Глава 31

21 сентября (день)

– «Нет большего несчастья для семьи, чем смерть её младшего члена», – сказал дядя, ни к кому, собственно, не обращаясь.

Трудно было себе представить, что началась не только календарная, но и астрономическая осень. «Бабье лето» в Москве удалось на славу – уже нажарило двадцать пять градусов. Все мои мысли были сейчас о купании и о пляже.

Но они не могли воплотиться в реальность по двум причинам. Во-первых, все деревья вокруг полыхали «золотом и багрянцем». Во-вторых, с таким брюхом нормальные женщины на пляж не ходят – даже летом. Оставалось сидеть в кресле перед коттеджем «Монреаль», где принимал нас Старик, и вести степенную беседу.

Деревянный дом, скорее всего, был казённым. В жизни Ерухимович предпочитал более богатые дачи. Да и на мебели я заметила инвентарные номера. Но теперь Геннадий Григорьевич стал ещё осторожнее. Он старательно, как лиса, заметал хвостом следы.

Впервые за прошедшие полгода мы смогли собраться прежней компанией. Теперь уже можно было смело подводить итоги. Из тех, кто был в доме Вячеслава Воронова последним февральским днём, мы не досчитались двоих – самого хозяина и Михона. Пожилой человек умер мирно. Молодой стал мучеником.

В Институте скорой помощи выяснилось, что у меня, кроме тяжелого сотрясения мозга, переломы рёбер и пальцев рук. О прочих травмах «мягких тканей» нечего было и говорить. А уж когда врачи узнали, что я на пятом месяце, тут же собрались на консилиум. А потом в мою палату то и дело заглядывали профессора и студенты. Всем хотелось взглянуть на женщину, которая при таких обстоятельствах не выкинула.

В конце июня и в начале июля, когда я вообще не вставала с постели, Питер накрыл тополиный пух. Он забивал человеческие носы и рты, а также кондиционеры в офисах и магазинах. Дрон жаловался, что страдают даже автомобильные двигатели. Ему, например, забило фильтры. Кроме того, пух застрял в радиаторе. Двигатель перегрелся, и «тачка» едва не вспыхнула.

А ездить Дрону приходилось много. Вовсю шло расследование трагедии в «сыроварне». «Опель-Астра» пострадал в тот момент, когда Дрон ехал с Южного кладбища, от свежей могилы Михона, к себе на Гражданку. А вот я не смогла проводить братишку – лежала без сознания, в реанимации – из-за травмы головы.

– Вы разве не знаете, что около радиатора надо растягивать антимоскитную сетку? – удивилась я. – Тогда в двигатель не попадёт ни пух, ни мошкара.

– Да у вас тополя какие-то ненормальные! – оправдывался Дрон. – Мало того, что ветки не уходят вверх, а торчат во все стороны, так ещё и замусорили весь город. Я ведь до этого в Ленинграде всего два раза был. И то зимой, по путёвке. А в Петербурге – вообще никогда. Нет, наши тополя другие. Стройные, как кипарисы. А в Москве разные есть…

Дрон откровенно ностальгировал, и я ничем не могла ему помочь. Мы оба болтали о чём угодно, только не о работе. И, тем более, не о Михоне. Врачи мне категорически это запретили, чтобы не портить нервы. И консерватор Дрон неукоснительно их слушался, считая всех учёных людей полубогами.

Это было странное время, наполненное печалью и мистикой. В июле дважды случилось полнолуние, что бывает очень редко. Почему-то такое явление называли «Голубой Луной», и это звучало не очень прилично. Второго числа я лежала пластом, и потому ничего не видела. А вот тридцать первого как раз была дома, на верхнем этаже небоскрёба. И там насладилась чудом сполна. Самое интересное, что Луна действительно казалась голубоватой и более крупной, чем обычно.

После выписки из клиники я жила в своё удовольствие. Шарилась в соцсетях, инстаграмилась. Конечно, ничего серьёзного не затрагивала – просто трепалась. Ради ребёнка старалась жить на позитиве, но это не всегда удавалось. Как только гас экран компьютера, меня обступали тени. Особенно часто являлся Михон.

Его невеста Эвелина продала оба своих свадебных платья – от Юдашкина и из ателье «Эдем». Деньги решила вложить в будущий памятник. Из-за этого она не порывала связей с несостоявшимся свёкром, хоть и винила его в смерти Михона. Более того, Эвелина дядю просто ненавидела, но особенно доставалось почему-то мне. Её счастье разбилось вдребезги, а я вот выкрутилась, да ещё скоро рожу.

Влад пока долечивался в Белоруссии, у родителей. Он выписался из больницы месяц назад и совсем недавно перестал носить специальный воротник. В сыроварне Дато зафиксировал ему шею подвернувшейся по руку картонкой. Меня жена дяди Евгения оставила жить на Рублёвке, лично возила по врачам. И я понимала, почему она так внимательна. Лишившись единственного кровного сына, генерал ждал драгоценный подарок от меня. И потому, наверное, ещё держался.

Зато мне, признаться, уже надоело существовать под надзором дуэний. Освободиться мне светило только в ноябре. Чтобы я не кидалась на стены от скуки не вредила здоровью моего красавчика Постума, Евгения пригласила погостить Инессу Шейхтдинову. Писательница согласилась – ведь в «дворянском гнезде» она не жила никогда. И теперь каждый день поражалась тому, насколько скромен быт американцев – даже богачей. По крайней мере, ничего подобного она за океаном не встречала.

Уже три недели мы вместе писали мой роман. Инесса предоставила мне полную свободу. Помогала лишь изредка – когда я уж слишком явно демонстрировала свою серость. А за те каракули, что я предоставила ей на суд изначально, стыдно было даже во сне. Наверное, мне надо учиться. Только вот не знаю, где именно. Боюсь, что всё брошу – хотя бы из-за ребёнка. А деньги, причём не мои, будут уже истрачены. На бюджетное место я не претендовала и потому рассматривала только платное.

Между прочим, Ерухимович тоже лежал в «Кремлёвке» месяца два. Теперь он смотрел на меня иначе. Раньше его взгляд был покровительственно-насмешливым. После истории на сыроварне он радикально изменил своё мнение о современной молодёжи. И признал, что ещё не оскудела героями земля российская.

Сейчас мы сидели на плетеных креслах, за таким же столом, под бежевым тентом от солнца. Над туями порхали бабочки – капустницы и лимонницы. Разомлев от осеннего солнышка, я чувствовала себя дыней на бахче, и лишь изредка прислушивалась к гудению мужских голосов.

Мои сотрапезники обсуждали дела на Крымской устричной ферме Святослава Задоя – старшего зятя Петренко. Кажется, тот никак не мог достать «посадочный материал» нужного качества, потому что поставщик перестал торговать с Крымом. Задоя очень из-за этого переживал. И дошёл до того, что вдрызг разругался с женой. Наверное, теперь ему нелегко жилось на полуострове из-за «неправильных» родственников.

Потом Старик почему-то вспомнил Конгресс ландшафтных архитекторов, который проходил аж в июне. Тогда на Дворцовой площади разбили газоны и посадили деревья. Погода стояла прохладная, но сухая. Старик очень хотел своими глазами увидеть это чудо, но не смог – плохо себя почувствовал. И я, помнится. Специально фоткала для него всё это, приезжая на троллейбусе из хостела, а потом пересылала в Москву.

Над нашим столом гудели разбуженные неурочной жарой пчёла и шмели. Но я их совсем не боялась; улыбалась и думала о будущем. С мыслей о собственной книге и образовании я плавно перешла к предстоящей свадьбе Лёльки Озирской и Андрея Новодрана. Они сошлись, пока я лежала в больнице. Кстати, очень удивили нас всех, и особенно дядю.

Молодые же купались в своём счастье и откровенно плевали на пересуды. Мучило их только то, что Андрей Озирский не сможет вживую увидеть своего тёзку и зятя. Его не впускали в Россию, а Дрона отсюда не выпускали. Вернее, наш шеф до сих пор не легализовался. И, значит, не мог даже близко подходить к пограничникам, чтобы не нарваться не неприятности.

Решили гулять в Белоруссии, в Мирском замке. Роман Григорьевич Брагин обещал всё устроить в лучшем виде. Он постоянно помнил о том, что Дрон и Лёлька спасли Влада. Потерю ещё одного сына они с Анастасией не пережили бы.

– «Нас бьют, а мы летаем – от боли всё выше!» – распевала теперь моя названная сестра, преданно глядя в глаза Дрону.

А тот, похоже, ещё не верил своему счастью. Он признавался мне, что боится проснуться и понять – ничего не было, кругом мрак. Этого же страшилась и я, открывая глаза в больнице. Мне чудилось, что на стенах, в воздухе ещё проступают образы «свояков», Анатола, Платона Куценко. Палача поймали в собачьем вольере, где он пытался скрыться. Начальник охраны хотел уйти через лес, но был схвачен спецназом.

Владу Брагину ещё предстояла ортопедическая операция в финском центре «ORTON». После окончательного выздоровления Владушка собирался получить профессию ландшафтного дизайнера – Старик соблазнил его окончательно. Ведь человек, единожды заглянувший в глаза Костлявой, должен особенно ценить жизнь и красоту. Влад же не понимал, как сам не дошёл до этого раньше.

Пока он лежал то в одной, то в другой клинике, сочинял цветочную композицию – для меня. И собирался назвать её моим именем. Сказал, что именно это занятие помогло ему выжить и встать на ноги. Но говорил мой дорогой друг ещё очень тихо – сказывались травмы, нанесённые гарротой.

– Это будет композиция из лилейников, тюльпанов и нарциссов. Да, ещё добавлю крокусы и гиацинты. Но главное там – сочетание лилий и хвойных. Если хвоя будет тёмной, то подойдут лилейники жёлто-оранжевых расцветок. На фоне салатовой или золотистой хвои лучше смотрятся тёмные цветы. Есть и третий вариант. В этом случае тёмные и лилейники, и хвоя. Это очень мрачно, пусть и завораживает. Я уже прикинул на компе – получается классно. Жаль, что мы пропустили этот сезон. Но ничего, сделаем в следующем. Будешь мимо цветов и ёлок с колясочкой гулять…

– Спасибо, Владушка! – не удержалась я. – Спасибо, родной! Дай, я тебя поцелую…

Влад замер, затаил дыхание. Наверное, вспоминая о той каморке на ферме, о Лёльке и Дроне, он ожидал от меня самых главных слов. Но я никак не могла их произнести, и потому выбрала другие.

– Давай, Владушка, парой работать. Дизайнером стану я, а ты – архитектором. А сейчас давай составим тёмную композицию – Михону на могилу…

И пожалела об этом, потому что синие глаза Влада быстро наполнились слезами. А там, в плену у бандитов, с гарротой на шее, он не плакал. И потому я ощутила невероятное облегчение, когда Влад сообщил, что уезжает на месяц в Белоруссию.

Сейчас Старик, дядюшка и Петренко горячо обсуждали закон о дактилоскопии при получении шенгенской визы, при которой пальцы не катают, а снимают на сканер. Потом все трое сошлись на том, что чеканиться в Соцсетях деткам ещё рано. Перетёрли и решение Максима Ерухимовича заменить цвет своего автомобиля на «занзибар».

Петренко сетовал на то, что муж старшей дочери Галины после ссор не разрешает вывозить внуков за границу. И этим вынуждает супругу поступать так, как надо ему. А разводиться и лишать его прав Ганка не хочет. Говорит: «Вообще-то он хороший, только с тараканами в башке…»

– Вот-вот, всегда с этого начинается! – тоном вещего кудесника провозгласил Старик. – А потом – убийство или исчезновение без вести. Прости, тёзка, но гнать его должна твоя Галька – ссаными тряпками. Только детям нервы треплет…

– Да я и сам знаю, – вздохнул Геннадий Иванович. – Понимаю, что не дело это. А что я могу? Они же взрослые люди. Наверное, раньше много воли давал.

– А вот я, наоборот, жалею, что Михона строжил, – тихо сказал дядя. Вот уже почти три месяца он говорит так – медленно, обдумывая каждое слово. – Пискнуть ему не разрешал. Сразу орал: «Какой ты мужик после этого?!» И чего добился? Новой могилы на Южном кладбище?

– Героя ты воспитал, Всеволод, героя! – заспорил Старик. – Скажешь, что мне легко рассуждать? Нет, мне очень трудно. В первую очередь, потому, что, с точки зрения формалиста, его подвиг считается просто «криминальной петлёй». Твой сын, будучи жертвой преступления, совершил в ответ противозаконное действие – убил одного из бандитов. Но, как известно, совесть бывает чистой только тогда, когда она не была в употреблении. То же самое относится и к Владу Брагину. Лучше ему пока из Белоруссии не возвращаться. В ВМА чудо сделали – спасли его, выходили. Не успел Сердюков разогнать военных медиков, а ведь хотел…

– Да, а где сейчас тот врач, Асхабадзе? Тот, который свояков-то прикончил? – оживился Петренко.

– Сидит! – махнул рукой Грачёв. – По статье за убийство двух и более человек. Мы с Богданом, Халецким и прочими сотрудниками все пороги обили. Никакой реакции. Говорят, даже о превышении необходимой обороны речь не идёт. Свояки ведь ни на кого не нападали. Есть версия, что врач специально пристрелил главарей – чтобы молчали. Полный абсурд, клевета в чистом виде. А вы, говорят, складываете килограммы с метрами и длинное с зелёным. И верите бандиту, который просто захотел выскочить.

– Да что ты говоришь?! – Петренко стащил очки и беспомощно заморгал глазами. – Этот доктор двух человек спас, в том числе беременную женщину. Помог схрон этот взять практически без потерь. Ведь ни один бандит не ушёл! А теперь человек сидит. Хуже получилось только с Михоном…

Услышав дорогое имя, генерал спрятал постаревшее лицо в лодке ладоней. Жаркий ветер трепал его седую шевелюру.

– Троих ведь, троих я схоронил – отца, брата, сына. И у всех было одно имя. Сегодня ведь день памяти Архангела Михаила. Именины у всех троих. На иконах Архангел изображён со щитом и огненным мечом, так как возглавляет борьбу со злом. Он строго карает несправедливость и коррупцию. Не одобряет стремление к власти для удовлетворения гордыни. Такими и были все мои родственники. Помянем их позже, по обычаю – когда Марьяна сможет выпить с нами…

Я испугалась дядиных глаз. Раньше яркие, чёрные, блестящие, как у меня, теперь они походили на старые остывшие угли.

– Марьяна, только на тебя надежда! Верни мне Мишку, умоляю. Страшно такую дань платить, непонятно за что. Ведь на меня многие смотрят, как на врага. Вроде как жалеют, что план свояков не удался, и не получилось меня сожрать. Зачем мне это? Сидел бы спокойно, на свадьбе сына гулял. А теперь опять в трауре…

– Очень влиятельным людям наступили мы на хвост, – задумчиво сказал Ерухимович. Понятно, что у свояков была крепкая крыша – как у их гуру Аргента в своё время. И если бы не Давид Асхабадзе, не сидели бы мы тут с вами. И ребятам спасибо – Михону, Владу, Марьяне. Свояки надеялись на лёгкую прогулку, а увязли в трясине. Молодёжь наша собой стариков прикрыла. Дай они слабину – и полетело бы дерьмо лопатами на вентилятор! Закат свояков был ярким – ничего не скажешь. Но теперь даже бригада лучших лоеров не вытащит тех, кто выжил. При таких обстоятельствах они попались, что и доказывать ничего не надо. А разбежались бы – и ищи ветра в поле!

– Слишком ставки были высокие, – подтвердил Петренко. – Но и улов того стоил. Целых три богатыря – Металлург, Улан, Финансист! Да ещё Глинникова взяли в ресторане «Ангелина». Кстати, его ЧОПовцы участвовали в захвате на вечеринке Евгения Озирского, в Горьковском. Так что эту фирму можно со спокойной совестью налысо выбрить. Разогнать, то есть. А как виртуозно сработал Подводник! Да он просто «зажёг» в ту ночь. На раз-два «братков» расколол. Про эту его химию даже Дрон ничего не знал. Взял бандюков, в натуре, на зефхер! Говорят, они сияли от счастья, попав в изолятор. И такой кадр пропадает! Я говорил с Русланом, просил пойти на место Дрона. Отказался. Говорит, что подчиняться больше никому и никогда не будет. Хочет остаться свободным. Сделал дело – и уплыл в неведомые глубины. Это же бриллиант настоящий, один из миллиона…

– Вот его и выперли с флота, – закончил Грачёв. – Он, как истинный чеченец, прекрасно воюет, но совершенно не терпит муштры. И на любви к Родине бизнес не делает, не орёт про это на каждом углу. Об одном я Руслана просил – никуда не исчезать, помогать по возможности. Обещал. А он слово держать умеет…

Я понемногу щипала рубиновый римский виноград – очень крупный и сладкий. Его вывели в Японии. Виноград был самым дорогим в мире; и сюда попал неведомыми путями. Наверное, опять постаралась Евгения Грачёва. Ей всё время кажется, что мне не хватает витаминов.

Сейчас мы уже перешли к десерту. Только что подали гигантский сахарный арбуз. Впереди были ещё чай и куча сладостей. Старик анонсировал пирог с творожной начинкой, яблоками и лимоном. Кроме того, в программе значились штрудель «Венский», ещё один пирог под названием «Иванна» и треугольники «Везунчики».

Ожидалось также странное блюдо «Северное сияние», которое больше походило на коктейль с овсяным печеньем и со сливками. Кушанья готовили дома, а не привозили из ресторана. Использовали очень редкие рецепты – это Старик подчеркнул особо.

Закуски и горячее тоже сильно удивили. Лично я, например, никогда такого не ела. Белорусская рыбка с зеленью, сызранская курица с орехами, ставропольская свинина с шампиньонами вызвали у меня живейшее любопытство. Поскольку я всегда предпочитала остренькое, то оценила рыбу по-мексикански.

Старик радовался, что у него до сих пор нет диабета, как у родного отца. И потому он мог есть всё, что захочет. Ну, или почти всё.

– Вот, сказали, для почек полезно. Приходиться следить. Там у меня «бомба» заложена. Подложил мне батя. – Старик аккуратно ел арбуз, собирая семечки на салфетку. – А мать моя была здоровая. Она сто лет, наверное, прожила бы. Её лучшая подруга скончалась в девяносто пять. Так ведь она воевать не пошла. Работала на заводе в Ярославле. Родитель-то мой, царствие небесное, высокий, сильный с виду был. А оказался гнилой. Не его вина, конечно. И сделал для меня очень много. Где б я так жил?

Ерухимович с откровенной гордостью обозревал свои нынешние владения. Или не свои – какая разница! Действительно, его семья устроилась неплохо.

– Другой бы, при его-то возможностях, дал бы Гершелю пинка под зад. А батя так душевно его принял! «На заре туманной юности всей душой любил он милую!» – неожиданно пропел Старик своим неповторимым сорванным голосом. – Гершель понял, что да, любил. Не просто так сошёлся, пока жена на сносях ходила и после родов поправлялась. Попросил рассказать, как Зоя погибла. Даже прослезился, очки протёр. Обещал мне помогать – по возможности. Он ведь о партизанах не понаслышке знал. Многих девчонок они потеряли. Гершель тоже мог вспомнить немало. Засиделись они – все лимиты выбрали. Отец мой несколько встреч перенёс на другое время, чтобы с Гершелем подольше побыть. Это, конечно, как сейчас говорят, «не для широких ушей»…

Судя по всему, здешний садовник был большим оригиналом. Старик рассказал, что летом он выращивал в старых чемоданах лук, петрушку, пряные травы. Когда же на объект наведывалось начальство, чемоданы собирались и прятались – во избежание скандала. Рядом со мной стоял керамический вазон. Там серебристая дихондра соседствовала с яркими георгинами. Тёплая осень сделала это возможным.

Для посадки суккулентов садовник выбрал камни и сделал в них углубления. Этот выдумщик использовал буквально любую авоську для создания кашпо и декорирования стены. Всё лето из них свисали петунии, фуксии, настурции, бегонии, бальзамины. В саду до сих пор пахло мятой и мелиссой. Были грядки с декоративным перцем, клумбы с календулой и бархатцами. Рамы окон обвивали комнатные цветы – хлорофитумы, плющи, традесканции.

Контейнеры из бетона, глины, пластика, дерева и металла украшали сад едва ли не больше, чем сами растения. Даже в старых тачках, лейках, кадках, тазах, а также и в резиновых сапогах этот фантазёр размещал свои композиции. И, как уверял Ерухимович, нигде не учился.

Геннадий Григорьевич приехал сюда после больницы. Целые дни проводил в шезлонге, любуясь оригинальными произведениями искусства. Как я поняла, после наших приключений у Старика случился микроинфаркт. И только окружающая красота помогла ему вернуться к жизни.

21 сентября (ранний вечер).

– Самое интересное, что попутно раскрыли ещё десятка два «глухарей», – говорил между тем Грачёв. – В том числе и такие, у которых сто лет назад истёк срок давности.

– Ты имеешь в виду убийство Олимпиады Бабенко? – уточнил Старик. – Как говорила Агата Кристи: «У старых грехов длинные тени». Финансист ведь с этого начинал?

– Там вообще всё просто, как дачный умывальник. Поругался с девушкой, ударил её ножом. Потом схватил ребёнка и сбежал. На электричке уехал в Тверскую область. Вышел на глухой станции и подкинул младенца на крыльцо какой-то избы. И той же ночью, на собаках, добрался до Питера. Олимпиаду ведь нашли не сразу. Тогда они с Андрейкой жили одни. Пока соседи среагировали, пока милиция приехала, прошло много времени. И Матвиенко спокойно улетел из Питера к себе на родину. Все документы у него были в порядке. Ориентировку ещё не рассылали. А поскольку в первый раз свезло, его на новые подвиги потянуло. Это вообще головизна! – признался мой дядя. – Его бы способности – да в мирных целях… Великий комбинатор, и только.

– Ты, я вижу, время зря не терял, – одобрил Старик. – И чем прославился этот гений?

– Он создал массу схем отъёма денег у населения. Остап Бендер отдыхает! Небольшие экспресс-кредиты приносят огромные доходы – и банкирам, и коллекторам. А идея принадлежала Финансисту. По крайней мере, он был одним из соавторов. Из-за этих микрозаймов должников избивали, доводили до психушки, даже до смерти. И, самое главное, прицепиться не к чему. Всё по закону. Просто условия займов набраны мелким шрифтом…

– Да уж, с нашим населением долго париться не надо. Говносрач полный. – Старик откусил кусок пирога. – Взрослые люди, а считать не умеют. Им говорят прямо – даём под полтора-два процента в день. В ДЕНЬ! Нет хотя бы на тридцать это умножить, а потом – ещё на двенадцать! Калькуляторы в телефонах у всех есть. Нет, думают «о своём», смотрят в пустоту, подмахивают договор не глядя. Хоть бы разок технику применили по делу. Вот и получается, что берут пять тысяч, а через два месяца должны уже тридцать пять! Там и работают-то уголовники с битами из девяностых годов. В солидных банках не так. Хотя, конечно, кровь тоже могут попортить. Постоянно звонят домой, стыдят, угрожают. Очень часто не туда и не тем гражданам…

– Вот-вот! – подхватил Грачёв. – А потом люди Финансиста сами и улаживали такие дела. Запуганные должники хватались за эту возможность, как утопающий – за соломинку. Кому охота детям своим долги оставлять? Ситуации как-то разруливались. Те коллекторы, что брили заёмщиков наголо, ретировались. Тут уж им самим приходилось думать о здоровье. И одуревший от счастья должник вдруг понимал, что завяз ещё глубже. «Мы же за вас заплатили с процентами, избавили от страшной смерти, от увечья, от полного разорения! А порядочные люди должны помнить добро. Поэтому перепишите на нас своё имущество и спите спокойно. Тогда вас гарантированно никто не тронет…»

– Оксана, когда слушала, только давалась, – добавил Петренко, тщательно протирая фланелькой очки. – Они с сестрой, да и весь посёлок в Донбассе, Кольку Матвиенко вообще дурачком считали. Он, кроме голубей, и не интересовался ничем. Всё верно, гении часто похожи на блаженных.

– Узнав о гибели свояков, Финансист стал разговорчивее. – Генерал опять прижал ладонь к левой щеке, стараясь унять тик. – Поняв, что секретная операция «Компромат» потерпела фиаско, он решил, скажем так, откупиться. И продемонстрирован свой дом на Новой Риге. Там все стены оказались двойные, а полы – тройные. Схрон вмещал куда больше того, что обнаружили под сыроварней. Валюта на миллионы баксов, десятки тысяч евро – раз. Кредитные карты «VISA GOLD» – штук пятнадцать. И все с громадными суммами. Рублей тысяч на девятьсот, а то и больше. Именной пистолет с позолоченным курком – презент от борцов за свободу Донбасса. К нему – фирменные патроны. А также другие боеприпасы для стрелкового оружия. Пистолеты – «макаровы», «беретты», «вальтеры», «ижики» – общим количеством тридцать единиц. Это – кроме суперновых арсеналов, изъятых в сыроварне.

– Всеволод, ты, вроде, про кокос говорил, – вспомнил Петренко. – Целая банка из-под растворимого кофе…

– Ну, куда же без этого? – пожал плечами дядя. – На ясную голову такие дела не делаются. В том же сейфе находились целые связки ключей от иномарок. Комплектов сорок, не меньше. А под хозблоком у Финансиста обнаружились форменные «сокровища Агры». Вернее, Микола сам всё это выдал. Когда узнал, что сделали с Михоном, испугался до поноса, уши прижал. Понял, что теперь я его не помилую. Больше не паясничал, как на первом допросе. Наоборот, говорил, говорил – даже записывать за ним не успевали. Его адвокат вот такие шары вывалил. Мол, зачем Финансист свой срок с пола поднимает? Ведь у него на участке хранились пригоршни мужских и женских перстней с бриллиантами и прочими камешками, а также запонки и булавки. Всё из золота и платины. Серебра тоже много – в память от Аргенте. Кольца, броши, серьги, кулоны… У тех, кто описывал всё это великолепие, глаза разбежались. Говорят, нигде столько не видели. И все изделия – высшего качества…

– А шкафы-купе оказались под завязку набиты дорогими импортными костюмами, – вспомнил Петренко. – Итальянскими, австрийскими, французскими… И тоже от лучших кутюрье. И все – на размер Матвиенко. Вот он, скромняга наш! Двенадцать «яблочных» гаджетов – самого последнего поколения. Японская аппаратура для прослушивания и видеонаблюдения. «Жучки» или «клопы», проще говоря…

– В сыроварне они тоже были, – заметил дядя. – Сверх того, у Миколы изъяли шашку с золотой насечкой, дорогие охотничьи ружья и карабины. «Голдовые» цепи такой толщины, что хоть вёдра на них доставай из колодца. Выкидные ножи лучших фирм, коллекционные зажигалки. Наручные часы – «Брегет», «Вашерон Константин», «Патек Филипп» и другие. На «ходиках»-то эта публика вообще задвинута, как и бомонд…

– Да, неплохо было бы им вспомнить, что всё конечно. – Старик отрезал себе ещё кусок арбуза. Другой ломоть он заботливо положил на мою тарелку. – Ешь, Марьяна, тебе полезно. На витамины налегай обязательно. Я давно хочу взять их всех за тёплые места и посмотреть, что там…

– В местах? – фыркнула я.

– Нет, в карманах. Так кто мне даст? Всеволод, я не понял. Это общак или имущество одного Финансиста?

– Пока не совсем ясно, – признался дядя. – Микола сказал, что друзья хранили свои ценности у него – как в ячейках банка. Стало быть, доверяли. Хотя кто этого Миколу знает? Может, врёт. Он ведь тоже под топором ходит. Мафия бессмертна, к сожалению. Не стало свояков, так найдутся другие седоки на этот трон. Раз корни не вырваны, новая поросль пойдёт. Тут надо корчевать и корчевать, так ведь не позволят. Верно Геннадий Григорьевич сказал.

– Но хоть что-то с места сдвинулось? – с надеждой спросил Старик.

– Да, безусловно. Кстати, Финансист признал, что записку с компроматом на всех нас составлял тоже он. Текст очень достоверный и добротный. Зубареву с Улановыми такого в жизни не сочинить. Если бы Марьяна зачитала его на камеру, нам бы мало не показалось. Это была одна из лучших комбинаций Финансиста. Он называл свой план «Компромат» королевским. Признался, что плохо думал о наших ребятах. Был уверен, что в подвале под сыроварней они сомлеют от ужаса и скажут всё, как надо.

– Самое главное – уметь правильно подбирать людей, – менторским тоном заметил Старик. – Так вот, это мы умеем. А они гребут всех подряд, без науки. Да ни один человек даже сам про себя не знает – кто у его бабушки за печкой ночевал…

– Финансист сразу после ареста был в тонусе, – продолжал генерал Грачёв. – Надеялся, что его рванёт его «грязная бомба». Во время многочасового допроса, двадцать второго июня, он знал, что захватят и моего сына тоже. Знал, и втайне торжествовал надо мной. Я советовал Матвиенко начать сотрудничать со следствием. Он же был уверен, что Михон, Марьяна и Влад станут сотрудничать с ними. Я перехватил его горящий взгляд, но неверно интерпретировал это. К тому же, торопился в Москву, откуда мы с семьёй улетели в Сочи. А там – ливни, наводнения, даже смерчи.

– Да, я видел в новостях, – сочувственно взглянул на него Ерухимович. – У меня в палате роскошный телевизор был. Только о тебе и вспоминал. Знал, что ты там…

– Особенно пострадал Адлер. Люки все мусором забило, и улицы превратились в реки. Машины плавали, как лодки, и их сносило к морю. Хирота вышла из берегов. Только после этого включилась сирена ГО и ЧС. Сто раз можно было утонуть. Повезло, что наводнение произошло днём, а не ночью. Именно потому и не было жертв. Жители успели забежать на возвышенность, но шестьсот домов затопило. В том числе, уже в который раз, дом моего зятя. Это какое-то проклятье над ним! И в семьдесят четвёртом пострадали, и в восемьдесят третьем. Сейчас, перед Олимпиадой, получили жильё. Только устроились – и снова! Мне тоже пришлось заниматься спасательными работами – наряду с уголовным розыском и ОМОНом. А когда вернулся домой и рухнул без задних ног, заснул – вдруг Женька трясёт за плечо. Посреди ночи позвонил Дрон и сообщил о захвате в посёлке. Я долго не мог сообразить, что всё это – не страшный сон. Двое суток был на ногах и думал, что мозг просто вырубился. Когда говорил в шутку, что хочу всего и сразу, то не имел в виду неприятности…

– А я ещё удивился, что у тебя голос сорванный, – признался Петренко. – Когда ты вернулся в Питер?

– Двадцать девятого июня, ночью.

– О сыне знал уже? – тихо спросил Старик.

– Да, знал. Богдан сообщил ещё в воскресенье. Странно, но я не удивился. Давно чувствовал, что так будет. Может, не совсем в точности, но тень беды то и дело находила на горизонт. Да Михон и сам предполагал, что скоро погибнет. Может, ему нагадали, да он стеснялся признаться. Потому и торопился жениться. Ещё на Красную Горку хотел венчаться, после Пасхи, и до начала Петрова поста. Но закрутился и в Университете, и с нашими делами. У Эвелины тоже была запарка. Перенесли свадьбу на Спасы. Не успели… – Дядя медленно повернулся ко мне. – Не устала, Марьяна? Может, в дом зайдёшь, приляжешь?

– Ой, нет-нет, ни в коем случае! Тут ведь классно, на солнышке, с цветочками и с пчёлками. Будто и не бабье лето, а настоящее. Я так соскучилась взаперти, что трудно выразить словами…

– Ты родовой сертификат получила? – строго спросил дядя. Я вздрогнула – ведь он уже спрашивал об этом раз двадцать. Неужели повредился рассудком? Впрочем, есть отчего.

– Давно получила, не волнуйся! Всё будет о'кей. Парень со мной огни и воды прошёл. И зажило на мне всё, как на собаке.

– Не хвастайся, плюнь через плечо! – Дядя и раньше был суеверным, а после гибели сына стал каждый шаг сверять с приметами. – Швы-то на голове остались.

– Короче, если опять какой-нибудь пасквиль появится в прессе или в Сети, будем знать, откуда ноги растут, – удовлетворённо произнёс Старик. – Доказательства теперь имеем. Знаете, когда мы почти семь месяцев назад сидели в библиотеке у Вороновых, я даже не мечтал о таком успехе. А теперь, вроде, радоваться надо, но почему-то тревожно. Нервы, скорее всего, сдают. Вредно в мои годы волноваться. А со «скандинавскими палками» круги накручивать неохота. Я пока способен на большее. Интересную вещь удалось узнать. Эта записка с разоблачениями – не единственное, что готовили для нас противники. Они ещё раньше намечали и другую провокацию. Шить дела из материала заказчика – обычное их занятие. Осуществить постановку хотели чуть позже – в начале июля…

– Неужели?! – Дядя поднял на него свои потухшие глаза.

Я, уже в который раз, с ужасом заметила, что зрачки у него серые – как у мёртвого. Ему холодно даже в чёрном костюме, под жарким солнцем.

– Что же они планировали, интересно? Финансист ничего об этом не говорил.

– У меня есть другие источники. – На лице Старика появилось выражение стыдливого лукавства. – Налёт на дачу Озирских был мероприятием спонтанным. Именно потому нас и застали врасплох. Матвиенко не мог за несколько дней знать наверняка, как там всё будет. Разве что предполагал. Как я понял, Евгений и Диана оказались в Петербурге чудом. Их вызвали на съёмки фильма, которые первоначально планировались с начала июля. Гастроли в Штатах закончились раньше времени, потому что один ведущих артистов попал в автомобильную катастрофу. Чтобы зря не терять время, съёмки немного сдвинули. А тут ещё юбилей…

– Форс-мажор, ничего не скажешь. – Петренко отогнал от фруктовой вазы очередную осу.

– Упустить такой момент свояки не могли. Ведь Диана с Евгением забрали детей из Перми, где те жили у родственников по материнской линии. Да ещё и захватили их с собой на вечеринку. А это – идеальный инструмент для шантажа.

– Да и я задержался в Сочи из-за наводнения, – добавил дядя, слегка оживившись.

– Именно! Стечение обстоятельств заставило свояков действовать в горячке. Все звёзды сошлись как нельзя лучше. Прямо-таки шанс столетия!

– Так что же они планировали? – не выдержала я. – Мы были там задействованы или нет?

– Как бы так сказать… – замялся Старик.

Он осмотрел меня удивлённо, будто мы едва познакомились. Особа с распухшим носом, толстыми губами, глазами стельной коровы и острым животом под складками цветастого платья ничем не напоминала ему прежнюю Марьяну.

Платье было фирменным, трикотажным, и хорошо тянулось. Ноги мои отекли, и потому вмещались только в бразильские балетки – чёрные, белым горохом, с бантиком. Ходить, правда, в них было очень удобно – особенно в такую жару. Моя греческая сумка с кожаной розой стояла на траве – рядом с ножкой соломенного стула.

– В наркопритоне на Ржевке собирались устроить жестокий погром, с жертвами. «Торчки» за дозу дадут любые показания. Они должны были опознать в вас погромщиков. Будь спокойна, Марьяна, они бы это сделали.

– Вот это да! – Я тряхнула распущенными по плечам волосами. Дядя Сева и Петренко, не сговариваясь, протяжно свистнули. – Ясно, что они знали о нашей группе ещё до налёта на дачу. И следили за нами с марта. На них тоже отставные чекисты работают. Металлург мне сам об это сказал. Он назвал поимённо всех членов «Семьи». И тех, кто имеет к ней отношение.

Старик побарабанил пальцами по скатерти. Рука у него была маленькая, ухоженная, в коричневых пятнышках – от возраста.

– Ясен пень, что вас вели все эти месяцы. Но, тем не менее, вы работали, и успешно. Помните того парня из банка, у которого увели планшет? Счета удалось обезопасить от несанкционированного снятия средств, но разине пришлось уволиться. Теперь он свечки ставит за то, что не посадили. На тот случай, если план «Торчок» не сработает, заготовили ещё один вариант. Предполагалась драка Михона или Влада с какими-нибудь отморозками. Там тоже нарисовался бы труп, впоследствии повешенный на одного из членов группы. Провокации готовились и против Марьяны, Богдана, Ольги. В последнем случае всплыла бы история с побегом за границу её отца.

– Формально эмиграция не запрещена, – возразил Петренко. – Тем более, на тот момент и в тех обстоятельствах.

– А кого это колышет? Так вот, любая поездка к отцу могла закончиться для девушки скандалом на границе – из-за провоза тех же наркотиков и других запрещённых препаратов. И отправилась бы Лёля в зону – лет на десять…

– А мне какой сюрприз готовили? – Я улыбалась, хоть было совсем не смешно.

– Помнишь такого Люсиана Пациора? Он учился в питерском университете, на отделении археологии истфака…

– А как же! Это друг Маамуна, моего бывшего… Вы и про него раскопали? – Возможности Старика показались мне поистине безграничными.

– А чего тут раскапывать? – заскромничал Геннадий Григорьевич, хоть явно был доволен. – Вот он и заявил бы о твоей связи с ближневосточными террористами. Ты же навещаешь сына время от времени…

– Бляха-муха! – Стул подо мной зашатался, несмотря на то, что стоял ровно. – Да я сроду никаких террористов не видела!

– Попробуй доказать это следствию и суду, если есть заказ, – прищурился Старик. – И Богдану подарочек готовили. У него ведь были проблемы с застройщиками в «зелёной зоне»? Да? Так вот, на майора Ружецкого поступило бы заявление от некоего девелопера. Якобы тот требовал взятку за непередачу дела в Следственный комитет. Ведь во Всеволожском районе «золотая» земля, громадная коррупция. А на свояков кто только не работал! Врачи со «скорой», банковские клерки, менты, студенты, пенсионеры. Подтвердили бы, как на духу. Подписали протокол о том, что сами всё видели. А уж чиновники по щелчку пальцев Металлурга маму родную засадили бы лет на двадцать пять. А папу – пожизненно. И журналюги представили бы «пиплу» всё, как надобно.

– Вот это планы! Прямо наполеоновские… – Дядя не верил своим ушам. – Между прочим, очень разумно и современно. Шняга полная, но масса моих коллег, а также «следаков» и прокуроров, была вполне готова такое схавать…

– Сто пудов! – поднял палец Старик. – Вряд ли ты после этого смог бы занимать свой пост. Как минимум отставка, а то и судебный процесс. И при этом – никакого риска для той стороны. Но когда появилась возможность прихлопнуть всех сразу, свояки переписали сценарий и стали действовать в стиле девяностых годов…

Старик смахнул с раздвоенного носа лёгкую паутинку. На увешанной алыми гроздьями рябине чирикали воробьи. И среди всей этой идиллии я слушала простые, страшные слова.

– На сей счёт очень давно выразился Пушкин: «Не гонялся бы ты, поп, за дешевизной!» Но халява всегда заманчива. Ведь первый их план, даже в случае провала, не сулил ничего плохого. Новости просто пустили бы по затухающей. И публика вскоре всё забыла… Но свояки не хотели лимонадничать. Это не вязалось с их имиджем, с их характерами. Узнав, что практически все нужные лица соберутся в одном месте, решили оприходовать их разом. И элементарно выбить показания. А двое детишек – просто подарок Можно сказать, дополнительный бонус. Но дело сразу же пошло не так. Влад с Михаилом оказали сопротивление. Евгению удалось бежать и предупредить сестру. Лёля сообщила о случившемся по цепочке. Но всё же свояки духарились. надеялись на силу своих методов. Сломаются пленные – потопят всех нас. Нет – их зверски убьют, что также ударит по Грачёву, по Богдану. И по тебе, тёзка. Обо мне и говорить неловко. После такого только законченный мерзавец сможет жить спокойно. А мы себя исказним, потому что нормальные люди. Беременность Марьяны добавила уверенности своякам и их окружению. Трудно во имя абстрактной идеи отдать своего младенца на растерзание. Прошло уже двадцать четыре с половиной года после гибели твоего брата, Всеволод, а ты всё переживаешь. А тут – его дочь, твой сын, нерождённый внук! Им не удалось взять Богдана с Ольгой. Но и тех, кто оказался в бункере под сыроварней, было более чем достаточно.

– Богдана срочно вызвали на дежурство, иначе он тоже был бы в Горьковском, – пояснил генерал Грачёв. – Коллега в больницу попал, с подозрением на клещевой энцефалит. Диагноз, к счастью, не подтвердился. Это Богдана и спасло. Но кто мог предвидеть? А вот Лёльку они ждали.

21 сентября (вечер).

– Это дело многослойное, – продолжал Старик, попивая несладкий чай из трав. Здесь, как у Вороновых, ставили самовар. – Идёшь как будто в темноте, а вокруг ямы нарыты. Глубиной этак метров в десять. Шаг в сторону – и гарантированно сломаешь шею. Причём это относится не только к нам, но и к ним. Есть у меня один мент знакомый. Его решили подставить, да дурость подвела. Сказали, что парень крышует наркоторговлю в цыганском посёлке Плеханово, что под Тулой. Считали, видимо, весь этот народ одним миром мазан. А оказалось, что «котляры», которые в Плеханове живут, этим как раз и не занимаются. Повезло моему менту – на первый раз…

– Как там Джиоев, заговорил? – Петренко, похоже, задремал, а сейчас очнулся.

– Да. – Дядя внимательно наблюдал за жучком, бегавшим по скатерти. Раньше бы раздавил его, не задумавшись, а теперь не мог. – Когда узнал, что боссов завалили, отверз уста. Его фотки обнаружились не только в телефоне Мирона Великойского, но и ещё у одного предпринимателя. Тот опасался за свою жизнь и нанял охрану в «Мангусте». Тэрджи Джиоев втёрся к нему в доверие и застрелил. Взял из коттеджа всё самое ценное, включая коллекцию дорогих часов и ручек. А были они куда богаче, чем у некоторых российских губернаторов. Выносил добро, как всегда, сообщник. Но наличных денег у жертвы не нашлось – всё было на картах. Но это не помешало Джиоеву – ведь он сумел узнать ПИН-код…

– А насчёт инкассаторов с Шафировского узнали что-нибудь? – Петренко щипцами раздавил очередной грецкий орех.

– Меченые купюры попались в банке при переводе денег на счёт одной из подставных фирм. В фуре и в броневике сидели сообщники. – Генерал Грачёв достал портсигар, но не спешил его открывать. В последнее время он часто пропускал перекуры – Это второе такое ограбление в Питере. Сейчас им занимается отдел по экстремизму нашего Главка. Многие из арестованных по делу свояков уже заключили сделку со следствием. Резон понятен. Если кто-то один такое сделает, сидеть так или иначе всем. Да ещё по полной программе. – Дядя наконец-то закурил, отвернувшись от меня.

– Так ведь это дело отменили с первого июля, – напомнил Петренко.

– Формально отменили, но фактически правило действует. Так что выгоднее встать на путь исправления. Свояки уже никогда не вернутся, а жить как-то надо. Теперь получатели пожертвований станут более сговорчивыми.

У меня заломило поясницу. Теперь такое случалось часто, особенно после долгого сидения за столом. Я подумала, что надо бы навестить Чарну Моисеевну. Она два дня назад вернулась из санатория и очень просила приехать к ним на Славянский бульвар. Ногу, к счастью, удалось сохранить, но сильная хромота ещё оставалась. Не знаю, чего удалось добиться при реабилитации.

Кстати, своими планами на осень я с Чарной пока не делилась. Вот уж она удивится, когда я заявлюсь в таком виде!..

– А много народу такую помощь получает? – спросила я у Старика.

– Достаточно. Не забывай, откуда прибыл Финансист, чьими интересами вся эта публика прикрывалась. Разумеется, за этот бренд хорошо платили. «Русский мир», «ополченцы», «беженцы» и всё такое. Теперь пострадают и детдома, и храмы, и прочие богоугодные заведения. И фонд супругов Рындя, конечно.

– Вот этих жалко. – Я подняла глаза к небу. Солнце скользило на запад, мягко улыбаясь сквозь полупрозрачную дымку. Где-то на соседнем участке, похоже, развели костёр.

– Что мучаешься. Марьяна? – Дядя заметил мои попытки усесться поудобнее. – Сейчас домой поедем.

– У неё теперь совсем другие интересы, – уклончиво сказал Старик. – Ох, как я завидую молодым и красивым! Всё ещё впереди, хотя и позади немало. А я уж хотел предложить остаться до утра. Вот как бывает – пятеро детей, девять внуков, четыре правнука, а слова сказать не с кем. Скучаю вот, как все пенсионеры. Разве что помогу кому-нибудь – по старой дружбе.

– И как вы умудряетесь за границу выезжать? Слышал, недавно были в Брюсселе. Нас, силовиков, давно уже не выпускают. Не доверяют, что ли? – удивился дядя.

– А как тебе, такому предателю, доверять-то? – скрипуче рассмеялся Старик. – Сбежишь ещё в Сирию к своим адыгейцам!

– Во-первых, Сирия – наш друг. А, во-вторых, и вы все не лучше. – Генерал попытался улыбнуться. – Собрались тут, понимаешь, очернительством заниматься…

– Я, Всеволод, давно уже не силовик, – веско сказал Ерухимович. – Какой с меня, убогого, спрос? Все гостайны давно забыл. И устарели они с тех пор, как были мне доверены. К тому, же четверо моих отпрысков на Западе работают. Надо же им отца изредка повидать. Кто знает, может, в последний раз. Хожу вот с карманным компьютером, и он снимает с меня уйму показаний. Это разве жизнь? Руку сломал, так она полгода срасталась. Пришлось резиновые мускулы носить – уже на двух руках; для стимуляции нервных окончаний. Может, кому-то прозябание и в кайф, но только не мне. Привык здоровым быть и разумным. «До такого лучше не дожить!» – как говорит мой водитель. Вернулся он из отпуска, от матери. Много чего интересного поведал…

– Расскажите, пожалуйста, – попросила я.

– Мамаша живёт недалеко от белорусской границы, в деревне. Так у них вся округа упилась до розовых слонов. Задержали фуру с санкционными персиками или с абрикосами – точно не помню. Прекрасные плоды, и все пустили под бульдозер. Нет бы ребятню в детдомах порадовать или стариков в интернатах! Там же анализ сделать – пара пустяков. Так нет, обязательно нужно силушку показать. А народец сразу выгоду просёк. Чуть не целый район с вёдрами сбежался. Потом самогона наварили. Говорят, даже сахар не потребовался – такие были персики… Тьфу, зла не хватает!

Старик раскраснелся, и глаза его опять стали белыми. Своим маленьким кулачком он ударил по столу так, что арбузные корки посыпались на траву.

– А после пьянки драка началась. Выдернули колья из заборов – и ну друг друга лупить! Кто-то помер от алкогольного отравления, кого-то элементарно убили. Там же сёла просто купаются в этом самогоне. И на трассе подают, а потом аварии…

– Безобразие, конечно, – вздохнул Петренко. – С абрикосами воевать – это не со свояками.

– А вот ещё один пример маразма, – отдышавшись, продолжал Старик. – Как тут со злом бороться, если за добро бьют по рукам? Я вот до сих пор поверить не могу. Слышали про Зимина?

– Это основатель фонда «Династия»? – переспросил Петренко. – Конечно, слышали. У меня дома целая полка книг, изданных на его средства…

– Он ведь не один вкладывал деньги в народное просвещение. Да, это флагман, но были и другие. Сами не хотите научную литературу издавать, гоните всякое барахло тоннами, так хоть порядочным людям не мешайте! Они же ваше дело делают! «Братков» меньше станет, если молодёжь получит возможность приобщиться к высокому. Нет, у нас любая инициатива наказуема. Почитают, подумают и начнут всякие вопросы задавать. С умниками трудно, и потому – вон их! А я-то всё иначе себе представлял, старый хрен. Считал, что с меценатов нужно пылинки сдувать. Был фонд, и нет фонда. «Как мы дальше будем жить? Ведь пришла беда…» Не помню, чья это песня, – признался Старик. – И не одна беда, их много. И ещё будут, пока не поумнеем.

Дядя между тем подбирал с травы арбузные корки, чтобы не звать уборщицу. Потом разогнулся, вытер лицо носовым платком. Петренко грустно смотрел на него.

– Жизнь учит жестоко, чтобы навек усвоили, – продолжал Старик. – Что-то упустили в прошлом, не додумали. Теперь вот проходим по новой. Видно, мне уже не судьба этот урок дослушать.

– Геннадий Григорьевич, вы ещё меня переживёте! – Петренко потёр сердце под клетчатой рубашкой и смущённо улыбнулся.

– Глупости говоришь, тёзка! – оборвал его Старик. – Сейчас вот пойду в дом, прилягу.

– Может, врача вызвать? – встревожился дядя.

Я тоже встала, огляделась по сторонам. Знала, что медики дежурят здесь постоянно.

– Сам позову, если надо будет. У меня «тревожная кнопка» имеется, – проворчал Старик. – Из ума я ещё не выжил. Да доктор и так вечерком придёт проведать. Мне в следующем году восемьдесят, пора уже и есть знать. Никто из моих родственников столько не жил. А ведь я много раз мог перекинуться. Началось с трёхлетнего возраста. Моя мать родилась в мае, и ей ландыши подарили. А ведь они сильно ядовитые. Даже та вода, в которой стоят эти милые цветочки, представляет опасность. Я полез их нюхать, упал, разбил вазочку, порезался. И, как учили, отсосал кровь – вместе с соком. Гершель вытащил меня просто чудом. Не окажись рядом знающего фармацевта, всё бы тогда и кончилось. До сих пор помню, как вразнобой дёргалось сердце. А какие чудовища мерещились, когда начались глюки!..

– Да что вы! – испугался Петренко. – Никогда ведь не рассказывали. Вот что бывает в жизни!

– Не хотел тебе душу травить, – признался Старик. – Сразу своего Тарасика вспомнишь.

– Да, он кипяток на себя опрокинул. – Геннадий Иванович тяжело вздохнул. Плечи его резко поднялись и упали. – Сейчас бы уже взрослый был мужчина. – С малышнёй бывает. Глаз да глаз за ними нужен. Смотри, Марьяна, в оба. Дети ведь лезут везде, когда ходить начинают. Всё им попробовать нужно. Со стариками оставлять нельзя. Вот наша бабка не углядела.

– Ничего, тёзка, я уже долго отсвечиваю, – закашлялся Старик. Но теперь, как писал Купер, «масло иссякает в светильнике жизни». Всех это ждёт, только в разные сроки. Часто стали ушедшие коллеги сниться. Роберт Недевицкий, который в восемьдесят четвёртом погиб, в Афганистане. Михаил Хрусталёв… Тот через год попал в автомобильную катастрофу. Не случайно всё произошло в Подмосковье. И другие тоже… Дарья – мать Максима с Зоей. Чаще всего вижу её к дождю. Марина Павловская, Дора Модэк. Какие женщины были! Одна двадцать девять лет прожила. Другой незадолго до гибели тридцать пять исполнилось…

– Да вы бы съездили на Алтай! – предложил дядя. – Меня там просто воскресили после Михона. В девяносто первом, когда брат погиб, было острое горе. Будто ножом в сердце ударили. А этот раз тяжесть в груди, каменная тоска, что ещё хуже. Так вот, искупался несколько раз в бочке, в бульоне из пантов, и снова ощутил вкус к жизни.

– У тебя жена молодая, Всеволод, – объяснил Старик. – Ещё родить может. Маральник здорово поднимает либидо. А мне уже поздно этим баловаться. Да и хватит, наверное, пятерых-то детей. Как думаете, а?

– Вам и восьмидесяти нет! – заспорил Петренко. – А вот Иван Краско на шестьдесят лет старше своей четвёртой жены. Пример надо брать, а не ползти на кладбище раньше времени.

– Нет уж, отгулял я своё. И газетный пиар мне не нужен. Никого не собираюсь удивлять, – махнул рукой Ерухимович. – Шести жён вполне достаточно. А больше – уже патология. Ну, ладно, что делать? И вообще, смерть – не точка, а запятая. Это не я сказал, а Виктория Токарева. Но я пока ещё поживу. Хочу в Мозырь, на родину, съездить. Это ведь единственный райцентр, где есть трамвай! Всего один маршрут, зато какая трасса! Настоящие «американские горки». Вон, Марьяна была там, видела. Холмы Мозырьской гряды, оставшиеся после прохождения ледника, огромная долина реки Припяти – пейзажи для кисти гения! Напоследок хочу ещё раз глянуть на всё это. Кто знает, как там, в загробном мире? Может, в ад попаду. А пока приезжайте в субботу или в воскресенье. Я вас ещё, если хотите, расскажу про свояков и Финансиста. Кое-какие новые сведения должны поступить. В СИЗО «Печатники» одна дамочка сидит, по фамилии Юленберг. Перед этим она носила фамилию Андерсен, а урождённая – Некрасова…

– Наша, что ли?

Я вспомнила об Инессе Шейхтдиновой и об её племяннице, которая тоже там сидела.

– Да, российская гражданка, но окончила Кембридж. И полученные знания употребила на пользу криминала. Она буквально поседела со страху перед свояками и Финансистом. Теперь вот тоже за ум взялась. Так что обещаю вам интересный вечер. А пока пойду, посплю немного. Да и Марьяне пора домой – у неё уже совсем глаза закрываются. Вы её берегите.

– Всеволод, вези племянницу на Рублёвку, – решил Петренко. – А меня высадишь где-нибудь у метро. По магазинам пройдусь. Мне ведь вскорости Дрона надо женить. Мчался мужик в Питер, навстречу судьбе, и не подозревал об этом…

 

Глава 32

28 сентября (день).

Марианна, дорогая! Я решила, что от неурочной жары сошла с ума. И сразу подумала, что тогда, в конце мая, вы уже были в положении. Тем не менее, пошли под пули опытного вояки…

– А что делать-то, Чарна Моисеевна? Я и опять бросилась бы отнимать Полину, кабы смогла. Кстати, её дедушка с бабушкой забрали во Львов, на родину матери. Так что у нашей малышки всё хорошо…

– Очень за неё рада! – Чарна говорила о Полине Великойской, а сама косилась на мой живот, уютно спрятавшийся под клетчатым бордовым платьем с обильными складками спереди.

– Это ещё что, – продолжала болтать я, так и этак поворачиваясь перед огромным зеркалом в прихожей Чарны. – Недавно где-то читала, что сто лет назад, в 1915 году, один из пленных австрийцев оказался женщиной. Так мало того – она ещё и родила! Так что я ничего особенного и не совершила. Откуда только люди взяли, что беременность – это тяжёлая болезнь? Если она желанная, и организм у тебя в порядке, просто на крыльях летаешь, честное слово! Вот с Маамуном – да, я на этом сроке еле ползала…

После аномальной жары нынешнего «бабьего лета» налетел северо-западный ветер, хлынули дожди. Но мне до сих пор было жарко. Поэтому в гости надела платье без рукавов. Сверху набросила тот самый плащ, в котором преследовала Тэрджи Джиоева. Евгения мне его подарила, потому что другого выхода не было. Сама носить попорченную мною вещь она не могла.

Обувь я подобрала под цвет плаща. Это были светло-коричневые туфли «Элизабет». Ажурные, воздушные, они сразу же невероятно мне приглянулись. Устойчивый надёжный каблук, так нужный мне сейчас, дополнял идеальную картину.

– Честно говоря, Чарна Моисеевна, тогда я просто не успела сказать вам правду. Вы ведь спросили, почему я не хочу принять участие в экспериментах на выносливость. Но тут на сцене появился Джиоев…

– Ах, да, да! А я и забыла. Всё-таки природу не обманешь. Семьдесят пять лет – не баран чихнул, – призналась Чарна. – А тут ещё потеря крови, начинающийся сепсис. Теперь вот буду хромая. Этот бандит сделал то, чего не могли совершить все мои противники прошлых лет. Превратил меня в развалину. А я так боялась – как чуяла!

Сама она надела то же платье, что и в прошлый раз. А вот лаковые лодочки пришлось спрятать в коробку. После ранения могла носить только матерчатые лёгкие туфли на липучках и невысокой танкетке. Они были бежевые – в тон платью. При этом моя наставница сильно опиралась на алюминиевый костыль.

– Чарна Моисеевна, не впадайте в панику. Вам это не к лицу. Вы ещё повоюете!

– Да нет, Марианночка, отвоевалась я уже. И нечего дрыгаться. Теперь вам горы сворачивать. О, господи, как жаль вашего братишку! Такой красивый, интеллигентный юноша был! Жениться собирался… Как невеста пережила потерю?

– Наговорила дяде разных гадостей. Заявила, что лично он угробил Михона. Сама Эвелина лишь случайно не оказалась на вечеринке у Озирских. Она уверена, что генерал считал сына своей собственностью и не хотел никому его отдавать. Конечно, она в отчаянии – я понимаю. Но, клянусь, дядя так ждал этой свадьбы! Ведь Михон должен был продолжить род Грачёвых по мужской линии. Там такая история была, что на несколько сериалов хватит. Я не рассказывала вам?

– Нет. А в чём дело? – Любопытная Чарна придвинулась поближе.

– Как мне рассказывал дядя Сева, во время Гражданской войны донской казак Иван Грачёв оказался на Северном Кавказе…

– Такое сплошь и рядом происходило, – вставила Чарна. – У нас тоже случай был… Ладно, потом расскажу. Извините, что перебила.

– Так вот, в него влюбилась девушка из богатой адыгейской семьи. Она была уже просватана, как у них там положено. Но человека этого не любила, под разными предлогами оттягивала свадьбу. Но когда её отец стукнул кулаком по столу и приказал идти в мечеть, той же ночью сбежала с Иваном Грачёвым. Они ускакали на вороных конях, обернув их копыта тряпьём. Так принято на Кавказе, когда нужно тихо дело сделать. Оба были превосходными наездниками. И тогда отец проклял юную Крыхман Чесебиеву. Мулла был с ним заодно. Сказал, что она переживёт всех своих детей, и род Грачёвых пресечётся.

– Ужас какой! – Чарна округлила свои карие, в золотистую точку, глаза. – И это сбылось?

– Самое главное, что да. У Крыхман с Иваном родилось десять детей. Из них до совершеннолетия дожили трое. Двое – Иван и Настя – погибли на войне, не оставив потомства. Остальные – кто от болезней умер, кто в шторм утонул. Только сын Михаил, мой дед, пройдя через гестапо и расстрел, остался в живых. Мать так за него боялась! И верила, что сильный мужчина преодолеет проклятье. Тем более что он женился, имел законного сына – дядю Севу. И большое количество внебрачных детей – чего уж скрывать. За всех братьев и сестёр отработал. Но все они носили другие фамилии. Дядя Сева дважды женился и развёлся, но детей у него не было. В 1987 году Михаил Иванович погиб в авиакатастрофе. Крыхман, когда услышала, сошла с ума. Всё случилось так, как было предсказано. И вскоре она скончалась…

– Невероятно! А ещё говорят, что ТАМ ничего нет! – хрипло сказала Чарна. – Насколько я знаю, ваш дядя усыновил двух мальчиков?

– Да. И дал им свою фамилию. Но это всё-таки приёмные дети. А проклятье было на родную кровь. В третьем браке у дяди Севы родился Михон. Вот и представьте себе, как отец хотел его свадьбы, внуков побольше! Вы знаете, что у Евгении две дочери. Дядя мечтал заиметь от неё сына – не получилось. И вот теперь Инга с Кариной поклялись оставить, когда выйдут замуж, девичью фамилию. По возможности, передать её детям. Только неизвестно, как на это посмотрят их будущие мужья. Девчонки вообще изменились за последнее время. Гибель единокровного брата будто прочистила им мозги. Вся дурь слезла, как шелуха. Оказалось, что «девочки-мажоры», «золотая молодёжь» вовсе не такие циничные и равнодушные, как думалось поначалу. А я пообещала назвать сына в память дедушки и отца. А теперь ещё и в память Михона…

– Замечательно! – одобрила Чарна, испытывающе глядя мне в глаза.

Безусловно, ей очень хотелось спросить про отца моего ребёнка. Но, в то же время, она не могла себе этого позволить, чтобы не унизить себя и меня. И потому усиленно искала окольные пути для удовлетворения любопытства.

– И какое у него будет полное имя? – наконец сформулировала Чарна Моисеевна.

– Михаил Борисович Ружецкий. Ведь эту фамилию тоже надо продолжить.

– Да, у Богдана же две девочки. А ваш старший сынок на фамилии отца. Простите, а вы замужем?

– Нет, свободна. Пока, по крайней мере. И все решения принимаю сама.

– Всё, больше вопросов нет.

Чарну, видимо, мои ответы удовлетворили. Сейчас вне брака рожали многие, в отличие от не столь ещё давних времён. И потому разговоры насчёт отцов не считались чем-то постыдным. Но Чарна, по старой памяти, их стеснялась.

Муж Паэруй, которого она по-русски называла Пашей, выгнал меня из кухни. Я попыталась помочь ему вымыть посуду после праздничного обеда. Торжество состоялось по поводу нашей встречи и относительного выздоровления хозяйки дома. Паэруй заявил, что справится и один. А у нас с Чарной есть о чём поболтать. Потом он отвезёт меня на Рублёвку, поскольку на восьмом месяце негоже рисковать даже «Шумахеру».

Я подозревала, что Паэруй хочет попробовать в деле роскошный внедорожник «Ауди». На загруженных вечером московских магистралях испытания были более чем уместны. Конечно, любому мужчине лестно проехаться в таком автомобиле. Они с Чарной не поленились, спустились в лифте во двор и осмотрели чёрный джип. Кожаный салон, тонированные стёкла, ксеноновые фары, датчик дождя и прочие опции вогнали чету в телячий восторг.

– Марианна, я думал, это ваш автомобиль! – разочарованно сказал Паэруй. – А оказалось, что только покататься взяли.

– Я всегда беру вещи напрокат – и платья, и машины. На Рублёвке живёт такой парень – не от мира сего. Звать его Савва, для нас Саввушка. Двадцать семь лет, а как ребёнок. Он очень умный и образованный, но абсолютно не переносит приземлённый быт. Несколько месяцев назад вместе с женой свалил на Мадагаскар. Они оба дауншифтеры. А, если точнее, лонгстееры…

– Это кто такие? – поперхнулся Паэруй.

– Ребята, которые надолго уезжают в тропические страны, чтобы достичь просветления. Как правило, сдают здесь квартиры, а деньги тратят в тёплых краях. Большей частью там бездельничают. Правда, бывает, зарабатывают он-лайн. Те, кто осел в Гоа, в шутингах снимаются. Это – танцевальные массовки для индийского кино. Я многих таких знаю.

– Я тоже что-то слышала, – призналась Чарна. – Но особенно не вникала. Как бы лодыри себя не называли, смысл один и тот же. А если в жизни повезло, и есть, кому тебя кормить, грех что-то делать самому…

– Саввушка из богатой семьи, и супруга под стать. Питаются только фруктами, выходят в астрал и всё такое. Вот, он и оставил нам свою машину. Чего ей зря пропадать? Мало ли куда нужно без водилы поехать, а такси вызывать неохота. Стоит такое чудо без дела в гараже. Первый отчим Саввушке оставил джип в наследство. А второй сейчас пытается ввести его в мир бизнеса. Только Саввушке всё до лампы. Он такой нежный, всё его ранит. Доверенность оставил на меня, потому что у сестёр пока нет прав. Да они лучше с шофёром поедут или со своими друзьями. Я, кстати, тоже до сегодняшнего дня этой милостью не пользовалась. И вот, наконец, сподобилась.

– Нет, Чарна, ты только глянь – тёплые сидения, бортовой компьютер, круиз-контроль, система курсовой устойчивости. Обогрев зеркал! А подушки безопасности – передние и боковые. Автомагнитола, телевизор… Мечта! А люди не ценят. Хоть узнаем с тобой на старости лет, как жить надо…

Те самые соседки, с которыми я летом сидела на скамейке, позеленели от зависти. Конечно, они решили, что наворочанный джип мой, и тут же принялись перемывать нам кости. Вряд ли они меня узнали. Ведь я тогда была в гриме и в парике, да и про Чарну ничего не говорила.

Услышав предложение Паэруя отвезти меня на Рублёвку, я в восторг не пришла. Планы на вечер у меня были другие. А заставлять чужого пожилого дядю ехать на кладбище, идти со мной в церковь не хотелось. Отменить эти мероприятия я не могла тоже. Ведь для того, чтобы навестить Чарну, не нужно было брать этот джип. Мог отвезти и вороновский водила – благо, недалеко. Да и стыдно как-то объявлять мужчине советского образа мыслей, что мне вдруг потребовалось помолиться. Ещё решит, что с ума сошла на сносях…

– Чарна Моисеевна, умоляю, отвлеките как-нибудь своего супруга, чтобы я сбежать могла. Мне очень неудобно перед ним, но так надо. – Я просительно сложила руки у груди.

– Марианна, в чём дело? – удивилась хозяйка. – Вчера был лучезарный день, а сегодня… Резкая смена погоды может неблагоприятно повлиять на вас. Да ещё в пробках вонь такая! Всё же лучше, когда вас двое. Я и сама проводила бы, да не могу.

– Чарна Моисеевна, я же дееспособная! Через такие круги ада прошла, а до дома не доберусь? Вроде, не «чайник» давно. Эту машину очень легко водить. Она только с виду сложная.

– Я так понимаю, Марианна, что у вас имеются какие-то тайны! – подмигнула Чарна. – И вы не хотите, чтобы кто-то о них узнал. Подозреваю, что это связано с молодым человеком, правильно? Тогда – святое дело.

– В принципе, да. Только не в том смысле… – Я совершенно запуталась. – Короче, какая-то чертовщина творится. Вы только не примите меня за сдвинутую. Мне позарез надо побывать в храме.

– Да Господь с вами! – Брови Чарны взлетели под рыжую чёлку. Котёнок, которого она в это время гладила, пронзительно мяукнул. Наверное, хозяйка невольно причинила ему боль. – Сколько людей молится, и никто их сумасшедшими не считает. А в чём заключается чертовщина? В россказнях о дне «кровавой луны»? Вы стали очень впечатлительной, что вполне понятно. Я уверяю вас, моя милая, – всё притянуто за уши. Две «голубые луны» в июле, и вот теперь – красная. В Ветхом Завете полно таких откровений. Сколько существует человечество, столько оно ждёт конца света. Тринадцатого сентября было солнечное затмение, но не полное. У нас его даже не заметили. Сегодня утром на небе появилась та самая «кровавая луна». Вы разве не знаете, что это просто тень Земли? Да, безусловно, у некоторых людей в этот день могут случиться несчастья. Но чтобы у всей планеты!.. Нет, такого не бывает. Я, кстати, хотела на эту луну взглянуть. Даже поднялась на технический балкон верхнего этажа. Муж спал, будить не стала. Так нет, небо как раз затянули тучи! А столько дней было ясно… «Солнце превратится во тьму, а Луна – в кровь, прежде чем наступит день Господен, великий и страшный…» Это – книга пророка Иоиля. Но ведь давно замечено, что солнечное и лунное затмения часто или даже всегда случаются подряд. Я в этом не очень разбираюсь. Но астрономы говорили, что таких дней было много. Марианна, не заводите себя – вам вредно.

– Да, конечно, но… Разум сопротивляется, а душа страдает, плачет! – Я ловила во взгляде Чарны тревогу и жалость, и потому даже начала заикаться. – Всю ночь меня комар грыз – наверное, от тепла проснулся. А потом самое страшное началось. Под утро, когда было это затмение, мне приснился Михон. Он похоронен в Питере, на Южном кладбище. Я не провожала его, потому что лежала в больнице. И до сих пор страдаю. И вот, во сне эта багровая Луна, прямо-таки гигантская, висела в небе. Михон ходил вдали, по кучам земли, у своей разрытой могилы. Когда увидел меня, протянул руки. Но перейти через канаву не смог. Он мне сказал: «Мы не простились с тобой, Марианна. Приходи сегодня ко мне». Но я не могу сорваться в Питер, понимаете? И потому решила прийти в другую церковь, поставить за братишку свечку. Ему так плохо там, так тяжко! И лицо красное, будто окровавленное. Вы себе не представляете, в каком состоянии я проснулась!

– Очень даже представляю, – прошептала Чарна. Раньше я никогда не видела её такой испуганной, растерянной. – Я знаю, что убитые до срока очень страдают. У них ужасная энергетика смерти.

– Вот именно! Хорошо, что вы меня понимаете. Мне до сих пор стыдно, что выкрутилась, ушла из сыроварни живой. А вот братишка не смог. Если не помолюсь за него, вообще никогда не засну. Заодно навещу могилу дядиного тестя. И ещё одного близкого мне человека, тоже убитого. Пусть и ему будет хорошо. Им всем. Хочу попросить Бога об этом…

– Попросите! – Чарна немного помолчала, поглаживая котёнка. – Но так ли нужно делать это именно сейчас – в час пик и в непогоду? Мы с мужем могли бы сопровождать вас. Нам это не в тягость. Или кто-нибудь другой, из домашних?..

– Нет, именно сегодня! И я должна быть одна – там, с ними. Не отговаривайте меня, прошу. Я всё решила. Это не обсуждается.

– Да, ваше слово железное, – улыбнулась Чарна. – Куда вы хотите ехать? На Кунцевское?

– Да. И на Троекуровское. Если вам вдруг позвонят с Рублёвки, так и скажите. Они поймут. Я же сбежала из дома, когда все разъехались. Только записку оставила. Но я надолго не задержусь. Поставлю свечки, закажу поминание. Домашние ни за что не отпустили бы меня. Замуровали заживо…

– Если бы не беременность, вам помогла бы депривпация, – задумчиво сказала Чарна.

– А что это такое? – Вроде, слышала слово, но никак не могла вспомнить его значение.

– Лишение себя сна. Сама пробовала – помогает. Применяется при лечении депрессии. Человек осознанно не спит долгое время. Потом ложится спать, просыпается. И у него поднимается настроение. Происходит как бы перезагрузка организма. Между прочим, молодёжь сейчас используется этот метод для развлечения. Не спят сутки-двое, и ловят от этого кайф, как от наркотика. У некоторых даже галлюцинации начинаются. Но вам, скорее всего, врачи не позволят.

– А я и спрашивать не стану. Если поможет, начну применять. Хуже, чем было, уже не будет. Ещё одна такая ночка – и меня переклинит. Ребёнок так дёргался, что ножками мне все внутренности измолотил. Один раз даже почудилось, что он плачет там, внутри. Нет уж, благодарю покорно!

Я взяла из корзины другого котёнка – чтобы успокоиться. Породистая кошка Чарны прижила потомство в Кинешме от простого полосатого кота. Из-за этого теперь приходилось раздавать выводок бесплатно – по Интернету.

28 сентября (ранний вечер).

– Что-то мы с вами, Марианна, совсем загрустили, – опомнилась Чарна. – Да, всё случившееся просто невероятно! Но, Геннадий говорил, есть и добрые вести.

Мы с Чарной гладили пушистых пищащих котят. Потом они заурчали на всю комнату. Сначала их было пятеро, а теперь осталось двое. Если бы не ожидаемое прибавление семейства, я захватила бы одного – в Питер.

– Да, Лелька с Дроном скоро брачуются. Сначала она стала рабочей женой, то есть создавала шефу уют на службе. А потом Дрон к ней в Зеленогорск переехал. Правда, временно. Из декрета выходит сотрудница, которую Лёлька замещала в «пожарке». Она в Ушково живёт. Уже третьего родила…

– А Лёля куда стопы направит? Тоже в декрет? – рассмеялась Чарна.

– Вот уж не знаю! Пока, вроде, не хочет. Сперва надо проблемы Дрона решить. Теперь это будет легче сделать. Как Лелькин муж он легализуется здесь. А больше Дрон ни о чём и не мечтает. Он хочет поступить в моторизированную роту батальона питерского ОМОНа. Не знаю, получится ли это у него. Но ведь жил на море, умеет управлять катером, прекрасный ныряльщик. Как раз по их профилю. Они работают вместе с инспекцией по маломерным судам. Этакие «водные гаишники». Спасают утопающих, ловят пьяных судоводителей, ищут на дне разные опасные предметы. Всё это происходит в акватории Невы и Невской губы – примерно на восьмидесяти километрах. В Смолячково, где моя бабуля живёт в интернате, есть пост МЧС «Берег». Дрон с Лёлькой туда в гости ездили, и он загорелся идеей…

– Так а сама Лёля что на будущее выбрала? – не унималась Чарна. – Или не решила ещё?

– Вбила себе в голову, что должна быть инкассатором. Надоело, говорит, бумажки перекладывать. Здоровье она практически восстановила…

– А разве женщин туда берут? – удивилась Чарна.

– Лелька говорит, что скоро разрешат. А пока её обещали взять тоже «на бумажки». То есть на организационные и управленческие вопросы. Для начала – в низшее звено. Но ничего, Лелька и там себя покажет!

– А группой кто будет руководить? – спохватилась Чарна. Она всё знала от Старика, и я могла быть откровенной.

– Группу нашу переводят в разряд «спящих». – Чарна прекрасно знала, что это означает. – Пускай шум уляжется, а там посмотрим. Дядя так решил. Не надо пока гусей дразнить. И так чуть задницы не задымились. Лёлька с Дроном лодку купили – «Форд Ф-340», за тридцать две тысячи. Гоняют по заливу, по Неве, по Ладоге. Дрон ведь толком ничего здесь не знает. Вот и хочет, чтобы любимая женщина показала ему свой родной край. После Крыма Дрону холодновато у нас. Но ему теперь придётся жить в Питере. Лёлька ему говорит: «Положи на своё прошлое большой тяжёлый болт!» А Дрон всё равно тоскует…

– И когда они распишутся? – спросила Чарна.

Котёнок тоненько, мелодично мяукнул, спрыгнул на раритетный ковёр из шерсти тонкорунных овец. Паэруй говорил, что ковру много лет, и это – приданое его матери.

– Третьего октября, в субботу. Тогда я и вернусь в Питер. Кто бы что ни говорил, но Лелька без меня не справится. Они с Дроном такая богема – в джинсах и в кроссовках в ЗАГС приедут. А ведь дома у Лёльки полно нарядов.

– По-настоящему благородные люди такими и должны быть! – заметила Чарна.

– Вот именно! – согласилась я. – А вот моё происхождение низкое. Всякие рыбари, прасолы, крестьяне в роду. По матери – рабочие с Путиловского завода и с железной дороги.

– Но вы ведь упоминали богатых черкесов, – удивилась Чарна.

– Богатые – не значит знатные. Так что мне сам Бог велел о Лельке заботиться. Завтра с Инессой Вэлиевной проедемся по салонам. Возьмём в гараже уже нашу машину. Первый делом – в «ювелирку», за колье, серьгами и диадемой. Я присмотрела там гарнитур – специально для свадьбы. У Лельки украшений навалом, а таких нет. Да она их и не носит. Опять придётся долго уговаривать. Хорошо, что Лёлька моему вкусу доверяет. Сама ни за что не поехала бы. Считает, что глупости всё это. Отец ей из Франции клёвое платье прислал, так даже ещё не распаковала. Подстегнуть её нужно по приезде.

– Венчаться-то будут? – деловито спросила Чарна.

– Понятия не имею. Надо спросить. Сейчас это модно. Правда, Дрон с первой женой венчался, а она всё равно изменила и сбежала. Знаете, я сейчас вдруг вспомнила! – Действительно, будто молния сверкнула мозгу и высветила зимний волшебный вечер. – Мы ведь с Лёлькой на эти Святки гадали. Устроили «зеркальный коридор», поставили свечу, погасили свет. Лёлька увидела в зеркале незнакомое мужское лицо. Теперь-то я поняла, что это был Дрон, а тогда… Лёлька со злости чуть тарелку с солью не раскокала. Она после той истории с ящиком вискаря поклялась всех кавалеров за версту обходить. А тут, говорит, вообще в возрасте чувак, лысый уже. Плюнула прямо в зеркало и меня посадила на своё место.

– А вы что увидели, Марианна? – Чарна и сама питала склонность к разнообразной мистике.

– Я взгляд расфокусировала, и в зеркале всё расплылось. Вдруг возникает то ли люлька, то ли кроватка. Знаете, как кресло-качалка? Старинная какая-то штучка.

– Это называется «колыбель». Надо же! – Чарна покачала головой. – И вы обе всё позабыли?

– Так ведь за враньё наглое приняли! Про Лёльку я уже говорила. Она буквально мужененавистницей тогда была. Да и я уж никак рожать не собиралась. Всё случилось неожиданно, через месяц или даже больше. Я ведь с таджиком жила, с наркодилером. Куда мне от него ребёнок? Мы с Лёлькой свечку погасили и напились от души. И начисто выкинули всё из памяти. А я бы им с Дроном для венчания предложила церковь «Кулич и пасха». Это – Троица, в Обухове. Там мои родители обвенчались – на десятом году брака. Родственники матери были прихожанами этой церкви невесть с какого лохматого года. Рассказывали, что адмирала Колчака в «Куличке и пасхе» крестили…

– А почему так называется? – удивилась Чарна.

– Церковь внешне очень похожа на эти штучки.

– Пожелаем молодым счастья! – закончила тему моя наставница. – А этот несчастный паренёк, Владик… Как у него дела? Право, до сих пор трясёт!

– Лечится, готовится к поездке в Финляндию. И «пластика» ему тоже нужна. Зубы недавно вставил – в двадцать-то лет! Теперь с ногами разбираться будет. А, главные проблемы у него с шеей и голосовыми связками. Его мать всё равно счастлива. У неё один сын «на посадку пошёл», другой погиб в мотоциклетной аварии. Так теперь Анастасия Александровна обещает до самого верха дойти, а Давида Асхабадзе вытащить…

– Того доктора, который свояков пристрелил?

– Да, именно. Он ведь не только их завалил, но и нам помощь оказал. Не знаю, как меня, а Влада точно потеряли бы. Мы с Брагиными всё это «следакам» рассказали под протокол, просили учесть на суде. Уж не знаю, как там всё повернётся.

– А когда суд начнётся? – Чарна с трудом переменила позу, прислушалась. – Пашка в магазин собрался. Раз не хотите с ним ехать, можете за это время выскочить. Он – человек компанейский. Обязательно остановится с соседями, поболтать. И у вас точно время будет. Так что про суд слышно? Мне ведь там тоже надо присутствовать – как потерпевшей от действий Джиоева.

– Пока неизвестно, сами ждём. – Я услышала тихое завывание одной из дверей и звон другой. Клацнули четыре мощных замка. – Но вам, как потерпевшей, и без меня сообщат. Не думаю, что понадобится много времени. Там почти все фигуранты сотрудничают со следствием. В том числе и Родион Никулин, который поначалу не желал даже пищу принимать у «следака» в кабинете. Говорил: «Возьмёшь сучий кусок, сам сукой станешь!» А теперь несётся впереди паровоза. Перед сыном отмыться хочет. Стыдно ему внукам в глаза смотреть…

– Значит, совесть в нём ещё не загнулась, – жёстко сказала Чарна.

Она прошлась по комнате, опираясь на костыль, взглянула в окно.

– Вон, Пашка по двору чешет. Бодрится ради меня, а сам всё о сыне своём думает, об Амаяке…

– Который летом застрелился? – Я живо представила наше свидание на Сухаревке.

– Да, именно. Прекрасной души был человек. Мог ведь и не ехать в Чернобыль. Семья влиятельная, так что отмазали бы. Так парню даже в голову не пришло такое святотатство. А на него страна морфина пожалела, чтобы не мучился! Страшно жить, Марианночка, а умирать не хочется. Самая дьявольская пытка – надеждой. Так говорят японцы. Я бы добавила – несбывшейся надеждой.

– Всё сбудется, Чарна Моисеевна, вот увидите! И вы снова пойдёте в спортзал. – Мне очень хотелось отогнать от наставницы эту хандру. – Мы вместе пойдём, когда рожу. Ведь жизнь на этом не кончается. Владьку бы ещё женить! В Белоруссии такие девки красивые – закачаешься. Липнут к нему, а он нос воротит. Особенно одна мне нравится. Иоанна, полячка из Гродно. На Анну Герман похожа, и голос почти такой же. Другая бы сбежала, когда Владьку изуродовали, а Иоася ещё сильнее полюбила. Дураки эти «перцы» – счастья своего не видят.

– Это уж точно, – согласилась Чарна. – Пока научатся стекляшки от бриллиантов отличать, полжизни проскочит, а то и больше.

– Ой, чуть не забыла! Надо Лёльке букет выбрать. Чтобы компактный был, симпатичный и летал хорошо. Тогда удобно кидать его и ловить, как на свадьбе полагается. Тут мы с Инессой Вэлиевной разошлись. Ей нравится композиция из белых хризантем и розовых гвоздик. Мне – из белых гвоздик и оранжевых тюльпанов.

– А невеста что говорит?

– Ей по фигу, как всегда. Всё сойдёт, без разницы Лёлька вообще в этом плане как мужик. Придётся нам, на правах подружек, зал украшать для банкета. И обряды какие-то надо исполнить. Ведь без них свадьба – не свадьба, а просто пьянка. Даже если с цветами… Инесса обещала в Сети поискать, что нужно сделать. Волосы невесте распустить, цветочки полить, вальс станцевать. Всё-таки Лёлька впервые замуж выходит. Может, ещё уломаю. Но пока она только «шведский стол» согласна. Дядя рассказывал, что когда они женились с Лилией, мамой Михона, в кафе свою еду приносили. Тогда форменный голод был. А этим субчикам интересно не к свадьбе готовиться, а кататься на гидроциклах по заливу. Осенью-то! Они там ещё водой друг друга обливают…

– Друг друга – это полбеды, – нахмурилась Чарна. – Хуже, когда страдают посторонние граждане. Меня аквабайкеры в прошлом году всю уделали на Дворцовой набережной. Мы как раз с подругой шли, закатом любовались. Потом пришлось мокрыми до спального района ехать. Такси поймали, выложили больше тысячи. И в Эрмитаж, кстати, тогда не попали. Стою там, как дура, и ничего не могу с ними сделать!

– Стая буйволов и льва на дерево загонит, – утешила я наставницу. – Кстати, Дрон будет их ловить, если возьмут в «водяную полицию». Мы вот на пляже, у Суздальских озёр, отрывались летом. Там всё равно люди голые. А в центре-то зачем? Может, прохожие в дорогой ресторан собрались, нарядились соответственно. Или, как вы, в Эрмитаж…

– Давно хотела спросить. – Чарна опять села на диван. Лицо её, по-прежнему веснушчатое и морщинистое, покрылось мелкими капельками пота. – Расскажите мне про этого Финансиста. Очень интересный тип, между прочим. Уже то чудо, что его вычислили и задержали. Вам только за это полагается звание Героя России. Ведь он нанёс такой вред государству, что речь уже идёт о подрыве устоев. Поверьте, я в этом разбираюсь., и горжусь вами. А Геннадий Григорьевич так и вообще не нахвалится!..

– Не нужно меня смущать…

Я громко чмокнула котёнка в мордочку. Нет, все-таки, заберу его – только попозже.

– Конечно, сеть они раскинули широко. Мало кому удалось проскользнуть через мелкие ячейки. На Финансиста, к примеру, работали хакеры. Группировка типа «5-ый рейх». До сих пор подсчитать не могут, сколько таким образом похитили денег. Ясно только, что невероятно много. «Зловред» маскировался под программу, с помощью которой смотрят видео. Заражённый файл скачивался через SMS и из соцсетей. Конечно, пользователей предупреждали об опасности, но они не слушали. Всё это происходило на платформе «Андроид». Нажмёшь в «Настройках» галочку «Разрешаю» – и готово!

– А что было дальше? – Чарна набросила на плечи тонкую шёлковую шаль, пахнущую восточными пряностями. Шаль раньше носила мать Паэруя.

– Вирус сканировал сообщения банков с короткими номерами. Потом направлял на короткий номер 16 цифр счёта. И сумму – где-то 30–35 тысяч рублей в сутки. Знали, у кого сколько лежит на счету. А люди – ни сном, ни духом. Они же просто видео посмотреть хотели, и скачали между делом. Вирус сам похищал пароли, воровал данные. Думая, что запрашивает банк, клиенты сами их вбивали.

– Скажите на милость! Блеск! – Чарна даже хлопнула в ладоши. – Вот родится парень с мозгами здесь, у нас, а заняться, кроме криминала, нечем. Ведь молодёжь не только «бабос» нужен, но и возможность реализоваться. Сидит такой гений в бедности, в безвестности. И видит все эти Валтасаровы пиры – с яхтами, дворцами, лимузины в бриллиантах. И что ему прикажете делать? Терпеть и прощать? Мечтать о царствии небесном? Конечно, он хоть так, да урвёт своё. А заодно и тщеславие потешит, что очень важно. Это засасывает, между прочим. Я, когда болела, увлеклась игрой «Metal Grar Solids». Это штучка для взрослых – немного пострелять, немного подумать. То, что мне и нужно. Дни пролетали, как один миг. Муж даже ворчать начал… И эти вундеркинды как будто играют, а на самом деле совершают грандиозные преступления. А ещё каким образом Финансист добывал деньги? Ведь это же не единственный способ?

Я уже прикидывала, сколько времени ещё смогу пробыть здесь. Ведь надо успеть вернуться до приезда дяди, иначе он закатит скандал. Инесса сегодня поехала в издательство, чтобы узнать о судьбе своих рукописей. Потом собиралась прогуляться по Москве и, возможно, навестить родственников.

Инга и Карина раньше девяти вечера вообще не появлялись. Еле отбились от отца, который хотел приставить к ним охрану. Евгения тоже подолгу пропадала в своём офисе. А Юлия Дмитриевна уехала в Пюхтицкий монастырь. Овдовев, она окончательно ударилась в религию и даже подумывала о постриге. «Плачет, Богу молится, не жалея слёз» – вот и всё, что можно сейчас про неё сказать. Без мужа дом сделался постылым, несмотря на присутствие там дочери и внучек. О старшем сыне Феликсе и о его семье Юлия Дмитриевна, похоже, вообще забыла.

– Этих способов тьма. – Я махнула рукой. – Про все рассказывать – ночи не хватит.

– Ну, хоть коротенечко! – взмолилась Чарна. Она придвинулась ко мне, обняла за плечи. – Надо знать своих врагов. Не сердитесь, моя дорогая! Ведь мне так скучно одной. Супруг не может вечно торчать около калеки. У него свои дела. А перед компом всё время проводить – глаза уже не те.

– Ну, например, мошенники, работающие на Финансиста, создавали ложные аккаунты. Входили в доверие к женщинам. Потом выдумывали жалостливые истории, просили денег. Попадалась масса дам, причём немолодых и неглупых. Ещё один вариант – реализовывали наркотики на сайте. Всё очень просто. Никакого общения продавца с покупателем. И даже «закладки» – вчерашний день. Делается заказ, оплачивается кибер-деньгами. Потом клиенту приходит извещение. И он получает посылку по почте…

– Эх! – Чарна хлопнула себя по коленям. – Жизнь прожила, и ничего не знаю. Статья 228 в чистом виде. Марианночка, а что они ещё делали? Прямо как увлекательный детектив слушаю.

– Легче сказать, что они НЕ делали. Предлагали, например, хакерские услуги. Могли взломать аккаунты в соцсетях, изготовить и внедрить врагам «червя», сделать фальшивое удостоверение личности, карты соцстрахования и так далее. На этом направлении раньше работали Классен с Водовозовым. Те ЧОПовцы, что хотели меня похитить весной. Любую почту ребята взламывали с помощью простой эсэмэски. А ведь девять из десяти мобильных приложений в онлайн-магазинах – подделки. И, к тому же, заразные. Практиковали и DDos-атаки по заказу. Понимаете, ведь есть киберпреступность. А есть традиционный криминал, перешедший в виртуальное пространство. Хакеров бандиты и аферисты просто используют. Именно из-за этого и получился конфликт с Олегом Гальцевым. Тем человеком, который застрелил Евгению Зубареву…

– И что там было? – Чарна хотела, по старой привычке, поджать под себя ноги, и тут же сморщилась от боли. Впрочем, интересный разговор заставил её позабыть о страданиях.

– Дело в том, что надобность в услугах Гальцева если не отпала, то существенно сократилась. Ведь раньше товар, например, те же наркотики, прятали в контейнерах с каким-нибудь грузом. Теперь же загрузка и разгрузка автоматизированы. Хакер влезает в систему и меняет место, в которое надо отвезти груз с секретом. Всё списывается на элементарные ошибки. Нынче воровство осуществляется на другом уровне. Похищают зерно с элеваторов, нефть из бензин – из трубы. Хак! – и система сообщает другой вес. Бензин течёт в противоположную сторону. Но не гнушаются эти деятели и обычным разбоем, особенно если требуется достать не очень крупные суммы. Отмывают средства через подконтрольные фирмы.

– А с банкоматами как было? – Чарна блеснула глазами. В ней снова вспыхнул интерес к жизни. – Что сделал тот гений из Калуги?

– Очень просто. Запускается «червь» в компьютер любого сотрудника банка. Например, с помощью «писем счастья». «Червь» осматривается, долго выжидает, медленно продвигается всё дальше в сеть банка. Цель – взять под контроль управление банкоматом и запрограммировать его должным образом. Ловили их такие зубры, как Интерпол, Европол, специалисты «лаборатории Касперского». Конечно, при помощи хакеров можно увести деньги со счетов финансовых организаций, остановить целое производство, атаковать самолёты. Но Финансист придумал ещё одну схему. Как говорится, легко увести – легко и вычислить. А он прерывал цепочку. Никто не связывал ограбления на улицах или в квартире с благотворительными пожертвованиями. Или с другими выплатами, производимыми со счетов разнообразных фирм. Полиция считала, что награбленное где-то пропивают или тратят таким же примитивных образом. Создавалось впечатление, что орудуют одиночки. На самом же деле за ними стояла мощная организация сетевого типа. Потом средства исчезали бесследно. Это очень хорошо работало в тех случаях, когда жертвы держали деньги дома. Также схема применялась после ограбления инкассаторских машин. Широко использовали примитивный шантаж – людей, фирм, концернов. Интернет-жизнь рядовых пользователей также была в опасности. Информацию тырили и в по-мелкому, и в промышленном масштабе.

– Прямо не знаю, смеяться или плакать, – призналась Чарна. – И гордость распирает за своих сограждан, и жуть берёт. Мне уже захотелось немедленно снять все деньги с карты, чтобы этого не сделали другие…

– Чарна Моисеевна, в хорошем банке деньги мошенникам просто так не отдадут. Служба безопасности перезванивает клиенту и интересуется, действительно ли он истратил крупную сумму с карты. Но не во всех организациях должным образом работают проверенные кадры. В последнее время участились случаи хищения средств самими сотрудниками банков. И при этом взрослые люди приводят по-детски наивные доводы. Например, одна из служащих потратила казённые средства на гадалок. Другая подменяла в пачках настоящие купюры фальшивыми. Хотела таким образом добыть средства на лечение ребёнка. Третья похитила деньги из Пенсионного фонд, чтобы любовник мог погасить кредит. И везде речь идёт о суммах более десяти миллионов рублей.

– Неужели вот так, запросто, теперь можно подменить деньги? – ужаснулась Чарна. – Разве сотрудников банков не проверяют?

– Проверяют – при поступлении на работу. А потом заключают договор о материальной ответственности, и больше не контролируют. Все пачки купюр, перед сдачей в хранилище, кассир заверяет только своей подписью. Так вот, это тоже были агенты, связанные с группировкой свояков.

– Хоть бы что полезное взяли с Запада! А вот мафию – пожалуйста. – Чарна обескураженно тряхнула кудряшками. Сейчас она напоминала рыжего пуделя. – Я – пас. И много таких афер выявили?

– Достаточно. К примеру, бухгалтер известного банка перевела двадцать «лимонов» на счёт фирмы Финансиста в Дубае, а сама исчезла с концами. Все эти люди пропадали – так или иначе. Потом их находили мёртвыми. Долг банкам переходил на их наследников. А Финансист оставался в крупном профите. Ещё одна история – как раз с сотрудником службы безопасности банка. Он намеренно закрывал глаза на факты хищения денег с карт. А «потрошил» вкладчиков банка его подельник. Потом оба заявили, что девятнадцать миллионов рублей спустили на любовниц. Кроме того, купили себе дорогих щенков – хаски и лаек-самоедов.

– А взятки берут борзыми щенками! – расхохоталась Чарна. – Ничего с тех пор не изменилось. Даже хуже стало. Раньше слово «ВОР» выжигали на лице позорным клеймом. Теперь же это ничтяк! Автомобильные номера в Зеленограде, где присутствуют буквы В, О и Р, являются блатными. То есть являются предметом гордости.

– «Вор должен сидеть в Кремле!» Слышали такое? На Рублёвке от души смеются. Не в тюрьме, а в Кремле, понимаете?!

– Так теперь и не знаешь, как правильно говорить – «глава республики» или «главарь республики»! Все только и делают, что дербанят. Переназначают какого-нибудь прыща, переизбирают. А потом – хрясь! И он в наручниках. Марьяна, я жизнь прожила. Много лет в органах отработала. И ни на йоту не поверю, что можно схарчить миллиарды незаметно. Там за каждым человеком тысячи глаз следят, докладные пишут. Теперь-то всякой мудреной техники всё больше. Конечно, на всех этих коррупционеров имелись тонны компромата. Просто не давали ходу – до поры. И Финансист этот, и свояки были под микроскопом. Никто их честными не считал. Просто использовали в своих комбинациях. А теперь сдадут, раз те спалились. И скажут, что наивное руководство ничего про это не знало. У них кругом «жучки» натырканы.

– Да уж, теперь в каждой ручке есть микрофон, – согласилась я.

– Ведь государство всегда сильнее любых воров. И если хочет воевать с ними, то воюет, – заметила Чарна Моисеевна. – Мой внучатый племянник, который учится в питерском Университете МВД, напугал нас до колик. Сказал, что «умные» телевизоры последнего поколения соединены с Сетью, привязаны к банковским счетам своих хозяев. Через них человек контролируется стопроцентно. Под микроскопом все его счета, информация о личной жизни. А на очереди – «умные» утюги, холодильники, пылесосы. Даже очки, между прочим. То есть всё, что имеет выход в Интернет.

Между делом я проверила смартфон. Никто меня пока не искал. Значит, можно ещё посидеть в гостях.

– Да, кстати! – Я звонко хлопнула себя ладонью по лбу. – Тот инкассатор, что организовал нападение на Шафировском, в день задержания Финансиста, и раньше этим промышлял. Он выламывал из банкоматов кассеты с деньгами. Щёлкал их, как орешки, потому что досконально знал устройство. К тому же, был мне подозрений. Попался, как и многие, на дешёвом кредите. У него сожгли дачу, чуть не убили детей. Пришлось отрабатывать.

– Ох, сил уже нет! – вздохнула Чарна. – Лучше бы я и не знала всего этого. И так подолгу заснуть не могу, сижу на таблетках.

– Извините, я добавлю. Мы с «папиком» в прошлом году едва не стали жертвами своеобразной «Банды GTA». Эта группировка работала большей частью на юге России. И тоже была связана с Финансистом. Грабили и убивали водителей на трассах. А в июне этого года по Москве прокатилась волна ограблений ломбардов. Из-за кризиса обмелели финансовые потоки, идущие в Новороссию. Пришлось «ловить мышей» самим…

– Ну, что тут можно сказать? – усмехнулась Чарна. – Хорошо хоть, что свояков больше нет, и никогда не будет. От личности тоже многое зависит.

За окном опять пошёл дождь. Порыв ветра швырнул капли прямо на стекло. Я встала и защёлкнула балконную дверь. Оказывается, Чарна Моисеевна забыла это сделать после проветривания.

– Сыщики признались, что редко видели такое богатство, хоть и долго уже работают. Один алюминиевый «Ягуар» Озимина, соратника Финансиста, чего стоит! Электроника там самая современная. Водиле в такой машине просто делать нечего. Сам Микола, когда кончал юродствовать, переодевался в костюм от Брионии, надевал часы «Graham». Его особняк в Рассказовке, на Новой Риге, записанный на подставное лицо, имел кучу потайных ниш и комнат. И это только одно строение, а сколько их было! Управляющий хозяйством Финансиста – и тот ездил на «Volvo XC-60» за 2,5 «лимона». Нет бы раньше «включить огонёк под котелком»! Сообразить, что все эти налёты и аферы чётко скоординированы. Даже рубль не всплыл! У гопников так не бывает. Кроме того, ни один банкомат не похитили, не разломали после зимней осечки. Все устройства выплёвывали деньги сами…

– Это как? – Чарна пошевелила пальцами свои бусы.

В это время мой айфон заиграл бразильский хит «Ai Se Eu Te Pego».

– Минутку! – Я увидела, что звонит Инесса. Наверное, она уже вернулась и прочитала записку. – Да, слушаю.

– Марьяна, вы ещё в гостях или за рулём? – Голос писательницы выдавал всю гамму негатива. Похоже, в издательстве её ничем не порадовали.

– Пока в гостях, но скоро выезжаю. Правда, не прямо домой. Мне тут ещё неподалёку нужно завернуть, по делам. Наши ещё не нарисовались?

– Нет, я пока одна, то есть с Валентиной. Вы уж постарайтесь железно быть к восьми. А лучше – к семи, чтобы мне из-за вас не попало. Как самочувствие?

– Лучше всех!

Я действительно прямо-таки лопалась от энергии. Недомогания весны и начала лета ушли окончательно. А волчий аппетит даже действовал мне на нервы.

– Вы только не волнуйтесь. Никакого скандала не будет. До восьми появлюсь точно. Насчёт машины у меня с хозяином уговор. И доверенность есть.

– Хорошо, больше не буду вас отвлекать, – хмуро сказала Инесса. – Но хотелось бы провести этот вечер с вами. Ведь завтра я уезжаю в Питер, а оттуда – к дочери, в Штаты. Она соскучилась, да и вопросы с обучением надо решать. Туда же прилетает и Андрей Озирский. Его младший сын тоже учится в Штатах. Это самый лучший ВУЗ в мире – Массачусетский Технологический институт…

– Ой, какая жалость, что вы уезжаете!

Я действительно расстроилась. Даже мелькнула мысль отложить поездку в церковь, совершить её позже. Ведь Андрей-младший – сын той самой Олимпиады Бабенко, первой жертвы Финансиста. Именно его Микола утащил из квартиры в Москве и подбросил к избе чужой старухи. Счастье, что та оказалась порядочным человеком. Надо бы Инессе всё это рассказать, чтобы передала Озирскому. Про Лёлькину предстоящую свадьбу она знает и так.

– Я постараюсь вернуться пораньше. Куча новостей для вас и для Андрея Георгиевича. Никуда не отлучайтесь на вечер.

– Да куда мне отлучаться? – горько усмехнулась Инесса. – Хорошо, я жду. Пока немного поработаю над нашим с вами текстом.

– Вот спасибо! Тогда до встречи. Всего доброго. – И я отключила связь. – Такие у нас дела, Чарна Моисеевна. Мне сейчас надо срываться, чтобы всё успеть. Не ожидала, что Инесса Вэлиевна так спешно откланяется. Но она мне ведь ничего не должна. О чём вы спрашивали?

– Каким образом банкомат сам выплёвывал деньги, – напомнила хозяйка.

– Программу такую внедрили, через «зловред». Понятно же. Я ещё одну вещь вспомнила… На Новой Риге нашли, кроме прочего, позолоченные мотоциклетные шлемы, с вензелями из «брюликов» и стразов. Практически вся верхушка группировки ездила на инкрустированных авто. И тут была своя иерархия. У свояков «тачки» были отделаны полностью. У чинов пониже украшен только капот. Их подчинённые имели право обрамить номер или выложить стразами аппликацию на капоте. Это ж сколько «бабла» ушло! О золотых ручках, монетах, часах даже и упоминать глупо. Средняя стоимость «котлов» – сто тысяч баксов. А некоторые и до «ляма» доходят. Самое смешное, что в этих коллекциях масса одинаковых часов. Например, у Финансиста в сейфе обнаружили четыре комплекта изделий одной очень известной фирмы. А в каждом комплекте – по четыре экземпляра. И все – по баснословной цене. И это – далеко не единственная «крутая» марка…

– Всё понятно. – Чарна встала с дивана, навалившись на свой костыль. – Именно часы и ручки нынче считаются самым раскрученным мерилом успешности. Если всё это находят даже у губернаторов, что говорить о вульгарных бандитах? А ведь говорили, что денег нет для фонда «Спасение». Собственно, почему эти преступники должны быть лучше других?

Чарна приковыляла ко мне, положила руку на плечо. Повинуясь какому-то необъяснимому порыву, я прижалась щекой к её ладони, пахнущей лекарствами. И снова мысленно прокляла Джиоева, превратившего мою наставницу в тяжёлого инвалида.

– А вот у меня одно богатство – шляпа от Филиппа Трейси и килт. И то, и другое подарила нам с мужем Зоя Ерухимович. Правда, теперь её фамилия Нивергельт. Муж, хоть и британец, но швейцарского происхождения. Вижу, вы торопитесь, – понимающе подмигнула мне Чарна. – Пока муж не вернулся, попробуйте улизнуть. А то вцепится, как клещ, и не выпустит. Вот ведь дамский угодник! Ни за что не позволит вам уехать одной.

Чарна выбралась в прихожую, зажгла там свет. Я поспешила за ней.

– Бегу-бегу! Только заскочу сейчас в одно место. Достало уже…

Сделав в туалете все дела и покрепче зашнуровав бандаж, я вышла к Чарне. Теперь перед сном надеваю специальную подушку на грудь, чтобы сохранить формы. Они мне, думаю, ещё пригодятся. Боже, сколько мороки! Только сняла все эти фиксаторы для суставов после переломов, так теперь возникли новые проблемы. Но если хочешь быть красивой, надо терпеть.

Опять остро захотелось уехать домой. Может, дождаться Паэруя и позволить ему отвезти себя? Но потом я вспомнила кровавую луну, ночные кошмары, Михона у разрытой могилы. И решила ехать непременно – чтобы совесть была спокойна.

– Кстати, Лёва, тот самый внучатый племянник, видел утром суперлуние. – Чарна словно прочитала мои мысли. – Говорит, ужасно всё это выглядит – даже для современного человека. Заодно пригласил меня навестить его в Питере. Это – правнук моей сестры Софочки. Она была старшая в семье, а я – младшая. Разница между нами – пятнадцать лет. Она уехала перед самой войной учиться и оказалась в ленинградской блокаде. Служила в МПВО, ходила по квартирам. Надо было вывозить трупы, понимаете? Живых отправляли в больницы. Находили и детские кости, обглоданные родственниками. Как хорошо, что Софочка не дожила до уничтожения продуктов! Мы с Геннадием этот вопрос обсуждали. И что ещё интересно… Столько блокадников кругом, и все молчат. Такого просто не хочет быть. Это – самозванцы…

Чарна смотрела на меня, но будто бы не видела. Её глаза, как говорится, метали молнии. Я осторожно гладила свою наставницу по руке и по плечу, пытаясь успокоить.

– После войны Софа осталась в Ленинграде. Вышла замуж, родила двоих детей. Лёва – внук старшего сына. Очень хотелось бы поехать к нему. Мальчик меня постоянно соблазняет. Говорит, съездим в Выборг на поезде «Ласточка». Знаете, у вас там пустили электричку, с откидными креслами. Не видела пока?

– Нет, к сожалению. Времени у меня мало, чтобы в Выборг ездить. Вот будете в гостях, тогда прокатимся.

– Обязательно, Марианночка! – Чарна, несмотря на протесты, помогла мне надеть плащ. Застёгивать его я не стала. Котята копошились на ламинатном полу, и я едва не наступила на своего любимца. – Мы посидим в бисквитной лавке «Сова». Это такая прелесть! Лёва с девушкой ходят на Варшавскую. Но есть ещё заведение на севере города. Кажется, на проспекте Энгельса…

– Совсем рядом с нами. – Я подкрасила губы перед зеркалом, припудрила нос.

Значит, Инесса не останется на Лёлькину свадьбу. А ведь, вроде, собиралась. И по магазинам теперь придётся бегать одной. Что ж, её понять можно. Человек разозлился. Повторяю – никаких обязательств передо мной у Инессы нет. Сами справимся – не впервой. У писательницы своя семья, свои проблемы. И не хочется ей присутствовать на чужой свадьбе, когда сама недавно похоронила мужа.

А тут ещё эти издатели! Читать вообще нечего, а они классные рукописи отшибают. С другой стороны, мы с Чарной только что говорили о нынешней жизни. Не бывает так, чтобы вокруг всё сгнило, и только издательский бизнес являет собой пример для подражания. Тоже какие-нибудь схемы, «понятия», подставы, аферы – полный комплект удовольствий…

– Лёвка – мастер сладости трескать, – продолжала между тем Чарна Моисеевна. – Ещё Софа его к пирожкам приучила. Ладно, что не сидит там голодный. И вы, Марианночка, не забывайте своего обещания составить мне компанию. Берегите себя, девочка моя!

И я вновь не справилась с собой. Порывисто обняв Чарну, чмокнула её в прохладную морщинистую щёку. Моя коралловая помада не оставляла следов на коже. Ободряюще улыбнувшись хозяйке, я схватила сумку и выскочила на лестницу. Лифт как раз высадил двух пассажиров, и я вошла в кабину.

Почему-то опять захотелось встретить во дворе Паэруя. Он, конечно, снова предложил бы свои эскорт-услуги. Но в залитом дождём дворе было пусто. Я осторожно сошла по лестнице. Из-за туч во дворе было непривычно темно, но часы показывали пять. Успею вернуться до восьми, если не застряну в пробках. Я щёлкнула пультом, и «Ауди» подмигнула мне фарами. От избытка чувств я похлопала машину по багажнику.

– Всем ты хороша, но уж больно чёрная! Наверное, потому Саввушка тебя и боится.

Я не смотрела вверх, но знала, что Чарна Моисеевна стоит на лоджии и наблюдает за происходящим во дворе. Открыв дверцу, я села за руль, включила двигатель. А потом уехала, помигав на прощание сигнальными огнями.

– И ничего здесь страшного! – громко сказала я. Врубая магнитолу. – «Чёрный бриллиантовый – самый респектабельный цвет для авто…

 

Глава 33

28 сентября (вечер). Я вышла из церкви Николы в Троекурове совсем не тем человеком, каким вошла туда. Сначала даже не могла отвязаться от песни «Беглец», которую слушала в дороге, и дёргалась в такт за рулём.

– «Мой, мой, мой, ты только мой!» – тихонько напевала я, пробегая под зонтиком по главной аллее кладбища.

На иглах голубых елей, растущих у входа в ритуальный зал, висели капли, а лужи разливались всё шире. Даже кладбища бывают разные. Вот на Новодевичьем или Ваганьковском, к примеру, и вечером не тоскливо. А на Троекуровском даже жарким днём знобит, и сжимается сердце. Может, так происходит потому, что больше нигде в Москве у меня никто не похоронен.

Кончилось тем, что я едва не сшибла с ног пожилого дяденьку, потому что смотрела себе под ноги. Дяденька заметил мой живот, и ругаться не стал. Напротив, даже извинился – за мою же оплошность. В темно-сером пальто и чёрном кашне он почти слился с сырой осенней мглой.

Потом я, растяпа, едва не забыла накинуть шёлковую шаль Евгении, в которой та хоронила отца. На паперти поспешно надела её и закрыла зонт, хоть дождь и полил с новой силой. В лужах плавали опавшие листья. Рябила под ветром вода. Я, конечно же, промочила ноги и сразу же решила включить в джипе печку.

Но, как только, перекрестившись, я вошла в храм, пружина в сердце разжалась. Пропало и нервное удушье. Огоньки свечей, мерцание киотов, запах ладана привычно и благотворно подействовали на меня. В душе воцарился покой. Вернулась твёрдая уверенность, что всё будет хорошо.

Я купила три свечи и поставила их под распятие. Всех поминать не стала. Ограничилась теми, кто ушёл в этом году. Заказала за всех троих Сорокоусты, хотя за Вячеслава Воронова постоянно молилась Юлия. Но он был дядька хороший, и сейчас не хотелось его обижать. Потом я постояла у икон, попросила блаженства и покоя для тех, кого хотела помянуть. Из-за пробок, которые непременно случатся в пути, не смогла побыть в церкви долго – а ведь хотела. Впрочем, больше ничего для своего успокоения я всё равно не могла сделать. И от души надеялась, что этого будет достаточно.

Я не хотела исповеди, потому что привыкла переживать все драмы и трагедии в себе. В дежурных утешениях и, тем более, в наставлениях я не нуждалась. И если боялась сейчас беды, то лишь потому, что была уже не одна в этом мире.

– Сынок, ты не был осторожен в выборе родителей! – бормотала я, вновь и вновь ощущая сладкие толчки под сердцем. Похоже, мой Мишка решил станцевать рэп. – Гены не пересилить. Ты – потомственный экстремал. И потому – храни тебя Всевышний, подобный Богу!

Дождь стекал по моему счастливому лицу струйками. Распущенные под шалью волосы прилипли ко лбу и к щекам. За что мне, грешнице, блуднице, такой подарок? Видимо, для того, чтобы не свернула с праведного пути. Я сделала правильно, когда поехала сюда. На Рублёвке мне не снял бы камень с души самый модный психотерапевт. Никто лучше самого человека не знает, что ему нужно.

Конечно, пробки сегодня в Москве будут никак не меньше семи-восьми баллов по Яндексу. Внезапно испортившаяся погода внесёт в хаос свою лепту. Нужно забыть, что я – дочь каскадёра. И сейчас для меня опасность – не пустяк. Надо беречь себя, отвоёвывая дорогу по сантиметру. «Шумахер» остался в прошлом – надолго или навсегда.

Я шла обратно, к парковке. Дождь разогнал оттуда даже самых стойких торговок цветами и венками. На миллион готова спорить, что вернусь с головной болью. От вида бегущих по тротуарам людей у меня в последнее время начиналась мигрень. Бывало, что находил и психоз. В Питере такого не бывает, а вот к московским темпам никак не привыкнуть.

Промокшие платье и плащ облепили ноги. Ветер буквально вырывал зонтик из рук. И вчерашнее тепло теперь казалось далёким, почти нереальным. Руки покраснели, замёрзли. Я припустила бегом, чтобы поскорее юркнуть в тёплый салон «Ауди». Нет, сразу всё равно не получится. Надо достать метёлку, обмахнуть листья с лобового стекла, с крыши. Всё сложилось в точности по приметам. Утром помыла машину, и сразу пошёл дождь. И зря сказала Инессе, что буду в восемь. Надо так: «Должна быть». Брат Богдан часто дразнил нас с Кристиной, уверяя, что женщина за рулём – всё равно, что на корабле. Стало быть, это к несчастью.

Я буквально ненавидела братца в эти минуты. Орала: «Сексист грёбаный!» и хлопала дверью. Кстати, вожу я лучше него – многие так считают. Нет, скорее всего, смелее. Богдан часто осторожничает. Он вообще, по сравнению со мной, полный тормоз.

Мне кажется, что они с Кристиной скоро разведутся. И сам Богдан про это знает, потому и ходит смурной. Не могу сказать, есть ли сейчас любовник у Кристины, но будет – точно. И гулять Богдану с ветвистыми рогами, если он сейчас же не возьмётся за семейные дела. Но братец весь в работе, и домой приползает только спать. А переделывать этого трудоголика уже поздно.

И зачем только они поженились? Совсем разные люди. Другая бы мечтала о таком супруге, как Богдан. А невестке всё не так. И вообще, по какому принципу сходятся мужчины с женщинами? Что общего было у меня с отцами моих детей? С Маамуном – вообще ничего. А с Борисом… Мы очень похожи – и внешне, и характерами. Оба весёлые и безбашенные. Кроме того, у нас один месяц рождения. Мы кровными узами связаны с городом Сочи. И, убей меня свояки, получился бы один и тот же год смерти…

Посмотрим по навигатору, где лучше проехать. И заодно погреемся, а то руки дрожат от озноба. Вон, на парковке стоит «BMW Alpina B6». И, внимание! Около неё возится дяденька, которого я так неосторожно пихнула. Тоже сгребает с кузова капли и листья. Интересно, ведь я его видела сегодня у свежей могилы. Потом подошла и посмотрела, кто там лежит. Судя по возрасту – жена или сестра. Сейчас дяденька улыбнулся мне, как старый знакомый. Между прочим, предложил помочь, но я с благодарностью отказалась.

Наконец-то забравшись в сухое тепло, я сразу почувствовала себя как дома. Перекрестилась на три иконки, прикреплённые магнитами у приборов. Обновила навигатор, ткнула озябшим пальцем в клавишу магнитолы. И принялась, согреваясь, изучать свой будущий путь.

Конечно, кругом заторы. Куча магистралей помечена красным. Потеряю там час, а то и больше. Да ещё при перемене погоды активизируются «упоротые» водители. Один раз, примерно при таких же обстоятельствах, только в Питере, на Школьной улице, случилась трагедия. Водила из «Субару», по фамилии Грубый, выстрелил в голову автомеханику из «травмата». Клиент счёл, что плохо отремонтировали его авто. А человек остался инвалидом после нескольких операций на мозге…

Эти ситуации мы в группе называли «чёрными лебедями». Цепь неожиданных случайностей выстраивалась так, чтобы привести дело к определённому финалу. Когда жизнь человека должна кончиться, это случится обязательно. И не поможет никакая осторожность.

Но это не про меня. Слишком много дел нужно совершить на земле. Родить сына без приключений. Быстро восстановиться и снова начать работать. Добавить денег и купить квартиру с камином в малоэтажном финском городке Юттери, в Колпино, на берегу речки Малая Ижорка. Вот там обязательно будет мой долгожданный очаг. «Студия» – место редких ночёвок гулящей девки. Квартира в Юттери – настоящее семейное гнёздышко. Так обязательно будет, если только я сегодня вернусь домой…

Что за мысли, ёлки-палки? Наверное, виновата очередная песня по радио – «Серая лошадка», она же «Маменька». Бабушка Галя всегда ревела, если слышала её. Когда погиб мой отец, этот хит постоянно крутили в эфире. Было это как раз зимой, и тоже в исполнении Марины Капуро.

Может, надо было послушаться Чарну Моисеевну и перенести поездку? Такая опытная женщина пустое не посоветует. А так всё пошло насмарку; даже стало хуже. В такую погодку только вешаться – особенно после недавней благодати «бабьего лета». Это время самого последнего расцвета природы, когда все посеянные семена уже дали свои плоды…

Я уже собралась повернуть на МКАД, а уже оттуда съехать к Можайке. Но, пока я грелась, там выросла даже не пробка, а настоящая затычка. Поэтому придётся свернуть в противоположную сторону. И, в час по чайной ложке, продвигаться в сторону Кутузовского. Мимо Кунцевского кладбища и речки Сетунь, где уже один раз проезжала сегодня. Может, позвонить Инессе? Предупредить, что тут светопреставление из-за дождя?

Сколько там набежало? Без пятнадцати семь? Ерунда! Позвоню, если совсем уж завязну. Не буду дёргать Инессу попусту – ей и так тошно.

Как всегда, в минуты уныния, мне вспомнился приют для «маленьких мам». Туда я в декабре 2006 года принесла Маамуна-младшего. Странная это была зима. Первый снег выпал только новогодней ночью. А в декабре на газонах зеленела трава, на пнях росли грибы, а клумбы пестрели «анютиными глазками». В сквере около роддома бурно лопались почки. И только низкое солнце, малиновый закат и бесподобные краски неба говорили о том, что приближается мой самый любимый праздник. Вместо снежных метелей по улицам неслись тучи песка, сквозь которые продирались горожане со связанными ёлками на плечах.

У нас с сыном была комната с выходом в общий коридор. За обеими стенами постоянно орали дети. Меня уже рвало от их бесконечных воплей, от рыданий юных мамаш, которые встречались под лестницами со своими Ромео. И от их скандалов с родителями, которые постоянно наезжали вразумлять беспутных дочерей.

«Фаршированными» сигаретами торговали прямо в приюте. Одна из уборщиц делала это под чутким руководством своего сына, сидящего в колонии. Расточая направо и налево карамельные улыбки и крестясь, эта тварь травила кормящих девчонок и их младенцев ради навара для своего быдлошкура. Самое главное, что администрация об этом знала, но вмешиваться не хотела.

Вся эта мерзость продолжалась до тех пор, пока не вмешался дядя – по моей наводке. Конечно, пришлось срочно меня оттуда вывозить – чтобы не почикали страдающие от ломок клиентки. Я очень обрадовалась освобождению, потому что уже была готова взорваться, как атомная бомба. Внутри меня шла реакция, которая в любой момент могла привести к катастрофе.

Но сначала я развлекалась тем, что эпатировала публику в коридоре. Той ранней и очень жаркой весной подолгу вертелась перед зеркалом. Нарочно вытягивала стринги из-за джинсов, а лямочки бюстгальтера – из-под топа. В то время демонстрация интимных деталей туалета уже вышла из моды. Но раньше я не могла делать это из-за «интересного положения» и теперь спешила наверстать упущенное.

Пользуясь отсутствием в Питере Маамуна, я примеряла кокетливое кружевное бельё – от светло-голубого до цвета бордо; чаще всего чужое. На какое-то время мы близко сошлись с девчонкой, официально входящей в «Серебряную розу». Она и ссужала меня бельём, чтобы дать возможность вновь почувствовать себя не самкой, а женщиной. После родов мой нулевой размер стал первым, но начисто отказался давать молоко.

Особенно понравился мне «балконет» с лентой вокруг шеи, который Алисе привёз бой-френд из Парижа. Потом они вместе сбежали, бросив новорождённую девочку в приюте. Материнские чувства у профессиональной жрицы любви так и не проснулись. Зато Алиса научила меня носить стринги с цветком на самом интересном месте. И я впоследствии активно использовала этот нехитрый приём в работе.

А потом мы с Алисой встретились в «Президент-отеле», в Москве, и не было предела нашей радости. Я была с «папиком». Алиса – с совсем другим спутником, старше прежнего раза в два как минимум. Сверкая цацками и обнаженными атласными плечами, мы шли рука об руку со своими спутниками – величаво, как к алтарю.

Пока наши мужчины «перетирали» важные проблемы бизнеса и криминала, мы с Алисой щебетали о своих детишках. Малыши, которых мы не растили, на расстоянии казались очень милыми. Дочь Алисы теперь звали Рут. Её удалось пристроить ещё до запрета в богатую американскую семью. Алиса присылала ей подарки, изредка приезжала и гуляла за ручку – как я с Маамуном. Чокнувшись бокалами с кампари, мы торжественно поклялись друг другу никогда больше не рожать. А вот теперь я трепетно жду того, что так люто ненавидела раньше. Мне всего хочется скорее, скорее! Хватит ли у меня пороху-то? Должно хватить.

Я переложила водительское удостоверение из «бардачка» в сумку, чтобы не забыть его в чужой машине. Потом осмотрела маникюр и поморщилась. Зря нанесла «красный коралл» – под помаду. Теперь он кажется слишком кричащим, неуместным. Потом достала из косметички зеркальце, причесалась. Поправила макияж, попорченный дождём, и пристегнулась ремнём. Очень мешал живот, а ведь ещё полтора месяца ходить. Что делать-то? Притащусь на Рублёвку, как мокрая курица. А это для меня хуже смерти…

Нынешний год всё время показывает свою «козью морду». Зима была аномально тёплой, а лето выдалось прохладное. И потому не пришлось как следует оттянуться на природе. Всего один раз, уже в августе, поехали расслабиться в область. И чуть не врезались на 2-ой бетонке – это на Можайском направлении. Вальяжный «Инфинити» с какого-то глузду начал лобовой обгон по встречной; и тут у него лопнуло колесо.

За рулём был дядя Сева, что нас и спасло. Он совершил какой-то немыслимый вираж, и нас только обдуло ветерком. Даже я завизжала, закрыла глаза и живот – хотя это вряд ли помогло бы. Инга с Кариной прикусили языки, а потом несколько дней заикались. Дядя же только процедил: «Не дождётесь!» и отправился выяснять обстоятельства происшедшего. Когда мы возвратились в Питер, было уже не развлечений. За свояков вполне могла прийти «обратка». Но, кажется, пронесло…

Всё, можно ехать! Дождь почти перестал. Я вырулила на Рябиновую улицу и тронулась в сторону Кутузовского, внимательно наблюдая за дорогой. Слепили встречные фары, бликовал асфальт. Да ещё прохожие норовили прошмыгнуть прямо перед джипом. Вечерняя московская толкучка заставляла меня максимально собраться, сосредоточиться лишь на одном – как доехать без приключений.

Я даже вырубила магнитолу, чтобы не отвлекаться, не пускать дело на самотёк, как бывало раньше. Конечно, я за рулём чувствовала себя уверенно, а боялась совсем других напастей. Почему-то казалось, что опасность совсем близко. Она следила за внедорожником своими огненными глазами. И всё ближе тот миг, когда мы встретимся лицом к лицу. Под черепом вновь затикал неведомый механизм – как тогда, в перелеске близ Молодёжного. Чтобы немного приободриться, я ослепительно улыбнулась сама себе – в зеркале.

Эти глаза вновь сверкнули впереди, в сырой мгле, просвеченной дрожащими лучами фар. Какая-то маршрутка, набитая под завязку, летела наискосок через улицу. Это было довольно-таки далеко от меня, но с каждой секундой расстояние сокращалось. Я ехала в левом ряду и прекрасно видела, что автобус «Хёндай» неуправляем. Одной секунды оказалось достаточно, чтобы оценить обстановку.

Прошёл ещё один бесконечный миг, и я испугалась ещё сильнее. Автобус несло по мокрому асфальту наперерез встречному потоку. Водилы с пронзительным визгом тормозов шарахались в разные стороны. Взбесившаяся груда железа, круша всё вокруг, вылетела на тротуар, задела по касательной ещё три «тачки». Отвратительный скрежет, глухой удар, отскок, звон разбитого стекла… Я не поняла в темноте, задел «Хёндай» кого-нибудь или нет. Автобус тащило прямо на остановку, где сгрудились люди под зонтами. Эх, сделает сейчас «Хёндай» пассажиров, как Зевс Ганимеда!..

Время как будто потекло медленнее, и я сумела различить там детей. Двое школьников с рюкзачками сзади, один малыш в прогулочной коляске. Над остановкой светил фонарь. Эта девочка – розовый комок в комбинезоне и в шапочке. А рядом – коляска с грудным младенцем. Мамаши заболтались между собой и по мобилам, не обращая внимания на истошные сигналы, визг тормозов, хриплый многоголосый мат. Так бывало в пробках почти всегда, и люди привыкли. Бывало, что доходило даже до драк и перестрелок.

Я видела, как разбегаются прохожие, а из луж веерами взмывает вода. Надо сейчас свернуть, и ничего не будет. Это всё творится впереди, а не рядом. Я вправе поступить так, и никто не осудит. Даже не узнают, что я была здесь. Боже, как долго тянутся эти секунды!..

«Мы так хотим поярче и подольше, забыв, что бывает либо то, либо это». Кто же так сказал? Уже не успею вспомнить. Своя рубашка ближе к телу… Всех не спасёшь, всем не поможешь… Ах, если бы не мелкие! Во мне уже циркулируют особые ферменты. Они заставляют меня любить всех детей. Так самка часто выкармливает не только чужих детёнышей, но и малышей другого вида. Она руководствуется материнским инстинктом, существует по своим законам. Да когда же кончатся эти секунды?.. Кажется, что уже прошла вся жизнь. Я успела состариться, и мне надо уйти.

Промокшей ажурной туфлей я вдавила в пол педаль газа, бросила внедорожник вперёд и в бок. Намертво вцепилась в руль, чтобы не развернуло на асфальте от удара. На пальце сверкнуло кольцо с бриллиантовым сердечком – красным лучиком. Запястья свело судорогой. Вот так развернёмся. Под углом, чтобы удар получился скользящим. Что скажет Саввушка, когда увидит свой джип? А-а, ладно! Он ещё нескоро вернётся. И не факт, что сразу пойдёт в гараж…

«Ауди» прыгнула вперёд, как кенгуру. Сделала пируэт на зеркально блестящем асфальте и во мгновение ока вклинилась между остановкой и автобусом. Я ещё успела увидеть страшные фары в тумане. У маршрутки уже не было лобового стекла и «дворников». А шофёр, весь в крови и осколках, заваливался назад, ловя ртом воздух.

Я ждала страшной боли и приготовилась к ней. Но ничего этого не было. Лишь «выстрелили» подушки безопасности и сдавили меня намертво. Они сжимались и плющили моё тело до тех пор, пока оттуда не вылетела душа. Внизу я видела мириады цветных огней, растекающиеся по выпуклой Земле. И море это волновалось далеко внизу. Четыре кольца пульсировали, сжимая Москву, будто обручи. И цвет у каждого был неописуемый человеческими словами.

Я вышла из стеклянной двери, что вела на лоджию, затворила её за собой. И ничуть не удивилась тому, что оказалась на Парнасе. И вокруг мерцали звёзды, близкие и далёкие. В небе царила огромная Луна – без единого следа крови. Я знала, что сейчас войду в неё, как в дверь. И замирала от хмельного счастья, от детского новогоднего нетерпения. Сейчас начнётся моя новая жизнь – куда лучше прежней. И я увижу тех, с кем распрощалась навеки. Хорошо, что оставила свои записки у Инессы. Теперь они не пропадут…

Я уже ничего не слышала. Видела только огромный купол неба, светоносную Луну. Она в вечерней темноте отдавала мне частицу Солнца. Было совсем не страшно, потому что я торопилась домой. Ведь уже поздно, а родители ждут и очень беспокоятся. Конечно, они заругают меня за всё, что я натворила без них. Заругают, а потом обязательно простят…

28 сентября (поздний вечер).

– Мы снова возвращаемся к сюжету о страшном ДТП, произошедшем около семи часов вечера на западе Москвы, с участием внедорожника «Ауди» и маршрутного такси «Хёндай». Срочное сообщение об аварии прозвучало в нашем предыдущем выпуске.

Со слов водителя автобуса, он внезапно почувствовал себя плохо, и на несколько минут потерял контроль над машиной. Маршрутка выехала на «встречку», задев по пути несколько автомобилей, влетела на тротуар. Там, на остановке, стояла группа людей, среди которых было четверо детей.

По словам очевидцев, молодая женщина – водитель джипа – намеренно подставила свой автомобиль под удар, чтобы заставить автобус остановиться. Впоследствии выяснилось, что это – 23-летняя петербурженка Марианна Ружецкая, управлявшая джипом по доверенности. Несмотря на сработавшие подушки безопасности, она была тяжело травмирована и впала в кому. Основной удар пришёлся прямо в водительскую дверь джипа. Роковую роль сыграло то, что шёл дождь, и автобус пронесло по мокрому асфальту. Несколько прохожих сняли момент столкновения на телефоны.

Пассажиры автобуса получили травмы разной степени тяжести. Шесть человек, включая водителя, госпитализированы. Трое из них находятся в тяжёлом состоянии. Десятерым медпомощь оказана на месте. Кроме того, водитель маршрутки едва не стал жертвой толпы. Пешеходы и другие автомобилисты бросились разбираться с ним самостоятельно. Едва пришедшего в себя мужчину от расправы спасли только оперативно прибывшие на место происшествия полицейские и сотрудники ГИБДД. «Скорую помощь» сразу после столкновения вызвали очевидцы по мобильным телефонам. Через несколько минут врачи уже были на месте.

Водитель маршрутки рассказал, что с утра плохо себя чувствовал, но вынужден был сесть за руль. По его словам, на рейсах работают даже наркоманы. Автобусы часто бывают неисправны. Из-за постоянной погони за прибылью водители не проходят медосмотр, не отдыхают. Всем нужно спешить, чтобы обогнать конкурентов и забрать их пассажиров.

Мужчина, сидевший за рулём автомобиля «BMW Alpina B6», оказавшийся на месте происшествия, сразу же сообщил, что девушка из джипа находилась на большом сроке беременности. Они недавно вместе посещали Троекуровское кладбище. Ему показалось, что будущая мама не очень хорошо себя чувствует.

Марианну Ружецкую в бессознательном состоянии, с тяжелейшими травмами головы и грудной клетки, срочно отправили в больницу. Её подключили к системам жизнеобеспечения. Прибывшая специализированная бригада медиков приступила к операции кесарева сечения, так как срок в 32 недели позволял это. Мы ожидаем дальнейших новостей…

И вот, как только что сообщили в клинике нашему корреспонденту, на свет появился мальчик. Сейчас он находится в реанимации, как и положено в таких случаях. Его состояние опасения у врачей не вызывает. Вес и рост находятся в пределах нормы.

К сожалению, Марианну спасти не удалось. Несмотря на все усилия врачей, во время операции у неё остановилось сердце. Через несколько минут была диагностирована смерть мозга. Никаких надежд на спасение не осталось. Таким образом, живой младенец родился фактически после гибели матери. По словам врачей, подобные случаи происходят крайне редко. Чудом можно считать и то, что ребёнок практически не пострадал при аварии. Мы продолжаем следить за ситуацией…

Просим откликнуться родных и близких Марианны Ружецкой, позвонив по указанным телефонам. По просьбе людей, спасённых сегодня на остановке, в одном из следующих выпусков мы сообщим номера счетов, на которые можно будет перечислить деньги. Также постараемся выяснить, какая помощь требуется новорождённому малышу, заботу о котором теперь считают своим долгом родители выживших детей. К ним присоединяются москвичи и гости столицы, потрясённые этой трагедией.

К счастью, других жертв удалось избежать. Повреждения получили ещё десять автомобилей, автобус «Форд» и припаркованный у тротуара мотоцикл «Кавасаки». После рекламы мы продолжим программу…