам придётся или изыскивать валюту, или платить в рублях, но утроив первоначальную сумму. Если курс доллара будет подниматься и дальше, сумма эта будет пропорционально увеличиваться. Есть ещё выход – расплатиться движимостью и недвижимостью. Я могу показать вам документы, чтобы вы убедились…

– Виктор, а я могу посоветоваться с юристом фирмы Артёма? – перебила Саша. – Почему документы оказались у вас?

– Юрист заболел. А поскольку я тоже юридический факультет окончил, Артём поручил мне временно вести дела его фирмы. Могу показать вам контракт, там всё в порядке. Это случилось внезапно. Юрист, милейшая женщина, которая работала с Артёмом, оказалась больна гепатитом. Неудачно съездила в жаркую страну, нарушила элементарные правила гигиены. Теперь встретиться с ней невозможно. Вы, конечно, можете посоветоваться с другим юристом, но он дел фирмы Артёма не знает и вполне может дать неверный совет. Кстати, у вас до сих пор не было повода усомниться в моей порядочности и профпригодности как юриста.

– Я не сомневаюсь, – промямлила Саша, заметив, как дёрнулись тонкие губы Старосвецкого, а потом вдруг совсем пропали.

– Впрочем, это ваше право. Но документы подлинные, и платить всё равно придётся. В связи с финансовой и политической нестабильностью в России банки, кредитовавшие вашего мужа, хотят получить свои деньги сейчас же. Вы ведь знаете, с чего начался нынешний страшный кризис, что предшествовало «чёрному понедельнику» – семнадцатому августа? Рубль девальвировали, страну объявили банкротом – это называется «дефолт». Народ ринулся в банки, и никто не смеет его в этом упрекнуть. Возникла паника, и в итоге выяснилось, что многие банки просто-напросто несостоятельны, так как не могут расплачиваться с вкладчиками. Как следствие, банки пожелали вернуть хоть какую-то часть одолженных денег. Для того, разумеется, чтобы удержаться на плаву и, по возможности, расплатиться по вкладам. Непродуманные решения правительства и руководства Центрального банка всех поставили в тяжелейшие условия, и у подавляющего большинства должностных лиц, у многих рядовых граждан включился инстинкт самосохранения. Надо выжить, выжить сегодня и сейчас, чтобы не погибнуть потом. Кредитный рейтинг России в мире резко идёт вниз, а это значит, что западные банки, Валютный фонд, прочие финансовые организации не выделят нам кредитов, раз мы отказались погашать старые. Что ждёт страну, неизвестно. Но совершенно точно я могу сказать вам одно – отдавать всё равно придётся, только с громадными процентами. Грубо говоря, вас просто поставят на счётчик. Вместо меня сегодня с вами могли разговаривать шесть руководителей служб безопасности, по количеству банков, которым задолжал господин Лукьянов. Вы можете возразить, что, согласно договорам, платить вы ещё не должны. Но когда придёт время – как будете погашать задолженность? Повторяю, что деньги со счёта Артёма вам в полном объёме не выдадут никогда. В конце концов, всё равно вы встанете перед необходимостью изыскивать средства. И лучше сделать это сейчас, с моей помощью, при условии сочувствия и понимания со стороны прочих кредиторов вашего мужа. Движимость и недвижимость вы наследуете за ним и, согласно условиям договора, можете ею расплатиться. Согласно завещанию господина Лукьянова вы – единственная наследница, ибо ваша с ним дочь несовершеннолетняя. Мать Артёма давно покончила с собой, отца фактически тоже нет – ведь брак Медникова с Лукьяновой не регистрировался. Сестре Артём также ничего не оставил, равно и своей бабушке. Вероятно, решил, что вы их не обидите. А, как говорится, кому много дано, с того много и спросится. И я, и те, кто уполномочил меня вести переговоры, соболезнуют вам и понимают ваше положение. Но и вы поймите, что сейчас счастливых людей в стране очень мало. Все разоряются, теряют состояния, работу, кончают самоубийством. И если каждому по этой причине прощать долг… Одним словом, решайте этот вопрос, Саша.

– И сколько вы мне дадите времени на раздумья?

– Что касается банков, то могу дать месяц. Какой к тому времени будет курс доллара, лучше и не думать. Потратьте этот срок не на пустопорожние переживания, а на оформление документов. У вас другого-то выхода нет, вы смиритесь с этим! Считая неосведомлённость относительно дел Артёма в фирме признаком благородства и интеллигентности, в течение шести лет гуляя по облакам, вы лишили себя возможности говорить со мной сейчас с фактами в руках, оперировать цифрами, предлагать варианты. Вам кажется, что кругом одни жулики, и все хотят вас обмануть.

– Я знаю, что у Артёма были долги. И я не подозреваю вас…

– Подозреваете, Сашенька, от всей души подозреваете! Но я вам сказал ещё не всё, что хотел. Ради решения вопроса с банками я бы не стал вызывать вас сюда среди ночи. Да и ребятам, – Старосвецкий кивнул на Юру с Лёшей, – эти дела по барабану. Они покажут вам свои ведомости, и вот тут уже вам придётся поверить без юристов, как в Господа Бога. Но перед этим, пока не забыл… Самое страшное даже не то, что должны вы. Прискорбно, что должны вам, то есть Артёму. Он, купаясь в деньгах, от щедрот своих ссудил средствами торговцев иномарками. Давал, само собой, валюту. Те партию авто закупили, а из-за кризиса продать не смогли. Но мужики они ломом подпоясанные и могут… м-м… ликвидировать кредитора, то есть вас. А защитить вас от них можем мы – я и ребята, которые сидят перед вами. Но для того, чтобы все мы работали на совесть, нужно войти в наше положение. Сначала расплатиться с ребятами…

– Это совсем не трудно будет сделать! – затараторил Юра. – А вам и дочке станет спокойнее. Мы же только добра желаем…

– Кто это «вы»?

Саша про себя обрадовалась, что ей предложат конкретный способ выплаты долга, и не придётся думать хотя бы об этом.

Действительно, тот банк, где Артём хранил деньги, не функционирует; толпы обманутых вкладчиков осаждают его, ломятся в дверь, но ни один из них не получил ещё ни копейки, ни цента. Руководство банка на горизонте пока не возникало, отсиживалось за границей. Может быть, продать для начала драгоценности? Не хотелось бы жертвовать машинами, но с «Сузуки», если возникнет необходимость, можно расстаться – для Саши машина слишком велика.

– Мы – «долгопрудненские», – не моргнув глазом пояснил Лёша. – Держим оба «Шереметьева». Но это значения-то не имеет никакого для вас, Александра Александровна. Ведомости покажем, объясним, сколько и под какие проценты брал у нас Артём Михалыч. Не обманем, не бойтесь – нам чужого не надо. Но и вы будьте с нами поласковей. Будем вести дела по понятиям. И всё равно не отступимся, – голос Лёши стал строже, суше. – Времена тяжёлые, а у нас не собес. И месяца на раскачку дать не можем. Только от силы двое суток вам оставляем, потом включаем счётчик. Вы уж не сердитесь, красавица.

– Мы прикинули, сколько и чего можно внести в счёт погашения долга, – доброжелательно сообщил Старосвецкий. – Квартира в Хамовниках на вас ведь оформлена? Чтобы её продать, не нужно никаких наследственных формальностей улаживать. Я всё устрою так, что жильё перейдёт к ним, – Виктор покосился на Юру с Лёшей. – За один день.

– Квартиру?!

Саше показалось, что она ослышалась. Неужели долг Артёма только «долгопрудненским» так велик, что не хватит ни хранящихся в доме денег, ни выручки за украшения, ни, наконец, двух автомобилей? Нет, если они решили получить именно квартиру, спорить бесполезно.

– А иначе… никак нельзя? Я, конечно, согласна платить…

– А почему вы не хотите передать квартиру? – изумился Юра. – У вас же ещё одна есть, и дача к тому же. Без крыши не останетесь.

– Ваше счастье, что Артём Михалыч много не задолжал, – успокоил Лёша. – К квартире добавите две «тачки», и будем в расчёте.

Сашу будто ударило током; она тупо смотрела на Старосвецкого, на Лёшу с Юрой, и ей казалось, что всё происходит во сне. Это уже слишком – такого просто не может быть. Как Артём умудрился бандитам задолжать такую сумму? Да ещё банкам, с ума сойти…

– Это – программа-минимум, – сказал Старосвецкий, нажимая кнопки электронного блокнота, хотя, конечно, помнил долги наизусть. – Кроме шести банков, Артём был обязан выплатить пятьдесят тысяч долларов польской фирме, но это уже сущие пустяки. Сашенька, вы ведь ждёте ребёнка, – проникновенно продолжал Виктор, глядя в расширившиеся от ужаса глаза вдовы. – Малыш должен родиться здоровеньким и впоследствии не делать таких ошибок, какие сделал его отец. А лично вам ничего не нужно будет делать. Все документы оформят наши юристы. И наследство они вам вручат в целости и сохранности.

Старосвецкий помолчал, ожидая Сашиной реакции. Но поскольку вдова Лукьянова сидела, будто в столбняке, продолжал.

– Вы – должница, но мы – не рэкетиры. Мы хотим получить своё, и мы получим его. А Артём был наивным, я всегда об этом говорил. Пуская себе пулю в висок, он думал, что уходит навсегда, и был прав. Но он оставил единственную наследницу не только своего имущества, но и своих долгов. Вам повезло, и вашего имущества хватит, чтобы рассчитаться полностью. Но если вы попытаетесь подключить РУБОП, пожаловаться на вымогательство и тому подобные пакости, у вас ничего не получится. Против вас возбудят уголовное дело, и вы пойдёте под суд – по закону нужно платить. Вас признают виновной, и имущество всё равно опишут…

Виктор положил Саше руку на плечо. Она не решалась дёрнуться – растерянность, ужас, отчаяние парализовали волю, а горло стиснул спазм.

– По-моему, лучше ездить на метро, а вместо двух иметь одну квартиру, даже без евроремонта, чем умереть в апартаментах на Осенней улице, оставив в гаражах иномарки. Немногим лучше будет перебраться на нары. Вы другого мнения?

– Не ожидала этого от вас, Виктор. Не ожидала кошмарных слов, а, главное, отвратительных угроз и шантажа. – Саша с трудом протянула руку, взяла заботливо приготовленный стакан с водой и льдом.

– Это не шантаж, Сашенька. Я просто разъясняю вам ситуацию.

Смоляные брови Виктора сошлись на переносице, а уголки губ дрогнули.

– Я делаю это потому, что являюсь начальником службы безопасности банка, в котором ваш покойный супруг взял внушительный кредит. И потому, что знаю вас давно, симпатизирую вам. И не желаю, чтобы в вашей личной жизни, в документах Артёма, в его долговых расписках рылись посторонние. В мои обязанности входит возврат долгов, и мне за это платят. А я не привык исполнять свою работу кое-как. Благоразумнее всего завтра же начать процесс передачи квартиры в Хамовниках, забрав оттуда вещи. Вам на двоих с дочкой, даже на троих, когда родится ребёнок, жилья хватит. Сто четыре квадратных метра на Осенней, два ещё семьдесят два – на улице Тимура Фрунзе… Мне кажется, вы с Артёмом несколько перебрали. Но поскольку обе квартиры, дача и прочее имущество заложены, вы незаконно пользуетесь им. И чем скорее начнёте жить по средствам, тем будет лучше. От себя гарантирую, что с вашей головы и волоска не упадёт, если будете слушаться меня, как отца родного. Итак, Александра?..

– В квартире на улице Тимура Фрунзе живёт бабушка Артёма. Она почти не встаёт, плохо видит, имеет букет хворей. Её куда?

– К себе заберёте, в Крылатское, или в Тулу отправите. Не пытайтесь затянуть время, метры так и так отдать придётся. Вам сейчас нужно о многом другом подумать. – Виктор выразительно взглянул на ребят, потом снова повернулся к Саше. – Вы всё поняли? Максимум двое суток на раздумья. Но раздумывать тут, по-моему, не о чем. Вы и пальцем не пошевелите – всё сделают за вас, пришлют грузчиков, автотранспорт для вывода вещей. Как только утрясёте дела с ребятами, я дам вам месяц, чтобы передохнуть. Дальше начинаем разбираться с банками. Там те же условия – можно погашать недвижимостью, земельными участками, драгметаллами. Но об этом позже, а пока можете ехать домой. Машина у вас пока есть. – Виктор поднялся, и Саша встала тоже. – Вас проводить?

– Нет, я сама.

Она на ватных ногах, как там, в астроцентре, направилась к двери. Остановившись, пошатнулась, схватилась за ручку.

– Мы вам позвоним, – сказал Виктор. – Завтра утром. И ещё об одном должен предупредить. У ребят заведено, чтобы за должниками постоянно велось наблюдение. А потому не делайте резких движений, не пытайтесь скрыться. И не обращайтесь в органы.

Старосвецкий оглядел Сашу и понял, что та созрела, и фортелей выкидывать не станет.

– Но вас всё же проводят, до станции метро «Парк Культуры». Всего доброго!

Старосвецкий толкнул дверь. Из кухни в коридор вышел тот самый субтильный мальчик с раздёрганной мокрой чёлочкой.

– Вам всё понятно, Александра? Пока вопросов ко мне нет?

– Всё понятно, Виктор. Нет никаких вопросов. Ни слова больше не произносите, прошу вас. Не надо…

И Саша быстро вышла из комнаты, потом – из квартиры. Сейчас она вообще ни о чём не думала. Шла вслед за грузным молчаливым водителем джипа вниз по лестнице и большее всего боялась увидеть свою любимую «Хонду-Сонату», с которой вскоре предстояло расстаться навсегда.

Шелестел дождь, и по лобовому стеклу бежали ручейки – то красные, то зелёные. В предрассветных сумерках, по опустевшим к утру улицам, Саша ехала в Крылатское и плакала. Окончательно пришла в себя лишь во дворе дома на Осенней, когда завела свою «Хонду» на стоянку. Ещё два дня машина будет с ней, а после? Ездить на работу в метро? А какая там станция? Наверное, «Павелецкая» или «Серпуховская». Сегодня суббота, а в воскресенье документы не оформляют.

Вот в понедельник или во вторник придётся подарить «браткам» два автомобиля и начать процесс передачи уютной квартиры в Хамовниках. Перво-наперво надо вывезти оттуда Таисию Артемьевну, которая, конечно, ничего не поймёт и расплачется. И Тане, и Аллочке придётся что-то лепетать, пряча глаза. Боже, как больно, как стыдно!

Нет, лучше не ждать понедельника, и с домашними объясниться сегодня. Нужно отдохнуть до полудня и ехать туда, к ним. Дочери в субботу нужно в школу, пусть она ни о чём не беспокоится хоть сегодня, а с Таней объясниться легче. Вероятно, что Аллочка, расстроившись, снизит успеваемость.

Саша уже хотела открыть дверцу и выбросить ноги на асфальт, но вдруг увидела, что на площадку въезжает молчановский джип «Шевроле-Блейзер», в котором вчера вечером Таня, Алла и бабушка и мраморная такса Бекки уехали в Хамовники. Фары погасли, и почти сразу же потух свет в салоне, и открылась передняя дверца. Всегда подвижная, спортивная, ловкая. Марина выбралась из внедорожника с трудом, сразу же закурила, и через минуту к ней подошёл не менее взволнованный Никита. Он наклонился к зажигалке жены, и Саша, прищурившись, заметила, что её пальцы дрожат.

– Ник, я боюсь… Я так боюсь, что готова бежать без оглядки отсюда. И все, всё им оставить. Ведь мой папа умер не случайно…

– Мариш, он от инфаркта умер. Не нужно сгущать краски.

Молчанов жадно затягивался, стараясь казаться уверенным, но не мог, и своими попытками успокоить только раздражал жену.

– От инфаркта! Ник, помяни моё слово, завтра я умру от такого же инфаркта, хотя сердца своего никогда не чувствовала! Как, кстати, и папа, – он же лёгкой атлетикой занимался и плаванием. А потом и ты коньки отбросишь, пусть даже у врача в последний раз был пятнадцать лет назад, да и то у зубного. А дальше… Дальше – девочки… Господи, почему мы Настю там же не оставили? Надо было отправить их с Ксюшкой вместе!..

– Мариш, ты с ума сошла совсем! – Никита смотрел в сторону дома и сбивал пепел о железную оградку. – Ей же в школу нужно сегодня. Ты сама меня уверяла, что сойдёшь с ума, если Настасья не закончит «Ретро»…

– Тогда уверяла, да, но теперь всё в прошлом! Всё, всё, всё, слышишь?! Какое там «Ретро», всё равно придётся убираться оттуда за неуплату. Ведь мы вот-вот голью-шмолью станем. Или мы умрём всей семьёй, если не согласимся на их условия. Ник, я уже на всё готова. Давай бросим всё и уедем с девчонками в деревню! Это – единственный выход…

– Перестань, ещё ничего не известно. Ты просто устала – поминки, всю ночь не спала, и на понт тебя запросто взяли. Пойдём домой, Мариш…

– Ты придурок, Ник. Мы влипли по-крупному, а ты всё трепыхаешься. Ну, пошли.

Марина, выбросив окурок, проследовала мимо «Хонды» и не обратила на Сашину машину никакого внимания. Молчанов вытер лицо широкой ладонью, будто умылся под дождём, и понуро побрёл за женой, также не заметив серебристой, хорошо знакомой ему «тачки».

Саша вышла из машины, заперла дверцы, подняла голову. Молчановы были уже дома, и в их квартире светились два окна – только два во всём громадном доме. Они не спят, и не будут спать, раз речь идёт о каких-то угрозах. Марина отправила Ксюшу в область, хочет спрятать там же и Настю, но разве это имеет смысл? Захотят найти, найдут и на Дальнем Востоке, не то, что в Ромашкино.

Прихрамывая, Саша добралась до подъезда, открыла кодовый замок, мечтая только о том, чтобы не встретиться с Ниной Васильевной или с Аликом. Может, позвонить к Молчановым, спросить, что случилось? Они же друзья, и это ко многому обязывает. Но чем она поможет Никите с Мариной, если сама попала в ужасное положение? Но поддержать, пусть морально, их нужно. И самой попросить совета, ведь Никита мог знать о делах Артёма хоть что-то. Всё-таки Марине лучше – у неё мужик живой. Никита сильный и добрый, у него две руки и два плеча. Он прекрасно знает Старосвецкого, а потому поможет несчастной вдове…

Консьержка похрапывала за дверью, Алик слушал плейер. Он кивнул Саше, но спрашивать ни о чём не стал. Нина Васильевна обязательно стала бы утешать свою любимую Сашеньку, которая нравилась ей куда больше, чем высокомерная Марина Молчанова. Вот так же четыре дня назад Александра Шульга поднималась в кабине лифта на десятый этаж, прилетев из Петербурга. Но тогда она была другой – капризной, наивной, уверенной в том, что правда всегда торжествует. Но сказка кончилась, и праздничные огни погасли.

Выйдя из лифта, Саша остановилась, прислушалась. Марина всхлипывала у самой двери, и опять что-то ласково бубнил Никита. Всё ясно, стараются не разбудить Настасью, у которой впереди трудный день. Нет, соседям сейчас не до неё, и лучше всего будет пройти к себе, умыться и поспать. Ведь на раздумья дано двое суток, а раздумывать не о чем.

И потому несколько часов можно посвятить крепкому, глубокому, освежающему сну. Кстати, часам к двум директор лицея попросил заехать, у него есть работа для секретаря-референта. Неудивительно – ведь Александра то и дело отпрашивалась, и потому чувствовала себя обязанной. Очень хорошо, что в субботу можно отработать должок.

«Сицилийская» дверь отпиралась много дольше обычного. Наконец, справившись с запорами, Саша вошла в квартиру. И сразу же бросилась в ванную, на массаж, потому что очень хотелось заплакать. Но, поразмыслив, она решила от купания в джакузи воздержаться. Скинув тесные туфли на каблуках, Саша села на постель дочери. Юбку и жакет стаскивала уже с закрытыми глазами. О том, что нужно удалить макияж с лица, даже не вспомнила. Подняла упавший на пол учебник политологии, положила его на стол и тяжело вздохнула.

Окна Аллочкиной комнаты выходили на восток, и девочка часто видела, как встаёт солнце. Она ещё не знает, что горизонт её жизни затянуло тучами, и самоубийство отца только открыло череду злоключений. Оттолкнувшись руками от подоконника, Саша дёрнула за шнурок. Вишнёвый плотный шёлк скрыл от неё светлеющее небо и проливной дождь. Положив рядом с подушкой сотовый телефон, завернувшись в своё, принесённое из спальни одеяло, Саша заснула – как только закрыла глаза.

* * *

С преподавателями лицея Саша не успела ещё сойтись, и в их компании на улицу не выходила. Вот и сегодня она дождалась, когда шумная группа протиснется в дверь, а потом люди разбредутся – каждый в свою сторону. Учащиеся гурьбой понеслись по Зацепе к метро, а Саша нога за ногу потащилась в противоположную сторону, на ходу доставая телефон. «Хонды-Сонаты» у неё больше не было – дарственную оформили сегодня в обед. А вечером договорились встретиться с Лёшей, Юрой и их юристами в квартире на улице Тимура Фрунзе, чтобы прямо на месте уточнить детали передачи недвижимости за долги.

Саша нажала семь кнопок на трубочке, послушала, закусив губу, но в Хамовниках к телефону никто не подошёл. Если вся весёлая компания ввалится без предупреждения, бабушка может испугаться, схватиться за сердце и здорово рассердить «долгопрудненских» ребят, в планы которых входило завершить бодягу с квартирой ещё на этой неделе.

Убедившись, что дальше ждать бесполезно, Саша набрала другой номер и тут же услышала голос Аллы. Дочка немного запыхалась – наверное, опять каталась на роликах или занималась аэробикой перед «видаком». А поесть, конечно, забыла – только сок выпила…

– Алька? – Саша так часто называла дочку, – ты давно дома?

– Час. Мы с Настей приехали после танцев, но с Бекки я одна гуляла. Марине Рэмовне нездоровится, и Настя с ней осталась.

– Ты обедала? – Саше очень хотелось сейчас побыть с дочкой, но от поездки в хамовники она не могла отказаться.

– Съела йогурт и бутерброд с колбасой. Но я обязательно, мам, поем. Прямо сейчас разогрею.

Алла говорила, как всегда, и в её голосе мать не угадывала ни тоски, ни страха. А ведь знала, что Алла переживает первый сильный стресс в своей жизни. Но школа «Ретро» учила своих питомцев выдержке в любых обстоятельствах и состраданию к тем, кому ещё тяжелее. Поэтому девочка старалась маму не огорчать, жить, как раньше, не прекращала даже тренировок по роллер-спорту. И лишь в родительской спальне, где стоял портрет отца, а рядом – стакан водки с куском хлеба, не побывала ещё ни разу.

– Курицу с лимоном разогрею в печке, и бульон с пирожками…

– Грибные «ушки» возьми в холодильнике – они мне удались на этот раз. Кстати, тебе и ужинать придётся одной, я очень поздно вернусь. К бабушке Тасе еду прямо с работы. Как Таня, не звонила?

– Добралась нормально. Тебе передавала огромный привет.

– Спасибо. А больше никто не звонил?

– Нет.

– Ну и ладно. – Саша немного успокоилась.

Значит, Аллочку Виктор пока не тревожил. Да и зачем ему это, если Саша пока не дёргается? Подарила машины, согласилась на все условия – исключительно ради Аллы. Лишь бы не напугали девочку, ничего с ней не сделали! А на барахло наплевать. Была бы крыша над головой да кое-какие средства на жизнь, а это Виктор при всех условиях обещал обеспечить. Но для того, чтобы он продолжал благоволить, нужно показать себя покорной, ручной, не опасной. Другого выхода у них с Аллой пока нет.

– Но всё-таки ты постарайся пораньше освободиться, – попросила дочка, и Саше стало мучительно жаль её. – Не люблю вечерами быть одна.

– Обязательно, Алька, ты только не сердись. Приходится папины дела улаживать, а бросить их нельзя. Ну, будешь молодцом?

– Конечно, буду, – пообещала дочка упавшим голосом.

– Тогда пока? Целую тебя и Бекки! Чао! – И Саша отключила связь.

Артём не раз говорил, да и сама она понимала, что воспитывает дочь слишком строго. Не позволяет ей побездельничать, просто поваляться перед «видаком» на тахте, поспать по выходным дольше обычного. Тем более что Аллочка никогда праздно не шаталась по улицам, кафешкам и клубам, и потому не нуждалась в усиленном режиме. Но Саша панически боялась ничем не занятых минут и часов, которые могли спровоцировать дочь на опасные знакомства и необдуманные поступки. Именно так и получилось с её двоюродным братом Траяном.

Сын Павла и Аурики поначалу просто увлекался граффити, особым способом разрисовывал стены домов в Кишинёве, и его хобби вызывало восхищение родителей. Мальчик был талантливый, пусть и несколько сумасбродный. Но это, считали они, пройдёт, и ни в коем случае не следует притеснять ребёнка. Пусть себе на здоровье самовыражается!..

Завершилось всё трагически. Траян Шульга скончался на восемнадцатом году жизни, оставив безутешных родителей горевать, мучиться и молиться. Вместе со своей подружкой Траян целыми ночами, приняв экстази, «колбасился» на дискотеках. Потом парочка перешла на героин и очень скоро у Траяна отказало сердце. Саша сочла, что именно от переизбытка свободного времени и недостатка родительского контроля пострадал смышлёный, бойкий её племянник.

Остановившись у кромки тротуара, Саша ещё раз набрала номер Таисии Артемьевны, и снова не получила ответа. Странно, ведь около больной должна находиться сиделка Калерия, которая всегда отвечала на звонки. Кроме того, Калерия полностью обслуживала бабушку Артёма – мыла полы и окна, готовила обеды, стирала бельё.

На зарплату сиделка не жаловалась – Артём удовлетворял все её прихоти, но был в то же время спокоен за Таисию Артемьевну. Если Калерия заболевала и не могла приехать в Хамовники, она, по договорённости с хозяином, приглашала свою племянницу, чтобы та исполняла эти обязанности, и деньги не уходили из семьи. Случая, чтобы старушка осталась одна, да ещё ранним вечером, отродясь не бывало, и потому Саша не на шутку забеспокоилась.

Перезвонив для верности ещё раз, и вновь не получив ответа, она спрятала «трубу», подобрала волосы заколками и застегнула плащ. Надела очки – от осеннего солнца весь день слезились глаза. Сегодня директор лицея принимал делегацию из Германии, и освободилась Саша только в пять. Тут же передала соответствующее сообщение на пейджер Старосвецкого, до которого так и не смогла дозвониться. Сейчас двадцать минут шестого – можно и встретиться, и подписать бумаги, и заверить их у работающего на «братков» нотариуса. Если Старосвецкий не обманет, то старушку помогут перевезти в Крылатское – ведь у Саши теперь нет своей машины.

– Александра Александровна! – позвал кто-то сзади, и она сильно вздрогнула.

От волнения не узнала голоса профессора из их академии, а ведь он тоже был на встрече с немцами. Обернувшись, Саша перевела дух. Значит, не бандиты. Во всяком случае, пока не они…

– Да!.. – рассеянно откликнулась она, боясь, что профессор её задержит.

Может быть, они договорились с Сергеем Николаевичем, директором, и заведующий кафедрой хочет дать референту поручение. Всё правильно – отгулы следует отрабатывать, но именно сейчас Саша никак не могла задержаться в лицее.

– А вы, я вижу, без машины сегодня. Вас подвезти?

Профессор уже хотел открыть дверцу своего «Мерседеса», уверенный, что секретарша примет приглашение. Но она отрицательно покачала головой.

– Почему же? Мне сегодня с вами по пути.

– Я не домой сейчас еду, – поспешно сказала Саша, ругая себя за идиотское поведение.

Когда кругом враги, и никто её не жалеет, не входит в положение, нашёлся всего один человек, который решил помочь ей добраться до дома. А она, поганка, начала ломаться, вроде как набивать себе цену. Не будь дело столь важным, Саша отложила бы его и села в машину профессора. Но он мог предложить довезти её просто из вежливости, и обрадоваться отказу. Да нет, Саша заметила, что профессор не очень-то вежлив, и с дамами любезничает только тогда, когда они ему нравятся по-настоящему.

– Мне нужно на улицу Тимура Фрунзе…

– О чём речь? Можно и туда подвезти.

Профессор не понимал, чем Саша так взволнована и почему отводит взгляд, она вся дрожала. Торопилась, переступала с ноги на ногу, но всё-таки стояла на месте.

– Ради вас с удовольствием сделаю крюк.

– Нет-нет, я на метро! Пожалуйста… – Саша чуть не плакала.

– Воля ваша. Тогда до завтра. – Профессор обошёл автомобиль, сел за руль. Потом снова выглянул: – Не вам в метро толкаться, Александра. «Мерс» тихонько заурчал и тронулся с места.

Александра, без отчества – такого ещё не бывало! Они были почти не знакомы, и если перебрасывались парой фраз, то только по работе. Наверное, когда застрелился Артём, директор лицея сказал коллеге о Сашином горе. Тот стал смотреть сочувственно, но в душу не лез.

До сегодняшнего дня он не оказывал Саше никаких знаков внимания. Но её бледный вид, синяки под глазами, звенящие в голосе слёзы вызвали у вечно занятого, с виду равнодушного, даже брезгливого человека настоящую жалость. Не такие люди сволочи, как она о них думает после всего, что произошло за последнюю неделю. Но гадости больше. Милейший Витя Старосвецкий оказался связан с бандитами, выколачивает для них долги, невзирая на дружеские отношения с Артёмом и с Сашей. И муж оказался не таким верным, надёжным и выдержанным, каким Саша его представляла. Значит, действительно не знала…

А друзья Артёма, которые истово крестились на кладбище, пили-ели на поминках, пропали; их было не найти даже по мобильному. Раньше Саша не испытывала недостатка в поклонниках – даже муж ревновал. И шубу подадут, и стул подвинут, и корзину роз пришлют на день рождения. А теперь воздыхателей след простыл; одни «братки» страстно желают увидеться, но это не особенно радует. А большинству на неё наплевать – например, директору лицея. Конечно, у него своих хлопот полон рот…

От вечернего пронзительного солнца глаза болели даже в очках, и Саше хотелось скорее спуститься в метро. Обдирая пуговицы, тяжело дыша, она пробралась вниз по эскалатору, проехала по Кольцевой две остановки, вышла на станции «Парк Культуры». Как раз здесь три дня назад её поджидал джип тёмно-зеленого цвета.

Немного отойдя от выхода, Саша снова вытащила трубку, попыталась дозвониться до Калерии. Но в её квартире никого не было; молчали по-прежнему и Хамовники. Размахивая сумкой, Саша бросилась бежать по Комсомольскому проспекту, и несколько раз чудом не уронила очки, потеряла две заколки.

Что-то там случилось – не может быть, чтобы сиделка не пришла в положенный час к своей подопечной и при этом не лежала больная дома. Но ведь тогда её должна подменить племянница Наташа, мощная грудастая девушка, которая раньше толкала ядро. И сама Калерия – набожная, одинокая, занятая только работой, никогда не заставляла себя долго искать, не обманывала Сашу с Артёмом, ни в чём им не отказывала, дежурила денно и нощно.

В свои сорок пять она не имела ни мужа, ни детей, жила с племянницей в двухкомнатной квартире на улице Знаменские Садки. Очень не любила бывать дома, особенно когда Наташа уезжала на спортивные сборы или к своему парню в Можайск; никогда не торопилась туда. И сегодня в любом случае должна была предупредить…

И всё-таки не хватает машины, сейчас бы без проблем добралась до бабушкиного дома. А так приходится бежать, чувствуя, как трепыхается сердце, и желчь вот-вот хлынет горлом. Из-за нервного потрясения нелады с печенью продолжались всю неделю. Скорее бы всё это кончилось, думала Саша. Отдам всё, что угодно, за возможность спокойно жить и не ездить на всякие «стрелки»! Самое главное, что сегодня с ребятами пообщаться не удалось, и неизвестно, приедут ли они вообще. Глупо, конечно, надеяться на то, что за сегодняшний день их обоих арестовали или уничтожили в разборках.

Наверное, «братки» хотят, чтобы вдовица-должница сама за ними побегала. Деваться ей некуда, беременной дурочке. Под дулом она не захочет ходить, и потому квартиру в центре Москвы попросит принять, да при этом ещё и в пояс поклонится. Машины уже у них, теперь ещё и за квартиру деньги выручат, толкнув по рыночной цене. Приятно, чёрт побери, этим бандюкам чувствовать себя вершителями судеб, и не каких-то раболепствующих голодранцев, а совсем недавно уважаемых, зажиточных, независимых людей!

Саша свернула мимо церкви Николы в Хамовниках, пробежала дворами и сходу оказалась на лестнице – кто-то распахнул всегда запертую дверь. Во дворе было тихо, светло, и пахло разогретой солнцем землёй, как в Крылатском. Иногда Артём выводил бабушку погулять в дворик, сажал на скамейку под берёзками. Но потом ему возиться со старухой надоело, и пришлось нанять Калерию.

Та прогуливала питомицу чаще всего на балконе, особенно в хорошую погоду, как сегодня. Наверное, старушка и сейчас дремлет в шезлонге под пледом. Совсем близко отсюда Комсомольский проспект, но деревья задерживают смог, и шума здесь почти не слышно. Специально выбрали такую квартиру, и выбор этот недавно одобрили «долгопрудненские» – а ведь им худого не надо.

После передачи квартиры Саша освободится от половины проблем. Останется только погасить задолженности шести банкам и одной польской фирме, но это потом, через месяц. Виктор обещал передышку… После удачного завершения контракта с бандитами он станет добрее, получит гонорар и по мере сил поможет Саше в дальнейшем.

Лифт она вызывать не стала, поднялась на третий этаж пешком. Какой ужас, ведь придётся сейчас уговаривать Таисию Артемьевну поехать в Крылатское, да ещё объяснять ей и Калерии, кто такие те самые господа, что явятся в семь часов. После того, как все бумаги будут подписаны, нужно вызвать сюда такси и отвезти бабулю на Осеннюю улицу. Но сейчас главное – добраться до кухни, выпить чаю, собрать бабушкины вещи. Как-нибудь они с Калерией управятся, а крупные предметы в последующие два дня перевезут грузчики. С бабой Тасей, разумеется, разговор получится не из лёгких. Она обожает эту квартиру и на новой долго не протянет.

Остановившись у металлической двери, Саша отдышалась, откинула волосы с лица и только тут обнаружила пропажу двух заколок. Вытащила остальные три, сунула их в карман плаща, облизала горькие сухие губы, которые забыла подкрасить перед уходом из лицея. Ещё раз вытерла лоб ладонью и позвонила, хотя имела ключи.

Она была уверена, что сиделка вот-вот откроет, но не услышала шагов даже после того, как надавила кнопку во второй и в третий раз. Зачем-то постучала кулаком по рейкам, потом, в отчаянии и смятении, уперлась в кнопку сразу двумя пальцами. Тишина, полнейшее безмолвие в квартире, где должны находиться два человека… О том, что бабулька откроет дверь, Саша и не мечтала. Но, в принципе, подползти потихонечку, с палкой, за это время можно. Калерии в квартире точно нет. Нет и Наташи. Неужели бабуля там одна?

А что, если и самой Таисии Артемьевны там нет? Где же она – в больнице? Если ей сделалось плохо, Калерия должна была сообщить. Саша сняла очки, с трудом расстегнула сумку, достала серебряный брелок с ключами. Ещё вчера ключей было больше. Вместе с машинами Саша отдала два из них, и ещё два – от гаражей. Здесь Сашу всегда кто-то ждал, и ни разу не пришлось отпирать дверь самой.

В соседней квартире определённо кто-то ходил – наверное, подсматривал в «глазок». Но Сашу здесь знали, и принять за воровку не могли. Там, кажется, одинокий мужчина живёт, а не кумушка-сплетница. Глянет и уйдёт – у него своих дел хватает. Какой стороной ключ вставлять, и какой замок сперва открывать, верхний или нижний? Вот так, ладушки, четыре оборота, теперь тянем ключ на себя, как учил Артём. Ничего, бабуля Тася, сейчас разберёмся, почему с вами никого нет. Разберёмся и позвоним сначала Калерии, а потом в агентство, устроим грандиозный скандал. Скажем, что никогда больше не будем здесь жить, и в их услугах не нуждаемся.

В Крылатском найдём вам добросовестную сиделку, выделим комнату. Пока та квартира будет нашей, вы там поживёте на всём готовом. А немного погодя переправим вас в Тулу, к Татьяне. И младшая дочка Вера у вас там живёт, её семья. Все они – ваши родственники, и вполне могут позаботиться. В Туле вам, баба Тася, будет лучше. У родственников квартиры, у Веры Матвеевны – дом в области. А нам с Аллой ещё неизвестно, куда придётся выезжать, и обеспечить уход за вами мы никак не можем. Тем более что Артёма больше нет…

Саша открыла второй замок, потянула за ручку тяжёлую дверь. Осторожно, чтобы в своём положении не споткнуться и не упасть, шагнула через порог. Морщилась от ставшего во время беременности невыносимым запаха мочи, мокрого белья, лекарств и спирта, которыми Калерия ежедневно обтирала старуху. Достала душистый платочек, зажала нос и плечом толкнула вторую дверь, которая обычно плохо поддавалась. На этот раз замочек сразу щёлкнул, но створка не пошла в коридор. Похоже, дверь что-то подпирало с той стороны, и Саша сразу же решила, что это баба Тася, невероятным образом добравшаяся до порога.

Прикусив губу и зажмурившись, Саша навалилась на дверь. Сдвинула препятствие, оказавшееся неожиданно тяжёлым. Это не может быть худенькая старушка, да и зачем ей ползти к двери? Разве что пожар, но тогда бы пахло дымом. И сосед должен вызвать команду, а после встретить Сашу на лестнице и сообщить о случившемся. Ей удалось открыть дверь ровно настолько, что просунуть голову в прихожую, а дальше створка не шла. Стараясь не расстегнуть и не потерять серьги. Саша заглянула внутрь квартиры и сдавленно вскрикнула, схватившись за враз заболевший живот.

У самой двери, поперёк прихожей, скорчилась Калерия, и под её головой поблёскивала маленькая кровавая лужица. Грузное, когда-то статное тело сиделки опало, распласталось, а сжатая в кулак рука вытянулась в сторону кухни. Домашние туфли слетели с ног женщины, и из-под задранной юбки, морщинясь, сползали лечебные чулки. Русые с проседью волосы склеились от крови, а лица Калерии не было видно – мёртвая лежала ничком.

Саша растерянно оглянулась, не зная, что предпринять. Хватать мобильник, звонить в милицию, звать на помощь соседей? Она заплакала, отступила назад и окончательно поняла, что Калерии, доброй душе, уже ничего не нужно. Всегда спокойная и терпеливая, милосердная, настоящая подвижница – за что её?

Неужели «долгопрудненские»? Но они не похожи на психов, которым не дождаться ключей от квартиры. Зачем мочить, когда можно запросто обойтись без крови? Вряд ли у кого-то могли быть счёты с Калей; она даже врагов не имела. Потрясающе умела ладить с людьми, всегда им уступала. Лишь бы не поссориться, не озлиться. Вот уж действительно – Бог выбирает лучших…

Калерию не могли убить ни за деньги, ни в аффекте. Только как свидетеля, только за компанию с кем-то. Она открыла дверь и сразу же получила пулю в голову. Убийцы перешагнули через тело и прошли в комнату бабушки Артёма. Или Калерию застрелили перед тем, как уйти? Были заперты оба замка – значит, убийцы знали, как с ними обращаться. Тогда откуда известно, что Калерия им открыла? Может, они вошли сами, застали беззащитных женщин врасплох и расправились с ними?..

Отчаянно извиваясь, Саша протиснулась в дверь. Поставила ногу так, чтобы не наступить на Калин подол или в кровавую лужицу. Но не утерпела, взглянула на круглую, в чёрных сгустках, рану. Тут же Сашу вырвало, потом раз и ещё. Никогда не доводилось ей видеть тело человека, с которым несколько лет была знакома. Они много раз пили вместе чай, подолгу беседовали, и сегодня Саша надеялась на Калину помощь. Да что же такое творится, господи?! Сил никаких нет! Ведь не возражала же, отдавала всё, что бандиты требовали в счёт долга, лишь бы не будить в них зверей! Но всё равно разбудила, и где гарантия, что того же самого не случится с Аллой? В том, что Таисия Артемьевна тоже убита, Саша уже не сомневалась.

Она приоткрыла стеклянную дверь и заглянула в до боли знакомую, прогретую солнцем комнату. Вещей там было немного – деревянная кровать, платяной шкаф, стол, четыре стула, костыли и палочка. Очень много цветов в горшках, а в красном углу – иконы, лампадка и ветки вербы, оставшиеся с весны. В приоткрытую балконную дверь ворвался стылый ветерок, взметнул занавески, пронёсся по квартире, и лёгкие седые волосы на голове лежащей в постели старушки затрепетали.

Таисию Артемьевну, по злой иронии судьбы, убили через подушку; точно так же застрелился и её внук. Теперь квартира освободилась, и объяснений не потребовалось. Осталось только вывезти мебель. Заодно они показали, на что способны, чем грозит малейшая заминка в осуществлении их планов. Ребята не остановятся ни перед чем, и нужно быстрее бежать отсюда. Перед Сашей открылось их с дочерью будущее. Именно сейчас стало понятно, в какой переплёт попала несчастная семья, и как трудно будет из него выбраться.

Сашу сломали через колено, начисто отбив желание противостоять злу и несправедливости. Стоя над постелью несчастной старушки, постоянно ощущая близость ещё одного трупа, Саша окончательно и бесповоротно признала ИХ власть – полную, безраздельную. Теперь она не посмеет заставить ИХ ждать. Она станет заглядывать ИМ в глаза, угадывать ИХ желания, идти для НИХ на любые жертвы. Лишь бы не повторился этот ужас…

Александра Шульга стала рабыней и уже не стыдилась этого. Она сделает всё, что ОНИ прикажут сделать. И ИМ не нужно больше следить за ней; ведь удалось сделать главное – убить её душу.

* * *

– Назарян Вазген Мартиросович?

Важный, похожий на гусака следователь Харчевников, сдувая пылинки со щёгольского дымчатого пиджака, то и дело поглядывал на часы. Всем своим видом он демонстрировал скуку от занятий заведомо неинтересным, неприбыльным делом об убийстве древней старухи и её сорокапятилетней сиделки.

Но закон обязывал осмотреть место преступления, составить протокол, а после опросить возможных свидетелей. Таковых оказалось всего двое, но соседка Таисии Артемьевны, встретившаяся во дворе с двумя крепкими молодчиками, ничего толком не запомнила. Шла из магазина, несла картошку, да ещё капусту, а внук всю дорогу просил яблочка. Так что было не до встречных-поперечных, сами понимаете.

Помнит только, что подход к парадному загородила чёрная иномарка. Когда соседка доставала из ящика газету «Московский комсомолец», из лифта вышли два парня в кожаных куртках, сели в машину и уехали. Больше она ничего сообщить не может. Случилось это около четырёх часов дня, но точного времени она не заметила.

– Да, Назарян. Пятьдесят девятого года рождения, – охотно подтвердил толстый добродушный Вазген.

Следователь, вытянув длинную шею с крошечной головкой, листал его паспорт. Вазген встревоженно ёрзал, изо всех сил стараясь понравиться начальнику. Саша сидела рядом с ним за столиком, а четвёртый стул занимал участковый, пожилой основательный дядька, немало повидавший на своём веку. Но и ему было невмоготу смотреть на залитую жиденькой старческой кровью подушку, на смятую постель, где много лет спала Таисия Артемьевна.

– Одно радует, что ничего она не поняла, сердешная, – сказал участковый, осмотрев комнату. Он снял фуражку, положил её на стол, пощипал себя за усы. – Да и видела плохо, морд этих говнюков не могла разглядеть. Вошли, взяли подушку, положили на лицо и сквозь неё выстрелили в лоб. Зачем стрелять-то было, могли и просто придушить – бабка и дрыгнуться не могла. – Круглое, со здоровым румянцем лицо участкового обмякло, посерело. Он от всей души жалел Таисию Артемьевну. – Ладно, что у вас, Сан Санна, ключи были. «Медвежатников» вызывать не пришлось…

– Расскажите, Вазген Мартиросович, что вы видели, – попросил Харчевников, кривя лицо, как будто жевал лимон.

Он хмурил светлые брови, крутил в пальцах выделанную под малахит авторучку. Записав данные Назаряна в протокол, следователь вернул ему паспорт.

– Вы утверждаете, что видели, как двое мужчин открывали дверь соседней с вашей квартиры ключами, потом вошли туда. Поподробнее припомните, как именно это происходило. Опишите этих людей – внешность, одежду, повадки. Вот в таком духе, пожалуйста. И постарайтесь ничего не перепутать, не утаить, даже случайно. Каждое ваше слово дорогого стоит. Договорились?

– Да-да, начальник, всё понимаю! – Вазген покосился на Сашу, искательно улыбнулся, будто извиняя за излишнее любопытство. – Дело в том, что я клиента ждал в четыре, а тот всё не шёл. Вдруг услыхал шаги на лестнице, к «глазку» нагнулся – а вдруг они? Вот только лая-то не слышал, а клиент с собакой должен был явиться.

– Почему с собакой? – Харчевников потёр пальцами виски.

– Да я, как бы сказать… Бизнес у меня оригинальный, начальник. И всё на дому, ни ногой за порог. Кругом такое творится, после дефолта жизнь ещё тяжелее стала. А я весной завёл трёх сучек, дворняжек. Симпатичных таких, весёлых. Вроде как дом терпимости устроил для породистых кобелей. Сучки мои – всегда пожалуйста. Ни блох, ни чумки, и к доктору вожу их каждый месяц. Кобели довольны, как и их хозяева. У собак, как и у людей, секс не только для продолжения рода, но и для удовольствия тоже. Каждый крутится, как может, и я такие услуги многим в нашем районе оказывал. Вон, Алексей Петрович знает, ему не раз жаловались, – повернулся Вазген к участковому. – Каля покойная тоже бегала, говорила, что лай из-за стенки бабульку утомляет. Голова у неё болит, бессонница…

– Бегала-бегала, а ты не унимался, бизнесмен! – едва не сплюнул участковый. – Пускай тебе хоть сейчас стыдно станет!

– А мне стыдно, мне очень стыдно!

Назарян прижал обе руки к сердцу. От его фланелевой серой рубашки пахло мандаринами и табаком.

– Клянусь, всё сделаю для того, чтобы помочь найти убийц! Значит, смотрю я в «глазок» и вижу, как два парня лет по двадцать пять двери ключами открывают. Спокойно так, по-хозяйски, как собственные. Мои девочки-собачки разлаялись, а этим – хоть бы хны. Я подумал, что квартиру продали уже или собираются продавать. Ведь Артём скончался, и дела у него в последнее время плохо шли, весь вклад в банке пропал; стали нужны деньги. Только не заметил, когда бабулю вывезли. Но не всё время же дома бываешь…

– Дальше что?

Следователь кусал колпачок ручки, соображая, сколько времени здесь провозится группа. Оба тела увезли в морг, фотографировать и обмерять в квартире закончили, и осталось разобраться со свидетелями, а также с женой внука погибшей старухи. Вернее, вдовой, что в данном случае было очень важно.

– Дальше они открыли дверь и вошли, захлопнули её за собой. Ну, а вскоре мой клиент подрулил со своим ризеншнауцером, и мы занялись делом. Вернее, не мы, а собаки, – смущённо поправился Назарян.

– Как они выходили, вы не видели? – спросил Харчевников.

– Нет. Зачем мне это всё? Я и не подозревал ничего. Не моё это дело. – Назарян жалел, что так вышло. – Всё внимание – клиентам.

– Шума, звуков подозрительных не слышали? – зевнул следователь.

– Нет, что вы! Я бы обязательно сказал! – заверил Вазген.

– Как выглядели эти молодые люди?

Следователь, несмотря на заторможенность, писал быстро и разборчиво, чему Саша изрядно удивилась. Но, с другой стороны, вкладывать душу в каждую «мокруху» ни один филантроп не смог бы.

– Вы детально сумели их рассмотреть?

– Да, прилично. Один – брюнет, другой – скорее светлый шатен. Оба коротко стриженые, в кожанках и в джинсах. Роста они высокого, типичные «быки». Я ещё подумал, что не хотелось заиметь таких соседей. Но что делать? Придётся самому квартиру менять. Если их лай побеспокоит, они вместе с собаками меня пристрелят.

– Опознать их сможете? – продолжая писать, спросил следователь.

– Нет, наверное, не смогу. Лиц не видел, у нас лампочка плохо горит.

Вазген поднял брови домиком и пожал плечами – мол, рад бы, да не получится.

Харчевников страдальчески сморщил лицо.

– А по голосам? – буркнул участковый, надевая фуражку.

– Да они ж молчали, Алексей Петрович! Ни словечка, представляете? Возились недолго, и я же не знал, что это убийцы!

– Вазген Мартиросович, вы уверены, что они открывали дверь именно ключами, а не отмычкой, к примеру?

Харчевников потёр щёку, и Саша догадалась, что у него ужасно болит зуб. Хотела предложить страдальцу таблетку анальгина, но постеснялась.

– Или вы только предполагаете, что это были ключи?

В дверном приёме возник двухметровый детина в джинсовой куртке. Следователь, увидев его, радостно вскинулся.

– Влад, ну что там? Нижние соседи видели что-нибудь? Может, слышали? Допросил их?

– Допросил, Игорь Валерьевич, но… Дома их в тот момент не было. Там супруги проживают по фамилии Каштановы. Оба были на работе – я проверил, так что тут чисто.

– Попробуй ещё во дворе поспрашивать, мало ли что…

– Ладно, сбегаю. – Влад отклеился от косяка и пропал.

– Игорь Валерьевич, я точно-то не могу сказать, – сознался Вазген. – Но лично мне показалось, что у ребят именно ключи были.

– Больше ничего не можете сообщить? – Следователь развернул бланк протокола, подвинул к Назаряну. – Нет? Тогда прочтите и подпишите каждую страницу, добавив перед этим «С моих слов записано верно». Далее можете быть свободны. А с вами, Александра Александровна, мы ещё поговорим. – Харчевников аккуратно вложил подписанный Вазгеном протокол в папку. – У вас с собой паспорта нет?

– Есть. Вот, пожалуйста.

Саше не понравился этот следователь, но она сдержалась. Кажется, он видит во вдове внука Таисии Артемьевны не пострадавшую и даже не свидетеля. Следователь почти уверен, что убийство старушки было выгодно в первую очередь Александре Шульге. Поэтому он так настойчиво спрашивал Назаряна о ключах – ведь только Саша могла дать преступникам брелок и тем самым помочь им проникнуть в квартиру против воли находящихся там людей.

– Завтра вы подъедете в прокуратуру для официального допроса, а сейчас я ввиду недостатка времени спрошу вас о самом главном. С какой целью вы сегодня приехали сюда?

– С целью повидать бабушку своего покойного мужа. Она была очень больна, плохо видела, передвигалась только с посторонней помощью. Нам с мужем часто приходилось её навещать.

– Тогда вопрос второй. Кто является собственником этой квартиры?

– Я. И Таисию Артемьевну временно прописала на своей площади, то есть зарегистрировала. Вы можете поднять все документы и убедиться…

– Значит, ваш муж покончил жизнь самоубийством восьмого сентября? – Склонив к плечу напомаженную голову, Игорь Валерьевич разглядывал Сашу и хмурил лоб. – Прошло меньше недели, а вы в отличной форме.

– Стараюсь держаться, – язвительно-вежливо отозвалась Саша. – Если нужно, принесу в прокуратуру свидетельство о смерти.

– Да, конечно. Потерпевшая Лукьянова была родной бабушкой вашего мужа?

– Да, матерью его матери. Фактически она Артёма и воспитала.

– А где проживал ваш муж? – поинтересовался Харчевников.

– Он купил квартиру в Крылатском. Там проживали и мы с дочерью.

– Понятно. Дочь Алла – ваш с мужем единственный ребёнок?

– Пока да, но сейчас я беременна, – посчитала нужным Саша сразу же заявить о своём праве на снисхождение.

– Значит, пока единственный. И так будет считаться вплоть до рождения второго ребёнка. – Игорь Валерьевич говорил, как робот – монотонно, невыразительно, медленно. – Я понял, что вы втроём проживали на другой квартире, а здесь находилась только потерпевшая, за которой ухаживали нанятые сиделки. Главной среди них была Калерия Антиповна Козодой, пятьдесят третьего года рождения. Вы с ней были знакомы?

– Разумеется, были. Калерия Антиповна ухаживала за бабушкой последние три года, и фактически была членом нашей семьи.

– После смерти мужа та квартира также должна перейти в вашу собственность? Никаких других наследников он не назначил? Оставил ли он завещание в вашу пользу? Живы ли его родители? Имеются ли братья и сестры?

– Жив отец, но он не расписывался с матерью и Артёма своим сыном официально не признавал. Нинель Матвеевна, дочь Таисии Артемьевны, скончалась двадцать лет назад – она тоже наложила на себя руки. Квартира на Осенней улице действительно переходит ко мне по завещанию – сейчас я открываю наследственное дело. У Артёма есть сестра двадцати трёх лет, но в завещании она вообще не упоминается. Что вас ещё интересует?

Саша сидела, как на иголках. Уже восемь вечера, Аллочка волнуется. О том, что произошло с прабабушкой, она ещё не знает. Но раз мать задержалась, да ещё так надолго, начнёт выдумывать причины – одну страшнее другой.

– Значит, теперь у вас две квартиры? – Игорь Валерьевич стёр едкую усмешку ладонью. – Две комнаты здесь, а там?

– А там – три. Так уж получилось. Может быть, я по закону не имею на это права?

– Имеете, кто же спорит? Только налоги вовремя платите. Но скажите честно и откровенно, вы собирались продавать эту квартиру? Калерия Антиповна Козодой во дворе нескольким старушкам на сей счёт вчера обмолвилась. Вы просили её подготовить бабушку к этому жуткому удару. Как известно, старики боятся переездов. Вы предполагали, что без скандала Таисия Артемьевна с площади не съедет. А бабуля упереться могла, раз привыкла здесь жить…

– Да, я просила Калю об этом, не отрицаю. Бабушка точно стала бы возражать, но я надеялась объяснить ей, почему решила продать жильё. Я на это имею право. После кризиса я не могу содержать такую громадную площадь, к тому же нужно отдавать долги мужа. А долги эти таковы, что стали причиной его самоубийства. Только что я продала две иномарки, теперь вот пришла очередь квартиры. Кажется, я рассказала вам даже больше, чем следовало.

Саша тряхнула головой, отбросила назад волосы, сверкнув крохотными бриллиантовыми серёжками.

– Сделала я это с одной целью – поскорее выяснить наши отношения и уехать домой. Меня ждёт дочка.

– Я же не возражаю – поезжайте! – неожиданно миролюбиво сказал Харчевников. – Значит, вам срочно нужны были деньги, но вы боялись, что старушка воспротивится переезду. Теперь, после её гибели, препятствий не осталось. Правильно я понимаю?

– Правильно. И в то же время должна вам сказать, что вы абсолютно напрасно подозреваете в случившемся меня. Да, конечно, проще засудить того, кто под рукой, чем искать настоящих преступников. Мне можно идти??

Саша рывком застегнула «молнию» на сумке.

– Насчёт того, что вас обвиняют… Это вы сказали, а не я. А мне ясно только одно – вам объективно выгодна смерть гражданки Лукьяновой, но это отнюдь не означает, что именно вы причастны к случившемуся. Вам, если можно так выразиться, просто повезло. Постулаты римского права действуют не во всех случаях, но помнить о них следует постоянно. Вы сегодня открыли дверь квартиры своими ключами? Постоянно носили их с собой?

Игорь Валерьевич махнул рукой на заглянувшего Влада, сделал знак участковому, чтобы тот подождал на кухне.

– Да, это моя квартира, и я имею ключи от неё. Носила все на одном брелоке. Когда на звонок дверь не открыли, я достала ключи.

– Отлично. А ваш муж тоже постоянно носил с собой брелок? Или у вас была одна связка на двоих?

Зубная боль немного отпустила, и Харчевников уже не так ненавидел весь свет.

– Нет, муж имел свои экземпляры всех ключей, в том числе и этих. Тоже никогда с ними не расставался.

– А не говорил ваш муж, что потерял ключи? Или они пропали на некоторое время, а затем появились? Припомните, не происходило ли подобного с вашей связкой. До кучи задаю третий вопрос – у кого ещё могли быть такие ключи?

– Артём мне о пропаже ключей ничего не говорил. В последнее время мы вообще мало виделись. Муж подолгу лежал в постели и, как оказалось, отдалялся от всего живого. Даже если ключи и пропали, Артёму было всё равно. Если взяли, а затем вернули, он и вовсе мог не заметить. Но я точно могу сказать, что мои ключи были при мне всегда.

– А где Артём держал свою связку? Вы в курсе?

– Само собой. Он держал ключи или в кейсе, или во внутреннем кармане пиджака. Иногда обе связки лежали в тумбочке, в нашей спальне. Кроме нас, экземпляры ключей от этой квартиры имела Калерия, иначе она не смогла бы свободно заходить в квартиру и выходить из неё. У неё брелок в сумке должен быть…

– Да, он там есть. Но, к сожалению, Калерии Антиповне я не могу задать те же вопросы, – посетовал Харчевников. – И это все экземпляры? Больше ни у кого не было копий?

– Больше ни у кого. На брелоке дочери ключи только от двери той, другой квартиры. Взять ключи, принадлежавшие нам с мужем, теоретически могли несколько человек. К мужу приходили друзья. Коллеги, сотрудники его фирмы. Наши соседи, супруги Молчановы, не раз забегали. Вечером седьмого сентября я «Стрелой» я уехала в Петербург, вернулась ровно через сутки самолётом и нашла мужа мёртвым. Не знаю, с кем он за это время мог встретиться. Да, возможно, с наших ключей сняли слепки. Но лично я никому не говорила, где лежит моя связка.

Саше показалось, что взгляд следователя потеплел, и морщины на его лбу разгладились.

– Насчёт Артёма я не знаю, и насчёт Калерии тоже.

– А вы подозреваете кого-нибудь? Не предлагали ли вам какие-либо подозрительные лица купить эту квартиру?

– Мне много кто предлагал. Товар-то – пальчики оближешь!

– Вы можете назвать этих людей по фамилиям, по именам? Подумайте до завтра. – Игорь Валерьевич взглянул на часы. – Сейчас закончим. Я прекрасно понимаю ваше состояние.

– Да, оно не из лучших. А что касается имён, то я не спрашивала их, потому что не выбрала достойного покупателя. Мы просто поговорили по телефону, но сюда я пока никого не приглашала.

– Подпишите. – Следователь протянул ей листки протокола. – Вы работаете? Если да, назначим нашу встречу на вечер.

– Да, лучше бы вечером подъехать, – согласилась Саша.

– Тогда можете идти. Вот по этому адресу зайдите завтра.

Харчевников написал несколько строчек на листке, вырванном из блокнота, сложил его вдвое, протянул Саше. Та рассеянно взяла, зажала в кулаке.

– Да, до завтра постарайтесь подготовить список имён тех людей, которые могли получить ключи от этой квартиры. Скажем, за последние два-три месяца… И тех, кто вообще бывал у вас – родственников, знакомых и прочих. Круг общения Калерии Козодой проверим обязательно, но это уже – не ваша забота. Извините, что задержал вас. – Харчевников пожал Саше руку, проводил её до дверей. На пороге между прочим добавил: – Квартиру мы сегодня опечатаем, и продать её вы сможете лишь после того, как будут выполнены необходимые следственные действия, О чём вам обязательно сообщат. Всего доброго.

Следователь ушёл на кухню, к своей группе, а Саша вышла на прокуренную лестницу, где весь вечер толпились соседи бабы Таси. Но сейчас уже никого не было – все разбрелись кушать и спать. Саша схватилась за перила. Стала медленно спускаться вниз, не представляя, как доберётся до метро, а потом – до дома. И за что, за что их убили? Ни про Старосвецкого, ни про «долгопрудненских» ничего следователю не сказала, и потому они вряд ли осерчают.

Сегодня подписать документы не получилось, процесс передачи квартиры из-за двойного убийства осложнился. Но всё равно, пусть немного позже, жильё перейдёт к ним. Каля-то, бедная, она-то совсем здесь не при делах, а так ужасно поплатилась…

Саша вышла во двор, сразу же запахнула плащ, потому что всё тело потряс озноб. Она брела, наталкиваясь на песочницы и скамейки, не разбирая дороги, и ветки хлестали по лицу. Остановилась, обернулась на окна квартиры – они светились, словно всё было по-прежнему. Запуталась, заблудилась, как в дремучем лесу, и выхода нет. Её подозревают в организации убийства бабушки мужа. Не хватало, чтобы завтра, в прокуратуре, Александру Шульгу взяли под стражу…

* * *

Из квартиры ничего не пропало, что исключало вероятность убийства двух женщин с целью ограбления. Да и нечего было взять у бабули Таси – деньги в квартире не хранились, нужные суммы Калерии выдавал Артём, когда в этом возникала необходимость.

Но кому и зачем понадобилось привлекать внимание к этой квартире – неужели Юре и Лёше? Вряд ли – они на рожон без крайней нужды не полезут. Тем более что после убийства продать эту жилплощадь будет куда сложнее. Неужели это сделал кто-то другой, положивший глаз на лакомый кусочек недвижимости? Сначала Таисию Артемьевну убили, а потом и до самой Саши доберутся, чтобы не осталось в живых ни одного из тех, кто имел отношение к этой квартире прежде.

Но если баба Тася сама ни с кем познакомиться не могла, и при ней неотлучно находилась Калерия, то вряд ли последняя умолчала бы о подозрительном интересе каких-то типов к квартире, не забеспокоилась бы, не сообщила хозяевам. А вдруг Артём уже пообещал кому-то жильё в Хамовниках, и теперь сшиблись в схватке за недвижимость две конкурирующие группы? Как же Артём дошёл до жизни такой, чтобы, собираясь продать квартиру своей жены, не поделиться с собственницей своими планами?

Но когда Саша вышла на вечерний Комсомольский проспект, она уже ничего не чувствовала – ни страха, ни жалости, ни даже удивления. Это случилось, и всё, прошлого не воротишь. Нужно жить дальше, не раздражая и без того израненную душу воспоминаниями. Бедным женщинам уже ничем не помочь, даже если Сашины глаза сгниют от плача.

Нужно дождаться троллейбуса, потому что дорогу до метро после всего пережитого не осилить. Когда Саша бежала к бабушке, ещё ничего не зная, торопилась поскорее её увидеть, было невыносимо жарко. К истекающему потом телу противно липло шёлковое бельё. Хотелось остановиться и с наслаждением почесать ноги под хвалёными итальянскими колготками, треснувшими в первый же день. Белый невесомый плащ Саша мечтала скатать и сунуть в сумку, но так и не нашла для времени. Теперь он спасал Сашу от холода. Только бы дождь не пошёл – ведь зонта с собой нет; забыла в приёмной директора, когда убегала из лицея.

Подошёл троллейбус. Саша еле встала с металлической скамейки под крышей павильона, с трудом сделала несколько шагов, схватилась за поручень и забралась на ступеньки. Тут же шлёпнулась на сидение, закрыла глаза и пожалела, что скоро придётся выходить.

Её отчаянию, её наивным грёзам пришёл конец. Казалось, что ни единого импульса обезумевшего от стрессов мозга, ни единой порции адреналина, выброшенной в кровь, Саша больше не выдержит – или разорвётся сердце, или погаснет рассудок. Ничего не выражающими глазами она смотрела в окно и видела только одни огни. А кроме них – ничего. Потом огни превратились в стрелы, и Саша поняла, что засыпает. А троллейбус остановился у станции метро, открыл двери, и нужно подниматься, выползать на улицу, переходить дорогу.

Растолкав уже начавших посадку женщин, Саша выпрыгнула на тротуар, пробормотала в пустоту извинения, но даже сама их не услышала. Она надеялась об освещённом тёплом вагоне метро хоть немного унять дрожь, помассировать онемевшие ноги, которых почти не чувствовала. Лишь мелко тряслись колени, да вспыхивал острой болью позвоночник при каждом ударе сердца.

Саша рвалась домой, в джакузи, в негу толстого купального халата, под одеяло, в которое можно завернуться с головой и отключиться хотя бы до утра. Она стоя доехала до «Киевской», где нужно было делать пересадку, а в другом вагоне изловчилась и села на освободившееся место. Кожа сидения грела сквозь плащ и костюм. Простое человеческое тепло, оставленное недавно вставшей с этого места дородной дамой, – именно таким оно и должно быть. Саша подумала об этом и тут же забыла, потому что рядом сел мужчина в замшевой куртке, и в ноздри ударил знакомый до тошноты запах парфюма «Айсберг».

– Сашенька, слушай меня внимательно. Но головы не поворачивай, ладно? Пусть думают, что я бормочу себе под нос. У нас мало времени. Я выйду на «Кутузовской», а ты поедешь дальше.

Старосвецкий вёл себя так, словно каждый день ездил в метро, а не крутил руль «Вольво» представительского класса. Неужели он следил за ней? Иначе откуда узнал, когда именно Саша спустится в метро и в какой вагон зайдёт? Следил по крайней мере от троллейбусной остановки. Никого вместо себя не послал, решил сам снизойти. Что ему нужно?..

– Я тебя внимательно слушаю.

У Саши не оставалось сил на эмоции. Странно, почему Виктор выбрал именно вагон метро для разговора да ещё отвёл на него всего несколько минут?

– Ты вела себя правильно, не назвав ни одного имени следователю. Думаешь, откуда я всё знаю? Это мой секрет, скажем так. И завтра, в прокуратуре, придерживайся той же тактики. Если станешь болтать лишнее, запросто можешь сесть. Ты ведь умная женщина, и всё сама прекрасно понимаешь. Заартачишься – тебя моментально обвинят в организации убийства старушки и её сиделки; тогда в кабинете следователя арестуют. Ты с этого дня у прокуратуры под колпаком, и упаси тебя Боже начинать свою игру. Я предупреждаю на всякий случай, чтобы не было соблазна. А ребята всегда рядом…

– Они убили?.. – У Саши перехватило дыхание.

Сюр, бред, невероятный, бестолковый сон. Кругом люди, рядом сидит человек, работающий на бандитов. А Саша не может вскочить и крикнуть, чтобы его задержали. Он-то выкрутится, а её обвинят в организации двойного убийства. Ей была выгодна смерть бабушки покойного мужа – Харчевников всё растолковал. Он, конечно, работает на мафию. Сам Витя Старосвецкий ведь никого не убивал, и ему ничто не грозит. На кой чёрт лишать жизни незнакомую старуху, от которой милейший парень не получит никакого наследства? Да и незачем – у него квартира, дача, машина, всё по высшему разряду. Престижная должность в банке, которая не имеет касательства к торговле недвижимостью…

– Я ничего не знаю, радость моя. Они же мне не докладывают. У тебя сейчас одна задача – доказать следователю, что это сделала не ты. А печать с квартиры снимут дня через три. Ребята подождут. – Виктор тронул тёплой сухой ладонью Сашину руку, ледяную и влажную. – Мне пора, солнышко. До встречи.

Старосвецкий пружинисто вскочил и одним прыжком преодолел расстояние до дверей, шагнул на платформу. И пошёл, отмеривая шаги длинными ногами, наклонив голову вперёд.

Саша не помнила, как добралась до выхода на «Крылатской». Долго дышала полной грудью, распустив на шее шарфик. Дождь всё-таки хлынул, и пришлось идти до дома по радужным от бензина лужам, черпая в туфли. Вскоре с длинных Сашиных волос полило, как из водосточной трубы. Костюм с блузкой теперь придётся стирать и гладить. Здесь не Америка, где в моде исключительно сухая чистка.

Окна Сашиной квартиры были освещены. Гости у Аллочки, или она не хочет сидеть с собакой в темноте? Но всё-таки странно; по крайней мере, раньше, когда дочка оставалась одна дома, она не устраивала такой иллюминации, а зажигала торшер или настольную лампу.

У Молчановых все люстры тоже играют хрустальными подвесками, и не задёрнуты шторы. Странно, но после того, нечаянно подслушанного разговора на стоянке Никита и Марина не заходили к Саше, не звонили и вообще старались не попадаться на глаза. В субботу и в воскресенье Саша пробовала позвонить в их квартиру, встретиться с соседями, но те как в воду канули. И, наконец, сегодня Алла сказала, что Марине Рэмовне нездоровится, и Настя осталась с ней дома. Так плохо стало, что пришлось вызывать врача? Надо к ним забежать, узнать, как дела.

У их подъезда стояли две машины, и под козырьком курил очень знакомый мужчина. Но Саша никак не могла его узнать, потому что внимание отвлекал микроавтобус с красным крестом, в котором сидел шофёр и наливал из термоса кофе в крышку. Больше ни кого кругом не было – только они трое.

Кто же он, высокий худой блондин в обвислом джемпере и джинсах с пузырями на коленях? Блондин курил и плакал, лицо его кривилось, морщилось, временами застывало в страдальческой гримасе. Но всхлипываний Саша не слышала, потому что вокруг всё журчало, булькало, чавкало, шуршало, да ещё невдалеке лаяли собаки.

Саша подошла поближе, сгребла ладошкой со щёк воду, откинула назад мокрые блестящие волосы и наконец узнала плачущего человека.

– Никитушка!

Саша сама оглохла от своего крика, и почему-то сразу же заболело горло. Молчанов не удивился, даже не вздрогнул. Он равнодушно взглянул на соседку и с трудом её узнал.

– Что случилось, Никитушка, милый? С Настенькой? С Ксюшей? Я слышала, Марина заболела…

– Марина умерла, – просипел Молчанов так, будто его гортань сдавила петля.

Саша окаменела, даже попыталась улыбнуться, потому что не до конца поверила услышанному.

– Она на днях говорила, что умрёт от инфаркта, так же, как отец, хотя никогда не жаловалась на сердце. Тогда мне казалось, что она преувеличивает, но всё так и случилось. Утром ей стало плохо, внезапно упало давление. Настя пошла прогулять собаку, а Марина заснула. Когда вернулась… – Никита мучительно и коротко застонал. – Всё было кончено. Настасья, конечно, кинулась «скорую» вызывать, и мне позвонила. Я прямо с торгов сорвался. Марина скончалась во сне. Она лежала на боку, отвернувшись к стене, и рука под щекой. Лицо такое спокойное, чистое, доброе…

– Когда примерно это произошло?

Саша трясла Никиту за плечи, пытаясь привести его в себя, немного расшевелить, прогнать оцепенение. Потом начала целовать – в щёки, в лоб, даже в губы. Ни его, ни её теперь некому было ревновать.

– Прошу тебя очень, расскажи!

– Эксперты скажут, когда именно она… И от чего конкретно. Пока говорят, что похоже на внезапное ослабление сердечной деятельности. Это у спортсменки-то, которая и насморком не страдала!

– Действительно, очень всё странно. А Настя дома сейчас?

– Настя у вас, с Аллой вместе. У неё жуткая истерика. И я не могу там находиться. Самое главное, что ничего не понимаю! Её не убили… Никак не могли убить. И в то же время очень уж это на руку одной компании. Маринку ещё до дефолта на счётчик поставили. В пятницу, после того, как Ксюшку в Ромашково отвезли, мы опять у них были.

«Я вас видела», – хотела сказать Саша, но прикусила язык.

– Но она же, ты говоришь, во сне, своей смертью…

– Да, всё так. Комар носа не подточит. Но теперь, по завещанию, я наследую и фирмы Маринкины, и долги, многократно возросшие за последнее время. Отдала бы всё до обвала, теперь не имела бы проблем. Но кто мог знать? У Маришки денег не было, она своего отца просила. Теперь уже можно сказать – тесть мёртвый, и ему ничто не повредит…

Никита сбил пепел с сигареты о стену дома, пятернёй взъерошил волосы.

– Он раньше в «Росвооружении» работал, у него там связи оставались, но три года назад он в тень ушёл. То есть оружием торговал напрямую, по-чёрному. Больше частью с теми странами, против которых введены международные санкции. Так что богатым человеком был тесть – на его деньги мы, собственно, и жили, и Маринкины фирмы содержали. Они вроде прачечной были – на них списывали средства. Но когда она у отца в последний раз попросила, он заартачился, отказался дать даже в долг. И Маришка своим кредиторам сказала – папа не в духе, погодите немного. Те включили счётчик, Маринка психовала очень, даже в Испании не могла отключиться. А когда мы вернулись, опаньки, тестюшка умер от того же самого, от чего потом и Маришка. А она унаследовала за ним очень много всего, но деньги-то большей частью лежали в банках. Оставалось несколько дней для того, чтобы снять нужные суммы и расплатиться. Но мы не успели, закрутились с похоронами, а потом начался кризис. Папины деньги пропали. Остались городская квартира, загородный дом, антикварная мебель, драгоценности. Две машины – джип «Гранд-Чероки» и «Рено-19». Тесть хотел расширять жилплощадь, да не успел, и отложенные на это дело баксы сгинули в банке. Теперь с меня обе квартиры требуют и имущество тестя. Марина не желала отдавать с такими процентами, но я теперь отдам им всё. Всё, понимаешь? Лишь бы девчонок не тронули…

– И куда ты денешься? – тихо спросила Саша, глотая слёзы.

– В Ромашки уеду. Буду девчонок воспитывать. Не хочу, чтобы мои долги к ним перешли. А меня всё равно дожмут – я же живой человек. И молодой – сороковника не праздновал ещё. Рано мне в сырую землю, тем более что Маришку себе век не прощу. Ведь не сберёг, не уговорил пойти на их условия. Детей не брошу ни за что. Наших с ней детей…

– Кто эти люди, Никитушка? – одними губами прошептала Саша.

Молчанов горько усмехнулся, опять закурил, спрятав огонёк в лодочке ладоней.

– Ни к чему тебе это, свои проблемы решай. И никаких советов мне не нужно. Сделаю то, что решил. Брошу всё к чёртовой матери, буду с удочкой на бережку сидеть по утрам, в трениках и в майке. Я пришёл к выводу, что там, в деревнях, среди изб, бань и огородов, куда больше счастья, чем здесь. Попариться, выпить кваску. Посидеть под рябиной или под яблоней, поглядеть на облака… Что ещё нужно-то нам, Саша? Мы с тобой оба овдовели среди наворочанной роскоши, и должны начать другую жизнь. Ради детей хотя бы. У меня их двое, и у тебя скоро двое будет…

Сигарета прыгала в крепких желтоватых зубах Никиты, и лился с края навеса бесконечный дождь. Шофёр в микроавтобусе дремал, встряхивал головой, устраивался поудобнее и вновь вырубался.

– Я был готов идти на любые жертвы, чтобы семье не было стыдно за меня. Чтобы жена и дочери многое могли себе позволить… Думал, что это и есть самая большая радость в жизни. И твой Артём имел такое же мнение. Мы снисходительно поглядывали на тех, кто остался на обочине, не сумел устроиться в новой жизни, кто только ноет и клянёт власть, вспоминает, как хорошо было при коммунистах. Мы не были такими! Мы пребывали в непоколебимой уверенности, что родились для свободного рынка, как птицы для полёта. Ты заметила, что для наших детей любое море было просто морем? А как оно называется – Средиземное, Красное, Эгейское, Балтийское. Чёрное – какая разница? Мы верили в удачу, мы надеялись расплатиться. Не думали, что такое произойдёт с банковской системой. Обмануть можно старуху с её грошовыми гробовыми, но не нас, не господ Лукьянова и Молчанова! А теперь я и тебе рекомендую уехать в Молдавию или под Тулу. Куда-нибудь, на парное молочко. Эта страница в нашей жизни перевёрнута, и нам будет, что вспомнить. Но цепляться за барахло мы не должны. Выздоровеем на природе, на огороде, тогда подумаем, что дальше делать. Мы стали другими, Сашка! В тот вечер, после похорон Артёма, мои родители, как оказалось, в последний раз на сноху поглядели. И я не желаю обрекать их ещё и на свои похороны, а перед тем – и на похороны внучек! Мне было ясно сказано в ту ночь: «Ты умрёшь последним, а перед тем схоронишь всю свою семью…»

– Я тоже решила расстаться с прежней жизнью. – Саша осторожно просунула руку под локоть Никиты. – А как же иначе-то? Хватит с нас горя, хватит потерь. Мы своими руками не выроем могилы нашим детям. – Саша подумала, стоит ли говорить Молчанову про бабушку Артёма и решила, что нет, не стоит. – Пойдём в дом, здесь зябко.

– Пойдём. – Никита набрал код на щитке. – Ты к себе сейчас?

– Нет, к вам. Я тоже хочу с доктором поговорить. – Саша поймала удивлённый взгляд Молчанова и даже обиделась. – Вы были со мной, когда не стало Артёма. И я не брошу тебя с девчонками сейчас…

Не дожидаясь охранника, Саша вызвала лифт, и зубы её стучали от холода. Никита обнял соседку за хрупкие плечи, прижал к себе, и так они вошли в кабину. Саше хотелось поскорее увидеть свою подругу, несмотря на то, что Марина уже никогда не сможет ответить на её обычный «приветик». И думала только об этой совсем близкой встрече со спокойной неподвижной Мариной, а не о грядущем расставании навеки, до которого ещё нужно дожить…

 

Глава 3

Порывистый восточный ветер то и дело хлопал дверью балкона, швырял Саше в лицо ледяные капли дождя, пролетал по опустевшей квартире, притихшей в ожидании расставания с хозяевами. Вдова сидела одна на кухне и в третий раз просматривала пришедшую вчера по почте видеокассету. Обратный адрес на пакете она так и не смогла разобрать. Кажется, посылка была из Белоруссии.

А вчера, перед тем, как забрать послание из почтового отделения, Саша крючком вязала будущему ребёнку кофточку, и старалась думать только о нём, неведомом, но любимом сыночке. Думала о том, как назвать его, но ещё не решила твёрдо. То склонялась к тому, чтобы дать ребёнку имя его несчастного отца, то думала, что младенцу лучше стать Александром Шульгой, в память дедушки. Неожиданно добавила к этому списку ещё одно имя – Траян. Так звали непутёвого племянника, которого Саша всё равно жалела. И, в конце концов, пришла к выводу, что имена её детей будут звучать так – Алла и Траян. Возможно, фамилии у них будут разные, ведь у Павла с Аурикой больше детей нет, и им будет приятно увидеть нового Траяна Шульгу.

А потом она пошла на почту, получила небольшую лёгкую коробочку, упакованную по всем почтовым правилам. Ничего не понимая, уже на кухне Саша разрезала веревочку, отломила сургуч, развернула бумагу и достала футляр с видеокассетой. Но никакого письма, объясняющего, в чём дело, не было, и Саша долго не решалась поставить кассету в «видак».

Тучи так и ползли на запад, орали вороны, усиливая лютую тоску, и Саша смотрела на футляр с уже просмотренной кассетой, пила бесконечный чай с молоком и ждала, когда наконец-то явится Старосвецкий. Чуть располневшая за последний месяц, с округлившимися щеками, очень похожая на рафаэлевскую Мадонну, она навсегда отказалась от чёрного цвета – прочитала, что это может повредить будущему ребёнку.

Сейчас она надела кружевное платье, больше похожее на ночную рубашку, а под него – красное бельё и красные же плотные колготки. Сочетания в духе нынешней европейской моды нравились Саше, делали её мягче, кокетливее, естественнее. Кровь с молоком – так называла Саша про себя этот наряд. Когда надевала его, веселела, успокаивалась, не думала о том, что великолепную эту квартиру на днях придётся покинуть. Виктор, как и обещал, на месяц оставил Сашу в покое, но как раз сегодня, в воскресенье, одиннадцатого октября, срок истёк.

Саша включила электронную рисоварку, отжала морковный сок в комбайне и опять уселась за стол. Вкусы изменились, стали причудливыми и непредсказуемыми, на каждый день разными. Сегодня вечером нестерпимо захотелось сырой морковки с рисом и чаю с молоком. Вчера Саша весь день пила кофе со сливками и ела горячие тосты, щедро намазанные маслом.

Но одно пристрастие, не касающееся еды, сохранялось. Как только Алла уходила гулять с собакой или уезжала в школу, Саша садилась перед видеомагнитофоном и просматривала кассеты, заснятые в турне по Скандинавии, возвращалась в ту, счастливую, свободную, достойную жизнь. А потом подолгу рыдала, понимая, что не имеет на это права. И всё равно, как только оставалась одна, снова хваталась за футляры, на которые наклеила портреты – Артёма, Аллочки и свой.

Та женщина в бикини, гибкая, как лоза, загорелая, с голливудской улыбкой и сияющими глазами, совсем не была похожа на теперешнюю Александру. Она как будто поднялась по трапу, взлетела в сверкающем самолёте, и тот растворился в небесной голубизне, как прекрасное облачко. Александра проводила в аэропорту Прекрасную Даму, которая больше не вернётся.

Но вчера у неё появилась новая кассета – уже из ЭТОЙ жизни.

– Мы посылаем вам материалы, которые были переданы вашему мужу пятого сентября. Вероятнее всего, он скрыл от вас факт получения этой кассеты, но вы должны обязательно просмотреть представленные материалы. Вы заняли место своего мужа, унаследовав не только его имущество, но и его долги, его проблемы…

На экране возник плечистый детина в камуфляже и в маске-чулке; говорил он явно изменённым голосом. Сидел за пустым столом в тёмной комнате, и за его спиной светилось маленькое окошко, похожее на «волчок» тюремной камеры.

– Некоторые кадры в связи с самоубийством Артёма Михайловича Лукьянова и гибелью его бабушки потеряли актуальность. Но вы с дочерью живы, поэтому не можете пренебречь грозящей опасностью. В милицию не обращайтесь – этим вы только навредите себе и девочке. Ситуация находится полностью под нашим контролем. Если вы пойдёте на сотрудничество с нами, бояться нечего. Сразу предупреждаем, что это – не розыгрыш…

Саша уже знала, что увидит дальше, и потому выключила «видак», уронила голову на руки, запустила пальцы себе в волосы и принялась раскачиваться из стороны в сторону, тихонько и жалобно воя сквозь зубы. Понятно, почему Артём застрелился, получив эту кассету. Он устал бояться, а выхода для себя не видел. Неизвестные бандиты наглядно продемонстрировали, что могут проникнуть к ним в дом, не говоря уже не том, чтобы снять все семейство на улице. Ещё при первом просмотре Саша определила, что наблюдение велось ещё в июле, после возвращения из скандинавского тура, и заканчивалось в сентябре, буквально накануне того, как кассета была передана Артёму.

Лукьяновых снимали у поста консьержки, дома в гостиной и на кухне, всех вместе и порознь. Запечатлели даже Таисию Артемьевну в постели, и Калерию, которая обтирала её огромной розовой губкой, как делала это каждую неделю, старушка уже давно не могла забраться в ванну, а чистой хотела быть всегда и при любых обстоятельствах. Значит, кто-то умудрился пробраться в ту квартиру; и что теперь удивляться лёгкости, с которой мерзавцы проникли туда четырнадцатого сентября, когда было совершено двойное убийство?

А апартаменты на Осенней были буквально у них под прицелом. Со вкусом и сознанием собственной безнаказанности эти уроды демонстрировали свои возможности. Они могли уничтожить всё семейство где угодно – на улице, в парке, во дворе, в дорожном происшествии. На Аллочку во время прогулки с таксой вполне мог напасть маньяк, а дома у бабушки случиться пожар, и при этом будет совершенно невозможно доказать причастность к этому тех, кто стоит за парнем в камуфляже и маске. Каждый шаг Саши, Артёма, Аллочки контролировался этими извергами, и охрана школы «Ретро» не помешала сделать великолепные снимки Аллы Лукьяновой и Насти Молчановой во время заплыва в бассейне, где совершенно случайно могла утонуть…

То, что их достанут везде, и спасения нет, Саша поняла давно и твёрдо. Её умудрились зафиксировать даже на приёме у гинеколога в женской консультации – ладно, что не на кресле. Выходит, и о её беременности бандюганы всё прекрасно знают, чем не преминут воспользоваться.

И никакие кошмары не произвели бы на Сашу такого впечатления, как обычные планы этой вот квартиры – включая ванную, туалет и две кладовки. Значит, они спокойно прошли мимо златозубой бдительной Нины Васильевны и флегматичного, пресыщенного ресторанными кутежами Алика. Случилось это, наверное, даже не один раз. Получается, что оба или полные идиоты, или состоящие в доле с преступниками мерзавцы – третьего не дано.

А вот кто провёл их в квартиру к Таисии Артемьевне? Это могла сделать или сама Калерия, или её племянница – больше ни у кого не было ключей. Или уже были?.. Ведь Харчевников подозревал, что могли сделать и слепки, с помощью которых изготовить дополнительные экземпляры ключей. Ну, а после этого уже ничего не стоит проникнуть в комнату старушки и поставить скрытые камеры. Даже если баба Тая что-то и увидит, её слова сочтут старческим бредом – заговаривалась бабуля уже давно. Кому она нужна, убогая, чтобы ей «жучки» в квартиру ставить – такая техника ведь денег стоит. В таком случае Калерия и Наташа не виноваты. А если всё было иначе? Нет, невозможно больше об этом думать – можно сойти с ума. Странно, что это не произошло до сих пор…

А на Осенней как они всё засняли? Скорее всего, выбрали время, когда никого не было дома, и свободно зашли в квартиру. Лукьяновы не ставили жилище на сигнализацию, если отлучались ненадолго – тем более что подъезд был охраняемый. По крайней мере, он считался таковым. Саша с ужасом думала, что до последнего времени вполне нормально относилась и к Алику, и к его сменщику Серёже, и к Нине Васильевне, мимо которой и муха пролететь не могла.

Это инферно какое-то – никому нельзя верить, и каждый вполне может оказаться человеком или «долгопрудненских», или тех, кто прислал кассету, или ещё кого-нибудь в таком роде. Так называемая охрана подолгу тиранит порядочных людей, нудно выспрашивая, к кому они направляются и чем могут доказать свои добрые намерения, а вот «браткам» везде дорога открыта. Конечно, всегда лучше получить деньги, чем пулю в лоб. Но, в таком случае, все эти консьержки и секьюрити вообще не нужны. Только деньги им на зарплату дерут с жильцов, которые все равно у злоумышленников, как на ладони. Да и сигнализацию отключить для профессионалов ничего не стоит – Никита Молчанов Артёму об этом не раз говорил. А где он сейчас, Никитушка?..

Саша сжала виски ладонями, и по пальцам побежали мурашки. Ноги совсем заледенели, и каждая словно бы весила тонну. Хотелось, чтобы пришёл кто-нибудь, пусть даже Старосвецкий, потому что нет сил сидеть в полупустой гулкой квартире, откуда вывезена большая часть вещей. Страшно слушать шелест дождя, посвист ветра и жалобный скрип деревьев во дворе. Но Аллочке здесь не надо подолгу находиться. Пусть побудет у Насти Молчановой, которая после смерти матери и исчезновения отца переехала на улицу Молодцова в Медведково – к тётке Марины.

Почти каждую неделю Настя звонила Алле и просила её приехать; подруга с радостью соглашалась. Маленькая Ксюша так и жила в Подмосковье у родственников Никиты, а сам глава семейства, отдав вымогателям квартиру и схоронив жену, бесследно пропал. Настя понятия не имела, где находится Никита, и при любом упоминании о нём или о матери начинала рыдать в голос. Саша поняла, что девочке всё равно никто ничего не скажет, чтобы не подставлять её под удар, и прекратила расспросы.

Она всё время вспоминала фразу, оброненную Молчановым в тот самый ужасный день, четырнадцатого сентября, когда они в лифте поднимались на свой этаж. «Когда эти козлы на прощание жали Маришке руку, я ещё не подозревал, что случится дальше. Но сейчас почти уверен – меня они в покое не оставят…» Жив ли Никитушка, это бы хоть узнать! Как одиноко без Молчановых, как горько… А их квартира стоит пустая – туда ещё никто не въехал.

Но Аллочка ни в коем случае не должна увидеть, даже ненароком, эту кассету. Надо спрятать футляр подальше, а то дети ведь мастера находить запретное в самых укромных местах. Потом, когда-нибудь, если останется жива, Алла узнает, почему отец, обезумев от страха, оборвал собственную жизнь…

В дверь позвонили, и Саша замерла на табуретке, втянула голову в плечи. Уже стемнело, стало совсем холодно – всё-таки середина октября. А который час, интересно? Саша поняла, что разучилась соизмерять время. От ужаса и бессильного гнева в мозгу разладился какой-то очень каждый механизм, о существовании которого она и не подозревала.

Саша с трудом, как старуха, поднялась, и в пояснице что-то хрустнуло. Посмотрела на свои красные колготки, на кружевные рукава – Боже, как глупо, пошло! Опрокинула пустую чашку, не глядя, поставила её обратно на блюдце и потащилась к двери.

Надо было захватить из спальни оренбургский платок, когда сегодня выходила на лоджию. А теперь поздно – простудилась; знобит, и всё сильнее болит голова. Надо бы Аллочке в Медведково позвонить, попросить, чтобы домой на такси ехала. После того, что довелось увидеть на плёнке, страшно отпускать девчонку одну, тем более вечером и на метро.

Тьфу, дура, чего я парюсь? Сама же просила Виктора заехать, чтобы обсудить положение. Весь день сидела, как на иголках, ждала его, а теперь совершенно об этом забыла…

Ещё немного, и станешь такой, как мама. Та после инсульта всё время забывала, что говорит по телефону не только с другим городом, на и с другим государством, из-за чего накручивала на счётчик астрономические суммы. Привыкла, что всё оплачивает Артём – а о том, что его больше нет, не знает.

Саша на поминках умоляла всех друзей-приятелей мужа и их жён даже ненароком нигде не проболтаться, и они до сих пор слово своё держали. Мать только начала более-менее нормально говорить и ходить, уже и гуляет подолгу, а тут снова всё пойдёт по новой. А денег нет, и можно мамулечку потерять запросто – вдобавок ко всем другим несчастьям…

Ариадна Константиновна Шульга совершенно не помнила, что уже много раз говорила дочери всё то же самое. И раз в неделю непременно спрашивала, как там Артём, радовалась, что у неё скоро будет внук, и пространно рассуждала о преимуществах того или иного вида терапии, применяющейся при реабилитации после инсульта. Саша с ужасом ждала, что мать попросит на это деньги, которых теперь нет, и под любым предлогом завершала разговор, передавая семейству привет от покойного Артёма. Мать, чувствуя, что её звонки дочери тягостны, начинала жаловаться и плакать, подключала брата Павла, невестку Аурику, прочих родственников и друзей, которые просили Сашу поберечь маму и быть с ней ласковее.

Да знали бы они, чего Саше стоит беречь мать от самого страшного известия – о том, что Артёма больше нет, и они с Аллочкой ходят по краю пропасти! Мать всё равно ничем не поможет, только получит новый апоплексический удар. Да и от всего большого украинско-молдавского семейства толку нуль. Посмотреть да на них в Сашином положении, какими бы они были ласковыми и как берегли маму…

Саша уже признавалась самой себе в том, что боится ещё и перламутрового с золотом телефонного аппарата, который своим серебристым звонком в последнее время возвещает только о каких-нибудь новых напастях или о желании мамы в очередной раз перепеть древнюю арию. Ну, хоть бы кто-нибудь действенно помог – так, чтобы стало хоть чуточку легче…

– Кто там?

Саше не хотелось включать телевизор и камеру. Перед тем, как спросить, она надела поверх откровенно-прозрачного халатика и красного белья ватный монгольский халат.

– Виктор. Ты просила меня приехать, да я и сам собирался.

Хочет поторопить с продажей квартиры. Он тоже человек подневольный, и руководство требует с него возврата долгов, причём не только его банка, но ещё и пяти чужих.

– Проходи, Витя. – Саша открыла «сицилийские» замки, отступила, приглашая Старосвецкого в холл. – Извини, у меня такой вид…

– Ты прекрасна, дорогая!

Виктор Аверкиевич, как всегда, излучал уверенность и элегантность, хотя заметно похудел. Саше сразу же бросился в глаза шрам на его шее, у сонной артерии, оставшийся после Афганистана. Виктор и сам не раз вспоминал о своём невероятном везении – осколок не достал до сонной артерии всего сантиметр. Чернильного цвета костюм Старосвецкого походил на неизвестную униформу, особенно в сочетании со снежно-белой рубашкой и узким галстуком, похожим на змейку. Плаща на Викторе не было.

– Одна дома? Дочери нет?

– Она у подруги. Садись.

Саша указала на одно из кожаных кресел. Их было два, ещё такой же диван и журнальный столик. Стильную мебель с экологически чистым наполнителем Артём купил нынешней весной, чтобы придать холлу представительный, солидный вид.

– Благодарю. – Виктор присел на краешек дивана.

– Выпьешь чего-нибудь? Или ты за рулём?

– Я пассажиром сегодня, на «Ягуаре». Одного воротилу встречал. Нужно было марку держать, потому и вызвал в воскресенье шофёра. Так что могу себе позволить, но только немного. Что у тебя есть?

– «Барон д'Ариньяк». Кажется, ты это вино ценишь.

– А старенького виски не найдётся? Сыро очень – хочу согреться.

– Только ликёр из виски, на меду и тридцати пяти травах. Артём говорил, что его пьют разве что олимпийские боги. Именно такой вкус должен быть у нектара и амброзии. А сам и бутылку не успел открыть, – вздохнула Саша. – Ты будешь пить?

– Нектар? Всенепременно! Больше ничего не нужно.

Виктор удобно устроился на диване, но как только Саша ушла на кухню, поднялся. Побродил из угла в угол, заглянул в проём двери и, увидев на столе футляр от присланной кассеты, сузил глаза. Саша разливала виски, стоя к гостю спиной.

– Это откуда у тебя? Я имею в виду кассету.

– Позавчера в почтовом ящике нашла извещение, а вчера на почте получила. Неизвестно кто прислал, вроде бы из Белоруссии. Там, на штампе, Могилёв. Вот, теперь развлекаюсь на досуге.

– Тебя это развлекает? – Старосвецкий поперхнулся, опираясь руками о косяки. – А я боялся, что случится выкидыш.

– Значит, ты в курсе того, что записано на кассете?

Саша подала Виктору бокал. Старосвецкий взял его и выпил нектар, будто самогонку – просто вылил себе в рот. Таким Виктора Саша ещё не видела никогда и потому испугалась.

– Откуда тебе это известно?

– Мне прислали такую же, но с запиской, где попросили выступить посредником. Ведь посылку готовила ещё одна группа друзей твоего покойного мужа, а они знали о наших с Артёмом отношениях. Так же как и долгопрудненские ребята, которые очень тебе признательны за покладистость и интеллигентность. Не знаю, как получится с этими. В отличие от тех, первых, они не кредиторы, а рэкетиры. То есть требуют то, что им по праву не принадлежит.

Виктор про себя отметил, что Александра даже не причёсанная, без макияжа, в сером ватном халате, чертовски мила.

– Их методы гораздо грубее, а шантаж жёстче, чем у банкиров и катал. Я тебе могу сказать, кто послал кассету. Только пообещай, что удержишь себя в руках.

– Обещаю. – Саша побелевшими пальцами вцепилась в край стола. – Говори, не скрывай – это бесполезно. Опять долги?

– Именно. Опять долги. Только не Артём на сей раз задолжал, а задолжали ему. Я месяц назад вскользь упоминал об этих деятелях автомобильного бизнеса. Они закупают за границей автомобили, а хозяева через некоторое время обращаются в полицию и заявляют об угоне, чтобы получить страховку. Артём ссудил перекупщиков крупной суммой, чтобы они могли забрать товар у «серых дилеров». В Европе очень трудно продать машину, и такие аферы процветают…

– Я всё понимаю, – перебила Саша, кутаясь в халат. – Но почему они Артёма шантажировали, а теперь принялись за меня? Ведь, по идее, должно быть наоборот. Артём мог бы потребовать деньги с них.

– Вполне мог бы! – Виктор без разрешения налил ещё один бокал нектара и теперь стал пить медленно, со вкусом. – Я даже предлагал Артёму свои услуги за чисто символическую плату. Это – моя работа, и я сумел бы вытрясти из перегонщиков эти деньги. Начхать мне на то, что их, в свою очередь, кинули в начале августа квартирные маклеры. Захотели в Сочи построить многоэтажный дом, чтобы прямо на море окна были. Наворочанный такой домишко, не для многодетных очередников. Вложили громадные суммы. А строители испарились, не заложив фундамента. Долг Артёму они обязаны были отдать, а для маклеров нанять вышибал. Короче, их забота. За три дня до самоубийства, просмотрев присланную кассету, Артём приехал ко мне на дачу. Он плохо ориентировался в пространстве, ходил, спотыкаясь, забывал слова, много пил. Оказывается, пока он, как дурак, играл в благородного, должники сделали ход первыми. Послали Лукьянову вот эту кассету и потребовали забыть об их долге. Дескать, вы полностью под их контролем, поэтому лучше сразу – лапки кверху. Отличный напиток! – Старосвецкий отодвинул бокал, промокнул губы салфеткой. – Получается, что, кроме «долгопрудненских», банкиров и польских фирмачей в игру вступили и автоперегонщики, о которых Артём тебе не рассказывал. Он считал, что у человека должны быть секреты от жены. Да ещё друзья, очень много друзей. Это была его идея фикс. Артём постоянно нуждался в осознании своей принадлежности к какой-нибудь компании. Один он существовать не мог. Отсутствие приятелей и застолий считал признаком ущербности, невезения, глупости, наконец. Таисия Артемьевна тебе, наверное, рассказывала, что толстый очкастый мальчишка во дворе и в школе заискивал перед детьми – даже перед младшими. Ради того, чтобы те не задирали его, не дразнили, считали своим. Не гнали из подворотен и с чердаков, где собиралась отвязная тульская молодежь. А уж он не сплохует – выпьет на спор целую бутылку водки, и «травку» покурит, и взломает чужую машину. Мог и кошелёк вытащить у пьяного для самоутверждения. Всё мечтал почувствовать себя мужчиной. Тогда Артём не попался – пронесло, под суд пошли другие. Но вот теперь пагубная страсть сыграла с ним злую шутку. По неразборчивости он связался с литовскими автоперегонщиками. Группировка, правда, интернациональная – есть там и русские, и белорусы. Главарь их проживает в Каунасе, а остальные члены – в Вильнюсе, в Клайпеде, в Москве, в Минске, в Могилёве. Самое главное даже не в том, что они требуют простить долг, угрожая вам с Аллой, раз уже нет Артёма и бабушки. На это можно было бы пойти, пусть с неохотой. Но дела обстоят гораздо хуже, Сашенька. – Виктор тяжело вздохнул, ослабил галстук.

– Что им нужно?

Саша уже не испытывала никаких эмоций. Плохо понимая, что делает, она взяла бокал Виктора, наполнила его виски и принялась пить крохотными глоточками. Старосвецкий удивлённо взглянул на будущую мать, но ничего не сказал.

А Саше внезапно стал противен этот ребёнок, которого муж буквально навязал ей. А потом покинул их, оставив после себя долги и панический ужас перед бандитами, которых опрометчиво называл друзьями. Для чего Саше рожать то время, когда отбирают комфортабельную квартиру, выселяют в двухкомнатную малометражку, где и двоим-то не развернуться? А жить на что? Аллу бы поднять после всего, что случилось, а перед тем ещё сохранить ей жизнь!..

– Тридцать тысяч долларов, у них ведь финансы поют романсы. С автоперегонщиков тоже стрясают долги. По моим данным, это делают белорусские бандиты, с которыми, в отличие от Артёма, шутки плохи. Группировки эти контролируют все дороги, и перегонщикам не обойтись без ежедневных выплат. При проезде через Латвию приходится отстёгивать таможне, а это обходится ещё дороже. Кроме того, нужно ещё купить пропуск непосредственно в Москву, и тут всем презенты сделать. Одним словом, Дарюс, главарь перегонщиков, крупно погорел в России и теперь нуждается в шальных деньгах. Ведь если они не задобрят бандитов, те обещали ни одну машину по Белоруссии не пропустить. Партизанский край, понимаешь! И в Польше без баксов он будет неуютно себя чувствовать.

Старосвецкий внимательно разглядывал свои драгоценные запонки от Картье.

– Сейчас машины очень плохо покупают, и перегонщики совершенно озверели. Так что разумнее всего будет достать деньги, чтобы Дарюс не пошёл на крайности. Ты являешься идеальным объектом для рэкета – вдова, любящая мать, да ещё второго ждёшь. На силовые структуры выхода не имеешь. Защитить тебя, собственно, некому. И поэтому ты деньги, скорее всего, отдашь. А уж о том, чтобы с них долг требовать, вообще позабудешь.

– Они правы, Витя. Я не состоянии бороться с ними, а потому должна платить.

Саша зарылась в волосы тонкими пальцами и до крови прокусила губу, боясь зарыдать.

– Вот уж верная примета насчёт рождённых в мае. Маяться мне теперь всю оставшуюся жизнь…

– И я родился в мае – в День Победы.

Старосвецкий включил вытяжку над плитой и закурил, выпуская дым в то сторону.

– Но у меня не осталось денег после выплат по долгам. Эту квартиру, дачу и большую часть драгоценностей я уже отдала. Тридцать тысяч долларов мне как раз нужно для того, чтобы купить квартиру в хрущёвке и жить там. Смешно думать, что моей зарплаты в лицее на всё это хватит. Значит, нужна немалая сумма, которая поддержит нас с Аллой, даст возможность хотя бы в самом необходимом себе не отказывать. Я ведь не могу сделать бомжихой себя и, тем более, дочку. Допустим, я выберу самую дешёвую квартиру, однокомнатную, в первом этаже. Но и она потянет на пятнадцать тысяч, не меньше. Значит, для рэкетиров у меня останется тоже пятнадцать. Я всё равно остаюсь в должниках. И это притом, что должны-то они! И средств к существованию у нас с Аллой практически нет.

– Продай оставшиеся украшения, мебель, картины. Попроси их оценить. Думаю, ещё шестнадцать «тонн» наскребёшь. Жизнь ведь дороже.

– Тогда мы останемся совершенно нищими. – Саша горько усмехнулась. – Но жаловаться на судьбу грех. Мне есть, что вспомнить, а другие люди даже мечтать о таком богатстве не смели. Это только в сказках можно жить долго и счастливо.

– Нищими? Не знаю. Самое главное, что вы останетесь в живых. – Виктор несколько раз нервно дёрнул щекой. – Или ты предпочитаешь умирать стоя? Но Алла, думаю, с тобой не согласится. Я приехал к тебе именно для того, чтобы предложить свой план.

– И каков твой план?

Саша вспомнила, что в последнем разговоре с матерью обещала прислать деньги на физиотерапию и массаж, ещё на какие-то новомодные процедуры. Теперь придётся опять врать, выкручиваться, говорить наигранно-весёлым голосом. Если бы не Аллочка, она отказалась бы платить. Пусть убивают, пусть что угодно делают. ТАК жить невозможно, и всё равно придётся сунуть голову в петлю. Но за четырнадцатилетнюю девочку-цветочка, которая только-только распускается под солнцем юности и страстно хочет жить, она, мать, решать действительно не вправе.

– Ты спокойно послушай пять минут. Спокойно, поняла? Я постараюсь сделать так, чтобы ни тебе, ни Алле эти ублюдки не смогли доставить неприятностей. В милицию действительно обращаться опасно. Тем более что все бандиты сидят за границей, и оттуда их не достанешь. Только намучаешься, да и девчонку подставишь под удар. А уж Литва всегда расценит любой намёк на сотрудничество в деле поимки вымогателей как посягательство на её суверенитет. А потому надо мерзавцев пока успокоить, дать им деньги. И выиграть время, скажем так. И для этого ты должна сделать следующее…

Старосвецкий взял ледяные Сашины руки в свои, тёплые и сухие. А она сидела неподвижно, безвольно разрешая отогревать свои пальцы, потому что только Виктор мог спасти их с Аллой. Странно, но из всех друзей Артёма он оказался самым порядочным, верным и постоянным. Перегонщики ему заплатили, факт, но он, пусть не бескорыстно, всё же помогает несчастной вдове, которую покинули все остальные. Бесплатного участия в своей судьбе Александра уже и не ждала.

– Я присмотрел квартиру в Кузьминках, на Волгоградском проспекте, прямо у метро. Первый этаж, одна комната в два окна. Угловая – юг и восток. Действительно, самый дешёвый вариант, но крыша над головой всё-таки будет. Оставшиеся деньги ты передашь мне. Я заплачу их перегонщикам и договорюсь о том, чтобы они не крутили счётчик. Тем временем ты достаёшь ещё денег и опять-таки через меня сдаёшь их по адресу. Другого выхода, поверь мне, пока нет и быть не может. Объективно они сейчас сильнее. А я завтра отвезу тебя в Кузьминки, и ты на месте посмотришь квартиру. Там недавно сделали ремонт – не евро, но вполне приличный. Сантехника импортная, розовая. Кафель, паркет и всё такое. На то время, что ты станешь занимать переездом, Аллу лучше поселить в таком месте, о котором перегонщики не знают, то есть не в Туле. Это чисто на всякий случай, чтобы у Дарюса не возникло желание выкрасть твою дочь и ужесточить тон в переговорах. Ясно?

– Господи! – Александра закрыла лицо руками, жалобно всхлипнула, будучи не в силах больше крепиться. – Да что же такое творится?! Я же согласна на всё, абсолютно на всё! И Аллочка, она же ничего не решает, ни в чём не виновата! Я даже не знаю, как ей объяснить, почему мы должны перебираться в дешёвую квартиру, в дрянной район, да ещё в одну комнату, на первый этаж! Девочка ничегошеньки не знает, даже не догадывается о том, что ей грозит! Аллочка так любит свою школу, а ведь на ней придётся поставить крест. Мы с Артёмом нацеливали её на блестящую карьеру, на перспективное будущее. И что она получит в итоге? Обычный переполненный девятый класс! С её-то воспитанием, с её образованностью и манерами! Да ещё, ты говоришь, её могут похитить? Они пойдут на киднэпинг?

– Они пойдут на всё, чтобы выдрать эти тридцать тысяч баксов. В дальнейшем сумма может увеличиться, так что лучше заплатить как можно скорее. Я сделаю всё для того, чтобы обеспечить безопасность Аллы, но ручаться ни за что не могу. Жаль, Сашенька, что ты дочь в парнике растила. Она ведь уже взрослый человек, и матери не обузой, а помощницей быть должна. Школу ей придётся оставить, это необходимо по многим причинам. Пусть пока занимается самостоятельно – у неё же есть учебники. Я, возможно, перестраховываюсь, но у меня имеются данные, что Артём контактировал ещё с одним подозрительным типом, хронически нуждающимся в деньгах. А платить тебе будет уже нечем, если он неожиданно потребует некую сумму в условных единицах. До тех пор, покуда я этого типа не разработаю, Алле лучше по улицам не ходить и даже не ездить. Ты и так поступила опрометчиво, разрешив ей по вечерам отлучаться из дома и возвращаться одной.

– Нет, она очень часто такси вызывает! – встрепенулась Саша.

– Всё равно опасно – за рулём такси тоже может оказаться недобрый человек. Значит, в Тулу её не отправляй, про Кишинёв тоже не думай – тогда ведь придётся рассказать всё матери. А она может не пережить, верно? И, если захотят выйти на свою дочь, именно с Кишинёва и начнут. Граница бандюкам не помеха, она для нормальных людей прочерчена. Подумай, поищи место в области, но такое, где ты давно не бывала. Можно под чужим именем устроить её в закрытый пансионат. Пожалуй, я насчёт этого подумаю. Завтра, когда в Кузьминки поедем, дашь ответ, согласна или нет принять мой план. Но раз ты готова платить, не перенапрягай психику. А я покуда пойду – шофёр заждался.

Старосвецкий встал, поцеловал Саше сначала руку, потом, неожиданно для себя, коснулся губами её щеки, ободряюще улыбнулся.

– Выше нос, подруга, только так мы победим! Не сорвись раньше времени. Помни, что вас не двое, а трое. Спокойной ночи.

Виктор сам открыл замки, потом захлопнул дверь. Почти сразу же зашумел лифт – кабина, уже ждала его на этаже. Александра ничего не ответила, даже не шевельнулась. Она сидела за столом и тихо плакала, даже не пытаясь вытирать слёзы. И не жалела теперь эту квартиру, наоборот, хотела поскорее ехать отсюда навсегда, оставить в ставшими ненавистными стенах весь ужас последнего месяца. Может быть, там, в Кузьминках, начнётся совсем другая жизнь, не похожая на ушедшую в небытие вместе с Артёмом.

Кто знает – а вдруг всё к лучшему? Избавившись от несправедливо нажитого богатства, они с Аллой успокоятся, и это главное. Будут нехватки и лишения, но не останется ни многомиллионных долгов, ни бандитов, ни угроз убить или взять в заложники. С нуждой они как-нибудь совладают – это ещё не самое страшное. В новом доме, в незнакомом дворе об их прошлом знать не будут, и ограбить одинокую мать уже никому не придёт в голову. Пожалуй, это и есть самый лучший выход…

Саша вскочила, бросилась в холл к телефону, дрожащим пальцем набрала номер квартиры тёти Марины Молчановой. После двух длинных гудков раздался щелчок.

– Слушаю! – Надежда Семёновна Коварская говорила недовольно, даже зло. Наверное, ей надоели частые визиты внучкиной подружки, которая к тому же всё время брала с собой собаку. – Кто это?

– Это я, Александра! Алла моя у вас? Домой не уехала?

– Нет, они с Настей в комнате закрылись. Позвать её?

– Нет, не нужно. Скажите только, что я приеду на такси и заберу. Уже поздно, и дождь на улице.

– Скажу, мне что! Но такси сама могу вызвать, как обычно. Большая уже девчонка, а вы всё её на руках носите. Проводит Настасья до машины, а вы около дома встретите.

– Нет-нет, я Аллочку заберу. – Саша сильно придавила трубкой рычаги, скинула халат и пошла в спальню переодеваться.

* * *

В плацкартном вагоне было холодно и шумно, к тому же из туалета сильно воняло. От каждого из нагромождённых в проходах и на полках баулов несло семечками, косметикой, вяленой рыбой или масляной краской. Несмотря на то, что курить пассажиры выходили в тамбур, воздух сделался сизым, а лица колыхались, как в тумане. Черты попутчиков расплывались, теряли чёткие очертания и, в конце концов, пропадали совсем. На их месте возникали чьи-то новые физиономии, а прежние не появлялись уже никогда.

И под стать вагонной тоске был серый дождь за окном. Сильный ветер рвал последние листочки с озябших деревьев. Выпавший снег растаял, и теперь люди, телеги, машины, трактора безнадёжно вязли в грязи, затопившей всю округу. Нужно было добираться от Тулы до Москвы электричкой, но Таня купила невестке билет именно на этот поезд.

Александра, завернувшись в модный трикотажный шарф, тряслась на боковом нижнем месте. Полку разобрали, превратив в два сидения и замызганный маленький столик. Напротив Саши прыгали от каждого толчка вагона два туго набитых рюкзака. Столик занимал мешок с деревенскими гостинцами – старуха попросила разрешения оставить его здесь. Саша молча кивнула и надолго отвернулась к запылённому окну.

На ней было длинное пальто-халат цвета кофе с молоком, надёжно защищающее от дождя и ветра. Два месяца Саше было холодно – каждый день, каждый час. Хотелось только забраться в постель, включить грелку на «тройку». Но и это не помогало – начинало пахнуть палёным, а Сашу всё равно знобило. Приходилось грелку выключать, совать под мышку градусник, но температура оказывалась нормальной. Батареи на новой квартире топились исправно, хотя соседи вспоминали, что ровно год назад, тоже в конце октября, прорвало трубу, и весь микрорайон мёрз трое суток. Но этой осенью, тьфу-тьфу, дом пока держался.

Саша пыталась внушить себе, что всегда была такой – исхудавшей, в морщинках, с обильной проседью в волосах. Точно так же не могла купить краску, чтобы вернуть прядям первоначальный, естественный цвет; ходила к метро на рынок, выбирала продукты подешевле. Теперь вдова Артёма Лукьянова ничем не отличалась от остальных женщин, а многие торговки из этого поезда выглядели куда богаче – хотя бы потому, что носили золотые кольца, серьги и цепочки.

В ушах Саша оставила маленькие жемчужные капельки – подарок отца, а остальное уже продала. Их с Артёмом обручальные кольца, все свои украшения, три массивные цепи и два нательных креста пошли в уплату долгов. Остался только один крестик, Аллочкин, и дочь носила его на тесёмке. Лишить дитя защиты Всевышнего мать не могла ни при каких обстоятельствах.

Аллочка очень нуждалась в заступничестве, в покровительстве, в милости. Саша чувствовала, что дочери грозит опасность, хотя Старосвецкий всё уладил с автоперегонщиками, как обещал. Больше претензий к семье Артема не было. Саша с Аллой остались чистыми от долгов, свободными и бедными в крошечной квартирке на Волгоградском проспекте – а больше им ничего было не нужно.

До сих пор Саша оттягивала объяснение с дочерью, но та уже и так всё поняла без слов. Алле было достаточно узнать, что всё их имущество ушло на погашение папиных долгов, образовавшихся после дефолта. В последнее время разорились многие процветавшие ранее родители её соучеников, и детей пришлось срочно забирать из школы «Ретро» – нечем стало платить за обучение.

И всё-таки Саша не могла смириться с тем, что у них всё в прошлом. Помнила об упомянутом Виктором подозрительном типе, с которым общался Артём. И сейчас, возвращаясь от Тани из Тулы, думала о нём, неведомом и ужасном. Не знала ни имени, ни возраста, ни внешности этого человека, но он умудрялся являться в предрассветных тревожных снах серой тенью, а после пробуждения Саша ощущала его рядом с постелью.

И никак не удавалось доказать самой себе, что виноваты расшатавшиеся от всего пережитого нервы, а денег на психоаналитика нет и никогда уже не будет. Саша сделала всё для того, чтобы не дать бандитам предлога испортить им с дочерью жизнь и ожидала вполне заслуженного, выстраданного покоя, который всё не приходил.

Поезд то весело перестукивал колёсами, то еле-еле волокся, но Саша не торопилась. Если всё будет нормально, и состав прибудет на Курский вокзал по расписанию, можно успеть в лицей, разобрать сегодняшнюю почту. Аллочка уже два дня болела ангиной, лежала одна в новой квартире, а мать так и не смогла за это время посидеть с ней рядом, просто подержать за руку. Но всё-таки случилась в их жизни и радость – в школе «Ретро» сказали, что Аллочка до Нового года сможет там учиться, потому что Артём заплатил за две четверти ещё до начала занятий, и никаких дополнительных взносов не нужно.

Сегодня рано утром пришлось ехать в Тулу – отвозить Татьяне таксу Бекки, которую золовка просто обожала. В новой квартире, тесной и неудобной, собака путалась под ногами и действовала на нервы. Избалованная и самодовольная, Бекки требовала постоянного внимания, а как раз сейчас ни Саша, ни Алла возиться с ней не могли. Выгуливать домашнего деспота больная девочка не хотела, а мать её разрывалась на части, сжигаемая постоянными стрессами, вымотанная беременностью и недавним переездом.

Поэтому решили подарить Бекки Тане, у которой времени гораздо больше, и есть желание покрасоваться в обществе породистой псины. Предварительно созвонившись с золовкой, Александра взяла таксу на поводок, собрала в сумку все её плошки, свернула специальную, привезённую из-за границы постельку и ещё затемно выехала на вокзал. Возвращаясь в Москву, Саша от души радовалась, что дома ждёт её только дочка, а о собаке можно забыть. Надолго или навсегда – это уж как получится.

А Бекки жалеть нечего – у жизнерадостной хохотушки Тани ей будет лучше, а особенной преданностью хозяевам такса никогда не отличалась. Исчезновения Артёма она даже не заметила, потому что нуждалась исключительно в сытной еде, регулярных прогулках и тёплой подстилке, что Таня и обязывалась обеспечить в лучшем виде.

Сбросив с плеч ещё одну заботу, Саша попила с Татьяной чайку, пригубила в память о муже и его бабушке рюмку водки. Потом золовка посадила её в свою «шестёрку» и отвезла на вокзал. Идти на Мыльную гору, где похоронили Таисию Артемьевну, у Саши не было сил, да Таня и не настаивала. На кладбище орудовал маньяк, и хотя он насиловал только старух, а на молодых красивых женщин не обращал внимания, Таня сочла своим долгом предупредить невестку о грозящей опасности. К тому же Татьяна недавно, три дня назад, побывала там – в день бабушкиных сороковин.

Когда Саша вышла из вагона в Москве, опять повалил снег. Перрон покрыло противной наледью, по которой скользили острые высокие каблучки. Накинув капюшон, Саша ускорила шаг, спустилась в метро, еле дождалась поезда и рухнула на освободившееся место. По Кольцевой нужно было доехать до «Добрынинской», перейти на «Серпуховскую». Повезло, что не пришлось висеть на поручнях в переполненном вагоне целых три остановки. Когда беременность станет более заметной, начнут уступать место, но пока только четыре месяца, и рано качать права – могут и не поверить.

Она вышла в снежную круговерть, побежала по переулку, мечтая о чашке горячего чая и о сухих туфлях. Да ещё о мягком кресле, в котором наконец-то получится отдохнуть от долгой тряски и от выматывающего сырого холода. Выпив чаю со сдобным печеньем, вдохнув запах стоящих в вазе роз и дорогих духов, она прогонит воспоминания о вокзальной вони, которой пропитались волосы и одежда. Там же, в приёмной, можно будет слегка подкраситься и причесаться. Ведь ни в поезде, ни на вокзале, ни на эскалаторе Саша не успела привести себя в порядок. Ни в коем случае нельзя опускаться, особенно работая в столь респектабельном ВУЗе, где все студентки имеют данные моделей.

Александра уже подбегала к лицею, когда, отвернувшись от ветра, толкнула кого-то плечом.

Опомнившись, она смутилась и пробормотала:

– Простите, ради Бога! Я вас не очень сильно ударила?

– Ничего страшного, со всеми бывает. Нам тоже нужно было под ноги смотреть.

Высокая молодая женщина в изумрудной, до пят, дублёнке с капюшоном улыбалась ей, как старой знакомой. Кажется, Саша пару раз видела её в коридорах академии – возможно, и в своей приёмной. Эти болотного цвета глаза – мерцающие, как колдовские огни тёмной ночью – наверное, были такие одни во всей Москве. Густые, блестящие, медного цвета локоны женщины сильно намокли под снегом. У неё были длинные, стрелками, ресницы, трогательный естественный румянец, тщательно нарисованные вишнёвые губы.

Кто же она? Надо будет вспомнить потом, сейчас всё равно не получится – слишком болит голова. С женщиной девочка лет четырёх – тоже в дублёночке, только в алой, и в вельветовых брючках, заправленных в сапожки-бутики. Под шапкой не видно волос, только таращатся большие карие глаза, и горят щёки, нахлёстанные ветром. До сих пор Саша встречала эту женщину без ребёнка. Очаровательная малютка…

– И всё-таки я виновата. Простите. – Александра хотела улыбнуться девочке, но у неё получилась такая жуткая гримаса, что крошка попятилась. – В такой пурге ничего не видно.

– Конечно, конечно! Мы всё забыли.

Молодая мать взяла ребёнка за руку, и они заспешили куда-то по переулку, счастливые и беззаботные. Саша почувствовала нежданную зависть; обернулась и смотрела им вслед, пока две фигуры, большая и маленькая, не скрылись за метелью. Потом пошла уже медленно, боясь поскользнуться и упасть.

В лицее ещё шли занятия, до перерыва оставалось двадцать минут, а потому молодёжь не гомонила в коридорах и в курилках. Сашины каблуки одиноко простучали в тишине, нарушаемой лишь доносящимися из аудиторий голосами. Скинув капюшон и распустив пояс пальто, Саша открыла дверь в приёмную директора.

– Добрый вечер, Эльвира!

Саша кивнула вставшей не навстречу куколке-блондиночке, студентке базовой академии. Войдя в Сашино положение, директор нанял двадцатилетнюю очаровательную мисс, и та заменяла референта, когда возникала необходимость. Для Эльвиры дополнительные деньги не были лишними, и она с радостью соглашалась. Кажется, она ждала, когда Саша уйдёт в декрет, чтобы окопаться в приёмной насовсем.

Эльвира пользовалась сумасшедшим успехом у студентов и «преподов». Светлая, мягкая, нежная, по-детски беззащитная, она всегда добивалась того, чего хотела. Сейчас Эльвира Давыдова премило чирикала по мобильному телефону, успевая управлять с ксероксом, будто опытный фокусник. Круглая, упругая попка играла под мини-платьем, синим в белый горошек. Ноги, и без того длинные, казались вовсе бесконечными из-за высоких тонких каблуков.

Уже в который раз оглядев свою дублёршу, Александра подумала, что ту скоро возьмут сюда на постоянную работу, а ей, старой и седой, укажут на дверь. Но Эльвира – студентка, на дневном учится; она не сможет тут всё время торчать. Да и надоест ей скоро это дело…

– Добрый вечер, Александра Александровна!

Девушка моментально прервала разговор, выключила ксерокс и собрала в стопочку копии документов. Оригиналы сунула в специальную, с золотым тиснением, папку.

– Как съездили? Нормально?

– Всё в порядке.

Саша сняла пальто, расправила его на плечиках и повесила в узенький шкафчик, с лёгким скрипом прикрыла дверцы.

– А у тебя нет проблем? – Перед овальным зеркалом Саша задержалась, осмотрела своё платье, похожее на древнюю кольчугу. Тщательно, массажной щёткой, расчесала волосы. Они всё-таки пахнут ландышем, несмотря на долгую дорогу и непогоду. Ничего, подсохнут и станут пышнее.

– Почты сегодня много было?

– Не очень, но вам пришло письмо.

Эльвира протянула голубой длинный конверт, оформленный по-новому. Сначала на принтере напечатали: Шульга А.А., потом – адрес лицея. Обратного адреса не было.

– Мне? – Саша повертела конверт в руках, но сразу ничего не поняла. – От кого?

– Тут не написано, – пожала плечами Эльвира. – Мне можно идти?

– Иди. Да, Сергей Николаевич на месте?

Саше не терпелось вскрыть письмо, и в то же время она боялась это сделать. А вдруг оно от НЕГО? От таинственного приятеля покойного мужа? Он мог узнать, что Саша расплатилась с автоперегонщиками, и решить, что теперь его очередь. Конкурентов у него больше нет.

Но почему Виктор Старосвецкий не сообщил о том, что новый шантажист начал игру? А вдруг Виктор звонил, но не смог её застать? Мобильный телефон пришлось продать, и все удобства, связанные с обладанием современной техникой, остались в сладком прошлом. Отныне Сашу нельзя было разыскать в любое время дня и ночи в России и за границей. Многое в её жизни попало в зависимость от простых телефонов, от которых они с Артёмом так быстро отвыкли.

– Нет, он к нам на кафедру пошёл.

Эльвира проворно собрала в свою крохотную сумочку тюбики и футлярчики с косметикой. Потом накинула на плечи длинное тесное пальто, лёгкое по нынешней погоде.

– А мне никто в течение дня не звонил? – Саша села за стол и положила конверт перед собой. – Это мог быть мужчина по фамилии Старосвецкий. Зовут его Виктор Аверкиевич.

– Нет, вас по личному делу никто не спрашивал. – Эльвира обернулась на пороге. – Самовар горячий, я вскипятила.

– Вот за это спасибо – я очень замёрзла, – рассеянно поблагодарила Саша, глядя на голубой конверт. – Сейчас налью чашечку.

– Да, вы просили дочке набрать, узнать, как она. Говорит, горло болит, а температура немного снизилась. Тридцать восемь и шесть было в три часа дня. Алле уже лучше. – Эльвира ожидала горячей материнской благодарности, но Саша только бездумно кивнула. – До свидания! – обиженно попрощалась девушка. И, не получив ответа, вышла.

Забыв о миниатюрной «гильотинке» вся вскрытия конвертов, Саша оторвала полоску бумаги сбоку, вытащила такой же голубой листочек. Текст оказался тоже напечатан на принтере.

«Сашенька, здравствуй! Надеюсь, ты помнишь Колю Линдеса, который был свидетелем на вашей с Артёмом свадьбе. Выражаю тебе искреннее соболезнование в связи со случившейся трагедией. К сожалению, должен сообщить тебе, что Артём остался должен мне крупную сумму в валюте. Мы с тобой всегда умели ладить, поладим и сегодня. Жду тебя в девять вечера у магазина «Модная обувь» на Ленинградском шоссе. Я в Москве проездом, поэтому лишнего времени не имею.

Сообщаю, что мой сын Виталик очень болен, ему требуется операция на сердце за границей, а денег совсем нет. Да ещё в начале этого года я сагитировал двух друзей приобрести на выгодных условиях ценные бумаги, гарантирующие очень высокий доход. Артём дал мне в том полную гарантию. Теперь в банке по векселям отказались платить. Мужики требуют с меня объяснений, а я ссылаюсь на гарантии Лукьянова. Может быть, нам ещё удастся разойтись полюбовно. Без тебя трудно в чём-либо разобраться, поэтому приезжай. Ничего не бойся. Извини за беспокойство. Твой Николай Линдес».

Саша откинулась на спинку кресла, закрыла глаза и вдруг расхохоталась. Смеялась долго, благо что в приёмной никого не было. Потом резко оборвала смех и подумала, что безропотностью, страхом и безграничной верой в чужие слова здорово разбаловала этих мерзавцев. Но всё, амба, больше это не повторится. Хотя бы потому, что денег нет, и разговаривать с Линдесом не имеет смысла.

Она не поедет сегодня на Ленинградское шоссе, и в другой день не поедет – надоело! Опять пойдут в ход угрозы, шантаж, обещания разделаться с дочерью, но среагировать так, как прежде, Саша уже не сможет. Что там наобещал Артём Кольке Линдесу, неизвестно, но выполнять его обещания вдова и не подумает. Нужно только увезти Аллу из квартиры, причём в такое место, где её ни сразу найдут. Два-три дня многое могут изменить. Удастся, например, встретиться с Виктором, узнать его мнение. И в итоге, если выход не найдётся, пойти в милицию. Только вот с чем? Где доказательства, что имеет место шантаж? Бывший свидетель на свадьбе хочет встретиться, поговорить – ну и что?

На кризис сейчас не жалуется только ленивый. Линдес же не станет в письме ставить условия и угрожать. Передаст всё на словах, а их к делу не пришьёшь. Разве только диктофон можно захватить – он ещё не продан. Но всё-таки – а стоит ли? Неизвестно, какие у Линдеса связи в органах. Если Коля имеет там прикрытие, Саше скажут, что голос на плёнке не его. И дело с концом. Самой же и впарят за не санкционированную запись разговора.

Старосвецкий же обещал неприятности в прокуратуре, если она не откажется от недвижимости в пользу кредиторов, и Линдес вполне может заказать дельце на гражданку Шульгу. Насчёт этого в курсе Виктор – ему и нужно позвонить. Позвонить сейчас же, пока не вернулся директор, и не высыпали в коридоры ученики. Ещё пять минут на это остаётся.

Веснушчатый долговязый Колька Линдес приехал в Москву из Западной Белоруссии, из-под Гродно, и поселился в одном общежитии с Артёмом. Он учился на биологическом, но это не мешало двум очкарикам крепко дружить. До такой степени крепко, что Артём пригласил Николая свидетелем, а свидетельницей стала Сашина соседка по общаге Валя Дудаль. Кстати, Валя с Колей через три месяца тоже поженились, а после окончания университета оба пропали с Сашиного горизонта.

Она думала, что и Артём давно не виделся с Линдесом, по крайней мере, не поддерживал с ним тесных отношений. Как-то раз муж обмолвился, что Колька широко развернулся, делает бизнес на доисторической экзотике – самом дорогом и популярном товаре мирового антикварного рынка.

Сначала, шесть лет назад, Линдес возил древние кости и черепа на Запад в чемоданах, а товар ему поставляли из Палеонтологического музея. Останки первобытных организмов покупали фирмачи для «комодочников», использующих черепа и кости при составлении квартирных интерьеров. Кроме того, щедро платили коллекционеры, преимущественно немецкие. Покупали товар и японцы, и свои богатеи тоже, которые во всём подражали иностранцам. Одним словом, недостатка в клиентах у Линдеса не было. А вот теперь, получается, Коля тоже разорился.

Саша схватила трубку, не задумываясь набрала оставленный Виктором номер и стала ждать, но там долго не отвечали. Так долго, что она уже хотела положить трубку, но раздался щелчок.

– Слушаю вас, – гнусаво сказала пожилая женщина.

– Добрый вечер. – Александра изо всех сил старалась говорить спокойно. – Можно попросить к телефону Виктора Аверкиевича?

– А кто вы? – Старуха ещё раз шмыгнула носом.

– Его знакомая. Моя фамилия Шульга. Виктор просил позвонить.

– Он в больнице. Операцию ему сейчас делают. Так до сих пор и не знаю, достали пулю из головы или нет. Врачи ничего пока не обещают. – Старушка заплакала уже в голос, а Саша замерла с открытым ртом, не решаясь вставить ни слова. – Я – тётя его, сестра мамы…

– Екатерины Алексеевны? – уточнила Саша.

– Да. Меня зовут Зинаида Алексеевна. Я к Вите в гости только приехала. Оставил он меня дома хозяйничать, пирогов напечь попросил. А сам уехал по работе на часок. И пропал, как в воду канул. После уже из больницы позвонили. Сообщили, что привезли его в критическом состоянии, без сознания. Пулевое ранение в голову, говорят. Крови он много потерял, сердешный…

– Откуда его привезли? – чужим голосом спросила Саша.

– Из дома какого-то в центре, я не поняла. Витя на лестнице лежал, и рядом – пистолет. Вдруг его убить заказали? Работа такая, всё может быть…

– Я вам очень сочувствую. Ещё раз сегодня позвоню.

Саша положила трубку. Сжала кулаки на столе, резко распрямила пальцы. Она почти не видела своих рук – только белые лопаточки ногтей расплывались в потоках слёз. Саша рыдала, то и дело облизывая солёные губы.

Зазвенел звонок, и в коридорах сразу же сделалось шумно. Саша, давясь и икая, вытерла платочком лицо, вылезла из-за стола, подошла к двери и выглянула из приёмной. Она увидела, как открылась другая дверь, с лестницы, и вошли два человека – директор лицея и тот самый профессор, который в день убийства Таисии Артемьевны и Калерии предлагал подвезти Сашу до дома.

* * *

– Сашенька, неужели вы вернулись?

Директор лицея – полноватый высокий мужчина с усиками щёточкой – радушно распахнул руки.

– Я ждал вас никак не ранее завтрашнего утра. Эльвира давно ушла?

– Двадцать минут назад я её отпустила. Пожалуйста, Сергей Николаевич, ваша почта. И ещё – копии документов из министерства и префектуры…

Александра что-то делала, говорила, отвечала на вопросы шефа. А сама думала только об одном – нужно спрятать Аллочку. Как жаль, что нет машины, – ведь придётся больную дочку тащить в метро, в автобус. По сырой, заснеженной улице. Но оставлять Аллу в Кузьминках нельзя – новый адрес известен Линдесу. А вдруг не известен? Почему он написал в лицей? Наверное, бедный Витя не зря посоветовал переехать именно в эту квартиру.

– Я вам больше не нужна сегодня? Смогу часиков в шесть уйти?

– Сашенька, кофе нам в кабинет принесите, и можете быть свободны. – Сергей Николаевич, уже в который раз, решил пойти навстречу своему референту.

Его спутник блеснул двумя рядами золотых пуговиц на тёмно-синем костюме, с которым великолепно сочетались фиолетово-лимонный галстук и запонки с гладкими тёмными камнями.

– Нам тут нужно кое-что обсудить, так что придётся задержаться. К кофе крекер подайте, пожалуйста.

– Одну минуту.

Саша спрятала конверт в сумку, включила в розетку вилку самовара. И встрепенулась, вспомнив, кто такая та незнакомка с девочкой, встреченная сегодня в переулке.

В лицее эту даму обсуждали на каждом углу. И хотя Саша сплетнями не увлекалась, знала имя красавицы – Оксана. А отцом крошки в алой дублёночке был тот самый человек, что пришёл вместе с директором лицея. Девочка была очень похожа на профессора, которого никак нельзя было назвать ни молодым, ни привлекательным. Странно, что ему пять лет назад удалось соблазнить юную длинноногую ведьмочку, имеющую все шансы найти кого-нибудь получше. Сейчас ей чуть больше двадцати, а ему – пятьдесят пять. Девчушка живёт в Люберцах, в пансионе при продвинутом детском садике, куда её устроил отец. Здешняя уборщица болтала, что он же за ребёнка и платит. Не отказывается прилюдно признать девчонку своей, наплевав на общественное мнение.

Саша слушала уборщицу и завидовала ей чёрной завистью. Она вот не могла позволить себе чесать языком, попивая чаёк и не думая ни о чём печальном. Вернётся ли когда-нибудь уверенность в завтрашнем дне, в том, что с дорогими людьми не случится ничего страшного? Сегодня в очередной раз Саша получила привет из того самого прошлого, с которым так хотела расстаться…

Пока закипает самовар, нужно позвонить Аллочке. Сказать, чтобы лежала тихо, к телефону не подходила, двери никому не открывала. Но из квартиры типа этой, да ещё с первого этажа, выкрасть человека просто. Лучше всего подать кофе и немедленно ехать домой.

Загудел селектор, и директор лицея спросил:

– Сашенька, кофе скоро будет? И стопку бумаги принесите – у меня закончилась. Я Эльвиру просил положить, но она забыла.

– Сейчас, вода уже закипает. И бумагу я захвачу.

Саша достала пакет с крекером, высыпала его на серебряное круглое блюдо. Ложечкой, прыгающей в непослушных пальцах, принялась раскладывать порошок кофе по фарфоровым чашкам.

Надо искать выход из положения – ведь о письме Линдеса просто так не позабудешь. Виктор ранен, и поэтому долго не сможет помочь, даже если выкарабкается. Как обойтись без него? Обратиться в милицию пока не получится – ведь записка не содержит угроз. А когда что-то произойдёт с ней или с Аллой, будет уже поздно.

Следует предупредить возможные действия вымогателя, но сама Саша, без Виктора, этого сделать не сможет. Где бы найти знающего человека, который даст дельный совет? В юридической консультации вряд ли помогут. Ужасно, что нет знакомых юристов или работников милиции. Можно было бы узнать их мнение в неформальной обстановке. Не каждый ещё наберётся терпения и согласится слушать Сашу столько, сколько нужно, – ведь в двух словах о случившемся не расскажешь.

Десятки, сотни людей вокруг, и никто не может подставить плечо, поддержать не на словах, а на деле! Но как они узнают, что Александра Шульга нуждается в помощи, если она молчит? В душу лезть не каждый решится, а Саше никак не раскомплексоваться, не стать откровенной с посторонними. Сергей Николаевич – неплохой человек, жалеет вдову, отпускает с работы, когда та просит. Может быть, спросить, как поступил бы он в такой ситуации? Жаль, что директор в кабинете не один, а ждать, когда уйдёт профессор, нет времени.

Саша плечом открыла дверь, внесла поднос с двумя чашечками и тарелкой крекера, поставила всё это на специальный столик. Директор сидел на своём месте, а его гость – за столом для совещаний. Закинув ногу на ногу, он как раз прикуривал от длинной кедровой спички сигару, будто бы скрученную из дубовых листьев. Они обсуждали чью-то дипломную работу, но когда вошла Саша, замолчали.

– Благодарю вас. На сегодня вы свободны, а вот завтра, с утра, у нас гости. Хорошо бы подъехать к половине девятого, чтобы успеть подготовиться. Англичане – очень пунктуальные и требовательные партнёры. – Сергей Николаевич поправил очки длинными, очень чистыми пальцами. – Договорились? Тогда всего доброго…

– Постойте!

Профессор затянулся, положил спичку в пепельницу и посмотрел на Сашу. Говорил он тихо, как бы про себя, но всё равно его голос был очень хорошо слышен.

Саша не хотела задерживаться ни на секунду, тем более что непосредственный начальник её отпустил, но проигнорировать похожую на приказ просьбу тоже не смогла. Тогда не села в машину, теперь не остановится – это уже слишком. Если хочешь просить содействия у окружающих, надо с ними считаться.

– Да, я слушаю. – Саша обернулась уже от порога.

– Вернитесь, пожалуйста. – Тон профессора не допускал возражений. И Саше показалось, что хозяин здесь именно он, а не Сергей Николаевич. – Присядьте рядом со мной. Не спешите.

– Я как раз спешу – у меня дочка дома с ангиной лежит, – весьма неприветливо отозвалась Саша, но всё же подчинилась.

Она отодвинула ещё один стул и села напротив профессора. Подумала, что дело, кажется, вовсе не в возрасте, росте или красоте. Существует неуловимая, непонятная мужская доминанта, и вот она у этого человека выражена в полной мере.

А вот Сергея Николаевича доминантной этой Бог обделил, хоть и ростом он под сто восемьдесят, и солидный, и симпатичный, и интеллигентный. Кроме того, он – идеальный муж, любящий отец и ласковый дедушка четверых внуков. Ездит на новеньком «БМВ», имеет две квартиры – в Питере и на Рублёвке. Всё у шефа в порядке, но с ним безумно скучно. Вот и сейчас он тихонечко пьёт кофе и грызёт крекер, не смея напомнить о прерванном разговоре.

– Я у вас много времени не отниму.

Профессор взял чашку кофе и отпил глоточек. Потом опять затянулся своей толстенной, ручной скрутки, сигарой. Сегодня у него кедровые спички, а в прошлый раз была позолоченная газовая зажигалка. И туфли самые модные в этом сезоне, сшитые на заказ у итальянских ремесленников. Артём о таких мечтал, но так и не успел приобрести. Конкретно профессорская обувь вроде бы от Гудиара.

– Александра, вы ведь недавно поменяли квартиру? И, кажется, на весьма непрезентабельную, так ведь? В академии такие ужасные слухи ходят…

– Я продала две квартиры, две машины, одну дачу с земельным участком! – с вызовом, глядя ему прямо в глаза, ответила Саша и вздёрнула плечи.

Всё скрывала, не плакалась, носила горе в себе, но знакомые раззвонили по академии. Наверное, это сделал друг Артёма, который устроил Сашу сюда, или его женщины. Парень этот изменял своей супруге чуть ли не с каждой встречной. Возможно, добавила от себя и Эльвира – она ведь с той самой кафедры. Вероятно, Сергей Николаевич объяснял постоянное отсутствие секретарши на рабочем месте её семейными проблемами.

– Понятно. Пир отшумел, пришло похмелье. Кончилось золотое времечко.

Профессор говорил со злорадством и Саше явно не сочувствовал. Неужели он просто захотел разбередить рану, сыпануть туда лишнюю горсть соли? Да нет, этот человек не так мелочен, да и к слабому полу относится снисходительно. Просто считает всех баб дурами и многого от них не требует. Завидовать, вроде, тоже не должен – живёт дай Бог каждому.

– Как вы там говорили? Надо вкалывать, и будешь Рокфеллером? – Он опять ухмыльнулся. – Ещё один апологет свободного рынка погорел? А собирался всю жизнь есть с золотой ложки? Нет, друзья мои, приехали! Слезать пора.

– В том, что случился мировой кризис, мой муж не виноват!

Саша буквально задыхалась от обиды. Она-то, дура, ждала от поживших, опытных мужчин помощи, а получила лишь издевательства и насмешки.

– Да не кризис это, а крах. Чисто российский – весь мир здесь не причём. Крах монетаристской политики и построенной на её основе экономики. А цены на нефть очень низкие, и срам прикрыть нечем. Можете утешить себя тем, что не только вы, а вся страна жила в долг, и никто почти не думал, что придётся так быстро и много отдать. Но меня интересует, расплатились ли лично вы.

– Мне казалось, что да.

Саша выразительно взглянула на свои руки, демонстрируя полное отсутствие браслетов и колец. Профессор понял её, кивнул.

– А сегодня опять пришло письмо…

– То, которое вы читали в приёмной? – догадался директор лицея. – Вот я вижу, что на вас опять лица нет. Снова угрозы и вымогательства? Неужели эти изверги не унялись? Извините, Сашенька, но мне не безразлична ваша судьба. И судьба вашей дочери, разумеется. Как я понял, вы отдали всё, что могли, но аппетиты негодяев лишь возросли. Не пора ли, наконец, обратиться в милицию, вернее, в РУБОП? У вас, дорогая моя, другого выхода просто нет. Безнаказанность подталкивает бандитов к новым авантюрам. Я понимаю, вы боитесь за себя и за дочку, а потому не желаете обострять отношения. Они нащупали ваше слабое место, к сожалению. Хватит того, что погиб Артём Михайлович, которого я, кстати, хорошо знал. И ценил как способного экономиста…

– Я знаю, Артём рассказывал.

Саша никак не могла поверить в то, что её желание исполнилось. Появилась возможность поделиться своей бедой ещё с кем-то кроме Старосвецкого, и как раз в тот момент, когда Виктор вышел из игры. Она подозревала, что совершила роковую ошибку, сделав начальника службы безопасности коммерческого банка, человека с сомнительным прошлым, своим доверенным лицом, но иного выхода на тот момент не было. Теперь же, когда Виктор надолго попал в больницу, просьба о помощи, обращённая к другим людям, уже не будет выглядеть достойным наказания проступком. К тому же, люди эти в милиции или в ФСБ не служат, а насчёт прочих Старосвецкий не предупреждал.

– Но, понимаете, в полученном мною письме нет никаких угроз и намёков на вымогательство. Если подойти формально, это письмо ничего особенного собой не представляет. А мои чувства и подозрения к протоколу не пришьёшь. Если я сейчас отправлюсь в милицию, меня просто завернут с порога. Или объявят должницей, которая не хочет платить, – это ещё хуже. А потом уже поздно будет. Ведь если я с этим человеком встречусь, он выдвинет условия. Начнёт запугивать, как другие…

У Саши перехватило горло, и она с трудом смогла вздохнуть. Впившись пальцами в стол, с ненавистью глядя перед собой, она продолжала.

– Я же не знаю, какие у него возможности! Вдруг он организует слежку за мной, как это делали другие, которым я уже заплатила? Может ведь и помешать, перехватить на пути в милицию, даже убить. Но, главное, я панически боюсь за дочку. И не ручаюсь за себя. Найду ли силы переступить через собственное малодушие? Удобнее всего действовать сейчас…

Саша радовалась, что её внимательно слушают и даже не отвечают на телефонные звонки, несущиеся с городских аппаратов и мобильников. Наверное, учёным, преподавателям академии интересно послушать про иную, нежели у них, жизнь. Хотя они вполне могли искренне сопереживать Александре – возможность казаться сильными и благородными всегда тешила мужское самолюбие.

– Сейчас половина седьмого, а в девять я должна быть на Ленинградке, где автор письма назначил встречу. Пока он за мной не следит, потому что не знает, как я прореагирую, приеду ли туда вообще, соглашусь ли платить. Он уверен, что ничего особенного не написал, и потому бояться нечего.

– А кто это? – Профессору разговор явно стал надоедать. Он пил кофе, потягивал сигару, заодно просматривал только что размноженные документы. Чтобы немного отвлечься, Саша внимательно рассматривала ровный пробор в его чёрных с проседью волосах. Сергей Николаевич притих за своим столом, сложив руки, как школьник.

– Вы твёрдо уверены в том, что это вымогатель?

– Он – друг Артёма, мы все вместе жили в общежитии. Его зовут Николай Линдес. Был одним из свидетелей на нашей свадьбе, но потом надолго пропал. Впрочем, мой муж, судя по всему, поддерживал с Николаем контакты. Теперь тот пишет, что нуждается в средствах на лечение сына за границей. Деньги у него, естественно, в августе пропали, да ещё он вместе с двумя своими приятелями вложил огромную сумму в ценные бумаги. Якобы Артём уговорил их так поступить, обещая баснословные проценты. Как вы понимаете, это мероприятие тоже накрылось. Артём застрелился, и теперь Линдес, скорее всего, начнёт требовать с меня то, что потерял по вине Артёма. Якобы ему угрожают те двое…

– Ну что за детство – уговорил?! Сами бы не захотели, так никто не смог бы их уговорить. Где это сказано, что вы или ваш муж в случае разорения банка должны возмещать ущерб?

Профессор всё время брезгливо морщился, откровенно жалея, что задержал Сашу у порога. Ушла бы она тогда и теперь не отнимала драгоценное время.

– Прав у него никаких нет, – грустно согласилась Саша.

Сейчас от неё под благовидным предлогом отделаются, и придётся в одиночку выкарабкиваться из этого вонючего болота.

– Но ведь у всех рэкетиров формально нет прав, а они стращают, пытают, уничтожают. И здесь так может случиться.

– Ваш приятель способен на такое? – удивился Сергей Николаевич.

– Трудно сразу сообразить, кто на что способен, – ответил вместо Саши профессор. – Был раньше нормальный, порядочный человек, а нынче, глядишь, пошёл по скользкой дорожке. Ведь надо соответствовать эпохе и преуспевать любой ценой! Давайте сделаем так, Александра, – он потушил сигару и достал мобильник из внутреннего кармана пиджака.

Ещё немного подумал, стоит ли предлагать неожиданный план, и решил, что стоит.

– В милицию вам пока действительно обращаться рано. Никаких доказательств нет, если дело обстоит именно таким образом. Но консультации специалистов вам нужно получить немедленно. Существуют специальные инструкции, как следует себя вести, если есть вероятность взятия вас или членов семьи в заложники. Тактика поведения в острой ситуации очень важна, и вы должны её неукоснительно придерживаться. Неграмотность в этих делах дорого может обойтись, поверьте мне.

– Я с вами совершенно откровенна! – горячо сказала Саша. – Если хотите, могу вам письмо показать.

– Мне оно ни к чему, – снова скривился профессор, легонько отмахиваясь от Саши и её проблем. – Вы покажете письмо и всё, что потребуется, тому человеку, которому я сейчас позвоню. Только сразу хочу сказать, что шансы правоохранительных органов помочь вам невелики. И в местных отделениях милиции, и даже в городском Управлении не хватает людей и техники – ведь вы не одна в Москве такая. Хотя наш Главк оснащён гораздо лучше, но вам всё равно целесообразнее обратиться в частное агентство, хотя и они не очень-то охотно берутся за такую работу. Сложно всё это и небезопасно, а потому стоит больших денег. Но я сейчас позвоню вице-президенту очень серьёзной сыскной фирмы, где вы не только заявление напишете, но и помощь получите. А если вам всё же лучше сразу довериться милиции, там вам прямо так и скажут. Времени до девяти не много – нужно решать сейчас. Итак, я звоню?..

– Да вы что!.. Я же не могу… Не могу заплатить. У меня совершенно нет средств. Я продала буквально всё, а частники берут дорого. Ещё месяц назад я бы приняла ваше предложение, а сейчас придётся отказаться. Но я понимаю, что это – самый разумный выход…

– В этом агентстве, насколько я знаю, существует гибкая система расчётов. В договоре запишут, что вы в течение такого-то срока обязуетесь погасить задолженность. Объясните им ситуацию, и к вам отнесутся с пониманием. А больше я вам ничем помочь не могу.

– А у меня нет выхода на частных сыщиков, – сокрушённо развёл руками Сергей Николаевич. – Так что соглашайтесь, Сашенька, а относительно оплаты чего-нибудь придумается. Решайтесь хотя бы ради дочери. И ради того малыша, который скоро должен родиться. Это мой вам почти отеческий совет. Я бы на вашем месте не упустил такой возможности…

– Я согласна, но вы сразу скажите, что денег у меня нет. Пусть в агентстве не думают, что будет щедрая оплата.

Саша отвернулась от своих собеседников, понимая, что выглядит некрасиво. Но она слишком долго сдерживала эмоции, носила муку в сердце, практически ничем не выдавая чудовищного нервного напряжения. И сейчас расплакалась, никого не стесняясь.

Профессор набрал номер, подождал немного и произнёс:

– Оксана? Да, я. Ты сейчас свободна? Ужинаете? А после ужина можешь ко мне в академию подъехать? Ты же говорила, что дочку на соседку оставить можешь. Да, я и говорю о деле. Хочу попросить тебя помочь одной милой женщине. Она недавно потеряла мужа и находится в сложнейшем положении. Криминал налицо, а в милицию обращаться не время – нет доказательств. Я всего не знаю, вы сами разберётесь, если ты дело возьмёшь. Значит, приедешь? Я очень тебя прошу отнестись к этой даме повнимательнее. Сразу предупреждаю, по её просьбе, что она сильно стеснена в средствах… До недавнего времени принадлежала к почившему в бозе «среднему классу». Это лично мне нужно, не сомневайся. Приезжай в лицей, в приёмную. Да, ты угадала – речь идёт об Александре Шульге. Вы разве знакомы? Ах, даже сегодня виделись? Тогда тем более нужно постараться ей помочь. Значит, договорились? Ну, пока, жду тебя.

– Получается, Оксана – частный сыщик?! – Саша сидела, как громом поражённая. – Она же совсем молоденькая! Да ещё с ребёнком…

– Она отлично справляется. Кстати, недавно стала вице-президентом этой фирмы, так что судите сами о качестве её работы. Сказала, что поужинает, пристроит девочку и приедет. Обязательно выслушает вас, проконсультирует. А что касается оплаты, поговорит с президентом фирмы, они и решат. Но это потом, а пока бы должны поближе познакомиться, обсудить ваш вопрос. До тех пор посидите в приёмной, успокойтесь. Дочке позвоните, объясните, что нужно ещё задержаться. Вот и всё, вроде бы…

Профессор не чаял, как отделаться от секретарши, и откровенно выпроваживал её из кабинета. А она, счастливая и растроганная, готова была броситься благодетелю на шею и расцеловать его. И уже не удивлялась внезапно вспыхнувшей страсти красавицы Оксаны – мужчина, способный взять на себя ответственность, хорош в любом возрасте. Если бы Артём был таким! Ни за что бы не застрелился, а боролся до конца. И Сергей Николаевич, как выяснилось, не вежливый службист с глазами мороженого судака, а мягкий, добрый и очень деликатный человек, которому не всё равно, чем дышит его секретарша.

– Я так благодарна вам! Просто слов нет, как признательна!

Саша быстро собрала пустые чашки, поставила на поднос тарелочку из-под крекера, и руки её не тряслись.

– Я прямо молиться на вас готова!

– Ну, зачем же молиться? Мы ещё ничего не сделали, – ласковым и страстным голосом возразил профессор, углубляясь в чтение документов.

Сергей Николаевич отложил присланный англичанами факс, поднялся из-за стола, обнял Сашу за плечи и проводил её до приёмной.

* * *

– Я здесь Аллу постерегу, а вы поднимитесь в квартиру, – распорядилась Оксана, остановив свою «Ауди» около громадного дома на Нахимовском проспекте.

Там явно было более тысячи квартир, и тянулось строение вдоль целого квартала, выделяясь среди прочих домов не столько высотой, сколько длиной. Метель утихла, небо прояснилось, и над Москвой замерцали холодные далёкие звёзды.

Эта двадцатитрёхлетняя девчонка, студентка-заочница питерского университета, естественным образом стала главной в их крохотной компании, и Александра полностью подчинилась ей. Подчинилась и не испытывала по этому поводу никаких комплексов, несмотря на то, что Оксана всего девятью годами была старше Аллочки. Но вряд ли даже через десять лет дочка, романтичная и инфантильная, типичный «ботаник», станет столь же практичной, разумной и властной.

Никогда и ни за что не пожелала бы Саша Аллочке судьбы, выковавшей в таком нежном создании эти качества. Круглая сирота, никого родных в Москве, да ещё на руках ребёнок, рождённый вне брака. В таких обстоятельствах либо станешь твердокаменной и пробивной, выгрызешь зубами своё место под солнцем, либо подохнешь вместе с ребёнком, чего ни одна нормальная мать не допустит. Не только Аллочка, но и сама Саша выглядела рядом с Оксаной наивной глупышкой, не способной ни одного вопроса решить самостоятельно.

– У Натали свет в окнах. Она дома. Я быстренько.

Саша потрогала Аллочкин лоб. Опять поползла температура, что всегда случалось поздно вечером. Конечно, нельзя было поднимать девочку с постели, но оставлять одну в квартире казалось тем более недопустимым, и Оксана полностью с этим согласилась. Именно в первые дни после начала работы по «делу Линдеса», как назвала его Оксана, Алле нельзя оставаться одной, да ещё на первом этаже.

– Оставите Аллу только в том случае, если подруга сразу же согласится, – предупредила Оксана, развернувшись на водительском сидении.

Со времени первой встречи она переоделась и поменяла причёску, из-за чего ещё больше похудела и помолодела. Оксана была в шерстяном с кожаными вставками, коротком чёрном пальто, в варёнках и без шапки. Отливающие медью волосы она собрала в узел на затылке. Аллочка сидела сзади, как нахохлившийся воробышек, в материнской шубе из чернобурки и в её же оренбургском платке. Связанный из шерсти чёрной козы, он свободно проходил через обручальное колечко, но был таким большим, что Алла могла закутаться в него полностью.

– Хорошо. Но почему такое условие? – не совсем поняла Саша.

– Когда человек хочет помочь, он соглашается сразу. А если сомневается, на него полагаться нельзя. В данном случае нам необходима уверенность, надёжный тыл, иначе говоря. И здесь колебания недопустимы. Но отказать вам – её право, и осуждать за это подругу не следует. Вы бы тоже, наверное, не обрадовались, привези к вам кто-то свою девочку, да ещё если по её душу могли завалиться бандиты. Прямой и честный отказ гораздо лучше неопределённого, зыбкого согласия.

Оксана посмотрела на свои командирские часы, которые выглядели неуместно, но были снабжены всеми необходимыми приборами.

– Я их только на операции надеваю, – перехватила Оксана взгляд своей клиентки. – А так у меня «Ронсон» и маленький «Ролекс». Подарки коллег! – Оксана тряхнула головой, словно укоряя себя за хвастовство. – Давайте, договаривайтесь скорее, а то у нас времени мало. К девяти нужно успеть на Ленинградское. Вы мне там нужны для опознания Линдеса.

– Да, конечно! – очнулась Саша. – Я мигом.

Мороз защипал щёки, обжёг горло, когда Саша выбралась из машины и пошла по двору. Неужели они ещё сегодня с Татьяной Лукьяновой пили чай из настоящего тульского самовара? Золовка словно осталась в другом измерении, а в новом, где Саша каким-то чудом очутилась ближе к вечеру, есть только Оксана. Их встреча в переулке у академии оказалась пророческой.

Стараясь угодить сыщице и поскорее управиться, Саша бегом кинулась к нужному подъезду. Боялась, что сменился код, но этого не случилось. Иначе пришлось бы в темноте и холоде ждать, когда кто-то из жильцов откроет дверь, или звонить Наталье из машины. Только бы лифт не подвёл – сердце колотится так, что на шестой этаж не подняться.

Наташа Торшукова училась, как и Саша, на филологическом факультете, а по окончании университета они часто виделись. На пикники выезжали большой шумной компанией, встречались друг у друга дома, ходили по демонстрации, на концерты и в кино. Худая, очкастая, серьёзная, Наталья тоже усовершенствовала знания на курсах при Министерстве иностранных дел, и до кризиса имела работу в одной из частных фирм, с директором которой моталась за границу в качестве переводчика.

Несмотря на глубокомысленные вздохи и красноречивые взгляды Артёма, Саша была уверена, что ничего у Наташки с шефом нет. Вряд ли эта вобла вообще в состоянии кого-нибудь соблазнить, думала Саша. Типичная старая дева, киборг ходячий, электронный толмач, да ещё некрасивая, вся зажатая. Зачем она преуспевающему дельцу?

Пытаясь придать колорит Натальиным мрачным туалетам, Саша на день рождения подарила ей нефритовый гарнитур. И Наталья носила колечко, серьги с бусами, не снимая, разве что перед сном бережно складывала украшения в шкатулку на туалетном столике. С Аллочкой они всегда ладили, и поэтому Саша надеялась пристроить дочку на пару дней, а после перепрятать своё сокровище.

На звонок в дверь долго никто не отзывался. Саша в другой день ушла бы обязательно, не стала навязываться. Но зачем тогда они с Оксаной ехали сюда? Наталья дома, и она должна открыть. По крайней мере, раньше она никогда от гостей не пряталась.

– Кто там?

Голос Торшуковой был заспанным, неприветливым. Но она ведь не знает, что приехала именно Саша, которая так часто выручала в самых трудных ситуациях. Особенно радовалась Наталья, когда под Новый год Артём объявил, что по случаю праздника прощает долг, и взятые на покупку машины деньги возвращать не нужно.

Как тогда Наталья визжала, кружилась по комнате, схватив Сашу и Артёма за руки, как целовала их и хлопала в ладоши! И после восторженно принимала их в своей трёхкомнатной квартире, где они ещё недавно жили вдвоём с матерью. Старушка так и не дождалась, когда дочь наконец-то выйдет замуж, а ведь давно мечтала об этом! Ведь всё у неё есть – и квартира, и «семёрка» совместного с англичанами производства, и деньги, положение. А вот мужики что-то не задерживались около неё, да и сама Наталья откровенно не понимала, почему обязательно нужно иметь мужа и детей…

– Натали, это я, Саша! Ты мне очень нужна!

Щёлкнул первый замок, потом – второй. Наталья, как всегда, худая, бледная, в джинсах и свитере, с чёлкой на лбу и скрученной на затылке косой, появилась в дверях. Но не пропустила подругу в квартиру, а сама вышла за порог. Саша сразу же подумала, что нужно повернуться и уйти, потому что Натали откровенно недовольна поздним визитом.

То ли она не одна и наконец-то нашла мужчину, то ли просто не желает знаться с новой Сашей, неимущей и вдовствующей. Но ведь дружили же они, когда обе не имели больших денег и связей! Девушки, бывало, вместе жили здесь, на Нахимовском, готовились к экзаменам, варили обед. И Саша купалась в чистой домашней ванне, устав размазывать грязь под душем в общежитии, где из-за обилия тараканов нельзя было без отвращения прикоснуться к крану или, тем более, понежиться в пене. Но люди, как сказал сегодня профессор, сильно изменились, и окончательно остервенели после дефолта.

– Что случилось? Ты бы позвонила сначала, а то у меня ученики в комнате, и угощать нечем. Совсем зашилась, пашу днём и ночью.

Наталья удивлённо, даже брезгливо оглядела увядшее лицо подруги, её скромные серёжки и руки без колец. Но пальто-халат и лакированные ботиночки на шпильках, отороченные натуральным мехом, выглядели шикарно.

– Меня же из фирмы бортанули, приходится крутиться в диком темпе. Сама знаешь, какой обвал кругом. Хозяин мой разорился, и переводчик ему теперь не нужен. А я кое-как, через университетских, пристроилась в ТОО. Это репетиторская фирма, я натаскиваю отроков по английскому и по русскому. Теперь придётся и французский прихватить, чтобы заработать побольше. На репетиторов всегда спрос будет, но я – элитный специалист… Да, какое у тебя ко мне дело? Прости, что в комнату не веду, – там сразу пятеро зубрят.

– Но у тебя же три комнаты, – упавшим голосом напомнила Саша. – И одна – отдельная. Ты не могла бы мою Алку приютить денька на два? Мне срочно уехать нужно, а она болеет. Ей одной тяжело лежать.

Саша едва ворочала языком, потому что уже знала, каким будет ответ. Надо, не теряя времени, ехать на Ленинградку, и Аллочке придётся подождать в машине. А после Оксана подвезёт их на Оружейный переулок, где у Саши жили хорошие знакомые.

– Сашка, девке четырнадцать лет! Два дня не может без мамы перебиться? Ты её до пенсии собираешься в колясочке катать?

Наталья скрестила руки на груди, обхватив себя за острые плечи. Она сутулилась ещё сильнее, чем прежде.

– Не обижайся, но твоя слепая любовь Алке только во вред пойдёт! Надо же когда-то начинать взрослеть…

– Надо, но не сейчас, когда она больна, – перебила Саша.

– Чем больна? – испугалась Наталья. – Тяжело? Серьёзно?

– Фолликулярно-лакунарная ангина.

Саша с сожалением подумала о тех часах и днях, что провела в обществе Натали. Она же знает, что Артём погиб. А ведь благодаря ему раскатывает в сверкающей «Ладе» и ничего не хочет сделать для его дочери, не жалеет девочку, которой очень плохо. А ведь Артём с Сашей искали за границей специалистов по лечению эпилепсии – этим недугом страдал Наташин племянник. И ни разу не ставили под сомнение первоочередное право больного ребёнка на внимание и заботу…

– Сашка, ты ненормальная! Я свалюсь, ученики заболеют и больше не придут ко мне никогда! Из фирмы в момент уволят, там очередь стоит, и у всех глаза горят. Мне платят не за то, чтобы я заражала ребят во время занятий. Готовить Алла сама себе не сможет – не умеет, да при ангине это и противопоказано. Можно сильное отравление получить, говорят. А мне совершенно некогда…

Наталья говорила быстро, взволнованно, и очки её сверкали при тусклом свете лампочки. На щеках расцвёл румянец, и Торшукова даже похорошела. Саша понимающе улыбнулась, отбросила назад волосы:

– Я понимаю. Всё понимаю, Натали. Извини за компанию.

– Сашка, ты обиделась? Ну, пойми же, не могу я принять Аллу. Это никак не получается! Ты хочешь, чтобы меня выгнали?

– Ни в коем случае. Это – твоё право. Прощай.

Саша повернулась и быстро сбежала вниз по ступенькам, точно зная, что никогда больше сюда не вернётся. По возможности постарается обходить стороной этот проспект, этот район, где всё будет напоминать о Наталье Торшуковой.

Одно радовало Сашу – не только Аллочка ждёт её внизу, но и Оксана. Она, судя по всему, порядочный и мужественный человек, который никогда их с дочерью не бросит на произвол судьбы. То, что она приняла такое горячее участие в судьбе чужой женщины, пожертвовав для этого отдыхом, возможностью побыть с ребёнком, заняться домашним хозяйством, заставляло Сашу поверить в возможность существования в этом подлом мире добрых людей.

Саша уже начала мысленно проклинать мать с отцом за то, что те родили её. Но, выходя из дома, решила, что рано отчаялась – всё-таки есть в её распоряжении автомобиль, и не нужно тащить Аллочку в метро или вызывать такси. Водитесь, конечно, подолгу ждать не станет.

– Отказала?

Оксана сразу всё поняла. Она открыла дверцу, и Саша, подобрав полы пальто, буквально вползла в салон «Ауди», вдыхая горьковатый запах Оксаниных духов.

– Да. Она – репетитор, с детьми работает. Говорит, что боится заразить их ангиной. Да и времени ухаживать за Аллой у Натальи тоже нет. Но я знаю ещё одно место, где нас могут принять. Вы сможете отвезти нас на Оружейный переулок? Это около Садовой-Триумфальной…

– К Софье Степановне? – встрепенулась Аллочка. Ей было больно глотать, даже дышать, и приходилось говорить шёпотом. – Думаешь, можно?

– А почему нельзя? Ты же не раз у них ночевала. С внуком этой дамы Алла учится в одном классе, – объяснила Саша Оксане – . Софья Степановна Ермаш, вдова дипломатического работника, сама из интеллигентнейшей семьи, имеет огромную квартиру на Оружейном. После смерти мужа живёт там одна, сама на пенсии. Внук, как правило, находится в пансионе, и бабушка очень скучает. Сама говорила, что ей некуда себя девать.

Саша обняла прильнувшую к ней дочку, кончиками пальцев тронула её пылающий от жара лоб. Как Оксана-то не боится заразы, может ведь повредить ребёнку! Но раз такая молодая девушка дослужилась до вице-президента солидной сыскной фирмы, она уже много чем должна была рискнуть.

– Тогда поехали. Мы уже не успеваем на Ленинградку к назначенному времени, но пусть этот козёл подождёт. С Аллой туда соваться нельзя – ещё неизвестно, как там всё сложится…

И Оксана задним ходом вывела «Ауди» на Нахимовский проспект. Девушка управлялась с автомобилем умело и свободно, хотя в её позе за рулём, в стиснувших баранку пальцах и плотно сжатых губах угадывалось напряжение, адский труд души и тела. Так бывает, когда человек ещё не довёл до автоматизма, не заложил в подкорку навыки вождения. Впрочем, редкая женщина сможет лихачить на дороге так же естественно и безнаказанно, как это делают мужчины. Но Оксана, скорее всего, и здесь будет асом, дайте только срок.

Всю дорогу они молчали, потому что не хотели откровенничать при Аллочке. Да и не было в том нужды – ведь главное Саша сообщила Оксане ещё в лицее. Всё-таки интересно, почему сыщица без разговоров согласилась заняться Сашиными делами, да ещё, возможно, задаром? Саше показалось, что для неё слово того человека, который попросил помочь, свято. Ведь у них общий ребёнок, и сейчас время от времени они встречаются у Оксаны на квартире. Девушка обожает его и готова костьми лечь, только бы выполнить просьбу профессора. Может быть, бессознательно она желает доказать ему свою состоятельность и оправдать доверие.

Они ехали долго, где-то на Крымском валу Саша задремала. Очнулась уже на Большой Садовой. Перед самым Оружейным переулком.

– Думаете, здесь не скозлят? – Оксана достала из «бардачка» сотовый телефон. – Позвоните ей. Неудобно так вламываться – поздно уже. А если Софьи Степановны нет дома, придется втроём на «стрелку» ехать. Мне бы очень этого не хотелось – Алле в постели лежать нужно.

– Конечно, позвоню.

Александра изо всех сил пыталась вспомнить номер телефона Ермаш, но никак не могла. Пришлось спросить у Аллы, и та одними губами ответила. С Максом Ермашем девочка давно дружила, и бабушка парня загорелась желанием сладкую парочку поженить. Ещё недавно к Аллочке сватались англичане и американцы, а теперь и семья Ермаш накрылась медным тазом. Алла стала простой москвичкой, которая учится в престижной школе последние месяцы. И планы на дальнейшую жизнь придётся круто менять.

– Сама Софья – доцент, библиограф. Работала в «Ленинке». Квартира набита антиквариатом, ювелирными изделиями и японской электроникой. Мадам шестьдесят лет, но энергии хватит до ста. Мне кажется, это у неё мания – принимать гостей.

– Вот и славно. Предупредите её, зачем мы приехали, ничего не скрывайте. – Оксана подогнала «Ауди» багажником к двери подъезда.

Саша нажала семь кнопок, не думая уже ни о чём. Даже о том, что Софья может отказать, и придётся катать больную дочь ночью по Москве.

– Да-а! – Софья говорила, как всегда, нараспев.

Она была весёлая, будто весь день ждала именно этого звонка и, наконец, дождалась.

– Софья Степановна, это Саша Шульга. Мы сейчас находимся в вашем дворе, прямо под окнами… – начала она и тут же смолкла.

Хозяйка квартиры заклекотала, зафыркала и засмеялась, как испуганная тетёрка.

– Во дворе?! У нас?.. Неужели Аллочка с вами? Бедные, бедные мои – я всё знаю про Артёма Михайловича! И про долги, которые он оставил… Почему же не заходите?

– Мы обязательно зайдём. Только удобно ли в столь поздний час?

– Для вас мои двери открыты круглосуточно, Сашенька! Немедленно поднимайтесь, я ставлю чай… Или вы хотите кофе?

Пожилая дама аж повизгивала от предвкушения долгой приятной беседы с нежданными гостями.

– Я вам звонила, но вы, оказывается, на Осенней улице уже не живёте.

– Да, мы в Кузьминки переехали. Я оставлю вам номер телефона. Но сразу хочу предупредить, что мы не просто в гости пожаловали, – цепенея от волнения сказала Саша. – Аллочке крайне необходимо два-три дня побыть вне дома. Вы не могли бы её принять?

– Аллочку?! Разумеется, могу! Вам нужно уехать, Сашенька?

– Да, а Алла болеет, у неё ангина. Боюсь, что вы заразитесь.

– Чепуха! В моем возрасте ангина уже не пристаёт. Я ухаживала за сыном и за внуком, когда те болели ангиной. Как видите, осталась жива. Так что ведите Аллочку, она у меня враз поправится. Положу её в отдельную комнату, которая всё равно пустует. Она в школу сейчас не ходит?

– Какая школа – она встаёт с трудом!

Саша улыбнулась Оксане, и та облегчённо вздохнула. Аллочка слушала, накручивая на запястье ремень от сумки, в которой лежали её учебники и кое-какие вещички.

– Но занимается каждый день по мере возможности…

– Немедленно поднимайтесь ко мне – довольно разговоры разговаривать! – приказала мадам Ермаш. – Вас встретить? Не забыли код? Осторожнее на ступеньках – там очень скользко. И лампочку, мерзавцы, то ли разбили, то ли выкрутили!..

– Ничего, Софья Степановна, я всё помню. И мы сами справимся – не выходите на сквозняк. Через минуту будем, – Саша прямо расцвела от счастья. – Оксана, я только туда и назад. Всё объясню Софье вкратце, чтобы она знала…

– В первую очередь настоятельно попросите, когда Алла там будет, никому не открывать дверь. Кстати, она металлическая или простая?

– Двери две. Снаружи – простая. А вторая – металлическая, со скрытыми петлями. Есть камера слежения. Всё, как полагается в зажиточной квартире. И сигнализация подключена.

– Это мне нравится, – одобрила Оксана. – Взламывать, думаю, не станут. И посему самое главное – добровольно никого не впустить. Общительность хозяйки настораживает – она любому может со скуки открыть.

– Любому? Да нет, вряд ли. Только тем, кого знает, – возразила Саша.

– И знакомым нельзя открывать. Никому, кроме нас с вами. Ну, и членов семьи, конечно. А ведь, по статистике, шестьдесят процентов жильцов распахивают дверь, даже не поинтересовавшись, кто на лестнице. Пусть Софья Степановна сыном своим поклянётся или внуком, что так не поступит. Теперь дальше. Работникам милиции тоже не открывать, только после проверки в отделении. И все переговоры – через закрытую дверь. Даже удостоверения не рассматривать, а то могут стрельнуть в щёлку или брызнуть из баллончика. Почтальонов, если пожалуют, попросить прочесть телеграмму, а остальную корреспонденцию пусть оставляют в ящике. То же самое – относительно работников ЖЭКа, энергосети, Мосгаза, телефонной и телевизионной служб. Раз их не вызывали, нужно позвонить в диспетчерскую и справиться на сей счёт. Но даже если кто-то придёт к Аллочке или к самой хозяйке, всё равно не открывать! Объясните ей, что можно поплатиться жизнью. Обо всех визитах необходимо договариваться заранее по телефону. На улицу без крайней необходимости не выходить. Если кончатся продукты или чего-то ещё, мы подвезём. Инструктаж я закончила, теперь действуйте вы.

– Я передам всё слово в слово. Вылезай, доченька.

Саша открыла дверцу и помогла выбраться Алле, взяла у неё сумку.

– Держись за мой локоть, и мы пойдём.

– До свидания, – виновато улыбнувшись, просипела Алла Оксане.

– Счастливо, – отозвалась та. – Поправляйся.

– Постараюсь, – прошелестела Аллочка.

Саша мысленно похвалила себя за то, что вовремя избавилась от собаки, и потому не придётся пристраивать ещё и Бекки. Осторожно глядя себе под ноги, она повела дочку к ближайшему подъезду. А Алла почему-то вдруг остановилась, оглянулась и ещё раз помахала Оксане.

* * *

– Это он, Линдес? Посмотрите внимательно.

Оксана плавно затормозила у тротуара Ленинградского шоссе, не доезжая метров двадцати до высокого мужчины, который неторопливо прохаживался возле магазина. Он был в полушубке из овчины и в унтах, в ушанке и рукавицах. Кажется, этот человек носил усы и бороду, но с такого расстояния трудно было разглядывать его лицо, а подъехать поближе Оксана не решалась.

– Держите бинокль. – Сыщица полезла в баул, похожий на те, с которыми ездили в метро лужнецкие торговки. – И постарайтесь не обознаться. Не торопитесь, он ещё долго будет здесь торчать.

– Спасибо, я постараюсь.

Саша чувствовала себя неуютно, скованно. Она теперь не любила ездить по вечерней Москве, потому что видела лишь темноту и огни, огни и темноту, и больше ничего.

От бешеной пляски снежинок перед лобовым стеклом, от страха и усталости у неё начинало жать сердце. Но сейчас было легче – всё-таки удалось пристроить дочку. Пусть она сидит, скорчившись, в чужой машине, прижимая к слезящимся глазам окуляры полевого бинокля, но Алла спит на пуховой перине под двумя одеялами, напоенная чаем с малиной и натёртая жгучей пряной настойкой на спирту. Софья Степановна получила вожделенный объект забот и хлопот, а потому, скорее всего, перестанет терзать звонками родственников.

– Ну, как? – Оксана терпеливо ждала, но всё-таки решила напомнить о своём существовании.

Саша до рези в глазах всматривалась, и в итоге пришла к выводу, что это – действительно Николай Линдес.

– Он, Колька. Такой же высокий, и фигура… Правда, погрузнел немного, но я его долго не видела. Бороды тоже тогда не было…

– А вон тот «Фолькваген-Пассат» принадлежит ему?

Оксана чудом заметила спрятавшуюся в тени иномарку с потушенными фарами. Сама Саша ни за что бы её не заметила.

– Там ещё двое сидят, видите?

– Неужели он с друзьями приехал? – удивилась Саша. – С теми, которых Артём якобы уговорил вложить деньги в ценные бумаги…

– Хорошо, что вы с ним не встретились.

Оксана барабанила по баранке длинными пальцами с острыми лиловыми ногтями. На безымянном пальце Саша заметила золотое кольцо, украшенное арабской вязью.

– Понадеемся, что пока они в расслабоне, ждут вас и не подозревают, что за ними следят, и следят профессионалы. Давайте подождём, пока они, отчаявшись, отсюда не уедут. Мы повиснем у них на хвосте. Нужно узнать, где сейчас живёт ваш Линдес.

– Как вы скажете, так и будет, – немедленно согласилась Саша. – Жить он может где угодно. Сейчас квартиру снять – не проблема.

Около магазина модной обуви Николай Линдес протоптался аж до половины одиннадцатого и, убедившись, что его послание проигнорировали, достал радиотелефон. Минут пять он кому-то названивал, может быть, даже Саше. Нет, скорее всего, кому-то другому, потому что с ним переговорил. Быстро подошёл к «Фольксвагену», сел рядом с водителем, и машина, развернувшись посередине Ленинградского шоссе, поехала к центру от Северного речного вокзала.

– Нагнитесь. Вам даже лучше лечь на сидение, чтобы не заметили. Кто знает, одна ли у них здесь машина.

Оксана, довольная тем, что не пришлось долго выпасать объект, повернула ключ зажигания. Саша молча выполнила её приказ – улеглась сзади, подтянув колени к животу и прижавшись щекой к мягкой сизой коже, простёганной аккуратными квадратиками.

– Едем к Головинскому шоссе, – немного погодя сообщила Оксана.

Она понимала, что клиентке интересно знать, где они в данный момент находятся.

– Свернули на Головинское, едем мимо кладбища. Тоже мне, маршрутик. – Оксану даже передёрнуло. – Надо за нами «хвост» проверить…

– Можно, я гляну? – Саша хотела приподняться.

– Всё сделаю сама! – отрезала Оксана. – Пока никого не видно, но радоваться рано. Следуем по Михалковской, мимо Головинских прудов. Куда их несёт, интересно? Понадеемся, что не за Кольцевую, а то у меня бензина не хватит.

– Это ваша машина или служебная? – поинтересовалась Саша.

– Моя. Положение обязывает. Кроме того, она часто бывает нужна для работы, как вот сегодня. Но я, если честно, больше люблю ездить на метро… Так, пошло Пакгаузное шоссе. В Бескудниково они прутся или в Отрадное? Нет, свернули на Онежскую. Въехали во двор дома и остановились. Нам сегодня везёт, не находите?

– А почему всё время должно везти им? – с вызовом ответила Саша. – Только бы не сглазить!

– Я не суеверная, – сквозь зубы процедила Оксана и тряхнула головой. – Так, один остался за рулём, двое вылезают. Линдес и ещё какой-то чувак… Идут к подъезду. Александра Александровна, вы можете сесть нормально. Очень устали? – Оксана изменила служебный тон на участливый, домашний. – Замёрзли? Сейчас печку включу. Вот только не знаю, как долго придётся пробыть в этом дворе. Судя по тому, что «Фольк» не уезжает, и шофёр ждёт, кто-то из них должен вернуться.

Оксана включила печку, достала из баула термос.

– Это чай «Богатырская сила» на основе хлебных сухарей. Чаи врача Попова – слышали про такие? Этот мне больше всех нравится – он придаёт силы, и голова лучше соображает. Гораздо полезнее кофе. – Оксана вытащила ещё один пластиковый стаканчик. – Да вы не бойтесь – для беременных такой чай тоже не вреден. Пейте, у меня много.

– Да мне просто неудобно. – Саше давно хотелось хоть чего-нибудь глотнуть – в горле совсем пересохло. – На личной машине меня по всему городу возите, да ещё поите чаем. А я даже не знаю, смогу ли заплатить.

– Да не за что платить пока.

Оксана подала Саше дымящийся стаканчик. Тёмная жидкость непривычного, но пикантного вкуса волнующе обожгла рот.

– Мы ещё ни черта не знаем. Даже не представляем, что конкретно нам нужно. Я иду на одной интуиции. – Оксана тоже отпила из стаканчика. – Мне кажется, надо во дворе подождать.

– Безусловно.

Саше чай нравился всё больше. Он и впрямь помог – исчезла боль в висках, тупо терзавшая весь день, распрямились плечи, стали легче руки и ноги. В конце концов, Саша смогла разогнуть спину.

– Давно машину водите, Оксана?

– Нет, не очень. – Сыщица отвечала рассеянно, попивая чаёк и наблюдая за «Фольком». – В прошлом году совсем паршиво рулила, но потом пришлось на это дело подналечь. Наш шеф, президент фирмы – классный водила, бывший каскадёр. Мне повезло – на курсах никогда бы так не натаскали. В нашей работе без вождения никак – всякое может случиться. Например, пришлось мне преследовать объект по Садовому кольцу, от Измайлова до Первой Тверской-Ямской…

– Это же очень далеко! – испугалась Саша. – И что?

– Дуракам везёт, как говорится. Ничего, чудом никуда не врезалась, а задание выполнила. Тогда же дала себе зарок – усовершенствовать вождение так, чтобы чувствовать себя за рулём естественно и спокойно, как нормальный мужик. Нацело задачу пока не выполнила, по потихоньку приближаюсь…

Оксана схватила бинокль и бросила на сидение рядом с собой уже пустой стаканчик.

– Прячьтесь на всякий случай! Так, вышел только парень, а Линдес остался там. Получается, он здесь и живёт, или ночевать у кого-то будет. Потом проверим. – Оксана немного помолчала, а Саша не решалась заговорить первая. – Уезжают. Прелестно. Они нас не интересуют. Пока не интересуют, скажем так.

– Оксана…

Саша наконец-то вспомнила то, что хотела. Наверное, помог чудодейственный чай – кровь прилила к голове, и повысился общий тонус. С той минуты, как «Ауди» завернула в этот двор, и Оксана потушила фары, Саша не могла избавиться от ощущения «дежа вю». Она десятки раз слышала название этой улицы, бывала здесь в гостях, но только летом. Помнится, гуляли тут и компанией. Но всех сразу не перелопатишь – нужно целую ночь ворочаться. И ещё неизвестно, удастся ли восстановить хотя бы большинство имён. Так думала Саша ещё пять минут назад, а сейчас её будто пружиной подкинуло. Не спрашивая разрешения. Саша села на диване.

– Помните, я вам говорила о Викторе Старосвецком? О близком друге моего мужа?

– О начальнике службы безопасности банка? Помню. И что? – Оксана с удивлением потянулась, сцепив пальцы на затылке, выгнула спину. – Они были знакомы с Линдесом?

– Вроде бы нет. Но Виктор ещё две недели назад, когда улаживал мои дела с автоперегонщиками, предупреждал о возможном шантаже со стороны давнего друга Артёма. Якобы он может даже пойти на похищение Аллы с целью получить крупную сумму в валюте. Всё произошло именно так, как предсказывал Старосвецкий. И хотя Линдес в письме ничего про похищение не пишет, что естественно, при встрече он мог бы на такую возможность намекнуть.

– Вероятно. Только он, судя по всему, не решил ещё, кого будет похищать – вас или дочку. – Оксана почувствовала, что клиентка вздрогнула. – Но вы поступили благоразумно, не приехав на «стрелку». Да, так что вы хотели сказать о Старосвецком? Он ведь ранен, так, может, в больницу нужно позвонить? Надо же узнать, как прошла операция. Да, кстати, а где он лежит?

– Его тётя так причитала и стонала, что я толком ничего не смогла разобрать. По-моему, она не называла больницу. А я не спросила, потому что была потрясена известием о тяжёлом ранении Виктора, да ещё в самый неподходящий момент. Теперь жалею, что не спросила…

– А когда Виктор предупреждал о возможности шантажа, он не называл имени вероятного преступника? – Оксана налила себе и Саше ещё чаю, после чего термос опустел. Сунув его в баул, Оксана застегнула «молнию». – Вспоминайте, как следует.

– Точно помню – не называл. Но то, что затем произошло, описал в подробностях. Виктор – человек необыкновенный. Он феноменально предугадывал возможные действия недоброжелателей банковского руководства, за что его ценили… И ценят.

– А где находится та квартира, в которую вы звонили его тётке?

– Я звонила по мобильному – Виктора всегда было трудно застать дома. А квартира – на Новогиреевской улице. Но здесь, на Онежской, Виктор жил некоторое время назад – правда, недолго. Как я раньше не вспомнила, дура?..

– Номер квартиры можете назвать? И адрес в Перово?

– Квартира девяносто пять. А точного адреса на Новогиреевской я не знаю, к сожалению. Можно по номеру телефона установить или ещё раз связаться с тётей, – предложила Саша. – Спрошу, как у Виктора дела. Заодно узнаю, где именно его прооперировали, и домашний адрес. А вдруг… Вдруг его уже нет?..

– Это мысль! – сразу же загорелась Оксана. – Я сама хотела вам предложить. А потом мы свяжемся с той больницей и поспрашиваем сами. – Оксана накинула капюшон на лоб, взяла пачку сигарет – кажется, «Мальборо-лайт». – Я покурю пойду. А вам нельзя травиться.

И, захлопнув дверцу машины, отошла в кусты. Тотчас среди голых веток зардел огонёк, а потом пропал, скрытый ладонями. Саша набрала номер, но ей никто не ответил. Послав вместо положенных по этикету шести пятнадцать сигналов и ничего не добившись, она ещё раз выругала себя за то, что сразу не спросила номер и адрес больницы.

– Как успехи? – Оксана вернулась быстро – посвежевшая, румяная, с блестящими глазами. – Дозвонились? Нет? Я так и думала. Просто решила проверить.

– Вы знали, что я не дозвонюсь? – изумилась Саша. – Откуда?

– Точнее, предполагала. – Оксана явно что-то недоговаривала. – Значит, «Фольксваген» и адреса мы на досуге проверим. Об этом не беспокойтесь. Ваш Линдес какого года рождения? И отчество назовите.

– Он шестьдесят второго. Николай Францевич его звать. Родился в Гродненской области – Берёзовка это местечко называется.

– Великолепно! – Оксана моментально внесла полученные сведения в электронный блокнот. – Всё, Александра Александровна, на сегодня вы свободны. Да, извините, данные Старосвецкого мне тоже нужны. Сдаётся мне, что личность он более чем выдающаяся…

– Виктор Аверкиевич родился в шестьдесят пятом году. Коренной москвич, потомок какого-то знатного рода, князей или графов, точно не помню. Мать его из семьи академика – её девичья фамилия Щербина. Она была химиком и погибла, когда рядом взорвалась колба, и осколок стекла попал прямо в сонную артерию. Талантливейшая женщина, имела двоих детей и мужа. Но уже защитила кандидатскую диссертацию и делала докторскую. Отец снова женился, а сыновей оставил у тёщи. Чем-то их судьбы схожи с Артёмом – тот тоже воспитывался у бабушки по матери. Ещё могу сказать, что Виктор воевал в Афганистане, был там тяжело ранен, вернулся с орденом Красной Звезды. Что касается Линдеса, то он особенно ничем не выделялся. Нормальная семья – без трагедий в прошлом. А как сейчас, не знаю. Только вот болезнь сына…

– Спасибо за подробный рассказ. – Оксана отпихнула баул, встряхнулась. – Вас отвезти до метро или до дома? Мне всё равно.

– Ни в коем случае! – испугалась Саша. – Какая здесь станция ближе всех? Подкиньте туда, а я сама доберусь до своих Кузьминок.

– «Водный стадион». Ладно, я вас там высажу, но сперва переоденьтесь. У меня есть, во что.

– Зачем? – обомлела Саша, ничего не понимая. – Это обязательно?

– Да нет, почему обязательно? – Оксана задним ходом вывела «Ауди» на Онежскую. – Для вашей же безопасности хочу переодеть. До завтра одолжу парик, тонированные очки и одежду. Скорее всего, за вами уже следят. Надо исходить из того, что сцепились мы с людьми серьёзными. Вы не явились на свидание, и они как минимум насторожились. Значит, постараются по возможности не выпускать вас из виду. Я не желаю, чтобы с вами в метро случились неприятности. Кроме того, вас могут увидеть выходящей из моей машины.

– Понятно. У вас с собой одежда и парик? Прямо в машине?

– Даже несколько париков. Бывает, залезаю в машину одной, а выхожу совершенно другой. Раза три в парня переодевалась. – Оксана даже хихикнула. – На моё счастье, они теперь хвостики носят. А то шеф приказал бы коротко подстричься.

– Оксана, а часто вы вот так, на ночь глядя, из дома уезжаете? – Саше хотелось как можно больше узнать об этой удивительной девушке, но она боялась показаться навязчивой. – У вас же дочка, а бабушек нет.

– Не только по вечерам, но и по ночам работать заставляют, – беспечно отозвалась Оксана, тормозя под перегоревшим фонарём. – Я хоть и вице-президент фирмы, но в засадах приходится сидеть наравне с остальными. Даже больше, чтобы подавать пример. Вот, держите, три парика на выбор. Лучше возьмите вот этот, серебристо-серенький. Волосы я вам помогу заколоть, и времени у нас вагон. Вряд ли у кладбища, да ещё в темноте, наши манипуляции заметят. – Оксана распахнула косметичку, достала пачку «невидимок». – Теперь подберём очки. У вас какой размер? Говорили окулисты?

– У меня шестьдесят шесть. – Саша тщательно пришпиливала скрученные в жгут волосы к голове. – Вот эти самые подходящие…

– Ладушки! – Оксана надела на Сашу парик, потом – очки. – Совершенно на себя не похожи! Раз вы в платье, а не в брюках, дам длинную куртку, а ваше пальто отвезу домой. Лучше выбрать чёрную – отлично сольётесь с темнотой. Ну, а обувь у разных женщин вполне может оказаться одинаковой. Очки не снимайте, пока не войдёте в квартиру.

Оксана подождала, пока Саша переоденется, ловко свернула её пальто-халат, положила рядом с собой на сидение.

– Живот-то помещается? Какой срок?

– Пошёл пятый месяц. – Саша проверила, сходится ли куртка. – Всё о'кей. – И откинулась на спинку сидения.

– А что касается моей дочери, то она всё время живёт в Люберцах, в пансионе. Но сегодня я туда поехала, в командировку, зашла к ней. А воспитатели сказали, что в группе мальчик свинкой заболел. И лучше детей развезти по домам, пока всё в норму не придёт.

– И вам пришлось потратить вечер на меня? – ужаснулась Саша.

– Слово отца – закон для нас с дочерью. Если он счёл, что я должна вам помочь, я помогу безо всяких отговорок.

– Вы очень его любите? – Саша не сдержалась и всхлипнула. – Очень, я всё поняла! Говорите так просто и вместе с тем невероятно твёрдо. Наверное, настоящее чувство и не требует высоких слов.

– Когда мы с ним встретились, я понятия не имела о том, что буду сыщиком, – негромко сказала Оксана, останавливая машину у перехода. Несмотря на поздний час, близ метро сновало ещё много народу. – Он стал моим первым мужчиной. Мне было восемнадцать. Вместе мы пережили страшные дни и расстались надолго, не по своей воле. Он даже не знал, что у меня родилась дочка. После него у меня было множество партнёров. Почти со всеми я спала только для того, чтобы выполнить задание. Вынуждена была уступать, чтобы остаться в живых и вернуться к ребёнку. Я уже была замужем, развелась, и муж потом погиб. Это его кольцо. – Оксана повертела на пальце перстень с арабской вязью. – Один раз меня изнасиловала целая банда, и случилось это не в «горячей точке», а в Москве, в Братееве. – «Ауди» снова поехала, и Саша оглянулась, увидев сзади светящийся силуэт Останкинской башни. Поразилась, как не заметила его прямо перед лобовым стеклом по пути на Онежскую улицу. – А в прошлом году мы встретились, причём совершенно случайно. С нашей общей знакомой произошла трагедия – она покончила самоубийством, причём самым варварским способом. Взорвалась и сгорела в собственной машине… На её похоронах мы и увидели друг друга. Несмотря на весь ужас случившегося, мы очень обрадовались этой встрече. Именно оба обрадовались, а не только я, и после уже надолго не расставались. Нашу дочку зачислили в престижный детский садик с пансионом, а мы время от времени проводим вместе вечер. Но не ночь – ночью он должен возвращаться к семье и не иметь неприятностей. Всё, приехали – Оксана выключила фары. – Сейчас быстренько идите на метро. По возможности проследите, не крутится ли рядом кто-нибудь подозрительный. Но не думаю, чтобы они так быстро нас раскусили. Завтра я вам позвоню, и обсудим план дальнейших действий. Да, вы тоже никому дверей не открывайте. Если станут звонить и спрашивать, где Алла, не отвечайте никому, даже её друзьям. Иначе не имело смысла прятать. Скажите, например, что дочка в больнице.

– Я так и сделаю. – Саша уже открыла дверцу, чтобы выйти из машины, но задержалась, виновато улыбаясь. – Оксана, прошу вас, не называйте меня по имени-отчеству. Это отдаляет нас друг от друга. Вы прожили куда более трудную жизнь, чем я, хотя объективно вы на двенадцать лет моложе.

– И как вас можно называть?

Оксана не удивилась. Наоборот, низкий голос её потеплел, стал вкрадчивым и воркующим.

– Сашей, естественно. Мама и брат называют меня Лесей. Как вам больше нравится… Всё, вроде, ничего не забыла. Счастливо вам!

– До завтра!

Оксана пожала Саше руку, как надёжный, верный друг, и сразу же завела двигатель. Когда Саша, протиснувшись между ещё остающимися у метро торговцами, оглянулась, серебристой «Ауди», так похожей цветом на любимую проданную машину, уже не было на прежнем месте.

* * *

Этой ночью Саша впервые почувствовала, что слишком долго не спала с мужчиной. Она проснулась в сладком томлении, на мокрых простынях, с приятными судорогами внизу живота, переполненная диким желанием и неотвязными воспоминаниями о будоражащих кровь снах.

Удивлялась только, что не она и не Артём возникали в тех греховных видениях, а Оксана и её любовник. Причём снились они Саше в самых откровенных, бесстыдных позах, словно снимались в крутом порно. Восемнадцатилетняя девчонка, покрытая потом, с закрытыми глазами и слипшимися прядями волос, корчилась в блаженных конвульсиях где-то на кожаном диване, в огромном незнакомом помещении. Эта сцена буквально сводила Сашу с ума.

Вчерашняя школьница, буквально Алкина ровесница, рискнула броситься в объятия человека, который был старше её на тридцать три года! Бросилась, не надеясь на выгодный брак, без прицела на цветы и подарки, престиж и завистливые вздохи. И не «папиком» он стал для Оксаны, а единственной, похоже, любовью, несмотря на то, что пришлось отдаться многим.

Не телом, а душой Оксана была верна ему, и словно в награду судьба снова свела их. И никто не имеет права мешать Оксане хоть на один вечер в неделю, а то и реже, становиться счастливой. Если бы Артём встречался с ТАКОЙ девушкой, Саша не посмела бы запретить ему делать это…

Саша лежала на широкой, слишком шикарной для этой квартиры кровати, томясь во влажной истоме, чувствуя, как бьётся в теле каждая жилка. И не могла понять, что именно сегодняшним утром вызвало прилив безумного вожделения. Аллочки нет рядом, она на другом конце Москвы, у чужих людей. А кажется, что в комнате ещё кто-то есть, такой же родной и любимый.

И только когда сам собой включился маленький телевизор в нише стенки, выполненной в вычурном готическом стиле, Саша вскочила, потянулась за халатом. И застыла, уловив внутри себя слабенькое движение – такое же, как шестнадцать лет назад. Ребёнок шевелился и раньше, но сегодня он особенно настойчиво заявил о себе; и Саше стало щекотно.

Она тихонько рассмеялась, осторожно погладила себя по животу и сказала:

– Привет, Траян! Не балуйся, слышишь? Успеешь ещё…

Она твёрдо решила назвать сына именем погибшего племянника, и фамилию ему дать свою.

Ба, сегодня в лицей приедут англичане из Кембриджа, и их полагается принимать по первому разряду. Секретарь господина директора должен выглядеть безупречно, и потому Саша, приехав домой ночью, долго думала над костюмом. Перебирала только что распакованные вещи, вертелась перед зеркалом, прикидывая на себя платья и костюмы. Оксанины очки, куртку, парик и все до единой заколки Саша сложила в громадный кожаный чемодан.

Стоя под прохладным душем, она думала, когда позвонить сыщице и договориться об обмене одеждой – пальто-халат по нынешней погоде незаменимо. Потом Саша, в купальном халате, прибежала в комнату. Схватила чемодан, затем вернула его на место, за кресло. Покрутилась около туалетного столика, перешла к телефону и боком присела на пуфик. Рано ещё, начало восьмого, но Софье Степановне можно звонить даже в шесть утра – она всё равно не спит.

– Алло-у! – Софья радовалась любому звонку, даже если посреди ночи ошибались номером.

– Здравствуйте, это я! – Саша улыбнулась в трубку.

– Сашенька! Голубушка! Вы не волнуйтесь только – всё у нас хорошо. Аллочка спит, будить её не хочу. Или очень нужно?

– Нет-нет, что вы! – испугалась Саша. – Я просто хотела передать ей привет. И узнать, не надо ли вам чего-нибудь привезти.

– Ничего не нужно, у меня всё есть. Но Аллочка не кушает почти, ей больно глотать. Ангина есть ангина, только всё обязательно пройдёт, поверьте опытному человеку! – успокоила Софья Степановна. – Я все ваши условия выполняю. Но пока никто не приходил…

– И не звонил? – на всякий случай спросила Саша.

– Звонил сын, Антон. Обещал заехать завтра вечером. Надеюсь, его можно впустить? Или это тоже запрещается?

– Что вы! Сын-то на вас не наведёт бандитов! – Саша между делом размышляла, какое выбрать бельё, чтобы полнеющая фигура выглядела стройной. – Не буду больше надоедать вам, Софья Степановна. Как только Алка проснётся, скажите, что я звонила. Обязательно заеду вечером, как только дела в лицее закончу. Пусть ждёт и не скучает.

– О чём разговор! Всё скажу. А вы сами-то спали ночью? Не болели?

– Проспала часиков пять, а больше мне и не надо. – Саша встала с пуфика. – До вечера, Софья Степановна.

– Я пирожков испеку, Сашенька! – обрадовалась пожилая дама.

Саша одевалась вдумчиво, старательно, не отходя от трельяжа. То и дело проверяла, как выглядит в профиль и анфас и в развороте на три четверти. Цикламеновый жакет без ворота, узкая чёрная юбка, блестящие, завитые на концах волосы по плечам. На раскраску бледного похудевшего лица Саша истратила сорок минут. Так увлеклась, что времени хватило только на чашку чая с бубликом. Прополоскала рот, добавив в воду капельку розового лосьона, сунула в сумочку упаковку «Тик-така».

Пальто осталось у Оксаны, шуба – у Аллочки. Пришлось надевать нубуковый плащ, привезённый Артёмом из Канады. Саша тогда только примерила его и забыла в углу огромного зеркального шкафа, сочтя мрачным и старящим. Сейчас у неё не оставалось выбора; к тому же чёрный цвет вдове полагался по статусу.

На Волгоградском проспекте свирепствовал ветер, срывающий с прохожих шапки и капюшоны. Каблуки Сашиных сапожек давили ледок в лужах, а запах французских духов пропитал всё вокруг. Древесная нота, цветы и фрукты с примесью бальзама и мускуса – как раз то, что нужно зрелой очаровательной женщине, которая временно отошла от полноценной жизни, от радости и любви, но только потому, что недавно потеряла мужа и ждёт ребёнка. Как только траур кончится, можно будет начать всё сызнова, а от прошлого останутся лишь воспоминания и лёгкая грусть. Есть судьбы и страшнее – у той же Оксаны, например. А ведь девчонка держится молодцом, и надо брать с неё пример.

В лицее царила суета, напоминающая предпраздничную. Сергей Николаевич только что приехал из салона красоты – отмассированный, выбритый и надушенный, с серебристыми висками и ухоженными усиками. Он сверкал золочёной оправой очков, сдувал пылинки с дорогого синего костюма и распоряжался, стоя посреди приёмной.

Сашу и своего шофёра директор немедленно отправил на Тверскую за какими-то особенными громадными гвоздиками. Решил, что только секретарь-референт и должен их выбирать. В кабинете тем временем пылесосили дорожки и мыли окна, которые тут же закидывал мутными каплями ветер.

Потом пришлось демонстрировать гостям свой английский, встречая их у входа в лицей. Саша варила кофе, разносила минералку, чинила карандаши, передавала кучу факсов, да ещё звонила в фирму, где заказали ручки и блокноты с символикой лицея.

Оказалось, что партия до сих пор не готова, и Саша пришла в ужас. Правда, к концу сегодняшнего дня обещали управиться, и шофёр Миша, пожалев несчастную женщину, вызвался лично сгонять на Мичуринский проспект. Благодарная Саша с радостью приняла предложение и осталась в приёмной.

Директор с гостями и несколькими преподавателями надолго закрылся в кабинете. А Саша, наскоро глотнув чаю, подсела к телефону и достала блокнотик; нашла наскоро записанный номер Оксаниного мобильника. Вспомнив свои сны, Саша залилась краской. Неловко именно сейчас беседовать с вице-президентом фирмы и в то же время очень хочется сделать этот звонок…

– Да, слушаю. – Голос девушки был суховат, но ровен и вежлив.

– Добрый день, Оксана, это Саша Шульга. Я с утра не хотела вас беспокоить, но потом решила узнать, как обстоят дела. Мне нужно забрать от вас пальто…

– Если бы все наши проблемы ограничивались этим пальто! – Оксана тяжело вздохнула, и Саша похолодела.

Неужели снова что-то произошло? Странно, ведь в Кузьминки никто не звонил, и в лицей тоже.

– Я привезу ваши вещи к вам домой. Вас устроит семь часов? Раньше мне никак не выбраться, к сожалению.

– Конечно, устроит. Главное, как вам удобнее, а я всегда приноровлюсь. Но вы чем-то огорчены, я чувствую. Неприятные новости?

– Ни в одну больницу Москвы и Подмосковья вчера днём не поступал известный нам гражданин, – сообщила Оксана полушёпотом. – Там, где мы были вчера, он до сих пор прописан и официально проживает. Вторая его квартира ещё не заселена – это случится только в начале будущего года. По-моему он, мягко говоря, темнит…

– Неужели?! – Саша откатилась в кресле к стене, запрокинула голову, стараясь успокоиться. – Но Виктор говорил, что устроился на новом месте. Мебель купил, и всё такое!

– Говорить-то говорил, а вы сами там были? – рассердилась Оксана.

– Я же сказала, что адреса не знаю. Но у нас с мужем даже сомнений не возникало…

– А почему они могли возникнуть? Человек человеку должен верить. По крайней мере, до тех пор, как появились обоснованные подозрения во лжи. Теперь у нас такие подозрения имеются, – продолжала Оксана. – По моим сведениям, а они у меня абсолютно надёжные, в Москве и области вчера не зарегистрировано происшествия, похожего на то, о котором вы рассказывали. То, о чём говорила тётка Старосвецкого, не проходит через милицейские сводки. Покушение на убийство невозможно пропустить, оставить без внимания. В этом случае хотя бы составляют протокол, даже если человек не получил ни царапины. А тут ведь речь шла о тяжелом ранении и экстренной операции…

– Значит, он не был ранен? – упавшим голосом спросила Саша. – И в новой квартире жить никак не мог? Тогда зачем ему нужно было врать? О квартире в первую очередь… Он нам все уши прожужжал!

– Прожужжал, чтобы вы наверняка поверили, – предположила Оксана. – Но здесь ещё круто покопаться надо, чтобы сделать выводы. Да, чуть не забыла. Наш центральный офис находится в Питере, и с шефом я переговорила. Он дал «добро» на нашу с вами работу. Мы далеко не альтруисты, но в экстренных случаях принимаем гонорар частями, с рассрочкой на год. Ваш случай вообще уникальный. Потому что ни милиция, ни даже РУБОП помочь вам не смогут. Они просто не найдут оснований для беспокойства – ведь никаких угроз от Линдеса пока не поступало. Кто спорит, наивно надеяться, что обещание украсть вашу дочь будет вот так прямо высказано, а, тем более, изложено письменно…

– Я тоже так считаю. – Саша понемногу пришла в себя. – Не знаю, действительно это была тётя Виктора или нет, но эта женщина солгала и намеренно не назвала больницу. А когда я позвонила из машины, трубку никто не снял. Оксана, без вашей помощи я никогда не смогла бы проверить все клиники города и области, а также сводку происшествий. Я безоговорочно поверила в то, что Виктор ранен.

– Для чего-то ему это потребовалось, – подытожила Оксана. – А для чего, будем разбираться. Значит, до вечера?

– Очень буду вас ждать. – Саше стало заметно легче, и её щёки порозовели, затмив румяна.

Как только Оксана отключилась, в приёмную ввалился потный всклокоченный Миша с портфелем, вывалил ручки и блокноты на стол, зашуршал платёжными документами. Александра занялась оформлением товара, стараясь не думать о внезапно открывшемся обмане. Сыщикам легко распутывать такие дела – им и нужно поручить выяснить, чего от неё хочет Линдес. Не стоит унывать, ведь осталась ещё мебель, и шубу можно продать, чтобы наскрести на гонорар агентству.

В три часа дня шумная компания профессоров вывалилась из кабинета, и Сергей Николаевич сообщил, что все они едут обедать в «Метрополь».

– Это ещё часика два займёт, – беспечно сказал явно довольный результатами переговоров директор. – Надеюсь, вы нас дождётесь?

– Конечно.

Саша обрадовалась, что шеф не потащил в «Метрополь» и её. Миша обречённо пожал плечами и вышел вслед за группой зарубежных гостей.

А Саша, оставшись одна, распахнула везде окна. Принялась проветривать помещение, как делала это всегда после окончания долгих посиделок милейшего душки-директора.

«И самое главное, когда вам будет очень тяжело, примите неожиданно предложенную вам помощь. Ни в коем случае не отказывайтесь, даже если вы сочтёте чужое участие в вашей судьба неуместным. Только чудо сможет вас спасти, и не пропустите это чудо. Будьте готовы к тому, что друзья предадут вас с мужем…»

Всё опять сбывается. Помощь предложили, и Саша приняла её. Друзья их с Артёмом предали. Значит, и Виктор Старосвецкий в их числе. А вдруг он и есть тот, которому Артём доверял особенно? А этого ни в коем случае не следовало делать…

Саша собирала на поднос чашечки и блюдечки, вытряхивала пепельницы и так задумалась о своём, что не сразу услышала, как в приёмную кто-то быстро вошёл, почти вбежал. Шаги на секунду стихли, потом послышались вновь. Оксана распахнула дверь в директорский кабинет, не постучавшись, не осведомившись, здесь ли Сергей Николаевич. И Саша поняла – произошла катастрофа.

– Вы меня вправе на месте кончить!

Девушка обессиленно прислонилась к косяку, и Саша заметила, как дрожат её губы, блестят от слёз глаза, а грудь, обтянутая водолазкой яичного цвета, вздымается толчками. Казалось, что Оксана не на машине ехала, а всю дорогу бежала.

– На Оружейном случилось страшное. Скорее всего, хозяйка нас не послушалась. Антон Ермаш приехал к матери днём и застал там…

– Алла! Что с ней?! – Саша сразу же припомнила и предсказания астролога, и собственные тяжкие предчувствия. – Её… убили?..

– Скорее всего, нет. Но её похитили из этой квартиры.

Оксана сбросила в кресло джинсовую куртку, вырвала из волос заколку, и густые медные пряди рассыпались по плечам. Мокрая от пота чёлка прилипла ко лбу, а крылья носа побелели от бешенства.

– Откуда они пронюхали, что Алла именно там? Вы никому не говорили, куда отвезли дочку?

– Не говорила… – с огромным трудом произнесла Саша, не слыша своего голоса.

Собрав последние силы, она поставила поднос на стол, а сама опустилась в кресло Сергея Николаевича. Потом закачалась из стороны в сторону, вцепившись пальцами в подлокотники.

– А у вас кто-либо пытался выяснить, где она? – Оксана никак не могла отдышаться. – И если пытался, то кто именно?

– Нет, это никого не интересовало.

Саша понимала, что ведёт себя неприлично, но ей не удавалось справиться со своим телом, которое перестало внимать командам мозга. И говорить с каждой секундой становилось всё труднее.

– А с Софьей Степановной вы созванивались сегодня?

Оксана всем сердцем сопереживала несчастной матери, но не могла победить в себе сыскаря, и потому пыталась прояснить все обстоятельства дела.

– Сегодня утром звонила.

Саша с трудом вытолкнула изо рта эти слова. Она говорила, как параличная, и Оксана с трудом понимала её речь.

– И что она вам сказала?

Сыщица метнулась к графину с водой, одним движением налила стакан доверху и, обняв Сашу сзади, поднесла к её губам. Но руки Саши дрожали, зубы не разжимались. Она не могла глотать, и вода лилась за ворот жакета. Глаза, уже не карие, а серые, смотрели на нереальный розовый пейзаж, украшавший стену кабинета, с надеждой. На что? Нет, просто с надеждой, которая ещё не умерла.

– Это очень, очень важно! Я должна найти вашу Аллу! И я найду её, обязательно найду! Клянусь вам, слышите?

Оксана набрала воду в рот и фонтаном окатила лицо надрывно плачущей матери. Приём, безотказно действовавший при истериках, тут не возымел действия. Саша молчала, хотя вроде бы пыталась открыть рот.

– Вы говорили с хозяйкой про Аллу? Или с Аллой говорили? Саша, миленькая, ну ответьте же! – Оксана не на шутку перепугалась. – Вы с кем разговаривали утром? С Софьей Степановной?

Саша только смогла кивнуть. Её била крупная дрожь.

– А с самой Аллой? Нет? У Софьи ничего про дочку не спрашивали? Никто ею не интересовался? Из школьных друзей, например…

Саша ещё раз отрицательно качнула головой. Она забыла о том, что скоро должен вернуться из «Метрополя» директор со своими гостями-англичанами. Какой директор, какие англичане? Где я? И кто это трясёт меня за плечи? Кто орёт мне в ухо, пытаясь чего-то добиться? Я не знаю эту девушку, не понимаю её слов. И я забыла, как произносятся слова. И почему так сильно качается пол под креслом?

– Странно. – Оксана залпом осушила стакан. – Вы никому не говорили, Софья Степановна – тоже. Никто не интересовался, куда подевалась Алла, но её забрали из квартиры на Оружейном сегодня примерно в час дня. Софья без сознания – ей сильно разбили голову, и поговорить с ней даже милиция не может. Сын уверяет, что с пальца матери пропало фамильное кольцо с бриллиантом, а остальные ценности на месте. Постель Аллы распахнута, видно, что девочка сопротивлялась. Её увели силой, это точно. Следов взлома нет, да и невозможно быстро взломать такие двери. Значит, открыла сама. Открыла, несмотря на все предупреждения. И кому? Если это было воры, зачем им понадобилось увозить с собой Аллу? Если же преступники явились за Аллой, почему взяли кольцо? И только кольцо, хотя квартира наворочана сверх меры. Неужели мы вчера «хвост» не заметили? И они следили уже тогда, когда было неизвестно, придёте ли вы на встречу? Причём следили за моей, а не за вашей машиной! Так быстро просекли, что я работаю на вас? Чёрт, ничего не понимаю…

Оксана говорила сама с собой, запустив в растрёпанные волосы пальцы, унизанные серебряными колечками.

– Дура я, чего-то не учла! Но такое бывает с каждым, и надо работать. Обязательно распутать это дело, и Аллу вернуть… Вы только не думайте, что ей сделают плохо. Не сделают, потому что в таком случае не получат выкупа. Если они просто хотят денег, то не полезут на рожон…

Оксана хотела, чтобы Саша хоть что-то ей ответила. Но та сидела, прямая и окаменевшая, в директорском кресле.

– Вам ничего делать не нужно, я всё беру на себя! И буду всё время держать вас в курсе. А если поселюсь у вас в Кузьминках? Дочку отвезу в Люберцы и немедленно вернусь к вам. Я ни на шаг не отступлю, слышите? Саша, возьмите себя в руки, ведь так не поможешь горю… Надо соображать, что дальше делать!

– Наверное, узнали.

Саша медленно поднялась с кресла, прошла несколько шагов, и Оксана крепко держала её под руку. Взлохмаченные волосы, неуместный здесь дорогой жакет, треснувшая по шву юбка… Неужели это та огонь-молдаванка, которая только что порхала по кабинету, собирая посуду на поднос? Та мадонна, что вчера нежно обнимала дочку в машине? Это не она. Это совсем другая женщина, старая и безумная. Оксана нахмурилась, чтобы отогнать наваждение.

– Кого узнали? Кто узнал? – Оксана хваталось за каждое слово.

– В метро… – прохрипела Саша и вдруг, согнувшись, коротко, но дико вскрикнула.

По худощавому стройному её телу прошла сильнейшая судорога. И Оксана, остолбенев от страшной догадки, увидела, как из-под юбки, по ногам, на лакированный пол и ковровую дорожку, быстро течёт ярко-алая кровь.

– Сашенька, лапочка, я сейчас «скорую»!.. Но нельзя же было молчать, я должна сообщить… Ой, да что же это?..

Оксана потащила Сашу опять к креслу, усадила. Повернула кресло так, чтобы Саша упиралась доком о стол и не сползала на пол. Стараясь не смотреть на растекающуюся кровавую лужу, Оксана сорвала с городского аппарата трубку, набрала «ноль-три». Но не сразу услышала голос диспетчера, потому что Саша рыдала, перекатывая голову по испачканному в крови столу ни в чём не повинного директора.

– Траян… Сынок… Не уходи! Хоть ты не уходи! Не бросай маму… Не покидай! Траян, мальчик мой… Милый, останься со мной!

– Сильное кровотечение у женщины! – вопила в трубку Оксана, не думая о том, что её могут услышать даже из коридора. – У неё беременность четыре месяца, выкидыш может быть! Возраст? Тридцать пять лет. Пожалуйста, приезжайте скорее, она в жутком состоянии…

Оксана сама не могла потом вспомнить, что говорила, что кричала. Но когда обернулась, положив трубку, и увидела обмякшую в кресле Сашу, поняла – конец. Её второму ребёнку не суждено жить. Перемещайся медики даже со скоростью света, они не успели бы помочь Саше – всё произошло слишком быстро.

 

Глава 4

Хозяином «Фольксвагена-Пассата» оказался постовой милиционер метрополитена Генрих Смулаковский, в свободное время подрабатывающий охранником банка. Того самого, о безопасности которого заботился Виктор Старосвецкий. Сам он так и не возник в поле зрения, и где находился в данный момент, Оксана не знала.

Но думала она о Викторе постоянно и не могла избавиться от невесёлых мыслей даже в Сандуновских банях. Раньше удавалось расслабляться полностью, забывать о прошлом и будущем, целиком предаваться наслаждению в парах мяты и эвкалипта. Сейчас же, нахлобучив фирменную фетровую шляпу и переобувшись в шлёпанцы, Оксана не ощутила привычной, близкой к нирване, расслабленности. Наоборот, впервые в жизни, ей захотелось поскорее завершить все положенные процедуры и покинуть царство зеркал, гобеленов, хрустальных светильников и вкусного пьяного пара.

Она ждала, когда освободится знакомая банщица, сидя на кожаном диване и потягивая чай с лимоном. Главное в услугах банщицы Галки было даже не мытьё – с ним Оксана справилась бы и сама. Галка потрясающе делала массаж, который стимулировал мыслительную деятельность, в чём Оксана сейчас очень нуждалась.

Особенно сегодня, холодным ветреным днём, усталая и злая после разговора с Софьей Степановной Ермаш, Оксана почувствовала неодолимое желание окунуться в степенную банную атмосферу. Там с клиентом возятся, потакают ему, ублажают, прислушиваются к самым невероятным капризам. Одевают-раздевают, хранят вещи, как зеницу ока, по заказу из буфета приносят напитки и еду. Оксана приходила сюда просто помолчать, и в салонных разговорах завсегдатаев участия не принимала.

Но сегодня она с баней пролетела. Стресс никак не снять, не забыть короткой, но нервозной, даже злой беседы с пожилой дамой, которую по всем законам здравого смысла следовало только жалеть.

Софья Степановна лежала одна в четырёхместной палате – остальных женщин на это время удалили, вызвав на процедуры. Понятливые доктора, получив от Оксаны по пятьдесят рублей новыми каждый, обеспечили ей возможность сообщаться с пациенткой наедине. Сестрички, не вознаграждённые ничем, просто подчинились начальству и увели соседок Софьи Степановны из палаты на пятнадцать минут. Именно столько времени попросила сыщица для свидания с пострадавшей от бандитского налёта мадам; больше ей и не требовалось.

Оксана наконец-то дождалась свою банщицу, бывшую пловчиху Галю. Промямлила что-то в ответ на радостное приветствие долговязой плечистой девахи, пошла за ней, продолжая перебирать в памяти события сегодняшнего дня. Сейчас три-четыре минуты она побудет в парной, затем уединиться с Галей в отдельном закуточке, где уже приготовлен мраморный стол с обеззараженным матрасиком.

Галя нравилась Оксане тем, что не надоедала, не приставала с вопросами, как именно следует мыть клиентку. Сама знала, что нужно использовать мыло с вкраплениями из дроблёного крабового панциря, а мягкими и жёсткими мочалками жонглировала, как циркачка. Теперь у Оксаны появилось время, чтобы ещё раз обмозговать сложившееся положение.

Мытьё и мыльный массаж сегодня не доставят того удовольствия, что всегда, но в любом случае дадут почувствовать себя в полной безопасности, под опекой и защитой. Сейчас Галя отхлещет её липовым веничком, а после сделает ещё и сегментный массаж – с можжевеловым и пихтовым. На эти два-три часа Оксана всегда будто бы возвращалась в детство.

…– Здравствуйте, – слабеньким голоском отозвалась Софья Степановна на приветствие.

Оксана удивилась – а к той ли женщине её привели? Где громовой властный голос, где жеманные интонации и снисходительная благожелательность преуспевающего человека? Перед Оксаной лежала худенькая бледная старушка с перевязанной головой, в больничной пижаме с печатью, и в волнении перебирала одеяло на груди, улыбаясь бескровными губами.

– Вы – Софья Степановна Ермаш? – официально спросила Оксана, желая удостовериться, что перед ней именно бабушка Аллочкиного одноклассника.

Старушка удивлённо моргнула пожухлыми веками.

– А почему вы меня об этом спрашиваете? Не похожа на себя, да? Я любила людей, распахивала перед ними и душу, и двери. А теперь – сотрясение мозга, рваная рана головы, сильнейший стресс. К тому же я без макияжа, и в казённом…

– Да, это понятно. – Оксана, запахнув белый халат, поудобнее устроилась на табуретке, придвинутой к изголовью больной. – Меня удивляет другое. А именно – как вы могли открыть дверь незнакомым мужчинам? Вас же Александра слёзно умоляла этого не делать. Предупреждала, что Аллочке грозит опасность. Ещё раз подтвердила свои просьбы наутро, а вы? Не восприняли её беспокойство всерьёз? Приняли за блажь беременной вдовушки? Кстати, по вашей вине Александра потеряла ребёнка, а сама лишилась дара речи. Врачи говорят, что у неё острое нарушение мозгового кровообращения, подозрение на ишемический инсульт, и это в тридцать пять лет! Я уже не говорю об Алле, которая сейчас неизвестно где находится. Что её ждёт, даже страшно предположить. Больная девочка, нежная, домашняя, застенчивая, попала в лапы к бандитам! Если она там сойдёт с ума, я ни капельки не удивлюсь. Софья Степановна, лучше бы вы в тот вечер отказали Александре, как сделала её подруга, к которой мы приезжали до вас. Я тогда Наталью ругала последними словами, но потом решила, что она поступила куда порядочнее. Она не подавала ложных надежд, а, значит, не обманывала доверившихся…

– Зачем вы так говорите? – Софья дождалась паузы и, прерывисто дыша, поспешила оправдаться. – Разве вы не знаете, как жестоко я поплатилась за свою доверчивость? За то, что отворила человеку, которого знала с самой положительной стороны? Про телесные повреждения говорить не стану – раны со временем заживают. А душа? Вы думаете, что мне не жаль Аллочку? Я каждый день молюсь, чтобы с ней всё благополучно закончилось.

– Не молиться нужно, а соблюдать осторожность! Бережёного, как говорится, и Бог бережёт.

Оксана поправила волосы и тогда впервые подумала о хорошей баньке, где можно будет смыть тошнотворный больничный запах. А потом, если останется время, неплохо поплавать в бассейне высшего разряда.

– Кто это был?

– Да сосед же мой, сосед! – пролепетала Софья, и веки её покраснели. А лицо оставалось гипсовым, отчего старушка походила на плачущего мертвеца. – Он деньги у меня занял, сто рублей, и всё никак не мог отдать. А именно в тот день позвонил сначала по телефону, предупредил, что через полчаса зайдёт и должок вернёт. Господи, мы же с ним двадцать лет знакомы!..

– Как его зовут? Вы заявили на него в милицию? Вас же допрашивал следователь! – Оксана приросла к табуретке. – Почему вы умолчали о соседе? Сказали, что просто ворвались люди в масках…

– Они его оттолкнули и вломились в переднюю. Нужно было сообщить? – Софья глубоко задумалась. – Он же не виноват! Он не может быть виноватым, я уверена! Кудрявцев его фамилия, зовут Иван Алексеевич. Он – кандидат наук! Правда, его в прошлом году сократили, а до пенсии ещё пять лет. Пришлось идти работать на почту. Но и оттуда попросили после кризиса, и горемыка остался совсем на мели. Я ему время от времени давала деньги. Недели две назад, сказал, на мелкооптовый рынок устроился продавцом…

– Спасибо, что хоть сейчас мне сказали. – Оксана не доставала блокнот, опасаясь лишних вопросов. – А теперь давайте в деталях, как всё было. И я не буду вас больше утомлять – выздоравливайте, если сможете! – Оксана уже почти сорвалась на крик.

– Вы такая молодая, а уже успели невероятно ожесточиться. Наверное, из-за возраста вы максималистски не терпите чужих ошибок, забывая о своих собственных. Не допускаете и мысли о простой человеческой слабости, как будто всегда поступаете только правильно. Я расскажу всё. Открою даже те детали, о которых умолчала на официальном допросе. Вы ведь из сыскного агентства, а не из милиции или прокуратуры. Полномочий у вас никаких нет, протокол вы не составите, да я его и не подпишу. А, значит, не пострадает невиновный человек, которого я могу случайно оговорить. Милиция часто ищет там, где светлее, и вполне может связать моего соседа с теми бандитами. А доказательства вышибут – не беспокойтесь.

– Вы Кудрявцева имеете в виду? – спросила Оксана. Софья кивнула. – А вы ещё верите, что он случайно позвонил к вам в дверь как раз тогда, когда бравые молодцы поднимались в лифте? А почему вы не допускаете возможности предварительного сговора? Просто потому, что сосед – человек хороший? – Оксана скрипнула табуреткой, дёрнула уголком рта, словно отгоняя муху. – Это не довод.

– Милочка, вы ведь не юрист? – поинтересовалась Софья.

– Почему же? Я вам представилась по всей форме. Думаете, вице-президентом солидной фирмы могут назначить кого попало? Я – студентка третьего курса Санкт-Петербургского университета, и о презумпции невиновности наслышана больше вашего. Но у меня имеются определённые факты, которые заставляют подозревать Кудрявцева.

– Факты? – испуганно бормотнула Софья Степановна. – Какие?!

– Вполне достоверные. Но вам я докладывать о них не обязана. А вы, если хотите искупить вину перед Александрой и её дочкой, со всеми подробностями опишете случившееся в вашей квартире днём двадцать седьмого октября.

– Я, считайте, всё уже сказала. – Софья заметно устала. Она прикрыла глаза и слегка повернула голову на подушке, морщась от боли. – Иван Алексеевич в двенадцать тридцать позвонил и сказал, что деньги у него появились, и он зайдёт отдать. А как я должна была поступить, Оксана Валерьевна?

– Зайти к нему в квартиру. Это в том случае, если вы не могли подождать два дня, – спокойно сказала Оксана. – Вы ведь с голоду не пухли. А дальше что?

– Дальше он позвонил в дверь. Я глянула в «глазок» – Иван Алексеевич был один, в руках он держал сотенную бумажку. Я перепроверила на экране телевизора, через камеру – на площадке никого не увидела. Ждать я не могла – ведь через три дня у него этих денег не будет. А инфляция сами знаете такая – и так в три раза сотня похудела, но не требовать же индексации с несчастного человека! Я ведь ему ещё до кризиса одолжила, а потом долго выколачивала из него эту сотню. Ну и открыла щёлку…

– У вас цепочка на дверях есть? – спросила Оксана.

– Есть, но я не сообразила. Сосед всё-таки… – Ермаш прикусила уголок одеяла, сжалась на просторной высокой кровати. – Вдруг из лифта выскакивает какой-то громила в маске-чулке и бьёт плечом в дверь. Я, как пёрышко, отлетела, упала на четвереньки. Следом ворвалось ещё двое, пистолетом стукнули меня по голове. Прямо искры из глаз посыпались… Помню только топот в комнатах и Аллочкин крик. Кажется, она звала меня, но я потеряла сознание. Очнулась ненадолго в машине «скорой помощи», а потом – в реанимации. Вчера меня перевели сюда, в обычную палату. Опасности для жизни нет, но недельки три полежать придётся…

– Соседка ваша как раз смотрела в окно – ждала сына-второклассника из школы. Она увидела, как с Оружейного переулка во двор завернул микроавтобус «Мицубиси» и остановился у вашего подъезда. Оттуда выскочили ребята в камуфляже, сразу же набрали код и открыли дверь. Через десять минут они вывели из парадного незнакомую девушку в шубе из чернобурки и в оренбургском платке. Силком запихнули её в машину и уехали. Номера соседка не запомнила – ей и в голову не пришло, что это нужно сделать. Решила – милицейская операция проводится, а девчонка, видать, из дома сбежала. Слишком быстро они управились, не находите? И код заранее знали. Они что, телепаты там все, или дело обстоит куда прозаичнее? Получается, что они знали, когда именно вы откроете свою дверь. Ведь подрулили они как раз в час дня, а Кудрявцев на это время назначил встречу. И код для них не стал преградой. Вряд ли здесь присутствует мистика – скорее всего, сосед ваш был с ними заодно.

– Не надо больше ничего говорить. Вы и так растёрли меня в порошок, обвинили в самом страшном. – Софья Степановна с трудом подняла руку, отмахнулась от Оксаны, Слеза потекла по её морщинистой щеке. – Мне плохо. Сестру позовите…

– Ладно, я ухожу. До свидания. А сестру позову.

Оксана нажала кнопку над тумбочкой и вышла из палаты. По коридору, опираясь на плечо стройной сестрички-шатенки, возвращалась из перевязочной соседка Софьи по палате – пухлая молодая дама, избитая пьяным мужем.

…– До костей тебя пропарила!

Галя и сама устала. Её короткие обесцвеченные волосы прилипли к высокому лбу, а на сильных руках вспухли вены.

– Сигай в бассейн, поплавай. А мне в одно место сбегать надо.

– Беги, – промямлила Оксана, возвращаясь к реальности.

Разбежавшись, она нырнула в тёплую воду, которая после парилки показалась ледяной. Но плавать не стала, только остыла немного и вылезла, завернулась в простыню. В буфете опять взяла чай с лимоном и порцию грибов по-сандуновски, чтобы на ужин не заезжать домой. Не спеша оделась, закутала влажную голову в два платка и вышла под всё тот же дождь, в вихрь полусгнивших листьев, принесённых откуда-то ветром сюда, в самый центр, на Неглинную.

Хорошо, что после кризиса в бане стало меньше клиентов, и потому удалось помыться быстрее, чем рассчитывала. Правда, Галка этого мнения не разделяет, ей жаль каждого, кто не может позволить себе баньку. Многие богатые дамочки, приезжавшие в Сандуны на грязи, тоже пропали. А Оксана пока не решалась намазаться и прогреть кости – годы не те. Правда, неизвестно, удастся ли до тех-то дожить – при такой работе надолго загадывать нельзя. Хватит ли средств на Сандуны, вот в чём вопрос. Раньше там по праздникам парили бесплатно, а теперь эта традиция ушла в прошлое. Все считают деньги, и халявщикам не поживиться.

Оксана всегда ездила в баню с дрожжевым шампунем, делавшим её причёску пышной и одновременно аккуратной. Она забросила банный рюкзак на заднее сидение и выехала со стоянки – вымытая, свежая и румяная, как девчушка с обёртки шоколада «Алёнка».

Когда Сашу увозили на «скорой» из лицея, она жестом попросила дать сумочку, с огромным трудом извлекла оттуда ключи и отдала Оксане, чтобы ты привезла пальто и забрала свои вещи. Может, заехать по пути на рынок, купить Саше фруктов и передать в больницу? Ничего другого Оксана своей клиентке предложить пока не могла, а жалость сжимала сердце, мешала думать о другом. Узнав о случившемся неделю назад, директор агентства разрешил Оксане заниматься только этим делом, перепоручив менее важные другим сотрудникам.

До тех пор, когда бандиты объявятся и выдвинут условия возвращения домой Аллы Лукьяновой, в милицию обращаться нецелесообразно. Невозможно, считает шеф, доказать факт взятия девочки в заложники с целью получения выкупа. Алла будет числиться всего-навсего пропавшей без вести, а искать её если и станут, то с прохладцей и с перекурами. Но как только те мерзавцы позвонят и начнут переговоры о сумме, требуемой за Аллочкину свободу, картина резко изменится, и дело примет совершенно иной оборот. Но кто может поручиться, что это когда-то произойдёт?

Оксана старалась не представлять себя на месте Саши, но против воли перед глазами возникала смятая постелька её собственной дочери. Октябрины нет рядом и. возможно, никогда больше не будет… То и дело стирая пальцами слёзы, Оксана вела машину по Солянке, потом – по Марксистской, и в конце концов оказалась на Волгоградском проспекте.

До дома Александры ехать было ещё прилично, и там ещё неизвестно, сколько придётся пробыть. Можно и с замком не справиться, чересчур бдительным соседям попасться на глаза, а они вызовут милицию. Объясняй тогда, что хозяйка сама дала ключи, и вещи забрать попросила! Целый день проторчишь в «обезьяннике», после Сандуновских-то бань! Саша в больнице, да ещё без сознания, и вряд ли сможет быстро подтвердить Оксанину невиновность. Даже если страдалицу уже привели в себя, она ещё очень слаба, и ей не до чемоданов со шмотьём. До тряпок ли, когда тебя только что с облаков стащили?..

Неподалёку от стадиона АЗЛК Оксана увидела припаркованную легковуху ГИБДД. Стоящий подле неё парень в форме вытаращил глаза, увидев «Ауди», за рулём которой сидела матрёшка в пёстром платке. Вылупился, но не остановил, и Оксана, облегчённо вздохнув, поехала дальше.

Добравшись до нужной станции метро, свернула мимо автовокзала и, разбрызгивая лужи, влетела во двор задрипанной пятиэтажки, оказавшейся новым домом Александры. Странно, но все три автомобиля, стоящие около нужного подъезда, были иномарками, да ещё не подержанными, а вполне симпатичными и новыми – джип «Субару», «Фольксваген-Пассат» и «Опель-Вектра». Поставим до кучи «Ауди-Кватро» и попробуем проникнуть в квартиру. Только бы никто не помешал!..

Оксана уже хотела выйти из машины и вынуть из багажника сумку с Сашиным пальто, но случайно взглянула на номер «Фолька» и облилась холодным потом. Это тот самый, за которым они с Сашей неделю назад ехали по Ленинградке и Головинскому шоссе! Кто же здесь поблизости находится – Линдес или Смулаковский? Необходимо подождать и проверить – иного выхода нет. Тряпками можно обменяться и в другой раз. А сейчас, коли пошла такая пруха, ни в коем случае нельзя пренебрегать милостями судьбы.

Оксана обрадовалась, что сегодня не придётся открывать чужие замки и ставить себя под удар. Она улеглась на заднее сидение, взяла трубочку «соты» и позвонила на Каширку, в московский офис агентства.

* * *

Оксана страстно желала, чтобы Алексей Чугунов, коллега и лучший друг, оказался сейчас в офисе, а не умчался по делам, как это частенько случалось, когда требовалась срочная помощь. Случалось просто потому, что Лёха не мог отсиживаться в офисе на улице Генерала Белова, когда ребята вкалывают, рискуют и мечутся в поисках единственно правильного в данной ситуации решения.

Устрашающего вида «качок» с белёсым ёжиком волос и гладким румяным лицом, молодой отец и заботливый муж, Лёха готов был помочь не только жене, матери и братьям, но и всем сыщикам агентства. Он не считался со временем и лишениями, рвался делать всю чёрную работу – по дому и по службе.

Сегодня повезло, и Чугунов отозвался сразу – сама судьба стремилась покарать бандитов. Конечно, по «соте» можно было отыскать Алексея в любой точке Москвы и во многих районах области, но Оксана хотела обнаружить его именно на Каширке – оттуда легче распоряжаться и людьми, и транспортом фирмы. Да и думать сподручнее, сидя за столом, а не мотаясь в джипе по раздолбанным дорогам Подмосковья и не находясь в засаде, в чужой квартире, куда каждую минуту могут ворваться вооружённые бандиты.

– Лёшенька, драгоценный мой! – Оксана отодвинула от уха платок, приподнимаясь и проверяя, на месте ли «Фольк». – Ты можешь на пятьсот первый объект «тачку» прислать с полным баком? Мне сейчас на заправку не попасть, я веду наблюдение. Надо будет прощупать один автомобильчик. Я совершенно случайно на него наткнулась, а упустить никак не могу. И ещё – это такие серьёзные люди, что в одиночку я боюсь с ними связываться.

– Да ничего ты не боишься! А вот насчёт бензина звучит убедительно, – проворчал Чугунов, прикидывая, какой транспорт можно отправить по указанному адресу.

Зная, что у многих преступников сейчас есть сканеры, и они в состоянии контролировать эфир, в сыскной фирме Оксаны пользовались простеньким, но отлично зарекомендовавшим себя приёмом. Любой адрес, находящийся в разработке, обозначался определённым номером, и называть его в эфире не требовалось. Коротко ориентировали по месту в экстренных случаях, когда нужно было дать координаты доселе не знакомой точки. Но в данном случае этого не требовалось – адрес Александры пять дней назад ввели в компьютер и снабдили номером 501.

– Кого бы отправить-то? – Чугунов некоторое время размышлял. – Чёрт с тобой, сам приеду. Знаю, что ты зря не попросишь. Только откуда известно, что придётся сейчас его вести?

– Честно говоря, не знаю. Просто предчувствие, – призналась Оксана.

– Предчувствием тоже пренебрегать не следует, – назидательно сказал Чугунов. – Оно мне раза три жизнь спасало. Нормалёк, я всё понял. Жди, еду.

– Ой, спасибо, Лёшенька! – расцвела Оксана. – Если поведу его до твоего приезда, сориентирую обязательно. Но, по возможности, буду ждать.

Оксана отключила связь и расслабилась. Она сделала несколько дыхательных упражнений, сжала и разжала кулаки, потому что противно заныли стиснувшие трубку пальцы.

Из-за мерзкой погоды во дворе почти никого не было, только пробежал пацан в сторону автовокзала, да проковыляла кривоногая и закутанная в сто одёжек старуха с костылём. В салоне «Ауди» пахло липовым распаренным веником и дрожжевым шампунем. Собственное тело Оксана ощущала чистым, почти прозрачным. Сначала ей хотелось, чтобы «Фольксваген» подольше не уезжал, потом пришло беспокойство – а вдруг он простоит здесь весь день и всю ночь? Вести «тачку» не придётся, и выйдет, что она зря выдернула Лёху из офиса, а у него и так дел по горло. Но в одиночку осуществлять наблюдение и вести объект по Москве, имея бензина на донышке бака, Оксана не имела права по уставу, несмотря на высокую должность.

Джип «Ниссан-Патроль» лихо завернул во двор, и Оксана чуть не стукнулось от радости макушкой о потолок. Чугунов сидел за рулём в кожанке «пилот» и в бейсболке с длинным козырьком. Половину его лица закрывали дорогие тонированные очки. Меньше всего этот амбал походил на частного сыщика. Было похоже, что он всю ночь провёл в борделе или за рулеткой, а не торчал в прокуренном офисе, координируя деятельность сотрудников и агентов, то и дело выходивших на связь.

Но и в машине Чугунов не оставался без новостей – возил с собой специальное устройство «Нокиа», с помощью которого не только мог позвонить, но и послать факс, воспользоваться электронной почтой и выйти в Интернет. О таких мелочах, как календарь-еженедельник и терминал для коротких сообщений, Чугунов всё время забывал.

– Привет, как ты тут? – Алексей склонился к ветровому стеклу «Ауди». – С лёгким паром! Я тоже в Сандуны завтра собираюсь. Мой банщик Костя выходит во вторую смену. – Чугунов словно между прочим осмотрел «Фольк». – Не появлялся хозяин?

– Нет покуда.

У Оксаны словно гора с плеч свалилась. Теперь она не одна; к тому же появился мощный джип с полным баком. Можно и не спрашивать – Лёха точно по дороге заехал на заправку.

– Тогда быстренько отгони свою «тачку» вон за те кустики и возвращайся. Заберём её, когда закончим работу.

Алексей небрежно закурил от роскошной зажигалки «Зиппо», подаренной одним из благодарных клиентов. Агентство избавило того бизнесмена от изощрённых жестоких вымогателей.

– Но если тебя интуиция подвела, простоим зря.

– Ничего особенного. Просто обсудим дела и подышим воздухом. Погоди минутку.

Оксана села за руль своей машины и уехала за облетевшие, растрёпанные кусты. Теперь она радовалась, что в баке мало бензина – снималась вероятность угона. Когда Оксана вернулась к Чугунову, тот меланхолично изучал данные в своей записной книжке и делал глубокие затяжки.

– Кстати, я обратил внимание на адрес Смулаковского, – сообщил Алексей, протягивая Оксане блокнот. Та прочитала запись и тихонько присвистнула. – Вот-вот, этот самый сын зэчки-мамочки с ней и проживает в этом доме. Он в Ленинграде родился – там его мать совершила убийство. Отец Смулаковского был автогонщиком, после тяжёлой аварии получил инвалидность; нынче коротает дни в психоневрологическом интернате. Имеется у Генриха и бабка, которая разводит кроликов на своём подворье в Псковской области – это мать той самой зэчки. Если Смулаковские прописаны здесь, то немудрено, что этот «Фольк» стоит на парковке. Одного я боюсь – что сегодня Генрих не выйдет, и мы потеряем день.

– Лёшенька, часик посидим и уедем! – взмолилась Оксана.

Она прекрасно понимала, что скоро всего они никого не «срисуют», но просто так развернуться и уехать будет тоже глупо.

– Интересно как всё получается! Саша говорила, что квартиру в этом доме буквально навязал ей Старосвецкий. Она-то приглядела другую – двухкомнатную, на Очаковском шоссе. Но Виктор заявил, что перегонщики требуют денег, отказывать им ни в коем случае нельзя, и следует согласиться на Волгоградский. Причём даже не дал подумать, подыскать другой вариант – пусть даже и однокомнатную квартиру. Постоянно торопил, ссылаясь на этих самых перегонщиков. И Саша сдалась, понимаешь? Она просто устала. И ещё…

Оксана говорила тихо, наклонившись к уху Чугунова. А тот слушал внимательно, сдвинув почти не заметные брови.

– Вот что меня беспокоит. Я сегодня была в больнице у Софьи Степановны Ермаш. Она клятвенно заверила, что никто ей после того, как она приютила Аллу, не звонил, и девочкой не интересовался. Саша тоже сказала, что ей звонков не было. «Хвоста» я тогда не заметила, да он вряд ли мог быть до девяти часов вечера двадцать шестого октября. После – да, мог, а до того времени – нет. Саша ведь могла приехать на встречу с Линдесом. Да и машина моя появилась в игре неожиданно – тоже надо было сориентироваться. И вдруг, как будто из воздуха, эти сволочи узнают, где скрывается Алла. Оперативно договариваются с соседом Софьи, дают ему сотню. И он, козёл, звонит соседке по телефону, а потом – в дверь. Якобы хочет отдать долг… И Софья отпирает – она же знает этого кандидата наук двадцать лет, и с самой лучшей стороны. Бандиты из лифта врываются прямо в квартиру – как раз в тот момент, когда Софья отпирает. Она получает рукояткой пистолета по голове, лишается сознания. Бандиты хватают Аллу и уезжают. Всё достаточно банально. Только вот вопрос – откуда узнали адрес? Да и соседа, который должен Ермаш, моментально не вычислишь…

– Что утечка пошла через Смулаковского – факт. Мы не знаем, где сейчас находится Старосвецкий, но Смулаковский определённо связан с Линдесом. Вряд ли ребята могли обделывать свои шашни, не поставив в известность Виктора Аверкиевича. А как Смулаковский узнал про Аллу? – Чугунов вдруг подскочил на сидении и сдавленно вскрикнул: – Саша звонила Софье утром того дня? Ты об этом упоминала…

– Ну и что? Она же была одна в квартире. Что, Смулаковский дырку в стене провертел? Живёт в том же подъезде… Они соседи? Надо проверить, на каком этаже он живёт. Молодец ты, Лёшка!

– Его квартира на четвёртом этаже, а Сашина – на первом. Но это и не важно – при наличии высококлассной техники можно прослушивать квартиру круглосуточно и определять, по какому номеру звонят оттуда. А там адрес установить – пара пустяков. Старосвецкий – чекист-профессионал, и кто поручится, что Сашино жилище не напичкано соответствующей аппаратурой? С чего бы он стал настаивать на переезде Саши и Аллы именно сюда?

Чугунов в упор смотрел на мокрого, взъерошенного воробья, который прыгал под колёсами автомобилей по асфальтированной дорожке, но не видел его.

– Кроме того, Саша называла Софью по имени. Ну и всё, достаточно для того, чтобы узнать, где находится девочка. Можно ехать и договариваться с соседом.

– Неужели Старосвецкий в курсе Аллочкиных дел? Он что, знает всех её друзей и их адреса? Значит, ориентировались по номеру телефона. – Оксане предположение Чугунова показалось резонным, но хотелось прояснить кое-какие детали. – И бандиты знали, что сосед не откажет?

– А кто сейчас откажет, если хорошо заплатят? Да, Старосвецкий был знаком не только с Сашей, но и с самой Аллочкой, и с Артёмом. Возможно, с кем-то ещё из этой семьи. До последнего буквально времени пользовался неограниченным доверием…

– У меня от этой квартиры есть ключи, – задумчиво сказала Оксана. – Если никого не дождёмся, зайдём и попробуем поискать «жучки». Конечно, без специального снаряжения трудно, но вдруг повезёт? – У Оксаны загорелись глаза. – Ты как на это смотришь?

– Мы не правомочны такими делами заниматься, особенно в отсутствие хозяйки. Но можно попробовать. Если только они эти «жучки» не изъяли – у них ведь тоже ключи имеются, не сомневаюсь ни секунды.

Алексей хотел ещё что-то добавить, но вдруг изменился в лице. Из подъезда вышли два парня. Рослый худощавый блондин – тот самый Генрих Смулаковский. За ним следовал бритый наголо тип монгольского обличья с квадратной фигурой и кривоватыми ногами.

– Пригнись на всякий случай, – приказал Алексей Оксане.

Девушка моментально юркнула за спинки передних сидений, с ходу уяснив тактику Чугунова. Если неделю назад Смулаковский заприметил «Ауди» и сумел разглядеть водителя, он не должен застукать его в джипе, который повиснет у них на хвосте. Сейчас, когда обе машины стоят во дворе, и салоны отлично просматриваются, это сделать просто. А после, во время движения, задача Смулаковского многократно усложнится.

Кроме того. Оксанина машина станет отвлекать внимание. Почему «Ауди» оказалась здесь? Случайно или нет? И где находится Оксана – может быть, в доме? Они занервничают, потому что в отсутствие Саши в её квартире могут найти то, что ни в коем случае находить нельзя. Занервничают и ослабят внимание…

Сам Смулаковский никуда ехать, похоже, не собирался. Он был в ковбойке и в джинсах. Сигарету держал по-блатному – между большим и указательным пальцами. Опираясь поясницей на багажник своего авто, он беседовал с бритым. Недолго думая, Чугунов достал из напоясной сумки маленький фотоаппарат, в несколько секунд настроил его и щёлкнул парочку через лобовое стекло. Потом крупным планом снял номера обеих машин. Про Смулаковского они всё узнали, теперь могли установить и личность бритого. Оксана цокнула языком и показала в зеркало заднего вида большой палец.

– А бритый-то был на Ленинградке, – сообщила она. – Смулаковский, Линдес и этот тип ждали Сашу. Я его сразу узнала.

– Понятно. Лежи тихо, – ещё раз предупредил Чугунов. – Кажется, «Опель» сейчас поедет, вот мы его и проводим. Любопытный чувак…

Бритый парень был одет чисто, даже изысканно – стального цвета короткий финский плащ, отглаженные брюки и остроносые начищенные восковым кремом ботинки. Крахмальный ворот сорочки подпирал круглую голову, а шея бритого была столь коротка, что ткань собралась складками. В узле галстука бритого сверкала булавка с крошечным бриллиантом.

Чугунову показалось странным, что к расхристанному Смулаковскому его приятель приезжал при полном параде. Скорее всего, навестив Генриха, бритый направится к кому-то ещё.

– Лёш, скажи, когда можно будет выглянуть! – попросила Оксана.

– Скажу, но пока нельзя, – процедил сквозь зубы Чугунов.

Молодые люди попрощались за руку, и бритый сел за руль. «Опель» задним ходом проехал по двору. Смулаковский, докурив, ушёл в подъезд. Алексей, так же естественно разделавшись с сигаретой, потушил «бычок» в пепельнице и повёл свой джип следом – мимо ресторана «Виктория», по Волгоградскому проспекту, в сторону МКАД. Около Кузьминского кладбища, у заправки, «Опель» остановился – бритый собрался залить бак.

– Вот ведь подлянку какую заделал! – расстроилась Оксана. – Я тоже могла заправиться, а тебя не дёргать. Но кто же знал?

– Ничего. По-любому лучше твою «тачку» не светить. Так, к нему в хвост пристроился «Деу». Не знаю, случайно или нет. На всякий пожарный случай фиксируем номер. Ага, из «Деу» вышла девушка лет двадцати или чуть побольше. Села на заднее сидение «Опеля». За рулём «Деу» симпатичный юноша восточного обличья. Постараемся их срисовать.

Алексей несколько раз щёлкнул фотоаппаратом. Оксана уже в который раз похвалила себя за то, что вызвала Чугунова. Сама она так не смогла бы – очень устала и переволновалась, к тому же в больницу и в баню не взяла фотоаппарат.

– Длинноногая блондинка всё ещё беседует с бритым, – продолжал Чугунов. Жаль, что в их машине наших микрофонов нет, а то бы мы весело провели время. Так, теперь «Опель» заправляется, а «Деу» ждёт. Позиция у нас оптимальная, так что ничего важного не пропустим. Теперь «Деу» заливает бак, а парочка в «Опеле» продолжает беседовать. Оксана, ты можешь взглянуть, только осторожно. Сними платок, возьми шапку – она в пакете, в сумке. Волосы под неё заправь – за пацана сойдёшь.

– Есть!

Оксана сорвала со спутанных волос пёстрый платок, надела чёрную вязаную шапочку с лейблом. Вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что происходит на заправке. Синяя «Деу» ещё не отъехала от «пистолета», а «Опель» стоял неподалёку от неё, и в его салоне угадывалась золотистая головка девушки.

Наконец из «Опеля» вышла та самая роскошная девочка, будто спрыгнувшая по страницы «Плейбоя». Оксана тихо вздохнула, восхищаясь ею. Длинные искристые волосы, овальное личико, лебединая шея, походка манекенщицы – всё это делало девушку неотразимой. И экстравагантный наряд под стать – длинный блузон, вышитый жилет, широченные брюки, туфли на фантастической платформе.

Больше всего Оксану поразило то, что девушка плакала. Она то и дело вытирала нос и глаза платочком, а сумку волочила за ремень по лужам. Красавица даже не накинула пальто – наверное, просто забыла о холоде и сырости, не чувствовала их.

– За кем едем? – прошелестела Оксана в ухо Чугунова.

– За «Опелем», разумеется. А этих потом проверим. Сложный, видно, был разговор – девушка просто в шоке. Видишь, спотыкается?

– Как бы не упала с такой платформы! – Оксана поддёрнула шапчонку повыше.

«Опель» развернулся и понёсся по Волгоградскому проспекту к центру. Джип, как привязанный, последовал за ним. Алексей с Оксаной молчали, просто наблюдали за объектом и переживали, что в любой момент могут его потерять.

На каждом перекрёстке такая вероятность возрастала – «Опель» то и дело пытался проскочить на жёлтый; тогда джипу придётся ждать у светофора, и на операции можно ставить крест. Но пока ехали по длинному Волгоградскому, им везло – у светофоров стояли вместе, и трогались одновременно.

Бритый, вроде, не замечал «хвост», просто он очень торопился. Лёша намётанным глазом видел, что «Опель» намеренно не идёт на обгоны и не тормозит, проверяя, повторит ли джип его манёвры. Он ехал по Москве навстречу снегу и ветру; путь его лежал или в центр, или в западные районы города. Впрочем, не исключались и другие варианты. Оставалось только двигаться следом, наблюдать за обстановкой и тратить силы на построения гипотез. Куда причалит, туда и причалит.

– Лёша, мы уже много сделали, – Оксана вспугнула тягостное безмолвие, почувствовав, что Чугунов уже жалеет о своём участии в её авантюре. – Ведь если все эти личности установить, многое может проясниться. Очень важно, с кем он встретился у заправки…

– Естественно. – Алексей еле увиселся на хвосте «Опеля», пролетев на уже мигающий зелёный сигнал. – Но нам к шести на Каширку вернуться нужно – на мне куча дел висит. Так что если этот бритый в область поедет, я преследование прекращаю. Ты права – день и так урожайный. Одни проверки неделю займут.

Они ехали за «Опелем» долго, и когда оказались на Кутузовском, Оксана начала зевать. После бани она обычно занималась с дочкой или валялась на диване перед телевизором, но вести объект, пусть даже с напарником, ей в таком виде ещё не доводилось. Похоже, «Опель» действительно направлялся в область.

– В Успенское или в Баковку пилит, – проворчал Чугунов. – Как павлин разоделся – не для Смулаковского, конечно! Но нам там делать нечего – разве что до ближайшего поста проводим. Важная птица, однако, его поджидает…

– Докуда сможем, дотуда и доедем, Лёшенька, – смиренно согласилась Оксана. – Между прочим, узнать, куда они вхожи, тоже не лишнее.

– Ещё бы! Головы нам за них оторвут, если тронем, – обречённо констатировал Чугунов. – Как мы с тобой с востока на запад всю Москву промахнули! И он тоже не зря заправлялся, трудяга…

Несмотря на предупреждения Алексея, джип всё-таки пересёк МКАД вслед за «Опелем», и вскоре обе машины свернули с Можайского шоссе на дорожку, отделанную куда лучше главной магистрали. По обе её стороны замелькали стволы берёзок, которые гнулись на ветру чуть ли не до земли. С новой силой заколотил по крыше дождь, и по стёклам побежали извилистые ручейки.

Оксана уже с трудом сдерживалась, потому что внутри всё кипело. Она мечтала о появлении милицейского поста, чтобы с чистой совестью развернуть машину. Но почему-то в округе никого не было, только этот проклятый «Опель», никак не желавший останавливаться.

Но всему есть предел. Нырнув в густой соснячок, «Опель» упёрся бампером в кованые ворота, дважды просигналил. Лёша экстренно затормозил, пристроив «Ниссан» за стволами, и они с Оксаной увидели высокий, сложенный из огромных валунов, забор. Поверху проходили провода, и на фоне свинцового осеннего неба белели ролики. Вершины ёлочек выглядывали из-за забора; у самых ворот лаяли две или три собаки.

Хотелось выведать побольше, но даже когда ворота открылись, удовлетворить любопытство не удалось. Створки разошлись ровно настолько, чтобы «Опель» смог притиснуться на огороженную территорию, и вновь сомкнулись.

– Поехали домой! – раздражённо, даже зло бросил Алексей и, не дожидаясь ответа, завертел руль. До шести оставалось ещё сорок минут – вполне достаточно, чтобы по МКАД домчать до московского офиса их агентства.

* * *

– Пей, Сашенька, пей, миленькая!

Таня Лукьянова старалась, чтобы ни одна капля апельсинового сока не пролилась из заварочного чайника на сорочку больной.

– Ещё хочешь? Нет? Ну, тогда я тебе банан разрежу. Ага?

Татьяна поставила чайник на тумбочку, пакет из-под сока выкинула в ведро и, вернувшись к кровати, взяла невестку за руку, нежно погладила её исхудавшие пальцы.

Саша полусидела, поднятая на высоком изголовье, и силилась улыбнуться. Но лицом своим она владела плохо, равно как и руками. Говорить больная не могла совершенно, от попыток подчинить себе речевой центр у неё сразу же поднималось высокое давление. Кроме того, позавчера температура едва не доползла до сорока двух градусов, и в последний момент, в реанимации, её как-то ухитрились снизить. Прописали полный покой, голодную диету; из еды – только половинку банана, который лучше всего усваивался организмом. А вот пить Саше разрешалось без ограничений – сколько захочет. И потому Таня таскала в больницу целыми сумками соки, кипятила чай, резала лимоны, разводила варенье водой.

Она чувствовала себя виноватой. Считала, что признание вечером после похорон Артёма, когда Саша узнала о существовании соперницы, усугубило недуг. Получается, правда только навредила, но носить в душе тяжкий груз Таня уже не могла. Поминала недобрым словом и старшего брата, который оставил после себя столько проблем, что Саша фактически стала инвалидом, лишилась ребёнка, а племянница Аллочка и вовсе бесследно исчезла.

– Её ищут, ищут, Сашуленька! Обязательно найдут. Я знаю. Мне сон такой приснился! Я видела, как Алла танцевала на огромном ярком ковре. Сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее. Я хотела подбежать к ней, обнять, но не смогла, и всё время упиралась в какую-то невидимую стену. Там, где танцевала Аллочка, было светло и тепло. А я замёрзла. Очень замёрзла, и всё хотела туда, к ней, но не могла. А Алла была такая прекрасная, счастливая, похожая на цыганочку…

Таня всхлипнула и испуганно закрыла рот ладонью. Сейчас Саша поймёт, что она говорит не всю правду, что-то скрывает. Расстроится. А потом Таню могут сюда и не пустить. Саша должна слышать только те слова, которые взбодрят её и успокоят.

– А письмо твоей маме я отправила. Как ты и просила, написала. Что вы с Артёмом и Аллой уехали в пансионат, в область. Пусть она ничего не знает и о твоей болезни тоже. Я обязательно в милицию зайду и спрошу, не нашли ли хоть какого-то следочка…

Вошла грудастая полная медсестра в зеленоватом халате и таком же тюрбане, стала прилаживать Саше новую капельницу. Мельком взглянула на часы. Потом, выразительно, – на Таню. И та поняла, что пора уходить.

– Я только банан ей порежу, – сказала она на ухо медсестре.

– Режьте, но поскорее. И так лишних десять минут сидите. А нам её ночью откачивать придётся, имейте в виду! – И ушла.

Таня молниеносно очистила банан, настрогала его в тарелку.

– Хочешь? Нет? Тогда я его тебе здесь, под блюдечком оставлю. Я попрошу тебя покормить. – Таня улыбнулась сквозь слёзы.

Саша неподвижно смотрела на неё и вроде бы даже не слышала. Она думала об Аллочке, о том, что пока дочку не нашли, никакие слова не смогут утешить. Только увидев вернувшееся дитя рядом с собой. Саша могла поверить в лучшее. Она и не подозревала о том, что у золовки появился шанс совершить благословенное чудо.

– Сашуля, я завтра обязательно зайду, как только смогу. Какая у тебя температура? – Таня бережно вытащила из-под одеяла градусник. Подошла с ним к окну, повертела. – Тридцать пять и пять. Ничего, нормализуется. Важно, что снизилась. И, сказали, с испариной. – Таня, уходя, захватила градусник с собой. – По пути отдам сестричке. Всё, счастливо тебе. Поправляйся, Сашуля!

Надвинув на лоб капюшон, Таня хлопнула дверью проходной и пошла навстречу ветру. Снег растаял на ресницах, и защипало глаза. Куда сейчас идти? В милицию? К следователю? Вряд ли его можно застать на месте, да и ничего интересного не узнаешь. Это так, байки для Саши. А на самом деле стоит проехаться по московским скупкам, ломбардам, магазинчикам.

Но, чтобы надежда из призрака стала реальностью, нужно загнать машину, а она пока в ремонте. И Абдул сегодня не может поработать водилой у подруги, так что придётся потолкаться в транспорте. Неизвестно, когда вернёшься в Тулу. Хорошо, что собаку отвела к отцу – пусть в саду побегает, погуляет. Забыла Саше сказать, что с Бекки всё в порядке, и живём мы душа в душу.

Таня вспомнила, что неподалёку отсюда есть комиссионка. Нужно подъехать туда и узнать, сколько дают за грамм золота. И если цена устроит, загнать те украшения, что привезла с собой. А выручку потом перевести в доллары – обменников кругом тьма. Артём много помогал младшей сестре, и она ему обязана. Теперь Таня сможет отблагодарить брата, выкупив из плена его единственную дочку Аллочку.

На Сухаревской площади она ждала троллейбус, и когда тот подошёл, взялась за поручень, намереваясь подняться в салон. Но в это время сзади, совсем близко, раздался совершенно не знакомый ей женский голос.

– Татьяна Михайловна, можно вас на минутку?

Таня вздрогнула, словно коснулась оголённого провода под током, обернулась обречённо и затравленно. Троллейбус стоял у остановки, люди втискивались в него, утрамбовывались, пихаясь локтями. Таня вполне могла бы в последний момент ринуться вслед за ними, но она знала, что скрыться от преследователей всё равно не удастся.

Высокая тонкая девушка в старых немодных джинсах, куртке из грубой кожи и толстом шарфе на голове никогда не привлекла бы Таниного внимания, повстречайся они на улице. Но тон человека, привыкшего приказывать, болотные, просветлевшие глаза под сдвинутыми чёрными бровями сказали даже больше, чем невинная фраза.

– Вы меня знаете? – только и смогла вымолвить Таня.

– Сейчас от Садовой-Спасской приедет такси. Вы поднимете руку, проголосуете, – не отвечая на вопрос, распорядилась девица. – Я сделаю то же самое. Мы сядем в одну машину и там поговорим.

И вправду через полминуты Таня увидела жёлтую «Волгу» с шашечками, разрисованную рекламой, с цифрами на дверцах. Таня рассудила, что разумнее всего будет подчиниться, и исполнила приказ девушки в шарфе. «Волга» немедленно тормознула рядом; девица распахнула дверцу и жестом пригласила Таню сесть сзади. Сама устроилась рядом и через заднее стекло принялась внимательно изучать окрестности.

– Стас, поезжай ко мне домой, – устало приказала девица, и водитель, парень лет двадцати, молча повиновался. – Давайте познакомимся, Татьяна Михайловна. Меня зовут Оксана Валерьевна Бабенко. Я – вице-президент частной розыскной фирмы. Вот визитка и удостоверение. Я работаю по поручению вашей невестки Александры. Она обратилась к нам за помощью накануне похищения дочери Аллы.

– Да, конечно…

Совершенно обескураженная Таня делала вид, что читает слова, оттиснутые на двух карточках – пластиковой и глянцевой. Но на самом деле она ничего не видела – от страха и волнения.

– Саша обратилась к частным сыщикам? Но почему вы меня здесь искали? Чем я могу помочь?

«Волга» мчалась по Садовой-Сухаревской, давно обогнав тот троллейбус, и Таня почувствовала себя пленницей.

– Вы можете помочь очень многим, – уверенно сказала Оксана, развалившись на заднем сидении машины. Таня сидела прямо, напряжённо, как будто проглотила линейку. – Во-первых, успокойтесь, нас не преследуют. Правда, поначалу мне показалось, что за вами наблюдают. Решила сесть вместе с вами в такси – это же так естественно. И проще контролировать ситуацию, чем в троллейбусе. К тому же, наша беседа не для чужих ушей, а Стас – наш сотрудник, ему можно доверять. Считайте, что мы вдвоём, и будьте откровенны.

– А кто… кто будет за мной следить? – У Тани пересохло во рту и заломило в висках. – Вы серьёзно?

– Более чем. – Оксана достала из кармана несколько фотоснимков и показала Тане по одному, после чего спросила: – Узнаёте себя?

– Да, это я… Это вы снимали? Зачем?

Таня никак не могла справиться со своими эмоциями. Она вся дрожала, накручивала на пальцы ремешок сумочки, плохо соображая, как оказалась в чужой машине и можно ли отсюда вырваться.

– Что вам нужно, Оксана?

– Мне нужно узнать, о чём вы говорили в машине «Фокльксваген-Пассат» второго ноября с Максимом Максимовичем Виноградовым. Ваш визави известен как глава фирмы по производству кассет с крутым порно. По образованию он видеоинженер, в Москву приехал из Якутии.

Оксана говорила чётко, уверенно, пытаясь отбить у Татьяны охоту увиливать и врать. Сестра Артёма боялась прокусить язык – так стучали зубы.

– На бензоколонке у Кузьминского кладбища вы ведь встречались? С таким бритым наголо господином, у которого бриллиантовая булавка воткнута в галстук… Автомобилем марки «Деу-Нексия», на котором вы прибыли туда, управлял ваш друг по имени Абдул-Фархад. Как видите, мне многое известно, но кое-что остаётся загадкой. Например, тема вашей с Виноградовым беседы в машине. О чём вы говорили?

Оксана наклонила голову к плечу, ожидая ответа.

– Ничего не бойтесь, всё останется между нами.

– А где вы живёте? Куда мы едем?

Таня никак не могла собраться с мыслями. Она то и дело оглядывалась, пытаясь сориентироваться и угадать, куда же, свернув с Садового, поедет такси.

– Далеко ещё?

– Нет. Я на Звенигородке живу, – успокоила Оксана. – Если будете благоразумной и чётко ответите на мои вопросы, Стас отвезёт вас бесплатно туда, куда вам нужно.

– Я не знала, что он Виноградов. – Таня немного успокоилась, но её онемевшие губы шевелились с трудом. – Мне он представился Максом. Сказал, что его узнать легко – ни волоска на голове.

– Волос нет, а мозгов достаточно, – ухмыльнулась Оксана. – Бизнес делает на том, что сейчас дороже всего ценится. Раньше снимал порно собственноручно, теперь на него работает целый штат обслуги. Аппаратура самая лучшая, оснащение студии – на уровне западных стандартов. Получает заказы на фильмы, старательно их исполняет, учитывая самые экзотические потребности. Например, снимает толстяков, инвалидов, карликов и беременных. Часто приглашает малолеток-целочек, которые теряют невинность перед камерой. И ещё всякий садизм, когда этим самым местом гасят горящую свечу. Это только один пример, но весьма показательный. Убийство во время полового акта также популярно на «чёрном рынке». Так что живёт Максим Виноградов с женой и двумя детьми в комфортабельных условиях и в чём себе не отказывает. Кого надо подмазывает, и снова стрижёт «капусту». Если вы с ним утрясали условия съёмок очередного шедевра, то так и скажите.

Они как раз проехал Театр кукол, и Оксана прикусила губу. Здесь неподалёку Оружейный переулок, откуда и украли Аллочку Лукьянову. И вот теперь её родная тётка скулит рядом, не желая помочь найти девчонку. Мнётся, тянет кота за хвост, боится этого Макса до колик. Крутится, высматривает «хвост», но всё пока чисто. Во всех случаях пора заканчивать увертюру и приступать к первому действию.

– Он требовал выкуп, – просто сказала Татьяна, решившись на откровенность. – Сказал, что если не заплачу пятьдесят тысяч баксов, Алку снимут в порно. А она девочка совсем – невинная, такая вся правильная. В порно и я-то не снималась, хотя сама манекенщица. Не могла переступить через себя, даже когда заработать хотела. А Алка умрёт от этого! Барышня из девятнадцатого века, Саша за границей её учить собиралась, в высший свет выводить. А теперь, получается, другого выхода нет. Или я плачу, или её перед камерами трахнут «в очередь». Как раз заказ подходящий пришёл, а Алла очень фотогенична. Она прямо светится от чистоты и возвышенности. А им такая и нужна, чтобы натурально кричала и отбивалась, чтобы плакала и не хотела этого…

Таня втянула голову в плечи, будто ожидая удара. Стас старался не отвлекаться от дороги, но Оксана видела, как трясутся на руле его руки.

– И дальше, если баксы не достанешь, буем снимать, говорил. Это же подарок им, находка настоящая! Надоели истасканные рожи, а Алка на «ура» пойдёт. Я там, у заправки, пыталась взывать к его совести – ни хрена не получилось. Глухо. Оденем, говорит, её под гимназистку, и шестью камерами с разных точек зафиксируем, как твоя племяшка станет женщиной…

Татьяна смотрела на Оксану уже как на спасительницу. Сыщица чутко уловила перелом в настроении Сашиной золовки.

– Свежие, говорит, ощущения будут, когда с неё платьице и передничек начнут сдирать. Я спросила: «А где гарантия, что вы уже этого не сделали? Я деньги достану, а Алка уже того…» Он отвечает: «Не бойся, я слово даю. Покуда с ней порядок. Надо же – пятнадцатый год, а девочка целка! Мы думали, что врёт; пришлось гинеколога вызывать. Представь себе – всё на месте. Пока…»

– И ты решила заплатить? – перебила Оксана.

– А что делать? Я боюсь Алку подставлять под удар. Ментовка ещё неизвестно, когда почешется. А эти козлы, если я попробую их кинуть, обещали Алке секс с жеребцом, до смерти, устроить. И устроят, я знаю. У нас с девками такие истории случались. Шлюхи прожжённые, и те не выдерживали. Кого не спасли, а кто инвалидом остался. А Алка… Да она от одного ужаса спятит!

Таня забыла о своих страхах, говорила горячо, сбивчиво, глотая слова и отбрасывая волосы со щёк.

– И вот, я хотела сейчас кое-какие цацки продать. Потом машину загоню, покупателя уже нашла. Мне на неё Артём денег дал, и я не могу его дочку оставить у бандюков, а сама раскатывать. Наскребу, сколько надо, и Абдул помочь обещал. Для него родственники – святое, ради их спасения полагается последнее отдать. А у меня всё-таки не последнее – квартира в Туле остаётся, «жигуль» старенький. Я заработать всегда смогу, хоть в ночном клубе. Абдул может в свой кабак устроить – им танцовщицы нужны. Он там стриптиз показывает…

– Хороший вы человек, Таня.

Оксана помолчала, не в силах сразу же продолжить, но потом всё же взяла себя в руки.

– Вы у Саши были сейчас. Как она, поправляется или всё так же? И какой диагноз?

– Врачи говорят, что гипоталамус не в порядке у неё, – сказались последствия чудовищного стресса. Теперь организм совершенно разладился, и в любой момент возможно самое страшное. Давление постоянно прыгает, температура – то же самое, кружится голова и лопаются сосуды. Дыхание два раза останавливалось. Конечно, ни о каком Виноградове я и заикнуться не смею. Утешаю Сашку, как могу. Плету муру разную, чтобы якобы Алку милиция ищет. А они на самом деле только «завтраками» кормят или обещают со следующего понедельника взяться за розыск. Точно так же обещали и Никите Молчанову, соседу и другу Артёма с Сашей – они рядом на Осенней улице жили. У него летом тесть от сердечного приступа умер, а за ним жена, Марина, унаследовала кое-какое имущество. Сама она была фирмачка крутая, не Саше чета. Вдруг, уже после дефолта, и она кончается – тоже от сердца. Спортсменка бывшая, представляете? И бандиты с Никиты за какие-то её долги потребовали дикую сумму. Он за двух дочек испугался, пошёл на все уступки. Ни кола, ни двора не осталось; уехал в область, чуть ли не скотником пошёл работать. А они, оказывается, не угомонились. Никите уже нечем платить было, он обратился в милицию, просил защитить – не его даже, а Настю с Ксюшей. Так в милиции оказался их человек, и Никиту схватили на улице, увезли в заброшенный сарай. Побили, как следует, а потом обложили всяким хламом и давай на кучу спички бросать! Мужик после всего на другое лицо стал – нос сломали ему, ухо почти отрезали, да и выглядит ему шестьдесят, не меньше. Зубы были отличные, а теперь несколько всего осталось. И вытворили этот кошмар только за то, что в ментовку заявить посмел. Пришлось ему в психушке скрыться, под чужим именем. Только вы никому не говорите. Мне санитар весточку привёз – я ведь сестра его друга. Хотел, чтобы я дочке старшей и родителям его передала – мол, живой, пусть и не здоровый. А потому я, когда узнала, что со мной хотят встретиться по поводу выкупа за Алку, сразу поехала к ним. Всё равно было, куда и к кому. И я найду эти деньги, ради того, чтобы Саша поправилась. Мы ведь с ней одно время не ладили. Брат помогал мне, баловал, а Саша ревновала. Я тоже в долгу не оставалась, всякие плохие слова говорила про неё и Артёму, и бабушке. А теперь, когда их не стало, больше всего хочу, чтобы Саша оклемалась. Жалею её, каюсь, и каждый день почти в церковь хожу. Молю Бога, чтобы помог мне спасти племянницу…

– Значит, Никита Молчанов выжил? – Оксана была потрясена не меньше Тани. – Может, ему помощь нужна? Или девочкам?

– Ничего не знаю, кроме того, что он в Петелинской больнице скрылся. А то ведь добить могут… И там ему долго придётся пробыть, пока бандитов не поймают или не перестреляют всех. Младшая, Ксюша, в деревне у его родителей живёт. А Анастасия… Она приёмная, от первого Марининого брака, в одном классе с Аллой училась. Так вот, она тоже школу «Ретро» бросила и стала осваивать эротический массаж. Матери нет, отчим в сумасшедшем доме, а ей надо как-то существовать. Вот так у них с Алкой одномоментно детство и закончилось. Будет теперь Настасья всеми частями тела по богатеньким клиентам елозить.

Татьяна покосилась на Оксану и увидела, что та, закусив губу, отвернулась к окошку. Они как раз проехали Зоопарк. Через минуту такси летело стрелой по улице Красная Пресня.

– Я хочу, чтобы у Алки мать была, а у Саши – дочка. Как они дальше существовать станут, не знаю. Но главное, чтобы встретились, обнялись наконец-то. А остальное – побоку, как-нибудь утрясётся. Только теперь поняла, как мне повезло, что я вас на Сухаревке встретила…

– Вам позвонили в Тулу по поводу Аллы? – Оксана очнулась от задумчивости. – Вспомните, как это было.

Оксана сдёрнула с головы шарф, и волосы рассыпались по плечам. Таня увидела, как на самом деле красива эта девушка, её ровесница. Увидела и робко улыбнулась, давая понять, что согласна на всё.

– Если не хотите подниматься ко мне в квартиру, можем посидеть в машине, во дворе. А потом Стас отвезёт вас в скупку. Договорились?

– Да, это было бы очень кстати. – Таня энергично тёрла пальцами лоб, пытаясь всё вспомнить и ничего не упустить. – Неделю назад в Тулу позвонил какой-то мужик, попросил меня к телефону. Абдул позвал меня, а я только из ванны вылезла…

– Неделю назад… Сейчас у нас пятое ноября. Получается, двадцать девятого октября позвонил? Аллу украли двадцать седьмого. Два дня выждали и приступили к делу. Всё путём. Продолжайте, Танечка.

– Мужик спросил, я ли Татьяна Михайловна Лукьянова. Дальше объявил, что хочет поговорить о дальнейшей судьбе моей племянницы Аллы. А чуть в обморок не грохнулась – не знала ведь, что её похитили. Абдул говорил, что я смертельно побледнела и разинула рот. Мужик продолжает: «Если желаете помочь девочке выпутаться из крайне неприятной истории, приезжайте второго ноября к Кузьминскому кладбищу, на заправку. Там вас будет ждать тёмно-синий «Фольксваген-Пассат». Назвал время, когда нужно приехать, и номер машины. Я спросила, можно ли взять с собой друга, потому что моя «тачка» в ремонте. Кроме того я опасаюсь ехать на встречу одна. Берите, говорит, лишь бы не был ментом. Впрочем, если надумаете с нами шутить, будет хуже и вам, и племяннице. У нас в милиции кругом свои люди, так что сразу доложат, если попробуете огрызнуться. Самое страшное, что так оно и есть. Никитин пример о многом говорит. Ладно, что на первый раз детей не тронули.

– Получается, они Аллу спёрли, чтобы в порнофильме её снять? Другой девственницы не нашлось?

Оксана всё больше запутывалась в версиях и уже не горела желанием проучить бандитов. Чёрт его знает, вдруг Саша должна была тогда поехать к магазину модной обуви и заплатить ещё раз? Не показывать характер, а смириться, как делала раньше? Занять деньги у той же Татьяны, например. Ведь то на то и вышло, но слишком высокой оказалась цена, заплаченная за показушную принципиальность.

Даже если девчонку удастся выкупить, нервное потрясение оставит последствия, да и Александре сына не вернёшь. Кроме того, мать Аллы очень тяжело заболела, может и за всю жизнь не вылечиться. Разумнее всего будет согласиться с их требованиями и деньги выплатить, Аллу вернуть. А уж после попытаться отомстить мерзавцам, навсегда отбить у них охоту издеваться над приличными людьми.

Но в одиночку Оксане это не провернуть, даже Чугунов не поможет. Придётся ехать в Питер, к шефу, и подробно докладывать ему обстановку. Или целесообразнее отказаться от борьбы? Ребята лютые и отвязанные, имеют покровителей в высших сферах, раз запросто ездят в гости к крупным милицейским чинам, чему они с Чугуновым были свидетелями. Так что лучше не дёргаться, а то пупок развяжется…

– Аллу украли с целью вымогательства, – обиженно возразила Таня. – А снять порно угрожают в наказание, если не заплатим. Это вроде как убить, понимаете? А для Аллочки такое даже хуже смерти!..

– Определённо.

Оксане очень нравились Танины глаза – прозрачные, ярко-голубые, прямо-таки хрустальные. Такие чистые, что накрашенные ресницы смотрелись неуместно и грубо. Нежное личико, шелковистые светлые волосы, отменная фигура, обтянутая кожей – брюками и коротенькой курточкой с капюшоном. Удивительно, что Татьяна не прогремела на весь мир как фотомодель – скорее всего, просто не имела блата.

– А вы слышали такое имя – Генрих Смулаковский?

– Генрихом звали того человека, за которого вышла замуж любовница Артёма Юля Крель. Но как его фамилия, я не знаю.

– А о Викторе Старосвецком что-нибудь можете сказать?

Оксана пока не показывала его фотографий. «Волга» давно заехала во двор её дома, и Стас вышел покурить, размяться. Из свинцовых туч посыпалась колючая крупка, и прохожие поспешили укрыться в подъездах, в магазинах. Но в машине было тепло – вовсю работала печка.

– Много раз о нём слышала. И видела однажды – на поминках Артёма. Знаю, что большой человек, очень влиятельный. Сейчас руководит службой безопасности банка, где Артём и Никита держали свои деньги. А до того служил в КГБ, и там у него много друзей. Кое-кто из них в новые службы перебрался, двое даже в Кремле зацепились. А остальные разбрелись по коммерческим структурам. Лично мы не общались, – с сожалением призналась Татьяна.

Она хотела рассказать Оксане как можно больше, чем-то помочь розыску.

– Саша говорила, что Виктор был посредником между нею и кредиторами Артёма. Он любит деньги, корыстный, жёсткий, чёрствый к людям. А кто нынче не такой? Я имею в виду молодых, хватких мужиков, разумеется, – пояснила Таня. – Не пройдёшь по головам – не преуспеешь.

– Я тоже так считаю, – согласилась Оксана. – О Виноградове мы с вами уже говорили. А что вы знаете о Николае Линдесе?

– Коля умер недавно совсем, – вскинула свои бесподобные очи Таня.

Оксана вытянула лицо, ничего не понимая. Но разгадка близка – следует задать Тане только один вопрос и отпустить её. А после остаться одной, за чашкой кофе и с сигаретой.

– А вы не знали? Он уже после Артёма скончался, числа десятого сентября или чуть позже…

– Танюша, от кого вы об этом узнали? – хрипло спросила Оксана, не узнавая собственного голоса. – Не от бабушки, случайно?

– От Кали Козодой, бабушкиной сиделки, которая вместе с ней погибла. Я хотела узнать, как бабушка чувствует себя после похорон Артёма. Его одиннадцатого сентября проводили в последний путь. Ту ночь мы привели в Хамовниках, где бабушка жила, а потом я уехала в Тулу. Саша странно как-то себя вела. Попросила нас с Аллой пока там пожить – якобы ей надо наследство оформлять и всё такое. Утром двенадцатого Саша вдруг по телефону показала мне возвращаться домой, и по дороге привезти к ней Аллу. Я вникать не стала, потому что понимала её состояние. От такого у кого хочешь крыша поедет. А как раз четырнадцатого рано утром я связалась с Калерией, сиделкой. И она между прочим сообщила, что в Хамовники из Гродно звонила мать Коли Линдеса. На Осенней улице она Сашу не застала, попросила ей передать, что у них тоже горе, и вчера Коленьку похоронили. Совсем расхворался в этом году, а когда телеграмму насчёт Артёма получил, потерял сознание. Да, я сейчас точно вспомнила – десятого сентября отошёл с миром.

– Калерия вам сообщила четырнадцатого сентября утром, а днём они с Таисией Артемьевной погибли. Освободить квартиру можно было и без ненужных жестокостей. Тем более, Саша не отказывалась передавать жилплощадь – запугивать её было ни к чему. Правда. Саша упоминала, что Старосвецкий в случае неповиновения грозил повесить на неё ответственность за организацию двойного убийства. Но их не только ради этого застрелили – причина должна была быть более веской. И лишь сегодня, благодаря вам, Таня, я поняла, в чём дело. Имя Николая Линдеса уже тогда собирались использовать в целях шантажа. А ваша бабушка или её сиделка могли сообщить Саше об его кончине. Получается, Старосвецкий заранее разработал план и принялся поэтапно претворять его в жизнь. Родные Линдеса, не получив ответа на известие о смерти, вполне справедливо оскорбились и больше Саше не звонили. Убедившись, что за последующие полтора месяца о Линдесе не узнали, Старосвецкий задействовал подставное лицо. Картина прояснилась, и события выстроились в ровный логический ряд. Ваше счастье, Таня, что бандиты не прослушивали квартиру Калерии Козодой в Знаменских Садках, и не пронюхали, что вы в курсе насчёт Коли Линдеса. А то бы я вам не позавидовала… Спасибо вам огромное! – Оксана крепко пожала тёплую мягкую руку Сашиной золовки. – Когда вы теперь увидитесь с Максом Виноградовым?

– Через неделю примерно – столько времени он обещал подождать. Но если удастся собрать деньги раньше, будет здорово…

– Таня, как только соберёте нужную сумму, сразу же дайте мне знать. На визитке мои телефоны – домашний, мобильный, служебный. А также номер пейджера. Мне это очень нужно. Обещаете?

– Обещаю. – Таня спрятала визитку в сумочку. – А вы действительно отвезёте меня в комиссионку? Тут недалеко, на Тверской.

– Раз обещали, значит, сделаем. Стас! – окликнула Оксана водителя. Тот, поспешно потушив уже третью сигарету, подошёл к машине. – Отвези Татьяну туда, куда она скажет. Да, я бы хотела Сашу в больнице навестить и передать ей фрукты. Это возможно? – Голос Оксаны стал мягким, певучим. – Между прочим, в том же институте лежит Софья Степановна Ермаш, из квартиры которой украли Аллочку.

Оксана вновь обмотала голову шарфом и подумала, что неплохо было бы купить к чаю меда. И у самой в горле першит, и дочка кашляет. Из Люберецкого пансиона сегодня позвонила воспитательница и предупредила, что Октябрина вроде бы простудилась.

– Я обязательно с докторами поговорю! – закивала Таня. – Только Саша не ест ничего и говорить не может.

– Неважно, я просто рядом посижу. Очень хочу её увидеть. Всего доброго!

Оксана кончинами пальцев дотронулась до Таниного плеча и, не дожидаясь ответа, вылезла из машины. «Волга» уехала по Красной Пресне, унося ошеломлённую Татьяну, а Оксана побежала за покупками.

Значит, первой кандидатурой на похищение была сама Саша, думала Оксана, разглядывая заметно пополнившиеся по сравнению с днями кризиса витрины знакомого с детства магазина. Вряд ли они надеялись, что Саша не заметит подмену. Скорее всего, рассчитывали втолкнуть её в «Фольксваген» и увезти в своё логово. Но Саша к магазину не явилась, и преступники решили сделать заложницей Аллочку, заодно отомстив тем самым её матери.

И в том, и в другом случае предполагалось содрать деньги с Тани Лукьяновой. У сестры Артёма ещё оставались драгоценности, иномарка, тульская квартира. Последняя, конечно, не чета московской, но и её можно продать. Вполне возможно, что Татьяна имела в кубышке наличку, и в двух её шкафах висели наряды от кутюр, натуральные шубы. Всего этого девушка никогда не получила бы без помощи брата, ибо карьеру в модельном бизнесе так и не сделала. А афганец больше тянул с неё, чем давал ей.

Деваха чувствует себя обязанной, и поэтому непременно уступит надрывным просьбам – либо Аллочки, у которой пропала мать, либо Саши, потерявшей дочку. Она соберёт эти пятьдесят тысяч долларов. Пример Молчанова будет вечно напоминать, что ожидает ослушников.

Таня не сказала, но в агентство пришли сведения о том, что Настя Молчанова была буквально продана в салон эротического массажа, и уйти оттуда она не имеет права. После того, как приёмный отец попробовал найти управу на вымогателей в милиции, Настю выкрали прямо из школы, отвезли в квартиру на новостройках, изнасиловали всевозможными способами и оставили ей жизнь с одним условием. Она должна была безоговорочно подчиняться бандитам и бесплатно работать на них.

С баночкой мёда и буханкой хлеба в фирменном пакете Оксана медленно брела по своему двору, то и дело останавливаясь, собираясь с мыслями. Скорее всего, квартира в Хамовниках была оборудована прослушивающей аппаратурой, как и в Кузьминках. Бандиты оказались в курсе всех семейных дел несчастной четы, выбранной Виктором Старосвецким для тотального ограбления. В том, что операцию разработал и возглавил бывший чекист, Оксана почти не сомневалась.

Если бы Таня в то утро позвонила не в Знаменские Садки, а на улицу Тимура Фрунзе, она разделила бы участь бабушки и сиделки. Но Калерия говорила с Татьяной из собственной, не охваченной наблюдением квартиры, и потому сестра Артёма тогда не пострадала.

Старосвецкий отчаянно рисковал – ведь Таня и Саша несколько раз виделись после смерти Линдеса, и вполне могли вспомнить о нём. Но в любом случае бандиты решили действовать. Послали письмо на адрес лицея с таким расчётом, чтобы Саша получила его после возвращения из Тулы и не смогла поделиться своими впечатлениями с золовкой.

Но на сто процентов ни за что ручаться нельзя, и потому, когда Саша не явилась на свидание с лже-Линдесом, Смулаковский, Виноградов и тот, кто изображал Николая, отправились за консультациями к Старосвецкому. Сам Виктор по понятным причинам не желал разговаривать с Сашей и сочинил про себя душещипательную историю.

Нужно было запудрить Саше мозги, пусть на короткое время, пока Аллочка не окажется в их руках и не лишит тем самым свою мать свободы манёвра. Исчезновение девочки из квартиры в Кузьминках только укрепило Старосвецкого в подозрениях, что Саша знает о кончине Линдеса и теперь прямиком отправится в милицию.

Старосвецкому повезло, и он успел прикрыться юной заложницей, в то время как её мать, уверенная в осторожности и порядочности Софьи Ермаш, принимала английских гостей своего шефа. Узнав с помощью аппаратуры, установленной в квартире Саши, где именно находится Алла, главарь молниеносно осуществил простой, как всё гениальное, план. Его люди обработали соседа Софьи Степановны, на месте сварганили правдоподобную легенду, и в итоге оказались у постели больной девочки, которая стала для них очень лёгкой добычей.

Теперь ни в коем случае нельзя горячиться, продолжала мысленный разговор с собой Оксана, поднимаясь без лифта к себе на шестой этаж. Один раз повели себя импульсивно, и вот результат. Да, от плена спасли Александру, но приговорили к тому же самому Аллу, что для любой нормальной матери в миллион раз страшнее.

Придётся подчиниться, подчиниться в последний раз, потому что Старосвецкий должен когда-нибудь успокоиться. Разорив Таню, он целиком и полностью завладеет имуществом своего друга Артёма Лукьянова. Он не станет требовать того, чего у родных погибшего предпринимателя просто-напросто нет. Правда, остаются ещё Сашины родственники в Молдавии, но они не богаты; жили только за счёт помощи Лукьянова.

Старосвецкий должен об этом знать и не лезть на рожон. Он и так прибрал к рукам немало, и ставить под угрозу нынешнее благополучие ему нет резона. Узнать бы, как Виктор ведёт себя в казино – может остановиться вовремя или склонен поддаваться азарту, идти до конца, жертвуя всем, что перед тем выиграл? Трудно отказать себе в удовольствии, когда идёт такая пруха, мало кто имеет столь сильную волю.

Но в любом случае до освобождения Аллы сила на его стороне. Нельзя дразнить зверя; наоборот, следует изображать полную покорность, делать вид, что веришь каждому его слову. Так и поступала Саша до тех пор, пока в дело не вмешалась она, Оксана, и не подала ложных надежд на защиту и помощь.

Сыщица поднялась к своей двери, достала ключи из кармана кожанки и стала открывать замки, мечтая о горячей ванне с пихтовым маслом, о махровом длинном халате и чашке чая с молоком и мёдом, а после – о нескольких часах глубокого, безмятежного сна. Завтра на праздники из пансиона приедет дочка, и Оксанино время по праву будет принадлежать только ей.

* * *

С самого утра Оксана взялась за утюг, завалив всю тахту просохшим за ночь бельём. Накануне она целый день стирала – много вещей привезла перед праздниками вместе с дочкой из пансиона. Машину включила, правда, только вчера, отправив ребёнка опять в Люберцы. Времени на домашние дела катастрофически не хватало, и Оксане пришлось взять в агентстве двухдневный отпуск.

Прошла ровно неделя с момента встречи Оксаны и Татьяны; ещё раз они связывались вчера по телефону. Сыщица ждала Таниного звонка и готовилась в любой момент всё бросить, одеться и выехать в Кубинку, где на перроне должна была состояться встреча с Виноградовым. Максим собирался пересчитать деньги в своей машине, проверить их на сканере, и если всё окажется в порядке, связаться по «соте» с другим автомобилем. Там будет находиться под охраной Аллочка, которую сразу же выпустят и передадут Татьяне.

Оксана, нажимая на кнопку «пар», отглаживала белое платьице дочери, в котором та занималась танцами. Против воли косилась на телефон и думала – вот сейчас, в крайнем случае, через десять-пятнадцать минут, позвонит Татьяна с вокзала, объявит, что прибыла в Москву, а в Кубинку они отправятся порознь. Нужно ещё успеть загримироваться до неузнаваемости, чтобы не узнал никто из банды, и попытаться снять на плёнку сам процесс выкупа Аллы Лукьяновой.

Эти кадры в дальнейшем могут пригодиться для борьбы со Старосвецким, хотя его самого вряд ли удастся увидеть. Больше никаких шагов на сегодняшний день Оксана предпринять не могла. На платформе снимать достаточно просто, можно даже довольно близко подойти к объектам. И они не смогут особенно активно мешать, чтобы не привлечь к себе внимания. Устав ждать, Оксана выключила утюг, оставила невыглаженной половину белья. Сунула в рот конфету «Грильяж» из коробки и, присев к столу, принялась гримироваться. Приготовила чёрный гладкий парик и очки-хамелеоны, открыла футлярчики и коробочки. Подумала, до какой степени следует изменить форму бровей, губ и носа.

Решила брови сделать шире и гуще, а губы, наоборот, до половины замазать гримом. Нос трогать не стала – и так уже совершенно на себя не похожа. Потом вытащила из шкафа беличью жакетку, длинную юбку, сапоги без каблука. Побродила по большой пустой квартире, вздрагивая от каждого шороха, а когда напряжение достигла апогея, уселась составлять икебану.

Все четыре комнаты, кухня и прихожая были заставлены неповторимыми цветочными композициями – это занятие всегда успокаивало нервы. Всегда, но не сегодня – наверное, выдался неудачный день даже для таких пустяков. Но не Оксана назначала эту дату, и приходилось просто приспосабливаться к обстоятельствам.

Сперва икебана вышла слишком скучной и симметричной, а после и вообще рассыпалась на отдельные ветки и цветы. Элементы были сухие, могли и подождать. Предыдущая икебана из законсервированных в глицерине цветов и веток получилась сразу и выглядела куда лучше остальных. Может быть, потому, что Оксана делала её не одна, а с дочкой. Произведение искусства из барбариса, дуба, шиповника и конского щавеля она хотела бы отнести в больницу и поставить на тумбочку у постели Саши. Вроде бы совершенная красота благотворно действует на организм выздоравливающего – надо проверить…

Времени совершенно не оставалось, и Оксана схватилась за электронный блокнот; нашла в нём номер тульского телефона Тани, сняла трубку. Если что-то случилось, и Таня не смогла приехать в Москву, нужно хотя бы узнать об этом. Но вряд ли существовали на свете обстоятельства, которые могли бы остановить родную тётку девочки, чья судьба висела на волоске. Ведь от того, явится ли Татьяна на платформу «Кубинка», зависит дальнейшая жизнь Аллы. И Таня клялась, что ползком приползёт в Кубинку сегодня днём, чтобы прямо оттуда привезти племянницу в клинику, показать Александре – живую и здоровую…

– Да! – отозвался глухой мужской голос. – Слушаю вас.

– Здравствуйте. – Сердце Оксаны трепыхнулось. Кто это? Не Абдул – это точно. Человек пожилой, много курящий, вероятно, и выпивающий. Лёгкие в полном беспорядке. – Можно Таню позвать к телефону?

– К сожалению, нет. Таня погибла, – сказал мужчина и заплакал.

– Что вы такое говорите?!

Оксане вдруг показалось, что она уже знала об этом. Вернее, догадывалась, потому что только смерть могла остановить Татьяну Лукьянову в её безумном порыве спасти племянницу.

– Когда погибла? Каким образом? Расскажите, умоляю!

– А вы кто? – ещё раз всхлипнул мужчина. – Как вас зовут?

– Я – её знакомая, Оксана. Мы договорились сегодня встретиться и вместе ехать… по одному очень важному делу.

– Да, она собиралась в Москву, и даже мне об этом сказала, – подтвердил мужчина, заходясь в кашле. – Я – её отец, Михаил Ильич Медников. Не в лучших отношениях мы были с её братом Артёмом, а Танька мягче казалась, терпимее к чужим слабостям. Вчера она ко мне приехала и спросила, приму ли её на жительство, если потребуется продать квартиру в Туле. Машину и всё более-менее ценное она уже спустила. Ей нужно было собрать крупную сумму в валюте. Да вы в курсе, конечно, раз вместе собирались ехать. Дело касается Аллочки, единственной моей внучки. Гад я, обоих детей бросил, а теперь потерял их навсегда. Признаться, помехой они мне казались. Кабы знать…

– Я в теме, Михаил Ильич, потому и звоню. Так объясните, каким образом Таня погибла. Я помогала ей, вернее, мы вместе хотели выручать Аллу…

– Таня вчера вечером была невероятно откровенна. Посвятила меня во все подробности. Я, само собой, согласился пустить Таню к себе пожить, и она ушла. Мы договорились утром созвониться. Надо было собаку Сашину забрать, животное одно-то оставаться не может, сами понимаете… Такса у Тани жила больше двух недель. Саша её привезла и почти сразу же угодила в больницу. Утром Таня не объявилась. Я сам позвонил – тишина. Поехал к ней, а у порога уже милиция, и соседи толпятся. С афганцем она жила, с Абдулом…

– Я слышала! – Оксана содрала парик с головы и прижала к лицу. – Дальше что?

– Он сбежал, и деньги пропали. Соседи показали на допросе, что вчера поздно вечером, когда дочка от меня вернулась, к ним пришли два афганца – кроме самого Абдула. С ними была русская девка. Компания гуляла за полночь, а потом старушка-соседка в «глазок» увидела, как Абдул вышел гостей проводить. Во дворе их машина стояла. А обратно, кажись, и не вернулся. Но ведь не проследишь толком, проходил ли он назад, и когда. Они уехали и валюту прихватили. А Танечка лежала задушенная, на тахте. Четверым с одной справиться, когда она не ждёт нападения, проще простого. Она и вскрикнуть не успела. А вы вовремя позвонили – с минуты на минуту квартиру опечатают. А я собаку к себе заберу. Саше скажите, если что.

– Саше пока нельзя ничего сообщать, Михаил Ильич.

Оксана оглянулась на часы. И решила, что ей самой прямо сейчас нужно ехать в Кубинку.

Абдула, безусловно, поймают, и скоро, но неизвестно, будут ли изъяты деньги. А главное, что Максим Виноградов, который приедет для встречи с Таней на ту платформу, не должен подумать, что сестра Артёма отказалась платить. Ведь он может выместить зло на Аллочке, и без того натерпевшейся по его милости. Надо сообщить ему, что деньги были собраны, но случилось несчастье, и нужно перенести срок выплаты. И что Таня совершенно не виновата в заминке, а Алла – тем более. Пусть знает, что выкуп ему заплатят, только попозже…

– Михаил Ильич, мне всё ясно, – перебила Оксана Медникова, который ругал себя последними словами и призывал на собственную голову всевозможные кары. – Всё-всё поняла! Примите мои соболезнования… думаю, что этих сволочей поймают, но сейчас мне некогда. Нужно ехать туда, куда собиралась Таня. Времени совершенно нет…

– Танюшка боялась одна ехать-то, просила Абдула, чтобы отвёз. Тот сказал, ещё двоих ребят приведёт, чтобы было надёжнее. А, оказалось, просто ограбить её хотел. И убил, поскольку она назвала бы их имена, объяснила, где нужно искать. Знал, где доллары лежат! – переживал Медников, не желая терять случайно обретённую собеседницу.

– Извините, очень прошу! Я позвоню вам ещё, Михаил Ильич, – нашлась Оксана и даже записала продиктованный Медниковым номер.

Положила трубку и, скинув халат, просунула голову в широкий, как хомут, ворот свитера из верблюжьей шерсти. Ах, если бы знать номер пейджера или «трубы» этого самого Максима Максимыча и по своему «Билайну» связаться с ним! Объяснить, рассказать, не жалея слов и аргументов, упросить помиловать Аллочку, не ломать ей жизнь. Тем более что свершилось непредвиденное, и спрос не должен быть строгим. Но, увы, если Таня и знала этот номер, то Оксане его не сообщила, и придётся мчаться в Кубинку к трём часам дня. Аллу не выпустят, денег же нет, и достать их Оксана так быстро не сможет.

Но через день-другой, задействовав все имеющиеся у агентства связи, она постарается набрать в долг пятьдесят тысяч долларов, передаст их Максиму. А там, глядишь, и афганцев возьмут – такие преступления раскрываются быстро. Но не повезло сразу же, в подъезде. Заклинило железную входную дверь, и Оксана потеряла добрых десять минут. Сначала попыталась открыть сама, потом просто колотила в отчаянии кулаками по створкам и орала, как резаная. Гулкий грохот и пронзительные вопли привлекли внимание соседей и прохожих, в результате чего Оксана получила возможность выскочить на улицу.

Дуя на исцарапанные руки со сломанными ногтями, не сказав спасителям ни слова, она поспешила к метро. Над Москвой распахнулось синее-синее небо – ветер разнёс снеговые тучи, и на газонах льдисто заблестели сугробы. Тротуар вспыхнул золотом. И даже защебетали воробьи, дотоле прятавшиеся под крышами. Низкое солнце зловеще освещало стены пресненских домов, и длинные тени прохожих то скрещивались, то разбегались под ногами.

Контролёрша в метро задержала Оксану, потому что она забыла предъявить проездной. Повезло ещё, что не сдала в пикет милиции – поняла, что у девушки горе, и пожалела. Оксана сбежала по лестнице на платформу, вломилась в вагон, и захлопнувшие двери прищемили её шарф. Пришлось так и ехать до «Баррикадной» и, освободившись, перебегать на «Краснопресненскую». До Белорусского вокзала одна остановка по Кольцевой, а оттуда скоро пойдёт электричка. Кажется, успеваем, решила Оксана, но злоключения не этом не закончились. Наоборот, всё ещё только начиналось.

У платформы «Белорусская» состав замедлил ход, и люди сгрудились близ дверей, плотно зажав Оксану в единой нетерпеливой массе. Но, против ожидания, поезд не остановился, а поехал дальше, к «Новослободской», заставив пассажиров завыть от недоумения, ярости и страха. На платформе тоже бушевал эмоциональный шторм, и Оксана сумела различить перекошенные лица, грозящие кулаки, неприличные жесты. Брань скрыли грохот и лязг состава. Кто-то крутил пальцем у виска, другие плевались и отходили от края платформы, ничего не понимая.

Сразу же принялись нажимать на кнопку экстренной связи с машинистом, но тот не отвечал. От осознания того, что она едет в неуправляемом поезде, Оксане стало не по себе. Задание под угрозой, Виноградов долго ждать не станет, и страшно подумать, что вскоре произойдёт с Аллочкой. Кроме того, можно попасть в аварию, а куда собственная дочка денется? Сейчас она в пансионе, но потом?.. Только бы целой остаться и невредимой, а остальные вопросы как-нибудь решаться. Поскорее бы этот дурацкий поезд остановили!..

– Сознание машинист потерял! – орала рядом с Оксаной толстая тётка в ярко-красном пальто и с такой же помадой на губах. – Сейчас передали, что ему плохо. У «Новослободской» остановимся! Тихо, граждане, не базлайте, ничего страшного не произошло! Просьба сохранять спокойствие и не разжигать панику! Мужчины, вы-то хоть не срамитесь!..

Действительно, на следующей станции вся разъярённая толпа вывалилась из вагонов – навстречу не менее грандиозному сборищу пересаживающихся с Серпуховско-Тимирязевской линии. Наконец-то оказавшись у касс Белорусского вокзала, Оксана выяснила, что ближайшая электричка отправится через полчаса. Когда вагон дёрнулся и пошёл. Сыщица уже ни на что не надеялась, но всё равно ехала – для очистки совести. Виноградов, не увидев в положенном месте Татьяну, мог подождать минут пять-десять, но сейчас-то, конечно, уже ушёл…

Одуревшая, в сдвинутом набок парике, в жакетке с оборванными в давке пуговицами, Оксана выскочила на платформу. Просмотрела её насквозь и горестно вздохнула, треснув кулаком по ближайшей скамейке. Среди вокзального люда Максим не мелькал. Но Оксана опоздала всего на пятнадцать минут, и ещё на что-то надеялась. Правда, люди, подобные Максу Виноградову, отзывчивостью никогда не отличались.

Оксана несколько раз прошлась туда-сюда по платформе, в тщетной надежде осматривая каждого молодого мужчину. Вздрагивала от сигналов автомобилей на стоянке – а вдруг они ещё там, и Аллочка с ними? Щурясь от назойливого холодного солнца, Оксана металась, будто зверь в клетке, но не могла успокоить мысли, остудить голову, изменить планы в соответствии с ситуацией. Она готова была раскрыть себя перед Виноградовым, надавать ему сколько угодно обещаний. Лишь бы Аллу не изнасиловали сегодня.

Ведь это так страшно, так унизительно и больно, даже когда уже есть ребёнок, и не впервые на тебе сопит мужик! А невинный ангелочек, будущая Прекрасная Дама, если пройдёт через это, вряд ли останется в здравом уме. Ну почему с Таней всё так вышло? Неужели Алле суждено принять такую муку?..

– Девушка, вы не бритого ищете? – спросила охрипшая тётка, трогая Оксану за плечо.

Та, решив, что ослышалась, повернулась на каблуках. А вдруг Виноградов оставил здесь своих людей для слежки?

– Вы откуда знаете? – Оксана могла поручиться, что бабу эту никогда в жизни не встречала.

Та держала в руках несколько коробочек и пакетов с колготками, а ещё несколько разноцветных пар, перекинутых через плечо, трепетали на свежем студёном ветру. Круглое румяное лицо, тёмные жёсткие волосы под павлово-посадским платком, вытертая нутриевая жакетка… Лет этой особе около тридцати, глаза блестят по-молодому, а зубы ровные, белые; только на одном – золотая коронка. Скучно торговке на перроне, вот и решила развлечься. Значит, Виноградов был здесь, ждал Татьяну. И ушёл не сразу, иначе женщина не успела бы его заметить и запомнить.

– Возьмите вот эти, «Филодоро», – прошептала торговка, всовывая в озябшие Оксанины пальцы упаковку. – И вот эти ещё, «Осма». «Леванте» хороши – мягкие, шелковистые, «держат» ногу как полагается. Плотно облегают, и стопа сформирована. Держите, будто смотрите. «Филодоро» при расширении вен помогает. Икры утягивает, пусть они и не лечебные. Я его знаю, Максима этого, он порнушку снимает, – точно такой же базарной скороговоркой сообщила торговка. – На счётчик вас поставил? Бедненькая вы тогда!..

– Не меня, а дочку моей подруги, – осторожно ответила Оксана. Она придирчиво изучала шерстяные колготки, растягивая стопу. – Требуют деньги, иначе трахнут ребёнка в очередь. А она – девочка…

– Ублюдок он, козёл вонючий! Да, меня Алёной зовут, – между прочим представилась торговка. – Сколько таких случаев уже было, я сама видела. Целочки много дороже ценятся – сами посудите. Я-то к тому времени сына родила, а у него отбацала по полной программе. На грязном одеяле кувыркалась до потери сознания. Наконец, отпустил… Год у него прожила, представляете? Деньги взяла на раскрутку бизнеса и погорела. А вы что делаете, чтобы девочку вызволить?

– Собрали деньги, сегодня должны были передать. Но этой ночью человек, у которого сумма хранилась, погиб, и деньги пропали. Мать девочки в больнице лежит, у неё с горя выкидыш случился.

Оксана решила быть откровенной, заметив искренний интерес Алёны. При последних словах та сдавленно охнула.

– А теперь её парализовало. Деньги сегодня привезти не смогли. А как найти Максима, я не знаю. Но надо же сообщить ему про убийство и кражу. Я хотела сказать, но не успела.

– А это ему всё равно по фигу будет, – шмыгнула носом Алёна. – Раз не заплатили в срок, девочка станет женщиной немедленно. Убили там кого, не убили, значения не имеет. Но если вам найти его нужно, сходите к тем девочкам, которые недавно вырвались. Сама-то я три года назад от него свалила, а почти каждую ночь снится, чмо проклятое! Дать вам адрес? Девчонки помогут – они добрые…

– Дайте, если можно. Я за это у вас несколько пар колготок куплю, – Оксана решила таким образом расплатиться за информацию. – Про вас не заикнусь, твёрдо обещаю.

– Уж пожалуйста, а то Максим мне язык отрежет. Всем грозился, кто про него станет болтать. Но мне вас так жалко стало, так жалко! Вся бледная бегали по платформе, и слёзы по щекам… Я вообще-то на Мытищенской ярмарке торгую, а сегодня здесь товарку подменила. И вдруг вижу – Максим идёт. Он-то не видел меня, это точно, – рассказывала Алёна, склонившись к сумке с колготками. Оксана тем временем доставала деньги. – Опять, думаю, кого-то на крючок поймал, параша! И решилась к вам подойти… Выбирайте, какие хотите! – заулыбалась Алёна, увидев деньги. – На Мариупольской улице… – она назвала дом и квартиру. – Спросите Снежану – это моя подружка. Передайте от Алёны привет, и пускай она всё вам скажет, что знает. Ой, спасибо, какая вы добрая!

Торговка, наверное, никогда не получала сразу такой суммы, да ещё от небогато одетой женщины.

– Держите, душечка моя! – Алёна отдала Оксане хрустящие пакеты, и глаза её блеснули слезами. – Снежана – толковая баба, с высшим образованием. Она строительный институт окончила. После того, как у Максима отработала, решила свою фирму организовать. Собрала подружек, которые не комплексуют, и как раз без работы остались. Сама стала «мамкой». Но вы не бойтесь, это не притон какой. Там всё чинно, культурно. На квартире у Снежаны девочки вызова дожидаются, а после на дом к клиентам выезжают. Но какое вам дело, правда ведь? Если вам про Максима узнать нужно, там больше всего и расскажут. Вы в Москву едете?

– Да. А что мне здесь делать? – Оксана сложила пакеты в сумку. – Не знаете, скоро электричка в ту сторону?

– Минут через десять. Вы только со Снежаной обо всём поговорите, а другим не нужно это знать. Для прочих-то вы будете просто клиенткой. Девочку, мол, для себя ищете. Там «розовых» тоже обслуживают. А данные в каталоге нашли – они помещают. Одна есть там козочка, на Анжелику Варум похожа – Снежана в ней души не чает…

– Легенду придумаем, это несложно. Ещё раз спасибо вам, Алёнушка! – Оксана кивнула торговке и побрела по перрону.

Солнце не казалось ей теперь холодным и далёким; оно ласково грело щёки, сушило вспотевший лоб, а небесная синь над головой становилась всё шире и шире. Когда Оксана вошла в вагон, рваные облака улетели к дальнему лесу, над которым гудели самолёты. Усевшись у окна, Оксана увидела, как Алёна, постукивая ногой об ногу, прыгает на продуваемом всеми ветрами перроне и смотрит на уходящую электричку.

Оксана взглянула на часы и высчитала, что пробыла в обществе нежданной благодетельницы не более двадцати минут. Если всё будет нормально, электричка прибудет на Белорусский вокзал ранним вечером. Сегодня или завтра можно будет поехать на Мариупольскую улицу к Снежане и поговорить с ней о Максиме Виноградове.

Как хорошо, что она задержалась в пути и не разоблачила себя перед бандитами! Что ни делается, всё к лучшему. Вытащим Виноградова, как крысу из норы, хотя Аллочке от этого легче не станет. Что ж, для девочки главное – остаться в живых, а честь – это не только девственность.

«Дочь Саши не виновата в том, что произойдёт с ней сегодня, и я потом постараюсь успокоить её. Только вот вытащу из бандитских лап и расскажу, что произошло когда-то со мной. Аллочка, ты узнаешь, как семь отморозков насиловали меня по очереди, а потом хотели убить, сбросив с двенадцатого этажа. Но наши подоспели в последний момент и спасли. Я тоже тебя спасу, куколка. У тебя ещё есть надежда. Но вот твоей тёти Татьяны Михайловны, которая до последней минуты мечтала спасти тебя, нет и не будет уже никогда. Сообщив тебе об этом, я вряд ли найду слова утешения. Но вы обе, ты и твоя мама, будете жить. Я не отступлюсь и сделаю всё для того, чтобы вы встретились и очень долго не расставались…»

После чудесной встречи с Алёной Оксана поверила в то, что так оно и произойдёт.

 

Глава 5

– Попробуйте осетрину на углях. Называется «Эксклюзив». Да, ещё красное вино… Прошу вас!

Беловолосая, розовощёкая пышка Снежана радушно угощала Оксану, и в её глазах поигрывали контактные линзы лазурного цвета. Несмотря на необъятный бюст и крутые бёдра, Снежана казалась стройной – сложена она была добротно и ладно.

– Это – отличное армянское блюдо, с гранатовым соусом и овощами.

– Очень вкусно!

Оксана объедала кусочки рыбы с шампуров, наслаждаясь пряным необыкновенным вкусом прожаренных на углях овощей. Дома с утра поесть не удалось, и потому угощение, поданное по приказу Снежаны, оказалось как раз кстати.

– Перец разных цветов? Великолепно придумано. И лимон имеется? И гранат? Настоящий фейерверк оттенков и вкусов.

– Это моё фирменное блюдо. Сейчас я замужем за армянином, – доверительно сообщила Снежана.

Она была одета в длинное розовое платье из итальянской кожи и в такие туфли на толстом каблуке.

– Как там Алёнка поживает? Не надумала ко мне податься?

– Вроде, довольна тем, что имеет. Жива-здорова, – с набитым ртом ответила Оксана. – Торгует в Мытищах и в Кубинке. Не ахти что, конечно, но перебивается.

– Не одумалась, выходит? Несколько лет приглашаю её время от времени, а она рогом упёрлась. Видеть, говорит, на дух не могу мужиков после Максимыча. Я её понимаю, сама давно завязала. Да и муж меня ревнует сильно. Трахнешься, говорит, с кем – тюрьмы не побоюсь, зарежу! – Снежана кокетливо сложила губки. – И зарежет – за ним не заржавеет. Так что девочек пасу, а сама – ни-ни!

– Алёна говорила, что вы у Максима вместе работали.

Оксана, по счастью, надела чёрный свитер с джинсами, и теперь могла есть всё, что угодно, не боясь заляпать грудь и рукава сальными пятнами.

– Давно это уже было. Я только с первым мужем развелась, – Снежана ухмыльнулась. – А двух дочек надо чем-то кормить. Познакомилась с одним мужиком, косметологом. Он стажировался за границей, вшивал под кожу богатым дамам «золотую нить вечной молодости». После этого морщин совершенно не остаётся. И новые не образуются. Фамилия косметолога была Залгаллер. Жене Макса такую операцию тоже сделали – она его на десять лет старше. Так я и познакомилась с этой семьёй. Залгаллер надоумил меня частный салон красоты открыть, а деньги на раскрутку взял у Максима. Или у его дружков – точно не знаю. Но конкуренции мы не выдержали, прогорели, и Залгаллер сиганул с Крымского моста в ледяную воду. Умер от разрыва сердца ещё до того, как утонул. А меня за жабры взяли, заставили салон продать, да и этого не хватило. Я толстая, и порнушка с такими идёт хорошо. Пришлось помолотить от души – до сих пор тошнит…

– Снежана, я вам всё рассказала про свои проблемы, – осторожно начала Оксана, понимая, что хозяйка может и взбрыкнуть – кому хочется лишаться языка?

Слова Алёны о наказании за болтливость врезались в память накрепко. И Оксана не надеялась на успех. Она отпила ещё вина, и Снежана сделала то же самое.

– Какие у Максима есть дружки из органов? И где он может держать девочку? Алёна сказала, что точно не знает. А вы?

– Да и я без понятия. Сколько он домов по области наснимал-накупил!

Под Снежаной скрипнуло массивное кожаное кресло цветы охры. Словоохотливой «мамка» стала только после того, как Оксана пообещала заплатить ей за несуществующий вызов девочки на всю ночь – это и был гонорар.

– Я вам, Ксюша, адресочек бутика дам. Там работают две красавицы, которые только что отбарабанили у Максима. Их звать Веста и Инга. Первая иняз закончила в МГУ, а вторая – Консерваторию. Не знаю, как они в долг к Максиму влезли, но пришлось бедным дивчинам голышом посниматься. Это было в начале года, и они больше в теме, где Максим кантуется.

Снежана горделиво оглядела комнату, обставленную в скандинавском стиле – минимум мебели, простор, пластиковые окна, романтичные обои с широкими бордюрами. Но Оксана не последовала взглядом за хозяйкой – так была погружена в свои мысли.

– Оденьтесь поприличнее, чтобы не вызвать подозрений, зайдите в бутик. Скажете, что Снежана за вас ручается, и они поверят. И гонорарчик неплохо бы им отстегнуть. Задаром кто будет с Максимом связываться? Я вот сейчас с вами говорю, а у самой пот по спине льётся…

– Думаете, вас слушают? – насторожилась Оксана. – Проверяли?

– Проверяли, ничего не нашли, а всё равно боязно, – призналась Снежана. – Кто спорит, хочется деваху спасти, но это трудно до невозможности. Ходят слухи, что Максим с сектой мунистов связан, так что могут вашу Аллу и в зомби превратить, после чего она мать родную не вспомнит. Будет обратно к ним проситься – такое уже не раз бывало. Или обженят её с тем, кого гуру выберет, так что нужно скорее поворачиваться. «Братки», которые на Максима работают, долю из общака на нужды секты платят. И Аллу вашу, если понравится, подарят единоверцу. Многие воры в законе сейчас в мунизм ударились, – продолжала Снежана, понизив голос. – И если девчонку увезут в южные районы, обратно ей ходу не будет. Там гипноз вовсю применяется. Максиму и Виктору с такими легче дело иметь.

– Виктору?.. – Оксана от волнения прокусила губу. – А кто это?

– Тот самый гебешник, который Максима кругом покрывает. Через него и ментовку агентурой оплели. Так что не подумайте обращаться по поводу девчонки – моментом доложат, куда следует. И больше вы её точно не увидите… Бандитов Виктор набрал детдомовских, у которых ничего не было. Он им всё дал для хорошей жизни, но взамен требует беспрекословного повиновения. А усовестить их некому; терять, в смысле родных и друзей, некого и нечего. Из беспризорников сейчас смену подбирают, чтобы вся жизнь ребят проходила в банде. Если таким нацело мозги выключить, страшное дело получится. Я говорю, чтобы вы не думали, будто освободить Аллу просто. Генрих там ещё есть, зверь лютый, тоже официально в милиции числится. Он недавно жену утопил в ванне, когда та попросила его от мунизма отречься и покаяться перед батюшкой. Двое детей осталось – от её первого брака. А Генрих женился месяц назад по мунистским обычаям, на кореянке какой-то. Всё блессинг зарабатывают – пропуск в рай. И слушаются Виктора во всём – как роботы.

– А вы сами Виктора этого видели? – выпив ещё стакан вина, спросила Оксана.

– Нет. Слышала только, так и того хватило. – Снежана вставила в мундштук сигарету «Давыдофф» с ментолом, умело закурила. – Хотите? Или трубочку дамскую?

– Нет, спасибо. Сигарету возьму.

Сама не своя от волнения, Оксана охотно составила хозяйке компанию. Несмотря на большое количество выпитого красного вина, она оставалась совершенно трезвой.

– Знаю, что он – сын военного – кажется, ракетчика, подполковника. Мать у него трагически погибла, а отец женился на другой. Бабка их со старшим братом растила, и тётка ей помогала. Ну, из брата нормальный ворюга вырос; вместе с другими такими же авиагородок в Кубинке кавказцам распродаёт. Но Виктор с братом давно порвал. Одно время даже подумывал, не замочить ли его, чтобы не позорил фамилию. Но пока Яков, вроде, живой. Виктор-то его на три года моложе. Из Афганистана он вернулся с орденом, после тяжёлого ранения. Закончил в Москве юрфак, подался в КГБ. Очень интересовался всякими способами воздействия на психику. Ну, ещё он любую информацию про кого угодно может добыть, уничтожить даже сильно охраняемое лицо. Но ещё хуже, когда они квалифицированно сажают человека на иглу. Тогда его уже никакой нарколог не спасёт. Методы пыток у него какие-то свои, ни на кого не похожие. Отклонения у Виктора, максим говорил, после августовского путча начались; он всё рвался помочь гэкачепистам. Якобы знал, как быстро «Белый Дом» можно взять, отогнать собравшихся защитников. Но те всерьёз не восприняли предложение и проиграли. Когда путч провалился, Виктор месяц в нервной клинике лежал. После излечения был уволен по сокращению – кто-то донёс о его позиции. Кому нужен идейный противник? Виктор – мужик башковитый, пристроился в охране банка, и ребят своих там держит на законных основаниях. Так что ему лучше заплатить, я считаю. И сами здоровее будете, и девочка. Он ведь бешеный, контуженный. И ещё одно ранение у него было – еле выжил. Время от времени становится совершенно ненормальным, и тогда на всё способен. Вот он и Генрих, который из Чечни вернулся в позапрошлом году, – самые страшные люди. Я многих бандюков повидала, но таких больше в Москве нет. У них в банде все, впрочем, хороши. Волчата бездомные, шпана…

– Они действительно людям сознание отключают? – не поверила Оксана. – Начисто?

– Вроде бы да. При мне пяти парочкам вкололи какую-то дрянь. Наркотик для повышения либидо, чтобы снимать их можно было без отдыха восемь часов подряд. А вокруг красноухие черепахи ползали, ящерицы, вараны, змеи. Много на этом фильме Максим наварил. Так вот, эти сперва трахались, а потом потеряли сознание и похолодели. Руки-ноги не разгибались, давление у всех резко упало. Двое скончались потом, а остальные повредились рассудком. Дальше оказалось, что именно это Максиму и нужно было снять. И дали им первитин…

– Снежана так увлеклась беседой, что не брала «трубу» и на пейджер не смотрела, хотя комната то и дело наполнялась гудками и трелями.

– А Виктор добился разрешения на спецномера, ездит с мигалкой, и ни один гаишник его тормознуть не может. Так что, Ксюша, пооосторожней с ним! Сами не напоритесь, а то мама горько плакать будет…

– У меня нет мамы, – тихо сказала Оксана. – Только дочь.

– Ну, дочка!.. Не оставляйте её сиротой – заплатите лучше.

– Постараюсь. – Оксана промокнула губы салфеткой, поднялась из-за стола. – Спасибо вам за угощение, и за остальное тоже.

– Да чего там! – Хозяйка щелчком отправила свой окурок в пепельницу. То же самое сделала и Оксана. – Ежели девки не струсят, они вам поинтереснее истории расскажут. Значит, такие они у меня – Веста чёрненькая, волосы до плеч; а Инга – блондинка, на прибалтийку похожа. И стрижка у неё короткая. Вы их сразу узнаете. Но они могут не согласиться с вами работать, даже если я очень попрошу. Не всякому приятно про себя такое чужому человеку выкладывать.

– Я попробую их убедить.

Оксана сняла с валика дивана куртку. Подышала на ладонь, понюхала и скривилась. Неровен час, заберут в вытрезвитель, как последнюю ханыгу. А сегодня нужно ещё заехать на Каширку, в офис – Чугунов очень просил.

– Зёрен кофейных пожуйте, – со знанием дела посоветовала Снежана, выставляя на столик глянцево-пёструю баночку. Открыла её, поддев крышку ножиком. – Может, вам такси вызвать?

– Ничего, я на метро попробую.

Запихав в рот несколько зёрен, Оксана защёлкнула кнопки на куртке, поправила капюшон. Высокая, тонкая, со свежим ребячливым личиком, она выглядела школьницей старших классов, а не вице-президентом сыскного агентства и матерью четырёхлетней дочери.

– О-о, девочки возвращаются уже! Те, кого утром сняли, – Снежана подошла к окну и выглянула на улицу. – «Шевроле-Корвет» девяносто седьмого года выпуска. Великолепная машина нового поколения! Такие у нас клиенты… – с неподдельной гордостью заявила Снежана. – К нам один раз и «Роллс-Ройс» приезжал. Я бы тоже машину сменить хотела, да не могу пока. Езжу на «Порше-911».

– Наверное. Татьянин друг тоже захотел сменить машину и забрал пятьдесят тысяч долларов. Теперь эти деньги нужны мне позарез…

Тёмное бездонное небо показалось Оксане разинутой пастью, готовой в любой момент проглотить крошечного и беззащитного человечка. Светящиеся окошки рассыпались в пустоте, как лампочки на новогодней ёлке. Вино шумело в голове, слюна горчила от кофейных зёрен. А колени дрожали со страху. Сегодня пойти в бутик не удастся, значит, можно ехать домой или в офис, где до сих пор сидит Лёшка. Надо бы навестить его, беднягу, развеять печаль-тоску.

На проспекте 40-летия Октября подвернулось такси. Водила, заметив поднятую руку Оксаны, остановился.

– До Звенигородского довезёте? – Оксана старалась не дышать на него перегаром.

– Не, я в другую сторону еду. Короче, в парк, – пробубнил унылый парень в кожанке и клетчатом шарфе.

– А до улицы Генерала Белова? – не стала настаивать Оксана.

– Садитесь, – более благосклонно отозвался водила.

Не успела Оксана устроиться на заднем сидении, как её сознание затуманилось и растаяло в винно-кофейных парах. Более уютно и безопасно, чем здесь. Оксана не чувствовала себя даже в Сандуновских банях. Там её настигала тревога, мучили раздумья и нерешённые проблемы; тут же удалось враз отключиться и немного поспать. Спохватилась она только во дворе дома на Каширке, когда машина уже остановилась. Таксист удивлённо смотрел на спящую пассажирку и ждал, пока она проснётся и расплатится.

– Ой, извините! – Оксана чуть не сгорела со стыда. Она не помнила, как назвала адрес. – Сморило – я с вечеринки еду.

– Бывает, – смилостивился парень. Он аккуратно свернул деньги, положил их в борсетку.

Оксана же, глядя в нутро пустого кошелька, ошарашенно молчала. Но Алёне и Снежане необходимо было заплатить, иначе женщины не сообщили бы столь ценных сведений. Будь Александра Шульга платёжеспособна, она возместила бы расходы, получив в свои объятия Аллочку. Но клиентка окончательно разорилась, её мать и брат помочь вряд ли смогут, и придётся записать все издержки на свой счёт – по крайней мере, до тех пор, пока Александра не раздобудет деньги. Может быть, Чугунов согласится временно списать истраченные средства как расходы московского филиала агентства, но для этого нужно разрешение питерского шефа.

Впрочем, даже в случае получения категорического отказа Оксана не прекратила бы своей деятельности. Освободить из плена почти не знакомую девочку она должна была ради сохранения своего лица и счастья своей дочери. Если Оксана сейчас проявит равнодушие к чужому ребёнку, пострадать может её кровиночка. Самый родной человечек, без которого Оксане не жить…

По МКАД громыхали грузовики; из близкого лесочка тянуло прелью, как в Кубинке. И Оксана, остановившись посреди двора, жадно дышала ледяным чистым воздухом. Таксист уже давно уехал, а Оксана никак не могла заставить себя подняться в офис. Она скинула капюшон, подставила лицо сухому жалящему снежку, ловила его на язык и чувствовала, как с каждой секундой трезвеет. Сна в машине, недолгого и глубокого, хватило для полноценного отдыха – теперь можно всю ночь не ложиться.

Отправляясь в незнакомые места, где могло случиться всякое. Оксана не брала с собой ключи от бронированной двери офиса. Поднявшись на несколько скользких ступенек, она позвонила. Охранник, просмотрев изображения на мониторе, открыл без лишних вопросов.

– Игорь, Алексей у себя? – служебным тоном спросила Оксана.

– Да, вас ждёт. – Игорь, бритый, накачанный, но всё же мальчишка, уважал Оксану и даже робел перед ней. – Важные новости у него.

– Здорово!

Чувствуя необыкновенный прилив сил, окрылённая успехами и планами на будущее, Оксана вошла в пропахший кофе кабинет.

– Явилась?

Чугунов, попив из чашки, потянулся за столом. Он снял очки, которые надевал при работе на компьютере.

– Садись, гостьей будешь. Дорогу-то на службу не забыла ещё, Оксана Валерьевна?

– Забыла, да таксист подвёз.

Оксана шлёпнулась на вертящийся стул, вытянула длинные ноги в центр кабинета. Её стол стоял у окна, но дойти до него было лень.

– Я с Мариупольской.

– И как успехи? – Чугунов всё знал. – Расколола «мамку»?

– Ага. Много интересного, между прочим, узнала. Хочешь послушать?

– Естественно. Но сначала я доложу – ты же у нас вице-президент по Москве. Мне удалось связаться с Тулой и узнать, что Абдула-Фархада и его дружков задержали. Их было трое афганцев, и местная девица с ними…

– Прекрасно! И как они? Сознались или «горбатого лепят»? – Оксана застегнула чудом не потерявшуюся серёжку. – И где деньги?

– Деньги, к сожалению, они уже отдали хозяевам того рынка, на котором торговали. Родственник Абдула и два его друга были должны как раз пятьдесят тысяч баксов. Если бы не отдали, их обложили бы автомобильными покрышками и сожгли живьём. После такой кремации только горстка пепла и остаётся. До кризиса рыночное начальство соглашалось отсрочить выплаты, а теперь закрутился счётчик. Кому-то из афганцев пришла мысль добыть деньги у Татьяны Лукьяновой. Конечно, без наводки Абдула не обошлось. Только он один знал, где подружка прячет баксы.

– Ну, любовничек, в натуре! – Оксана пригорюнилась. – Значит, грины уплыли? А я уж подумала, что удастся за Аллу заплатить.

– С ней уже случилось то, что должно было случиться. То есть её изнасиловали, – хрипло сказал Лёша. – С ними такие дела не проходят – пожалейте, подождите. Смысла не было мотаться в Кубинку, но что уж теперь!.. Ты, кажется, пьяная в хлам? Или я ошибаюсь?

– Есть немного, – призналась Оксана. – Кофе нальёшь?

– О чём речь! Минутку. – Алексей повозился у кофеварки, наполнил чашку до краёв. – Держи. И докладывай, что узнала. Есть хочешь? Я тут суп сварил из пакета и гречневую кашу.

– Да нет, меня Снежана угостила армянскими яствами, так что и до завтрашнего обеда хватит. – Оксана осторожно, чтобы не обжечься, поднесла чашку к губам. – В больницу дозвонился?

– Александра без изменений. Ни ходить, ни говорить не может. О золовке ничего не знает. Но угроза жизни, говорят, миновала.

– Ничего, я её вылечу. – Оксане сейчас казалось, что она в силах свернуть горы. – Кстати, когда Татьяну хоронят? Не выяснил?

– Хоронят на Мыльной горе, рядом с бабушкой шестнадцатого ноября, в полдень. Блин, за два месяца половины семьи не стало!..

– Кошмарная очень в этом году, – грустно сказала Оксана. – Шестнадцатое у нас – понедельник? Или я ошибаюсь?

– Да, понедельник, – Лёша отвернулся от настенного календаря, достал сигареты, закурил.

– Слушай, а в Тулу никто в воскресенье или в понедельник не собирается из наших? Вроде бы, трое там родственников имеют…

– Игорь как на пятнадцатое отпросился – у его матери день рождения. Я разрешил взять машину. – Чугунов стряхнул пепел.

– Отлично! – Рука Оксаны дрожала, и кофе плескался через край чашки. – Вот Игорёк меня и отвезёт. Переночую в гостинице, и поездом вернусь.

– Тебя?! Опять смываешься? – Чугунов даже поперхнулся. – А работать кто будет? У нас семь дел не раскрытых…

– Я отработаю – ты меня знаешь. Но Таньку проводить я обязана. Провожу и шестнадцатого же вечером назад…

* * *

Снежана описала девочек так точно, что Оксана могла бы и не спрашивать их имён. На продавщицах потрясающе смотрелась дорогая форма, состоящая из короткой чёрной юбки, приталенного пиджака и туфлей на высоких тонких каблуках. Девочки были элегантно причёсаны, сияли ослепительными улыбками, и каждой из них визажист индивидуально подобрал макияж. Готовность заниматься с каждым покупателем хоть всю ночь внушала к ним симпатию с первого взгляда. Заметив на ухоженных руках девушек французский маникюр с белым, как эмаль, лаком, Оксана вспомнила Сашу – у той был такой же.

Несмотря на свой относительный достаток, Оксана никогда не бывала в шикарных бутиках, и потому готовилась к визиту целый день, стараясь придать собственному облику черты пресыщенной жизнью юной бездельницы.

Парик она выбрала каштаново-красный. Полночи мокла в ванне и одновременно держала на лице маску из трав и мёда. Перед уходом из дома вдела в уши бомбошки с гранатами и завернулась в симпатичную бобровую шубку, взятую Чугуновым напрокат в меховом ателье. Особенно нравилась Оксане переливающаяся, шуршащая подкладка с эффектом «шанжан».

Не решившись в таком виде сунуться в метро, Оксана вызвала к подъезду такси, назвала адрес бутика и всю дорогу думала, с чего начнёт разговор. Хорошо, если Снежана исполнила обещание и позвонила девчонкам, предупредила их о визите гостьи. А если нет, придётся начинать с истоков, объяснять, в чём затруднение, давить на жалость и намекать на вознаграждение. И чёрт ещё знает, сколько это займёт времени, которого и так мало.

Оксану у порога встретила Веста, похожая на манекен, который рядом, в витрине, демонстрировал ожерелье за восемьсот долларов. Оксана, придя в бутик по конкретному делу, не смогла побороть любопытство и принялась, как в музее, изучать торговый зал. По взгляду Весты она поняла, что Снежана девушек предупредила, но сразу приступить к делу показалось слишком опрометчивым. В магазине много народу, и ради конспирации стоит чуточку потерпеть.

Вон, пожалуйста, по три костюма справа и слева. Довольно невзрачные, если не считать имён кутюрье на пластиковых табличках. А Веста ждёт, посверкивая алмазными звёздочками на мочках ушей – ей очень хочется посекретничать.

Немного погодя, проводив толстую капризную даму, подплыла к их компании и голубоглазая блондинка Инга. Ещё три продавщицы, не посвящённые в тайны, ломались перед высокой тёткой в трусиках и в лифчике, которая, не стесняясь даже охранника, требовала себе новые и новые наряды. Её супруг, понурый и очень по сравнению с нею маленький, обречённо подсчитывал, хватит ли в бумажнике денег на оплату сумасбродств благоверной.

Ещё две дамочки хватали то одну, то другую вешалку, и тут же возвращали всё на место – им нравился сам процесс. Бабулька в плюшевой жакетке придирчиво изучала многочисленные флаконы и модельные туфли, разложенные и расставленные на белом шёлке. Сверху на витрину лился фиолетовый потаённый свет.

– Добрый вечер! – Оксана заметила, как обе девушки подмигнули ей, и сама медово заулыбалась, заиграла глазами. – Мне юбка нужна…

– Пожалуйста, пойдёмте!

Веста с Ингой схватили Оксану под локти, сгорая от нетерпения. Похоже, они совершенно не боялись угроз Виноградова, или же Снежана неточно изложила суть дела.

– Вот три модели. Будете мерить или сначала посмотрите коллекцию?

Инга особенно выделила два последних слова, и Оксана поняла намёк. Скорее всего, во время показа коллекции по видео можно будет побеседовать в другом помещении, не вызывая подозрений.

– Сначала коллекцию посмотрю, – после непродолжительного раздумья решила Оксана. – Вы юбки отложите, а после я их примерю.

– Обязательно! – Веста взмахнула ресницами, как опахалами.

Пройдя мимо усатого мужика в пальто до пола, который самозабвенно копался в трикотаже фирмы «Козетта», Инга и Оксана проследовали на лестницу. По ней поднялись на второй этаж, в уютную, уставленную креслами и диванами, комнатку. Инга включила плафон под потолком, затем – видеодвойку. Указала Оксане на полукреслице, придвинутое к журнальному столику. Скорее всего, в таком положении клиентка оказалась спиной к видеокамере, и продавщица могла немного расслабиться. Оксана поняла, что девочки очень тщательно подготовились.

– Говорите тихо, я услышу, – прошептала Инга, подставив ушко, тоже с алмазной звёздочкой. Наверное, девушкам серьги выдавали вместе с формой на время смены. – А смотрите на экран.

– Поняла.

Оксане не было никакого дела до моделей, демонстрирующих коллекции всемирно известных дизайнеров одежды, но она старательно изображала интерес. В комнату неслышно вошла Веста с тремя отобранными юбками в руках.

– Можно будет и здесь померить – вон там кабинка. И она гораздо более просторная, чем внизу.

Восточная красавица говорила приятным грудным голосом. Прибалтийская фея благовоспитанно молчала, дожидаясь своей очереди.

– Обязательно примерю, только посмотрю дефиле.

Оксана уже втянулась в эту игру. Примерить юбки придётся, чтобы не вызвать подозрений – ведь это помещение тоже просматривается. Кроме того, нужно будет пригласить за занавеску продавщицу и вручить ей гонорар на двоих.

– Я давно хотела познакомиться с этой коллекцией…

– Снежана объяснила, что вам нужно, – показывая рукой на экран видео и склонившись к Оксане, прошептала Инга. – Здесь всё это опасно обсуждать, да мы и не знаем ничего. Нас держали в одном доме, а ваша девочка может быть совсем в другом. Но адрес одного интересного дядьки дадим, и он обязательно придумает, как вам помочь. Настоящий подвижник, он много инвалидов и детей вытащил из цыганского рабства. У него агентов тьма, всё могут разнюхать.

– Мы утром связались с ним, – вступила в разговор Веста, присаживаясь рядом с Оксаной и демонстрируя ей швы на юбках – И он согласился. Потрясающий человек! Сколько раз били его, покушения устраивали, в тюрьму сажали по ложным доносам – а он всё равно воюет с несправедливостью. Вы ему верьте.

– Заплатить-то придётся, кто спорит, но дело стоит этого. Ему агентов содержать надо, а они даром не станут пахать, – продолжала Инга.

Она достала из кармана жакета глянцевую рекламку с изображением различных юбок и пожала Оксане. Та сразу же заметила написанный на месте контактов адрес и телефон, положила листок в ридикюль.

– Он не может видеть, как людьми торгуют, и старается помочь. А те, кем вы интересуетесь, тоже торгуют…

– Менты у них на жаловании, да и связываться не хотят. Тогда наш дядечка начинает действовать. У моей подружки сына умудрился вытащить от цыган, а то увезли бы из Москвы. Ищи его тогда!

Веста агитировала Оксану так пылко, словно действительно хотела всучить ей юбку. Сказывался азарт продавца, пристраивавшего товар.

– Мало-помалу он обзавёлся группировкой, и многие цыганские притоны они сами разгромили, документы рабов отняли. А милиция их за это ещё и по сто шестьдесят второй статье, за разбой, привлекла. Но Володька как-то вышел, отмазался, – успокоила Веста. – С виду он мужичок плохонький, но содержит магазин автозапчастей. У него мать без ноги осталась – под машину попала. Сам он в колонии сидел. А потом понял, что воровством и грабежами заниматься грех. Многим в долг давал деньги и назад не брал. Умеет он людей убеждать, и идут за ним…

– Только по острию все они ходят, – вздохнула Инга. – Многие такие неблагодарные, просто ужас! Когда Володьку арестовали, освобождённые даже защитить его не пришли. И родители тех детей, которых он от цыган отбил, тоже не почесались. Да я бы памятник ему поставила, не то, что свидетелем выступить!.. – Инга вытерла глаза кружевным платочком и вымученно улыбнулась. – Он нам с Вестой так помог! Остаток долга Максу выплатил, и нас отпустили.

– Спасибо вам, девчата. – Оксана рывком поднялась с кресла. – Куда пройти, чтобы юбки померить? Вы глянете, идёт ли мне.

– Обязательно! – согласилась Веста.

Они с Ингой терпеливо подождали, когда Оксана задёрнет занавеску, натянет узенькую зелёную юбчонку, трещавшую даже на её стройной фигуре. Наконец клиентка позвала Ингу за занавеску и вручила ей две сторублёвые бумажки. Инга тут же сунула их в кармашек жакета, никак не выразив своего отношения к сумме гонорара.

– Я ещё зайду завтра, – громко предупредила Оксана – специально для записи на плёнку.

В сопровождении продавщиц она вернулась в зал, где появились новые посетители – школьницы с рюкзачками. Они забрели в царство туалетов и духов от нечего делать. Оксану осмотрели с интересом и уважением, расступились перед ней.

Повезло, что Володя живёт совсем неподалёку от неё – тоже на Пресне, в Столярном переулке. Бархатный костюмчик лучше снять – раз инвалидов и бомжей спасает, значит, сам на них похож. Бессребреник, немного не в себе, так что лучше всё-таки переодеться, а после мчаться к нему немедленно. На завтра запланирована поездка в Тулу – охранник Игорь перенёс отбытие на субботу, и Оксане пришлось поторопиться.

На рекламке написано, что найти дома Володю можно только после восьми вечера – отлично. Как раз останется время, чтобы сбегать домой и пообедать. Скорее даже поужинать – так будет точнее.

* * *

Через два часа по Столярному переулку брела беззаботная девчонка в куртке и лыжной шапочке, с рюкзаком за спиной. Она то и дело выпускала изо рта пузыри, а когда резинка лопалась, снова принималась жевать. Адрес она запомнила и с запиской не сверялась. Просто скользила по ледяным дорожкам подошвами бразильских шнурованных ботинок, глазела по сторонам и искала железную дверь со звонком. За ней помещался магазинчик, где Володя торговал запчастями и автокосметикой, а ближе к ночи принимал жаждущих и страждущих. Оксане очень не хотелось сейчас с кем-то из них встретиться, но пока наблюдения за собой она не замечала.

Держась за железные холодные перила, Оксана взобралась по крутой лесенке и позвонила. Некоторое время реакции не было; но вдруг неожиданно громко заскрежетал замок, и появился мужик в ватнике и кирзачах. Был он под хмельком, но соображал ясно. Черты его измождённого, бескровного лица не запоминались, и глубоко посаженные глаза прятались под давно не стрижеными лохмами.

– Привет! – громко поздоровался Володя. – Вы – Оксана?

– Я. – Она поёжилась.

Разительный контраст между сияющим бутиком и мрачным двором подействовал удручающе. Закралось сомнение – а нужно ли это всё? Искать Аллу, швыряя направо-налево собственные деньги, без всяких надежд получить гонорар; шляться по злачным местам; доверяться незнакомым людям, которым, может, и верить-то нельзя…

Почему они все такие предупредительные и покладистые? В лучшем случае хотят отомстить Максу Виноградову за собственные унижения. Плата за показания тоже играет роль, без сомнения. А вдруг бабы просто жалеют бедную девочку, над которой надругались бандиты? Женское сердце мягкое, как воск, и моментально тает. У Алёны и Снежаны есть дети, они могут представить, каково сейчас приходится Аллочкиной матери. Насчёт Весты и Инги Оксана не знала, но почему-то ей казалось, что девушки ещё не обзавелись потомством; они просто выполнили пожелание «мамки».

– Тогда пошли, – приказал Володя, запирая дверь на ключ. В магазинчик он Оксану не впустил. – Ничего, тут недалеко.

– А точнее нельзя?

Оксане не хотелось тащиться в неизвестность за этим подозрительным типом, от которого тошнотворно пахло смесью слабого уже перегара и крепчайшего, типа самосада, табака. Лично она у Володи косметику покупать не стала бы.

– На Малой Трёхгорной, угол Рочдельской. Там на чердаке один парень живёт, я ему задание насчёт тебя дам. С потом связь держать будешь, – невозмутимо объяснил Володя.

Он шёл чуть впереди, основательно, по-крестьянски вдавливая кирзачи в замёрзшие лужи. Оксана плелась сзади и благодарила судьбу за то, что знает эти места. Вот сейчас они выйдут на Трёхгорный вал, по нему дотопают до Рочдельской, а там выйдут в Малый Трёхгорный переулок – неподалёку от фабрики.

Над их головами горели фонари, а в вышине летели белые облака, то и дело закрывая звёзды. Стареющая луна появлялась утром; когда Оксана видела её из окна спальни, сразу грустнела. И сейчас ей ужасно захотелось отделаться от Володи, удрать домой. Вот он, рядом, темнеют окна родной квартиры. Но нужно идти…

– Володя, а вы много народу спасли? – нарушила молчание Оксана.

– Да не считал я! Кого спас, все мои. Жалко мне калек, смотрю на них и мать вспоминаю. А ну как бы её забрали в рабство да заставили попрошайничать? Понимаю, как тяжко без ног, а таких больше всех эксплуатируют. Кое-кого из них я даже на работу пристроил потом. Некоторые дали свои адреса, и я родителям написал, родственникам, чтобы приехали за ними. Кое-кто сам от меня сбежал. Бывали и тупые, которые и по второму разу в рабы попадали. Опять их спасал, но домой к себе не водил уже. Сами, значит, виноватые. Во второй раз трудно фраернуться. Да и мне мало радости их у себя держать. Бывает, менты вломятся ко мне в магазин, а с ними цыганский барон, весь в золоте, рабов своих ищет. Приходится на чердаках их прятать. Но тот, к кому мы идём, у цыган никогда не был. Я ему в другом помог. Гошке-то. У него беда случилась – мать по пьянке под трамвай насмерть попала. А отец лохом оказался первостатейным. Впустил девчонку в квартиру – она умоляла защитить от насильников. На второй день пришла с водкой, с закуской. Ночь провела с мужиком, будто в благодарность за спасение. Я утром явились два амбала, якобы братья несовершеннолетней девушки. Сказали, что мужик её обесчестил, но, если отдаст квартиру, всё простят. Он испугался, Гошку на улицу вытурил, и сам бомжевать пошёл. Уехал куда-то с поездом уже два года назад. Гошка в соседнем с моим магазине ящики таскал, тем и жил. Ему восемнадцать сейчас. Я его приручил, взял к себе на работу. А он влюбился в проститутку, которая около метро в ларьке работала. И ушёл от меня, стал с ней жить по чердакам. Она иногородняя – из Харькова. Сын у них, около года уже. Из-за мальца их с чердаков то и дело гоняют – плачет он, всё слышно. Вот, прибыли.

Владимир открыл скрипучую дверь, потом набросил массивный крюк.

– Сейчас по лестнице кверху, а потом – на чердак. Залезешь или Гошку вниз позвать?

– Залезу, не беспокойтесь.

Оксане очень хотелось посмотреть, как живут на чердаке бродяги, да ещё с ребёнком. За то и любила она свою работу, что вместе с хорошей зарплатой и моральным удовлетворением получала ещё и бесценный жизненный опыт.

– Тогда давай след в след за мной. Я свет выключу, а то жильцы увидят, что к ним ещё и гости шляются. Заругают, – просипел Володя Оксане на ухо. – А Гошка парень – что надо. Кормилец, опора крепкая. Колотится, как проклятый. Грузчиком, сторожем колымит. Бывает, всякие просьбы деликатные исполняет. Ну вроде как твоя… Лишь бы заплатили, в так – не до жиру.

– И сколько он возьмёт? – опасливо осведомилась Оксана, поднимаясь по крутой лестнице и нашаривая рукой исцарапанные перила.

– Это ты с ним договаривайся. Но баксов триста нужно дать, семья у него всё же. А вдруг убьют или ранят? На что Ирка жить будет?

– Ещё терпимо, – вздохнула Оксана и почувствовала себя полной дурой.

Выгонит её шеф из агентства и правильно сделает. Не может она растрачивать казённые деньги. Только своим хозяйка, но для чего нужна эта филантропия, особенно когда уже никто и не просит помочь? Народу и собственные-то заморочки по фигу, а она чужую боль к сердцу принимает. А потом эта же самая Саша и знать её не захочет…

Они поднялись на последний, кажется, шестой этаж, и Володя лязгнул в темноте каким-то железом. Достал из кармана фонарик, зажёг его и осветил перекладины лесенки, ведущей на чердак.

– Лифт сломанный у них уже с месяц, наверное… Давай, карабкайся, а я тебя снизу подстрахую. Постучись снизу в люк, Гошка и откроет. А. может. Ирка. Они ещё не спят в это время.

Откуда-то воняло тухлятиной и переваренной капустой. Оксана, дыша ртом, ухватилась за перекладину, а на самую нижнюю поставила ногу. Она понимала, что придётся лезть в смрад и в грязь, оделась-обулась соответственно. Зря перчатки дома оставила – тут и чесотку подхватить недолго, и лишай, и вшей. Дома сразу же в ванну нужно нырять, чтобы потом долго не лечиться…

Чувствуя, как на зубах скрипит песок, Оксана, насколько смогла, вытянула руку и костяшками пальцев постучала в створку. Володя переступал на лесенке, сопел и молчал, деликатно придерживая Оксанины лодыжки. Решив, что Гошка с Иркой не слышат, она повторила стук.

Люк открылся, оттуда брызнул свет, показавшийся очень ярким после кромешной темноты. Две мускулистые руки высунулись из квадратной дырки и легко, будто Оксана ничего не весила, втащили её на чердак. Плосколицый парень с усами подковой помог взобраться и Володе. Оксана удивилась, заметив, что молодой бомж выглядит сытым, чистым, нормально побритым, да ещё носит недешёвые кроссовки «Босс».

Далее Гошка зарыл люк, отряхнул «варёнки» и весело поглядел на гостей. Володя пришёл сюда не впервые, но Оксана с изумлением озирала картонную кроватку, в которой гулил пацан месяцев десяти от роду. Ещё на чердаке обнаружились матрас с двумя подушками и шерстяным одеялом, табуретка, заменяющая стол, одноразовая посуда из кафе и единственная эмалированная кастрюля на той самой табуретке. Нехитрое детское бельишко сушилось на протянутой под крышей верёвке. Под ногами хрустели сухие ветки, шуршали листья – из-за них на чердаке пахло лесом, а не отвратительной стряпнёй.

– Специально постелили, чтобы шаги заглушать, – пояснила возникшая ниоткуда худая большеглазая девушка в косынке и мужской рубашке. На шее у неё висела монетка с дырочкой. – Здесь тепло, не сыро, и Гошке-маленькому не дует. На зиму глядя, куда бежать, если милиция приедет? Вот мы Гошке рот по ночам и зажимаем, чтобы не орал. Меня Ириной зовут, – представилась девушка, смущаясь.

– Георгий. – Парень крепко пожал Оксанину руку. – Садитесь вот, – он добыл из угла обшарпанную скамеечку. – А Володя, как всегда, на пол.

– Вестимо, – согласился Володя, доставая из-за пазухи бутылку спирта «Троя» с женьшеневой добавкой. – А кормящей Ирке – лимонад.

– Хотите винегрета? – оживилась Ира, принимая пластиковую бутылку с абрикосовым напитком. – Гошка на Тишинском рынке натурой за работу берёт. Воблу приволок, но мы её съели. Хлеб вот остался…

– Да что вы! – Оксане казалось, что всё это её снится – и чердак, и фонарь, и две бутылки на табуретке. – Ничего не нужно. Вот, держите. – Оксана сняла со спины рюкзак, достала оттуда кошелёк, вынула третью за день сторублёвку. – Не отказывайтесь, я всё равно должна буду Гоше. Купите маленькому вкусненького, да и себе тоже. Вам сколько лет, Ира? Восемнадцать?

– Через пять дней исполнится. – Ирина без разговоров взяла деньги и тут же отдала их Гоше. – А маленький в новогоднюю ночь родился. Подарок нам вот такой был!..

– Здесь? На чердаке? – Оксана обхватила колени руками. Ей хотелось взять из коробки мальчика, поносить его, поиграть, но было как-то неудобно. – Кто роды принимал?

– На чердаке, только не на этом. На Ямском Поле… Нас оттуда сразу же прогнали, – спокойно объяснила Ира. – У Гошки медсестра знакомая, из больницы – её и позвали. Я в роддом не поехала – боялась, что ребёнка отберут. Мы ведь без родителей и без дома. Сына до сих пор не зарегистрировали, только покрестили на Ваганьковском кладбище…

Ирина подошла к коробке, взяла на руки весьма упитанного любопытного мальца, одетого в девчоночье платьице и в белые колготки. Наверное, родители, во всём себе отказывая, покупали бутузу калорийные смеси. Оксана сделала Гошке-маленькому «козу», и он заулыбался. Ира любовно пригладила его светлые волосёнки.

– Как же можно тут жить? – Оксана уже знала, что чердак этот будет ей сниться до конца дней и мерещиться наяву.

– А у нас с Гошкой одна группа крови! – тихо рассмеялась Ира. – Получается, мы родня. А, значит, всегда поможем друг другу.

– Да, любовь и кровь – не только рифма, – глубокомысленно согласился Гошка. – Короче, так, Оксана. Триста баксов вы мне даёте в начале, а потом посмотрим, чего получится. Если девочку выручим, на радостях ещё двести отжалеете.

– Когда выручим, тогда и посмотрим.

Оксана с ужасом подсчитывала, во что обойдётся ей эта авантюра. Но отказаться она стеснялась, к тому же дело зашло слишком далеко.

– Выпьем за удачу! – провозгласил Володя, и они с Гошей чокнулись гранёными стаканами. Оксана на вопросительный взгляд Гоши замотала головой, а Ирина выпила лимонад. – Гога, завтра заедешь ко мне в гараж, возьмёшь шлем и мотоцикл, понял? Рынки свои забрось, здесь тебе больше заплатят. Я говорил уже…

– Да понятно всё, Володь, – серьёзно согласился парень. – Я этого козла в лучшем виде выпасу, – убеждённо сказал он. Должно быть, Оксанина щедрость окончательно покорила его сердце. – Мне только номер «тачки» нужен и краткое описание. Через недельку доложу, где бывает, что делает. Да, я сам-то Максима не видел, мне фотка его нужна. Бритым-то он по морозу хилять не станет…

– Оксана всё покажет, – Владимир разлил спирт, разбавил водой. – Слышь, Гога, ты где болтался три дня? Я тебя искал-искал, блин, нужно было магазин постеречь. Заработать бы мог…

– В Королёве под облаву влетел. В «обезьянник» окунули, – степенно ответствовал Гошка. – Всё бы ничего, да Иринку жалко было. Она голодная сидела, да ещё пацаны неподалёку клей нюхали. Боялась, что увидят её и взрослым скажут. Вроде, пронесло. И выйти не могла – ребёнок мешает. Пришлось мне ментам всю выручку отстегнуть – я в Королёве на станции ящики грузил. Потом с ребятами в «Джунгли» зашли, а там – облава. Теперь Ирка хоть при «бабках» будет, если что. А я завтра со своими попробую стыкнуться – у них у всех мотоциклы. Подороже это всё стоить будет, зато надёжнее. Но не намного, не бойтесь…

– Чего мне бояться!

Оксана посмотрела на часы. Ей хотелось как можно скорее покончить с переговорами и уйти отсюда. Володя же, как она поняла, собирался гостить до глубокой ночи.

Заплакал в коробке Гошка-маленький. Ира, жуя хлеб с принесённым Володей салом, нехотя поднялась с веток, пошла его успокаивать. Тем временем Оксана достала из рюкзачка пакет с фотоснимками.

– Вот эта машина, номер чётко пропечатан. Видишь?

– Не слепой! – Гошка-старший откровенно восхитился качеством снимков, но чувства свои сдержал. – Скрытой камерой фоткали?

– А вот это – сам Виноградов, – продолжала Оксана. – Он может переодеться, но гримироваться вряд ли станет. – На снимке был изображён Максим в обществе Генриха Смулаковского у подъезда в Кузьминках. – И второго, который с ним, если повезёт, проверьте. Мне он тоже нужен. Я назову четыре места, где точно можно засечь Виноградова и Смулаковского. Последний проживает в Кузьминках на Волгоградском проспекте; точный адрес записан на обороте фотографии. Вторая точка – Онежская улица, неподалёку от Головинского кладбища. Сам Максим прописан на проспекте Мира, около Протопоповского переулка. И, хотя это гораздо труднее, желательно проверить дачу в Баковке. Она закреплена за видным милицейским чином, и Виноградов там бывает. Но криминала, возможно, в этом и нет. Просто начальник решил девчонку заказать на ночь…

– Проверим. Ребята помогут, – чётко, по-военному сказал Гошка.

– Завтра утром встретимся, а потом три дня я буду очень занята. Чтобы не было проблем, сразу передам тебе первый взнос. Давай в десять у круглого павильона метро. Я тебе просто отдам конверт, куда вложу триста баксов.

– Идёт! – Усики Гошки задрожали от радостного возбуждения.

– Вот моя визитка. Только не потеряй её, пожалуйста. Тут все координаты, какие могут потребоваться для связи. Предпочтительнее всего звонить мне домой, по вечерам, или на мобильный.

Оксана поднялась со скамеечки, давая понять, что разговор на сегодня окончен.

– Ир, я провожу Оксану, и пожрать куплю заодно. Сегодня мы богатые! – Гошка накинул куртку. – Чего хочешь, всё принесу.

– Колбаски купи, если сможешь, – робко попросила Ира. – И йогурт Гошке – он любит. Клубничный, ладно? А водки не бери больше, хватит.

– Не возьму! – торжественно пообещал Гошка-старший. – Хлеба, чаю и молока пакет. Картошка есть пока. Мы не чердаке-то не варим, сами пожара боимся. Короче, одна бабулька со второго этажа на кухню пускает. Жалеет нас, а Гошку – особенно. У неё же моемся, стираем.

– Молодец она. Вот таким в раю место. – Оксана буквально кожей ощущала радостное нетерпение обитателей чердачного рая. – Володя, вы остаётесь?

– Побуду с Ириной, пока Гога не вернётся. Страшно ей с малым одной, да ещё вечером.

Володя предусмотрительно допил остатки из бутылки и улёгся прямо на кучу веток, сунул под голову скатанную куртку. Ира укачивала младенца, сидя на замызганном матрасе.

– Гога, ты не беспокойся. Со мной не пропадут.

– Спасибо тебе, Володя. Ты, короче, отдыхай пока, а я буду скоро. – Гошка открыл чердачный люк и с ловкостью обезьяны спустился до половины лесенки. – Оксана, вы сползайте потихоньку – с непривычки оступиться можно. А я сейчас карманный фонарь включу. К нему батарейки надо купить. Уже садятся. – Гошка по-джентельменски спустил Оксану на пол, взял под руку. – Пойдёмте осторожнее. Вы где живёте?

– На Звенигородском, угол Пятого года. – Оксана помахала смотревшей сверху Ирине, и та закрыла люк. – Между прочим, неподалёку отличный колбасный магазин. Раньше со всей области туда приезжали в очередях стоять.

– Знаю-знаю, – пробурчал Гошка. – Туда и пойдём – по пути.

Непринуждённо беседуя на случайные темы, и не касаясь больше главного, они дошли, почти добежали до магазина. Около витрины Оксана рассмотрела физиономию Гошки с синяком под глазом и блаженной улыбкой на устах. Парень втягивал вздёрнутым носом колбасный дух, и на его жилистой шее ворочался острый кадык.

– Ну, я пошла. До завтра. – Оксана, немного смущаясь, вздёрнула рюкзак на плечо. – Перед ребятами поручись за меня.

– Замётано.

Гошка потоптался, не зная, как именно следует прощаться, и Оксана первая протянула ему руку. Шершавая широкая ладонь Гошки едва не расплющила её пальцы. Кто же из него вырастет, если в восемнадцать лет, да на скудных харчах, он такой силач.

– Всё сделаю, как договорились.

– Спокойной ночи. – Оксана наконец-то отделалась от спутника.

Она нырнула в темноту и, отводя от лица ветки, постоянно спотыкаясь на комьях мёрзлой земли, завернула в свой двор. И оцепенела – у её подъезда стоял белый «Мерседес».

У Оксаны пересохло во рту, сердце под рёбрами запрыгало галопом – неужели?.. Они же не договаривались о встрече сегодня. Потому Оксана и мобильник не взяла с собой, выпала из пределов досягаемости, исчезла бесследно. А он, конечно, ждал, звонил. И, наверное, обиделся. Надо оправдаться, объяснить, что отлучилась по службе.

Прижав руки к груди, Оксана пыталась немного успокоиться, но не могла. «Мерседес» трогательно соседствовал с её «Ауди», и Оксана вспомнила, как однажды, отогнав свою машину в ремонт, возвращалась домой на переднем сидении этого лимузина. Отлаженный и ухоженный, «Мерс» мчал Оксану по Москве бережно, мягко, сложно стараясь лишний раз не тряхнуть.

Они не лихачили, пропускали психов, обгоняли «чайников», и Оксане казалось, что именно тогда она и стала королевой трассы. В этом автомобиле всегда были наготове «стольник» для гаишника, бутылка коллекционного шампанского или выдержанного коньяка, кассета с романтической музыкой и несколько пачек модных презервативов на выбор.

– Ты давно ждёшь? – вкрадчиво спросила Оксана, незаметно подкравшись сзади к «Мерсу».

Сидящий за рулём мужчина в кожаном пальто и пёстром кашне задумчиво курил сигару и внимательно разглядывал букет розовых роз – нежных, будто вылепленных из крема. Он всегда привозил по пятнадцать штук, и всё время – разных. В прошлый раз Оксана оставила в вазе розы сорта «чёрный бархат», но жёлтых не было никогда.

– Нет, минут пятнадцать всего. Звонил и в квартиру, и на мобильный. По пейджеру ты тоже не отвечаешь. Замучили труды праведные?

Он вышел из машины, вручил Оксане розы. Она вспыхнула до корней волос, как если бы это было их первое свидание. Да, первое – после фешенебельного бутика и бомжиного чердака. Побывав в царстве нищеты и в обители богатства, Оксана оказалась на острове любви.

– Да, непростой денёк выдался. – Оксана схватила розы в охапку, шурша обёрткой и ленточками.

– Это связано с делом Александры?

Её гость вытащил из салона коробку конфет в виде огромного сердца, бутылку шампанского «Круг» и ананас.

– Сегодня у нас будут ананасы в шампанском. Ты как-то сказала, что хочешь попробовать.

– Очень хочу! Спасибо тебе! – Оксана, пользуясь темнотой и тем, что во дворе никого не было, крепко поцеловала его в губы. – А что касается дела… Да, очень у Саши сложные проблемы, с наскока не решить. Вот и сегодня в двух местах побывала.

– И как успехи? – Гость запер дверцы «Мерса», подёргал за ручки.

– Пока не спрашивай, не надо, – жалобно попросила Оксана. – Мне так всё это надоело! Когда разберусь получше, расскажу.

– Я уже раскаиваюсь, что попросил тебя взять это дело. Ты совершенно с лица сошла, а результат невесёлый. Саша в больнице, её дочь – в заложниках у бандитов.

Он подождал, пока Оксана наберёт код, и распахнул перед ней дверь.

– Заводишь меня? – Оксана нажала кнопку и вызвала лифт. – Правильно делаешь, я люблю бороться с судьбой. Но клянусь – в том, что произошло с Александрой, я не виновата. Предательство и глупость иной раз оказываются сильнее чести и разума, каким бы мощным они ни был. Там именно так и получилось.

– Конечно, ты не виновата.

Он вышел из лифта первым. Это противоречило правилам этикета, но диктовалось необходимостью постоянной страховки. У лифта Оксану вполне мог ждать враг. Работая в сыскном агентстве, да ещё на руководящей должности, она входила в группу риска. Правда, пока покушений удавалось избегать.

– Подожди, я отопру. – Оксана нащупала брелок во внутреннем кармане куртки. – Чёрт, руки дрожат…

– Где ты была сейчас? Сидела в засаде или пила с бродягами?

– Ну, ты прямо Шерлок Холмс! Между прочим, свою трубку «Данхилл» ты у меня оставил в прошлый раз. Сегодня можешь забрать.

– Отлично! А я думал, что больше своё сокровище не найду. Между прочим, «Данхилл» – жемчужина моей коллекции.

– А я действительно пила с бродягами. Вернее, пили они, а я сидела рядом. – Оксана шагнула в переднюю, зажгла светильник.

– Ничего, мы это исправим. Сейчас будешь пить ты.

Электрические искры играли в многочисленных витражах. Жёлтый круг лёг на деревянный потолок, и мягкий липкий коврик приглушил шаги. Человек, поджидавший Оксану в машине, бывал здесь и раньше, а потому не чувствовал себя чужим. Он помог девушке снять куртку, повесил её в шкафчик, сделав вид, что не замечает ни испачканных джинсов, ни грязных рук возлюбленной. Оксана же торопилась стать другой и снова, уже в который раз, измениться.

– Но ты же не собирался сегодня ко мне, – сказала Оксана, снимая кошмарного вида ботинки, побывавшие сегодня, по крайней мере, в двух злачных местах столицы. Гость тоже сменил обувь – здесь его всегда ждали домашние туфли.

– Я просто захотел тебя увидеть. Когда не удалось дозвониться, решил немного подождать. Почему-то чувствовал, что ночевать ты придёшь. И ещё хотел узнать, как дочка. С ней всё в порядке?

– Не сглазить бы, нормально. – Оксана подхватила на руки персидскую кошку, которая лениво позёвывая, выползла из-за дверей. – В дочкиной комнате сейчас Кларисса спит.

Щёлкнул выключатель, и оба заглянули в детскую – с качелями, шведской стенкой и выдвижной кроваткой, – всё, как прежде. Портрет кумира Гарика Сукачёва, детский компьютер и куча обёрток от кубиков «Магги».

– Хочет выиграть миллион…

Оставив гостя в комнате дочери, Оксана поспешила в ванную, набрала в таз воды и бросила туда розы, решив обработать их попозже. Сейчас времени не было, подпирали другие дела. Нужно принять душ, одеться, подкраситься. И быстро, с помощью кухонного комбайна, приготовить ужин на двоих.

– Хочешь кофе? – Оксана метнулась на кухню.

– Я сам сварю.

Её гость снял пиджак и галстук, закатал рукава сорочки. Они разминулись в дверях, обменявшись скользящим поцелуем. До того, как лечь в постель, они на мелочи не разменивались.

– Тогда я пойду ополоснусь. Не скучай.

Оксана, торопясь и нервничая, закрылась в ванной. Включила воду, сорвала с себя одежду, встала под душ. Меняла силу струи, пускала то холодную, то горячую, и ругала себя за то, что не выбралась ещё раз к массажистке. Достала из зеркального шкафчика гель, бритву, крем, а после – ореховое масло. Из замотанного сыщика Оксана превратилась в обольстительную наложницу, у которой не было иных желаний, кроме одного – умилостивить своего господина.

Она яростно смывала тяжкий рабочий пот, а после, не дыша, втирала в кожу благоухающее масло, переходя в качественно иное состояние. Теперь оставалось сделать макияж, испробовав в деле французский набор «Вечный поцелуй», а потом вдеть в уши тонкие кольца с бриллиантами. Оксана натянула кружевные чёрные трусики и такое же боди, а сверху – халатик из золотой сетки.

А после, закончив туалет, Оксана на цыпочках вышла из ванной, прокралась в гостиную, где её гость, включив видеомагнитофон, курил и пил кофе. Неслышно приблизившись, она обняла его сзади, и медленно спустилась на колени, чувствуя, как ковёр мягко щекочет кожу. Она была счастлива, потому что помнила – впереди у них ещё три часа.

* * *

– В чём заключаются наша проблема?

Оксана села за стол, а клиентка, полуармянка с русским именем, всхлипывала в кресле напротив, кутаясь в очаровательную норковую шубку.

Никто сейчас не признал бы в аскетически-худой молодой женщине с бледным лицом, в простом чёрном костюме, исступлённую любовницу. Несмотря на то, что вице-президент фирмы и клиентка были в одном возрасте, Маша Гудаева откровенно побаивалась Оксану Бабенко. Взглядом карих газельих глаз Маша умоляла о помощи, а Оксана, наглотавшаяся реланиума, еле ворочала языком, и оттого казалась равнодушной. После похорон Татьяны Лукьяновой она всю неделю ходила в траурном костюме и плохо спала по ночам, но нужно было работать – другие дела не ждали.

– Не знаю даже, с чего начать. Короче, мать родила меня без мужа двадцать три с половиной года назад. Она со студенческой группой приехала в Москву из Куйбышева, где познакомилась здесь с моим отцом. Армянская семья давно уже проживала в столице. Кончилось тем, что студенты уехали обратно, а мать осталась жить у отца, пока его предки гостили на исторической родине. А дальше, как обычно. Разругались, порвали отношения, и моя мать, Анна Павловна, уехала к себе, начала занятия на третьем курсе института. А после пошла сплошная банальщина – сроки затянули, аборт не сделала, да и боялась, что потом останется бесплодной. Но сносях опять в Москву отправилась, решила любовника уломать, чтобы женился. Ведь ей светила московская прописка – кто откажется?

Маша помолчала, ожидая, когда Оксана внесёт в компьютер её слова.

– Но, приехав к отцу, мать узнала, что тот уже женился. С горя начались схватки, и прямо с лестницы её увезли в роддом. Мать не стала меня кормить, написала отказную. Сколько ни умоляли, даже не взглянула на меня ни разу. Врачи взывали к святым чувствам, уверяли, что она потом об этом пожалеет, – без толку. И началось моё скорбное путешествие. Из роддома – в Дом малютки, потом – в детский дом…

– Удивляюсь, что вас не взяли в семью, – заметила Оксана. – Я бы такую с руками оторвала. Вы на мою дочку очень похожи.

– Не сложилось как-то, а ведь даже братьев-сестёр со мной не было. И родители не объявлялись.

Маша немного помялась, но решила быть до конца откровенной.

– Внешность не славянская. А армяне в наш детдом не заезжали. Местные лучше светленького больного заберут в семью, чем меня, здоровую. Я ещё под стол пешком ходила, а уже знала, что самой в жизни пробиваться придётся. Старалась учиться без троек, профессию неплохую получила…

– И кто вы по профессии? – Оксана оторвалась от клавиатуры.

– Валютный кассир. Сейчас учусь в Московском открытом социальном университете на факультете экономики и права. Некоторое время пришлось побыть «промоушн-девушкой». Не подумайте чего-нибудь плохого – это не проституция, а ад на земле. Я рекламировала различные товары, в особенности чай и кофе. Раза два представляла сигареты. Самые нелепые требования работодателей нужно было выполнять беспрекословно. Каждый вечер я буквально умирала. Ноги были в волдырях, позвоночник болел так, что я каждый раз боялась остаться инвалидом. Я на работе пела, стихи читала, танцевала, чуть ли на голове стояла. Так зазывала покупателей, что срывала голос. Если требовали, накладывала жуткий макияж, как правило, вампирский. В туалет нельзя; есть, пить и курить запрещается. Десятисантиметровые шпильки, платье чуть ли не до пупа. И в таком виде целый день ходишь по залу, ослепительно улыбаясь. Но нет худа без добра, и я вышла замуж за менеджера, своего непосредственного начальника. Он нам кофе на улицу подвозил, когда была рекламная распродажа. В его машине мы переодевались перед началось рабочего дня. Бомжиха натрясла на меня вшей, а Олег позвал к себе, принять душ. Так я у него и осталась. Недавно мы даже в ЗАГС съездили и обвенчались. Я надела обручальное кольцо, и ко мне во время показов перестали приставать кавказцы. А то прямо насильно волокли в машину! Всякие старухи в лицо плевали, обзывали потаскухой. Бандиты и милиция нас обирали каждый день. Приходилось платить – иначе не будет ни работы, ни денег. Я и сейчас промоутер, но работаю от случая к случаю. Всё-таки Олег – моя опора. И денег на учёбу даёт…

– У вас с бандитами непонимание? – Оксана закончила работу на клавиатуре. – Или с милицией? Может быть, муж обижает или изменяет?

– Если бы!

Маша закусила губу, и прекрасные очи её налились слезами. Пухлые губы задрожали, как будто у девочки отняли любимую игрушку.

– Я про работу свою так подробно рассказала, чтобы вы знали – не задаром я имею скромные удовольствия. Разве я мало перестрадала в жизни?! Тоже хотела иметь дом, семью, тот уютный уголок, куда я всегда могла бы спрятаться от невзгод. Как сейчас говорят – экологическую нишу. А теперь по существу. Мне от города комнату дали, и я автоматически стала москвичкой. У Олега была «однушка». Мы выменяли двухкомнатную после свадьбы, на Радужной улице в Свиблово. Я так благодарна Олегу за заботу, за понимание, за терпение! Он осуществил мечту моей жизни, и не надо мне за сто рублей больше унижаться. Он меня, считайте, из рабства вызволил. И сейчас, кроме ужасного стыда перед ним, я не испытываю ничего. Олег в своё время пожалел меня, а сейчас может очень многое потерять…

– Мария Левоновна, один вопрос! – Оксана видела, что с девчонкой сейчас случится истерика, но ничего не могла понять. – Откуда вы знаете, что происходило с вашей матерью двадцать три года назад?

– С её слов! – немедленно отозвалась Маша. – А вы не верите мне?

– Почему же? Просто уточняю некоторые моменты. И после буду уточнять, так что не воспринимайте каждую мою реплику как знак недоверия. На поиске информации и построена наша работа.

– Извините, я больше ничего такого не скажу, – пообещала Маша.

– Получается, вы со своей матерью встретились? Давно или нет?

Оксана старалась занять голову новым делом и не думать об Александре, для ухода за которой из Кишинёва лично вызвала её невестку Аурику Шульгу. Её привёз в Москву муж, Павел Александрович. Потом он вернулся к матери, а Аурика поселилась в Кузьминках. Каждый день она ездит ухаживать за Сашей, так как некому больше этим заниматься. После гибели Татьяны и исчезновения Аллы у Саши не осталось родственников в Москве. О том, чтобы нанять сиделку, не могло быть и речи.

Да тут ещё Гошка два дня звать о себе не даёт. Сегодня двадцать третье ноября; парень обещал выйти на связь, но пока молчит. А вдруг он просто смылся, получив большие деньги, и никогда более не объявится? Так тебе и надо, дура! Может, поумнеешь…

– Я познакомилась с матерью месяц назад! – вызывающе сказала Маша. Она осушила слёзы платочком и заговорила зло, прерывисто, еле сдерживая крик отчаяния. – Если точнее, с тех пор прошло сорок дней. Выйдя замуж, я сменила фамилию. Это Олег – Гудаев, а я – Печёнова. Прописана была под этой фамилией в другом месте, в коммуналке, на улице Павла Андреева. И вдруг, представьте себе, на Радужную заявляется дама лет сорока пяти, перекисная блондинка с приличным макияжем. Сама в кожаной куртке и в выпендрёжных брючках. С ней, скажем так, бой-френд, лет на пятнадцать её моложе. Светловолосый, на роже пошлые усики, сам наглый, как «бычок». Вместо галстука он носит специальный, особым образом завязанный шарф. Больше я ни у кого такого не видела. Тонированные очки он никогда при мне не снимал. А дамочка открыта, как цветочек солнышку. Я, говорит, Марюточка, твоя мама, Анна Павловна Печёнова. Наконец-то я тебя нашла, милая доченька! У меня уже, как моложено по сюжеты «мыльной оперы», на ресницах слёзы повисли. Пригласила я мамочку попить кофе и вспомнить прошлое. Но она перемигнулась с бой-френдом и заявила: «Короче, Марюточка, дела такие. Я на тебя прав никаких не имею и на твою собственность тоже. Но взываю к тебе, как к единственному на всей земле родному человеку. У меня был серьёзный челночный бизнес до кризиса, а теперь осталась я у разбитого корыта. Мне срочно требуется отдать кредиторам пять тысяч долларов, иначе меня убьют. Неужели тебе не жаль мамочку?» Я ответила, что мы с мужем и сами должны многим. К тому же у нас квартира не отделана, и пять тысяч долларов посторонней женщине ни один нормальный человек не отдаст. «Откуда я знаю, мама вы или нет? Мы ведь не были знакомы». С ней случилась шикарная истерика, она осела прямо на кухонный пол. «Как это я посторонняя?!! Я жизнь тебе дала, а могла аборт сделать!» Я отвечаю: «Вот и сделали бы! А за такую жизнь вы мне должны доплачивать. Я в детдоме, да и потом тоже, несколько раз вены резала…»

Маша задрала рукав и показала Оксане несколько давних шрамов – чтобы та наверняка поверила.

– Дама эта мне говорит с укоризной: «Грех это, моя дорогая!» Я отвечаю: «А не грех ребёнка бросать, и потом его грабить?» Значит, следила за мной всё это время. Как помочь, так её нет, а как наехать – всегда пожалуйста! Бой-френд заскрежетал зубами, задвигал желваками и изрёк: «Вам и однокомнатной квартиры хватит, а разницу всё равно придётся отдать маме. Пока не закрутился счётчик, соглашайся на пять тысяч баксов. Иначе не будет ничего – ни квартиры, ни мужа. Да и тебя самой не будет тоже». Матерь моя и бровью не повела, когда при ней бандюган дочери смертью угрожал. Я обещала подумать, потому что без совета с Олегом такие решения не принимаю. Когда муж узнал, долго молчал, а вечером впервые напился. Он ведь этих расходов никак не планировал. В милиции, куда мы отправились, посоветовали семейные дела решать полюбовно. Если бы, говорят, чужая тётка рэкетом занялась, мы приняли бы меры. А на родную мать доносить в милицию – последнее дело! И плевать, что вы с ней впервые встретились позавчера. Родня – это святое, но в одну сторону почему-то. Она мне – мать, но я ей – не дочь…

– И какой он вам срок назначил? – тяжело вздохнула Оксана.

– Три дня. Но потом согласился подождать ещё. До сих пор мне удавалось оттянуть выплату, но в последний раз бой-френд заявил железно – двадцать шестого ноября, и точка! Всё, больше никаких отсрочек. А мы даже представить не можем, откуда эти деньги взять. Тип этот церемониться не будет, так что дальше тянуть резину очень опасно. Неужели действительно квартиру придётся продавать? Ведь только въехали, я её полюбила уже. Удачный, четвёртый этаж…

– Маша, а почему вы решили обратиться к нам?

Оксана плохо представляла, как можно приступить к этому делу, но автоматически задавала вопросы, пытаясь нащупать хотя бы маленькую зацепочку.

– Олегу друг посоветовал. Сказал, что вы специализируетесь на нестандартных преступлениях и активно используете в работе приёмы психологии. Ваша фирма вернула ему очень важные документы, украденные из машины вместе с кейсом. Милиция не чесалась, и парень был близок к самоубийству. Денис Лозовский, вы помните? Он в «Совинцентре» работал. И документы были служебные, за которые ему чуть голову не оторвали. Не знаю, сколько ваша работа будет стоить, я заплачу обязательно. Мне Олег на свадьбу золотой браслет подарил. Продам его, и обручальное кольцо не пожалею, лишь бы наказать негодяев. Мы им уже десять тысяч баксов должны, представляете? Это при том, что ничего у них не брали! Квартиру продавать не хотим, и в новые долги влезать – тоже.

– Маша, я вам могу показаться бестактной… – Оксана вертела в руках карандаш и осторожно подбирала слова. – Но вы уверены, что та женщина и есть ваша мать?

– Понятия не имею! Может быть мошенница какая-нибудь. Свидетелей нет, общих знакомых – тоже. И проверить это я не в состоянии.

Оксана добросовестно исполняла служебные обязанности, но никакого интереса к этой клиентке не испытывала. Только потому, что история Марии Гудаевой в общих чертах напоминала случившееся с Александрой Шульгой, она не переадресовала девушку к другому сотруднику, а занялась с ней сама. А вдруг тут та же история, что с покойным Николаем Линдесом? Или мать Марии жива, но за неё себя выдаёт посторонняя женщина?

– Вы не знаете, как выглядит ваша мать. А документы у этой шантажистки проверяли? – задала довольно глупый вопрос Оксана.

– Нет, конечно, – призналась Маша. – Как-то в голову не пришло. Но паспорт ведь и подделать можно, верно?

– Вы правы, так что можно ксиву и не требовать. Историю, случившуюся с вашей матерью, мог кто-либо узнать от неё и использовать в своих целях. Чтобы точно выяснить, является ли эта гражданка вашей матерью, я должна получить данные, необходимые для такой проверки. Фамилия, имя, отчество мне известны. Назовите год и место рождения, если знаете. Насчёт домашнего адреса вы не в курсе, конечно. Город – предположительно, Самара. Вы должны будете встретиться с этой женщиной на улице якобы для обсуждения вопроса передачи денег, а наш сотрудник её сфотографирует. Но пока ограничимся двумя фотороботами – её и дружка. С помощью нашего специалиста вы из отдельных фрагментов на компьютере воспроизведёте их лица. Это совсем не трудно. – Оксана взяла трубку телефона. – Да, как зовут бой-френда?

– Она обращалась к нему то ли Генри, то ли Генрих. Я решила, что это кличка, потому что говорит он без акцента.

Маша наконец-то перестала трястись. Нервный озноб поутих, и девушка расстегнула шубку, открыв коричневое платье из нубука с «молнией» у ворота.

– Генрих?.. – У Оксаны моментально пересохло во рту. – Примерно тридцать лет? Маша, сейчас вас проводят к юристу, и в его присутствии секретарь оформит договор, а я его подпишу от имени фирмы. Вот и подумайте над формулировкой – чего вы конкретно от нас хотите? Сразу предупреждаю, что мы не имеем права делать работу милиции.

– Хочу доказательств того, что мы с Олегом правы. Что эта мерзкая парочка не смеет шантажировать нас. А вдруг она, баба круто упакованная, действительно мне не мать? Если ложь будет доказана, милиция охотнее возьмётся за моё дело.

– А если мать? Это изменит ваше отношение к делу?

– Тогда ещё луже, – твёрдо сказала Маша. – То, что можно простить чужой тётке, нельзя простить матери. Ни в каком законе не сказано, что отказавшаяся от ребёнка стерва имеет право заниматься в отношении него рэкетом. И не семейные это дела – мы никогда одной семьёй не жили. У них сложилась преступная группа, сказал Олег, и их обоих нужно привлечь к суду. Так вот, я очень прошу вас помочь мне сделать это. Пусть получат на полную катушку. Кроме того, я желаю узнать о них как можно больше. Я не в силах жить в неведении, да ещё трепать нервы человеку, которого люблю…

– Вам покажут расценки. Если вы согласитесь, оформим договор. Кристина, зайди, – попросила Оксана, повернувшись к маленькому микрофону.

На пороге кабинета тотчас же возникла пепельная блондинка лет восемнадцати, как и Оксана, вся в чёрном.

– Проконсультируй Марию Левоновну относительно условий нашей работы. Если эти условия её устроят, приготовь черновик договора, а на время оформления проводи Марию Левоновну к Закожурникову Александру Васильевичу. Срочно нужно составить два фоторобота.

– Идёмте со мной! – нежным и звонким, как колокольчик, голосом пригласила Машу секретарша.

Обе девушки покинули кабинет, а Оксана налила себе остывшего кофе. С чашкой в руках она подошла к окну, взглянула в сумеречный, заснеженный двор.

Где же, Гога-бродяга? Где филантроп Володя? Деньги взяли, а сами смылись? Неужели всю ту историю с Алёной, Снежаной и девочками из бутика, Володей и Гошей подстроил Старосвецкий? Получив огромные деньги с одной только Саши Шульги, он разжился ещё трёхстами долларами? Славно. Плюс сторублёвка, подаренная чердачной парочке на бедность. Двести рублей продавщицам, гонорар Снежаниной проститутке и несколько пар колготок, купленных у Алёны. Не может быть, чтобы Старосвецкий разменивался на подобные мелочи. Если он введёт какую-то игру, то конечным результатом должно быть нечто совершенно иное.

Но что же, что?! Похищение самой Оксаны? Он узнал, что сыщики заинтересовались делами группировки и решил опередить? Но похитить Оксану не так сложно – она ходит без охраны, в том числе и по вечерам. Дома часто бывает одна-одинёшенька. Оксана всегда считала, что никакие «шкафы» от пули её не спасут, и от плена тоже. Богатая событиями жизнь сделала Оксану законченной фаталисткой.

Попив кофе, она вспомнила, как сегодня, по дороге в офис, посетила хозяйственный магазин и спросила у продавца, есть ли у них верёвки. «Вам повеситься или для белья?» – на полном серьёзе осведомился пожилой мужчина с ухоженными седыми усиками, словно к нему каждый день захаживали будущие самоубийцы. «Бельё сушить», – в тон продавцу, не моргнув глазом, ответила Оксана. «Тогда просмотрите вот эти», – любезно предложил продавец.

А сейчас ей сделалось так тошно, что не помешала бы и более крепкая верёвка. А ещё лучше воспользоваться ремнём – не вывалится язык, и лицо не почернеет. Попалась она, как мышонок на корочку от сыра. И с должности за такое полететь мало, нужно ожидать более сурового наказания. Наивная, зелёная девчонка, просто незаслуженно повезло с карьерой…

Чтобы немного развеяться, Оксана решила метнуть дротик в закреплённую на двери мишень. Дартсом занимался весь персонал агентства. Эта игра эффективно снимала стрессы: делала руку твёрдой, а глаз – метким. Но она даже не успела достать из ящика стола дротик – запиликал мобильный телефон.

Оксана не ожидала от этого звонка ничего хорошего, потому что смирилась с мыслью о бесследном исчезновении Гошки. Задвинув ящик, она неторопливо огладила жакет, посмотрелась в зеркало и только тогда взяла «трубу».

Услышав Гошкин голос, удивилась:

– Ты? Я уже думала, что мы больше не встретимся. Есть новости?

– Ещё какие, блин! – Гошка задыхался от восторга. – Короче, где встречаемся? Я нашёл то, что ты искала.

– В офис не приезжай. Давай на Каширке встретимся. – Оксана трясла головой, пытаясь прогнать хандру и упорядочить мысли.

– У метро «Домодедовская», идёт? – Гошка не мог отдышаться.

– Лучше у «Детского мира», там недалеко совсем. Через час подъедешь?

Оксана приплясывала на месте от нетерпения.

– Ну, ты сказала! За полчаса управимся. Но если тебе некогда…

– Ты не гони на мотоцикле-то по льду! Через час, и не раньше. У меня здесь ещё дела.

Оксана вовремя вспомнила про Машу Гудаеву, с которой собиралась заключать договор.

– Да, Гога, если нам придётся куда-то ехать вместе, захвати и мне шлем.

– Ага, понял. Короче, жду в пять у магазина. Чао!

Оксана заметалась по кабинету, не веря в собственную удачу и проклиная себя за плохие мысли насчёт Гошки. Неужели он нашёл Аллу? Или хотя бы то место, где её могут держать? Пусть по обледеневшей дороге, да ещё вечером, ехать на мотоцикле крайне опасно, она поедет. Поедет куда угодно, лишь бы появилась в глухом деле какая-то ясность.

Оксана заперлась в маленькой комнатке за кабинетом, стащила с себя юбку, скинула жакет. Сменила французские тонкие чулки на прочные колготки, поверх них надела джинсы. Просунула голову в широкий ворот свитера; не глядя, нацепила костюм на плечики, повесила в шкаф. Не боясь потерять авторитет, побежала в приёмную. Маши там не было, а Кристина сидела за компьютером.

– Где клиентка? – весело спросила Оксана.

– С Сашей составляют фотороботы. Ты сейчас уезжаешь?

Кристина ничуть не удивилась столько резкой перемене настроения Оксаны. Такое часто случалось, когда зависшее дело сдвигалось с мёртвой точки.

– Мне нужно на часок-другой отлучиться, а когда они там ещё кончат… Гудаева согласилась заключить договор?

– Да. – Кристина подала Оксане лист бумаги с напечатанным на принтере текстом. – Можешь сейчас и расписаться, мы же так делали.

– Пусть Лёша, когда придёт, проверит ещё раз. А кому подписывать, без разницы. Могу и я, когда вернусь. Если же Лёшка явится раньше, передай ему, чтобы просмотрел в компьютере текст по Гудаевой. Он тоже должен знать суть дела.

– Обязательно передам.

Кристина сложила бланки и опять повернулась к дисплею, надев защитные очки.

А Оксана, немного подумав, всё-таки решила лично сообщить и Маше Гудаевой, и Александру Закожурникову, пригретому в агентстве бывшему «следаку» межрайонной прокуратуры, что она сегодня, возможно, в офис не вернётся.

Постучалась и сразу вошла, не дождавшись ответа. Закожурников и Гудаева сидели перед компьютером, а на дисплее красовался портрет молодого мужчины. Его лицо показалось Оксане неожиданно знакомым, причём настолько, что перехватило дыхание. Генрих! Генрих Смулаковский! Оксана до крови прикусила губу и обессиленно прислонилась к стене.

Закожурников, низенький и плотный мужичок лет сорока, демократично одетый в пёстрый свитер и мятые брюки, развернулся в кресле. Маша так и продолжала смотреть на экран, подпирая подбородок судорожно сжатыми кулаками.

Оксана подумала, что снимки, сделанные Чугуновым в Кузьминках, остались в сейфе. Нужно достать их и показать Маше Гудаевой. Она пулей вылетела из кабинета Закожурникова, моментально отыскала в связке нужный ключ. Открыла сейф, выдвинула ящичек, схватила конверт, извлекла три снимка и изображением Генриха Смулаковского.

– Маша, посмотрите на этого человека!

Оксана, ничего не объясняя Закожурникову, через стол протянула фотографии Гудаевой.

– Узнаёте его? Слева, в ковбойке, курит. Или впервые видите?

– Это он! – Маша, едва взглянув на снимки, тряхнула густыми, цвета воронова крыла, волосами до плеч. – Точно, Генрих! Получается, вы его знаете? Он совершал ещё и другие преступления? А та женщина, которая называет себя моей матерью? Мы ещё не составили её портрет, но когда он будет готов, поглядите. Господи, какой ужас! Я так и знала, что он бандит!..

– Мне срочно нужно выехать по делам, но через два часа надеюсь вернуться. Повезло, что одного из этой парочки мы опознали, и не придётся его фотографировать, проверять. Все силы бросим на даму…

Оксана взяла у Маши снимки, ещё раз взглянула на них, покачала головой.

– Знаете, чего я больше всего хочу?

– Чего? – заинтересовалась Мария.

Она виновато смотрела на Закожурникова, но тот, как ни в чём не бывало, листал какую-то книгу.

– Чтобы эта сука не оказалась вашей матерью, – тихо сказала, почти прошептала Оксана. – Иначе вам придётся пережить самое страшное предательство и всех, какие только могут быть на свете…

* * *

– Ты куда пропал-то? – Оксана немедленно надела поданный Гошкой шлем, но садиться на мотоцикл не спешила. – Может, ко мне съездим и пересядем на «тачку»? Зима ведь, а ты на мотоцикле раскатываешь…

– Резина шипованная на шинах, Володька поставил. А «тачку» не даёт, да и прав у меня нет. Категорию «А» купил по дешёвке, вот и езжу.

– Ребёнка моего сиротой оставишь, да и своего тоже, – проворчала Оксана, скользя подошвами по льду. – Всё-таки я вношу предложение. Сейчас едем к офису – там моя машина…

– Некогда крюки делать!

Гошка явно не испытывал дискомфорта от катания по ненадёжным ноябрьским дорогам. Насыщенная адреналином кровь мальчика-отца клокотала в жилах и звала на подвиги.

– Упустим Аллу, потом можем и не найти. Надо сейчас рвать. Может, успеем.

– Куда рвать?

Оксана в очередной раз, понадеявшись на «авось», уселась позади Гошки, крепко обхватила его и прижалась щекой к заскорузлой куртке.

– Скажи, как нашёл её, где. А потом поедем.

– Да в Коньково, там ещё ресторан есть, «Старый замок». А неподалёку – клуб ночной, для особо крутых и проверенных. Алка там в одном номере выступает. Я. в натуре, не допёр бы, но случайно повезло…

Гошка щурился на бесконечные фары, на косо летящий снег и шмыгал текущим на морозе носом.

– Просто повезло, блин, как Бог помог. Есть у меня кореш, Аслан, он в том клубе работает уборщиком. И территорию убирает, и двор внутри. Заодно делает мелкий ремонт – по электричеству или по столярному-плотницкому. И я всё это тоже могу. И когда Аслану позарез надо погулять, или другие проблемы, он меня на своём месте оставляет. Вчера как раз такой случай вышел. У Аслана брат по-дурному погиб, в драке. Он отпросился, а я заступил в ночь. У Аслана с хозяином уговор есть…

– Алла выступает в ночном клубе? Её можно увидеть? – Оксана решила оставить эмоции на потом, говорила сухо и деловито.

– Говорю же для своих клуб, но я тебя могу провести с чёрного хода. Скажу, что ты – Ирка; они её никогда не видели. Попрошу сегодняшние мои «бабки» высчитать за то, что ты поглядишь представление.

– Ты договорился уже? – обрадовалась Оксана. – И они разрешили?

– А им чего? Не заплатить выгоднее. Я случайно её вчера увидел. Ты фотку показала, и я запомнил. Прикинь, сидят на подиуме шесть американских резиновых кукол для траха, а седьмая – живая девчонка. Куклы в точности такие, как она, и ростом с человека. Называется всё это гёрл-рулеткой. То есть семь мужиков в полной темноте становятся кругом, и внутри него вращается подиум. На нём – семь кресел, в которых сидят куклы и Алка. Внезапно подиум останавливается. В темноте мужики должны схватить ближайшую девочку и поднять её на руки. Выигравшим считается тот, у кого живая. Тут включается свет, и он получает приз. Ну и девочку, короче, если хочет. Перекидывает через плечо, как овцу, и тащит в койку…

– Да ты что, Гоша? – У Оксаны даже заложило уши.

– Самый популярный номер, прикинь. Кучу «бабок» клуб за него имеет. Алка сама, как игрушка, наркотой её ширяют. Пускают по рукам…

– Ты видел?! – Оксана тряхнула Гошку за плечи. – Сам видел?..

– Видел, потому и говорю. Который выиграл, её двум друзьям уступил. Поехали скорее, мне сегодня там работать, так что опаздывать нельзя. Выгонят ещё к едрене-фене… – Гошка ударил ногой по педали.

– Езжай!

Оксана стиснула зубы так, что, казалось, они начнут крошиться. Она плохо понимала, где они с Гошкой находятся, куда несётся надсадно ревущий мотоцикл, и чем всё это может закончиться.

Она хотела убедиться, что в клубе выступает именно Алла Лукьянова. Гошка никогда не встречался с девочкой, а Оксана прекрасно её запомнила. После этого надо вернуться в офис к Чугунову и решить, что делать дальше. Вероятно, придётся освобождать заложницу прямо в помещении ночного клуба, но для этого требуется уладить кучу формальностей.

Вряд ли агентству разрешат реализовать вариант жестокого захвата мучителей Аллы, да и девочка может пострадать. Отвечать за последствия такого шага руководству сыскной фирмы не хотелось, тем более что в результате можно было потерять лицензию. Остаётся представить все материалы в распоряжение официальных структур и ждать, когда они соизволят освободить юную заложницу.

Дело по факту исчезновения Аллы Лукьяновой возбуждено, а сегодня девочку удалось обнаружить, причём в Москве. И её необходимо как можно скорее вызволить. Жаль, что нет с собой аппаратуры, и постыдное шоу не удастся зафиксировать на плёнку. Но есть свидетели, тот же самый Гошка. Он подтвердит, что дочку Александры накачивали наркотиками и заставляли обслуживать жаждущих сексуальных изысков членов клуба. И другие подтвердят – никуда не денутся…

Оксане захотелось заорать во всё горло, подгоняя Гошку, но она только беззвучно раскрывала рот, ловя снежинки на язык. Электрические искры, казалось, пронизывали их тела насквозь. Мотоцикл несколько раз заносило, но Гошка как-то умудрялся его выравнивать, и неистовая гонка продолжалась. Мотоцикл мчал их в темноту и в пустоту, по проспектам и улицам. Гошке надо было заступать на смену через двадцать минут.

Неужели сегодня всё закончится? И Оксана сможет сообщить Аурике Шульге, что Сашина дочь нашлась… Нет, это надо сделать только после того, как девочку освободят. Раньше хвалиться нельзя – ведь всё ещё может сорваться…

– Она давно там выступает, не знаешь? – прокричала Оксана на ухо Гошке.

Мимо них с грохотом пронёсся грузовик, и Гошка принял вправо, не желая рисковать собой и пассажиркой.

– Аслан сказал, что неделю где-то! А я точно не знаю. Моим-то ребятам засечь её нигде не удалось. Я уже чуть не плюнул…

– Интересно, завтра она будет там?

Оксане очень хотелось получить утвердительный ответ, но она предполагала, что Гошка вряд ли это точно знает.

– Не знаю. Наверное, будет. Успех большой, а что им ещё надо?

Оксане почудилось, что высотные дома вдруг накренились. Окна, переворачиваясь, листками цветной бумаги запорхали над сугробами. Рычащая магистраль несла их мотоцикл, как горная река – щепочку, и в любой момент могла поглотить её, раздавить, уничтожить…

На перекрёстке Варшавского шоссе и Балаклавского проспекта Гошка притормозил, опираясь на правую ногу. Оксана услышала за спиной пронзительный визг тормозов и машинально оглянулась. В следующий момент она поняла, что дальше с Гошкой ехать не может. На себя наплевать, но молодой отец несчастного чердачного семейства пострадать не должен. Беззащитное, совершенно бесправное создание, он будет раздавлен, как лягушонок, если его уличат в слежке за Максимом Виноградовым.

Идущий сзади «Опель-Вектра» принадлежал именно ему, бритому наголо и невероятно удачливому порнобизнесмену. Единственное, что можно сделать сейчас, – изобразить, что Гошка просто подвозил её на метро, а дальше, в Коньково, собирался ехать один. Вряд ли Виноградов, а, может, и сам Старосвецкий не проверили Оксану по всем статьям – в ночном клубе её сразу узнают. Пруха, что «Опель» удалось заметить задолго до того, как всё выяснилось. Возможности для манёвра ещё остаются, но их крайне мало.

– Гога, затормози у «Чертановской». «Хвост» за нами. В другой раз прокатимся, – сквозь зубы сообщила Оксана. – Ни о чём не спрашивай, поезжай, как будто ничего особенного не случилось. Мы с тобой знакомы, работаем вместе по делу малолетних наркоманов. Ты меня по пути подвозил до метро. Больше ничего не знаешь. Сейчас я нырну в подземку, а после созвонимся.

Оксана не могла выдать парню легенду о том, что они вовсе не знакомы. Их могли видеть задушевно беседующими около «Детского мира», а то и раньше, на Пресне.

– Усёк, – онемевшими губами сказал Гошка – он был сражён неожиданным поворотом событий и сильно испуган. – Созвонимся, короче. А кто на хвосте? Эти или другие?

– Там «Опель» Виноградова. Стой! – Оксана соскочила с мотоцикла, вернула Гошке шлем. – Счастливо, привет Ире. Я побежала.

Воображая, каково сейчас Гошке. вся многотрудная работа которого полетела псу под хвост, Оксана наматывала на голову длинный шарф. Но ещё хуже парень почувствовал бы себя в лапах Старосвецкого или в морге, куда попал бы без промедления прямо с места автокатастрофы. Быстрая и лёгкая гибель показалась бы ему Божьей милостью. Сам бы умолял прикончить, а не мучить, птенчик Гога…

– Оксана Валерьевна! – вдруг тихо позвали её.

Это был Генрих Смулаковский; третий раз за день Оксана увидела его лицо, но теперь – вживую.

Парень был откровенно красив, выглядел молодо и мужественно, и честный взгляд его, казалось, проникал в самое сердце. Сыщица вдыхала запах дорогих сигарет, импортной туалетной воды и геля для волос. Оксане не стало страшно – ну и что, обычный мужик из иномарки, да и метро тоже попадаются такие. Похожие водилы всегда пропускают даму на дороге и помогают ей с мелким ремонтом.

– Да, Генрих Евгеньевич! – с готовностью отозвалась Оксана.

Теперь они улыбались друг другу, как старые знакомые.

– Добрый вечер! – сказал Смулаковский, и Оксана заметила, что он неприятно удивлён её осведомлённостью.

– Рада вас видеть, – спокойно сказала Оксана.

Генрих тут же подхватил её под локоть. Моментально сообразив, что вырываться бесполезно, сыщица покорилась судьбе.

– Я прошу вас без сопротивления и прочих глупостей пойти со мной и сесть вон в ту машину…

Смулаковский указал не на «Опель» Виноградова, а на новенькую «Газель-Фургон» белого цвета с красными и синими полосками на кабине и кузове.

– С вами хочет увидеться один человек, который расскажет вам много интересного. Если мы найдём общий язык, вы сможете отчитаться перед своей клиенткой. Прошу вас, Оксана.

– Делать нечего, Генрих, придётся проехать с вами.

Стараясь не думать о том, что её ждёт в ближайшее время, Оксана последовала за Смулаковским. И неожиданно неловко, на четвереньках, вползла в открытые дверцы фургона. Генрих молча указал на автомобильную камеру, и Оксана кое-как устроилась на ней, сжавшись в комок, обхватив колени руками. Генрих закрыл дверцы, и «Газель» тут же рванула с места.

Оксана старалась не представлять себе волнения и тревоги коллег по агентству, слёз маленькой дочери, которая теперь неизвестно когда и при каких обстоятельствах увидит свою мать. Смулаковский обещал предоставить возможность отчитаться перед клиенткой, а это предполагает как минимум сохранение жизни. Впрочем, намёк мог оказаться и элементарной иезуитской издёвкой. Верить такому ублюдку, как этот «бой-френд», ни в коем случае нельзя.

Но выбирать не приходится – нужно было или орать и вырываться, что делать уже поздно, или без лишних слов отправляться в фургон. В первом случае Оксану вряд ли спасли бы – никому не хочется связываться с бандитами. Люди, естественно, разбежались бы, как тараканы. А крепкие мальчики Старосвецкого всё равно затянули бы её в машину, только тогда на пощаду рассчитывать было бы нельзя. В случае же беспрекословного повиновения при сохранении непоколебимого достоинства можно надеяться на благоприятный исход дела.

Убивать сотрудника сыскного агентства Старосвецкому ни к чему – лучше попробовать с ним договориться. Вместе с Оксаной добытые ею улики всё равно не уничтожить. Документы и плёнки размножены, хранятся в агентстве, в сейфе, откуда их не так-то просто похитить, да ещё без последствий для себя. А вот если сторговаться с частными сыскарями, компромисс вероятен, но только на взаимовыгодных условиях. Видимо, как раз эти условия Старосвецкий и собирался передать через Оксану.

Ехали долго, и, наконец, Оксане стало скучно. Покачиваясь на камере, она дремала. На одном из крутых поворотов проснулась и стала думать, какие карты могут быть на руках у Виктора Старосвецкого. Оксане уже давно хотелось поближе познакомиться с этой пусть зловещей, но всё же незаурядной личностью. И вот сегодня её мечта сбудется. Пусть Генрих и не назвал имени своего патрона, Оксана почти не сомневалась в том, что направляются они к начальнику службы безопасности банка, бывшему чекисту, «афганцу» и герою, превратившемуся в бандита.

Каким-то непостижимым образом Оксана почувствовала, что они уже выехали из Москвы, и «Газель» несётся по шоссе, а вокруг шумит зимний лес. Наконец затормозили, и водитель два раза нажал на клаксон. Значит, встали перед воротами, и сейчас их откроют. Послышалось тихое гудение, и «Газель» снова тронулась с места; правда, тут же и встала, как вкопанная. А не туда ли прикатили, не к тем ли воротам, куда Максим Виноградов тащился из Кузьминок через всю Москву? Если догадка верна, ни в коем случае нельзя подавать виду, что местность знакома. А то действительно могут по башке дать или отвезти в дальнюю область, откуда быстро не доберёшься. Конечно, и отсюда свалить не так-то просто…

Створки фургона открылись, Смулаковский подал Оксане руку, вывел её на участок, где росло всего несколько ёлочек. По бокам расчищенной дорожки громоздились утрамбованные лопатой сугробы, а невдалеке стоял деревянный простой зимний дом. Он был одноэтажный, с мансардой и двумя пристройками-сарайчиками, и не производил никакого впечатления. А они-то с Лёшкой размечтались, вообразили коттедж или даже замок из красного кирпича под медной крышей! У Виктора Аверкиевича, оказывается, жильё, как у пенсионера занюханного. Куда ему столько денег в таком случае, интересно?

На фоне скромного жилища странно смотрелись многочисленные иномарки, припорошенные снежком. «Опель» Виноградова присоединился к ним позже, и поэтому ещё сверкал отполированным кузовом. В ту же шеренгу крайней встала «Газель-Фургон». Водитель с охранником пошли впереди, и последний распахнул перед Смулаковским дверцу, ведущую вроде бы в сарай. Генрих, в свою очередь, пропустил вперёд Оксану, и она поняла, что проходит через металлоискатель. Хорошо бы этим обыск и ограничился, а то с них станется – ещё и догола разденут. Старосвецкий явно себя бережёт.

Оксана не успела надышаться во дворе чистейшим загородным воздухом и подумала, что надо бы уехать с загазованной Пресни, увезти ребёнка. До кризиса хотела купить «домик в деревне», но теперь ничего не светит. А как хочется, например, с лыжами выехать в воскресенье, заночевать в бревенчатой избушке, где так уютно топится печка…

– Поторопитесь, пожалуйста! – сказал Генрих.

Рядом с ним вышагивал молчаливый насупленный охранник, который, несмотря на комичность положения, тщательно контролировал каждое движение Оксаны. Она вспомнила, что, вылезая из фургона, заметила под ёлками двух снеговиков. Неужели здесь есть дети? Или бандиты вспоминают давние годы, лепят баб и играют в снежки?..

– Осторожно, ступеньки высокие и крутые. Сейчас включу свет, чтобы вы не споткнулись.

Охранник не пошёл с ними за очередную, обитую войлоком дверь. Смулаковский зажёг светильник под потолком, и Оксана увидела дощатые стены, узкую лестницу и две двери. Лестница оказалась такой скрипучей и шаткой, что, поднимаясь вслед за Генрихом на второй этаж, она боялась оступиться. Генрих её демонстративно игнорировал, поворачивался спиной, не оставляя никого сзади гостьи. Не такой он дурак, чтобы ожидать нападения. Ни Оксане, ни Старосвецкому, ни Смулаковскому сейчас обострение не нужно. Впрочем, сыщица заметила у Генриха кобуру, судя по размеру, с пистолетом Стечкина.

Генрих постучал по косяку, и из-за двери ответили:

– Войдите!

Этот мужской голос показался Оксане слишком высоким, но, впрочем, не всем же рычать басом. Лирические тенора Лемешев и Козловский многих сводили с ума…

– Прошу вас. – Генрих посторонился.

Оксана шагнула через порог, не чувствуя своего тела. Она еле двигала ногами; казалось, что всё снится долгой безлунной ночью. Нужно только шире открыть глаза, и проснёшься в своей постели. Протянешь руку и зажжёшь ночник, полежишь и скажешь удивлённо: «Привидится же такое!»

Сначала Оксана заметила английского мастифа, возлежавшего на волчьей шкуре у ног молодого мужчины, который коротал вечер около странного камина. Казалось, сооружение наспех сложили из первых попавшихся, замшелых камней, и оно тут же развалилось. Но на самом деле эффект заброшенности и старости был создан намеренно. Поленья трещали и щёлкали, искры улетали в дымоход, и Оксана вспомнила светлый дым над крышей, поднимающийся к звёздам.

Не таким представляла себе Оксана Виктора Старосвецкого. Фотографии, даже полароидные, не передавали тончайшего шарма, изысканного очарования, которым вроде бы даже был напоен воздух в горнице под покатым потолком. Смуглолицый брюнет с прозрачными зелёными глазами и бровями вразлёт, Виктор производил впечатление необъяснимое. Печаль во взгляде, в изгибе тонких губ, чёрные одежды, привинченный к пиджаку орден Красной Звезды обескуражили Оксану настолько, что она совершенно растерялась.

– Полагаю, что нам не нужно представляться друг другу. Снимайте куртку и садитесь к огню.

Виктор вынул изо рта трубку и указал ею на потёртое кожаное кресло.

– Старра не бойтесь – он умница. – Хозяин погладил собаку, успокаивая её. – Вижу, вы удивлены, что я так скромно живу. Но жить на природе и одновременно в камне, под медной крышей – безумие. И моветон к тому же. Для чего же тогда ехать за город? Есть ведь развлечения и круче банных оргий – например, допросы на «Полиграфе», иначе, на детекторе лжи. Хотите попробовать?

– Что попробовать? – по спине Оксаны пробежал холодок.

– Пообщаться с «Полиграфом». Вы сейчас скажете мне всё, что я пожелаю узнать. И вам при этом будет не больно, даже не стыдно…

– Пожалуйста! – Оксана не хотела сердить Старосвецкого отказом.

– Вы можете вообще молчать.

Старосвецкий сноровисто опутал Оксану тонкими проводами, облепил присосками. Она ожидала чего угодно, но только не этого, и покорно исполняла корректные просьбы хозяина. Закончив подготовку к сеансу, Виктор уселся за компьютер.

– В вашей фирме используется детектор лжи? – задал он опять-таки совершенно неожиданный вопрос.

– Нет, – ответила Оксана, скрывая всё возрастающее удивление.

– Но ваш шеф подумывает о том, чтобы его приобрести, – заметил Старосвецкий.

– Да, действительно. Много, знаете ли, сумасшедших и клеветников приходит. – Оксана почувствовала, как дрожат икры ног, и бьётся пульс на сонных артериях. – Времени нет каждого такого посетителя выслушивать, поэтому необходим отсев…

– Вам двадцать три года? – словно между прочим спросил Виктор.

– Двадцать два, – соврала Оксана, и на дисплее вместо зелёного тут же вспыхнул красный огонёк.

– Вы лжёте, – Виктор указал карандашом на красную точку. Попробуйте ещё раз сказать неправду. Вы замужем?

– Нет, – сразу ответила Оксана, втягиваясь в игру.

– Индикатор переменил цвет, – констатировал Виктор. – Дети у вас есть?

– Нет. – Оксана решила ещё раз проверить детектор.

– Неправда. Итак? – Виктор с трудом скрыл усмешку.

– У меня сын, – изворачивалась Оксана.

– Видите красную точку? Значит, лжёте. У вас есть дочь.

– Да, вы правы. Но все данные на меня можно получить по своим каналам, а потом разыграть спектакль, – храбро предположила Оксана.

– Давайте сменим тему, – уступил Старосвецкий. – Тот парень, что вёз вас на мотоцикле, собирал по вашей просьбе сведения об Алле Лукьяновой?

Виктор продолжал допрос в том же шутливом тоне, но Оксане сделалось совсем худо.

– Это неправда! – Оксана ощутила металлический привкус во рту.

– Это правда, – возразил Виктор. – Давление, наполняемость сосудов кровью, сопротивляемость кожи, мышечные реакции позволяют нарисовать вполне достоверную картину ваших эмоций. Не беспокойтесь, я не трону этого бомжа. Не трону и всех этих девок, что консультировали вас по поводу бизнеса Максима Виноградова. Я с блохами не воюю. А детектор лжи многое может рассказать мне о вас. Но только на один вопрос я, наверное, не получу от него ответа. Почему вы столь самоотверженно и бескорыстно работаете на Александру Шульгу? Вы знали её раньше? – Виктор снова посмотрел на дисплей.

– Нет. Мы просто изредка встречались в коридоре.

– Действительно! Значит, дело в другом. Вам жаль её?

– Да! – громче, чем нужно, ответила Оксана.

– Жаль… Я так и думал, но этого недостаточно. Александра обещала вам много заплатить за поиски дочери?

– Нет. Она сразу же предупредила, что не имеет средств.

– Странно. Совершенно незнакомому человеку вы помогаете разыскать дочь, расплачиваясь с информаторами из собственного кармана, не надеясь впоследствии получить вознаграждение…

– По условиям договора она заплатить в рассрочку, – перебила Оксана. – В нашей фирме практикуется такой вариант расчётов.

– Но вы подходите к проблемам данной клиентки неформально. Александра по своей инициативе обратилась в сыскное агентство?

– Нет, ей посоветовали это сделать, – не стала скрывать Оксана.

– Кто посоветовал? – Виктор, не получив ответа, присвистнул. – Да-а, этот человек вам глубоко небезразличен! Одна мысль о нём вызывает такую бурю эмоций, что мои датчики зашкаливают. Вы очень любите его. – Старосвецкий вздохнул. – Я, признаться, ему завидую. Счастлив тот, кого так любят, молча и самоотверженно. Я знаю, что Александра работала вместе с отцом вашей дочери. Значит. Вы взялись за дело по его просьбе?

– Да, всё так и было. Он попросил меня помочь несчастной женщине. – Оксана прекратила всякие попытки что-то скрыть от Виктора.

– Вот я и получил ответ на самый главный вопрос! И ещё один, последний штрих. Когда вы сегодня уезжали из офиса, называли моё имя? Предупреждали сотрудников, с каким именно делом связана ваша отлучка? – Старосвецкий поднялся и шагнул к Оксане.

– Нет, я ничего не говорила им. Только предупредила, что вернусь через два часа.

Оксана очень боялась, что зажжётся красная точка, хотя она ничего не скрывала. Но точка осталась зелёной.

– Довольно! – Старосвецкий отцепил присоски и снял провода. – Неплохая штука этот «Полиграф Полиграфович». После того, как я приспособление усовершенствовал, на нём стало работать совсем легко. Но через два часа вернуться у вас вряд ли получится, – добавил Старосвецкий, опуская руку в карман пиджака. – Я преклоняюсь перед искренней любовью, хотя знаю о ней только понаслышке. Держите!

– Что это? – Оксана взяла два ключа. – Зачем?..

– Передадите Александре. Пусть продаст два просторных, тёплых, светлых гаража и расплатится с вами за оказанные услуги. Хотите чаю из золотого антикварного самовара? «Павловский Посад» – мой любимый сорт; высокогорный листовой цейлонский. Густейший яркий настой, терпкий вкус. И к нему – дальневосточный мёд. Нравится трубка?

Старосвецкий засёк потеплевший Оксанин взгляд.

– Дерево бриар. Лучший материал для изготовления трубок высокого класса. Не ошибусь, если скажу, что такая есть у вашего возлюбленного. Бриар специально выращивают в Италии и Албании. Видите, как он красив и изящен? А цвет! Красно-коричневый, с разводами! Трудный для обработки бриар вечен. И вкусен, если хотите. Да, чай сейчас принесут. Минуту.

Старосвецкий выглянул за дверь, что-то негромко сказал. Следом за ним вошёл молчаливый юноша в белой рубашке, похожий на официанта.

– Два стакана чаю, моего любимого. Если честно, Оксана, то этот дом – не мой. И такой раздолбанный камин мне не очень-то нравится. Я предпочитаю английский, аккуратный, с деревянной отделкой. Но тяга здесь превосходная – над камином работал печник высшего класса. Виден почерк мастера! Прошу вас, угощайтесь. – Виктор поставил перед Оксаной хрустальный стакан в серебряном подстаканнике, придвинул тарелочку с мёдом. – Вам понравится.

– Спасибо.

И мёд, и восхитительно заваренный чай были очень кстати. Оксана не смела торопить хозяина, боялась обидеть его и потерять контакт. К тому же было приятно беседовать с красивым, умным и образованным человеком, любящим всё гармоничное и совершенное. На какое-то время она забыла, что является его противником, даже врагом.

– Не будем терять времени, – очнулся от задумчивости Виктор. – Я знаю, что вы – женщина деловая и ответственная. Со своей стороны я заявляю, что не испытываю к нам ничего, кроме уважения, и потому хочу сообщить – вас ввели в заблуждение. Александра Шульга страдает не невинно. Она и её муж, семья их друзей Молчановых получили то, на что с лёгкостью обрекали других. Она просила вас вернуть ей дочь? Не выйдет. Здесь вы бессильны так же, как и сама мамаша. В клубе Алла больше не появится никогда, и сегодня вечером её там не было. Так что зря вы стремились попасть на представление и гнали мотоцикл по наледи, рискуя жизнью.

Виктор выколотил трубку о железный край глубокой пепельницы.

– Всем вашим агентам крупно повезло. Я сегодня ночью навсегда уезжаю из России и ради этого праздника прощаю им грехи. Каждый добывает деньги, как умеет, а кушать людям надо минимум три раза в день. Кроме того, девочки хотели подставить Макса, отомстить ему. Макс едет со мной, и поэтому тоже прощает Алёну Миргалееву, Снежану Шагинян, Весту Чопикашвили, Ингу Ногаль. Никаких претензий у нас нет к Владимиру Чумаченко и к Георгию Соколову. Как видите, я уважаю чужие права, но взамен прошу уважать мои. Вы должны представить клиентке отчёт о проделанной работе, а я согласен помочь вам в этом. Создаётся впечатление, что Александра действительно не понимает, за что её карает судьба. И вы не представляете, почему я сосу кровь из бедной женщины, не сделавшей никому никакого зла. Я – демон, она – ангел, всё просто и понятно. Но это не так. Я не собираюсь оправдываться – просто хочу восстановить справедливость. Можете думать обо мне всё, что хотите, – мы ведь больше никогда не встретимся…

– Но почему вы утверждаете, что никогда не вернёте Александре дочку? Деньги – да, она была должна. Но за что мучается ребёнок?!

– Ребёнок… Она уже втянулась, познала сладость греха. Даже если бы я вернул Аллу матери, она не слезла бы с иглы. Она бегала бы за каждым мужиком, умоляя её трахнуть. И такой эта барышня-недотрога теперь будет всегда. Александра не внесла требуемой суммы – её внёс богатый японец, член секты Муна. А деньги эти нужны мне. Нужны для того, чтобы вернуть долг нескольким семьям, пострадавшим по вине Артёма Лукьянова и Никиты Молчанова. Все эти семьи потеряли кормильцев. И все обратились ко мне, отчаявшись иначе восстановить справедливость. Возможно, я поступаю излишне жестоко по отношению к Алле. Но, с другой стороны, ей будет спокойно и комфортно за границей. Её будущего мужа я знаю как порядочного человека. К тому же трудолюбивого и ответственного. Он зря деньги не заплатит – значит, будет беречь купленную игрушку. К сожалению, это единственное, чем я могу утешить Александру. Даже если бы я сейчас захотел подарить вам Аллу, сделать это уже не смогу. Я связан словом с её будущим мужем. Мать Аллы денег не нашла, не поборолась за свободу дочери. Она вообще не привыкла бороться. Просто приходила и брала своё. Брала у Артёма, который, в свою очередь, вырывал куски изо рта у других. И был искренне уверен в том, что по-другому жить нельзя. Он действительно задолжал, и гораздо большую сумму, чем вы думаете. Если деньги можно возвратить, пусть и через несколько лет, то убитых, к сожалению, я вернуть не в состоянии. Их не впустит в мир живых даже сам Господь Бог.

 

Глава 6

Такой раздавленной и опустошённой Оксана не чувствовала себя никогда в жизни. Она не знала, что делать – плакать или истерически хохотать, гневаться или демонстрировать ледяное равнодушие. Она сидела, стиснув пальцами подлокотники кресла, и смотрела на тёмное окно, на отсветы пламени, мечущиеся по бревенчатым стенкам. Сидела прямо и неподвижно, и вовсе не от того, что опасалась собаки или охранников; просто у неё не было сил ни возмущаться, ни уговаривать.

До сегодняшнего дня Оксана плохо представляла себе, что такое эмоциональный шок, а вот сейчас поняла и ужаснулась. Сиди напротив неё бугай с бритым черепом, с пудовыми кулаками и в золотых цепях, было бы легче. Но услышав подобное от симпатичного интеллигентного человека, кавалера боевого советского ордена, Оксана почувствовала, что сходит с ума.

– Девчонке даром привалило счастье, которого другие добиваются в течение всей жизни, и очень часто мучаются зря. Муж-иностранец, пусть и на сорок лет старше, – чем плохо? А вот остальным трём заложникам счастливая карта не выпала. Денег родственники не внесли, а тащить их за границу я не собираюсь. Там эта троица тем более никому не нужна – две проститутки и наркоман. Я откровенен с вами потому, что завтрашний вечер проведу уже в другом полушарии. Как только мой самолёт покинет воздушные пределы России, вас освободят.

Старосвецкий заметил тихий ужас в широко раскрытых глазах молодой женщины.

– Я изучил вашу биографию и решил, что вы меня поймёте. По крайней мере, постараетесь понять. Мы оба рано остались без матерей. Потеряли и отцов, но по разным причинам. Ваш папа умер, а мой ушёл к мачехе, оставив детей на тёщу. Нам с вами пришлось в тяжелейших условиях отвоёвывать своё место под солнцем, доказывать своё право на достойную жизнь. Мы не безгрешны, но всё же сотворили куда меньше зла, чем те, кто сейчас взывает о помощи. По мере сил и возможностей мы восстанавливаем попранную справедливость. В сущности, мне до последнего времени было безразлично, добром или злом меня здесь помянут. Я сделал всё, что мог, и теперь должен сойти со сцены. Всё остальное – не в моей власти. Раньше плебс требовал хлеба и зрелищ, теперь – шопинг и шоу. В сущности, это одно и то же. Если бывшая великая держава хочет только жрать и торговать, значит, солнце над ней пошло на закат. Я не желаю более находиться внутри умирающего организма – потому и уезжаю. Но вчера мне неожиданно захотелось передать Александре последний привет. Позволите?

– Позволю.

Оксана наконец-то разжала пересохшие от волнения губы. Хотела поправить волосы, но рука оказалась словно налита свинцом. И всё сильнее болела голова – не под черепом, а где-то с поверхности.

– Я очень хочу знать, почему вы так злы на неё.

– Именно об этом я и желаю напомнить Александре. Она, наверное, совершенно искренне считает, что баснословные доходы её мужа упали с неба, пролились на семью золотым дождём, манной небесной. Но справедливость восторжествовала, и львиная доля их пропала в банках после семнадцатого августа. А то, что осталось, реквизировал я. Вы заметили, что клиентка ваша наивна до глупости? Она не интересовалась делами мужа, считала это дурным тоном, вела растительный образ жизни. Пальцем не пошевелила, чтобы добыть или даже сохранить средства, ради которых Артём Лукьянов убил трёх человек, а Никита Молчанов – двух. Но за последнего Александра – не ответчица; это просто вам для сведения. Недалёкая, пусть и смазливая провинциалочка, не имеет права пользоваться благами, за которыми стоят кровь и слёзы. Она заметила последний финансовый кризис, а разве до того в стране царили мир и покой? Но Александре Шульге не было до этого никакого дела. Она жила в своём, личном, благополучном мирке, как улитка в раковине, и не желала слышать о чужих бедах, даже если виновником этих бед был её дражайший супруг.

Старосвецкий откинулся на спинку кресла. Белоснежным платком, украшенным монограммой в виде латинской буквы «V» он промокнул лоб.

– Когда встретитесь с ней, назовите фамилию – Клюге. Теперь девочке по имени Луиза было бы восемнадцать, но уже три года её нет на свете…

– Она умерла? – Оксана поперхнулась чаем.

– Она погибла. Когда нанятые Артёмом юристы и бандиты лишили семью Клюге всего имущества, Луизе пришлось торговать собой – ради матери и сестры. С сердцем у вдовы Клюге после похорон мужа стало совсем худо. Так вот, один из перепившихся клиентов накинулся на Луизу с ножом, убил её и отрезал голову, чтобы труп не опознали. Мать, естественно, не пережила второго удара, и операция ей не потребовалась. Куда пропала их младшая, Эмма, я так и не смог выяснить. Скорее всего, тоже прикончили, а тело надёжно спрятали. У Эдварда Клюге остались только старики-родители, которых запугали и заперли в психушку. Но всё-таки, спустя три года, старик Клюге решил обратиться ко мне. Кстати, когда я между делом упомянул при Александре о трагедии Луизы и её родных, она ответила: «Витя, лес рубят – щепки летят. Одним везёт, другим – нет. Так устроен мир». Но, сама оказавшись такой «щепкой», она закатила оглушительную истерику. Вы видели её в горе, Оксана. Раньше она была совсем не такой. Самодовольная и чёрствая, она считала, что в её двери горе не постучится.

– А кто такой Клюге? – Оксана насилу отдышалась.

– Это – прибалтийский немец, бывший преподаватель, который читал лекции в МГУ. И привязался там к смышлёному студенту Лукьянову. Потом они вместе организовали малое предприятие, занимающееся завозом в Россию и продажей здесь компьютеров. Без Эдварда, у которого многие родственники и друзья жили в Германии, Артём ничего не смог бы добиться. Благодаря таланту и трудолюбию Клюге, фирма расширялась и процветала. И все те средства, что Артём положил на свои счета, должны были по праву принадлежать ему. Два с половиной года Лукьянов руководил компанией, проматывая накопленный Клюге потенциал. Не случись дефолта, он всё равно разорился бы.

– Получается, он «заказал» Клюге? – Оксана едва не выронила чашку.

– Да, заказал. И на квалифицированного стрелка его вывел небезызвестный Никита Молчанов. Они были хорошими друзьями, и в таких делах без проблем кооперировались. Работали с огоньком, творчески…

– А остальные четыре случая?.. Можете о них рассказать? – Потрясённая Оксана не знала, куда девать руки, как сесть, чтобы не встречаться глазами с Виктором. – Или это секрет?

– Ну, допустим, проживал в Севастополе милейший парень Ярослав Крель. Были у него жена Юлия, сын Иван и дочь Анисья. В один прекрасный день Юлия, по профессии стоматолог, отправилась в Москву искать лучшей доли. Перед тем она разругалась с Ярославом, обозвав его совком и рохлей. Он якобы не может устроиться в новых экономических условиях, всё талдычит о какой-то там совести, неспособности воровать и обманывать. Не так, мол, его отец, военный моряк, бывший соловецкий юнга, воспитывал. Разругались они, но не развелись, и Юлия уехала.

– И как, устроилась она в Москве? – заинтересовалась Оксана.

– Ещё бы! Поступила работать в салон для богатых и щедрых. Зубки им лечила, но делала это в абсолютно голом виде. Вернее, в туфлях, а зимой даже чулки надевала; но остальное выставляла на обозрение. Потом клиенты приезжали к ней домой, и там оттягивались на славу. Но всё равно заработать столько, сколько ей нужно было для беззаботной жизни, Юлия не могла. И «однажды в этот салон заехал знатный барон», то есть Артём Лукьянов. После первого же вылеченного зуба он влюбился в Юлю без памяти. Стал жить на два дома, и вскоре даже такая пофигистка, как Саша, заметила неладное. Деньги, на которых не просохла кровь семьи Клюге, потекли в широкий карман Юли Крель. Артём купил ей квартиру и машину, отправлял в круизы и давал кредитные карты. В конце концов, Ярослав узнал о загульной и роскошной жизни жены в Москве. Приехал и сообщил, что подаёт на развод, а детей забирает себе. Впрочем, у Юленьки есть ещё шанс одуматься и вернуться к прежней жизни. Мечтатель и простофиля, он не ожидал, что во дворе дома, где Артём купил Юлии квартиру, на него нападёт пьяная компания и забьёт ногами насмерть! Зачем Юлии бросать такую дойную коровушку, как Артём? Лукьянов был готов для неё на всё, в том числе и на организацию ещё одного убийства.

– И что теперь поделывает эта мразь? – скрипнула зубами Оксана.

– Лежит на Митинском кладбище. – Старосвецкий снова закурил.

– Её тоже… вы? – Оксанино сердце ёкнуло от радости.

– Не я, но по моему приказу. Есть на свете способы, которыми можно заставить даже такую бессовестную тварь полюбить себя без памяти. Один человек сумел скрутить Юлию Крель в бараний рог. Она перестала встречаться с Артёмом, сказав, что выходит замуж. После свадьбы переписала всё своё имущество на имя супруга. Подчинялась ему, как марионетка. Правда, не одобряла его увлечения религией Муна. А она была очень примерной прихожанкой, эта убийца и развратница. Но вскоре после выяснения отношений Юле стало худо во время принятия ванны джакузи, и она утонула. Имущество перешло супругу, а тот, получив свой процент, остальное передал мне. И я вручил круглую сумму в долларах семье Ярослава. Кроме него у родителей осталось ещё трое детей, к тому же пришлось воспитывать внуков. Иван с Анисьей ни в чём не виноваты, и пусть не знают, кем была их мамаша…

Оксана вспомнила свой разговор с Чугуновым в джипе, когда тот пересказывал биографию Генриха Смулаковского. Значит, жену в ванне утопил именно по приказу Виктора. А жена эта, в свою очередь, была любовницей Артёма Лукьянова; и по её просьбе Артём сгубил Ярослава Креля…

– Остальные убийства целиком связаны с коммерческой деятельностью Лукьянова, Молчанова и его тестя, отца Марины. Теневой бизнес, в частности, незаконная поставка оружия в другие страны, приносит огромный барыш. И, чтобы его разделить, приходится забыть многое. Даже то, что ты – гомо сапиенс.

– И вы действительно ничего себе не брали из полученных денег?

– Брал оговорённый процент – мне же нужно было на что-то содержать группу. Своего рода маленький партизанский отряд на захваченной врагом территории. Вместе с тем я вынужден был покупать недвижимость и автомобили, обедать в дорогих ресторанах и посещать ночные клубы. Я должен был выглядеть богатым и счастливым, чтобы не отличаться от других. Но я отличался от всего племени Адамова и постоянно помнил об этом. Денег мне нужно было куда меньше, чем тому же Артёму. Я не мог их истратить ни на жену, ни на любовницу…

– Почему? – Оксана смотрела на Виктора, как завороженная.

– Этого никто не знает, в том числе и Александра, с которой мы много общались. Жаль, что вы – женщина; мужик понял бы лучше, но я и с ними не откровенничал. Попытайтесь войти в положение человека, который в девятнадцать лет на войне стал инвалидом. Я думал потом, что лучше меня убило наповал в том бою, или остался бы калекой. Смог бы бабу найти, в России любят увечных и жалеют. Но только не таких, как я…

– Вы – увечный?! – Оксана не верила ему, высокому и красивому. – Духовно, что ли? Или душевно?.. Извините за бестактный вопрос – у вас по психиатрии инвалидность?

– Не мешало бы! – Виктор пальцами тёр чисто выбритый подбородок, гладил шрам на горле. – Но я по натуре – победитель. Мне имя дали правильно. Мать в роддом увезли в воскресенье, из-за праздничного стола – семья отмечала двадцать лет Победы. Не желая прослыть слабаком и шизанутым, я ломал себя через колено, сопротивляясь надвигающемуся безумию. Возненавидел людей ещё в детстве, но всю жизнь улыбался им – иначе не сделать карьеру. Два катастрофических нервных потрясения не прошли бесследно. Мне пришлось их перенести, как выражаются, «на ногах», без психиатрической помощи, без лекарств и длительной реабилитации. Клеймо душевнобольного закрыло бы мне путь наверх. Я мог сгинуть в интернатах и больницах, потому что не имел блата. И не только блата, а даже самых обыкновенных родственников, которые носили бы мне передачи в психушку.

Старосвецкий запыхтел трубкой, раздумывая, продолжать ли. Оксана, напрягая глаза до слёз, смотрела на него и ждала.

– Многие сумасшедшие считают себя здоровыми. Так и я – чёртиков не ловил, Наполеоном себя не ощущал. Глюки на меня не наплывали. Работоспособность имел выше средней, физически был развит. Плавал, занимался греблей и волейболом. К армии готовился заранее. О том, чтобы закосить, даже не думал. Наоборот, горевал, что нет войны, и негде себя проявить. Страстно желал иметь орден. В общем, обыкновенные мальчишеские фантазии…

– Орден вы привезли из Афганистана, – вставила Оксана.

– Лучше бы я привёз оттуда другое… То, что там и потерял. В том бою, когда закрыл собой командира. – Старосвецкий тяжело вздохнул. – Я был готов умереть, но то, что случилось после, хуже смерти. Капитан Осипов благодаря мне остался в живых, и они отбросили «духов» с горной дороги. Я говорю «они», потому что сам уже лежал кучей окровавленного мяса. После взрыва гранаты буквально под ногами редко кому удаётся выжить. Мне, как видите, удалось. Это был третий удар, а первые два случились ещё в детстве. Погибла от взрыва перегонной установки моя мать. Предал и фактически отказался заниматься мной отец. В горах вокруг был огненный ад, потому что «духи» подожгли бензовоз, шедший под нашей охраной. Тогда я впервые пожалел, что попросился в Афганистан. Рядом со мной парню голову оторвало, а я стал как решето. Всё, что было между ног, пришлось ампутировать. Уже четырнадцать лет на мне лежит «большая печать». Я даже не кастрат, я – евнух, скопец. И моё чисто выбритое лицо, предмет восхищения женщин, оттуда. Александра часто спрашивала, почему не женюсь, раз сам такой весь из себя шикарный. Можете передать ей, если сочтёте нужным… Осколок, угодивший в шею, прошёл в сантиметре от сонной артерии. Плохо, что я выжил, а не погиб за правое, как тогда казалось, дело. Остался бы честным комсомольцем, до конца выполнившим свой долг. Вернулся бы на Родину в цинке, как тот, что был рядом со мной при взрыве. Похоронили бы меня под красной звёздочкой, и не окунулся бы я во всю эту грязь. Но я остался верен данной присяге, и много воров отправил к праотцам, да и бандитов – не меньше. Киллеров в тех случаях не находили. Просто объявляли, что совершено заказное убийство, связанное со служебной деятельностью жертвы. Если этих уродов не карает государство, их должен карать я, изъявивший желание обеспечить безопасность этого самого государства. Этих убийств было около двадцати.

– Я не знала, – пробормотала потрясённая Оксана. – Не знала…

– Само собой. Так получилось, что мне удалось рассчитаться с Лукьяновым. Точно так же он был в состоянии покончить со мной. В нашем кругу не принято жалеть жён и детей тех, кто мешает бизнесу или представляет опасность. Если дети через родителей получают блага, пусть будут любезны получить и проблемы. Не я установил в стране эти порядки, не я первый сказал, что все слюни и сопли – в пользу бедных. Но у меня не было семьи, я оставался свободным и несговорчивым. Мне пришлось стать сильным, подлым и наглым; ну, так и ведь и остальные там такие же. Что поделаешь, если народ России, купившись на дешёвые посулы, выбрал соответствующий общественный строй? Ну куда, скажите на милость, рядовому обывателю двести сортов сыра или колбасы? Люди ждут, когда в каком-то из пустых фантиков всё же окажется конфетка. Тогда договоримся так – вам нравится существовать, как в джунглях, существуйте. Но когда пробьёт ваш час, не дёргайтесь. Пусть теперь Александра покажет, как она умеет крутиться и сбивать лапками масло. Пусть поработает в поте лица своего…

– Виктор, я согласна, что вокруг достаточно всякой мрази, – еле слышно произнесла Оксана, не зная, как на её слова прореагирует Старосвецкий. – Но всё-таки, в первую очередь, вы мстите окружающим за своё горе, за свои раны. Вы завидуете им…

– У меня в девятнадцать лет не было на совести особых грехов. В Афганистан я поехал не из желания попрактиковаться в стрельбе по движущейся мишени. Жизнь подтвердила правильность включения этой страны в зону национальных интересов России. А я уже тогда понимал это. Разве мало вокруг ещё менее достойных людей? Но почему-то для испытания выбрали именно меня. Я скрывал своё увечье, как мог, но пересудов всё равно не избежал. В баню с компанией – ни-ни, даже на пляже мне было нечего делать. Женщины наперебой предлагали себя, я хотел их, но отказывался под разными предлогами. Это надо почувствовать, ощутить весь трагизм подобного положения.

– И протез не поставить? – Оксана никак не могла поверить в то, что слышала. – Вы же часто бываете за границей, и средства позволяют…

– Протез есть протез. – Старосвецкий выдохнул дым, разогнал его ладонью. – Силиконовой, или сделанный из моей кожи и связок – без разницы. Я много раз пробовал исправить положение, но безуспешно. К настоящему моменту я смирился с собственным одиночеством. Мне не мешают ни жена, ни дети. Да и раньше… Времени на учёбу и работу у меня всегда был вагон. Если исключить из жизни юноши всё, что связано с любовью и дружбой, ничего в ней и не останется. Окончательно я впал в ярость, когда пошли слухи о моей «голубизне». Я – нормальный мужик, натурал до мозга костей. До сих пор люблю баб и одновременно ненавижу, даже понимая, что они не виноваты. А что касается зависти, вот моё мнение. Честолюбие с завистью идут рука об руку. Здоровая, умеренная зависть часто приводит человека к прорыву, к успеху, к славе и к власти. Те, кто никому не завидует, с моей точки зрения, ущербны. Они вызывают скуку и жалость, даже брезгливость. Такие многого не добьются и сгниют в нищете. Весь вопрос в том, кому, как и по какому поводу завидовать. И что делать самому для того, чтобы разрядить ситуацию. Можно злословить и пакостить из-за угла, но я предпочитаю задавить предмет зависти собственным успехом. И пусть он завидует мне!

– Вам лестно, когда люди завидуют? – догадалась Оксана.

– Естественно. Если ты что-то собой представляешь, то должен иметь врагов, и завистников тоже. По их количеству можно судить, чего ты стоишь на земле нашей грешной. А когда тебе сочувствуют, тебя жалеют, смело суй голову в петлю. Ты зря появился на свет…

Вошёл тот самый юноша в белой рубашке, забрал поднос, стаканы и блюдца. Виктор подождал, когда он закроет дверь, и заговорил снова.

– Так вот, после возвращения «из-за речки» мне только и оставалось, что учиться. Жил на Онежской улице, в родительской квартире. Старший брат стал лётчиком, обосновался на тёплом местечке в Кубинке. В отличие от меня, Яков доволен нынешними временами. Он продаёт то, что ему не принадлежит по праву, и живёт в своё удовольствие. Пока.

Виктор нажал на последнее слово, и Оксана всё поняла. Такой человек, как Старосвецкий, не сделает поблажки и родному брату.

– Как «афганец» и орденоносец, я был зачислен в МГУ вне конкурса. Хотел стать адвокатом – состоятельным, красноречивым, блестящим. «От хорошего юриста должно пахнуть французским одеколоном, кожаным сидением скоростного автомобиля и деньгами», – эта фраза в ходу среди «авторитетов» и деловых людей. Правда, они же при случае цитируют римского императора Веспасиана, который считал, что деньги не пахнут. Такой вот парадокс. Но потом я понял, что призван не защищать в суде разную сволочь, а, напротив, уничтожать её. И когда мне предложили подумать о работе в системе госбезопасности, ответил согласием. Раз у меня нет семьи и перспектив обрести её, и я не собираюсь довольствоваться дружескими компаниями, то должен строить карьеру. Я и строил, отдавая учёбе, общественной работе и спорту всё время без остатка. Хотел поменьше бывать в своей пустой квартире – вам это знакомо, я знаю. Положа руку на сердце, Оксана, признайтесь, – неужели вы ни разу не позавидовали наиболее благополучным сверстникам? Тому, кто в восемнадцать лет не остался без родителей, без средств к существованию, с ребёнком на руках? И вы не проклинали судьбу за жестокость, не сетовали на свою горькую долю? Молчите? Значит, завидовали. Меня уволили из органов в девяносто первом, сослались на необходимость сокращения штатов. Я понимал, что дело здесь не в этом, но унижаться не стал, уволился. И стал героем-одиночкой, ревнителем справедливости, воздающим людям по делам их. Энергичный индивидуалист, стоящий взвода или даже роты, – вот таким я и стал. Правда, потом пришлось привлечь к сотрудничеству нескольких ребят, но они сами не думали ни о чём – просто исполняли мои указания. Слепой случай обездолил меня, но во всех других областях жизни я оставался на высоте, получил неограниченные возможности для удовлетворения своих желаний. Природная мужская агрессивность давила, и я не мог сбросить её в постели. Мало-помалу вокруг меня собралась команда из тех, кто не желал терпеть и прощать. Сначала я устроился работать шефом службы безопасности в одну из гостиниц, провернул на той должности несколько удачных дел, сдал в руки директора его обидчиков. И понял, что набрёл на свою золотую жилу. Обидчики эти исчезли бесследно, а директор гостиницы подарил мне подержанный, но ещё весьма прыткий «Ягуар». Если бы мы решили покарать этих ублюдков по закону, месяца через четыре встретили бы их уже на воле. Они были в состоянии купить себе свободу и оттого шли вразнос. Но на сей раз им не повезло…

– А потом вы перешли в банк?

Оксане после чая с мёдом стало жарко, и она всё время обмахивалась концом длинного шарфа.

– Да. И в то же примерно время я организовал устойчивую группировку в весьма оригинальном составе. Первым я пригрел вышедшего из Казанской психушки мужика, который лет десять назад по дурости изнасиловал дочку большого начальника, когда та возвращалась вечером с пляжа. «Лучше на зоне просидеть десять лет, чем в Казани – год», – говорят зэки. А ему в Казани десять лет пришлось лечиться. В Москве у него ни родных, ни жилья. Снял ему квартиру, использовал для таких поручений, которые нормальный выполнять не возьмётся. Про детдомовцев и беспризорников вы знаете – они тоже всем мне обязаны. Прибился ко мне и молодой монах-расстрига. Он и сыграл одного из «долгопрудненских», которым якобы был должен Артём…

– Значит, Лукьянов не задолжал бандитам?

Оксана обомлела. У Старосвецкого в рукаве, как оказалось, было припасено для неё немало сюрпризов.

– Сказка про «долгопрудненских» сработала великолепно. У меня имеются консультанты – ведь немало «братков», оказавшихся по разным причинам без паханов, греются у моего огонька. Среди них попал и уроженец города Долгопрудного. Он исполнял роль другого бандита. Расчёт был такой: документов о сделках с криминальными группировками бизнесмены в сейфах не держат. А поскольку Артёма уже не было в живых, подтвердить или опровергнуть мои доводы он не мог. Ну, а Саша не привыкла принимать самостоятельные решения. Она испугалась и сразу же согласилась расстаться с имуществом. Добро она не наживала и, следовательно, не ценила его. Теперь о банках. Действительно, должок у Артёма был, но не такой уж большой. Перед польской фирмой, например, и перед моим банком тоже. Трём другим банкам он взятые кредиты уже вернул, но Александра об этом не знала. Для оставшихся выплат достаточно было продать одну квартиру. Никаких автоперегонщиков Артём не субсидировал, хотя я и подготовил доя Александры соответствующие документы. Но она не пожелала их увидеть. Вдова как будто вообще не знала, что в природе существуют какие-то заверенные расписки в получении денег. Я врал, не надеясь на успех, а после пожалел, что затратил столько времени, сил и средств на подготовку этой операции. Наверное, это был самый лёгкий способ отъёма денег из существовавших когда-либо в природе. Я называл сумму, и Александра платила. С Мариной Молчановой и её папашей было общаться куда труднее, и потому пришлось от них избавиться. Во время пожатия рук им был введён яд, парализующий все мышцы, включая сердечную…

– Да, я знаю. Даже очень здоровый человек погибает буквально через два дня. У Марины и её отца тоже не было долгов?

– Были, но мы их увеличили в три раза. Я собирался возместить ущерб семьям жертв Никиты Молчанова. Ну, и себя не забывал – за рубежом всё-таки больше уважают богатых людей. Кроме того, надо было заплатить и моим ребятам, правильно? Я сумел стать незаменимым и для Лукьяновых, и для Молчановых, и для их кредиторов. Но действовал я до определённого момента только словом…

– Людям выгоднее было верить вашим словам или делать вид, что они верят. И отдавать деньги в том количестве, в каком вы скажете. Марина Молчанова и её отец Рэм Лисовский отказались заплатить вашим подставным – и погибли. Никита Молчанов, как только он взбрыкнул и обратился в милицию, был избит до полусмерти, после чего бесследно исчез. Та же самая Александра, не явившись на встречу с мнимым Линдесом, лишилась дочери. Потом погибла и её золовка…

Оксана заметила, что Старосвецкий всё время смотрит на часы. Значит, беседовать у камина осталось недолго.

– Виктор, скажите, а с Сашей в тот день действительно разговаривала ваша родная тётя? Я почему-то в этом сомневаюсь.

– И правильно делаете! – рассмеялся Старосвецкий. – Не хватало ещё мою старую нервную тётушку впутывать в серьезные дела. У меня с детства неплохо получалась имитация голосов, и я решился воспользоваться Божьим даром. Единственное, что невозможно было предугадать заранее – предложение помощи Александре. То, что на неё будет работать ваше агентство, мне и в страшном сне не приснилось бы. Впрочем, мне ведь ничего не стоит заставить самоотверженного и сурового сыщика влюбиться в меня. Но я ограничусь тем, что вы просто никогда не сможете обо мне забыть.

– Вы пользуетесь запрещёнными методами? – заинтересовалась Оксана. – Обладаете гипнозом? Про вас ходят такие слухи.

– Если выражаться точнее, я занимаюсь нейролингвистическим программированием, хотя при желании могу без шума и пыли ограбить банк, к примеру. Мне там денежки кассирши, улыбаясь, сами выдадут. Такие преступления невозможно раскрыть, ибо их даже не замечают…

– Люди исполняют ваши желания, как бы находясь во сне, а потом всё забывают. Но с Александрой вы поступили иначе – не дали ей установку на забвение. Она всё помнит и мучается.

– Я так хочу. Она и должна помнить. – Старосвецкий поигрывал сигарным ножичком, катая его между ладонями. – Она и не забудет никогда…

– Вы распространяли слухи о переезде в Перово для того, чтобы все позабыли об Онежской улице, где вы на самом деле жили?

Оксана осмелела. Ей казалось, что Виктор ответит на этот вопрос.

– Да, мне ни к чему было иметь во дворе наружников. К тому же, раз я не живу на Онежской, квартиру не поставят на прослушку. Но в Перово я действительно собирался переезжать будущей весной. Теперь же пришлось квартиру продать – очень нужна была валюта.

– Понятно. – Оксана повертела на пальце кольцо, собираясь с духом. – Я вас ещё о Тане Лукьяновой спросить хочу…

– В смерти Тани Лукьяновой я не повинен! – неожиданно горячо сказал Виктор. – Я готов отвечать только за собственные поступки и платить исключительно по своим счетам. Её ограбили по наводке любовника-афганца, а потом убили, поскольку она всех их знала в лицо и могла назвать по именам. От этой их акции я тоже пострадал – потерял свои пятьдесят тысяч долларов, которые были мне очень нужны.

– А если бы Саша явилась на встречу, как бы вы поступили?

Оксана не ожидала, что Старосвецкий ответит на этот вопрос.

Но он ответил, ничуть не смутившись:

– Безусловно, она раскрыла бы подставу, но это уже не имело значения. Александру посадили бы в машину и отвезли… ну, хотя бы сюда. И вызвали бы на встречу ту же самую Таню. Ведь у неё не могло быть своего имущества, и не было, клянусь вам. Всем, что Таня имела, она была обязана брату Артёму. То есть деньги были как бы его. Следовательно, я должен был взять их. Последние средства Лукьяновых, на которые могли претендовать близкие тех, кто погиб по вине главы семейства. Что касается судьбы Насти Молчановой, то я, к сожалению, поручил заняться этим вопросом Генриху, и он переусердствовал. Перед отъездом из России я дал указание отпустить девушку на свободу. Пусть живёт, как хочет; но пользоваться благами, за которые были убиты люди, она не имеет права. Она может начать жизнь с чистого листа. Кстати, Настя была уже не девушка, когда всё случилось, так что горевать особенно не о чем. Настю, считайте, бесплатно обучили высокооплачиваемой престижной профессии – эротическому массажу. Если она встретит подходящего человека, то сумеет доставить ему тридцать три удовольствия, да и в семейный бюджет внести неплохие деньги…

А Оксана жалела о том, что у неё нет шапки-невидимки. И не сможет она улизнуть из этого дома незамеченной, вернуться в офис на Каширке, всё рассказать Чугунову. А уж Лёха бы постарался не выпустить бандитов из страны. У него есть возможности связаться с милицейским начальством даже городского масштаба, не говоря уже об окружном. Жалела и глубоко дышала через нос, чтобы не сорваться раньше времени.

– Виктор, у меня к вам ещё один вопрос и небольшая просьба…

– Слушаю вас. Для этого мы и встретились.

Старосвецкий гладил собаку и думал о чём-то своём. Он считал, что сообщил о себе достаточно, и у Оксаны больше вопросов нет.

– Своё мероприятие вы могли провернуть только при условии гибели Артёма Лукьянова. Но его не застрелили – факт. Достоверно установлено, что он действительно покончил жизнь самоубийством, и предсмертная записка написана его рукой. Как вам удалось заставить его сделать это? Записку он писал под дулом пистолета? Находился ли кто-то рядом с ним в момент самоубийства?

– Дефолт создал идеальную обстановку для осуществления моих планов. Паника, путаница, всеобщий шок – лучше не придумаешь. Любой экстравагантный поступок, который раньше привлёк бы внимание, имел шансы остаться незамеченным. Бизнесмены пачками стрелялись и по-другому уходили из жизни, поэтому суицид Лукьянова никого не удивил. Только он один мог подтвердить или опровергнуть наличие долгов, и он должен был замолчать. С другой стороны, причиной его смерти должно было стать очевидное для всех самоубийство, исключающее малейшие подозрения. Моя агентура заранее распространила слухи об астрономических долгах Артёма, и когда он покончил с собой, никто не удивился. Довольно сложно было заставить этого труса выстрелить в себя. Но я справился и с этим. Есть задачи трудные, но нет ничего невозможного. Надеюсь, Александра упомянула о кассете, присланной ей по почте?

– О посылке из Могилёва? Да, говорила. Якобы от автоперегонщиков.

– Это была копия кассеты, которую я пятого сентября лично вручил Артёму. Попросил просмотреть её и сделать выводы. Но тогда речь шла не о торговцах подержанными иномарками, а о семье Сарахманов. Александра должна помнить и эту фамилию. Артём с Никитой полтора года назад здорово надули предпринимателя из Азербайджана. Там у них была какая-то комбинация с поставками контрабандной чёрной икры в обмен на цветные металлы и партии оргтехники. Но сделка сорвалась, и Артём, чтобы выкрутиться, заложил Сарахмана. У того вышли крупные неприятности с ФСБ и налоговой полицией, но под стражу он не попал и осел в Дагестане. Лукьянов понимал, что рано или поздно Сарахман устроит разборку, решил сыграть на опережение. Послал бригаду в пригород Махачкалы, где киллеры расстреляли всё семейство Сарахмана, включая новорожденного младенца – чтобы не осталось претендентов на деньги и кровников. Не пощадили и столетнего дедушку, который уже мало что понимал. И вот, в августе этого года, мне удалось встретиться с уцелевшим младшим сыном Сарахмана, который тогда чудом выжил – прямо перед бойней уехал к другу на свадьбу и заночевал там. Мы договорились с ним о совместных действиях. Сняли эту самую кассету. Вернее, снимал её я, расхаживая по квартире Лукьянова на Осенней улице, заглядывая в самые потайные уголки его квартиры и демонстрируя Артёму его полную беззащитность. Мол, вся твоя семья, как на ладони, и мы проникнем за любые запоры. Ну, сцены на улице – это вообще семечки, вы и так все прекрасно понимаете. После этого передал Артёму ультиматум сына Сарахмана. Или он должен покончить жизнь самоубийством, или его всё равно достанут из-под земли, но пострадают жена, дочь и бабушка. Про сестру мы в суматохе забыли, но это и не имело особого значения. Когда смотришь эту кассету, трудно понять, от кого именно она пришла и чего хотят пославшие. Использовать её по второму разу можно без проблем. Знай только подставляй разные имена и меняй суммы долга. Наварил я лично для себя немного, но мне вполне хватит.

– И Артём ничего не рассказал жене? – удивилась Оксана.

– Мы поставили ему такое условие. Из предсмертной записки, текст которой составлял лично я, опять-таки трудно понять что-то конкретное. Последний наш разговор произошёл восьмого сентября под вечер. Мы вытащили пьяного и до поноса перепуганного Лукьянова из спальни. Посадили в машину и увезли на свидание с сыном Сарахмана. Артём был, по-моему, в пижаме, небритый, полусумасшедший, полностью деморализованный. Сарахман сказал: «Ты уничтожил мою семью, и я обязан уничтожить твою. Но если ты продырявишь себе голову, с жены и дочери проклятие снимаю». Дали Артёму, помимо водки, ещё и горсть таблеток. В милицию он пойти не мог, иначе могло всплыть его участие в организации убийства той семьи. Что было дальше, вы знаете. В момент выстрела рядом с Артёмом никого не было. С Молчанова Сарахман потребовал выкуп деньгами, но Никита поначалу отказался платить. Потом, после смерти Марины, ин понял, что мы не шутим, и стал более сговорчивым. Но когда Сарахман потребовал от него ещё десять тысяч долларов, Молчанов отправился в милицию, за что и был наказан. Решил скрысятничать – не получилось…

– Дайте мне сигарету, – хрипло сказала Оксана.

– Извольте. – Виктор протянул ей пачку «Парламента», потом – зажигалку «Зиппо». – Какая у вас просьба? Говорите скорее.

– Маша Гудаева с Радужной улицы… Её за что обрабатывал Смулаковский? Может быть, муж Олег в чём-то провинился? Сумма не ваших масштабов – пять-десять тысяч долларов. Этих крох вам и не хватало? В чём смысл наезда?

Оксана затянулась, ожидая ответа.

– Действительно, крохи, да ещё добытые своим горбом, честным трудом мелкого предпринимателя. За эту самодеятельность Генрих был наказан, и весьма сурово. Он опозорил нас всех, превратив из поборников справедливости в заурядных рэкетиров. Но ещё больше виновна родная мамаша этой бедной девушки. Бросила дочь в младенчестве, и вдруг, попав в долговую яму, захотела поправить дела за счёт Марии. Если она успела заплатить, я верну деньги…

– Нет, она не заплатила, – поспешно сообщила Оксана.

– Значит, и до Гудаевой докопались? Отлично работаете, ребята! – от души похвалил Старосвецкий.

– Нашей заслуги в этом нет. Так получилось, что Гудаева сама пришла к нам в офис, попросила защитить её. И выяснить, действительно ли эта особа – её родная мать.

– Передайте ей, что всё в порядке, вопрос улажен. Пусть спит спокойно. – Старосвецкий поднялся с кресла, застегнул пиджак. – Мать, к огромному несчастью, родная, и у вас есть все основания дать ход делу. Если Мария согласится, её родительница будет арестована за вымогательство и осуждена.

– Маша сказала, что хочет маму привлечь к ответственности по закону. – Оксана тоже встала, взялась за шарф и куртку. – Виктор, я, конечно, злоупотребляю вашим терпением. Но можно мне хоть издали увидеть Аллу? Я не прошу разрешения поговорить с ней. Только увидеть, что она жива, и рассказать Александре. Я не имею права вас судить. Более того, считаю, что во многом вы правы. Пусть вас судят другие, и если вы заслуживаете наказания, то оно обязательно настигнет вас…

– Сейчас вы поедете в другой дом, где в данный момент находится Алла. Но сразу предупреждаю, что поговорить с ней вам не удастся. Она находится под воздействием психотропных препаратов. А посмотреть… Что ж, смотрите! Сейчас у нас десять часов вечера, около одиннадцати вас доставят в этот дом. До полуночи, а то и дольше вы сможете пробыть рядом с Аллой. В два часа за ней приедет тот человек, о котором я вам говорил. Вас же отвезут в Москву сразу после того, как наша группа покинет Россию. Ещё раз предупреждаю, что пытаться выскользнуть раньше времени бесполезно и небезопасно. В том доме вы встретитесь с другими людьми, но советую не принимать их слова близко к сердцу. Всей правды они всё равно не расскажут.

Виктор поправил орден, как-то по-новому взглянул на Оксану, и та почувствовала необъяснимое волнение.

– А вы не похожи на свою мать. У той были карие глаза, чёрные волосы и круглое доброе лицо. Что вы на меня так смотрите? Я ведь у Октябрины Михайловны несколько раз паёк получал в девяносто третьем. Помню, очень голодно было и холодно, а она ни крошки не воровала. Вы тогда ещё совсем девочкой были, гордо расхаживали в камуфляже по коридорам Дома Советов. Шефу вашему, Андрею Озирскому, передайте привет – он должен меня помнить. Вы как бы мои однополчане с тех пор. Потому и говорил сегодня с вами так откровенно, потому и помиловал всех. А вот Артём Лукьянов был на другой стороне баррикад, и его жена тоже. Сложно всё очень, и потому представим Провидению вершить суд. Прощайте.

– Виктор… – Оксане хотелось броситься к нему, что-то сказать, спросить, но она понимала, что это невозможно. – Прощайте! Я никогда вас не забуду…

– Генрих! – крикнул Старосвецкий, и тот открыл дверь. – Отвези Оксану Валерьевну на другую дачу. Охрану увеличивать не нужно. Будьте счастливы!.. – И чётко, по-военному, повернувшись, Виктор вышел из комнаты.

* * *

Оксана шагнула через порог, распутала шарф на шее и стала ждать, когда глаза привыкнут к темноте. Домик, куда её доставил Смулаковский, затерялся в лесной глуши. От шоссе пришлось километра два тащиться по бурелому и высоченным сугробам. Не только на улице, но и в домишке, больше похожем на жилище лесника, был собачий холод. Ни камина, ни даже поганенькой печки не топилось здесь, да и топить, в сущности, было незачем.

Как сказал Старосвецкий, кроме Аллочки, они все – смертники, и об их здоровье заботиться ни к чему. Да и насчёт Аллочки верить тоже нацело нельзя – Виктору почему-то доставляло удовольствие издеваться именно над Александрой, которая до недавнего времени слепо верила каждому слову своего партнёра по бриджу.

Несчастная мать будет думать, что дочку продали в подружки к богатому иностранцу, а девочка под чужим именем будет выступать в каком-нибудь порношоу. Или, того хуже, гнить где-нибудь здесь, в лесу, или с камнем на шее утонет в реке. Такой профессионал, как Старосвецкий, признаёт только чистую и качественную работу. Нет тела – нет и уголовного дела, и тогда ему с ребятами даже теоретически не будет угрожать тюрьма.

– Кто вы? – спросил писклявый девичий голосок из кромешного мрака, и Оксана вздрогнула.

Более того, ей стало жарко. Значит, она действительно в домике не одна. Их даже не двое, потому что голос этот – не Аллочкин. Глаза немного привыкли, и Оксана различила ещё одну дверь. Значит, существует и вторая комната – если можно так назвать эту конуру.

– Здесь можно свет включить? – Оксане было трудно ориентироваться наощупь в незнакомом помещении. – Я всё объясню.

– Толян, зажги фонарь, – попросил другой голос.

Говорила тоже девушка, но только постарше первой.

– Чего копаешься там, руки дрожат, что ли?

– Замкнись, зажёг уже! – огрызнулся невидимый Толян, и в углу вспыхнул голубоватый свет. – Сама фонарь заныкала, а меня напрягаешь.

– Не базарь, – устало попросила девица с низким голосом.

Она оказалась невысокой, крепкой, с прямыми чёрными волосами до плеч. Её длинная чёлка и немного косо посаженные восточные глаза сразу понравились Оксане.

– Меня зовут Кира Цхай. А тебя?

– Меня – Оксана Бабенко.

Сыщица заметила, что Кира и Толян кутаются в грязные армейские бушлаты, а лица их посинели от холода. Ещё одна девочка – нежная субтильная блондинка – грела ноги в серых валенках, а колени обмотала рваным вязаным платком.

– Вас здесь только трое?

– А кто тебе нужен? – гортанно удивилась Кира. – Толя Веселов и Марьяна Горелова. Тебя тоже в залог взяли? Или нет?

– Всё может быть.

Оксана оглядывалась по сторонам, надеясь всё-таки увидеть Аллочку, но не находила её в этой комнате. Длинный патлатый Толян равнодушно смотрел в пол. Марьяна робко придвинула поближе к Оксане старый ободранный стул. Кира уселась напротив, на краешек постели, устроенной на двуспальной кровати с никелированными спинками. Белья не было – его заменяло цветное тряпьё. Укрывались пленники двумя засаленными байковыми одеялами.

– Ребятки, нет среди вас Аллы Лукьяновой? Мне обещали встречу с ней.

– Алла? – Марьяна закусила нижнюю губу, потупилась, собираясь с духом. – Она в соседней комнате наколотая спит. Ничего, блин, не соображает. Какое с ней может быть свидание? Вы знакомые, да?

– Да. Я дала её матери слово девчонку найти. И вот, кажется, нашла. Но она… спит? Принимает наркотики?

– Когда спит, разбудить можно. – Толян успел улечься на своё узкое ложе в углу захламлённой вонючей комнаты. – А Алке дают «двигаться», сколько захочет. Она почти всё время в полном неадеквате, как под наркозом. Не знаю, что ей колют, но подозреваю морфин. Часа два назад ей опять дозу дали. Утром в «чёрной комнате» работала, а не с куклами. Задаётся она, короче. Много строит из себя…

– В какой «чёрной комнате»? – От этих слов у Оксаны пересохло во рту.

Девчонки сочувственно кивали головами. Оксана старалась не вспоминать о том, что сегодня говорил ей Старосвецкий. Неужели всех троих ночью убьют? Похоже, что они не подозревают об этом…

– «Чёрной комнатой» называется итальянский спальный гарнитур, – посвистывая носом, объяснил Толян. – Он стоит на другой даче, в Баковке. Они вон тоже через «Чёрную комнату» прошли – субботник устраивали охранники. Потом эти надоели, и стали забирать Алку…

Оксана никак не могла понять, сколько Толяну лет. Вроде, пацан совсем, а кожа сухая и вся в морщинах. Волосы, хоть и длинные, но тонкие и ломкие.

– Алку привезли сюда сразу после того, как в первой порнушке сняли, – перебила Толяна Кира. – Она так орала и сопротивлялась, что кассета пошла нарасхват – очень возбуждала. Той ночью хотела повеситься, но не получилось – перекладина гнилая оказалась, рухнула. Всё в той комнате и произошло. С тех пор Алку на ночь стали накачивать наркотой, да ещё и привязывать к койке. Нас всех пригрозили замочить, если отвяжем без спросу. Но она спит всё время и не рыпается. В отрубе её увозили в Москву, в ночной клуб. Там собираются лучшие друзья Макса, для которых специальный номер придумали – с куклами. Кукол закупили совершенно одинаковых, и все сделаны как будто с Алки…

– Их из Штатов привезли! – захлебнулась словами Марьяна. – Они оказались такие же черноволосые и синеглазые, и кожа – смуглая. С идеальными пропорциями – такие только у Алки и были. Свежее тело больше всего похоже на цельный силикон. Алка ведь сама, как игрушка. И формы с кукольными совпадают до сантиметра. У кукол все выпуклости силиконовым гелем заполнены, а Алла всё равно лучше. Она ведь тёплая, живая. Но чтобы лицо получилось, как у манекена, её здорово кололи перед спектаклем. Тогда глаза становились стеклянными, а челюсть слегка отвисала.

Марьяна говорила шёпотом, закрыв рот ладонью, как будто пугала подружку на ночь сказкой о привидениях.

– Секс-гурманы в Штатах с ума сходят по этим игрушкам.

Кира достала пачку дешёвых сигарет, угостила всех присутствующих, включая Оксану. По очереди поднесла каждому зажигалку.

– Скелет у них – шарнирный стальной каркас. Он может принимать какие угодно позы. Алка тоже могла, она ведь танцами занималась и художественной гимнастикой. В престижную школу её возили до тех пор, пока отец не застрелился, и они с матерью не разорились.

Кира несколько раз глубоко затянулась. Остальные молча ждали продолжения. Оксана уже знала от Гошки Соколова сюжет омерзительного представления, но решила взять показания ещё у одного свидетеля. Она и здесь продолжала работать, оставалась сыщиком.

– «Гёрл-рулетка» – хит последних дней. Среди шести кукол сидит одна Алка. Все одинаково неподвижны, глаза закрыты. На них только шёлковые трусики, чулки с подвязками и туфли. Выходят семь мужиков, становятся внешним кругом. Внутренний круг под тихую музыку, при потушенных люстрах, начинает вращаться. Внезапно круг замирает, свет вспыхивает, и напротив каждого оказывает девочка. У кого в объятиях живая – тот и выиграл. Дальше всё, что хотят, то с игрушками и делают. Получивший Аллу может передать её друзьям. Кроме того, ему вручают приз. За возможность участвовать в этом шоу каждый платит по две тысячи баксов. В рулетку могут играть всю ночь – прикинь, какой навар у хозяина! – Кира цокнула языком. – Но Алке ничего не перепадало. А позавчера в рулетку решил сыграть богатый японец; ему Алка и досталась. Он ушёл с ней в комнату, которая на втором этаже клуба. А когда вернулся, объявил, что выкупает её и женится. В Японию её увезут, навсегда.

– Я знаю. – Оксана проглотила комок, провела рукой по лбу. – Алла часто плачет сейчас? Или уже притерпелась?

– Ей всё равно. Даже ждёт, когда её увезут отсюда. Узнала, что мать умерла, и домой возвращаться не хочет.

Марьяна, обхватив колени, с надеждой смотрела на нежданную гостью.

– Алла неделю ничего не ела, страдала. У её матери был выкидыш, кровотечение. Не спасли…

– Спасли, – перебила Оксана. – Она в больнице лежит. Но теперь, если скажу, что дочь не вернётся, может погибнуть.

– Хочешь глянуть, как она спит? – угадала Оксанины мысли Кира.

– Разумеется. Я не буду её тревожить. Зачем, если всё равно Алле невозможно помочь? Это только причинит боль, а не спасёт.

– Пойдём. – Кира взяла фонарик и направилась в другую комнату.

Марьяна сжала Оксанину руку и повела гостью следом. Тени их колыхались на потрескавшемся потолке и бревенчатых стенах. Из-за этого казалось, что в доме гораздо больше народу, и все толпой идут в низкую дверь. В большой комнате остался один Толян. Он повернулся к стене и через минуту уже крепко спал.

Соседняя комната оказалась тесной и, в отличие от первой, душной. Половину площади занимали коробки, а также сложенные в кучу альбомы и книги. В углу поблёскивал острыми рёбрами сейф. Рядом, прикрытый брезентом, притулился станок, о назначении которого Оксана ещё собиралась спросить.

В одной из коробок оказалась фольга, в другой – листы глянцевой бумаги. Прямо на сейф навалили футляры с видеокассетами – скорее всего, это и была та самая фирменная порнуха. Несомненно, для истории увековечили и гёрл-рулетку. Если бы можно было выкрасть материалы, вынести их отсюда и предъявить как улику! Представить показания Киры, Марьяны, Толяна. Но нечего грезить о несбыточном – самой бы вырваться невредимой…

– Вот она.

Марьяна подошла к раскладушке, застеленной грубым бельём, подняла фонарь и осветила лицо спящей девочки. Оксана, затаив дыхание, на цыпочках приблизилась к постели, постояла рядом и опустилась на колени. Алла спала, запрокинув голову, и локоны её рассыпались по подушке. Она не могла повернуться, потому что была привязана, и хрипло дышала, истекая потом – даже в полутьме это было заметно. Веки девочки поголубели, сухие губы ловили воздух. По лицу пробегали судороги – одна за другой, безостановочно, как волны. Ей снился страшный сон.

А, может, сон был светлый и грустный? Вдруг она видит мать, которую считает умершей? Или отца, действительно ушедшего навсегда? До подбородка укрытая шерстяным одеялом, девочка бессознательно силилась освободиться от пут, но не могла.

– Она всё время тут жила? – шёпотом спросила Оксана у Киры.

– Почти всё время, если только в «Чёрную комнату» её не возили. Там же, в Баковке, хранятся и куклы. А мы подружились очень, – Кира не сдержалась и всхлипнула. – Но редко бывали вместе. Каждую ночь она вот так вырубалась, а в шесть часов нас сажали работать. Алку же увозили с восьми и до вечера, а то и до следующего утра.

– Работали? – переспросила Оксана, но ответа не получила.

Она осторожно погладила спящую по волосам, опустила голову ещё ниже и вроде бы даже пошевелила своим дыханием Аллины длинные ресницы.

– Ты помнишь меня? Месяц назад я тебя и твою маму отвозила к Софье Степановне, на Оружейный. А мама твоя жива. Пусть тебе приснится, что она жива. Я очень хочу, чтобы вы встретились, пусть даже и во сне. А я, если выберусь, скажу, что видела тебя, что ты живая. Даже если тебя увезут в Японию, мы обязательно найдём тебя там. Ты спасёшься, Алка, я сделаю для этого всё, не сомневайся. А пока спи. Во сне время идёт быстрее, и боль стихает. Тебе повезло, что дали наркотики, – иначе разорвалось бы сердце. Всё-таки я нашла тебя, Алка. Я держу тебя за руку и говорю с тобой…

Оксана выпустила пальцы бесчувственной девочки, поднялась с колен и, ни разу больше не оглянувшись, вернулась в большую комнату. Кира и Марьяна последовали за ней, не проронив ни слова. Толян уже не спал – он сидел по-турецки на постели, курил очень вонючую папиросу. Оксана сообразила, что это «косяк».

– Она очень похудела. – Обхватив голову руками, Оксана навалилась на круглый стол, покрытый изрезанной клеёнкой. – Была не такая…

– Все мы были не такими, когда попали сюда. – Кира бережно прикрыла дверь в маленькую комнату. – Я, когда с Сахалина приехала, раза в два больше весила. Ну, может, в полтора. Собиралась покорять столицу! – Кира хохотнула, удивляясь сама себе. – Думала, что смогу. И вот – покорила.

– Попала на счётчик? – сочувственно спросила Оксана.

– Заразила сифилисом клиента – я ведь на Тверской стояла. Но подцепила-то сифилис ещё раньше, на курорте, когда только начинала. Из Сочи, из «Рэдиссон-Лазурной», привезла его в Москву.

– И что потом? – Оксана старалась отвлечься, не вспоминать больше об Аллочке, но не могла и всё косилась на дверь.

– Клиент крутой попался, так дело не оставил. Условие было следующее – или я иду под суд и сажусь надолго, или плачу ему десять тысяч баксов. Тюрьма в мои планы не входила, и я заняла у Смулаковского сумму – он тоже у меня ночевал. Думала, что отдам, но не смогла. Окончательно потеряла надежду после семнадцатого августа. Генрих и привёз меня сюда – считай, что в рабство. Послал моим родственникам маляву. Платите, мол, а то ваша дочь сырой землей накроется. А откуда на Сахалине деньги у простых людей? Кабы были, так чего мне в Сочи ехать, а после – в Москву? Я своим весь заработок отсылала. Отец, мать, брат младший только на мои средства и перебивались. Так что, думаю, жить мне осталось с гулькин нос, – совершенно спокойно предположила Кира. – По моим прикидкам, хозяин рвать когти хочет, за кордон. Нас, конечно, с собой не возьмёт, но и не выпустит. Не тот характер, не те принципы. Он нам столько нотаций прочитал – ментовка отдыхает. Чего, мол, телом торгуем, честно работать не хотим? И что, будь его воля, он бы всех путан к стенке поставил, патронов не пожалел. Странный братан какой-то. И ведь молодой, красивый мужик, не старикашка с красным флагом! А мне девятнадцать всего, и жить ещё очень хочется… А тебе?

– Мне двадцать три – тоже мало. И тоже хочется жить.

– Кирочка, ну не надо об этом! – Марьяна заткнула уши пальцами. – Брось о страшном! Я не хочу, не хочу, не хочу… Этого не может быть – мы ведь действительно так молоды! И ничего дурного никому не сделали. Я по ночам молюсь и плачу, плачу и молюсь. Бог поможет нам, и случится чудо. Мы не умрём! Что-то произойдёт обязательно…

Марьяна металась по комнате, заглядывая остальным в глаза. Те молча слушали – кто на койке, кто за столом.

– Мне некуда идти, негде жить, но всё равно… Пусть в подвале, пусть под забором… Но жить, жить!

– Её в Питере с квартирой надули, – поглаживая подругу по трясущейся спине, объяснила Кира. – Интеллигенточка она у нас Бог весть в каком поколении. И на жизнь до сих пор смотрит сквозь розовые очки.

– Родители мне квартиру подарили, – вытирая слёзы, Марьяна пыталась улыбнуться.

Оксана вышла из-за стола, пришла к девушкам на койку, тоже обняла Марьяну за худенькие плечи.

– Подарили – и что? Пришлось продать? – Оксана дула на Марьянин лоб, грела дыханием её ледяные руки, стараясь успокоить.

– Мне ведь уже двадцать четыре, пора как-то личную жизнь устраивать. Кажется, не уродина, жилплощадь есть. Образование, желание стать женой и матерью – тоже. Но в Питере с мужчинами туго. Если кто и попадётся – то пьяница, то псих или охотник за квартирой. Я знала о преступном бизнесе, о мошенничестве, даже об убийствах. Но верила в лучшее и думала, что со мной этого не случится. И вдруг я неожиданно познакомилась с преуспевающим риэлтором, который недавно развёлся. Он дарил мне ведёрные букеты, звал замуж. Говорил, что первый его брак был только прологом к нашей любви и долгой семейной жизни. Я поверила, ибо хотела поверить. Зачем ему моя квартира на Долгом озере, если сам живёт на Мойке, неподалёку от Исаакиевской площади? Правда, в гостях я у него не бывала, но не сомневалась, что всё – правда. Радовалась, что раньше не связала судьбу, с кем попало…

Марьяна плеснула в стакан из бутылки шотландского виски и выпила, отбросила волосы со лба.

– Мы жили, как супруги, спали в одной постели. Заявление лежало во Дворце бракосочетаний на Английской набережной. Только он просил родителям ничего не говорить – пусть им будет сюрприз. Накануне свадьбы позвал к себе в гости, и я ног под собой не чуяла от счастья. А, оказалось, жених затолкал невесту в темницу. В настоящую, без окон. И закрыл на ключ… Меня круглосуточно охраняли, даже воздухом подышать не выпускали. Заставляли пить водку, избивали. Я потеряла счёт дням и неделям. Потом меня привезли к нотариусу и заставили подписать несколько документов. Так я лишилась квартиры в Питере, но и в области, под Лугой, меня не оставили в покое. Я прислуживала своему «мужу», когда он пировал с шлюхами и дружками. Вдруг – о, чудеса! Меня на «Шевроле» отвезли к родителям, в Сосновую Поляну. И пообещали, что больше напрягать не будут. Оказывается, папа, а он раньше в КГБ работал, вышел на влиятельного и одновременно отзывчивого человека – Виктора Старосвецкого. К тому времени он уже работал в частной охранной структуре. Он дал отцу денег и договорился с моими тюремщиками. Более того, мне вернули квартиру. Родители сотни свечек за его здравие поставили, и я тоже. Папа держал дома довольно круглую сумму, зная, что придётся отдавать долг. Но перед самым дефолтом соблазнился и поместил её под высокий процент, надеясь таким образом выиграть. А получилось, что проиграл. В начале сентября Виктор потребовал вернуть долг. Дальше всё понятно. Меня оставили в залог и потребовали ту квартиру продать. Отец не верил, что Виктор оказался мерзавцем. А тот, в свою очередь, заявил, что никто не заставлял старого дурака хлопать ушами перед телевизором и играть с Дьяволом. Что, говорит, захотел к новым реалиям приспособиться? Красиво пожить приспичило? Так есть хочется, что ночевать негде? А я тебе скажу главную заповедь новой России – даром только голуби летают! И раз ты мне должен, то не смеешь разводить самодеятельность. Конечно, надо было выполнить все его требования, тем более что папа действительно был виноват. Но родители – люди бесхитростные, простодушные, в хорошем смысле советские. Они решили, что Старосвецкий их просто пугает…

Марьяна выпила ещё виски, запустила в волосы тонкие пальцы. Оксана и Кира перебой пытались её успокоить. Толян, лёжа на койке, остановившимися глазами смотрел в потолок – ловил кайф. Во дворе лаяло несколько собак.

– Здесь я с середины сентября. Чтобы не жрать даром хлеб, мы работаем. Печатаем фальшивые акцизные марки на спиртное и сигареты. Это тоже хозяину доход приносит. Ну, и кассеты с порнухой упаковываем, как полагается. Мы старались, думали, что он станет добрее. А Виктор особенно меня ненавидит – за отца. «Гад, вместо того, чтобы Родину защищать, в щель забился. Он из тех, кто с любой властью во всём согласен. Всё терпит, и потерю дочери вытерпит!» Представляете? Что Виктору-то нужно, он ведь очень богатый, не с хлеба на воду перебивается. За что власть ругает? – Марьяна опять жалобно всхлипнула. – Пробовали мы доллары на станке выпустить, но не получилось, бросили. Перешли на продуктовые штрих-коды. Много мы, конечно, не знаем.

Марьяна прислушалась к шуму сосен за окном, плотнее завернувшись в ватник.

– Но Кира права – Виктор свои дела в России сворачивает. Навредил, говорил, экономике ЭТОЙ страны достаточно. И мы ему в качестве работников больше не нужны. А если так, то времени на ожидание выкупа у него больше нет.

– Да замочит он нас, в натуре. А трупы сожжёт вместе с домом. Заодно от улик избавится, – хрипло сказал Толян, продолжая изучать потолок. – Какие-то ещё шансы оставались, а теперь – хана. «И никто не узнает, где могилка моя…»

Толян свисал с лежака, как тряпка. Шея уже не держала голову, но мысль работала чётко и ясно.

– Смыться никак не получится – две кавказские овчарки да трое охранников. И злые, суки, – все сектанты. То ли мунисты, то ли сатанисты. Нет ни одного, кто бы срок не мотал. Один, он как раз сейчас дежурит, участвовал в человеческих жертвоприношениях. Другой, тоже из Питера, ломом подпоясанный. У него родного брата в «Крестах» на «пальме» угробили. Так теперь Славику всё равно, кого мочить и сколько. За то, что брату к параше спуститься не давали и посадили почки, он готов трупы класть штабелями. Старосвецкий многих беспредельщиков вокруг себя собрал. Это одна и самых опасных группировок в Москве. И ты не верь, что тебя выпустят, – неожиданно обратился Толян к Оксане, и в голосе его зазвенело отчаяние. – Не выпустят, иначе всё это не позволили бы услышать! Знают, что ты уже никому ничего не расскажешь. Витя не такой дурак, чтобы слёзки ронять из-за Алкиной мамаши. Ему просто заманить тебя нужно было, и ты пошла за ним, как тёлка на верёвке. Он многих кинул и замочил – даже тех, которые никому не поддавались. Он и брата родного кончить хочет – за воровство по-крупному…

– Да помолчи ты! Ещё неизвестно, как всё сложится… – перебила Кира сердито, и Оксана стиснула её ладонь. – Ты же не в долгу, а это главное. То, что ты про нас расскажешь, Вите по барабану. Он «сделает ноги», и со своими баксами будет на Канарах загорать. Никто его оттуда не выдаст, и бояться нечего. Он сам говорит, что боится только стихийных бедствий и затаившихся в организме болезней, потому что от них не откупиться. Но тюрьма ему не грозит точно. Утром арестуют, а вечером освободят, и это в худшем случае. Так что не беспокойся. Оксана, ты не в его собственности. К тому же он не имеет права тебя мочить. Старосвецкий живёт по твёрдым понятиям – этого у него не отнимешь. Он бы прямо тебе сказал, что прикончит…

– Ну, надейтесь, надейтесь! Надежда умирает последней, – ощерил гнилые зубы Толян. Он раскинул руки в стороны, будто распятый на кресте. – Я тоже надеялся, что ВИЧ-инфекции у меня нет, и это – ошибка. Колоться-то и пыхать я стал после того, как понял – всё равно скоро в гроб. А когда-то учился в МИСИСе, хотел торговать цветными металлами. Все при мне – два языка, специальность. Но не сложилось. Женился на втором курсе. По залёту, но Ленку я любил и сейчас люблю. Врачи сказали, что будет сын. Но на «скорой» Ленку отвезли в ту больницу, где спидные рожают. И когда парень был ещё в ней, сделали укол. С него всё и началось. В два месяца наш Серёжка умер от пневмонии. Потом и Елена болеть начала…

– А она жива?

Оксана позабыла о мрачных пророчествах Толяна. Ей стало искренне жаль хамоватого, но, в сущности, доброго юношу.

– Жива, потому что Макс Виноградов деньги давал на лекарства. Я, когда институт бросил, подрабатывал у него ассистентом, – вместе снимали порнушку. Когда выяснилось, что я тоже заразился, он меня не прогнал. Может, я потому и живу, что пользовался импортягой разной. Мы с женой тонны всевозможных таблеток сожрали. Я понимал, что всё это в долг, но собирался вылечиться и начать зарабатывать, отдавать помаленьку. А Макс вдруг потребовал возврата всей суммы одномоментно. «И вот я здесь, под властью конвоира…» Который час? – Толян приподнялся на постели. – Без пяти двенадцать. Интересно, доживём ли до утра? Лену жаль, да и предков тоже. Они ведь так и не узнали, что я болен. Думают, что лишатся здорового сыночка, которому жить да жить. Успокоить бы их, да никак.

– Брось!

Оксана хотела, но не могла глотнуть виски. Она и сейчас не забывала, что находится при исполнении.

– Ты москвич?

– Ну, так! Набережная Новикова-Прибоя, у магазина «Легенда»; там живут мои родаки, сестра младшая. Если выйдешь отсюда, скажи им. Дескать, болен был Толян СПИДом, и потому ему не страшно оказалось умирать. Существовать без будущего куда противнее…

– Говори адрес! – Оксана обрадовалась неожиданной идее. – Все назовите адреса! Если выберусь, каждому напишу домой. Во всех подробностях объясню, как было дело…

– Улица Лётчика Пилютова…

Марьяна заговорила после того, как Оксана нацарапала в маленьком блокноте адрес Толяна и на всякий случай запомнила его наизусть. Назвав адрес родителей, Марьяна обмякла, будто сделала самое главное дело, ради которого жила на свете.

Кира была, как всегда, обстоятельна и сурова. Оксана боялась, что блокнот у неё найдут, а память подведёт. Тем более трудно было заминать что-то про Александровск-Сахалинский, где нужно было найти семью Цхаев, и потому попросила Киру повторить адрес ещё раз.

И в тот самый момент, когда Оксана спрятала блокнот глубоко под одежду, во дворе раздалась автоматная очередь. Погас фонарь под входом в дом, и залаяли собаки. Бревенчатое ветхое строение подпрыгнуло от грохнувшего взрыва, и с потолка посыпалась труха.

– Что там?! Кто это?..

Кира подбежала к окну, прижалась к стеклу носом, но ничего не смогла разглядеть в чернильной темноте. Молодой месяц ещё не родился, а звёзды были слишком далеки, и их свет не мог рассеять глухого мрака. От второго взрыва в их комнате вылетели стёкла, и немедленно внизу застрекотали автоматные очереди. За забором сорванными молодыми голосами ругались какие-то парни.

И Оксана поняла, что чудо свершилось.

* * *

– Менты, что ли?

Толян, держась за голову, подобрался к окну, которое белело облупившимися рамами и сверкало осколками стекла. Ветер носил по комнате снег, и на губах узников осели капельки. Они словно придали сил упавшим духом людям, и те почувствовали, что уже свободны. Вернее, почти свободы, и должны сделать даже невозможное, чтобы вырваться из плена.

– Они в шинелях, а не в камуфляже. С автоматами, с армейскими! – Толян от счастья сказочно прозрел. – Просто по двору бегают, как бы без цели. А охранник один в сугробе лежит, блин! Ещё двое где-то должны быть…

Толян заорал во всё горло что-то непонятное и торжествующее. Он принялся скакать по комнате, потрясаю над головой кулаками.

– Одного шлёпнули! Шлёпнули одного!!!

– А кого? Не Славика? – Кира не верила своим ушам. – Но кто это? Круто базарят. Может, под шумок уйти удастся? – Она сверкнула глазами. – Сделаем побег на рывок. Дверь бы только открыть…

Толян перестал ржать, как лошадь, и стал настоящим мужчиной. Именно сейчас, а не в тот самый момент, когда потерял невинность, женился или родил сына. Патлатый наркоман с вихляющейся походкой превратился в опору, в командира, в единственного защитника девушек.

– Я больной, мне всё равно умирать, а вы должны уйти. Короче, Алку надо поднимать, и волоком вытаскивать отсюда. Я их буду отвлекать. А вдруг оружие раздобыть получится?

На улице уже не стреляли, только скрипел снег под сапогами. Три человека в шинелях и ушанках сновали туда-сюда под окнами, но это были не милиционеры и не спецназовцы. Ещё меньше неожиданно появившиеся люди походили на бандитов.

– Все вместе уйдём!

Оксана, лёгкая и счастливая, ринулась в маленькую комнату. Алла так и спала, не слыша ни криков, ни выстрелов, ни взрывов. Она уже не хрипела, а еле дышала, и была почти как мёртвая.

– Все, все уйдём… – бормотала Оксана, стараясь развязать верёвки. Потом крикнула, обернувшись к двери в большую комнату: – Нож есть у вас?

– Кто его нам даст? – Кира тоже принялась помогать Оксане. – Нам дай нож – и мы или сами зарежемся, или охрану почикаем. Боялись даже, что мы ложки заточим.

– Марьяна, не подходи к окну! – приказал Толян за дверью. – Придумаем что-нибудь, девчата. Алку не бросим на руках понесём…

– Аллочка, приснись! Очнись, миленькая, нам уходить нужно! – в безумной надежде орала Оксана, но не слышала своего голоса.

Неужели свершится то, о чём она уже устала думать? Стоит только поднапрячься, как следует, сделать последний рывок – и оказаться на воле. Пусть в лесу, на морозе, без тёплой одежды – это ничего, ерунда. Есть же где-то люди – отогреют, вылечат. Живыми бы до них добраться, не обессилеть по дороге…

Алла приоткрыла синие бездонные глаза, несколько раз моргнула, думая, что ей всё это снится.

– Чёрт знает, что делать! – возмущалась за Оксаниной спиной Кира. – Зубами эти верёвки грызть надо! Времени нет совсем…

– Идёт кто-то!

Марьяна, схватившись обеими руками за дверные косяки, дышала жадно, сто стоном, как ребёнок, пытающийся достать мандарин с новогодней ёлки.

– Это не охрана, не их шаги. Это те, в шинелях! По лестнице поднимаются…

– Узнать бы, откуда они свалились. И чего от них ждать, непонятно…

Оксана, отбросив деликатность, несколько раз наотмашь ударила Аллу по лицу. Та попробовала пошевелиться, но из-за верёвок не смогла. Оксана заплакала от волнения и нетерпения. Слёзы закапали на лицо привязанной к раскладушке пленницы.

– Аллочка, мы сейчас разрежем, придумаем, как это сделать. А твоя мама жива! Жива, слышишь! Тебе всё наврали! Она в больнице, и там ждёт тебя. Ты только не бойся – нас спасут!..

– Эй, кто тут есть, за дверью? Спокойно, мы вас не скушаем! – сказал кто-то на лестнице. Судя по ломкому баску, это был парень лет восемнадцати. – Кто здесь живёт-то, не понял!

– Здесь живут бандиты, – громко сказала Оксана.

– А мы – их заложники! – крикнула Марьяна. – Нас здесь заперли и охраняли те самые, в камуфляже. Понимаете теперь? Нас за долги в плену держали. Нам надо выйти отсюда. Помогите!

– Сколько вас всего? – Юноша за дверью растерялся.

– Пятеро. Четыре девушки и парень, – разъяснила Оксана.

– Нас убить хотят! – не унималась Марьяна. – Откройте дверь!

– А тебе какая разница, кто убьёт? – усмехнулся Толян. Зубы его стучали от холода, а волосы развевались на ветру. – Почём ты знаешь, кто эти? Они тоже вооружены, и не слабее наших.

Раздался жуткий грохот, дверь затряслась под непрекращающимися ударами. Поднялась пыль, и Марьяна чихнула. Кира вертела головой, не зная, что делать, – помогать Оксане или объясняться с незнакомцами.

Те, так и не сумев выломать дверь, приказали:

– Отойдите подальше. В замок стрелять будем!

– Давайте, мужики, немного осталось. А вы, бабы, все в ту комнату! – велел Толян.

Расставив руки, он вытеснил девушек в маленькое помещение. Там они и дождались момента, когда дверь наконец-то открылась, а после рухнула на пол, рассыпавшись на доски. На пороге возник замызганный парень с автоматом, в армейской шинели и ушанке. Из-за худобы и маленького роста он вполне мог сойти и за школьника.

– Вы чё? – спросил парень, направив на заложников автомат.

– А ты чё? – Толян, набычившись, рассматривал заморыша.

– Серый, иди сюда! – позвал солдатик кого-то.

Немедленно в комнате появился и другой срочник – чернявый, с усиками и оттопыренными ушами. Видимо, он и заправлял в компании нежданных спасителей.

– Говорят, бандиты и заложники тут. Кончать их хотели. В долги залезли к «браткам». Знали б, что тут бандюки, не сунулись…

– Ни фига!

Серый сплюнул на пол. Он был тоже чумазый, с измученным лицом и мокрыми, обвислыми, как тряпочки, губами. Прыщавые лица юношей выражали полное замешательство.

– Да вы просто выскочить отсюда хотите, шлюхи бандитские!

Он с отвращением обвёл взглядом очень симпатичным девах. Правда, их одежда, совсем не подходящая для путан, несколько поколебала его уверенность.

– А-а, в жопу вас всех, убирайтесь. Пятеро вас тут, говорите? А пожрать есть чего? И переодеться?

– У нас пусто – сами голодные сидим, – спокойно и обстоятельно ответила Кира. – А у охранников всё это имеется.

На оскорбления пленники не обращали внимания. Они бы стерпели даже побои ради возможности опять стать свободными.

– Вы из части сбежали, да? «Деды» достали? Теперь домой пробираетесь?

– Ну! И жрать ни фига не дают. Меня чуть не удавили месяц назад. А вот он, – Серый мотнул головой в сторону первого солдатика, – в госпитале отлежал. Ему половину рёбер поломали. Третий, который с нами, Вадим, бегал уже раз, и его к нам перевели. Пробирались по шоссе, видим – гаишники стоят. Мы в лес свернули, короче, решили переждать. Видим – дом, а нам холодно. Думали, что тут никого, и можно поспать. А то и жратва какая найдётся, прикид цивильный. В окнах света нет. Открыли калитку, а к нам два пса здоровых кинулись. И с ними – мужик в камуфляже. У нас гранаты были… Короче, Серый и кинул. Одной гранатой двух псов положил и того мужика. У него-то «шинковка» в руках была, всё серьёзно…

– Ещё бы не серьёзно – это крутые мафиози! – важно, даже гордясь, заявил Толян. – Кабы так просто было, мы б и сами смылись!..

– Не знаю, ранил я его или зашиб, – растерянно пробубнил Серый. – А Вадим фонарь забутырил очередью. Они постреляли, и мы тоже. Потом они удрали куда-то, а вы дом пошли. Может, пожрать есть. – Серый снял ушанку и почесал макушку. – Ну, блин, влетели!..

– Их трое должно быть, – заволновалась Кира. – Нельзя, чтобы они сбежали! Других приведут или по рации вызовут!

– Уходить надо, – сказал солдатик, ворвавшийся в комнату первым. – Покопаем насчёт провианта и уйдём. Девки, вы что? Без пальто побежите по снегу? – Парнишка представил себе это и поёжился.

– Нам всё равно, что без пальто. Отогреемся на бегу! Горячо сказала Кира. – Только… Ножик есть у вас? Надо верёвки разрезать по-быстрому. Связанный человек в той комнате лежит.

– Петь, дай ей нож, – распорядился Серый.

– Толян, действуй. – Кира отдала нож единственному мужчине в их компании.

Тот взял нож и пошёл в другую комнату, а Кира не удержалась и побежала за ним. Марьяна, вцепившись в руку Оксаны, едва не прыгала от радости. Разгорячённые боем и одновременно перетрусившие щуплые солдатики, шмыгая носами, топтались у дверей, сжимая в руках похищенные из оружейной комнаты автоматы.

– Не бойтесь, не скажем про вас, когда уйдём, – поняла причину их тревога Оксана. – Ни словечка – обещаю. А вы, если попадётесь, сразу говорите, что освободили пятерых заложников. И вам скостят срок. Слышите? Так сразу и лепите, первым делом! В ночь на двадцать четвёртое ноября в таком-то районе… Кстати, где мы примерно находимся?

– У Красногорска где-то. Опалиха рядом, – вспомнил Петя.

– Запомните моё имя – Оксана Бабенко. Я на Звенигородском шоссе живу. Попросите разыскать меня. И я объясню где угодно, что вы для вас сделали…

– Ну и чё? – засомневался Серый. – Всё равно сидеть. Иначе никак.

– Я в сыскном агентстве работаю. У нас в милиции связи, – настойчиво продолжала Оксана. – Мы все будем свидетельствовать в вашу пользу. И добьёмся, что вы получите по минимуму.

– А-а, ничтяк! Сматывайтесь. – Серый протопал к маленькой комнатке. – Скорей давайте, чтоб нас всех тут не завалили…

Кира с Толяном вывели под руки Аллу. На девочке был бушлат; обули её в какие-то суконные боты. Оксана тут же бросилась к Сашиной дочери – обняла, прижала к себе, будто пытаясь прикрыть своим телом. Она отвечала за жизнь Аллы Лукьяновой, которую поклялась вернуть матери, и должна была своё слово сдержать.

– Пойдёмте, – позвала всех Кира, тряхнув волосами. – Терять-то всё равно нечего. А так хоть надежда есть…

Все двинулись вниз по скрипучей лестнице, торопясь и спотыкаясь. Алла, ещё не до конца проснувшаяся, старалась поспевать за остальными, но всё-таки никак не могла стряхнуть забытьё. Оксана с Толяном изо всех сил помогали ей. Солдатики, которые шли впереди, открыли дверь во двор, почему-то засыпанный наколотыми дровами.

– А Вадька Пихуля где? – всполошился Петя. – Серый, его ж убьют!

– А чё мы можем? – Серый вертел головой, не зная, как поступить. Потом собрался с духом: – А вы бегите! Через забор перелазьте. Мы постреляем тут, попробуем отвлечь. Всё равно пропадать!..

– Девчонки, бегите прямо к забору. Повезло, что собак нет. – Толян облизывал губы, и глаза его дрожали. – А я с ребятами останусь.

– Не, ты беги, поможешь перелезть им. – Серый набрал в грудь побольше воздуха, перекрестился, сплюнул через плечо. – Ну, параша, шевелитесь! Прыгайте с крыльца и жмите… Ни хрена без фонаря не видать. А Вадьки нашего, Пихули, нет уже, наверное…

Где-то за сараем ожил автомат, и ему ответил другой.

– Кто ж стреляет, если нет? Жив, значит, – успокоил Толян. – Друг в друга охрана стрелять не станет. Они – бывалые люди…

Злые светлячки вспыхнули и за банькой; опять посыпались битые стёкла. У калитки мелькнул один из охранников – туда пленным хода не было. Самый дальний угол двора, где росла огромная ель, казался самым безопасным.

Первой с крыльца сбежала Марьяна – трогательная в огромных валенках, болтающихся на тонких ножках. Она увязла в глубоком снегу и оглянулась. Тотчас же ей на помощь устремилась решительная Кира. Она не могла оставить в беде пусть старшую по возрасту, но такую хрупкую, пугливую подругу. Оксана и Толян волоком потащили Аллочку, а Петя с Серым остались на крыльце, невидимые в кромешной тьме.

– Здорово, что луны нет, – прошипела Оксана, отплёвываясь.

– Да уж. – Толян перекинул через плечо руку Аллочки.

Внезапно из-за ёлки, растущей в том самом углу двора, с автоматом наизготовку выскочил низкорослый, коротко стриженый мужчина в ночном камуфляже. Оксана заметила его в последний момент, и хотя не поняла точно, кто это, нутром почувствовала – всё! Неужели они сейчас умрут? Но об Октябрине позаботится её отец. Он обещал, если что…

– Ложись!

Толян со злостью бросил лицом в глубокий снег Аллочку, сам рухнул на неё. Оксана шлёпнулась рядом, и её нос тут же забило снегом; льдинки захрустели на зубах. Автоматная очередь полыхнула совсем рядом. И Оксана, чуть приподнявшись, увидела, как падает навзничь Кира и застывает, раскинув по снегу длинные чёрные пряди волос. Марьяна, пятясь, отступала от низкорослого. Она пыталась закрыться руками, словно умоляя о пощаде. Автомат ещё раз плюнул огнём. Марьяна упала, взрывая наледь, а потом замерла, прошитая шестью пулями.

– Козёл… Вот он! Его брата в «Крестах»…

Толян не договорил. От крыльца выстрелили, и охранник, выронив автомат, схватился за живот. Солдатики исполнили обещание – они помогли остаться в живых троим заложникам. Неизвестно, ранили они или убили Славика, но помогли. И теперь во дворе избушки остался только один охранник – ведь Смулаковский давно уехал.

– Тикайте! Скорее, за забор! – орал от крыльца Петя.

Кто стрелял, он или Серый, было непонятно. Милые, дорогие пацаны, вас не судить, а награждать надо, думала Оксана. Вы спасли совершенно чужих людей, пожалели их. И сделали всё для того, чтобы заложники обрели свободу. Не ваша вина, что Кира Цхай и Марьяна Горелова навсегда ушли от нас. Но ушли они уже не заложниками – находились в двух шагах от свободы… Я всегда буду о них помнить. Всегда – если, конечно, выживу!..

Вся троица добралась до забора, проваливаясь по пояс в снег, раня руки о наст. Оксана начисто забыла о том, что кровь Толяна может смешаться с её кровью, и тогда она заболеет. Сейчас важно было одолеть забор, не опутанный, на их счастье, колючей проволокой под током. Видимо, специально этот двор не оборудовали. Вся надежда была на охранников и собак, трупы которых остывали, припорошённые метелью.

– Оксана, перелазь первая, а я Алку подсажу. Вставай мне на спину. – Толян согнулся, упираясь лбом в доски забора.

Оксана вскарабкалась на него, навалилась на заострённые треугольниками доски. Перекинула одну ногу, другую, а потом, разжав руки, полетела в торчащие из-под снега кусты. Еще сидя верхом на заборе, она заметила, что на участке вдруг стало очень светло, и потянуло палёным. Матерясь, Толян подсаживал Аллу, умолял поторопиться. Он приказывал девочке не дрыхнуть, не ныть, а лезть, если хочет выжить.

Оксана, припав с другой стороны к забору, тоже заклинала Аллочку вспомнить о маме, которая её ждёт. В конце концов, та перевалилась через забор, и Оксана, обняв её, потащила к себе. Когда девочка грохнулась с забора в тот же самый сугроб, Оксана забарабанила по доскам кулаком. Она пыталась окликнуть Толяна, но в это время на участке рвануло так, что Оксана на некоторое время оглохла и ослепла.

А после, плохо понимая, что делает, она схватила рассевшуюся на снегу Аллу, поставила её на ноги и стала растирать ледяными ладонями её лицо, шею, руки, затылок; горстями пихала снег за ворот грязного бушлата. Оксана уже не сомневалась в том, что Толян погиб. Возможно, не выйдут отсюда и солдатики, но, к сожалению, Оксана им сейчас ничем помочь не может. Она должна скорее добраться до поста ГИБДД, и пусть там, получив сообщение, примут меры.

Милиция обязана реагировать, когда рядом идёт настоящий бой, и есть жертвы. Кроме заложников и беглых солдат, пострадали ещё как минимум два члена опаснейшей московской банды, главарь которой должен этой ночью покинуть страну.

– Ну, очнись же, иди, я тащить тебя не могу! Иначе обе замёрзнем. Сдохнем, или пристрелят нас! Ты же девка взрослая, здоровая, и хватит тебе дурить! Или я одна пойду, а тебя здесь оставлю. У меня ребёнок маленький, четыре года. Я о доченьке своей в первую очередь думать должна, а не о тебе, понятно?! Ты свою мать не жалеешь, не хочешь к ней возвращаться, а я к своему ребёнку обязательно вернусь! Сколько людей погибло, чтобы дать нам возможность спастись, а ты, сволочь, валяешься?!! Или я тебя бросаю, или иди, сучка!..

Оксана била Аллу по лицу с ненавистью, с ожесточением, вымещая на ней боль, гнев и скорбь. Окунала головой в сугроб, пинала ногами, таскала за волосы и орала прямо в ухо.

– Не хочу подыхать из-за тебя, сопля! Не для того искала тебя, чтобы сейчас потерять! Вставай, параша, шевели копытами!..

– Не надо, не бейте! – вдруг звонко, плачуще произнесла дочь Александры.

Она вроде бы только что начала соображать, узнавать и ориентироваться в пространстве.

– Я пойду, куда вы скажете. Только не бейте! Меня так много тут били…

– Наконец-то! – Оксана, моментально остыв, чмокнула девочку в щёку. – Аллочка, лапушка, пойдём отсюда! Дом горит, там бандиты остались, могут нас догнать. Бежать нужно во все лопатки… Бежать!

Они пробирались по лесу, разрывая на себе одежду. Несмотря на лютый ноябрьский мороз, им было жарко. Пар валил от скользких горячих лиц, пот мучительно выедал глаза. Стресс придал беглянкам дополнительные силы, и они упрямо шли туда, откуда, как чудилось, доносился шум машин.

Оксана и Алла ничего не говорили друг другу, только тяжело дышали. Время от времени, обняв стволы деревьев, они застывали, обессиленные и опустошённые. А после, падая, вставая, вновь спотыкаясь, брели дальше. Нужно было, во что бы то ни стало, добраться до людей, и лучше всего найти шофёра, который согласился бы их, таких, отвезти в Москву.

У двух девиц ни денег, ни документов. А на кого похожи – кошмарики в ёлочку! Мужики нынче пошли слабонервные, предпочтут не тормозить и не подставляться понапрасну. Но вдруг хоть один смельчак, да найдётся?..

– Оксана, я не могу больше. – Алла села в бурелом и зарыдала.

В этот момент за кустами и деревьями мелькнули электрические огни. Фары, фары, чёрт побери! Значит, тут, за канавой, шоссе! Но какое именно, не вспомнить, да и ни к чему это сейчас…

– Золотце моё, ещё немножко! Вон там дорога. Мы должны выйти на обочину, чтобы нас увидели. Ты таким молодцом была, не подводи меня сейчас, заинька! И нельзя тебе в снегу сидеть – заболеешь совсем. Надо двигаться. Поднимайся и пошли!

Шатаясь, будто в стельку пьяные, они выбрались на шоссе. Тут же упали, поползли на четвереньках. Как и предвидела Оксана, редкие автомобили только увеличивали скорость, когда девушки пробовали, приподнявшись, проголосовать. Думали, наверное, что две шлюхи перепились, где-то их побили и раздели, пока в отключке валялись, а теперь вези их в Москву нахаляву! Нет таких лохов…

И когда канареечного цвета «четвёрка» взяла вправо, взвизгнула тормозами, Оксана не поверила собственным глазам. Номер у «Жигулей» областной, и дядька вылезает, кажется, сам поддатый. Но ничего, всё равно какой, лишь бы пустил в тёплый салон – ведь там точно печка работает. И довёз до Москвы, а ещё лучше – до Пресни, если ему по пути. Оттуда, из собственной квартиры, можно вызвать и милицию, и «скорую». А ключи, переданные Старосвецким, здесь, в кармане куртки, застёгнутом на «молнию». Надо обязательно их вернуть Александре – при первой же встрече…

– Что, девочки, мальчики вам плохие попались? – добродушно спросил дядька, улыбаясь металлическими зубами. – Ах ты, горе горькое! Раздели и ограбили, да ещё замерзать бросили! Вы сами откуда будете, синички мои? – Водила попытался поднять Аллочку.

– Нам в Москву нужно. – Оксана, опираясь на руку доброго дяди, выпрямила дрожащие коленки. – Я заплачу, у меня есть деньги дома. Но сейчас вы на слово поверьте… В Москву… Вы туда едете?

– А как же? В Москву! К сыну на юбилей. Ему двадцать четвёртого ноября сорок пять стукнет.

Дядька явно принялся отмечать юбилей раньше времени, и распространял вокруг себя густые винные пары.

– Да, выпили с соседями. Специально ночью еду, – дядька нагнулся к Аллочке, которая снова опустилась на колени. – Вставай, вставай, синичка, – околеешь! Иди вот, потихонечку, и залазь назад. Совсем плохая она у тебя, – сказал дядька Оксане. – Да и ты тоже… ладно, живы остались. Носит же вас, дурёх, к чёрту в зубы! Садись рядом, довезу. Но только до улицы Сергея Макеева – там мой сын живёт. А дальше мне не потянуть.

– Это же прекрасно! Мы с вами соседи, считайте. – Оксана устроилась рядом с водилой, захлопнула дверцу. И только тут поняла, что они с Аллочкой спасены. – Я вам много денег дам, сто долларов. Вы из квартиры позвоните в милицию и в «скорую», а потом ещё – домой к моему сотруднику. Мы очень важное задание выполняли, и теперь возвращаемся. Нас чуть не убили. И я очень боюсь, что бандиты уйдут, скроются…

– Ух, ты! – Дядька даже крякнул, откашлялся. – Поехали тогда по-быстрому. На гаишном посту, так и быть, приторможу. Если так-то срочно, нужно от них звонить. А то, пока доедем, много времени уйдёт. Я из Истры сам, а сын в Москве, в метро работает. Собирался я двигатель заглушить да соснуть малость в машине, а из-за вас придётся шею под топор подставлять, раз выпивши. Гаи-то для весёлого человека – лютый враг. Слышь, синичка, – повернулся он с лежащей на заднем сидении Аллочке, – ты ненароком банки-то не побей. Грибки домашние маринованные везу и малосольные огурцы. Бражки ещё домашней банку. Чего греха таить. Моя старуха отменную бражку варит…

– Пожалуйста, поскорее! – Оксана уже не могла слышать журчащий говорок водилы. Каждое его слово вонзалось в мозг острой, тонкой иглой. – Пусть до поста, всё равно! Напишите адрес, я обязательно расплачусь. Как угодно, но нам надо сообщить, где мы находимся. И что неподалёку дом горит, там перестрелка. Пусть приедут!..

– Сделаем всё, как нужно, синичка. – Дядька внезапно стал серьёзным и вдруг зевнул. – Подремли малость. Я разбужу, когда приедем. Ничего, не дадим пропасть. Люди же мы друг другу, не волки…

Оксана послушно закрыла глаза и почти сразу же забылась, окаменела в тяжёлом забытьи. Ещё сутки назад она спала в тёплой постели, не ведая, что вскоре придётся пережить плен и побег, обрести и потерять трёх друзей. Нет, шестерых, ведь дезертиры оказались совсем не такими, какими представлялись раньше. И одного из них, Вадима Пихулю, даже не довелось увидеть. Наверное, они все погибнут. Могут и застрелиться при задержании, и наброситься на кого-нибудь, когда выйдут на шоссе. Пацанам и рехнуться недолго после того, что произошло. Но сейчас нужно как угодно изворачиваться, громко орать, доказывать с пеной у рта, что ни в коем случае нельзя упускать Старосвецкого с его бандитами.

Доказательств, конечно, никаких, но иного выхода нет. Хотя Виктор, возможно, уже скрылся – не дурак ведь. Ему моментально передали сообщение о нападении неизвестных на дальний домик, и он наплевал на Аллочку – ведь уже получил за неё деньги. Кинул своего японца, получается, – так ведь ему не впервой. Вполне вероятно, что Старосвецкий приказал уничтожить ВСЕХ, находящихся в доме, в дом числе и Оксану, которой обещал жизнь и свободу. Лишние свидетели ему не нужны, несмотря на скорый отъезд за границу.

Разомлев в пышущем теплом салоне «четвёрки», Оксана дремала сидя. И вдруг перед её закрытыми глазами выросла стена из сырого красного кирпича. Просто стена, и всё, но стало так страшно, что одурь прошла, и Оксана подняла тяжёлые веки. Их пикапчик нёсся по шоссе с приличной скоростью, а добрейший дядька дрых за рулём, распустив пьяные слюни. Он не контролировал дорогу, не видел никого и ничего. Не осознавал, что может погибнуть сам и погубить двух несчастных девчонок. Не для того они спаслись от одной смерти, чтобы принять другую. И. тем более, сейчас, когда спасение уже близко…

А в следующую секунду Оксана заметила громадину-трейлер, знак аварийной остановки, копошащихся у заднего колеса двух мужчин. Дальнобойщики, шофёр и напарник, которым крепко не повезло в пути, производили ремонт при неверном свете фонарей. Пикап летел прямо на трейлер, и не оставалось времени даже на то, чтобы разбудить водилу, даже просто ткнуть его кулаком в бок. Можно было только перехватить руль и увести машину вправо – в кювет, в кусты, в сугробы.

Несколько секунд этого золотого времени показались вечностью. Раньше такого Оксана и представить себе не могла, но сейчас вся жизнь молниеносно пронеслась перед глазами. И последнее, застывшее видение – карие глазёнки маленькой девочки. И потом, словно кадр на кадр в фотоплёнке, на личико дочери налезли перепуганные физиономии дальнобойщиков, на которых летела неуправляемая легковушка. Мужики не успели ничего понять, не то, что оценить ситуацию и совершить какие-то разумные действия.

Оксана вцепилась в руль обеими руками. Навалившись на похрапывающего водилу, она закрутила баранку вправо, стараясь избежать чудовищного, смертельного удара. Между пикапом и трейлером оставались какие-то метры, ничего не значащие для автомобиля. Но именно они в конечном итоге и спасли всех – и пассажиров «четвёрки», и дальнобойщиков, застывших на корточках у правого заднего колеса фургона.

С оглушительным скрежетом и визгом тормозов пикап свернул вбок, влетел в кусты. Ломая их, покатился под уклон, взрыл снег и развернулся под прямым углом. По инерции съехав ещё ниже, он уткнулся бампером в раскидистую ель. С её тяжелых лап на крышу автомобиля посыпался искристый снег, и где-то в вышине заорали потревоженные вороны. Открыв дверцу, не до конца очухавшийся дядька выбрался из-за руля, зевнул и широко улыбнулся.

А от шоссе к ним, ломая кусты, спешили спасённые дальнобойщики. И в руке того, кто бежал первым, прыгал, дёргался, мигал огромный мощный фонарь, очень похожий на исчезнувшую с неба луну…

 

Глава 7

– Леся, почему ты нам сразу всё не рассказала? Скрывала даже то, что Артём застрелился. И про рэкет тоже молчала. Про квартиры, машины, дачу – ладно. Но про то, что осталась вдовой? И дочку похитили… Ты ведь ещё одного ребёнка лишилась! И молчала, даже лгала нам с мамой, других заставляла лгать. Зачем?

– Чем бы ты помог, Павлуша? А мама? Только случился бы второй инсульт, который она могла не пережить. А со мной всё произошло так, как было суждено. Я потеряла нерождённого сына, а Аллочка едва не погибла в автомобильной катастрофе. Кроме того, я узнала о муже страшные вещи, и отныне не могу относиться к нему по-прежнему. Он, как и сказали мне в астроцентре, нарушал закон, причём далеко не по мелочи. Он заказывал убийства, обрекая людей на страдания, и проклятие пало на нас с Аллой. Да, я не знала Артёма, прожив с ним без малого пятнадцать лет. Не представляла, что мой спокойный милый увалень способен заплатить за чью-то смерть. И потому я не имею права роптать на судьбу. Мы с Аллой не могли распоряжаться теми средствами, что остались от Артёма…

– Ты оправдываешь того ублюдка, который лишился тебя всего?..

– Нет, не оправдываю. Но постоянно помню, что сладко жила на деньги, принадлежащие другим. Артём не щадил чужих детей, когда устранял со своего пути их отцов. Почему кто-то должен щадить мою дочь? Только потому, что она – моя? Это уже двойной стандарт, это уже зло. Вот если бы на нашей семье не лежало проклятье – справедливое, подчёркиваю, проклятье – тогда да, Виктор был бы ублюдком…

– Ты что, Леся, простила его?! Да мне бы только дотянуться до его поганой глотки, своими руками уничтожил бы эту змею!..

– Не нужно произносить пустые слова, Павлуша. Виктор далеко отсюда, и ты его не достанешь никогда. Я многое переосмыслила, пока лежала в больнице и не знала, чем закончится история с Аллочкой. Мне теперь нужно жить по-иному. Нужно работать, заново завоёвывать место под солнцем. Я знала Луизу Клюге, её сестру и мать, потому была шокирована услышанным. Оказывается, что их всех сгубил мой муж! А я-то проклинала этих злодеев во всеуслышание, как ты сейчас Виктора. Была уверена, что могу выцарапать им глаза. Надеюсь, что теперь мы искупили грех Артёма, и сможем жить, не чувствуя вины. А прощать я не вправе. Слишком мало я интересовалась чужими бедами, много мнила о самой себе. Как сказал Ла Моль у Дюма: «Бог наказал меня за мою гордыню, – благодарю за это бога!»

– Леся, ты сошла с ума! Мне страшно слушать весь этот бред…

– Павлик, Старосвецкий раздавит тебя, как букашку, если ты посмеешь открыть рот. Члены его группировки, арестованные месяц назад, я уверена, быстро окажутся на свободе. Нам надо вести себя тихо, а не прикрывать собственное бессилие громкими клятвами, которые только сотрясают воздух. И я до сих пор не жалею, что оставила вас в неведении. Если люди не могут помочь, а только переживают, мне не легче. Лично я Аурику ни за что не вызвала бы из Кишинёва в Москву – это сделали без моего ведома. Другого выхода не оставалось – после гибели Танюши некому стало за мной ухаживать. И только тогда вы обо всём узнали. Если бы Аллу не освободили, мне пришёл бы конец. Я находилась уже не здесь и хотела, чтобы поскорее пришёл покой. Когда приехала Аурика, мне немного полегчало. Она варила мне клюквенный морс. Ты ведь знаешь, какая она у тебя превосходная хозяйка! Теперь я точно такой же варю для Аллы. Я знаю, что ей нравится. В данный момент у меня одна цель – поскорее ребёнка на ноги поставить. С каждым днём ей делается всё лучше, и я счастлива.

– Те афганцы, что Татьяну убили, арестованы?

– Да. В отличие от Витиных ребят, из посадят надолго. Они же беженцы, нелегалы, бесправные существа. Я понимаю, что родственникам Абдула угрожали жуткой казнью, и он не мог не спасти двоюродных братьев. Но Таня не провинилась настолько, чтобы душить её телефонным проводом, да ещё под весёлую музыку! Специально, чтобы соседи крика не услышали. А Таня даже и не вскрикнула…

– Ты ведь её не жаловала, да? Ревновала Артёма, считая, что он слишком много внимания уделяет младшей сестре. А она приняла вашу беду близко к сердцу, много вещей продала, чтобы собрать нужную для выкупа сумму. Не её вина, что бой-френд оказался негодяем – и более зрелые женщины в мужиках фатально ошибаются…

– Я сейчас вспоминаю Макса Виноградова – вот уж действительно отвратительный тип! Его физиономия всегда мне не нравилась, но я старалась побороть в себе негатив. А оказалось, он такими делами ворочал!.. Порно снимал не только с участием заложников, так ещё и мальчиков нанимал из неблагополучных семей, а то и вовсе беспризорников. Эти статьи относительно его теперь и раскручивают, хотя сам Виноградов вместе со Старосвецким сумел в ту ночь улететь из Москвы. Надеются теперь на выдачу – всё-таки педофилов нигде не жалуют. В руки правоохранителей попали кассеты с записями детских оргий. И проделывали это юные актёры только за возможность покушать, выпить, потянуть «травку». Потом кассеты и компакт-диски с этой дрянью, идущей под классическую музыку, рекламировались в Интернете. Недостатка в богатых извращенцах никогда не было, деньги текли рекой. Аллочка больше всего мучается из-за того, что её показывают тоже, и кто-то из знакомых может увидеть. Ведь бывшие одноклассники из школы «Ретро» сутками пасутся в Сети. Алла, правда, туда уже не вернётся после болезни, но всё равно стыдно…

– Леся, не надо! Успокойся, сестрёнка, всё будет хорошо. И Алка наша опять пойдёт в школу. Пусть не в престижную – какая разница! И из обычных школ нормальные люди выходят. А, может быть, к нам вернётесь? В Кишинёв, насовсем! С мамой будете там жить…

– Нет, Павлик. Московская прописка – последнее, что у меня осталось. Не для того мы с Артёмом её зубами выгрызали, чтобы сейчас отдать просто так. И гражданство менять мне тоже ни к чему. Алла – москвичка, и мы останемся здесь. Я ведь из лицея уволилась, а в столице всегда легче работу найти. Вариант попался неплохой – гувернанткой пойду к двум девочкам в обеспеченную семью. Их отец знал Артёма, так что примет. Им повезло – в кризис не разорились. Согласны меня пригреть по старой памяти. Стану дочек сразу трём языкам обучать – чем плохо?

– Не мне судить. Поступай, как тебе удобнее. Значит, Виноградов, говоришь, сбежал? А остальные?

– Смулаковский при задержании отстреливался, и ответным огнём был убит. Он не поехал с Виктором потому, что мать оставалась совсем одна. Хоть она десять лет на зоне провела, а под старость все люди становятся слабыми. Теперь всё равно одна дорога ей – в интернат. Умер от ранения в живот и Вячеслав Клыков, охранник с той самой дачи. Сбежавшие из части солдатики выжили, но все трое были ранены. Серёже Минковичу осколок попал в голову. Петя Чернов и Вадик Пихуля отделались легче – сейчас поправляются. Я на суд пойду, буду умолять, чтобы им поменьше дали. Ведь благодаря им я смогла вернуть дочь! Ещё один охранник, который стерёг заложников, погиб. Третьего арестовали…

– Это всё хорошо, но Старосвецкий, гебист грёбаный, успел слинять! И Виноградов тоже… Попробуй из Штатов достань их – наплачешься!

– Не ругайся, Павлик, прошу тебя. Не бывает так, к сожалению, чтобы всё удавалось. Оксана и без того совершила невозможное. Не её вина, что рейс Старосвецкого ушёл раньше, чем солдатики набрели на дом в лесу. Ему и на сей раз крупно повезло…

– Да, я заметил, что везёт только мерзавцам и дуракам. Но, надеюсь, справедливость восторжествует. Он недолго проживёт на свете.

– Я не знаю его судьбы, Павлик, и стараюсь не распалять себя понапрасну. Только бы Аллочкину пневмонию вылечили, а больше ничего и не надо! А ведь ей бандиты сказали, что я скончалась. Богач-извращенец за неё громадные деньги заплатил, и я боюсь, что он Аллочку украдёт опять. Ведь она – его собственность.

– Знаю я всё, Леся. Тебе, как ни крути, нужна охрана. Вам с Аллой нужна.

– Может быть, но как её обеспечить? Мы теперь бедняки.

– Думай о хорошем, сестрёнка. Вы уже свою чашу испили.

– Не сглазить бы, Павлуша, но я пытаюсь держаться. Плохо только, что Новый год придётся без Аллочки встретить. Просила отпустить её на одну ночь, под расписку, – не разрешили. Как и напророчили мне в Питере, буду одна за столом.

– Мы же с Аурикой хотели остаться. А ты сказала – не нужно…

– Ни в коем случае! Вы должны быть с мамой. Она так тяжело всё это переживает. Главное, что Траяна не будет у нас…

– Леся, я умоляю тебя! Не трави душу ни себе, ни мне. Что случилось, то случилось, и слезами здесь не поможешь. Мы с Аурикой улетаем завтра, но обещай, что потом приедешь навестить маму вместе с Аллой.

– Обязательно, как только дочка поправится. Но ее ещё неизвестно когда выпишут. Потом психотерапевт скажет, что нужно делать, как лечить. Ей у пяти докторов наблюдаться нужно, в том числе и у нарколога.

– Конечно, не стоит торопиться. Мы просто будем ждать вас, и всё. Помните, что вас любят, что думают от вас. Давай, глазки вытрем!.. Ты как маленькая, Леся. Всё прошло, всё кончилось. А жить можно и в Кузьминках, и в одной комнате. Самое-то страшное, когда дочки нет рядом. Что же касается Оксаны, то передай ей от всех нас огромную благодарность. Героическая девчонка – такую банду взяла! Без неё бы все бандиты, а не только двое, утекли за границу. В газете я прочитал, что среди них и сатанисты были, и мунисты, – например, студент, ранее осуждённый за совершение ритуальных убийств. Многие из тюремных психушек…

– И там, у них, в рабстве, была моя дочь! Павлуша, нам не приснилось всё это? Нам обоим не приснилось? Мы не бредим?

– Считай, что приснилось, Леся. Внуши себе, что ничего на самом деле не было. Ни бандитов, ни больницы, ни Старосвецкого.

– И двух квартир не было – на Осенней и в Хамовниках?

– Ничего не было – ни иномарок, ни дачи. Вы всегда жили тут, ездили на метро. Миллионы людей ездят, и ничего. Вспомни, как жила в общаге и в коммуналке…

– А бабушку с сиделкой Калерией тоже не убивали? И тех несчастных, что были вместе с Аллой в плену?

– Нет, нет. И Артём не застрелился. Ты никогда не знала горя.

– Я не могу так думать, Павлуша. Есть три родные могилы – одна в Москве, две – в Туле. А от моего бедного сыночка не осталось и холмика. То, что случилось, забыть нельзя.

– Можно! Можно, потому что для тебя так будет лучше, Леся.

– Для этого нужно сделать операцию на мозге. И мне, и Алле.

– Это тебе сейчас так кажется. Потом раны затянутся, и всё пройдёт.

– Это ненормально. Я не желаю забывать и превращаться в манкурта.

– Но ты сойдёшь с ума, если всё время будешь вспоминать об этом.

– Напротив, я сойду с ума, если забуду, Павлуша.

– Не знаю, Леся, что тебе посоветовать. Ты сказала, что не имеешь права судить Старосвецкого. Удобнее всего было бы простить его публично – как поступают слабые и трусливые. Звучит красиво и ни к чему не обязывает. Но ты не такая, поверь. Чтобы достойно отомстить врагу, нужны сила и смелость. Но это, похоже, действительно не в нашей власти. И как с таким грузом на душе существовать дальше, Леся?

– Просто жить, Павлуша. Жить и помнить. Жить за тех, кого больше нет с нами. И носить на их могилы цветы.

– Сможешь ли ты прожить за всех, Леся?

– Я не одна! Есть ты, Аурика, мама, Алла. Дочки Молчановых тоже живы. И сам Никита ещё выйдет из больницы – по крайней мере, я надеюсь на это. Мы все стали другими, Павлуша.

– Да, мы стали другими. Жизнь прогнула нас всех.

– Нет, не прогнула! Мы очистились в огне страдания.

– Ты уверена, что мучилась не зря?

– Да какая разница, в чём я уверена? Всё идёт так, как задано судьбой. Каждое слово астролога сбылось. После того, как я продала гаражи и расплатилась с агентством, у меня осталось немного денег. На то, чтобы съездить в Питер, их хватит. Я снова хочу увидеть ту женщину и спросить у неё, как нам жить.

* * *

Пропев любимые стихи Цветаевой, Саша отложила гитару, встала с дивана и прошлась по ковру в красных лакированных «лодочках» с пряжкой из металлического кружева. Туфли она купила год назад, когда ездила по дорогим бутикам Центра, искала фрукты и сладости для новогоднего десерта и случайно заглянула в обувной. Притопнула одним каблуком, другим, и увидела, как похудели ноги – задники хлопали по пяткам.

От этой примерки она устала, снова взяла гитару и тронула струны. Тихонько запела – для себя, потому что больше никого рядом не было.

И всё-таки, что ж это было? Чего так хочется и жаль? Так и не знаю, победила ль? Так и не знаю…

Когда Саша делала макияж, она не узнавала себя в зеркале. Морщинки у глаз, потухший взгляд, поджатые губы. На лице печать ненависти ко всему живому. Она прошла, через свой, личный кризис, пережила собственный дефолт. Судьбе было угодно, чтобы Александра Шульга стала именно такой.

Ей суждено теперь жить здесь, в однокомнатной квартире, на первом этаже «хрущёвки», среди остатков прежней роскоши. Раньше эти мебель и техника, ковры и светильники находились в разных помещениях; теперь пришлось втиснуть их в одно. Страшно, что могут увидеть с улицы и выбить стёкла. Нужны решётки для окон, иначе они с Аллой рискуют потерять последнее. В шкатулке, под замочком, лежит Аллочкин крестик; он хранится на совсем уж чёрный день Неизвестно, получится ли быть гувернанткой. Вдруг случится так, что им с дочкой будет нечего есть?

Она должна остаться в одиночестве на эту ночь и осмыслить всё, что произошло в уходящем году, чего ждать от года грядущего. Никогда ещё за все тридцать пять лет Александра Шульга не встречала любимый свой праздник одна-одинёшенька, в пустой, совсем ещё чужой квартире, к которой она никак не могла привыкнуть. Но если не полюбить новое жильё, то принять его, смириться с ним необходимо. Другой крыши над головой у них с дочерью всё равно не будет.

Оксана предполагала, что в квартире находятся скрытые камеры, и обещала после праздников прислать из агентства специалиста для их поиска и ликвидации. Саша отказалась, сообразив, что эта работа тоже стоит денег. Ей было всё равно, что услышат бандиты, если что-то из них выйдет на свободу. У Саши не осталось тайн ни от кого, даже от них. Вряд ли теперь она для кого-то представляет интерес, бедная мать-одиночка, которую бессмысленно и стыдно грабить. Если же по каким-то причинам за ней решат следить, то всегда смогут проникнуть в квартиру и поставить вместо старых «жучков» новые.

Макияж она сделала в тёплых тонах, с бронзой и оранжевой диоровской помадой – «Злато скифов». По трафарету наложила на веки золотые и серебряные блёстки. Губкой-спонжем растушевала всё это великолепие по вискам, скулам и подбородку. Её никто сегодня не увидит, но надо доказать самой себе, что ещё жива. И, несмотря ни на что, красива. Александра будет царить за пустым столом.

Бархатное платье цвета тёмного красного вина подчеркнуло девичью, почти бесплотную фигурку. Пожалуй, Саша сейчас влезла бы в свою школьную форму, которую мама бережно хранит в шкафу, пропахшем нафталином. Элегантная и стройная, в таких же, как и платье, перчатках, с чудесными тёмными волосами до плеч, Саша действительно была похожа на скифскую царицу. Она бродила по комнате и жалела проданные драгоценности. В том числе и шейные браслеты, необходимые для завершения величественного, монументального ансамбля. Вместо полагающейся по правилам короны Саша использовала отливающую медью шёлковую чалму. Закончив наряжаться, она покрыла овальный полированный стол скатертью, как будто ждала гостей.

Год назад в это же время они хлопотали с Аллочкой, ожидая Артёма к праздничному ужину. Лукьянов собирался привести с собой пять человек, среди которых был его друг Виктор Старосвецкий. Он принёс тогда бутылку шампанского «Дом Периньон» и коньяк «Хенесси», букет чайных роз для Саши и лилейных – для её дочери.

Гости и хозяева чокались под бой курантов, хохотали до упаду. Саша была не в силах соображать лёгкой от восторга головой и переживала только за то, что гостям не понравится запечённый в духовке кролик с овощами. Все они давно привыкли к артишокам и устрицам, и потому захотели встретить Новый год дома, под смолистой ёлкой, упирающейся вершиной в потолок и усыпанной бесчисленными свечками.

А сегодня ёлки нет – только поставленные в вазу, украшенные ветки. Без мужа Саша не могла установить крестовину и затесать ствол. Да и зачем ей, одинокой, громадная ель? Немножко игрушек и «дождика», запах хвои, толстая витая свеча, маленький пушистый игрушечный заяц. Тогда, помнится, все гости нацепили тигриные маски – ещё не зная, что год окажется таким же хищным и безжалостным, как и его символ…

Теперь Саша принимала и угощала сама себя. Она слишком хорошо понимала теперь, что такое друзья, и лучше пусть вместо них останутся пустые стулья. Саша будет пить и есть одна, а потом ляжет в постель и надолго заснёт. Покой, тишина, молчащий телефон – не лучший ли это подарок? Ей ничего не нужно, кроме здоровья дочери. И ещё одного – чтобы о ней все забыли. Как здорово будет, если и не вспомнят больше никогда!..

В половине двенадцатого Саша включила телевизор и возобновила приятные хлопоты. Брат Павел оставил ей для торжества бутылку коньяка «Золотые струны», выполненную в виде скрипки, – из знаменитых Криковских погребов. Когда-то такую же бутылку они с Артёмом подарили Наталье Торшуковой, которая теперь даже не позвонила.

Саша совершенно не хотела есть, и всё же уставила стол салатами, испекла пирог с грибами, сделала заливную рыбу и винегрет. В холодильнике стоял овощной плов – для Аллочки; дочь его всегда любила. На сладкое, опять-таки в основном для дочери, Саша приготовила пироги с курагой, яблоками и изюмом. Она специально не соблюдала пост – просто после болезни не могла ни есть, ни видеть мясо.

Пятый раз за день зажурчал телефон на подушке, но так тихо и вкрадчиво, что Саша насилу его расслышала. По привычке вздрогнула, немного подумала, но всё же сняла трубку.

– Сашенька, здравствуйте! Вы не узнали меня? Это Софья Степановна.

– Узнаю, почему же?

У Саши свело скулы, захотелось плакать. Зачем она позвонила? Саша был спокойна, так счастлива этой волшебной ночью!

– С Новым годом вас! С новым счастьем! А Аллочка уже дома?

– Нет, она в больнице. И я не знаю, придёт ли к нам новое счастье. Старого-то пятый месяц нет…

– Что за настроение, милочка? Я тоже больна, голова раскалывается, но я не теряю оптимизма! – затарахтела Софья Степановна.

– По-моему, вам от оптимизма уже лечиться надо! – грубо ответила Саша, и её висок под прижатой к уху трубкой заныл.

Неужели приступ? Сейчас, в новогоднюю ночь? Саша боялась опять потерять способность чувствовать запахи и прикосновения, видеть и слышать. Может закружиться голова, померкнуть сознание. А рядом – никого…

– Вы не хотите со мной разговаривать? – удивилась Софья.

– Не хочу.

И Саша положила трубку. Она почему-то ждала, что телефон зазвонит снова, но он молчал. Кажется, Софья Степановна всё поняла, и больше беседовать с ней не придётся никогда. Как же здорово, чёрт возьми, когда нет друзей! Это условность, театр, игра в равенство и братство. Только лгут и предают друзья по-настоящему. Для чего они нужны людям? Почему иметь много друзей престижно? Чем их больше, тем реальнее получить нож в спину…

И всё-таки Саша не могла не заесть горькое сладким. Она робко протянула руку к трубке, дрожащим пальцем нажала семь кнопок. Этот номер она помнила прекрасно – даже если бы и захотела забыть, не смогла. Чтобы успокоиться перед тем, как уйдёт этот проклятый год, встретить тот, неведомый, с улыбкой на устах, она должна услышать голос своего доброго гения. Той, что жертвовала собой ради них с Аллой. Но она никогда не станет Сашиной подругой, а прочих не хочется видеть.

– Алё! – сказал на том конце провода детский голосок.

– Октябрина? – на всякий случай уточнила Саша. И, получив утвердительный ответ, продолжала: – Ты маму можешь позвать?

– Могу, – серьёзно ответила девочка с редчайшим именем.

Очень чисто говорит ребёнок, а вот Аллу в этом возрасте водили к логопеду. Она и сейчас слегка грассирует – наверное, в дедушку по отцу. Но это не страшно, даже пикантно для женщины.

– Слушаю! – Оксане было явно не до Саши.

– Я хочу пожелать вам всего самого доброго…

Та никак не могла собраться с мыслями. Хотелось сказать очень много, но время не позволяло.

– Я тоже поздравляю и вас, и Аллу. Надеюсь, что с ней всё хорошо.

– Непременно передам ей привет. А мои родственники кланяются вам до земли. – У Саши от волнения перехватило горло.

– Я сегодня узнала, что погиб Старосвецкий, – тихо произнесла Оксана, не выражая голосом ни радости, ни гнева.

– Как? Когда?.. – Саше показалось, что тахта качнулась под ней, а экран телевизора вспыхнул очень уж ярко, – неужели свершилось?.. – Откуда вы знаете? Это точно? Ошибки быть не может?

– Узнала по своим каналам, но информация точная, – уклонилась от прямого ответа Оксана. – Он утонул вблизи острова Контадора, когда плавал с маской в Тихом океане. Этот остров относится к Панаме – там сейчас самый сезон. Под водой у него случился инсульт. Наверное, расстроился, когда Виноградова арестовали во Флориде…

– Но Старосвецкий, кажется, сменил имя? Как его опознали?

– Нет. Против ожидания, имя он не сменил. Все попытки объявить его в международный розыск до недавнего времени терпели неудачу, и он не счёл нужным оформлять липовые документы. В Россию же он возвращаться не собирался. Случилось так, что во время погружения в его мозгу разорвалась магистральная артерия, – почти шёпотом сказала Оксана.

Сашу очень удивил её по-настоящему скорбный тон.

– Вы его жалеете? Или я схожу с ума?..

– Не знаю. Но никакого удовольствия точно не испытываю. Сама не ожидала, что так будет. Саша, мы ведь победили его. Пусть бы жил.

– Оксана, мне трудно согласиться с вами! – заволновалась Саша. – Ведь моя дочь искалечена им. Он отнял у меня и сына…

– Такие времена, – усмехнулась Оксана. – Не будь Старосвецкого, нашёлся бы другой, куда хуже. Этот хотя бы закрыл собой в бою командира, защищал в девяносто третьем Дом Советов, лично знал мою мать, шефа. Он очень страдал от последствий тяжелейшего ранения, но никому даже не мог рассказать об этом. Ни один человек нынче не может чувствовать себя в безопасности. Всё то, что произошло с вами, случается со многими людьми, но виноват в тех случаях уж точно не Виктор Старосвецкий.

– Когда утонул Виктор? – спросила потрясённая услышанным Саша.

– Десять дней назад, но в агентстве стало известно только сегодня. – Оксана помолчала, и Саша тоже не знала, что говорить. – У него редчайшие отпечатки пальцев, так называемые «дуги». Они встречаются у трёх-четырёх человек из тысячи. Дерматоглифика, наука, изучающая пальцевые узоры, приписывает обладателям «дуг» очень неуживчивый характер. Они никогда не считаются с мнением других и поступают только так, как нужно им самим. Потерпев поражение в каком-то деле, обладатели «дуг» никогда не падают духом и достигают поставленной цели любыми средствами. К тому же, им чрезвычайно трудно расслабиться. Они не могут забыться в пьянстве, в прочих пороках, и непременно становятся лидерами. Старосвецкий не мог быть другим – только тираном, только главарём. Не его вина, что сейчас хорошими делами не прославиться. Иначе говоря, деньги и имя без криминала, без подлости не добыть. Родись он несколько раньше, стал бы гордостью страны. По крайней мере, мне так кажется. – Оксана вроде бы всхлипнула. – Я прекрасно помню, как жестоко Виктор обошёлся с вами и с Аллой. Вполне вероятно, что он уничтожил бы и меня вопреки обещаниям. Но, не простив ему ничего, я уважаю его, в чём нет ничего удивительного. Достойных противников нужно уважать. В ту ночь, когда мы беседовали, я узнала о нём самое главное. И поняла, почему Виктор стал таким. Но его больше нет, Саша, а потому злоба и обида понемногу уйдут. – Оксана тяжело вздохнула. – Так будет – я знаю.

– Не смею возражать вам, Оксана, ибо Алла почитает вас как вторую мать.

Саша пальцами вытерла слёзы, забыв о том, что портит макияж. Потом посмотрела на часы и увидела, что Новый год наступит через три минуты, и нужно заканчивать разговор.

– Мать бывает только одна, – глухо отозвалась Оксана. – Но я согласна стать её сестрой… – Сыщица тоже заторопилась.

– Спасибо! За всё спасибо! До свидания…

Александра уронила трубку на подушку. Руки тряслись так, словно пришлось долго таскать тяжести. Вроде бы подскочило давление, и захотелось прилечь. Она попыталась открыть скрипку-бутылку, но не смогла. На экране стрелки часов Спасской башни сомкнулись на цифре «12». Хорошо, что на столе есть бутылка тоника – Саша моментально наполнила свой бокал и тут же, залпом, его осушила.

С экрана брызгали искры бенгальских огней, и Саша зажмурилась, закрыла уши ладонями. Не глядя, она нашарила на диване пульт, убрала звук, мешающий сосредоточиться и обдумать только что услышанное от Оксаны. Но тишина продлилась недолго – во дворе начали с грохотом и свистом рваться петарды. Саша, закрыв голову подушкой, прилегла на кровать и глубоко вздохнула.

Свеча, потрескивая, горела на столе; капли воска катились на мандарины и яблоки. И Саша разрыдалась в голос – по-настоящему, не стесняясь, одновременно от горя и от радости. А когда, облизывая искусанные губы, поднялась и глянула на часы, поняла – Новый год наступил уже полчаса назад, и нужно начинать веселиться. Так принято, так положено – как бы муторно ни было на душе.

Отбросив за спину волосы, Александра наконец-то откупорила коньяк, наполнила им маленький пузатый бокал на короткой ножке и подошла к чёрному итальянскому зеркалу, которое подарил ей Артём. Из таинственной дымчатой глубины к Александре вышла прекрасная незнакомка в пурпурном платье и таких же перчатках, с бокалом в руке, и сердце замерло от предчувствия чего-то торжественного, долгожданного.

Саша чокнулась с той, зазеркальной женщиной, радостно потянувшейся к ней своим пузатым бокалом. И сказала то самое слово, которое они в семье говорили всегда, не загадывая для себя слишком многого, желая просто жить на этой Земле:

– Будем!..