Январский Дели смотрел на мир сквозь лёгкую дымку, словно юная красавица сквозь кисею – с жадным любопытством и лёгким смущением. Перламутрово-голубое небо, марево в воздухе, и сухая, будто посеребрённая земля. Запахи выхлопов, пыли, благовоний и пряностей. Таков был древний город, который бурлил колдовским варевом, смешавшим в себе людей, машины, автобусы, тук-туки, велосипеды, тележки и повозки, лавки и крепостные стены. И только храмы, дворцы, площади, небоскрёбы невероятным образом разрывали мглу, перед которой отступало даже солнце. Пальмы нависали над кривыми чахлыми деревцами. Ещё ниже росли мелкие кусты, и даже трава, довольно-таки свежая зимой.

Дели был демократичен, как настоящий аристократ – он не делил людей на бедных и богатых. Рядом с дорогими магазинами валялись в пыли увечные нищие. Дети – и оборванные попрошайки, и одетые в синюю форму респектабельные школьники – бежали, кричали и смеялись совершенно одинаково. И не было у бедняков в глазах злобы и страха, а у зажиточных горожан – спеси и брезгливости.

Но плавать в этом бурном океане без лоцмана было для приезжего, тем более белого, чистым самоубийством. И потому рыжеволосый американец в джинсах вышагивал на своих длинных ногах, рядом с уважаемым «делхи валла» – старым делийцем в ширвани и узких белых брюках, похожих на кальсоны. Кроме того, пару охраняли рассредоточенные в толпе секьюрити. Они никогда не позволили бы предприимчивому чистильщику обуви заляпать полуботинки «сахиба» обезьяньим помётом, чтобы потом за сумасшедшую плату привести их в порядок. Водитель тук-тука вполне мог заманить его на якобы бесплатную экскурсию по городу и сдать менеджеру турбюро. Продавцы дешёвых, бус и цветочных гирлянд мечтали нагрузить оторопевшего гостя своими товарами, которые ему изначально не были нужны.

«Делхи валла» великолепно говорил по-английски, а потому был для американца самым лучшим экскурсоводом. Разумеется, уважаемая пара не почтила своим присутствием окраины столицы с их палатками, лачугами и кострами, на которых, здешние жители варили пищу – если к вечеру у них появлялась такая возможность. Те, которым не повезло, ничуть не ропща на судьбу, укладывались спать рядом с кострами, прямо в дорожную пыль.

Но там сахибу делать было нечего. Он признавал, к примеру, бомбейскую набережную Марин-драйв, Агру с её Тадж-Махалом, красивейший город Джайпур, «Золотой храм» Амритсара. Ну и, конечно же, Дели, Новый и Старый, без знакомства с которым, как считал рыжеволосый гость, долгожданная командировка теряла всякий смысл. Конечно, он, если доводилось, с любопытством наблюдал, как крестьяне красят рога своим буйволам, привязывают им на шеи колокольчики и вешают гирлянды из цветов. А после пылят по бескрайним дорогам Индии на повозках, спокойные и отрешённые от всего земного и заранее принявшие все кары богов за прегрешения в прошлой жизни.

Они жуют бетель, нюхают какие-то травки, улыбаются и смотрят на белого гостя, нечаянно встретившегося им, мудро, как золотые статуи в храмах. А потому кажется, что каждый кисан, возвращающийся с базара в свою деревню, знает ту самую истину, которую сахибу не дано постичь за всю его жизнь в лязгающей металлом и стреляющей огнями реклам Америке. Ведь многие древние цивилизации давно погибли, и мало кто даже может вспомнить их имена. А Индия выжила, несмотря на войны, нашествия, бедствия, голод и болезни. Она не отгораживалась, не пряталась от остального мира, античного и современного. С одинаковой улыбкой глядела на восток и на запад, встречая рассветы и закаты. А в это время века и тысячелетия сменяли друг друга, как мерно катящиеся волны океана…

Сорокатрёхлетний господин с загорелым мужественным лицом, прищурив острые зеленоватые глаза, оценивающе оглядывал седую древность и втайне гордился собственной великой миссией. Он должен был направить эту своенравную, широкую, коварную реку в уже прорытое для неё русло. Сахиб и Вечная Индия впервые встретились две недели назад, когда философ, доктор Стэнли Файнс сошёл с трапа самолёта в Бомбее. Такси, взявшее его в аэропорту, дожидалось именно мистера Файнса. И если бы кто-нибудь видел в ту минуту пассажира и шофёра-индийца, то понял бы, что они хорошо знакомы, хоть и не демонстрируют это. Невинная английская фраза, сказанная водителем доктору, а также ответ последнего оказались ничем иным, как паролем и отзывом.

С тех пор Файнс прилежно колесил по стране, изучал достопримечательности, ел кокосовые орехи, посещал храмы, открытые для неиндусов. Ужинал в ресторанах, приценивался на базарах и в магазинах. Когда раскалённое даже в январе солнце клонилось к горизонту, мистер Файнс снимал тёмные зеркальные очки; на его длинных ресницах как будто лежала пыль здешних дорог. Днём Файнс носил ковбойскую шляпу, вечером скидывал её и бодро взбивал пальцами великолепную жёсткую шевелюру.

Файнс любил джинсы и белую рубашку с подвёрнутыми рукавами; пушистые бакенбарды и ухоженные усы придавали его облику ещё больше шарма. Файнс не нанимал дорогие автомобили, не сорил деньгами в публичных местах и не делал феерических покупок в ювелирных и антикварных лавках. Но стоустая восточная молва, которая, как всегда, с сумасшедшей скоростью неслась впереди человека, гласила, что «сахиб» пользуется благоволением нового премьер-министра Морарджи Десаи и за две недели своего пребывания в Индии несколько раз без липшего шума посещал, его резиденцию…

Кроме родного, Файнс говорил на хинди и урду. Мог свободно, если не в совершенстве, то весьма сносно участвовать в степенных беседах на самые разные темы. Места скандалов и драк он обходил стороной. Но чаще всего сахиба видели именно в обществе «делхи валла», профессора Канвара, который торопился представить гостю родной город и внушить к нему если не любовь, то привязанность. Вот и сейчас они прошли через Аджмерские ворота в один из многолюдных кварталов Старого Дели Шахджаханабад и медленно двинулись мимо лавок, торговых рядов, закусочных, парикмахерских, мастерских, ловя обрывки разговоров о видах на нынешний урожай риса и пользе мирного освоения околоземного космического пространства.

Без провожатого Файнс остерегался появляться здесь не только потому, что индийцы по старой памяти не очень жаловали белых, но и по чисто практическим причинам. С ориентировкой на местности у бывшего «коммандос» доктора Файнса всё обстояло неважно, несмотря на то, что несколько лет назад ему удалось выбраться невредимым из вьетнамских джунглей. Улицы в Старом Дели имели не по одному, а по несколько названий, и каждый отрезок начинался в произвольно выбранном месте. Один торговец отсчитывал от дома судьи, другой – от лавки какого-то Бабура, третий – от арки из «лакхори иент», то есть из мелкого, очень старого кирпича.

Но в обществе профессора Канвара Стенли Файнс был абсолютно спокоен. Да и «группа поддержки», спрятанная среди здешней толпы, не дремала. Правда, особой враждебности к американцу люди не демонстрировали. Даже если были не очень довольны встречей, предпочитали вежливо улыбаться. Всё выглядело весьма пристойно – уважаемый пожилой индиец знакомит «белого брата» с особенностями архитектуры эпохи Великих Моголов. Они подолгу стоят около ворот, домов, изучают ставни.

На самом же деле доктор Файнс медленно, но неуклонно продвигался к главной, конечной цели своего визита в Индию и конкретно в Дели. А мелкие, на первый взгляд хаотичные значки, нанесенные мелом или осколком кирпича на дверях и стенах, сигнализировали, что пока всё идёт по плану, и никаких неприятностей не предвидится. Впрочем, картина могла измениться в любой момент. Начинался второй этап операции, выполнение которой человек, называвший себя сейчас Стенли Файнсом, считал делом всей своем жизни.

Они миновали баньяновое дерево, отделявшее индуистский квартал от мусульманского, и через некоторое время оказались в доме для свадеб. Во двор они вошли вместе, сделали приветственный жест «намастэ». Американец выполнил его безукоризненно, явно польстив брахманам. Вдалеке целая семья ремесленников ковала тонкие серебряные пластинки для сладостей. Стук их молотков – бодрый, звонкий, жизнерадостный – заставлял ноги шагать веселее.

В очереди у водопроводной колонки вспыхнула нешуточная свара. Из лавки вышел старик с белой бородой до пояса и через некоторое время восстановил порядок. Кое-кто из мальчишек пробовал крикнуть что-то обидное Файнсу, но тут же получал по шее от члена «группы поддержки» и испуганно замолкал. Сам же философ, казалось, вообще не обращал на них внимания; он был спокоен и сосредоточен, как просветлённый бхикшу. Оказавшись в обществе брахманов, он выждал, пока профессор Канвар перемолвится с одним из них. Из-за маленькой дверцы вышел юноша, сделал «намастэ» и пригласил Файнса следовать за ним. Канвар остался с брахманами.

Через извилистый узкий проход они выбрались на соседнюю улочку, свернули за угол и вскарабкались по щербатым ступеням. Дом был старый, лестницы в нём – крутые и отвесные. Но Файнс был ловок, как обезьяна. Юноша, не ожидавший от белого сахиба такой прыти, очень удивился, но виду не показал.

Дом оказался таким же бедным, как и старым. Со стен сыпалась штукатурка, и Файнсу приходилось нагибаться всё ниже, чтобы, поднимаясь по почти вертикальной лестнице, не ударяться темечком об обшарпанный потолок. В конце концов, они с юношей добрались до тесной комнатушки, где Файнса поджидали двое – служащий-индиец и ещё один белый. Они тихо беседовали по-английски. Юноша немедленно вышел, а Файнс запер за ним дверь.

Эта явка показалась ему более подходящей и безопасней, чем другая, в районе кафедральной мечети Дели Джама-Масджид. Там тоже густо лепились лавчонки. И в одной из них, торгующей бетелем или, как его называли в Дели, паном, та же самая группа собиралась неделю назад для получения инструкций и заданий. Индиец-служащий, а именно следователь Бхарати, привычно жевал пан, приправленный какими-то зёрнами и экзотическими добавками. Он угощал и двух сахибов, но те не оценили всей прелести индийской жвачки и предпочитали свою резинку.

Тогда они пили чай, сидя по-восточному на соломенных подстилках, а сейчас уселись в низенькие бархатные креслица. Неподалёку от мечети располагалась парфюмерная лавка, и Файнсу казалось, что и он, и его собеседники до сих пор пахнут всевозможными духами, которые хранились в огромных, бутылях. Хозяин брал тонкие соломинки с ватными тампонами на концах, окунал их в бутыли и подносил гостям, изо всех сил пытаясь представить свой товар лицом.

– Сахиб, я вижу у вас на пальце обручальное кольцо. Значит, вы женаты и любите супругу. Купите ей «запах любимой» – «махбуб». А лично вам я предложил бы «кхас». Это трава, произрастающая по берегам рек…

Файнс из любопытства купил пять сортов духов, а также краски, которые женщины наносят на свои лица. Ему было интересно, что скажут о них жена и старшая дочка, потому что младшая была ещё совсем малышкой. Для себя философ приобрёл в «Лавке чёрного мага» кое-какие ритуальные предметы и порошки, выслушал инструкции по их применению, посмеялся и вышел на пропахшую пловом улицу. Разумеется, он не собирался употреблять эти снадобья и предметы в своей работе, надеясь на собственные, куда более надёжные приёмы.

Теперь же он был собран и сосредоточен. Период походов по лавкам, расслабленный и благодушный, закончился. Ныне Стенли Файнс должен был приступать к делу, ради которого вылетел из Нью-Йорка в Бомбей. А ещё раньше дневал и ночевал у шефа, в старинном поместье штата Мэн, на берегу Атлантического океана. Там, гуляя вдоль линии прибоя, по асфальтовым дорожкам мимо аккуратно подстриженных кустов, а также поглощая за обедом знаменитые лобстеры, они отшлифовывали, доводили до безупречного совершенства каждую деталь предстоящей операции.

Прекрасно зная друг друга уже в течение многих лет, они предпочитали даже при общении один на один пользоваться кличками. Кадровые разведчики были верны себе даже в мелочах. Не забывая о мелком и рутинном, они в данный момент прогнозировали дальнейший ход мировой истории. А также, по мере сил, вырабатывали методы, способные влиять на этот ход и при необходимости изменять его. Вольф и Линкс, как они себя называли, обсуждали не только проект «Брахмапутра», но ещё и другой план под кодовым названием «Компас», известный очень узкому кругу высокопоставленных лиц в Белом Доме и в Лэнгли.

Вернувшись из Индии, пусть даже не в этот раз, а гораздо позднее, Линкс должен был ответить на поставленный Вольфом вопрос – какая стрелка, синяя или красная, укажет верный путь? На южное или на северное направление бросят в итоге все силы страны западной демократии, чтобы если не навсегда, то на очень долгое время застолбить за собой мировое первенство. А, если всё сложится удачно, то и мировое господство.

В дружеской, откровенной беседе эти два джентльмена, один из которых был дальним родственником английской королевы, а другой имел среди предков прославленного генерала времён войны Севера и Юга, могли не стесняться и называть вещи своими именами. Возможно, именно это, последнее обстоятельство и навеяло ассоциации с компасом, потому что название проекту давал именно Линкс.

Высокие, стройные, красивые, блестяще образованные и в то же время сполна понюхавшие пороха, безукоризненно вежливые и беспощадные, они прохаживались в обществе двух собак под мерный шум океана. Лица их светились спокойствием, уверенностью, умом. И если бы им повстречался какой-нибудь несведущий человек, он никогда даже не предположил, что эти два господина имеют громадную власть не только над своей страной, но и над всем миром. От их решения в конечном итоге зависело, как будет жить человечество в конце двадцатого и, по крайней мере, в начале двадцать первого века от Рождества Христова. Но для того, чтобы принять это судьбоносное решение, необходимо было много работать, думать, ездить по миру и систематизировать результаты, полученные в этих поездках…

Файнс, устраиваясь в низком неудобном кресле напротив следователя Бхарати, снова вспомнил те прогулки. Вечернее пасмурное небо над безбрежной водой, солёный сильный ветер фонарь; парусники, яхты и каноэ, пляшущие у причалов. Итак, первый этап программы минимум успешно реализован. В резиденции премьер-министра Индии миссис Ганди больше нет, и в парламенте её не должно быть как можно дольше. Ради этого он должен будет на любых условиях договориться с другой женщиной, которая переживает сейчас не лучшие времена в своей судьбе. Вряд ли ей придёт в голову особенно упорствовать. В её положении более уместно хвататься за любую протянутую руку, чтобы окончательно не пропасть. И Линкс по праву считал себя мастером формулировать предложения, от которых ещё ни один смертный не решился отказаться.

* * *

– Добрый день, господа!

Файнс обменялся рукопожатием с другим сахибом по фамилии Бейкер. Бхарати удовольствовался тем же «намастэ».

– Надеюсь, вы неплохо поработали? Мои просьбы вряд ли вас затруднили. Да, кстати… Мы можем здесь спокойно поговорить?

– Безусловно.

Бейкер, молодой и перспективный сотрудник британской МИ-6, был горд тем, что ему довелось работать вместе со знаменитым Линксом. Тот сейчас пользовался паспортом Стенли Файнса, мирного доктора философии, увлёкшегося, подобно многим американцам и европейцам, йогой и прочей индийской экзотикой. Он кивнул Бхарати, и следователь поспешно вытащил из внутреннего кармана ширвани маленький пакетик, В таких конвертах из чёрной бумаги, как правило, хранились фотоснимки.

– Извольте взглянуть… – Бхарати взволнованно проглотил слюну. – Это всё, что удалось разыскать. Первый снимок датирован одна тысяча девятьсот семнадцатым годом. Бракосочетание раджи Дхара и Мандиры Кауль. Владыка одного из княжеств нынешнего Раджастхана – обратился к адвокату Мотилалу Неру во время тяжбы со своим не менее именитым соседом. И, в итоге, сделал предложение девушке, принадлежавшей к клану Кауль-Неру. Таким образом, госпожа Кальпана Бхандари приходится довольно-таки близкой родственницей бывшему премьер-министру. Что касается предков раджи Дхара, то они, в отличие от Неру, не отличались строптивостью. После известной битвы при Плесси в Западной Бенгалии, в 1757 году, предок Дхара установил мирные отношения с англичанами. Причём сделал это добровольно, одним из первых. Во время восстаний, мятежей и прочих беспорядков предки раджи Дхара, а после и он сам, верой и правдой служили английской короне. Про отца госпожи Бхандари. ходили нелестные слухи. Дхар занимался в числе прочего и работорговлей, не говоря уже об операциях с золотом, драгоценными камнями и слоновой костью, а также с ядами и наркотическими веществами. Многие участники восстания сипаев, попавшие в руки предков Дхара, были зверски убиты или, как уже сказано, проданы в рабство. С давних, времён предки Дхара были ревностными последователями тантрического культа богини Кали. Буквально до своей естественной смерти в сорок втором году раджа Дхар практиковал человеческие жертвоприношения своей богине, но полиция и британские власти закрывали на это глаза. Дхар имел громадное состояние, потому, что оказался единственным сыном своего отца. Так или иначе, избавился от всех своих родственников мужского пола, способных претендовать на наследство. Думаю, что яды и наёмные убийцы сильно помогли Дхару единолично воцариться в княжестве. Теперь Дхару потребовались собственные сыновья. Но все его жёны рожали первых дочерей, после чего быстро умирали. Не стала исключением и мать госпожи Кальпаны. В том случае причиной смерти стала родильная горячка. А две её предшественницы, по слухам, покончили жизнь самоубийством, не выдержав издевательств мужа. У Дхара остался только один сын по имени Чандра, на девять лет моложе Кальпаны, который сейчас проживает в Лондоне. Он-то и обеспечивает следствие уликами против сестры, которые мы своевременно пускаем в ход. Таким образом, предъявленное госпоже Бхандари обвинение имеет все шансы не развалиться в суде. Кроме брата, сына четвёртой жены ее грозного отца, имеется немало бывших и нынешних членов Индийского Национального Конгресса, особенно приверженцев, так называемого «синдиката». Они не откажут себе в удовольствии отдать долги и Кальпане Бхандари, и её неудачливой родственнице. Если бы Кальпана Рани пошла характером в батюшку, она сообразила бы, что нужно как можно быстрее отмежеваться от госпожи Ганди и тем самым обеспечить своё будущее…

Пока следователь Бхарати говорил, Файнс внимательно рассматривал пожелтевший от времени снимок, запечатлевший раджу Дхара в момент бракосочетания с необыкновенной красоты девушкой, слишком высокой и светлокожей для индианки. Она показалось Файнсу, чрезвычайно худой и болезненной. Все деревья, кусты, балконы, заборы искрились огоньками, придававшими обычным предметам сказочный, незабываемый вид.

Раджа, не поскупившийся на третье в его жизни подобное торжество, весь в сиянии бриллиантов и установленных на головах носильщиков ярких фонарей, ехал на белом коне. Тут же были богато убранные слоны, верблюды и автомобили, на которых прибыли гости-англичане. Но снимок не мог вместить всех присутствующих – музыкантов, танцоров и просто гостей, спешивших засвидетельствовать своё почтение Дхару и Мандире.

– Странно, что этот человек породнился с Неру…

Бейкер задумчиво пощипывал свои белёсые усы. Ему было жарко – лицо покраснело, и мокрые от пота волосы прилипли к задумчиво наморщенному лбу.

– Он был лоялен к колониальным властям, а Неру находились в жёсткой оппозиции. С другой стороны, отдать девушку последователям культа Кали… Невероятно!..

– Дело в том, что раджа Дхар всегда старался, как говорят в Европе, усидеть между двумя стульями. Он отлично ладил с англичанами и местными властями, преподносил им поистине царские подарки. Такие, что наследники этих счастливцев оказывались обеспеченными на много поколений вперёд, – невозмутимо пояснил Бхарати. – В то же время Дхар не хотел быть чужим для лидеров такой мощной партии, как Индийский Национальный Конгресс. Если Мотилал Неру и питал какие-то сомнения относительно личности раджи, то он ничего не мог поделать с желанием матери Мандиры, вдовы, у которой на руках оставалось ещё пятеро детей. Вероятно, женщина очень хотела стать тёщей Дхара и тем самым поправить собственное положение. Добавим, что раджа, если желал, мог быть исключительно любезным и нежным, смелым и гордым. Словом, таким, каким надо было показаться для достижения своих целей. Как видите, это был красивый лицом, но небольшой ростом мужчина, облечённый громадной властью, владеющий несметными сокровищами. Такие люди часто бывают амбициозными и коварными. Свою принадлежность к последователям культа Кали он вряд ли выпячивал. Раджа, если возникали вопросы об этом, всегда заявлял, что поклонение Кали – их семейная традиция, не больше. Владычица зла и раздоров покровительствует в том числе и воинам, а Дхар себя именно таковым и считал. Все свои чёрные дела он прятал от людских глаз. Из его девяти детей взрослыми стали шестеро. Пятерых дочерей, включая и Кальпану Рани, он выдал замуж за представителей различных семейств, непременно богатых, и влиятельных. Кальпана была женой наследника владельца чайных плантаций. Ещё одну девочку, Нури, он отдал одному из сыновей владельца плантации индиго. Само собой разумеется, что самую старшую, красавицу Шримати, раджа вручил в невестки губернатору. Дхар никогда не портил отношения с теми, от кого могла зависеть его собственная судьба. Он отнюдь не исключал, что когда-нибудь англичане уйдут, и тогда не лишне будет продемонстрировать свои националистические убеждения. Женитьба на родственнице Неру оказалась как нельзя кстати. Да и сам Мотилал в те годы ещё не был тем фанатиком, каким сделался позже. Он был англоманом и всячески демонстрировал это. Жил на широкую ногу, ничуть не стесняясь того, что совсем рядом люди умирали от голода. И требования его к сахибам были весьма умеренными, не затрагивающими, так сказать, основ…

Бхарати льстило то, что два белых господина очень внимательно, не перебивая, слушают его. Файнс уже в который раз внимательно изучал грустное лицо невесты, выходящей из убранного цветами паланкина. И сама Мандира буквально утопала в гирляндах, висящих на шее, на плечах, на локтях. Где-то в толпе гостей, вероятно, находилась и счастливая мать Мандиры, не подозревающая, что жить её девочке остаётся девять месяцев…

– День Васанта Панчами, по европейски – восьмого февраля. Ровно за год до этого Мотилал женил своего сына. Ко дню богини Сарасвати у нас часто приурочивают торжества. И надо же было случиться так, что дочери у той и другой пары родились вообще в один день, в ноябре семнадцатого года! Поистине, это не случайно, господа! Девочки до десяти лет не встречались и вряд ли знали что-то друг о друге. Они бы могли вообще никогда не увидеться, если бы не нашумевшая история, попавшая тогда в газеты. Муж Кальпаны умер от лихорадки, оставив её вдовой в десять лет. Они ещё не спали вместе – это нужно учесть. Тем не менее, свёкор и свекровь Кальпаны не пожелали отпускать её из семьи. К тому же Дхар, уже имевший другую жену, не принял дочку назад. Живая Кальпана всё-таки могла претендовать на большой сундук, наполненный драгоценностями, который раджа дал за ней в семью мужа. С таким богатством она могла и новее не выходить замуж. Прожила бы и в Индии, или, к примеру, в Англии, и где угодно! Поэтому родители покойного Локаманьи задумали завладеть наследством, навсегда избавившись от девочки. Они уговорили её совершить сати – сгореть на погребальном костре вместе с мужем. Куш стоил того – все чайные плантации Тханви за много лет не могли бы дать семье такого дохода, как бенаресский ларец их невестки…

Бхарати даже цокнул языком и развёл руками, показывая сахибам, каким было вместилище несметных богатств.

– Девочка согласилась сгореть вместе с телом мужа. Но уже во время кремации на берег Ганга прибыл отряд полиции и колониальный чиновник. Был сделан донос – кем-то из слуг, вероятно. Ребёнка отдали в дом сельского старосты. Стали искать родственников, желающих принять маленькую вдову. Согласились только Неру. Впоследствии Мотилал, хоть уже и отказался от адвокатской практики, добился возвращения приданого. Кальпана получила ларец от строгой Сварупрани, когда выходила замуж за Рама Бхандари. Супруга Мотилала вообще держала младших родственниц в аскезе. Выдавала им украшения только на время торжеств, после изымала и запирала до следующего праздника. А на каждый день они имели браслеты и бусы из цветного стекла. Мотилал странным человеком был! Сперва за большие деньги накупил в Европе мебель, одежду, ткани, обувь, украшения, игрушки. И всё для того, чтобы их сжечь, присоединившись к бойкоту иностранных товаров. Его четырёхлетняя внучка Инду торжественно уничтожила обожаемую английскую куклу, а после долго болела с горя. Я сразу хочу предупредить вас, сахиб, – слащаво улыбнулся следователь, наклоняя гладко причёсанную голову к Файнсу, – что Кальпана беззаветно предана этой семье. Вот, взгляните…

Бхарати достал ещё один снимок, изображавший девушку в домотканом сари, с корзиной на голове. В ней невозможно было признать недавнюю принцессу.

– Разыскал в полицейском архиве. Бывало, что вместо корзины связная Конгресса носила прокламации в кувшине из-под масла или вина. Она замечательно маскировалась, переправляя брошюры и листовки. Когда поняла, что взята на заметку, стала переодеваться мальчиком. Торговала газетами, в которые вкладывала воззвания, а после паренька никто не мог найти. Вместе с Рамом Бхандари они ходили по базарам под видом заклинателя змей и его подручного. Рам играл на флейте, кобра раскачивалась в корзине, и никому не хотелось лезть туда, чтобы проверить содержимое. Но, самое главное, дважды девчонка всё-таки попалась в руки полицейских. Один раз констебль задержал её как нищую, с сумой, где вместе с подаянием лежали запрещённые брошюры. Но потом он понял, что ошибся, и тонкие книжонки на самом деле абсолютно приличного содержания. Он клялся, что девушка несла церковную литературу – наверное, от миссионеров. Но когда те же самые брошюры были изъяты у другого курьера, они оказались именно нелегальными. Это было в тридцать третьем году, в самый разгар движения «гражданского неповиновения». К тому времени Конгресс на Лахорской сессии уже провозгласил курс на полную независимость. Организовывались митинги, марши, стачки, другие мероприятия, неугодные властям. Кальпана и Рам принимали в борьбе самое живое участие. Вскоре после истории с брошюрами Кальпана попадается во второй раз, причём уже сержанту. Он повёл девчонку в участок по людной улице пешком и вдруг увидел, что тащит в полицию совсем другую женщину – пожилую. Перепуганный сержант извинился и выпустил вырывающуюся старуху, не понимая, каким образом Кальпане Тханви удалось сбежать. Но те, кто видел это, а людей, повторяю, вокруг толпилось много, клялись, что никакой старухи на самом деле не было…

– Не было? – удивлённо перебил Бейкер. – А что было?

– Все в один голос заявили, что сержант извинялся перед Кальпаной, а потом добровольно отпустил её, приняв за другую…

– Гипноз? – догадался Файнс. – Очень интересно! Нечто подобное я читал о ныне уже покойном Вольфе Мессинге. Он тоже мог по листку обычной бумаги проехать в поезде или получить крупную сумму в банке. Итак, Бхарати, ваша подопечная обладает уникальными способностями, которые не мешало бы проверить и изучить. Странно, что она до сих пор в тюрьме. Помнится, Мессингу удалось бежать из немецкого застенка в Польше. Или с годами дар миссис Бхандари угас?

– Такой дар не угасает, сахиб, – серьёзно возразил следователь. – Это сильный цыганский гипноз, а прародина цыган – как раз Индия. Я боюсь, сахиб, как бы она с вами не сыграла злую шутку. Попрошу вас быть настороже. Да и это вряд ли поможет, потому что человек попадает под гипноз незаметно для себя. Кальпану давно считали колдуньей, даже ведьмой. Она была проклята брахманами за то, что, будучи вдовой, вторично вышла замуж – за Рама. Это – один из самых тяжких грехов для индуистки. Проклято было всё её будущее потомство по мужской линии. Из восьмерых сыновей на данный момент живы четверо. Смею заметить, – Бхарати понизил голос, – что это, наверное, единственное слабое место госпожи Бхандари. Она очень боится за сыновей и бережёт их пуще жизни своей. Кальпана родила много детей, чтобы хоть кто-то из них остался на свете. Три дочери благополучно здравствуют, но мужчины… Два взрослых сына уже погибли. Ещё двое родились мёртвыми в колониальной тюрьме. И тогда Кальпана заставила окружающих поверить в свои истинно безграничные возможности. В то время она страдала приступами малярии, как, впрочем, и позднее. После неурочных родов ей стало хуже. Дело кончилось тем, что вызванный доктор застал несчастную в агонии. Это был знающий специалист, который никогда не стал бы лгать. Тот же диагноз поставил и английский военный врач. Роженицу решили освободить, и её супруга тоже. Все ждали, когда запылает погребальный костёр. Уже распорядились доставить сандаловые поленья, – всё же принцесса! Сердце Кальпаны почти остановилось, когда её на носилках вынесли за ворота тюрьмы. Судя по тому, как убивался Рам, он думал точно так же. И каково же было всеобщее удивление, когда недавно умирающая, а вскоре живая и здоровая, она через несколько дней объявилась в Коломбо! Многие подумали, что произошла ошибка, и на Цейлоне живёт другая супружеская пара с детьми. Допускали, что это однофамильцы. Но нет, проверка показала – та самая чета. И там их бурная деятельность продолжилась. Вплоть до возвращения в Индию, целых два года, Кальпана и Рам агитировали среди крестьян на каучуковых плантациях. Она может много, сахиб, – продолжал Бхарати, снова обращаясь персонально к Файнсу. – Например, в состоянии остановить своё сердце, долгое время пролежать в коме, принять яд и остаться в живых, взять в руки раскалённое докрасна железо и не почувствовать боли. Многие у нас твёрдо уверены, что «джайпурская принцесса» – сверхъестественное существо, посвященная грозной богине Кали, которая покровительствует её роду. Держать многодневную сухую голодовку для Кальпаны Рани не составляет никакого труда. Однажды, опасаюсь от погони, она, без акваланга и прочих приспособлений более часа провела под водой. Вскоре после свадьбы с Рамом Бхандари ортодоксы в Мадрасе подожгли их дом. Кальпана обгорела, как головешка, но после всё-таки излечилась сама и подняла на ноги мужа, который тогда тоже сильно пострадал. Я много времени провёл с ней, сахиб, – Бхарати перешёл почти на шёпот. – И сделал всё для того, чтобы подготовить плацдарм к вашему прибытию. Каюсь, что оказался неточным. Страх за сыновей – не единственная уязвимая точка фанатички. Даже более этого она боится позора. Очень дорожит собственной репутацией. Вот, пожалуй, и всё, что сможет помочь в вашем благородном деле…

– Боится позора? – усмехнулся Бейкер. – По-моему, эта женщина, слишком вольно обращается с вековыми традициями своей страны. Вдова, вторично вышедшая замуж! Бунтовщица! Колдунья! И, как мне удалось выяснить в Раджпутане, – отцеубийца! Это довольно долго скрывалось, но всё-таки всплыло уже после падения правительства Индиры Ганди. Раньше старики, посвященные в тайну, боялись даже открыть рот. Раджа Дхар не дожил пяти лет до провозглашения независимости, после которого его княжество всё равно было бы упразднено, а привилегии ликвидированы. Вы, Бхарати, упомянули, что Кальпана угодила в колониальную тюрьму, из которой освободилась мошенническим способом, разыграв агонию. Но за что она туда попала, вот вопрос! А за то, господа, что при её активном участии в княжестве Дхара произошло восстание крестьян. Они осадили дворец и готовы были вот-вот в него ворваться, чтобы расправиться с раджой. Вызванная полиция бежала, испугавшись размаха этого бунта. Пришлось посылать за войсками. Кальпана сделала всё для того, чтобы перегородить дорогу, ведущую к дворцу. Использовались даже слоны и верблюды, не считая толпы оборванцев, вооружённых не только мотыгами. Сын Дхара Чандра тогда был в Лондоне, слуги предали и исчезли. И в этот момент старик услышал, что дочь хочет видеть его. Он думал, что родной человек прибыл ради спасения, и с надеждой открыл ей свои объятия. Кальпана Бхандари, беременная на шестом месяце, как оказалось, двойней, тем не менее, не утратила ни одного из своих потрясающих талантов. Войдя к отцу, она сказала ему, что он останется жив только в том случае, если выполнит все её требования. Старик должен лишить наследства Чандру, подписать подготовленные бумаги, в которых именно Кальпана назначалась получательницей в случае смерти отца всего его движимого и недвижимого имущества…

Бейкер достал белоснежный носовой платок, вытер блестящее от испарины лицо, облизнул кончиком языка сухие губы.

– Неизвестно, действительно войска не могли пройти и выручить раджу, или же Кальпана подкупила их. Одним словом, Дхар подчинился. Он знал, что ему грозит, если мятежники захватят дворец и возьмут его в плен. Был доставлен нотариус, который заверил завещание. То, что всё происходило под угрозой мучительной смерти, для него и прочих присутствующих значения не имело. После того, как все удалились, Кальпана вышла на галерею дворца и крикнула мятежникам, чтобы они пока посидели в хижинах. Когда войска, наконец, прибыли, в княжестве всё было тихо, спокойно. Бунт окончился вроде бы сам собой. Не только раджу поутру нашли на его ложе мёртвым. Разумеется, без единого признака насилия на теле. Неизвестно, как всё было на самом деле. Разорвалось ли сердце старика из-за всего пережитого, или дочь совершила для этого какие-то манипуляции. Поскольку смерть раджи признали естественной, дочь в убийстве обвинить не смогли. Напротив, её следовало только поблагодарить. Кальпана ведь предотвратила куда более худшее – захват и разгром дворца, а также очень вероятное убийство Дхара. Да и мятеж, получается, ликвидировала тоже она. Всё выглядело благопристойно – отец отказал в наследстве надолго покинувшему его сыну и передал права спасшей его дочери. А что потом скончался, так ведь это понятно. Всё в руках Господа, но во время мятежа с его головы не упал, ни один волос. Да и других жертв не было – раджу некому оказалось защищать. Таким образом, Кальпану арестовали только по обвинению в подстрекательстве к мятежу, который она же сама и погасила. Муж её к тому времени уже находился в заключении. Далее последовала та история с мнимой смертью. Малярия и преждевременные роды действительно имели место, но для индийской женщины это не Бог весть какое событие. С сыновьями Кальпаны действительно творится что-то неладное – как тут не поверить в мистику? Самый старший погиб в Гималаях при восхождении, второй – на индо-пакистанской войне. Правда, остаются ещё четверо, так ведь и время пока есть.

Бейкер выразительно взглянул на Файнса. Тот опустил веки, сигнализируя, что намёк понят.

– Справедливости ради следует сказать, что всё, полученное от отца, госпожа Бхандари отдала на благо своей страны, а именно в фонд партии. Ну, почти всё. Себе оставила лишь малую часть, которая, тем не менее, позволила ей до последнего времени купаться в роскоши и учить многочисленных отпрысков в лучших университетах мира. Кстати, её сын Сурендранат сейчас находится в Штатах, а Шиврадж и Мохан – студенты Сорбонны. Так что говорить здесь о репутации… хм… странно!

– Господин Чандра как раз и хотел бы разобраться в этой истории с наследством, – согласился Бхарати. – Правда, было это уже достаточно давно. Кроме того, практически невозможно доказать, что Дхар сделал новое завещание под давлением со стороны дочери, а не из чувства благодарности ей же. Мятежи тогда полыхали во многих княжествах, и претензии к радже имелись не только у Кальпаны. По горячим следам, да ещё при британцах, ничего не удалось доказать, а уж потом…

Бхарати украдкой посмотрел на наручные часы. Он всё более заметно нервничал.

– Под репутацией госпожа Кальпана понимает не то, что вы, сахиб, – следователь наклонил голову теперь в сторону Бейкера. – Наоборот, перечисленным вами она только гордится. Как я уже упоминал, они с Индирой Ганди родились не только в один день, но и в один час. С разницей в пятнадцать минут, как это часто бывает при появлении на свет близнецов. И обе считали это обстоятельство исключительно важным. Вот, взгляните, они вместе сфотографированы на качелях.

Бхарати подал снимок сначала Файнсу, а после – Бейкеру.

– Видите, как похожи? Неважно, что одна пришла в мир в Аллахабаде, а другая – в Джайпуре. Судьба свела их для того, чтобы они были вместе. Верная семье Неру, а конкретно – Индире Ганди, Кальпана ни при каких обстоятельствах не может сделать ей зло. Такого рода женщины предвидят будущее. Кальпана как-то раз сказала мне, что будет жить до тех пор, пока жива Индира, чтобы не покинуть её в трудный час и быть всегда рядом. Но если с той случится непоправимое, Кальпана уйдёт из жизни. Богам было угодно, чтобы не только день рождения, но и день смерти у них был общий, хотя Кальпана имеет возможность перешагнуть столетний рубеж и после здравствовать ещё долго.

Бхарати поёжился, словно в тесной жаркой комнате ему вдруг сделалось зябко.

– У вас невероятно трудная задача, сахиб, – сказал он Файнсу. – Возможность надавить на Кальпану Рани ничтожно мала. А подтвердить обвинения, выдвинутые против Индиры Ганди, она не пожелает ни при каких обстоятельствах. Скорее, остановит себе сердце или впрямь пройдёт сквозь тюремные стены на волю. Мне она уже обещала поступить именно так. То, что её собственное имя постоянно поносят и в прессе, и по телевидению, и в парламенте, ей неприятно, конечно. Но такое госпожа Бхандари способна стерпеть. Если же пострадает бывший премьер-мишстр или кто-то из членов её семьи, и виновницей этого будет объявлена Кальпана… Право, сахиб, мне даже страшно подумать, что произойдёт тогда…

– И последний вопрос, Бхарати, – перебил его американец. – Она обладает гипнозом, предвидит будущее. Значит, читает чужие мысли? Так?

– Да, солгать ей невозможно, сахиб, – поспешно согласился следователь. – Лучше быть предельно откровенным.

– Благодарю вас.

Всё то время, что говорили Бхарати и Бейкер, Стенли Файнс внимательно рассматривал снимки, изображавшие Кальпану Бхандари в разные годы при всевозможных, как правило, торжественных или скорбных обстоятельствах. На некоторых фотографиях они были запечатлены рядом с Индирой Неру, после замужества принявшей фамилию Ганди.

Файнс, ничуть не обескураженный сенсационными подробностями биографии Кальпаны Бхандари, с нетерпением ждал встречи с ней, чтобы наконец-то проверить истинность или ложность своих психологических выкладок. Он уже знал, как станет вести себя в обществе этой необыкновенной дамы и какие выдвинет условия её освобождения и реабилитации, возвращения доброго имени. Самое главное, чтобы Кальпана, выступив в прессе с разоблачениями бывшей первой леди индийского правительства, считала себя не предательницей, не погубительницей, а спасительницей Индиры. Человек, называющий себя Стенли Файнсом, был уверен, что сумеет сторговаться с женщиной, уже потерявшей четверых сыновей и очень тревожащейся ещё за четверых.

В отличие от взволнованного Бхарати и растерянного Бейкера, он не считал, что имеет мало вводных для решения столь сложной задачи. Он станет говорить то же, что и думать, – истинную правду. Несмотря на сложившейся имидж профессии разведчика, агент по кличке «Линкс» не любил врать, льстить, темнить, изворачиваться. Он предпочитал разменивать свои карты на карты противника, в процессе игры выясняя, у кого, в конечном счете, на руках останется больше козырей.

– Вы все сказали нам, Бхарати?

Стенли вернул следователю пакет со снимками. Тот несколько раз согласно кивнул, но ничего не ответил. Похоже, у него пересохло в горле.

– Тогда вы пока свободны. Через три-четыре дня я дам вам знать через Бейкера, и вы обеспечите нашу с миссис Бхандари встречу. Разумеется, вы не должны её ни о чём предупреждать. Хотя при таких способностях ей будет достаточно просто прочесть ваши мысли. Поэтому постарайтесь забыть обо мне. Мой провожатый, который дожидается на лестнице, выведет вас за пределы квартала. А мы пока потолкуем, – Файнс похлопал своего молодого коллегу по плечу.

– Все будет исполнено, сахиб.

Бхарати сделал «намастэ» и на прощание – так привычно и подобострастно, словно жил ещё в английской колонии, Файнс знал, что отец нынешнего следователя был богатым торговцем, а сам он учился в Англии и был сторонником Морарджи Десаи.

Файнс встал с креслица, с отвращением поморщился от запаха пыли, несколько раз ударил кулаком в запертую дверь, а после отодвинул засов. Юноша, сопровождавший его сюда от «Дома свадеб», принял под свою опеку Бхарати, и они вместе ушли вниз по кошмарной узкой лестнице.

Файнс и Бейкер, снова запершись, ещё два часа разговаривали, полируя до блеска предложенный американцем план. Три или четыре дня требовалось на то, чтобы довести проект до сведения Вольфа и получить его одобрение. В том, что шеф, пусть после размышлений и сомнений, одобрит предложенный вариант, Линкс ничуть не сомневался.

* * *

Философ Файнс, он же агент Линкс, всё-таки не доверял индийцам и избегал принимать приготовленную ими пишу. Кроме того, рыжеволосый красавец не жаловал и фешенебельные отели, где обслуга также могла быть настроена не вполне дружелюбно. Потому он снял небольшой коттедж в предместье Дели и на некоторое время совершенно изолировал жилище от внешнего мира. Допускался в домик только Бейкер, а также начальник «группы поддержки», евразиец по имени Трейси Грант. Мать его была уроженкой Западной Бенгалии, отец – английским офицером. И Трейси, как все евразийцы, невероятно гордился своим происхождением от белого сахиба, откровенно, даже демонстративно презирал «аборигенов».

В его обществе и под его опекой Линкс мог чувствовать себя даже более спокойно, чем если бы охрану несли морские пехотинцы. Впрочем, столь грозного конвоя ему в Индии при Морарджи Десаи вовсе не требовалось. Грант заправлял в группе из десяти таких же, как он сам, евразийцев, которые все втайне мечтали переехать на жительство в Америку или в Англию. Иотому беспрекословно исполняли любой приказ сахибов, стремясь заслужить их расположение и получить протекцию.

Евразийцы в большинстве своём были черноволосыми и смуглыми; может быть, чуть выше ростом, чем индийцы. При необходимости они могли смешаться с толпой, не привлекая к себе внимания, непринуждённо объясняться на хинди, урду и прочих наречиях полуострова Индостан, выполняя разнообразные поручения Файнса и Бейкера. А поручений этих с каждым днём становилось всё больше.

Ребята Гранта казались куда более надменными и агрессивными, чем коренные британцы, тоже не питавшие к населению бывшей колонии никаких тёплых чувств. Но сахибам не требовалось доказывать своё право называться белыми. А евразийцы постоянно чувствовали свою неполноценность в глазах почитаемых ими представителей цивилизованного мира, и потому изо всех сил пытались как следует отличиться. Все без исключения евразийцы мечтали о возвращении сахибов в том или ином качестве, ибо свято верили, что займут при них особое, куда более высокое положение, чем при Неру и его дочери.

В коттедже, больше похожем на бунгало, Файнс с помощью прислуги навёл свой порядок. Он приказал вывезти всю находившуюся там мебель, не говоря уже о светильниках и статуэтках. После этого вместе с Бейкером внимательно изучил новое жилище на предмет наличия прослушивающей аппаратуры. Убедившись, что «жучки» в перекрытия не насовали, философ отправил Гранта и его ребят на поиски новой, заведомо «чистой» мебели.

Оформление своего временного жилища философ одним мужчинам доверить не мог и потому приставил к ним двух очаровательных блондинок, англичанку и американку, которые входили в их с Бейкером группу. Дамы немедленно накупили всякой всячины и довольно-таки мило обустроили холостяцкий быт своего босса. Например, Кэйт и Джил приобрели старинные ширмы, разрисованные всевозможными экзотическими узорами светильники, шкаф и кровать из чёрного дерева, а также несколько прекрасных статуэток, скорее всего, здешних богов и богинь. Сами они почему-то предпочли спать в гамаках, через стену от босса; он не возражал.

Ни о каких, любовных отношениях между философом и его дамами не могло быть и речи. Во-первых, у резидента просто не оставалось времени на занятия, не относящиеся к цели его визита в Индию. Во-вторых, нужно было или спать с обеими сразу или не спать ни с кем из них, чтобы не возбуждать ревность, а, следовательно, ненависть у отвергнутой женщины.

Удерживаться от искушений было просто, потому что сорокалетняя, худая, суровая Кэйт, обесцвеченные волосы которой свисали вдоль щек сосульками, могла вызывать какие угодно эмоции, но только не желание переспать с ней. Джил, круглолицая девушка в самом соку, уродившись шатенкой, не пожелала ею оставаться. Теперь её залихватская причёска походила то ли на мочалку, то ли на верёвочную швабру. Эта, пожалуй, могла бы заинтересовать Файнса бессонной ночью, но ему не хотелось оскорблять Кэйт, подчёркивая её непривлекательность.

Помимо всего прочего, Кэйт Хейман давно работала вместе с Линксом, отличилась во Вьетнаме и в Чили четыре с лишним года назад. И, в довершение всего, она уже много лет окружала резидента трогательной, прямо-таки материнской заботой – готовила ему пищу, стирала бельё, по мере сил создавала уют там, куда забрасывала их судьба. И здесь, в Дели, Кэйт всё время хлопотала по хозяйству, чем очень радовала Джил.

Та, с общего согласия, взяла на себя охранные функции – во внутреннем кольце. Правда, это кольцо из одной неё и состояло. Бывало, к девушке присоединялся Трейси Грант. Все остальные евразийцы охраняли покой босса снаружи, и делали это весьма профессионально. Во всяком случае, за те недели, что философ Файнс прожил в бунгало, его никто не потревожил.

Вчера Кэйт приобрела по случаю великолепный комод из дерева грецкого ореха, инкрустированного морским перламутром и камнем различных оттенков. Рама установленного на комоде зеркала была отделана в том же стиле. Проверив приобретённую вещь на наличие нежелательных включений и убедившись в их отсутствии, Файнс высказал своё восхищение вкусом Кэйт и её умением приобретать баснословно дорогие вещи за малые деньги. В ответ он получил благодарную и смущённую улыбку.

Босс между делом отметил, что от этой сухопарой стыдливей горничной никак нельзя ожидать ни выстрела, ни укола отравленной иглой. А, тем не менее, Кэйт Хейман, имевшая уже давно позывной «Сколопендра», была мастерица устраивать подобные каверзы. Джиллиан Уэбстер, носившая незамысловатую кличку «Гусёнок», особенно не изощрялась и валила противника на землю мощным ударом ноги в кадык.

Весь предыдущий день, вернее те часы, когда февральское солнце пекло особенно яростно, Стенли Файнс проспал за ширмой на антикварной кровати. Потом встал, принял ванну, со стыдом и раскаянием пропустив обязательную зарядку. Потом получил от Кэйт великолепный обед – зелёный салат с креветками, пряный суп, рыбу с овощами и морковный пудинг. В очередной раз, выслушав похвалы босса и зардевшись от гордости, Кэйт принесла ему холодный чай со льдом, мёдом и лимоном, после чего на цыпочках удалилась. Стенли Файнс остался один.

Неторопливо переодеваясь в лёгкий светлый костюм, он внимательно рассматривал висящие на стенах сине-белые китайские тарелки, также привезённые Кэйт из ближайшей к дому лавки старьевщика. Думал о том, как много можно выручить за них на родине. Поистине индийцы не знают подлинной цены вещей. Впрочем, они и свою-то собственную жизнь ни во что не ставят, справедливо полагая, что впереди ждёт много воплощений, и всё упущенное сейчас ещё удастся наверстать.

Попробовав привязать перед новым зеркалом галстук и отказавшись от этой затеи из-за невыносимой духоты, Файнс про себя отметил, что наконец-то понял, почему в Индии не едят мясо. О своём обожаемым стейке из австралийской мраморной говядины или о жарком со свининой он сейчас не мог вспоминать без отвращения. В здешнем климате мясо становилось ядом, и они с Бейкером могли позволить себе лишь «тандуричикен» – изысканное блюдо из цыплят, да и то поздно вечером или ночью. В светлое время суток хотелось только пить, а кусок лез из горла.

Покончив с одеванием и туалетом, философ погасил свет в своей комнате. Через опущенные москитные сетки в бунгало вползала жаркая, непроглядная, влажная и пряная, как недавно съеденный суп, темнота, Файнс вышел в соседнее помещение, где висели гамаки. Там была одна Кэйт. При появлении босса она вскочила и издалека скользящим движением перекрестила его. Резидент отметил, что глаза «Сколопендры» засветились в искреннем религиозном экстазе.

– В добрый час! – тихо сказала Кэйт, сжимая пальцы под грудью.

– В добрый. – Так Линкс отвечал им всегда. – Где Джил?

– В саду. Вместе с Трейси ждёт такси.

– Хорошо.

Линкс сильно волновался, но старался это скрывать. Тщательно изучив характер и повадки принцессы Кальпаны, ныне зовущейся миссис Бхандари, он понял, что труды предстоят долгие, и, возможно, напрасные.

Философ быстро прошёл по вымощенной камнем дорожке, жадно вдыхал вечерние ароматы в изобилии высаженных вокруг бунгало цветов. Многие из них Линкс, объездивший полмира, видел впервые в жизни. Привычных с детства фонарей в этом саду не было, но сверху светила молодая луна. Кроме того, буквально весь небосвод был облит бриллиантовой наледью звёзд.

Линкс был на вьетнамской войне диверсантом, отметился в других регионах. Многие искренне полагали, что агент в состоянии ловить зубами пули и проникать сквозь стены. Это являлось, разумеется, преувеличением, но всё-таки в профессионализме Линкса никто не имел основания сомневаться. Только сегодня у него совершенно другой противник, к которому неприменимы все привычные методы воздействия. Похоже, следователь Бхарати был прав – в распоряжении только два рычага давления, и оба весьма ненадёжны…

Автомобиль уже ждал у калитки. Линкс знал, что Бейкер там, внутри. Бхарати должен встретить их у ворот тюрьмы «Тихар» и проводить в кабинет, куда некоторое время спустя под предлогом неотложного допроса доставят Кальпану Бхандари. Она в заключении уже пятый месяц. Обвинения предъявлены тяжкие, от которых трудно отмыться, да ещё без ущерба для драгоценной репутации неустрашимой героини. Выбор у неё и впрямь будет небольшой – или пойти на сотрудничество с Линксом, или потерять очень многое. То, что она больше всего на свете боится потерять…

Грант отворил перед резидентом калитку. Тот, уже в который раз, отметил неприятную особенность его лица – при чёрных волосах и карих глазах, да еще при желто-смуглой коже у евразийца начисто отсутствовали брови. И губы его, крупные, плоские, казались бескровными, как у тяжело больного. Стоящая рядом с ним крутобёдрая Джил прямо-таки излучала здоровье. Файнс не удержался и подмигнул ей. «Гусёнок» ответил боссу тем же, начисто позабыв о субординации.

Обменявшись с Джил теми же словами, что до этого – с Кэйт, Линкс уселся в автомобиль, рядом с Бейкером. Прозрачная звуконепроницаемая стена отделяла их от водителя. Как только дверца захлопнулась, машина рванулась с места. На окна тотчас же упали шторки, скрывая пассажиров от посторонних взглядов.

Великолепно знающий столицу водитель уверенно вертел баранку, чтобы максимально сократить путь до места назначения. Впрочем, в этом не было особой нужды. Во-первых, у Линкса и Бейкера немедленно нашлась тема для важного разговора. Во-вторых, до назначенного Бхарати времени оставалось не менее часа.

– У меня для вас плохие новости, капитан, – почти шёпотом, несмотря на то, что водителя от них отделяла перегородка, сообщил Бейкер.

Он звал резидента капитаном с момента знакомства, подчёркивая тем самым его руководящую и очень важную роль. Кроме того, агент Линкс одно время действительно служил на флоте. Увидев, что резидент вопросительно поднял брови, Бейкер торопливо продолжил.

– Сегодня утром по местному времени или вчера вечером по Гринвичу скончался сводный, единокровный брат миссис Бхандари господин Чандра. Есть основания предполагать, что он покончил жизнь самоубийством, приняв большую дозу снотворного. Учитывая то, что Чандра имел степень доктора медицины, наивно списывать происшедшее на досадную случайность. Это был один из главных свидетелей обвинения в будущем процессе и первый претендент на то самое наследство…

– М-да, не обрадовали вы меня, старина.

Линкс говорил спокойно, но угол правого глаза, как бывало всегда в минуты отчаяния или гнева, начал одновременно чесаться и дёргаться.

– Кальпане сообщили об этом?

– Бхарати обещал ни при каких условиях её не информировать. Но вы же знаете, что она обладает… ну, ясновидением… что ли.

– Если только эта колдунья не прикончила братца на расстоянии, – буркнул Линкс, лихорадочно соображая, как ему теперь вести себя с Кальпаной. – А вдруг она и меня сейчас… того… а? Вы уж не уходите далеко, Бейкер. Побудьте где-нибудь за дверью. – Линкс сверкнул белозубой улыбкой на загорелом лице. – Шутка! Что там произошло с Чандрой?

– Насколько я понял, доктор был гомосексуалистом. И добро бы развлекался с взрослыми, так ведь предпочитал детишек, причём самого нежного возраста. Он держал несколько клиник, где пользовал пациентов с помощью йоги. Практиковал восточные массажи, иглоукалывание, продавал снадобья из толчёных змей и Бог знает ещё из чего. К нему приносили даже грудных младенцев в надежде на то, что сын раджи одарит их чудодейственными способностями, божественной энергией, помогающей прожить без болезней сто или более лет. По крайней мере, Чандра всем это обещал при условии, что родители не будут задавать детям никаких вопросов после сеансов. А дети, в свою очередь, станут беспрекословно выполнять все требования доктора. В противном случае, мол, чуда не случится, потому что энергия богов не сможет перейти в тела «милечас» – то есть иностранцев, не входящих ни в одну из индуистских каст. В глазах ортодоксов-индуистов «милечас» стоят ниже неприкасаемых.

… Ну а пациенты, относящиеся к этническим индийцам, даже и помыслить не смели о том, чтобы усомниться в словах Чандры. Им казалась, что устами доктора вещают сами боги. Доктор особенно любил уединяться с мальчиками, мотивируя это традиционным для Индии почтением к лицам мужского пола. Девочки и женщины считаются вроде как не совсем людьми… некоторые даже называют их абсолютным злом, духами неправды, гениями тьмы… Что с таких взять? А вот мальчики – дело другое. Им нужно быть здоровыми и сильными.

Бейкер откинулся на спинку сидения, и Линкс увидел, что его рыжеватые ресницы мелко дрожат. Усы, волосы, брови, вся одежда промокли от пота, хотя в машине работал кондиционер.

– Судя по всему, Чандру взяли в разработку спецслужбы. Какие точно, пока сказать нельзя, но в моей конторе грешат на КГБ. Там особенно любят ставить на геев, как, впрочем, и в других подобных заведениях. Мне пока не удалось выяснить, каким именно образом Чандра был изобличён. Но информация о развратных действиях, совершаемых им в отношении несовершеннолетних детей под видом лечебных манипуляций, попала в прессу. Разразился скандал штормовой силы, и доктору пришлось срочно сходить со сцены. К нему ведь бедняки не приезжали – сплошь представители респектабельных семейств. Можно было подумать на простую случайность или происки других геев, но слишком уж вовремя последовали эти события. Единственный наследник раджи Дхара мужского пола, кем бы он в действительности ни являлся, теперь мёртв и будет молчать. К тому же дурная слава не позволит поверить ни одному его слову, сказанному про сводную сестру ещё при жизни. Кроме того, Бхарати предупредил, что компромат собирают и в отношении других свидетелей обвинения. Двоим из них уже пригрозили скандальными разоблачениями, если эти люди не откажутся свидетельствовать на процессе и сотрудничать с комиссией Шаха. Козырной туз выбит из наших рук, да и другие козыри вполне могут превратиться в прах… Поскольку здешняя публика суровостью нравов никогда не отличалась, а уж взятки и протекции вообще считаются непременным атрибутом ведения бизнеса и политической борьбы, каждый смертельно боится разоблачения…

– Я ожидал этого, старина.

Линкс уже успокоился и сидел в салоне автомобиля, как дома в мягком кресле, расслабленный и благодушный.

– Советы не желают терять Индию – аксиома. Допустить процесс над госпожой Ганди и её сторонниками русские ни при каких обстоятельствах не могут. Иначе, при любом приговоре, их союзница будет скомпрометирована, и её шансы вернуться к власти сильно понизятся. Не зря госпожа Бхандари отправила своего сына на службу в Москву. Он, видимо, служит одним из источников информации о происходящем в Индии и напрямую сотрудничает с КГБ. Первый удар они уже нанесли, устранив Чандру. Я могу только сказать им – браво! – Линкс несколько раз хлопнул в ладоши. – Разумеется, не стоит переоценивать это событие, потому что показания Чандры, равно как и свидетельства правых конгрессистов, членов различных консервативных партий, а также прочих наших друзей, не стоят нескольких фраз, сказанных госпожой Бхандари. Им всем могут и не поверить, в том числе и сводному брату Кальпаны. Но ей самой поверят обязательно. Если она заявит, что полученное наследство держала на секретных счетах по всему миру, и по мере необходимости ссужала группировку миссис Ганди неограниченными средствами, когда те ей требовались, на карьере дочери Неру можно будет ставить крест. Колдунья предусмотрела многое, даже отправила одного из сыновей в Союз, но трёх других почему-то оставила в опасности. Кстати, старина, там все готово?

Линкс показал глазами куда-то вбок, на запад и Бейкер его понял, несколько раз поспешно кивнул.

– Отлично! Возможно, все три пункта плана придётся выполнять один за другим. Раз в дело вмешались русские, особенно много времени у нас не остаётся. Но и паниковать не стоит. Я объясню госпоже Бхандари ситуацию и понадеюсь за её благоразумие. Ну, а если нас на этот раз постигнет неудача, не следует унывать. Нам с вами, старина, ещё работать и работать! – Линкс хлопнул Бейкера по плечу. – Вы молодчина! Я обязательно отмечу это в докладе.

– Спасибо, капитан, – слабым голосом ответил молодой англичанин.

Линкс с тревогой отметил, что индийский климат, похоже, абсолютно не подходит напарнику, и, вполне возможно, вернуться сюда предстоит уже в другой компании. Хотя кто знает, как всё сложится сейчас? На сговорчивость Кальпаны Линкс особенно не надеялся. Но допускал, что безопасность ещё живущих сыновей окажется для матери важнее обязательств перед родиной и партией.

Некоторые из счетов госпожи Бхандари удалось обнаружить в Швейцарии, в Англии, в Штатах, непосредственно в Индии. Впрочем, наследница раджи Дхара имела полное и законное право держать деньги там, где ей хотелось, и получать их по первому требованию. А вот для чего именно нужны были Кальпане эти средства, она должна была ответить сама. И объяснить, по какой причине банковские операции чаще всего проводились ею именно в период предвыборных кампаний.

Это обстоятельство ни в коей мере не являлось уликой ни против самой Кальпаны, ни против руководства партии, в которой она состояла. Не являлось до тех пор, пока сама владелица баснословного состояния не откроет очень интересные тайны. После этого русским останется только щёлкать зубами. Ни сама госпожа Ганди, ни верное ей крыло Конгресса ещё долго не смогут даже заикнуться о своём праве возглавлять Индию. Для страны будут найдены более приемлемые и предсказуемые руководители.

– Вы встречались с Ашимом вчера или сегодня? – немного помолчав, спросил Линкс.

Автомобиль уже остановился. Пассажиры ждали, когда в салон заглянет Бхарати и, не привлекая чужого внимания, проведёт их в тюрьму. Возможно, следователь выжидал и не спешил встречать сахибов. Те, впрочем, не проявляли ни нетерпения, ни тревоги, потому что знали, что Бхарати никуда не денется.

– Да, встречался, капитан. – Бейкер хоть так решил подсластить боссу пилюлю. – В Хайдарабаде всё благополучно. Священнослужители комплекса храмов Тирумала-Тирупати готовы выступить с заявлениями о том, что при прежнем правительстве их обвиняли в присвоении огромных сумм, скопленных в этих и других храмах и не вложенных в банки. В обмен на прекращение преследования им предлагалось сделать пожертвования не только на продукты для голодающих бедняков, но и в фонд правящей на тот момент партии. Кроме того, госпожа Кальпана якобы предлагала использовать храмы как «прачечную». В итоге, её средства сменили хозяина, прежде чем пойти на подкуп политиков, судей и избирателей…

– Правда, насколько я знаю, правления храмов ничего никому не дали, – усмехнулся Линкс. – Они лучше нанесут сто слоев золота на стены «санктум санкторум», то есть обители очередного божества, да ещё усыпят их бриллиантами, но благотворительностью никогда не займутся. Считают, что сокровища эти принадлежат богам. И отдать их представителям низших каст – всё равно, что ограбить богов. Но им, брахманам, конечно же, причитаются объедки с господского стола. Сукины дети! – Линкс щёлкнул пальцами. – Но наши сукины дети! Мы без них сейчас обойтись не можем. А они – без нас, разумеется. При Десаи храмовники вздохнули свободнее…

Линкс услышал осторожные шаги и замолк. В ветровое стекло автомобиля кто-то тихо постучал, согнутым пальцем – три раза, потом два, потом один. Это был условный сигнал – Бхарати вышел к ним.

Бейкер протянул руку и открыл дверцу. Следователь тут же просунул в салон свою напомаженную голову и заискивающе улыбнулся.

– Всё в порядке, господа. Прошу следовать за мной.

От волнения он даже забыл поздороваться, но сахибы не обратили на это внимания. Местные церемонии сильно их утомляли, и сейчас были лишними. Очень уж трудная предстояла работа. Ни Линкс, ни его молодой коллега даже приблизительно не представляли, когда им удастся покинуть тюрьму «Тихар».

* * *

Кальпана Бхандари не выглядела узницей, и этим она обязана была Линксу. Внимательно изучив характер своей подопечной, опытный психолог пришёл к выводу, что всяческие ограничения, запреты, прессинги и унижения только ожесточат Кальпану, но не заставят её пойти на уступки и сотрудничество. Подпольщица с огромным стажем, прошедшая колониальные тюрьмы, неоднократно объявлявшая голодовки, в том числе и сухие, она пережила покушения на свою жизнь и жизнь, мужа. Потеряла четверых детей, не отступала под пулями и ударами дубинок во время демонстраций и забастовок.

Вряд ли Кальпана сильно огорчилась бы, оказавшись в обычной камере, пусть даже с уголовницами. Авторитет «джайпурской принцессы» давал ей возможность чувствовать себя главной и в заключении. Кроме того, лишние люди вокруг неё могли служить дополнительными каналами связи с волей. Ни одна из сокамерниц не посмела бы отказать Кальпане в её просьбе и сбила бы тем самым Линксу его игру, основанную именно на изоляции арестованной от внешнего мира.

Лишать её каких-либо удобств тоже не имело смысла. Не один месяц проведшая в аскезе, знакомая с методиками высоких йогов и от природы обладающая определёнными способностями, эта женщина пережила бы без особого ущерба для себя даже пытки инквизиции. Боль и ожидание смерти не угнетали Кальпану, а, наоборот, лишь придавали новые силы для борьбы. Линкс даже не рассматривал эти давно известные, но совершенно лишние в данном случае методы дознания.

Следователь Бхарати довёл до их с Бейкером сведения и документально подтвердил тот факт, что госпожа Бхандари отказывается от анестезии при проведении не только косметических, но и обычных хирургических, операций и при том не испытывает никаких физических страданий. Она просто отключает боль, как электричество, объяснял Бхарати, и вполне в состоянии остановить своё сердце, если захочет. Линкс справедливо предполагал, что химические препараты и новейшие разработки, включающие в себя воздействие на человека с помощью высокочастотных излучений и звуковых колебаний, не смогут оказать на Кальпану никакого серьёзного влияния.

Она обладала «тум-мо», внутренним огнём, позволяющим жить в снегу и очень быстро высушивать на своём теле мокрое бельё. И, что самое главное, термометр при этом показывал сорок четыре градуса, после чего Кальпана не погибала, а продолжала жить в добром здравии. В тюрьме она подолгу стояла на голове, выполняла другие сложные элементы гимнастики. И, похоже, с каждым днём молодела и хорошела, не обращая внимания на многочасовые допросы, очные ставки и нарочито суровое обращение. Линкс знал об этом и потому хотел договориться с ней, не прибегая ни к каким ухищрениям, кроме примитивного шантажа. Против этого вряд ли смогла бы устоять любая нормальная мать и сестра, даже если она умела летать и ходить по воде.

Сейчас в дверь кабинета следователя вошла невысокая, сухощавая, похожая на точёную статуэтку женщина в сари цвета морской волны. Краем его была покрыта голова. Линкс приказал Бхарати максимально смягчить режим содержания миссис Бхандари в одиночной камере, позволить ей пользоваться домашними предметами обихода, совершать, туалет и употреблять ту косметику, которую она пожелает, не говоря уже о доставке нужных ей книг и письменных принадлежностей. Линкс посмотрел на узницу с некоторой опаской, ожидая от нее то ли фокусов, то ли каверз, но ничего сверхъестественного не произошло.

Поразило Линкса лишь то, что дама полных шестидесяти лет от роду выглядела примерно на сорок. В её ушах даже при скудном освещении сверкали бриллианты. И так же, с каждой секундой разгораясь и мерцая, светились невероятно большие тёмные глаза. Тонкие смуглые руки обвивали браслеты, похожие на змей. Линкс, сколько ни вглядывался, так и не смог понять, из чего они изготовлены – из серебра, платины или белого золота. Наблюдая за мимикой заключённой, Линкс обратил внимание на её великолепный макияж, и уже в который раз отдал, должное женственности и самообладанию джайпурской принцессы.

– Намастэ, – произнесла Кальпана, складывая ладони в приветственном жесте и слегка кланяясь.

Линкс на секунду растерялся, не зная, как должен себя вести в данной ситуации иноверец и инородец, общаясь с особой царственной крови. Но он, овладев собой, встав со стула, ответил Кальпане тем же жестом и поклоном, чем, похоже, дочь раджи осталась довольна.

Привычным взором окинув её лицо, руки, задержавшись в особенности на глазах и губах, оценив походку и жесты, он не заметил ни единого признака волнения, страха или гнева. А вот интереса, даже любопытства Кальпана Рани не скрывала. Лёгкая полуулыбка, как у богинь в здешних храмах, ещё больше располагала к ней. Завораживал и её голос – мягкий, мелодичный и страстный; казалось, Кальпана с трудом сдерживает взволновавшие её душу чувства.

– Прошу вас!

Линкс указал на специально принесённое сюда удобное мягкое кресло. Кальпана его раньше здесь не видела. Бхарати подолгу держал её на обычном стуле, да ещё постоянно грозил не снимать с арестованной при допросах наручники.

Две недели назад положение госпожи Бхандари волшебным образом изменилось. Была удовлетворена даже её просьба разрешить невесткам, Лиле и Нирмале, по три раза в день являться в тюрьму с пищей домашнего приготовления, по которой их свекровь очень соскучилась. И для того, чтобы каждый день достойно выглядеть, знатной узнице больше не требовалось самой стирать одежду, а после сушить её прямо на себе. Те же Лила и Нирмала постоянно обновляли её гардероб, забирая одни сари с кофточками и привозя другие. Кальпана не понимала, с чем связана разительная перемена в отношении к ней следователя и тюремного персонала, и вот сейчас готовилась получить ответ на свой вопрос.

– Благодарю, сахиб, – кокетливо ответила Кальпана.

Она продуманным жестом выставила из-под края сари сафьяновый башмачок и свободно опустила на колени маленькие руки с тонкими узловатыми пальцами и овальными перламутровыми ногтями цвета слоновой кости.

– Называйте меня мистер Линкс, – сказал он с располагающей улыбкой.

– Вы не англичанин, – утвердительно произнесла Кальпана.

– Американец, – не стал скрывать мнимый философ.

– Я так и подумала, – подтвердила Кальпана. – Это вы мой добрый ангел? Вряд ли господин Бхарати сам так сильно изменил мой режим. До последнего времени я не могла получить даже лишнюю книгу, не говоря уже о чём-то более существенном. Он запретил моему сыну Шивраджу и молодой невестке Мариам свидание со мной перед тем, как они уехали во Францию.

Кальпана, взмахнув длинными стрельчатыми ресницами, взглянула вверх и вправо, словно вспоминая о чём-то. Потом снова направила на Линкса свои фосфорицирующие зрачки.

– Ну, это слишком громко сказано… Я не ангел, а посланник, если выражаться точнее. Бхарати мог прислушаться к моим рекомендациям, а мог и не прислушаться. Я не вправе ему приказывать.

– Я не спрашиваю, почему сегодня здесь нет моих адвокатов, – заметила Кальпана, изящным жестом поправляя край сари на голове. – Для нашей с вами беседы более никто не нужен, верно? Я знала, что такой человек обязательно прибудет в Дели и захочет со мной увидеться. Только не представляла, что миссию эту доверят не шпиону, а воину. Можете не возражать, мистер Линкс, потому что я вижу вас насквозь. Вы – честный и порядочный человек, искренне желающий благ и побед своей стране. И я желаю своей стране того же. Не наша с вами вина, что невозможно выполнить эти желания одновременно. Если выигрываю я, вы терпите поражение, и наоборот. Но противники имеют возможность вести игру честно и уважать друг друга. Надеюсь, господин Бхарати наговорил вам обо мне много интересного. И вы сейчас очень хотите узнать, умею ли я ходить по воздуху и делаться невидимой. Сразу отвечу, что такой высокой степени совершенства мне ещё не удалось достичь. Но я вполне могу сейчас встать и спокойно выйти за ворота тюрьмы, а вам будет казаться, что я сижу в кресле напротив. И вы будете говорить с пустотой, как душевнобольной. Ваши воля и мужество всё же не устоят перед воздействием моей мысли. Вот здесь, – Кальпана коснулась кончиком, пальца лба чуть повыше переносицы, – находится «третий глаз». Смотрите сюда, – приказала она тихо, мягко и в то же время властно.

Линкс не мог отказать ей и взглянул на переносицу сидящей перед ним восточной красавицы, которой, как ему показалось, не было и шестнадцати лет. Внезапно над креслом взвился ослепительный огненный столб. По зрачкам Линкса хлестнуло пламя, обожгло его лицо и руки, которыми он инстинктивно попытался прикрыться. На несколько секунд он ослеп, потому что не видел вообще ничего, сколько ни старался сморгнуть заливший всё поле зрения туман.

– Ничего страшного, мистер Линкс, – сказала Кальпана, еле сдерживая смешок. – Вы будете видеть ещё лучше, чем раньше. У вас была небольшая дальнозоркость, но теперь зрение станет идеальным. Как, прошло?

– Да, всё в порядке. Это невероятно! Я проходил массу тренингов, и, поверьте, умею отличать фокусы от волшебства. – Линкс только сейчас вспомнил, зачем оказался в тюрьме и встретился с Кальпаной.

Да она же и слушать его не станет! Тем более, после этого эпизода, когда он проиграл вчистую и несколько минут глупо хлопал глазами…

– Как видите, я не блефую. Мне ничего не стоит проделать то же самое с тюремщиками и оказаться на свободе. Но я прекрасно знаю, что за таким моим поступком последует кара, причём в отношении невинных людей, не обладающих, моими способностями. И потому я до сих пор здесь. С чем вы прибыли, мистер Линкс? Вас послал человек, обладающий очень большой властью. Правда, впоследствии он сделает ещё более головокружительную карьеру. Если хотите, можете ему это передать. Ну, а теперь не томите меня, посвятите в суть вопроса…

До сих пор потрясённый Линкс всё же сумел криво ухмыльнуться:

– Миссис Бхандари, может быть, вы сами мне расскажете, зачем я приехал? Это было бы потрясающе интересно.

– Не хочу вас пугать, мистер Линкс. Ни в коем случае не имею намерения усомниться в вашей смелости, но западные люди воспринимают происходящее на Востоке как-то слишком эмоционально. Вы были трижды ранены. Один раз едва не лишились ноги из-за начавшейся гангрены. И это даёт вам право требовать к себе почтения.

Заметив, что Линкс опять вздрогнул и закусил губу, Кальпана опустила веки, показывая, что её речь окончена.

Он ещё раз оглядел кабинет следователя Бхарати, задерживаясь взглядом на немногочисленных предметах, находящихся здесь, и почему-то решил, что времени остаётся мало. Кальпана не выражала нетерпения и раздражения, напротив, смотрела на него тепло и доброжелательно. Но всё равно оставалось ощущение дискомфорта, нервозности, даже страха.

– Не мне вам объяснять, какая обстановка сложилась в Индии к моменту проведения парламентских выборов прошлого года, – хмуро начал Линкс.

Он старался сосредоточить своё внимание на лежащем перед ним карандаше, потому что под взглядом прекрасных глаз его визави мысли начинали путаться, а ладони – потеть.

– Как вы понимаете, я сам никаких решений не принимаю, а только транслирую их. Гневаться на меня – всё равно, что разбивать телефон, услышав дурную весть. Надеюсь, вы не станете спорить, если я скажу, что итоги почти тридцатилетнего правления конгрессистов оказались, мягко говоря, не блестящими. Коррупция, разврат, бунты, невозможность самостоятельно решать экономические и политические проблемы. И в итоге – серьёзный кризис, смена правящей партии…

– Я и не собираюсь с этим спорить, – Кальпана подалась вперёд, словно ей было плохо слышно, что говорил Линкс. – Правда, не думаю, чтобы ваша страна как-то смогла нам помочь. Во всяком случае, англичане, как ни старались, сделали жизнь индийцев не лучше, а хуже. У них было не так мало времени – что-то около двухсот лет. А вы, то есть западный истеблишмент, почему-то требуете от конгрессистов искоренения пороков индийского общества всего за тридцать… Я могла бы привести вам массу доводов в подтверждение своих слов, но ограничусь двумя.

Кальпана смотрела на Линкса, как ласковая снисходительная учительница, которая во что бы то ни стало хотела вдолбить урок в голову нерадивого ученика.

– Как бы трудно ни было сейчас людям в Индии, лучше они не жили никогда – ни при британцах, ни при португальцах, ни при Великих Моголах. Мы, конгрессисты, по крайней мере, старались всё делать для того, чтобы ноша простого человека становилась каждый день хоть немного легче. Нашей целью были прогресс и демократия, а не обман и грабёж. Да, не всё у нас получалось так, как задумывалось, мистер Линкс. Но вспомните свою собственную страну всего через тридцать лет после обретения независимости и ответьте сами себе на вопрос: а была ли она столь же сильна и влиятельна, богата и свободна, как теперь? Дайте срок, оставьте нас в покое, и всё у нас наладится.

Кальпана примирительно улыбнулась, заметив, что Линкс дёрнул щекой.

– Да, и ещё. Конгресс в оппозиции почти год. Я пристально слежу за происходящим на воле и знаю достаточно. Утверждаю, что за это время господин Морарджи Десаи не выполнил ни одного своего предвыборного посула, что меня совершенно не удивило. И если отшатнувшиеся от нас в прошлом марте избиратели не желали внимать предупреждениям, которые высказывали конгрессисты, и я в том числе, то сейчас им приходится горько раскаиваться в своём легковерии. Прослыть дураком не хочет никто, и уж тем более такой репутации не заслуживает древний, мудрый индийский, народ. Со временем люди прозреют настолько, что, возможно, придётся проводить внеочередные выборы. Мой оптимизм строится на выводах, сделанных мною за время, поневоле проведённое в размышлениях и медитации. Индира Ганди, создав месяц назад свою партию, в которую вошли верные ей члены Конгресса, тем самым сделала первый, но очень важный шаг к грядущей победе. Знайте, что она вернётся в кресло премьер-министра, мистер Линкс, и через весьма непродолжительный срок. Конечно, те круги, чью волю вы хотите донести до меня, называйте их странами западной демократии или акулами империализма, очень, этого боятся. Индира неудобна вам, и она гордится этим. И нам, мистер Линкс, важнее другое – хочет ли возвращения Индиры наш народ. И если он этого захочет, все ваши усилия пропадут втуне. Но вас это, разумеется, не остановит. Вы пожелаете любой ценой настоять на своём, потому что Индия нужна вам по целому ряду причин. Это и рынок сбыта, источник дешёвой рабочей силы, полезные ископаемые, потенциальный плацдарм против Союза и Китая… Не будем повторять те доводы, которые приводились уже сотни раз. Вам кажется, что добиться своего просто – нужно только посадить в резиденцию премьера своего сторонника, и занять другими сторонниками достаточное количество мест в парламенте. Возможно, в какой-то другой стране такая тактика и оправдала бы себя, но только не в Индии! Вы сбрасываете со счетов такой мощный фактор, как воля народа. Он если не разумом, то душой непременно отвергнет навязанный извне и не отвечающий его чаяниям режим. Наши люди – особые, мастер Линкс. Даже те, которые живут в хижинах, покрытых пальмовыми листьями, и спят на земляном полу, а в жаркий день спасаются вместе с любимым буйволом в грязном пруду. Даже те несчастные, что, подобно кучам лохмотьев и костей, в набедренных повязках, спят на тротуарах, никогда не отрекутся от своей страны, своей земли. Не променяют эту жизнь на более сытую и благополучную, но чужую. Казалось бы, страна ничего не дала им в материальном плане, но в духовном дала много. И с этого благородного пути их не заставят свернуть ни деньги, ни ложь. Вроде бы, в стране, где столько бедняков, которые даже умирают от голода, воздух должен быть напоен ненавистью, ужасом и подлостью. Но нет! Надеюсь, вы тоже заметили это, мистер Линкс. Мало где можно встретить столько умиротворённых и улыбавшихся лиц. Индийцы горды, но не спесивой, а мудрой гордостью. За ними – богатейшая история, самобытная культура, неповторимая, прекрасная природа, память о борьбе, жертвах и победах. Возможно, мои речи покажутся вам банальными, общими, пустыми, напыщенными. В каждом государстве говорят про себя красивые слова, временами выдавая желаемое за действительное. Но я слишком хорошо знаю Индию и индийцев, чтобы необоснованно льстить им. Испытываю искреннее желание помочь вам понять то главное, без чего вы не сможете двигаться дальше в своём постижении не только нашей страны, но и любых других государств и народов. Скажу вам так: мессианство в мировом масштабе чревато катастрофой. Может быть, не сразу, а через много лет, лично вы, мистер Линкс, поймёте, что люди, чуждые вам по культуре и религии, не обязательно являются дикарями. И уж, тем более, они не нуждаются в том, чтобы во имя благой цели у них отнимали жизнь и право выбора. Десаи никогда не сможет, как обещал, покончить с коррупцией в государственном аппарате и очистить парламент от разложившихся элементов. Заменить конгрессистов на сторонников блока «Джаната парти – Локк дал» легко. Но стало ли от замены лучше кому-нибудь, кроме клевретов нашего уважаемого премьер-министра, вот в чём вопрос!..

– Я понял вас, миссис Бхандари.

Линкс очень внимательно слушал, и сейчас решил, что пришла пора ответить. Дочь раджи так естественно и непринуждённо царила в этом кабинете, что бывший диверсант и нынешний кадровый разведчик даже не пытался взять над ней верх, в прямом споре.

– Я, собственно, и ранее учитывал названные обстоятельства и ни в коем случае не считал ваших соотечественников дикарями. Более того, я искренне хочу предостеречь вас, да и бывшего премьер-министра тоже, от некоторых необдуманных, опрометчивых шагов. Может случиться так, что вы вскоре покинете тюрьму и встретитесь с Индирой. У вас, как мне известно, одинаковое отношение и к людям; и к событиям. И касается это не только политики. Ваши взгляды совпадают даже тогда, когда речь идёт о бытовых симпатиях и антипатиях…

– Что вы! – перебила Кальпана, всплеснув руками, и браслеты-змеи мелодично зазвенели. – Совсем нет! Ни в коем случае! Мы так часто спорим из-за некоторых людей, что я невероятно огорчаюсь. Забудьте, что вам говорили несведущие лица, и поверьте мне. Индира – тот человек, на которого повлиять практически невозможно.

– Неужели?.. – Тон Линкса выдал, искреннее недоверие. – А можно полюбопытствовать, кто был предметом ваших споров?

– Таких людей достаточно много, но извольте… например, Фидель. Кастро. Индира прекрасно к нему относится и очень ему доверяет. А я его, сказать честно, терпеть не могу. Иногда дело доходит даже до споров на повышенных тонах, но никто из нас не уступает.

– Удивительно! – Линкс никак не ожидая услышать подобное. – Вот уж не думал, что вы настроены к команданте столь неблагожелательно! И чем же пламенный революционер заслужил такую вашу немилость?

– Тем, что до сих пор жив, и будет жить ещё долго, – Кальпана, как показалось Линксу, лишь теперь перестала улыбаться. – Каждый, кто работал в подполье, знает, что сказочная неуязвимость какой-либо явки или конкретного человека в то время, когда вокруг провал, следует за провалом, арест за арестом, говорит не в пользу счастливца. Чудес, как правило, не бывает. Людей не убивают только тогда, когда НЕ ХОТЯТ убивать их. Разумеется, я говорю о тех случаях, когда существует возможность избавиться от какого-либо лица. Разрешите не поверить, мистер Линкс, что у вашей великой страны до сих пор не появился шанс устранить смертельного врага, находящегося так близко, всего в девяноста милях! Только не нужно вспоминать Плайя-Хирон и Залив Свиней, а также рассказывать невероятные истории о сверхъестественной силе, не позволяющей убийцам покончить с команданте. Никакой такой силы не существует в природе вообще – ни у него, ни у кого-либо другого. Поверьте, я знаю, о чём говорю. Руки, так быстро и легко дотянувшиеся до Чили, странным образом никак не могут достать до Кубы. Или там нет своего Пиночета?

– Очень интересное мнение… Очень!

Линксу показалось, что его затылок наливается свинцом. Прошло уже много времени, а он до сих пор не приступил к обсуждению тех. вопросов, ради которых прибыл, в Индию. Самым непредсказуемым образом беседа всё-таки вывернула в нужную колею, и Линкс поспешил воспользоваться этим обстоятельством.

– Но я позволю себе возразить. Послушать вас, так любой лидер, не желающий следовать в фарватере американской политики, оказывается на том свете. Я не стану говорить о руководителях так называемого социалистического лагеря. Но ведь и другие, неприсоединившиеся страны, весьма много себе позволяют и при этом особенно не страдают. Своей смертью умер Джавахарлал Неру, а у нас, и вы это знаете, были с ним серьёзные противоречия. Здравствует и его дочь…

– Пока здравствует, – перебила Кальпана.

– Что вы хотите этим сказать?

Линкс вздрогнул, потому что именно об этом он и собирался сейчас говорить с миссис Бхандари.

– Ровно то, что вы хотели сказать мне, – спокойно парировала Кальпана. – Надеюсь, вы не будете отрицать, что вы уполномочены озвучить условия, на которых. Индира могла бы в дальнейшем сохранить свою жизнь?

* * *

Только сама Кальпана Бхандари знала, как тяжело давались ей игривые и непринуждённые беседы с мистером Линксом. Каждый раз она будто бы шла по тонкой проволоке, старательно балансируя над бездонной пропастью, пытаясь одновременно не дать Линксу запугать и подчинить себя и не вызвать у него раздражение, а то и злобу. Не только судьба самой Кальпаны, но и судьбы её детей, невесток, внуков, соратников по партии находились сейчас в руках Линкса и тех, кто его послал в Индию с тайным и важным поручением. Ни одна из сторон не должна была чувствовать себя торжествующей или униженной.

Неопределённость, недосказанность, зыбкость, возможность повернуть дело и так, и этак до определённого момента помогали Кальпане хотя бы тянуть время. Ещё до ареста сын Мринал, находящейся в Союзе, обещал ей помощь, по дипломатическим каналам и при содействии советской внешней разведки. Вопрос о незаконном содержании уважаемого общественного деятеля под стражей, да ещё по явно сфабрикованному делу, должен был быть поднят после того, как Мринал получил зашифрованное сообщение матери. Его передали на волю под видом самого обычного письма, на первый взгляд содержащего только приветы родственникам и наказы внукам вести себя хорошо.

На самом же деле Мринал, получив эти невинные строчки, немедленно ознакомил с существом дела тех функционеров советской внешней разведки, которые намеривались устроить утечку информации в прессу. И, как следствие, многодневные скандальные разбирательства в международных инстанциях – вплоть до ООН. Огласка не сулила Линксу и его начальству ничего доброго и должна была здорово ослабить усердие мнимого философа, существенно ограничить его возможности угрожать и шантажировать, а уж, тем более, приводить в действие зловещие планы. Русские были очень заинтересованы в возвращении Индиры Ганди в кресло премьер-министра, и потому хотели непременно сорвать готовящуюся провокацию.

Ведь Линкс, отчаявшись получить себе в союзники, госпожу Бхандари, может обратиться, и к другим родственникам, далеко не все из которых искренне любят Индиру. Например, двоюродная сестра, дочь её тётки, вряд ли откажется услужить Линксу и перед всем миром обвинить экс-премьера в коррупции, а также в наследственной, то есть противозаконной, передаче власти в республике.

– Никто не сомневается в том, что следующим после Индиры главой правительства станет Санджай Ганди. Мы уже имеем крон-принца и воспринимаем это, как должное…

Так не раз и не два говорила и писала Ньятантра Сагхал, опасная именно из-за своего близкого родства с Джавахарлалом Неру и его дочерью. Очень многие люди и в Индии, и за её пределами воспримут на веру откровения этой, несомненно, уважаемой, но ослеплённой ревностью и неприязнью женщины. Решат, что члену семьи виднее, как относиться к Индире, что она посвящена в какие-то тайны, неведомые простым смертным, и обязательно прислушаются к этим словам.

Такое пятно на репутации лишит шанса на победу ИНК /И/, новую партию Индиры, даже если Кальпана Бхандари наотрез откажется выполнять указания Линкса. Спасти будущее их партии и лично её руководителя может только широкая огласка, проливающая свет на отвратительную возню местных и заезжих противников курса Индиры Ганди. Любое свидетельство против неё, полученное после того, как покров с тайны будет сорван, не достигнет цели.

Кальпана встречалась с Линксом уже четыре раза, на все его предложения отвечала вежливым, но жёстким отказом. А сама жадно всматривалась в его лицо и ждала каких-то, пусть неуловимых, перемен. Но, то ли у русских, разведчиков что-то не клеилось, то ли бывший диверсант умел в совершенстве владеть собой. Он был по-прежнему спокоен, предупредителен и любезен. И не уставал повторять, что является всего лишь кнопкой, на которую Кальпана в любой момент вольна нажать, чтобы уберечь себя, сыновей и, главное, госпожу Ганди.

– Её можно спасти, лишь только навсегда отлучив от власти. Если она сама не желает порвать с политикой и удалиться на покой, сделайте это за неё. Индию ждут тяжкие времена, и ваши московские друзья вряд ли помогут избежать распрей, связанных с непреодолимой бедностью, с межнациональными и межкастовыми противоречиями. Лучше будет, если этот удар обрушится не на голову миссис Ганди. Стране нужен человек другой, совершенно новой формации, открытый прогрессу и приверженный принципам свободы. Без мощного рывка, связанного с внедрением в промышленность, медицину, образование новейших достижений науки и техники. Индии не избавиться от тяжкого наследия прошлого. Русские умеют делать только вооружения, а все остальные патенты – в наших руках. Индию должен возглавить человек, для которого интересы родины выше личных амбиций и косных принципов. Если говорить совсем уж кратко, руководитель обязан иметь дело с теми партнёрами, которые выгодны в перспективе, которые могут больше дать его стране. Для того чтобы выйти на новый виток, Индии необходимо распрощаться с прошлым, отбросить догмы, ставшие балластом. Для Индиры Ганди лучше наслаждаться покоем где-нибудь в Гималаях, под тенистыми деревьями, у ледяного прозрачного ручья, чем продолжать бессмысленную борьбу со временем. Ей всё равно придётся уйти, госпожа Бхандари. Вы в первой беседе заметили, что она жива только пока. Всегда найдётся безумный фанатик, готовый погибнуть сам во имя достижения поставленной цели. Только не нужно ловить меня на слове и уличать во вмешательстве во внутренние дела чужого государства. Как вам известно, у меня на родине давно действует поправка, запрещающая устранять лидеров других стран. Проще всего обвинить в случившемся тайные тёмные силы, а после не сделать для себя никаких выводов. Возможно, толпе такое примитивное объяснение будет понятно. Но, вы-то, мудрая, опытная, образованная женщина, должны сознавать, что время Неру-Ганди проходит. Безусловно, человеческие судьбы вершатся руками других людей, но управляет ими Провидение. Если сейчас не перевести этот гигантский состав на другие рельсы, через несколько лет его просто разорвёт, и вагоны полетят под откос поодиночке. Мне искренне не хотелось бы стать свидетелем распада и исчезновения с карты мира вашей прекрасной страны. И вы как мать должны подумать о будущем сыновей, которых ждут поистине безграничные возможности для построения карьеры. Господин Сурендранат Бхандари сейчас как раз находится в Калифорнии, и я извещён, что поездка вполне удалась. Знаю, что Сурендранат совершенно не интересуется политикой. Он – человек чистой науки. Многие светила даже называют его гением. Таких людей мало в любой стране, и в Индии тоже. Дайте ему возможность исполнить своё предназначение и помочь страдающей родине. Бог дал вам такого сына не для того, чтобы он просуществовал безвестным и непонятым. Таких людей не любят и опасаются в Советском Союзе, зато им поклоняются в Америке. Вы дали ему жизнь, так не отнимайте у него будущее. Я не готов сейчас обсуждать с вами частности, но всё-таки очень прошу подумать о том, что мог бы совершить Сурендранат и чего он может не успеть. Он достоин заниматься большой наукой, и лучших возможностей для этого он никогда и нигде не найдёт. Он уже сейчас может стать пожизненным профессором многих университетов, которые готовы ещё и побороться за такую честь. Понимаю, что ваш сын богат, и денежная составляющая для него не имеет значения. Но те возможности, которые откроются перед ним в университетах Америки, он не получит более нигде. И, если вы захотите, Сурендранат, со временем, конечно, сможет стать тем самым новым человеком, которого так ждёт Индия…

С тех пор, как Линкс сказал ей это, прошло пять дней. И тёмной ночью, когда мрак, казалось, выдавливал стёкла, разгибал решётки и вползал в камеры тюрьмы «Тихар», ей приснился страшный ливень, который легко, как игрушечные, сносил дома, и бурлящий поток волок их в океан. Кальпана видела пролив между южной оконечностью Индии и северными районами Шри-Ланки, который в давние времена соединял остров с материком. И даже ныне, во время отливов, некоторые паломники переходили узкий пролив вброд.

Но в этом кошмарном сне грохотал тропический ураган и, ни одного человека не было вокруг. Она была одна среди яростного шторма, вздымавшего высоко к небу громады волн. «Иэу! Иэу!» – жалобно кричал у неё на руках ребёнок, привязанный для верности к груди. Это был маленький, очень смуглый, глазастый Сурендранат, родившийся как раз на Цейлоне, в сорок третьем году. Растерянная мать металась с ребёнком по залитому морской водой песку, не представляя, как оказалась здесь в такую ночь и сумеют ли они выбраться в безопасное место. Кальпана была босая, в насквозь промокшем сари, а платок её давно унесло ветром. Длинные косы растрепались и хлестали её по лицу.

Внезапно из пучины океана поднялась невероятно высокая, какая-то особо чёрная, покрытая белой пеной волна. Испуганная Кальпана выронила ребёнка, и волна тотчас же унесла его в океан. Обезумевшая от ужаса молодая женщина закричала… и проснулась. Она билась на тюремной жёсткой постели и беззвучно раскрывала рот. Истошный вопль словно испарился в её пересохшем горле. И уже после, слушая, как исступлённо барабанит всегда ровно бившееся сердце, Кальпана вдруг снова представила себе ту чёрную, словно одушевлённую волну, и поняла, что в этом образе явилась к ней богиня Кали.

Когда Бхарати вызвал её на допрос, всё стало ясно. Накинув шаль, госпожа Бхандари встала с набитого сушёной морской травой матраса. И пошла по тюремным коридорам, мечтая лишь о том, чтобы дорога эта никогда не кончалась. Линкс встретил её стоя, с газетой в руках. Как только за конвойными закрылась дверь, протянул газету узнице.

– В прошлый раз я говорил вам, Кальпана-джи, о том, кем мог бы стать ваш сын Сурендранат, сделай вы правильный выбор. Теперь уже он, к сожалению, не сможет стать ничем, кроме кучки пепла. Я не хотел бы иметь такую мать, как вы!

Линкс внимательно наблюдал за тем, как госпожа Бхандари читает сообщение. Молодой индийский учёный-кибернетик, находящийся в деловой поездке в Калифорнии, позавчера погиб в автомобильной катастрофе. Водитель джипа и два спутника индийца, все американцы, в состоянии различной степени тяжести отправлены в госпиталь. Виновник аварии – водитель тяжёлого трейлера – отделался ушибами и царапинами. Полиция ведёт расследование.

– Вместо того чтобы беречь оставшихся сыновей, вы губите их! А ради чего? Чтобы кремлёвские старцы спокойно спали по ночам? Не только Индия, а вся планета Земля потеряла настоящее сокровище! Но не забывайте, что во Франции учатся ещё два ваших сына. Тоже весьма талантливые юноши, экономист и биолог! Старший из них недавно женился. И я знаю, что ваша невестка, происходящая из семьи калькуттских армян, уже беременна! Вы хотите, чтобы у этого ребёнка был отец? Или предпочитаете всех своих невесток нарядить в белые сари? Все мы грешны, и Индира Ганди тоже. Она давала протеже родственникам? Это, надеюсь, вы не станете отрицать? Да и святой Джавахарлал не прочь был помочь дочери. Так подтвердите же то, что и так очевидно! Сделайте хоть шаг навстречу, чтобы я мог предотвратить новые беды!

Линкс при ярком свете лампы выглядел усталым, постаревшим. Всегда загорелая его кожа показалась Кальпане оливковой, как и влажная от пота рубашка с расстёгнутым воротом. Рукава Линкс закатал, обнажив мускулистые, заросшие медным волосом руки.

– Без вашего согласия все мои усилия будут тщетными. Даже если я немедленно подам в отставку и уеду из Индии, сюда прибудет другой человек, который, вероятно, так долго уговаривать вас не станет. Я ничего не могу отменить, не получив положительный результат и не доложив о нём руководству. Это вы понимаете? Или будете упорствовать дальше?

– Я не могу подтвердить ни одного обвинения против миссис Ганди, – сухо сказала Кальпана, возвращая измятую газету Линксу.

Тот смотрел потрясённо, даже испуганно, и правая его щека мелко дрожала. Такая неприятность случалась с ним после контузии в том же Вьетнаме. Проявлялась она в моменты сильного душевного волнения.

– Неру не ввёл дочь в правительство даже тогда, когда ему это предложили. Старший сын Индиры – гражданский лётчик, и на дух не выносит политику. Что касается младшего, то он не занимает никакой должности. Санджай помогает матери по собственному желанию и жалования за это не получает. Если кто-то располагает иными данными, пусть сам пишет статьи и выступает с показаниями в суде. Лично мне не известны случаи, когда бывший премьер-министр нарушала законы Индии. Лжесвидетельствовать я не стану, ни при каких обстоятельствах. Судьба моих сыновей в руках Провидения. И в любом случае, к сожалению, им не суждена долгая жизнь…

Линкс застыл, опершись ладонями на стол, долго смотрел на Кальпану, как будто не узнавал ее, или сомневался, всё ли правильно расслышал.

– Чудовище… – пробормотал он минуту спустя. – Изверг в женском образе! Мне доводилось видеть фанатиков, только это всё-таки были мужчины. Но мать… Вы носили этих детей под сердцем… – Линкс заметил, что Кальпана медленно кивнула. – Вскормили их своей грудью!

Она вновь утвердительно наклонила голову и слабо улыбнулась, вспоминая, как ночью, в темноте и духоте, нащупывала у себя под боком крохотное горячее тельце. Ласкала, укачивала, меняла пелёнки.

– Первая улыбка, первый шаг, первая любовь… Чёрт побери, неужели вам не жаль их? И не жаль невесток с внуками? Вряд ли все они – одержимые фанатики, готовые спасать бывшего премьера такой ценой! И, самое главное – это не поможет! Её всё равно устранят, и её сыновей тоже! Слышите?! Я – не садист, не убийца, мне не хочется проливать кровь. Но если все вы не желаете уступить, готовы умереть, лишь бы Индия двигалась именно вашим курсом, то вы умрёте. Все до единого! В той Индии, которую создали вы, слишком много обездоленных… Баснословное наследство, сомнительным образом полученное вами от отца, не раз работало на успех Конгресса и лично Индиры Ганди. Знала ли она об этом, вот вопрос! Ходят упорные слухи, что именно на эти деньги она или для неё купили кресло главы правительства в шестьдесят шестом году. Из этих же средств систематически давались взятки ради сохранения власти! Сама она отказывается признать это, так что же? Признайте вы. Только не следует думать, что нет желающих, сделать это за вас. Вы из-за своего упорства потеряете самое дорогое, что имеете. А взамен не получите ничего, даже морального удовлетворения и благодарности миссис Ганди. Дорогу к власти ей перекроют, можете не сомневаться. И не все родные так преданы экс-премьеру, как вы, джайпурская принцесса! У неё есть кузина, которая сама мне доплатит, лишь бы получить возможность облить грязью некогда счастливую соперницу. Нет врагов страшнее родственников – это давно известно…

– Я не советовала бы вам пользоваться услугами Ньятантры Сагхал.

Кальпана, чувствовала, что ещё немного – и сознание покинет её. Пока она старалась не думать о Сурендранате, о Нирмале, об их детях, которые, наверное, уже оплакивают погибшего.

– В Индии очень многие знают об их вражде и поэтому не поверят. Особенно в той части, которая касается моих личных счетов и расходовании этих средств. На эти вопросы вправе ответить только мы – я и Индира. Больше никто не может знать подробности, без которых утверждения о наличии в действиях экс-премьера коррупционной составляющей останутся голословными. Даже ангажированный суд не сможет принять их во внимание. При тех отношениях, что сложились между кузинами, одна из них никогда не даст в руки другой такой убийственный козырь. Я знаю, что Индира была арестована в прошлом году. Ей, по-видимому, тоже предлагали покаяться. Раз она отказалась сделать это, буду молчать и я. И моя жизнь, и жизнь Индиры, и жизни наших детей одновременно вошли в калиюгу – эпоху зла и раздора. Она и ещё три другие эпохи составляют замкнутый цикл. По этому кругу движется судьба человечества в целом, и каждого индивидуума в частности. Никто не в силах избежать калиюги, а потому не стоит пытаться сделать это ценой подлости и измены. Метод кнута, и пряника, в разнообразных вариациях используемый всеми завоевателями и правителями от сотворения мира, действует далеко не всегда. «Разгулом смерти жизнь полна теперь, миг наступил и ты себя проверь, дари ей всё, отдай ей всё подряд, и не смотри в отчаянии назад…» – так писал Тагор. Мы с Индирой часто повторяли строки его великого «Всеуничтожения», когда приходила беда. Люди слишком самонадеянны, мистер Линкс. Они мнят себя хозяевами собственной судьбы. Особенно это касается таких, как вы, считающих себя сильнее и правильнее прочих. Вам на роду написано прожить ещё долго. Но даже тогда, когда моей тени не останется на земле, я воскресну в вашем сердце. И вы постепенно станете другим. Многое поймёте, воспримете и отринете. Вы увидите, что ложь, сила и деньги побеждают только тех, кто хочет быть побеждённым и готов к этому. Триумфы опьяняют, как вино из дерева мохуа, но похмелье получается мучительное. Знайте, что теперешние ваши противники на поверку окажутся бумажными тиграми. А те, кого вы считаете своими слугами, подарят вам тяжкие минуты позора. Минут этих будет так много, что они сложатся в часы, в дни, в месяцы, в годы. Ваша калиюга впереди.

– Больше вы ничего не хотите сказать? – Линкс закурил, хотя делал это в последнее время очень редко. – Может, ещё подумаете? Я имею возможность подождать два-три дня…

– Пока вам не понятен смысл моих слов.

Кальпана закрыла глаза и незаметно для Линкса ухватилась за сидение стула. Палач не должен был видеть слабость своей жертвы и радоваться пусть незначительной, но всё же победе.

– Нужно просто запомнить. С вашей памятью это легко сделать.

Потом она долго лежала в постели и думала о Сурендранате, но прежняя боль неожиданно стихла. Почему-то представлялся стол под белой скатертью, стоящий на веранде, и на нём – ваза с финиками. Сурен любил их и всегда просил купить к своему приезду. Да, он должен был вскоре вернуться, и Нирмала приготовила финики. Если бы можно было низвести на землю небесную Гангу, оживить его, подобно сыновьям царя Сагары, и усадить за тот стол! Хотя бы на час-другой, чтобы накормить, в последний раз перед долгой разлукой…

Вечером того же дня Кальпана объявила бессрочную голодовку, но не предъявила при этом никаких требований. Да и выхода у неё другого не оставалось. Не хотелось есть, пить, даже дышать. Навестившему её доктору Кальпана пригрозила умертвить себя, если тюремное начальство вздумает прибегнуть к принудительному кормлению, и следователь Бхарати просто позабыл о ней.

Реальность мешалась с видениями. В камере как будто всё время звучал имонколлян – протяжная, печальная мелодия, бесконечная, как ненужная жизнь. Всё время снился сын Шиврадж, молча сидевший на разобранной постели в своей спальне, стены которой он сам украсил картинами импрессионистов. Перед сном и по утрам Шиврадж подолгу любовался ими. Таких пристрастий не было больше ни у кого в их семье. Да и сам Шиврадж, темноволосый, но светлокожий, немногословный и печальный, близко не сходился с братьями и сестрами, да и с матерью тоже. Он опекал только младшего, Мохана. Тот, подражая Шивраджу, выучил кроме английского ещё и французский язык. Этой осенью Мохан Бхандари уехал к брату в Париж.

На шестой день голодовки Кальпане стало плохо с сердцем. Под дуэт саранги и флейты она ловила воздух раскрытым ртом, порывалась вскочить и бежать куда-то. Но, поднявшись, узница тут же, как подкошенная, падала на постель. Когда врач всё-таки вошёл в камеру, сделал укол и снял приступ, выяснилось, что у Кальпаны отнялись ноги, и сильно пострадала речь. «Значит, всё кончено? Зачем жить после этого? Та молитва, та клятва у Джамны не принята, и жертвы оказались напрасными…»

– Я вам очень сочувствую и скорблю вместе с вами…

Тюремный доктор говорил шёпотом, сжимая в своей тёплой, чуть влажной руке ледяные, каменные, как у мёртвой, пальцы Кальпаны. Врача звали Ганеш, и он был похож на Мохана. Тот в детстве бредил медициной, но после решил стать биологом. Он был точной копией свёкра, отца Рама, торговца, который погиб, защищая неприкасаемых.

– Насколько я сумел выяснить, в Мохана влюбилась девушка-француженка, тоже студентка Сорбонны. И ваш сын ответил взаимностью. Но у Жослин, так звали девушку, уже был парень, к несчастью, патологический ревнивец. После того, как подружка объявила о разрыве с ним и помолвке с Моханом, этот негодяй, тоже студент-биолог, во время вечеринки добавил яд в бокал соперника. Мохану вскоре стало плохо, но всё объяснили пищевым отравлением. Когда началась кровавая рвота, делать что-нибудь было уже поздно. Шиврадж как раз отсутствовал в Париже. Вместе с Нирмалой, вдовой Сурендраната, вылетел в Калифорнию, чтобы забрать тело одного брата, и в это время потерял другого. Бывший воздыхатель Жослин во всём сознался, угодил за решётку, а девушка оказалась в психиатрической клинике. Когда после допроса в полицейском участке Шиврадж возвращался домой, на него напали уличные грабители и ударили тесаком в шею. Раскрытое портмоне нашли рядом с телом. Ваши сыновья ещё не кремированы, с ними работают судебно-медицинские эксперты. Кальпана-джи, сейчас адвокаты заявляют ходатайства о вашем освобождении под залог в связи с постигшими вас утратами. Потерять сразу трёх сыновей – слишком тяжкая кара даже для самого закоренелого преступника…

Ганеш смотрел на восковое, застывшее лицо Кальпаны и боялся, что сражённая тремя чудовищными ударами женщина вот-вот перестанет дышать. Его рука то и дело тянулась к саквояжу, к ампулам и шприцам, но Ганеш чувствовал, что Кальпане сейчас нужна другая помощь. Не уколов, не таблеток она ждёт, а слов о тех, кто остался дома.

– Но у вас ещё есть сын, есть дочери. Они тоже постоянно хлопочут об облегчении вашей участи. И, похоже, на сей раз, им не откажут. Вы должны немедленно прекратить голодовку и не покидать любящих людей. Есть основания полагать, что выдвинутые против вас обвинения, ни одно из которых на следствии не подтвердилось, вскоре будут сняты.

Ганеш оглянулся на дверь одиночки и понизил голос почти до шёпота.

– Кризис в стране налицо. Премьер очень болен. Министерская чехарда плохо сказывается на работе правительства. В городах и даже в деревнях проходят демонстрации в поддержку Конгресса.

Врач ещё раз оглянулся, сглотнул слюну и произнёс несколько странную фразу, смысл которой Кальпана поняла позже.

– Через шесть дней вы узнаете, каков оказался результат усилий ваших друзей.

Ганеш выделил голосом два слова «шесть» и «друзей». Кальпана, дотоле лежавшая неподвижно, вздрогнула, как от удара, и изумлённо взглянула в изжелта-смуглое, помятое лицо доктора.

Любая фраза, содержавшая эти два слова, свидетельствовала о том, что произносящий их человек говорит от имени мистера Линкса.

Больше они с агентом никогда не встречались. Но странным образом Кальпане казалось, что этот человек ещё не однажды встанет у неё на пути. Тогда, в апреле семьдесят восьмого, обстановка в Индии ещё не была столь напряжённой. Доктор Ганеш, похоже, намеренно сгущал краски. Но после оказалось, что пославший его человек обладал великим даром предвиденья. Через год с небольшим всё точно так и случилось.

Именно в тот день, когда президент принял присягу у премьер-министра Индиры Ганди, Кальпана впервые прошла от своей постели к двери дома, не опираясь на костыли и на плечи родных. Прошла, чтобы лучше услышать доносящийся из радиоприёмника голос. Голос, так похожий на её собственный, родной и в то же время далёкий. Как будто говорила богиня, и слова долетали из космоса, из бесконечности, от солнца и звёзд.

– Вместо того чтобы сосредоточить свои силы и средства на выходе из кризиса, вместо того, чтобы дать народу хлеб, работу, жилище, Десаи и его последователи голословно критиковали наше правительство. Говорили о наших злоупотреблениях, позабыв о своих; мстили бывшим лидерам. Но они стегали дохлую лошадь, не более того. За те годы, что правительство Джаната находилось у власти, страна встала перед катастрофой. Но с самого начала было видно, что явление это временное, непрочное, как всё, что инспирирует внутренняя и внешняя реакция. Блок, объединённый ненавистью к Конгрессу и деньгами наших недоброжелателей, распался и потерял доверие народа. Итак, после короткого перерыва ведущая партия Индии вновь у власти! И мы должны укреплять страну не только в политическом и экономическом, но и в моральном, в интеллектуальном плане. Давайте же ещё раз поклянёмся не говорить и не делать ничего такого, что может хоть как-то нанести вред нашей стране. Мы должны поддерживать высокий моральный дух простого народа, чтобы он мог опираться на собственные силы, быть уверенным в себе. Если мы возьмём на себя такое обязательство и будем действовать в соответствии с этим обещанием, то сможем совершить чудеса. Уже не раз мы – народ Индии – доказывали, что, приняв твёрдое решение, в состоянии добиться успеха. Братья и сестры, так давайте же докажем это и на сей раз. Желаю вам счастливого будущего! Джай Хинд! Да здравствует Индия!..

Это было в январе восьмидесятого года.

* * *

– Надо воспользоваться шансом – другого такого не будет.

Линкс, который теперь называл себя коммерсантом мистером Фрирзом, бросил клетчатый пиджак на спинку стула, на который потом уселся и сам. Теперь он был темноволосым, с маленькой «испанской» бородкой, носил очки и слегка заикался.

Напротив него помещались трое, все сикхи. Один – в чёрном тюрбане и в рубахе с поясом. Второй – в военной форме, очень красивый и мрачный. Третий – совсем молодой парень с орлиным носом. Ещё один сикх, лет сорока, который встретил мистера Фрирза у Лахорских ворот Красного Форта, а после проводил его по пассажу Чатта-чоук в одну из здешних сувенирных лавок, молча стоял у зашторенного окна, обеспечивая безопасность сходки.

Шестого привели на Чандин-чоук немного погодя. Того, кто пришёл последним, знали не все. Парень настороженно покосился на него. Бородатый, в чёрном тюрбане, которого звали Гьяни, жестом пригласил вошедшего сесть. Все они обращались друг к другу не по именам, а одним словом – сардарджи. Но Линкс знал имя каждого. Досье на них предоставил ему тот самый верный Бейкер, всё-таки вернувшийся в Индию, несмотря на неважное самочувствие. Они оба должны были закончить начатое семь лет назад мероприятие, и только после этого могли почувствовать себя спокойно.

Эту явку подбирал также Бейкер, и, Линкс остался ею доволен. В месиве из автомобилей, велосипедистов, повозок, разносчиков с тюками на головах, прилавков с разнообразным товаром, продавцов и покупателей, могла затеряться не только их небольшая группа, а целая рота. Все, кто находился сейчас в небольшом помещении над ювелирной лавкой, входили в Старый город через разные ворота – не только Лахорские, но и Кашмирские, и Туркменские. Сам Бейкер проследовал через сады Раштрапати Бхаван, мимо резиденции президента и здания парламента. Ни он сам, ни Линкс не заметили никакой слежки, хотя из осторожности долго кружили по улочкам, носящим имена могольских императоров и их детей.

В конце концов, вся группа собралась в комнате, где богатый ювелир, принимал своих посетителей. За них, в случае чего, собирались выдавать себя четверо сикхов и двое белых. Потрясающей красоты гарнитур из слоновой кости поразил даже много повидавшего Линкса. Диван, два кресла, круглый стол и складная ширма делали неуютное и тесное помещение весьма респектабельным. Второй, точно такой же гарнитур, по словам хозяина, находился во «Дворце слоновой кости». Ни один, ни другой набор владельцы не имели права продавать и вывозить из страны, из-за чего ювелир то и дело впадал в уныние.

Бейкер считал ювелира надёжным человеком – другого такого врага Индиры нужно было ещё поискать. Несмотря на своё завидное положение, ювелир, которого звали Радханат, искренне считал себя несчастнейшим из людей.

– Так, теперь уже точно все в сборе, – удовлетворённо заметил Линкс. – Если и дальше удача не отвернётся, надеюсь, всё выйдет в лучшем виде. Но нельзя терять бдительность ни на секунду. На той стороне тоже не сидят, сложа руки. Надеюсь, вы помните нашу встречу в Оттаве…

Линкс взглянул на Бейкера, потом – на Гьяни, а после – на красавца в военной форме.

– Тогда вы обещали не допускать никакой самодеятельности. Вы оказались старательными и способными учениками, но всё-таки нужно подтянуть дисциплину. Срыв генеральной репетиции, прошедшей двадцать шестого числа, заставляет меня беспокоиться, Сатвант, докажи, что ты мужчина, хотя бы тридцать первого…

Линкс бросил быстрый взгляд на парня с орлиным носом, и тот виновато опустил голову.

– К остальным пока претензий нет. Эх, знал бы Мотилал Неру, да и сын его тоже, чему суждено быть через шестьдесят пять лет! Не рыдал бы тогда над расстрелянными в Амритсаре, чёрт побери! Такова оказалась благодарность сикхов! Ну, а теперь за дело, ребята. Да, кстати, ещё одна претензия к Сатванту. – Линкс похлопал по плечу парня с орлиным носом. – Вчера ты совершенно зря болтал по телефону с единоверцами в Лондоне. Удивлюсь, если узнаю, что спецслужбы не записали этот разговор и тщательно не проанализировали его. Доктор Чаухан, несмотря на свою самонадеянность, совершенно некомпетентен в наших делах, и дельного совета дать не сможет. На Бэйсоутер-роуд план был известен ещё в июне этого года, но ни одного стоящего предложения руководство Кхалистана не выдвинуло. После штурма Золотого храма Беант, сопровождал госпожу премьер-министра, в Англию и там получил необходимые указания. И на этом нужно было закончить! Всё! Ни слова более, особенно по телефону! Чем меньше следов вы оставите, тем меньше потом подтирать. Во всём слушайтесь субинспектора! Особенно ты, Сатвант! Тебе оказывают великое доверие, которое нельзя обмануть!

– Виноват, это больше не повторится! – вскинул жгучие чёрные глаза двадцатидвухлетний констебль.

Его начальник, субинспектор Беант Сингх, ободряюще положил тяжёлую руку на плечо молодого человека.

– Сахиб, мы вне подозрений, – медленно и твёрдо проговорил он, – Я за это ручаюсь. Десять лет служу в охране. Кроме того, я – донор её превосходительства. Мне оказывается абсолютное доверие.

– Это может быть и так, – задумчиво протянул Линкс, пощипывая свою испанскую бородку, которая невероятно его раздражала. – А, может, и нет. По моим сведениям, нынешний супруг весёлой вдовы Кальпаны Бхандари, генерал Джиотти Сингх, буквально наводнил своими агентами эмигрантские круги. Да и здесь вы не можете чувствовать себя спокойно…

– Он завтра умрёт, сахиб, – непочтительно перебил Линкса Гьяни.

– Вполне возможно. Это ваши внутриобщинные проблемы, в которые я не вмешиваюсь. Главное – выполнить генеральный план. Сопутствующие события могут развиваться по-разному, и не все варианты можно предусмотреть…

Линксу вдруг непреодолимо захотелось спать – ведь он не смыкал глаз уже двое суток, осуществляя подготовку намеченного на завтра мероприятия. В Индию прибыл окольным путём, через Рим, Монако и Токио. Пришлось чуть дольше намеченного задержаться в Монте-Карло и покрутить там рулетку, чтобы как можно больше людей обратили на него внимание.

В тех играх Линксу повезло, и он пополнил свой банковский счёт на восемьдесят тысяч долларов. Потому и находился нынче если не в хорошем, то в сносном расположении духа. Путь коммерсанта Фрирза можно будет потом проследить по карте во всех подробностях и ни в чём его не заподозрить.

– Да, сардарджи Балбир, – обратился Линкс ко второму субинспектору, стоящему у окна. – Зачем вы таскаете в кармане блокнот с набросками плана внутреннего двора резиденции премьер-министра и расставляете на этом плане крестики? Неужели так сложно всё запомнить? Никаких лишних улик к завтрашнему дню не должно быть. Сожгите всё! Не только блокноты, но и книги, газеты, брошюры, полученные из-за границы. Понимаю, вам претит рутина, хочется обставить дело более торжественно. Вы входите в историю, и ваши имена уже никогда не забудут – ни в Индии, ни за её пределами. И этого достаточно, чтобы гордиться собой. Глупо подходить к происходящему, как к игре, Балбир. Вы намного старше Сатванта, да и он давно вышел из детского возраста.

– Понимаю, сахиб, – хмуро ответил Балбир Сингх, на мгновение, выглянув за штору. – И в точности исполню ваши распоряжения.

– Тогда сядьте за стол и приведите нервы в порядок. Всё время отодвигать и задёргивать штору – значит привлекать к себе внимание. Слишком много народу на улице, и кто-то обязательно вас заметит. Беант, вы договорились со своим напарником?

– Да, сахиб, Джай Нараин согласился поменяться сменами.

В отличие от остальных, Беант выглядел абсолютно спокойным – он давно всё для себя решил. Не собирался сдаваться живым после того, как завтра утром наступает развязка, и уже думал о вечном.

– И какова причина?

Линкс с ужасом представил, что ещё несколько часов придётся торчать в тесных душных комнатах, давая указания сначала одним, а затем другим участникам завтрашнего действа. Ему, дайверу со стажем, очень хотелось прямо сейчас уйти с аквалангом на прохладную глубину и как можно дольше плавать там, освобождаясь от земных страстей. А после, надев наушники и вытянувшись на ярко-синих льняных простынях, послушать хорошую музыку. На секунду Линкс вообразил, что всё это уже свершилось. Потом тряхнул головой, отгоняя мираж, и поймал отрешённый взгляд Беанта.

– Чем вы объяснили желание отдежурить утром? Такое у вас часто случается?

– Не часто, но бывает. – Беант коснулся ладонью своего тюрбана защитного цвета, в складках которого прятался металлический гребень. – Я сказал, что из Пенджаба приезжают жена с сыном. Кроме того, ребята предпочитают дежурить вечером. Не так жарко, да и дел поменьше…

– Прекрасно.

Линкс пожалел Бейкера, вынужденного сейчас внизу в сотый раз изучать товар, выставленный на витринах. Кроме того, англичанин обсуждал с хозяином стили огранки драгоценных камней и способы обработки благородных металлов. Попасть в ту комнату, где собирались заговорщики, можно было только через нижнее помещение; этот путь и перекрывал Бейкер.

– Балбир, что там с Сатвантом? Согласились ли его по вашему ходатайству поставить во внутреннее кольцо охраны? Он же до этого всё время стоял во внешнем. – Линкс хотел задать Гьяни кое-какие вопросы наедине, уже после окончаний инструктажа. – По поводу его кандидатуры не было вопросов?

– Нет, никаких, – торопливо ответил Балбир Сингх. – Так и так близился перевод. Просто мы его немного ускорили.

– Но всё-таки два таких заметных события… Настораживает. Или нет?

– Нет, сахиб, я не заметил подозрительности. Как старший наряда имею право делать кое-какие перемещения по своему усмотрению. Завтра утром по графику именно мы несём службу. Всем верят, и мне тоже.

Балбир закашлялся – то ли от волнения, то ли от танцующей в воздухе пыли.

– Будьте спокойны, сахиб, мы не подведём.

– Я хотел бы верить вам, господа. Но всё-таки, исходя из собственного опыта, поостерегусь.

Линкс, сжав пальцы в кулак, принялся разгибать их, отсчитывая пункты, на которые хотел бы обратить внимание.

– Если объект не выйдет во двор, что тогда? Или воспользуется бронежилетом? А то возьмёт и вообще сегодня вечером надолго покинет резиденцию? Есть вероятность, что личный телохранитель окажется впереди, и вы потеряете драгоценное время. Этой акции ждут со дня на день, и вряд ли не принимают меры. Вы – сикхи, и этим всё сказано. Явно отстранять вас от несения службы – значит, унизить всю общину, на что перед выборами пойти трудно. Но держать вас под усиленным наблюдением можно. Так дело, вероятно, и обстоит.

– Её превосходительство дважды упоминала о готовящемся покушении на митингах – в Лакхнау и Патне, – всё так же равнодушно, весомо сообщил Беант Сингх. – Ей приходит много писем с угрозами и предупреждениями. Но в случае затруднения я смогу войти в любую из комнат резиденции и исполнить священный долг. Вы не должны тревожиться об этом, сахиб.

– Это нужно не мне, а вам, – напомнил Линкс. – Главное – не жалейте патронов. У вас будет два ствола, один из них – автоматический карабин. Думаю, что этого хватит. Бейте в упор, с как можно более близкого расстояния, чтобы у объекта не осталось ни единого шанса выжить. Не забывайте, что её учитель и советник по делам йоги – сам Дхирендра Брахмачари. Кроме того, могут свести ваши усилия на нет врач-филиппинец и Кальпана Бхандари, которая сейчас находится в Дели. Правда, Маниш уехал вместе с Радживом в Бомбей. Выкладывайтесь полностью, ребята…

Линкс усмехнулся, стараясь не думать о Кальпане и Джиотти Сингхе. К последнему он испытывал самую настоящую ревность и зависть, в чём боялся признаться сам себе.

– За государственную независимость надо бороться. Сама она не придёт.

– Святой Бхиндранвале говорил, и я вам повторяю сейчас его слова, братья! – торжественно провозгласил Гьяни. – «Бросайтесь вперёд и убивайте всех кровопийц-индусов, а потом возвращайтесь в эту обитель, чтобы я мог взглянуть в ваши благородные лица». Но у нас отнята эта обитель, братья! Золотой храм осквернён и разграблен. Так не забывайте же клятву, которую дали неделю назад на обнажённом кирпане в храме Пурам. Воздайте за оскорбление веры, завещанной великими гуру. Та, которая выкурила, словно диких зверей, наших братьев по вере из Золотого храма, должна своей кровью смыть этот позор. Она приказала бросать бомбы, стрелять из танков в самое сердце сикхов. Разрушен «Акал такхт» – место трона священников. Пали смертью героев святой Бхиндранвале и генерал Шухбег Сингх, не изменивший своей вере и за то ложно обвинённый в мздоимстве. Сейчас они смотрят на вас и взывают о воздаянии. Если вы завтра не совершите намеченного, Кхалистан никогда не станет свободным. А в Пенджабе ждут сигнала братья из ордена нихангов и огромное число горячих патриотов нашей несчастной родины. Ваши имена никогда не будут забыты. Вам будут поклоняться наши потомки на земле свободного Кхалистана.

Гьяни говорил, переводя взгляд с одного охранника на другого. Те, замерев, слушали.

– Осквернителям храма кхальсов, чистых в вере, смерть!

Все вскочили и в один голос повторили последнее слово. От их исступлённой ярости даже Линксу стало не по себе.

– Изменникам и негодяям, отринувшим заветы гуру в угоду врагам нашим – смерть!

И вновь несколько глоток с жаром выдохнули это слово. Линкс, понимая, что думают мстители в первую очередь о Джиотти Сингхе, решил, что госпожа Кальпана вскоре овдовеет в третий раз.

– Так записано в книге «Изначальной», и так будет впредь!

После этого Гьяни склонился в молитве. Все, кроме Линкса, тотчас же последовали его примеру.

После окончания священнодействия Беант и Сатвант, попрощавшись, вышли. Расторопные слуги ювелира должны были по узким переходам развести их в разные стороны, чтобы Старый Город охранники премьер-министра покидали порознь. Стоило также, убедится и в том, что за ними не следят.

– Теперь что касается вас…

Линкс еле сдерживал зевоту. Никогда ещё накануне решающего сражения ему не было так скучно и тошно, как сейчас. С огромным удовольствием он плюнул и на этих бесноватых бородачей в тюрбанах, и на их Золотой храм, и вообще на всю эту дурацкую затею с «балканизацией Индии».

Но мистер Линкс, которого когда-то давно родители нарекли Чарльзом-ЭрломЧестером, обязан был выполнить обещание, данное боссу и другу Вольфу. И тем самым подтвердить безупречную репутацию, которая помогала ему строить блестящую карьеру. Он чувствовал себя сейчас прекрасной, пленительной куртизанкой, которая отдаётся властителям и богачам, втайне ненавидя и презирая их, но шепчет при этом слова любви.

– Балбир, вы завтра присутствуете в резиденции?

– Конечно. Но я не получил указаний относительно того, что должен делать. – Субинспектор опасливо покосился на улыбающегося Гьяни.

– Сейчас получите. Следов оставлять нельзя, иначе кто-нибудь обязательно пострадает – здесь или в Пенджабе. Ваше мероприятие – на данный момент самое важное на планете. Если всё сложится удачно, и в Индии произойдут большие перемены, нынешний мировой порядок канет в Лету. Президента Заила Сингха сейчас нет в стране. Генеральный секретарь Конгресса Раджив Ганди – в Бомбее. Собраться с мыслями и с силами они смогут не сразу. Если долг для вас превыше всего на свете, Балбир, то после того, как задание будет выполнено, вы должны ликвидировать исполнителей. Это будет очень легко сделать – в ходе завязавшейся перестрелки.

– Как?.. – Балбиру показалось, что он ослышался. – Это великий грех – поднять руку на единоверца!..

– А на Джиотти Сингха вы собираетесь поднять руку? – жёстко спросил Линкс. – А на тех, кого за эти годы прикончили в Пенджабе? Не вам рассуждать о грехах, сардарджи!

Линкс не утерпел и закурил, приведя тем самым истовых ревнителей веры в замешательство. Но они молчали, понимая, кто здесь, в комнате, главный.

– Вы обещали безоговорочно подчиняться мне, если помните. Это первое. И второе. Когда их как следует допросят, вас арестуют тоже. Особенно не нравится мне Сатвант. Поднажми на него – и всё… Крышка вам, понимаете?! Даже Харичанд Лонговал, с вашей точки зрения, умеренный, не возражает против этого. Задавите стыд и стреляйте, сразу наповал, И им будет лучше – не томиться в тюрьме, ожидая повешения. Всё ясно?

Линкс, как удав на кролика, смотрел на Балбира. Тот медленно поднялся.

– Да, сахиб. Больше я не могу находиться здесь. Мне пора.

– Что ж… Желаю и вам удачи. – Линкс тоже встал со стула. – Помните о тройной клятве и в соответствии со своими именами будьте львами. А там как Богу будет угодно. Ваш путь минует Вайтарани. Жертвы за веру святы. Вас доведут до Туркменских ворот, Балбир, и заодно проверят, нет ли за вами «хвоста». Будем надеяться, что пока всё чисто.

Балбир вышел. Линкс, глядя ему вслед, понял, что тот до сих пор сомневается, прикидывает, не отказаться ли, пока не поздно, от смертельно опасного, безумного поступка. Беант действительно был твердолобым фанатиком. Сатвант, преисполненный юношеского задора, плохо представляющий последствия завтрашнего события, вряд ли мог пойти на предательство. А вот Балбир, по мнению Линкса, уже подумывал, нельзя ли ради собственного спасения сдать всех и покаяться. Его ни на минуту нельзя было выпускать из поля зрения, о чём Линкс и сказал Гьяни.

– Я так тоже думаю, сахиб.

Бородатый толстяк в чёрном тюрбане обнажил ровные зубы в не предвещающей ничего доброго усмешке.

– Осталось недолго, и мы с него до утра глаз не спустим. Вот и Кехар поможет.

Гьяни пальцем показал на человека, всё время молчавшего и тоже, как казалось, испуганного.

– Да и куда бы он пошёл после этого? Ему лучше погибнуть со славой, чем быть казнённым за измену. Любой настоящий сикх почтёт за честь перерезать ему глотку. Вы имеете еще, что сказать нам, сахиб?

Гьяни тоже хотелось поскорее убраться отсюда. Кехар то и дело поглядывал на дверь, за которой слышались шаги слуг ювелира.

– Ещё один вопрос на прощание… – Линкс понимал, что зря поступает так, но сдержать себя не мог. – Что за тип Джиотти Сингх?

– Этот шакал когда-то служил вместе с Шухбегом, оборонявшим Золотой храм. Вышел в отставку в звании генерал-майора. Его предки входили в секту намдхари, боровшуюся с англичанами, и сикхи уважали за это их семью. Многие погибли в сражениях, были сосланы или казнены. Джиотти состоял в партии «Акали дал» Но когда в штате верх взяли конгрессисты, переметнулся к ним. Он, пока не связался с индусской ведьмой, свято соблюдал заветы гуру Нанака. Его жена, достойная и благочестивая, умерла как раз в то время, оставив ему трёх сыновей и двух дочерей. Он никогда ничего не боялся, сахиб, но перед колдовством не устоял. В то время мы начинали кампании «раста роко» и «кам роко» – прекращали движение транспорта во всём штате и останавливали работу. И будь проклят тот чёрный день, когда Джиотти встретился с Кальпаной Бхандари, посланной Центром для переговоров об отказе от этих акций. В него с первой же встречи, будто демон вселился. Для того чтобы примирить общины, они поженились! Сделали это в московском посольстве два года назад. Джиотти на семь лет моложе. Она – дважды вдова, надругавшаяся и над своей религией. В тот день Джиотти умер для всех нас. Мы только и ждали удобного момента, чтобы спросить с него за всё. Под сладкими чарами ведьмы он не единожды предал дело, которому раньше истово служил. Но завтра его уже ничто не спасёт.

Гьяни сжал кулаки, звякнув стальными браслетами, но, против ожидания, не ударил ими по столу, а тихо опустил их на спинку драгоценного стула.

– Мне донесли, что ведьма завтра будет вместе с ним в Пенджабе, и они умрут вместе…

– Вот как? – поднял брови Линкс. – Интересно. Будем иметь в виду. Он задумался, проверяя, не упустил, ли что-нибудь. – Всё, господа, вы свободны. Выходите по одному с разницей примерно в десять-пятнадцать минут. Будьте осторожны.

Линкс закусил нижнюю губу, провожая взглядом покидавших его сикхов. А после тяжело вздохнул, понимая, что толком выспаться не удастся и этой ночью. Завтрашний день он должен будет встретить уже в Пенджабе. В Дели ему больше нечего было делать…

Финал чудовищней постановки, планируемой назавтра, сейчас обсуждался неподалёку отсюда, в галантерейной лавке. Там господин Гупта, этнический индиец, долгое время проживший в Англии, собрал главарей преступных группировок, согласившихся за солидное вознаграждение предоставить в распоряжение заговорщиков своих людей. После того, как прозвучат выстрелы на Сафдарджанг-роуд, множество провокаторов с уголовным прошлым и настоящим вылезут на улицы Дели, других индийских городов. Их задача – начать и возглавить погромы принадлежащих сикхам магазинов, бензоколонок, автомобилей и домов.

К ним присоединятся исполненные гнева и жажды мести простые, доселе законопослушные граждане, и страна вспыхнет, будто сухой кизяк. Раджив вряд ли их остановит, потому что захочет отомстить за мать. Так должно случиться. Но в любом, даже идеально составленном плане всегда возможны на первый взгляд мелкие, но невероятно досадные промахи. И потому, уходя из ювелирной лавки вечером во вторник тридцатого октября восемьдесят четвертого года, мистер Линкс старался не изводить себя мыслями о будущем.

Он шёл по мосту через Джамну, построенному в два этажа. Неподалёку грозно высились стены Красного Форта, над которыми развевался государственный флаг Индии. Поверху моста прогрохотал поезд, нижний этаж предназначался для автомобилей и пешеходов. На обоих берегах реки загорались и гасли окна.

Вечный делийский смог окутывал людей, пешком, на велосипедах, и мотоциклах переправляющихся по мосту. Они спешили из офисов, лавок, цехов, с базаров и тротуаров домой, где ждали их жёны и дети. Линкс смотрел на них и думал, многие ли будут живы хотя бы завтрашним вечером, когда в столице и в стране уже будет другой премьер-министр, или не будет вообще никакого. Да и кто знает, сколько суждено просуществовать единой стране под названием Индия?..

Зубчатые стены Лал-Кила, сложенные из красного песчаника, дышали дневным зноем, а ночь стремительно штурмовала огромный город, без труда занимая квартал за кварталом. На сей раз Линкс не снимал бунгало, а жил в районе Чанакьяпури, в посольском анклаве – правда, не в американской миссии, а в канадской. Майкл Фрирз по документам был подданным этого государства, и потому появление его близ посольства страны кленового листа никого не должно было насторожить.

Но Линкс не собирался долго там оставаться. Через несколько часов он должен был оказаться в Пенджабе, и оттуда перебраться в Пакистан. Услышав от Гьяни о завтрашней поездке в те края Кальпаны Бхандари, Линкс не только не изменил свои планы, но, напротив, решил максимально ускорить отъезд из Дели.

* * *

– Слышишь, Сатвант, твой начальник в отпуск уехал! Силён парень! Вроде бы и не собирался, и вдруг всё оформил. Поминай, как звали! Даже не простился, – перешагивая через асфальтированную дорожку и протягивая руку Сатванту Сингху, сказал его приятель Хумаюн Вриндавани.

– Какой ещё начальник? Над нами этого добра хватает, а чем меньше шею мылят, тем лучше, – буркнул констебль, еле сдерживая нервный озноб.

Момент развязки приближался, и в голове Сатванта вчерашняя встреча вставала во всех подробностях. В жарком, несмотря на ранее утро, дрожащем воздухе плавало недовольное бледное лицо с маленькой бородкой.

Сахиб… Небось, смылся из Дели поближе к пакистанской границе, чтобы не пострадать ненароком. Да и Гьяни вряд ли станет дожидаться, когда индусы начнут убивать сикхов, А так непременно будет, когда всё случится… Хумаюн сбивал его с мыслей, помогающих держаться. Золотой храм… Вера… Свобода… Вот так и входят в историю…

– Да Гурдиал, из твоего подразделения! Ну, ты, я вижу, не в духе.

Хумаюн, поправляя карабин; «Стэн», встал позади калитки, завёл беседу ещё с одним констеблем. Сатвант тронул точно такой же автомат, висящий на его плече. Уже скоро его ствол будет горячим.

Явился субинспектор Беант Сингх, и Сатвант подивился его выдержке. Как всегда, тот был ровен, и подтянут. Никаких следов бессонной ночи и волнений из-за предстоящего молодой полицейский не заметил. Старший наряда Балбир Сингх, тоже сильно нервничая, обошёл охранников, проверил внешний вид и боевую готовность каждого. Около двоих он задержался подольше, еле заметно кивнул. Беант воспринял это неодобрительно – зря Балбир выделил их среди остальных. Коллеги могут заметить.

Заговорщики прекрасно понимали, что им не выйти отсюда живыми. Солнечным знойным утром последнего дня октября здесь, за белёной стеной, отделяющей резиденцию премьер-министра от шумного города, было тихо. Только под слабым ветерком трепетали листья на платанах, акациях и канчонах.

Будущие убийцы ощущали себя жертвами и немедленно призывали на помощь ненависть; так им становилось легче. Сатвант обернулся, встретился взглядом со смеющимся Хумаюном. Правоверный индуист через несколько минут первым выпустит по нему очередь. А ведь только что справляли свадьбу Хумаюна. Жена его, красавица Нильмони, была очень дружна с Сатвантом.

А вот ему так и не довелось сосватать невесту, и не доведётся уже никогда. Даже за оградой не бывать, по крайней мере, свободным. Такая короткая жизнь – и уже кончается, утекает, словно последние песчинки в часах. Хоть бы всё сорвалось, провалилось! Бывают же чудеса на свете…

Ноги похолодели, колени ослабели от страха. То и дело перехватывало дыхание. Их отправили на верную смерть, а урожай снимут другие. Нет, так нельзя! Зачем жалеть себя и делать руку неточной? Первым выстрелит Беант, а он… Это уж как получится.

В благоухающем цветами и листвой саду, в самом центре Нью-Дели, жизнь казалась особенно желанной. Мойны перепархивали с ветки на ветку, разгуливали по дорожкам. Всё-таки как жаль! Всего двадцать два года! А родители, сестры, старший брат – что с ними будет? Позор на всю деревню, мало кто одобрит поступок их сына.

А вдруг их арестуют, осудят? Брата непременно уволят со службы, а незамужним сестрам трудно будет найти женихов. Сатвант явственно услышал рыдания матери, тяжёлое, свистящее дыхание отца. Всё, довольно! Он сам выбрал путь мученика за веру и должен пройти его без колебаний. Кехар Сингх вещал об этом ровно неделю назад в районе Рама Кришна, в гурудваре, куда они пришли поздно вечером, чтобы их не заметили вместе.

«Посягнувшая на святыню должна умереть!» «Я клялся, я должен…» – Сатвант наблюдал, как сыпется пыльца в чашечку цветка, как ползает по лепесткам бархатная пёстрая бабочка. Жалость кольнула сердце в последний раз и ушла навсегда.

Жаркое солнце, по преданию ночующее на вершине мечети Кутуб-Минар, медленно поднималось над утренним городом. Людские голоса, как всегда, тонули в треске мотоциклов и шуме автомобилей. Площадь-звезда перед резиденцией премьера, тенистые улицы были оживлены и в то же время спокойны. Несколько чёрных блестящих лимузинов медленно въехали в ворота.

Индира Ганди нехотя подняла трубку звонящего телефона; подумала, что это личный секретарь Фотедар. Чаще всего именно он пользовался этим аппаратом, соединенным со служебными комнатами.

Секретарь почтительно поздоровался и сообщил, что съёмочная группа Питера Устинова ждёт в коттедже для приёма гостей.

– Вы передали моё распоряжение об отмене даршана?

Индира чувствовала себя усталой, несмотря на раннее утро. Сколько продлится интервью? Час, полтора? Больше никак не выйдет – в планах на сегодня очень много дел. Через три дня, в субботу, первый день конференции в защиту национального единства. Фотедар должен вчерне подготовить речь, а она внесёт поправки. Сейчас напомнить? Нет, после встречи с Устиновым…

– Да, передал, и ваши извинения также. Киносьёмщики ждут, и я смею просить вас поторопиться. – Фотедар не сдержался и улыбнулся в трубку. – У этого ирландца так много вопросов! Пробивной и энергичный господин, но в общении вежлив и приятен…

– Сейчас иду. – Госпожа премьер-министр хотела положить трубку.

– Простите, – торопливо произнёс Фотедар. – Вы просили напомнить – в два часа дня состоится молодёжный митинг на Центральном стадионе…

– Я не забыла, – рассеянно отозвалась Индира и посмотрела на часы.

Прижала рычаги, встала из-за стола и услышала, что сзади открывается дверь. Камердинер Натху Рам, отдуваясь и кашляя, навалился плечом на створку, вошёл и с облегчением свалил в кресло бронежилет.

– Нат, ну сколько раз тебе говорить, что мне это совсем не нужно?!

– Вы обещали господину Радживу! Он выбранит меня…

– Раджив выбранит?! Не смеши меня, Нат! Он сейчас далеко, и я его не слушаюсь. – Индира ещё раз оглядела себя в зеркало, поправила бусы. – Нат, немедленно унеси это и забрось подальше!

– Индира-джи… – Старик поглядел на госпожу с таким ужасом, что она перестала улыбаться. – А если они… сейчас сделают что-то плохое?.. Я эти бородатые звериные морды не могу видеть без дрожи! По городу страшные слухи ходят. Якобы они поклялись индуистов порубить на куски в отместку за Пророка Бхиндранвале. Он им завещал делать так!

– Натху, что ты говоришь?! Они верят так же, как и мы с тобой. И что это ещё за звериные морды? – укоризненно сказала Индира. – Ты разве не знаешь, что по Конституции и по совести все религии одинаково священны? Или среди индуистов мало подонков вроде Бхиндранвале? Вспомни Натху Рама Годзе, по несчастью, твоего тёзку, который застрелил великого Махатму! Стыдно, очень стыдно! Виновны не религии, а люди.

Индира немного помолчала, глядя в окно, на залитый утренним солнцем сад. Между прочим, подумала, что после выступления на стадионе в такой день обязательно случится аллергия.

– Пусть будет то, чему суждено быть. Единственное, чего не должны видеть враги, – моего страха.

– Миссис Ганди взглянула на лежащий в кресле бронежилет.

– Унеси его, Нат, и подай зонтик. Он пригодится больше – уже очень, жарко…

Рамешвар Дайял, заслонив собой дверь, кивнул, приветственно сложив руки. Остановился у порога, ожидая, когда Индира выйдет. Натху Рам, вновь появившийся в комнате с зонтиком под мышкой, твёрдо сказал:

– Я пойду с вами, Индира-джи.

– Не бери на себя чужие обязанности, – опять улыбнулась она. – Рамешвар прекрасно справится сам.

– Не обижайте, госпожа!

Голос камердинера дрогнул, глаза наполнились слезами. Телохранитель пожал плечами, но промолчал.

– Хорошо, пойдёшь сзади, раскрыв надо мной зонтик. – Приподнявшись на носки, она тихо сказала Дайялу: – Подстрахуй его обязательно…

– Никогда не посмел бы идти впереди вас, Индира-джи, – не расслышав слов, обращенных, к телохранителю, произнёс успокоенный камердинер.

Так, втроём, они и вышли в сад. Старый Натху с зонтом пристроился сзади, умоляя свою госпожу идти помедленнее. Зелёная, пустая сейчас лужайка, где одни только птицы как всегда, что-то искали в траве, напомнила о несостоявшемся даршане. Настроение слегка испортилось. Питер Устинов просил по возможности назначить интервью на тридцать первое октября. Тревожное положение в стране могло отодвинуть встречу на неопределённое время, а ирландец мечтал о ней уже давно, не уставая разными способами напоминать о себе Фотедару.

И всё-таки зря она пренебрегла даршаном, пусть даже ради интервью. Люди ждали этого дня, ради встречи с ней ехали в столицу со всех концов страны – редко на автомобилях, чаще на повозках или в переполненных вагонах. Бывали и такие, что проделывали весь путь пешком, будто шли на поклонение святыне. Глава правительства не имеет права отказываться от беседы с жаждущими помощи – некоторые вопросы и впрямь могла решить только она.

Рамешвар и Натху жевали пан. Старик к тому же кряхтел, задыхался, и это раздражало Индиру. Она торопила слугу, потому что и так опаздывала. По асфальтированной дорожке прыгали солнечные зайчики, кружевная тень лежала на заборах и газонах. Листва казалась тоже золотистой, и липкий, осенний зной мешал вдохнуть полной грудью.

Маленькая группа вышла из тени деревьев, к калитке, ведущей в служебные помещения. Телохранители, сверкая зубами на смуглых лицах, хохотали, ещё не замечая премьер-министра. И лишь один, Беант Сингх, как всегда был серьёзен и собран. Он, отсалютовав, на полшага выступил вперёд, чтобы открыть калитку. По другую сторону дорожки стоял молодой констебль, кажется, Сатвант Сингх, только что переведённый из внешнего кольца охраны.

Он, видимо, из-за этого очень волновался, смотрел на миссис Ганди в упор, сжимая в онемевших руках карабин «Стэн». И вдруг, совершенно неожиданно, госпожа премьер-министр будто бы услышала голос отца. Всего два слова «будь храброй». Неру нередко наставлял дочь таким образом, но только при жизни. И лишь сейчас впервые фраза эта, короткая, но пронзительная, долетела из иного мира. Будь храброй…

Она остановилась, обернулась.

– Натху, дальше не нужно. Иди в дом, помоги Соне готовить стол к ланчу. Да, и разбудите Приянку! Учитель всё время жалуется, что она поздно просыпается и зевает на занятиях. Пригрози, что я с ней ещё вечером поговорю…

– Слушаюсь. – Старик покорно закрыл кружевной розовый зонтик, сделал шаг назад. – Госпожа Соня просила меня приглядеть за дочкой.

– И ты, Рамешвар, тоже свободен.

– Но я обязан…

– Иди, я сказала! Всё, меня ждут.

Убедившись, что телохранитель и камердинер направились к жилой половине, Индира подошла к калитке. Охранники вытянулись перед ней.

– Намастэ!

Миссис Ганди сложила руки в приветствии, склонив по обычаю голову. Охранники ответили. Все. Нет, почти все. Сатвант нащупал спусковой крючок. Беант привычным движением распахнул калитку.

Она до последнего не верила, что такое может произойти, – несмотря на все предупреждения. Когда Беант успел выхватить револьвер? Ведь только что его руки были свободны… Ярко даже при солнечном свете сверкнул огонёк в маленькой и в то же время бездонной дырке дула. Потом ещё один, второй, третий, четвёртый. Он заранее, незаметно расстегнул кобуру и правой рукой, которая только что салютовала премьер-министру, моментально обнажил оружие.

Перепуганные птицы взметнулись кверху с газонов и ветвей. Рамешвар Дайял, который ещё не успел уйти далеко, замер, словно не поверив своим ушам. Через мгновение он бросился назад, и тут Сатвант Сингх, словно очнувшись, открыл огонь из «Стэна». Еле удерживая сильно дёргающийся, непослушный, обжигающий руки автоматический карабин, он строчил вниз и думал, что всё это снится. Думал и в то же время очень тщательно посылал пули короткими очередями, хотя в том уже не было нужды. И только когда Рамешвар, подбежав, вышиб у Беанта револьвер, а на самого Сатванта сзади навалились Хумаюн с двумя другими охранниками, он прекратил стрелять…

… В салоне вертолёта было недостаточно светло. Кальпана Бхандари надела очки, хотя, как правило, обходилась без них. Она углубилась в изучение документов и писем, поданных Сумитом Сингхом, личным секретарём и родственником Джиотти. Время от времени племянник мужа перебрасывался короткими фразами со штурманом и радистом. Рядом с Кальпаной сидели военные в чинах субедара и хавалдара; оба напряжённо смотрели в иллюминаторы.

Сама Кальпана понимала, что мосты сожжены, и она ничем помочь ни себе, ни другим сейчас не сможет. Потому и, воспользовавшись подходящим моментом, чтобы просмотреть почту. Рокотал двигатель, вращались пропеллеры, вибрировали стены, но всё это не мешало Кальпане быстро читать, делая остро отточенным карандашом пометки на полях. Время от времени она останавливалась в раздумье, покусывала карандаш, и в один из таких моментов ощутила жгучую, пронзительную боль в животе.

Кальпана остановившимся взглядом посмотрела на военных, на Сумита Сингха и других летевших с ней в Пенджаб, но сказать ничего не успела. Облизнув сухим языком посеревшие губы, она вдруг согнулась над откидным столиком – кинжальная боль, на секунду отпустив, вновь разорвала внутренности. Карандаш по бумагам скатился и упал на пол, очки мягко стукнули по колену.

Кальпана не понимала, что происходит, потому что несколько минут назад была абсолютно здорова. Боль, новая, не похожая на родовые схватки, на ожоги и ушибы, терзала её. Как живая, накатывалась и отступала, подчиняясь каким-то своим, неведомым правилам. На Кальпану словно обрушился град раскалённых камней, и она схватилась за живот, где боль вспыхивала особенно яростно. Субедар, младший офицер, которого, кажется, звали Махендра, приподнялся.

Потом спросил, предварительно кашлянув:

– Виноват… Вы нездоровы, Кальпана-джи? Вызвать доктора?

– Нет… Кажется, не нужно. Всё прошло.

Кальпана действительно больше не страдала. Она осторожно пошевелилась, потом уселась в кресле поудобнее. Только после этого взглянула на часы – они показывали девять двадцать утра. Вертолёт следовал на северо-запад, и внизу струились реки, змеились дороги, зеленели поля. Солнце светило в иллюминатор и ласково грело её вспотевший висок.

Врач, летевший с ними, и сам заметил неладное. Перемолвившись с Сумитом Сингхом, он в два шага добрался до Кальпаны. Не спрашивая разрешения, взял её за запястье, потом достал тонометр. Миссис Бхандари не возражала, напротив, ей хотелось узнать, мнение доктора по поводу странного приступа.

Она успокаивающе улыбнулась и хотела поподробнее описать своп ощущения. Но в это время Сумит быстро прошёл, почти пробежал мимо них с доктором Нараяном к кабине пилотов. Когда секретарь вышел оттуда, красивое лицо его было серым, как глина. С трудом передвигая ноги, всегда ловкий, быстрый, совсем молодой парень еле доковылял до кресла.

Усевшись напротив женщины за столик и закрыв лицо ладонями, он глухо произнёс:

– Кальпана-джи, в премьер-министра стреляли!

– Что?..

Миссис Бхандари, всё ещё слабая и невнимательная после слупившегося с ней недавно, вскинула на него глаза. В зрачках дрожали две крохотные солнечные точки.

– Стреляли? Когда?..

– В девять часов десять минут, на территории резиденции… сотрудники охраны, которые несли там службу. Положение практически безнадёжно – двадцать пять пулевых ранений. Это сделали сикхи, Кальпана-джи!..

– Беант?

Миссис Бхандари сразу же вспомнила свои разговоры с мужем, с его агентами, внедрёнными к бандитам, с самой Индирой.

– Да. И ещё один, Сатвант Сингх, констебль. Он ранен в позвоночник и арестован. Беант убит при попытке оказать сопротивление.

Сумит, сам сикх, казалось, был на грани обморока. Врач Нараян, слышавший всё своими ушами, не сразу обрёл способность говорить.

– Её превосходительство ещё жива? – спросил немного погодя доктор, чувствуя, что язык плохо ему повинуется.

– На момент передачи радиограммы была жива. Доставлена во Всеиндийский институт медицинских наук. Вероятно, уже идёт операция.

– Скорее всего, она находится без сознания, – прошептал Нараян. – Кальпана-джи, я сразу предупреждал, что надежды на спасение нет. Если только случится чудо…

Нараян махнул рукой, поднялся с кресла и ушёл в конец салона. Там он схватил свой китель, свернул его вчетверо, уткнулся в ткань лицом и, не стесняясь, разрыдался.

– Командир спрашивает, какие будут распоряжения, – нарушил молчание Сумит

Сопровождавшие Кальпану военные и её сотрудники уже обо всем знали, но ничего не говорили друг другу, а только смотрели на неё и ждали.

– Желаете вернуться в Дели или продолжить путь?

Кальпана ответила через минуту, но и ей, и остальным почудилось, что прошла целая вечность. Каждое мгновение будто раздвинулось до размеров дня, и из них сложились недели, месяцы, годы…

Она видела Инду Неру в белом платье, с чёрными кудрями до плеч, марширующую во главе «Ванар Сена» – детской «обезьяньей бригада», с кулачком, по ротфронтовски вскинутым к плечу. Потом она же, уже девушка-студентка, сидя на траве, зачарованно слушала Рабиндраната Тагора в университете Шантиникитане, у речки Копаи. А Кальпана, молодая мать, приехавшая повидать сестру вместе с мужем Рамом, тайком наблюдала за Божественным Гуру и его ученицами из-за ствола раскидистого дерева.

Несколько лет спустя супруги Бхандари впервые выехали в Англию и навестили Индиру в Оксфорде, где она вербовала добровольцев для республиканской армии в Испании. Кальпана тогда с трудом удержала Рама, рвавшегося на помощь героическому народу.

Глядя перед собой остановившимися, остекленевшими глазами, Кальпана Бхандари вспоминала осень сорок четвёртого, проливной дождь, расползающуюся под босыми ногами дорогу. Они с Индирой, укутанные в тёмные шали, пробирались к воротам тюрьмы, куда согласно уговору охранники должны были ненадолго вывести Джавахарлала Неру. Индира прижимала к себе ребёнка, которому было меньше двух месяцев, только что завёрнутого и успокоенного опытной в таких делах Кальпаной.

– Ты уверена, что нас туда пустят? – Инду, повернув к Кальпане мокрое лицо, двумя пальцами заправила за ухо вьющуюся прядь волос.

– Минуты две-три будет для того, чтобы перемолвиться. Рам сказал, что нужно подойти к воротам, – там есть фонарь. Неру выведут из машины как раз в том месте, и ты успеешь показать ему внука…

– А конвой?

Индира, неуловимо изменившаяся после счастливой поездки в Бомбей, где и родился младенец, боялась не за себя, а за него, мирно спавшего у её груди.

– Насчёт этого не беспокойся. Обещали по возможности не вмешиваться. Люди же, должны понять! Первый внук, а у деда нет сына…

– Папа очень ждал, в письмах спрашивал…

Индира заботливо заглянула под уголок одеяла, промокшего от ливня на узких извилистых улицах.

– Может быть, ты вернёшься домой? Я справлюсь сама.

Индира знала, что троюродная сестра опять ждёт ребёнка, хоть Сурендранату недавно исполнилось десять месяцев.

– Боюсь, ты поскользнёшься…

– Нет, ни в коем случае! – Кальпана одёрнула облепивший ноги край сари. – Я тебя не оставлю, ты ещё не совсем здорова, Инду!

Кальпана оказалась права. Им дали две минуты, чтобы показать деду внука. Молодые женщины увидели сначала топи – белую шапочку Неру, а потом его лицо – худое, с ввалившимися глазами, но, тем не менее, бесконечно счастливое. Индира высоко подняла свёрток над головой, и ребёнок, проснувшись, расплакался. Дед смеялся, махал рукой.

– Как ты его назвала? – крикнул Неру, безуспешно пытаясь разглядеть в складках одеяла крошечного наследника.

– Раджив Ратна! С ним всё хорошо! Не беспокойся, папа!..

Менее чем через три года этот измождённый арестант, став первым премьер-министром Индии, поднял государственный флаг над Красным Фортом. Страна вступила в новую эпоху – эпоху независимости. Тогда Неру был дедом уже двух мальчиков, младший из которых, Санджай, погиб в восьмидесятом, разбившись на спортивном самолёте. Тем июньским днём Кальпана явственно ощутила, что и на неё, и на Индиру пристально смотрят из-под серых ресниц дьявольские зелёные глаза Линкса…

Воспоминания захлестнули Кальпану. Картины прошлого проносились перед ней с бешеной скоростью, а потом завертелись, будто пропеллер вертолёта. Тот летел к Пенджабу, не меняя курса и удаляясь от столицы, где только что случилось непоправимое.

– Президент и Раджив извещены, – сказал кому-то Сумит Сингх прямо над ухом Кальпаны. – Министры обороны и внутренних дел уже на пути в Дели…

… По пустынной улице, где ещё совсем недавно бурлило людское море, курсировали патрульные джипы. Полиция только что разогнала антиправительственную демонстрацию. Несмотря на недовольство населения чрезвычайным положением, Индира Ганди не отменяла его, а, напротив, усиливала режим. Кальпана не знала, что посоветовать ей тогда, в семьдесят пятом, потому что главу правительства травили в парламенте и в прессе. Провоцировали беспорядки, бунты и забастовки и заставляли проявлять жёсткость, даже жестокость. Кальпана пыталась успокоить нервы, перебирая фигурки слонов, сделанные из бивня мамонта, серебра, драгоценных камней, фарфора, глины и дерева.

Но смятение не проходило. Кальпана чувствовала, что надвигается беда, но не понимала, откуда, именно. Она уже хотела пригласить невестку Нирмалу – та великолепно делала массаж горячими камнями под тихую музыку при свете ароматической свечи, называемый стоунтерапией. Но в этот миг зазвонил телефон. Ещё не взяв трубку, миссис Бхандари уже знала – на проводе премьер.

– Ты говорила, что я должна быть терпимой? Дать людям возможность свободно высказывать своё мнение и выходить на улицы? Только что в Дакке убит Муджибур Рахман вместе с родными! То же самое хотят сделать со мной и моей семьёй, о чём уже не раз говорилось. Интересно, что ты скажешь теперь, Кальпана?..

– Наверное, впервые в жизни, Инду, я не знаю, что сказать тебе. Ведь Бангладеш – третье твоё дитя. И мой сын погиб на той войне…

… Этой минуте, казалось, не будет конца. Вертолёт сбросил высоту, но увеличил скорость; да и поздно было поворачивать назад. Кальпана взглянула в иллюминатор, и ей показалось, что на горизонте уже виднеются горы. Судьба предоставила очередной шанс отменить поездку в Пенджаб, не потеряв лица. Но Кальпана вновь проигнорировала высокую милость. Внизу, на дорогах, появлялось всё больше военных машин – войска спешно перебрасывались в города и большие деревни. Миссис Бхандари понимала, для чего это делается…

… Январским днём ликующая толпа затопила дом и сад на Веллингтон-Кресчент. где меньше трёх лет назад они с Индирой сумерничали на веранде опустевшего жилища. Теперь люди протягивали венки и гирлянды из роз своему премьеру. Индира, с лёгкой улыбкой глядела на них. Казалось, дочь Неру не верила в то, что позор и забвение остались позади, и всё простивший народ вновь любит её. Но Кальпана была почему-то грустна и всех удивляла этим. Радостное возбуждение предвыборной поры сменилось тревогой, природу которой никто, кроме самой миссис Бхандари, не понимал.

– Представляешь, какое нелепое обвинение мне предъявили в тюрьме? – Индира смеялась, сидя за накрытым столом, и глаза её искрились, как чёрные бриллианты. – Якобы я в деревне штата Манипур украла то ли шесть кур и два яйца, то ли шесть яиц и двух кур? Я заявила следователю, что в деревне этой сроду не бывала, что может подтвердить кто угодно из знающих меня… Кали, – иногда Индира так в шутку называла сестру, – тебе в тюрьме ничего подобного не говорили?

– Нет, Инду, я там встречалась с очень умным человеком.

Кальпана вдруг вспомнила всё, сразу, и поняла, почему ей в дни триумфа так горько.

– И он говорил мне совсем другие слова. Я передам их тебе после, потому что скрывать не имею права. Пока ты весела, я буду молчать – ведь это теперь случается так редко!..

«Её всё равно устранят, и её сыновей тоже! Слышите?.. Если все вы не желаете уступать, готовы умереть, лишь бы только Индия двигалась именно вашим курсом, то вы умрёте. Все до единого! В той Индии, которую сотворили вы, слишком много обездоленных и злых людей…»

Вскоре, тоже в восьмидесятом, когда по центральным улицам Дели в знойном мареве двигалась погребальная процессия Санджая Ганди, Кальпана смотрела на Индиру. Та, вся в белом и в чёрных очках, словно потерянная, равнодушная ко всему, кроме сразившего её горя, медленно шла бок о бок с молодой вдовой, манекенщицей Манекой.

И словно вновь слышала Кальпана те слова, что сказала ей премьер-министр в победном январе:

– В той Индии, что сотворили мы?.. О, мы сотворили великую Индию! Для того чтобы её победить, нужно истребить индийцев поголовно! Но они не смогут сделать это, а потому никогда не победят!..

…– Мои планы не изменяются, – сказала Кальпана, снова выглядывая в иллюминатор. – Да, похоже, мы уже почти на месте.

– Вот-вот сядем в Чандигархе, – облегчённо вздохнул Сумит.

– Индире-джи мы ничем не сможем помочь! – Кальпана возвысила голос, чтобы перекричать шум двигателей и пропеллеров. – А генерал Джиотти Сингх ждёт нас. В Пенджабе мы сейчас нужнее, чем в Дели.

Она сидела за маленьким откидным столиком, сухая и лёгкая, по-военному суровая в коричневом сари и кофте защитного цвета. И все, кто находился сейчас на борту, понимали, что это решение Кальпаны – единственно верное.

А она мысленно говорила с сестрой:

«Ты не могла иначе, и я не могу. Мой долг – оставаться рядом с Джиотти. Но мы встретимся скоро, как было суждено. И после вечно будем вместе. Я и генерал Сингх сделаем всё, что сможем…»

– В столице и других городах уже начались поджоги и погромы, – сообщил Сумит, только что вновь переговоривший с радистом. – Над сикхскими кварталами столбы дыма, на улицах стрельба, уже есть жертвы. Полиция не справляется даже с поджигателями автомобилей. Скорее всего в крупные города введут войска, иначе ситуация выйдет из-под контроля. В Пенджабе повсеместно стычки. Учащаются перестрелки, деревня идёт на деревню. Возможно, дядя не захочет, чтобы вы ездили с ним…

– Я поеду в любом случае, иначе мне здесь нечего делать.

Кальпана прикрыла глаза и вспомнила кричащего младенца в сыром одеяле. Индиру заменит сын – больше некому. Человек с фамилией Ганди как никогда нужен сейчас стране. Он – лётчик, умеет держать себя в руках и отвечать за чужие жизни. Он справится, Раджив-Ратна…

– Надеюсь, меня дядя тоже не прогонит, – сказал Сумит и поправил складки тюрбана.

Кальпана, взглянув на сидящих по обеим сторонам прохода военных, перехватила их неприязненные взоры, брошенные в этот момент на Сумита. Она всё поняла и положила свою руку на плечо секретаря.

– Скорее веего, в Пятиречье будет особенно жарко. Там почти поровну сикхов и индусов, сёла стоят но соседству. Как бы не перебили друг друга… – Секретарь с благодарностью и надеждой смотрел на Кальпану.

– Этого не будет, Сумит, ведь мы летим туда.

Кальпана видела в иллюминатор, как приближается бетонка, клонится от поднимаемого пропеллерами ветра трава на аэродроме. И нежно, по-особенному улыбаясь, накинула на голову шаль. Поодаль стояла группа военных, и среди них – Джиотти в тёмном тюрбане и в форме. На мгновение пыльный вихрь скрыл встречающих.

А после прильнувшая к стеклу иллюминатора Кальпана увидела, как муж быстро идёт, почти бежит к зависшему у самой земли вертолёту. Радовался и Сумит, сейчас особенно похожий долговязого подростка. Всего несколько лет он назад ходил в столичную школу, повязав голову небесно-голубой тканью, надев форменный синий пиджак и прицепив к поясу ножны с кинжалом.

«Кхальсы никогда не примут поражения. Будут, если надо, бороться десять, двадцать, пятьдесят лет». Так говорили здесь все – и крестьянский гуру Джарнал Сингх Бхиндранвале, и кадровый военный Джиотти Сингх, ведущий свою родословную со времён гуру Нанака, и его племянник Сумит, жизнь которого ещё только начиналась…

У кромки лётного поля стоял джип с торчащим из потолочного люка расчехлённым стволом крупнокалиберного пулемёта. Рядом с ним – второй. Около автомобиля столпились полицейские в касках и с автоматами. За их спинами Кальпана заметила два бронированных автомобиля, тоже окружённых солдатами. Этот кортеж уже не раз встречал её здесь и увозил в Пенджаб, где уже снова вызывающе взметнулись жёлтые знамёна кхальсов – борцов за независимость сикхского государства.

Сам Чандигарх после раздела остался на территории нового штата Харьяна. Супруги собирались сейчас ехать в Амритсар, посетив по пути несколько сёл, и, по возможности, выступить на сходах. То, что произошло утром в столице, не поломало их планы, а, напротив, заставило поспешить. Теперь Кальпана уже не могла завернуть в дом Джиотти и немного отдохнуть, как намеревалась поначалу. Прямо отсюда, с аэродрома, они готовились идти в бой.

Выйдя на ступеньку лесенки и опираясь на руку субедара Махендры, миссис Бхандари почувствовала, как с дрожью, мучительно гудит земля. По дорогам Индии, в ныли, в смоге и духоте, с рокотанием и лязгом двигались воинские колонны. И белое, яростное, словно разгневанное солнце плыло но небу, то и дело ныряя в клубы чёрного, жирного дыма.

Генерал Сингх молча подхватил свою жену на руки и, не говоря ей ни слова, никого не стесняясь, понёс её к автомобилю, так и не дав ступить на землю…

* * *

– В тот момент Индира Ганди была ещё жива. Она скончалась в четырнадцать тридцать. Кальпана пережила её всего на несколько часов…

Декабрьский шторм с грохотом обрушивал на пляж океанские волны; и на небе, казалось, тоже бушевал ураган. Тучи неслись, как будто ошалев от страха, и острые, холодные огоньки звёзд то и дело подмигивали людям, осмелившимся выйти из дома в ревущую ночь.

Два человека стояли на берегу бурного океана, низко надвинув капюшоны тёплых непромокаемых курток, но щёки их всё равно обдирал ледяной ветер. Они могли говорить, не боясь чужих ушей, потому что вой ветра и плеск волн заглушали слова. Мужчины стояли на берегу, а их жёны, две Барбары, готовили в честь возвращения Линкса пряный гуляш из свинины со сладким перцем и соусом чили.

– Ты был там, когда колонна попала в засаду? Прямо на месте событий? – Вольф отодвинул край отороченного мехом капюшона, чтобы лучше слышать. – По-моему, это крайне неосторожно, Линкс.

– У меня другое мнение. – У Линкса замёрзли губы, а серые ресницы поседели от инея. – Когда я узнал, что Кальпана Бхандари вылетает в Пенджаб к мужу, решил опередить её и прибыть туда раньше.

– Зачем? Снасти хотел? – уточнил Вольф.

– Да. По возможности.

Линкс смотрел на восток, тёмный теперь и зловещий. Там вспухали, закрывая звёзды, гигантские перламутровые волны.

– Засыпаться не боялся?

Вольф вытер перчаткой солёные капли со лба. Линкс медлил с ответом, слушая то ли крик, то ли стон вдали, в океане.

– Тогда бы у меня тоже зад задымился…

– Я этого не допустил бы никогда, – спокойно ответил Линкс и отошёл подальше от шипящей, пенной волны, которая едва не залила их ботинки. Вольф, вроде, всё же зачерпнул воды, немного попрыгал на одной ноге.

– Начнём с того, что в Дели мне нечего было делать. Я заложил заряды, протянул шнуры, проверил готовность, дал инструкции. Как говаривал Бхиндранвале: «Религия – конь, политика – всадник». Так что вперёд, сардарджи! Я именно так, уважительно, всегда и обращался к сикхам. Дело стухнет или выгорит, но от тебя это уже ни в коей мере не зависит. К тому же, после начала активной фазы операции куда труднее было выбраться из столицы. Верно?

Линксу очень хотелось закурить, но он знал, что сигарета тотчас же погаснет на ветру.

– Я поступил бы так же. – Вольф замолчал.

Линкс теперь по-новому относился к нему, даже слегка робел, хоть и не показывал этого. Кальпана опять оказалась нрава, и четыре года назад карьера мэтра резко пошла в гору. Вольф оставался прежним, ничем не подчёркивая нового своего статуса. Но всё-таки отсвет сияния высшей власти, блеска мировой славы изредка скользил по его сухощавому, аскетичному лицу, – и исчезал.

Линкс знал, что сейчас за ними издали наблюдают агенты Секретной службы, денно и нощно охраняющие его босса. В тот момент Линкс состоял при Вольфе в качестве консультанта.

– Но почему ты сразу не перебрался в Пакистан? Пенджаб – не твой сектор.

– Не мог иначе.

Линкс оглядывал побережье, где они стояли, будто первые прибывшие на континент белые поселенцы-пуритане. Не хватало только костров. Собаки и те не захотели погулять с ними сегодня и быстренько помочились недалеко от дома.

Линкс снова остро переживал случившееся два месяца назад в Индии, и после – своё непозволительно затянувшееся возвращение на родину. На языке вертелись те слова, что впервые пришли в голову там, на пенджабской каменистой дороге. Они сочились кровью в горле, в лёгких, как вращающиеся нули со смещённым центром тяжести, и Линкс часто кричал, просыпаясь.

– От кхальсов я узнал, что генералу Джиотти Сингху осталось жить одни сутки. Я не работал в Пенджабе, там всё устроили без меня. Просто не справился с сумасшедшим желанием поприсутствовать рядом с тем местом, где грамотно организовали засаду, и мне позволили. Не знаю, наши их консультировали или паки, а, может, доблестные кхальсы справились сами. Они располагали, помимо стрелкового оружия, ручными и подствольными гранатомётами, лёгкими пулемётами и одним огнемётом. Несмотря на то, что Джиотти пользовался бронированными автомобилями, да ещё его сопровождали джипы и бэтээры, «запереть» колонну на просёлочной дороге оказалось делом нескольких минут.

Я уже знал, что заложенные мною заряды хоть и сработали, но не в полную силу. И даже тот факт, что к вечеру среды в Дели был уже другой премьер-министр, правда, с той же фамилией, не улучшал моего настроения. Посылаемые импульсы слабели и исчезали в толще породы под названием Республика Индия. Бикфордовы шнуры загорались, тлели, плевались искрами, но потухали один за другим, и взрывов я не слышал. Уже на исходе этого дня я понял, что сел в лужу. Причём не только я один, а все, кто работал над проектом «Брахмапутра». Будь моя воля, я отменил бы к дьяволу все мероприятия по нему и занялся более полезным делом.

Линкс, глубоко засунув сжатые кулаки в карманы куртки, дышал сырым солёным воздухом, стараясь хоть немного успокоить расшалившееся сердце.

– Один из кхальсов, Гьяни, сказал, что всё это нужно было делать семь лет назад, когда Индира совсем не пользовалась популярностью. Но старый придурок Десаи сработал в её интересах, как никто другой. Сегодня по ней рыдает вся страна. И мёртвой она будет куда опаснее, чем была живая. Не знаю, что думают у нас в конторе, но я считаю данную акцию лишней и даже вредной. Да, у нас в Индии нашлось немало верных людей, и среди сикхов в том числе. Но неизмеримо больше там тех, кто люто ненавидит нас и никогда не изменит своей точки зрения. Особенно после тридцать первого октября. Даже дети в курсе, что охранники-сикхи были лишь исполнителями. Я не имею в виду «болото», которого в Индии как такового нет. Там есть различные социальные, национальные, религиозные, имущественные слои. И все они истово защищают какую-нибудь идею. Из-за этих идей они стреляют друг в друга, гибнут сотнями и тысячами, устраивают забастовки и беспорядки. Но после всё как-то успокаивается, и бывшие враги превращаются в народ. Там много спокойных людей, но нет равнодушных. У каждого имеются идеалы, без которых невозможно жить. Даже неважно, что это за идеалы, но они есть. Государство, состоящее не только из фанатиков и пассионариев, но просто из людей с убеждениями, уцелеет в самой лютой схватке. Угрозы и соблазны бессильны против этой чаще всего тихой, молчаливой, но несокрушимой мощи. Индийцы не боятся смерти – впереди ещё много перевоплощений. Они обожают свои кургузые автомобильчики, примитивные холодильники и телевизоры, потому что все это сделано в ИХ стране. В конечном счёте, воюют не армии, а философии. И против этого их оружия приёма нет, босс.

Линкс видел, с каким интересом слушает его Вольф, но всё-таки молчит.

– Надо смотреть правде в глаза. Индия выстоит. Боюсь, что многие сейчас меня здесь не поймут, – продолжал Линкс, всматриваясь вдаль, туда, где всё ещё катились изрядно присмиревшие волны. – Я почти уверен, что Раджива Ганди тоже устранят. И зря, потому что вместо этого нужно уничтожать противника морально. А там пусть живет, не жалко. Страну следует брать лаской, как любимую женщину. Грубая сила и наглая ложь по нраву лишь уличным девкам…

– Во многом ты прав. – Вольф поёжился, пряча подбородок в ворот свитера. – Но раньше придерживался иного мнения.

– Я же не натюрморт. Меняюсь, как видишь.

Линкс, в отличие от босса, всё ещё не хотел уходить с побережья, в покой и тепло. Когда он видел хлопочущих у стола женщин, сильный спазм сжимал горло, и хотелось немедленно бежать в ванную, включать душ на полную мощность и мыться, мыться. Целый день лежать в пене, тереть тело губкой, чтобы уничтожить запах гари.

– Вечером тридцать первого я уже знал, что в столице всё скоро успокоится. Слишком мало оказалось желающих кардинально изменить страну. Когда глава правительства на глазах всего народа гибнет за свои убеждения, но не отступает, предвыборную агитацию можно уже не проводить. И Раджив с триумфом выиграл кампанию.

– Я всё понимаю, Чарли.

Вольф назвал его настоящим, родным именем, как делал, когда хотел подбодрить и утешить.

– По-моему, ты всё-таки очень устал и отчаялся. Будущее видится тебе в мрачном свете. Надо отдохнуть, например, в Трёх долинах или на Монблане. Ты – фанат горнолыжного спорта, им и займись.

– Я подумаю об этом, но позже. Пока не могу даже крепко заснуть ночью.

Линкс, который до этого стоял неподвижно, резко иовернулея на каблуках, прошёл несколько метров, с хрустом ступая по водорослям и ракушкам, остановился. Вольф, такой же высокий и длинноногий, быстро нагнал его.

– Ты знаешь, что я не сопля и многое в жизни видел. Но такое… Никогда. Пусть то, что я скажу, останется между нами. Мистер президент не поймёт ни меня, ни тебя. К нам станут относиться с подозрением. Чего доброго, за красных сочтут, раз мы смеем в чём-то сомневаться. Но я уже не сомневаюсь, а твёрдо уверен в правильности собственных выводов. Чудовищный Хэллоуин я отпраздновал в Пенджабе. Там, где полыхали подбитые из гранатомётов джипы и легковушки, головной и замыкающий бэтээры…

Линкс, увидев, что ветер немного ослабел, всё-таки закурил, пряча огонёк в лодке ладоней, жадно затянулся дымом.

– Я прекрасно вижу без очков, свободно читаю. Лучше, чем в молодости! Кальпана при нашей встрече в тюрьме что-то сделала с моими глазами. Помнишь, я рассказывал? Это было в семьдесят восьмом…

– Ты любишь её? – перебил Вольф. – Можешь не отвечать. Только больше никому не говори – чтобы жене не передали.

– Барби не такая дура, чтобы ревновать к мёртвой! – вскинулся Линкс, скрипнув зубами. – Да и любовь ли это, не могу понять. Раньше мне казалось, что я ненавижу эту женщину, любой ценой желаю сломать её и подчинить. Когда понял, что это невозможно, решил просто уничтожить её. Чтобы не оставалось на земле свидетеля, да что там, творца моего позора…

– Учёные считают, что любовь и ненависть гнездятся в одних и тех же трёх областях головного мозга, – заметил Вольф. – Зоны приходят в возбуждение, когда люди переживают именно эти чувства. Иррациональные по своей природе, слепые и всесокрушающие, они могут и возвышать до небес, и низвергать в ад…

– Значит, моё место в аду.

Линкс потушил окурок, но не швырнул его на песок, а аккуратно спрятал в пластиковый стаканчик, который достал из кармана куртки.

– Кальпана ведь уцелела в том бою! Невероятно, но факт. Хотя плотность огня была очень высокой. Её муж и секретарь погибли. Сумита нашли с автоматом в руках. Ему пробило голову. Тело Джиотти сгорело, и потому никто не знает, куда вошла роковая пуля. Должно быть, Кальпана действительно была заговорённой. А засада оказалась столь результативной из-за утечки информации. Кто-то у кхальсов работал в окружении Джиотти. Поступило предупреждение, что они поедут в это время по такой-то дороге… Радиосигналами кхальсы взорвали мины под кортежем, и несколькими залпами вывели из строя пулемёты. Кто-то из свиты генерала Джиотти погиб сразу, кого-то ранили, как Сумита. В кромешной темноте, при отблесках пожаров трудно было что-то различить. Помню только трассеры, вспышки, щёлканье выстрелов, грохот разрывов. В охране генерала были не только сикхи, но и индусы. Все показали себя героями. Те, кто сделал засаду, кричали своим: «Сдавайтесь, братья, возвращайтесь к нам! Кхалистан свободен!» В ту ночь действительно можно было так подумать, потому что вся Индия билась в конвульсиях. Индусы громили сикхов. Те, где могли, отвечали. Присоединились и другие общины – каждая со своей болью. Ночь на первое ноября имела все шансы стать второй Варфоломеевской и разнести страну вдребезги. Такой степени ожесточения раньше там не бывало. Ненависть, горе, торжество, страх – всё смешалось в дикий энергетический коктейль. А на место засады примчался ещё один отряд – Харбаджана Сингха, боевики из фанатичного ордена нихангов. Они тут же бросились расправляться с ранеными. К тому времени мы знали только, что генерал Джиотти или убит, или тяжело ранен, а из сопровождающих его лиц не уцелел никто. Бой длился около часа, но подмога к попавшим в засаду не приходила. Вертолёты ночью слепы, а на дорогах колонны могли в любой момент подвергнуться точно такому же нападению. «Они отказываются сдаваться и кончают с собой! – доложил Харбаджан другому командиру, Бхагату. – Нам нужно добыть труп Джиотти, чтобы убедиться в его смерти. Но ведьма, которая находится в подбитом автомобиле вместе с ним, не хочет выходить и отдавать останки. Что будем делать, брат? Джиотти нужен нам хоть живым, хоть мёртвым». «У нас больше нет времени, надо уходить, – ответил Бхагат, двухметровый детина с длинной чёрной бородой, по слухам, родственник самого Бхиндранвале. – Но без Джиотти мы не можем вернуться. Тело отступника необходимо предать поруганию. Пока был жив, он стрелял по своим братьям, защищая гиен-индусов. Поэтому нужно заставить ведьму отдать тело, а после её тоже прикончить. Но, чтобы усыпить бдительность, посулим ей жизнь…» «А если она не отдаст тело мужа?» – спросил Харбаджан. «Пригрозим сжечь из огнемёта машину вместе со всеми, кто находится внутри», – тотчас же отозвался Бхагат. Я слышал этот диалог на пенджаби и почти всё понял. Вероятно, сикхи этого не ожидали, но и возражать мне не осмелились. «Сардарджи, – сказал я им обоим, – у меня есть план. Я прошу передать Кальпану Бхандари мне, когда тело её мужа будет в ваших руках. Я знаком с ней и, возможно, сумею договориться». Они, посовещавшись, неохотно согласились. Грохот боя слышался уже совсем близко, и в любой момент могли подоспеть правительственные войска. Между разбросанных на дороге тел тех, кто сопровождал Кальпану и Джиотти в этой поездке, бродили кхальсы, проверяли, не выжил ли кто, чтобы добить или забрать с собой. Разочарованно пинали трупы и продолжали искать дальше, не забывая сделать контрольный выстрел. «Пусть кто-нибудь крикнет ей фразу: «Друг здесь, в шести шагах!» И если она отзовётся, скажите, что ей ничто не грозит. Раз генерал убит, ей некому хранить верность». Один из кхальсов отправился выполнять мою просьбу. Несмотря на очевидную опасность быть убитым, ведь среди сгоревших машин могли находиться и укрывшиеся охранники Джиотти Сингха, я проследовал за ним. Развороченный выстрелами из гранатомёта бронированный автомобиль почему-то не загорелся. Возможно, пламя успели сбить ещё в начале боя. Рядом лежали люди в тюрбанах – они были мертвы. Кто это, нападавшие или оборонявшиеся я не понял. Остановившись в двадцати шагах от автомобиля, в котором находилась Кальпана, сикх крикнул на хинди мою фразу. Потом, но моему предложению, повторил её за мной по-английски. После этого мы все услышали женский голос, доносящийся будто бы из-под земли: «Я не отдам мужа на поругание. Он умер с честью». «Сколько всего вас внутри?» – повторил сикх за мной новую фразу. «Живая я одна», – ответила Кальпана так же спокойно. Безусловно, она помнила наш уговор насчёт фраз, содержащих слова «шесть» и «друг». К тому же вряд ли сами кхальсы начали бы говорить с ней по-английски. «Почему вы не можете отнять труп у женщины силой?» – спросил я Бхагата. «Она грозит взорвать автомобиль. Мы не можем рисковать, людьми», – ответил он. «Кальпана-джи, условием вашего освобождения будет только полное подчинение! – крикнул уже я сам, чтобы она не сомневалась ни в чём. – Это я, Линкс, говорю с вами». «Узнаю друга, – ответила она, ничуть не удивившись. – Я ждала этой встречи». «Тогда не поступайте опрометчиво, – продолжал я, делая после каждого слова один шаг к обгорелому автомобилю. – Вы ранены?» «Нет». «Тогда сейчас дадите мне руку, и я выведу вас на дорогу, а после доставлю в безопасное место. Но тело генерала останется там, где оно есть сейчас. В противном случае вас сожгут из огнемёта». В тот момент я думал, что если она согласится поехать со мной, я возьму реванш за своё поражение. Не тем, что совершил в Дели, а именно здесь, сейчас, заставив Кальпану принять мою милость и тем самым морально убить себя. «Вам всё понятно?» – спросил я. «Да, всё», – отозвалась она ещё тише. «Вы принимаете условия?» «Нет». «Это окончательный ответ?» – Я боролся с желанием лично прикончить её, чтобы хоть этим утешить уязвлённое самолюбие. «Да. Мы сгорим вместе – так мне суждено». «Кончайте, они уже близко!» – крикнул мне Бхагат Сингх. Его люди окружили автомобиль, держа наперевес гранатомёты. У одного из них я заметил в руках огнемёт. Кхальсы считали, что только таким образом можно уничтожить ведьму – больше её ничто не возьмёт. В тот момент я не видел лица Кальпаны, но мне чудилось, что я смотрю ей в глаза. Я ещё раз крикнул что-то, но она не ответила. Тянуть дальше было опасно. В первую очередь потому, что на помощь Джиотти направили какие-то части, и они могли в любой момент наткнуться на нас. Опрометчивость генерала, рискнувшего вместе с супругой и в такое время, да ещё поздно вечером, поехать в дальнее село, имела объяснение. Там начались столкновения, и утром от села могло остаться одно пепелище. Кальпана хотела остановить людей, нейтрализовать зачинщиков, но не доехала до места… Я махнул рукой, не знаю, отчего. Но кхальсы поняли этот жест как приказ стрелять. Сначала ударили гранатомёты, потом обломки автомобиля залило пламя, показавшееся мне жидким. Я думал, что сейчас услышу вопль, но было очень тихо; лишь шипел огонь. Посмотрев на часы, я увидел, что до полуночи осталось две минуты. И я начал молиться, хотя давно уже не верил в Бога. Мне нужно было мысленно произносить вечные и облегчающие слова, чтобы не сойти с ума прямо там, на пенджабской дороге. Кальпана Бхандари мерещилась мне все те дни, что я находился в Пакистане у генерала Зия. И после, когда возвращался через Азию и Европу. Она обещала воскреснуть в моём сердце, но даже не умирала для меня. Когда полыхал этот ужасный костёр на обочине, я понял: южное направление бесповоротно потеряно для нас. В Индии, да и вообще в азиатских странах люди боятся позора, но не боятся смерти. Во много раз легче работать с теми, кто безразличен к позору, но одновременно страстно желает жить и жрать…

– Ты говорил, что эта женщина умела предсказывать будущее, – неожиданно вспомнил Вольф.

Они с Линксом шли рядом, в ногу, плечом к плечу, и думали об одном и том же.

– Как ей это удавалось?

– Я интересовался ещё в тюрьме «Тихар». Она ответила, что в голове возникают фразы, смысл которых зачастую не понятен. И я, признаться, тоже в тупике. «Нынешние ваши противники на поверку окажутся бумажными тиграми, а те, кого вы считаете своими слугами, подарят вам тяжкие минуты позора. Минут этих будет так много, что они сложатся в часы, в дни, в месяцы, в годы. Ваша калиюга впереди…»

– Странно, – пробормотал Вольф. – Если первую часть пророчества я ещё могу расшифровать, то вторую не понимаю вовсе. О'кей, у нас ещё есть время для разгадки. Но как быть с «Компасом», Чарли?

Океан ещё бушевал, но небо над поместьем расчистилось, стало светло-синим. На нем заиграли переливающиеся, словно умытые снегом светила. Линкс отыскал глазами ковш Малой Медведицы, и самую яркую, Полярную звезду, на хинди – Дхрува. Подумал, что Кальпана теперь сама стала этой звездой и тяжело вздохнул. Потом вгляделся вдаль и вспомнил, какой тихой, величавой бывает эта бескрайняя вода. Особенно по утрам, когда вдали можно разглядеть длинную песчаную косу, сейчас залитую волнами. Часто, ночуя у Вольфа и выходя на утреннюю пробежку, Линкс наблюдал, как громадное красное солнце поднимается из океана, и слышал оглушительный, восторженный гомон птиц.

Линкс знал, что Вольф думает сейчас об Аллене Даллесе – человеке, чьё имя было для них паролем, а слово – законом. Они втроём встречались, спорили, ссорились, мирились, а после вновь принимались дискутировать. Вольфу и Линксу сейчас остро не хватало учителя, чьё дело они продолжали. И всё же не было даже тени сомнения в том, что старина Аллен одобрил бы их нынешнее решение.

Каждый из них вспоминал о прожитой жизни, и сожалел, что не может сейчас проникнуть в грядущее. Вслух Линкс ещё не ответил на вопрос Вольфа, но тот уже знал, какими будут выводы. Теперь следовало доказывать свою правоту очень многим, включая президента. А после долго, невыразимо долго, кропотливо и вдумчиво работать.

«Компас» указал им верный путь, уходящий, как тогда казалось, за горизонт – в другой мир, в иное тысячелетие. Даже в самом сладком сне не привиделось бы этим фанатичным рыцарям плаща и кинжала, что уже через, семь лет мир станет друтнм, и путь закончится, едва начавшись…

Два человека стояли на берегу и смотрели в небо, где медленно поворачивался звёздный ковш. Их силуэты чеканно темнели у обрыва, освещенные слабым сиянием узкого молодого месяца.

Они смотрели на север.